«Рассказы»

Все на свете всегда чудесно, но никогда не бывает снова как в детстве.

Тогда жизнь стучалась прямо в наши сердца.

В каждую частичку дня и на каждой пяди пространства происходили вещи, ужасавшие или приводившие нас в восторг. Тысяча событий, глубоких и незначительных, одинаково способных породить и ошеломляющую ненависть и дурачество либо внезапную влюбленность.

А что уж говорить о той поре, когда деревья непостижимым образом начинали одеваться пухом весенней зелени.

Вначале они были такие же, как и во все зимние месяцы. Они качались и били черными ветвями по небу.

Затем — ты помнишь? — они начинали метаться в неистовом танце. Это плясал, сотрясая их бедную наготу, страстный южный ветер.

Никаких примет весны еще не было, кроме стоячей воды на порыжелой лужайке. Но этот ветер, этот ветер...

Как мы глотали его, мчась неизвестно зачем и куда по чавкающей под ногами топкой земле!

А наутро ветви деревьев были уже другими; казалось, серебро, золото и кровь текли в их гибких телах.

Снова мы носились кругом — то все вместе, то каждый сам по себе, и холодное дыхание полой воды ударяло в лицо. Чтобы ничто не делалось без нашего ведома, чтобы подсмотреть то мгновенье, когда из распада ослизлой гнили расцветет весна. Мы хотели увидеть это, как хотелось увидеть тот миг, когда засыпаешь. И не могли. Так таинственно мелькало мгновенье, когда листья, шевелясь, как зверушки, выползали из-под покрова почек.

Гоняясь за весной, мы схватывали простуду. Пронизанное искрами боли горло не могло издать ни звука. В это время нежность мамы заменяла нам весь мир, весну, все. Но вот одна из нас выздоравливала и уже играла на фортепьяно. На столике красного дерева белели подснежники. За окном плыли потоки воздуха — розовые, голубые, сиреневые — и раскачивалась в раздумье суковатая ветка ясеня. Мы силились открыть глаза, но сон охватывал нас внезапно, точно назло, чтобы не дать увидеть, как развернутся листики из ее темно-красных почек.