«Перекури, Сизиф!»

Я — лежу. Рядом со мной мостится черный спаниель Граф. На животе свернулся клубком рыжий кот Жулик. В аккурат на том месте.

Когда в дверь звонят, оба зверя срываются с нагретых мест и наперегонки несутся встречать. Пес делает стойку возле двери, обрубок хвоста при этом нервно и нетерпеливо дрожит, кот, задрав хвост, тоже волнуется, прохаживаясь туда-сюда промеж собачьих лап и заранее мурлыча что есть силы. При этом он щекочет хвостом графское брюхо, отчего пес время от времени тихонько рычит, едва-едва приподнимая брылы, и не поймешь — либо ему эта легкая дружеская щекотка удовольствие доставляет, либо совсем наоборот.

Когда же звонит телефон, то с места срывается только спаниель, а кот и ухом не ведет, что, казалось бы, однозначно указывает на разницу в интеллектах, причем не в пользу собаки, но, с другой стороны, когда по телевизору показывают собак, пес явно интересуется, а когда кошек — Жулик не проявляет ни малейшего интереса. Такое вот занятное и, как обычно, совершенно бесполезное наблюдение. У меня таких — бессчетно…

Я не встаю с дивана ни на звонки, ни на стуки. Только по нужде. Конечно, я очень ослаб, но дело не в этом. Мог бы еще подходить к двери и к телефону. Но мне никто не нужен, ни лично, ни телефонно. Впрочем, и я не нужен никому, и уже давным-давно все звонки звенят только по ошибке.

Я не нужен никому, мне не нужен никто, и тем не менее люди в моей двухкомнатной квартире бывают. В силу обстоятельств. Каждый день и довольно подолгу бывает у меня внучка Лена, она, вероятно, скоро даже по ночам перестанет меня оставлять одного, изредка наведываются дочери Вера и Надежда со своими детьми Алешкой да Сережкой, но чаще — без них. У каждой — свой ключ. Ну, и зять Витюха, который вечно за рулем, иной раз тоже заскочит на минуту вместе с бабами да и сразу — назад, к своему драндулету, нуждавшемуся в беспрестанном летучем ремонте. Во всяком случае, Витюха всегда, не балуя фантазией, на это ссылается. Хотя совершенно ясно, что просто тошно ему, молодому, здоровому и глупому, видеть меня — воплощенное напоминание бренности, да любому — тошно, только у дочерей, как говорится, некий моральный долг. А Витюха мне, на его счастье, ничего не должен. Как и я — ему.