«Бимини»

Генрих Гейне

Бимини

Пролог

Вера в чудо! Где ты ныне, Голубой цветок, когда-то Расцветавший так роскошно В сердце юном человека!

Вера в чудо! Что за время! Ты само чудесным было, Ты чудес рождало столько, Что не видели в них чуда.

Прозой будничной казалась Фантастическая небыль, Пред которою померкли Сумасбродства всех поэтов,

Бредни рыцарских романов, Притчи, сказки и легенды Кротких набожных монахов, Ставших жертвами костра.

Как-то раз лазурным утром В океане, весь цветущий, Как морское чудо, вырос Небывалый новый мир,-

Новый мир, в котором столько Новых птиц, людей, растений, Новых рыб, зверей и гадов, Новых мировых болезней!

Но и старый наш знакомец, Наш привычный Старый Свет В те же дни преобразился, Расцветился чудесами,

Сотворенными великим Новым духом новой эры,-Колдовством Бертольда Шварца, Ворожбой волхва из Майнца,

Заклинателя чертей; Волшебством, царящим в книгах, Поясненных ведунами Византии и Египта,-

В сохраненных ими книгах, Что зовутся в переводе Книгой Красоты одна, Книгой Истины -- другая.

Их на двух наречьях неба, Древних и во всем различных, Сотворил господь,--по слухам, Он писал собственноручно.

И, дрожащей стрелке вверясь, Этой палочке волшебной, Мореход нашел дорогу В Индию, страну чудес,-

В край, где пряные коренья Размножаются повсюду В сладострастном изобилье, Где растут на тучной почве

Небывалые цветы, Исполинские деревья -Знать растительного царства И венца его алмазы,

Где таятся мхи и травы С чудодейственною силой, Исцеляющей, иль чаще Порождающей, недуги,-

По тому смотря, кто будет Их давать: аптекарь умный Иль венгерец из Баната, Круглый неуч и дурак.

И едва врата раскрылись В этот сад, оттуда хлынул Океан благоуханий, Жизнерадостный и буйный

Ливень пьяных ароматов, Оглушивших, затопивших, Захлестнувших сердце мира, Мира старого -- Европу.

Как под огненною бурей, Кровь людей огнем бурлила, Клокотала дикой жаждой Золота и наслаждений.

Стало золото девизом, Ибо этот желтый сводник -Золото -- само дарует Все земные наслажденья.

И когда в вигвам индейца Заходил теперь испанец, Он там спрашивал сначала Золота, потом -- воды.

Стали Мексика и Перу Оргий золотых притоном. Пьяны золотом, валялись В нем Писарро и Кортес.

Лопес Вакка в храме Кито Стибрил солнце золотое Весом в тридцать восемь фунтов И добычу в ту же ночь

Проиграл кому-то в кости,-Вот откуда поговорка: "Лопес, проигравший солнце Перед солнечным восходом".

Да, великие то были Игроки, бандиты, воры. Люди все несовершенны, Но уж эти совершали

Чудеса, перекрывая Зверства самой разъяренной Солдатни -- от Олоферна До Радецкого с Гайнау.

В дни всеобщей веры в чудо Чудеса вершат и люди,-Невозможному поверив, Невозможное свершишь.

Лишь глупец тогда не верил, А разумный верил слепо; Преклонял главу смиренно Перед чудом и мудрец.

Из рассказов о героях Дней чудесных веры в чудо, Как ни странно, всех милее Мне рассказ о дон Хуане

Понсе де Леон, сумевшем Отыскать в морях Флориду, Но искавшем понапрасну Остров счастья Бимини.

Бимиии! Когда я слышу Это имя, бьется сердце, Воскресают к новой жизни Грезы юности далекой.

Но глаза их так печальны, На челе венок увядший, И над ними в нежной скорби Мертвый плачет соловей.

Я ж, забыв свои недуги, Так соскакиваю с ложа, Что дурацкий балахон мой Расползается по швам.

И тогда смеюсь я горько: Ах, ведь зто попугаи Прохрипели так потешно, Так печально: "Бимини!"

"Помоги, святая муза, Фея мудрая Парнаса, Сделай чудо, покажи мне Мощь поэзии священной!

Докажи, что ты колдунья, Зачаруй мне эту песню, Чтоб она волшебным судном Поплыла на Бимини!"

И едва я так промолвил, Вмиг исполнилось желанье, И смотрю, корабль волшебный Гордо Сходит с верфей мысли.

Кто со мной на Бимини? Господа и дамы, просим! Понесут волна и ветер Мой корабль на Бимини.

Если мучает подагра Благородных кавалеров, Если милых дам волнует Неуместная морщинка -

Все со мной на Бимини! Этот курс гидропатичен, Он магическое средство От зазорного недуга.

И не бойтесь, пассажиры, Мой корабль вполне надежен: Из хореев тверже дуба Мощный киль его сработай,

Держит руль воображенье, Паруса вздувает бодрость, Юкги - резвые остроты, На борту ль рассудок? Вряд ли!

Реи судна -- из метафор, Мачты судна - из гипербол, Флаг романтикой раскрашен,-Он, как знамя Барбароссы,

Черио-красно-золотой. Я такое знамя видел Во дворце горы Кифгайзер И во франкфуртском соборе.

В море сказочного мира, В синем море вечной сказки, Мой корабль, мечте послушный, Пролагает путь волшебный.

Перед ним в лазури зыбкой, В водометах искр алмазных Кувыркаются и плещут Болыыемордые дельфины,

А на них амуры едут, Водяные почтальоны, -Раздувая тыквой щеки, Трубят в раковины громко;

И причудливое эхо Громовым фанфарам вторит, А из темно-синей глуби Смех доносится и хохот.

Ах, я знаю эти звуки, Эту сладкую насмешку,-То ундины веселятся, Издеваясь надо мной,

Над дурацкою поездкой, Над дурацким экипажем, Над моим дурацким судном, Взявшим курс на Бимини.

I

На пустом прибрежье Кубы, Над зеркально гладким морем, Человек стоит и смотрит В воду на свое лицо.

Он старик, но по-испански, Как свеча, и прям и строен; В непонятном одеянье: То ли воин, то ль моряк,-

Он в рыбацких шароварах, Редингот --из желтой замши; Золотой парчой расшита Перевязь, -- на ней сверкает

Неизбежная наваха Из Толедо; к серой шляпе Прикреплен султан огромный Из кроваво-красных перьев,-

Цвет их мрачно оттеняет Огрубелое лицо, Над которым потрудились Современники и время.

Бури, годы и тревоги В кожу врезали морщины, Вражьи сабли перекрыли Их рубцами роковыми.

И весьма неблагосклонно Созерцает воин старый Обнажающее правду Отражение свое.

И, как будто отстраняясь, Он протягивает руки, И качает головою, И, вздыхая, молвит горько:

"Ты ли -- Понсе де Леон, Паж дон Гомеса придворный? Ты ль Хуан, носивший трен Гордой дочери алькада?

Тот Хуан был стройным франтом, Ветрогоном златокудрым, Легкомысленным любимцем Чернооких севильянок.

Изучили даже топот Моего коня красотки: Все на этот звук кидались Любоваться мной с балконов.

А когда я звал собаку И причмокивал губами, Дам бросало в жар и в трепет И темнели их глаза.

Ты ли -- Понсе де Леон, Ужас мавров нечестивых,-Как репьи, сбивавший саблей Головы в цветных тюрбанах?

На равнине под Гренадой, Перед всем Христовым войском, Даровал мне дон Гонсальво Званье рыцарским ударом.

В тот же день в шатре инфанты Праздник вечером давали, И под пенье скрипок в танце Я кружил красавиц первых.

Но внимал не пенью скрипок, Но речей не слушал нежных -Только шпор бряцанье слышал, Только звону шпор внимал:

Ибо шпоры золотые Я надел впервые в жизни И ногами оземь топал, Как на травке жеребенок.

Годы шли -- остепенился, Воспылал я честолюбьем И с Колумбом во вторичный Кругосветный рейс поплыл.

Был я верен адмиралу,-Он, второй великий Христоф, Свет священный через море В мир языческий принес.

Доброты его до гроба Не забуду,-- как страдал он! Но молчал, вверяя думы Лишь волнам да звездам ночи.

А когда домой отплыл он, Я на службу к дон Охеда Перешел и с ним пустился Приключениям навстречу.

Знаменитый дон Охеда С ног до головы был рыцарь,-Сам король Артур подобных Не сзывал за круглый стол.

Битва, битва -- вот что было Для него венцом блаженства. С буйным смехом он врубался В гущу краснокожих орд.

Раз, отравленной стрелою Пораженный, раскалил он Прут железный и, не дрогнув, С буйным смехом выжег рану.

А однажды на походе Заблудились мы в болотах, Шли по грудь в вонючей тине, Без еды и без питья.

Больше сотый в путь нас вышло, Но за тридцать дней скитаиья От неслыханных мучений Пали чуть ке девяносто.

А болот -- конца не видно! Взвыли все; но дон Охеда Ободрял и веселил нас И смеялся буйным смехом.

После братом по оружью Стал я мощному Бальбоа. Не храбрей Охеда был он, Но умнее в ратном деле.

Все орлы высокой мысли В голове его гнездились, А в душе его сияло Ярким солнцем благородство.

Для монарха покорил он Край размерами с Европу, Затмевающий богатством И Неаполь и Брабант,

И монарх ему за этот Край размерами с Европу, Затмевающий богатством И Неаполь и Брабант,

Даровал пеньковый галстук: Был на рыночном подворье, Словно вор, Бальбоа вздернут Посреди Сан-Себастьяна.

Не такой отменный рыцарь И герой не столь бесспорный, Но мудрейший полководец Был и дон Эрнан Кортес.

С незначительной армадой Мы на Мексику отплыли. Велика была пожива, Но и бед не меньше было.

Потерял я там здоровье, В этой Мексике проклятой,-Ибо золото добыл Вместе с желтой лихорадкой.

Вскоре я купил три судна, Трюмы золотом наполнил И поплыл своей дорогой,-И открыл я остров Кубу.

С той поры я здесь наместник Арагона и Кастильи, Счастлив милостью монаршей Фердинанда и Хуаны.

Все, чего так жаждут люди, Я добыл рукою смелой: Славу, сан, любовь монархов, Честь и орден Калатравы.

Я наместник, я владею Золотом в дублонах, в слитках, У меня в подвалах груды Самоцветов, жемчугов.

Но смотрю на этот жемчуг И всегда вздыхаю грустно: Ах, иметь бы лучше зубы, Зубы юности счастливой!

Зубы юности! С зубами Я навек утратил юность И гнилыми корешками Скрежещу при этой мысли.

Зубы юности! О, если б Вместе с юностью купить их! Я б за них, не дрогнув, отдал Все подвалы с жемчугами,

Слитки золота, дублоны, Дорогие самоцветы, Даже орден Калатравы,-Все бы отдал, не жалея.

Пусть отнимут сан, богатство, Пусть не кличут "ваша светлость" Пусть зовут молокососом, Шалопаем, сопляком!

Пожалей, святая дева, Дурня старого помилуй, Посмотри, как я терзаюсь И признаться в том стыжусь!

Дева! Лишь тебе доверю Скорбь мою, тебе открою То, чего я не открыл бы Ни единому святому.

Ведь святые все -- мужчины, А мужчину даже в небе Я, caracho 1, проучил бы За улыбку состраданья.

Ты ж, как женщина, о дева, Хоть бессмертной ты сияешь Непорочной красотой, Но чутьем поймешь ты женским,

Как страдает бренный, жалкий Человек, когда уходят, Искажаясь и дряхлея, Красота его и сила.

------------------1 Испанское ругательство.

О, как счастливы деревья! Тот же ветер в ту же пору, Налетев осенней стужей, С их ветвей наряд срывает,-

Все они зимою голы, Ни один росток кичливый Свежей зеленью не может Над увядшими глумиться.

Лишь для нас, людей, различно Наступает время года: У одних зима седая, У других весна в расцвете.

Старику его бессилье Вдвое тягостней при виде Буйства молодости пылкой. О, внемли, святая дева!

Скинь с моих недужных членов Эту старость, эту зиму, Убелившую мой волос, Заморозившую кровь.

Повели, святая, солнцу Влить мне в жилы новый пламень, Повели весне защелкать Соловьем в расцветшем сердце,

Возврати щекам их розы, Голове -- златые кудри, Дай мне счастье, пресвятая, Снова стать красавцем юным!"

Так несчастный дон Хуан Понсе де Леон воскликнул, И обеими руками Он закрыл свое лицо.

И стонал он, и рыдал он Так безудержно и бурно, Что текли ручьями слезы По его костлявым пальцам.

II

И на суше верен рыцарь Всем привычкам морехода, На земле, как в море синем, Ночью спать он любит в койке.

На земле, как в море, любит, Чтоб его и в сонных грезах Колыхали мягко волны,-И качать велит он койку.

Эту должность исправляет Кяка, старая индийка, И от рыцаря москитов Гонит пестрым опахалом.

И, качая в колыбели Седовласого ребенка, Напевает песню-сказку, Песню родины своей.

Волшебство ли в этой песне Или тонкий старый голос, Птицы щебету подобный, Полон чар? Она поет:

"Птичка Колибри, лети, Путь держи на Бимини,-Ты вперед, мы за тобою В лодках, убранных флажками.

Рыбка Бридиди, плыви, Путь держи на Бимини, -Ты вперед, мы за тобою, Перевив цветами весла.

Чуден остров Бимини, Там весна сияет вечно, И в лазури золотые Пташки свищут: ти-ри-ли.

Там цветы ковром узорным Устилают пышно землю, Аромат туманит разум, Краски блещут и горят.

Там шумят, колеблясь в небе, Опахала пальм огромных И прохладу льют на землю, И цветы их тень целует.

На чудесном Бимини Ключ играет светлоструйный, Из волшебного истока Воды молодости льются.

На цветок сухой и блеклый Влагой молодости брызни -И мгновенно расцветет он, Заблистает красотой.

На росток сухой и мертвый Влагой молодости брызни -И мгновенно опушится Он зелеными листами.

Старец, выпив чудной влаги, Станет юным, сбросит годы,-Так, разбив кокон постылый, Вылетает мотылек.

Выпьет влаги седовласый -Обернется чернокудрым И стыдится в отчий край Уезжать молокососом.

Выпьет влаги старушонка -Обращается в девицу Чуден остров Бимини, Там весна сияет вечно, И в лазури золотые Пташки свищут: ти-ри-ли.

Там цветы ковром узорным Устилают пышно землю, Аромат туманит разум, Краски блещут и горят.

Там шумят, колеблясь в небе, Опахала пальм огромных И прохладу льют на землю, И цветы их тень целует.

На чудесном Бимини Ключ играет светлоструйный, Из волшебного истока Воды молодости льются.

На цветок сухой и блеклый Влагой молодости брызни -И мгновенно расцветет он, Заблистает красотой.

На росток сухой и мертвый Влагой молодости брызни -И мгновенно опушится Он зелеными листами.

Старец, выпив чудной влаги, Станет юным, сбросит годы,-Так, разбив кокон постылый, Вылетает мотылек.

Выпьет влаги седовласый -Обернется чернокудрым И стыдится в отчий край Уезжать молокососом.

Выпьет влаги старушонка -Обращается в девицу И стыдится в отчий край Возвращаться желторотой.

Так пришлец и остается На земле весны и счастья, И не хочет он покинуть Остров молодости вечной.

В царство молодости вечной, На волшебный Бимини, В чудный край мечты плыву я,Будьте счастливы, друзья!

Кошка-крошка Мимили, Петушок Кики-рики, Будьте счастливы, мы больше Не вернемся с Бимини".

Так старуха пела песню, И дремал и слушал рыцарь, И порой сквозь сон по-детски Лепетал он: "Бимини!"

III

Лучезарно светит солнце На залив, на берег Кубы, И поют весь день сегодня В синеве небесной лютни.

Зацелованный весною, Изумрудами блистая, В пышном платье подвенечном Весь цветет прекрасный берег.

И толпится на прибрежье Пестрый люд разноголосый, Разных возрастов и званий,-Ибо все полны одним:

Все полны одной чудесной, Ослепительной надеждой, Отразившейся и в тайном Умилении сердечном

Той бегинки-старушонки, Что с клюкою ковыляет И перебирает четки, Повторяя "Pater noster" 1,

-----------------1 "Отче наш" (лат.).

И в улыбке той сеньоры В золоченом паланкине, Что раскинулась небрежно С томной розою во рту

И кокетничает с юным Знатным щеголем, который Выступает важно рядом И надменный крутит ус.

Даже солдатня сегодня Смотрит мягче и приятней, Даже облик духовенства Стал как будто человечней.

В упоенье потирает Руки тощий чернорясец, И кадык самодовольно Гладит жирный капуцин.

Сам епископ -- в храме божьем Неизменно злой и хмурый, Потому что из-за мессы Он откладывает завтрак,-

Сам епископ в митре пышной Вдруг расцвел улыбкой счастья, И прыщи сияют счастьем На малиновом носу.

Окруженный хором певчих, Под пурпурным балдахином, Он идет, за ним прелаты В золотых и белых ризах,

С ярко-желтыми зонтами,-Словно вышел на прогулку Неким чудом оживленный Лес гигантских шампиньонов.

Весь кортеж стремится к морю, Где под знойно-синим небом На траве, близ вод лазурных, Возведен алтарь господень,

На котором блещут ленты, Серпантин, цветы, иконы, Мишура, сердца из воска И ковчежцы золотые.

Сам его преосвященство Будет там служить молебен, И молитвой и кропилом Он благословит в дорогу

Небольшой нарядный флот, Что качается на рейде, С якорей готовый сняться И отплыть на Бимини.

Это судна дон Хуана Понсе де Леон, -- правитель Снарядил их, оснастил их И плывет искать волшебный

Остров счастья. И, ликуя, Весь народ благословляет Исцелителя от смерти, Благодетеля людей,-

Ибо всем приятно верить, Что правитель, возвращаясь, Каждому захватит фляжку С влагой молодости вечной.

И уж многие заране Тот напиток предвкушают И качаются от счастья, Как на рейде корабли.

Пять судов стоят на рейде В ожиданье -- две фелуки, Две проворных бригантины И большая каравелла.

Каравеллу украшает Адмиральский флаг с огромным Тройственным гербом Леона, Арагона и Кастильи.

Как садовая беседка, Весь корабль увит венками, Разноцветными флажками И гирляндами цветов.

Имя корабля -- "Сперанца". На корме стоит большая Деревянная скульптура,-Это госпожа Надежда.

Мастер выкрасил фигуру И покрыл отличным лаком, Так что краски не боятся Ветра, солнца и воды.

Медно-красен лик Надежды, Медно-красны шея, груди, Выпирающие дерзко Из зеленого корсажа.

Платье, лавры на челе -Тоже зелены. Как сажа -Волосы, глаза и брови, А в руках, конечно, якорь.

Экипаж судов -- примерно Двести человек; меж ними Восемь женщин, семь прелатов. Сто знатнейших кавалеров

И единственная дама Поплывут на каравелле, На которой командором Будет сам правитель Кубы

Дон Хуан. Избрал он дамой Кяку, -- да, старушка Кяка Стала донною, сеньорой Хуанитой, ибо рыцарь

Даровал ей сан и званье Главкачательницы коек, Лейб-москито-мухогонки, Обер-кравчей Бимини.

Как эмблема власти новой Золотой вручен ей кубок, И она -- в тунике длинной, Как приличествует Гебе.

Кружева и ожерелья Так насмешливо белеют На морщинистых, увядших, Смуглых прелестях сеньоры.

Рококо-антропофагно, Караибо-помпадурно Возвышается прическа, Вся утыканная густо

Пташками с жука размером, И они сверкают, искрясь Многокрасочным нарядом, Как цветы из самоцветов.

Пестрый птичник на прическе Удивительно подходит К попугайскому обличью Бесподобной донны Кяки.

Образину дополняет Дон Хуан своим нарядом, Ибо он, поверив твердо В близкий час омоложенья,

Уж заране нарядился Модным щеголем, юнцом: Он в сапожках остроносых С бубенцами, как прилично

Лишь мальчишке, в панталонах С желтой левою штаниной, С фиолетовою правой, В красном бархатном плаще;

Голубой камзол атласный, Рукава -- в широких складках; Перья страуса надменно Развеваются на шляпе.

Расфранченный, возбужденный, Пританцовывает рыцарь И, размахивая лютней, Приказанья отдает.

Он приказывает людям Якоря поднять, как только С берега сигнал раздастся, Возвестив конец молебна;

Он приказывает людям Дать из пушек в миг отплытья Тридцать шесть громовых залпов, Как салют прощальный Кубе.

Он приказывает людям И, смеясь, волчком вертится, Опьяненный буйным хмелем Обольстительной надежды;

И, смеясь, он щиплет струны,-И визжит и плачет лютня, И разбитым козлетоном Блеет рыцарь песню Кяки:

"Птичка Колибри, лети, Рыбка Бридиди, плыви, Улетайте, уплывайте, Нас ведите к Бимини".

IV

Ни глупцом, ни сумасшедшим Дон Хуан, конечно, не был, Хоть пустился, как безумец, Плыть на остров Бимини.

В том, что остров существует, Он не мог и сомневаться; Песню Кяки он считал И порукой и залогом.

Больше всех на свете верит Мореход в возможность чуда,-Перед ним всегда сияет Чудо пламенное неба,

И таинственно рокочут Вкруг него морские волны, Из которых вышла древле Донна Венус Афродита.

В заключительных трохеях Мы правдиво повествуем, Сколько бед, надежд и горя Претерпел, скитаясь, рыцарь.

Ах, своей болезни прежней Не сумел изгнать бедняга, Но зато добыл немало Новых ран, недугов новых.

Он, отыскивая юность, С каждым днем старел все больше, И калекой хилым, дряхлым Наконец приплыл в страну -

В ту страну; в предел печальный, В тень угрюмых кипарисов, Где шумит река, чьи волны Так чудесны, так целебны.

Та река зовется Летой. Выпей, друг, отрадной влаги -И забудешь все мученья, Все, что выстрадал, забудешь.

Ключ забвенья, край забвенья! Кто вошел туда -- не выйдет, Ибо та страна и есть Настоящий Бимини.