«Бублики-нолики»

455

Описание

Рассказ опубликован под псевдонимом Е. Ковалов.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Бублики-нолики (fb2) - Бублики-нолики 84K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Василий Анатольевич Логинов - Евгений Михайлович Константинов

Е. Ковалов Бублики-нолики

1

В самом начале октября в один из коротких дней загостившегося бабьего лета по вечерним московским улицам мчался телесного цвета бультерьерообразный бронированный «форд», опоясанный зеленой полосой. Он ловко лавировал в нескончаемом чадящем потоке машин. Синий проблесковый фонарь, включавшийся у него на крыше при подъезде к очередному светофору, заставлял распаренных от неожиданного октябрьского тепла водителей встречных и попутных автомобилей уступать броневичку место. Водители знали: в этой машине едут инкассаторы, и им наверняка есть, куда торопиться, — такая уж у них служба.

На самом же деле спешить инкассаторам особенно было некуда — маршрут заканчивался, осталось объехать всего лишь две точки. Просто Иван Гаврилович Зализняк, старший инкассатор из того «форда», и двое его товарищей очень любили в конце смены поесть горячих бубликов. Они торопились застать свежую вечернюю выпечку. Молоком их уже угостили в «Диете» на Кутузовском проспекте: четыре прямоугольных прохладных пакета лежали на переднем сиденьи. Теперь на очереди булочная в одном из арбатских переулков.

В этой маленькой пекарне бригада инкассаторов по традиции получала от симпатичной новомосковской украинки Аллочки или самого директора Бизина, обладавшего вислыми седыми усами, красным, словно ошпаренным, лицом и вечно слезящимися глазами, целую связку ароматных и аппетитных колечек. Свежее молоко и теплые бублики — это очень вкусно! Сорокапятилетний Иван Гаврилович относился к такой еде, как к некоему призу или сверхурочной премии.

В булочную инкассаторы успели как раз тогда, когда розовощекая Аллочка вытаскивала из печи огромный противень с бубликами. Ах, этот сказочный запах!

Как и всегда, Иван Гаврилович поделил полученные бублики между Равилем, водителем зеленополосого казенного «форда», и своим молодым, полгода как демобилизованным, напарником Алешей, не забыв, конечно, и себя, после чего они отбыли на последнюю точку. Согласно маршруту дальше их путь лежал на Красную Пресню.

— Центр! Соедините, пожалуйста, с «сиренью-50»! — держа руль левой рукой, Равиль почти лизал пластмассовый прямоугольник микрофона, чем-то схожий с большим серым коробком спичек и связанный с рацией на передней панели черным витым проводом. — «Сирень-50»? Слушай, это «сирень-62» говорит. Равиль. Мы взяли предпоследнюю точку. Все нормально. Скоро закончим. Конец связи.

Сборщик Алеша сидел рядом с водителем. Откусывая куски от целых, неломаных бубликов и запивая их молоком, они с Равилем принялись в очередной раз судачить о заместителе начальника инкассации по кличке «пан Зюзя», который сам пил больше других, но при этом на каждом инструктаже грозил, что с особо пьющими будут немедленно расставаться.

Чуть глуховатые голоса товарищей доносились из-за перегородки безопасности. Зализняк сидел один в отсеке для перевозки денег, что очень его устраивало. Сквозь расцарапанное покрытие на матовом стекле можно было разглядеть еще не яркие в сгущающихся сумерках неоновые вывески магазинов и красноватые огоньки попутных машин. Мелкими искрами проскальзывала по салону ежевечерняя московская иллюминация. На полу лежали два пузатых брезентовых мешка, наполненных сумками с выручкой. Иван Гаврилович достал бублики, разложил их внахлестку веером на одном из мешков, выбрал экземпляр потолще и откусил чуть рассыпчатую, сдобную мякоть.

Съев бублик, он принялся за следующий, потом еще за один, жуя размеренно и неторопливо. Проглотив очередную ароматную порцию, он прикладывался к прямоугольному пакету с молоком и делал долгий-долгий глоток. Молоко наполняло рот, потом холодило гортань и струей-лентой устремлялось по пищеводу. «Что-то я сегодня совсем не чувствую вкуса молока, — Иван Гаврилович взял четвертый бублик, — наверное, надышался выхлопных газов за смену». Он еще раз глотнул из пакета, и ему показалось, что первоначально непрерывная струя молока теперь начинает дробиться по мере прохождения всего пути до желудка, а само молоко в это время скисает, и вместо жидкости внутрь к нему попадают уже круглые творожистые шарики. Из-за недостатка времени он недолго удивлялся этому занимательному обстоятельству. Пора было заняться делом.

Положив надкушенный бублик в карман своей камуфляжной куртки, Зализняк расстегнул кобуру «Макарова» и за кольцо достал стальной шомпол. Десятисантиметровый конец шомпола выглядел весьма необычно: во-первых, он был очень тонок, не больше двух миллиметров в диаметре, во-вторых, по всей его длине острой пирамидкой была навита ниточка-спираль резьбы. Несколько лет назад этот шомпол, изготовленный из легированной секретной стали, ему подарил сосед-щипач. Он же рассказал Ивану Гавриловичу, как при случае пользоваться этой непонятно для чего заостренной металлической спицей с искусно выгравированной микроскопической надписью: «Держи крепче, Ваня! Крути сильней, Ваня! Не забывай другана Вовчика».

Вертя пальцами правой руки именной шомпол, Иван Гаврилович оглядел мешки с выручкой. Успев ранее просмотреть накладные, на обороте которых давалась «покупюрная разбивка», он знал, что ему нужна сумка под номером сто семьдесят три дробь два. «Ага, вот здесь эта самая, из казино-мазино».

Зализняк прислушался к разговору за перегородкой: «Пущай им, козлам, пускай болтают о своих вонючих делишках, а мы сейчас фартовое дельце справим». Ногой, обутой в глянцевую черную галошу (знаменитые гаврилычевы противоревматические галоши, всесезонные «прощай, молодость», которые он носил и зимой, и летом и над которыми посмеивались все инкассаторы участка), он придвинул к себе мешок и, немного подавшись вперед, наклонился над ним.

Иван Гаврилович засунул руку внутрь мешка, достал нужную сумку и положил ее на колени. Расправив боковой шов, он принялся пристально рассматривать сумку, перебирая по шву пальцами. Вот он, заветный шовчик, вот она, еле заметная, бархатистая нитяная петелька — всегда есть швейный дефект, надо только поискать. А вот и прямые углы плотных пачек денег.

Плавными движениями, надавливая подушечками пальцев на неподатливый материал, он подвел одну из пачек ребром ко шву и поместил его центр напротив петли. Правой рукой вдел острие шомпола в петлю и резко надавил на колечко ручки, — шомпол, как по маслу, вошел внутрь сумки. Совместив центр пачки с острием шомпола и на ощупь убедившись, что не повредил бандероль, Иван Гаврилович еще раз нажал на стальной стержень и почувствовал его проникновение в толщу бумаги. «Эк я ей, мамуле, с первого раза ловко приладил, — улыбка тронула мясистые губы инкассатора, — теперь самый малек остался». Наклонив шомпол так, что он расположился параллельно плоскости пачки, и, разместив на его ручке большой и указательный пальцы правой руки, Иван Гаврилович Зализняк приготовился вращать внедренный в запломбированную сумку стальной стержень.

Первое круговое движение — вроде бы прощупываемая сквозь брезент плоскость не изменилась, но пальцы левой руки все-таки ощутили какую-то еле уловимую бугристость поверхности. Вдруг перед глазами Ивана Гавриловича мигнул болотно-серый свет, перебив в салоне мерное мелькание разноцветных московских огней. Это случилось так неожиданно, что он даже дернул головой вправо, отчего его двухдневная щетина, соприкоснувшись с воротником куртки, произвела шипяще-шелестящий звук. «Что за черт? — изумился Зализняк. — Отродясь таких выкрутасов со мной не было». Он посмотрел вперед, на перегородку — центр беседы Равиля и Алеши переместился на личность директора булочной Бизина: живо обсуждалось происхождение его вислоусой и сальной, отъевшейся физиономии. Вроде все спокойно, и инкассатор еще раз повернул стальное колечко — опять замелькали, закружились, забегали зелененькие змейки, своими юркими хвостиками захватывая и сдавливая Ивана Гавриловича. Резко бухнула головная боль, и вот-вот, подчиняясь неумолимой силе давления, из ноздрей и ушей хлынет обжигающий, неизвестно откуда в избытке взявшийся сладкий тягучий портвейн, но почему-то зеленого цвета. Неужели это одна из стадий превращения молока? И пока странная жидкость такое длинное-длинное мгновение плескалась под макушкой и обжигала изнутри черепные кости, он хотел крикнуть и выпустить чертову отраву из себя через рот, но не успел. Все вдруг исчезло, а боль ушла, так и не растекшись.

Иван Гаврилович увидел перед собой две зеленые руки, крепко вцепившиеся ногтями в серые камни земли. «Так это ж мои грабли! Вон левая ногтя на меньшом пальце отгрызена, — с удивлением отметил Зализняк, — почему ж они зеленью обтруханы?» Он перевел взгляд ниже и увидел ноги в знакомых черных блестящих галошах, стоящие на той же серой почве. Между ногами, вдали, виднелись какие-то зеленоватые строения. Инкассатор Иван Гаврилович Зализняк, опустив голову, стоял, согнувшись и опираясь на ладони с растопыренными пальцами, задом к П-образному комплексу двухэтажных зданий с башней, часами и арками.

Он плюхнулся боком на землю, развернулся, сел и начал разглядывать пейзаж, откуда-то сзади блекло освещаемый лучами, словно рассеянными неровным и пыльным бутылочным стеклом. «Откуда ж свет?» — Иван Гаврилович обернулся: сзади, словно гигантский смерч, острием упершийся в близкий горизонт, нависал мерцающий серебристый конус. По всей поверхности конуса змеилась лента-спираль. Она-то и освещала неярким светом открывшуюся перед ним картину с арками, зданиями и всем остальным.

2

— Эй, Гаврилыч, все пересчитал? У меня по явочным карточкам тридцать четыре получается. — Алеша обернулся и протянул руку в окошко, чтобы забрать у старшего накладные. — Ты там заснул, что ли? Может, бубликов объелся?

Гаврилыча в салоне не было.

— Равиль, тормози! Гаврилыч пропал!

— Как так? Леха, ты что? Сдурел? — Равиль перешел на низшую передачу и притормозил, отчего один из открытых пакетов с молоком упал и остаток его содержимого вылился водителю на брюки. — Вот шайтан! Опять облился!

— Слышь, Равиль, не мог он на ходу выйти!

— Конечно, не мог. Куда там! Давай-ка, Леха, лезь назад, ищи его. Небось, шуткует с нами.

Раздвинув пошире пластиковые листы, отгораживающие отсек от кабины, Алеша на ходу перебрался назад.

— Слышь, а его точно здесь нет. Наш галошник-то тю-тю.

Равиль остановил машину и, отряхивая с брюк капельки молока, через внешнюю дверь вошел в отсек. На полу он увидел инкассаторскую сумку, брезентовые мешки и притулившийся к ним недопитый пакет молока. Гаврилыч действительно пропал.

— Молоко недопил, а бублики все сожрать умудрился. — Равиль собрал слюну и плюнул на пол. — Я, например, всего два осилил. И то — во втором бублике кусок полиэтиленовой пленки попался.

— Чего это он сумку в мешок не убрал? — Алеша пнул ближайший мешок.

3

Вообще-то, открывшийся пейзаж был Ивану Гавриловичу чем-то очень знаком, но он никак не мог вспомнить, где видел его раньше. Часы на четырехъярусной башне показывали начало третьего. Перед зданием были установлены четыре старинных фонаря: два прямых, подальше от Ивана Гавриловича, и два изогнутых на конце в виде серпа, поближе. Само здание, в средней части увенчанное башней с решетчатыми окнами и часами, было намного выше, чем соединенные с ним арочным переходом боковые пристройки. Справа, на верхушке основного здания, и посередине крыш пристроек торчали высокие каменные трубы. Перед всем комплексом асимметрично росли деревья.

Даль была укутана серо-зеленой дымкой, и поэтому Ивану Гавриловичу было трудно определить, что за породы деревьев растут перед зданием. Встав на ноги, он неспешно пошел по направлению к белевшей даже сквозь дымку большой двери в центре здания, очевидно, главному входу, у которого кто-то стоял.

Сухая серая почва, напоминающая гравий, неприятно хрустела под ногами. Поначалу во время ходьбы дышать было трудно, казалось, что сумеречная зеленоватая атмосфера, заполнявшая все вокруг, попадая в легкие, забивает их клейкой массой. Кроме того, по мере продвижения вперед становилось все жарче и жарче. Постепенно Зализняк привык к необычному окружению, разошелся, раздышался и скоро достиг деревьев и фонарей. Тут он решил для себя, что фонари, очевидно, не электрические, а газовые, уж больно они были какие-то угловатые и совсем без проводов и лампочек. Большие деревья смахивали на клены, маленькие — на яблоньки.

Около входа тощий мужик в странной горшкообразной шляпе с полями, не напрягаясь, целовал и вяло лапал девку в белесом платье с черным пояском. «Ну и дела! Здесь, поди ж, людишки этим самым тоже балуют». Видно было, что задастая зеленокожая девка вполне довольна таким с собой обращением. Услышав шаги приближавшегося Ивана Гавриловича, парочка прервала свое занятие.

— Ваньюша, мы очень долго ждать тебя, устать обе, — девка задвигала светло-фиолетовыми губами, но приглушенный голос ее шел откуда-то из области пупка, прикрытого платьем и кожаным ремешком, — ты приносить нам суперзироу?

— Ты чего, девка, того, сбрендила? — Иван Гаврилович удивился собственному, словно ватному, голосу, искаженному тутошней душной атмосферой.

— Йе, мен, ти нэ ошэн-то ля-ля, — задвигал своим острым кадыком на куриной шее мужик в шляпе и достал из кармана складное перо, — квикли достафай ис прафый покет зироу.

«Ща я этому фраерку „макарычем“ булки раскрашу».

— Зализняк быстрым движением подхватил с правого бока рукоятку пистолета и направил его в сторону наглой парочки.

— Молодец, Ваньюша! Харашо работать ты, — заулыбалась бледными губами девка, а мужик, задвигав словно зеленым сыром присыпанными бровями, убрал нож.

В полусогнутой руке у Ивана Гавриловича вместо табельного «Макарова», надкушенным краем вперед торчал четвертый недоеденный бублик.

4

— Равиль, что делать-то будем? — Алеша присел на единственное сиденье в отсеке и сцепил замком руки на коленях. — Может, сообщить дежурному?

— Ты что, рехнулся? Это же чэпэ, — водитель продолжал оглядывать углы отсека, — давай лучше все пересчитаем, а то Гаврилыч такой козел, что мог запросто стащить сумку. Хотя я не понимаю, как он сам смылся?

Вдвоем они быстро высыпали сумки из мешков и, сверяясь с описью, пересчитали их.

— Вроде все пучком. Сходится. Куда же он, падла, делся? — Равиль еще раз окинул внимательным взглядом кучу сумок. — Погляди-ка, что это там такое?

Алеша щелкнул выключателем, и загорелись дополнительные плафоны внутреннего освещения. Наклонившись, инкассаторы принялись рассматривать сумку номер сто семьдесят три дробь два, из бокового шва которой торчало небольшое стальное кольцо.

5

— Теперь, бистро-бистро, мы будем делать новый зиро. — Вихляя бедрами, девка подошла к двери и открыла ее. Тощий мужик в котелке, сделав приглашающий жест, пошел следом за ней. Как под гипнозом, за ними направился обескураженный Зализняк, все еще судорожно сжимающий бублик.

Они вошли в большое помещение с высоким потолком, тускло освещаемое сквозь зарешеченные окна все тем же зеленым бутылочным светом. Здесь было еще жарче, чем на улице, и Зализняк почувствовал текущие по лицу липкие струйки пота. После того как глаза привыкли к сумраку помещения, он разглядел множество изогнутых, пыльных, покрытых неровными изумрудными пятнами окиси медных труб, прикрепленных разнокалиберными костылями по периметру боковых стен в метре от пола. Одними концами своих скругленных тел все трубы уходили в пол, а другими сходились к огромному вентилю, расположенному на противоположной от двери стене. От вентиля в центр зала гигантской пружиной шел змеевик, нависавший воронкообразным жерлом над резной замшелой каменной чашей, стоявшей на сером постаменте со ступеньками.

Тощий мужик сразу направился к вентилю и встал около него на изготовке, а чернопоясная девка взяла Ивана Гавриловича за свободную руку и подвела к чаше.

— Здесь, Ванья, мы иметь большой и хароший машин. Очень умный машин. — Они подошли вплотную к чаше, и Зализняк увидел, что на ее передней поверхности, ровно посередине, выбито рельефное изображение пирамиды с глазом на вершине, а вправо и влево от пирамиды идут ряды медальонов. — Мы очень долго делать этот машин. Мы устать от жизнь здесь, мы очень хотеть попасть в новый стран, твой стран, Ваньюшка, поэтому мы стараться делать этот машин.

Иван Гаврилович успел разглядеть, что слева на медальонах, расположенных по периметру чаши, изображены портреты каких-то древних мужиков. Некоторые из них были с густо обросшими висками и голыми подбородками, а другие с аккуратными бородами. Всех их он уже где-то неоднократно видел. Медальоны справа от пирамидки были пусты за исключением одного, первого. На нем припухшими глазами Зализняку улыбалась хорошо знакомая вислоусая физиономия директора булочной Модеста Эдуардовича Бизина.

— Смотреть сюда, Ванья, — девка потянула Ивана Гавриловича за рукав, — сюда, Ванья, в машин.

Вслед за ней Иван Гаврилович наклонился над чашей. Сквозь мутно-зеленую маслянистую жидкость, заполнявшую две трети объема массивного сосуда, он сумел разглядеть колеблющееся и дробящееся изображение огромной стодолларовой банкноты. «Блин, так вот же оно, это зданьице-то. Вот и четыре фонаря. И девка с парнем те самые», — Иван Гаврилович в подробностях узнал пейзаж, который недавно лицезрел вниз головой между парой своих галош, стоя в неудобной позе вне здания.

— Ха-ха-ха, теперь ты наш, Ваньюша, ты теперь понимать, — цепкая рука девки больно впилась Зализняку в затылок, — теперь ты должен делать, как мы сказать. Вставляй свой суперзироу в бок картин наш мир. Будешь знать, как заточком банкнот таскать. А ю рэди, Слайдер?

Иван Гаврилович услышал, как утвердительно хмыкнул тощий и пронзительно заскрипел медленно поворачиваемый вентиль. Из гигантской воронки над чашей упала тяжелая капля, ватный поцелуй влаги Зализняк ощутил короткостриженной макушкой. Его рука с бубликом поднялась и опустилась, соприкоснувшись с зеркалом жидкости в чаше, — распаренную руку обожгло холодом. Он дернулся, но девка не отпускала. Потом Зализняк увидел свою руку с надкушенным бубликом уже в глубине, над правым верхним углом банкноты, где размещались единица и два нуля. Железная хватка на затылке немного ослабла, вторая тяжелая капля шлепнулась на его перегретую голову, и он подвел бублик вплотную к цифрам. Бублик раздвоился и своим дублем разместился рядом с последним нулем. Пейзаж на картине начал меняться: исчезли трубы на зданиях, серпообразные фонари выпрямились, деревья уменьшились, а на боковых пристройках появился третий ряд окон.

— Молодец, Ванья! Ты хароший мужчин, давать повторять, — острые пластинки девкиных ногтей опять вонзились в загривок.

Пронзительно заскрипел ржавый вентиль, еще одна капля ткнулась в макушку, и Иван Гаврилович Зализняк снова начал прилаживать бублик к последнему нулю…

6

— Это похоже на ручку от шомпола, — Алеша схватил кольцо, — почему здесь шомпол торчит? Слышь, давай дернем, а?

— Э-э, ты, Леха, осторожней, а то ненароком порвешь бандероль. Потом объяснительных не оберешься. — Равиль дотронулся до рукава куртки напарника. — И вообще, раз наш Зализняк улизнул, а сумки на месте, все-таки надо бы сообщить дежурному.

Но Алеша уже потянул за кольцо, и на свет появился зелено-серый листик бумаги, туго накрученный на тонкий штырь. Равиль взял штырь у Алеши, развернул бумажку на ладони и, придерживая пальцами края, стал ее рассматривать. Она была размером с долларовую банкноту, только вместо Франклина на портрете был изображен директор булочной Бизин.

— Ну, ни фига себе! Откуда здесь этот мордастый пекарь взялся? — Равиль перевернул банкноту другой стороной.

Общий план, стилистика и композиция рисунка на купюре не отличались от стандартного клише стодолларового билета, но в каждом из углов почему-то стояла единица с четырьмя нулями. И здание, изображенное на банкноте, было другое, но хорошо знакомое Равилю и Алеше. Однако не его вид вызывал удивленное аханье напарников, а фигурка на переднем плане картинки. Перед зданием, между двумя березками (их-то не спутаешь ни с чем), стоял человек в черных-пречерных галошах.

7

Конечно, Ивана Гавриловича не радовало такое с ним обращение наглой серо-зеленой парочки. Конечно, в других обстоятельствах, он бы уже давно показал и паукообразному дистрофику, и особенно его костлявой подруге-вобле, что не зря посещал курсы самообороны. Но необъяснимый конфуз с пистолетом озадачил его, да и вообще вся здешняя обстановка действовала угнетающе. А кроме того, при входе в помещение он снова почувствовал приливы противного густеющего зеленого портвейна. Вязкая жидкость заполнила руки и ноги Зализняка, словно те были пустыми сосудами, а не ценными частями его тела, и застыла, превратившись в желе. Он выполнил все дурацкие девкины команды, только под конец странных манипуляций с бубликом и деньгами закрыл глаза, подумав: «А хрен с ними! Пусть будет, что будет. Лишь бы выбраться отсюда живым…»

— А теперь пойти вон, одноразовый-Ваньюшка, мы теперь должен почистить перышки и собрать вещички, впереди у нас новый жизнь в новый стран. — Девка наконец-то ослабила хватку, и тут же Иван Гаврилович получил хлесткий удар по почкам, отчего разом перехватило дыхание, и он повалился на пол. Зализняка подхватили за ноги и быстро куда-то потащили.

Скрипнула открываемая дверь, и после мига полета, Иван Гаврилович опять почувствовал удар. Это был удар его собственного тела о землю. Нос Зализняка уткнулся в какие-то шершавые комочки, и, пока уходила боль из поясницы и прочищалась голова, он нюхал их терпкий, густой, чуть масляный запах.

Некоторое время спустя Иван Гаврилович гулко чихнул, причем ему показалось, что звук чиха остался и завис в здешней атмосфере ровным жужжанием. Он открыл глаза и с удивлением отметил, что стало значительно светлей. Вместо древних газовых фонарей стояли большие Г-образные штанги с галогеновыми лампами, вместо не до конца понятых им деревьев росли чуть прикрытые желтой осенней листвой березки, вокруг которых мерным гудом жужжали полчища зеленых мясных мух.

Перед Иваном Гавриловичем Зализняком между новыми фонарями и деревьями, сверкая золотом часов и лениво трепеща трехцветным флагом на верхней надстройке, дробясь множественным пунктиром окон-амбразур по многоэтажному фасаду и словно высовывая широкий гранитный язык каскада лестниц, стоял российский Белый дом.

8

— Ах ты, шайтан! Ведь этот мужик точь-в-точь наш Гаврилыч! — Равиль продолжал крутить в руках бумажку. — Что ж это за купюра такая, блин? Может, Модест Бизин в подвале булочной типографию оборудовал? Может, он там деньги со своим портретом печатает? С понтом американский президент.

— Да-а, гаврилычевы галоши. — Алеша взял у водителя разглаженную в руках купюру и стал медленно водить шомполом по поверхности бумаги. Странный билет, словно почувствовав родное, начал опять скручиваться краями. — Слышь, Равиль, я понял, понял! Он же хотел с помощью этой штуковины баксы из сумки спереть! И как ловко придумал: воткнул, накрутил осторожненько, дернул, и готово. Гляди-ка…

Алеша приладил острие шомпола между глаз на портрете Бизина, туда, где в купюре была еле заметная дырочка. Равиль только успел открыть рот, чтобы предостеречь напарника от опрометчивых действий, но было поздно — Алеша повернул кольцо…

Когда серо-зеленая пелена, вдруг возникшая перед глазами, рассеялась, Алеша ощутил странную сухость во рту, услышал, как клацают его собственные зубы, и увидел прямо перед собой щекастое лицо Ивана Гавриловича Зализняка, который обеими руками тряс его за плечи и, стараясь перекричать мерное жужжание, раздававшееся со всех сторон, орал что-то непонятное.

9

Равиль вдруг осознал, что несколько секунд не выдыхает. Он с шумом выпустил воздух, вытер со лба мелкие капельки пота и присел на корточки. Мало того, что старший инкассатор слинял во время смены, теперь еще и сборщик с резким хлопком исчез у него на глазах. Лишь странная купюра, нанизанная на шомпол, осталась лежать на металлическом полу между двумя брезентовыми мешками.

Водитель инкассаторского «форда» сунул руку в карман, достал пачку «примы» и спички. Закурив, Равиль не стал выбрасывать использованную полуобгоревшую спичку, а осторожно дотронулся ею до опасной купюры. Ничего не произошло. Тогда он достал еще одну спичку и, орудуя двумя деревянными палочками, как пинцетом, аккуратно развернул туго скрученный бумажный листок.

Опять на свет появилось изображение директора булочной. Но теперь он подмигивал левым глазом и показывал длинный неприятный зеленый язык.

— Ах ты, сволочь! Еще и рожи мне корчить! — Равиль чиркнул спичкой о коробок и поднес огонь к углу купюры.

10

— … я сюда попал? Как ты сюда попал? Как мы…

Алеша вдруг начал понимать смысл чуть глуховатых гортанных звуков, которые издавал Гаврилыч.

— А ты сам, падла, куда из машины подевался? — перебил он бесконечно повторяющиеся вопросы. — Мы с Равилем совсем одурели, пока думали, где тебя искать?

— Как куда? — Зализняк осекся и перестал хрипеть и брызгать слюной. — Туда же, куда и ты, Леха. Оглянись, парень.

Посмотрев вокруг, Алеша с удивлением отметил, что сидит не в броневичке, а на улице, причем не где-нибудь, а на лестнице спиной к самому Белому дому. Знакомые контуры здания покрывала редкая серо-зеленая пелена, впрочем, и сам Зализняк, стоявший в своих галошах перед Алешей, был какой-то ненастоящий, плоский, словно обсыпанный зеленой пудрой.

— Слышь, Гаврилыч, объясни спокойно, в чем дело? Чего тут происходит?

— Чего-чего! А то, что накостыляли мне по первое число!

— Кто?

— Мужик тощий, и с ним девка одна. Зеленые. Сначала приставили нож к горлу, видать замочить хотели, а потом в дом завели. Только не этот, — Зализняк махнул в сторону Белого дома, — а в другой, ну, тот, который на стодолларовой купюре нарисован, и заставили бублик в какую-то дурную машину совать. Это, говорят, не бублик, мол, а суперноль, который поможет нам в твоей стране жить припеваючи. Идиоты! А потом из этой машины десятитысячные купюры посыпались, а потом они, сволочи, мне почки отшибли, и… — Зализняк, который по мере рассказа говорил громче и громче, вдруг замолчал, словно поперхнулся.

Алеша, до того внимательно слушавший рассказ товарища по несчастью, повернулся назад, куда, не мигая, смотрел Гаврилыч. Контур Белого дома стал четче, поскольку за ним выросла огромная сплошная стена оранжевого пламени. С огромной скоростью она двигалась прямо на инкассаторов и громко жужжала, словно миллион откормленных мясных мух. Огонь быстро охватывал все: флаг на крыше, само здание, деревья и гранитную лестницу.

Вниз по еще не охваченному пламенем нижнему пролету лестницы, согнувшись под тяжестью мешков, бежали парень в котелке и тонконогая девка в платье с черным пояском. Почти у самого конца лестницы парень споткнулся, котелок с его головы слетел, обнажив блестящую лысину, и покатился, смешно подпрыгивая на ступеньках. Один из мешков раскрылся, и оттуда вывалились какие-то мелкие бумажки. Парень и девка принялись было их собирать, но не успели. Пламя моментально накрыло их своим плотным покрывалом. Вместе с визгом горевших людей на оцепеневшего Алешу накатилась волна нестерпимого жара.

— Гаврилыч, сматываемся! — истошно заорал Алеша и, обернувшись, увидел, что напарник уже бежит с максимальной скоростью, с какой позволяли его дурацкие галоши, по направлению к огромному перевернутому серебристому конусу, упиравшемуся в близкий горизонт. Алеша припустил за ним.

11

В здании, где размещалась булочная Модеста Эдуардовича Бизина, действительно был просторный подвал, и седоусый директор действительно проводил там много времени. Но он не использовал подвал для тайного печатания денег, совсем нет.

Модест Эдуардович любил разводить грибы, и это было не сиюминутное хобби, а давняя всепоглощающая страсть. Два года назад в подвале булочной он оборудовал целую плантацию, где в ящиках с землей и перегноем росли корявые вешенки, конусообразные веселки и плотненькие шампиньоны. Все свободное время и даже обеденные перерывы он проводил в сыром, пахнущем прелой листвой подвале. Здесь у него была своя установка по поддержанию постоянной влажности, терморегулятор и даже воздушные фильтры. Бизин растил грибы не для продажи или пропитания, а исключительно ради удовольствия. Весь регулярный урожай он отвозил теще в Бибирево на переработку, но никогда не ел приготовленных ею многочисленных грибных салатов и рагу.

Модесту Эдуардовичу безумно нравилось наблюдать, как появляются сначала чуть приметные белесые бугорки, потом они становятся белоснежными шариками, шарики удлиняются, наливаются и становятся плотненькими конусами, потом эти конусы раскрываются, почти как зонтики, и на свет появляется Его Величество Гриб. Бизин каждый раз тщательно прослеживал весь путь развития от малюсенького плодового тельца до половозрелого гиганта и никогда не уставал восторгаться синхронностью и быстротой происходящих изменений. «Ведь все само, само! Само растет! Я только выключателями орудую», — думал Бизин, когда входил в подвал и включал рассеянный свет над рядами ящиков с землей.

Но сегодня, в обеденный перерыв спустившись в свое поддомное святилище, включив освещение и начав традиционный осмотр ящиков, Модест Эдуардович громко ойкнул от неожиданного зрелища. В самом урожайном ящике, состав почвы в котором он кропотливо подбирал несколько месяцев, среди густой поросли двухдневных веселок торчали два необычных одинаковых гриба. Были они ростом около двадцати сантиметров, с изумрудно-зелеными шляпами, на которых редким ежиком торчало множество тонких булавчатых выростов с сиреневыми нашлепками на концах.

Модест Эдуардович достал из кармана белого халата складной нож с коричневой костяной ручкой и раскрыл его. Он подвел широкое лезвие вплотную к ножке одного из необычных грибов, воткнул острие в землю, быстрым кругообразным движением выковырял плодовое тельце и положил его в полиэтиленовый мешочек. Так же он поступил и со вторым грибом, а затем заровнял образовавшиеся лунки. Еще раз по-хозяйски оглядев плантацию, он выключил свет и поднялся в пекарню.

Аллочка еще не приходила: в обеденный перерыв она бегала к своему знакомому продавцу из соседнего гастронома и часто задерживалась у него в подсобке. Остальные служащие сидели в соседней комнате, пили чай и громко смеялись. Модест Эдуардович взглянул на чан с тестом. «Вроде все в порядке, поспевает», — он положил один из мешочков с изумрудным грибом на полку, где в гнездах размещались деревянные лопатки для перемешивания опары, а другой сунул в коробку из-под мака, коробку — в карман пиджака, скинул халат и выскочил на улицу. Путь директора булочной лежал на Новинский бульвар, в музей Общества охраны природы. Там работала его давняя знакомая, несостоявшийся в прошлом кандидат наук по микологии, а ныне пожилая библиотекарша Николетта Николаевна Хват, регулярно консультировавшая Бизина по выращиванию грибов.

12

— Ну, что же вам сказать, уважаемый Модест Эдуардович, — Николетта Николаевна щелчком закрыла лупу, через которую она почти десять минут тщательно рассматривала принесенный гриб, и поправила очки в массивной оправе, — это очень редкий экземпляр. По латыни он называется Редуктус Абсурдикум, а поскольку в наших краях не произрастает, то и русское название отсутствует. Грибы эти североамериканские, шаманские. Они использовались индейцами сиу для ритуальных целей, чтобы вызвать галлюцинации на празднике посвящения в мужчины. Удивительно, каким образом они выросли у вас? — библиотекарша задумчиво почесала большую родинку с длинным седым волосом на левой щеке. — Впрочем, на свете множество чудес случается. Хочу вас со всей ответственностью предупредить: грибы эти очень опасны. Индейцы всегда относились к ним уважительно и никогда не использовали целый гриб. Лишь примерно двадцатую часть и только после суток вымачивания в бизоньем молоке. Будьте осторожны, умоляю вас. Хорошо, что вы упаковали его в пакетик. Но если вдруг почувствуете себя неважнецки, то сразу же пейте молоко, много молока, ибо не нашла еще наука противоядия от содержащихся в Редуктус Абсурдикум хитрых веществ, а молоко очень смягчает жесткие галлюцинации, ими вызванные.

13

— Алка! Алка! Где ты там? Ну-ка иди сюда быстро! — нехорошее предчувствие всколыхнуло сердце Модеста Эдуардовича, когда он, наконец-то завершив все служебные дела, не нашел оставленный на полочке пакетик с зеленым грибом-ежиком. Тот, первый из них, показанный Николетте, он сразу же по приходе бросил в электрическую печку, оборудованную мощной тягой, а о втором экземпляре Редуктус Абсурдикум Бизин, обремененный множеством забот, напрочь забыл.

— Шо таке, Модест Эдуардыч? Шо хотэли? — Алла появилась в дверном проеме с пузырьком из-под французского лака для ногтей в одной руке и губной помадой в другой.

— Опять мазалась, свистуха! Сколько можно? — Директор принялся остервенело крутить левый ус. — Ну-ка, признавайся быстро: куда с этой полки дела гриб?

— Так шо, то хриб быв? А я не разумев, думала че так, приправа кака. — Алла убрала макияжные принадлежности в карман халата. — Так шо, Модест Дуардыч, уронив я в тесто ваш пакетик. Но вы не серчайте, мешалка наша борзая, промешала и промелила усе как исть. Бубличков напекли.

— Куда бублики делись из того теста? Вечером же почти не торговали! Говори, дуреха! — Бизин подскочил вплотную к Алле и навис над ней усатой скалой красного гранита.

— Так шо, вы ж сами инкассаторам давали.

— А еще?

— Так шо, з Белого дома буфетный снабженец быв. Ой, много узял! Дак я бумаги его проверила, шоб чево не вышло. У порядке усе. Так шо, вин для депутатов узял, им вечером заседать долго и покушать надо, чайкю попить…

14

— «Сирень-62»! «Сирень-62»! Ответьте «сирени-50»!

Равиль открыл глаза и увидел полукруглый кусок черной пластмассы. Это был руль их служебного «форда». Пошевелив ногами, водитель почувствовал какую-то преграду — внизу, на резиновом коврике, валялись три пустых пакета из-под молока. Рядом, на сиденьи, постанывал Алеша, а сзади, за перегородкой безопасности, кашлял и кряхтел старший инкассатор Зализняк. Равиль взял микрофон.

— «Сирень-62» на связи.

— Равиль, ты, что ли? Ну, наконец-то! Куда вы пропали? Почему не отвечаете? Где находитесь?

— Да здесь мы, — Равиль посмотрел в окно, — на набережной стоим, напротив Белого дома.

— Мотайте из этого района быстрей! — чувствовалось, что дежурный разволновался. — Только что пришло сообщение, что депутаты в Белом доме заседали, заседали — и дозаседались. Правительство в отставку отправили, а некоторых и расстрелять собираются. Останкино вырубили, а вы еще смену не закончили и выручку не сдали. Давай, Равиль, по газам, и уезжайте, а то могут войска ввести! Хрен потом выберетесь!

15

Николетта Николаевна Хват отложила в сторону только что пересчитанные библиотечные формуляры, потерла виски и открыла верхний ящик письменного стола. В ящике лежал скрученный электрический шнур. Она взяла шнур за середину, встала со стула и подошла к окну. За окном шумело Садовое кольцо. На подоконнике, среди глиняных горшков с геранью и традесканцией, стоял электрический чайник.

«Слава Богу, вот и настал конец очередного рабочего дня. Устаю я очень. Коленки вот опять ломит к вечеру. Да и скучновато как-то стало жить. Ох, не в радость старость. — Николетта Николаевна подсоединила провод одним концом к чайнику, а вилку на другом конце воткнула в розетку. — Что ж интересного было со мной сегодня? Ах, да! Приходил Модест Эдуардович с Редуктус Абсурдикум. Презабавнейший экземплярчик принес! На редкость плотненький ежик. Ну кто, кроме меня, смог бы определить столь редкий гриб? Все уже забыли о его существовании, а я как сейчас помню шестьдесят седьмую страницу из издания Машрума 1905 года, где описаны празднества индейцев сиу у костров. И рисунок: они танцуют все в перьях, вокруг растут эти самые грибы, а предводитель-красавец сыплет что-то в огонь, и… Боже мой! Костры и гриб! Старая дура! Как же я забыла ему сказать, что нельзя сжигать? Дым-то особенно опасен. Ведь он наверняка гриб в свою печь кинет!»

16

Мощный вентилятор, которым была оборудована печь в булочной Бизина, захватил клубы зеленого ароматного дыма и, скрутив их, словно отжимаемое белье, выплюнул на улицу. Западный ветер прямо у кирпичной трубы подхватил облачко, поднял его над Москвой, отделил запах от копоти, рассеял мелкие частицы и утих. А стократно усиленные огнем хитрые вещества Редуктус Абсурдикум стали медленно опускаться на город, и ничего не подозревающие люди вдыхали и вдыхали их вместе с октябрьским воздухом.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Комментарии к книге «Бублики-нолики», Василий Анатольевич Логинов

Всего 0 комментариев

Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!