«Метаполитика»

Если бы мы жили в пещерах и хижинах, охотились на диких зверей, били острогой рыбу, отыскивали съедобные коренья, то, наверное, мы так же, как наши далекие предки, молились бы усвоим деревянным богам о ниспослании удачной охоты и окровавленная туша кабана, оленя, слона или моржа представлялась бы нам вершиной человеческих устремлений.

Если бы мы ночевали в степях, горах или пустынях со своими стадами, то боялись бы песчаной бури, моровой язвы, пересохших рек, засыпанных колодцев, а отсутствие всех этих бед почитали бы милостью, ниспосланной нам свыше.

Если бы наша жизнь протекала на клочке земли от урожая до урожая, мы просили бы у неба то дождя, то вёдра, просили бы уберечь поле от саранчи, а виноградник от заморозка и, засыпав полный амбар, читали бы благодарственные молитвы и полагали себя счастливыми.

Но мы живем не так и молим небо не о том.

Все самое насущное — еда, тепло, свет, вода, одежда, жилье: не даруется нам больше природой, не добывается собственным трудом. Мы все получаем из рук других людей.

И все самое страшное тоже в девяноста девяти случаях из ста явится нам не громом небесным, но другим человеком: жандармом в каске, чиновником в галстуке, солдатом в мундире (иноземном или отечественном), погромщиком с иконой, со свастикой или с красным цитатником, грабителем, натянувшим на лицо черный чулок, экстремистом, всходящим на борт самолета с бомбой в портфеле. Даже известная прерогатива судьбы — болезнь — и та сейчас кажется нам перешедшей в веденье человека, врача — плохого или хорошего. Неудивительно, что каждый из нас хотел бы жить среди людей, умеющих строить прочное и просторное жилье, шить добротную одежду, вырабатывать еду в изобилии, хотел бы, чтобы чиновники были послушны закону и человечны, солдаты — смелы с врагом, а не со своими, врачи — опытны, учителя — умны, газетчики — честны, чтобы жандармы ловили грабителей и экстремистов, а не людей, читающих книжки, и так далее.

Но мы не молимся даже об этом. Другой человек теперь значит для нас так много, мы во стольком зависим от него, что забываем за ним Провидение; мы больше не заботимся о том, как нам прожить в мире с самим собой, с Богом, — нет, только с ним, с другим человеком.

Поэтому мы вообще больше не молимся — мы спорим о политике.