«Изобретение оружия»

А.Т.Д.

Раньше море приносило нам стеклянные шары. Каждый день с пляжа несли пробки, веревки, бутылки, спасательные жилеты, чемоданы, доски. Раз приплыло колесо. Но тех, кому доставались стеклянные шары, называли счастливчиками. Это называлось «подарок судьбы».

По утрам и на закате за ними охотились, но только пугали чаек, и казалось, что найти его, хоть один, уже невозможно, немыслимо, так же немыслимо, как увидеть в этом заливе настоящие корабли. Сколько себя помним — пустая равнина и линия. Залезали на деревья, но не могли разглядеть: обломки какой битвы, скандала, потасовки приносят нам волны; откуда плывут к нам стеклянные шары?

Но те сейнера, выходя из устья, где у них база, тут же исчезают. С плоского берега не видно, куда они деваются, откуда приходят потом мятые и ржавые, с охрипшим экипажем, с припрятанными под салаку угрями и лохами. А лох — это красная рыба, это — добыча! Значит, они ходят туда, за линию, потому что здесь давно никто не видел даже кобзды, так говорят.

За ними прилетали чайки, которые устали работать и качались в волнах, приглядывая за нами вполглаза, мечтая выйти походить ножками, когда мы, наконец,

уберемся. Они никогда не смотрят в сторону черты.

Есть фотография, тогда Гаврилычу пришлось долго пятиться, рискуя искупать «роллейфлекс», и щелкать потом в полной безнадежности — ничего нет! — ровная кромка прибоя, ровная дюна, четкая челка сосен и какие-то козявки, дети, наверно, еле заметные на огромном пустом пляже, что-нибудь тянут или закапывают свои сандалии.

Теперь там лучше всего в сентябре, когда в лесу уже делать нечего, и в саду, и на той стороне, а на пляже — только гулять, и мамки разъедутся, потому что им нет дела до линии, и на кромке прибоя им нечего делать. Вечер не вечер, но светятся окна в санатории на втором этаже, потому что внизу холодно, и в башне у сестры-хозяйки. Щелкают еще на бильярде. Попадаются редкие дачники: дамочки без детей, вечные пенсионеры, вроде Гаврилыча с Мариванной, запутанные компании и те, невидимые, которые пилят у себя за забором с утра до ночи или бьются на лужайке перед домом за жизнь какого-нибудь трофейного «опеля-виллиса» с тем же упорством, с каким прежде там, в больших городах, боролись за то, чтобы таких драндулетов не было.