«Пронзающие небо»

– Алеша, просыпайся… – нежный голос матери эхом пронесся по бескрайним полям мира грёз, подхватил Алешу и стремительно понёс прочь.

Видения расплывались и шептали вслед юноше: «Прощай – увидимся следующей ночью!». Алеша хотел крикнуть что–нибудь в ответ, но не успел.

Он лежал на теплой печи и прислушивался как потрескивали в ней дрова; потом потянул носом – пахло яблочными пирогом. Алеша улыбнулся и спрыгнул босыми ногами на деревянный пол. Первым делом он нагнулся к пламени, разглядывая румянящийся пирог.

Через пару месяцев Алеше должно было исполниться шестнадцать, и этот худощавый, высокий юноша считал себя взрослым человеком и обижался, когда матушка обращалась к нему как к маленькому.

А теперь Алёша скучал – скучал уже не первую неделю – весь ноябрь стояла дождливая, сумрачная погода: на улице слякоть, холод. Потом повалил снег – и падал, и падал уже несколько дней, наметал большие сугробы. Во все эти дни Алёша либо помогал по хозяйству, либо ходил в соседский дом, где учился грамоте (была там единственная, и потому драгоценная книга). Учился, надо сказать с неохотой, не понимал ещё красоты изложенных в книгах мыслей, и верно бы совсем не ходил, не учился, если бы ни девушка Ольга, которая и была его учительницей. Оля говорила Алёше, чтобы он учился грамоте, что потом, когда вырастут, пойдут они вдвоём в стольный Белый град, где библиотека… При слове «библиотека» тёплые глаза Оли, мечтательно и загадочно вспыхивали, и Алёша забывал себя в такие минуты – любовался ею, слушал голос…

Ну а теперь Алеша протянул руку к пирогу, намереваясь отломить себе кусочек, и тут же отдернулся назад от жара.

– ..Сорванец! Немедленно умойся и обуйся!.. – крикнула за спиной мать.

Тут скрипнула дверь, и по натопленной избе пронесся, быстро тая в теплом воздухе, морозный порыв с улицы.

В горницу вошел Алёшин отец Николай–кузнец: молодой, высокий, крепко сложенный, с широкими плечами, с небольшой еще бородкой. На нем болтался расстёгнутый тулуп – совсем не заснеженный, отсюда Алеша с радостью понял, что наконец–то снегопад прекратился. Николай Тимофеевич был свеж и румян, он добродушно усмехнулся, глядя на Алёшину мать:

– Ну дождались – на улице благодать, небо синее–синее, ни облачка, солнышко светит, и мир весь белый–белый!