«Горький рис»

Е Шэн-Тао Горький рис

– Пора начинать занятия. Где же ваш учитель?…

Школьное помещение из двух комнат покосилось от времени и чем-то напоминало горбуна. У входа – размытая дождем дорога, ведущая на деревенский базар и к заливным полям у реки. Середина осени. В мутном синеватом небе проплывают облака, похожие на рыбью чешую. Лучи утреннего солнца легли на листья ивы, и от этого они кажутся нежно-зелеными, как весной. Легкие колоски риса колышутся на ветру, по рисовым полям пробегают волны. А там, еще дальше, широким Кольцом деревню опоясывает роща, живописная и тихая. Откуда-то издалека доносится лай собак. Вот уж поистине поэтическая пора и поэтический уголок!

Но, к сожалению, люди, живущие здесь, отнюдь не поэты. Страх, невообразимый страх сковал сердца семерых ребятишек, сидящих в классе: с наступлением осени вода в реке поднялась так высоко, что стояла вровень с полями. Рисовые колоски едва выглядывали из воды. Матери и отцы ходили печальные, то и дело тяжело вздыхая: «Голодная смерть пришла к нам!»

Несмышленые детишки говорили:

– У нас рис растет, зачем же умирать?

– Разве вы не видите, – отвечали им родители, – рис затопило, и ни одно зерно не созреет.

– Не надо было в прошлом году продавать так много зерна, теперь пригодилось бы, – говорили дети.

– Кто же хотел продавать! Да что вы понимаете!

– Мы не пойдем в школу. Целыми днями будем крутить водяное колесо и откачаем воду, – обещали ребята.

– Куда же ее откачивать? Ведь она вровень с полями! – объясняли родители.

И дети начинали понимать, что знаний у них меньше, чем у родителей. Голодная смерть становилась реальностью. «Смерть – ото, наверное, то же, что сон, – думали они, – сплошная темнота. Если она накроет тебя, ты не сможешь ни есть, ни играть, ни двигаться, словно тебя связали по рукам и ногам, а когда развяжут – неизвестно». Такие мысли повергали их в ужас, так как никто из них не мог постичь, что же представляет собой эта таинственная смерть и почему она непременно должна прийти. И дети утратили свою обычную живость: им уже неинтересно было бегать взапуски, в их криках не слышалось обычного веселья. Смирно сидели они в классе и вполголоса боязливо рассказывали друг другу о том, как ловили сверчков.

В комнате слева стояла кровать, у изголовья – непокрытый стол. В углу у очага громоздились дрова, котлы, кувшины и другая хозяйственная утварь. Все это тонуло во мраке, и очертания предметов были едва различимы. Только из небольшого отверстия в стене в комнату врывался сноп солнечного света, освещая неровный глиняный пол. Тонкая дощатая перегородка делила комнату на две половины, в каждой было распахнуто окно, но правая казалась более светлой. На деревянной перегородке висела покосившаяся черная доска. В комнате кое-как были расставлены дюжина ученических парт со скамьями и большой прямоугольный стол.

Дети сидели на скамьях и, прислонившись друг к дружке, делились впечатлениями о том, как ловили сверчков. Сначала они говорили шепотом, но потом, забыв про все на свете, заговорили громче, а один мальчуган хлопнул по столу и закричал:

– А какой сверчок мне попался у маисового стебля! Я живо его поймал… Он победил троих противников и… [i]

В это мгновение в дверях около доски показался человек. Дети, все как один, уставились на него, а мальчик – тот, что рассказывал о сверчках, – сразу замолчал. Дети уже кое-что знали об этом человеке, хотя и очень мало.

«Это очень почтенный господин, – говорили их родители, – он ходит в ямэнь [ii] и часто беседует с уездными чиновниками. Ваш учитель у него в подчинении и даже побаивается его». Вот то немногое, что было известно ученикам. Но они не испугались господина, несмотря на его внушительный вид.

Господин же, войдя в класс, вдруг нахмурил брови и стал внимательно осматриваться; вид у него был негодующий. Он презрительно фыркнул и обратился к ученикам с вопросом. С этого и начинается рассказ.

Учитель нес в одной руке корзинку из бамбуковой лучины, наполненную редькой, бобовым сыром, бутылками с маслом и другими продуктами, в другой – соленую рыбину, длиной около семи цуней [iii]. Учитель быстро шел мимо прибрежных полей, затопленных водой. Его изможденное лицо покраснело до самой шеи, блуждающий взгляд был устремлен на дорогу; дышал он тяжело и прерывисто. Он уже слышал новость. Какая-то женщина, встретив его по пути, сказала: «Приехал ваш начальник, я только что видела, как он прошел в школу. Его лодка стоит за восточной изгородью». Весть о приезде начальника настолько встревожила учителя, что он почувствовал, будто тело его свело судорогой, а из головы все вылетело. Учитель почти бежал со своей ношей. Глаза его были устремлены вперед, чуть не выскакивая из орбит, словно не желая повиноваться своему хозяину.

Нелегко было добиться места в школе. Лишь после убедительной рекомендации знакомого шэньши удалось записаться на прием к члену комитета по просвещению. У, так звали учителя, надеялся получить новую должность и с нетерпением ждал приятной вести. До этого он держал в деревне харчевню, и доход его за сезон составлял около пяти тысяч цяней [iv]. Но торговые расчеты оказались ему не по плечу, и У чувствовал, что должен пойти по иному пути. Не удивительно поэтому, что, когда этот путь перед ним открылся, он стал с нетерпением ждать вестей! Ждал целый год, даже во сне не переставал мечтать о новой должности. Наконец он получил письмо от члена комитета по просвещению. Тот приглашал его домой для личной беседы – видно, рекомендация возымела действие. У несколько раз перечитывал письмо; дело, казалось, шло на лад, и все же на душе у него было тревожно. Дважды встреча с членом комитета не состоялась. Лишь на третий раз он добился наконец аудиенции. Будущий учитель робко сидел в гостиной на самом краешке стула, наклонившись вперед и стараясь сохранить равновесие. В глазах у него было темно, он смотрел в пол и, казалось, не видел ни гостиной, ни хозяина, беседующего с ним. Член комитета по просвещению в одной рубашке полулежал в плетеном кресле и, облокотившись рукой на подушку, искоса поглядывал на просителя. Внезапно член комитета почувствовал пренебрежение к господину У, неизвестно почему тот вызвал у него антипатию. С равнодушным видом член комитета процедил сквозь зубы:

– Учить детей дело нелегкое.

Капли пота выступили на лбу у посетителя, ему стало не по себе. Он подумал, что преподавание и впрямь дело нелегкое, и с дрожью в голосе ответил:

– Так точно…

– Во второй сельской школе нет учителя. Возьму вас, пожалуй. Но вы, кажется, не кончали педагогического училища?

– Н-н-ет. – Господин У сразу же раскаялся в своем признании, но вопрос был поставлен прямо, и ответить иначе было просто невозможно.

– Это осложняет дело! Там учатся дети крестьян, и учитель, не знающий методики преподавания, не сможет добиться хороших результатов.

В комнате воцарилась такая тишина, что господину У казалось, будто он слышит биение собственного сердца. С трудом переводя дыхание, он проговорил:

– Есть много книг по методике. Я куплю и прочитаю. Кроме того, надеюсь на ваши ценные указания.

– Ладно, в другой раз поговорим. – На этом член комитета закончил разговор.

Господин У вышел на улицу. Надежды его увяли, словно цветы, не успевшие распуститься, а отчаяние вновь увлекало на неясную и мрачную дорогу. Беспредельная тревога охватила У. Оставалось лишь вторично обратиться к знакомому шэньши. Его очередное письмо снова привело У в гостиную члена комитета по просвещению.

– Я было уже решил принять другого, окончившего педагогическое училище, – со строгим видом проговорил член комитета, – но благодаря вот этому рекомендательному письму назначаю на эту должность вас.

«Нет, нет, это не ошибка. Я ясно слышал, как он дал свое согласие», – подумал господин У. От волнения он даже не нашелся что ответить. Но его голова как-то сама собой низко склонилась.

– Порядок в нашем деле таков: не имеющие педагогического образования получают шесть юаней в месяц. Послезавтра можете приступить к работе.

Повторив несколько раз «слушаюсь», господин У удалился.

С этого момента началась его новая жизнь. Месяц спустя с учителем произошел курьезный случай. Он обратился к члену комитета с просьбой выдать жалованье, но тот вручил ему лишь три юаня, а оставшиеся три обещал отдать через десять дней. При этом член комитета заставил его расписаться в получении десяти юаней. «Может быть, господин начальник указал не ту цифру», – подумал учитель, но сознание собственного ничтожества и то обстоятельство, что жалованье было все-таки приличным, удержали его от вопроса. У меня нет педагогического образования. А сколько людей с дипломами ходят без работы! Шесть юаней все же больше, чем я получал от харчевни». И, похоронив в глубине души свои сомнения, учитель вернулся домой с тремя юанями…

На вопрос члена комитета дети отвечали разноголосым хором:

– Учитель пошел на базар за соевым творогом и за луком. – Некоторые из них захихикали.

– Еще не вернулся? Это непорядок, – пробормотал про себя член комитета. Немного помедлив, он снова опросил: – И так каждый день?

– Да, каждый день так. Ему нужно есть, – ответил мальчуган с длинной косой.

– Иногда для него что-нибудь покупает моя мама, – добавил другой.

– Не верьте им, он только…

Бойкий мальчуган с серебряными колечками в ушах не успел договорить – в комнату влетел учитель. При виде члена комитета, стоявшего с гневным видом у доски, учитель опешил. Руки его были пусты: покупки он оставил, вероятно, за дверью. Качнувшись всем телом, учитель сложил руки и поздоровался с начальником, отвесив при этом низкий поклон.

Член комитета едва ответил на приветствие кивком головы и холодно заметил:

– Время занятий давно настало, а вас нет на место.

Учителю очень хотелось найти какой-нибудь вразумительный ответ, но где уж тут было придумывать? Заметив его робость, дети опять захихикали. Утаивать что-либо было бесполезно, и учитель сбивчиво рассказал правду:

– Я пошел на базар купить кое-что на обед и не заметил, что опаздываю.

– Купить на обед! – громко повторил член комитета. – Пора урок начинать, ученики ждут, а вы на базаре!

– Я больше не буду! – невольно вырвалось у учителя.

Снова раздался смех. Указывая пальцем на учителя, ребятишки шептали друг другу:

– Учитель больше не будет есть! Учитель не будет есть!

Член комитета был убежден, что господин У – плохой педагог. Чем больше он к нему присматривался, тем меньше он ему нравился. А все потому, что учитель не любит свою службу и не имеет должного рвения. Член комитета чуть не вспылил, но, вспомнив о цели своего визита, сдержался. Видимо, ему надоело стоять, он несколько раз дунул на стул, смахнул пыль, затем с достоинством поднял полу халата, чтобы не измять его, и степенно сел. Потом заговорил, слегка нахмурив брови:

– У вас в классе нет порядка, учеников и с десяток не наберется! Скоро сюда прибудет школьный инспектор из провинции. Если учеников не прибавится, он сделает вывод, что школа себя не оправдывает. Для поднятия престижа вам следует где-либо раздобыть учеников. Можно привести любых ребятишек, пусть только смирно сидят на уроке. Впрочем, это касается не меня, а вас, поэтому позаботьтесь.

Член комитета погладил верхнюю губу, как это обычно делают усатые старики, и устремил пристальный взгляд на учителя. Невидимые путы, связывавшие учителя, почти исчезли. Освободившись от страха, он вдруг ощутил глубокую признательность начальнику, и им овладела неудержимая радость. Он не знал, как «раздобыть учеников», но спросить не решался, а только прижимал руку к груди и бормотал:

– Спасибо за совет, господин начальник, спасибо за совет!

И вдруг учителя осенило: «Вот удобный случай попросить остаток жалованья. Дважды я ходил к господину и ничего не добился, а теперь вот он сам пожаловал».

– За прошлый месяц… – начал было учитель, но оробел.

– Что? – громко спросил член комитета.

– За прошлый месяц…

Учитель окончательно растерялся. Он даже не решался посмотреть в глаза члену комитета и умолк.

– Ну, что там у вас? Выкладывайте!

Пришлось сказать:

– Выдайте мне, пожалуйста, оставшуюся половину жалованья за прошлый месяц.

– Зачем вам понадобилось?

– На пропитание.

– Вы ведь купили себе на обед? Зачем вам еще?

– Семья. Три рта. Разве я о себе забочусь? Они ждут.

Слово «пропитание» донеслось до слуха детей. Вначале, увидев, что учитель и гость заняты разговором, ученики забыли обо всем. Но сейчас они словно очнулись. Мальчик с косой потянул за одежду ученика, сидевшего впереди, и оказал:

– Слышал? Дома у учителя ждут, когда господин даст им поесть, а то они помрут с голоду.

Мальчуган с серебряными колечками отверг такое предположение:

– Учитель богаче нас. Это у нас сгниют кости, а у него только живот вырастет. Скажешь тоже!

– Неужели мы помрем, а кости наши сгниют? – испуганно спросил какой-то малыш.

– Вот ты сегодня не поешь и завтра умрешь. А послезавтра твои кости сгниют и превратятся в труху, – уверенно ответил мальчуган с колечками.

Малыш ни о чем больше не спрашивал, погрузившись в таинственные и страшные думы.

Учителю стало не по себе: он надеялся, что дети будут сидеть не шелохнувшись, а они не только вертелись на своих местах, но даже болтали. Он бросил на них строгий взгляд. Но где было детишкам понять, чего хочет от них учитель. Это было невыносимо!

Пришлось резко взмахнуть рукой и сердито крикнуть:

– Тише!

Дети тут же перестали шептаться, словно их окатили холодной водой, поглядели на учителя и выпрямились. Заскрипели стулья.

Член комитета нахмурил брови, приосанился и ответил с напускной строгостью:

– Если учитель не выполняет своего долга, то, по положению, на него следует наложить взыскание. Сегодня я штрафую вас на одну треть жалованья.

С этими словами член комитета вытащил из кармана монету и бросил ее на стол:

– Вот все, что вам полагается. Возьмите!

Детишки, привлеченные звоном брошенной монеты, с удивлением наблюдали за происходящим.

Мог ли учитель подумать, что дело обернется таким образом?! Надо было поспорить, но он не в силах был произнести ни слова, даже в мыслях у него такого не было.

На столе блестел серебряный юань. Учитель схватил монету и ощутил на ладони ее твердость и приятную прохладу.

1921

[i] Китайские дети любят играть в «бой сверчков». Двое играющих ставят по сверчку и, подталкивая их друг к другу, наблюдают, чей окажется победителем.

[ii] Ямэнь – правительственное учреждение в старом Китае.

[iii] Цунь – мера длины, равная 3,2 сантиметра.

[iv] Цянь – мелкая монета.