«Не измени себе»

— Ну вот и доехали…

Борис вздохнул с облегчением и выглянул в открытое окно вагона.

— Выглядывай — не выглядывай, нас с тобой не встретят, — хмуро предупредил Пашка.

— А могли бы и встретить. С работы, поди, уж вернулись.

— Плохо ты знаешь моего дядю. Скажи спасибо, что принять племяша согласился.

Их спутники по купе уже вышли, и Борис ждал товарища, еще не успевшего сложить в мешок с веревочными лямками свои пожитки. Пашка любил поспать и сегодня тянул до последнего, как ни тормошил его Борис.

— А народу-то!.. — провожал Борис глазами вокзальную толпу. — Сельдям в бочке и то просторней.

— На то она и Москва. Столица — всероссийская, всесоюзная. Эвон какой землищей руководит…

— Ладно. Кончай политграмоту да собирайся порасторопней, пока состав от платформы не отогнали. Забыл про Нижний Тагил?

Не сговариваясь, расхохотались: в Тагиле проспали оба. Пока собирались, маневровый паровозик уволок их в тупик. Пришлось потом с мешками пробираться к вокзалу под вагонами или перелезать через тамбурные площадки…

На перрон они вышли последними.

— Вот и сони выползают, — подковырнула замешкавшихся пассажиров молоденькая проводница.

— Зато бодро шагать будем, — добродушно отбился от ее насмешки Борис.

— Вон товарищ-то от бодрости припух даже, — проводница расхохоталась, глядя на Пашку, сонно трущего глаза. У нее заиграли ямочки на щеках. Этими ямочками оба в дороге не раз любовались, стараясь специально рассмешить девушку. Почти за двое суток пути они подружились, и это заставило сейчас Пашку сдержаться от резкости.

Паровоз все еще деловито пыхтел, выпуская клубы пара. Толпа пассажиров, обремененная мешками, узлами и самодельными рундуками, независимо топтала мусор перрона.

Стоило Борису и Пашке шагнуть от вагона, как людской поток подхватил их и понес к выходу.

Шел тридцатый год.