«Репрессированные до рождения»

Вопреки всему выжившим детям ГУЛАГа посвящается.

… М-а-а-м-а-а!…

Саша изо всех сил бежит в сторону своего барака и чувствует, что опять не успеет спрятаться.

Сзади, догоняя его, приближается дыхание овчарки. На пути – огромный валун. Слезы застилают Саше глаза. Он пытается обогнуть камень, однако лапы овчарки уже толкнули в спину. Он упал, сжался в комок, прикрывая лицо руками, чувствуя слюну, падающую из пасти овчарки, которая рвет на нем одежду. Саша, в страхе, еще раз закричал, призывая на помощь маму, и… проснулся.

Все лицо мокрое от слез, тело покрыто холодным потом от пережитого во сне ужаса.

Этот сон преследует Сашу около года, хотя та собака осталась далеко, там, где они жили раньше. Овчарка была обучена ловить людей и приказы выполняла четко. Такова была забава лейтенанта НКВД Смирнова в подвластном ему спецпоселке, обнесенном колючей проволокой. Несколько раз попадался в клыки овчарки и Саша. Это случалось, когда она выполняла команду: «Привести, раздеть».

Саша краешком одеяла утер слезы. Его взгляд остановился на привычном месте: неоструганных жердях верхнего топчана. Он еще не отошел от кошмарного сна, но постепенно повседневные заботы одолели его: надо проведать Шуру из соседнего барака. Они с мамой недавно прибыли сюда.

Впрочем, и сам Саша прожил здесь всего одну зиму. Раньше он с мамой Катей жил в другом месте, в бараке, где было много-много людей. Каждое утро мама относила его в другой барак, в котором их, таких, как он, было столько, сколько пальцев на руках. Из барака его никуда не выпускали, да и не в чем было выпускать, особенно зимой. Поздно ночью, опять сонного, она приносила его обратно, и он спал вместе с ней на нарах.

Здесь хорошо. У каждого свой топчан, и барак разделен стенками из бревен, и людей меньше. Сколько именно, Саша еще не знает, не умеет считать.

Он соскользнул с топчана (спал одетым, по ночам уже было прохладно), поставил перед умывальником чурочку, иначе до соска не доставал, ополоснул для очистки совести лицо. Мама Катя взяла с него твердое слово, чтобы он мылся по утрам, хотя, надо признать, очень не любил холодную воду.