«Невеликий комбинатор»

Невеликий комбинатор (fb2) - Невеликий комбинатор 932K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валерий Тихомиров - Сергей Гуреев

Валерий Тихомиров, Сергей Гуреев * НЕВЕЛИКИЙ КОМБИНАТОР

Глава 1 «Мой папа не любит родину!»

Гражданин проснулся рано. Темно-серые, почти стальные глаза честно открылись ровно в семь утра. Наступивший день влез под одеяло тревожным сквозняком. На мгновение душу Гражданина сковал предательский холодок сомнения. Вставать категорически не хотелось. Классовая решимость тут же раскисла, превращаясь в сопливый кисель… Но Поступок неумолимо надвигался! Преодолевая постыдное желание уйти от жестокой реальности, Гражданин дотянулся до радиоприемника и включил звук. Из репродуктора пронзительно грянули трубы, призывая к мужественным свершениям. Звонкий детский голос остервенело провозгласил:

— Слушайте «Пионерскую зорьку»!

Мощная очищающая волна смыла все утренние сомнения. Гражданин протер глаза и рывком вскочил с кровати навстречу своему Долгу. С октябрятской звездочки на него с одобрением взглянул маленький дедушка Ленин, внушая уверенность в непогрешимой правоте дела социализма.

Шлепая босыми ногами, Гражданин проскочил на кухню мимо папиной комнаты. Оттуда доносился негромкий храп. Художник-оформитель новогодних елок осенью в семь утра спал. Честно говоря, отцу круглый год было глубоко плевать на трудовой порыв советского народа. Он никогда не спешил сделать экономику экономной или воплотить куда-нибудь решения очередного Пленума, неубедительно поясняя, что в этой стране ему «ничего не светит». С этим обязательно нужно было что-то делать. А это совсем непросто… когда тебе всего восемь лет!

— Если не я, то кто?! — строго спросил Гражданин у своего кривого отражения на боку молочной бутылки.

Круглое лицо на зеленоватом стекле расплылось, одобряя правильную жизненную позицию юного ленинца.

Он умылся, позавтракал, потом собрал портфель и погладил белую рубашку. Папа продолжал несознательно посапывать в подушку. Гражданин склонился над ним, нежно чмокнув в щеку. Реакции не последовало.

— Отец, у меня к тебе серьезный разговор! — сказал сын в родное ухо.

— Серьезные разговоры требуют серьезного подхода. Есть варианты серьезных решений. Поднятые серьезные вопросы никогда не падают… — тут же скороговоркой пробормотал папа, не открывая глаз и не просыпаясь.

Мальчик тяжело вздохнул. Откровенностью отец не отличался. Даже спросонья он старательно уходил от ответа. Может, поэтому мама сбежала от него к военному летчику первого класса. Тот хоть и матерился, зато говорил мало и только правду.

Радио перестало транслировать горячие новости уборочной страды.

— Московское время восемь часов, — предупредил диктор.

— Мне пора, — грустно сообщил Гражданин любимому папе, — а жаль…

После уроков мальчик в белой рубашке домой не пошел. Долг честного человека звал его в другую сторону. В сторону большого серого дома на Литейном проспекте. Перед нужным подъездом он остановился и решительно достал из ранца заклеенный конверт. Гражданин старательно вывел на нем крупными печатными буквами: «Начальнику КГБ». Непрошеная слеза накатила на глаз, смазывая изображение, и тактично ушла через нос. Так было честно, потому что настоящие октябрята не плачут. Мальчик строго высморкался в отутюженный платок и приписал на конверте: «И Главному Прокурору»…

Образцово-показательный дежурный офицер госбезопасности сидел за столом, профессионально улыбаясь занемевшими губами в сторону входной двери. Это был тонкий психологический ход. Любой посетитель сразу должен был почувствовать себя желанным гостем, а значит, испытать нестерпимый позыв к откровенности. Что и требовалось органам. При виде вошедшего мальчика дежурная улыбка ожила и расползлась по всему лицу. За исключением внимательных холодных глаз.

— Добрый день, — произнес дежурный бархатным голосом. — Присаживайтесь, молодой человек.

— Здравствуйте, — твердо ответил визитер, устраиваясь на стуле, — у меня письмо.

— Кому? — спросил чекист, всем своим видом изображая искреннее участие.

— Там написано, — ответил мальчик, положив конверт на стол.

— От кого?

— От меня.

— Ого! — удивился дежурный, как бы задавая беседе непринужденный тон.

— Ага! — строго подтвердил юный ленинец, не давая повода для фамильярности.

— Буду краток. Я должен прочитать.

— Должны — читайте. У меня от органов секретов нет.

Чекист сдавленно хмыкнул и ловко замаскировал непроизвольную реакцию ненатуральным кашлем. Отработанно блуждающий взгляд помутнел. Очевидно, раньше ему такие серьезные дети не попадались. Мальчик с ранцем сидел, положив руки на стол, как на парту. Его кристально честные глаза пристально следили за судьбой конверта в чистых руках офицера КГБ.

Хрустнуло вскрытое письмо. В этом казенном кабинете с таким звуком часто рвались людские судьбы. Читал дежурный в полной тишине. Через пять минут он, покачиваясь, встал с оторопелым видом. Вместо улыбки на его лице появилась неуставная гримаса тихого ужаса. Хорошо поставленный голос превратился в спотыкающийся шепот, в котором сквозили нотки затаенной надежды на ошибку:

— Ты… это про… СВОЕГО папу?

— Это мой гражданский долг!

Чекист покосился на листочек в линейку, словно еще раз пытался вникнуть в смысл детских каракулей. В холодной голове негромко гудело. Там бурлила мешанина из должностных инструкций и собственных мыслей о продолжении рода. Из нее почему-то навязчиво всплывало слово «кастрация». Неизвестно к кому относящееся, но кажущееся притягательным. Особенно рядом с пылающей перед глазами первой строкой письма: «Мой папа не любит Родину…» Однако служебный долг следовало выполнять, невзирая на трудности. Дежурный попытался задавить эмоции могучим волевым усилием и хрипло спросил:

— Как вас зовут, молодой человек?

— Павлик, — ответил настоящий советский Гражданин.

Железная выдержка чекиста прогнулась, и он не сдержался:

— Морозов?

— Теплов, — невозмутимо поправил его мальчик в белой рубашке с октябрятской звездочкой. — Буду честен — мне тоже нелегко.

* * *

— Теплов Карл Ильич? — спросил официальный голос, настойчиво проникая в ухо спящего человека.

Тот приоткрыл правый глаз. В окно светило заходящее солнце. Вокруг родного дивана стояли четверо в одинаковых костюмах и строгих галстуках. Обычно посторонние в интимный акт пробуждения не вмешивались. Поэтому наличие зрителей мужчину не обрадовало.

— Нет! — категорически ответил он и опустил веко на место.

Однако непрошеные гости почему-то не ушли. Интуиция подсказывала им, что здесь не все чисто. Физиономия на подушке полностью совпадала с фотографией в паспорте на имя гражданина Теплова К. И.

— Проснулись? — вежливо поинтересовался очень приличный с виду молодой человек, как бы невзначай беспардонно роясь в шкафу. — Поднимайтесь. Мы из КГБ.

В ответ из-под одеяла вылетела неразборчивая скороговорка. Сон после обеда был свят. И если его пытались прервать, мужчина сопротивлялся рефлекторно, даже не просыпаясь.

— Все мы из КГБ… КГБ наш друг, товарищ и брат… Без КГБы не вытащишь рыбку из пруды… Кстати, шпионы живут этажом выше… — Постепенно стихая, речь перешла в легкий непринужденный храп.

Чекисты замерли, почувствовав приближение момента истины. Простые советские люди про шпионов ничего знать не могли. Вокруг дивана запахло крупной рыбой. Инстинкт тут же услужливо посоветовал им брать объект теплым. Крепкие руки выдернули посапывающего мужчину из уютных объятий сна и водрузили на середину комнаты.

— Прекратите паясничать! Советую, пока не поздно, рассказать все! — заорал старший группы.

Гражданин Теплов вздрогнул. Его волосатые ноги, растущие из семейных трусов в мелкий горошек, опасливо сделали шаг в сторону. Не поднимая головы, он открыл глаза. В поле зрения вместо родных домашних тапочек оказались четыре пары совершенно чужих, идеально начищенных ботинок. Взгляд Карла Ильича пополз выше. Из ботинок торчали прямые потомки Железного Феликса. Они профессионально смотрели прямо в душу объекта. Проницательно и с надеждой на плодотворное сотрудничество.

Теплов понял: надо «колоться». Как это делается, он не знал. В чем — тоже было неясно. До этого момента его интересы никак не пересекались с интересами государственной безопасности. Но высокое доверие нужно было оправдывать хоть как-нибудь.

— Консул может нарушить паритет, — таинственно высказал Карл Ильич нешуточное опасение.

Вышло интригующе. Он вообще был мастером дебютов. А также финалов. Проще говоря, в нагнетании мути и производстве пурги по любому поводу товарищ Теплов в городе равных не имел. Разумеется, простому советскому художнику-оформителю такой талант только мешал жить. Широкие народные массы не желали понимать красоту фраз. Тем не менее он продолжал надеяться на лучшее. Например, на появление подходящей аудитории…

— Какой консул? — неосмотрительно поинтересовался один из сотрудников органа, компетентного во всем.

Карл Ильич обожал сладостный миг ответной реакции собеседника. Для него это было как начало новой жизни. В смысле — этап, а не тривиальный процесс производства себе подобных. Стоило ему «зацепиться языком» — и контакт налаживался сам собой. В затхлом застое совковой повседневности визит незнакомцев походил на яркую вспышку света. Теплов ощутил неодолимую тягу к переменам и с наслаждением произнес:

— Хм… Так и знал, что вам будет любопытно! Хорошо, что вы пришли именно ко мне. Учтите, здесь замешаны интересы… — он сделал многозначительную паузу, сводя голос к свистящему шепоту, — и конгломераты!

Чекисты моментально окаменели лицами. Так они поступали всегда при отсутствии стереотипных алгоритмов для нештатной ситуации — то есть когда ни хрена не понимали. Мутный поток фраз колебал реальность, мешая сосредоточиться. По комнате катились волны таинственности, неуловимые кожей, но как-то ощутимо меняющие все вокруг. Так просыпающийся вулкан делает зыбкой и опасной даже привычно неподвижную почву под ногами. Карл Ильич снова открыл рот, и ощущение стихийного бедствия резко усилилось.

— Резидентура работает под регистратуру! — сообщил он настолько убедительно, что сам себе поверил.

— Хватит Ваньку валять! — нерешительно вскрикнул старший.

Он из последних сил сопротивлялся сокрушительной достоверности информации… А также собственному желанию признать существование резидентуры, неизвестного консула и вообще чего угодно…

Но жалкий всплеск протеста гражданин Теплов попросту игнорировал. Он не мог упустить такой шанс. Согласитесь, не каждый день в гости к обычному человеку приходит Госбезопасность. Ему было что ЕЙ рассказать. Не хватало лишь небольшого толчка, чтобы ценная информация поперла наружу кипящей волной разоблачительной мути.

Карл Ильич непринужденно извлек из ящика стола пачку сигарет и бутылку. Быстрые пальцы ловко прикрыли этикетки на символах порока. Напрасно. Тренированные глаза чекистов мгновенно уловили антисоветские надписи «Марлборо» и «Наполеон».

— Не желаете? — интимно предложил Теплов, словно искушая КГБ секретным извращением.

Чекисты сглотнули слюну в четыре пролетарские гортани и для начала отказались. Объект принял сто грамм и вкусно выпустил струйку буржуазного дыма, усиливая собственную значительность. Курил он красивее Штирлица и таинственнее Мюллера.

— Приступим, товарищи! — Карл Ильич энергично щелкнул себе по животу резинкой семейных трусов. — Промедление смерти подобно! В. Ленин, том пять, страница двести тридцать, первый абзац сверху. Надеюсь, с вождем все согласны?!

Четыре аккуратно постриженные головы непроизвольно качнулись в едином партийном кивке.

— Блестяще! Сообщаю важнейшую информацию региональной амплитуды…

Взгляды сотрудников КГБ остекленели. Набирая обороты, Теплов повел их за собой, в сияющие дали невероятных откровений. Чем больше он входил в раж, тем глубже они погружались в транс. Через час в комнате плавали сигаретный дым и вязкий туман многозначительных фраз. В нем благополучно утонула цель прихода людей в строгих костюмах, их жизненные ориентиры и идеалы… И даже сама истина пускала предсмертные пузыри где-то на уровне пола.

Бывший «объект» превратился в ценного агента, самостоятельно завербовавшегося в КГБ. Карл Ильич самоотверженно рвался в новую жизнь. Подальше от затхлого обывательского существования заурядного оформителя пролетарских новогодних праздников. Под французский коньяк и сигареты вероятного противника чекисты в восемь рук фиксировали поток невероятной информации, изредка стряхивая жгучий пот усердия, заливающий блестящие азартом глаза. Количество иностранных шпионов на душу населения, проживающего в родном подъезде, доме и на улице, стремительно росло. Местный ЖЭК в полном составе безоговорочно шел под расстрельную статью. Не говоря уже о персонале ближайших магазинов и стоматологической поликлиники номер четырнадцать. Старший группы всерьез подумывал об оцеплении квартала силами полка МВД…

Неожиданно хлопнула входная дверь. Ворвавшийся в комнату сквозняк пробил брешь в плотном мираже, созданном гражданином Тепловым из воздуха и слов. В освободившемся пространстве возник мальчик в белой рубашке с красной октябрятской звездочкой на груди. Он внимательно оглядел прокуренный пейзаж и четверых потных мужчин. Глаза гостей горели фанатичным огнем очередных жертв тепловского красноречия. Октябренок покачал головой и звонким голосом укоризненно произнес:

— Папа, опять?!

Карл Ильич вздрогнул, приходя в себя, и замолк.

— Тебе чего, мальчик? — недовольно спросил старший чекист, досадуя на вынужденный перерыв в работе государственной важности.

Взгляд серых, почти стальных глаз юного ленинца уперся ему в переносицу. Сквозняк усилился, и всем вдруг стало зябко. До мороза по коже.

— Как вам не стыдно! — пронесся по комнате пронзительный ветер искреннего шепота. — Вы что, его слушали?!!

В стылой тишине прозвучало робкое и немного виноватое:

— Да…

Глаза сотрудников самой зловещей спецслужбы мира приобрели осмысленное выражение.

— Я же предупреждал! Такие большие… а в сказки верите!

Пурга и туман внезапно куда-то испарились, обнажая едва живую истину. Тайный агент КГБ оказался гениальным звездуном-одиночкой! Взрослые мужчины потрясенно посмотрели друг на друга, на сигареты «Друг» в пачке, по которой красным фломастером шла кривая надпись: «Марлборо», на остатки болгарского бренди в бутылке из-под «Наполеона», на исписанные полной чушью листки бумаги… Им стало жутко неудобно… А посреди оборвавшейся шпионской вакханалии стоял Карл Ильич Теплов в семейных трусах и криво улыбался.

Старший группы откашлялся, избавляясь от остатков наваждения, и произнес официальным злым голосом:

— Гражданин Теплов?

— Нет, — мгновенно ответил тот.

— Да! — твердо произнес мальчик от дверей. Он вытащил из ранца алый пионерский галстук и с сожалением положил его на стол. В тихом детском голосе лязгнула сталь. — Из-за тебя мне никогда не стать пионером!

Чекист, усилием воли заставляя себя не слышать больше ни слова, быстро пробормотал:

— Вам придется проехать с нами. По нашим данным, вы… социально опасны.

Черная «Волга» тронулась от подъезда. На заднем сиденье между двумя плечистыми сотрудниками ерзал гражданин Теплов, одетый в телогрейку и кирзовые сапоги, заранее приготовленные заботливым сыном. Во рту у него торчал кляп из скомканного пионерского галстука, а в темно-серых, почти стальных глазах стояли слезы. Прорыв в новую жизнь снова не состоялся…

Из окна третьего этажа вслед отъезжающей машине смотрел октябренок Павлик. Он проводил папу долгим взглядом и до боли сжал в ладони звездочку с дедушкой Лениным, укрепляя уверенность в собственной правоте.

Глава 2 Бремя разбрасывать шапки

Человек лежал плашмя на койке в камере следственного изолятора КГБ. К нему в трехместный застенок никого не подселяли. Это психологическое «ноу-хау» предназначалось не очень матерым врагам. Пустые койки как бы намекали на возможное бесследное исчезновение без права переписки. Интеллектуалам было положено пугаться до икоты. Метод действовал. От одиночества и страха человек жалобно поскуливал в подушку. Протестующе, но тихо. Чтобы не привлекать внимания.

До знакомства с государственной безопасностью Роман Романович Лысинский был инженером. Он всю жизнь тяжело трудился в легкой промышленности. И с рождения до ареста ничего не имел против советской власти. Как, впрочем, и против любой другой. Поэтому факт водворения в тюрьму поверг его в шок. Для примерного труженика это было сродни высшей мере. Причем поводом для репрессий стала сущая мелочь. Просто однажды на гражданина Лысинского пало швейно-экономическое прозрение. Оно накрыло его вечером на кухне. Роман Романович схватился за перо и по пунктам расписал недостатки социализма в пошивочном цехе.

Изложение причин хренового качества, сплошного брака и убогих фасонов произведений отечественного ширпотреба уместилось на двух страницах. Оплодотворив антисоветским анализом ни в чем не повинную тетрадь в клеточку, экономический гений уснул. А вот люди в одинаковых серых костюмах не дремали. Профессионалы, сидящие в прокуренных кабинетах Большого дома на Литейном проспекте, интуитивно почувствовали неладное. За ночь густой запах антисоветчины достиг бдительных ноздрей. Записки инженера явно попахивали УМЫСЛОМ… По традиции, за Лысинским пришли на рассвете. Ровно в шесть двенадцать по Москве инженер из товарища стал гражданином.

На четвертый день заключения Роман Романович дозрел. К этому времени генералы обычно начинали рыдать, как дети. А майоры вообще писались в штаны… хуже младенцев, честное слово! Лысинский устоял. Возможно, потому что его еще не допрашивали. Более того, он стал диссидентом. То есть перестал любить марксизм-ленинизм. В глубине души. Молча. На уровне подсознания. Но все же… Он лежал и тайно обижался на государство. Наказания за это закон не предусматривал. Во всяком случае, Роман Романович на это надеялся.

К концу шестой минуты его антикоммунистической умственной деятельности заскрежетал засов. «Умеют работать!..» — потрясенно подумал Лысинский, понимая что на этот раз, скорее всего, расстреляют. Он вскочил с кровати и поспешно сел на табурет, чтобы не схлопотать дополнительную пулю за нарушение внутреннего распорядка в каземате.

Но в камеру вместо отряда беспощадных чекистов вошел один человек. Вернее даже, влетел от мощного толчка в спину. Дверь за ним тут же захлопнулась. На следственный изолятор рухнула могильная тишина. Роман Романович вздрогнул и остолбенело уставился на нового сокамерника. Постепенно и неотвратимо жуткая догадка заползла в его интеллигентную душу. Тощий тип, облаченный в телогрейку и кирзовые сапоги, явно был уголовником! Угрюмую небритую физиономию оттеняла красноватая полоса торчащей изо рта тряпки. «Худой-то какой… Наверняка убийца! — шевельнулась в парализованном страхом мозгу Романа Романовича тоскливая мысль. — А может, и людоед!»

Карл Ильич Теплов, очутившись в тюрьме, почувствовал себя нехорошо. Люди вокруг были немногословны. Это угнетало. Кляп мешал контакту с внешней средой. Интерьер тоже не располагал к оптимизму. От резкой смены родного дома на казенный дрожали колени. В уголовной среде Карл Ильич ранее не вращался. Но как настоящий художник живо представлял себе звериный оскал криминала. Предчувствия сжимали сразу все внутренние органы, вызывая урчание в животе и одышку.

Когда за спиной громыхнула дверь камеры, Теплов вздрогнул, как укушенный лошадью кавалерист. Страшная догадка пронзила его впалую грудь. Несмотря на полумрак, он отчетливо разглядел по-хозяйски восседающего на табурете полного мужчину в очках и с намечающейся плешью. Наглый мордатый тип, демонстративно одетый в цивильный костюм, явно был уголовником! Он плотоядно таращился на Карла Ильича, будто серийный маньяк на неопытную проститутку. Страх навалился на гражданина Теплова, накрыв с головой и предательски врезав под колени, так что те подогнулись. Сквозь пелену отчаяния прорезалась мысль: «Толстый-то какой… Наверняка убийца!»

Взгляды арестантов поползли навстречу друг другу. Застойный воздух камеры затрещал от почти электрического напряжения. С низкого потолка сокамерникам опасливо подмигнула зарешеченная лампочка. Два советских интеллигента таращили друг на друга глаза и боялись. Казалось, даже койки расползлись по углам, забившись под серые казенные одеяла. Карл Ильич испуганно шмыгнул носом. Роман Романович моргнул. Потом он вспомнил, что по тюремным законам за лишние слова отрезают язык, и твердо решил: «Надо молчать! Скажу что-нибудь — сразу прирежет!»

Теплов прислонился к холодной железной двери, стараясь не упасть. Чтобы не умереть от страха, ему нужно было хоть с кем-нибудь поговорить. Кандидатур оказалось немного. Только он сам и маньяк. Уголовника следовало срочно отвлечь от недобрых мыслей. «Надо разговаривать! — решил Карл Ильич. — Замолчу — сразу прирежет!» Он решительно вытащил изо рта пионерский галстук, успевший присохнуть к треснувшей губе, почти не ощутив боли.

Зловещий хруст материи прогремел как выстрел. Лысинский зажмурился, чтобы не завопить. Но звериный вой застрял в глотке, так и не вырвавшись наружу. Роман Романович хотел жить, поэтому молчал изо всех сил. Теплов занервничал. Он находился в камере больше минуты, а толстый убийца еще не проронил ни звука, пренебрегая появлением соседа. «Матерый!» — понял Карл Ильич. Пора было начинать бороться за свою жизнь. То есть завязывать разговор.

— Холодновато, — осипшим от волнения голосом сказал он.

Роман Романович содрогнулся всем организмом. Тощий убийца явно на что-то намекал, с ходу показывая свое звериное нутро. «Матерый!» — догадался Лысинский и благоразумно промолчал.

Тишину в ответ на свои слова Карл Ильич воспринял как приговор. Его качнуло вперед. Пришлось двинуться по направлению к свободной койке. На ходу он скинул с плеча рюкзак и запихнул его под подушку. Делая первые шаги в мире криминала, Карл Ильич лихорадочно придумывал, как начать беседу. С зеком следовало общаться на его языке. Как назло, уголовные термины на ум не приходили. В принципе, нужен был хоть один. Он покопался в памяти, но, к сожалению, кроме всенародно знаменитой «редиски» там ничего не обнаружилось. Теплов упрямо прищурил темно-серые, почти стальные глаза. Обстоятельства требовали. Пришлось придумывать терминологию самостоятельно. Зловещее безмолвие за спиной становилось смертельно опасным. И вдруг спасительное озарение полыхнуло в мозгу. Нужное слово возникло внезапно и очень вовремя. Карл Ильич робко обернулся и просипел:

— Штоха?..

Лысинский сразу вспотел. Догадка о криминальной сущности нового обитателя камеры подтвердилась, обозначив незримую грань, за которой осталась прошлая жизнь, до краев заполненная производством трусов и лифчиков. По другую сторону встал грозный призрак уголовщины. Пытаясь вникнуть в суть услышанного, Роман Романович втянул в себя губы, словно собирался проглотить их вместе с рвущимся наружу стоном. «Все равно не пойму!» — обреченно осознал он.

Теплов с надеждой покосился на откормленного бандита. Тот сидел в позе увядшего лотоса, не собираясь реагировать на лингвистические новообразования. «Все равно не поймет!» — испугался Карл Ильич. Инстинкт самосохранения потянул его за язык. Он решил биться до последнего и волевым усилием выдавил из пересохшей глотки:

— Дела у прокурора. Штоха пошла, как жизнь в полоску. Теперь по-другому нельзя. Без штохи нас можно голыми руками брать. Я-то лишних слов не люблю. Чуть что — раз! — и в дамках…

В ответ послышалось злобное сопение. Зек упрямо хранил молчание. Зацепиться за жизнь языком у Теплова не получалось. Стены камеры, выкрашенные мрачной серой краской, начали сдвигаться, норовя раздавить. Лампочка, забранная решеткой, равнодушно пялилась из своей персональной клетки на картину преждевременной гибели талантливого художника… Карл Ильич отошел в дальний угол и отчаянно забубнил, пытаясь выдавить из сокамерника хоть один звук. Для ориентировки. Чтобы уловить общее направление к спасению.

— Штоха решает все. За что уплачено, должно быть съедено. Хотя у кого как. И с чем. Вы… за что сидишь?

Роман Романович, как интеллигентный человек, не мог не ответить на прямой вопрос с личным обращением. Он плотно сжал вспотевшие ладони и честно пожал плечами.

«Рецидивист! — решил Теплов. — Они всегда ни за что…» И он затараторил без пауз, привычно нагоняя мути «во спасение»:

— Я тоже. Жизнь моя — копейка, к одиннадцати туз. Кто без обмана штохает, того никто не обидит… Ни за что штохать — почетно!

«Рецидивист! — догадался Роман Романович и обмяк. — Ни за что у нас никогда…» То, что уголовник постоянно болтал, внушало уверенность в совершенно неблагополучном исходе. Слова шли плотно, как швы на обметке трикотажа. Они складывались в ветвистые фразы непонятного покроя. К отбою Лысинский впал в полуобморочное состояние. Он покачивался на табурете, опасаясь встать и повернуться спиной к опасности. По границе сна и яви плавала одна мысль: «Почему он все время говорит?!»

Карл Ильич остановиться не мог. Как всегда в момент опасности его заклинило. Он изрыгал самостоятельно изобретенный жаргон, в надежде услышать от угрюмого уголовника хоть слово. Но тот не поддавался. Среди серого полумрака камеры зловеще мерцали очки в роговой оправе. На этом реакция соседа исчерпывалась. «Почему он все время молчит?!» — думал Теплов, продолжая пороть чушь, густо пересыпанную очень, на его взгляд, блатным словом «штоха»…

К полуночи дуэль двух мировоззрений подошла к развязке. Первыми сдали нервы у Лысинского. Он поднялся с табурета, попятился, не поворачиваясь спиной к сокамернику, и рухнул в койку. Через минуту по следственному изолятору КГБ разнесся настороженный храп. Карл Ильич поговорил еще минуту, закрепляя эффект. Потом осекся на полуслове и застонал, обессиленно присев на дальнюю койку. Первый раунд завершился вничью. Контакт с миром криминала состоялся. И он его пережил!

Теплов выполз из темного угла. Он доплелся до койки и тоже упал поверх колючего одеяла. Но сон не шел. В двух метрах храпел настоящий уголовник. Капли воды со звоном ударялись о дно эмалированной раковины. Где-то за железной дверью ходили охранники. Это был новый неизведанный мир. И здесь мог выжить только свой. То есть — настоящий зек. Карл Ильич поднялся и взволнованно прошелся от стены к стене. Зародившаяся идея ему понравилась. Неожиданно его взгляд упал на небольшое зеркало над раковиной. В нем маячила совершенно бандитская физиономия. Теплов вздрогнул. Небритая рожа тоже дернулась. Он опасливо приблизился и всмотрелся. Несмотря на недостаток света, в зеркале отчетливо отражался типичный арестант, одетый в телогрейку. Карл Ильич вспомнил сынишку. Если бы не он, можно было бы попасть в тюрьму в трусах и тапочках. Или не попасть. А так вот — побеспокоился о папке. Заранее собрал рюкзак и одежду, приготовленную для поездок за грибами. А потом посадил…

Но время воспоминаний еще не пришло. Сейчас нужно было срочно становиться зеком. Лексикон Карл Ильич уже освоил. То, что уголовники молчали в ответ, было их личным горем. А уж если вступать в диалог, то вряд ли среди криминальных масс мог найтись достойный собеседник. Оставалось приобрести соответствующий облик. В голове ненавязчиво ворохнулась мысль о тюремных татуировках. Новая идея показалась спасительной. Тем более профессия позволяла. Он сунул руку в рюкзак. Под сменой белья его дрожащие пальцы нашарили пластиковый футляр. Сын позаботился даже о папином досуге. Это были фломастеры производства ГДР — синий, зеленый и красный. Вполне достаточная палитра, чтобы стать своим в уголовной среде…

* * *

Подсадную утку звали Андрей Константинович Скобель. Впрочем, сухощавого и желчного обитателя лагерей и зон строгого режима куда чаще называли Чегевара. Кличку он получил за неутомимую любовь к протесту. Бесчисленные жалобы и апелляции выходили из-под его пера в огромном количестве. В связи с этим начальники исправительных учреждений охотно сдавали его в аренду КГБ как одаренного стукача и редкостного «суку»[1]. Кто громче всех орет про справедливость, тот и стучит лучше всех.

Диссидентов и прочих политических элементов Чегевара не любил, усматривая в них конкурентов. Он «сдавал» их оптом и в розницу. Впрочем, доносы он писал и на персонал, и на охрану, и на самих чекистов… На всех, попадавших в поле зрения, кроме уголовных авторитетов. Став стукачом, бывший воришка боялся их как огня. По блатным законам за «ссучивание» ему полагалось такое, что при одной мысли о возможном возмездии он терял сознание. Но уголовники в застенках КГБ встречались редко. А лопоухие фраера, не нюхавшие зоны, легко попадали под тлетворное влияние бывалого зека. Особо интеллигентных Андрей Константинович порой бил. Правда, редко. Потому что даже самые стойкие идейные враги советской власти кололись легко.

Стоило рассказать им про Колыму, и они закладывали всех, даже себя.

На этот раз Чегевара «подсел» утром. Жертвы спали. Фраеров надо было брать теплыми, не дожидаясь, пока проснется их антисоветская сущность. Сонную камеру огласил бодрый рык:

— Волки позорные! Па-апишу в лоскуты, век воли не видать! Падлой буду-у!

Ритуально возвестив о своем появлении, Чегевара деловито осмотрелся. Одна из шконок пустовала, в поддержку легенды о случайном подселении уголовника к политическим. Клиенты на новичка не реагировали. Так могли себя вести лишь беспечные лохи. Или те, кому «на тюрьме» бояться было нечего. Но в следственном изоляторе КГБ, как правило, смельчаков не водилось. Ближе к двери храпел лысоватый толстячок с добродушной физиономией.

— Ботва! — усмехнулся зек.

Такие фраера кололись на раз. Как гнилые арбузы об асфальт. Чегевара радостно ощерился и заорал:

— Подъем, овцы недоенные! Ваша папа приканала!!!

Он бодро двинулся к свободной койке, на ходу пихнув толстяка в бок. И вдруг в ответ на его жизнерадостное приветствие из темного угла раздалось бормотание:

— Подъем не набьем. Были папа, стали мама. Штоха не выйдет…

Чегевара перестал ухмыляться и замер. Базар походил на воровской. То есть — на абсолютно блатную феню. По стилю канало на высший класс. Как будто бы русские, слова звучали знакомо, но непонятно. И, несомненно, таили глубокий уголовный смысл, недоступный простым смертным. Опытный глаз стукача нащупал оратора. Второй обитатель камеры продолжал безмятежно посапывать на шконке, как будто и не подозревал, что неприятности ходят вокруг легкой поступью. Его лица видно не было. Свет зарешеченной лампочки не проникал в тень от висящей на спинке кровати телогрейки… Телогрейка заслоняла… Телогрейка… Оторопь напала на Чегевару внезапно. Он инстинктивно согнул спину в подобии приветственного поклона. В изголовье койки стояли крепкие кирзовые сапоги! Лохи так не одевались. Политическим полагалось носить шляпы, польта и модельные шкары…

Андрей Константинович робко вытянул шею. Шестой орган чувств (на блатном наречии — «очко») сжался в пессимистическом прогнозе. Как это обычно и бывает, предчувствия не обманули. Из мрака, порожденного телогрейкой, показалась рука. Всего лишь верхняя конечность пониженной волосатости… Но обыкновенной, по-человечески розовой кожи на ней почти не осталось. Все свободное пространство покрывала вязь рисунков. Рука лениво проползла по колючему одеялу и легла на границе света и тени. Несмотря на то что в полумраке нечеткие картинки виднелись смутно, Чегевара разглядел все детали. Он умел не только писать, но и читать. Причем татуировки он читал с большим пониманием, чем газету «Труд».

Сине-зеленые перстни на пальцах означали статьи. Судя по левой кисти, ее обладатель при рождении получил пожизненное. Посмертно… На двадцатой секунде изучения накожной росписи Чегевара сошел с ума от ужаса. Особенно его потрясло целое стадо ушастых тараканов, уползающих куда-то под мышку. Хвостатые насекомые на ходу жрали красный перец. Такой картинки ему видеть не приходилось. Но по воровским канонам она могла означать что-то типа статьи за изнасилование прокурора в извращенной форме со смертельным исходом. Отягченное актом людоедства в особо крупных размерах.

Андрей Константинович тихонько взвыл и осел на пол. Страшнее этого человека на земле зверя не существовало. Чегевара вдруг осознал, что жуткого авторитета подослали по его душу. Как и почему, уже не имело значения, потому что лютая смерть неотвратимо надвигалась. Кошмарное существо, пребывающее за гранью человеческого понимания, начало просыпаться. Оно чуть шевельнуло конечностью. Ушастые тараканы на предплечье кровожадно засучили лапками. Стукач инстинктивно отполз назад, обдирая тощий зад о шершавый пол камеры.

— Я больше не буду-у! — умоляюще проскулил рецидивист, хныкая, как описавшийся дошкольник.

— Больше и некуда. Потому что штоха не будит. Проснулся сам — разбуди соседа, — тут же донесся из темноты зловещий хрип.

Жуткая рука сжалась в кулак. Среди вен на запястье отчетливо выступила оскаленная рожа в кайме из колючей проволоки. «Сейчас прыгнет и порвет всех на мясо!» — понял Чегевара. Уголовник с многолетним стажем, проведший полжизни в лагерях строгого режима, взвизгнул и окончательно потерял разум. Он вскочил, истошно завывая. Его физиономию перекосило от ужаса. Оглушительный стук в железную дверь сотряс следственный изолятор.

— Выход там же, где и вход. Выключай чайник… — прохрипел ему в спину голос из недр камеры.

Фраза стала последней пулей, подбившей подсадную утку. Чегевара содрогнулся и обмяк, прощально хихикнув. Но в КГБ сотрудников берегли. Даже совсем внештатных. Мгновенно лязгнул засов, и стукача выдернули наружу. Неудачно подсаженная утка уже не крякала по фене. Она блаженно улыбалась, вытаращив бессмысленные глаза, и сосала свой указательный палец. От нее исходил совершенно не птичий запах настоящей медвежьей болезни…

Инженер Лысинский проснулся от непонятного шума. Пока он надевал очки, все стихло. В камере неприятно пахло. На соседней койке спал зек. Оба факта Романа Романовича не обрадовали. Он хотел мучительно застонать, но вспомнил, что молчание спасло ему жизнь, и воздержался. Сосед по камере тоже зашевелился. Роман Романович с опаской покосился на него и от удивления открыл рот. Вечером он не обратил внимания на особые приметы уголовника. Зато сейчас они просто бросались в глаза. Из-под одеяла торчало отвратительно худое тело, покрытое татуировками. В уголовной символике Лысинский понимал, как лирик в физике. Но надпись на тощей груди даже на него произвела впечатление. На выступающих ребрах синели буквы: «АМАМ АХОТШ». Кто такой Ахотш, не имело значения. А вот то, что сокамерник его «ам-ам», то есть сожрал, нагоняло жути по самый потолок камеры. Роман Романович застонал…

Карла Ильича разбудило смутное ощущение опасности. Он приоткрыл глаза и обнаружил вокруг тюрьму. Мозг с утра работать отказывался, поэтому подробности вчерашнего дня вспомнились не сразу. Взгляд опухших глаз Теплова прошелся по убогому интерьеру. На соседней койке тут же нашелся источник той самой опасности, которая нарушила утренний покой художника. Толстый уголовник сидел, положив руки на колени. В углу приоткрытого рта поблескивал острый клык. Карл Ильич вспомнил все. Ему опять предстояло сутки напролет притворяться своим среди бог знает кого. Он начал сразу:

— Утро до… — Теплову пришло в голову, что зеки так не здороваются. Он осекся и продолжил: — …штохи.

В ответ — снова тишина. И тут не соображающий спросонья Карл Ильич сделал нестандартный ход. Пока вчерашний страх не успел снова парализовать волю, он протер глаза и спросил:

— Вас как зовут?

Лысинский тоже не успел окончательно проснуться. Потому и попался, как ворона из басни. Он машинально открыл рот и ответил, совершив ошибку, перевернувшую всю его жизнь:

— Роман Романович… Очень приятно…

В могильной тишине камеры будто грянул гром. Слова прозвучали. И были услышаны. Комфортабельная камера следственного изолятора, с раковиной и без обычной тюремной параши, содрогнулась от облегчения. Теплов получил зацепку! Он вдруг почувствовал отклик собеседника. И понял, что имеет дело с нормальным интеллигентным человеком. Контакт состоялся! И тут произошло странное…

Еще вчера Карл Ильич безумно обрадовался бы родственной душе. Но за ночь он переродился в другого человека. Татуировки проникли куда глубже кожи. Стремясь выжить, бывший художник-оформитель в душе начал превращаться в зека. В рядах уголовщины появился новый член. Услышав ответ сокамерника и осознав, с кем имеет дело, Теплов неожиданно, даже для самого себя, презрительно хмыкнул. Он встал с койки и сквозь зубы небрежно сплюнул на пол. Плевок удался не очень. Слюна повисла на подбородке. Карл Ильич быстро стер ее ладонью, стараясь не размазать татуировки. Потом подошел к зеркалу и с удовлетворением прочитал на собственной груди:

— ШТОХА МАМА!

Картинки на руках тоже выглядели вполне криминально. Особенно солнце на запястье и убегающая от него за красные флажки стая волков. Совсем как в песне Высоцкого. Карл Ильич открыл рот и заговорил с чувством собственного превосходства:

— Я смотрю, ты, парень, совсем в нашем деле не соображаешь… ни фига. Пропадешь ты здесь без штохи! Это тебе еще повезло, что на меня попал…

С каждым словом в груди Теплова все выше поднималась волна куража. Она, как обычно, тащила его за собой в наспех создаваемый мир иллюзий. Художественный свист превращался в искусство. Карл Ильич отошел от зеркала, накинул на плечи телогрейку и задушевно прохрипел в склоненную плешь Лысинского:

— А меня, Рома, в неволе Теплым зовут… Теплым… Вот так вот… Рома.

Его голос проник в организм Лысинского до самого позвоночника. Роман Романович почувствовал, как мутная жуть застилает разум. Из-под коек поползла дымка блатной романтики…

К завтраку в камере установились нормальные тюремные порядки и уголовная иерархия. В чем она заключается, понять было сложно. Но за ее соблюдением вошедший в раж уголовник Теплов следил строго. С каждой минутой Карлу Ильичу все больше нравилось быть зеком. Он сидел на койке и вещал без остановки:

— Первым делом тебе, Рома, надо научиться в карты штохать. Без картишек в тюрьме нет братишек! Сейчас мы их нарисуем, ты не штохай. Теплый знает, как рисовать. У нас в тюрьме рисовать надо уметь. Иначе все! Штоха!

Неизвестно, почему Карла Ильича потянуло к азартным играм. Возможно, подсознание прочно связывало лишение свободы с разгулом порока. Во всяком случае, карты были созданы. На них ушел почти весь блокнот, приложенный заботливым сынишкой к немецким фломастерам. Рука опытного художника привычно дорисовала бороды королям. Чтобы не перепутать их с дамами. Лысинский смотрел и слушал, пребывая в коматозном оцепенении. Рисовать он не умел совершенно. Поэтому отчетливо понимал, что никогда не станет своим в криминальной среде.

Игра началась после завтрака. Прием пищи много времени не занял. С подноса, просунутого в камеру, зек Теплый уверенно взял кусок хлеба побольше. Роман Романович не возражал. Что свидетельствовало о правильном понимании блатных законов. Запив пайку едва теплым чаем, он попытался закрыть глаза. Но как только поднос исчез в окошке, карты были извлечены из надежного тюремного тайника. Карл Ильич, таинственно покопавшись под подушкой, выложил бумажные листочки на табурет.

— Ну что, Рома, раздавай. Ты во что играешь?

Когда-то, будучи студентом, Лысинский видел, как однокурсники расписывают преферанс. На этом его опыт в азартных играх заканчивался.

— Ни во что! — прошептал он и покраснел.

Теплову раньше приходилось поигрывать в «дурака». Но несчастному новичку нужно было дать шанс. Иначе получалось несправедливо. Он ощутил в себе завзятого шулера и принялся ловко заманивать жертву:

— Теплый ерунду не предложит. Есть такая игра — закачаешься! Самая блатная у нас считается. Такое на кон ставят — умереть не встать! В тюрьме в нее все штохают…

Карл Ильич разорялся двадцать три минуты. Убедительный монолог про воровское развлечение удался. Роман Романович затрясся в ужасе от предстоящего погружения в омут запредельных блатных страстей. В конце концов Теплов понизил голос до свистящего хрипа:

— У нас ее кто как называет. А у вас это…

Лысинский тихонько заскулил, находясь на грани потери сознания. Серые бетонные стены растопырили свои невидимые уши. Карл Ильич выдержал паузу и вышептал страшную уголовную тайну:

— У вас ее зовут… «пьяница»!!!

Сдавать первым выпало инженеру. Зек по кличке Теплый снисходительно комментировал:

— Ты не спеши, масть не штоха. Со мной никто не жулит. Боятся все. Я с тобой вполсилы заштохаю. На просто так. Чтобы в долги не вгонять. Помню, на Севере…

Про Север Теплов знал только, что там холодно. Тем не менее речь его не прервалась ни на миг. От кошмарных подробностей карточных баталий на просторах вечной мерзлоты у Романа Романовича зашумело в ушах.

Они сыграли партию. С испугу выиграл Лысинский. Но смутить Карла Ильича было невозможно. Ему так нравилось чувствовать себя матерым уголовником, что на мелочи он внимания не обращал.

— Ну, молодец, Рома, — просипел он, — далеко пойдешь. У самого Теплого выиграл. Теперь давай на интерес. По-нашенски. По-уголовному. На что бы нам заштохать? Не знаешь? А Теплый знает. Теплый все знает.

На самом деле, какие бывают ставки кроме денег и спичек Карл Ильич лишь смутно догадывался. Тем не менее уверенно открыл рот, рассчитывая на озарение. И оно не подвело. Стоило быстрому взгляду упасть на вспотевшую от паники плешь сокамерника, как гениальная идея слетела с губ:

— На шапку будем играть, Рома. На шапку.

Лысинский недоуменно покосился на пыжиковый «пирожок», лежащий рядом. В принципе, он был готов отдать его без борьбы. Тем более что у соседа шапки не было вообще. Но как оказалось, зеку требовалось совсем другое. Ставка была длиною в жизнь.

— Не-ет. Не про то ты подумал. Кто проштохает, тот больше шапку никогда не наденет! До самой смерти. Так у нас положено. Согласен?

В замкнутом пространстве камеры предложение прозвучало по-блатному жутко. Так и должна была, видимо, идти большая тюремная игра. Роман Романович ошеломленно кивнул. Битва грянула. На табурет лег бубновый туз. Лысинский задрожал и открыл восьмерку червей. Дебют был провален вчистую. Дальше разгром протекал всухую. Роман Романович то и дело снимал с носа очки и протирал их полой пиджака. Он что-то шептал про себя и нервно трогал плешь, словно предчувствуя холода. Теплый азартно жулил. Пока соперник занимался очками, он открывал несколько карт и выбирал нужную. Картинки кисти художника-оформителя напоминали не валетов и королей, а зайчиков с осликами. Только дамы несколько отличались неприкрыто-вызывающими бюстами порочных размеров. Наконец наступила развязка.

— Туз! — скромно прошептал Лысинский, переворачивая свою последнюю оставшуюся карту.

Игра могла затянуться до неприличия. Но в планы Карла Ильича это не входило. Он ловко извлек из своей пачки шестерку и объявил:

— Штоха! Я выиграл. На последнем ходу шесть бьет туза!

Таких правил Роман Романович не помнил. Но спорить с опытным уголовником было неприлично. И очень страшно. Он покорно отодвинул «пирожок» в сторону. В его душе начал расти ужас. Следующая ставка, очевидно, могла стать последней в жизни. Играть с зеком в карты оказалось очень опасно…

Лязг засовов прозвучал внезапно и судьбоносно. Заключенные вздрогнули. В приоткрывшуюся дверь пролезла голова в фуражке, и командный голос произнес:

— Лысинский! С вещами на выход!

— Каюк, — прокомментировал Карл Ильич. — На севера отправят?

— Домой уходит, — равнодушно сказал тот же голос уже из коридора.

Роман Романович поднялся и сгреб в охапку пальто и пыжиковую шапку. Еще не веря в удачу, он поплелся в сторону воли.

— За тобой теперь все присматривать будут, — прохрипел ему вслед Теплый. — Глядящего тебе дадим. Ты его не ищи — не увидишь. На голову ничего не надевай. Проиграл ты шапочку… Рома…

Вошедший в роль Карл Ильич еще что-то шептал, но Лысинский пробкой выскочил наружу, подгоняемый безотчетной паникой. Впереди его ждала неизвестность. Тюремщик мог просто пошутить над несбыточными мечтами о свободе. Вполне могло случиться и так, что в одном из подвальных переходов КГБ ему предназначалась пуля в затылок… Все это не имело значения. Лишь бы очутиться подальше от страшного уголовника и никогда в жизни не садиться с ним за «пьяницу»!

Судьба обожает нелепые шутки. Неизвестно, что произошло в прокуренных кабинетах большого серого дома на Литейном проспекте. Не то УМЫСЕЛ Романа Романовича признали не злым. Не то текст на двух клетчатых страницах оказался конспектом работы великого экономиста Ленина «Как нам реорганизовать Рабкрин»… Короче говоря, гражданина Лысинского строго предупредили и выгнали без поражения в правах. Видимо, в тот день игривая шахматистка по имени Судьба не планировала жертвовать пешкой.

В рабочий полдень неприметная боковая дверь Управления КГБ хлопнула, будто выплюнув излишек переработки людского материала. На свободу с чистой совестью вылетел полноватый мужчина. Он замер, поблескивая в лучах тусклого питерского солнца намечающейся плешью, и осторожно покрутил головой. Вокруг него буднично серела советская действительность. Человек поспешно шагнул в сторону от двери и наткнулся на урну. Его рука сама собой дернулась, и в недра маленькой уличной помойки полетела пыжиковая шапка фасона «пирожок».

Мужчина стремительно двинулся по проспекту в сторону Невы. Он ушел, гордо поблескивая непокрытой головой. Так покидают застенки настоящие текстильщики… Возвращаются они немного иначе. Не дойдя до угла, гордый и плешивый человек метнулся назад. Он коршуном пал на самое дно урны… И выдернул оттуда свою шапку. Воровато осмотревшись, мужчина отряхнул «пирожок» о колено и быстрым движением сунул за пазуху.

Глава 3 Мужские игры на спертом воздухе

На барак спецзоны для политзаключенных рухнула тьма. Кто-то выключил свет. Такая шутка во время драки всегда придавала событию остроты. В том смысле, что из тайников сразу извлекались заточки и кирпичи, стилизованные умелыми руками под зубные щетки и книги. За что дрались, никто толком не знал, но диссидентам положено было за что-нибудь драться, а потому возня продолжалась. Бились молча, чтобы не делиться весельем с персоналом. Доставить удовольствие цепным псам коммунистического режима считалось признаком дурного тона. Около сорока минут все шло как обычно. Верхние нары побеждали. Бой переходил в партер. Количество телесных повреждений почти дошло до критической отметки. И в этот момент, нарушая все законы тюремного общежития, раздался голос. Он звучал откуда-то сверху, из-под потолка.

— Братья и сестры! — пронеслось над побоищем. — Остановитесь и внемлите!!!

Необычная формулировка оппонентов озадачила. Они замерли и неуверенно приподняли головы. Сквозь дыру смотрового глазка в барак ядовитой желтой змеей заползал свет. Его хватало ровно на то, чтобы разглядеть парашу и тусклый кран умывальника. Остальное помещение оставалось скрытым в зловещей тьме. И лишь под самым потолком размытым контуром виднелась странная, мистически-жутковатая тень.

В полной тишине трижды гулко и неритмично стукнули капли по жестяной мойке. Раздался дружный озадаченный вдох. Сбившись в кучу, бывшие идеологические противники робко сделали шаг назад и всмотрелись во мрак. Парящий в воздухе силуэт неуловимо надвигался на разгоряченную дракой толпу, постепенно увеличиваясь в размерах. Послышался многоголосый судорожный выдох.

Тень с разбросанными в стороны руками и тяжело упавшей на грудь головой была видна только по пояс. И тем не менее опознание «прокатило без лажи». Видимо — по контуру в виде креста. Или по голосу. Скорее всего — по голосу. Ибо противиться ему было невозможно.

— Опомнитесь! Остепенитесь! Отсюда мне видно ВСЕ! И смотреть на это противно!

Заключенные политической спецзоны атеистично потупили глаза и еще плотнее сгруппировались, пытаясь спрятаться друг за друга от всевидящего ока.

— Вы, как черви в грязи, пожираете друг друга. Без тепла и света гниют ваши души! И тела смердят нечистыми желаниями!..

Тьма пересылки колыхнулась, растекаясь зыбким туманом грехопадения. Бывалых политзеков и прожженных фарцовщиков словно засосало в кошмарное болото нереального. Там было незнакомо и страшно. А голос все падал сверху, с загаженного потолка, будто подпитывая себя сам. И чем гуще становился поток мистического поноса, тем плотнее в нем вязли заблудшие души диссидентов и врагов социализма.

— Страшна будет плата за мерзость вашу! Абы не поганили своим дыханием атмосферу рты, жрущие помои и извергающие скверну!..

Аудитория дрогнула и поплыла в пучину ада. Последние очаги разума потонули в изобличительной мути. Руки нависшего над нарами силуэта вдруг взметнулись вверх. Словно и не были разведены по перекладинам невидимого креста.

Хрипловатый бас превратился в Глас и придавил трепещущие несознательные массы:

— Покайтесь, грешники!!! Спасите хоть что-нибудь! На колени!!!

Тридцать пар коленных чашек с хрустом обрушились на бетонный пол.

— Кто вы? Зачем живете? Чтобы болтать и гадить? Чтобы пожирать слабых, лежащих на нижних нарах? Кланяйтесь и кайтесь!!!

Тридцать лбов, не рассчитав в темноте, ухнули об бетон так, что вода в кране закапала быстрее.

— Повторяйте за мной, убогие! — Голос становился все громче, вода колокольным звоном усугубляла эффект. — Я никогда в этой жизни не отниму у слабого хлеб его!!! Потому что это гадко…

— Не буду экспроприатором… — с явной неохотой промычали внизу не в меру образованные политзеки, не в силах противиться воле неизвестно откуда взявшегося Главного Диссидента.

— Я не буду унижать слабого!!! Потому что это мерзко…

Ярые противники социалистического строя покорно ткнулись лбами в пол:

— Откажусь от диктатуры…

— Я буду честно делить передачи, чтобы всем доставалось поровну!!! Потому что это хорошо… — Глас достиг высшей точки проникновенности. Казалось, слова летят с самого неба, пытаясь достучаться до заблудшей души каждого.

— Введу уравниловку… — послушно затянули заключенные спецзоны, и в это время снаружи послышались шаги.

Топот нескольких пар сапог грубо прервал покаяние. Брякнули засовы, лязгнули замки, заскрипели дверные петли, и в бараке зажегся свет…

Карл Ильич Теплов сидел на верхних нарах, скрестив ноги по-турецки. Руками он держался за спинки. Нары принадлежали человеку, которого на зоне почему-то называли Поршень. Причем называли преимущественно шепотом, стараясь спрятать глаза, чтобы случайно не встретиться с ним взглядом. И не повернуться к нему спиной. Потому что весь последний год он держал политзону в неустанном страхе и напряжении…

Неизвестно, каким путем Поршень, он же Андрей Адольфович Худяков, попал в рассадник гнилой интеллигенции. Потому как был гражданин Худяков настоящим стопроцентным уголовником. Наглым, нахрапистым и абсолютно беспринципным. А еще Поршень умел ругаться и бить людей по лицу, что закономерно сделало его грозой политической зоны. Ко всему прочему, Андрей Адольфович был далеко не идиотом. В друзьях у него ходил валютный спекулянт Петров. Рыжий, ушастый и умный, как всякий коренной иудей, Иван Израилевич исполнял при Поршне обязанности бухгалтера. Вдвоем они жестко правили местным контингентом. Ибо сочетание кулака и кошелька на деле куда жизнеспособнее, чем кнут и пряник.

Сам Поршень в момент нежданного визита вертухаев стоял на коленях рядом с Петровым. В порыве немыслимой оторопи они собирались пообещать гражданину Теплову раздать свой собственный «подогрев» каким-то левым чмошникам. Когда глаза обитателей барака привыкли к свету, Поршень очнулся. Он несколько раз потряс своей почти квадратной головой и потер красное лицо такими же красными ладонями. Со лба посыпалась бетонная крошка. Соображал Поршень не быстро.

— Это чё? — требовательно спросил он, встав с колен, и посмотрел по сторонам.

Иван Израилевич оценил ситуацию и услужливо подсказал:

— Это таки форменное издевательство!

— Ты чё, подонок? — снова попытался сформулировать назревший вопрос Поршень. — Ты, что ли?..

Гражданин Петров быстро поддакнул:

— Мы этой наглости таки не потерпим!

В воздухе запахло плохо. В прямом и переносном смысле. Но в это время в дверях наконец очнулись охранники. Они придирчиво осмотрели замерших на полу зеков. Разбитые физиономии, лужи кровищи на бетоне и изодранные в драке робы навевали подозрения. Здесь явно не все было в порядке. Старший караула заглянул под ближние нары. Слава КПСС, трупов там не обнаружилось. Тогда он поднял взгляд.

Над суетой по-прежнему парил Карл Ильич Теплов. В целехонькой чистой робе из английской шерсти. Без единого синяка на лице. Зато с абсолютно невинной улыбкой на губах.

Виновника массового избиения матерый вертухай вычислил сразу. Без помощи логики, на голой интуиции. Он мгновенно понял, от кого тридцать покалеченных политзаключенных уползают по грязному полу в слезах и соплях. Ему стало страшно. Происходящее давило на психику абсурдом беспредела. Он вскинул автомат и сдавленным голосом прохрипел:

— Гражданин Теплов!!! Мы понимаем, что вам скучно! Но и вы нас поймите. Вы к нам по этапу всего на один день… А нам после вас кровь замывать! Будьте добры, пройдите в канцелярию! Хорошо хоть все живы…

Карл Ильич с хрустом разогнул ноги и начал спускаться под прицелом четырех автоматов. К этому моменту мыслительный процесс в голове Поршня дошел до логического тупика. Непонятки замутили возмущенный разум Андрея Адольфовича. Гроза политической спецзоны злобно ощерился и прорычал:

— В натуре — подонок! Я те ща покажу — диктатуру с уравниловкой!..

— За все надо платить! — пояснил его закадычный бухгалтер.

Но спина Теплова уже маячила за порогом камеры. И все же ответ на агрессивный выпад пришел. По коридору Индигирской пересылки разнеслось:

— Штоха!..

Лязгнули засовы, и все стихло. Только вода продолжала биться о дно раковины, нудным метрономом отсчитывая длинные тюремные секунды. Народ потихоньку вставал с колен и расползался по нарам. Поршня и Петрова обходили стороной, стараясь не коснуться. Вокруг них образовывался вакуум, как будто в камере появились прокаженные. Худяков с Иваном Израилевичем стояли неподалеку от двери и недоуменно оглядывались. В конце концов движение закончилось. Сокамерники забились в темные углы и затаились.

— Какая-то таки лажа, — догадался валютный спекулянт Петров.

Поршень обнаружил себя оторванным от коллектива и жалобно промычал:

— Не понял?..

В менее интеллигентной компании им бы тонко намекнули на некоторое изменение их социального статуса. Но в бараке народ подобрался вежливый и тактичный. Только пожилой космополит, засидевшийся на Колыме с хрущевских времен, злорадно прошипел из темноты:

— Засохни, жмурик![2] Ты ж на самого Теплого гавкнул! Он вчера ночью по этапу пришел…

Поршень, по инерции еще считавший себя крутым парнем, успел открыть рот:

— Не въехал, какой Теплый?

Однако Иван Израилевич уже понял всю глубину катастрофы. Он тихо ойкнул и обморочно прошептал:

— Похоже-таки тот самый… Можем начинать бздеть!

Трудный процесс осмысления у Андрея Адольфовича шел недолго. Жуткая кликуха связалась с обликом не в меру говорливого мужика… Знание — страшная сила. Очень страшная. Оно вошло в квадратную башку Поршня, заставляя его челюсть отпасть с безвольным хрустом. Глаза у грозы политической зоны закатились куда-то под брови, сознание померкло. Рядом с ним рухнул валютный спекулянт Петров. От Белого моря до последнего ряда «колючки» в Туруханской зоне не было страшнее беспредельшика, чем серийный душегуб по кличке Теплый. Это знали все. Встать на его пути значило обречь себя на неминуемый «амбец». И не от банальной заточки или раскаленного штыря в задний проход… Нет! Теплый славился нестандартным до полного кошмара подходом к людям…

— Молись, чтобы ОН не вернулся! — шепнул опавшему телу пожилой космополит.

— Может, повезет, — с большим сомнением поддержал его кто-то…

Бывший художник-оформитель Карл Ильич Теплов мотал очередной срок. Он давно уже не был на воле. И не стремился. На Дальнем Северо-Востоке была неплохая экология и хорошие люди. Поэтому Карл Ильич как-то не рвался в мир никому не нужной свободы. Не для того он становился символом беспредела и воплощением ужаса, чтобы все бросить и снова превратиться в среднестатистического «ботаника». Тот самый шанс, который предоставила ему судьба, Карл Ильич использовал на полную катушку. Его блестящая карьера, начавшаяся в следственном изоляторе КГБ на Литейном проспекте, удалась. Он стал легендой криминального мира — великим и всемогущим авторитетом по кличке Теплый.

Он прошел все политические зоны страны. Вместе с ним путешествовали наколки, нарисованные фломастерами, и блатной жаргон, слепленный в порыве гениального прозрения из первых подвернувшихся букв алфавита. В стране слепых и одноглазый — король. В спецзонах содержались махровые диссиденты и прочие отбросы диктатуры пролетариата. То есть — сплошная интеллигенция. Настоящих зеков там боялись больше эмпириокритицизма[3]. А уж Теплого — просто боготворили до обморока, выворачиваясь перед ним наизнанку.

Способности Карла Ильича попали на благодатную почву. С его талантом к наведению мути он быстро посеял беспредельный ужас в пламенные сердца очкариков. Их воображение, обостренное в неволе, довершило рождение жуткого убийцы по кличке Теплый. Достаточно было пары вечеров, забрызганных словесным поносом высочайшего качества, — и по баракам поползли легенды и мифы. Каждое слово и каждый поступок Теплого молва тут же наполняла зловещим смыслом, после его туманных монологов количество якобы загубленных жизней в сознании слушателей стремительно росло. А слухи добивали впечатлительных интеллигентов эффективнее серийного маньяка. За двадцать с лишним лет они проникли в каждую щель на Колыме, превратившись в эпос. На Колыме Теплого боялись все. От зачуханных любителей радиопередач «Американского голоса» до ненадолго присевших воротил теневого бизнеса. Поэтому он жил в достатке и роскоши, пользуясь почетом и «полной уважухой»…

Теплый вернулся в барак на рассвете. Политзаключенные затаились, прикидываясь спящими. Но ужас на тихих мягких лапах бродил между нарами, заставляя сердца диссидентов панически трепетать. Теплый неторопливо двинулся к самым дальним от входа нарам. Там было самое почетное место. Значит, и его нехитрое имущество, аккуратно сложенное в четыре вещмешка, должно было лежать именно там. Дойти он не успел. В предрассветном сумраке его ждали Поршень и Петров. Размытые силуэты прежних вожаков спецзоны возникли на пути Теплого внезапно. Он остановился и устало вздохнул. Такое повторялось каждый раз. На каждой зоне. Карл Ильич привык и давно перестал удивляться.

— Ну?! — негромко спросил он.

Ужас перестал бродить по закоулкам, сгустился в одной точке и начал материализовываться. Поршень и Петров жалобно заскулили:

— Ошибочка вышла, однозначно…

— Мы таки понимаем — за все надо платить…

Теплый сверху вниз посмотрел на фигуры, заранее присевшие у параши. Он задумчиво приоткрыл рот. Все звуки в бараке оборвались, будто замерзнув на лету. Раскаяние наглецов, похоже, было искренним. Карл Ильич сжалился и снисходительно произнес:

— Ладно. Прощаю. Только… — Он холодно взглянул в самую душу Поршня. — Еще раз кого подонком назовешь — штоха тебе!

В спертом воздухе пронесся стон облегчения. Узники совести, замершие на нарах, успокоенно обмякли. Поршень благодарно сморщил красную физиономию и хрюкнул:

— Спасибо! Никогда!

Иван Израилевич Петров тут же поддакнул:

— Чтоб мы так жили!

Теплый обогнул сидящую на корточках пару, забрал свои вещи и неторопливо вернулся к выходу. На пороге легендарный убийца и душегуб обернулся и тихо сказал, обращаясь к Поршню:

— Переводят меня. Будешь здесь главным партанить. Смотри не тумань!

— Однозначно! Спасибо! — еще раз повторил Андрей Адольфович, радостно мотая квадратной головой.

— Будешь должен, — на прощание прошептал Теплый. — И помни про «подонка». Ты это слово забудь! Глядящий за тобой будет. Ты его не ищи — не увидишь. Помни…

Он шагнул наружу и слился с рассветом. Его ждали бескрайние колымские просторы и новые зоны. 

Глава 4 К нам едет прокурор!

Леденящее кровь сообщение пришло поздно ночью. Город в неведении мирно спал. Спутники как бы невзначай сбились с орбит, и сотовая связь тут же затаилась где-то «вне зоны обслуживания». А по безотказным проводам телефонных линий страшная весть пронеслась, как смертоносная комета Галлея. Новость пробежала по Всемирной информационной паутине, как жадный паук-каннибал. Пугливо вздрогнули мониторы компьютеров, выводя на экран безжалостные слова:

«УФОЛОГИ ЕДУТ НА КОНГРЕСС».

Рано или поздно это должно было случиться. Конгресс уфологов был неизбежен, как крах коммунизма или, к примеру, Армагеддон. Его ждали. К нему готовились. Его боялись…

Тревожный сон простой министерской квартиры прервал ночной звонок.

— Добрый день, — отрывисто произнес до боли знакомый голос.

В три часа ночи подобное приветствие прозвучало довольно странно.

— Вы правы, — не разобравшись спросонок, автоматически ответил министр. Он посмотрел на часы, затем в окно, ничего не понял и уклончиво добавил: — Здравствуйте.

— Вы уже в курсе? — Голос в трубке был, как всегда, бодр и деловит.

— Да, — с ходу соврал министр.

Он с трудом дотянулся до прикроватной тумбочки и брякнул ладонью по клавиатуре компьютера. Вместо привычных котировок акций на Нью-Йоркской бирже во весь экран зелеными буквами пульсировала надпись: «УФОЛОГИ ЕДУТ НА КОНГРЕСС». Трубка в руках министра дрогнула. Неприятно засосало под ложечкой.

— Прочитали? — поинтересовался голос из центра Москвы.

— Да, — обреченно ответил министр и обвел глазами комнату в поисках скрытых камер.

— Ну и как?

— Дело плохо. — Министр пожал плечами и снова замолчал.

— Хуже, чем вы думаете. — Голос Кремля стал чуть громче, а напряжение медленно полезло из трубки прямо в министерское ухо. Печатая каждую букву, словно опытная секретарша из приемной ФСБ, главный голос страны четко произнес: — На конгрессе будет Холодов!

— Ой! — тихонько взвизгнул министр.

К этому моменту он уже почти встал с постели, но теперь снова сел и принялся по часовой стрелке тереть грудь ладонью.

— Вот именно, — ответили ему.

— Но он же прокурор! Что ему там делать? Я же не хожу в оперетту!!! — Министр окончательно проснулся и пришел в себя.

— Зря, — коротко резюмировали на другом конце провода. — Но сейчас не об этом. Две недели назад Холодов арестовал состав с какими-то камнями. Что излучает эта куча щебня, наши эксперты до сих пор понять не могут. По документам, в вагоне… хм… метеориты. Прокурор считает, что это неправда. А вот это уже, как вы догадываетесь, — очень большая проблема! Наши аналитики уверены, что разоблачать обман он пойдет прямо на конгресс, и, как обычно, глядя этим фанатикам прямо в глаза… Одним словом, ситуация чрезвычайная!

— Почему мы? — жалобно спросил в трубку министр, разглядывая старомодную крышку телефона правительственной связи, украшенную вместо кнопок с цифрами огромным золотым гербом.

— А кто? — коротко спросили на другом конце провода.

— Ну я не знаю… Ученые, что ли… ФСБ, на худой конец.

— Может, министра образования подключить? — На другом конце провода послышалось раздражение. — Повторяю, ситуация чрезвычайная! Вы — министр. Еще вопросы есть?

— Нет.

— А у меня есть. — Собеседник опять говорил спокойно и по-деловому.

— Слушаю вас.

— Так вы все-таки министр?

— Да, — как-то неуверенно ответил министр.

— Тогда всего доброго, — донеслось из Кремля, и в трубке воцарилась тревожная тишина.

* * *

Гражданин проснулся рано. Ровно в шесть утра его темно-серые, почти стальные глаза открылись и энергично пробежали по потолку в поисках мокрых пятен от протечек. Железобетонная плита над головой сохраняла девственную белизну.

— Жаль… — с кровожадной тоской произнесли твердые тонкие губы.

Соседи сверху ему не нравились, но предъявить им было нечего. Эти люди вели себя крайне подозрительно. Ровно в двадцать два по Москве они выключали телевизор. Тут же умолкал их ребенок, причем так резко, будто его убили. В восемь утра жильцы покидали квартиру, а в восемнадцать тридцать появлялись снова. Гости к ним не ходили и пьяных драк не устраивали. Они не давали повода для борьбы и классовой ненависти. Это угнетало.

Холодный душ несколько успокоил душу. На кухню Гражданин вышел в своем обычном настроении. Злой и беспощадно справедливый. Твердой походкой он приблизился к холодильнику и рванул на себя ручку, будто пытался застать там кого-то врасплох. Не получилось. На холодных полках в безупречном порядке стояли пакеты с молоком. Коричневого цвета яйца все так же содержали в себе замерзших недозрелых птенцов, а кусок жирной ветчины намертво прилип к упаковочной бумаге.

— Отнято у животных насильственным путем, — задумчиво произнес Гражданин, остановил взгляд на ветчине и добавил: — А в некоторых случаях совершено убийство…

Он достал из холодильника яйца и придирчиво сравнил маркировку на скорлупе с цифрами на упаковке. Результат проведенного дознания был занесен в блокнот, на мягкой черной коже которого многозначительно блестело золотое тиснение: «На вечную память».

Стандартный завтрак был съеден в рекордно короткие сроки. По-военному стуча вилкой о тарелку, Гражданин мужественно преодолел приступ угрызения совести и употребил в пищу четыре жареных яйца с куском свинины. Чашка чая растительного происхождения нейтрализовала возникшую напряженность.

Еще несколько минут Гражданин полоскал рот, затем рассматривал в зеркале свои ровные крепкие зубы. Расческа ему была не нужна. Короткая стрижка больше напоминала стальную каску, тонко намекая, что ее обладатель постоянно находится в состоянии войны. Рано появившаяся седина придавала его светлым волосам металлический оттенок. Он надел синий прокурорский китель и удовлетворенно кивнул своему отражению в зеркале. Форма идеально соответствовала воинственному содержанию.

Гражданин подошел к окну. Внезапно его плечи вздрогнули. Спина напряглась. Голова несколько раз повернулась, шейные позвонки с хрустом встали на место… Врагов было четверо!

Темно-серые глаза замерли, прицеливаясь. Посреди детской площадки, ни о чем не подозревая, стояли трое мужчин и женщина. Мужчины жадно пили пиво. Крупная женщина манерно курила, перепачкав губной помадой фильтр сигареты, зубы, пальцы и даже ладони. А вокруг с истошным лаем остервенело носились собаки. Иногда животные замирали, и тогда из них падало и лилось на землю нечто нестерпимо вонючее. Собаки были крупные. Вони было много.

Гражданин у окна улыбнулся и тихо произнес:

— Собаки…

Утро, казалось, так бездарно загубленное тихими соседями, понемногу обретало смысл. На строгом, будто выжженном полярным солнцем лице Гражданина проступила катастрофическая одухотворенность. Четко печатая шаг, мужчина подошел к телефону, поднял трубку и энергично нажал несколько кнопок.

— Говорит прокурор города Павел Холодов! — торжественно прозвучало в трехметровом коридоре. — Мне нужен ОМОН. В моем дворе обосновалась устойчивая преступная группа! Двор оцепить. До моего появления ничего не предпринимать.

Павел Карлович положил трубку, провел рукой по коротким жестким волосам и холодно произнес: «Эти люди не любят Родину!»…

Через десять минут трое мужчин и женщина лежали на земле рядом со своими питомцами. Ротвейлер, бультерьер, доберман и ризеншнауцер под тяжелыми взглядами людей в масках тихо скулили, как последние пуделя. Их хозяева, перепачканные продуктами собачьей жизнедеятельности, замерли, тесно прижавшись друг к другу. Пиво не было допито, сигареты не были докурены. Утро не задалось.

Бронированные автобусы с синими мигалками на крышах перегородили арки, ведущие со двора. Люди в черном, с автоматами наперевес, в хорошем темпе обыскивали подъезды и подвалы, вытаскивая на улицу заспанных бомжей. Крысы и кошки рванули врассыпную. На двор наехал ПОРЯДОК.

Павел Карлович Холодов вышел из подъезда, громко хлопнув дверью. Улица замерла. В полной тишине были слышны только твердые шаги прокурора и урчание в желудке какой-то собаки. Гулко отраженная от стен прокурорская поступь заставила биться в унисон сердца и людей, и животных. Жильцы домов принялись в спешном порядке зашторивать окна. Собаки снова завыли. В одном из автобусов командир группы ОМОНа натянул маску на лицо, до самого подбородка, и вплотную придвинулся к водителю, с хрустом сжимая в руке рацию. Шофер тоже натянул маску и пригнулся.

— Это он! — в полной тишине прошептала с земли женщина.

Шепот ураганом долетел до самых верхних этажей.

— Кто? — выдохнул перегаром лежащий рядом с ней мужичок из собаководов.

— Ну, тот! Я же рассказывала… третий день пристает. Все про намордник канючит. Мой Баксик его понюхал — потом всю ночь выл!

— А чё ж ты, дура, его не надела-то на своего урода, если тебя человек просил?

— Я — дура?! Ах ты, алкаш поганый! Это твоя лохматая тварь месяц назад ребенка укусила!

Содержательный разговор о жизни животных был прерван на самом интересном месте. Перед глазами собеседников появилась пара начищенных до зеркального блеска ботинок. Отражение в них спорщикам не понравилось, и они притихли.

— Встать! Суд пришел! — пронеслось у них над головами.

Собаки осторожно отреагировали на команду и привстали, на всякий случай поджимая хвосты. Их хозяева тоже поднялись, продолжая с интересом рассматривать землю под ногами, будто что-то потеряли. Теперь в поле их зрения кроме ботинок попадали и синие форменные брюки.

— Перед законом все равны! — холодно произнес Холодов. — Вот, к примеру, вы, женщина! — Павел Карлович стоял, расставив ноги на ширину плеч. Он одними глазами указал, к кому обращается, будто ткнул копьем. — Судя по лицу, вы — хозяйка этого мерзкого бультерьера. Почему вы решили наплевать на закон и порядок? Ведь я уверен, когда-то, лет сорок назад, вы были хорошей девочкой. Пусть толстой и некрасивой. Но хорошей! Я уже не говорю об утраченной совести и чести! В лучшем смысле этого слова, разумеется! — Его глаза сощурились. Павел Карлович на секунду умолк, будто наткнулся на что-то острое в своих воспоминаниях, и добавил: — Хотя тогда люди еще любили Родину!.. Что происходит, я вас спрашиваю? Кругом ложь, обман и собачье дерьмо! Ваша собака кусается? — Внезапный вопрос застал хозяйку бультерьера врасплох.

— Нет, — по привычке солгала та и впервые в жизни почему-то покраснела.

— Опять вранье, — устало отмахнулся Холодов, и у всех по телу пробежали зябкие мурашки, будто рукой махнул Дед Мороз. — Буду с вами честен, можете мне поверить…

С этими словами он достал из кармана черный кожаный блокнот с золотым тиснением и, пролистав несколько страниц, продолжил:

— На досуге я внимательно изучил документацию по интересующему НАС вопросу. В руководстве по собаководству, утвержденному шестого июля прошлого года, четко говорится, что эти тупые и злобные существа НЕ МОГУТ не кусаться! Они для этого сделаны! Проще говоря, вы, сознательно, два раза в день выпускаете на свободу вооруженного преступника, причем абсолютно не знакомого с правилами личной гигиены. Сея вокруг себя панику и страх, это животное окончательно загадило детскую площадку, а вы, с умилением улыбаясь искусственными зубами, наслаждаетесь качеством и размерами его омерзительных экскрементов!

Мучительный свет правды озарил двор. Павел Карлович сосредоточенно перелистнул страницу в блокноте.

— Идем дальше. Ваш подержанный «Мерседес», который вы гордо выдаете за новый, вот уже два года находится в розыске по угону в городе Ханты-Мансийске. Яйца в вашем магазине продают просроченные. Ремонт в квартире вы сделали без согласования с властями, а ваш брак с семидесятитрехлетним владельцем жилья, без сомнения, можно квалифицировать как фиктивный… Такие вот дела, на первый взгляд. — Он с громким хлопком закрыл блокнот и обвел глазами двор. — Подведем итоги: жилья нет, машины нет. Муж, и тот не настоящий! Магазин закрывается на ревизию. А вы на всех плюете и пугаете бультерьером честных граждан! Это в таком-то, прямо скажем, незавидном положении. Или вам кажется, что у вас все в порядке? Что вы все еще хозяйка жизни? Бизнес-вумен? А?!

Женщина дважды хлопнула глазами и попыталась закрыть рот, но у нее не получилось.

— Вот и выходит — кругом ложь, обман и собачье дерьмо!

Тяжелый взгляд прокурора заставил мужчин поежиться.

Женщина принялась негромко подвывать. Собаки опять залегли… Сияние непривычно карающей справедливости накрыло двор.

— Что притихли, граждане? — Холодов улыбнулся, отчего гражданам сразу захотелось умереть. — Почему молчим? Алкогольный гепатит не дает покоя? Печень надавила на мозг? Или вы принюхиваетесь к запаху ваших нестираных штанов? Кто еще хочет послушать историю своей болезни?

Ответа не последовало. Даже люди в масках несколько попятились, опустив глаза. Голая правда оказалась страшнее любого одетого преступника. В отдельно взятом дворе всемирно известного мегаполиса полыхающая честность сжигала души людей. Как газовая атака садовода-любителя, уничтожающего насекомых на приусадебном участке.

— Теперь приговор, — прозвучало в полной тишине.

Очищенная от скверны атмосфера вздрогнула.

— Ах! — послышалось где-то на пятом этаже.

Любопытная старушка, подслушивающая у форточки, рухнула с табуретки, не выдержав напряжения. Холодов поднял вверх глаза. Туда же двинулись стволы автоматов.

— В соответствии с Законом Российской Федерации вы будете наказаны в административном порядке путем наложения штрафа в размере двух минимальных размеров оплаты труда!

Прокурор развернулся на каблуках сверкающих ботинок и двинулся к служебной «Волге». На полпути он вдруг остановился и оглянулся на «подсудимых»:

— Дайте мне честное слово, что это больше не повторится.

— Даем, даем, — с готовностью закивали головами люди и собаки.

— Все свободны, — тихо сказал Холодов.

Люди с автоматами не спеша стали рассаживаться по машинам.

— Что это было? — спросил водитель омоновского автобуса у командира группы, на всякий случай не снимая с головы маску.

— Холодов! — негромко ответил тот. — Прокурор города. Будущий Генеральный… Если назначат.

— А-а-а… — понимающе донеслось из-под черной материи. — Не назначат! Если, конечно, чуда какого-нибудь не произойдет. Я в кадрах слыхал — ТАКОГО никогда Генеральным не утвердят!

Коробка передач хрустнула, приводя в движение допотопную технику. Автобус тронулся, покидая странное место, где все еще неуемно клубилась правда. Глупо улыбаясь, не веря собственному счастью, собаководы по-детски взялись за руки и потопали за участковым в сторону ближайшего отделения милиции. Собаки поплелись следом, инстинктивно огибая детскую площадку по большой дуге. Занавески на окнах понемногу начали раскрываться. ПОРЯДОК съехал со двора. 

Глава 5 Тунгусский метеоризм

Большой бизнес накрыл пространство разрушенной Империи. Так получилось. Даже на зоне имени демократа Чернышевского от наступающего капитализма было не спрятаться. Не получалось. Очередной сходняк проходил по новым правилам. Так, как теперь следовало проводить рабочие совещания в солидной корпорации. Представители криминального сообщества, в недалеком прошлом — обычные домушники, кидалы и прочие воришки, сидели за одним длинным столом. А чё? Весь мир капитала, в натуре, заседал таким макаром. И не хрен придумывать велосипед!

Стол сколотили из перевернутых нар. Стулья сперли у «кума» из приемной. Вместо непременных блокнотов и ручек народу выдали чистые тетради в клетку и перья… в смысле ножи. Если какому-нибудь идиоту приспичило бы для выпендрежа что-нибудь записать, он совершенно свободно мог сделать это кровью. Соблюдая стиль, присутствующие сидели в официально застегнутых на все пуговицы ватниках. Важные денежные вопросы и решать нужно было правильно. Соблюдая общепринятые понты.

Председательствовал лично господин Моченый. Он сидел во главе стола и авторитетно дремал. Моченый был немолод. Но ни отсутствие ноги, ни протезы вместо правого глаза и тридцати зубов не делали его похожим на развалину. В свои шестьдесят с большим прицепом авторитет был все еще силен и по-звериному страшен. Кресло председателя старый уголовник занимал давно и прочно.

Моченый «смотрел» за Колымой. В отличие от представителя Президента на очень северном востоке он не присматривал кое-как за воровством. Моченый сам был вором. Причем авторитетным. Поэтому и смотрел он за ворами. То есть за соблюдением «понятий» на зонах и в лагерях Заполярья. Тяжкое бремя власти пахан тащил в одно рыло. То есть единолично принимал решения и отвечал за них собственным «очком» перед обществом, пусть и криминальным. Этот порядок на Колыме был незыблем. Никакие перемены в стране его поколебать не могли. А тех, кого такая демократия не устраивала, селили поближе к параше.

Право голоса в присутствии пахана имел разве что верный шестерка. Собственно, на совещании только он и говорил не замолкая. Типа вел совещание от имени пахана. Невысокого плешивого и благообразного старичка по праву звали Гнида. И он с гордостью носил почетную кликуху. Как и положено шестерке, Гнида с удовольствием косил под главного.

— Ша, корефаны, намыливаемся на базар![4] — по-отечески объявил он.

Сходняк перестал гудеть. Коротко остриженные головы дружно повернулись в одну сторону. В сторону Моченого. Пахан кивнул и приоткрыл здоровый глаз, разрешая начать совещание. Гнида вышел на середину барака и медленно двинулся по кругу, многозначительно продолжая монолог в новом стиле:

— Сегодня мы отабунились по-рыхлому обкашлять лажу. Барыги из Питера упороли косяк [5].

Взгляды участников сошлись на двух, явно не местных, потцах. Гости из Северной столицы заерзали на холодных табуретах. Сходняк к ним относился настороженно. Как к троюродным братьям. В смысле — вроде родственники, но хрен его знает… Они представляли Ассоциацию Паранормальной Астрофизиологии. Что это за мафия, на зоне представляли слабо. Но бабки в общак Ассоциация подгоняла вполне реальные. За что и получала по наработанным каналам первосортный товар.

Посланцы из далекого Питера примчались в Заполярье ради встречи с партнерами. Они были невнятны и озабочены до истерики.

— Возникли некоторые как бы сложности! — несколько туманно заявил один. — Там как бы Холодов…

— Возможно, нам понадобится помощь! — поддержал второй, робко озираясь. — Холодов, похоже, получил информацию…

Сидящий напротив них древний форточник Ваня-Шнифт нервно затрясся, сквозь маразм ощущая непорядок. Браток Сева, из нового поколения бандитов, напряг накачанные бицепсы, усиленно стараясь сообразить, о чем речь. Барыг он не любил. А деньги любил. Почему два эти явления в природе по отдельности не встречались, браток никогда не «догонял». Но искренне надеялся, что сейчас кого-нибудь понадобится отрихтовать. Катала и сутенер Шашлык подкрутил ус, прикидывая, нет ли в этой «запутке» национальной подоплеки. Короче, никто ничего не понял. Гнида обошел вокруг стола и вежливо попросил:

— Конкретно базарьте.

Однако посланцы Паранормальной Ассоциации только пожали плечами, продолжая мямлить:

— Если пойдет таким образом, то дел как бы больше не будет…

— В нашем бизнесе появились, похоже, некоторые препятствия со стороны правоохранительных органов…

Ваня-Шнифт перегнулся через стол и прошипел:

— Не кипешись, корень. Петюкай, кто лапти плетет?[6]

Простая фраза поставила гостей в тупик. Но Гнида не стал дожидаться преодоления смыслового барьера, доходчиво сформулировав суть вопроса:

— Ну так чё?!

Первый гость вздрогнул. Второй вцепился в стол обеими руками, собираясь с духом. Им оставалось только верить, бояться и просить. Сходняк напрягся, чувствуя, что с предисловием покончено.

— А чё — чё?! — внезапно завопил один из барыг с трагическим надрывом. — Холодов вагон с товаром опечатал!!! Состав оцеплен, кругом менты с собаками. Над станцией — вертолет с кинокамерой! Все выезды из города перекрыты, пять следователей носом землю роют!!! Капец нашим метеоритам!!!

Сходняк дружно ахнул, словно превратившись в одну осипшую на вечной мерзлоте глотку. Метеориты были кровной темой, почти святыней. Без нее в новой жизни зекам ничего не светило. Посреди рыночной вакханалии, когда торговали все и всем, им оказалось нечего продать. И если бы не гениальная идея Гниды — «сливать» обломки Тунгусского метеорита на экспорт, — сидеть бы уголовникам на голой пайке. К счастью, на одной из зон Тунгусского плато нашлась заброшенная шахта. Булыжники оттуда активно излучали чего-то такое научное. Поэтому барыги из Питера их удачно втюхивали по всему миру за долю малую. Бабки на «подогрев» братвы шли исправно. Большой бизнес шел как по маслу. До сегодняшнего дня. Пока в дело не влез какой-то Холодов.

Гнида пришел в себя первым. Он ласково погладил торчащую из кармана заточку и тихо спросил:

— И хтой-то это такой — энтот Холодов?

Первый посланец молча открыл портфель и достал кожаную папку. Щелкнул кодовый замок, на стол перед авторитетами легла стопка бумаг. В основном — газетные вырезки.

С черно-белых фотографий смотрело лицо с мерзким выражением непримиримости в глазах. Зеки инстинктивно попытались отстраниться. От таких «вывесок» на зоне старались держаться подальше.

— Вот это — Холодов! — невольно понизив голос, пояснил один из представителей Ассоциации.

Гнида настороженно ковырнул бумажную кипу заточкой, вопросительно оскалив зубы:

— И чё? Я его знаю?

Второй барыга суетливо ткнул пальцем в газетный заголовок:

— Его все знают. Прокурор он!

Негромкий вскрик всколыхнул покой утепленного барака. Ваня-Шнифт перестал трястись и навалился чахоточной грудью на стол. Вместе с сухим угрожающим кашлем из него вылез вопрос:

— Ну — дракон!.. А где заморочка? [7]

Шашлык ощетинился усами и поддакнул:

— Э, брат, ти скажи, да-а?..

Сева демонстративно хрустнул пальцами, готовясь к общепринятому продолжению гнилых базаров. В смысле — к рихтовке оппонентов.

Гости недоуменно переглянулись. По их мнению, Холодова положено было знать и бояться даже за полярным кругом. Но зона имени демократа Чернышевского пребывала в счастливом неведении. Им не хотелось расстраивать этих на редкость милых людей, сидящих вокруг стола. Однако бизнес требовал жестких решений. Первый посланец открыл рот, демонстрируя белые зубы, и объяснил:

— Это САМ Холодов!!! — Его палец ткнулся в фотографию. — Он же не просто прокурор. Читайте! Его Президент через месяц-другой Генеральным сделает! Тогда — все! Тогда к нему вообще не подберешься…

Гнида почуял безысходность. Читать без очков он не мог. А проблемы с будущим Генеральным «драконом» ему были ни к чему. Он перестал бродить на буржуйский манер за спинами нервничающей кодлы и задал главный вопрос, определяющий экономическую политику в стране:

— Бабки предлагали?

Но на этот раз вышел облом. Барыги дружно развели руками:

— Да вы что?!! Говорят, он собственного отца посадил! И фамилию поменял! Когда еще в первом классе учился!!!

Сходняк загудел. О таком беспределе на зоне еще не слышали. В бараке стало холодно. Холоднее, чем на улице. До абсолютного нуля по какому-то сволочному Фаренгейту. Ошарашенный Гнида пробормотал:

— На хрена ему наши камешки? Что ему, ловить некого?!

На что гости затараторили, перебивая друг друга:

— Так это у него хобби такое. Чтобы все по-честному, блин! Этот отморозок даже в свободное время кого-нибудь обвиняет…

— Да он на последнем Конгрессе уфологов всех разоблачил… оптом! Атлантиду вообще потопил вместе с йети! Если Холодова не остановить — конец бизнесу…

— Ни один идиот после его выступлений наши тунгусские обломки не купит!..

Решающие слова прозвучали. Это был приговор прокурору. Несколько десятков ртов с гниловатыми зубами распахнулись в едином порыве, вынося вердикт:

— Во сука!!!

Последовавшие за этим судьбоносным определением три часа восемнадцать минут были посвящены отработке методов воздействия. Лучшие умы зоны бились в творческих спазмах преступной изобретательности. В конце концов осталось три наиболее жизнеспособные версии. Первая — шантаж ловко подложенной бабой. Желательно в сауне. На прокурорской карьере такие вещи обычно сказывались отрицательно. Вторая — подстава на подброшенных домой через форточку наркотиках. И третья — запугивание методом нанесения телесных повреждений. Вплоть до полной рихтовки объекта.

Довольные собой авторы программных предложений радостно елозили пальцами по портретам несчастного Холодова, предвкушая крах его коварных замыслов. Шашлык, Сева и Шнифт не сомневались в успехе. Возбужденные собственным хитроумием, они громко сопели и щерились загадочными улыбками. Остальные участники кворума солидно поддакивали. Гнида сделал еще один круг по бараку, обдумывая решение. После мозгового штурма в западном стиле он шкурой ощущал преимущество коллективного разума. Оставалось только подвести черту в блестящем творческом сотрудничестве. Шестерка оттопырил нижнюю губу для придания важности моменту и констатировал:

— Мы будем его…

— Валить!!! — Рык Моченого, безучастно дремавшего в процессе всего обсуждения, пал на сходняк подобно обрушившейся крыше барака.

Гнида осекся на середине фразы. Авторы предложенных ранее версий резко перестали радоваться. Гости из Питера ахнули и попытались синхронно рухнуть в обморок. На грани потери сознания они издали полустон-полувой:

— Холодова?!!

— Прокурора?!!

— Можем и вас! — вполголоса прогундосил мгновенно перестроившийся в такт пахану Гнида.

Обморок сразу был отложен до весны. Первый барыга вжал голову в плечи и нерешительно спросил:

— А киллер?..

Второй так же пугливо прошептал:

— У нас никто не согласится…

Моченый обвел тяжелым взглядом сходняк и отчеканил:

— Нашего зарядим. Лучшего!

Газетные вырезки пошли по рукам. Авторитеты, собравшиеся со всей Колымы, представляющие цвет преступного мира, заколебались. С фотографий в аудиторию целились серо-стальные глаза будущего Генерального прокурора, горящие фанатичным блеском. Они внушали страх и совершенно не вызывали желания связываться с их обладателем. В бараке стало тихо.

Бумажки доползли до самого дальнего и темного угла. Там сидели представители зон не очень строгого, а то и совсем мягкого режима. Ну, и прочие разношерстные авторитеты, не пригласить которых было вроде нельзя, но и прислушиваться к ним тоже было впадлу. Сходняк молчал. Тишина звенела. И лишь один человек не замер в цепенящем ожидании. Он продолжал шуршать газетами в самом непочетном углу. Его лицо оставалось в тени, но даже в полумраке было видно, как шевелятся тонкие губы, нашептывая никому не слышные слова. Вокруг него невидимым облаком реяли сомнения. Человек кивал своим мыслям, одновременно отрицательно кривя рот.

Напряжение достигло апогея. Самые отчаянные головы Заполярья клонились все ниже, в надежде, что жребий пролетит мимо. Моченый приподнялся с председательского места, суровым взглядом выискивая подходящего камикадзе. Над столом, совсем как на цивилизованном Западе, висело доверие к мнению руководства. Никто не хотел никого… В смысле — умирать. Гнида раздвинул тесно сомкнутые плечи присутствующих и высунул голову почти на середину стола. Плешь шестерки угрожающе сверкнула в тусклом свете. Назревший вопрос отлетел от нее в обе стороны и повис в воздухе:

— Кто пойдет?!

Под требовательным взглядом Моченого сходняк полег носом в стол, как ботва от ветра. Колымские авторитеты не уважали харакири как метод. Валить прокурора оказалось страшно. Гнида обиженно засопел, выискивая, кого зачморить в энтузиасты. Внезапно человек в дальнем углу перестал перекладывать вырезки с фотографиями Холодова и резко встал, видимо, приняв непростое решение. Сходняк вздрогнул. В полной тишине прозвучало:

— Я его штохну!

Что конкретно собрался сделать с прокурором никому не известный сухощавый мужичок в подозрительно стильной телогрейке с меховым воротником, никто не понял. Но фраза прозвучала настолько зловеще, что даже самые матерые уголовники поежились. Пауза длилась долго. Народ молчал, боясь поднять глаза. Безмолвствовал Гнида, мучительно вспоминая, что означает на фене непонятное слово. Браток Сева под столом разминал ягодичные мышцы, стимулируя мыслительный процесс. Даже Моченый, напрягая оставшуюся половину зрения, пребывал «в непонятках». Смутное предчувствие чего-то страшного дымкой накрыло совещание. И вдруг Ваня-Шнифт протяжно заскулил. Его первого контузило озарением. Старый трухлявый зек схватился за голову и просипел едва слышно, себе в подбородок:

— Те-еплы-ый!..

— Те-еплы-ый!!! — прошелестела аудитория и онемела.

Зону демократа Чернышевского сковало ужасом. О легендарном душегубе слышали все. Причем слышали ТАКОЕ, что в душе каждого Теплый являлся воплощением самого страшного персонального кошмара. Шашлык машинально схватился за усы, пытаясь спрятать свое мужское достоинство. Сева почему-то прикрыл голову, видимо, единственный орган, лишенный защитного мышечного слоя. Шнифт плотнее прижался к стулу тощим задом, сберегая «очко». Сходняк мелко затрясло.

Моченый покосился на замолкшего шестерку. Гнида виновато пожал плечами, демонстрируя собственную непричастность к катаклизму. Пахан не любил театр и кривляющихся там педерастов. Поэтому никаких пауз держать не стал. Он медленно вылез из-за стола. Ему тоже было жутко. Но надо было как-то реагировать на материализацию эпоса. И Моченый пошел вперед, показывая, кто является главным авторитетом Колымы. От скрипа его протеза дубленые татуированные шкуры оторопевших зеков собрались в складки. Где-то под столом, в первых спазмах медвежьей болезни, тревожно заурчали воровские кишечники. Теплый стоял и ждал, слегка шевеля губами. Словно разминаясь перед схваткой.

Они встретились ровно в семнадцать минут одиннадцатого. Пахан остановился и внезапно протянул чуть подрагивающую руку:

— Здоров. Я — Моченый… Смотрящий я.

Загадочный ответ прозвучал мгновенно, без малейшей заминки:

— Теплый. Гуманю тут. Штоха провисла. — Расписанная диковинными узорами ладонь ответила на приветствие авторитета уверенным рукопожатием.

Такой фени пахану слышать не доводилось. Единственный глаз Моченого выкатился из орбиты, и в увеличившееся поле зрения попали жуткие татуировки запредельного политического мокрушника. Самая невинная из них могла означать что-то типа склонности к массовым самосожжениям ямало-ненцев. А большинство вообще пребывали за гранью разумного. Особенно яркие, словно только что выколотые, синие могильные кресты на щеках. Но авторитет обладал несгибаемой волей. Поэтому сознания не потерял. Он лязгнул зубными протезами и понимающе кивнул:

— Значит, завалишь нам дракона?

Теплый открыл рот. Уголовники пригнулись, бестолково суетясь, будто попав в прицел вертухая. То, что Теплый может убивать языком, на Колыме знали даже в зонах для малолеток. Моченый побледнел и попытался еще что-то сказать, чтобы исправить ошибку. Но было поздно.

— Я вашего Холодова… штохну! — загадочно изрек душегуб. — Так будет. Метеориты сыграют по полной. Оплата пройдет без задержек. А с прокурором я уж сам…

Ошеломленные зеки приоткрыли рты. Питерские гости ахнули, ни черта не понимая, но уже боясь, заодно с местным коллективом.

— Партан гуманит, — кровожадно продолжил Теплый, с вожделением глядя на свежие, еще не завешанные лапшой, уши, — а я без дела штохать не люблю…

Хриплый голос пронял сходняк до селезенок. Черный туман новой незнакомой реальности накатил на кодлу. Девственно чистые мозги рядовых уголовных авторитетов заволокло сюрреализмом. В худшем смысле этого слова. А Теплый уже грузил вагонами непознаваемые кары в прокурорский адрес. Мутный поток красноречия вперемешку с совершенно невероятной феней, рожденной в политической спецзоне, топил жалкие очажки сопротивления… На четвертой минуте ужаса Шнифт с инфарктом сполз под стол, откровенно собираясь обнять там Кондратия. Сева защищался, из последних сил напрягая брюшной пресс. Он чувствовал, что его рихтуют, но не понимал как и за что. Шашлык сидел и плакал от страха. При этом он постоянно, но тихо в чем-то клялся мамой.

Моченый успел отодвинуться от эпицентра извержения на два шага. Если бы не отмороженные в последнем побеге уши, пахан тоже рисковал не устоять. Но, на свое счастье, он не услышал и половины речи Теплого. Зато очень четко увидел ее разрушительные последствия. И все же не зря его назначили смотрящим. Моченый прислонился к стене барака и зарычал, как раненый песец. Его волосатая лапа извлекла из кучи дрожащих тел обмякшее туловище шестерки. Дикий вопль прокатился по просторам Заполярья, так что проснулись даже караульные собаки:

— Гнида-а-а!!! Пусть канает! Сделай ему волю-у-у!!!

Теплый покосился на вопящего авторитета и закрыл рот.

Болото губительно колдовских слов чавкнуло, разочарованно отпуская сходняк. Зеки разом охнули. Гнида суетливо подскочил к герою мифов. Трусливо тыкая мокрыми ладонями в спину, он подтолкнул прокурорского киллера к выходу.

Теплый шагнул за дверь, небрежно помахивая газетной вырезкой. На прощание легендарный душегуб обернулся. Горящий взор серо-стальных глаз нашел в полумраке Моченого.

— Я его штохну! — прошелестело по бараку.

Пахан оскалил съемные зубные протезы и прорычал, оставляя за собой последнее слово авторитета и в душе надеясь, что его не услышат:

— Смотри… Облажаешься — мы за тобой следом бригаду зашлем. Прибраться…

Теплый молча кивнул, как равный равному, и ушел во мрак, шевеля синими от крестов щеками. Прокурору подписали приговор.

Глава 6 Квантовый поток капусты

Лейтенант Инженерно-Космических войск Родион Семенович Попов шел по запаху. Мамины котлеты он безошибочно узнал бы из тысячи, причем со спины, с завязанными глазами и даже не прибегая к интегральному исчислению вектора направления. Все остальные свои действия Родион Семенович предпочитал просчитывать заранее, поскольку служил в научно-исследовательском институте, в лаборатории математического прогнозирования совершенно космических проблем. А еще он был интеллигентом в шестом поколении. Что невыгодно отличало лейтенанта от сограждан и мешало его адаптации в окружающей среде. Впрочем, данный факт Попова ничуть не смущал. Он любил свою работу. И кроме нее ни на что не обращал внимания. А еще лейтенант Попов любил космические полеты и маму. Первые — за недостижимость, вторую — за котлеты. Которые, как уже говорилось выше, он мог отличить от тысячи… не маминых.

На этот раз любимый запах накрыл Родиона Семеновича прямо на автобусной остановке. Фуражка съехала чуть набок, из-под нее выскочил клочок упрямых белесых волос. В круглом животике что-то нетерпеливо ворохнулось, булькнуло, и лейтенант громко сглотнул слюну.

— Амброзия! — шепнул он в сторону приоткрытой форточки на пятом этаже, откуда доносился терпкий залах горелого лука. — Нирвана!

Попов двинулся к дому быстрым шагом. Его нос, как радиолокатор, держал пеленг на источник обонятельных наслаждений. Редкие прохожие удивленно останавливались, провожая глазами офицера, движущегося по тротуару в хорошем темпе с запрокинутой назад головой и закатившимися глазами.

— Сейчас! — вожделенно прорычал Родион Семенович, распахивая дверь в парадную.

Лифт дрогнул, принимая в себя нетерпеливого пассажира. Пухлый палец мягко надавил на кнопку. Железная кабина сорвалась с места.

— Поехали! — романтично пропел Попов и традиционно махнул рукой.

На пятом этаже лифт лязгнул створками. Из него донесся торжествующий вопль:

— Мама, я вернулся!

Издав обычные позывные, лейтенант высадился на лестничную площадку. Он почти одновременно повернул в замке ключ, снял ботинки, повесил китель и сунул руки под горячую воду в ванной.

— Родион! Не надо мыть руки! — донеслось из кухни.

Попов замер. Голос, несомненно, принадлежал его матери, а вот слова… Кипяток продолжал литься на ладони, а Родион Семенович все никак не мог прийти в себя. Мама! Учитель биологии с тридцатилетним стажем требовала не мыть руки! Это могло означать только одно. Его куда-то посылают, и котлеты отменяются. Махровое полотенце больно пробежало по красным пальцам, возвращая Попова к действительности. Лейтенант Инженерно-Космических войск тихонько завыл от обиды.

— Ну ма… — Он вошел в кухню, стараясь не смотреть на плиту, где, брызгая друг на друга салом, плавали по сковородке вожделенные мясные катыши.

— Кто же начинает предложение со слова «Ну»?! Неуч! — Тереза Марковна Попова тщательно вытерла руки и беззлобно шлепнула сына по лбу ладонью. Получилось умело. Громко, но не больно. — Сегодня мне звонили из школы. Представляешь? Меня там еще помнят!

«Еще бы!» — про себя подумал Родион Семенович, а вслух… просто кивнул.

— Как это приятно, когда тебя помнят и ценят! — Тереза Марковна мечтательно взмахнула деревянной лопаткой.

Родион Семенович налил себе полный стакан воды и выпил, шумно глотая.

— Ты пьешь, как лошадь, Родион. — Мама брезгливо поморщилась и вдруг с любопытством взглянула на сына, будто сравнивая его с гипотетической лошадью. — Так о чем это я?

— Тебя помнят. Это приятно, — послушно подсказал он.

— Молодец! Пять! — Тереза Марковна оживилась, — Так вот. Звонили из школы. Они помнят и ценят, а потому к Новому году решили вручить мне ценный подарок!

— Какой?

Родион спросил безо всякого любопытства. Скорее из чувства воинского долга. Мама ждала этого вопроса — он и спросил. В эту минуту, кроме котлет, его ничего не интересовало.

— Ты ни за что не ответишь, — хитро подмигнула Тереза Марковна, увлекая сына в непростую игру с множеством неизвестных.

— Ни за что, — с готовностью согласился Родион.

— Я всегда говорила, что только в школе можно встретить по-настоящему умных и интеллигентных людей! Сколько внимания! Какое чувство такта! Подарок ценный и одновременно очень полезный. Особенно зимой. Нам подарили целый мешок капусты! Можешь себе представить?!

— Нет, — честно ответил Родион, мысленно вычисляя параметры гипотетического мешка, и на всякий случай спросил: — Какой капусты?

— Белокочанной! — гордо ответила мать и отвернулась к плите.

Ответ Родиону Семеновичу не понравился. Он присел на край табуретки и затих.

— Ты должен принести ее сегодня. Адрес записан на бумажке в прихожей. Там какой-то меценат подарил школе целый контейнер с условием самовывоза. Она в дороге у него чуть подмерзла, но в целом, говорят, ничего. Отойдет в тепле. Так что поезжай. Тут недалеко. Поселок Шапки. На электричке минут сорок. Первый дом от станции. Найдешь. Ты ведь у меня военный!

Тереза Марковна проводила Родиона до самой двери, цепко удерживая под локоть, будто вела хулигана в учительскую. У него не было ни единого шанса. Поход за капустой стал неизбежен, как ежемесячная строевая подготовка. До котлет было не дотянуться, и Родион смирился. С глубоким вздохом, полным голода и усталости, он натянул на голову ненавистную фуражку. Бессмысленный головной убор сел на череп, продавливая объединяющую всех людей в форме борозду на лбу. Лейтенант Инженерно-Космических войск еще раз с надеждой оглянулся на задымленную кухню и поправил галстук, энергично сглатывая набежавшую слюну.

— В путь! — коротко определила направление движения мама и закрыла дверь.

Пока щелкали замки, окончательно отрезая пути к отступлению, Родион развернул промокшую в потной ладони бумажку и подслеповато всмотрелся в мамину каллиграфию. По всему выходило, что искомые овощи находились далеко. Электрички в ту сторону отравлялись с Московского вокзала. А математический анализ безошибочно подсказывал, что котлеты успеют остыть. Лейтенант Попов еще раз проверил, все ли пуговицы застегнуты, и шагнул навстречу овощной неизвестности.

Тем временем с обратной стороны двери за его движениями следило всевидящее материнское око. Мама тянулась к глазку, вставая на цыпочки. Долго находиться в таком положении было довольно трудно, но необходимо. И когда наконец Родион вычислил алгоритм добывания капусты, Тереза Марковна устало опустилась на пятки и привалилась спиной к двери, тяжело дыша.

— Может, надо было его покормить? — с сомнением прошептала она и задумалась.

Пришлось опять тянуться к глазку. Любимый сын все еще торчал на лестничной площадке, шевеля губами. Он протирал очки и рисовал пальцем в воздухе цифры.

— Правильно, что не покормила! Злее будет, — сразу успокоилась Тереза Марковна и, потирая друг о друга ладони, быстрым шагом направилась в комнату…

Пенсия застала Терезу Марковну врасплох. В аудитории внезапно возникла тишина. А класс теперь состоял только из собственного сына. Все это резко пошатнуло ее жизненную позицию. Душа настырно требовала духовной пищи, и пенсионерка обратилась к специальной литературе. Через три дня углубленного изучения Библия была отложена в сторону. Высшее биологическое образование восстало всей своей советско- атеистической сущностью против нематериальных способов размножения и длительных пеших прогулок по пустыне. Душевные муки усилились.

Тереза Марковна очутилась лицом к лицу с небогатой, а потому тихой и скучной старостью. Ей срочно понадобилось хоть какое-нибудь занятие. Для этого позарез нужна была вера. Хоть во что-нибудь. Попытки познать счастье в борьбе за демократию или, на худой конец, за личное счастье сына потерпели крах. Демократы говорили красиво, но в основном врали. Сын девушкам предпочитал науку и жениться не собирался. Отчаяние уже готово было поселиться в растревоженной душе бывшего педагога. И тут, несмотря на отложенный в сторону Ветхий Завет, всемилостивый Господь услышал ее молитвы.

Избавление было ниспослано в лице сантехника местного ЖЭКа Степана и потертого журнала «УФО — forever!» торчащего из его кармана. И то и другое прибыло к Терезе Марковне на дом в волнах свежего водочного перегара под смехотворным предлогом устранения течи в туалете.

Знак пенсионерка приняла с благодарностью. Пока сантехник энергично ворочался между труб, арендованный у него журнал был прочитан от корки до корки. Содержимое глянцевых страниц обрушилось на Терезу Марковну как небесное откровение. Новая вера нашлась сразу. И навсегда! Она оказалась всеобъемлющей и абсолютно научной.

В кратчайшие сроки вопрос был досконально изучен, конспекты составлены, методические рекомендации разработаны.

Когда Степан вылез из-под туалетного бачка, Тереза Марковна уже чувствовала себя настоящим уфологом. За небольшое пол-литровое вознаграждение сантехник опрометчиво согласился принести следующий номер журнала. А за клятвенное обещание второго пол-литрового приза — прочитать его вместе…

Через три месяца углубленного изучения Тереза Марковна знала предмет досконально. Да и Степан постепенно втянулся. На данном этапе жизненного пути он искал в окружающей действительности хоть какой-нибудь смысл. В дерьме, которое составляло его профессиональную среду, смысла не было однозначно. В вине, вопреки расхожему мнению, — тоже. Разве что в водке. И то не всегда. Изучение странной науки уфологии стало еще одним направлением поиска. Возможно, сочетание водки с зеленоватыми человечками могло подарить тот самый смысл…

Сантехник усердно посещал квартиру где наливали первую и рассказывали про вторых. Правда, домашние задания он отказался выполнять наотрез. После чего вознаграждение было урезано до двухсот пятидесяти граммов. Но даже от минимальной уфологической чекушки инопланетный мир становился несоизмеримо ближе. А учительница не такой противной, какими обычно бывают учителя.

Отправив сына за капустой, Тереза Марковна на цыпочках подкралась к телефону. Сердце бешено колотилось. Еще раз оглядевшись по сторонам и не обнаружив в комнате никого подозрительного, Тереза Марковна подняла трубку и набрала заветный номер.

— ЖЭК! — холодно отозвались на другом конце провода.

От этого слова женщина вдруг почему-то поежилась и произнесла:

— Здравствуйте.

— Допустим, — насторожились в трубке.

Тереза Марковна снова передернула плечами, внезапно почувствовав себя виноватой, что для нее было совсем не свойственно.

— Говорите, — поторопили ее.

— Да-да, здравствуйте… еще раз.

— Ну?

— Могу я поговорить с сантехником Степаном?

— Можете, — донеслось из ЖЭКа, и все стихло.

Прошло три минуты.

— Алё… — тихонько позвала Тереза Марковна.

— Алё, — согласились в ЖЭКе.

— Я со Степаном хотела бы поговорить.

— И?

Пожилую учительницу разговор в подобной манере поставил в тупик. Ей ужасно захотелось сказать что-нибудь эдакое, но кроме «извините» в голову как-то ничего не приходило.

— Вы ведь сказали, что я могу с ним поговорить?

— Точно. Любой, кто имеет рот и уши, может поговорить с тем, кто имеет рот и уши!

Голос в трубке не имел четкой половой принадлежности, что значительно затрудняло общение. В смысле оскорблений. Тереза Марковна принялась изыскивать в своем словарном запасе ругательства в стиле унисекс.

— Так, где же Степан… извините? — заострила наконец она вопрос.

— На заявке.

— Так что же вы…. — Тереза Марковна чуть было не сорвалась на возмущенный крик, но вместо этого неожиданно взяла себя в руки и с достоинством произнесла: — В общем, передайте ему, пожалуйста, что квантовый поток вышел на орбиту двадцатого меридиана.

В эксплуатационном участке вновь стало тихо. Тереза Марковна гордо подняла голову. Торжество интеллекта было неоспоримо. Сила разума победила мракобесие коммунальных служб! На секунду женщину поглотило ощущение полного счастья… Но трубка вдруг снова ожила:

— Повторите, я не успеваю записывать вашу ахинею.

Тереза Марковна вернулась на землю. Буквально шлепнулась.

— Квантовый поток… вышел на орбиту… двадцатого… меридиана. Он поймет, — запинаясь, выдавила она и положила трубку.

До самого прихода сантехника Тереза Марковна выдумывала различные способы жестокой мести, включая пресловутую реформу ЖКХ. Видимо, тяжкие думы о судьбах коммунальных служб не имели никакого отношения к уюту домашнего очага. Потому что жарка котлет продолжилась с куда меньшим вдохновением. Фарш намертво прилип к сковородке. Остервенелые движения деревянной лопаткой оставили на тефлоновой поверхности глубокие царапины.

Степан явился через час. Он был худой и высокий. Точнее, очень худой и очень высокий. Его голова заслоняла свет отечественного подъездного сорокаваттника. Поэтому из квартиры он больше походил на темный силуэт сложенной стремянки с нимбом в верхней точке. Для своего возраста и профессии Степан выглядел и пах довольно сносно. Удачная комбинация дешевого одеколона снаружи и принятого внутрь спиртного перебивала все возможные запахи, связанные со специальностью. Прямые волосы неопределенно темной масти не нуждались в расчесывании и при желании могли создать видимость ухоженной поросли. Сантехник был деловит, немногословен и неразборчив в выражениях.

— Какого хрена?! — Он шагнул через порог, подозрительно чавкнув сапогами.

— Степан, Степан, — Тереза Марковна укоризненно покачала головой, — ну неужели трудно говорить на нормальном человеческом языке?

— А я на чем? — Гость ухнул на пол брезентовую сумку с чем-то мокрым и железным и принялся стягивать обувь.

— Не надо, не разувайтесь, — энергично остановила его хозяйка, прислушиваясь к хлюпающим звукам, доносящимся из сапог. — Учу вас, учу, а вы по-человечески никак не научитесь разговаривать! Вот, к примеру, «какого хрена». По-человечески будет: «Что произошло?»

— И какого хрена произошло?

— Вам что, не передали? — Тереза Марковна с возмущением вспомнила оскорбительные подробности общения с коммунальным диспетчером.

— Да передали, передали. Ну, и где он?

— Кто?

— Ну, этот… нах… квантовый поток ваш?

— За капустой поехал. Последняя электричка — в двадцать ноль-ноль. Так что время у нас есть. Проходите.

Степан привычно прошел на кухню, как обычно сел у стола на самый край углового диванчика и шумно втянул воздух длинным волосатым носом:

— Котлеты?

— Они.

— Свинина, говядина?

— Нет. Фарш. Из магазина.

— Понятно. А?.. — Гостье намеком обвел взглядом стол, на котором стояла пустая хлебница и лежала газета с новостями из Вселенной.

— Уже несу. — Тереза Марковна покопалась в холодильнике и выудила из недр морозилки покрытого инеем «малька» «Столичной». — Идите мыть руки и начнем.

Степан послушно проследовал в ванную. Через несколько минут оттуда послышался странный металлический стук, шум воды и несколько общедоступных для понимания выражений, символизирующих недовольство. Когда Тереза Марковна примчалась на шум, специалист уже заканчивал работу.

— Кран-буксу поменял. Прокладка… нах… никуда… б…!!! Сто лет течет… б…!!!

Огромный разводной ключ вцепился в маленькую блестящую штучку, словно укусил и не хотел отпускать. Степан экономными движениями вкручивал ее в отверстие водопроводного смесителя, не обращая внимания на хлещущий по рукам кипяток. Тереза Марковна как завороженная смотрела на работу профессионала, не в силах произнести ни слова. Энергичный и уверенный в себе сантехник вдруг обрел в ее глазах совершенно новое качество. Как каждый человек, умеющий что-то делать руками, для простой учительницы он вдруг превратился в волшебника, творящего чудеса прямо у нее на глазах. «Интересно, — подумала она ни с того ни с сего, — вот было бы хорошо, если бы Степан имел шесть рук, или даже семь… А еще у него могла бы быть большая зеленая голова…»

— Вы чего? — Голос простого Степана отвлек ее от раздумий.

— Так, сама не знаю. — Женщина протянула ему полотенце и с интересом проследила, как он вытирает свои две руки, прикидывая размеры полотенца на шесть или семь.

Пока Степан ел котлеты и допивал отпотевшую водку, Тереза Марковна прочитала вслух, с выражением, все, что, по ее мнению, могло обогатить их интеллект в смысле вселенских проблем. Закончив, она отложила газету в сторону и после небольшой паузы торжественно произнесла:

— Сегодня, Степан, мы не станем повторять пройденный материал.

Степан от удивления даже не стал дожидаться, пока последняя капля упадет с горлышка бутылки в рюмку. Он со значением убрал пустую посуду под стол, молча выпил и замер.

— Это я приберегла для вас «на сладкое». — Тереза Марковна привстала, вытащила из-под себя еще одну газету и шумно хлопнула ею об стол: — Вот! Читайте!

— «Меня изнасиловали пришельцы, но я не в претензии…» — начал было Степан.

Но Тереза Марковна поморщилась и перебила:

— Откройте последнюю страницу.

Он послушно перевернул лист. Во всю печатную площадь на нем большими черными буквами было написано: «Внимание!» Степан напрягся, почувствовав неладное. Он поднял глаза, как будто спрашивая разрешения продолжать.

— Читайте, читайте! — подбодрила его Тереза Марковна, уже не в силах сдерживать счастливую улыбку.

— Всероссийский Конгресс уфологов состоится тринадцатого декабря…

Что это значит, Степан не знал, а потому, как честный человек, спросил:

— И чё?

— Я должна быть там! — торжественно произнесла Тереза Марковна.

Она внезапно поставила перед обалдевшим Степаном еще одну «чекушку» и туманно пояснила:

— Поздравляю!

Глава 7 Долгие проводы — деньги на ветер

Последний звонок прозвенел по Теплому зимой. На следующий день после сходняка. Ужас Заполярья домотал последний срок. Он не зря считался легендой. Просидеть на вечной мерзлоте четверть века удавалось только полным отморозкам. Все же Колыма — не курорт с минеральной водичкой. Но на выпускной бал, даже по поводу законного освобождения, времени не было. Как и на долгие проводы. Где-то в далеком Петербурге Теплого уже ждал прокурор, приговоренный воровской сходкой к крайней мере. Суровый метеоритный бизнес требовал немедленного вмешательства.

Однако выпихнуть легендарного зека из родимого барака совсем не попрощавшись не позволял этот… ну, как его… типа этикет. Авторитеты зоны имени демократа Чернышевского долго совещались по щекотливому процедурному вопросу. Садиться за праздничный стол с воплощением кошмара народ шугался. Неизвестно, что могло прийти в отмороженную голову Теплого. По бараку шныряли нехорошие предчувствия. Матерые урки потихоньку дрожали за свои дубленые шкуры. Наконец «пустые базары» стали стихать. Все взгляды устремились на Моченого. Пахан наморщил лоб и поставил на дискуссии жирную точку, полную могильного оптимизма:

— Будем провожать в бане. Тама — кругом кафель. Если чё, отмоем влегкую…

Верный шестерка по кличке Гнида обреченно вздохнул и полез в общак. За баню нужно было отлистать спонсорскую помощь вертухаям. Жара на Колыме, конечно, продавалась, как и все в мире, но по очень жесткому тарифу.

Торжественное мероприятие состоялось вечером. Особо доверенные «чушки» до блеска вылизали парилку, накрыли стол в предбаннике и попрятали подальше мыльницы с острыми краями. Авторитеты расселись по углам и начали заранее бздеть в ожидании прощальной встречи. Теплый пришел последним. Его синяя от наколотых крестов рожа зверски кривилась. Или это просто казалось бодрящимся зекам с перепугу и в полумраке.

— Пойдем погреемся? — подобострастно улыбаясь, спросил Гнида.

— Базара нет! — тут же кивнул Моченый, надеясь побыстрее выпихнуть кошмар на волю, и начал стаскивать ватник.

— Штохать так штохать, — согласился жуткий киллер.

Остальные авторитеты вздрогнули и послушно приступили к вялому мужскому стриптизу. Их дрожащие руки то и дело замирали на полдороге, а косые взгляды невольно соскальзывали на обнажающегося Теплого. Открывшаяся перед ними картина впечатляла. На легендарного убийцу нельзя было смотреть без паники. Все пространство от щек до пальцев ног покрывала вязь сине-красно-черноватой росписи. Символика рисунков больно била по глазам абсолютной нереальностью. В убогие уголовные рамки она не помещалась. А непонимание рождало страх.

Браток Сева, несмотря на богатырское здоровье и крутые «завязки» на воле, блатные порядки понимал с трудом. Образ разрисованного киллера не влезал в накачанный ум. Мускулистый лоб вспотел от непоняток, и Сева натужным шепотом спросил соседей:

— Братаны, а чё у него на спине-то ни хрена картинок нету?

Харизматически мохнатые усы Шашлыка жалобно шевельнулись. Кавказец суетливо закашлялся, путаясь в спущенных штанах. Неприметно затаившийся в углу старый форточник Ваня-Шнифт ядовито прошипел, не снимая майки:

— Это ж Теплый! Он очком небось ни к кому не повернется!

Просветленный новым уголовным знанием, Сева оторвался от созерцания росписей на животе главного душегуба Колымы. И сразу же узрел разноцветные купола храмов, художественно выколотые во всю волосатую спину Моченого. Браток тихонько закрыл рот и порозовел, как начинающая проститутка. Уголовные понятия в очередной раз поставили его в тупик. Остальной народ, имеющий татуировки героического содержания на тыльных частях тела, как-то засмущался и начал бочком пробираться в сторону парилки. Последними уходили пахан с Гнидой. Шестерка робко извлек из заначки скромный подарок в честь праздника. От щедрот общака уходящему полагался прикид для воли. Теплый развернул полученный сверток. Внутри оказалось длинное демисезонное пальто, вышедшее из моды еще в позапрошлом веке. Подарок Теплому понравился, и он плотоядно протянул:

— Што-оха!.. — Матерый киллер явно хотел поговорить на прощание.

Рот между синими крестами на щеках приоткрылся, как могильник для потенциальных слушателей. В предбаннике стало зябко. Моченый чуть вздрогнул и, пригнувшись, заковылял в парилку. Даже вроде и не очень торопясь. Правда, напрочь забыв отстегнуть протез. Следом тенью метнулся Гнида. Поболтать с говорящей легендой тет-а-тет идиотов не нашлось. Гулко хлопнула дверь парилки. Авторитеты немного поборолись за место на дальней верхней полке и замерли. Несмотря на жар от раскаленных камней, по их шкурам ползли мурашки. Зеки чуяли, что париться с Теплым — развлечение смертельно опасное.

Прошло три минуты. Никто не вошел. Ваня-Шнифт посинел губами, готовясь к очередному инфаркту. Шашлык тихо заскулил. Страх докатился до полного ужаса.

— Кирдык! — пробормотал Сева, выражая общее мнение.

Время тянулось длинным плевком лагерного туберкулезника. Снаружи доносились приглушенные мокрые шлепки, похожие на удары кастетом по сырому мясу. Может, конечно, это был просто-напросто плеск воды в гулкой душевой. Но клясться мамой в этом никто бы не стал…

Оставшись в одиночестве, Теплый задумчиво почесал левую ногу. Татуировки, нанесенные немецким фломастером, почти въелись в кожу. В целях поддержания имиджа освежал он их часто, а потому мылся редко. Но теперь, перед освобождением, можно было и расслабиться. В конце концов, в свободном мире люди прекрасно обходились и без накожного импрессионизма. Вслед за левой ногой зачесался пупок, обрамленный непереводимыми иероглифами. Душ манил в объятия теплых водяных струй. Не в силах побороть искушение, легендарный киллер сделал шаг в сторону, словно собираясь совершить побег от криминальных условностей. Зуд покатился по всему телу. В раскрашенных руках хрустнула мочалка. Желание помыться перед выходом на волю стало нестерпимым. А терпеть Теплый не умел…

Через двадцать минут ожидания загнанные в парную ловушку авторитеты напарились до истерики. Моченый отстегнул раскалившийся протез, скинул его с верхней полки и прорычал, как загнанный зверь:

— Гнида! Глянь наружу!!!

Потная лысина шестерки жалобно сморщилась, став похожей на огромную пожилую мошонку.

— Папа, он же мне глаз высосет!

Остальные авторитеты заерзали, стремясь исчезнуть из поля зрения пахана. Шнифт для отмазки схватился за сердце и прилег. Но инфаркт случиться не успел. Нижняя половина старой воровской спины попала на протез Моченого. Вместо рубца на сердце вышел ожог на заднице. Древний зек ахнул и отключился. Запахло паленым мясом. Под гипнотизирующим оком смотрящего Гнида приоткрыл дверь парилки. Следом за ним в предбанник вывалилось облако пара, затрудняя обзор. Теплого видно не было. Только из душевой слышался шум льющейся воды, сопровождающийся омерзительным хрустом мочалки. Гнида поспешно вернулся назад. Дверь захлопнулась. Шестерка метнулся к уху Моченого и доложил:

— Моется, век свободы не видать!

— Беспредел, да-а?! — ошеломленно пробормотал Шашлык.

Зачем мыться перед тем, как вспотеть, было непонятно. А значит, опасно. Авторитеты посидели еще немного. Из душевой доносился едва слышный скрип мочалки о разукрашенное тело. Перегревшимся зекам он казался скрежетом перегрызаемой оконной решетки. Выходить никому не хотелось. Теплый не появлялся. Жара в парилке стала невыносимой. Очнувшийся Шнифт жалобно проскулил:

— Чтоб я так мылся!..

Первым не выдержал Сева. Новое поколение боялось как-то по-другому. Наверное, потому, что толком не знало легенд и мифов про Теплого. Браток напряг бицепсы и пополз к выходу. Пока камикадзе проталкивался из тесноты, Гнида не задумываясь, чисто по мнению, подсунул ему под пятку мыло. Сева поскользнулся, замахал руками, взлетел и приземлился рядом со Шнифтом на протез Моченого. Железная нога, лежащая отдельно от пахана, зашипела. Количество обожженных задниц удвоилось. Вой пострадавшего и вонь паленого мяса выплеснулись из парилки одновременно. Затравленно озираясь, браток вывалился наружу, с ходу прицеливаясь пятой точкой в тазик с холодной водой.

В окутанной клубами пара душевой затравленный взгляд дезертира выхватил основные детали пейзажа. Лилась вода, на полу синели пятна неясного происхождения, возле предбанника маячил незнакомый розоватый мужичок… Теплого не было! Сева втянул голову в бугристые плечи, с облегчением шлепаясь в таз. Жжение проползло от бедер к икрам и стихло. На место боли предательски влез страх. Теплый по-прежнему никак не выдавал своего присутствия. Браток уставился на розового мужичка. Судя по отсутствию наколок, тот был просто никем. Так сказать, ноль по шкале уголовной иерархии. Вроде начинающего «чушка». Сева вылез из тазика, продолжая бояться, и спросил:

— Эй! Ты Теплого видел?

— Нет, — мгновенно ответил мужик, но его быстрый взгляд непроизвольно метнулся к широкой зарешеченной дыре слива. Туда от разноцветной лужи на желтом кафеле, зловеще изгибаясь, стекали таинственные синие ручейки.

Сева походя пнул «пустое место» мужского пола, чтоб не путался под ногами:

— Брысь!

Розоватый мужик отлетел в сторону, послушно выпадая из сферы жизненных интересов братка. Потом до Севы дошел смысл происходящего. Он взвыл дурным голосом и рванул обратно в парилку. Дикий рык сотряс кафельные стены:

— Папа!!! Нету! Нету его!!!

Старенький Ваня-Шнифт, не успев осознать важность новой информации, услужливо подсунул Севе под пятку все тот же обмылок. Ворвавшееся в парилку тело воспарило и рухнуло. Рык братка превратился в вой. Авторитеты одобрительно замычали, и только затем до них дошла суть сообщения. Моченый скрипнул зубами и прошипел:

— Ша!

Вой и гул моментально оборвались тишиной. Народ оцепенел. В полном молчании они посидели еще немного. Негромко потрескивали красные камни в глубине печки. Чуть похрустывал протез пахана, воняя горелой кожей. Снаружи не доносилось ни звука. И тогда Моченый поднялся с верхней полки. Последний глаз смотрящего зыркнул на окаменевших соратников. Хриплый бас хлестнул по нервам:

— Сам пойду!

В полном молчании он сполз вниз. Дверь в преисподнюю, в смысле — в душевую, распахнулась как бы сама собой. Верный Гнида подставил плечо. Моченый героически сплюнул и вышел. Шнифт тоскливо промычал вслед потной спине пахана:

— Может, мы пока погреемся?..

Но жара, видимо, расплавила авторитетам инстинкт самосохранения. Они, как стадо лемуров, ломанулись за вожаком. Возможно, на убой. Лишь бы кодлой. Толпа выплеснулась навстречу смертельной опасности и замерла в изумлении… Душевая была пуста! В предбаннике тоже никого не наблюдалось. На полу валялись кирзовые сапоги и ватник Теплого. Сверток с цивильным шмотьем исчез. В зарешеченное сливное отверстие лениво уползала последняя синяя струйка.

— Мылся, мылся… и смылся! — ошарашенно прошептал Шнифт.

Гнида повернул недоумевающее лицо к Моченому:

— Прикинь, папа, он же и так на волю откинулся! На хрена ему вот так вот… сливаться?!

Пахан задумчиво поскрипел зубными протезами, соображая, на кой действительно хрен легендарному мокрушнику понадобилось исчезать не попрощавшись. В устойчивой системе мировоззрений Моченого подходящего объяснения не нашлось. Тогда он озвучил первое, что пролезло в глотку:

— Не сечешь, сявка?! Ему даже Хозяин до фени. Ему на волю просто так выйти — впадлу!

Получилось интригующе и убедительно. Стоящие за его спиной авторитеты гулко ахнули, потрясенные нечеловеческой глубиной нового понимания «крутизны». Даже многострадальный Сева выполз из дальнего угла парилки, обеими руками держась за обожженные ягодицы. Тихий стон прошелестел по бане и вылетел на простор зоны имени демократа Чернышевского, как последнее «прости» вслед испарившейся легенде Заполярья.

Колымская осень уныло швыряла серую морось на дырявые крыши бараков. В остывающей бане сидели потрясенные авторитеты. А по дороге к ближайшей станции шел человек. Его чистая розовая кожа чесалась и мерзла. Поднятый воротник старомодного драпового пальто натирал уши. В кармане человека шелестела справка об освобождении на имя Карла Ильича Теплова…

* * *

Средние Косяки были форпостом цивилизации посреди тайги. В отличие от окружающих деревень они имели собственную железнодорожную станцию. А посему жили суматошно, как и положено привокзальному поселку. Соответственно, здесь имелись и все основные приметы современности. Центральная площадь бугрилась асфальтом. Над местным двухэтажным «Белым домом» из красного кирпича болтался выцветший трехцветный флаг. И конечно, на каждом углу стояли ларьки с шавермой…

Жизнь в поселке Средние Косяки провинциально-старательно кипела. Местные жители плескались в суетливом потоке событий. Они как бы и не подозревали о существовавшем в нескольких километрах параллельном исправительно-трудовом пространстве. А оно все-таки существовало. Вырвавшийся из его липких объятий Карл Ильич Теплов добрался до окраины Средних Косяков в полдень. Он отвык от воли. Тем не менее вступать в новую жизнь было необходимо. В этом условно-свободном мире у него имелись очень важные дела. Перед решающим нырком в пучину цивилизации Карл Ильич присмотрелся и принюхался. На первый взгляд и нюх ничего подозрительного не обнаружилось. Но остальные чувства, особенно шестое и седьмое, подсказывали, что мир непоправимо изменился. Неизвестно, в какую сторону. Но сильно…

Теплов вошел в поселок и остановился. В окне ближайшего дома появилось и замерло за компанию его собственное отражение. Он немного подумал и оскалился. Однако зловещие кресты на щеках были отмыты. А без них оскал превратился в просто скептическую улыбку. Очищение кожи от уголовного наследия преобразило легендарного Теплого в никому не известного гражданина Теплова. В новой, изменившейся жизни он снова стал никем. Как много лет назад, еще до знакомства с органами государственной безопасности. Казалось бы, этот печальный факт должен был испортить новоиспеченному гражданину настроение. Однако за худощавыми плечами Карла Ильича была такая жизненная школа и такие знания о людских слабостях, что он даже без наколок чувствовал себя хозяином любого положения.

Карл Ильич перестал корчить рожи пыльному стеклу и сунул руки в карманы. У его ног лежала несколько запыленная и привычно грязноватая страна. И ее предстояло освоить и покорить. Для человека, ставшего легендой на Колыме, это не составляло проблемы. Единственная сложность заключалась в адаптации к современности. Ее нужно было завершить быстро. Желательно до встречи с прокурором, когда-то тоже носившим фамилию Теплов…

Первый контакт с эрой компьютеров и олигархов состоялся в грязноватом привокзальном переулке. Карл Ильич свернул туда в поисках дороги к железнодорожной станции. И остановился. Странно одетый подросток стоял возле плохо покрашенной металлической будки. Судя по знакомым очертаниям, это был киоск «Союзпечати». А судя по вывеске — нет. Теплов недоверчиво сложил буквы в слова. Буквы оказались заграничными. Слово — смутно знакомым. Пронзительный шепот стряхнул холодные капли осеннего дождя с ближайших кустов:

— Кока-кола?!

Подросток оторвался от изучения разноцветной витрины и обернулся на необычный звук. Теплов изумленно присвистнул. Вполголоса. Чтобы не испугать ребенка. Но здесь, на воле, его никто не знал. Его здесь не боялись. Вместо того чтобы ошалеть от столкновения с легендой Колымского края, прыщавый пятнадцатилетний акселерат равнодушно сплюнул и снова уставился на ядовито-красочный ассортимент. Карл Ильич облегченно расхохотался. Внедрение в современность стартовало неплохо. Жизнь начиналась с чистого листа! Он энергично потер друг о друга розовые, хорошо вымытые ладони и шагнул по направлению к идеологически взрывоопасной вывеске.

Навстречу ему услужливо распахнулся убийственно многообразный мир нерусских товаров. Потрясение оказалось велико. Уверенная поступь Теплова тут же превратилась в мелкие шажки. Из глубины души выполз полузадушенный хрип. Звериное рыло капитализма пялилось на Карла Ильича с витрины преступными этикетками «Марлборо», «Кэмел», «Наполеон» и той самой идеологически вредной кока-колы!!!

— Штоха! — просипел он, еще не веря в крушение социалистической морали.

Конечно, до зоны доносились разные слухи. В том числе и о победоносном возвращении на просторы Родины проклятого капитализма. Но легендарный зек никогда не прислушивался к пустой болтовне. Это его должны были слушать. Слушать очень внимательно. И бояться… И вот теперь он оказался не готов к переменам. Выйдя на свободу через каких-то двадцать пять лет, Теплов попал в чужую страну!

— Штоха! — машинально повторил он.

Прыщавый туземец покосился на странного дядьку и поддакнул:

— Стопудово! Тариться надо в маркете! Голимое палево!

Карл Ильич не понял ни слова. Но снисходительно кивнул, решив молчать, пока не овладеет незнакомым лексиконом. Туземец купил зажигалку и, шлепая по лужам вражескими кроссовками «Адидас», направился в загадочное марево современности. А Теплов остался. Странная мысль приковала его к заплеванному пятачку перед киоском. Воспоминания вылезли из четвертьвековой мглы и уверенно подтолкнули к невероятной догадке… Когда-то, давным-давно, в эпоху расцвета социализма, именно он, рядовой художник-оформитель, усердно внедрял западную культуру в массы. Ох, не зря всевидящее око КГБ выделило его из серой кучи советской интеллигенции! Гениальное прозрение пало на седеющую голову Карла Ильича с низкого осеннего неба. Ростки, посаженные им — подсознательным борцом за свободу выбора — успели дать всходы! КГБ спохватился поздно! Компетентные ведомства не уследили!!!

— Проросло! — потрясенно шепнул Теплов, невольно улыбаясь символам буржуазной идеологии, как старым знакомым.

Загадочная дымка новой эры начала рассеиваться. Многое стало понятно. Но кое-какие загадки все же оставались. Он нащупал в кармане пальто портмоне из кирзовой кожи, входившее в подарочный набор уходящему зеку. Внутри лежали рубли непривычного вида, выданные в качестве командировочных из недр общака. Продолжая знакомство с новым миром, Карл Ильич молча ткнул пальцем в потрясающее капиталистическое изобилие. Продавец так же молча сложил коньяк, лимонад и сигареты в полиэтиленовый пакет, потом отсчитал сдачу.

Дегустация реалий современности состоялась за кустами. На тризне по Советскому Союзу присутствовали двое. Рядышком с господином Тепловым — победителем коммунизма — пристроилось чувство радостного предвкушения. Оно гаденько хихикало и сладко причмокивало. Желтоватый коньяк булькнул в пластиковый стаканчик. По загаженной природе Средних Косяков поползли испарения «Наполеона». Некрупный нос не очень молодого человека втянул их в себя… Неожиданно волосы в трепетных ноздрях дрогнули и встали дыбом. Теплов задышал чаще, принюхиваясь, как пограничный пес Вялый. Запах был до боли знаком!

Боясь поверить в невозможное, Карл Ильич одним глотком покончил с «Наполеоном». Вместе с натужным выдохом из глубины побеспокоенной утробы вылетел ироничный смешок. В тот же стаканчик шипя пролилась кока-кола. И снова раздался смех. Потом кусты окутались едким табачным дымом. Настал черед «Марлборо»… Смех перерос в хохот. Вкус коньяка оказался знакомым до изжоги. Аромат дешевого молдавского бренди невозможно было спутать ни с чем. Кола отдавала полынью и ванилином, а американские сигареты источали родную вонь отечественной «Примы»!

Теплов перестал смеяться и глубокомысленно икнул. Истина открылась ему во всей ее гениальной простоте. У отечественного капитализма оказалось вполне человеческое лицо! Вернее — жуликоватая отечественная морда. Культовые западные символы превратились в обычное русское фуфло! Убегая от опостылевшего социализма, родная страна привычно рванула своей особой окольной дорожкой…

Карл Ильич гордо ухмыльнулся. Интуиция подсказывала, что в ТАКОМ новом мире ему отыщется теплое место. В конце концов, разве не он в далеком прошлом был первопроходцем национального прогресса, раскрашивая акварелью сигаретные пачки и бодяжа коньячный спирт во французские бутылки?! И вообще, раз страна превратилась в одно большое фуфло, то уж король мистификаций, иллюзий и подделок вполне мог чувствовать себя здесь как дома!..

Карл Ильич выбрался из кустов. Пора было внедряться дальше. Его ждали прокурор и метеориты. На встречу с ними следовало прибыть во всеоружии. То есть зная о современности все. Он аккуратно затушил окурок и зашагал в центр Средних Косяков.

Народу здесь было больше. Ларьки стояли гуще. А цивилизация лезла в глаза огромными рекламными плакатами с нереально грудастыми полуголыми девицами. Теплов даже не подозревал о революционной роли силикона в судьбе женщин. Но интуитивно хмыкнул:

— И тут — фуфло!

На центральной площади поселка клубился товарообмен. Все торговали всем. Вокруг очагов деловой активности кишели россияне. В основном — усатые брюнеты с хищными орлиными носами. Чем ближе к торговым точкам, тем гуще. Россияне громко смеялись и гортанно кричали не по-русски. Карл Ильич присмотрелся повнимательнее и перевел дух. Первое впечатление, что он случайно забрел на Кавказ, оказалось ошибочным. Скорее уж Кавказ не случайно забрел на бескрайние колымские просторы. Как проходящий мимо торговый караван. Коренных жителей все же было больше. Пусть и не намного. На театре торговых действий они играли роль покупателей.

Очутившись среди толпы, Теплов снова ощутил себя иностранцем. В пестрой мешанине людей, слов и событий разобраться без подготовки было невозможно. Знание нового языка требовалось немедленно. Времени на его неспешное изучение колымский сходняк ему не отпустил… И тут на глаза попалась вывеска из прошлого. На невысоком облупленном здании было написано: «Дом культуры». Карла Ильича неумолимо потянуло к островку советской жизни, будто потерпевшего кораблекрушение моряка к последней крысе, спасшейся с родного корабля.

Около приветливо распахнутых дверей толкался народ. Видимо, культурные ценности действительно были вечны. Тут же имелось окошечко кассы и афиша, исполненная в лучших отечественных традициях. То есть красным по желтому. Вот только название фильма оказалось каким-то странным. Карл Ильич недоуменно пожал плечами и прочитал вполголоса:

— «Матрица».

По многолетней привычке Теплов властно ухватился за первое подвернувшееся плечо. Ему были нужны разъяснения, и он собирался их получить! Внезапно его взгляд уперся в уже знакомое прыщавое лицо. Юный туземец стоял на ступенях Дома культуры и отрешенно пялился в пространство. Несколько ошалев от внезапного рывка, он шмыгнул носом:

— Что надо?

Теплов решительно кивнул, одновременно качая головой в разные стороны. Продвинутый абориген Средних Косяков озадаченно проследил за пантомимой и понимающе хмыкнул:

— Прикольно.

Карл Ильич тоже хмыкнул. Нужно было найти общий язык с современником. Но подходящих слов в запасе не находилось. Пауза неприлично затягивалась. Туземец подозрительно двигал нижней челюстью, будто собирался кого-нибудь укусить. Следовало немедленно втянуть подростка в разговор. Теплов отпустил его плечо и тихо спросил, тоном прожженного американского шпиона:

— Матрица? Это про что?

Внезапно губы парня раздвинулись, и между ними возник розоватый шар. Он мгновенно раздулся до размеров третьего номера бюстгальтера и с треском взорвался. «Жвачка!» — понимающе прищурился Карл Ильич. Из образовавшейся рваной дыры прозвучал ответ с непонятными ехидными интонациями:

— Про все! Ты сходи, оттопырься.

Теплов покосился на афишу и на всякий случай уточнил:

— А чье кино-то?

Туземец соскреб с подбородка остатки розовой пленки и невнятно пробормотал:

— «Молдова-фильм», веришь-нет?

Кроссовки «Адидас» сверкнули грязно-белыми пятками и унесли хозяина антисоветской обуви в рыночную круговерть. Лишь у окошка кассы осталось метаться странное эхо последнего «прости» от подросшего поколения:

— Отстой!.. Отсто… От… сто…

Карл Ильич решительно развернулся ко входу в кинотеатр. Фильм «про все» нужно было посмотреть в обязательном порядке! Наверняка там имелись подходящие современные словечки. Тем более что «Молдова-фильм» всегда отличалась серьезным подходом к животрепещущим проблемам общества. А «Матрица», очевидно, по-молдавски означало — мать. Лучшего пособия для внедрения в изменившуюся страну не придумаешь!..

Из кинотеатра гражданин Теплов вышел через три часа. Под черепной коробкой у него сумбурно колобродили мысли, отчего окружающая среда покачивалась в ритме файлового потока. Двадцать пять лет прогресса без полной перезагрузки постичь оказалось невозможно. Проще говоря, Карл Ильич впал в восторженный транс. Впечатление от «Матрицы» пробило даже стойкую психику, закаленную годами зон и лагерей.

На улице по-прежнему гудел рынок. Народ метался между ларьками, словно подчиняясь ритму безумной компьютерной программы. Теплов шагнул в толпу, не обращая внимания на толчею. Его волновал один-единственный вопрос. И он требовал конкретного ответа! В нем крылся весь смысл непостижимого нового мира. Просто обязан был крыться!!! Неожиданно, как по заказу, навстречу Карлу Ильичу попался все тот же беспредельно загадочный прыщавый абориген. Крепкие руки без единой наколки тут же небрежно ухватили воротник потертой синтетической куртки подростка. ВОПРОС жег язык и мозг. Он рвался наружу. Над Средними Косяками пронесся требовательный голос:

— Кто такой Нео?!!

Абориген, неспешно тащивший литровую пластиковую бутыль джин-тоника, притормозил. Немного осоловевшие глаза радостно сверкнули под жидкими бровями. Ответ прозвучал незамедлительно:

— Дык, это… Нео?! Порошок это… стиральный!!!

Могучая хватка на мгновение ослабла. Чуть треснула синтетическая ткань куртки. Туземец вывернулся и поплелся по своим делам. А Теплов остался, удовлетворенно посмеиваясь. В кипении мыслей посвистывал свежий ветер, уносящий его к новым горизонтам. Мир был непрост! Троящийся придурок в темных очках из молдавского фильма про маму оказался стиральным порошком!!! Такой лютой подставы от современности Теплов не ожидал!

Поезда до Ленинграда от Средних Косяков не ходили. Только до Санкт-Петербурга. И только не скорые. Очень не скорые. То есть — медленные. А куда торопиться посреди тайги? Старенький вечерний экспресс подполз к первой платформе точно по расписанию, за час до заката. Эта же платформа была и последней. Сразу за ней начинался лес. Поэтому перепутать было невозможно. Немного постояв, поезд приготовился отдать концы. В прямом и переносном смысле. В прямом — как пароход, уходящий в плавание по зеленому морю тайги. В переносном — как глубокий старик, ветеран и инвалид, собирающийся в последний путь.

За две минуты до отправления в двадцать первый вагон антикварной рухляди проник гражданин Теплов. После просмотра импортного кинофильма он поблескивал обезумевшими глазами и высокомерно уклонялся от разговоров, изображая глухонемого идиота с парализованным лицом. В тамбуре проникновение застопорилось. На пути к заветной боковой полке плацкарта возник тощий красноносый мужичок, одетый в грязную серую форменную рубашку без знаков различия. В руках мужичок держал два мятых подстаканника, что подтверждало его принадлежность к клану железнодорожных проводников.

— Льготники достали! — агрессивно рыкнул красноносый, пытаясь загородить Карлу Ильичу дорогу.

Тот в очередной раз не понял русского языка. Но билет из кармана достал.

— Страхполис есть?! — с затаенной надеждой спросил проводник, надвигаясь и постукивая подстаканниками друг о друга.

Пол под ногами дрогнул. Раздирая вязкий микроклимат Средних Косяков, колеса поезда жутко заскрежетали, намекая на способность к самостоятельному движению. Теплов небрежно сунул в район красного носа пачку разноцветных бумажек и категорически отрезал:

— Штоха не канает! А туманить надо!..

Недостаток словарного запаса не давал ему развернуться от души. За грудиной пылало желание поговорить с современниками. Но слов не хватало. И взять их было неоткуда… «Штоха» действительно «не канала». Тем временем загадочный страхполис и билеты оказались на месте. Проводник разочарованно нырнул к себе в купе. Внедрение в поезд завершилось. Карл Ильич стал полноправным пассажиром двадцать первого вагона. Не глядя на попутчиков, он сел на свое законное место.

Поезд со скрипом тронулся. Плацкарт обреченно звякнул посудой. За пыльными окнами тоскливо потянулась удручающе бескрайняя Родина. Теплов высунул голову в окно и смачно сплюнул через левое плечо в сторону Заполярья. Очевидно, в знак благодарности за годы, проведенные в состоянии трудного, но заслуженного счастья. Теперь нужно было возвращаться. Изучать родной, но странно звучащий язык и познавать окружающую среду. Среда пока сопротивлялась. Язык вообще не поддавался осмыслению. А без словарного запаса в новом мире было скучно. И тут судьба услужливо подсказала Карлу Ильичу выход из затруднительного положения.

— Кни-иги, журналы-ы! — затянул откуда-то со стороны местной параши визгливый женский голос.

Не прошло и минуты, как на столик перед бывшим политическим узником шлепнулась увесистая стопка пестрой глянцевой прессы.

— Эксклюзив!!! — взвизгнула торговка на ухо Теплову и потащилась в другой конец вагона.

Карл Ильич с любопытством взглянул вниз. Прямо под его носом лежал источник знаний! Просто неисчерпаемый кладезь информации о современном мире. Алчущий глаз Теплова впился в верхний журнал. Поперек обнаженной женской груди во всю обложку краснел заголовок: «Саммит „Большой восьмерки“».

— Не знаю, кто такой Саммит, а размер тут разве что на небольшую пятерку… — с сомнением протянул Карл Ильич.

Сомнения оказались напрасными. Все необходимые знания о современности податливо легли прямо перед ним, предлагая себя на широко распахнутых страницах. Ярко-желтая пресса и макулатура от лучших производителей сочились разнообразными сведениями. Теплов вытащил из кармана деньги и по-хозяйски овладел прессой… Всю дорогу он читал. Его швыряло от мистики женских романов к строго научным траекториям НЛО. Он проглатывал, газетные утки и всасывал комиксы для дефективных подростков. Даже в туалете он мельком пробегал надорванную периодическую печать.

На подъезде к Санкт-Петербургу поток информации иссяк. К десятым суткам все книги и журналы, попавшие в поезд, были куплены, отобраны или украдены. Карл Ильич захлопнул последний бестселлер и поднял голову. Попутчики копошились, собирая сумки и чемоданы. Теплов доброжелательно ухмыльнулся. Люди вновь стали для него открытой книгой. Он знал, о чем они думают, как говорят и чего желают. Карл Ильич познал смысл современного отечественного фуфла и возрадовался. Этот мир уже двадцать пять лет ждал его прихода…

— Граждане пассажиры! Не забываем вещи в вагонах поезда! — противно заверещал проводник из амбразуры своего купе. — Белье сдаем, мусор забираем с собой!

Теплов натянул пальто и поднялся с места. За прошедшие дни момент встречи с проводником в тамбуре несколько стерся из памяти. Но смутное воспоминание о попытке нахамить осталось. А в двадцать первом веке и одноименном вагоне это было недопустимо! Во всяком случае, в радиусе пяти метров от Карла Ильича. Приоткрытая дверь купе проводников скрипнула, впуская пассажира в демисезонном пальто.

— Ну здравствуйте, любезный! — произнес хорошо поставленный голос с отчетливо барскими интонациями.

— Виделись, — грубо рыкнул проводник, опознав невнятного «ботаника», всю дорогу не отрывавшегося от книжек.

— Потрудитесь предъявить налоговую декларацию, санитарную книжку, график подсадки и лицензию на торговлю алкоголем, — капризно и устало приказал Теплов, деловито усаживаясь к столу.

Опытный труженик полудохлого дорожного сервиса прочувствовал глубину своей ошибки мгновенно. То, что в купе вошел ревизор, не вызывало сомнений. А поскольку такими интонациями на родной Октябрьской дороге пользовались исключительно московские гости, выходило, что разнос будет полным. Вплоть до показательного уголовного дела. Как-то не к месту вспомнилась первая встреча с замаскированным ревизором. Проводник вспомнил начало своей гибели и застонал.

Карл Ильич хмыкнул и открыл рот:

— Налогообложение и гражданская позиция вступают в некоторый балансовый диссонанс…

Застоявшаяся вонь купе всколыхнулась, заволакивая нестойкий мозг не совсем почетного железнодорожника. Собственные прегрешения, до ревизии казавшиеся невинными мелочами, обрели густую черную окраску. Мутный поток убедительных, но плохо понятных фраз явно угрожал потерей рабочего места. А следом и свободы. Красный нос несчастного проводника сочился раскаянием. Остекленевшие глаза уставились на его кончик. Но и там не было видно выхода из топкого болота словоизвержения…

Наконец проводник не выдержал и жалобно завыл, перекрывая обличительную речь ревизора. Теплов слегка вздрогнул, словно приходя в себя. На его тонких губах промелькнула довольная улыбка. Он замолчал, вышел из купе проводников и закрыл дверь. А внутри, в луже искреннего раскаяния, остался сидеть тощий мужичок в серой рубашке. Шмыгая красным носом, он торопливо строчил на листке в клетку заявление об увольнении по собственному желанию. По содержанию идентичное явке с повинной.

За окном потянулись заболоченные огороды с домами, напоминающими сараи. Унылые дачные пригороды вокруг Петербурга походили на засиженную кем попало раму, обрамляющую окно в Европу. Карл Ильич вернулся на свое место. Новые знания, приобретенные из газет, журналов и книг, бурлили в голове, требуя применения. Теплов покосился на попутчиков. Ни о чем не подозревающие пассажиры обычного старенького плацкарта тоже посмотрели на необычного попутчика, промолчавшего десять дней. Пожилая женщина с малолетним внуком дружелюбно улыбнулась:

— Подъезжаем.

Молодожены с соседней полки дружно откликнулись в один голос:

— Да!.. Нет!..

Карл Ильич вальяжно оперся на потертый до дыр столик и загадочно шепнул:

— Как продюсер и где-то даже промоутер последних презентаций я могу оттопыриться и без тусовки… — Теплов доверительно наклонился вперед. — Но депозиты — путь к отвязанному беспределу…

Туман пополз по проходу, накрывая сознание слушателей ватным одеялом доверительности. Карл Ильич с наслаждением расходовал новый словарный запас. Для людей ему было ничего не жалко. Он мутил актуальные темы от всей души и искренне верил сам себе. В последние минуты пути молодожены вдруг поняли, что рядом с ними инкогнито ехал величайший деятель современности. Мнения супругов разошлись лишь в отношении псевдонима гения.

Пожилая женщина догадалась, что сосед — брат губернатора, почти сразу. Но никому не сказала.

И только ее внук не желал расставаться с Бэтменом. Пока тот не улетел…

Неизвестно, сколько еще человек могли найти свое счастье в двадцать первом вагоне. Но на пике куража Теплов остановился. Последняя, еще не прочитанная газета лежала у приоткрытого окна. Легкий сквозняк из немалых щелей в рамах шевелил листы. На развороте «Купчинской правды» деловито кривилось лицо олигарха. В момент многозначительной паузы, которая абсолютно ничего не означала, Карл Ильич вдруг зацепился взглядом за заголовки статей:

«Как сделать состояния на шапках?»

«Олигарх Лысинский — сапожник без сапог?»

«Лысинский не носит шапок!»

«Особняк шапочного короля — в поселке Шапки?..»

Фамилия под фотографией показалась знакомой до почечной колики. Физиономия на снимке — тоже. События двадцатипятилетней давности мгновенно всплыли в памяти.

Теплов перестал мести пургу и встал. Попутчики тоже поднялись. Но тут же осели, повинуясь властному жесту. Карл Ильич сунул руку во внутренний карман пальто, словно нашаривая нечто крайне важное, и направился к выходу.

Длинная непрямая кишка поезда втянулась в узкий проход между платформами. Локомотив издал короткий прощальный гудок, похожий на отрыжку романтики дальних странствий. На заплеванный перрон Московского вокзала ступила нога гражданина Теплова. Его никто не встречал.

Подняв до ушей воротник пальто, Карл Ильич подошел к ларьку. Он купил карту Ленинградской области. Потом развернул драную газету «Купчинская правда». Старенький синий фломастер ткнул в район, где должен был находиться особняк шапочного короля Лысинского. На карте появилось жирное синее пятно, словно испачкавшее чей-то покой и благополучие. План дальнейших действий родился у посланца грозного колымского сходняка почти мгновенно. И в нем было место и олигарху, и прокурору, и вагону отборных тунгусских метеоритов…

Глава 8 Каменный… гвоздь

Ассоциация Паранормальной Астрофизиологии занимала особняк в центре Северной столицы. Судя по густым мазкам русского евроремонта во весь фасад, ни астрологи, ни физиологи здесь не бедствовали. И в то же время от оплота научной мысли ощутимо перло паранормальностью. Не то от блестящих металлических входных дверей из неизвестного сплава, не то из-за частокола спутниковых антенн, обрамляющих крышу, не то от охранников, разгуливающих перед особняком в серебристых космических скафандрах…

Появление среднестатистического гражданина возле столь солидного учреждения не вызвало волновых колебаний пространства и времени. Заурядный гуманоид с местным антуражем не синхронизировался. Проще говоря, подошедшего к особняку Ассоциации человека в демисезонном пальто демонстративно не заметили. Охранники как бы невзначай загородили вход и, не глядя на гражданина, принялись лениво обсуждать последний метеоритный дождь в Зимбабве. Обычно на непосвященных этот прием действовал безотказно. Но гражданин в пальто даже не подумал отойти в сторону. Он задумчиво уставился на скафандры, будто искал на них космических блох. Пристальный оценивающий взгляд вызвал некоторое ощущение дискомфорта у церберов Ассоциации. Тогда у него все-таки поинтересовались целью визита. На всякий случай. В элитном исполнении и эконом-варианте.

— Будьте добры, уточните, с кем бы вы хотели войти в контакт? — вежливо осведомился один из охранников.

— Чё надо?!! — грубо рыкнул второй.

Странный гость на дурацкие вопросы отвечать не стал. Он вдруг извлек из внутреннего кармана блокнот с ручкой и задумчиво цокнул языком. Рядовые посетители особняка так себя не вели. Люди, причастные к тайнам мироздания, сталкиваясь с реальностью, терялись и мямлили. Охрана невольно замерла, пытаясь понять, с кем имеет дело. И тут скрипучий начальственный голос небрежно процедил:

— Управление Охранных Предприятий. Региональный инспектор Жаров.

В стылом питерском воздухе повисло пыльное облако бюрократизма. Крепкие парни в серебристых скафандрах вздрогнули. Они были готовы дать отпор любым попыткам вторжения на территорию объекта — от визита поддатого пролетария до вторжения братьев по разуму. Но на этот раз опасность оказалась направлена на них самих. И накачанные мускулы тут помочь не могли. Только помешать, как это обычно бывает при столкновении интеллектов.

— Предъявите лицензии, справки из ПНД, разрешения нa спецсредства и доложите «Инструкцию по предотвращению терактов» от восьмого июня сего года… — монотонно забубнил человек в пальто.

Охрана оцепенела. Карманов в скафандрах не было. Да это и не имело значения. Все равно никто не носил с собой на дежурство бумажки вместо дубинок. А уж тем более не знал наизусть загадочной инструкции. Возможно, будь у охранников время на размышления, они смогли бы хоть как-то среагировать на внеплановую проверку. Но инспектор продолжал расстреливать пост четкими канцелярскими формулировками, непонятными для физически развитых индивидуумов:

— Та-ак! Значит, документальная сверка не проводится. Прискорбно. Тогда будьте добры, продемонстрируйте секторальную разбивку вверенных участков. Думаю, вы знакомы с работой сессии Охраны Объектов Федерального Значения?

Облако бюрократизма в считанные секунды приобрело угрожающие размеры и накрыло крыльцо Ассоциации. Охранники с приоткрытыми ртами жадно втягивали в себя воздух, густо насыщенный словарным запасом парализующего содержания. Кислорода в воздухе уже не было. Они задыхались, теряя остатки разума и здравого смысла. А казенный голос человека в пальто методично выбраковывал несчастных из стройных рядов петербургских «секьюрити». Наконец пытка прекратилась. Инспектор аккуратно закрыл блокнот и положил его в карман.

— Ну, пора и с вашим начальством пообщаться, — глубокомысленно изрек он. — Рыба гниет с головы!

Охрана, чуть пошатываясь от мозговых перегрузок, поспешно распахнула перед ним двери, неприступные для простых смертных. Напоследок человек в пальто чуть задержался перед массивными створками из неизвестного науке сплава, при внимательном рассмотрении похожего на раскрашенный алюминий.

— Качественное фуфло! — жизнерадостно хохотнул он. — Похоже, наши люди.

Потом он шагнул в недра учреждения и исчез из виду.

Главный паранормальный астрофизиолог, то есть директор Ассоциации, был респектабелен и вальяжен. В смысле — откормлен и нагл. На большого ученого он не походил. Даже когда очень старался. А вот на мелкого жулика — как две капли. Его зам тоже был типичным барыгой, но прикидывался уфологом чуть успешнее. В рабочее время он неизменно носил на лице очки и выражение неизбывной тоски по внеземному разуму.

Дело шло к вечеру. В просторном директорском кабинете посторонних не было. Поэтому руководители Ассоциации не работали физиономиями под одухотворенных идиотов. Они нервно лопали коньяк с лимоном и обсуждали бизнес. Безо всякой там чуши о неопознанных объектах. В конце концов, кроме продажи радиоактивных булыжников тунгусского происхождения ничего привлекательного в уфологии не было.

Зато деньги за камешки, излучающие какую-то хрень, зарубежные лохи платили изрядные. За валюту зеленого цвета эти двое могли продавать что угодно. Хоть дерьмо питекантропа.

После визита в зону имени демократа Чернышевского директор пил много, лихорадочно стараясь смыть липкий страх, навеянный «партнерами по бизнесу». Заместитель тоже пил и боялся. Содержимое бутылки коньяка «Циолковский» подбиралось к нулевой отметке. Соответственно, смелость возрождалась, плавно устремляясь вверх. Куда-то к ручке ковша Большой Медведицы.

— Вот… мочканем прокурора и вздохнем спокойно!.. — неуверенно промямлил директор.

— И… и-ик! — покладисто кивнул зам.

В этот момент солидная офисная дверь открылась без стука. В кабинет ворвался легкий сквозняк вперемешку с полузадушенным хрипом секретарши. Затем в Проеме возник человек в старомодном пальто. Незваный гость оглядел пустым равнодушным взглядом полупьяное содержимое двух кожаных кресел. Потом закрыл дверь и кивнул одним подбородком, почти не двигая головой:

— Узнали? Я от Моченого.

Страх окутал уютное логово жуликов от астрофизиологии душным туманом. Разумеется, они узнали его сразу. Пусть на щеках уже не было синих могильных крестов, пусть чистые руки, без единой татуировки, могли ввести в заблуждение доверчивого обывателя… При нынешнем развитии пластической хирургии в этом не было ничего сверхъестественного. А вот выражение лица и ощущение опасности, волнами расходящееся от гостя, нельзя было спутать ни с чем. Бизнесмены побывали там, в краю вечной мерзлоты. Там, где человеческие судьбы решались одним взмахом заточки… Они не могли ошибиться.

— Теплый! — панически закатывая глаза, прошептал директор.

— Приехал! — цепенея от ужаса, пискнул заместитель.

— Тс-с-с… — прошипел посланец беспредельных колымских просторов. — Губы заштопаю!

В кабинете вдруг похолодало. Вонь лагерной баланды, портянок и параши перебила аромат коньяка с лимоном. Ужас буквально размазал бизнесменов по респектабельному интерьеру. Жуткий ликвидатор прокуроров безучастно мазнул по потным лоснящимся лицам тяжелым взглядом матерого убийцы и небрежно процедил сквозь зубы:

— Шучу… пока.

Слова пали в мертвую тишину, воцарившуюся во всем особняке. Киллер по-хозяйски устроился на краю стола. Его губы удовлетворенно вытянулись в трубочку. Карл Ильич поймал кураж.

— Так и будем молчать? — сухо поинтересовался он. — Или поможем информацией по объекту? Я, конечно, могу и сам все раскопать… И закопать…

Деморализованные заказчики тихо, но дружно заскулили. Теплов чуть нагнулся и тонко спровоцировал вспышку буйного энтузиазма:

— Ну-у?!

Директор вскочил с места. При этом его щеки и солидное брюшко синхронно заколыхались мелкими волнами паники.

Он затараторил, стремясь предотвратить малейшее неудовольствие кошмарного гостя:

— Вот график мероприятий прокурора на следующую неделю. Вот маршруты, адреса, расписание. А…

— У нас четырнадцать информаторов в милиции и восемь в прокуратуре города! — включился в борьбу за собственную жизнь заместитель, белея от ужаса.

Карл Ильич многозначительно поднял палец, прерывая густой, словесный поток. Но директор мгновенно истолковал его жест как типичный киллерский вопрос. Он обогнул стол и бочком двинулся вдоль стены, изрыгая пулеметные очереди информации:

— Нет! В одиночку Холодов не ездит. С ним всегда представители ОМОНа и райотделов. Видимо, придется использовать гранатометы. У нас закуплено четыре «Стрелы», восемь «стингеров», две «Мухи»…

С другой стороны кабинета раздался голос зама, по-своему истолковавшего поднятый вверх палец Теплого. Соратник директора тоже старался «за страх», который, вопреки распространенному мнению, куда эффективнее мифического «за совесть».

— Там, — очкастая голова заместителя качнулась вдоль нацеленного в потолок пальца Теплова, — прокурора не поддерживают. Так что масштабных мероприятий с общественным резонансом не будет. Но на всякий случай наши люди готовы к организации массовых беспорядков. В обшей сложности — пять групп…

— Заткнись! — бесцеремонно перебил его Карл Ильич. — Где он будет завтра?

Бизнесмены одновременно открыли рты:

— Конгресс уфологов!..

— Курортный район. Дом отдыха «Привет»!..

— Там его взять трудно. Все оцеплено! МЧС!..

— Мы тут посчитали… Понадобится двенадцать бригад… с автоматическим оружием…

Посланец далекой, но очень грозной колымской мафии неторопливо слез со стола и улыбнулся. Директор замер, не в силах отвести глаз от зловещего оскала. Заместитель гулко захлопнул рот и начал сползать по стене. Пауза тянулась долго. Как предсмертный визг недорезанной свиньи. Карл Ильич аккуратно, двумя пальцами взял с блюдца лимон и смачно сомкнул челюсти. Раздался чавкающий звук, и ни в чем не повинный цитрус превратился в жидкую кашицу на твердом как камень языке матерого убийцы. Лица заказчиков перекосила рефлекторная судорога.

«Он его сожрет!» — обреченно подумал директор, чуть не захлебнувшись кислой слюной.

«Загрызет!» — мысленно поправил шефа заместитель, мелко сглатывая вязкую жидкость, заполнившую рот.

— Один пойду! — негромко припечатал Теплов, не спеша дожевывая лимон.

Он сунул руки в карманы и спокойно направился к выходу. По его прямой и уверенной спине скользнули панические взгляды заказчиков, потрясенных нереальной «крутизной» киллера. На пороге Карл Ильич обернулся:

— Кстати, вы — со мной! Готовьтесь, зайду утром. Будем вас вязать… кровью… чтоб никто не сдал!

Дверь бесшумно захлопнулась. Из кабинета послышался негромкий стук рухнувших в обморок тел. Секретарша в приемной шумно и испуганно задышала, выпучив глаза. Теплов задержался на минутку, чтобы поболтать с ней на прощание. После чего количество обмороков в Ассоциации еще увеличилось. Киллер с Колымы недоуменно пожал плечами и ушел в сумерки Северной столицы. 

Глава 9 Долг платежом… зелен

— Проиграл ты шапочку! — хриплый голос шершаво прошелся по барабанной перепонке.

От страха, как всегда, захотелось в туалет. Туалета, как всегда, рядом не было. Да никто и не отпустил бы. Лысинский потянул с головы шапку. Зек напротив заулыбался. Страх превратился в ужас…

Этот сон Роман Романович видел регулярно. Жуткий зек приходил к нему с неизбежностью полнолуния. Раз в месяц. Почему-то с седьмого на восьмое число. В день зарплаты. И хотя простой российский олигарх Лысинский давно уже сам платил жалованье сотрудникам, кошмар продолжал навещать его именно в эту ночь. Не помогали ни дорогие американские таблетки, ни дешевые отечественные психотерапевты. Даже водка пасовала, только раскрашивая картинки из прошлого в омерзительно зеленоватый цвет грядущего похмелья.

Зек по кличке Теплый ровно в трехсотый раз прошептал Лысинскому в спину:

— Глядящего тебе дадим. Ты его не ищи — не увидишь. На голову ничего не надевай. Проиграл ты шапочку… — И Роман Романович проснулся в холодном поту с лихорадочно бьющимся сердцем.

За грудиной разливалась боль, словно кипятком обваривая легкие. Воздуха не хватало. Паника стучала изнутри по ребрам, прорываясь в увлажненный ионизированный воздух спальни. Обмануть кошмар на этот раз не удалось. Собственно, как и во все предыдущие. Как ни старался телевизор, щедро демонстрируя голубую муть, глубокий сон свалил Лысинского в половине первого ночи. А ровно в два по Москве, строго по графику, Теплый принялся хлопать картами по нарам…

Роман Романович поднялся с кровати. Ему хотелось выть в голос. Или умереть, чтобы больше не метаться по особняку в ожидании кошмарной ночи. Кроме горничной, положенной олигарху по статусу, в доме никого не было. Прислугу звали мадам Клементина. Для антуража. Или Мария Егоровна. Для паспорта. По причине преклонного возраста внешний мир она слышала исключительно сквозь слуховой аппарат. Который выключала ровно в десять вечера. Так что кричать было бесполезно. А умирать — страшно…

Громко шлепая тапками по пяткам, он выбежал из спальни. Лестница на первый этаж со скрипом приняла сто восемь килограммов его живого веса. Лысинский подбежал к висевшей на стене картине и топнул ногой по паркетине в углу, отключая сигнализацию. Он брезгливо швырнул на пол разноцветную мазню Матисса, освобождая доступ к сейфу. Дрожащие пальцы набрали код на электронной клавиатуре замка. Дверь мягко открылась, угодливо отъезжая в сторону. Дорогие вещи всегда отличаются угодливостью и уважением к хозяину.

В сейфе лежал старый полиэтиленовый пакет с потертой надписью «Олимпиада-80». Лысинский выхватил из него сверток. В пожелтевшую от времени газету «Правда» была завернута потрепанная шапка устаревшего фасона «пирожок». Роман Романович взял ее в руки, изящно стряхнул несуществующую пыль и аккуратно положил на пол.

— Надоело-о!!! — вдруг завопил он во все горло, так, что Клементина в соседнем крыле особняка вздрогнула и перевернулась на другой бок, накрыв слуховой аппарат подушкой.

Лысинский топтал шапку самозабвенно. Удовольствие, которое не могла дать ему жизнь в ожидании кошмара, он получил сполна. «Пирожок» отпрыгивал в сторону, как лягушка, катался по полу и переворачивался с боку на бок. Лысинский настигал его, бил, пинал, прыгал на нем, будто хотел забить под землю, в саму преисподнюю. С тех пор как он поиграл с зеком в карты, прошло достаточно времени. Достаточно, чтобы стать олигархом. Но все-таки мало, чтобы перестать бояться…

Да, Роман Романович был олигархом. Практически королем отдельно взятой отрасли. Можно сказать — монополистом. Но был ли он счастлив? Нет, и еще раз нет! Все истоки его огромного состояния залегали глубоко в подземельях КГБ. Именно там, в следственном изоляторе, Лысинский проиграл матерому зеку по кличке Теплый право носить шапку. Конечно, можно было считать, что простой советский инженер-текстильщик отделался легким испугом. Дело могло закончиться гораздо хуже. Например, актом насильственной однополой любви… Но Роман Романович так не считал.

Всю жизнь он прожил без шапки. Всю жизнь он боялся всевидящего ока криминала. Такая жизнь убивала тонкую душевную организацию Лысинского. Ему снились кошмары. Каждый раз от желания надеть шапку сердце замирало. Запретное вожделение проступало на неприкрытой плеши крупными каплями пота. Каждый день мысли Романа Романовича крутились вокруг неописуемого наслаждения, которое способен подарить мужчине нахлобученный головной убор. Любой конфигурации и расцветки.

Лысинский днем и ночью думал о шапках. Творческая натура порождала гениальные фасоны и фантастические покрои. Он изобретал кепи и ушанки, грезил шляпами и беретами. А ночами приходил страшный зек и хрипло шептал:

— Проиграл ты, Рома, шапочку!..

Грянул капитализм. Лысинский создал артель из пенсионерок. Его мохеровые береты сотрясли рынки страны. Пенсионерки вязали, народ покупал, Роман Романович богател. Потом настал черед кооперативов, потом — заводов, потом концернов. Лысинский не успел ничем моргнуть, как стал шапочным королем. Он забросал шапками весь мир! Лучшие кутюрье Европы приезжали поучиться в мастерских великого шапочного гения…

Нужно сказать, что, превратившись в олигарха, Роман Романович почти не изменился. Он все так же делал ставку на пенсионерок и не спал по ночам. Хотя, чтобы соответствовать новому статусу, ему пришлось прикупить особняк, пару лимузинов и нанять охрану. Тоже пенсионера — ветерана ВОХРа. Старика Лысинский не боялся. Тот явно не принадлежал к уголовному миру. Сидел себе и сидел в будке у ворот. С пистолетом, но все равно абсолютно не страшный.

Роман Романович жил и боялся. Большой шапочный бизнес шел своим чередом, пользуясь гениальными разработками своего идейного вдохновителя. Согласно заветам бородатого дедушки Карла, товар превращался в деньги, те — в товар, и обратно… Сам Лысинский плодами деятельности своего международного концерна воспользоваться не мог. Для него надеть шапку было равносильно харакири. Он чувствовал, что криминал не дремлет…

Запыхавшись, Роман Романович прекратил прыгать на несчастном пыжиковом «пирожке». Олигарх запахнул полы элегантного шелкового халата и сел. В приоткрытое окно ворвался промозглый зимний сквозняк. Капли пота, выступившие на плеши, тут же остыли, неприятно холодя кожу. Лысинский с затаенной тоской уставился на старую шапку. В полумраке гостиной она казалась воплощением мечты, призывно раскинувшейся на ковре. Желание погрузиться в теплое пушистое блаженство по самые уши похотливо шевельнулось где-то в подсознании.

Шапочный король поднялся и как бы невзначай прошел мимо, направляясь к окну. Створка стеклопакета закрылась с мягким щелчком. Они остались одни. Только он и она. Сердце сладко заныло. В висках застучал пульс, предрекая недоступное наслаждение. Запретный плод рыжеватой окраски с нежной шелковой подкладкой лежал на ковре, демонстрируя откровенную готовность к взаимному блаженству. Роман Романович робко коснулся мягкой ложбинки на верхушке «пирожка». Проскочившая в наэлектризованном воздухе гостиной искра предвкушения сотрясла крупное тело олигарха. Не в силах сдерживать желание, он легким движением руки проник внутрь. Влажные чуть дрожащие пальцы с идеальным маникюром пробежались по самому краю рыжих волосков и внезапно по-хозяйски сжали край «пирожка».

Комнату сотряс глухой стон. Он отразился от тяжелых бархатных портьер, нагнетая страстное безумие. Лысинский почувствовал мощную волну тепла, идущего от рук к голове, и прижал шапку к груди. Все страхи и сомнения вдруг отошли на второй план. По сравнению с происходящим они показались несущественной мелочью. Роман Романович сладострастно зарычал, поднимая руки. Дурманящий запах вожделенного пыжика заставил его ноздри трепетать в такт дыханию.

Закрыв глаза он застонал, медленно и нежно погружая голову в манящую глубину чуть потертого шелка подкладки. Новые ощущения, абсолютно не похожие на что-либо испытанное ранее, буквально взорвались в душе олигарха, порождая еще один стон. Макушка Лысинского коснулась самого дна «пирожка». Частое дыхание прервалось, и его внутренний мир слился воедино с волшебным теплым миром шапки. Крупное тело впало в экстаз…

Звуки и краски возвращались постепенно, будто издалека. Чувство удовлетворения, заполнившее душу, подарило Роману Романовичу тот самый покой, к которому он стремился долгие годы. Олигарх посмотрел на себя в зеркало. Пыжиковая шапка с голубым шелковым халатом смотрелась странно. Плешь с непривычки потела. Но пережитые ощущения еще бурлили в пухлой груди Лысинского. Он поднял вверх и резко опустил согнутую в локте руку, как это делают знаменитые хоккеисты и грубые мачо. По гостиной тонким победным кличем прокатилось:

— Здорово!!!

Роман Романович еще немного постоял у зеркала, наслаждаясь моментом. Плешь продолжала потеть. Ноги затекли. Ансамбль из «пирожка» и халата начал раздражать эстетические чувства короля шапочного кутюра. Примерно через минуту он ощутил неловкость. Ему захотелось как бы случайно избавиться от старой, непривычно пахнущей шапки. Но из приличия Лысинский еще немного постоял не шевелясь. Потом, словно извиняясь, он торопливо отошел к распахнутому сейфу. На самом деле, его ждали сотни неотложных дел и забот. Да и непривычная тяжесть на голове начала раздражать. Хотя сразу снимать шапку было неудобно. Все-таки — мечта… К десятой минуте тесного шапочного знакомства Роман Романович ощутимо возжелал избавиться от совершенно ненужной и крайне неприятной обузы. Он криво улыбнулся и вежливо стянул «пирожок» с порозовевшей потной головы. Стараясь не смотреть на пыльный мех пожилого пыжика, олигарх непринужденно сунул шапку в пакет и, насвистывая как ни в чем не бывало жизнерадостный мотив, положил ее в сейф.

С плохо скрываемым облегчением Лысинский стремительно вышел из гостиной. Мечта воплотилась. Но тут случилось то, что часто происходит с заветными человеческими желаниями. Разочарование настигло Романа Романовича в прихожей. Внезапно выяснилось, что никакая шапка ему была не нужна. Он привык к свежему ветру, треплющему останки кудрей. Полюбил свободу вольготно торчащих ушей… А ведь за краткие мгновения сомнительного удовольствия могла настать расплата!

«…Глядящего тебе дадим…» — гадко прошипел в памяти голос матерого урки. Лысинский затравленно уставился на входную дверь. И тут, словно материализуя ночной кошмар, снаружи, на мраморных плитах крыльца, раздались приглушенные шаги. Олигарх оцепенел, как кролик, попавший в свет фар безжалостного трактора. Возмездие за глупость оказалось неотвратимым и скорым. Шаги оборвались у входа. Три оглушительных удара сотрясли особняк. Роман Романович всхлипнул и обмяк…

Тяжелая дверь, обшитая таиландским дубом, беззвучно распахнулась. Прямо перед олигархом, только что нарушившим запрет, поправшим карточный долг и идиотски-суровые криминальные законы, стоял… Теплый! В руках он держал карту Ленинградской области. Лысинский узнал зека с первого взгляда, несмотря на прошедшие годы. Он судорожно схватился за сердце и осел на пол. Мистическая оперативность и всеведение блатного мира потрясли его до полной потери ориентации. Теплый, застывший в дверях, неторопливо сложил карту и радостно осклабился:

— Шапку надевал, что ли?

Не в силах солгать, глядя в пронизывающие глаза проклятого гостя из сновидений, Роман Романович кивнул.

— Да-а-а… — прошептал он, суча ногами в жалкой попытке отползти подальше от ожившего прошлого.

Теплый деловито кивнул. Не все изменилось в этом новом мире. Некоторые вещи остались прежними. Например, простые людские слабости. В том, что давний сокамерник хоть раз, да наденет шапку, Карл Ильич не сомневался. Впрочем, даже если и нет… Убедить старого знакомого, что тот нарушил какое-нибудь уголовное табу, труда не составляло.

— Извините, господин олигарх! — С наслаждением выговаривая непривычные слова, Теплов шагнул вперед. — Дефолт прогрессирует. Вы прилипли на бабки, по репатриации договоренностей, так сказать, околпачивания! Эмиссия не консолидирует…

Потрясенный Роман Романович перестал дергать ногами. Вместе со сквозняком из-за открытой двери наплывал жуткий туман безысходности. Знакомые и понятные ранее термины больно били по закаленным ушам олигарха, стирая грани здравого смысла. Понятно было только одно — пришла расплата! Речь шла о жизни и… загубленной жизни. Оставалась лишь слабенькая надежда откупиться.

— А может?.. — робко предложил Лысинский.

— А как же! — с энтузиазмом поддержал его Карл Ильич. — Мне тут еще прокурора надо нейтрализовать. И с метеоритами какого-то консенсуса достичь. А это требует ох каких инвестиций! Так что добровольная спонсорская помощь в принудительном порядке… Ну, наша компания, естественно, предпочитает эквивалент денежной массы в материальных единицах!

Шапочный король с трудом втянул внезапно загустевший от плотного потока убедительной терминологии воздух. В ушах застряли куски тяжелых вязких фраз с ужасным подтекстом.

— Я отдам! Но наличности сейчас нет… — прошептал он, усилием воли сдержавшись, чтобы немедленно не вытащить на крыльцо резервный фонд концерна из ближайшего тайника. — Как желаете получить?

— Мешками! — ни на секунду не задумавшись, сурово припечатал Карл Ильич.

Он выдержал длинную паузу, наслаждаясь произведенным эффектом, и небрежно бросил через плечо, уходя в ночь:

— Если кто придет, скажет — штоха партанит, ты уж не откажи. Даю тебе сутки… Даже меньше!

Прямая спина в демисезонном пальто слилась с тенью особняка и пропала. Роман Романович натужно выдохнул, до конца не веря своему счастью. Он остался жив! Он получил шанс! Вопрос упирался всего лишь в деньги. Денег было жалко до зуда в пальцах. Но жить хотелось вообще до чесотки. Как ни крути, а для настоящего олигарха выкуп был мелким рабочим моментом… 

Глава 10 Зеленая овощная купюра

Путь Родиона Попова к халявной капусте был долог. Искомый склад находился где-то за чертой любимого города, и даже его пригородов. Ничего хорошего это не означало. Складывалось странное ощущение, что мама, как минимум, слукавила, ориентируя Родиона на «сорок минут езды». Как максимум, она специально ввела его в заблуждение… Если не сказать больше. Нехватка информации тяготила. После недолгих метаний по вагону лейтенант Инженерно-Космических войск наконец набрел на карту, придавленную к стенке треснутым куском мутного оргстекла. Несколько минут он шарил глазами по зловещей паутине железнодорожных маршрутов, пока не наткнулся на жирную черную точку в левом верхнем углу схемы.

— Шапки, — прошептал одними губами Родион Семенович и задумался.

Шапки и капуста после длинного трудового дня и на голодный желудок никак не хотели превращаться в стройные математические формулы.

«Небольшой кочан капусты можно вписать в окружность шапки большого размера, — отчего-то подумалось Родиону. — К примеру, чтобы сберечь овощ от холода…».

Пока вроде все было логично. Только вот капуста в шапках выглядела несколько странновато.

«Сколько нужно шапок, чтобы утеплить вагон капусты?!»

Тут мыслительный процесс заходил в железнодорожный тупик, так как Родион Семенович даже приблизительно не мог себе представить, сколько кочанов капусты может поместиться в вагон товарняка. Мысли-скакуны неудержимо понесли: «Почему капусту нужно переводить в шапки? А может, это нелинейные уравнения?»

Родион Семенович тряхнул головой, выныривая из тумана голодного абсурда. Чушь, которую нарожал его мозг в течение нескольких секунд, самого лейтенанта привела в замешательство. Он даже оглянулся на попутчиков, испугавшись, не размышлял ли он вслух? Но в вагоне все было по-прежнему. Русский люд возвращался с работы. Источая национальный запах нестираного белья и перегара, мужчины спали с чувством выполненного долга на лице. Опытные женщины, привыкшие каждый день, рискуя жизнью, возвращаться домой в последней электричке, группировались кучно в середине вагона. Несколько подростков, объединившись в стаю вокруг магнитофона, с ненавистью смотрели в сторону очкастого офицера, как бы прикидывая, налезет на них его форма или нет. А из хриплых динамиков, зловеще подвывая, с намеком, давил на уши Виктор Цой:

Электричка везет меня туда, куда я не хочу-у-у…

Электричка везет меня туда, куда я не хочу-у-у…

Пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, Родион Семенович приложил палец к карте. По всему выходило, что, если умножить палец на масштаб и разделить его на скорость движения поезда, в Шапках Родион Семенович окажется в полночь. А полночь, как известно, время колдовское. Не поддающееся математическому прогнозированию. По спине пробежали зябкие мурашки. В голову полезли разные нехорошие мысли о маме…

Под многозначительными взглядами поддатой молодежи Родион вернулся на свое место. Одинокое деревянное сиденье в углу вагона было узким, жестким, грязным и холодным. Но стоять все равно не хотелось. Родион откинулся на спинку Фуражка ударилась о стену и съехала ему на очки, закрыв глаза. Поправлять ее он не стал. Усталость, голод, стук колес и мистический голос Цоя все больше погружали лейтенанта в сон. «Группа крови на рукаве…» — донеслось уже откуда-то издалека. Родион Семенович тревожно вздрогнул, фуражка съехала еще ниже, и он провалился в сон окончательно…

— Слышь, вставай, братуха! Ты живой?! — Кто-то аккуратно подергал Родиона Семеновича за плечо и приподнял козырек фуражки. Желтый вагонный свет, сфокусированный толстыми линзами очков, больно резанул по глазам.

Попов встрепенулся, попытался встать, но затекшие ноги и спина отказывались слушаться. Он задрал голову и на всякий случай сжал свои небольшие пухлые кулаки. Трое сержантов милиции с интересом рассматривали его сверху вниз. Младший сержант, сержант просто и сержант старший одновременно наклоняли головы то на один бок, то на другой, как любопытные животные.

— Ты кто… герой?! — одновременно произнесли все трое.

— Лейтенант Попов, — честно ответил Родион, понемногу распрямляя ноги.

— Не слыхал… — с сожалением протянул просто сержант и добавил: — Теперь буду знать. Да что там я?! Все будут знать! Да, мужики?

Мужики дружно согласились.

— Товарищ лейтенант, можно, я вам руку пожму? — вдруг попросил младший сержант и умоляюще посмотрел на Родиона.

— Давайте, — удивленно согласился Попов, и они потрогали друг у друга взволнованно-мокрые ладони. — А в чем, собственно, дело?

В вагоне повисла странная пауза. В полной тишине Родион Семенович неожиданно понял, что вокруг больше никого нет, кроме него и трех странных милиционеров.

— Вы что, не в курсе? — озадаченно спросил один из них.

— Признаться, нет… — Родион Семенович кивнул и нервно улыбнулся.

Сержанты переглянулись и снова уставились на Попова с недоверием и одновременно каким-то патологическим восхищением. Тот, что будил Родиона, даже ткнул в него пальцем, как бы убеждаясь в плотской сущности лейтенанта Инженерно-Космических войск.

— Тут вот какое дело, — словно извиняясь, заговорил старший сержант. — Даже не знаю, как и сказать… Одним словом, вы, товарищ лейтенант, за последние три года первый из военных, кто до Вторых Шапок… так сказать… доехал… живым… Можно сказать, юбилейный… вы!

Родион Семенович резким движением сунул руку в карман и рывком достал оттуда мятый носовой платок. Затем молча принялся протирать очки. Сержанты с интересом следили за каждым его движением. Так прошло минут десять.

— А что с остальными? — неожиданно произнес Попов, срываясь на детский фальцет.

— Никто не знает, — почему-то шепотом ответил старший. — Их больше не видели.

— Понятно… — выдавил из себя Родион Семенович, пытаясь заглушить шум, доносящийся из бурлящего кишечника. — А до того, как их… это…

— До того — видели. Многие! Свидетелей тьма! До остановки Шапки-1 видели, а потом — никто!

— Да-а-а!.. — как можно громче затянул Родион, но кишечник не сдавался.

— И так — три года. До нас ни один не доехал. Мы думаем — «серийный» на маршруте работает! — Лица сержантов как-то сразу посуровели. — Но мы его все равно возьмем. Дело чести… Нашей… Так сказать…

Снова страшная пауза зависла в воздухе, как топор.

— Так, может, они вышли? — предположил Родион Семенович первое, что пришло в голову, — Может, им и не надо было до вас-то ехать?

Настал черед удивляться сержантам. Теперь они смотрели не на чудом выжившего лейтенанта, а друг на друга. Причем открыв рты, внутри которых роился запах лука. Прошло еще несколько минут.

— А это версия! — наконец радостно высказался просто сержант, — Ну ты даешь, лейтенант! Вот что значит из центра человек! — Он тяжело хлопнул Попова по плечу, ткнул его пальцем куда-то в область печени, а потом обратился с вопросом к сослуживцам: — Может, нам свидетелей опросить?

Пока Родион пытался отдышаться, диспут между сержантами закончился, и версию столичного лейтенанта решено было отработать незамедлительно. Попов не был против. На том и порешили.

Под восхищенными взглядами местных стражей порядка Родион Семенович сошел на платформу. После тусклого света электрички ему показалось, что он шагнул в пропасть. Тьма окружила его со всех сторон, гостеприимно приглашая прогуляться по преисподней. Но нога неожиданно ощутила твердь, глаза быстро привыкли к темноте. Прямо перед ним, на огромном куске фанеры, крупными буквами было написано: «Шапки-2»! Родион оглянулся. Сержанты продолжали стоять в тамбуре электрички и счастливо улыбаться.

— А просто Шапки?

— Это ты, лейтенант, полчаса назад проехал. Так тебе какие Шапки-то надо было?

Попов пожал плечами и нервно полез по карманам в поисках маминой инструкции. Бумажка загадочным образом исчезла. Во всяком случае, находиться отказывалась. Родион решительно испугался.

— Ты чё хотел-то, лейтенант? — Старший сержант участливо подмигнул и добавил: — Если найти кого, так мы мигом. Мы ж милиция! Забыл? — Он дружески обнял своих товарищей, и те одновременно кивнули.

— Да меня тут послали… Меценат один… Капусту нам должен был… — Без маминой бумажки Попов растерялся и бессвязно пытался пояснить цель своей поездки.

— Живут же люди! — ни с того ни с сего с чувством заявил младший из сержантов. — Вот это я понимаю. В одиночку. Ночью. К олигарху. За капустой! Это вам не вагоны шмонать! — Он с завистью посмотрел на Родиона и тихо сознался: — Что говорить, есть тут у нас один. Ты, лейтенант, куда надо приехал. Вон огни справа видишь?

Родион всмотрелся в кромешную тьму, ничего не увидел и кивнул.

— Тебе туда. Самый большой дом. Не ошибешься. А теперь бывай, брат. Нам пора. По твоей версии работать будем. Спасибо-о-о!!!

Двери электрички закрылись со змеиным шипением. Посерьезневшие лица сержантов уносились в темную даль. Хотя что может быть дальше, чем Шапки-2? Разве что Шапки-3?

Пока где-то в далеком поселке Шапки на заброшенном складе загнивала дармовая капуста, лейтенант Инженерно-Космических войск Попов надвигался на Шапки-2. С отходом электрички вокруг стало совсем темно. Оставалось двигаться, полагаясь на интуицию и прогрессивное исчисление звездных параллаксов. Обещанных огней все еще не было видно, но Родион Семенович упорно старался ставить ноги так, чтобы носки ботинок были направлены туда, куда махнул рукой младший сержант. Периодически на пути попадались деревья. Их приходилось обходить с особой осторожностью. Одно справа, три — слева. Чтобы не заблудиться. В полной темноте они появлялись неожиданно, как привидения. Пару раз Родион даже вскрикивал от неожиданности и отпрыгивал назад, но направление движения сохранял.

Растительность кончилась внезапно. Земля под ногами стала тверже. Через несколько минут грунтовка перешла в полноценный асфальт. Где-то сбоку появились наконец заветные огни. С каждым шагом они становились все виднее и ярче. Еще через пять минут Родион Семенович наткнулся на столб с ржавой табличкой. Указатель со скрипом качался, будто выбирал направление. На нем, белым по ржавому, шла лаконичная надпись: «Шапки»…

Тем временем Роман Романович Лысинский сидел на кухне, пил кефир и страдал. Налаженная жизнь рухнула в одночасье. Безбедному, а главное, тихому существованию олигарха пришел конец. Мало того что из прошлого материализовался жуткий лагерный кошмар. Его появление в каком-то смысле, скорее, успокаивало. Как оказалось, ожидание было намного страшнее самого момента встречи. И дело было даже не в том, что все, как обычно, уперлось в деньги. Роман Романович всегда ценил жизнь немного больше, чем кошелек. Немного… но больше. Потому и решил откупиться от Теплого мешком с деньгами. Хотя требования уголовника насчет денег, тары и способа передачи звучали странновато. Но Лысинский все понял бы, даже если бы тот не сказал ни слова. По бессмысленным жестам, алчной мимике и голодному взгляду. Всю жизнь у него просили деньги. Суммы были разные, но жесты, мимика и голодный взгляд никогда не менялись.

Проблема была в другом.

— Шапка! — прошептал Роман Романович, и по телу пробежали до обидного сладкие мурашки.

Казалось, что в их отношениях с недоступным головным убором прошлой ночью уже была поставлена точка. Платонический роман, длившийся почти четверть века, превратился в ничто, стоило Лысинскому потерять голову и переступить невидимую грань дозволенного. Страстная, безумная близость, которую они подарили друг другу, не принесла ничего, кроме горечи разочарования и пустоты.

— Не может быть. — Шапочный король тряхнул головой, и остатки волос в беспорядке разметались по блестящему черепу.

Он решительно отставил в сторону стакан с кефиром и выскочил из кухни. Снова аляповатое творение Матисса полетело в сторону, и дверца сейфа распахнулась.

— Иди ко мне! — зарычал Роман Романович, грубо разрывая на части пакет с надписью «Олимпиада-80».

Клочья раритетного полиэтилена полетели на пол. Пришла очередь газеты. Под пухлыми требовательными пальцами она легко, с тихим треском лопнула, поддаваясь натиску неистовой страсти.

— Ты моя! Мне можно! Теперь все можно! — хрипел Лысинский, раскидывая в стороны обрывки бумаги.

Шапка билась в его руках, поворачиваясь к нему то блестящей подкладкой, то рыжим пушком вожделенного пыжика. На этот раз он не стал рассматривать ее со всех сторон, как делал это тысячи раз в своих тревожных снах. Он не гладил ее идеально скроенные бока и не просовывал руку глубоко внутрь, наслаждаясь теплом и скользящей нежностью подкладки. Роман Романович порывисто поднял ее над головой, на мгновение застыл, а потом грубо натянул ее по самые оттопыренные уши.

— А-а-а!!! — пронеслось по коридору, взлетело по лестнице и выскочило в каминную трубу через второй этаж особняка.

Он замер, с трудом переводя сбившееся дыхание. Сердце работало на пределе. Все тело билось в его ритме, то сокращаясь, то расслабляясь. Роман Романович стоял широко расставив ноги и разведя в стороны руки. Сознание постепенно возвращалось. Опытный бизнесмен что-то почувствовал. Появилось ощущение, что его кинули. Об этом же сигнализировало то место, каким обычно бизнесмены чувствуют кидок. Олигарх еще несколько раз снял и надел шапку. Ничего не произошло. Он повторил попытку быстрее и более энергично. Ощущения оставались прежними. Лысинский не унимался. Он втыкал голову в головной убор как можно глубже, пытался дотрагиваться вспотевшей плешью до самого донышка, крутил ее на голове то в одну сторону, то в другую… Ощущение подлого обмана захлестнуло бизнесмена.

— Старая тварь! — вдруг завопил Роман Романович.

Сорвав с ушей измочаленную напрочь шапку, он швырнул ее в угол. Пыжиковая гордость советских чиновников пролетела несколько метров, устало перевернулась в воздухе и плюхнулась на пол. Обманутый олигарх проследил брезгливым взглядом всю траекторию ее падения. Шапка еще секунду постояла вверх дном, а потом упала на бок и затихла…

И в этот момент раздался стук в дверь. Три негромких удара прозвучали для Лысинекого, как зов из ада. Он медленно поднялся, с укором посмотрел на мирно застывшую в углу шапку и пошел открывать. Пока он шел, часы пробили двенадцать раз, и ровно двенадцать шагов сделал Роман Романович. Он завороженно подошел к входной двери и толкнул ее от себя. Массивное сооружение из стали и таиландского дуба бесшумно ушло в сторону. Лысинский вздрогнул. На пороге стоял военный.

— Добрый вечер, — негромко сказал тот из темноты.

Как каждый уважающий себя олигарх, Роман Романович боялся людей в форме. В любой их форме. Человек в погонах лейтенанта, в очках и по фигуре явно не спортсмен, пугал особенно. Именно от таких, слабых на вид, обычно и достается сильным мира сего… на вид.

— Добрый, — не то согласился, не то спросил Лысинский. — Чем обязан? Осмелюсь узнать…

Лейтенант немного помялся, стеснительно пожал плечами, переступил с ноги на ногу и тихо, как бы извиняясь, произнес:

— Я, собственно, за капустой…

Лысинского шатнуло, но он ткнулся плечом в косяк двери и поэтому не упал. «Докатились, — дятлом застучало у него в голове, — уже военных на рэкет подвязали. Сам-то Теплый не рискнул! Хитрый! Шестерку прислал. Такого голыми руками не возьмешь…»

— Понимаю. — Роман Романович выпрямился и гордо поднял голову. — Здесь подождете или вас еще и в дом пригласить? Выпить предложить?

— Нет-нет. Спасибо! Я не пью! — Лейтенант не уловил сарказма и поморщился, видимо, что-то вспомнив.

Лысинский на мимику посланца мафии внимания не обратил.

— Ну, как хотите. Я все приготовил. Как просили. В мешке.

— Очень вам благодарен, — радостно отозвался лейтенант и спросил: — А сколько там килограммов, не знаете? Ну, приблизительно хотя бы?

Олигарх от такого вопроса замер, пытаясь вникнуть в суть проблемы. «Дикие люди! — подумал он с раздражением. — Деньги килограммами меряют. Совсем совесть потеряли. Животные!»

— Я, молодой человек, простите, другой системой мер пользуюсь. Мы с вами, извините, в разных структурах, так сказать, работаем. У нас не те подходы…

— Ну да, конечно, у вас тонны, центнеры! Просто я без машины, понимаете? Мне еще все это на себе назад нести. Но вы не сомневайтесь, мы вам очень благодарны. Это хорошо, что вы о ветеранах заботитесь. Не забываете на старости лет!

«Вот сволочь!» — решил про себя Лысинский и постарался ускорить процесс.

— Вы тогда подождите, а я сейчас принесу.

— Договорились, — отозвался лейтенант, — Вы идите, не волнуйтесь, я дверь постерегу. Ни одна собака не пройдет.

— Понимаю, — язвительно пробормотал Роман Романович и пошел в подвал.

Лейтенант Попов остался стоять на пороге роскошного особняка. Он зябко ежился и искренне удивлялся гостеприимству и щедрости хозяина. «Надо же! Сохранить при таком достатке совесть!» — думал он, зорко всматриваясь сквозь очки в кромешную тьму Шапок-2.

— Получите! — Лысинский с чувством грохнул на крыльцо новенький холщовый мешок, туго перевязанный скотчем.

Ростом мешок был как раз до верха поповских нижних конечностей.

— Вы очень щедрый человек! — восхищенно воскликнул Родион, прикидывая, сколько это весит, как он это потащит и почему капуста такая твердая на ощупь.

— Да что вы говорите?! — тоскливо взвыл Роман Романович, теряя терпение.

— Да-да! Уж поверьте! Этой капусты нам до весны хватит. Мы еще и с соседями поделимся!

Выслушивать грязные подробности жизни криминального мира не входило в планы Романа Романовича.

— Я думаю, мы в расчете? — Он твердо посмотрел прямо в очки лейтенанта.

— Да-да, конечно! Мы вас не забудем! — восторженно отозвался посланник мафии.

Лысинский несколько оторопел от такого заявления, но быстро пришел в себя и поспешил проститься с ночным гостем.

— Прощайте! — с намеком произнес он.

— Не люблю этого слова, — со странной улыбкой отозвался лейтенант. — Давайте скажем: «До свидания!»

Родион Семенович закинул за спину мешок. Он показался ему несколько тяжелее, чем можно было предположить. Капуста больно ударила его по ребрам множеством острых углов.

— Мороженая… — констатировал Родион и двинулся в обратный путь.

Дверь таиландского дуба гулко хлопнула у него за спиной, и вокруг стало темно и тихо…

Ровно в половине седьмого утра Родион проник в свою квартиру. Не разувшись и не сняв фуражку, он ворвался в кухню. Ненавистный мешок с мороженой капустой лейтенант Попов ухнул об пол с такой силой, что соседи сверху и снизу проснулись и несколько раз лениво стукнули чем-то железным по батарее. По канализационному стояку водопадом пробежала вода, и все стихло. Не обращая внимания на посторонние шумы, Родион Семенович принялся жадно поглощать холодные котлеты, отрывая их от сковородки немытыми руками. После третьей котлеты он сделал несколько глубоких вдохов и наконец решил сесть. С блаженной улыбкой на лице он потянулся рукой в хлебницу.

— На месте стой! Раз — два! — Мамин голос прозвучал так неожиданно, что соседи перестали стучать по батареям и затихли.

Родион тоже мог испугаться, если бы не страшная бессонная ночь, которую он провел, сидя на мешке в ожидании электрички на платформе Шапки-2. Сил ни на что не осталось. Даже на такие мелочи.

— Я хочу есть, — безапелляционно заявил Родион и решительно отломил кусок хлеба от буханки.

— Для этого человечество придумало ножи. — Тереза Марковна сложила руки на груди, продолжая с укором смотреть на сына.

— Вот молодцы! — радостно согласился Родион и демонстративно откусил большой кусок.

— И где ты был? — Мама воткнула в него проницательный взгляд и даже немного повернула голову, как бы настраивая правое ухо на его волну.

— Что значит «где»?! — От удивления Родион Семенович даже не донес до рта очередную котлету. — Ты же сама меня послала к олигарху за капустой!

— Это я помню. — Тереза Марковна махнула рукой и уточнила вопрос: — Где ты был всю ночь?

— В Шапках! — отрубил Родион и засунул в рот целую котлету.

— В каких Шапках?

— В какие послала, в таких и был.

— Всю ночь? — Мамин детектор лжи вот-вот должен был задымиться.

— Всю. — Пока желудок Родиона больше вместить не мог, и довольный лейтенант отвалился на спинку стула.

— Родион, не ври матери! Я звонила на вокзал. Последняя электричка прибыла в ноль часов двадцать минут.

— Ты бы лучше узнала, когда пришла первая! Я всю ночь сидел на перроне. Жутко замерз. И все ради этого несчастного мешка какой-то мерзлой капусты, которой грош цена!

Они оба посмотрели в угол, где стоял несколько перекошенный, на удивление чистый мешок импортного производства, перемотанный сверху скотчем.

— Зато мешок хороший, — примирительно сказала мама. — А капуста, может, и отойдет!

С этими словами Тереза Марковна принялась разматывать липкую ленту. Родион снял фуражку, но на стол положить почему-то не решился. Он так и продолжал держать ее в руках, с интересом наблюдая за мамиными манипуляциями. Скотч не сдавался. Мама тоже. Отрывая по небольшому кусочку, она скатывала ленту в шарики и кучно клала на пол.

— Может, для этого человечество придумало ножи? — вроде бы невинно поинтересовался заботливый сын.

Мама молча оглянулась.

— Нет? — попытался сгладить углы Родион.

— Руки помой, — отозвалась мама и снова принялась отрывать кусочки скотча.

Родион Семенович послушно проследовал в прихожую, повесил на вешалку фуражку, снял ботинки, зевнул… И в это время на кухне раздался протяжный стон, переходящий в крик:

— Иди сюда-а-а!!!

Родион босиком рванул назад под ритмичный стук по батареям. Когда он оказался на кухне, мама уже сидела на полу. Липкие шарики скотча облепили ее руки, как бородавки. Она молча смотрела в угол, туда, где должен был стоять злополучный мешок. Некоторое время Родион решал, что делать: тоже посмотреть туда или не рисковать? Затем он вспомнил, что сам принес мешок в дом, что он, в конце концов, офицер… Да и вообще было очень интересно, что могло заставить МАМУ сидеть на полу с открытым ртом, причем молча. Родион перевел взгляд.

То, что он увидел, целиком не уместилось в скромной черепной коробке простого российского лейтенанта. Вместо замороженных кочанов спонсорской капусты в мешке лежали пачки банкнот! Их было столько, что какая-то часть через край высыпалась на пол. Аккуратно упакованные в целлофан, пачки купюр достоинством в сто американских долларов были похожи на кубики. И ничего общего не имели с овощами. Родион посмотрел на маму, потом на деньги, потом снова на маму и неуверенно произнес:

— Это не капуста.

— Как сказать, — отозвалась мама и отползла подальше.

— А что это? — снова нарушил тишину Родион.

— Это мы у тебя должны спросить. — Тереза Марковна с угрожающим видом начала подниматься с пола.

— Деньги? — спросил Родион.

— Нет, — ответила мама и встала на ноги.

— А что?

— Это, сынок, большие деньги. — Тереза Марковна подошла к мешку и осторожно тронула его ногой, словно боялась, что он вдруг оживет. — Зачем ты их взял?

Родион Семенович сел на стул и спрятал лицо в ладони. В квартире стало тихо, как в могиле.

— Что же ты молчишь, Родион? — Мама сделала шаг, стараясь не приближаться к мешку.

— Я туда больше не поеду, — донеслось из-под ладоней.

— Ах, вот как ты заговорил! — Мама подошла еще ближе. — Значит, такие слова, как «честь» и «совесть», для тебя уже потеряли смысл? Уж не служба ли сделала из тебя такого монстра? Ты, Родион, — интеллигент!..

Еще пятнадцать минут Родион Семенович выслушивал пространные рассуждения на тему, почему офицер должен возвращать деньги, добытые нечестным путем. Что мифы, созданные прессой и телевидением о коррупции в Вооруженных силах, еще не повод таскать деньги домой мешками. Что среди военных еще попадаются честные люди…

— Я туда больше не поеду. — Родион Семенович встал и прервал затянувшийся монолог. Он немного помолчал и гордо добавил: — Сегодня.

В его воинственной позе, всклокоченных волосах и грязных брюках было столько трогательной смелости, что мама сдалась.

— Договорились. Поедешь вечером. А теперь быстро чистить зубы и спать! 

Глава 11 Фуфло во благо!

Директор дома отдыха «Привет» стоял у окна с широко открытым ртом. Шла шестая минута. Он стоял неподвижно, руки в стороны, ноги на ширине плеч. Перед тем как впасть в ступор, он собирался зевнуть. Зевнуть сладко и безмятежно, так, как это умеют делать только директора домов отдыха. Через открытую форточку в комнату ненавязчиво проникал целебный воздух Финского залива, пропитанный хвоей и предвкушением Рождества. Со стороны заснеженной Скандинавии дул ветер надежды на светлое будущее. Казимир Лукич Садомов по-кошачьи зажмурился, развел в стороны руки, треснул позвонками, сделал глубокий вдох… и застыл.

Круги на снегу появились внезапно. Еще вечером ни снега, ни кругов не было. Это он помнил абсолютно точно. Так же точно, как и то, что пили «Абсолют». Закрывали съезд сайентологов. Как положено — с факельным шествием, ритуальными собеседованиями, песнопениями и заключительной речью какого-то магистра-гипнотизера. Магистр чудом вынудил участников съезда сделать заключительные взносы. Зомбированные члены братства послушно выгребли из карманов последнее. Садомов импортной водки выпил, но взнос делать отказался, чем вызвал злобное недоумение в рядах сайентологов. Его пытались побить, но он сбежал, пользуясь хорошим знанием местности. Медпункт, укомплектованный медицинским спиртом и фельдшерицей, сокрыл его в жарких объятиях от гнева алчных и взбудораженных сектантов. Прошлой ночью было еще много интересного, но только не кругов и не снега! И вот теперь огромные, один больше другого, вписанные в замысловатые петли на обильном первом снегу, они уходили к самой границе территории «Привета».

«Мишень? — страшная мысль пронзила похмельный организм. — Пытаются запугать? Кто?!»

Садомов наконец шумно выпустил воздух и ответил себе вслух, будто огласил приговор:

— А хрен его знает!

Казимир Лукич опустил руки и аккуратно заправил майку в трусы. Дурные предчувствия заползали в форточку из внешней среды, пророчески перебивая привычный и уютный запах перегара. На краю дальнего круга из утренней мглы появились четыре лыжника…

Уфологи шли на Питер косяками. Плотно и целеустремленно, как лосось на нерест. Вместо икры они мешками тащили булыжники, куски железа, фотографии и прочие непреложные доказательства невероятных теорий. С помощью их умопомрачительного багажа можно было легко обосновать полеты тарелок в небе, инопланетное происхождение неандертальцев, гравитационные волнения в поселке Тарховка и скорое всплытие Атлантиды у берегов Карелии.

Первые неопознанные ласточки, слетающиеся на Конгресс, проникли в город за неделю до его начала. На Московском вокзале уже дежурила группа МЧС с миноискателем, локатором и собакой, натасканной на запах горелого камня. То есть метеоритов. В результате тонко спланированной операции МЧС было перехвачено двадцать шесть нелегальных эмигрантов из Баку, пожилой карманник по фамилии Багдадский, мешок прошлогодней конопли, девять уфологов и тридцать килограммов металлолома, в основном цветного, в семи чемоданах с маркировкой «Машина времени». Внутри чемоданов, среди обгорелых останков метеоспутника, обнаружились запчасти системы лазерного наведения «Хабакс». А среди осколков пулковского телескопа — сверхсекретные фильтры для подводной лодки узбекского производства.

Группе МЧС дали грамоту. Эмигрантам — по шее. Багдадского угостили коноплей. А уфологов, согласно указаниям с самого верха, задержали «до выяснения».

После операции на вокзале настал черед аэропорта. С ханты-мансийского рейса сняли полный контейнер разбитых летающих тарелок. Правда, при тщательном обследовании НЛО оказались отходами фарфорового завода. Но группу тюменских посудоведов уже депортировали обратно, в край вечной мерзлоты.

С приближением паранормального Конгресса контингент пошел гуще. Предполагаемые участники текли и просачивались сквозь кордоны, громыхая фактами и артефактами. Министерство чрезвычайных ситуаций впало в хронический стресс. За компанию с ними залихорадило милицию и ФСБ. Всем было ясно, что НЛО вообще-то не бывает. Но прибытие огромного количества людей с отраженным блеском далеких планет в безумных глазах навевало тягостные сомнения. Еще до начала внешне безобидного мероприятия у компетентных органов в жилах стыла кровь.

В эпицентре нарастающего ажиотажа стоял заурядный дом отдыха «Привет». Стоял удачно — в глухом пригороде, на берегу Финского залива, в окружении лесов, дач и свалок. Уфологическое мероприятие надвигалось на него, как цунами. Но «Привет» ждал гостей в тишине и покое, не подозревая о приближающейся грозе.

Честно говоря, директор дома отдыха пал жертвой неземного разума совершенно случайно. Согласие на научный кворум он дал под влиянием депрессии мертвого сезона, соблазнившись солидной предоплатой и вдобавок перепутав в похмельном угаре уфологов с урологами. Выяснив, что вместо полезных человечеству санитаров мочеполового тракта и тонких знатоков простаты к нему едут зловещие фанатики НЛО, Садомов раскаялся, но было поздно.

Дело было в том, что дом отдыха «Привет» не входил в список пятизвездочных отелей. Честно говоря, ему для украшения вывески больше подошли бы три. Причем не звездочки, а креста. Как символ знаменитой реакции доктора Вассермана. И отказаться от глобального, пусть и жутковатого мероприятия директор не мог. Оставалось надеяться на благоприятный исход. И готовиться к неблагоприятному.

Персонал «Привета» удивить было трудно. Поэтому подготовка к загадочно-пугающему мероприятию прошла в рекордно короткие сроки. За одну ночь от шабаша сайентологов не осталось и следа. Выпавший снег скрыл следы ритуальных кострищ. В доме отдыха навели идеальный порядок. На стене главного корпуса вывесили елочную гирлянду в форме буквы «икс», прозрачно намекая на «Секретные материалы»[8]. А старший администратор до полуночи готовил территорию к приезду необычных гостей…

Первая партия участников Конгресса появилась в шесть утра. Четверо лыжников с огромными рюкзаками вышли из леса. В свете дежурных фонарей они казались горбатыми длиннорукими привидениями. Дежурный администратор всмотрелся в пейзаж и крикнул, пугая персонал дома отдыха и предрассветную тишину:

— Еду-у-ут!!!

Лыжники перелезли через забор и взяли курс на главный корпус «Привета». Остальные сотрудники, включая горничных, высыпали в холл, пытаясь разглядеть гостей. Четыре потенциальных уфолога преодолели снежную целину и выбрались на утоптанную дорожку. Дорожка петляла между скамеек и кустов, на первый взгляд направляясь к парадному входу.

— Визуализирована точка выхода! — торжественно объявил лидер группы.

Идущий за ним соратник по странной науке несколько раз дернул головой, внимательно следя за главным корпусом. Тот честно остался на месте, не шевелясь и не собираясь исчезать.

— Объект в пространстве стабилен! — обрадовался соратник.

Группа подтянула лямки рюкзаков и рванула по утоптанной колее. За окнами дома отдыха раздался дружный вздох работников ненавязчивого сервиса. Утренняя мгла немного расступилась. Уфологии мчались, наращивая темп. Перед ними маячила заветная цель… В шесть двадцать утра они резко затормозили. Выяснилось, что дорожка негостеприимно вывела их обратно к точке старта. Поборники науки о зеленых человечках, столкнувшись с очередным парадоксом Вселенной, замерли в уважительном недоумении.

Вообще-то концентрические петли, переходящие в круги, были вытоптаны накануне Конгресса старшим администратором дома отдыха «Привет». В четком соответствии со схемой из монографии «НЛО тудэй», изображающей лабиринт Чичен-Ицы майско-ацтекского происхождения. Чтобы гости чувствовали себя уютно. Старший администратор вообще к подготовке мероприятий подходил творчески. Однако на этот раз эффект получился несколько сомнительным.

Уфологи вышли из ступора и достали блокноты. На разгадку тайны лабиринта им понадобилось четыре с половиной минуты. После чего они энергично прыгнули в колею, устремляясь навстречу непознанному. Серые стены «Привета», украшенные в честь высоких гостей елочной гирляндой, радушно светились за кустами. Персонал дома отдыха стоял за стеклянной стеной холла, завороженно восхищаясь мозговым штурмом лыжников. На втором этаже Казимир Лукич Садомов шагнул от окна в глубины родного кабинета. В его изможденном сайентологией организме зрело малодушное желание похмелиться.

Светало. Горизонт неторопливо окрашивался в светло-серый цвет. По сравнению с грязно-черной ночной расцветкой перемены выглядели празднично. Но утренней бодрости и оптимизма в рядах сотрудников дома отдыха почему-то не наблюдалось. Возможно, потому, что со стороны залива показался еще один стопроцентно уфологический коллектив. Тринадцать энтузиастов на финских санях, взятых напрокат в ЦПКиО, катились веером. К сиденьям саней был прикреплен багаж — огромные фиолетовые чемоданы. Безмолвный штурм породил в рядах персонала легкую панику. Тринадцать фиолетовых чемоданов предрекали нечто недоброе. Что-то этакое… выходящее за границы человеческого разума.

Перед выездом на центральную аллею веер начал сворачиваться в клин. Финские сани собрались в кучу, будто собирались с разгона ворваться в холл «Привета». Безмолвный строй вышел на финишную прямую.

— Психическая атака! — сдавленно прокомментировал кто-то.

На втором этаже в своем кабинете директор дома отдыха, как последнюю гранату, выхватил из сейфа трофейный сайентологический «Абсолют».

В шесть сорок пять группа лыжников вышла из лабиринта. Четыре уфолога дружно выкатились на свободное пространство и коротко взвыли. Впереди простиралась утоптанная ими же площадка, с которой они стартовали двадцать минут назад.

Старший администратор уважительно поскреб подбородок и доверительно сообщил коллективу:

— Да-а… Этот Чичен-Ица — непростой парень! Даром что ацтек. Или, допустим, майя.

В директорском кабинете с глухим бульканьем скончалось похмелье. Оно утонуло в двухстах граммах водки «Абсолют», оставив после себя недобрую память. Казимир Лукич облегченно хихикнул и вновь потянулся к окну.

Тринадцать финских саней с плотоядным хрустом затормозили у ведомственной автостоянки. Там участников Конгресса встречал жизнеутверждающий плакат. Серебрянкой на зеленом сукне, оставшемся после слета хаббардистов, было кривовато выведено три слова. Если верить старшему администратору и его ссылкам на журнал «НЛО естудэй», в переводе с эсперанто они означали: «Дом отдыха „Привет“ рад вам!» То, что в результате получалось пять слов, администратор объяснял парниковым эффектом местной атмосферы. Скинув багаж на снег, прибывшие с залива гости замерли перед плакатом. Над грудой фиолетовых чемоданов пронесся изумленный шепот.

Тем временем лыжники с рюкзаками готовились к рывку через лабиринт. Их взгляды то и дело устремлялись на празднично украшенный фасад главного корпуса. Елочная гирлянда по-прежнему гостеприимно светилась буквой «икс». Но за ее латинским обликом явно угадывался намек на славянскую недоговоренность…

В семь сорок по Москве ворота, ведущие на территорию дома отдыха, распахнулись. Прорываясь сквозь кордоны МЧС, оттуда поперли уфологи. Сначала мелкими группами, суетливо проталкиваясь мимо суровых парней в оранжевых беретах. Потом — крупными партиями, на рейсовых автобусах. К полудню поток участников стал непрерывным. К вечеру он постепенно превратился в полноводный Млечный Путь. В смысле денежный. Для руководства дома отдыха. Хотя часть потенциальных клиентов предпочитала ночевать вдали от эпицентра паранормальности. Потому что пугалась. Все-таки надо быть очень целеустремленным человеком, чтобы не обращать внимания на регулярно раздающиеся по местной радиосети предупреждения:

— Внимание, внимание! В течение ближайших суток на наш кворум ожидается прибытие Контактера! Будьте внимательны, не оставляйте без присмотра ваших сотрудников. Предположительно, Контактер обладает информацией о точке Высадки. Напоминаем, что одиночные контакты третьей степени строжайше запрещены!

Текст объявления старший администратор честно списал с передовицы газеты «НЛО туморроу». Возможно, до этого слухи о прибытии никому не ведомого Контактера и подвергались сомнению. Возможно, мало кто представлял с кем и зачем этот тип контактирует. Не исключено даже, что пресловутая Высадка могла оказаться мифом… Но в обстановке группового ажиотажа общественное мнение слилось в непререкаемое убеждение: «ПРИЕДЕТ!!!»

Регистрация подходила к концу. Короткое северное утро тоже. Казимир Лукич Садомов закончил похмеляться. Он стал строг и деловит. Заодно с восстановленным здоровьем к нему вернулся командный задор. Директор «Привета» последний раз выглянул в окно. На вверенной территории разгорался Конгресс уфологов. По извилистой дорожке упрямо петляли лыжники с рюкзаками. Над автостоянкой реял зеленый плакат с серебряными каракулями. Люди возле груды фиолетовых чемоданов упорно расшифровывали надпись. Громкоговорители безостановочно вещали полную ахинею…

Казимир Лукич вышел из кабинета и приступил к руководящей работе. Он спустился в холл главного корпуса и застукал старшего администратора за составлением листовки «НЛО форэвэ!». Очередная загадка для гостей «Привета» осталась нереализованной. Директор непринужденно взял администратора за ухо и долго орал в волосатый слуховой проход. Воспитательные меры подействовали мгновенно. Творческий потенциал массовика-затейника тут же переориентировался на мирные цели. С помощью лопаты из лабиринта Чичен-Ицы были извлечены четыре усталых лыжника. Следуя за снятым зеленым плакатом, с автостоянки в свои номера ушли люди с фиолетовыми чемоданами. Громкоговоритель на минуту заглох, прекратив пугать участников Конгресса, а потом объявил милым женским голосом:

— Заканчивается регистрация секций по Атлантиде и йети. Фанаты Кашпировского собираются в полночь у стойки в центре холла. Повторяю…

Бардак в доме отдыха как-то разом стал деловит и организован. Садомов удовлетворенно потер руки. Уфология определенно начинала ему нравиться.

Тереза Марковна Попова в неприметном оранжевом платье виртуозно скрывалась среди рядовых уфологов. Она была счастлива. Ее окружали близкие по духу люди. Любой из них мог оказаться носителем сокровенных знаний… И тут по громкой связи внезапно прозвучало объявление о возможном прибытии Контактера. Тереза Марковна замерла. Еще не до конца осознав важность услышанного, она всем своим существом почувствовала — вот он, шанс! Вот он — ЗНАК! Конечно, ей нужен был человек, обладающий сокровенным знанием! Тот, кто мог подарить ей цель скучной пенсионной жизни.

Путь к точке высадки всемогущих инопланетян!!! О таком везении она могла только мечтать!

Тереза Марковна немедленно приступила к поиску. Она снова посмотрела вокруг. Но теперь уже совсем другими глазами.

Везде мельтешили дилетанты и жулики, фанатики и идиоты. Человека, прикоснувшегося к Тайне, среди них не было точно. Тереза Марковна твердо знала, что безошибочно отыщет его среди сотен заурядных представителей человеческой расы. Потому что она обладала бесценным педагогическим опытом. И потому, что ей позарез была нужна новая система ценностей. А уж если Тереза Марковна решила вступить в контакт с внеземным (и без сомнений высшим) разумом, то Контактеру оставалось только сдаться самому.

Время шло. Народ прибывал. Тереза Марковна следила за всеми, входящими в здание. Интуиция молчала. Никого похожего на Контактера не появлялось. В ее внутренний мир предательски заползал червяк сомнения. Он внедрялся все глубже и кусал за обнаженные нервы. Надежда таяла. К вечеру она превратилась в крохотную прозрачную каплю, висящую на самом кончике терпения… И тут к парадному входу подъехал черный «Мерседес». Тереза Марковна вздрогнула. Дедукция тоже встрепенулась и услужливо подсказала, что настоящий Контактер вполне может приехать на красивой машине. Даже скорее, чем на ржавом «Москвиче». Она как бы случайно вышла на улицу и начала прогуливаться возле «Мерседеса», сужая круги, как стервятник над жертвой.

Дверцы иномарки мягко хлопнули. На свежий морозный воздух выбрались трое. Двое из них явно не имели отношения к предмету поиска. Скорее они походили на жуликов. Зато при виде третьего сердце Терезы Марковны завибрировало со скоростью электрической мясорубки. На примятый снег плохо расчищенной дорожки из роскоши кожаного салона вылез человек в пальто. Он был удивительно спокоен и потрясающе одухотворен. В отличие от суетящихся, словно не уверенных в своей вере уфологов мужчина смотрел на мир мудрым и равнодушным взглядом. Будто давно уже знал ВСЕ. В том числе и тайны Вселенной, и секреты мироздания, и генетический код кыштымского гуманоида Алешеньки.

Человек в пальто медленно открыл рот, видимо, собираясь уронить в мир зерна истины. Его спутники с жалобным видом повернули головы и покорно изобразили готовность к посевной страде. Слова выпали в сырой воздух питерского пригорода:

— Эксцесс исполнителя исключен. Я представляю интересы некоей общности… вы понимаете, о чем я…

Бритвенно-острая женская интуиция Терезы Марковны мгновенно обрезала под корень параллельные версии. ТАК мог говорить только Контактер. О какой общности шла речь, ей стало понятно сразу. А человек в пальто задумчиво кивнул и продолжил:

— Я, конечно, могу справиться и один. Но очевидцы терминального процесса необходимы для констатации перед лицом… сами знаете кого.

Карл Ильич Теплов чувствовал себя хозяином положения, жизни и своего слова. Скупые емкие фразы выходили из него непрерывной парализующей струей. Директор Ассоциации Паранормальной Астрофизиологии и его заместитель, покорно выехавшие на дело с лучшим киллером Колымы, дрожали, как двоечники перед контрольной.

За «Мерседесом» пряталась Тереза Марковна и тоже немного подрагивала. Таких слов бывшей учительнице биологии слышать не доводилось. Контактер потрясал необычностью облика и произносимых звуков. Тереза Марковна старалась не выдать своей радости. Ее догадка стремительно перерастала в уверенность. Люди из «Мерседеса» неторопливо направились в гостеприимный холл «Привета». Она обогнула сугроб и рванула следом.

Конгресс разгорался подобно пожару в дурдоме. Уфологи кишели на всем пространстве дома отдыха. Мелькали причудливые артефакты, шла бодрая торговля разного рода паранормальностями, из рук в руки кочевали размытые фотографии светящихся пятен и мохнатых существ. Под множеством шаркающих ног хрустели наспех содранные покровы Тайны и шелуха мелких загадок. Постепенно заполнялся зал заседаний.

С трибуны начинали занудливо звучать доклады, сотрясающие устои мироздания.

Среди суматохи никто не обратил внимания на коротко, по-военному, постриженного гражданина, вошедшего в дверь. В проеме за его спиной мелькнули стройные ряды сопровождающих. Во главе почетного эскорта виднелась грузная фигура самого министра МЧС. Вид за огромными стеклянными окнами «Привета» на минуту окрасился в оранжевые тона от обилия форменных беретов спасателей. Но гражданин махнул рукой, отпуская сопровождение, и подсветка исчезла. Он тщательно вытер ноги о специальный коврик, потом медленно расстегнул куртку. Под ней, синим пламенем безжалостной справедливости, полыхнул прокурорский китель.

Павел Карлович Холодов немного постоял у входа, бескомпромиссно поджав губы. Людская масса перед ним, как обычно, провоцировала его на борьбу. И он был готов дать бой. Ему с детства нравилось сражаться за правду. Прокурор города гордо вскинул голову и пошел вперед. Неумолимо, как богиня правосудия с весами и мечом наперевес. Следом за ним в холл просочился министр МЧС и пристроился немного сзади сбоку. Они целеустремленно двинулись к залу заседаний. Казалось, ничто не может прервать это шествие. Но вдруг, где-то на полдороге, по ушам Холодова резанул назойливый клич:

— Кому-у осколки НЛО?! Последний залет! Еще теплые-е!

Прокурор остановился. Слева от него обнаружился бородатый молодой человек, для солидности облаченный в брезентовую ветровку и очки с простыми стеклами. Бодро размахивая картой Галактики, он торговал оплавленными железками, разложенными на лотке. Холодов развернулся и строго спросил:

— Что это у вас?

— Куски неба, уважаемый, — многозначительно изрек торговец, не обращая особого внимания на праздное любопытство. — Так сказать, послание звезд!

Отечественный клиент его явно не интересовал. Зато приближающаяся группа азиатских уфологов вызывала азартные спазмы жадности.

— Зафиксированное в каталоге место находки, сертификат, лицензия на реализацию? — вроде бы равнодушно спросил Павел Карлович.

Азиаты сокращали дистанцию до лотка, сверкая улыбками и фотовспышками. По всем приметам они принадлежали к щедрому клану японских специалистов по Годзилле. То есть вполне могли тряхнуть платежеспособностью. Торговец захватил цель в прицел мгновенно запотевших очков и заорал с удвоенной энергией:

— НЛО осколками-и!!! Подлинники и копии! С паспортами и сертификатами!

Поверх живописных железок веером легли бланки очень официального вида, усыпанные солидными печатями. Холодов не спеша сгреб документы и принялся читать. Японцы протолкались поближе и радостно загомонили.

— Здраста! Васа?! — вежливо спросил лидер желтоликих уфологов, робко трогая оплавленный разноцветный товар.

— Наса из НАСА! Конкретно — НЛО, гадом буду! — закивал продавец «кусков неба», алчно потряхивая бородой в предвкушении потока иен.

— Будешь! — громко и твердо заявил Павел Карлович. — Данные образцы не могут являться частями неопознанного летающего объекта согласно реестру Академии наук! Пункт восемь, параграф два. Сертификат не соответствует принятому образцу. Лицензия просрочена. Это не НЛО!

Во время краткой речи прокурора в холле произошли странные изменения. Сама собой замерла суматоха. Некоторые опытные и в основном хорошо одетые уфологи начали ускоренно пробираться в глубь толпы. Грянула зловещая тишина, нарушаемая только лопотанием японского переводчика. По дому отдыха пополз нарастающий шепот:

— Холодов… Холодов!..

Шепот пронесся по стремительно пустеющим коридорам, распространился в вестибюлях и проник в зал заседаний, вызывая вспышки паники. Даже старейший член уфологического братства, внук Нострадамуса по женской линии, резко оборвал предсказание второй Социалистической Революции и испуганно рявкнул:

— Шухер — Павлик!!!

Прокурор небрежно сунул в портфель кипу фальшивок, пометив в черном блокноте паспортные данные бородатого торгаша. За его спиной возникла толчея, и по «Привету» прокатился ледяной ветерок страха. Его порывом снесло большую часть железных обломков и разнокалиберной космической щебенки. Ворохи фотомусора и поддельных ксерокопий взмыли в воздух. Жулье, кормящееся с летающих тарелочек, вздрогнуло. На дом отдыха наехал ПОРЯДОК. Министр МЧС привычно и несколько оторопело оценил размер стихийного бедствия. Потом он достал оранжевый мобильный телефон и быстрой скороговоркой доложил кому-то обстановку.

Павел Карлович застегнул портфель и твердой поступью пошел в зал заседаний. Вокруг него разливался свет беспощадной Правды. Вслед прокурору глядели потрясенные японцы. Даже они сквозь броню самурайской харизмы ощущали смутную неприязнь к суровому борцу с ложью. Несмотря на чудом спасенные кровные иены, простодушные азиатские лохи чувствовали себя как дети, у которых отобрали любимую игрушку…

Человек в старомодном драповом пальто вышел на середину холла, раздул ноздри и коротко спросил:

— Он?

Два солидно одетых господина с физиономиями насмерть перепуганных бультерьеров синхронно кивнули:

— Он!

Три тени целеустремленно скользнули за Холодовым. Немного погодя за ними почти незаметно прокралась женщина в оранжевом платье.

Зал заседаний дома отдыха купался в таинственном полумраке. В загадочной ауре нереальности плавали несовершенные открытия и абсолютно закрытые для непосвященных свершения. Здесь даже привычные явления и банальные факты казались подозрительно простенькими. Докладчики то и дело с энтузиазмом швыряли с трибуны в широко расставленные уши слушателей горячие сенсации. Уфологи, соблюдая приличия, истово верили каждому слову собратьев. Конгресс обыденно катился к апогею. В смысле — к банкету.

Павел Карлович Холодов незаметно поднялся на сцену и скромно подсел к президиуму. Он неторопливо достал блокнот, не спуская глаз с очередного оратора. Словно прицеливаясь. Министр МЧС обошел вокруг сцены и демонстративно устроился с другого края стола. Он тоже достал блокнот. Но писать ничего не стал. По залу прокатился негромкий дружный гул. В уфологической среде министра знали в лицо. И откровенно, в то же самое лицо, уважали.

Трое мужчин вошли в зал сразу за высокими гостями. Но к сцене приближаться не стали. Видимо, публичность их не привлекала. Они заняли места в последнем ряду, среди малопочтенной в уфологических кругах фракции астрологов-прорицателей. Три немецких бинокля зловеще сверкнули линзами, наткнувшись на волевой фас прокурора, будто готовились к выстрелу.

Тереза Марковна осталась стоять у двери, слившись с непроницаемой тенью. Ее пламенеющий взор сверлил расплывчатые контуры Контактера.

Прошло два часа. Первый день Конгресса заканчивался. Аура нереальности густела, повисая на ушах аудитории сыроватой отечественной лапшой. Три последних доклада произвели запланированный фурор. Самопроизвольное и скорое всплытие Атлантиды, контакты инопланетян с американским правительством и философские трактаты мохнатого тибетского йети довели народ до экстаза. Под бурные аплодисменты на трибуну взошел еще один оратор. Перед тем как занять место у микрофона, он снял куртку и аккуратно повесил ее на спинку стула. Прокурорские звезды сверкнули в приглушенном свете, обильно пролитом на тайны Вселенной. Аплодисменты мгновенно стихли. Холодов деловито щелкнул пальцем по микрофону и сухо произнес в гробовое молчание зала:

— Буду честен.

Аудитория ахнула, предчувствуя недоброе. Человек в демисезонном пальто откинулся в кресле и прошептал:

— Дислокация приоритетов!

Его спутники понимающе, но робко кивнули, с откровенной жалостью глядя на прокурора. Тереза Марковна броском переместилась поближе к Контактеру. Холодов открыл блокнот. По залу разнесся хорошо поставленный голос:

— Итак, правда о поиске так называемой Атлантиды! Смета экспедиции в Египет — семь миллионов. На счетах ее руководителя, в банках Удмуртии, очутилось пять из них. Предоставленные экспедицией осколки мрамора древней цивилизации датируются прошлым веком нашей эры. Год тысяча девятьсот девяносто шестой. Заведено уголовное дело по факту подлога и хищений в не особо крупных размерах.

Главный искатель бесследно утопшего материка с костяным стуком завалился на пол между кресел. Свежий инфаркт оставил брешь в третьем ряду. Уфологи оцепенели, теряя романтические иллюзии. Человек в пальто бесстрастно хмыкнул:

— Дезинтеграция кворума, — и медленно расстегнул верхнюю пуговицу.

Тереза Марковна обогнула вскочивших астрологов и еще ближе подобралась к Контактеру. Тем временем Павел Карлович, облокотившись о трибуну, продолжал с наслаждением разоблачать шарлатанов:

— Теперь — правда о поиске летающих тарелок в Вашингтоне. Не знаю, как насчет контакта марсиан с администрацией США, но регулярные поездки наших уфологов на курорты Майами обошлись Академии наук в девяносто три тысячи долларов. Плюс контрабандный ввоз пиратских копий фильма «Звездные войны» на территорию России. Под видом научных видеозаписей. Следствие ведет Таможенный комитет совместно с ФБР.

Еще три бессознательных тела выпали из расстроенных уфологических рядов на пол. Оставшиеся в строю затихли, вжимаясь в кресла. Человек в пальто неторопливо сунул руку за пазуху и шепнул:

— Высший класс! Терминация альянса в социуме!

Сидящий рядом толстяк поспешно поддакнул:

— Полный беспредел!

Тереза Марковна поползла вдоль последнего ряда, как ниндзя. При каждом слове Контактера она замирала. Смысл его фраз был загадочен до дрожи. В них явно крылся глубочайший подтекст. Она сгорала от желания прикоснуться к первоисточнику Главного Знания. Проще говоря — расколоть Контактера на место и время встречи с зелеными человечками.

Холодов перелистнул очередную страницу блокнота. Микрофон услужливо воспроизвел душераздирающий хруст бумаги, безвозвратно изгаженной правдой. Изнанка уфологии выглядела неприглядно. В зале бродили умы, и без того расшатанные бесконечной войной с непостижимым. Падеж в партере принимал массовый характер. Зарубежные гости продолжали вежливо улыбаться. Но их фарфоровые оскалы предрекали конец инвестициям в отечественную уфологическую кормушку.

— И последнее, — отчеканил прокурор. — Философские трактаты йети, согласно графологической экспертизе, принадлежат перу известного бурятского графомана. А поисковая группа, вместо Тибета, весело провела время в заказнике «Всегда охота», стреляя в дичь. Между прочим — без лицензий. Штрафы за браконьерство уже выписаны. Вопрос о мошенничестве рассматривается.

Безжалостная правда осветила зал. Среди руин красивой уфологической сказки об иных мирах валялись падшие тела мелких жуликов. Общественность корчилась в жутких муках разочарования. Идеалы рухнули, погребая под собой непогрешимые авторитеты духовных вождей. Прокурор прекратил хоронить современную мифологию. Он закрыл блокнот и, твердо ступая по сцене, направился за кулисы под горестный стон людей, потерявших веру.

Министр МЧС потрясенно сполз со стула и пошел к краю сцены. Его округлившиеся глаза вновь автоматически зафиксировали картину локальной катастрофы. Чуть не рухнув в зал, министр остановился и вытащил несгораемый и нетонущий оранжевый телефон…

Человек в пальто поднялся с места и сказал, проталкиваясь к сцене:

— Пора!

Его спутники тоже вскочили. Тот, что потолще, пробормотал:

— Сейчас он его!..

Тот, что побледнее, панически заскулил:

— А посадят нас…

Они, как зомби, двинулись вдоль кресел. Человек в пальто предупреждающе покосился на них, но представители Астрофизиологической Ассоциации упрямо топали следом. Тереза Марковна азартно подпрыгнула. Она в доли секунды прочувствовала необычность ситуации и поняла — началось! Что именно началось, было неясно. Однако жажда деятельности уже тащила ее по узкому проходу.

Прокурор уходил. Между ним и преследователями лежало немое пространство сцены с ошеломленным президиумом и мятущимся председателем. Карл Ильич Теплов не задумываясь преодолел крутые ступеньки и остановился, отыскивая взглядом спину уходящего прокурора. И в этот момент председатель Общества Уфологов всея Руси очнулся. Он вдруг осознал, что дело его жизни стремительно рушится. А братья по разуму вот-вот превратятся в разочарованную массу, бесполезную для дела науки. Председатель развел руками в надежде хоть как-то спасти ситуацию… И обнаружил прямо перед собой странного субъекта с абсолютно невозмутимой физиономией. Внезапное озарение полыхнуло в мозгу ученого мужа, как вспышка посадочных огней НЛО. Нужно было взять паузу. Любую. Лишь бы отвлечь участников проваленного Конгресса. Лишь бы успеть собраться с мыслями. Он с трудом разлепил онемевшие губы и оглушительно прохрипел в микрофон:

— А сейча-ас — следующий докладчи-ик!!! — И истерично зааплодировал.

Президиум всколыхнулся и, повинуясь условному рефлексу, устроил овацию. Теплов недоуменно оглянулся. Представители Ассоциации продолжали карабкаться по ступеням, видимо, собираясь воочию лицезреть убийство прокурора. От таких ненужных, но пристальных свидетелей стоило избавиться заранее. Потом в поле зрения Карла Ильича попали звезды, мерцающие на плечах форменного прокурорского кителя. Холодов уходил. Его надо было догнать. На пути к цели стоял президиум Конгресса в полном составе и неистово хлопал в ладоши. Наконец взгляд Теплова обратился к залу. Сотни глаз умоляюще уставились на него.

Карл Ильич машинально шагнул в сторону и наткнулся на трибуну. Аплодисменты стали гуще, будто подталкивая его к решительному шагу. Осиротевший микрофон отозвался жалобным свистом на приближение нового рта. Теплов рефлекторно щелкнул по нему пальцем. Звук, похожий на выстрел стартового пистолета, резко оборвал аплодисменты. Тишина снова пала на зал. Карл Ильич понимающе кивнул и многообещающе произнес:

— Да-а…

Пара уфологов жуликоватой наружности тоже полезла на сцену. Теплов поднял руку. Взмокшие от усердия представители Ассоциации послушно остановились. Между ними оказался человек с оранжевым мобильным телефоном. Он отчаянно хрипел в трубку:

—…необходимо любым способом убедить Президента! Ему Генеральным прокурором не быть!!! Ни-ког-да!!!

Человек с телефоном повернул голову, провожая обезумевшим взглядом уходящего Холодова, и застонал. Директор Ассоциации Паранормальной Астрофизиологии узнал министра МЧС и сдавленно хрюкнул, отодвигаясь от сцены вместе с заместителем. Карл Ильич тоже услышал слова министра, но остался стоять за трибуной в лучах света. В данный момент у него имелись дела поважнее. Народ в зале безмолвствовал. Он требовал слов. И отказать ему Теплов не мог. Слова лезли из него с неудержимой силой.

— Да-а, — еще раз изрек он, устраиваясь за трибуной поудобнее, — многие думают, что уфология — фуфло!

Завораживающий голос добрался до самых последних рядов. Даже недвижимые тела на полу ощутили странное сотрясение атмосферы. Откуда-то повеяло сладковатым ароматом розового тумана.

— Пусть думают! — безапелляционно заявил завораживающий голос. — Пусть злобствующие критиканы заблуждаются и дальше. В этом наша сила! Кто сказал, что открытия должны быть открыты? А готов ли конгломерат невежества воспринять параллельную реальность? Да, уфология — фуфло! Но это — святое фуфло. Фуфло во благо! Ибо разверзшаяся бездна непривычного может поглотить слабый разум человечества! Согласитесь, что интеллект работает в лимите познания.

Они согласились. Противиться густому напору розоватого оттенка было невозможно. Человек в пальто верил в то, что говорил. А вера заразна, как вирус кори. Президиум сел, ни черта не понимая. Аудитория приподнялась из кресел, желая продолжения откровений. Уже неважно каких. Теплов покосился на мелькающий в дальнем конце коридора силуэт прокурора. Речь его потекла быстрее.

— Квинтэссенция непонимания пагубна. И порой только теряя репутацию, мы можем спасти человечество от потрясений. Ибо неведение блаженно! Думаете, Галилей отрекся из слабости?

Они не думали. После долгих лет мыслительной деятельности, посвященной летающим где попало тарелкам, им хотелось просто верить. А розовый туман уже сгущался, растворяя мелкие недоразумения и поглощая Вселенную.

— …Атлантида не может всплыть ранее всемирного ее понимания… — Голос креп и манил в сияющие дали новой эпохи. — Америка мудро скрывает контакты с созвездием Тельца, сберегая сеть «Макдоналдс». А человечество не созрело до рукописей снежного человека…

В благодатном мареве, окутавшем зал, возрождалась уфологическая общественность. Просветленные лица с полуоткрытыми ртами синхронно качались в такт словам с трибуны. Падшие тела поднимались с пола. Дурманящие перспективы дарили надежду. Особую для каждого и одну на всех. В толпе гуляла сладкая дурь сопричастности. К потолку дома отдыха «Привет» летел восторженный шепот.

На десятой минуте оздоровительной речи Карла Ильича началось столпотворение. Народ захлебнулся в водопаде уфологической эйфории. Конгресс впал в транс. Всем хотелось внести свою лепту в важнейшее дело сокрытия паранормальных фактов от неподготовленного человечества. Среди рукоплесканий и воплей облегчения никто не заметил, как докладчик нырнул за кулисы. Руководители Ассоциации Астрофизиологии безнадежно застряли в сутолоке. Прорваться сквозь оживленно дискутирующий президиум было невозможно.

Прокурор Холодов вышел в пустынный холл. Повсюду валялись обрывочные свидетельства существования того, чего никто не видел. Легкий сквозняк лениво шевелил сомнительные вещественные доказательства. Возле стенда с моделью вечного двигателя прокурор замедлил шаг. В голове, идеально приспособленной для борьбы за правду, рождалось очередное разоблачение…

Дверь служебного входа в зал заседаний тихо скрипнула. За спиной Павла Карловича возник человек в пальто. Его лицо кривилось от мучительной решимости. Не доходя двух шагов до Холодова, самый страшный киллер Колымы остановился. Секунды текли тягуче медленно. Последнее мгновение превращалось в сладкую вечность боли. Теплов сунул руку за пазуху расстегнутого пальто. Аккуратно постриженные короткие волоски на прокурорском затылке чуть шевельнулись от нехорошего предчувствия. Но Павел Карлович в потусторонние ощущения не верил. Поэтому не обернулся. Рука киллера начала движение наружу. Из-под отворота пальто показалось в меру волосатое запястье. Время окончательно застыло…

— Вы Контактер!!!

Восторженный крик взорвал тишину. Женская фигура полыхнула оранжевым платьем, возникая перед онемевшим Тепловым. От неожиданности он подпрыгнул на месте, сунул руку обратно в карман и попытался отвернуться. Павел Карлович прервал изучение вечного двигателя, оборачиваясь на шум.

— И не отпирайтесь! — взволнованно попросила Тереза Марковна. — Я за вами следила!

Прокурор пожал плечами. Местные уфологические странности его не волновали. Он развернулся и пошел к выходу

Карл Ильич вознамерился последовать за ним. Но Тереза Марковна цепко ухватилась за рукав пальто. От ее взволнованной скороговорки у Теплова заложило уши.

— Вы просто обязаны указать мне время и место контакта!!! Это крайне важно. Беспристрастный свидетель, с моим опытом в биологии, должен непременно присутствовать!

Стеклянные створки двери беззвучно разъехались в стороны, выпуская прокурора на заснеженную территорию «Привета». Оранжевые береты окружили Холодова, сопровождая его к машине. Карл Ильич двинулся за ним. Рукав, намертво зафиксированный бывшей учительницей биологии, затрещал, но выдержал. От Терезы Марковны, кроме бывшего мужа, еще никто не уходил.

— Поймите, следующий контакт не должен стать рядовым событием! Вы не имеете права утаивать информацию от человечества! — отчаянно взмолилась она. — Скажите где и когда?!!

Рука Теплова выползла из-за пазухи и скользнула в боковой карман. Он выхватил первое, что попалось в подрагивающие пальцы, и убедительно шепнул:

— Вот!

Оба опустили глаза. Тереза Марковна подозрительно ковырнула ногтем оборванный бумажный край и спросила:

— Что это?

В руках Контактера банальная карта Ленинградской области выглядела слишком по-земному. Теплов не задумался ни на секунду. Отпираться было бессмысленно, и он бесшабашно признался:

— Карта!

— Зачем?

Карл Ильич посмотрел вслед уходящему прокурору. Еще оставался шанс его догнать, если бы не странная женщина. Досадную помеху нужно было устранить в кратчайшие сроки. Он ощутил прилив вдохновения. Серые, почти стальные глаза сверкнули искренней верой. Теплов ткнул пальцем в синее пятно, накрывшее резиденцию олигарха Лысинского в Шапках-2:

— Здесь — точка! Работает в контексте с координатами. Ни в коем случае не отклоняйтесь на юго-восток! Цивилизация требует самоотдачи. Вы должны соответствовать параллельности линий…

Тереза Марковна благоговейно застыла. Завораживающие подробности вожделенного контакта сыпались в ее широко расставленные уши. Кисельные берега персонально молочной реки чавкнули, безвозвратно засосав разум.

— Когда? — страстно шепнула она.

Карл Ильич как бы невзначай выдернул рукав из побелевших пальцев фанатичной искательницы контактов. Ему пора было догонять Холодова. Черная «Волга» с синей мигалкой уже стартовала, издевательски демонстрируя задний бампер всему уфологическому сообществу. Но препятствие женского пола продолжало стоять на дороге. А у него не было денег даже на такси. Впрочем, финансовые проблемы Теплов решал не напрягаясь. Подручными средствами. Основным капиталом для него был собственный язык. Ценный орган энергично шевельнулся, выстреливая в Терезу Марковну очередную порцию смутных фраз:

— После разглашения мне не уйти. Без циркония откажет разгон. Турбину засекут с орбиты. — Карл Ильич выдержал небольшую паузу и мягко попросил чокнутую мадам, неизвестно почему принявшую его за кого-то другого: — Циркония не одолжите?

Как женщина и мать Тереза Марковна тут же ощутила подсознательное желание помочь попавшему в беду самцу своего вида. Как биолог и уфолог она поняла, что от нее требуют денег.

— Сколько?

— Ну-у… — тактично намекнул Контактер.

Тереза Марковна без колебаний вынула кошелек и спонсировала «разгон турбины» четырьмя тысячами русских рублей, отложенными на покупку стиральной машины. Цирконий был намного важнее вульгарных бытовых излишеств. Деньги мгновенно исчезли в кармане пальто. Теплов с большой нечеловеческой благодарностью склонился к трепетной доверчиво подставленной ушной раковине спонсора:

— Через три дня в полночь. Точка отсчета — на сорок четыре градуса от оси полюса. Первый дом от станции. Радиус приземления обесточить. Передадите мои положительные импульсы! И запомните — ШТОХА ПАРТАНИТ!

Последние два слова настолько потрясли женщину своей нечеловеческой загадочностью, что она впала в экстаз. Теплов обогнул замершую чудачку и рванул вдогонку «Волге» прокурора города. Но было поздно. Тормозные огни мелькнули у ворот и скрылись за поворотом. Холодов ушел. Следом за ним отъехал джип министра МЧС…

Карл Ильич остановился на опустевшей площадке перед главным корпусом дома отдыха. Там его и настигли запыхавшиеся руководители Астрофизиологической Ассоциации. Не увидев окровавленных тел, директор обиженно закряхтел:

— Ушел!

— Не посадят! — с плохо скрытой радостью поддакнул зам.

Директор перестал кряхтеть и безапелляционно заявил:

— Ничего, время у нас теперь есть! Слышали, что министр сказал? Он костьми ляжет… Холодова в Генеральные не пропустят!

Карл Ильич скептически усмехнулся. Его серые, почти стальные глаза лукаво прищурились, и он загадочно произнес:

— Посмотрим… Поехали!

Черный «Мерседес» тихо заурчал двигателем и плавно тронулся с места, унося трех странных людей подальше от эпицентра борьбы за паранормальность.

Конгресс уфологов продолжался еще два дня. Но уже по накатанному руслу. Без особых потрясений. Хотя и в обстановке превосходства над неведением остального человечества. На заключительном банкете символически пили «Пятизвездную» водку. Председатель толкнул вдохновенную речь, призывая делать взносы в общее дело сокрытия чудовища Несси от лохов. Братья-уфологи покорно полезли в карманы.

Директор дома отдыха Казимир Лукич Садомов, нагрузившись по самые брови «Пятизвездной», денег не дал. Его материальной оболочке хотели нанести внешние повреждения. Но он, не дожидаясь побоев, привычно метнулся к медпункту в объятия дружественной по разуму фельдшерицы.

Наступала ночь. Планета вращалась по обычной орбите, поворачиваясь к Солнцу за… То есть западным полушарием. На окрестности города Санкт-Петербурга крадучись наползали новые сутки. Пьяные уфологи нестройно пугали Луну специфическими песнями про свет далеких планет и Землю в иллюминаторе… Потом они уснули.

И лишь старший администратор «Привета» не смыкал до рассвета глаз. К концу недели планировался ежегодный шабаш сатанистов. Нужно было тщательно подготовиться к приему гостей. Он сидел внутри нарисованной мелом пентаграммы и отливал свечи из черного воска. В строгом соответствии с рекомендациями журнала «Демон тудэй»… 

Глава 12 Былое и Дума

Карл Ильич вылез из уютного нутра «Мерседеса» на мощеное крыльцо перед зданием Ассоциации Паранормальной Астрофизиологии. Он был задумчив. За ним из машины в стылую питерскую атмосферу выскочили два бизнесмена от уфологии. На широких просторах их жуликоватых физиономий блуждало недоумение. Страшный колымский киллер шагнул к дверям. Директор с заместителем двинулись следом. И тут Теплый резко обернулся. Его тонкие губы скривились в ледяной усмешке.

— Что там этот партан про Генерального прокурора штохнул? — негромко спросил он.

— Сказал? — неуверенно переспросил зам.

Более догадливый директор ткнул его в бок и поспешно доложил, не скрывая удовлетворения:

— Хрен теперь Холодов в Генеральные пролезет! Министр костьми ляжет, а не пропустит! Так что можно эту сволочь валить спокойно. Большого шума не будет!

Улыбка Теплого поползла куда-то в левый угол рта, обретая по дороге ехидную насыщенность. Он небрежно взял директора за пуговицу и притянул массивное тело поближе к себе. Слова, произнесенные пронзительным шепотом, будто хлестнули барыгу по лицу:

— Это еще не факт!

— Что не факт? — робко пискнул заместитель.

— Все не факт! — отрезал Теплый. — Если он собрался стать Генеральным прокурором, значит, станет. Порода такая! Уж я-то знаю. А тех, кто мешает…

Несмотря на недоговоренность, последняя фраза прозвучала жутковато. Бизнесмены поежились. Но человеку свойственно надеяться на лучшее. Директор пошевелил дрожащей челюстью и, преодолевая испуг, забормотал:

— Да кто его назначит?! Даже если Президент указ подпишет, все равно Дума не утвердит. Прокатит его Москва!

Внезапно в глазах Теплого колыхнулся азартный огонек. Карл Ильич перестал тянуть директорскую пуговицу и многозначительно хмыкнул:

— Москва? А кто такая — эта Москва?! Посмотрим! Назначат, не назначат… Тут рисковать не стоит. — Он решительно развернулся и двинулся в сторону «Мерседеса», продолжая бормотать: — Вы тут гуманьте помаленьку, а мне в столицу надо… По делу…

От такого поворота событий зам поперхнулся собственной слюной, а директор возмущенно захрипел, как спившийся оперный бас, пытаясь встать на пути киллера:

— Зачем в столицу?! А как же прокурор?! Его же валить надо!

Однако жалобный монолог ошалевшего руководителя Ассоциации Теплого не остановил.

— Ты не в свои дела не лезь… капиталист! Твое дело — капусту за метеориты получить. И отправить куда надо. А что с прокурором делать — моя забота! — процедил матерый зек и сел в машину.

Водитель опустил боковое стекло и вопросительно мотнул головой. Директор ошарашенно кивнул, не в силах противиться посланнику кошмарного колымского криминала. «Мерседес» равнодушно фыркнул выхлопной трубой на чуждую ему человеческую суету и отбыл.

На зал заседаний Государственной Думы рухнула тьма. Кто-то выключил свет. Видимо, произошел очередной сбой в непростых взаимоотношениях Главного Энергетика и какой-нибудь законодательной власти. Такая шутка во время заседания всегда придавала прениям особой остроты. В том смысле, что дебаты сразу переходили в азартную потасовку на грани поножовщины. Струями текли сок и минералка, заливая лица оппонентов. Представители парламентского меньшинства злобно кусались, компенсируя недостаток политического веса. За что дрались, никто толком не знал. Но обсуждать законопроекты в потемках все равно было невозможно, и возня продолжалась. Бились молча, чтобы не делиться весельем с болтливой прессой и ни черта не соображающим в политике народом. Доставить удовольствие электорату считалось признаком дурного тона.

Около сорока минут все шло, как обычно. Всем известный голос традиционно кричал:

— Подонки! Подонки, однозначно!..

Правящая партия побеждала. Бой переходил в партер. Количество телесных повреждений почти дошло до критической отметки. И в этот момент, нарушая все законы политкорректности, раздался голос. Он звучал откуда-то сверху, из-под потолка.

— Братья и сестры! — пронеслось над побоищем. — Остановитесь и внемлите!!!

Еще несколько секунд, пока по залу гуляло эхо, драка продолжалась. Энергичный молодняк, не прошедший суровую школу жизни, оживленно пыхтел, не понимая глобального значения прозвучавших слов. Но старшее поколение замерло как по команде. Постепенно, не встречая сопротивления, застыли и остальные. Последние очаги активности потухли сами собой. В Думе стало тихо и почему-то страшно. Гнетущее ощущение присутствия чужой непререкаемой воли заползло в разгоряченные души депутатов. Многие из них попали на вершину власти благодаря бурному диссидентскому прошлому. Многим доводилось слышать рассказы о политических зонах рухнувшего режима…

Сначала невнятно, потом нарастая, от ряда к ряду покатился гул. В нем сплелись недоумение, оторопь и зарождающееся узнавание. Наконец шум достиг почетного президиума. Опытный политический боец, бывший когда-то безродным космополитом, а ныне возглавляющий Партию национального единства, сполз со стула. Голос, рухнувший из темноты на Думу, он узнал сразу. В его годы уже поздно было прикидываться идиотом. Поэтому аксакал депутатского корпуса открыл рот и первым выдохнул страшное знание в массы:

— Те-еплы-ый!!!

Свистящий шепот оборвал невнятное гудение. Подхваченный сотней закаленных в дебатах глоток, он прокатился от стены к стене, оставляя за собой липкий вкус ужаса:

— Те-еплы-ый!!!

Даже те, кто никогда не слышал имени легендарного колымского авторитета, невольно обмерли. И в этот кульминационный момент ослепительно вспыхнули люстры под потолком. Зал единогласно ахнул, чего не случалось два последних президентских срока. Возле длинного стола президиума стоял человек в пальто.

— Кто это? — с тихим недоумением спросило молодое поколение.

— Те-еплы-ый!!! — последний раз пронеслось по Думе, и все стихло.

Человек по-хозяйски огляделся. Его серые, почти стальные глаза неторопливо прогулялись по толпе народных избранников. Люди в хороших костюмах стояли кучно. Залитые соком и минералкой лица были местами поцарапаны, а местами побиты. Галстуки и рубашки — надорваны и растрепаны. В воздухе кружились обрывки никому здесь не нужных законов и поголовная растерянность. Несмотря на долгие годы разлуки Карл Ильич почувствовал себя словно в родном бараке. Знакомые лица маячили повсюду. Да и незнакомые не представляли из себя ничего нового. Интеллигентные любители большой и малой политики по дороге из социализма в капитализм практически не изменились. Разве что сменили телогрейки на костюмы от модных гомосексуальных модельеров. Теплый удовлетворенно кивнул и сказал:

— Штоха!

Странное слово прорезало тишину. Кто-то особо непонятливый, из юных аграриев, скептически шлепнул подрагивающими губами:

— И что теперь?

Ему под ребра тут же воткнулся твердый локоть более опытного товарища по партии, подкрепляя мудрый совет:

— Можешь начинать бздеть!

Теплов деловито развернулся и снисходительно помахал президиуму рукой:

— Ну, и кто у нас здесь смотрящий?

Взгляды отборных избранников невольно заскользили куда-то в сторону. Там скромно, но с комфортом расположились теневые лидеры Думы. Они не лезли на важные посты. Они редко пользовались своими связями и беспредельными возможностями. Тем не менее все судьбоносные решения принимались с их молчаливого согласия. Или не принимались, если они были не согласны. Потому что союз кошелька и кулака куда эффективнее, чем тривиальная комбинация из кнута и пряника.

Глава Финансового комитета Думы Иван Израилевич Петров попытался улыбнуться. Андрей Адольфович Худяков, лидер самой боевой парламентской фракции, потер красное лицо своими крепкими квадратными ладонями. Он хотел что-то сказать, но не успел. Несмотря на прошедшие годы, Теплый узнал их сразу. Авторитет неторопливо подошел и склонился над столом.

— Не забыли меня? — тихо спросил оживший призрак прошлого.

— Нет, — панически закивал Иван Израилевич.

— Да, — бледнея, прошептал бывший Поршень.

— За «подонка» ответить придется. Я тебя предупреждал. Согласен?

Андрей Адольфович испуганно вжался в спинку кресла.

— Я тут поштохаю с людьми, — небрежно произнес Теплый. — Ты объяви.

Худяков по-прежнему соображал не быстро. Но противиться знакомому до паники голосу серый кардинал Думы был не в силах. Он наклонился к микрофону и послушно выдавил:

— Это самое… Слово берет… это…

Пауза, необходимая для туговатой мыслительной деятельности, не успела затянуться. Карл Ильич уверенно взобрался на трибуну:

— …Это, впрочем, не важно. Главное, что мы встретились. Это определяет мотивацию выживания применительно к конкретным персоналиям. Думаю, те, кто меня знает, а их немало, пояснят остальным. Ну а поближе познакомимся в процессе плодотворного сотрудничества. Скажу только, что я представляю определенные круги. В отличие от квадратов с их жесткими конструктивными рамками…

Назад накатила тягучая волна безысходности. Заволакивая свет ламп, с трибуны потоком хлынул вязкий сумрак. Оцепеневшие законодатели превратились в стадо, покорно внемлющее пастырю.

— …Жалкие крохи привилегий могут встать комом! Либерализация каждого из вас в аспекте благосостояния пагубна и смертельно опасна…

То, что дошло до ветеранов политического фронта в первый момент встречи с Теплым, доперло до продвинутой парламентской молодежи минут через двадцать. Блаженное и сытое существование возле кормила власти (от слова «кормить») отныне целиком зависело от загадочного посланца структур, о которых лучше было ничего не знать.

Через час безостановочного окучивания аудитории Карл Ильич подвел черту:

— Ну что ж, предлагаю решение о квотуме доверия по принятым мною решениям поставить на голосование. Надеюсь, никто не против демократических принципов?

Дума, пребывающая в трансе, дружно откликнулась на магическое заклинание. Посягать на священную формулу никто не осмелился. Депутаты синхронно потянулись за электронными карточками. Бархатный голос с трибуны остановил неукротимое волеизъявление легким укором:

— Я хочу видеть ваши руки. Не надо прятаться от соратников! Голосуйте открыто, граждане великой страны, голосуйте смело!..

Лес рук, не вздымавшийся в этом зале с такой густотой со времен последнего Съезда Советов, вырос от первого ряда до последнего. Теплов расстегнул пальто и трижды хлопнул в ладоши.

— Единогласно! — одобрил он депутатское решение. — Поздравляю вас!

Зал послушно зааплодировал, подражая новому лидеру. Единодушие было полным, как колымский песец. И овация искренней. Ибо, как говорилось выше, интеллигенция, впавшая в большую и малую политику, ничуть не изменилась по дороге от социализма в капитализм…

Карл Ильич величественно помахал рукой и слез с трибуны. Он подошел к столу президиума и пальцем поманил к себе старых знакомых. Петров и Худяков поспешно вскочили с кресел и замерли. Теплов снисходительно потрепал по плечу бывшего Поршня:

— Нам бы с президентом надо повидаться. Организуйте… — Теплый хмыкнул и, напоследок повернувшись к залу, произнес: — И за порядком тут присмотрите. Только не партаньте. Глядящий за вами будет. Помните…

Главный Кабинет страны располагался на последнем этаже Главного Здания страны. В самом конце Главного Коридора страны. Массивная металлическая табличка подозрительно знакомого желтого цвета была укреплена на ней точно в соответствии с данными Главного Управления статистики Российской Федерации. По данным уважаемого учреждения, именно на этом уровне от пола должны были располагаться глаза россиянина среднего роста и нормального телосложения. Крупными, понятными каждому печатными буквами по золоту таблички шла надпись. В переводе на нормальный русский язык она звучала просто и очень по-доброму: «Главный Человек страны».

Гражданин России среднего роста и нормального телосложения уже несколько минут стоял напротив заветной двери и, чуть прищурив свои серые, почти стальные глаза, всматривался в дорогую обивку. Его губы еле заметно шевелились, словно произносили молитву или заклинание.

Секретарю было рекомендовано ненадолго отлучиться по неотложным делам. Тот не спорил. В приемной осталось трое.

— Он ждет, — шепотом произнес Поршень и вопросительно посмотрел на Петрова.

— Да-да. Таки не извольте беспокоиться… — затараторил Иван Израилевич и тут же осекся под тяжелым взглядом Теплова.

— Я знаю, — спокойно сказал тот и тихо добавил: — Чувствую…

— Все согласовано… У вас двадцать минут… Можете не торопиться… — Иван Израилевич замолчал и неуверенно сделал шаг назад.

— Не буду, — равнодушно отозвался Карл Ильич и поскреб ногтем табличку на двери. — Партак гуманит. Не фуфло!

Он с уважением покивал головой в сторону кабинета.

— Это… Вы уж там поосторожнее, — Поршень просительно развел в стороны руки, — если можно, конечно. Он, в общем-то, это… человек-то хороший!

— Посмотрим, посмотрим.

Карл Ильич взялся за ручку двери, но вдруг на секунду задумался и негромко постучал по золоченой табличке.

— Да, да! — отрывисто прозвучало из кабинета. — Входите!

— Иду, иду, — отозвался Телов и не спеша надавил на ручку.

Он был абсолютно спокоен. Так было правильно. Потому что настоящим авторитетам волноваться ни к чему. Пусть волнуются не настоящие. Он уверенно шагнул в кабинет.

Главный Человек страны сидел за столом, приятно улыбаясь вошедшему. Проверенные методы всегда работали безотказно. Всяк сюда входящий внезапно чувствовал, что ему здесь рады, и сразу начинал испытывать удушливый позыв к откровенности. Но не в этот раз…

— Здравствуйте, — хозяин кабинета скосил глаз на бумаги, лежащие на столе, — Карл Ильич. Присаживайтесь.

— Здравствуйте, — твердо ответил визитер, но остался стоять. Он внимательно осмотрел помещение. Холодные глаза скользнули по безупречному дизайну интерьера. — У меня письмо.

Теплов достал из кармана и положил на стол небольшой конверт.

Президент передернул плечами, не в силах отделаться от внезапно возникшего ощущения дежа-вю, и почти автоматически произнес:

— Кому?

— Там написано, — ответил гость.

— От кого? — спросил президент, заранее зная ответ.

— От меня.

Хозяин кабинета еле заметно кивнул:

— Буду краток. Я должен прочитать.

— Должны — читайте. У меня от страны секретов нет.

Такая постановка вопроса президента несколько озадачила. Скорее с непривычки. У всех посетителей его кабинета были секреты. И именно от страны! А у этого не было. Тем временем гость наконец отодвинул стул подальше от стола и удобно устроился на нем, плотно прислонившись к спинке. Его серые глаза пристально следили за судьбой конверта в Главных Руках страны.

Хрустнула надорванная бумага, неприятно пощекотав барабанные перепонки, а заодно и нервы. Президент достал из конверта и развернул сложенный вчетверо лист. Через пять минут внимательного изучения, рассматривания на свет и переворачивания с одной стороны на другую на лице хозяина кабинета появились две незаметные морщинки в углах глаз. Что означало крайнюю степень удивления, неуверенность в психической нормальности посетителя и немой вопрос, как этот человек сюда попал. Президент поднял глаза:

— Государственная Дума утвердила кандидатуру на пост Генпрокурора?

Гость довольно улыбнулся:

— Я бы сказал, избранники народа.

— Согласен, — пожал плечами Президент, все еще не понимая, что происходит. — А чью кандидатуру они утвердили?

— Ту, которую вы предложили.

— А я предложил? — Президент откинулся на спинку кресла и почему-то огляделся вокруг.

Карл Ильич Теплов поднялся со стула, сложил на груди руки, сделал глубокий вдох и негромко произнес:

— А вот это я и пришел с вами обсудить…

Легкая дымка заклубилась в углах помещения. Мягкий голос Теплова зазвучал, обволакивая разум…

Глава 13 Особенности военной рыбалки

Тереза Марковна была заметно взволнована. Встреча с Контактером так потрясла ее душу, что она проехала в автобусе две лишние остановки, и назад до дома пришлось идти пешком. Шел снег, но это была не банальная замерзшая вода. Это было послание оттуда! Возможно, даже информация, о которой никто не догадывался! Тереза Марковна шагала с высоко поднятой головой, уверенно наступая в космические сугробы. До подъезда она добралась сплошь облепленная энергией Вселенной.

Ключ почему-то подозрительно плавно пролез в замочную скважину и провернул замок без обычных мучений. Тереза Марковна посмотрела куда-то вверх и понимающе-загадочно подмигнула.

— Спасибо, — негромко шепнула она в направлении ближайшей «черной дыры» и вошла в квартиру.

Избранница небес прошлась по комнатам. Ее руки заметно дрожали от возбуждения. Несколько раз она пыталась взяться за трубку телефона и снова возвращала ее на место.

— Что я ему скажу? Как? Он ни за что не поверит! — Тереза Марковна металась от телефона до входной двери и обратно, оставляя за собой мокрые следы неба. Четыре шага вперед, четыре назад. — В конце концов, он мой единомышленник и имеет право знать! И потом… он мужчина! — В этом месте своих рассуждений учительница вдруг запнулась, щеки ее внезапно покрылись румянцем, и она поправилась: — Технически образованный мужчина!

Сомнения были отброшены. Не в силах нести эту ношу в одиночку, Тереза Марковна решила ею поделиться. Рука уверенно набрала до боли знакомый номер. В трубке послышались короткие гудки. Тереза Марковна отодвинула ее от уха к посмотрела, будто видела впервые. По сравнению с новостью, которую она собиралась сообщить, все, что могло занимать линию, совершенно не имело значения. Она набрала номер еще раз. Снова занято. Двадцать три минуты беспрерывного набора одних и тех же цифр вконец измотали пенсионерку. И когда на другом конце провода наконец сказали заветное: «ЖЭК!» — Тереза Марковна растерялась и выдала бессмысленную паузу.

— Говорите! — прорычал из трубки мерзкий голос, возвращая мысли в строй.

— Да-да, алё!

— Допустим, — равнодушно ответил ЖЭК и спросил: — Степана?

— Да… — удивилась Тереза Марковна.

— На заявке. Шифровку будете передавать? Только не быстро, а то опять…

Носительница информации вселенского масштаба гордо подняла голову и, не обращая внимания на примитивные попытки ее уколоть, с достоинством произнесла:

— Скажите ему, пожалуйста… — Она сделала многозначительную паузу и отчеканила: — Табор уходит в небо!..

Степан появился поздно. Достаточно поздно, если учитывать содержание послания, оставленного для него в ЖЭКе. К тому же, судя по запаху, он успел изрядно поискать смысл жизни, что никак не вписывалось в эпохальную картину происходящих событий.

— Степан, вы пили?! — Тереза Марковна с укоризной посмотрела на единомышленника.

— Нет, — тут же соврал сантехник, сделал два шага в сторону и неровно сел на табурет в прихожей.

Нагрузившись принятым на грудь, горло, рот и даже макушку спиртным, новоявленный член кружка любителей космоса пребывал в одном из лучших расположений своего духа. Расстраивать Терезу Марковну ему не хотелось, поэтому он старался сидеть молча и по возможности ровно. Она с недоверием посмотрела на него, но решила не углубляться в вычисления степени опьянения и без того постоянно поддатого соратника.

— Хорошо, — сказала Тереза Марковна и почему-то шепотом добавила: — Не разувайтесь. Проходите.

Степан послушно проследовал в комнату, на всякий случай стараясь держаться как можно ближе к стене. Путь его по ломаной траектории коридора занял намного больше времени, чем у взбудораженной Терезы Марковны. Когда сантехник появился в комнате, она уже сидела за столом с выражением болезненного счастья на лице. Перед ней лежал лист какой-то мятой зеленой бумаги. При ближайшем рассмотрении бумага оказалась картой Ленинградской области, что еще больше затуманило перспективы. Стараясь дышать в сторону, Степан максимально коротко поинтересовался причиной экстренного вызова:

— И чё?

— Вот, — туманно ответила Тереза Марковна и любовно погладила шершавую поверхность карты.

— Ух ты! — коротко поддержал ее сантехник.

— Да, — согласилась та, посмотрела на Степана, на карту и снова на Степана.

В состоянии паранормального ступора они просидели несколько томительных минут.

— Табор — это мы? — обреченно, но с затаенной надеждой вдруг спросил Степан.

— Именно.

— И куда он… нах… уходит?

— Вот сюда! — Тереза Марковна уверенно ткнула пальцем в синее пятно где-то на краю зеленой паутины.

Ее глаза светились огнем сумасшедшего счастья. Движения стали плавными и точными. Женщина излучала такую силу и энергию, что Степан даже залюбовался. Еще граммов сто пятьдесят — двести, и он, возможно, даже на что-нибудь решился бы…

— Вдвоем? — хрипло спросил уфолог-сантехник, отчего вопрос прозвучал несколько двусмысленно.

Тереза Марковна не обратила внимания на похотливую интонацию в его голосе. Она подняла глаза на соратника и задумалась. Высокий худощавый Степан не выглядел слабаком. Но в схватке на него вряд ли можно было положиться. А если учесть его пагубную страсть к спиртному, то как защитник он выглядел довольно сомнительно. И тут ей почему-то вспомнилось, как умело он управлялся с инструментами в ванной. Как его сильные руки удерживали жуткий напор кипятка, но он молча, по-мужски делал свое дело. Тереза Марковна вдруг как-то иначе посмотрела на Степана. Их глаза встретились…

— Ой! — вдруг вскрикнула учительница, будто села на подложенную кнопку.

— Кх-м… — прочистил горло сантехник и, сглаживая возникшую неловкость, спросил: — А оно нам надо?

— Вот! Очень хороший вопрос, Степан! — Тереза Марковна, стараясь смотреть в основном на карту, сбивчиво заговорила: — Теперь я могу рассказать вам все! Я была ТАМ!

— Где? — Степан напрягся в ожидании самого худшего.

Он с интересом покосился на взволнованно колышущуюся грудь соратницы в поисках следов насилия со стороны инопланетян. Но ничего подозрительного не обнаружил.

— На Конгрессе уфологов!

— А!

— Ага! Но это еще не все. Степан, мне повезло больше других! — Тереза Марковна гордо подняла голову.

— Вас посылают на Марс?

— Не смешно! Мне не очень нравится ваш скептицизм, но я все равно расскажу. На Конгрессе я встретилась с Контактером!

Степан опять насторожился.

— Не знаю, что вам во мне не нравится, но я… нах… ничем таким с детства не занимаюсь. А с кем вы там встретились — это ваше дело. Народ там… б…, конечно, разный…

— Вы меня не поняли, дорогой мой человек. — Тереза Марковна встрепенулась, подскочила с места и подошла к сантехнику. Она положила руку ему на плечо, но вдруг почувствовала отчетливый запах перегара и так же стремительно отошла. — Я встретила человека, носителя информации. Он имел контакт с НИМИ! — Женщина подняла глаза к потолку и замерла в уфологическом ступоре.

Степан тоже посмотрел наверх. Голова у него сразу закружилась, и он вернул ее в исходное положение. Тереза Марковна продолжала:

— Так вот. За небольшую плату он передал мне эту карту. Через три дня, ровно в полночь, мы сможем встретиться с носителями инопланетного разума! А может, даже и пообщаться! Представляете?!

— Теперь понятно. — Степан с жалостью посмотрел на наставницу, потер на карте ногтем точку высадки инопланетян и как бы между делом поинтересовался: — Интересно, сколько это пятно стоит?

— Не важно! — Меркантильность единомышленника поразила Терезу Марковну прямо в трепетное сердце. — Вы можете себе представить, что произойдет, если Контакт состоится?!

— Нет, — признался Степан и еще больше расстроился.

Было ясно, что отговаривать женщину бессмысленно, но он решил сделать зачетную попытку:

— А если они на нас нападут?

— Хороший вопрос. Вы сегодня в ударе. На этот случай я думаю пригласить одного из своих бывших учеников. Насколько мне известно, он служил в каких-то там совершенно специальных войсках и сможет нас защитить. Уж поверьте мне. Я его знаю. Он сейчас где-то в Якутии. Но мы его вызовем… Так вы с нами, Степан?

Сантехник задумался. С одной стороны, выпил он достаточно, чтобы согласиться на что угодно. С другой, если рассудить трезво, дорога к гостям из космоса четко пролегала через психиатрическую больницу имени Скворцова-Степанова. Но самое страшное, и в этом Степан даже себе признавался с трудом, где-то в глубине его души теплилась неприятная мыслишка, что гуманоиды все же прилетят.

— На сухую не смогу, — твердо обозначил свою позицию начинающий уфолог.

— Сколько? — Тереза Марковна с презрением посмотрела на него и уточнила: — В литрах?

Задача оказалась не из легких. Пол-литра сантехнику требовалось, чтобы просто жить. Еще пол-литра — чтобы что-то делать. Если ее ученик из спецназа пьет, то еще литр надо точно. И страшно было подумать, сколько понадобится, если гости все же прилетят.

— Не знаю, — честно ответил Степан, и ему захотелось домой.

— Хорошо. Я думаю, принципиально мы договорились. Техническое обеспечение экспедиции поручается вам, Степан! Я надеюсь, вы нас не подведете?

Почему учительница начала говорить о себе во множественном числе, Степан не понял. Не понял он также, о каком техническом обеспечении идет речь и какая экспедиция имеется в виду. Одним словом, вообще ничего не понял. Но согласился. А почему он это сделал — тоже не понял.

* * *

Шел восьмой час рыбалки. Клева не было. Рыба принципиально отказывалась реагировать на пулю с крючком на конце. Возможно, провинциальная речная снедь вообще не знала, что такое мормышка, и обычно вместо пули с крючком ела что-нибудь менее железное? Типа червяка или, например, более слабого товарища. Но человек в армейской плащ-накидке упрямо сидел возле лунки и продолжал равномерно трясти удочкой.

Мороз вскарабкался по шкале градусника до предельной отметки. В минус пятьдесят прорубь издевательски быстро замерзала и нахально захватывала снасть в плен. Тогда человек с резким выдохом пробивал ледяную корку кулаком, зубами сгрызал с лески прозрачные бусинки льда и снова вступал в неравную схватку с подводным миром таежной реки. Рыбалка ему нравилась. Тем более что альтернативы все равно не было.

Место лова он выбирал сам. Трое суток. Пешком. Где-то вдалеке, у горизонта, голыми стволами деревьев торчала абсолютно околевшая тайга. На десятки километров вокруг был только снег. Местность просматривалась отлично. Напасть на него внезапно было практически невозможно. А блик оптического прицела он всегда замечал раньше, чем противник успевал нажать на курок. Что еще нужно человеку, чтобы спокойно чувствовать себя на рыбалке? Демаскирующая окраска его летнего камуфляжа лишь придавала ситуации пикантную остроту. Рыбак был почти счастлив. Почти…

В действенном уголке природы назревал скандал. Рыба явно плохо понимала, с кем связалась. Люди обычно в таких случаях сдают какую-нибудь шестерку, и все успокаивается. Но рыбы — не люди и своих не сдают. Они честно продолжали заниматься своими подводными делами, не обращая внимания на того, кто пришел сверху и возомнил себя вершителем судеб. А это всегда кончается плохо.

Человек медленно наливался ненавистью. Под его тяжелым взглядом трескался лед. Снег местами начал подтаивать от рвущейся наружу энергии. Конфликт неумолимо разрастался. Секундная стрелка «командирских» часов перепрыгнула последнее деление. Утвержденный КЗОТом восьмичасовой рабочий день подошел к концу. Сделанный на заказ в единственном экземпляре механизм пуленепробиваемых часов издал неприятный звук, напоминающий автоматную очередь. Рыбак дошел до критической точки. Он выдернул снасть из проруби и глухо зарычал. Пули с крючком на конце лески не оказалось. Любимая мормышка, та, что спасла ему жизнь в девяносто втором на Бермудах, была похищена! От такой наглости со стороны рыбы человек вскочил, впадая в бешенство. По безмолвию тайги врезал свирепый вопль:

— Ата-ака-а!!!

Плащ-накидка отлетела в сторону. За ней последовал камуфлированный комбинезон. Под ним больше ничего не было. Только бугры мышц, канаты сухожилий и багровые полосы шрамов. Если бы рыбы могли это видеть, они сами всплыли бы белыми пузиками кверху. Но лед предательски скрыл от них этот кошмар. Оставшись в одних узеньких плавках, рыбак ударил себя в грудь кулаком. По снежной пустыне прокатилось гулкое эхо. Мощные мускулы сжались в смертоносную пружину и распрямились. Человек рухнул в прорубь, протаранив лед бритой головой. Крепкая, почти уже непрозрачная корка хрустнула и буквально взорвалась, разлетаясь на мелкие кусочки. Поднятый фонтан брызг звонко опал стеклянным градом, замерзнув в воздухе. Вода в проруби сомкнулась и тотчас же начала затягиваться льдом.

Из леса выехали нарты, запряженные собаками. Рядом с ними бежал коренной и довольно коренастый абориген. В его узких глазах из стороны в сторону металась тревога. Как настоящий якут он боялся замерзнуть, умереть от голода и заблудиться. Тем более что на дворе стоял день и ориентироваться по звездам не было никакой возможности. Чтобы не замерзнуть, приходилось бежать, а от этого очень хотелось есть. Круг замкнулся.

Как только лес остался позади, собаки остановились. Абориген всмотрелся в белый пейзаж и полез под тулуп. После длительных поисков у него в руках оказался мобильный телефон. К нему была привязана мятая бумажка с инструкцией. Лохматые сибирские лайки с недоверием посмотрели на серебристую коробочку. Она не была похожа ни на кусок мяса, ни на кусок вяленой рыбы. Лайки начали подозрительно приглядываться к хозяину. Тот открыл заскорузлыми пальцами крышку телефона и развернул бумажку с инструкцией. Первый пункт гласил:

«Нажми самую большую кнопку».

Якут выполнил приказ и вгляделся в жидкокристаллическую гладь дисплея. Там появился зеленый глобус на синему фоне. Абориген снова сверился с записями. Второй пункт звучал непонятно:

«Телефон подскажет».

В сердце заполз холодок. Про глобус в инструкции не было ни слова, а телефон молчал и не собирался ничего подсказывать.

— Говори, — обращаясь к нему, негромко произнес абориген. Японская коробка категорически отказывалась понимать по-якутски. Лишь контуры материков на глобусе начали издевательски подмигивать. Тем временем собаки, дружно решив, что в упряжке им человека все равно не сожрать, снова двинулись в путь. Абориген побежал рядом, доверяя собачьему чутью. Через несколько минут упряжка остановилась. На гладком льду чернел зловещий провал проруби, стремительно затягивающийся ледяной коркой…

А под водой, на глубине трех метров продолжалась рыбалка. Огромный налим пытался уйти от судьбы. Совершенно обалдев от человеческой наглости, он извивался и бил хвостом. На его спине висела мускулистая белая тень. Судьба, от которой пыталась уйти рыба, была одета только в узкие плавки. Человек действовал неумолимо и беспощадно. Он сразу высосал рыбе левый глаз, затем железные руки скользнули внутрь широких жаберных щелей и вырвали жабры у изрядно изумленного налима. Ноги стиснули пленнику плавники, не давая пошевелиться.

Омут бурлил от непривычной суеты. Мелкие речные обитатели метались вокруг, как судьи на ринге, с опаской глядя в распахнутые рты человека и рыбы. Водоросли лезли поучаствовать в драке, стремясь запутать обоих. Ил клубился вокруг несколько необычной поклевки. Пузыри воздуха улетали вверх и бились о зеркало льда…

Собаки быстро обнаружили одежду, пахнущую мясом, и принялись с увлечением рвать ее на мелкие куски, пытаясь представить, что было в нее завернуто. Абориген в изумлении замер на краю обледеневшей проруби. Он стоял и не мог отвести от нее глаз. Судя по следам, человек пришел один, зачем-то разделся на пятидесятиградусном морозе и сам прыгнул в прорубь. Такого жуткого самоубийства невозможно было даже представить. В широко открытом рту быстро замерзла слюна. Веки непривычно округлившихся глаз свела судорога, но он не мог пошевелиться. Что могло заставить человека свести счеты с жизнью таким кошмарным способом? Кто этот человек, что пришел сюда пешком и раздолбил лед толщиной полтора метра? Причем неизвестно чем!

Якут снова достал из кармана бумагу с инструкцией. Про самоубийство там не было сказано ни слова. Пришлось снова нажать самую большую кнопку на телефоне. Экран потух. Абориген разгрыз ледяную слюну, сковавшую язык, постучал по динамику и сообщил в эфир, повернувшись в сторону ближайшего спутника:

— Однако, потоп твой друг! Совсем!

Ему никто не ответил. Космос к сообщению остался равнодушен.

В это время рыбалка внизу закончилась. Победил человек в плавках. Налим, лишившись жабр, видимо, задохнулся. Хотя пагубного влияния на его здоровье перелома позвоночника в четырех местах тоже исключить было нельзя. У рыбака оказалась чересчур крепкая хватка. Ледяная корка над прорубью снова с жутким хрустом взорвалась от удара головой. Из нее пробкой вылетела и шлепнулась на снег одноглазая рыбина. Следом, в веере ледяных осколков, из воды выпрыгнул человек.

— По-бе-да-а!!! — заорал он.

По тайге прокатилось оглушительное эхо. У горизонта с елей сошла снежная лавина. Пар клубами валил от покрытой шрамами бритой головы рыбака. Он наклонился к улову и вырвал спинной плавник вместе с куском мяса. Острые желтоватые клыки впились в розоватую мякоть. Человек энергично сжал челюсти, заглатывая добычу, и захохотал…

Якут и лайки дружно вздрогнули. Собаки тут же рухнули в сугроб, поджав хвосты и демонстрируя полную покорность. Абориген окончательно обледенел от нереальности происходящего. Потом они попятились, явно собираясь нырнуть в тайгу, подальше от душераздирающего зрелища. Но не успели.

— Назовите цель прибытия и номер части! — рявкнул мощный бас.

Коренные обитатели Заполярья, не поняв ни слова, синхронно поежились. Несмотря на привычку к морозам и северную флегматичность, им вдруг стало зябко. Якут хотел попятиться, но не успел. В нескольких сантиметрах от его широкоскулого лица возникла хищная оскаленная пасть с плохо пережеванными остатками плавника, застрявшего между зубами. От обнаженного тела по-прежнему шел пар и волны жути.

— Говорить будем или в молчанку играть?!

— Нет, — двусмысленно отозвался курьер.

— Информацию скрываешь?! Мозги мне вкручиваешь?! — Запах сырого налима изо рта рыболова донесся до собак, и они жалобно заскулили.

Мелко дрожа, якут выставил вперед руку с телефоном, будто пытался защититься от разъяренного Духа Воды. Или Холода. Впрочем, это уже не имело значения.

— Не делать резких движений! — вдруг заорал человек в плавках. — Руки держать, чтобы я видел! На кого работаешь?!

Ответа абориген не знал.

— Меня к тебе прислали, од-днако… — заикаясь, прошептал он.

Человек выхватил серебристую коробочку молниеносным движением, ни на секунду не удивившись. Как будто его регулярно вызывали с помощью курьера на собаках.

— На связи! Позывной — «Кошмар»! — заорал он так, словно собирался докричаться до абонента без помощи технических средств.

Эхо снова встряхнуло изумленные елки. Якут сел на снег рядом с упряжкой, подрагивая за компанию с животными. Он вдруг подумал, что они все околеют, даже если Дух Воды никого не тронет пальцем. Он точно знал, что странная коробка не откликается на голос, а потому закрыл глаза в ожидании очередной вспышки гнева. Под боком тихо заскулил вожак, умоляя своего собачьего бога о спасении.

В ответ на грозный вопль телефон подозрительно скрипнул в могучих ладонях, но промолчал. Самурайская техника держалась стойко. Человек в зловещем ожидании уставился на дисплей, явно демонстрируя угрозу. Телефон гнул свою линию, отказываясь работать в выключенном состоянии. В яростных глазах голого рыбака появилось уважение. Достойных противников он любил. Тем более что альтернативы все равно не было. Усмехнувшись краешком рта, человек включил аппарат. Через несколько секунд на дисплее появилась эмблема Интернета. Крепкие пальцы, испачканные кровью налима, пробежались по кнопкам, устанавливая связь. Сообщение по электронной почте пришло почти мгновенно.

— Табор уходит в небо! — восторженно зарычал «Позывной Кошмар». И тут же доверительно, как соучастнику, сообщил аборигену: — Тереза Марковна! Вызывает! Отпуск прекратить! — И неожиданно завопил, подняв лицо к небу: — Ура-а!!!

Над рекой разнесся жуткий торжествующий хохот. Якут и лайки, продолжая мелко дрожать, вжались в снег. Страшный человек отшвырнул телефон. В мгновение ока он надел то, что не дорвали собаки, и бросился в сторону ближайшего аэродрома. По тайге пошло гулять эхо тяжелого топота. На льду остались плащ-накидка, удочка и налим с откушенным плавником.

Абориген встал, пытаясь избавиться от пережитого ужаса и вернуть обратно утраченное вековое спокойствие своего народа. Он посмотрел на искалеченную рыбу и смелым шепотом сказал мелькающей вдалеке, между деревьев, спине:

— Однако… у нас даже собаки это не едят!

Постепенно топот стихал. И вдруг в стылом безмолвии снова раздался смех. Порождая новый сход снежной лавины с деревьев, по лесу пронесся вопль:

— Я три-и года-а!.. Крокодило-ов!.. Без соли жра-ал!!! — И все стихло.

У якута подкосились ноги, и он опять упал рядом с верной упряжкой. Насмерть перепуганные скулящие собаки инстинктивно сгрудились возле хозяина, преданно глядя в глаза, словно спрашивая, что же теперь будет. Тот отвел тоскливый взгляд в сторону и ответил уклончиво:

— Однако… — Русский язык он знал плохо, но теперь точно понял, что такое «кошмар». 

Глава 14 Опять мешки, опять капуста

В кабинете директора Ассоциации Паранормальной Астрофизиологии висело облако густого табачного дыма, перемешанного с тлетворными миазмами паники. Производители и того и другого сидели в креслах по разные стороны пепельницы. Последние сутки директор и его зам занимались тем, что усиленно курили и паниковали. Поводов хватало.

Во-первых, легендарный киллер по кличке Теплый, вместо того чтобы мочить прокурора, исчез в «хрущобах» большого города. Во-вторых, сам прокурор в результате был жив и — сука неприятная! — отменно здоров. И, наконец, в-третьих, вагон с отборными тунгусскими метеоритами продолжал стоять на запасном пути. В смысле — под арестом. Короче говоря, бизнес рухнул. А бабки плакали крупными зелеными слезами. Руководители Ассоциации в смятении устроили рабочее совещание, надеясь скоростным мозговым штурмом одолеть безысходность…

На исходе суток, проведенных в вышеуказанном состоянии, директор озвучил неутешительный вывод:

— У нас большие проблемы.

Заместитель выполз из своего пошатнувшегося внутреннего мира и согласился:

— Угу! Кинули нас, как лохов.

И они снова нырнули в никотиновый смог и атмосферу отчаяния. Там по-прежнему было страшно. Директор поежился:

— Если мы зекам на Колыму денег не зашлем, они нас порвут!

— А если прокурор жив — он нас посадит! — развил мысль зам, мелко подрагивая.

— Вот там нас зеки и порвут!

Они дружно закурили по двести пятой за последние сутки сигарете. В атмосферу кабинета вползла очередная порция дыма, смешанного со смятением. Несмотря на плодотворное обсуждение, ситуация никак не желала разрешаться. Обстоятельства упрямо складывались во всенародно известную фигуру, олицетворяющую полный облом.

— Может, повеситься? — устало предложил директор.

— Может, не надо? — неуверенно отказался трусоватый заместитель.

Отчаяние достигло апогея, буквально расплющив руководителей Паранормальной Ассоциации. И тут ожил телефон. Пронзительная трель полоснула по истонченным нервам, оставляя кровоточащие рубцы поперек сердечных мышц. Несчастные бизнесмены вжались в кресла, напрасно пытаясь игнорировать звонок. Трель перешла в визгливый диапазон. Телефон, мелко вибрируя, пополз по столу. Сначала в сторону заместителя. Потом, осознав ошибку, развернулся и, продолжая издавать требовательный ультразвуковой сигнал, направился к директору. Отказать во взаимности наглому аппарату было выше человеческих сил. Хозяин прокуренного кабинета дрогнул и сдался. Он медленно поднялся из кресла. Его заместитель взглянул на босса так, словно сейчас из серебристой пластмассовой коробки должен был вылезти вирус СПИДа и прямо через ухо проникнуть в мозг. В последний момент директор передумал брать трубку, нажав на кнопку громкой связи. Зам с затаенным разочарованием вздохнул. Впрочем, вместо виртуальной бациллы из телефона послышался вполне реальный голос. Тихий и бесцветный. Каким и должны разговаривать с жертвами классические киллеры.

— Это Теплый, — сказали в трубке. — Узнали?

Заместитель, опережая шефа, подобострастно проскулил, наплевав на субординацию:

— Да-а… Рады вас слышать…

Такого предательства директор не ожидал. Он содрогнулся и внезапно озверел, как загнанный в угол кролик. Из хищно распахнутой директорской пасти полетели брызги слюны и жалобные, но агрессивные выкрики:

— Ты-ы!!! Ты ничего ему не сделал! Денег нет! Метеоритов нет! Ты-ы! Я-я! Я все Моченому расскажу!

Угрозы беспорядочной стаей помчались к адресату. Однако собеседник грозного директора Ассоциации Паранормальной Астрофизиологии пугаться не стал. Он сидел в роскошном кремлевском кабинете и усмехался. Сотрясать воздух он умел намного лучше, а дилетантов не уважал. Тем более что у него имелось занятие поважнее, чем пустые разговоры. Карл Ильич Теплов навязывал видным политическим деятелям кандидатуру будущего Генерального прокурора. Бывший валютный спекулянт Петров и лидер ведущей политической фракции Андрей Адольфович Худяков робко соглашались. Значит, скоро предстояло действовать. Но перед этим следовало разрешить ситуацию с трусоватым визгливым барыгой. Карл Ильич перестал улыбаться и поднес трубку к губам.

— Рот закрой, фраер! — резко приказал он, — Слушай меня. Ничего не записывай. Если рядом лежит бумага — спрячь сразу! Ручки, карандаши — выкинь. Даже пальцем по столу не води. Понял?!

Директор заткнулся мгновенно, невольно подчиняясь завораживающему хрипловатому голосу. Странноватое табу на конспектирование сбило его с боевого настроя, погрузив в апатичную зависимость от железной воли собеседника.

— Ну да… — пролепетал он, опускаясь обратно в кресло.

Карл Ильич почувствовал ослабление жизненной позиции на другом конце провода и сурово надул щеки:

— Значит, так. Про прокурора забудь. Он — мой… Сам решу, когда валить. Тебе не он нужен, а капуста. Так?!

— Ну да… — торопливо подсказал сообразительный заместитель.

— …да! — послушно озвучил директор.

— Поедешь в Шапки. Сегодня. Первый дом от станции. Скажешь, за капустой. Половина тебе, половина — сам понимаешь кому. Там люди серьезные. Пустых разговоров не любят…

Гипнотизирующий голос лился из динамика непрерывной мутной струйкой, топя нестойкое самообладание барыг от уфологии. Директор забыл закрыть рот и кивал, чуть слышно лязгая челюстью. Зам заискивающе поскуливал. В кабинете морок непонятной жути достиг предельной концентрации. Важность поездки в неведомые Шапки стала неоспоримой. Потом короткие гудки отбоя гвоздями вколотили решение в потрясенные мозги бизнесменов. Заместитель перестал подвывать и вернулся на отведенное подчиненному место при шефе, пристроившись чуть сзади, с языком в состоянии подхалимской готовности. Заглаживая вину за почти совершенное предательство, он смело, но тихо прошептал:

— Может, не поедем?

— Нет уж! — так же шепотом ответил босс. — Не возьмем капусту — он нас живьем сожрет!

Большой бизнес требовал жертв. В отличие от искусства — человеческих. Через час из уютного особняка, принадлежащего Астрофизиологической Ассоциации, вышли два человека. Они сознавали, что настала их очередь пополнить список страдальцев за идеалы золотого тельца. Поэтому шли к черному «Мерседесу», как к гильотине. Но отсидеться за спинами охраны и крепкими стенами своей паранормальной твердыни директор Ассоциации и его заместитель не могли. В их чисто вымытых и прохладных, как раз по погоде, ушах набатом гудел вкрадчивый глас Теплого. Он звал в манящие дали халявы, обещая несметные горы вожделенной капусты. И они плелись на этот зов, алча и страдая…

Дверцы «Мерседеса» захлопнулись, сладко чмокнув на прощание спокойный воздух города. Великомученики большого бизнеса отбыли в неизвестность, оставив после себя гору окурков в кабинете, грязные следы на крыльце и теплую память у секретарши, как о нежадных самцах нормальной ориентации.

Пока безотказный, как мясорубка, немецкий автомобиль молотил снежную кашу пригородных трасс, приближаясь к миражу, нарисованному Теплым, судьба игриво тыкала шаловливым пальчиком в дорожный указатель. Легкий ветерок то и дело толкал ржавую табличку, поворачивая ее вокруг покосившегося столба. Стрелка с безапелляционным приговором «Шапки» качалась, словно выбирая, по какой из двух дорог развилки направить течение событий. А судьба все колебалась, подобно дешевой проститутке, разрывающейся между узбеком и туркменом. В конце концов ночную тьму прорезали ослепительно яркие галогеновые фары. Из мрака вылетел «Мерседес» и притормозил перед развилкой. Судьба, с присущим женскому роду легкомыслием, последний раз дунула на указатель. Тот перестал изображать флюгер и застыл, упершись стрелкой в дорогу, косо уходящую налево.

— «Шапки», — вполголоса прочитал директор.

— Начинается! — пессимистично каркнул заместитель.

Автомобиль с немецкой педантичностью вписался в указанный поворот. Из-под колес брызнул мокрый снег. Темнота, разрезанная пополам синеватым галогеновым лучом, развалилась по обе стороны от дороги. В полосе света показался первый дом. Он же, видимо, был и единственным. Остальные Шапки если и существовали вообще, то удачно прятались в грязно-черных потемках. Лишь во дворе того самого загадочного дома шебуршала какая-то потаенная жизнь. Директор приоткрыл дверцу. За забором мелькали тени, горел свет и слышались голоса. Он спрятался обратно в комфорт нагретого кожаного салона и потрясенно сообщил:

— Капусту раздают…

Заместитель не поверил. Он вылез со своего места, почти сразу по колено утонув в сугробе. И долго стоял с распахнутым ртом, не в силах постичь масштабы происходящего. На восьмой минуте из «Мерседеса» показалась пухлая рука директора и втянула офонаревшего наблюдателя внутрь. Только тогда зам решился обобщить впечатления:

— Мешками раздают…

Последний КамАЗ спонсорской капусты для педагогов заканчивался. Плотные холщовые мешки, туго набитые морожеными кочанами, падали в протянутые руки инженеров человеческих душ из-под чуть откинутого тента. Облик благодетеля оставался неведом. Только густой бас периодически рыкал в благотворительную щель над задним бортом:

— Следующий!

Очередной педагог подставлял натруженные указкой руки. Из утробы КамАЗа извергался мешок. Цепочка, связывающая интеллигенцию с сельским хозяйством, становилась короче на одно звено. Возле машины было тихо. Учителя в тщательно выглаженных костюмах и начищенных ботинках старательно не смотрели по сторонам и неумело прятали друг от друга некоторую неловкость. Очевидно, как ни называй подачку спонсорской помощью, менее унизительной она не становится. Зато позволяет сэкономить крохи от мизерной зарплаты. Так сказать — компенсация за нравственный ущерб. Растоптанная гордость, в овощном эквиваленте, зимой шла примерно по семь рублей за килограмм… А слегка попользованное педагогическое достоинство, так сказать — сэконд-хэнд, прилагалось даром… Да и вообще мир устроен на редкость похабно…

На людей из «Мерседеса» поначалу внимания никто не обратил. За раздачей гуманитарных витаминов и так наблюдали все кому не лень. От фонда «Европа без наркотиков» до Комитета физкультуры и спорта. Не говоря уже о набегах средств массового оглупления. Педагоги, одетые по такому случаю в костюмы, галстуки и пальто, подчеркнуто гордо игнорировали посторонних. Однако двое откормленных господ не стали вести видео- и фотосъемку. Они деловито дотопали до заднего борта КамАЗа и уставились на процесс раздачи, явно вожделея халявы. Намерения их были прозрачны. Очередь заволновалась. Типичный ботаник, при очках и портфеле, подсказал коллективу едва слышным шепотом опытного борца за правду:

— Из гороно, наверное!

На призыв тут же отозвался въедливый голос из середины очереди:

— Точно! Все им мало! Сначала часы по предметам урезали, теперь гуманитарную помощь отберут!

Директор Ассоциации Паранормальной Астрофизиологии и его заместитель на выкрики внимания не обратили. Они на ватных дрожащих ногах стояли у КамАЗа и боялись. В зыбком неверном свете фар очередь из молчаливых людей в костюмах и галстуках производила впечатление сомкнутых рядов настоящей мафии. Словно все группировки Питера отрядили «черных», то есть тайных, бухгалтеров за «черным налом». При всей фантастичности и нереальности картина выглядела страшно и убедительно одновременно. Из облаков морозного пара вылетали туго набитые мешки. Жуткие типы с нервными лицами цепко хватали добычу и исчезали во мраке. Не было ни суеты, ни возгласов радости. Так, наверное, делят добычу акулы-людоеды. Или «серьезные люди», с которыми договорился Теплый…

Приблизившись к заднему борту, директор окаменел на морозе, как второсортный бетон. Зам опять заскулил сквозь плотно сжатые зубы. Ближайший мафиози с толстым кожаным портфелем брезгливо скользнул по ним взглядом из-под очков.

— Мы за капустой! — выпалил директор, изо всех сил растягивая губы в отмороженную улыбку.

— Можно подумать, мы за морковкой! — процедил въедливый голос откуда-то сзади.

От устремленных на них явно недоброжелательных взглядов руководители Ассоциации попятились. Все тот же человек с портфелем вдруг подался вперед и желчно заявил:

— Между прочим, очередь — во-он там! Хотите капусты — занимайте!

Бизнесмены от уфологии, потрясенные до боли знакомыми совковыми порядками, действующими в мафии, торопливо рванули в указанном направлении. В ушах стоял гул. Несмотря на мороз, по упитанным спинам лился пот. А помутившееся сознание содрогалось от ужаса… Но они выстояли несмотря ни на что. Благо, что очередь оказалась короткой. Один за другим из-под тента вылетело два мешка. Как в старые добрые времена — по одному на руки. Директор ухватил добычу и зарычал в темноту, мелким галопом уносясь к «Мерседесу». За ним рысью ушел зам, проскулив на прощание куда-то в чрево грузовика:

— С-спасибо!

Черная тень иномарки растворилась в ночи. Гордые, но небогатые педагоги, бредущие по тропинке к железной дороге, неинтеллигентно подумали ей вслед. Но промолчали. А вдруг и правда — засланцы из гороно?..

«Мерседес» подкрался к оплоту паранормальности и астрофизиологии по тихому безлюдному переулку. Директор и заместитель проникли в свое логово тайком, с черного хода, прячась даже от охраны. Оба опасливо озирались и горбились. В руках бизнесмены тащили тяжелые мешки. Не кейсы, не чемоданы, а именно мешки. Ноша явно не соответствовала имиджу. Да и лица у руководителей серьезного научного учреждения заметно походили на рожи до смерти перепуганных хапуг.

По прибытии в кабинет они сняли стресс традиционным русским способом. Стресс действительно был силен. Поэтому способ применили дважды. После второго стакана водки директор сел в кресло. Зам перестал подвывать и трястись.

— Мы ЭТО сделали! — потрясенно прошептал директор, с изумлением косясь на добычу.

— Два мешка! — восторженно взвизгнул моментально опьяневший заместитель.

— Надо ИХ долю на Колыму отправить, — солидно изрек директор, — Мало ли что…

Зам, покачиваясь, подошел к мешкам, засунул один из них в полиэтиленовый пакет и густо обмотал его скотчем. Директор достал мобильный телефон и набрал номер.

— Груз для Моченого. Будьте любезны, срочно! — сказал он торопливо.

— Тики-так, — ответили ему вежливо.

Через полчаса в кабинет без стука ввалился крепкий мужичок с хитрыми глазами. Он придирчиво рассмотрел сверток, причудливо бугрящийся волнами липкой ленты, и спросил явно с подковыркой:

— Ну и чё, фраера?

Бизнесмены задумались и машинально закурили, обдумывая ответ. Экспромт в данном случае не годился. Специфика сотрудничества с насквозь криминальным миром требовала тщательной фильтрации базара. Заместитель директора сдался первым и попросил подсказки:

— В каком смысле?

Мужичок иронично хохотнул, давая понять, что делает снисхождение полным лохам:

— Маляву куелдать будете или болталом налязгаете?[9]

Суть проблемы не прояснилась.

Тогда директор взял ее решение на себя. Он ткнул пальцем в сумку и громко по складам, как будто разговаривал с заблудившимся кришнаитом, позиционировал взаимоотношения субъектов в системе Колыма — Санкт-Петербург:

— Это — надо доставить Мо-че-но-му! С извинениями и на-деж-дой на дальнейшее со-труд-ни-чест-во!!! За кам-ни!

На этот раз культурно-образовательное расслоение не помешало взаимопониманию.

— Значит, с малявой облом, — понимающе констатировал полномочный представитель криминала. — Тики-так. Нашуршим вашу лажу кормушкой[10].

Он легко закинул ношу на плечо и исчез, не сказав «до свидания». Что никого не огорчило. Такие свидания руководители Ассоциации не любили.

После выполнения обязательной программы борьба со стрессом вскарабкалась на новый виток. Директор недрогнувшей рукой налил еще по стакану водки. Зам счастливо всхлипнул губами, прижатыми к граненому стеклу:

— Теплый — это сила!

— А деньги — наша слабость! — сквозь бульканье снисходительно поддержал его босс.

Они синхронно закусили дымом очередной сигареты и посмотрели на стену. Под огромным панно с изображением второго кольца Сатурна прятался замурованный в стену сейф. В нем лежал мешок с добычей. Даже сквозь стальные двери он грел две души, избавленные от бремени долга уголовникам и прокурорского надзора. Удачливые бизнесмены вальяжно развалились в креслах, продолжая самодовольно курить. В кабинете снова повис густой туман табачного дыма. В его клубах неспешно плавали радужные флюиды пьяной радости. После второго литра руководители Ассоциации уснули, как дети, счастливо избежавшие порки… 

Глава 15 Глаза цвета хаки

Кошмар появился ближе к вечеру. Он пришел, как и положено, из темноты. В тот самый момент, когда его уже перестали ждать. Тереза Марковна убирала со стола. Степан, прослушав лекцию о паранормальных тенденциях проявления гравитации в Кемеровской области, тоже собрался уходить. И в это время в окно постучали… Стук был тихий, ритмичный. Он чем-то напоминал ударное сопровождение песни «От улыбки станет всем теплей!». Тереза Марковна вздрогнула. В окно, расположенное на пятом этаже, постучать могла разве что птица. Но для этого ей нужно было долбить клювом по стеклу с очень четкой музыкальной акцентуацией. Таких птиц она, как биолог со стажем, не знала. Загадочный стук продолжался, становясь громче, будто птица занервничала и принялась выдвигать какие-то требования.

— Это к вам? — спросил Степан и шумно сглотнул слюну, после чего потянулся к недопитой бутылке, которую поначалу собирался припрятать до утра.

— Возможно, — шепотом отозвалась женщина, перебирая в голове названия музыкально одаренных птиц.

— Может, посмотреть? — Сантехник перехватил бутылку за горлышко и решительно поднялся.

Тереза Марковна не ответила, но взглянула с благодарностью. Теперь Степана ничто не могло остановить. Он шагнул к окну, резко отдернул в сторону занавеску и… замер. За окном на веревке висел огромный мужик в маскхалате и счастливо улыбался.

— Трофим! — радостно воскликнула за спиной Степана учительница.

— Так точно-о-о!!! — пронеслось по двору.

Местные собаки завыли. В шкафу задрожала посуда. Тереза Марковна порывисто метнулась к окну, отодвинув Степана, который продолжал держать бутылку, как гранату. Еще через несколько минут на полу валялся прошлогодний скотч с кусками краски. В распахнутый проем влетел большой человек, обмотанный веревками, а следом за ним — своеобразный запах давно отсыревшей питерской зимы.

— Ага! — весело ревел человек на лету. — Не ждали-и!

Он обхватил Терезу Марковну за талию, приподнял на вытянутых руках и закружил по комнате.

— Ладно, ладно, опусти меня на землю, — смущенно попросила женщина, с трудом увернувшись от пролетающей мимо люстры.

— Зачем же? — вдруг холодно произнес Степан, угрожающе перекидывая бутылку из одной руки в другую. — Может, он вас прямо в космос и запустит… нах…, если силы девать некуда… б…? И ехать никуда не придется.

Тереза Марковна плавно пошла на снижение. Она приземлилась как гусыня — сделала несколько мелких шажков по посадочной полосе венгерского паласа, расставив в стороны руки, и остановилась, переводя дыхание. Тем временем странный гость повернул голову и посмотрел на Степана сверху вниз. Внезапно его улыбка стала еще шире, и он засмеялся во весь голос. Так, что на кухне опять запрыгали чашки.

— Молодец, боец! Смешно сказал! — Он хлопнул Степана по спине.

Хлопок получился громким. И сильным. Настолько, что бутылка выпала из руки сантехника. Гость поймал ее на лету, изучил содержимое и поставил на стол. Потом дружелюбно зарычал, демонстрируя крепкие желтоватые клыки:

— Давай знакомиться! Майор в отставке — Хворостов Трофим Савельевич. Позывной — «Кошмар».

Он протянул вперед лопатообразную ладонь и снова засмеялся.

— Степан, — нехотя признался сантехник, убрал руки за спину и ехидно добавил: — Позывной — «Степан».

— Это хорошо! — Кошмар пропустил шутку мимо ушей и повернулся к Терезе Марковне: — Из наших?

— Можно и так сказать, — ответила учительница и загадочно подмигнула.

Мужчины подмигнули ей в ответ. Оба. Одновременно.

— Ну, вот и познакомились, — Тереза Марковна направилась на кухню. — Давайте за стол, мальчики!

Через полчаса и пол-литра Кошмар знал все. Его глаза горели пламенем цвета хаки. Руки хаотично бродили по столу, сокрушая предметы на своем пути. Стальные вилки и ножи гнулись в его пальцах, как банальная алюминиевая проволока. На чайной ложке Степан не выдержал:

— Сахар пальцем… б…, размешивать будем?

Трофим Савельевич задумчиво посмотрел на свой указательный перст и совершенно серьезно произнес:

— До восьмидесяти градусов выдерживает, — он покрутил его перед глазами, будто сам впервые видел, и добавил: — По Цельсию. Прямо сейчас ехать надо!

— Ну да. Конечно! — Военизированная поспешность Кошмара Степану была омерзительна. — Тревога! Пять минут на сборы! Щас! Может, мы тебя с собой… нах… еще и не возьмем. Понял?

— Мальчики, не ссорьтесь, — вступила в спор Тереза Марковна. — Трофим, говори по существу.

— Противник не известен. Местность — тоже. Подготовка нужна. Нам что, с разводным ключом на него идти? — Трофим снова задумался и неторопливо смял в кулаке подстаканник. Получившийся шарик он принялся катать по столу.

— Ой-ой-ой! Разводные ключи ему не нравятся, — не унимался Степан, — А ты знаешь, что, к примеру, для гуманоидов третьего подкласса протоночувствительных — железо, б…, самый страшный яд… нах…?!

Трофим с недоверием посмотрел на сантехника и перевел взгляд на Терезу Марковну. Та в подтверждение кивнула и показала Степану большой палец.

— Врать не буду, таких не видал. — Трофим слепил из железного шарика кубик и поставил его на середину стола. — Тем хуже для них. Вторжения я все равно не допущу. У нас железа на всех хватит.

— Вот и славно. Значит, решено? — Тереза Марковна радостно постучала ладонями по столу. — Сейчас девятнадцать тридцать. Как раз успеваем на девятичасовую электричку. Вы, мужчины, пока закусывайте, а мне еще кое-что нужно подготовить.

С этими словами она удалилась в свою комнату.

Трофим встал из-за стола. Огромные мышцы угрожающе натягивали ткань камуфлированной военной формы. Смотреть на это было неприятно, и Степан отвернулся. Он никак не мог понять, что его раздражало в этом улыбчивом здоровяке. Философствующий сантехник привычно решил поискать истину в вине. Он налил себе стакан и, запрокинув голову, отпил глоток. Истина не появилась. Зато, когда голова вернулась в исходное положение, исчез Трофим.

Степан потрогал себя за лицо и потер глаза. Трофим не появился. Куда так быстро могло деться так много человеческого тела, сантехнику было не понятно. В голову внезапно полезли нехорошие мысли об упреждающем ментальном ударе зеленых человечков.

Рука Степана сама потянулась к слепленному из подстаканника железному кубику, как наиболее эффективному оружию против протоночувствительных пришельцев.

В этот момент где-то под столом послышалась возня. С замиранием сердца Степан посмотрел вниз…

Трофим отжимался от пола. Он делал это самозабвенно, с детской улыбкой на губах. Хворостов с наслаждением выдыхал воздух и счастливо шептал:

— Восемьдесят три, восемьдесят четыре…

Степан вытер набежавший пот и выпил все, что оставалось в стакане: сначала — Кошмара, потом — Терезы Марковны, а затем уже в своем. Атака зеленых гуманоидов откладывалась.

— Сто! — послышалось снизу, и Трофим вновь появился над столом, — Ты, Степа, много пьешь. Хоть бы отжался, что ли, или на пресс поработал.

Он снова уселся на стул, отчего тот скрипнул, треснул и издал еще ряд характерных звуков, предвещающих тотальное разрушение.

Степан демонстративно прищурился.

— Я вот смотрю на тебя, майор, б…, и никак не пойму. Чего тебе здесь надо… нах…? Шел бы ты, к примеру… на… на границу служить. Был бы пограничной собакой. Бегаешь ты быстро, и зубы у тебя вон какие жуткие. Ловил бы себе нарушителей…

— Я, Степа, всех своих уже поймал. Понимаешь? Всех! — Отставной майор спецназа вдруг радостно заулыбался.

От такого концентрированного источника счастья в комнате внезапно стало жарко.

— Это как? — Степан расстегнул верхнюю пуговицу спецовки.

— А вот так! Нет больше серьезной работы! Мелочь! Враги — чмо всякое. А здесь — космос! Чуешь?! — Трофима наконец снова прорвало, и он захохотал.

Соседи принялись лениво стучать по батареям.

— А-а! Так ты из профессионального интереса? — не унимался Степан.

— Точно подметил, боец! — Трофим снова собрался было хлопнуть сантехника по спине, но тот вовремя увернулся. — Ты пойми, таких языков я еще не брал… Вот помню, в Гондурасе три дня одного допрашивал. На четвертый все же расколол. Правда, тот путного ничего не сказал. Пришлось убрать. А потом выяснилось — горилла была. А горилла — сволочь — молчаливая! Вот так, браток. Так что твои пришельцы для меня — цель! Жизни! Но пасаран! В смысле, никто на Земле без спросу гадить не будет! Усек, боец?

Кошмар поднес к лицу Степана кулак, формой и размерами напоминающий школьный глобус. Степан отодвинул его пальцем в сторону и спросил:

— А если у них ни глаз, ни языков… нах… не будет? Как у фотоннегативных… б…? Что тогда?

Кошмар задумался. По здравому размышлению, брать языка без языка смысла не было никакого. Ему захотелось тут же резко парировать в живот этот нечестный удар, но сантехник драться явно не умел. Словесно полемизировать по поводу возможного вида пришельцев было глупо. Степан явно превосходил его в теории.

— На месте разберемся. Не сможет говорить — будет писать! — И, предвосхищая очередную возможную атаку начитанного сантехника, добавил: — Будет, если надо, будет! Собирайся!

В это время из своей комнаты вышла Тереза Марковна:

— Ну, как вы тут? Не деретесь? Я чувствую, впереди нас ждет что-то очень важное.

Она подошла к мужчинам, осмотрела их с ног до головы, словно решала, достойны они этого «важного» или нет. Потом встала между ними на цыпочки, обняла за плечи и торжественно произнесла:

— Поздравляю вас. С этой минуты все мы — уфологи! В самом научном смысле этого слова. А теперь — вперед!

Последняя электричка неторопливо заглотила вечернюю порцию пассажиропотока. Под сытое пневматическое шипение двери-челюсти лениво захлопнулись. За давно немытыми стеклами вагонов толчками пополз пустой перрон. Безжизненный механический голос продрался сквозь нарастающий вой электромоторов и запоздало предупредил:

— Осторожно, двери закрываются!

В одиннадцатом вагоне три человека одновременно подняли головы. В отличие от аморфного сонного социума, расплывшегося по неудобным сиденьям, они были уфологами. А значит, обязаны были реагировать на любые колебания внешней среды. Тереза Марковна Попова, как руководитель передового отряда человечества, первая разомкнула поджатые губы и строго сказала:

— Хороший знак. Теперь нам отступать некуда.

Бывший майор спецназа Трофим Савельевич Хворостов за долгие годы службы не отступал ни разу. Поэтому сразу согласился.

— В атаку-у! — радостно зарычал он и захохотал так, что с потолка посыпалась ржавчина.

Третий уфолог, происходящий из вечно полупьяного племени сантехников, скептически хмыкнул:

— Атакуй не атакуй — все равно… Ты, Савельич, своим ржанием нам все тарелки распугаешь… нах…

— Степан! — укоризненно шепнула Тереза Марковна, — Еще не факт, что гуманоиды негативно воспринимают вибрацию!

Хворостов озадаченно почесал бритую голову и мощным усилием воли перевел хохот в легкий смешок.

— А что?! Мы бабуинов так отпугивали! Я еще как гиена могу.

Но продемонстрировать редкий и довольно неуместный в вечерней электричке талант бывшему майору не дали. Степан быстро шепнул:

— Высадят нас! За дебош!

Тереза Марковна живо представила толпу сбегающуюся на оглушительный вой гиены, и ловко перевела беседу на насущные проблемы экспедиции:

— Трофим, мы вступаем в область поиска взаимопонимания с чуждым разумом. Ваша задача на этом этапе заключается в том, чтобы быть коммуникабельным.

Хворостов натужно улыбнулся. Степан тоже уважал взаимопонимание, поэтому ловко воспользовался поводом и принял очередную дозу водки, присосавшись к торчащему из-за пазухи горлышку со словами:

— За коммуникабельность! — Сантехник трижды булькнул и тихо выдохнул.

Под мерный стук колес уфологи пересекли границу города. В вагоне было тепло, остановки становились все реже. Пользуясь моментом, Тереза Марковна решила провести лекцию о содержимом летающего блюдца. Она поправила прическу и начала цитировать данные последнего Конгресса уфологов. Степан с бывшим майором Хворостовым слушали не перебивая. Сантехник вообще уважал культуру беседы. Особенно если наливали. А Трофим готовился к схватке с «чужими». Поэтому жадно собирал информацию о противнике.

На втором часу интересного разговора потрясающие факты уложили аудиторию наповал. Под монотонную речь Терезы Марковны Степан плавно погрузился в параллельный мир. В мир сновидений. Потом сломался Хворостов. Непосильный вес мироздания навалился на его веки. Трофим честно попытался вникнуть в туманные рассуждения Терезы Марковны о синхронизации биоритмов. Но мозг бывшего майора уже спасся бегством в привычную, хоть и бессмысленную дрему.

Ночь плыла над бескрайними болотами Ленинградчины черным потоком неопределенности. Сквозь нее, будто в никуда, шел поезд. Во мраке, окутавшем изрядный кусок планеты Земля, только тонкая цепочка из светящихся окон электрички казалась стабильной и незыблемой. Навстречу ей из темноты наползало размытое пятно конечной остановки. Шапки-2 приближались.

Первым из уфологов очнулся Степан. Открыв глаза, он долго моргал, пытаясь понять, какого черта он трясется в ночи на жесткой деревянной скамейке. В результате Степану удалось разглядеть, что он не одинок в гулком пространстве пустого вагона. Бритая голова с физиономией, перекошенной от звероподобной улыбки, качалась как раз напротив мутных глаз сантехника. Кошмар улыбался даже во сне. Назло врагам. И друзьям. Потому что без содрогания смотреть на жизнерадостного спецназовца было невозможно. Особенно с бодуна.

Степан зябко передернул плечами и для прояснения ситуации экстренно похмелился. Смысл жизни забрезжил на третьем судорожном глотке. Степан с беспощадной ясностью вспомнил, что он — уфолог. А впереди его ждет мифический населенный пункт Шапки-2 с пришельцами в качестве собутыльников. К философской позиции сантехника это не имело никакого отношения. Он сделал еще один внушительный глоток, дабы не утратить пофигизма. Попутчики продолжали дремать. Степан с жалостью посмотрел на фанатиков странной науки и пошел курить в тамбур…

Его взяли в переходе между вагонами. Вместе с сумкой. Взяли грубой силой, невзирая на тонкую душевную организацию и высокоинтеллектуальные устремления. Три сержанта милиции выдернули Степана в соседний тамбур, как гнилую морковку с вялой ботвой. Щелкнули наручники, символизируя перелом судьбы. Личный состав шапкинского отделения милиции продолжал поиски пропавших коллег. Шла отработка версии лейтенанта из Питера.

— Военных видел? — резко спросил младший сержант.

— И не один раз, — осторожно ответил одинокий уфолог.

— Где?! — рявкнул просто сержант.

— Когда?! — Старший сержант ласково прихватил Степана под локоть железными пальцами.

— Та-ак… — отреагировал Степан адекватно ситуации. — Ваньку валять не буду. Пойдем сядем. Глотнем по пять капель. Обсудим, так сказать, в чем проблема…

В сумке маняще звякнула стеклотара. Судя по звуку — не пустая. Три сержанта дернули кадыками, сглатывая слюну. Долг долгом, маньяк маньяком, а для взаимопонимания они были открыты как дети. В любое время. В любой дозировке…

Хворостов проснулся внезапно. Как обычно — в хорошем настроении. Он вообще любил просыпаться. Тем более что альтернативы все равно не было. Первым делом майор посмотрел на часы. Потом на себя. Все было на месте. Ноги, руки… Часы опять-таки. Но чего-то явно не хватало. Пришлось задействовать мозг. Главный орган здорового Хворостовского организма обработал визуальную информацию и по-военному четко доложил результат. На соседней скамейке отсутствовал сантехник. Руководство экспедиции было на месте. Тереза Марковна спала в полной гармонии с неспешной пульсацией Галактики. А группа технического обеспечения бесследно пропала!

Трофим озадаченно хмыкнул и встал, настороженно принюхиваясь. Запах Степана шел из соседнего вагона. К привычному аромату перегара примешивалась казенная вонь гуталина, «Черемухи» и прочей милицейской атрибутики. Прямолинейная интуиция спецназовца не стала извиваться в закоулках мускулистого туловища. Она честно и внятно выдала готовое решение: сантехника надо вернуть! Кошмар бесшумно вытащил из сумки нейлоновый трос. Зловещая ухмылка озарила спящую электричку. Он любил ночные операции. Тем более если альтернативы не было…

Терезу Марковну разбудил сквозняк. Холодный воздух ударился о стекла очков и засвистел мимо ушей. Она встрепенулась и выскочила из сна на морозные просторы действительности. Действительность оказалась настолько странной, что поначалу показалась Терезе Марковне продолжением сна. Оставшись без чуткого руководства опытного педагога, ее подопечные расшалились не на шутку. Степан отсутствовал, видимо, прогуливая совместный отдых. А Трофим на глазах изумленной Терезы Марковны вылезал в распахнутое настежь окно вагона. Ничего сказать, а тем более сделать она не успела. В заснеженную ночь, со стуком пролетающую за пределами электрички, вонзился громовой рев:

— Атака-а!

Кошмар вылетел наружу, закидывая ноги на крышу вагона. Тереза Марковна открыла рот и замерла, судорожно ловя ресницами залетающие под очки снежинки. Над ее головой раздался топот, и все стихло…

Степан угощал сержантов. Гипотеза о серийном маньяке, промышляющем военными, рушилась от стакана к стакану. Но наручники с сантехника пока не снимали. О высокой миссии экспедиции к зеленым человечкам Степан предусмотрительно умалчивал. Зато разговор о смысле жизни шел по накатанной кривой. Со всеми виражами. Старший сержант солидно икал, выражая согласие, младший упрямо сводил философский поиск к сосуществованию полов. А средний заунывно пел глубокомысленные куплеты:

— Белые розы-ы-ы-ы…

«Ы» выходило на славу. Печально и со значением.

— Знание, оно, б…, понимания не дает, — вдохновенно попытался родить мысль Степан.

Мысль рождалась трудно, замерев на полдороге. Родам помешало какое-то постороннее движение. Степан скосил глаз. За окном висела страшная ухмыляющаяся голова. Шрамы на бритом черепе налились багровым цветом, придавая картине зловещий оттенок.

— А без понимания — кабздец! — промямлил Степан.

Он находчиво вылил внутрь себя остатки водки. И даже успел сделать глотательное движение, предчувствуя скорый несчастливый конец посиделок. Сержанты с недоумением проследили за его взглядом. Снаружи, как неизбежность, по-прежнему висел Кошмар. Наличие страшной рожи за стеклом стало для героических сержантов потрясающим откровением…

Мирная беседа трагически оборвалась, так и не достигнув естественного консенсуса. Двойное закаленное стекло рижского производства вдруг взорвалось веером брызг. Следом за осколками в вагон хлынул ледяной ветер, дикий рев и еще что-то, не влезающее в границы разума честных провинциальных ментов. Прямо посередине философствующего квартета на пол мягко шлепнулось огромное тело. Оцепеневшие сержанты не успели уловить смену концепции. Стальные пальцы Кошмара хищно метнулись к их болевым точкам и накрепко лишили шапкинскую милицию сознательности и простых человеческих чувств. Кошмар весело порвал Степану цепь от наручников и рывком поднял сантехника на ноги.

— Ты как, боец? — проревел он. — Они тебя пытали?!

— Слышь, ты, Савельич… невидимого фронта… — ошеломленно, но с набирающим силу ехидством пробормотал Степан. — Ты мне все взаимопонимание с гуманоидами порушил… нах…!

Трофим озадаченно уставился на падших сержантов. Рыхловатые милицейские тела совсем по-земному воняли гуталином, луком и перегаром. Но уфология была штукой тонкой. По идее, даже менты могли оказаться гуманоидами. Чем черт не шутит?! Без проверки распознать природу полученных образцов не представлялось возможным. Кошмар задумался о вскрытии, явно намереваясь настрогать одного из сержантов крупными кусками для изучения толщины внешней оболочки. Из-за голенища высокого военного ботинка сверкнуло лезвие десантного ножа…

От превращения в нарезку милицию спас Степан. Он деловито побренчал разорванной цепью наручников, потом изъял у старшего сержанта ключ и снял неудобные браслеты. После этого сантехник окончательно пришел в себя. Из разбитого окна дул противный отрезвляющий ветер. А трезветь Степану не хотелось категорически. Он глубокомысленно ткнул в свою сумку носком ботинка. Раздался абсолютно железный лязг. Без малейшего стеклянного отзвука. Водка кончилась. Менты не шевелились.

— Может — квантозависимые… б…? — вслух задумался Степан. — Они хорошие. Только звуковых колебаний не переносят… А ты орешь, как мастер из ЖЭКа!

Хворостов быстро сунул нож обратно в ботинок, виновато улыбнулся и покраснел. Ментов ему было не жалко. Этого добра на Родине было даже больше, чем депутатов. А вот перед «квантозависимыми» стало неудобно.

— Ладно, пошли, — пожалел его Степан. — У нашего завуча еще где-то флакон звякал...

Дверь тамбура хлопнула, отсекая несоизмеримые по содержанию пространства вагонов. В одиннадцатом билась продуктивная мысль. Тереза Марковна пыталась осознать внезапные исчезновение и появление соратников. Трезвеющий Степан настойчиво желал водки. А Трофим Хворостов лихорадочно, но про себя разрабатывал методику захвата квантозависимых пришельцев.

В соседнем, десятом вагоне, после встречи хрен знает с кем, очнувшиеся милиционеры фонтанировали эмоциями. То есть изрыгали разные русские слова, покряхтывая и опасливо озираясь на дверь. Врывающийся в окно сквозняк носил обрывки фраз по вагону, негромко подвывая от особо нецензурных оборотов. Вдоволь наругавшись, сержанты наконец поднялись.

— Вот блин! — сказал младший сержант.

— Серийный, блин! — согласился просто сержант.

— Маньяк, блин! — поставил жирную точку старший. — Хорошо, что нас много, а то бы…

Они дружно застонали, представив, что мог с ними сделать злобный тип жутких размеров. Вступать в схватку со злом им отчего-то не хотелось. В стремительно остывающем вагоне витало смутное подозрение, что меньше чем взводом на такого зверя охотиться смысла не имело. Сержанты переглянулись и в едином порыве бросились вперед. По ходу поезда. Куда-то к кабине машиниста. Наверное, устраивать засаду на крупную дичь…

Шапки-2 встретили уфологов дружелюбно. На перроне горел фонарь. Ветер стих. Свежий загородный воздух ненавязчиво заполз в легкие и по-свойски всосался в кровь вместе с жутко полезными хвойными ионами. Тереза Марковна достала из сумки заветную карту. Хворостов хохотнул. Степан, тоскливо трезвея, оглянулся.

— Трофим, в каком направлении нужно искать точку Контакта? — звенящим шепотом спросила Тереза Марковна.

Спецназовец запрокинул голову, будто подставляя лицо звездному свету, мягко струящемуся с неба. Его ноздри затрепетали, ловя недоступные простым смертным запахи. Степан вздохнул, подозрительно косясь на двуногого зверя в маскхалате. За границей тускловатого желтого света единственного во всех Вторых Шапках фонаря стояла тьма. Абсолютно непрозрачная. Степан недоверчиво покрутил в воздухе пальцем где-то в районе виска. И в то же время — как бы просто в воздухе.

— Может, там гамма-излучения поинтенсивнее… нах…? Савельич, чуешь? — невинно поинтересовался он.

— Степан! — укоризненно вскрикнула Тереза Марковна.

Хворостов резко выдохнул и задрал рукав. На жилистом запястье светился квадратный циферблат часов. В его нижнем левом углу мерцал компас. Трофим положил ладонь на карту, одним движением сориентировав указательный палец на синее пятно, еще раз сверился с компасом и уверенно кивнул:

— Атака группой! Северо-запад — двадцать два градуса!

— Сорок лучше, — попытался вставить Степан.

Но взрывная энергетическая волна Кошмарного энтузиазма уже тащила их в ночь…

Тропинка от станции ползла через лес. Судя по всему, желающих посетить точку Контакта было немного. Единственная цепочка следов периодически пересекала заметенную тропинку под немыслимыми углами. Тереза Марковна почему-то радовалась неглубоким ямкам в снежном покрове как родным. Словно свидетельству того, что уфологи не одиноки в этом медвежьем углу Вселенной.

Трофим крался в авангарде. Причудливые следы его настораживали. Если они не принадлежали врагу, то зачем было петлять?! Подозрения нарастали от поворота к повороту. Последней каплей стала восьмерка, описанная неизвестным объектом вокруг вынырнувшего из темноты столба. Хворостов встал на четвереньки и ткнул пальцем в подозрительные отпечатки.

— Мутит, гад?! — вопросительно зарычал он.

Степан плюхнулся рядом и тоже поковырялся в сомнительных следах. Ничего особенного в хождении по кругу он не узрел. Но из чувства солидарности поддакнул:

— Йети небось. Их тут как кошек в седьмой квартире.

— Какие йети, боец?! — глухо взревел Трофим. — Все йети — в Тибете!

Степан вздохнул:

— Темнота… Они сюда с Карелии прутся… нах… Газеты читать надо! Да ты не боись, они почти не кусаются. Только телепатией всех мордуют. На испуг, б…, берут.

Вспыхнувший диспут неожиданно приобрел накал. Снег под бывшим майором начал слегка подтаивать, предвещая крупные неприятности. Обвинение в трусости могло раскалить его до точки кипения в два счета. Но раскол экспедиции, похоже, не входил в хитроумные планы Судьбы. Порыв ветра, вроде бы случайный, просвистел над тропинкой. Столб скрипнул и качнулся. Стрелка указателя в очередной раз повернулась.

Тереза Марковна подняла голову. Как раз на уровне ее глаз внезапно обнаружилась табличка. Ржаво-белые буквы на синем фоне венчала кривая стрелка.

— «Шапки», — прочитала Тереза Марковна вслух.

Оппоненты оторвались от изучения ям на снегу и посмотрели на нее. Учительский перст в тонкой кожаной перчатке был направлен строго на северо-запад. Туда же смотрела стрелка указателя на столбе. От развилки в глубину Шапок змеился путь из плохо расчищенного асфальта.

— Дорога! — обрадовался Степан.

— Атака-а!!! — заорал Хворостов, мгновенно забывая о йети.

Уфологи выбрались на финишную кривую и целеустремленно зашагали во тьму.

Особняк возник перед ними неожиданно, но вовремя. Тереза Марковна как раз перестала чувствовать замерзшие ноги. На Степана накатил ужас из-за полного отсутствия ларьков у дороги. Гоняться за летающими тарелками без дозаправки он категорически не желал. А Хворостов начал напевать, гармонично сочетая чудовищный музыкальный слух с отсутствием какого-либо голоса, кроме командного. Пел Трофим с удовольствием. Пугая мрак, тишину, потенциального противника… Но больше всего — союзников. Стена глухого бетонного забора вынырнула как долгожданный приз мученикам науки, словно перечеркнув строгую траекторию северо-западного направления. Хворостов восторженно прохрипел, старательно понизив голос:

— Ага-а! Приехали! — Он подошел к забору и, не обнаружив входа, въезда или хотя бы лаза, продолжил: — Та-ак! Прячутся! Надо бы их взрывчаткой…

Степан недоуменно колупнул пальцем стылый бетон и вежливо поинтересовался:

— Савельич, а если это гуманоидное желе? Наделаем дырок, нах…, мыслящая субстанция по кустам растечется, и амба!

Трофим, почувствовав намек на издевку, зарычал:

— Боец, если что — ты это… желе с мозгами… ковшиком собирать будешь!

Тереза Марковна прервала прения властным педагогическим окриком:

— Ти-ши-на!

Накрепко вколоченная с детства реакция на женские учительские вопли сработала безотказно. Шапки-2 накрыло мрачное безмолвие. Умиротворенно поджав губы, Тереза Марковна отточенным жестом привлекла внимание аудитории:

— Все посмотрели направо!

Две головы покорно начали разворот следом за рукой, направленной в ночь. Ворота в заборе обнаружились почему-то в стороне от дороги. К ним вела отдельная колея, тщательно посыпанная песком.

— О! Вход! — обрадовался Степан.

— Закрыто, — несколько удивленно произнесла Тереза Марковна.

За массивной металлической решеткой уютно пристроилась будка с охранником. В мягком свете настольной лампы был виден строгий дедок в камуфляжной куртке с кобурой на поясе. Услышав шаги, страж капитализма настороженно приник к стеклу, неловко хватаясь за кобуру. Трофим среагировал на секунду быстрее. Он сгреб в охапку всю экспедицию и беззвучно впечатал в забор.

— Тсс! — торжественно попросил спецназовец, урча от удовольствия. — Сейчас будем снимать часового!

— Точно! — ехидно прошипел Степан, тщетно пытаясь оторвать железные пальцы отставного майора от своего воротника. — Надо своих завалить. Чтоб «чужие» боялись!

Терезе Марковне такой вариант развития событий не понравился. Она строго взглянула на соратников и приняла волевое решение:

— Нужно войти тихо. Мы пришли с миром! Наладим взаимоотношения, подготовимся к визиту…

— Понял! — восторженно отреагировал Трофим. — Скрытое проникновение на объект. Броском через забор, ползком по рельефу, потом — на крышу!

— Знакомая песня, — критически хмыкнул сантехник. — Хабак! Стекла вдребезги. Пришельцы в коме. Контакт накрылся унитазом.

— А вы что предлагаете, Степан? — немного растерянно спросила Тереза Марковна.

Тот важно прищурился, умело скрывая похмельную дрожь:

— Тут без стакана не разберешься.

Тереза Марковна привычно полезла в сумку. Ресурсы экспедиции к братьям по разуму измерялись уже не в литрах, а в граммах. Истощив стратегический запас еще на двести пятьдесят единиц, Степан мгновенно вернулся в ряды энтузиастов непростой уфологической науки. Он звякнул сумкой с техническим арсеналом эпохальной миссии и выдал инженерное решение:

— Через слив идти надо. Найдем коллектор, снимем решетку и дохлюпаем!

Тереза Марковна с сомнением сравнила свой гардероб с экипировкой сантехника. В отличие от ватника и кирзовых сапог ее импортное белорусское пальто и румынские ботинки на среднем каблуке, с оторочкой по ранту для «хлюпанья» в канализации явно не годились. Она смущенно кашлянула, демонстрируя неприязнь к экстремизму.

— Давайте попробуем все варианты. Я считаю, что если каждый индивидуум проявит творческий подход… То есть мы разделимся, а потом встретимся у входа в дом… Настоящий уфолог должен экспериментировать в широком спектре…

Дальнейшие хитроумные объяснения канули в ночь и пустоту. Трофим задачу понял сразу и буквально. Он метнулся к дальнему концу забора, обгоняя собственный крик и на бегу прикидывая возможные секторы обстрела. Приглушенный хрип полетел за ним следом:

— Атака-а-а!!!

Степан тем временем отошел за ближайший изгиб бетонной преграды с сугубо физиологическими намерениями. В больших дозах уфология давила ему на нервы. Ну, и на разные другие органы. В тишине и покое намерения Степана осуществились под характерный шорох скрытно падающей жидкости. Снег медленно оплыл, меняя цвет. Образовавшаяся промоина немного сползла под уклон, превращаясь в воронку. Сантехник задумчиво уставился на нерукотворное явление природы. И вдруг подтаявший снег куда-то провалился. Посередине асфальта появилась решетка канализационного коллектора.

— Опа! — восхитился одинокий уфолог. — Будем это… экскрементировать в широком смысле!

Сумка на его плече послушно лязгнула инструментом.

Оставшись одна, Тереза Марковна растерянно потопталась на месте. Творческий подход — дело, конечно, хорошее. Но ни педагогический опыт, ни доскональное знание биологии не могли подсказать, как залезть в чужой огород. Или в сад. Или просто проникнуть за забор. Ничего путного в голову не приходило. Тереза Марковна пожала плечами и решительно ступила на скользкий путь импровизации. Она подошла к воротам, помахала рукой, привлекая внимание бдительного дедушки с пистолетом, и крикнула:

— Откройте! Я по важному вопросу!

Селектор сбоку от массивной решетки внезапно ожил и ласково кашлянул:

— Так открыто у нас. Прятаться нам не от кого.

Тереза Марковна робко толкнула массивную створку калитки. Та неожиданно легко отъехала в сторону, пропуская ночную гостью на охраняемую территорию. Дедок высунулся из будки и удивленно поинтересовался:

— К хозяину?

— Да, — нерешительно прошептала Тереза Марковна.

— Да ты, красотка, не боись. Не кусается он, — хохотнул общительный старичок. — Топай смело. Во-он по той тропке до крыльца и дойдешь.

Он с недоумением проводил взглядом странную посетительницу. Собственно говоря, кроме лучших друзей в гости к хозяину никто не ходил. А друзей у него не было.

Руководительница важнейшей в истории уфологической экспедиции в состоянии глубокого потрясения шагнула к дому. Видимо, Терезу Марковну сразила легкость решения, казалось бы, непосильной задачи. Хотя не стоит совсем исключать тот факт, что последний раз красоткой ее называл лет тридцать назад папа Родиона Семеновича, да и то в состоянии сильного подпития.

Роман Романович Лысинский думал. Мысли вертелись в голове, не соблюдая порядка и очередности. Он упрямо ловил их за ускользающие обрывки и мучительно домысливал до конца. Ни черта утешительного из этого не получалось.

В жизни олигарха происходила полная чепуха. Неприятная и безнадежно непоправимая. И чем интенсивнее Роман Романович размышлял, тем на душе у него становилось гаже.

Явление из прошлого матерого уголовника само по себе уже несло угрозу. А то, что он появился сразу после надевания шапки, и вовсе отдавало мистикой. Расставание с деньгами олигарх Лысинский пережил трудно. Пусть для шапочного короля сумма была небольшая, но менталитет, унаследованный, как положено, по материнской линии, жалобно плакал. Тревожные предчувствия с садистским постоянством подсказывали, что обещанные гости из криминального мира не заставят себя долго ждать. Там, откуда не послали подальше одного бандита, тут же появляются другие. Причем стаями. Волчьими. Злыми и коварными. А злых людей олигарх Лысинский не любил и боялся. Он и империю-то свою по производству шапок строил на пенсионерах оттого, что рядом с ними было не страшно. Потому что после памятного карточного проигрыша в застенках КГБ Роман Романович шарахался даже от собственной кошки.

Его взгляд невольно скользнул по тумбочке из палестинского кедра. На ней уютно распластался изрядно потрепанный полиэтилен. Внутри пакета лежала причина всех бед Лысинского — старая пыжиковая шапка. Теперь она не была запретна, а значит, не была и сладостна. Ее уже не стоило прятать от чужих нескромных глаз. Из предмета вожделения она превратилась в деталь интерьера. До скуки обыденную и привычную. Роман Романович с недоумением пожал плечами. Неуемный пыл давно угас, и сейчас ему казалось совершенно непонятно и странно, что в ней было такого особого? Ради каких таких умопомрачительных достоинств он связал с ней свою судьбу? И почему он должен долгие годы расплачиваться за одну-единственную ошибку?!

Лысинский подошел к тумбочке и, не глядя, на ощупь, привычно развернул пакет. Пальцы дотронулись до потертого пыжика. Эмоции мирно дремали. Лишь рефлексы продолжали двигать рукой олигарха. Он вынул шапку из пакета и с полнейшим равнодушием натянул ее на голову. Без предварительного рассматривания и радостного предвкушения. Будто удивляясь своим прежним переживаниям. Разношенный пыжик, тихо чмокнув, лег на плешь. Та быстро нагрелась и начала чесаться и потеть. О каком-либо удовольствии не могло быть и речи. Захотелось поскорее избавиться от надоедливых ощущений. Роман Романович стащил шапку. Немного поспешно, и в то же время стараясь даже самому себе не показать раздражения. Все-таки их связывали сложные отношения. И он был слишком многим ей обязан…

«Пирожок» лег на тумбочку. Надоевший до тошноты и абсолютно нежеланный. Лысинский равнодушно отер голову… На крыльце послышался невнятный шум, и дверь сотряс стук. Снова после надевания проклятой шапки! Изо всех углов спальни опять пронзительно потянуло мистикой. Роман Романович злобно сплюнул в сторону тумбочки, оставив на палестинском кедре едкие брызги. Он предчувствовал неприятности. Открывать не хотелось. Но стук повторился. Тихо, не настойчиво, но въедливо. Лысинский затянул потуже пояс домашнего халата и поплелся отпирать дверь.

На крыльце стояла женщина. Просто женщина. На первый взгляд — ничего особенного. Если не считать самого факта ее ночного визита. Ну, и странного выражения лица поздней гостьи. От ее внимательного и строгого взгляда становилось неуютно. Роман Романович почувствовал себя как семиклассник, не выучивший ботанику. Он неловко кашлянул и собрался уже произнести приличествующие случаю слова, как вдруг решетка под водосточной трубой зашевелилась и с лязгом отодвинулась в сторону. Лысинский вздрогнул, цепенея в дверном проеме. Из черной дыры неторопливо вылез долговязый мужик в ватнике и кирзовых сапогах. Он деловито вернул решетку на место и сказал:

— Здорово, хозяин. Тебе бы сток прочистить.

Мутные красные глаза уставились на олигарха. Роман Романович отступил на шаг, забыв закрыть рот. И тут, под оглушительный треск, с крыши на крыльцо рухнуло нечто огромное, облаченное в маскхалат. Ловко перекатившись прямо пол ноги олигарху, нечто вскочило и оказалось человеком. С наголо обритой головой и зверской ухмылкой. Рот посередине мускулистой физиономии распахнулся. От нарастающего гула тишина разлетелась в пыль. Женщина быстро прикрыла источник нарождающегося звука рукой в тонкой кожаной перчатке, не испугавшись острых желтоватых клыков, и произнесла:

— Приветствую вас!

Роман Романович с трудом отлепил друг от друга дрожащие губы и прошептал:

— Вы кто? — хотя страшная догадка уже вовсю бередила смятенную душу олигарха.

Простой вопрос породил среди гостей тихое замешательство. Человек в ватнике неопределенно покосился на небо и скептически ухмыльнулся:

— Сам не видишь, что ли?

Догадка перестала шляться по душевным закоулкам Лысинского, превращаясь в уверенность. Жуткая бритая голова человека в маскхалате энергично шевельнула ушами, очевидно, собираясь конкретизировать худшие подозрения Романа Романовича. Женщина, не отнимая руки от плотоядно оскаленной пасти, негромко произнесла, безупречно четко выговаривая русские слова:

— Ваши координаты нам дал Контактер.

Кто такой «Контактер», Лысинский не знал. Но догадывался. Впрочем, это не имело никакого значения. И так было совершенно ясно, что ни к возглавляемой лично Романом Романовичем шапочной империи, ни к какой-либо еще приличной структуре странное прозвище не имеет отношения. «Кличка!» — обмер олигарх.

Женщина немного подождала реакции на свое сообщение. Кроме помутнения глаз хозяина особняка, ничего не произошло. Тогда она доверительно склонилась к бледному, жалко подрагивающему уху шапочного короля и вонзила в него таинственный пароль, подаренный Контактером. Неизвестный на планете Земля, явно межзвездный диалект грянул над Шапками как гром:

— Штоха партанит!

Пресловутая догадка перестала метаться по трясущемуся организму олигарха. Она затвердела и мощно резанула по дрожащим поджилкам Лысинского. Роман Романович выпучил глаза и сел на шершавый коврик с электроподогревом. «Гости от Теплого!» — понял он. Приход посланцев криминального мира означал трагический конец спокойной жизни простого российского бизнесмена. Лысинский всхлипнул сквозь стиснутые зубы:

— Что вам нужно?!

Волшебная сила пароля потрясла Терезу Марковну. У нее не осталось сомнений, что точка заветного Контакта находится здесь. Панорама теплой прихожей, открывшаяся над опавшим хозяином дома, манила уютом. Руководительница уфологической экспедиции удовлетворенно кивнула:

— Мы должны подготовиться… Сами понимаете к чему. Нам придется разместиться здесь!

То, что его особняк должен стать базой уголовников, сразило Романа Романовича наповал. Он еще сильнее обмяк, погружаясь в обморочное состояние.

— Ему нехорошо! — констатировала Тереза Марковна. — Мы пришли вовремя. В одиночку бремя Контакта не несут. Трофим, заходим!

Хворостов вежливо хохотнул, сотрясая стены дома, взял под мышки остекленевшего Лысинского и легко перешагнул порог. Тереза Марковна целеустремленно засеменила следом. Последним вошел Степан. Он аккуратно закрыл дверь и изрек с философским спокойствием опытного уфолога:

— Гуманоид, похоже, опупел. 

Глава 16 Колымский драйв

Хмурое утро пробралось в солидный кабинет, минуя толстый слой вакуумных стеклопакетов и зыбкий заслон жалюзи. Одинокий шпионский луч прополз по стене и осветил стол. Полированное поле боя с алкоголем пребывало в беспорядке, характерном для сурового мужского застолья. Вокруг полной пепельницы стояли пустые бутылки. Признаков малодушия, вроде закуски, на столе не наблюдалось. Солнечный луч шаловливо отразился от недопитого стакана, попав прямо в верхнее веко директора Ассоциации Паранормальной Астрофизиологии. Веко сморщилось, активно возражая против наступления нового дня. Его обладатель пробуждению тоже не обрадовался. Он перестал храпеть и застонал. Заместитель директора тут же чутко повел ушами. Потом оба бизнесмена очнулись и закряхтели в унисон. Похмелье накатило на руководящее звено, как омерзительное цунами.

Директор с мучительным стоном приподнялся. Он недоуменно уставился на интерьер родного кабинета, словно пытался выяснить, что это за место. Зам широко распахнул рот, собираясь зевнуть… Жуткая вонь вползла в легкие, напрочь отбив желание дышать.

— Ч-что это?.. — прохрипел он, выдавливая из себя остатки кислорода.

Смрад стелился по кабинету, проникая во все щели. От него щипало глаза и выворачивало наизнанку внутренности.

Директор героически преодолел рвотные спазмы. Его мутный взор пополз по стенам и мебели, выискивая эпицентр вони. В районе красочного панно с видом на второе кольцо Сатурна поиск закончился. Убийственный запах шел от замаскированного сейфа, куда с вечера был торжественно водружен добытый в далеких Шапках мешок.

— Ч-что это? — снова спросил заместитель.

Хозяин кабинета ткнул пальцем в сейф и предположил:

— Грязные деньги? Неотмытые еще…

— Деньги не пахнут, — с большим сомнением отозвался зам.

Вонь, потревоженная колебаниями воздуха, колыхнулась и стала еще нестерпимее. Деньги так смердеть не могли. Однозначно. Даже грязные. В кабинете закружилось крайне нехорошее предчувствие. Оно волной выбросило бизнесменов из кресел, впечатав в панно над сейфом. Извлечение вчерашней добычи прошло в непримиримой борьбе с тошнотой. В распахнутые настежь окна на улицу выползал аромат гнили и тухлятины вперемешку с табачным дымом. Зам панически икал. Директор натужно кашлял. Мешок оглушительно вонял. Его водрузили на стол и с отвращением вскрыли ножницами. На полированную поверхность между факсом и ксероксом вытекли сильно подгнившие кочаны мороженой капусты. Видимо, опоздавшим к раздаче «педагогам» достались малосъедобные остатки.

— Капуста! — ошеломленно прошептал директор Астрофизиологической Ассоциации, еле сдерживая рвоту.

— Гнилая! — обиженно поддакнул зам.

Они переглянулись, с трудом постигая размеры катастрофы. Постепенно в мозгах, потрясенных подлым ударом судьбы, рождалось понимание, что капуста, доставшаяся им жгучим страхом и холодным потом, — это несколько не та капуста… Даже совсем не та капуста! Да за такую капусту, засланную вместо денег на Колыму, их самих могут запросто нашинковать и заквасить! Обретенное понимание мгновенно переросло в твердую уверенность. Директор отступил от стола и внезапно завопил от нахлынувшего ужаса:

— Кранты-ы!!! Нас же на куски порву-ут!!!

Заместитель встрепенулся и поддержал вышестоящее начальство:

— А-а-а!!! Все из-за тебя-я, мудака-а-а!..

Посылка из Питера добиралась в гостеприимную зону имени демократа Чернышевского самолетом. Потом летела вертолетом. Потом ехала автобусом. И наконец, ползком, совсем незаметно, объемистая сумка пролезла через дыру в колючей проволоке, как по маслу проскользнув мимо густо подмазанных вертухаев. Конечным пунктом назначения был стол возле нар Моченого. Неприметный баул размером с похудевшую свиноматку бережно водрузили посередине. Вокруг стола собрались авторитеты, солидно демонстрируя отсутствие суетливого любопытства. В ближнем круге оказались исключительно доверенные лица: старый форточник Шнифт, представитель поколения братков Сева и катала Шашлык. Ну и само собой — Гнида как неразлучный шестерка смотрящего.

Гонец склонился к морщинистому уху пахана и старательно воспроизвел голосовое сообщение, полученное от партнеров по прибыльному метеоритному бизнесу:

— Подогрев за булыжники. Барыги сказали нашуршать извинения от какой-то там Надежды… И — успехов, типа, в труде!

Моченый кратко оценил полученную информацию:

— Хрень какая-то!

Он мрачно уставился на Гниду, непринужденно подслушивающего за спиной пахана. Шестерка задумчиво осмотрел гонца, словно вычисляя коэффициент интеллектуального преломления. Потом, не особенно напрягаясь, перевел:

— Фраера питерские бабло подогнали. Дико извиняются за кикс. Надеются потрудиться и еще надыбать.

— Значит, бздят, — удовлетворенно констатировал Моченый.

Он небрежно ткнул ногтем в сумку. Та многообещающе хрустнула. Авторитеты одобрительно изобразили равнодушие. Пахан кивнул, обращаясь к Шашлыку:

— Откупорь.

Тот вытащил кривую, как кинжал, заточку. Гнида удрученно вздохнул:

— Ты бы не спешил, джигит. Тару поганить не будем.

Шестерка вышел из-за спины Моченого, расстегнул молнию на сумке и, по-стариковски покряхтывая, вытащил оттуда огромный сверток. Полиэтилен, обмотанный скотчем, напоминал мумию поросенка. Гнида озадаченно потрогал посылку. Та опять захрустела. Он покачал головой и нехотя разрешил нетерпеливому Шашлыку:

— Теперь откупоривай.

Заточка аккуратно прошла сквозь скотч и полиэтилен. Упаковка мумии распалась на две половины. Сходняк из самых проверенных авторитетов в едином порыве шатнулся вперед, на зов из мира капитала… Взрыв вони и разлетевшаяся по столу капустная гниль отшвырнули их назад.

— Падла-а-а! — заорал Шнифт, хватаясь за сердце.

— Я их маму-у! — в полный голос согласился с оратором Шашлык.

— Капуста… — растерянно сказал браток Сева.

До него смысл происходящего, как правило, доходил, преодолевая сильное мышечное сопротивление.

— Какая-то это не такая капуста, — философски заметил Гнида, пряча нос в воротник. — Папа, нас кинули!

Моченый широко распахнул волосатые ноздри и мужественно втянул смрад позора. Разложившиеся кочаны источали его в таком количестве, что можно было угробить батальон морской пехоты США. Единственный глаз пахана наполовину вылез из орбиты, наливаясь кровью и разрушительной ненавистью. Вставная челюсть хищно лязгнула, и барак огласил дикий рев:

— Шпидагузы-ы-ы!!![11]

Старожил зоны, бывший пограничный пес Вялый, высунул нос из своей утепленной конуры, втянул воздух и насторожил уши. На зону имени Чернышевского накатывали перемены. Как всегда — не в лучшую сторону. Пахло от них дурно. Вялый почуял это первым и тоскливо завыл, отползая обратно в глубину конуры.

Внеочередной сходняк авторитетов, посвященный нарушениям корпоративной этики со стороны питерских партнеров, закончился быстро. Без лишних прений и формализма. Моченый покрепче пристегнул протез ноги и поднялся:

— Раз такое западло, соскакиваем сегодня. Всей кодлой. Будем рвать Питер!

— Корову[12] брать? — робко поинтересовался Гнида.

Пахан дернул головой, словно получил пулю в затылок. Он медленно обернулся и внятно процедил сверху вниз:

— Я тебя… мудозвон трудный[13], если что — схаваю!

Авторитеты понимающе побледнели. Моченый вхолостую вставной «кормушкой» не щелкал. Раз уж он обещал сожрать верного кореша, то любого другого пахан проглотил бы в натуре, за компанию. Стать гарниром к самоходной говядине никому не улыбалось. Опять-таки по тундре ходили легенды о том, что Моченый на последнем соскоке «схарчил» стаю песцов. А потом — и собственную ногу. Сходняк забился на нары, обреченно собираясь в путь. Видимо, для многих — последний.

Слух о неотвратимом побеге едким дымом расползся между бараками. Зона имени демократа Чернышевского содрогнулась. Страх спаял отмороженных зеков и злобных вертухаев в дружный лагерный коллектив. Боялись все. Одни — того, что пахан убежит, другие — что не убежит. Но в основном всех интересовало, КАК он это сделает. И сколько жертв при этом образуется среди ни в чем не повинных автоматчиков и сторожевых собак. Не говоря уже о попавшихся под горячую руку простых смертных.

Ночь навалилась на слабоисправительное и не сильно трудовое учреждение, как толстый коренной африканец на оцепеневшую блондинку. Шустро, неотвратимо и целиком накрыв своей черной сущностью белые крыши бараков. Кум интуитивно самоустранился от участия в приближающемся катаклизме еще до отбоя. Он забрался в дальний угол собственного кабинета, скрывшись от всевидящих глаз портрета президента. Тот смотрел со стены проницательным взглядом чекиста на хитрые маневры пожилого майора. Кум достал из сейфа литр вкусной импортной водки и нахлебался до глубокой отключки.

Рядовые вертухаи тоже рисковать не собирались. Новые рыночные отношения, наконец докатившиеся до Колымы, не располагали ни к героизму, ни к идиотизму. Поэтому на деньги, тонко и цивилизованно подсунутые Гнидой в конверте, дежурная смена постреляла вдоволь. На другом конце зоны. В воздух. Как бы провожая заслуженного авторитета в деловую командировку. Моченому сообщать о формальном характере пальбы не стали. Дабы не обдирать налет блатного романтизма с замшелого папиного менталитета. Пахан поначалу втягивал голову в плечи и рычал в сторону караульных вышек:

— Хр-рен вам, звер-ри!

Потом он трусцой дохромал до заботливо проделанной дыры в колючей проволоке. Так и не обнаружив ни одного врага, которого можно было загрызть ради свободы, он немного разочаровался. Хотя в его прощальном хрипе сквозь одышку все же пробились нотки удовлетворения:

— Бздя-ят!..

Наутро зона проснулась. Кум похмелился, не выходя из конспиративного уголка. После чего попытался организовать погоню. Потомственный проводник розыскного пса Вялого с собачьей фамилией Хвостов бегать по тайге отказался наотрез.

— Один не пойду! — категорически заявил он. — А у Вялого — чумка.

Кум проверил. Действительно, пес из конуры не вылезал, жалобно покашливал и демонстрировал желающим горячий сухой нос. Может, и симулировал. Но талантливо.

Майор устало ругнулся:

— Шланги гофрированные!

В принципе, погоня могла обойтись двумя машинами. Все равно одна дорога вела из зоны в лес, а вторая — в тундру. Больше деваться нарушителям режима было некуда. Но облава на беглых зеков без собаки теряла необходимый антураж. Опять-таки речь шла о Моченом. То есть могли и не найти. Тогда пришлось бы отчитываться за бесцельно сожженный казенный бензин. Кум огорченно плюнул на опостылевшие догмы совкового периода и пошел писать бумаги на досрочное освобождение пяти потрясающе примерных заключенных. Если эти суки не попадутся. А заодно и ориентировки на розыск пяти особо опасных рецидивистов — если попадутся. 

Глава 17 Добро пожаловать, или Но пасаран!

Удручающе омерзительное северное утро наступило строго в соответствии с графиком вращения планеты Земля. Тусклое свечение за серыми облаками слегка разбавило тьму над Шапками-2. Вместо нее пришел новый день, не сулящий ничего хорошего местному олигарху. Он проснулся в своей собственной спальне. Но с четким ощущением, что ни его особняк, ни вся шапочная империя, ни даже его драгоценная жизнь уже не могут считаться единоличной собственностью Романа Романовича Лысинского. То есть его. Память безжалостно подсунула причину гадостного ощущения. Разумеется, дело было в посланцах темного криминального мира. Люди Теплого, под покровом ночи проникшие в персональную крепость шапочного короля, олицетворяли сокрушительный крах ВСЕГО!

С затаенной надеждой олигарх встал с кровати и на цыпочках подошел к двери. Надежда обреченно увяла… Гости роскошного особняка в Шапках-2, в отличие от привычных кошмаров Лысинского, с рассветом никуда не исчезли. Они выползли из гостевых комнат, как беспощадная реальность, и настойчиво ждали хозяина дома в гостиной. Роман Романович долго стоял в позе забывшего стартовать спринтера и рассматривал их в замочную скважину. Уголовники сидели в мягких кожаных креслах и уходить не собирались. Олигарх застонал и разогнулся. Прятаться было бессмысленно. В зонах люди привыкли сидеть годами. Перетерпеть их было невозможно. А Лысинскому хотелось есть. И жить, кстати, тоже. Он натянул спортивный костюм и решительно просочился в гостиную навстречу судьбе.

— Итак, чем обязан… господа? — выдавил он из себя остаточным спазмом воли и обессиленно прислонился к стене.

Гости разом повернули головы. Крупногабаритный тип в маскхалате, сидящий на кресле верхом, как на дикой лошади, зверски ощерился и рявкнул громовым голосом:

— Времени нет! Через день — атака-а!!!

Роман Романович отшатнулся, покрываясь липким потом. Огромный уголовник явно был убийцей. Во всяком случае, за обаятельного мошенника его нельзя было принять даже при большом желании. «Он-то меня и пришьет… — вяло испугался Лысинский. — Через день…»

— Ты на него не серчай, — простуженно просипел второй субъект из дальнего кресла.

Он почти лежал на резном подлокотнике из алжирского тополя, подоткнув под голову телогрейку типично зоновского фасона. Его мутные глаза зловеще-красноватого оттенка лихорадочно блестели во всю уголовную рожу. «Туберкулезник, — понял Роман Романович. — Они там все… туберкулезники!» Красноглазый зек тоже сильно походил на убийцу. Даже, пожалуй, на маньяка. Не то сексуального, не то бисексуального. Лысинского замутило. Есть ему уже не хотелось. А жить все-таки — да. Он шевельнулся, напрягая самообладание. И туг женщина подняла руку и властно потребовала:

— Ти-ши-на!

«Бандерша!» — обмер Роман Романович. Из бессмертных творений классиков криминального романа он знал, что на блатном жаргоне самые обычные слова могут означать нечто страшное и недоступное пониманию простого смертного. Видимо, эта самая «Ти-ши-на!» переводилась особенно жутко. Потому что оба зека послушно застыли, преданно глядя на предводительницу. Та положила на туалетный столик потрепанную записную книжку. «Я у них в списке!» — догадался олигарх. Негромкий и оттого проникающий до самых костей голос заставил его содрогнуться.

— Нам предстоит очень важная, я бы сказала, контрольная работа.

«Убьют и сделают контрольный выстрел!» — машинально перевел Роман Романович с замысловатого уголовного языка на русский.

— Вы согласны войти в наш небольшой, так сказать, педсовет? — Бездонные темные глаза бандерши уперлись прямо в переносицу Лысинского.

Загадочный «пед-совет», в самом блатном смысле, мог означать только одно: его — шапочного короля! — собирались зачислить в сексуальное меньшинство! Значит, легкой смерти ожидать не приходилось. Роман Романович покачнулся. Очевидно, восприняв молчание за безоговорочное согласие с уготованной участью, бандерша звонко стукнула ладонью по столу и торжественно объявила:

— Отлично! Тогда начнем…

«Конец!» — решил Лысинский, не успев дослушать до конца.

Он перестал покачиваться и, не дожидаясь роковой команды, рухнул в обморок.

— …готовиться к встрече с высшим разумом… — проводил его в темный путь беспамятства несколько обескураженный женский голос.

После выпадения «в осадок» странноватого хозяина дома в гостиной некоторое время висело искреннее недоумение. Нормальные люди от известия о скором Контакте с высшим инопланетным разумом вроде бы не должны были терять сознание. Во всяком случае, в среде настоящих уфологов это считалось по меньшей мере неприличным. Да-а, с соратником Контактера не все было ясно. Далеко не все…

Тереза Марковна мысленно поставила ему «неуд» за необъяснимое поведение. Бывший майор спецназа Хворостов по привычке заподозрил толстяка в двойной игре. Только Степан, пребывающий в философской стадии бодуна, не стал брать лишнего в больную голову. Он задумчиво провел языком по пересохшему нёбу и спросил:

— Чего это он?

— Мутит! — рыкнул Хворостов.

Тереза Марковна вспомнила, как на ее уроках снопами валились слабонервные отличники, и авторитетно возразила:

— Обморок! Надо привести его в чувство.

Степану хотелось пить. Поэтому он сразу вспомнил проверенный сантехнический метод:

— Может, в него водичкой плеснуть?

— Времени нету-у!!! — воинственно гаркнул Кошмар, прыжком взлетая с кресла.

Пришельцы летели к его родной планете с потенциально невнятными намерениями. И встречать их, не подготовившись, Трофим Савельевич не собирался. Даже если все гражданское население попадает на мягкие ковры лапками кверху. От его немелодичного вопля в тонкой душе Терезы Марковны встрепенулась педагогическая жилка.

— Не отвлекаемся! — решительно провозгласила она. — Сначала наведем порядок. Трофим, отнесите индивидуума на диван. Степан, воды!

Обмякшее тело олигарха мгновенно оторвалось от поверхности и переместилось в объятия кожаного дивана. Команды руководства бывший майор выполнял не раздумывая. Совершив акт дружественной помощи мирному населению, он выпрямился и с тоской посмотрел на входную дверь. Там, где-то на просторах Галактики, реял чуждый человечеству десант. И, возможно, готовил хитрые наземные спецоперации, рассчитанные на отсутствие на Земле своего спецназа. Показать коварным инопланетянам большой человеческий «хрен» было делом чести.

— Времени нету-у… — просительно прогудел Хворостов, умоляюще глядя на Терезу Марковну.

Она вздохнула, не в силах противиться его бешеной жажде борьбы, и нехотя кивнула. Если что-то нельзя запретить, настоящий учитель обязан это что-то организовать и возглавить. Кивка оказалось достаточно. Спецназовец сорвался с места, роняя мебель и крупные капли едкого от азарта пота.

— Повнимательнее, пожалуйста! — метнулся вслед стремительно исчезающей за порогом камуфлированной спине строгий женский голос.

Но не догнал. Над Шапками-2 уже летел боевой клич Кошмара:

— Атака-а!

Степан выглянул в окно и грустно предрек:

— Этот бодрый солдат точно поймает… нах… кого-нибудь разумного.

Поднявшись с кресла, он доплелся до впавшего в кому хозяина особняка. Еще больше, чем пить, сантехнику хотелось выпить. Поэтому после пристального изучения рыхлого тела олигарха им был вынесен твердый вердикт:

— Тут, блин, водой не обойдешься!

После чего сантехник покрутил носом, верхним чутьем пеленгуя местные источники алкоголя. Тереза Марковна тоже начала действовать, пытаясь отыскать пульс на безжизненной руке Лысинского. Бар со спиртным нашелся за матовыми стеклянными створками встроенного шкафа. Пульс не нашелся вообще.

— Степан, надо спасти человека! — нервно прошептала Тереза Марковна.

Сантехник с готовностью обследовал глубины элитного бара. Натюрморт, открывшийся его иссушенному организму, потрясал богатством выбора. Дрожащий палец простого отечественного потребителя винно-водочной продукции блуждал по разноцветным этикеткам около минуты. Остановиться на чем-то одном было невозможно психологически.

— Степан, быстрее! — подтолкнула его Тереза Марковна, продолжая лихорадочно искать пульсацию вен на обморочном теле.

Палец дрогнул. Ноготь звонко щелкнул по изящной этикетке с надписью «Мартель».

— Пожалуй, подойдет, — с некоторым сомнением пробормотал сантехник. — Хотя проверить не помешает.

Проверять он решил на себе. Как настоящий ученый. И даже где-то — герой. Если для спасения человека требовалось проглотить стакан зарубежной бормотухи, значит… Степан извлек фигуристую емкость из бара. «Мартель» благородно блеснул темно-коричневым содержимым. Негромко чмокнула пробка. Сантехник принюхался и остановился на полпути к приему содержимого. Аристократическое происхождение напитка взывало к интеллигентности. Употреблять великолепный французский коньяк из горлышка стало неловко. Он нерешительно протянул руку и взял хрустальный бокал. Пробная доза тягучей струйкой сбежала на широкое дно, насыщая воздух непередаваемым ароматом. Клинические испытания препарата прошли под шоколад швейцарского производства. Невесомый выхлоп вырвался из недр сантехника, как нежный вздох солнца над виноградниками Шампани и Прованса. Степан блаженно прикрыл глаза и одухотворенно изрек:

— Комильфо… б… лин!

— Ну же! — Тереза Марковна с ужасом смотрела на синеватые губы Лысинского, суетливо тыкая пальцем в пухлое предплечье олигарха.

Ни вен, ни артерий, ни пульса там не прощупывалось. Она испугалась до потемнения в глазах. И заранее одернула юбку, чтобы если уж придется тоже упасть в обморок, то сделать это прилично. Но прибегать к крайним мерам не пришлось. Степан успел. После бокала «Мартеля» он обрел чисто французскую порывистость. По-светски оттопырив мизинец, сантехник просунул горлышко бутылки между зубов Лысинского и влил за отвисшую щеку двести граммов живительного коньяка. Доза булькнула и прошла. Роман Романович нехотя двинул кадыком, но не поперхнулся.

— Бонжур… буржуй! — приободрил его Степан.

Синие губы и белые щеки хозяина дома мгновенно порозовели. Потом покраснели. Лысинский приоткрыл левый глаз и опасливо изучил нависшие над ним уголовные рожи. Видимо, наступал предсмертный миг. Оставалась последняя возможность поторговаться за собственную жизнь, вымолить прощение… И тут «Мартель» всосался в пустой желудок, растворился в крови и крепко врезал по раскисшим мозгам олигapxa. Роман Романович нагло ухмыльнулся в лицо опасности и ответил на чистом русском языке:

— А пошли вы все!..

После краткого просветления обморок стремительно перешел в глубокую алкогольную отключку. Лысинский закрыл глаз и захрапел, как и положено свежеспасенному пациенту.

— Пардон?! — немного обиженно извинился Степан.

Он изящно плеснул в хрустальный бокал еще немного коньяка. Лицо его светилось французским аристократизмом. Вторая порция была выкушана согласно этикету. То есть — маленькими глотками. Но быстро. На родимый менталитет европейские примочки хорошего тона ложились трудно. Тереза Марковна с немым изумлением взирала на процесс преображения сантехника. Наблюдать за внедрением чужой культуры через пищеварительную систему было делом познавательным. Но Контакт неумолимо приближался. А встреча с высшим разумом требовала серьезной подготовки. Она стряхнула оцепенение и многозначительно постучала по столику. За неимением указки — просто ногтем. Звук, конечно, получился не тот. Но Степан все же обернулся.

— Нам нужны краски и ватман! — деловито заявила Тереза Марковна. — Учитывая состояние хозяина, придется вам, Степан, отыскать их самостоятельно. И поторопитесь!

Сантехник с сожалением допил коньяк и неохотно согласился:

— Шершеля ватман!

На стыке двух культур он стал покладист.

— Бороться и искать! — патетически проводила его в путь Тереза Марковна.

Где-то в бездонной пучине космоса к планете Земля мчались посланники невероятно развитых цивилизаций. Они искали Контакта. Возложенная на нее миссия требовала найти простые и действенные способы общения. Взаимопонимание взывало. И Тереза Марковна не собиралась чертить банальные равнобедренные треугольники. Или бесплодно потрясать числом «пи». Кого на Альфе Центавра могли интересовать убогие математические методы?! Нет и еще раз нет! Только опытный преподаватель биологии мог безошибочно определить, что будет действительно интересно посланникам других миров.

— Че-ло-век! — громко сказала она, обращаясь к натяжному европотолку.

Олигарх Лысинский согласно всхрапнул, даже сквозь алкогольный дурман ощутив значимость момента. Из коридора явился Степан, позвякивая сумкой, как мушкетер шпагой. Он гордо вывалил на столик банки с краской, склонил голову в изящном кивке и небрежно произнес:

— Силь ву пле. А ватмана, пардоньте, нету.

Сантехник ощутимо благоухал чем-то от «Рив-Гош». А из кармана ватника торчал безукоризненный носовой платок. Но Тереза Марковна, поглощенная вихрем идей, на такие мелочи внимания не обратила. И даже отсутствие ватмана ее смутило лишь на секунду.

— Степан, мы покажем ИМ человека! — торжественно объявила она и победно вскинула подбородок. — Контакт обретет плоть!

Сантехник поспешно ухватил бутылку «Мартеля». Очередной бокал он принял, как прожженный гурман. Стойкой усмешкой искушенного ценителя. Без шоколада. Тереза Марковна следила за ним, чуть поводя затуманенными, полными задумчивости глазами. Ее мысли блуждали где-то между созвездием Кассиопеи и спиралями Млечного Пути. Коньяк закончился, завершив преобразование Степана в космополита французской ориентации. В глубине бездонных зрачков Терезы Марковны вспыхнула искра озарения.

— Мы нарисуем человека! — сказала она негромко, словно боясь спугнуть зарождающееся решение. — Вот только где?

Степан попытался сделать реверанс, элегантно помахивая сумкой. Разводной ключ вылетел из нее и с лязгом покатился по ковру. Искра озарения заполыхала синим пламенем надежды. Терезу Марковну осенило. Внезапно и бесповоротно.

— Раз нет ватмана, будем рисовать на вас, Степан! Человека лучше всего рисовать на человеке! А вы — человек!

Сантехник критически осмотрел себя от кирзовых сапог до воротника телогрейки и с некоторым сомнением произнес:

— Мерси боку!

— Вы согласны, Степан? — с мольбой воззвала к нему Тереза Марковна. — Вы способны пожертвовать телом ради науки?

Возможно, до тесного знакомства с «Мартелем» у него могли бы возникнуть принципиальные возражения по поводу превращения в наглядное пособие для зеленых человечков. Но в крови вольным ветром французского авантюризма уже вовсю гуляло пол-литра коньяка. Степан звонко щелкнул пальцами и задорно икнул:

— А чё?! Шарман!..

Низкое серое небо висело над Шапками густой маскировочной сетью, надежно скрывая от любопытных взглядов из космоса особняк олигарха Лысинского. И не напрасно. Под прикрытием облаков бывший майор спецназа Хворостов возводил на родной планете оборонительные сооружения. Работа шла по плану, разработанному без участия штабных крыс. По единоличному, то есть единственно правильному, решению Кошмара. После ориентировки на местности он безошибочно вычислил вероятные места посадки «чужих». Расчеты достоверно показали, что пришельцы не лыком шиты. В смысле, могут сесть где угодно. Это несколько осложняло задачу. Но Трофим не обращал внимания на подобные мелочи. Тем более что альтернативы все равно не было.

Отсутствие боевого снаряжения его не смутило. Он деловито произвел ревизию хозяйственной пристройки. Как настоящий спецназовец, Кошмар мог легко обходиться подручными средствами. От газонокосилки до просроченного дихлофоса. Тем более что разведданные, полученные от информатора с позывным «Степан», указывали на повышенную восприимчивость инопланетян к заурядным земным факторам. Вытащив из пристройки все, что могло представлять угрозу для неземных форм жизни, Кошмар сам себе поставил задачу и приступил к ее выполнению. Лопата вонзилась в промерзшую землю с душераздирающим скрежетом. Нечерноземье содрогнулось. В разные стороны брызнул лед вперемешку с глиной.

Из своей будки высунулся дедушка-секьюрити, сурово демонстрируя неудовольствие. Видимо, раскопки посреди парадной лужайки особняка никак не вписывались в график парково-озеленительных работ. Однако на улице было холодно, в дела хозяина охране лезть не полагалось, а новый садовник производил впечатление озверевшего экскаватора. В довершение ко всему Кошмар дружески подмигнул грозному стражу капиталистической собственности. Узрев его перекошенную физиономию, старичок исчез так же безмолвно, как и появился. Что для его возраста вполне могло считаться подвигом.

Под ритмичные выдохи бывшего майора первый окоп перечеркнул пейзаж стратегически ломаной линией. Трофим за годы службы успел поймать, обезвредить или победить все, что плавало, бегало и летало, угрожая Родине. Теперь настала очередь «чужих». Небольшая победоносная война была бы достойным завершением карьеры спецназовца. Поэтому он вгрызался в неподатливую почву с азартом фанатика, периодически поглядывая вверх. Из-за облачности космос напрямую не просматривался. Но Кошмар все равно криво ухмылялся и вызывающе шептал:

— Атака?!

Тем временем в особняке тоже кипела подготовка к встрече гостей из далеких миров. Рядом с телом храпящего олигарха шло превращение Степана в человека. В натуральную величину. Со всеми анатомическими подробностями. В первую очередь макет был лишен одежды. Ибо рисовать поверх свитера и штанов было нелепо. Правда, трусы исконно русского покроя, с традиционными цветочками на синем фоне решено было оставить. Чтобы не акцентировать Контакт на половых проблемах. Конечно, в плане достоверности картина проигрывала. Поэтому в качестве компромисса последнюю деталь гардероба закатали по самые… границы приличия.

Тереза Марковна недрогнувшей рукой размешала краску и макнула кисть в банку. Она немного волновалась, но опыт оформления школьного кабинета биологии подсказывал, что задача ей вполне по силам. Разумеется, работать с готовыми плакатами или, например, с чучелами было бы привычнее.

Однако время, отведенное на подготовку, неумолимо сокращалось. Следовало торопиться. А значит, выбирать не приходилось.

— Степан, вы готовы? — призывно спросила Тереза Марковна.

— Пуркуа па? — безмятежно отозвался сантехник.

Ему было хорошо. «Мартель» обволок организм теплой романтической дымкой, даря гармонию. Вместе с блаженным покоем появилось ощущение, что смысл жизни все-таки может быть найден. И возможно, очень скоро. Буквально с минуты на минуту. Не хватало разве что граммов сто пятьдесят для ускорения процесса.

Перед тем как нанести первый мазок, Тереза Марковна всмотрелась в объект приложения своих обширных биологических познаний. Творческая энергия забурлила, готовясь излиться в красках. Ее глаза подернулись дымкой, в которой плавали причудливые картины переплетения человеческих органов и систем. И вдруг прямо посреди видения возник обнаженный мужской торс! От неожиданности Тереза Марковна замерла с занесенной кистью. Степан непринужденно покачнулся. В поле зрения непреклонной предводительницы уфологов коварно заползли и мускулистые, в меру волосатые ноги. Внезапно она поняла, что видит перед собой не макет будущего наглядного пособия, а мужчину. Из плоти и крови. Из довольно неплохой плоти…

В одинокой женской душе, безвозмездно отданной служению науке, шевельнулось давным-давно забытое чувство. Какое именно, разобрать и вспомнить было трудно. Но, несомненно, из разряда очень сладких и немного постыдных. Тереза Марковна опустила голову и разом покраснела. Да! Это было крайне непрофессионально с педагогической и научной точек зрения. Тем не менее сердце почему-то замерло возле самого горла. На грани сознания мелькнули щемящие воспоминания. Если бы не приближающийся Контакт… Тереза Марковна строго поджала губы, одернув распоясавшееся воображение, как неуемного малолетнего хулигана, и сдавленным голосом произнесла:

— Степан, встаньте сюда. Мы начнем с опорно-двигательного аппарата!..

Роман Романович Лысинский вынырнул из объятий красочных алкогольных видений ровно в полдень. Темно-серебристые жалюзи были закрыты. Поэтому определить, в какое время суток к нему вернулось сознание, сразу не получилось. Но в гостиной было сумрачно, а по углам клубились зловещие тени. Самочувствие тоже… не блистало.

Роман Романович бережно обхватил руками разрывающуюся голову и вспомнил все. Все оказалось настолько ужасным, что олигарх непроизвольно и жалобно застонал. Как бы в ответ с улицы донесся ритмичный лязг. Лысинский приглушил стоны. Лязг стал громче. Нехорошее предчувствие посетило гудящий мозг, заставив встать с дивана и подойти к окну. Зрелище, мелькнувшее в просвете жалюзи, заставило олигарха отпрянуть и покрыться липким потом. Прямо на газоне перед особняком огромный уголовник в маскхалате рыл яму. Для чего предназначалась новая дыра на поверхности планеты, Роман Романович понял сразу. Так могла выглядеть только могила. Его личная могила.

— Здесь и закопают! — тихо взвыл он.

В ответ тут же раздался шорох. Лысинский покосился на звук, заранее обмирая от страха. Сначала он увидел заляпанный краской и заставленный разнокалиберными банками столик из уругвайской пихты. Потом хриплый голос сказал:

— Парле ву Франсе?

Роман Романович подпрыгнул на месте и развернулся. Дверь ванной комнаты медленно открылась, и в гостиную шагнул… скелет! За ним по зеленому итальянскому кафелю тянулась цепочка белых следов. Рядом с ужасным порождением потустороннего мира обнаружилась бандерша. В руках она держала что-то вроде большого пистолета странной формы. Узрев перед собой набор ослепительно белых костей и готовую к убийству киллершу, Лысинский закатил глаза и звонко рухнул на пол.

Степан с талантливо изображенной по всему телу костной системой озадаченно вытер не до конца подсохшую краску с пяток и многозначительно пробормотал:

— Ну… оревуар!

Следом за ним в гостиную ступила Тереза Марковна с феном в руке. Ей оставалось лишь немного досушить краску на ногах соратника. И если бы не досадная помеха в лице хозяина дома, несколько некстати падающего в обмороки где попало, костная система человека могла бы считаться готовой к демонстрации. И все же вид распластанного тела нашел отклик в женской душе. Тереза Марковна поежилась, с биологическим интересом наблюдая за синеющими губами олигарха, и сжалилась:

— Степан, наведите порядок. Нужно продолжать работу!

Пошатывающийся скелет послушно двинулся к хозяину дома. Возвращение туловища Романа Романовича на диван прошло труднее, чем первый раз. Далее оставалось только следовать отработанной методике. Степан мельком вздохнул над пустой бутылкой «Мартеля» и направился к бару. Пяточные кости, особо удачно нарисованные поверх трудовых мозолей от кирзовых сапог, застучали по паркету из марокканской осины.

На этот раз в руках Степана оказалась темно-зеленая бутыль виски с изображением черной лошади. Он с уважением причмокнул и провел дегустацию. Безо льда и содовой. Зато из массивного стакана. Маслянистая желтоватая влага просочилась внутрь скелета. Куда-то в бездонный промежуток между грудиной и позвоночником. Сантехник внимательно прислушался к проникновению сугубо английского духа в собственный отечественный желудок и кратко оценил результаты дегустации:

— Йес!

После чего он отточенным движением ввел горлышко «Черной лошади» между синеватых губ пациента. Раздалось сладострастное бульканье, и жизнь вернулась в тело Лысинского. Глаз он открывать не стал, а вот рот — стал. Изрыгая запах чужеземной сивухи, Роман Романович незамедлительно озвучил свое отношение к незваным гостям:

— А пошли вы все!..

Виски сделало свое дело, и сознание моментально удалилось. Лысинский захлопнул рот и тревожно захрапел, самоустранившись от кошмарной действительности.

— Сорри! — корректно извинился Степан.

Тереза Марковна положила фен и обозрела творение своих рук. Обнаженный мужчина с раскрашенным телом вызывал в ней странное томление. Какие-то непроизвольные желания бродили во всем организме, отвлекая от работы. Твердая рука педагога судорожно сжала кисточку и невольно задрожала. В таком состоянии работать было невозможно. Долгие годы женского одиночества, посвященного чему угодно, вплоть до уфологии, сказались в не совсем подходящий момент. Из Терезы Марковны полезли истеричные слезы. Она присела в кресло и неожиданно всхлипнула, сама не понимая о чем.

Суровый английский этикет потребовал от Степана энергичных действий. Рыдающую леди необходимо было срочно утешить. Он почувствовал это всеми фибрами души, жадно впитавшими традиционный напиток туманного Альбиона. Сантехник решительно схватился за «Черную лошадь» и налил в два стакана.

— Май нэйм из Степан! — успокаивающе пробормотал он и вручил один из них руководительнице экспедиции.

Она благодарно ухватилась за протянутую руку помощи. Даже не подумав рассматривать сквозь пелену набежавших слез, какое средство ей предлагают. Двести граммов виски ухнуло в неподготовленную учительницу биологии подобно атомной бомбе. Тереза Марковна сдавленно замычала, как отравленный Моцарт. Ее лицо мгновенно покраснело. Зато слезы исчезли окончательно и бесповоротно. Заодно с зарождавшейся истерикой.

— О’кей! — удовлетворенно прокомментировал Степан.

— Что это было?! — возмущенно прошептала Тереза Марковна, со всхлипом всасывая воздух.

— Виски, мэм!

— Что-о?! — жалобно вскрикнула женщина, никогда до этого не принимавшая на довольно выпуклую грудь больше десяти капель спиртного одновременно.

Следом за этим вскриком качественный английский алкоголь проник в кровь. Для непорочного трезвенника такие ощущения можно было сравнить с прозрением слепого. Тереза Марковна внезапно улыбнулась навстречу миру, заигравшему новыми причудливыми красками. Она еще раз оглядела полуголого соратника, перемазанного белой краской, и игриво прошептала:

— А у вас крупная кость, Степа!

Степан с чувством выполненного долга выцедил свою порцию. Крепкий британский дух легко перешиб изысканный французский букет «Мартеля». В пытливом мозгу философствующего сантехника тоже произошло столкновение двух культур. После психического Ватерлоо выжил сильнейший. Согласно исторической традиции. Степан чопорно склонился над Терезой Марковной и доверительно запел:

— Естудэ-эй…

— Оф кос! — отозвалась она и подалась к нему всей исстрадавшейся одинокой душой, чувствуя, как непостижимое блаженство окутывает ее теплым бархатистым одеялом.

Следом за душой к романтичному сантехнику потянулось давно созревшее тело. Соприкосновение, вполне способное стать судьбоносным, вот-вот должно было состояться… В последний момент перед затуманенным взором Терезы Марковны возникли кости черепа, украшающие лицо Степана. «Контакт!» — вдруг вспомнила она. Цель и смысл ее существования приближались со сверхсветовой скоростью. Пришельцы несли мудрость и понимание Вселенной, а она чуть было не сорвала подготовку, поддавшись чувствам! Надо сказать, довольно приятным. И весьма притягательным…

Тереза Марковна отшатнулась обратно в кресло, словно по живому отрезая от себя человеческие слабости. Ее дрожащие губы с трудом разжались. Гостиную огласил горестный вздох:

— Перемена закончена…

Глава 18 Чужая ноша — тянет!

Дух лейтенанта Попова пребывал в смятении. Родион Семенович возненавидел деньги! Причем не их безмятежную экономическую сущность, а сам факт. То есть бумагу. Ее форму, цвет, размер, а главное — вес. То, что деньги не пахнут, он знал. Вернее, слышал. И верил. Хотя нюхал много раз и всегда удивлялся разнообразию ароматов. Зарплата позволяла нюхать в основном мелкие купюры, а потому Попов пребывал в уверенности, что обонятельный спектр билетов Госбанка России находится где-то в диапазоне: общественный туалет — бескостная свинина импортного производства. И вот теперь он познал доступное не всем. Деньги имели вес! Два миллиона триста сорок пять тысяч восемьсот долларов, тщательно пересчитанные мамой трижды, потянули в итоге килограммов на пятнадцать. Мешок больно давил угловатыми пачками на почки и провоцировал радикулитные прострелы в пояснице.

Когда Родион добрался до автобусной остановки, силы его были на исходе. Он с тоской смотрел вслед пролетающим мимо такси и вздыхал. Денег на транспортную роскошь не было. Такие же, как он, простые люди, хоть и не в военной форме, но тоже плохо одетые, кучно столпились под козырьком, согревая друг друга ненавистью к общественному транспорту. По славной северо-западной традиции снег превратился в дождь. Родион мог встать рядом с народом, но не решался. Тем временем дождь разошелся не на шутку. Мешок становился все тяжелее. Усталые руки скользили по мокрой холщовой упаковке. Изредка крупные холодные капли падали с края фуражки прямо за шиворот, отчего пальцы на ногах сводило судорогой. Родион Семенович ежился и тихо поскуливал.

— На службу едет, — вздохнула толстая тетка в недрах толпы и сочувственно покачала головой.

— Точно. В ночное… — со знанием дела согласился не совсем трезвый пролетарий. Он тоже стоял под козырьком, но все равно держал над собой наполовину провисший зонтик, — Зуб даю: в мешке подушка, одеяло и пайка. Я тоже так, когда-то…

Окружающие посмотрели на него с недоверием и снова обратили взор на мокрого офицера. Родион Семенович на всякий случай перестал скулить.

— Однако, мокро, — вдруг ни с того ни с сего произнес стоящий в углу маленький человеке раскосыми чукотскими глазами.

Люди молча с ним согласились и снова посмотрели на Родиона. Тот по привычке улыбнулся им в ответ.

— Однако, дождь, — не унимался человек, внешне напоминающий чукчу.

— А знаете, товарищи, ведь и правда! Давайте все-таки его позовем. Он так совсем промокнет и заболеет, а ему еще всю ночь нас защищать… так сказать, — солидно высказался мужчина интеллигентного вида и принялся с усердием протирать очки.

— Вот я так и знала! — взвилась вдруг толстая тетка. — Без вас, умников очкастых, никак не обойтись. Вечно во все нужно свой нос засунуть. Начитались книжек и учат всех. Уж как-нибудь без вас разберемся, кого звать, а кого и послать…

Она с намеком посмотрела на очкарика, и толпа вокруг него сразу как-то расступилась.

— А ну позови его! — Тетка ткнула в бок пролетария, и у того провисла вторая половина зонта. — Видишь, мокнет бедненький. Совсем военных замордовали. За людей не считают. Хоть бы плащик какой выдали.

— Вы меня, конечно, извините, но откуда им его взять, плащик-то? — Интеллигент снова надел очки и смело взглянул в лицо опасности в лице скандальной тетки. — У них сейчас, я слышал, финансирование хуже, чем в науке. Выживают кто как может. Подрабатывают по ночам. Ларьки охраняют…

— Однако, дождь и холодно, — негромко, но настойчиво донеслось откуда-то снизу.

На этот раз туда никто не посмотрел.

— Ладно. Зови, говорю! — Тетка снова ткнула гегемона в бок.

— Солдатик, иди сюда, — ласково пропел тот и призывно помахал зонтом, при этом обрызгав всех соседей по остановке.

— Спасибо! Огромное спасибо! — затараторил Родион Семенович, залезая под спасительную крышу и закрывая спиной гадкую надпись. — Дождь, знаете ли. И холодно.

Все посмотрели куда-то в угол. Родион тоже посмотрел, но ничего там не увидел и пожал плечами.

— Ладно, все будет хорошо. Намаялся, защитник. Давай поклажу-то твою, пристроим здесь где-нибудь.

Пролетарий по-хозяйски ухватился за поповскую ношу и, прежде чем тот успел что-нибудь сказать, ухнул мешок на край скамейки. Холщовая ткань не была рассчитана на столь грубое обращение, а потому издала злобный треск и лопнула всем своим нижним швом. Толстые пачки зеленых денег хлынули из мешка сказочным киношным водопадом…

Люди стояли молча. Они смотрели на Родиона Семеновича без уважения. Всем почему-то было ясно — деньги не его. А если не его, то и нечего ими бросаться, как своими. Приближаться к очагу финансового благополучия нечестного лейтенанта никому не хотелось, и народ сбился в злобную кучку у самого угла остановки.

Тем временем Родион Семенович, извиняясь всем телом сразу, собирал в мешок вещественные доказательства. Он старался делать это быстро, отчего движения его стали размашистыми, неточными и, по мнению общественных обвинителей, омерзительно алчными. Купюры никак не хотели укладываться назад в мешок в том же порядке, в котором их утрамбовала мама. И когда Попов закончил, мешок стал почти в два раза больше, чем раньше, что окончательно расстроило людей. А больше всех — толстую тетку и пролетария.

— Зарплату выдали? — ехидно спросил работяга и призывно повращал глазами, приобщая тетку к разговору.

Она с удовольствием выпустила жало:

— Небось сразу за два месяца. Хорошо хоть зелеными получил! А то в рублях-то и не унести. Всей частью перли бы…

Родион Семенович растерялся. Объяснять людям, что в мешке вовсе не деньги, а всего-навсего вещественные доказательства, не имело смысла. Ему бы никто не поверил, а вот побить могли.

— Это не мое, — тихо произнес Попов и взялся за край мешка.

— Само собой! — согласился пролетарий и хватко уцепился за другой край.

— Тогда чье? — Толстая тетка обняла мешок посередине.

— Народное! — патетически произнес интеллигент и на всякий случай убрал очки в карман.

Слово, как известно, не маленькая жадная птичка. Оно вылетело и, как всегда, все испортило. Тихая революция на одной отдельно взятой автобусной остановке споткнулась о него на самом интересном месте. Практически подошел к концу этап «отнять». Оставалось только «поделить». Но тут традиционно влезла бессмысленная интеллигенция. Не сказать чтобы людям стало стыдно, но откровенно «дербанить» чужое на мелкие части уже не получалось. Отдавать все очкастому лейтенанту тоже было нельзя. И тут прозвучало еще одно слово, которого так долго ждали:

— Оборотень!..

Громкий шепот донесся откуда-то из самого угла бурлящей остановки. В наступившей тишине над Поповым зависла карающая справедливость. Толпа отшатнулась, будто он и впрямь мог покрыться шерстью и кого-нибудь укусить. И только пролетарий и его подельница демонстрировали полное отсутствие суеверий. Они уверенно продолжали считать мешок своим. Вместе со всем его содержимым. Даже если бы Родион Семенович внезапно начал рычать и демонстрировать клыки, они бы вряд ли испугались. Скорее всего, сноровисто придушили бы животное без сожаления, и все. Но Попов оставался простым офицером, а душить военных прилюдно у нас пока еще как-то не принято.

Над остановкой плотным невидимым колпаком застыла тишина. Каждый думал о своем, но в основе этих размышлений, как обычно, лежали чужие деньги. Деньги большие, мысли тяжелые.

— Милиция-я-я! — тихонько воззвал к разуму окружающих Родион Семенович.

Инстинкт сработал. Зеленый туман с изображением господина Франклина внезапно рассеялся.

— А ведь он прав, товарищи, — радостно произнес очкарик-интеллигент. — Ситуация, прямо скажем, не простая. Тут без милиции не разобраться.

— Ага! Они там быстро разберут… ся. — Тетка еще крепче обняла мешок, и он начал угрожающе потрескивать.

— А вот и нет! — Интеллигент с торжествующей улыбкой достал из кармана изрядно подмоченную газету и забегал по строчкам глазами. — Вот, слушайте! «Нет! Это еще не конец! Общество смело может смотреть в будущее, пока на защите его интересов стоят такие люди, как Павел Карлович Холодов! Надежда и опора нашей ослабевшей, но не сломленной правоохранительной системы! Новый прокурор города с первых дней своего назначения вступил в решительную схватку с преступностью и уверенно одерживает одну победу за другой! Ничто не может скрыться от всевидящего ока Холодовской Фемиды! Безупречный послужной список нового прокурора, беспощадность к любым проявлениям лжи и бескомпромиссность к нарушениям закона — вот принцип его жизни! Вот он, свет в конце нашего тоннеля!»

Интеллигент аккуратно сложил газету и снова засунул ее в мокрый карман поношенного пальто. Несмотря на двусмысленность концовки, общий тон статьи всем оказался ясен.

— В отделение, понятно, вести его нельзя — откупится, — рассудительно сказал пролетарий, не выпуская из рук край заветного мешка. — А к прокурору города вот так запросто не пройдешь. Там все по записи, по пропускам. Уж я-то знаю…

Все снова с интересом осмотрели его с ног до головы и как-то сразу поверили.

— А мы взятку дадим! Швейцару на входе! — Ушлая толстая тетка, от которой за версту тянуло рынком мелкорозничной торговли, убедительно мигнула обоими глазами.

— Там не швейцар, там часовой! — с сомнением поправил ее пролетарий.

— Значит, на полтинник больше дадим! — ни на секунду не задумавшись, подсчитала тетка разницу в стоимости.

— И где мы возьмем? — Интеллигент всем видом демонстрировал обычную для своего класса неплатежеспособность.

— Поищем! — Женщина уверенно хлопнула по мешку, и тот отозвался недовольным треском.

Через полчаса у здания городской прокуратуры остановился КамАЗ, наполовину груженный щебенкой, поверх которой копошились перепачканные мокрые люди с умопомрачительно одухотворенными лицами. Все они дружно держались за холщовый мешок, подозрительно надорванный в нескольких местах. В дальнем углу кузова на корточках сидел лейтенант Инженерно-Космических войск и затравленно глядел прямо перед собой.

— Приехали! — ворчливо сообщил водитель КамАЗа, поглаживая в кармане новенькую стодолларовую купюру. — Кузов поднимать, или сами слезете?

— Без сопливых! — огрызнулась женщина, крепче всех вцепившаяся в мешок. Не выпуская его из рук, она двинулась на выход, утопая в щебенке. Народ послушным молчаливым стадом последовал за ней. У края кузова женщина остановилась: — Оборотня забыли!

Люди остановились, как хорошо организованная группа зомби, и невидящими глазами уставились на Попова. У здания прокуратуры внезапно всем стало ясно, что денег они не получат. Опыт подсказывал, что вмешательство правоохранительных органов, как правило, сильно уменьшает количество денежных знаков на единицу населения. Но сделать уже ничего было нельзя. Никто не хотел останавливаться. Руки народа будто прилипли к заветному скоплению нерусских ассигнаций. А ноги сами несли их вперед. Если деньги нельзя присвоить единолично, значит, они не должны достаться никому.

Родион Семенович тяжело поднялся. Как утомленный путник в пустыне, он преодолел несколько метров зыбучей щебенки и неуклюже перевалился через металлический борт КамАЗа.

— Кидайте, — обреченно произнес он и протянул руки вверх в последнем интеллигентском порыве помочь людям.

— Во! — дружно донеслось из кузова, и на Родиона посмотрели около десятка фигообразных композиций разной степени тяжести.

Павел Карлович Холодов сидел в своем кабинете и напряженно всматривался в портрет, висящий напротив. Твердый проницательный взгляд президента, казалось, смотрел в самую душу, профессионально налаживая там агентурную сеть. Прокурор не сопротивлялся. Ему нечего было скрывать. Но легче от этого не становилось. Какая-то мысль грызла его изнутри, вот уже второй час не давая покоя. Холодов еще раз открыл папку с данными последней инвентаризации здания прокуратуры. Длинный крепкий палец с беспощадно коротко остриженным ногтем снова замер на подозрительной строчке. «Портрет Президента РФ одна шт. в металлической рамке под стеклом» при всем уважении к главе государства никак не мог соответствовать заявленной стоимости в тысяча триста пятьдесят шесть рублей семьдесят три копейки. Здесь явно было что-то нечисто. Рука сама потянулась к блокноту с надписью «На вечную память». Щелкнул кнопкой черный прокурорский «Паркер». Вылезло наружу карающее жало стержня… и вдруг раздался негромкий стук в дверь. Холодов поморщился. Во-первых, он не любил, когда между ним и правдой что-то вставало. А во-вторых, он терпеть не мог такого негромкого стука, будто визитер надеется, что его не услышат. В этом стуке было что-то нечестное.

— Войдите! — решительно произнес Павел Карлович и с сожалением захлопнул блокнот.

— Можно? — раздалось из-за двери.

— Еще повторить?! — Холодов взялся за край стола.

Дверь медленно открылась. Прокурор снова поморщился.

В проеме стоял лейтенант Инженерно-Космических войск. В руках он держал большой грязный мешок, надорванный в нескольких местах. На заднем плане можно было рассмотреть хаотично двигающуюся группу людей, несмело подталкивающих лейтенанта в спину.

— Извините, — тихо произнес офицер и поставил мешок на пол.

— А есть за что? — Пара темно-серых, почти стальных глаз тяжело уперлась лейтенанту в грудь.

— Есть, есть! — донеслось из коридора.

Кто это сказал, понять было невозможно, но этот человек заранее Холодову не понравился.

— Что в мешке?

— Деньги. — Лейтенант застенчиво покраснел, словно произнес что-то неприличное.

— Много?

— Два миллиона триста сорок пять тысяч восемьсот… — Родион Семенович вспомнил водителя КамАЗа и старшего сержанта на входе в прокуратуру и поправился: —…Триста сорок пять тысяч шестьсот долларов США.

В кабинете стало тихо. Движение в коридоре тоже прекратилось.

— За что? — Прокурор цепко впился глазами в лейтенанта, отчего у того забурлило в животе.

— Не знаю, — честно ответил Попов и опустил голову.

Павел Карлович Холодов вздрогнул. Пожалуй, впервые за последние несколько лет перед ним стоял человек, который говорил чистую правду. Прокурор это знал точно. Он почувствовал правду каждой клеточкой своего измученного ложью тела. Его мозг принял ее и раскрылся ей навстречу. Серо-стальные глаза приняли более мягкий алюминиевый оттенок.

— Лейтенант, пройдите в кабинет. Остальные — ожидайте в приемной.

Через час дверь прокурорского кабинета распахнулась. Мимо ожидающих торжества справедливости людей быстро прошел сам Холодов, а за ним, еле успевая, с мешком в руках почти бежал Родион Семенович. Все разрывы на мешке были аккуратно заклеены скотчем, отчего тот сильно напоминал мумию, обмотанную бинтами.

— Все свободны! — бросил на бегу прокурор.

— И то слава богу, — негромко прокомментировал интеллигент.

— Однако, странно, — согласился с ним человек с раскосыми глазами чукчи.

— Все они тут оборотни! — поставила точку толстая тетка и взяла под руку пролетария: — Есть предложение…

— Согласен, — отозвался тот.

Глава 19 Жест доброй неволи

Моченый и Гнида, как ветераны уголовного мира, к реалиям новой жизни были не привычны. Они старомодно напрягались при виде милиционеров и щерились остатками зубов на прочее население демократического государства. Зато Сева и Шашлык, вырвавшись из зоны, вели себя как хозяева на родной земле. Особенно — катала кавказской национальности. Потому что у него в любом месте, где жили россияне, обнаруживалось по два земляка на душу населения. И только Шнифту социальные изыски были до фени. Ни одно государство не могло отменить или запретить форточки. А остальные дешевые мульки старого форточника не интересовали.

На следующее утро после дерзкого побега особо опасных авторитетов из зоны имени демократа Чернышевского в аэропорт Среднеколымска вошли пятеро. Они были одеты в одинаковые демисезонные пальто, выуженные из неисчерпаемых запасов общака. Обильные лагерные летописи на руках скрывались под кожаными перчатками. А лица пятерых мужчин неубедительно излучали спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Покупка пяти билетов до Петербурга прошла без осложнений. Что-что, а паспорта на зоне подделывали виртуозно. Правда, кучность отлета с Колымы Ивановых немного озадачила кассиршу. Неохотно увядающая блондинка долго рассматривала группу в одинаковых пальто, потом неправильно догадалась:

— Родственники?

— Э-э, сестра, аднафамильцы, да-а!.. — разочаровал ее Шашлык.

Из багажа на пятерых у них имелась всего одна сумка. Правда, большая и немного подозрительно пованивающая. Это настораживало. Но не сильно. Дежурный мент нехотя оторвал рыхлые ягодицы от служебного кресла, собираясь обострить бдительность. Но Сева ловко притупил ее несколькими купюрами, выданными Гнидой. Дальнейшая часть отчаянного побега прошла скучно. Авторитеты сдали сумку, погрузились в старенький, частично белоснежный лайнер и благополучно отбыли в город Санкт-Петербург. Колыбель хреновой тучи революций и одного президента. Как и полагается солидным людям, путешествующим по важному делу, они добрались до цели без приключений и ажиотажа.

Летать авторитетному коллективу в целом понравилось. Несмотря на отвратительные погодные условия. Шашлык успел перекинуться в картишки с попутчиками по бизнес-классу. После чего общак пополнился пухлой пачкой денег и пиджаком от Армани. Моченый и Гнида, летевшие впервые, от души поблевали в стерильно чистой параше. А Шнифт полноценно провел время, досконально изучив местные форточки со шторками. Открывать их аэрофлотовские мочалки запретили настрого. Что сильно позабавило опытного профессионала. И только Сева вхолостую проспал весь рейс, мотивируя свое поведение тем, что налетался с детства. На личном самолете… Авторитеты чужие понты обсуждать не стали. Спит человек и спит. Как проснется, так и ответит за левый базар…

Ассоциация Паранормальной Астрофизиологии жила тихой псевдонаучной жизнью. Визита уголовников, сбежавших из зоны невероятно строгого режима, здесь не ждали. Не в меру бдительный охранник даже попытался остановить неумолимое движение людей в демисезонных пальто. В ответ четыре хриплые глотки дружно изрыгнули универсальный пароль:

— Ты чё, нюх потерял?!

Несмотря на молодость, юноша в серебристом скафандре без подсказок понял, что к такому паролю отзыв не нужен. Объект как-то сразу стал неохраняемым.

В кабинет директора Ассоциации четыре авторитета вошли молча. Они остановились у порога, бросили на середину кабинета большую сумку и немного подождали. Партнеры по прибыльному метеоритному бизнесу, для простоты именуемые барыгами, тоже звуков не издавали. Увидев гостей, директор и его верный заместитель онемели, оцепенели и офонарели одновременно. Через минуту неоднозначного молчания в приоткрытую форточку протиснулся запыхавшийся Шнифт. Появление его багровой физиономии на фоне мраморного подоконника заставило директора Ассоциации судорожно схватиться за сердце. Зам всхлипнул и начал сползать под стол.

Гнида деловито взял со стола мобильный телефон и перекусил его пополам. Суперсовременная «Моторола» жалобно хрустнула титановым корпусом и развалилась на куски. Барыги безвольно обмякли. Моченый стянул с правой глазницы черную пиратскую повязку и вставил на место стеклянный протез. В бездонной глубине искусственного глаза блеснуло беспощадное торжество справедливости. Директор посинел губами и почернел лицом. Заместитель почти целиком опустился на пол. На поверхности осталась только ничего не говорящая голова с жалобным лицом потенциальной жертвы криминальных разборок.

— Бздите?! — риторически спросил Моченый.

Барыги утвердительно замычали. Пахан удовлетворенно ухнул, как сытый филин, и пошел на посадку в мягкое офисное кресло. Приземлившись, он еще раз зыркнул на дешевых фраеров, наслаждаясь чужим страхом. Зрелище его удовлетворило почти до оргазма. После чего криминальный авторитет кратко и энергично предложил партнерам по бизнесу откровенный диалог о наболевшем. Он наклонился вперед и рявкнул:

— Ну?!

Далее последовала плодотворная дискуссия. Реплики и тезисы Сева заносил в грудную клетку директору и по почкам заму. Оппоненты отвечали неподдельной искренностью оправдательной речи. Потом стороны плавно перешли к фуршету. Из сумки был извлечен и торжественно вскрыт плотный полиэтиленовый пакет. В качестве конкретной «предъявы». Встреча в верхах завершилась кормлением барыг, «потерявших берега» и нагло «заплывших за буйки», гнилой мороженой капустой. В знак нереально глубокой благодарности, сытые по самое дыхательное горло руководители Ассоциации добровольно пожертвовали все наличные средства Паранормальной Астрофизиологии в фонд помощи долгожителям Заполярья. В число подарков заодно вошло и движимое имущество Ассоциации, то есть новый «шестисотый» «Мерседес».

Закончив рихтовку партнеров, пятеро мужчин в пальто вышли из гостеприимного здания респектабельной уфологической шарашки. Криминальные авторитеты из далекого Колымского края погрузили сумку с недоеденной капустой в багажник, заполнили кожаный салон элитной иномарки и отбыли в направлении населенного пункта Шапки на поиски справедливости и первого дома от станции. В коллективе зрела решимость «поправить» Теплого и найти управу на прокурора. По обоим поводам в «Мерседесе» царило единодушие… Вот только Шнифту не нравились местные форточки с электрическими стеклоподъемниками.

Глава 20 Здравствуйте, я ваша… папа

Роман Романович распахнул окно. Снаружи маняще повеяло свободой. Он нерешительно хихикнул и полез ей навстречу, высунувшись в окно по пояс. Но выбраться из собственного дома целиком олигарх Лысинский не успел. В последний момент на него напала оторопь, и он замер, балансируя на подоконнике. Привычный уютный пейзаж перед особняком исчез. Вместо газонов и лужаек до самого забора простирался какой-то полигон! Путь к свободе причудливыми, отнюдь не православными крестами перечеркивали свежевырытые траншеи и канавы. Их обрамляли ровные продолговатые кучи земли, подозрительно напоминая брустверы окопов. Из воронок торчали заостренные палки, курился дымок. Роману Романовичу стало страшно, холодно и одиноко. Вылезать почему-то расхотелось. Тем не менее он стиснул руками дрожащие щеки и спрыгнул на улицу.

Приземление прошло мягко. В полной тишине Лысинский отполз от стен родного дома, твердо намереваясь никогда не возвращаться в лапы злобных уголовников. Очень кстати вспомнился номер большого счета в небольшом болгарском банке. Все еще могло наладиться! Жизнь еще могла повернуться к Роману Романовичу так, чтобы полная задница не загораживала линию горизонта. Еще был шанс превратить непомерные трудности в небольшие затруднения. Нужно было всего лишь добраться до далекого, как звезды, забора…

Он успел продвинуться только до первой ямы. И в этот момент в небе внезапно полыхнуло зеленое пламя. Оно вдруг заполнило воздушное пространство над родимыми Шапками, захлестывая резиденцию олигарха ядовитым, парализующим все подряд пламенем. Напрасные надежды на освобождение из-под криминального прессинга сгорели в нем сразу, не оставив даже копоти. Лысинский задрал голову и оцепенел от ужаса. Огонь исходил из громадной дырявой миски, зависшей над Шапками. Неожиданно сквозь дыру в днище летающей посудины на перекопанные газоны шустро посыпались здоровенные мохнатые монстры. Они жутко рычали и размахивали когтистыми лапами, будто собирались содрать три шкуры с простого российского олигарха.

Роман Романович суетливо дернулся. Липкий пот паники ручейком потек по спине и мгновенно замерз, образовав ледяную корку от лопаток до копчика. Двигаться стало невозможно. Лысинский с трудом развернулся, надеясь укрыться в доме. Но в окне уже маячила увесистая грудь кошмарной бандерши, на крыльце гремел костями оживший скелет, а с крыши, гнусно ухмыляясь, свисал громила в маскхалате. «Это конец!» — подумал Роман Романович и попытался громко покричать напоследок. Ледяная корка со спины переползла на лицо, крепко сковав губы. Не в силах издать ни звука, он тоскливо замычал и сел на земляную кучу. Мохнатые чудовища преодолели последнюю траншею. А уголовники достали большие черные пистолеты. Скелет щелкнул зубами и вдруг прохрипел на чистейшем немецком языке:

— Хенде хох!

Лысинский дернулся в предсмертной судороге, собираясь честно окочуриться от страха… И проснулся.

Он лежал в луже собственного холодного пота, на личном кожаном диване и с наслаждением смотрел на свой любимый розовый натяжной потолок. Облегчение плеснулось в груди сладенькой зыбью взболтанного бананового ликера. Постепенно страх рассеивался, уползая в глубину подсознания. Роман Романович шумно выдохнул, окончательно понимая, что идиотские видения не имеют никакой реальной основы. Смена старого кошмара, длящегося десятилетиями, на свеженький даже как-то порадовала…

— Я, я! Фольксваген! — произнес у него над ухом по-уголовному хриплый голос из сна.

Лысинский в очередной раз вспомнил о вторжении в его жизнь матерых убийц и поспешно зажмурился, собираясь снова упасть в спасительный обморок. Около минуты в гостиной царила тишина. Потом выяснилось, что план олигарха провалился. Лежа с закрытыми глазами на диване, упасть оказалось невозможно. Пришлось смириться и через силу заняться выживанием. Роман Романович заставил себя приподнять веки и вникнуть в ситуацию. Ситуация казалась бредом шизофреника. Он опять испугался. На этот раз — наяву.

Возле столика стояла бандерша. Пистолета у нее не было. Зато была кисточка, с которой капала красная жидкость, подозрительно похожая на кровь. Атаманша рисовала. Причем не на бумаге, а прямо на человеке. Перед ней стоял на редкость реалистично разукрашенный туберкулезник. Вокруг белоснежных костей сплетались багровые мышцы, пронизанные синими нитями кровеносных сосудов. Между кривых, как сабли, ребер отчетливо просматривалось почти черное сердце с изгибами аорты. «Дьявола малюют! — легко догадался Роман Романович. — Они еще и сатанисты!»

— Гитлер капут! — воинственно кашлянул разрисованный уголовник.

В руках он держал наполовину опорожненную бутыль немецкого шнапса из коллекции олигарха.

— Натюрлих! — бесшабашно кивнула бандерша.

Зеки лихо выпили из хрустальных стопок и неоригинально закусили сосисками.

«…И нацисты!.. Бежать надо!» — твердо решил Роман Романович.

Ему нестерпимо захотелось очутиться подальше от криминальных нацистских сатанистов. С улицы донесся ритмичный стук лопаты. «Третий. Могилу мне роет!» — затосковал олигарх. При таком раскладе идти на прорыв было бессмысленно. Лысинский просчитал варианты и решил хитрить. Он сел и интеллигентно кашлянул, привлекая к себе внимание. Уголовники тут же обернулись.

— Партизанен?! — радостно хохотнул мускулистый скелет.

— Нихт шиссен! — улыбнулась бандерша. — Не стрелят!

Роман Романович виртуозно сделал вид, что не имеет ни малейшего представления о жутких планах зловещей троицы. Он торопливо соскочил с дивана, фальшиво, но усердно демонстрируя ответную улыбку. Блефовал олигарх отчаянно.

— Я в т-туалет, — пролепетал он и мелкими прыжками помчался в свою спальню.

При этом он усиленно выворачивал голову назад, не выпуская зеков из виду. Подставлять спину убийцам было страшно, даже несмотря на напускное хладнокровие настоящего игрока со смертью.

Дверь за скачущим, как парализованный кенгуру, Лысинским захлопнулась с мягким щелчком. Он без сил повалился на кровать и застонал от облегчения. Хитрость удалась. Теперь у него появился небольшой выигрыш во времени. Хотя перспективы по-прежнему оставались безрадостными. Стон Романа Романовича пополнился подвывающими нотами. Его мысли пошли по извилистой пессимистической тропинке. В основном они посвящались роковой роли старомодной пыжиковой шапки в судьбе человека. Годы, прожитые рядом с ней, казались потраченными впустую. Лишенными маленьких радостей и приключений. Зато наполненными страхом ожидания чего-то ужасного. А теперь и вовсе грянули неприятности. Впереди злорадно забрезжила полная пустота. А возможно, и смерть…

Лысинский вскочил с кровати и заметался по комнате, не забывая периодически издавать стоны недобитого страдальца. Жалеть себя было мучительно сладко, как расшатывать больной зуб. Неожиданно внимание олигарха привлекло ярко-желтое пятно на стеллаже с сувенирами, привезенными из-за границы. Что-то в очертаниях пятна встревожило Романа Романовича. Он подошел ближе, боясь спугнуть нежданную удачу, и протянул руку. На полке лежала американская бейсбольная кепка. Она игриво изгибала козырек и дружелюбно сияла никелированной застежкой. Как бы предлагала: «Возьми меня!»

Не в силах устоять, шапочный король дотронулся до идеально гладкой шелковистой ткани. Бейсболка чуть шевельнулась, явно намекая на готовность к примерке. Он нежно просунул ладонь под застежку. Немного влажные подрагивающие пальцы коснулись тонкой бархатистой подкладки. Роман Романович снял кепку с полки. Приятная упругость новенького головного убора побуждала к немедленным действиям… Казалось, стоит только надеть американское чудо, и ее козырек надежно укроет от всех невзгод и проблем, а нейлоновое нутро подарит незабываемые ощущения. Теряя над собой контроль, Лысинский нащупал застежку и властно потянул ее на себя. На какое-то мгновение вспомнилась старая пыжиковая шапка. У нее, разумеется, не было, да и не могло быть таких удобных и красивых замков. Прошлый век. Ретро…

Томная волна предвкушения подняла руки Лысинского вверх. Желтая кепка сама натянулась на мокренькую плешь олигарха. Мягкая и эластичная, она словно сжалась, превращаясь в единое целое с головой Романа Романовича. Перед его глазами возник ослепительный козырек цвета солнца. Мир взорвался непривычными новыми красками. Лысинскому показалось, что он парит в волнах упоительного света, на грани помешательства и экстаза. Он застыл, не отнимая рук от бейсболки. За компанию с ними замерло и время. Неизвестно, сколько продолжалась примерка. Возможно, минуту. А может, и вечность. Наконец олигарх шевельнулся, переводя дух. Он снял кепку и бережно вернул ее на полку.

Внутри у него происходила революция. Сердце плясало в обнимку с трепещущими легкими, отсчитывая первые секунды новой жизни. Жизни, в которой — черт побери! — существовали потрясающе новые головные уборы. За такую жизнь стоило бороться! Роман Романович почувствовал почти детский восторг и жажду перемен… Лишь легким облачком на искрящемся горизонте последний раз мелькнуло воспоминание о пыжиковом «пирожке». Мелькнуло и пропало. В конце концов, у каждого настоящего мужчины должно быть много шапок!.. Хотя бы две!..

И в этот момент — наивысшего подъема оптимизма из глубин психики — входная дверь содрогнулась от властного стука. Три настойчивых удара разнеслись по всему дому. Лысинский вздрогнул и испуганно повел плечами, невольно оборачиваясь к стеллажу с кепкой. Глупо было бы искать связь между примеркой когда-то запретных головных уборов и появлением неприятностей. Глупо и нелепо! Но неприятности, очевидно, так не считали. Потому что появлялись строго после священнодействий с шапками, обрушиваясь на не успевшую остыть плешь.

Роман Романович опасливо выглянул в гостиную. Сатанисты прекратили пьяную мазню и возню, недоуменно уставившись на хозяина дома. Он вопросительно мотнул головой в сторону гостевой комнаты. Уголовники утвердительно кивнули и скрылись в указанном направлении, прихватив с собой краски и шнапс. Видимо, физическое устранение откладывалось на неопределенное время по непонятным сектантским причинам. Лысинский глубоко вздохнул и поплелся открывать.

Стук продолжал сотрясать особняк. Очевидно, полночный гость считал себя вправе ломиться к олигарху, как к себе домой. Что никого не удивило. В последние дни бесцеремонные гости стали обычным явлением. Хотя отечественный менталитет вообще не отличается тактичностью, туго воспринимая неприкосновенность чужого покоя. Роман Романович возмущенно распахнул дверь, собираясь высказаться… Но как-то неожиданно передумал. На пороге стоял… прокурор города! Павла Карловича Холодова среди представителей крупного бизнеса полагалось знать в лицо. И бояться до кишечных колик. Поэтому Лысинский застыл в столбняке запредельного изумления, вытаращив глаза и забыв захлопнуть рот. Усугубляя ночной мираж, за спиной прокурора маячил знакомый до изжоги очкастый оборотень в лейтенантских погонах. С увесистым холщовым мешком. Тоже знакомым. Почти до инфаркта.

— Роман Романович Лысинский? — входя без приглашения, спросил прокурор.

— В некотором роде, — туманно ответил олигарх, ошеломленно отступая в сторону гостиной.

— В некотором роде — да? — уточнил Холодов.

Он шел вперед, неотвратимо, как танк, по-хозяйски принюхиваясь к респектабельной атмосфере окружающей роскоши. Так, будто судебное решение о конфискации имущества не подлежало сомнению.

— Ну… да, — неохотно согласился Роман Романович, продолжая пятиться в гостиную.

То, что его посадят, он осознал моментально. Репутация Холодова других вариантов не предусматривала.

— Тогда начнем без протокола. Пока, — жестко произнес прокурор и следом за Лысинским вошел в гостиную. — Поясните, с какой целью вы предложили этот мешок лейтенанту Инженерно-Космических войск Попову?!

Четкие рубленые фразы расстреливали олигарха в упор, лишая воли к сопротивлению. Он недоуменно покосился на офицера. Тот застрял в прихожей, многозначительно толкая перед собой злополучный мешок с деньгами. То, что у оборотня оказалось двойное дно, сомнений не вызывало. «Подставили!» — понял Роман Романович.

— Молчите? Бесполезно! — продолжил Холодов. — Вот протокол. Как честный человек лейтенант Попов во всем признался!

В глазах Лысинского потемнело. Государство не любило олигархов. Оно их либо сажало, либо исторгало наружу, в застойное болото европейской тоски. Куда-нибудь в сырую и туманную Англию. Роман Романович звериным чутьем опытного бизнесмена почуял, что поторговаться с прокурором не выйдет. Следовательно, второй вариант отпадал как бесперспективный. Можно, конечно, было сдать Теплого — истинного виновника всех бед. Но уголовники в соседней комнате наверняка подслушивали. Умирать по-прежнему не хотелось. Да и в тюрьму тоже. Он с тоской вспомнил ярко-желтую бейсболку…

И сразу же раздался стук в дверь. Совпадение получилось настолько мистически-невероятным, что Лысинскому до жути захотелось сплюнуть через левое плечо. Но там торчал оборотень с двойным дном и мешком денег. Плевать на представителя Вооруженных сил не стоило. Едкую горечь потрясения пришлось проглотить.

— Я открою? — вопросительно промямлил олигарх.

— Я помогу, — недоверчиво отозвался прокурор.

Они вышли в прихожую плечом к плечу, связанные незримой нитью острой неприязни. Родион Семенович Попов посторонился, вжавшись в стену и убрав с дороги тяжелый мешок. Щелкнул замок. Дверь открывалась медленно, тягуче и даже как-то интригующе. В проеме показались ботинки, полы длинного пальто, потом на фоне заснеженных ночных Шапок замаячило белое пятно невероятно спокойного лица. Посередине пятна распахнулась розовая дырка рта, и оттуда вытекли вкрадчивые слова:

— Привет, Рома.

Лысинский остолбенел. На крыльце стоял… Теплый! Жуткий убийца был одет в безупречный костюм и строгое пальто английской шерсти «от кутюр». Опытный взгляд Романа Романовича безошибочно опознал руку Лагерфельда. От старого знакомого за километр разило респектабельностью. Шапки-2 накрыл аромат элитного парфюма. Уголовник задумчиво прищурился, будто прицеливаясь в переносицу олигарха, и задушевно спросил:

— Прокурор у тебя?

За спиной Романа Романовича возник Холодов.

— Я вас слушаю, — сказал он напористо и требовательно. — Предупреждаю: вы должны говорить правду и только правду!

— Ага. Сейчас, — охотно согласился Теплый и сунул руку за пазуху.

Две пары серых, почти стальных глаз вдруг уперлись друг в друга. Лысинский сделал шаг в сторону, и двое удивительно похожих мужчин оказались лицом к лицу. Внезапно самым главным в жизни для них стал взгляд напротив. Загадочный, притягательный и в то же время знакомый до ностальгических спазмов. Мир вокруг застыл. Мелкие детали перестали существовать. И только рука Теплова жила отдельно от остального тела. Она плавно, вроде бы никуда не торопясь, выныривала из глубин пальто, сжимая что-то в кулаке. До ее появления оставался краткий миг. Всего лишь миг, длиною в целую жизнь. В прихожей сгустилось напряжение, обволакивая звенящей тишиной неподвижные фигуры людей у порога. Из-за отворота пальто показалось запястье… Вот-вот что-то должно было произойти. Что-то решающее и бесповоротное, как извержение вулкана. Рука резко дернулась. Глаза прокурора округлились, словно в последнее мгновение он понял…

— Контактер!!! — радостный вскрик взорвал застывшее напряжение.

Павел Карлович Холодов вздрогнул и тряхнул головой, избавляясь от наваждения.

Лысинский вздрогнул, протиснулся поближе к природе и свежему воздуху и оказался на крыльце.

Теплов вздрогнул и раздраженно скрипнул зубами. Его рука поспешно юркнула обратно за пазуху. Все трое уставились на женщину, целеустремленно шагающую к ним из дальнего конца коридора. Следом за ней на обширных просторах прихожей вдруг возник скелет, обрамленный мышцами, сосудами и прочими натуралистическими подробностями. Трое солидных немолодых мужчин почувствовали некоторую оторопь и снова вздрогнули. Скелет качнулся от стены к стене. При этом его синевато-сизые кишки, торчащие напоказ сразу под ребрами, колыхнулись, извиваясь, как голодные гадюки.

— Контактер!!! — опять вскрикнула женщина.

— Только объединенные усилия помогут нам консолидироваться в конгломерат, — не задумываясь ответил Карл Ильич, машинально изображая вежливую улыбку.

Прокурор вздрогнул третий раз. Гораздо сильнее, чем раньше. Он мгновенно побледнел и покрылся мелкой росой выступившего пота. Его идеально постриженная голова повернулась, как башня тяжелого танка, — натужно и медленно. И снова две пары серо-стальных глаз встретились в безмолвной дуэли… Карл Ильич Теплов кривовато усмехнулся и спросил, заранее зная ответ:

— Узнал?

Павел Карлович Холодов провел жестким шершавым языком правдолюбца по мгновенно пересохшему нёбу и нечеловеческим усилием протолкнул сквозь стиснутые зубы:

— Папа?

— Контактер?! — намного тише вопросительно произнесла женщина, останавливаясь.

— Мама?! — раздалось у нее за спиной.

Из-за полуоткрытой входной двери высунулся лейтенант Попов и недоуменно уставился на перепачканную краской Терезу Марковну.

— Родион?! — в свою очередь удивилась она.

— Санта-Барбара! — пробормотал Лысинский, окончательно выбираясь на крыльцо.

Ему было пора. В неразберихе всеобщего генетического родства и тотального бразильско-индийского узнавания появился шанс на побег. Другого удобного момента могло и не представиться. Пользуясь драматической паузой, Лысинский сделал несколько шагов в полумрак. Он втянул голову в плечи, словно хотел таким образом спрятаться от посторонних взглядов, торопливо развернулся и побежал вдоль дома.

— Ауфвидерзейн! — жизнерадостно помахал ему вслед скелетообразный фашист.

Остальные близкие родственники, нашедшие друг друга в Шапках, оказались слишком заняты, чтобы обращать внимание на суетливые телодвижения бегущего олигарха.

После чисто английского отбытия Романа Романовича в безразмерной прихожей его осиротевшего особняка остались стоять пять человек. Они стояли молча, держа мертвую паузу, начиненную грядущими откровениями, а над ними сгущалось облако полного абсурда. Все кого-то узнали. Невероятное совпало. Разгадки назрели. И как разбираться в этой каше из нелепых, совершенно никому не нужных встреч, было непонятно. Но надо. Первым из оцепенения вышел прокурор города — Павел Карлович Холодов. В любом месте, в любое время он, в первую очередь, представлял Закон. И любые ситуации предпочитал расценивать согласно Уголовному кодексу. Или, на худой конец, — Гражданскому. Прокурор сделал шаг к двери, чтобы никого не упустить из виду. Одновременно пресекая возможные попытки к бегству. Цепким колючим взглядом он прошелся по фигурантам, застывшим вокруг, достал из кармана черный блокнот и веско произнес:

— Перед законом все равны!

В голосе Холодова лязгнула сталь. По телам замерших людей поползли мурашки. Павел Карлович почувствовал, как откуда-то изнутри, примерно из района желчного пузыря, ядовитой волной поднимается торжество справедливости. Он с наслаждением раскрыл блокнот, начиная привычную борьбу за правду против всего мира:

— По имеющимся у нас сведениям, два миллиона триста сорок пять тысяч шестьсот долларов США умышленно не указаны господином Лысинским в налоговой декларации. Означенная сумма наличными была передана, предположительно, с преступными намерениями! Причастность присутствующих здесь лиц к незаконному обороту капиталов не вызывает сомнений. До выяснения обстоятельств дела как прокурор города я считаю необходимым принять меры… Товарищ лейтенант Попов, прошу задержать подозреваемых!

Беспощадный свет правды озарил коридор. Павел Карлович искрился неумолимой честностью. Сияющие лучи истины парализовали окружающих. Родион Семенович с трудом оторвал взгляд от мамы и недоуменно покосился на прокурора. Холодов воинственно задрал вверх подбородок, протягивая лейтенанту заранее приготовленные наручники:

— Да-да! Именно всех! В этом преступном логове каждый может оказаться причастен к криминальным структурам. Наш долг перед Российской Федерацией — изолировать всех возможных участников банды! Американские доллары мешками просто так не выдают…

Попов посмотрел в энергично раскрывающийся рот прокурора непонимающим взглядом. Он робко ткнул носком ботинка стоящий под ногами мешок и пролепетал:

— Но мама ведь велела отнести их обратно…

Павел Карлович резко взмахнул рукой, решительно отметая сомнения:

— Вот именно! Налицо незаконный оборот теневых капиталов. Необходимо разобраться, с какой целью деньги мешками передаются из рук в руки!

Холодов ощутил прилив вдохновения. Закон и Порядок опалили прихожую огнем очень правильных, государственных слов. Языки праведного костра жадно лизнули оцепеневшие души, порождая твердую убежденность в правоте прокурора.

Присутствующие, ослепленные сиянием Правды, послушно застыли. Суровый и бескомпромиссный защитник Отечества, спрятанный в глубине ранимой души Попова, проснулся и полез из засады наружу. Не осознавая до конца, что происходит, он взял у прокурора наручники и шагнул к маме.

— Родион?! — растерянно прошептала она.

Попов непреклонно закусил губу, чувствуя себя карающим мечом правосудия.

— Так надо, гражданка! — строго сказал он, глядя перед собой остекленевшими глазами.

— Криминальные структуры следует искоренять полностью, невзирая на лица! — прогремел властный голос Холодова, двигая лейтенанта Попова на подвиг.

Ошеломленная мама бескомпромиссного лейтенанта покорно подставила руки. На запястьях Терезы Марковны щелкнули стальные браслеты.

— Я понимаю, — мелко кивала она, с затаенной гордостью поглаживая скованными руками плечо Родиона.

На Степана наручников не хватило. Поэтому его арестовали устно.

— Вы арестованы… гражданин! — произнес суровый лейтенант.

Сантехник ничего не понял, но находиться рядом с Терезой Марковной было приятно.

— Данке шен! — вежливо поблагодарил он Попова и живописно екнул зеленоватой селезенкой.

Родион Семенович довел их до гостевых комнат и властно разлучил. Двери захлопнулись. Лейтенант Попов прислонился спиной к стене и замер, как неприступный страж закона.

— Молоде-ец! — тихо произнес Карл Ильич Теплов на ухо прокурору. — Узнаю знакомый почерк. Продолжаешь сажать родителей? Только теперь чужих?

Павел Карлович резко повернул голову и отрезал:

— Ты не любил Родину!

И снова взгляды двух пар серых, почти стальных глаз встретились. В прихожей стало холодно и неуютно.

— А ты кого любил? — по-прежнему не повышая голоса, спросил Карл Ильич.

На несколько секунд воцарилась тишина. Родион Семенович, прислушивающийся к диалогу, судорожно перевел дух и сглотнул слюну. Холодов покосился на него и кивнул:

— Не отвлекайтесь, лейтенант. Каждый выполняет свой долг. Не бывает мелких дел. Из крупинок бесчестья и неправды вырастают преступления, ломающие устои общества…

Взгляд Попова опять потерял осмысленность, утопая в волнах четко отмеренных прокурорских сентенций. Карл Ильич укоризненно кашлянул. Холодов нахмурился, с трудом останавливая поток собственного неудержимого красноречия. Он коротко кивнул Попову:

— Бдите! — и направился в гостиную, бросив в сторону: — А вы, гражданин, пройдемте!

Они покинули прихожую друг за другом. Два одинаковых человека. Один — в кителе прокурора. Второй — в пальто от Лагерфельда. На пороге Теплов чуть замешкался. Его рука почти незаметно нырнула за пазуху, проникая во внутренний карман…

Глава 21 Те и йети

Забежав за угол дома, Роман Романович резко остановился, словно врезавшись с разгона в дежа-вю. От стен до ограды простиралась полоса препятствий, совсем недавно виденная им во сне. Траншеи, ямы и груды земли насмерть изувечили пейзаж, превратив сельскую пастораль в панораму по-идиотски ударной стройки социализма. Картина больно ударила Лысинского по нервам. Что, в общем, было неудивительно. Мало кто способен устоять, когда ночные страхи нагло лезут в повседневность, воплощаясь наяву и мимоходом «снося крышу». Роман Романович робко перевел ошалелый взгляд на небо. К счастью, зеленого блюдца с дыркой там не было. И мохнатые монстры оттуда не сыпались. Этот факт неожиданно обрадовал беглого олигарха до азартной дрожи в копчике. Он подпрыгнул на месте и отважно потрусил в ночь, намереваясь все же сбежать подальше от убийц, сатанистов, прокуроров и прочих элементов, нарушающих стройную систему мироздания, сформировавшуюся в отдельно взятых Шапках.

Далеко уйти не удалось. Возле первой же траншеи олигарх затормозил. На дне канавы, уже изрядно припорошенной свежим снежком, лежали грабли. Лысинский опасливо изучил странноватую ловушку. Видимо, по замыслу создателя, жертва обязана была на них наступить. Кто мог оказаться таким непроходимым дебилом, было непонятно. А все загадочное вызывало у Романа Романовича панику. Он метнулся подальше от траншеи, огибая ее по большой дуге и ежесекундно ожидая подвоха. Ничего не произошло. Удача явно была на его стороне. Грабли остались ждать своего часа, так и не выполнив грозного предназначения. О том, что это хитроумная ловушка на инопланетян, не имеющих понятия о приколах планеты Земля, знал только Кошмар — бывший майор спецназа и ярый противник всего «чужого».

Донесшийся из-за угла грозный голос прокурора словно подталкивал в спину. Терять единственный шанс на спасение не хотелось. Роман Романович закусил воротник спортивной куртки и побежал к окну своей спальни, петляя, как укушенный за хвост кролик. На сборы в дальнюю дорогу времени не было. Лысинский не стал метаться по дому, отыскивая заначки, потому что вся наличность была отдана оборотню в погонах. Да и тайников-то в доме не имелось. Если не считать сейфа, где раньше пряталась запретная пыжиковая шапка. Через минуту олигарх выпал из окна, прижимая к груди ветхий полиэтиленовый пакет с эмблемой Олимпиады. На голове его желтым огнем горела модная американская кепка. Больше в новую жизнь он не взял ничего.

Перепрыгнув несколько канав, Роман Романович обогнул ряд острых кольев, для чего-то густо обмазанных майонезом, и вышел к забору. Погоня запаздывала. Это повышало шансы на спасение. Впереди, как подлинно русский символ свободы, маячила дырка в заборе. Экстренный выход не заделывали специально. На подобный случай. Или из лени. Лысинский стремительно рванулся к заветной цели, преодолевая искушение сразу перемахнуть через забор. Все-таки с его комплекцией прыжки на двухметровые бетонные стены представлялись занятием опрометчивым.

Его заметили, когда до дыры оставалось два шага. Оглушительный вопль настиг беглого олигарха, как глас судьбы.

— Стоя-ать! — пронеслось над перекопанным пейзажем.

— Мать-мать! — привычно поддакнуло провинциальное эхо.

От дикого рева с кольев полетели брызги майонеза. Звуковая волна донеслась до забора и словно пинком придала Роману Романовичу дополнительное ускорение. Он мужественно побледнел и пулей вылетел из собственного поместья, которому, скорее всего, уже никогда не светило стать родовым…

Забег хозяина дома в сторону куцых пригородных лесов Нечерноземья застал Кошмара на пике творческого экстаза. Он заканчивал возведение третьего оборонительного эшелона планеты. Газонокосилка в комплекте с железным корытом при запуске покрывала грохотом даже ультразвуковой диапазон. Теперь стоило квантозависимым пришельцам посягнуть хоть на что-нибудь святое и…

И тут особо зоркий правый глаз Трофима засек постороннее движение на дальних рубежах объекта. На идентификацию нарушителя понадобилось полторы секунды. Хозяин особняка крался в ночи, ярко демонстрируя коварные намерения и пухлый зад. Страшная догадка пробежала по позвоночнику майора высоковольтным электрическим разрядом.

— Перебежчик! — уверенно прошептал Кошмар.

Разные гражданские бредни о презумпции невиновности он отмел сразу, как шелуху и чепуху. Для принятия волевого командирского решения хватило краткого мгновения. То есть ровно через две секунды после обнаружения дезертира Хворостов заорал и прыгнул вперед. Надежда перехватить беглеца была призрачной. Но была. А сдаваться майор не умел. Тем более что альтернативы все равно не было.

Пока трясущееся тело Лысинского протискивалось в спасительную щель, Кошмар рывком преодолел сто метров очень сильно пересеченной местности. К сожалению, угодья олигарха оказались обширны. Он не успел. Да, два шага плюс дырка — это не шестьсот метров минус канавы. Но Трофим плевать хотел на жалкие математические отговорки. Ставкой в борьбе была судьба его родной планеты. И проигрывать он не имел права. Кошмар в перепачканном землей маскхалате проскочил полосу препятствий за немыслимо рекордное время и вылетел на просторы ночи сквозь дыру в заборе, как пуля, предназначенная предателю человечества. Снаружи враждебно чернел зимний лес. Стылая поземка коварно заметала следы дезертира. Темнота бессмысленно занималась укрывательством. Но Хворостова мелкие подлости природы остановить не могли. Он хищно задрал вверх кривоватый нос. Ноздри втянули приличный кусок атмосферы вместе с ее жалкими осадками. Ночь пронзил свирепый рык:

— Атака-а!

Кошмар уверенно взял след верхним чутьем и рванул в чащу, ломая кусты…

Пятеро мужчин в одинаковых пальто сидели на корточках у забора. Издалека их можно было принять за стаю воронов, дожидающихся падали. Вблизи тоже ничего хорошего о них думать не хотелось. От мужчин расходились удушливые флюиды ненависти и изрядно подгнившей капусты. Они сидели молча и ждали, уставившись на дыру в глухой бетонной стене. Там внутри, за забором, что-то происходило. Поэтому бывалые колымские авторитеты не спешили лезть в подозрительно доступную щель. Время шло, ноги мерзли, капуста воняла. В голове Моченого зрел план действий.

Неизвестно, чем могло закончиться это ожидание. Но планы пахана так и не дозрели. Сквозь дыру протиснулся трясущийся толстяк в спортивном костюме и желтой кепке. На Теплого он похож не был. На прокурора — тем более. Подвывая и дрожа, толстяк выбрался наружу и с треском вломился в чащу. Суетливый топот и хруст снега пронеслись мимо уголовников, постепенно затихая где-то в глубине леса. Моченый задумчиво прислушался к удаляющемуся шуму повернулся к Гниде и возмущенно спросил:

— Ну и что это за хрень?!

Верный соратник проанализировал мелькнувшую картинку и уверенно пояснил:

— Кто-то слился.

Авторитеты посидели еще немного, обдумывая происходящее. Информации не хватало. Поэтому думал и долго и обстоятельно.

Первым не выдержал Сева. Мыслительный ресурс исчерпался на десятом сокращении слабонакачанных мышц лба. Браток перестал морщиться и выложил на морозный воздух свежую идею:

— А пойдем их там всех отрихтуем?!

— Как бы нас там не отрихтовали, — быстро и мудро отреагировал старый форточник Шнифт.

Как обычно, старший товарищ оказался прав, предостерегая от дешевой суеты. Подтверждение не заставило себя ждать. Внезапно мерзлый бетон хрустнул, разлетаясь мелкой крошкой. Дыра раздалась, увеличившись почти вдвое, и из нее вылетел огромный мужик в маскхалате. При виде ночного леса его свирепую рожу свело судорогой кровожадной ухмылки. Громадное существо распахнуло пасть и заревело, разбрызгивая тишину в мелкую пыль:

— Атака-а!

После чего жуткий громила рванул вперед, ломая подлесок, как озверевший бульдозер. Треск и сопение врезались в заповедные дебри, беспардонно нарушив вялый болотистый покой. Пугающие звуки еще долго доносились до забора в виде воздушных волн дикого рева, стряхивая с деревьев снежные шапки. Авторитеты сидели как вкопанные, ошеломленно прислушиваясь. Наконец буря унеслась в направлении Карельского перешейка, оставив после себя небольшую просеку и ощущение пережитого ужаса. Моченый озадаченно причмокнул вставной челюстью и прохрипел:

— А это что за хрень?!

Гнида поежился и осторожно высказал свое мнение о происходящем:

— Кого-то чехлит.

Сева с видимым восхищением пробормотал:

— Да-а… Такого фиг отрихтуешь…

Моченый придирчиво осмотрел окрестности. По всем раскладам выходило, что если еще немного посидеть в лесу, то можно околеть. А фраера, прячущиеся за забором, окончательно разбегутся. Пахан солидно закряхтел и скомандовал:

— Короче, это… поканали!

Пятеро мужчин в пальто, вышедших из моды еще в прошлом веке, гуськом двинулись к черному провалу в стене. Их никто не ждал. И сопротивления не предвиделось. Поэтому флюиды ненависти стали гуще. А лица авторитетов маслянисто заблестели от предвкушения жестких разборок. Но вонючую капустную претензию все-таки тщательно упаковали в полиэтиленовый мешок. В целях маскировки. Чтобы никого не предупреждать о своем прибытии.

Первым в неизвестность черной дыры нырнул Шнифт. Как самый мелкий. Чтобы не попали, если будут бить. И как самый бесполезный… если попадут.

— Ты это… квакнешь, чё как, — буркнул Моченый в качестве ободряющего напутствия.

Старый форточник обреченно взялся за сердце и канул во тьму и неизвестность зазаборья. Он приземлился на четыре кости, осмотрелся и издал условный крик. Искушенный орнитолог легко узнал бы в нем брачный клекот токующего пакистанского выхухоля. Но зеки, по причине биологической некомпетентности, в орнитологии секли хреновато. То есть — совершали элементарные ошибки, свойственные дилетантам. Поэтому дружно подумали, что кореша загрыз сумасшедший индюк-мутант. Шашлык, неохотно прикрывавший тощую неаппетитную корму товарища, отшатнулся. Горбатый нос отважного джигита побледнел до синевы и задрожал. Видимо, от нахлынувшего мужества.

— Не пойду, да-а-а?! — просительно протянул Шашлык.

Гниду тоже посетили отнюдь не радужные предчувствия.

Но ему в спину безжалостно дохнул Моченый:

— Бздит?

Шестерка прикрыл глаза В знак понимания бескомпромиссной позиции пахана. Он собрался с духом и дрожащим шепотом озвучил его несгибаемую волю:

— Ты, Шашлык, не бзди! Если что, за тобой Сева пойдет…

— Утешил! — заворчал браток, напрягая все трицепсы организма подряд, чтобы никому не удалось его затолкать в зловещую дырку, к хищным индюкам.

На миг у лаза в жуткую неизвестность повисло леденящее безмолвие. Даже у отмороженных авторитетов возникла легкая паническая дрожь в конечностях. Усугубляя нарастающий холодок, из-за забора послышался скрежет. Будто кто-то неторопливо догрызал трухлявые мослы Шнифта. Или подбирался к дыре, похрустывая снегом. Сева и Шашлык попятились. Гнида чуть присел, явно собираясь «соскочить при первом шухере». Моченому, по статусу в криминальном социуме, бояться было впадлу. Поэтому он злобно оскалил зубные протезы. Хотя и у него поигрывало… что-то внутри, отвечающее за инстинкт самосохранения. Напряжение медленно доползло до апогея. Непонятные звуки стихли. Нечто, прячущееся по ту сторону мрака, зловеще зашуршало… Из дыры резко вынырнула голова Шнифта.

— Примерзли, что ли?! — возмущенно просипел форточник. — Я вам семафорю там, семафорю!.. Чисто внутрях. Нету никого.

Моченый облегченно лязгнул протезом и рыкнул, стряхивая оторопь с подозрительно оцепеневших корешей:

— Хорош хавальниками торговать!

— Да! Точняк! — торопливо опомнился Гнида, — Давай, полезли!

Авторитеты послушно перестали «торговать хавальниками» и сплоченной монолитной колонной пошли в дыру…

За бетонным забором простирались пейзажи, не похожие на обычный садово-огородный рай. Сева оценил размеры участка и приценился к особняку. В сумме увиденное тянуло на миллионы нерусских денег. Он уважительно закряхтел:

— Тут, братва, рихтовать и рихтовать…

Моченый ничего богаче филиала Сбербанка Невского района в жизни не видел. Поэтому к недвижимости олигарха Лысинского отнесся прохладно:

— Ништяк хаза. Тока от нас не зашхерятся.

Гнида пристально изучил непонятные холмы и бугры, припорошенные снегом. В беспорядочном рельефе местности была какая-то странность. Но времени и желания вникать в причуды местных барыг не было. Шестерка зябко передернул плечами, отгоняя противные предчувствия, и спросил:

— Папа, может, уже почапаем?

Моченый выдержал паузу. Словно отыскивал другие варианты. Стоять у забора смысла не было. Еще часок-другой, и кодла могла околеть, не добравшись до прокурора. Значит, предстояло идти. Пахан досчитал до ста, демонстрируя напряженную работу мысли, и ткнул пальцем в особняк:

— Туда хиляем!

Авторитеты одобрительно загудели, оценив мудрость вождя. Любое другое направление вызвало бы некоторые колебания. А это не подвергалось сомнению. Коллектив собрался в кучу для решающего рывка и устремился вперед. Пять безмолвных, угловатых теней двинулись в сторону дома, неотвратимо приближаясь к цели, как торпеды в пальто. Казалось, ничто не способно остановить скользящее, будто нож в горло, проникновение криминала в беззащитную мирную жизнь…

Шашлык, как наименее морозоустойчивый член банды авторитетов, шел в авангарде, надеясь первым попасть в тепло. Он не был пришельцем. И не был «чужим». Хотя его усатая смуглая физиономия и не очень гармонировала с сугробами Северо-Западного региона. Тем не менее ловушка на инопланетян сработала, не разобравшись в тонкостях расовой принадлежности. Джигит неловко оступился на безобидном снежном холмике, где под пушистым белым покрывалом обнаружилась раскисшая свежая глина. Нога внезапно поползла куда-то вбок, проваливаясь под землю. Он отчаянно взмахнул руками, но бездонная яма, хитро прикрытая фанеркой, жадно проглотила увесистую порцию Шашлыка. Тело рухнуло вниз с противным чавкающим звуком.

Авторитеты остановились, остолбенев от неожиданной подлянки. Никто не успел даже открыть рот. Тем более — протянуть руку помощи зазевавшемуся корешу. Уголовники сгрудились у ловушки и наскоро прикинули, что полагается делать в таких случаях «по понятиям». Вроде бы попавшего в беду братана полагалось вытаскивать. С другой стороны, лох, падающий в грязные канавы, братаном как бы и не считался… Коллектив задумался, косясь на Моченого.

Вдруг груда снега на противоположном конце ямы зашевелилась и поползла вниз. Из образовавшейся в мгновение ока лавины с ревом высунулась ручка газонокосилки, потом — кожух мотора, и, наконец, в неверном свете луны мелькнули колеса. Моченый нахмурился, выказывая явное неудовольствие.

— Папа, валим, а?! — панически зашептал Гнида, не отводя глаз от братской могилы Шашлыка и газонокосилки.

Пахан опасливо отодвинулся подальше и, ковырнув дрожащую почву протезом, скомандовал:

— В натуре!

Авторитеты, потрясенные коварством местности, рванули подальше от страшной осыпающейся ямы. Они поминутно озирались и шарахались от торчащих вокруг холмиков. На каждом шагу под ноги попадались опасные бугры и ловчие ямы. Сюрпризы шли кучно и потрясали изощренным садизмом. Чего стоили только заостренные колья, густо обмазанные майонезом! Мимо них зеки крались на четвереньках, стараясь не задеть жирные, наверняка отравленные пики. Чем дальше они продвигались, тем муторнее становилось на душе. Жуткое изобилие капканов превращало безобидную на первый взгляд поляну в западню. А извращенный характер ловушек порождал тягостное ощущение нереальности.

Периодически раздавался грохот обвалов. Земная поверхность то и дело расступалась, открывая зияющие бездны. Уголовники метались из стороны в сторону в попытке отыскать безопасный клочок земли. Над Шапками расползались ароматы скипидара и дихлофоса, смертельно опасные для плазмосодержащих гуманоидов. Вонь слепила глаза и заставляла надрывно кашлять. Ослепительные вспышки керосиновых ламп, внезапно вырастающих из-под снега, шугали авторитетов до спазмов кишечника…

До цели они добрались окончательно вспотев и почти обгадившись, как последние фраера. Моченый привалился к стене, с надсадным хрипом выкашливая из себя панику. Рядом тут же возник Гнида. С его лысины градом катился пот. Авторитеты оглянулись назад. Перепаханное поле полыхало догорающим керосином и воняло дихлофосом. Над осыпающимися кучами песка реяли враждебные вихри потревоженного снега. Откуда-то из-под земли раздавался глухой ритмичный стук. Больше до дома не добрался никто. Во всяком случае, в поле зрения единственного глаза пахана ни один из корешей не попадал.

— Капер?! — кашлянул Моченый, требуя доклада. — Запалились, ханурики?!

Шестерка неопределенно покачал потной лысиной.

— Сева — точняк гикнулся. А Шнифт, кажись, в форточку попер.

Два матерых авторитета траурно сплюнули в сторону пропавших ни за хрен подельников. Шашлык и Сева, похоже, «ушли в последнюю ходку». Поводов для мести прокурору и Теплому стало на два больше. Зеки отдышались и поплелись вдоль стены. Моченый угрожающе чмокал вставной челюстью и скрипел протезом. Гнида кряхтел и тащил за собой тяжелую подозрительно пахнущую сумку. Вслед из недр перекопанного поля продолжал доноситься страшный ритмичный стук…

Если бы авторитеты могли вернуться и заглянуть через бруствер ближайшего окопа, они увидели бы, как сгинувший с глаз долой Сева ведет свой решающий поединок с беспредельным ужасом. Рухнув на дно канавы с граблями, браток попытался вскочить и тут же получил мощный удар в лобную кость. Отрихтовать лучшего бойца зоны имени демократа Чернышевского с одного удара еще никому не удавалось. Сева поднялся. В темноте неведомого противника видно не было. Пришлось атаковать на ощупь. Он сделал шаг вперед, стараясь ухватить врага за горло. И тут же из ниоткуда в крепкий лоб прилетел зверский нокдаун.

Сева опрокинулся на спину. Искры в глазах и звон в ушах подсказали ему, что бой предстоит нелегкий. Он поднялся на ноги, имитируя растерянность, и вдруг резко бросился в атаку.

Хитрость не удалась. Грабли бдительно подвернулись под ногу и больно врезали Севе между глаз. Дело пошло «на характер». Браток снова сделал решительный шаг навстречу судьбе… Глухой стук, напоминающий гул боевых барабанов племени майя, поплыл над перекопанными газонами особняка.

Моченый и Гнида уходили не оглядываясь. За углом пахан притормозил. Перед ними показалось освещенное крыльцо особняка. Здесь было безопасно. И, возможно, здесь прятался Теплый. Уголовники подошли к двери. Швейцарский замок жалобно хрустнул, капитулировав перед многолетним опытом Гниды. Зеки вошли внутрь, готовясь порвать на части первого встречного…

Реликтовый гоминоид, он же — снежный человек, он же — просто йети, устало брел по лесу в поисках замороженной малины. Зима уже наступила, а теплая жировая прослойка никак не хотела скапливаться. Бегать по пересеченной местности за зайцами или кидаться камнями в хитрых белок сил уже не было. Оставалось переходить на унизительный подножный корм. Йети встал на колени, шаря волосатыми когтистыми пальцами в чахлых зарослях брусничника. Но и тут не все было гладко. Жесткая конкуренция в партере почти не оставляла шансов тем, кто сверху.

Но ему повезло. Неожиданно. Как везет утопающему, заметившему далеко на берегу стог пресловутой соломы. Огромный куст, по самую макушку усыпанный крупными, сочными синими ягодами, вырос перед ним словно из-под земли. От неожиданности йети даже присел и опасливо осмотрелся по сторонам, не без оснований подозревая подлость со стороны сволочи лешего. Но вокруг было тихо. Деревья не перебегали с места на место. Куст тоже не махал ветками. Ягоды цвет не меняли.

На вкус плоды оказались не очень… Кисловато-приторные, с привкусом чего-то забродившего, они не сразу понравились снежному человеку. Первая горсть пошла тяжело. Жевать ягоды он не стал, а протолкнул в горло сразу, в один глоток. Ягоды нехотя проползли по пищеводу и упали на дно пустого, изможденного голодом желудка. Прошло несколько минут. Как опытный гоминоид, йети решил сделать паузу. Он присел возле куста на корточки и принялся ждать, что будет дальше. Тепло пришло внезапно. Из самой середины организма горячая волна радостного возбуждения побежала по волосатому телу, возвращая утраченные силы. Пока странное ощущение добиралось до мозга, снежный человек уже употребил половину куста и впал в прекрасное расположение духа. Мозг, как обычно, не уследил за руками, ртом и желудком, а когда соки странных ягодок дошли и до него, он тут же вступил в сговор с остальным организмом.

Через час счастливый йети энергично шагал по лесу, широко размахивая длинными руками и легко перешагивая через поваленные деревья. Давным-давно, еще в детстве, проходящий мимо медведь случайно наступил ему на голову, включая ухо. И теперь йети невпопад бессвязно орал на весь лес что- то, похожее на творения из репертуара Фредди Меркьюри. Как любой человек, пусть даже снежный, напрочь лишенный музыкального слуха, петь он обожал.

Йети шел по лесным просторам родной Ленинградчины и глубоко вдыхал в огромные легкие пьяный воздух внезапно образовавшейся свободы. Честно говоря, Родину он не любил. Загаженные леса областного значения не радовали ни на цвет, ни на запах, ни тем более на вкус. Друзей у него не водилось. А изредка попадавшиеся на жизненном пути гоминоида грибники не обращали никакого внимания на его экстравагантную внешность. Несколько раз он пытался эмигрировать в сопредельную Финляндию, где и леса были почище, и люди еще не утратили способность удивляться. Но бдительные пограничники попросили его остаться. Применив огнестрельное оружие.

До встречи с плодоносным кустом йети влачил жалкое полуголодное существование. И вдруг чудесные ягоды совершенно изменили его представление о Родине. Вдруг захотелось задуматься о ее тяжелой судьбе, срочно дать отпор врагам отчизны и помечтать о счастливом будущем родной земли… Одним словом, йети начал размышлять о продолжении рода. Теперь ему было что передать детям! Где взять в лесах Ленинградской области йетю, то есть снежную женщину, он не знал. Пару раз он видел что-то подобное на свалке, но от нее плохо пахло, и она все время кашляла. Этот вариант отпадал в силу природной брезгливости. Но и в одиночку радоваться жизни быстро надоело.

По привычке йети продолжал идти, но путь его наконец обрел смысл и направление. Теперь реликтовый гоминоид безошибочно находил кусты с любимыми ягодами и безбоязненно, со знанием дела, поглощал волшебные плоды, разумно дозируя количество. Чем больше он съедал, тем сильнее ему хотелось продолжить род. Животный инстинкт пер наружу, размазывая все остальные мысли по стенкам черепной коробки. Вот в таком состоянии он и встретил Романа Романовича Лысинского, который к тому времени окончательно заблудился в лесу. Олигарх сидел, привалившись спиной к гнилой осине, и тихо плакал.

Снежный человек остановился и прислушался. Тихий плач тронул распахнутую ягодами душу до самой глубины. Он сделал шаг и принюхался. Существо пахло вкусно. Почти так же, как ягоды, только с цветочным оттенком. Все складывалось как нельзя лучше. Настало время самого главного. Прежде чем посмотреть на избранницу, йети с размаху закинул в рот три горсти ягод и взволнованно зажевал иголками можжевельника. Для улучшения запаха. Он не спеша выставил из-за дерева один глаз, затем второй. Йетино сердце бешено заколотилось, дыхание сбилось, пошла вязкая слюна. То, что он увидел, превзошло все его ожидания.

Под деревом сидел толстый плешивый мужик в ярко-желтой бейсболке и тихо хлюпал носом, размазывая по лицу что-то липкое и мокрое. Выглядело это омерзительно, если бы не ОНА! В руках толстяк держал олицетворенную мечту всех снежных людей голубой планеты. Не маленькая и в то же время не большая, покрытая нежным пушком молодого меха, она непреодолимо манила к себе ласковой ложбинкой, обещающей неземные наслаждения. Она всегда могла быть рядом! Ее не нужно было кормить! Она не умела разговаривать и высказывать заранее неправильное мнение. Она была создана только для наслаждений, и он хотел ее. Йети сглотнул слюну, протянул вперед руки и шагнул навстречу судьбе.

— Ой! — тихо вскрикнул Роман Романович и упал в обморок.

Цыплячьего цвета бейсболка тут же спрыгнула с его головы и откатилась подальше в сторону, призывно заваливаясь на бок.

— М-м-м! — промычал снежный человек и неуверенно остановился, не сводя глаз с шапки.

Затем он подошел ближе и ткнул олигарха в живот длинным ногтем. Лысинский возвращаться из обморока отказался. Йети это устраивало. Он бережно потянул на себя мохнатый предмет желаний…

— Стой! Раз, два! — неожиданно прогремело у него над здоровым ухом, мигом закончив то, что в детстве не доделал медведь.

Снежный человек ослабил хватку и оглянулся. Увиденное ему не понравилось. Огромное потное существо, в странной пятнистой одежде, улыбалось ему во весь рот, демонстрируя острые крепкие зубы.

— Почему так зарос, боец? Назови роту, взвод, номер подразделения! — радостно произнес Кошмар и перевел взгляд на Романа Романовича. — Спит?

Йети растерялся. Ему ужасно захотелось ягод, но те, что он прятал под мышкой, как-то сами собой раздавились и теперь неприятно стекали по руке.

— Ты где форму-то потерял, а? — Трофим похлопал гоминоида по волосатой спине и понимающе кивнул. — С Кавказа?

Йети, как существо лесное, хищника почуял сразу. Шерсть на его загривке постепенно стала подниматься, наружу полезли длинные когти.

— Это чё, атака? — с надеждой проговорил Трофим.

Слов снежный человек не понял, но набор звуков, тонов и обертонов, которыми обычно обменивались звери в его лесу, позволял уловить общую суть. Прозвучавшая мысль была примерно следующей: «Если ты, вонючая волосатая тварь, сделаешь еще хотя бы одно движение, я сразу откушу тебе ноги и позову медведя, который тебя ненавидит. А когда он закончит, я разошлю фотографии всем твоим родственникам на Тибете и в Гималаях. Если у тебя есть берлога, я ее сожгу и заставлю смотреть, как жарятся грибы, которые ты заготовил на зиму. А когда ты подохнешь от горя, я сниму твою шкуру и положу у себя в туалете возле унитаза. Если же…»

Мысль была довольно длинной. Осознавать ее до конца не хотелось.

— М-м-м!.. — собрав остатки мужества, решительно ответил йети и снова потянул на себя шапку.

Кошмар принял телепатическое послание.

«Ты, конечно, можешь уничтожить меня, животное! Но прежде чем ты это сделаешь, я сяду на этот толстый и лысый мешок с дерьмом, и он тут же лопнет, как некачественный презерватив китайского производства. Мне не нужен он! Мне не нужен ты! Мне нужна ОНА! Отдайте мне ЕЕ, и разойдемся миром. Вы меня не видели, я вас не видел. Возлюби ближнего своего…»

Роман Романович очнулся от негромких шлепков. Шлепали его. По лицу. По всей видимости, шлепали давно, потому что щеки нестерпимо горели, и сильно тошнило. Когда он открыл глаза, над ним стояли двое. Волосатое существо напряженно держалось за его шапку, а лысый уголовник в камуфляже, как всегда, идиотски улыбался.

— Слышь, олигарх! — дипломатично начал переговоры Кошмар. — Шапку надо отдать.

Роман Романович неуверенно мотнул головой и потянул заветный пыжик на себя.

— М-м-м… — рыкнул йети.

— Тебе лучше не знать, что он имел в виду, — перевел Трофим. — Ты подумай. Что тебе в ней! Старая, потертая, сидит неплотно. Ни тепла, ни формы. Одни воспоминания! А он — человек снежный. Ему и такая — в радость. Ей с ним будет лучше, поверь. Ты только посмотри на них! Они же друг для друга созданы.

Лысинский нехотя перевел глаза на волосатое чудовище и с неудовольствием действительно отметил что-то общее во внешности новоиспеченных влюбленных. Он несколько ослабил хватку. А Кошмар продолжал:

— Ты только посмотри, какая у тебя теперь! — Он высоко поднял лимонно-цыплячью бейсболку и по-хозяйски хлопнул ее по туго натянутой на боку материи. — Ее только в кино снимать!

Лысинский недоверчиво посмотрел на Кошмара. На бритой голове с трудом, но можно было разглядеть следы примерки заморской красавицы. Те же следы, как ни странно, оказались и на голове волосатого чудовища. Роману Романовичу стало противно. Он выпустил из рук пыжиковый «пирожок».

— А, делайте что хотите! — отчаянно закричал Лысинский и… проснулся.

Вокруг был все тот же лес, но без уголовника в камуфляже и йети. Роман Романович энергично протер глаза. Ничего не изменилось. Он сидел, привалившись спиной к дереву, а рядом валялась желтая американская кепка. Все еще не веря, что это был только сон, олигарх похлопал себя по щекам и окончательно пришел в себя. Он вскочил на ноги и остервенело напялил бейсболку по самые уши, сломав ей при этом козырек и оторвав застежку. Развернувшись на каблуках, по-военному размахивая руками, он гордо поднял голову и смело направился в чащу. А у сосны остался валяться поношенный, теперь никому уже не нужный пыжиковый «пирожок»…

Глава 22 Мочить дракона!

Гнида пошел первым. Для начала внутрь проник его хрящеватый чуткий нос, в уголовной среде метко именуемый «шнобелем». В ноздри заполз нагретый, увлажненный и ионизированный воздух, призывно маня в уют особняка. Но в этот момент дверь приоткрылась чуть шире, и по глазам резанул тонкий луч света. Богатый воровской опыт тут же тонко намекнул, что для совершения темных делишек — хоть убийства, хоть кражи туалетной бумаги из платной параши — иллюминация ни к чему. Гнида быстро просунул в микроскопическую щелку свою ловкую волосатую руку. Выключатель обнаружился сразу. Послышался мягкий щелчок. Свет погас, и шестерка просочился в дом, втянув за собой обмотанный скотчем мешок гнилой капусты.

Моченый настороженно посмотрел ему вслед. Все было тихо, но входить пахан торопиться не стал. Неизвестно, что могло прятаться внутри. Перед тем как пробраться в дом, он привычно подготовился к неожиданностям. Сначала Моченый вынул вставную челюсть, потом вытащил стеклянный протез глаза. Рассовав запчасти собственного организма по карманам, пахан надвинул на пустую глазницу черную пиратскую повязку и затянул крепления на нержавеющем железе немецкого протеза. Подготовившись к сюрпризам, он шагнул в дверную щель правой ногой. Металл протеза лязгнул о мрамор. Реакции не последовало. Моченый поводил ногой из стороны в сторону, издавая противный скрежет. В ответ из полумрака послышался шепот шестерки:

— Хватит уже проверяться, папа! Нету здеся собак, нету!

Щель расширилась, и Моченый вошел. Старые опытные авторитеты бесшумно закрыли за собой дверь и чуть присели, прислушиваясь, присматриваясь и принюхиваясь. В темноте органы чувств обострились до предела и тут же выдали сигнал опасности. Гнида торопливо ткнулся пересохшими губами в чутко подрагивающее ухо пахана и шепнул:

— Шухер! Вертухай!!!

Моченый втянул жаркий воздух опасности и уточнил:

— Один. Слева.

Они синхронно зарычали себе под нос, оглашая приговор невидимому врагу, и двинулись вперед. Родион Попов, охраняющий собственноручно арестованную маму, не успел даже вскрикнуть. Из мрака перед ним возникли две фигуры в пальто.

— Бздишь? — вопросительно прохрипел кто-то на ухо.

Попов, поставленный бдеть, не разобрался в филологических нюансах и машинально кивнул. Железный кулак Моченого тут же с хрустом врезался в подставленный затылок. Лейтенант жалобно охнул и пал на боевом посту. Уголовники радостно ухнули, как два досыта нажравшихся филина. Однако никакие положительные эмоции не могли отвлечь авторитетов от главной задачи. Гнида перестал радостно кряхтеть и снова принюхался. Неожиданно плешь шестерки покрылась испариной азарта. Он невежливо ткнул пахана в бок и кровожадно прошипел:

— Теплый здеся! Падлой буду, здеся!

Моченый тоже раздул ноздри, втягивая воздух прихожей. Он был главным и старшим. Поэтому и чувствовать ему полагалось в два раза больше.

— Чую! — подтвердил пахан и злорадно прошамкал беззубым ртом: — А еще прокурором шмонит, век воли не видать! Оба на хате.

— Давай я их завалю? — деловито предложил Гнида, вытаскивая заточку из рукава.

— Но-но! Ты чё, берега потерял, сявка дешевая?! — неожиданно обозлился Моченый. — Кто ж авторитета без разборок валит?! Не-ет! Мы сначала всосем, откуда тухлятиной тянет. Вдруг барыги туфты нагнали? А завалить-то всегда успеем.

Шестерка покорно высморкался на мраморный пол с подогревом и двинулся к дверям гостиной. Оттуда сильно пахло Теплым. А значит — и крупными разборками воров в законе.

Холодов прошел в дальний конец гостиной, отдуваясь и стаскивая на ходу куртку. От пылающего внутри пламени правды ему везде было жарко. Даже в стылых коридорах прокуратуры. Там, где зябко дрожали все — от преступников до абсолютно ни в чем не повинных свидетелей. Возле горящего камина прокурор остановился, достал платок, промокнул лоб, неторопливо снял синий форменный китель и аккуратно повесил его на спинку кресла. Его отец замер на пороге. Он с интересом разглядывал сына, словно пытался отыскать у него на лбу государственную гербовую печать. Холодов закончил расправлять складки на кителе и обернулся.

— Зачем ты пришел? — спросил он.

— Сейчас узнаешь, — безо всякого выражения ответил Теплов.

Решающий миг настал, молнией перечеркивая последние секунды спокойствия и всю прошлую жизнь…

— Припухли, фраера!!! — разразился от входа громогласный рык Моченого, прерывая так и не наступивший апогей.

Отец и сын замерли. Их пронзительные взгляды с трудом расцепились, перемещаясь в сторону источника нового звука.

— Чё засохли, мазурики? — торжествующе просипел Гнида, высовываясь из-под мышки пахана. — Типа не ждали? Глянь-ка, папа, вот тебе и Теплый, а вот тебе и прокурор! Кинули нас на бабки и тащатся! Кирдык вам, волки позорные!

Брызги слюны уголовного гнева веером полетели изо рта шестерки на персидский ковер и кожаную французскую мебель. Моченый осклабился во всю беззубую челюсть:

— Привет, Теплый! Смотрю, ты наколки свел и с драконом скорешился? Капусту нашу зашакалил, а пришить его — очко слабовато? Так мы тебя щас поправим. Рвать мы тебя будем, Теплый. А потом и корефана твоего — дракона отмороженного.

В руках Гниды блеснула заточка. По гостиной пополз животный ужас колымского происхождения. Авторитеты медленно приближались, продолжая зверски щериться. Павел Карлович вопросительно поднял брови:

— Вы по какому вопросу, товарищи?!

Но ответа на прокурорский запрос не последовало. Два незваных гостя нагло перли по персидскому ковру, заодно попирая и этикет. И, судя по физиономиям, явно собирались физически оскорбить всех кого ни попадя. Однако на пути уголовников вдруг появился оппонент. Карл Ильич неторопливо шагнул вперед, заслоняя собой Холодова и часть ковра, не заляпанную грязными ботинками авторитетов. Он немного ссутулился и растопырил пальцы, вдруг снова превратившись из вальяжного господина в матерого убийцу по кличке Теплый. Небрежно сплюнув сквозь зубы, легендарный киллер едва слышно процедил:

— Штоха!

Его свистящий шепот ледяным сквозняком пронесся по гостиной. Моченый с Гнидой резко остановились, будто наткнувшись на невидимый, но густой ряд колючей проволоки. Перед ними стоял не дешевый фазан, а реальный мокрушник. Гроза Колымы и ее окрестностей. За доли секунды Теплый успел перевоплотиться. Он начал говорить:

— Туманить надо! А то — партак всему! Я тут не штохать приехал, а дело делать. Какие вопросы не по делу? Вот вам Холодов. Вот он я. Не туманили бы не вовремя, я бы его уже окантовал по-черному. Только соберешься штохнуть, как партак тянет…

Мутный, почти безжизненный взор жуткого киллера уперся в Моченого, а тихий голос продолжал капать на обездвиженные мозги авторитетов, парализуя их несгибаемую волю и сильно пожилые суставы. Уголовники невольно отступили назад, упершись спинами в захлопнувшуюся дверь гостиной. Им стало страшновато. Запал и азарт улетучились. Чем дольше они слушали, тем меньше понимали. Но по всему вроде выходило, что Теплый — наглухо «в законе». А они, «по понятиям», в корне не правы.

Через десять минут Гнида спрятал заточку обратно в рукав, с трудом преодолевая горячее желание совершить харакири. Моченый присел на корточки и взялся за голову, мечтая вернуться в родимую зону и забиться под нары. Большую половину виртуозной фени Теплого разобрать они не смогли. Но услышанного хватило. Не очень понятно каким образом, но в целом убедительно им была доказана необходимость покинуть помещение. Под тем предлогом, что становиться соучастниками жуткой бойни было неразумно…

Авторитеты слаженно кивали, как два свежевыкопанных зомби. На двадцатой минуте Моченый покаянно отвесил Гниде подзатыльник:

— Ты на кого пургу мел, шпана страхомная!

Холодов воспользовался паузой и решительно вмешался в разговор:

— И все-таки, кто вы такие?!

Гнида встряхнулся и, из последних сил продираясь сквозь фонтан бесконечной мути, производимой Теплым, пробормотал:

— Ты чё, жмурик? Оттопырь локаторы! Смотрящие мы, с Колымы. Моченый это! Щас тебя Теплый чехлить будет за наши метеориты.

Прокурор обернулся к Карлу Ильичу и понимающе протянул:

— Та-ак…

Казалось, по комнате пронесся сквозняк, разогнавший туман кошмарных иллюзий. Плывущий в неизвестность разум Моченого вдруг получил передышку. И совершенно некстати ему вспомнилась деталь, перечеркнувшая все «пустые базары». Пахан внезапно распрямился и зарычал, перекрывая безостановочный монолог:

— Слышь, Теплый! А капуста наша где?!

Замешательство длилось всего лишь миг, крохотный миг, размером с первый глоток кипящего чифира. Но этого оказалось достаточно, чтобы стальная воля уголовников стряхнула с себя дурманящие оковы красивых и убедительных фраз.

— Гнида, мешок! — дико заревел Моченый.

Шестерка пулей вылетел в прихожую. Там по-прежнему стояла неподвижная глухая тьма и лежал в отключке героический лейтенант Попов. Гнида споткнулся о знакомую до рвоты посылку, перемотанную скотчем, чуть не растянувшись на скользком мраморном полу…

Через минуту мешок с грохотом упал на стол, сметая на ковер банки с краской и грязные кисточки.

— Вот она — твоя капуста долбаная! Ты кого кинул, шакал ссученный?! — обиженно заверещал Гнида.

— Штоха! — не повышая голоса, спокойно сказал Теплов.

— Хрен тебе, а не штоха! — злорадно возразил Моченый. — Получили мы твою посылочку, а тама — капуста. Только сильно гнилая!

— Какая? — переспросил Карл Ильич.

— Такая! — торжествующе вякнул Гнида. — С огорода! За которую ты теперь у нас козлом будешь!

Моченый воинственно выставил вперед протез и ткнул пальцем в направлении столика:

— Покажь ему предъяву!

Заточка мелькнула неярким смертоносным бликом. Лезвие с присвистом разрезало воздух. Острый металл резко вонзился в мешок, лежащий на столе. Скотч захрустел, расползаясь клочьями.

Пахан и шестерка отпрянули, предусмотрительно зажимая носы. Теплый и прокурор качнулись вперед. На ковер хлынули пачки зеленых американских денег. Тоже, конечно, капуста. Но отнюдь не с огорода. И уж точно не гнилая.

— А в чем, собственно говоря, дело? — спокойно спросил Теплый, словно ничего другого увидеть и не ожидал.

— Да? — поддержал его прокурор, который и не ожидал увидеть ничего другого.

Вечно подозрительные авторитеты ахнули и раскрыли в изумлении рты, ошалело косясь на распоротый мешок.

— Доллары… — ошеломленно прохрипел Гнида, впадая в ступор.

— Баксы, — присоединился к нему пахан, теряя лицо, как третьесортный самурай.

— Штоха! — безжалостно констатировал Теплый. — Туманить будем по партаку!

Что имели в виду авторитеты, он до конца не понял. Но панорама зеленых внушительных пачек вдохновляла. Как и неизвестно почему вытянувшиеся уголовные рожи. Он снова поймал кураж и начал говорить. Уверенно, грозно и непонятно.

Из углов выползла едва не разогнанная тьма, окончательно гася искры сопротивления, чуть не полыхнувшие негасимым пожаром воровских разборок. Моченый с Гнидой впали в прострацию, уже ни черта не соображая и послушно соглашаясь с неразборчивой ахинеей, энергично ползущей из неутомимых уст Теплого. Авторитеты были выставлены за дверь в рекордно короткие сроки. Они вывалились в прихожую, устало опустились на корточки и замерли, искренне и молча дожидаясь, пока Теплый кончит прокурора.

Теплый замолчал, как только дверь за Моченым и Гнидой закрылась. Тишина окутала гостиную олигарха Лысинского внезапно и плотно. Прокурор города потрясенно опустился в кресло, озадаченно покачивая головой. В отличие от остальных жертв тепловского красноречия он слишком любил правду. Поэтому никогда не верил отцу. Поэтому и сменил фамилию. Чтобы навсегда избавиться от родового проклятия бесконечной лжи…

Павел Карлович скептически кашлянул и спросил гражданина Теплова прямо и откровенно, как прокурор уголовника:

— Ну и что все это значит?! Опять врешь?

Карл Ильич, как-то моментально переставший быть Теплым, сделал шаг по направлению к сыну и остановился. На его лице появилась торжествующая улыбка. Будто решающий момент наконец наступил. Сухие губы шевельнулись. Но слова так и не успели с них сорваться…

— Хенде хох! — жизнерадостно прервал кульминацию внезапный вопль.

Дверь гостевой комнаты распахнулась настежь, и в гостиную ввалился абсолютно пьяный Степан. Отец с сыном одновременно обернулись на грохот и вопль. Карл Ильич с досадой сжал губы. Сантехник на подгибающихся ногах с чисто немецкой педантичностью двинулся к бару. Кардинально опустошенную бутыль из-под шнапса он нес перед собой в вытянутой руке. У него закончилась выпивка. Поэтому арестованный уфолог бесшабашно плюнул на домашний арест. Тем более что его никто не охранял. Да и арест без наручников выглядел несолидно. Он нашел в своей комнате заветную дверь, ведущую в гостиную, и пошел проторенным маршрутом к вожделенному бару олигарха. Сизые кишки колыхались на разноцветном животе сантехника, обвивая тошнотворно-зеленоватый желудок. Степан икнул, обдав гостиную перегаром из душераздирающей смеси коньяка, виски и шнапса. Легкие, принадлежащие талантливой кисти Т. М. Поповой, полезли розовыми пузырями сквозь белые ребра. Прокурор нервно поморщился и неожиданно пробормотал:

— Я вынужден отлучиться. Где здесь туалет?

— О! Русиш швайн! — высокомерно обрадовался сантехник, явно намереваясь завалиться на пол.

Холодов торопливо юркнул в дверь, украшенную мещанским изображением писающего бельгийского мальчика. Степан рухнул, не дойдя до заветного бара. Бутыль вылетела из цепких пролетарских объятий, ударилась о край столика и разбилась с оглушительным звоном, добавив к красочной мешанине из банок и кисточек россыпь мелких стеклянных осколков.

Сантехник тоже приложился о столик головой, разбрызгивая слюну и толстые долларовые пачки, но не разбился. Он вонзился в персидский ковер, как подбитый «Юнкерс», и отключился, разбросав конечности под немыслимыми углами.

Особняк содрогнулся. В коридоре Гнида испуганно шепнул:

— Началось! Теплый дракона рвет!

Моченый согласно пошамкал беззубой челюстью, но от комментариев воздержался. На какое-то время в особняке установилась тишина. Теплов несколько озадаченно обошел вокруг падшего сантехника. Вид обнаженной человеческой плоти порождал замысловатые и хитроумные планы.

Степан лежал недвижимо и беззвучно. Почти не дыша. Неутомимый мозг философа отключился от ударной дозы непривычно качественного алкоголя и столкновения со столом. Багровые мышцы на спине и ногах едва заметно подергивались, навевая жуткие ассоциации с освежеванным бараном. Видимо, на загляденье гостям с далеких, шибко разумных планет.

В туалете европейского стандарта безмолвно мучился прокурор. Несмотря на горячую любовь к правде, «расчлененку» он не уважал. И вообще вид пострадавшего человеческого тела вызывал у Павла Карловича негативную реакцию. Проще говоря, прокурор боялся крови. Поэтому столкновение с гениально разрисованным сантехником надолго вывело его из строя. Холодов склонился над биде и тихо мычал, избавляясь от ужина.

В коридоре пахан и шестерка понемногу отходили от тотальной иллюзии, окутавшей их криминальные мозги. Природная недоверчивость упрямо лезла наружу. Первым оклемался Моченый.

— Чё-то я ни хрена не догнал! — емко сформулировал он тягостные сомнения в достоверности басен Теплого. — Чую, парят нас, как лохов!

Гнида почесал лысину и согласился:

— Ага! Щас Теплый дракона в долю возьмет! Кинут нас на бабки и свалят.

Уголовники поднялись, опираясь друг на друга. Они постепенно приходили в себя и наливались злобной решимостью. Пахан мрачно поправил повязку на глазу.

— Пойдем правду-матку надыбаем! — сказал Моченый, уговаривая сам себя на крайнюю «стрелку» с Теплым.

— Уважаю, папа! — шустро поддакнул Гнида.

Он шагнул к двери гостиной и услужливо врезал по ней ногой, пропуская пахана вперед. Уголовники ворвались в гостиную, готовясь увидеть самое худшее — отсутствие Теплого, прокурора и денег. Интуиция подсказывала, что действовать нужно быстро. И, как обычно, зря. Они успели сделать несколько шагов, по инерции направляясь к столику с деньгами, когда до авторитетов дошло, что доллары никуда не исчезли. Интуиция гаденько засмеялась.

Моченый резко затормозил, путаясь протезом в густом ворсе персидского ковра. Гнида наткнулся на каменеющую спину пахана и чуть не упал. Авторитеты уставились на Теплого. Киллер стоял неподвижно, всем своим видом показывая, что и не собирался никуда убегать. У него под ногами валялось недвижимое тело, увитое лишенными кожи мышцами. Сбоку торчали кишки. А белый череп скалился в саркастической усмешке.

— Штоха, — спокойно сказал Теплый.

— Кирдык, — машинально перевел Моченый.

— Папа, он с него шкуру содра-ал! — захлебываясь собственным истеричным шепотом, взвыл Гнида. — С живого-о!

Авторитеты дружно отступили назад, начиная трястись крупной дрожью. Такого беспредела даже им видеть не доводилось. 

Глава 23 Кто сказал «покойник»?

Попав в арестанты, Тереза Марковна робко присела на краешек кровати. Наручники неприятно холодили кожу и натирали запястья. В голове все настойчивее тикали часы, заглушая обличающий голос Холодова и приближая час Контакта. Тереза Марковна вдруг вспомнила, для чего она приехала в этот дом, населенный странными людьми, и резко вскочила. Как руководитель научной экспедиции, она обязана была закончить начатое. То есть — дорисовать Степану подлинное человеческое обличье и подготовиться к судьбоносной встрече с внеземным разумом.

Тереза Марковна стремительно подошла к окну, мысленно посылая отчаянные призывные импульсы братьям по разуму. Далекие звезды многозначительно сплетались в созвездия. Где-то там галактическое сообщество влачило жалкое существование, не подозревая о скором присоединении к нему очень перспективной планеты. Но ничего! Межпланетным связям еще предстоял выход на новый энергетический уровень. Скоро, очень скоро Земля должна была занять достойное место среди гигантов вселенской цивилизации. И все благодаря научной экспедиции под ее самоотверженным руководством…

Вдруг из черной звездной пустоты, прямо перед лицом Терезы Марковны, материализовалась красная от натуги жуткая, небритая морда с выпученными глазами. Смена панорамы оказалась настолько неожиданной, что у самоотверженной руководительницы экспедиции подкосились ноги. Она отпрыгнула от окна и жалобно ойкнула. Такого с ней не случалось уже двадцать три года. С тех пор, как хулиган и троечник Хворостов откусил клюв чучелу пингвина. Мимолетный испуг на секунду овладел ранимой и тонкой душой женщины. Красная рожа невнятно замычала и протиснулась в узкий проем форточки. Тереза Марковна отступила к стене, не сводя глаз с небритого злоумышленника, и, не задумываясь, закричала:

— Степа-ан!!!

Шнифт, ползущий сквозь одну из лучших форточек в своей жизни, замер, лихорадочно цепляясь за идеально ровные края немецкого стеклопакета. Звуковая волна чуть не вынесла его наружу, но старый зек удержался. Одной рукой он схватился за сердце, а крепкие ногти второй вонзились в оконную раму.

— Урою, кастрюля коцаная! — просипел Шнифт, стремительно синея.

Его худосочное тело задергалось в предынфарктном состоянии, инстинктивно продолжая протискиваться в комнату. Он лез на помощь корешам и остановиться не мог «по понятиям». Тереза Марковна вжалась в стену и снова закричала:

— Сте-епа-ан!!!

Шнифт судорожно дернулся и захрипел, теряя сознание. Мертвенная синева залила его физиономию. Сердечный приступ чуть не заклинил старого форточника на полдороге. Тереза Марковна немного сползла вниз по стенке и испустила еще один отчаянный призыв о помощи:

— Сте-е-епа-а-ан!

Особняк завибрировал, входя в резонанс с мощной звуковой волной. Крик пронзил стены и двери, преодолев все преграды. Он лавиной накрыл гостиную, заставив зазвенеть бутылки в баре. Уголовники замерли, пряча головы в воротники пальто. Теплый удивленно обернулся. И туг произошло невероятное. Тело, валяющееся без малейших признаков жизни в кроваво-красной луже, зашевелилось! С чавкающим звуком оно приподнялось. Сизые кишки втянулись в брюшную полость, дернулись багровые мышцы спины, и череп чуть повернулся в сторону. Каким-то чудом сохранившееся на нем ухо ожило, подрагивая в поисках источника звука. Конечности трупа, вроде бы принадлежащего прокурору, внезапно сократились. Тело начало медленно подниматься. Моченый открыл беззубый рот и замычал что-то маловразумительное, но очень похожее на молитву. Гнида осел прямо возле столика, стремительно бледнея. Матерые авторитеты в отчаянии уставились на Теплого, будто умоляя решительно прекратить неуместные воскрешения. Тело перестало изображать из себя оживающий труп и одним движением встало на ноги. Оно потрясло черепом, демонстрируя темно-серый мозг под отсутствующей лобной костью, и вдруг членораздельно произнесло:

— Шнель, шнель!

— Ни хрена себе! — прошептал Гнида. — Он чё, живой, что ли?

Моченый перестал молиться и злобно прошамкал:

— Ш-ша рашберемша!

В вертикальном положении странное создание было на голову выше Холодова. К тому же отвратительно воняло перегаром и краской. А совсем не смертью и кровью. Качающийся анатомический препарат торопливо схватил из бара первую попавшуюся бутылку и резво помчался на крики из гостевой комнаты…

Шнифт в полубессознательном состоянии пытался завершить проникновение в дом. Он синел, хрипел, но упрямо протискивался в форточку, одной рукой держась за сердце, а другой впиваясь в раму. Тереза Марковна перестала сползать по стенке и присела на пол, с ужасом наблюдая за агонией старого форточника. Она уже не кричала, видимо, исчерпав голосовые ресурсы…

Дверь гостевой комнаты распахнулась, чуть не сорвавшись с петель. С боевым кличем камлающего якутского шамана в комнату ворвался воинственный Степан, пьянющий в полную задницу. Он угрожающе размахивал большой зеленой бутылью с надписью «Кальвадос» на этикетке и коварно качался из стороны в сторону. При виде подмоги Тереза Марковна несколько оживилась и благодарно пролепетала:

— Степан… вон там! — Ее подрагивающий палец указал на застрявшего в окне уголовника.

Шнифт поднял глаза и увидел надвигающийся на него из темноты дверного проема скелет, увитый жгутами мышц, с болтающимися кишками и обнаженным мозгом. Зек панически всхрапнул и энергично задергался в строгих рамках стеклопакета, не то намереваясь уползти обратно, не то правдоподобно имитируя сердечный приступ.

Сантехник прищурился, фокусируя зоркий глаз на страшной опасности, свисающей из окна. Синий мужик выглядел жутко. Женщину необходимо было спасать. Степан подбодрил себя:

— Но пасаран! — и ринулся на врага, предварительно приложившись к горлышку зеленой испанской[14] бутылки.

Шнифт среагировал на приближение кошмарного монстра воем мартовского кота, обреченного на кастрацию. Душераздирающие звуки вполне могли остановить стадо коренных мадридских быков. Но никак не благородного идальго, идущего на помощь сеньорите. Степан завопил:

— Торо-о!!! — и с глубоким сожалением в последний раз отхлебнул из бутыли «Кальвадоса».

Он на секунду замер, преодолевая мимолетные сомнения. Его колебания оказались на удивление недолгими. Через короткий миг свершилось немыслимое. В философской системе произошла радикальная смена приоритетов. Сантехник вздохнул… и решительно променял бутылку на женщину. Степан от души размахнулся, браво завопил, а потом шарахнул воющего благим матом уголовника по макушке. Зазвенело разбившееся тонкое стекло. Перебродивший виноградный сок хлынул по синеющей макушке Шнифта. Старый форточник замолк и ослаб. Тереза Марковна ахнула и распахнула глаза. Ее спаситель стоял на фоне поверженного врага и звезд, сияющих за окном. Большой, не очень сильный, но мужественный. Он устало пошатывался и виновато моргал. В душе спасенной женщины шевельнулся теплый комок из тех, которые легко разрастаются в обжигающее пламя страсти. Сантехник, как в сказке, стремительно превращался в мачо. Тереза Марковна поднялась и шагнула навстречу своему герою. Степан скромно ткнул пальцем в Шнифта и виновато объяснил свой безжалостный поступок:

— Это… коза ностра… б… лин! Извиняюсь…

— Ну и где прокурор?! — угрожающе спросил Гнида, выпрямляясь.

— Ну-у… — глубокомысленно изрек Карл Ильич.

— Гну! — рявкнул Моченый. — Дракон где?!

Дверь туалета открылась, и сухой официальный голос произнес:

— Прокурор — это я! — Павел Карлович Холодов твердо ступил на загаженный персидский ковер и с ходу оценил ситуацию. — Та-ак… Опять врал?!

— Да так, развлекался от скуки… — Теплов легким движением смахнул с рукава стильного пиджака невидимую пылинку.

Гнида плавно взмахнул заточкой и прошипел:

— Хорош базарить, мясо!

Моченый одобрительно причмокнул губами:

— Еще раз рот откроешь — язык оторву!

Пахан неторопливо присел на стул и положил металлическую ногу на столик. Наступал решающий момент. Моченый вернул на место вставную челюсть и воткнул стеклянный протез в пустую глазницу. Он всегда приводил себя в порядок перед исполнением решений сходняка… 

Глава 24 Слесарю — слесарево…

Пришельцы грозили вот-вот нагрянуть прямо в Шапки-2. Планета Земля стояла на пороге глобальных перемен. Трофим Хворостов оскалив зубы продирался сквозь чащу. Цель была обнаружена через два часа и шесть с половиной минут. Голова дезертира в желтой американской кепке мелькнула в зарослях. Кошмар зарычал и перешел на рысь. На поимку беглого олигарха ему понадобилось сорок четыре секунды. Еще через три несильных пинка в живот Лысинский охотно согласился вернуться.

Дорога к дому была скучной. Роман Романович плелся впереди, с заложенными за спину руками. Он поминутно вздыхал по утраченным шансами на побег от прокурора и уголовников. Ему хотелось плакать и в Англию. К братьям-олигархам. Прожигать нетрудовые монополистические доходы.

Борец с коварным инопланетным вторжением настороженно дышал олигарху Лысинскому в спину. Вообще-то Кошмар предателей недолюбливал. Где-нибудь в дельте Амазонки он бы их просто расстреливал. Но в современном обществе практически в каждом доме процветала терпимость. Вот и Трофим раскис от всеобщей гражданской мягкотелости. У него почему-то возникло желание сначала допросить дезертира. Кошмар топал за Романом Романовичем и с большим практическим интересом изучал розовые ногти олигарха на его заложенных назад руках.

До дыры в бетонном заборе они добрались в полном молчании. К этому моменту у бывшего майора спецназа уже сложился полный перечень вопросов к предателю. Лысинский затылком чувствовал неладное. Поэтому уже заготовил список правдоподобных объяснений своего поспешного исчезновения…

Перед черным ходом на собственную территорию олигарху пришлось резко остановиться. Крепкая рука Кошмара взяла его за шиворот и подвесила за воротник на ближайший березовый сук. Внезапная физическая агрессия заставила Романа Романовича возмущенно пискнуть. Перед его кислой физиономией моментально возникла жуткая, наголо бритая голова.

— Еще звук, боец, и я тебя… демобилизую! — плотоядно прошептал ужасный тип, лязгая крепкими желтоватыми зубами.

Лысинский нервно сглотнул слюну и накипевшие аргументы. Вероятно, время для диспута оказалось абсолютно неподходящим. Откормленное тело олигарха качнулось на ветру. Воротник спортивного костюма зарубежной фирмы «Адидас» затрещал, но выдержал, не опозорив легкой китайской промышленности. Роман Романович повис бесформенным кульком.

Тем временем Кошмар перестал скалить зубы. Мгновенно позабыв о дезертире и предателе интересов человечества, он опустился на корточки и шумно принюхался. Поверх его собственных следов, больше напоминающих небольшие воронки от взрывов, в сторону забора вели посторонние отпечатки нижних конечностей. В основном — гуманоидного типа. Какой-нибудь жалкий дилетант из «Секретных материалов» мог ошибиться и пропустить самое главное. Но не отставной майор спецназа. Его зоркий глаз уверенно засек в снежном месиве деталь, наводящую на безумное и страшное предположение. Наряду с носителями заурядных ботинок устаревшего фасона на территорию объекта проникло НЕЧТО! Оно оставило на земной поверхности овальные следы, лишь отдаленно напоминающие человеческие. Кошмар принюхался еще раз. От чужих ямок ощутимо несло металлом! Он повернул лицо к болтающемуся на березе олигарху и тихо зарычал:

— Ата-ака?!

После этого Трофим Хворостов взял след. Он бросил на произвол судьбы несчастного Лысинского и рванул по проторенной тропинке. От него еще никто не уходил. Тем более — инопланетное НЕЧТО. Округлые вмятины петляли, хитро огибая ловушки. Враг был не прост! Он явно не принадлежал к квантозависимым или протоночувствительным. И вообще появился, когда его не ждали. Но Кошмар упрямо скакал между собственноручно вырытыми канавами и азартно хохотал. Правда, вполголоса. Чтобы не спугнуть добычу. Он остановился всего два раза. Первый — возле полузасыпанной ямы. Там, в захлопнувшемся капкане на не очень крупных пришельцев, что-то копошилось под слоем заледеневшей глины.

— Попался, который чесался?! — злорадно спросил Трофим, но откапывать добычу не стал.

Пахнущий металлом след вел к особняку. Обостренные инстинкты звездного охотника звали в погоню. Он сгреб вниз кучу земли с края ямы, предотвращая нападение стыла, и побежал дальше. Вторая остановка случилась почти у стен дома. Услышав приглушенный ритмичный стук, Кошмар опустился на четвереньки и подполз к краю узкого окопа. На дне молча колотилось существо с большой синей головой. Оно делало шаг вперед, наступало на грабли, раздавался стук, и его отбрасывало к стене окопа. Существо снова поднималось. Упрямо, ничего не видя и не соображая, оно шло прямиком на грабли… Майор спецназа похолодел при виде потрясающей целеустремленности и нечеловеческого упорства. К счастью, на него не обратили внимания. Ловушка работала. У врага не было шансов. Трофим обогнул зловещий окоп и помчался к дому.

Ночь висела над Вторыми Шапками непроницаемой чернотой беззвездного неба. Узкая полоска месяца едва виднелась между многослойными снеговыми тучами. Природа томилась от тишины и предчувствий катаклизма. Логово шапочного короля мрачно разбрасывало блики тусклого света из окон первого этажа. Кошмар крался под ними, периодически выпрямляясь и заглядывая внутрь. Это была самая главная спецоперация в его жизни. Поэтому он был собран и готов к любым инопланетным пакостям.

Под четвертым окном Трофим остановился. Интуиция засвербела, сильно толкаясь под ребрами. Майор осторожно взглянул внутрь дома и обомлел. За стеклом виднелась противоестественно перевернутая багровая морда. Выпученные глаза невидяще таращились в пространство. Нос странного создания рос вертикально вверх, а над ним висели синеватые губы. Параллельно ушам болтались конечности, до ужаса похожие на руки. По всем первичным и вторичным неполовым признакам существо явно было пришельцем.

— Вот блин! — немного озадаченно прошептал Кошмар и помахал перед багровой мордой кулаком.

Выпученные глаза продолжали, не моргая, пялиться в бесконечность, не желая замечать появления Трофима.

— Не видит, — потрясенно констатировал тот, — фотоннегативный, гад!

И тут он ощутил чье-то прикосновение к своим плечам. Кошмар среагировал мгновенно. Огромное тренированное тело взметнулось с места, одним прыжком уходя от угрозы. Еще в полете он принял защитную стойку и распахнул рот, готовясь всеми тридцатью двумя зубами грызть врагов родной планеты. Майор приземлился в трех метрах от окна и агрессивно фыркнул.

Пришельцы медлили, очевидно, выжидая сигнала с Гаммы Лебедя. Трофим постоял с минуту, лихорадочно оглядываясь. Нападение не состоялось. Тогда он присмотрелся к окну с пришельцем и обнаружил висящие снаружи ноги в ботинках. Между ними, только по другую сторону стекла, по-прежнему торчала красная морда с синими губами. Ноги слегка покачивались и подергивались, то и дело закрывая нечеловеческий образ «чужого». Видимо, прикосновение к плечам, заставившее Трофима временно отступить с занимаемой позиции, как раз и последовало за одним из таких движений. Остальной невообразимый организм признаков жизни не подавая и на скандал не нарывался. Висел себе и висел. Как будто именно для этого проделал дальний путь откуда-нибудь с Дельты Скорпиона.

— Ну и хрен с тобой, синий человек, — пробормотал Кошмар, направляясь к следующему окну.

Где-то в глубинах особняка пряталось НЕЧТО с металлической конечностью. Его надо было изловить или обезвредить.

Трофим чувствовал, что это достойный противник для настоящего спецназовца. Решающая схватка приближалась. На пощаду пришельцам рассчитывать не приходилось.

Ему повезло на восемнадцатом окне. Отставной майор осторожно заглянул краем глаза в очередную комнату и обомлел…

«Чужой» на первый взгляд чем-то походил на своего. У него имелись руки, ноги и голова. Ну, и то, на чем сидят гуманоиды. Именно на этом месте пришелец сидел, изображая человека. Однако на этом сходство заканчивалось. Стоило посмотреть на череп «чужого», и сомнения в его подлой инопланетной сущности отпадали, Кожа на лице была покрыта темными пигментными пятнами и изрезана глубокими складками типа морщин. Вместо рта чернел глубокий провал. А глаз имелся только один. И тот — сбоку.

Пришелец положил на невысокий столик нижнюю конечность. Кошмар тихо ахнул. Из штанины торчала странная металлическая конструкция.

«Киборг, падла!» — догадался Трофим.

Подтверждая гениальное озарение спецназовца, «чужой» взял со столика искусственный глаз и вставную челюсть.

«Маскируется!» — понял Кошмар.

Еще немного, и могло быть поздно. Пришелец собирался превратиться в коренного землянина. Тогда родимой планете светил большой галактический звездец… В верхней конечности второго пришельца блеснуло что-то, очень похожее на оружие. Опытный спецназовец определил это сразу.

— Бластер, ядрена мать! — прошептал он и отпрянул от окна.

Огромная тень метнулась к хозяйственному блоку. Там грудой лежали инструменты, оставшиеся после возведения оборонительных сооружений…

События в гостиной роскошного особняка неотвратимо близились к финалу. У потухшего камина двое собирались мочить двоих. Уголовник по кличке Гнида размахивал перед жертвами заточкой и ухмылялся. За невысоким столиком сидел Моченый. Пахан харизматично кашлял в кулак, удовлетворенно улыбаясь.

— Бздите? — напоследок спросил Моченый.

Металлический немецкий протез лязгнул о полированную поверхность из уругвайской пихты. Гнида покосился на пахана и ответил:

— А то! — Он хихикнул и размахнулся, возвещая об окончании бессмысленных прений…

Элитный немецкий стеклопакет взорвался веером брызг. Металлопластик рухнул искореженными обломками. В гостиную влетела совковая лопата. Следом за ней на пол приземлилось огромное тело в камуфлированном комбинезоне и заорало диким голосом:

— Ата-а-а-ка-а!

Кошмар пронесся по гостиной как ураган. В первую очередь был обезоружен Гнида. Не вникая, бластер у него или обычная колымская заточка, майор от души лягнул шестерку в руку. Возможно, в древнем восточном искусстве единоборств этот прием и назывался мудреным именем «пьяного журавля», и выполнять его следовало на выдохе в точке «инь», но боевая обстановка к церемониям не располагала. Заточка улетела куда-то в жерло камина. А Гнида — в стену, с наполовину отломанным плечом. Морщинистая лысина сочно чавкнула о гобелен неизвестного французского мастера, и шестерка впал в долгое беспамятство.

Моченый не успел моргнуть стеклянным протезом, как на него сверху упала лопата. Со звоном и треском лопнувшего черенка. От неожиданного удара изо рта пахана с лязгом вывалилась вставная челюсть. Старый уголовник повалился на пол, как обмолоченный сноп. Немецкий протез из нержавеющей стали последний раз скрипнул по столику и отстегнулся. Ни на секунду не расслабляясь, Кошмар закатал обоих пришельцев в оперативно содранный с пола грязный персидский ковер. С блеском настоящего профессионала завершив сложнейшую спецолерацию, он запрыгнул на сверток и заорал во всю луженую глотку:

— По-бе-да-аа!

Освобождение прокурора города закончилось без особой помпы. Скромный спаситель планеты Трофим Хворостов похлопал его по щеке и добродушно рыкнул:

— Не бзди, боец! Повязал я их. Против спецназа пришельцы — лохи!!!

— Какие пришельцы? — потрясенно прошептал Холодов.

— Вскрытие покажет! — кровожадно рявкнул здоровяк и показал ему тесак, висящий в ножнах на боку. — Я бы сам… Только их бы в штаб надо…

Жуткую физиономию перекосила гримаса легкого сожаления.

Совершив акт милосердия, майор подобрал с пола совковую лопату и выпрыгнул в окно. Пришла пора собирать камни. То есть извлекать из хитроумных ловушек остальных пришельцев. Обычно Кошмар пленных не брал. Но, похоже, отловленные образцы представляли интерес для оборонной промышленности. А для родной «оборонки» он был готов тащить на себе любую ионкреативную нечисть с искусственными глазами и конечностями. Тем более что альтернативы все равно не было…

Тереза Марковна робко покосилась на обездвиженное тело, свисающее из форточки. Шнифт не шевелился. Синие губы плотно прижимались к стеклу, словно старый форточник, в порыве пошлой уголовной сентиментальности, целовал свое последнее рабочее место. Она перевела взгляд на героического сантехника. Тот устало покачивался, как и подобало герою ее романа. Изображенные на крепком организме печень, кишки и прочая требуха волнующе колыхались. В груди не совсем молодой, но еще очень даже полной сил и желаний женщины стало тепло.

— Коррида! — прокомментировал Степан ход событий.

Градус внутреннего накала Терезы Марковны стремительно возрос. Она вдруг ощутила абсолютное духовное единение со стоящим напротив мужчиной. Подсознательно игнорируя то, что в трусах он был неотразимо привлекателен. Она сделала шаг навстречу своей судьбе. Степан перестал облизываться над осколками испанской бутылки с остатками соблазнительно пахнущего «Кальвадоса». Внезапно у него закружилась голова. Такого с сантехником не случалось уже несколько месяцев. Дистанция между ним и Терезой Марковной как-то незаметно сократилась еще на пять метров. У нее ТАКОГО не случалось вообще лет тридцать. Поэтому ощущение духовной интеграции с практически обнаженным Степаном достигло апогея.

— Вы меня спасли! — с легким придыханием прошептала она.

Грудь ее вздымалась от волнения. Степан опять непроизвольно облизнулся, но на этот раз не обращая внимания на разбрызганное вокруг вино.

— Ну… сеньора! — поощрил он надвигающуюся женщину тоном завзятого испанского бабника. То есть — кабальеро.

— Сеньорита! — стыдливо поправила его Тереза Марковна и порозовела.

Она прильнула к спасителю в порыве искренней благодарности. Бюст бывшей учительницы биологии упруго вторгся в замкнутое философское пространство сантехника и перестал качаться, встрепенувшись от необычного, давно забытого прикосновения. Тереза Марковна прижалась лицом к правдоподобно нарисованным ребрам. Краска прилипла к влажной от волнения щеке. Ее жаркое тело непроизвольно размазало плоды упорного труда по всему Степану.

Наглядное пособие оказалось безвозвратно испорчено. Но Контакт с высшим разумом, до которого остались считанные часы, почему-то перестал занимать мысли Терезы Марковны.

Сантехник тоже почувствовал, что в его судьбе происходят важные перемены. Его ощутимо потряхивало. Сквозь неумолимо тающий алкогольный дурман пробивались необычные чувства. В мозгу образовался сумбур. Как-то незаметно, само собой, в мешанине спутанных мыслей зародилось понимание, что вожделенный смысл существует! Причем находится он не в вине. И не в дерьме. А в чем-то невыразимо приятном… Романтика заполнила философствующего сантехника по самый край разноцветного черепа, покрытого причудливыми кляксами краски..

— Пойдем, мы тебя отмоем, — шепнула Тереза Марковна.

— Си, сеньора, — ответил Степан.

Два человека, внезапно нашедшие друг друга на просторах Ленинградской области, отвернулись от окна. Напрочь забыв о свисающем из форточки уголовнике, они направились в ванную комнату. Оба изрядно покачивались. Но не отрывались друг от друга, устремляясь к совместному светлому будущему…

Родион Семенович вынырнул из забытья. Он недоуменно закряхтел, одновременно прислушиваясь к себе и к окружающему полумраку. Действительность оказалась странноватой. Вскоре выяснилось следующее: он лежал в темноте, у него болел затылок, ему в нос лез навязчивый запах гнилой капусты. А на душе противно скреблись немытые злобные кошки. Лейтенант Попов проанализировал собственные гадкие ощущения в поисках причины морального дискомфорта. Память нехотя выдала неутешительную информацию о событиях последнего часа. Попов вдруг осознал, что, подпав под пагубное влияние прокурора Холодова, он заковал в наручники и зачем-то арестовал собственную любимую маму. Что конкретно послужило поводом для ареста, вспоминалось крайне смутно. Но совесть, очухавшись от вязких речей о законности, неприятно саднила. По сравнению с этим необъяснимым поступком последовавший из темноты удар по голове казался заслуженной карой.

Родион Семенович немного подумал и покрылся липким потом раскаяния. Следом за противными угрызениями пришло искреннее желание немедленной реабилитации мамы. Откладывать спасение Терезы Марковны не стоило. Лейтенант Попов уперся лбом в стену и принял вертикальное положение. Боль в затылке усилилась. Зато муки совести пошли на убыль, равно как и капустная вонь. Попов неуверенно протянул вперед руки и попытался найти кратчайший путь к маминой темнице. Под ноги мгновенно подвернулся туго набитый мешок. Родион Семенович споткнулся, но не упал, вовремя ткнувшись в незыблемую стену прихожей. К боли в затылке присоединились ссадина на носу и синяк на подбородке. Подобрав проклятый мешок, лейтенант упрямо пошел к маме.

Попов открыл первую попавшуюся дверь.

— Мама! — виновато сказал он, озираясь. — Это я!

И тут родной голос произнес неизвестно откуда:

— Родион?

От неожиданности лейтенант подпрыгнул на месте. Обострившаяся совесть услужливо напомнила, что именно здесь и должна содержаться арестованная по подозрению в связях с мафиозными структурами гражданка Попова Т. М. Однако мамы видно не было! Голос, несомненно, принадлежал ей, а вот откуда он исходил, Попов определить не мог. От волнения он чуть не уронил мешок. Гнилостная вонь волнами распространялась по комнате.

— Родион, чем это пахнет? — строго спросила Тереза Марковна из ниоткуда.

Попов вздрогнул. Все-таки мама была не Гудини или волосатый Копперфилд, чтобы пропадать из запертого помещения вместе с наручниками!

— Капустой, мама! — ответил он, пытаясь выиграть время, и приступил к геометрическому анализу пространства.

Как всегда, математическое мышление не подвело. Вскоре обнаружилась дверь, ведущая в ванную комнату.

— Ты здесь? — понизив голос, спросил Родион Семенович, несмело прикасаясь костяшками пальцев к косяку.

Но постучаться, а тем более войти он не успел. Совершенно незнакомый мужской голос добродушно рявкнул из ванной:

— Горячо!

Потом дверь распахнулась, и в спальню выпорхнула узница. Попов ахнул и сел на пол. Все лицо Терезы Марковны было перепачкано причудливо перемешанными красками. А прямо за ней возвышался полуголый мужчина, раскрашенный под красно-коричневую, с зеленоватым оттенком чуму!

— Родион, познакомься! — взволнованно воскликнула мама и ткнула себе через плечо обеими руками, закованными в наручники.

— Степан, — скромно представилась ходячая палитра.

— Лейтенант Попов, — машинально отреагировал Родион Семенович.

Смятение в его сотрясенном мозгу возросло до уровня легкого помешательства. Тем не менее основную задачу текущего момента он выполнил рефлекторно. Бережно ухватив Терезу Марковну за запястья, Родион Семенович достал ключ и совершил трогательный акт освобождения. Оковы щелкнули, свалившись на пол. После этого заботливый отпрыск совершенно не интеллигентно ткнул пальцем в постороннего мужчину:

— Мама, кто это?!

— Я же сказала — Степан.

— Понятно, — сказал Попов, хотя ничего понятного в наличии слабо одетого и сильно разрисованного самца рядом с Терезой Марковной не было.

— Родион, я должна тебе сказать, что мы со Степаном очень близки… — нерешительно начала мямлить мама в несвойственной ей манере.

— Что-о?!! — неожиданно даже для себя завопил Попов, что тоже было несвойственно его натуре. — Как ты могла?!!

— …духовно, — закончила Тереза Марковна и тут же перешла в контратаку: — А как ты мог меня арестовать?!

— Между прочим, по обвинению прокурора города!

— Между прочим, я ни в чем не виновата!

— А деньги?!

— А капуста?!

Поповы разом уставились на интенсивно воняющий под ногами мешок. Тереза Марковна наклонилась и уверенным движением вывернула его содержимое на пол. Раздался дружный астматический вдох. Подгнившие кочаны лавиной вырвались на волю, раскатываясь по всей спальне олигарха.

— Пожалуйста! — ехидно сказал Попов. — Вот она, твоя капуста!

Мама недоуменно покрутила носом и всмотрелась в халявные дары природы. Взгляд опытного биолога наполнился задумчивостью.

— А что, — протянула она, — если верхние листочки ободрать… Потом заквасить…

Услышав знакомый по прошлой жизни термин, Степан преодолел смущение. Он придвинулся поближе к Терезе Марковне и четко позиционировал свою бескопромиссную жизненную позицию… Как неуклонное согласие с необыкновенной и удивительной женщиной:

— Точно! Клевая закусь!

Тереза Марковна покосилась на него и благодарно промолчала. И тут Родион Семенович Попов внезапно понял, что отныне он не единственный мужчина в доме. И что теперь соглашаться с мамой он будет не один. Как любящий сын и интеллигент в шестом поколении, Попов обязан был желать маме счастья. Он сдержал собственнические инстинкты, наступив на горло эгоизму. Голос его прозвучал тихо, но твердо:

— Конечно, мама. Зимой без витаминов никак…

Отец и сын стояли в гостиной. Карл Ильич медленно сунул руку во внутренний карман пальто. Одна-единственная секунда растянулась на тысячу долгих маленьких мгновений. Звенящая тишина натужно заскрипела. Сжатая в кулак рука вынырнула наружу. Пальцы Теплова плавно разогнулись. Между ними заструилось что-то красное. Лицо несгибаемого прокурора Холодова вытянулось, покрываясь пятнами. Ледяная дрожь сотрясла обоих мужчин. Они медленно опустили вниз свои абсолютно одинаковые серые глаза. Красный тугой комок на ладони Карла Ильича медленно расправился. Еле уловимый шорох прозвучал оглушительным взрывом… На ладони Теплова лежал старый пионерский галстук.

Алый треугольник почти не выцвел. Посередине, от гипотенузы к катету, полукруглой цепочкой шли рваные следы зубов. Вокруг них темнели засохшие пятна бурого цвета. Прокурор с видимым усилием разжал губы и прохрипел:

— Тот самый?

— Узнал? — усмехнулся Карл Ильич.

Не вспомнить свой пионерский галстук Холодов не мог. Он узнал бы его из тысячи. Прокурор смущенно кашлянул и приблизился к отцу.

— Мой, — с трудом выдавил он.

Карл Ильич скептически шмыгнул носом, словно избавляясь от розоватых соплей ностальгии. Он в последний раз коснулся скользкого фетиша малолетних коммунистов и с большим сомнением ворчливо спросил сына:

— Думаешь, ты был прав?..

Холодов машинально взял галстук. Материальный пережиток неприятно прилип к ладони. Не отдавая себе отчета, он брезгливо вытер галстуком руки и выбросил его в камин,

— Прокурор всегда прав! — убежденно отчеканил Павел Карлович.

Теплов удрученно пожал плечами и разочарованно улыбнулся:

— О-о-о… Ничему, смотрю, тебя жизнь не научила. Запомни, сынок, у нас говорят — прав всегда Генеральный прокурор!

— Значит, я стану Генеральным! — не задумываясь ответил Холодов.

— Посмотрим, — скептически отозвался Карл Ильич и снова полез во внутренний карман пальто…

И тут дверь гостиной отлетела в сторону. В комнате появился Кошмар. Счастливо улыбаясь, он с грохотом швырнул на пол два туго спеленатых тела.

— Допрашивать будем?! — с надеждой спросил он.

Холодов задумчиво посмотрел вниз. У его ног лежали завернутые в персидский ковер ручной работы авторитетные воры. Моченый и Гнида что-то невнятно мычали и упорно пытались освободиться.

— Будем. Но не здесь. Приказываю доставить задержанных в прокуратуру! Оттуда и до Колымы рукой подать, — отрезал прокурор и отвернулся.

— Ну вот! Я же говорил, ничему тебя жизнь не научила, — воткнулся в его спину насмешливый голос отца. — Опять людей без разбору сажаешь! Как маленький, честное слово! А еще в Генеральные метишь… Не-е-ет! Думаю, рано тебе. Пока, пожалуй, поучишься, в замах походишь…

Холодов обернулся и удивленно прищурился:

— У кого в замах?

— Думаю, у меня.

Карл Ильич вытащил из кармана пальто сложенный вдвое листок бумаги, не спеша развернул его, положил на стол, взял ручку и решительно заполнил пустую верхнюю строку. Холодов с любопытством наблюдал за действиями отца. От всевидящего прокурорского взгляда не ускользнуло ни качество бумаги, ни государственная гербовая печать, ни знакомая аккуратная подпись Главного Человека Страны.

— Ч-что это? — дрогнувшим голосом спросил Павел Карлович, бледнея от страшной догадки.

— Указ о назначении Генерального прокурора. Утвержденный Думой, — небрежно бросил отец.

— К-кого?

— Теперь — меня.

— Опять врешь?

— Посмотрим, посмотрим…

Эпилог

НЛО висел над домом Лысинского вторые сутки. Позывной, ради которого он пронзил сотни световых лет, исходил именно оттуда. Мощный энергетический посыл настоятельно требовал Контакта. Космический корабль ждал. Земное существо женского пола, замордовавшее Вселенную призывными импульсами, не появлялось. Приборы, перегреваясь всеми своими внутренностями, вдоль и поперек сканировали территорию с аномальными излучениями. В пространство поднимались беспорядочные обрывки разрушительных силовых полей. Происходящее внизу не поддавалось никакой цифровой обработке и не имело аналогов ни в одной галактике. Сточки зрения межпланетного сообщества, регистрируемые события были бессмысленны, нелогичны и где-то даже опасны. К исходу вторых суток источник призывных импульсов вышел на открытое пространство. Вся аппаратура НЛО в предвкушении Контакта дружелюбно распростерла электромагнитные объятия…

Двери особняка Лысинского распахнулись ранним утром. На пороге показались люди. Впереди шагали двое мужчин. Один из них, в синем кителе с дубовой символикой, что-то виновато шептал на ухо второму, одетому в модное пальто. За ними, покачиваясь, шла разукрашенная, как картина Матисса, счастливая разнополая пара и тоже обнималась. По пятам за парой топал очкарик в военной форме, крепко прижимая к себе мешок. Следом, затравленно озираясь, плелись трое полуобморочных зомби, прикованных друг к другу наручниками. Шествие замыкал огромный тип в камуфляже. Он нес на плече свернутый ковер и радостно хохотал. Внутри свертка явно шевелилось что-то живое…

У ворот участников шествия уже ждал наряд милиции. Три сержанта стояли навытяжку возле пожилого «уазика». Они изо всех сил пытались определить, кто из выходящих — серийный маньяк. Похожи на маньяка были все без исключения. Особенно женщина и тип в камуфляже. Но командовал здесь прокурор. Поэтому арестовывать пришлось не кого хотелось, а кого положено. На глазах изумленного вахтера странные люди погрузились в «уазик» и черную «Волгу». Кортеж развернулся и, разбрызгивая грязь, отбыл из Вторых Шапок…

Роман Романович Лысинский слез с березы. Это было непросто, но он смог. Освободившись из унизительного плена, олигарх немного поколебался. Возвращаться в дом не хотелось. Там свирепствовали прокурор и зеки. Но и в лесу ему тоже делать было нечего. Колебания решились в пользу прокурора. Роман Романович застонал и пошел сдаваться.

В состоянии прострации Лысинский добрался до дома. Он не прятался. Прятаться от государства не имело смысла. А еще он привычно боялся, верил в чудо и собирался просить о снисхождении. Потому что устал. Первые шаги по родовому гнезду дались нелегко. В особняке стояла глухая тишина. Недоверчиво покрутив головой, Роман Романович прошел в гостиную и замер. Там никого не было. Незваные гости исчезли без следа, ненавязчиво прихватив с собой персидский ковер восемнадцатого века. Под столом одиноко лежал рваный холщовый мешок, облепленный скотчем. Лысинский сел прямо на пол. Дрожащие пальцы машинально потянулись к прорехе. Из нее торчала тугая зеленая пачка. Нажитые, чего уж греха таить, вполне посильным трудом деньги легли в руку хозяина. Шапочный король тихо хихикнул. Жизнь продолжалась. Он натянул желтую бейсболку на уши и облокотился на мешок, набитый долларами…

Посланец межпланетного сообщества остался висеть над Землей в состоянии удивленного оцепенения. В облике инопланетного транспортного средства явственно читалось полное недоумение от происходящего. Никто из обитателей этой безумной планеты на него даже не взглянул! Для чего тогда корабль преодолел сотни световых лет, сжигая мегатонны дефицитных квантов?! НЛО обиженно завибрировал, включая резервные мощности аналитического центра. Аппаратура заработала на пределе вселенских возможностей и постигла непостижимое. В результате обработки данных образовался парадоксальный вывод — разума на планете нет! А жизнь есть! 

От авторов

Давно это было. Решили мы выпить пива. К вопросу подошли основательно — пива много, закуска соленая. Разговор предстоял непростой. Как обычно, о женщинах и деньгах…

Мы уютно расположились в садике на скамейке. По соседству сидел какой-то мужичок и тоже пил пиво, но… в одиночку!

С кем он собирался разговаривать о ГЛАВНОМ, когда первая бутылка незаметно всосется в кровь и аккуратно откупорит мозг? Непонятно…

Но нам было не до него. По мере убывания напитка отношение к женщинам становилось все теплее, соответственно все нужнее становились деньги. Красноречие, подстегнутое пивом, выплескивалось из нас фонтаном, грозя затопить садик… Возможно, творческий экстаз так и ушел бы в песок где-то за соседними кустами, но в этот момент мужичок на соседней скамейке неожиданно оживился:

— Вам бы, ребяты, книжки писать.

Вот так.

Возможно, он и сейчас ходит где-то по улицам или сидит на соседней скамейке рядом с вами, пьет пиво и наслаждается весенним солнцем и свежим воздухом. А мы с красными глазами барабаним по клавишам своих компьютеров и мечемся в душных квартирах в поисках новых сюжетов. Так что не спешите допивать свои напитки. Посмотрите вокруг. Послушайте, что скажет вам мужичок, который сидит рядом и пьет пиво в одиночку.

Notes

1

Сука — I (кинолог.) — самка семейства псовых; 2 (жарг.) — самец человека, предавший собратьев.

(обратно)

2

Не нужно напрасных слов и действий, покойник!

(обратно)

3

Эмпириокритицизм — учение, требующее простоты и целесообразности от познания мира (философ.).

(обратно)

4

Итак, друзья, приступим к обсуждению!

(обратно)

5

Сегодня мы собрались для того, чтобы срочно обсудить форс-мажорные обстоятельства. Наши коммерческие партнеры из Санкт-Петербурга стали причиной досадного сбоя в бизнесе.

(обратно)

6

Не нужно паниковать раньше времени, дружище. Рассказывай, кто собирается привлечь вас к уголовной ответственности?

(обратно)

7

Положим, речь идет о прокуроре. И в чем конкретно состоит проблема?

(обратно)

8

Культовый телесериал для взрослых любителей сказок — «Х-файлз» (англ.).

(обратно)

9

Не желаете передать письмо в места лишения свободы? Или необходимую информацию следует донести до адресата в устной форме?

(обратно)

10

Я понял вашу точку зрения. Попытаюсь тихим голосом воспроизвести заинтересованным лицам полную ерунду, которую вы тут нагородили.

(обратно)

11

Шпидагуз (жаре.) — пассивный гомосексуалист.

(обратно)

12

Корова (жаре.) — зек, взятый в побег в качестве продуктового запаса.

(обратно)

13

Мудозвон трудный (жаре.) — умственно отсталый болтун.

(обратно)

14

(Прим. ред.) — Авторы ошибаются. Кальвадос — напиток французский. Далее упоминается перебродивший виноградный сок — это тоже ошибка. Кальвадос изготавливают из яблок, иногда с добавлением груш.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 «Мой папа не любит родину!»

Глава 2 Бремя разбрасывать шапки

Глава 3 Мужские игры на спертом воздухе

Глава 4 К нам едет прокурор!

Глава 5 Тунгусский метеоризм

Глава 6 Квантовый поток капусты

Глава 7 Долгие проводы — деньги на ветер

Глава 8 Каменный… гвоздь

Глава 9 Долг платежом… зелен

Глава 10 Зеленая овощная купюра

Глава 11 Фуфло во благо!

Глава 12 Былое и Дума

Глава 13 Особенности военной рыбалки

Глава 14 Опять мешки, опять капуста

Глава 15 Глаза цвета хаки

Глава 16 Колымский драйв

Глава 17 Добро пожаловать, или Но пасаран!

Глава 18 Чужая ноша — тянет!

Глава 19 Жест доброй неволи

Глава 20 Здравствуйте, я ваша… папа

Глава 21 Те и йети

Глава 22 Мочить дракона!

Глава 23 Кто сказал «покойник»?

Глава 24 Слесарю — слесарево…

Эпилог

От авторов Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg