«Харлей Девидсон и Ковбой Мальборо (СИ)»

— Чё ж тут непонятного, — ответил Данька, и вдруг подмигнул.

Первый склонил голову, удивленно, с особым, хорошо знакомым Даньке, прищуром, вглядываясь.

— Известное дело — курьер. Привезти, отвезти, быстро, точно, аккуратно. Без пыли, так сказать, и шуму.

Первый вскочил, сграбастал за воротник картавчика.

— Ты кого привёл, придурок?

— Он чист, — залепетал картавый, — чист, мы пговегили.

— Алё, дядя! — Данька сделал шаг вперед, и оба они повернули головы в его сторону, — да не тупой я, и не вчера родился. С осени работу ищу. Денежную. И для приятеля моего — ему на сигареты не хватает. Хорошие. А вам ведь нужен курьер? Со своей машиной?

Уже на следующий день Даньке выдали трубу: как в китайских боевиках, что крутили в видео-салонах — большую, черную, с выдвигающейся антенной. Данька купил себе и шлем с тонированным стеклом — сам нарисовал синие языки пламени. Ковбой смотрел, выпячивая губы, и послушно мыл и протирал кисточки. Каждый день с утра Харлей рассекал по городу, повинуясь инструкциям, выдаваемым по телефону. Привезти, отвезти, быстро, точно, аккуратно.

Ковбоя взяли ночным охранником в центральный офис конторы. А курил он всё так же «Приму» или «Беломорканал» — покупал на все деньги и складывал пачки аккуратными стопками, от пола к потолку, в зале у Даньки. Утром под окнами раздавалось «трень-трень» — Ковбой приезжал завтракать бутербродами с селёдкой пряного посола и делиться наблюдениями. Говорил Ковбой плохо, очень плохо, но запоминал хорошо — и Данька, краснея от натуги, поминутно вытирая вспотевшие ладони о штанины, и едва сдерживаясь, чтоб не заорать, по крупице вытягивал из него нужную информацию.

Через месяц он уже знал, где, как и кого.

Через два он был вполне готов.

Нож Данька воткнул в плашку паркета, в зале. Огляделся — по стенам громоздились пачки папирос, составляя правильный шахматный узор. «Прима» — красные клетки, «Беломорканал» — белые. Лунный свет падал в распахнутое настежь окно, бликом отражался в лезвии, а где-то в университетском парке трелью заливался соловей. Данька поежился — меж лопаток, от затылка к кобчику скользнуло ощущение дрожащего, заходящегося в песне тельца. Нос непроизвольно дернулся, почуяв болотный дух с застоявшихся озер Ботанического сада. Лягушки аккомпанировали ночному певцу нестройным хором. Данька сглотнул.