«Чудак-человек»

Рисунок Н. Мооса

Это с каждым бывает. Непременно. Однажды, в какой-нибудь пасмурный или, напротив, отчаянно веселый день своего бытия, вдруг озадачишь себя вопросом: Таким, к примеру: почему это, парень, жизнь твоя сложилась так, а не иначе? Почему в это русло направленной оказалась — не в другое?

Так вот и я спросил себя однажды: а почему ты, парень, моряком стал? Какая сила еще в детстве-отрочестве тебя на палубу потянула? Вырос в самой что ни на есть степи, на южном краешке сухопутной Рязанской области. Разные там корабли-пароходу только на картинках и видывал. А тропинку из вышеназванной степи к самому синему морю-океану протоптал. Почему так оно получилось?

Думал я, вспоминал. Молодость ворошил, юность. Все не то, все не так. Но когда дошел памятью до начальной точки своей жизни, до мальчишеских ранних годочков, — будто с мертвых якорей снялся. Все на свои места поставил. Потому что из той дальней дали, из первых послевоенных лет глянул на меня, улыбнулся мне дядя Ваня.

Раз в году, в день своего рождения, дядя Ваня вспоминал, что в молодые свои годы служил на флоте. И снова становился моряком: натягивал на себя видавшую виды темно-синюю суконную рубаху, влазил в широченные черные клеши и, метя ими землю, выходил, во двор. Высокий, негнущийся, не человек — живая мачта. Блеклые добрые глаза его весело подмаргивали нам из-под седоватых густых бровей. А мы не отрывали глаз от ленты на его бескозырке. На ленте — золотые и тоже блеклые — семь букв сверкали, сливаясь в одно слово: «ОЧАКОВЪ».

— Полный назад, корсары! — командовал нам дядя Ваня, видя, что мы готовы увязаться за ним. — Ждать меня к вечеру.

— Есть ждать к вечеру! — браво отвечал я. А Егорка ничего не отвечал, потому что один раз в году Егорка забывал все слова. Немел, завороженный волшебным действием, чудом превращения. По прихоти судьбы мы становились свидетелями и даже персонажами переиначенной на свой лад, но все той же классической сказки о Золушке: отмыв копоть с лица, сменив стеганые штаны и драную фуфайку трубочиста на костюм моряка, дядя Ваня в нашем воображении поднимался на высоту, недоступную принцам. И только Оська, едва дядя Ваня отходил на несколько шагов, скороговоркой верещал ему вслед:

— Мыряк-с-печки-бряк-рыстянулся-как-чирвяк… Мыряк-с-печки-бряк…