«Северянин»

На наковальню легла черная от копоти полоса металла с алеющим концом. Кузнец несколько раз прошелся молотком по нагретому пламенем краю, бросил инструмент на теплый земляной пол и взялся за другой молот, потяжелее. Этим, широким, на длинной и очень удобной рукояти, он бил уже с размаху, от плеча, со всей своей немалой силой, выглаживая заготовку там, где отметил предыдущим инструментом. Закончив, вернул полосу в горн.

– Эй! – окликнул он. – Качай!

Заработали меха. Кузница была маленькая, и воздуходувное приспособление для удобства расположили за тонкими плетеными стенами строения, направив длинное глиняное сопло прямо в сердце горна. Теперь помощнику, гнавшему воздух в огонь, не было нужды излишне потеть – он работал на ветерке, в стороне от печного зева, заодно оставляя простор кузнецу. Пламя, питаемое прохладным ароматным потоком, взревело, вцепилось и в дерево, и в почерневший от копоти будущий клинок.

Кузнец выглядел очень молодо, даже несмотря на короткие, недавно начавшие свою жизнь бородку и усы. Местные жители, обитатели предместий Руана, сказали бы, что ему не меньше двадцати, и он уже зрелый мужчина. А соотечественники умельца, которые хотя еще и считались здесь чужаками, однако уже сделали Руан и множество других городов в окрестностях своей вотчиной, предположили бы, что ему не больше двадцати пяти, и у него еще все впереди.

На самом деле молодому скандинаву, уроженцу Согнефьорда, недавно исполнилось девятнадцать. У него были широкие плечи и ярко-синие глаза, похожие на два осколка южного неба. Не слишком высокий по меркам соотечественников, он, однако, без труда мог коснуться рукой потолка жилого дома, и среди руанских крестьян казался рослым. Но возможно, так было еще и потому, что руанцы при виде северянина сразу горбились и прятали глаза, в глубине которых жила выработанная за много лет ненависть. Они еще не привыкли к новой власти, а также к тому, что, обосновавшись на землях Нейстрии, норманны начали вести себя как рачительные хозяева, а не как бандиты с большой дороги.

Кузнец закончил работу, осмотрел заготовку и сунул ее обратно в горн, в самую середину, – туда, где, глухо гудя и ворча, ерзал самый сильный, самый густой огонь, щедро накормленный сосновыми полешками.

– Эй, качай сильнее! – крикнул он.