«Хлев Евы»

Висенте Бласко-Ибаньес Хлев Евы

Следя голодным взором за варкою риса в котелке, косари фермы слушали дядю Корречола, коренастого старика с видневшеюся из под полурасстегнутой рубашки копною седых волос на груди.

Красные лица, загоревшие на солнце, светились отблеском пламени очага. Тела были влажны от пота после трудового дня, насыщая грубым запахом жизни горячую атмосферу кухни. В открытую дверь фермы, под фиолетовым небом, на котором загорались первые звезды, виднелись в полумраке сумерек бледные и неясные поля. Некоторые из них были уже сжаты и испускали из трещин своей коры дневной жар, другие были покрыты волнующимся морем колосьев, колыхавшимся под первым дуновением ночного ветерка.

Старик жаловался на ломоту в костях. Как тяжело зарабатывать хлеб! И нет выхода из этого положения: бедные и богатые всегда будут существовать, и тому, кто рождается, чтобы быть жертвою, остается только покориться. Еще бабушка говорила ему, что в этом виновата Ева, первая женщина… В чем только не виноваты эти женщины?

И видя, что товарищи по работе, из которых многие знали его еще мало, выказывали любопытство по отношению к вине Евы, дядя Корречола начал рассказывать на образном валенсианском наречии о проделке, сыгранной первою женщиною с бедными людьми.

* * *

Это произошло не раньше и не позже, чем несколько лет после того, что непокорная чета была изгнана из Рая с приговором добывать себе хлеб трудом. Адам проводил дни, копаясь в земле и дрожа за урожай. Ева шила на пороге фермы нижние юбки из листьев… и каждый год у супругов прибавлялось по ребенку, так что постепенно образовался целый рой ртов, которые умели только просить хлеба, причиняя заботы отцу.

Время от времени в их краях порхал какой-нибудь серафим, являвшийся взглянуть на мир, чтобы рассказать Господу Богу, как идут дела там внизу после грехопадения.

— Деточка!.. Миленький!.. — кричала Ева с самой очаровательной улыбкой, — ты прилетел сверху? Как поживает Господь Бог? Когда будешь говорить с Ним, скажи, что я раскаиваюсь в своем непослушании. Как чудно мы проводили время в раю! Скажи Ему, что мы много работаем, и хотели бы только снова увидеть Его, чтобы убедиться в том, что Он перестал сердиться на нас.

— Твоя просьба будет исполнена, — отвечал серафим и исчезал в облаках почти мигом, двумя взмахами крыльев.

Подобные послания Евы были не редкостью, но оставлялись без последствий. Господь был по прежнему невидим и, судя по сведениям, ушел с головою в устройство своих бесконечных владений, что не оставляло Ему ни секунды свободного времени.

Однажды утром перед фермою остановился небесный вестник:

— Послушай, Ева, возможно, что Господь спустится сегодня на землю сделать маленькую прогулку, если будет хорошая погода. Прошлую ночь в разговоре с архангелом Михаилом Он спросил: — А что поделывают эти погибшие?

Ева была, как громом, поражена этою честью. Она подняла крик, зовя Адама, который работал на соседнем поле, по обыкновению согнув спину. Что за суета поднялась в доме! Как накануне деревенского праздника, когда женщины возвращаются из Валенсии с покупками, Ева подмела и вымыла сени, кухню и жилые помещения, положила на кровать новое одеяло, вымыла стулья мылом и песком, и, занявшись затем туалетом семьи, надела свое лучшее платье, а Адаму подала куртку из листьев смоковницы, сшитую ею для воскресений.

Она воображала уже, что все готово, когда её внимание было привлечено криками их многочисленного потомства. Их было двадцать или тридцать человек… или Бог знает сколько. И как они были некрасивы и противны! Только им и принимать Всемогущего! Волосы всклокочены, носы в струпьях, глаза залеплены гноем, на телах кора грязи.

— Как я выведу эту грязную ораву! — кричала Ева. — Господь скажет, что я неряха, дурная мать. Еще бы! Ведь мужчины не знают, что значит возиться с такой кучей ребят.

После многих колебаний, она выбрала своих любимцев (у какой матери их нет!), вымыла трех покрасивее других и загнала в хлев с помощью пинков остальное жалкое и паршивое стадо, заперев его, несмотря на протесты.

Было уже время. Снежно-белое светящееся облако спускалось с неба, и воздушное пространство трепетало от шума крыльев и мелодии терявшегося в бесконечной дали хора, повторявшего с мистическим однообразием; «Осанна, Осанна!» Они уже казались ногами земли, уже шли по дороге, окруженные таким сиянием, что, казалось, все небесные звезды спустились на землю погулять по хлебным полям.

Сперва явилась группа архангелов, почетный караул. Они обнажили огненные мечи, сказали несколько любезностей по адресу Евы, уверяя, что она нисколько не постарела и еще очень свежа. Затем они рассеялись по полям с непринужденностью воинов, влезая на смоковницы, в то время, как Адам проклинал их внизу, считая хлеб потерянным.

Затем явился Господь. Его борода сверкала серебром, а на голове был треугольник, сиявший, точно солнце. За ним шел Святой Михаил и все министры и высшие чиновники небесного двора.

Господь встретил Адама добродушною улыбкою, а Еву потрепал по подбородку и сказал:

— Здравствуй, славная головка! Ну что же, ты теперь не так ветрена?

Тронутые такою приветливостью, супруги предложили Господу Богу кресло. Что это было за кресло, дети мои! Широкое, удобное, из крепкого дерева, с сиденьем из тончайшего испанского дрока; одним словом такое кресло может быть только у деревенского священника.

Усевшись поудобнее, Господь стал расспрашивать Адама про его дела и узнал, как ему тяжело зарабатывать на содержание семьи.

— Прекрасно, прекрасно, — говорил Он. — Это научит тебя не слушать советов жены. Ты воображал, что тебе будет житься так же привольно, как в Раю? Страдай, сын мой, работай и обливайся потом. Так ты выучишься уважать старших.

Но раскаявшись в своей строгости, Господь добавил добродушным тоном:

— Что сделано, то сделано, и мое проклятие должно осуществиться. Я только держу данное слово. Но раз Я вошел в ваш дом, то не хочу уйти, не оставив воспоминания о своей доброте. Ну-ка, Ева, пусть эти дети подойдут поближе.

Трое ребятишек выстроились в ряд перед Всемогущим Творцом, который некоторое время внимательно разглядывал их.

— На тебе, — сказал он первому очень серьезному толстяку, слушавшему Его с нахмуренными бровями и засунутым в нос пальцем, — на тебе будет лежать обязанность судить тебе подобных. Ты будешь издавать законы, определять, что такое преступление, меняя мнение каждый век, и подводить всех преступников под одно правило, что равносильно тому, чтобы лечить всех больных одним лекарством.

Затем Он указал на другого, бойкого брюнетика, не расстававшегося с палкою, которою он лупил своих братьев.

— Ты будешь воином, полководцем. Ты будешь водить за собою людей, как стадо на бойню, и тебя будут тем не менее превозносить. Видя тебя забрызганным кровью, люди будут восхищаться тобою, как полубогом. Если другие будут убивать, то они окажутся преступниками; если же ты убьешь, ты будешь героем. Заливай поля кровью, проходи по городам с огнем и мечом, разрушай, убивай, и поэты будут воспевать тебя, а историки описывать твои подвиги. Те же, которые сделают то же самое, что ты, не будучи тобою, будут закованы в кандалы.

Господь подумал с минуту и обратился к третьему:

— Ты накопишь богатства земные, будешь коммерсантом, будешь давать деньги в долг королям, обращаясь с ними, как с равными, и если ты разоришь целый город, то мир будет восхищаться твоею ловкостью.

Бедный Адам плакал от благодарности, тогда как Ева, дрожа от беспокойства, хотела сказать что то, но не решалась. Материнское сердце мучилось угрызениями совести; она думала о запертых в хлеву бедняжках, которые оказывались исключенными при дележе благодеяний.

— Я приведу их ему, — говорила она шепотом мужу.

А тот, робкий по природе, протестовал тоже шепотом:

— Это было бы дерзостью. Господь разгневается.

В это время архангел Михаил, явившийся неохотно в дом этих грешников, как раз заторопил своего повелителя:

— Господи, уже поздно.

Господь встал, и свита архангелов спустилась с деревьев и подбежала, чтобы стать во фронт при выходе Его.

Ева, побуждаемая угрызениями совести, подбежала к хлеву и открыла ворота.

— Господи, у меня есть еще дети. Дай что-нибудь и этим бедняжкам.

Всемогущий Творец с изумлением поглядел на эту грязную и паршивую детвору, которая копалась в навозе, точно кучка червей.

— У меня ничего не осталось, чтобы дать им, — сказал он. — Их братья уже взяли все себе. Я подумаю потом… там увидим.

Святой Михаил толкал Еву, чтобы она отстала от его повелителя, но она продолжала умолять:

— Хоть что-нибудь, Господи, дай им, что хочешь. Что будут делать эти бедняжки на земле?

Господу хотелось уйти, и Он вышел с фермы.

— Их судьба уже предопределена, — сказал Он матери. — Их обязанность будет состоять в том, чтобы служить другим и содержать их.

* * *

— И от этих несчастных, — закончил старый косарь: — которых наша праматерь спрятала в хлеву, происходим мы, т. е. все те, которые живут, согнувшись над полями.