«Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу»

Сенатор Маклейн был не в состоянии вернуться в номер. Он внимательно оглядывал вестибюль, так, словно никогда его больше не увидит. «Поглядел бы на меня генерал Крайтон, воображаю, что бы он сказал, — подумалось Маклейну. — А, к черту генерала Крайтона!» Он вышел наружу и стал прохаживаться по дороге перед гостиницей. Ветер срывал с него шапку, а он поглубже нахлобучивал ее на седую голову, тер красные щеки, прятал подбородок в воротник шубы. Светало, но вдали, за городом, гребни холмов лишь смутно вырисовывались на фоне неба.

Под ногами хрустко поскрипывал снег. Маклейна вновь охватила тревога: отец Батлер прав. О Кипе Кейли велось слишком много разговоров. Каждая комиссия, обследующая тюрьмы, непременно изъявляла желание повидать знаменитого налетчика. Всех удивляло, с каким достоинством он держится, и члены комиссий делились своими впечатлениями через газеты. Так что, если б не пресса, сам бы он никогда не заинтересовался Кейли.

Из-за недвижных белых холмов поднялась светлая полоса, и они заискрились, как хрустальные. Маклейн следил за лучом света и вдруг заметил машину. Вот она подъехала, остановилась на другой стороне дороги. Первым вышел священник, за ним Кейли. Громадный, широкоплечий, в неверном свете утра он казался еще огромнее. Сенатору не терпелось поскорее увидеть его лицо: что, если и сейчас оно такое же дикое и яростное, как у того черноволосого громилы, который десять лет назад орал на судью Форда в зале суда?

Кейли шел без шапки. Ветер трепал его черные волосы. Он переходил дорогу, кренясь навстречу ветру, подставляя колючему снегу смуглое скуластое лицо. Вот он крикнул:

— Здравствуйте, сенатор! — и приблизился, и лицо его было ясно видно. Кейли смеялся.

Чувствовалось, что он полон той же глубокой спокойной веры в добро, какую всякий раз ощущал в нем сенатор во время их бесед в тюрьме. Маклейн был тронут до глубины души.

— Привет, Кип! — откликнулся он.

— Ох, сенатор… Ну что тут скажешь… — Кейли порывисто схватил руку Маклейна. Переполнявшие его чувства вырывались сбивчивыми фразами. — Это… самое чудесное утро на свете!

На лице его таяли снежинки. Оглядев улицу, он поднял глаза к небу. Маклейн взял его под руку и повел к своей машине.

— Уберемся отсюда побыстрее, — сказал он, — покуда никто не видит.

Маклейн усаживался, а отец Батлер и Кип Кейли стояли на ветру и, держась за руки, смотрели друг на друга.