«К вопросу о курочке Рябе»

Была уже глубокая ночь, когда карета светлейшего князя Потемкина Таврического подкатила к особняку. Князь вышел из кареты и по широкой мраморной лестнице, украшенной нимфами и амурами, поднялся в свои покои. Потемкин был мрачен.

— Прошка! — крикнул он. Вбежал Прошка и замер в почтительной позе.

— Перо и бумагу!

Через четверть часа князь запечатал письмо и протянул его Прошке.

— Немедленно доставить главному управляющему имениями. Через три часа пакет не будет на месте — запорю, как собаку!

Прошка, поспешно поклонившись, выбежал вон.

Было еще раннее утро, когда дед Евлампий, хлебавший за столом щи старым лаптем, услышал за окном голос старосты:

— Евлампий! Сей же секунд к господину управляющему!

— Ты что натворил, Евлампий? — испуганно прокряхтела с печки старуха.

— Ить ей-богу не знаю, Марфа! Ну да наше дело холопское! — и, почесав в затылке, вышел вон.

Управляющий был мрачен.

— Знаешь ли ты, Евлампий, — грозно произнес он, — что завтра через деревни его сиятельства изволит проехать государыня?

— Да неужто? — воскликнул Евлампий.

— И ты ведь не хочешь, чтобы государыня осталась недовольна деревнями его сиятельства?

— Как можно, батюшка!

— Я обо всем позабочусь. А тебе, как мужику исполнительному, особое поручение… У тебя куры-то есть?

— Ох, батюшка, ох, кормилец, одна Ряба и осталась!

— И одной довольно. Так вот: пусть к приезду государыни снесет золотое яйцо.

— Да ить…

— Да ты, никак, супротивничать?!

— Нет, да только где ж видано…

— Где ж видано, чтобы мужик княжеской воле противился! Ступай!

Евлампий, нахлобучив шапку, выбежал вон.

Был уже день в разгаре, когда Евлампий с Марфой порешили: видать, делать нечего. Старуха для верности притащила от соседки еще 2 курицы. Долго бились дед с бабкой над ними. Пытались кормить их деньгами, старуха достала три алтына, а Евлампий — позеленевший замшелый ломаный грош. Hо куры денег не клевали. Евлампий высказался в том смысле, что, дескать, кормить надо петуха, но и это не помогло. И все-таки под вечер дед вошел в избу с сияющим лицом.

— Ну? — спросила Марфа.