Или:
Позабывать не надо никогда намПро вечный мировой круговорот.Великим или Тихим океаномПередо мною вечность предстает.И, этот мир покинув многоликий,Сквозь времени таинственный туманМы все уйдем: великие — в Великий,А остальные — в Тихий океан.[10]Внимательный читатель мог задуматься, почему, собственно, эта грустная лирика приписывается «писателю-людоведу» Сазонову, уж не потому ли, что ее устойчивый пессимизм иначе насторожил бы редакторов-цензоров, натренированных не допускать «упадочнических» настроений, сосредоточенности на теме смерти. А Евгению Сазонову это сходило с рук, и он продолжал:
Когда-нибудь, надеюсь, что не скоро,Возможно, в полночь, может, поутру,Я, с музой не закончив разговора,Вдруг вытянусь на койке и умру.Да, я умру. Двух быть не может мнений.Умру, и мой портрет на стенку ты повесь.«Нет, весь я не умру!» — сказал когда-то гений.Но я не гений. И умру я весь.[11]Я не сумел бы (да, думаю, и сам поэт не сумел бы) объяснить психологическую подоплеку превращения веселенькой пародии в угрюмую лирику. Легче всего предположить, что это было способом протащить в печать «упадочную» лирику. Но дело, мне кажется, не только в советской цензуре, но и в неких психологических оковах — мужественная сдержанность характера не позволяет откровенно тосковать. Дело и в литературных оковах — лирическое напряжение, которое возникает от столкновения шутливо-просторечной дикции и мрачной тематики, не предусматривалось той «серьезной» литературной школой, в которой Лифшиц был воспитан как поэт. Но интуитивно он, видимо, почувствовал, что маска удобна не только для потехи, но и для откровенного лирического высказывания.
Комментарии к книге «Упорная жизнь Джемса Клиффорда: возвращение одной мистификации», Лев Владимирович Лосев
Всего 0 комментариев