«Солдатик»

Каждое воскресенье, получив увольнительную, два молоденьких солдатика отправлялись на прогулку.

Выйдя из казармы, они сворачивали вправо и быстро, широко шагая, словно были в строю, шли по улицам Курбевуа; но едва только городские дома оставались позади, они уже много медленнее продолжали путь по пыльному, голому шоссе, которое ведет в Безон.

Низкорослые, худые, они путались в своих слишком длинных шинелях, рукава которых закрывали им кисти рук, и тонули в красных штанах, таких просторных, что приходилось расставлять ноги, если надо было ускорить шаг. Под высокими, жесткими киверами трудно было разглядеть их жалкие, изможденные лица, простодушные лица бретонцев, светившиеся почти животным простодушием, и кроткие, спокойные, голубые глаза.

Дорогой они никогда не разговаривали, а шли себе и шли, занятые одной и той же мыслью, которая заменяла им беседу, ибо они отыскали на опушке леса Шампиу местечко, напоминавшее им родной край, и чувствовали себя хорошо только там.

На перекрестке дорог, что ведут в Коломб и Шату, они снимали в тени деревьев давившие им на голову кивера и вытирали лоб.

Солдатики неизменно задерживались на Безонском мосту, чтобы полюбоваться Сеной. Они стояли там минуты две, низко склонившись над парапетом, или же смотрели на обширный Аржантейльский водоем, по которому скользили наклонные белые паруса клиперов, и, вероятно, вспоминали море в Бретани, Ваннский порт по соседству с их родной деревней и рыбачьи лодки, уходившие по Морбианскому заливу в открытое море.

Перейдя на другой берег Сены, они заходили в местные лавчонки и покупали провизию у колбасника, булочника и виноторговца. Кусок кровяной колбасы, краюха хлеба за четыре су и литр дешевого красного вина составляли их воскресный рацион, который они и уносили с собой в узелке. Миновав деревню, они замедляли шаг, и язык у них тотчас развязывался.

Впереди расстилалась убогая долина с редкими купами деревьев, а за ней виднелся лес, маленький лесок, который походил на тот, что рос возле их родного Кермаривана. Узкая дорожка, которая вела туда, терялась среди свежей зелени пшеницы и овсов, и Жан Кердерен всякий раз говорил Люку Ле Ганидеку:

— Точно у нас, возле Плунивона.

— Да, в точности.

Они шагали рядом, и в голове у них теснились смутные воспоминания о деревне, воскресали картины прошлого, наивные, как грошовые лубочные картинки. Они мысленно видели кусок поля, плетень, уголок ланд, перекресток, гранитный крест.