«Охотник Гракх»

"Отчасти," -- сказал охотник, -- "отчасти я жив. Моя лодка смерти сбилась с пути, одно неправильное движение руля, одно мгновение невнимательности лодочника, один отвлечённый взгляд на мою прекрасную родину, -- я не знаю, что это было, я знаю только, что остался на земле, и с тех пор моя лодка дрейфует по земным водоёмам. Так я, желавший лишь остаться в родных горах, скитаюсь посмертно по всем странам света."

"И никакой своей частью вы не находитесь на том свете?" -- спросил бургомистр, нахмурив лоб.

"Я," -- ответил охотник, -- "всегда на лестнице, которая ведёт туда. На этой бесконечно широкой парадной лестнице я слоняюсь -- то вверху, то внизу, то справа, то слева, всё время в движении. Из охотника я превратился в бабочку. Не смейтесь."

"Я не смеюсь," -- сказал бургомистр.

"Весьма разумно," -- сказал охотник. -- "Я всё время в движении. Но стоит мне продвинуться настолько, что передо мною брезжит вход, как я просыпаюсь в своей старой одинокой лодке посреди земных вод. Первородная ошибка моей тогдашней смерти насмехается надо мной в каюте. Юлия, жена лодочника, стучит в дверь и вносит утренний напиток той страны, у берегов которой мы плывём. Я лежу на деревянной койке, на мне -- это не очень приятное зрелище -- грязный саван, волосы и борода, чёрные с сединой, безнадёжно перепутаны, мои ноги накрыты большим, шёлковым женским платком в цветах и с длинной бахромой. У изголовья стоит церковная свеча и светит мне. На стене напротив висит маленькая картина -- очевидно, бушмен, целящий в меня копьём и прикрывающийся замечательно расписанным щитом. На кораблях встречаются глупые изображения, но это одно из самых глупых. В остальном моя деревянная клетка совершенно пуста. Через люк в боковой стене сквозит тёплый воздух южной ночи, и я слышу плеск воды о барку.

Здесь лежу я с тех пор, как я, тогда ещё живой Гракх, преследовал лань дома, в Шварцвальде, и упал со скалы. Всё шло по заведённому порядку. Я охотился, упал, истёк кровью в лощине, умер, и эта барка должна была отвезти меня на тот свет. Я ещё помню, с какой радостью я растянулся в первый раз на этой койке. Никогда не доводилось горам слышать такого моего песнопения, как довелось этим тогда ещё неясным четырём стенам.