«Дворец Посейдона»

— Осень, — тихо проговорила она, — осень… — Он не отзывался и лежал лицом вниз, обхватив подушку обеими руками. — Журавлей в небе… — опять сказала она. — Улетают… — Помолчала, потом повторила: — Улетают!

Утром, когда пришлось, как всегда, привязывать сеть к сваям, торчащим из воды у самого берега, он дважды вскидывал глаза к небу, будто кто-то окликал его с высоты. В небе пролетал косяк журавлей, тихий и затерянный, как бумажный змей.

«Тучи-то какие», — заметил он тогда.

И ничего не подумал о журавлях, хотя и проводил их долгим взглядом. Стоял в лодке и наматывал на столб веревку.

— И каждую осень так: улетают, улетают, небо полно журавлей…

— Спи, — пробурчал он, хотя ему совсем не хотелось, чтоб она замолчала.

Голос жены убаюкивал его, размякшего от усталости. Голос этот походил на сон, только такой сон, который не видишь, а слышишь. И он слышал, как в небе пролетают журавли.

Лодку качало. Крепко расставив ноги, он стоял в лодке и наматывал веревку на столб. На корме сидел старик Або и обеими руками загораживал от ветра тлеющую у самых губ сигарету. Або не мог уже крепить сети. Зачем он выходил в море? Кто просил его об этом? Або упрям, от него не отделаешься. И не откажешь. Как сказать старику — он небось отцу ровесник.

Внезапно лодка накренилась, и небо тоже покачнулось, даже стало другого цвета — красного. И облака стали не облаками, а будто пестрое стадо коров лениво поползло по небу.

«Странно, что нужно стаду на небе?» — удивился он.

А стадо и в самом деле шествовало по проселку. Смеркалось. Бока у коров словно заляпаны красными кленовыми листьями. Тугое белое вымя несут коровы, как барабан, и сами неуклюже ступают, вразвалку, хмельными барабанщиками со свадьбы.

Вот отворилась калитка, и на дорогу вышла женщина. Он узнал жену. Хотя нет, эта девушка тогда еще не была его женой. Он только издали знал ее. Девушка запрокинула голову, затенила глаза ладошкой и стала глядеть в небо.

— Журавли! — воскликнула она и громко засмеялась.