«Лигея»

Я решительно не могу припомнить, когда и как, и даже где я познакомился с леди Лигеей. С тех пор прошли долгие года, и сильные страдания ослабили мою память.

В первый раз я встретил ее, кажется, в большом, древнем городе на берегу Рейна. О своем семействе она тоже, кажется, говорила мне. Я не сомневаюсь, что фамилия ее была очень древняя. Лигея! Лигея! как бы я сильно ни был занят, но мне стоит только произнести милое дорогое слово — Лигея! чтобы взору моему представился образ той, которой нет уже на свете. И теперь, в то время, как я пишу эти строки, мне приходить в голову, что я никогда не знал фамилию моей подруги, моей невесты, наконец, моего товарища по занятиям, моей дорогой жены. Было ли это желанием моей Лигеи или доказательством моей привязанности, но я почти ничего не помню.

Память моя не изменила мне только относительно личности Лигеи. Она была высокого роста, несколько худа, а в последние дни даже очень худа. Я постараюсь описать спокойствие ее манер и легкость ее поступи. Она двигалась точно тень. Я замечал ее присутствие в своем кабинете только тогда, когда раздавался ее милый, музыкальный голос, кроткий и мягкий, когда она клала свою белую, как мрамор, руку ко мне на плечо. Я не знал женщины с более красивым лицом. Такие лица можно видеть только в грезах после приема опиума. "Нет совершенной красоты, — говорит лорд Веруламский, — без некоторой странности в пропорциях". Но как я ни всматривался в черты Лигеи, этой странности я не замечал, хотя красота ее была совершенна.

И сколько я задумывался над выражением черных, больших глаз Лигеи! По целым долгим ночам я старался проникнуть в их глубину…

Знания Лигеи были громадны; таких я не встречал ни у одной женщины. Она основательно знала классические языки, а новейшие знала гораздо лучше меня. Не было предмета ей незнакомого. И как она поддерживала меня в моих занятиях… и все это кончилось… Лигея сделалась больна. Большие глаза ее загорелись необыкновенно ярким огнем, бледные пальцы стали походить прозрачностью на воск. Я видел, что она умирает, и с отчаяньем мысленно боролся с ужасной смертью.

Страстные усилия этой женщины в борьбе со смертью были еще энергичнее моих. Она сопротивлялась с какой-то хищной яростью. Мне хотелось успокоить, вразумить ее, но при ее страстном желании жить, во что бы то ни стало жить, всякое утешение и успокоение были бы верхом безумия.