«Кукушкины слезы»

В первую прозаическую книгу уральского поэта вошли повести и рассказы о Великой Отечественной войне, о мужестве и душевной твердости советских людей, вынесших суровые испытания на фронте и в фашистской неволе.

В начале июня приехали они всей семьей к его матери. Не успели оглядеться и опомниться, как пришла телеграмма, отзывающая летчика-истребителя капитана Огнивцева в часть. Мать — в слезы: «Только и погостевали, насмотреться на внучат не успела, словно звездоньки из тученьки мелькнули, и нету. Поезжай, сынок, один в часть свою, а Наденька пусть с внучатами погостюют, потешат старость мою одинокую». Подумали, подумали, да так и порешили — Алексей поехал один, а она с детьми осталась.

Все вокруг было прежним: тот же плечистый речник в кожаной фуражке, те же суетливые люди, та же пестрая разноголосица, та же улыбающаяся продавщица эскимо. И трапы, и плеск волн у причала, и ослепительно сверкающая на солнце песчаная дорожка, и дергающая тяжелую цепь прикованная лодка — все, все осталось прежним, и только Алеши не было. Надя подошла к улыбающейся продавщице эскимо, постояла, посмотрела рассеянно на ее белые руки и золотистые, рассыпанные живыми колечками, волосы, вздохнула.

— Проводила, милочка? — спросила та участливо.

— Проводила. А вы откуда знаете?

— А я на чужое счастье приметливая. Эскимо же брал ваш капитан, Надюшей называл. Муж?

— Муж.

— Симпатичный. А что ж так, не вместе?

— Да вот так случилось.

— Счастливая. Провожаете — грустите, встречать будете — радоваться станете. А мне вот провожать и встречать некого, стою, улыбаюсь всем, вроде и самой веселее становится.

— Вон какая красивая, женихи, небось, табуном ходят.

Продавщица усмехнулась, золотые колечки вздрогнули.

— Женихи... Куда уж мне. Разведенная я, брошенная.

— Пойду я, — тихо сказала Надя, — может быть, и встретимся еще.

— Ага. Идите. Счастливо вам.