Горит огонь в оранжевой хурме, Как в сердце непокорном и мятежном, Которое всегда не в такт живёт. Все время врозь, наружу, на отлёт. Ни в небе, ни в земле, а как-то между Чеканных строк Великого письма, Где скалы слов и звезды многоточий, Желанный, но непрошеный подстрочник, Растет хурма. И значит – сгинет тьма! И кладезей откроются затворы, Сладчайший сок Заветного точа. Мне все подвластно! Радость и печаль. Создать дворец или разрушить город, Являть себя в воде или огне… Но я молчу, утрачивая ясность. Незрелой истины нечаянная вязкость Оскоминой сковала горло мне, А та другая, что всегда одна, Как встарь, осталась неизречена. «Скажи мне, что творится, Азазель?..»
Скажи мне, что творится, Азазель?
Как там Москва? Какие нынче нравы?
Мессир, в Москве – весна, звенит капель.
Народ скорбит и плачет по Варавве.
А что же, друг мой, Иудейский царь?
Я слышал, он явился, наконец-то.
Владыка, у царя плохой пиар.
Погиб безвестно где-то под Донецком.
Отрадно слышать. Что же нам тогда,
Остаться здесь или явиться лично?
Мой господин, какая в том нужда?
Они без Вас справляются отлично.
И дьявол, развалясь у очага,
Поправит душ горящие поленья,
А над Москвой весна и облака,
И еле слышный шепот искупленья.
Я расту
Мне снилось, что я поднимаюсь,
как тесто,
Расту неуклонно, как гриб дрожжевой.
Из утлой коробочки спаленки тесной
Ползу через край, извергаясь отвесно
На гравий бульваров, на пыль мостовой.
Прольюсь, заполняя пустоты и щели,
В замочные скважины влезу червём.
Во мне кубатура любых помещений.
Я – неф и притворы, я – храм
и священник,
И масса, и плотность, и смысл, и объём.
Вздымаюсь курганом все шире и выше,
Журчу в водотоках, бегу в проводах,
Во мне все мосты и карнизы, и крыши,
И листья каштанов, что ветер колышет,
И облаком в небе моя борода.
Зачем я? К чему этот рост несуразный?
Затем ли чтоб вечером долгого дня
Я сверху на город взглянул звездоглазно,
А тот фонарями и кольцами газа,
И тысячей окон глядел бы в меня…
Кашалот
Комментарии к книге «Когда он шагнёт…», Николай Валерьевич Калиниченко
Всего 0 комментариев