«Пятьдесят тысяч»

Эрнест Хемингуэй

Пятьдесят тысяч

- Как дела, Джек? - спросил я.

- Ты видел этого Уолкотта? - сказал он.

- Только в гимнастическом зале.

- Ну, - сказал Джек, - надо, чтобы мне повезло, а то его так не возьмешь.

- Он до тебя и не дотронется, Джек, - сказал Солджер.

- Хорошо, кабы так.

- Он в тебя и горстью дроби не попадет.

- Дробью пускай, - сказал Джек. - Дроби я не боюсь.

- А в него легко попасть, - сказал я.

- Да, - сказал Джек, - он долго не продержится на ринге. Не то что мы с тобой, Джерри. Но сейчас хорош.

- Ты его обработаешь одной левой.

- Пожалуй, - сказал Джек. - Может быть, и так.

- Разделай его, как ты Ричи Льюиса разделал.

- Ричи Льюис, - сказал Джек, - этот заморыш!

Мы все трое, Джек Бреннан, Солджер Бартлет и я, сидели у Хэндли. За соседним столиком сидели две шлюхи. Они уже порядком накачались.

- Заморыш, - говорит одна. - Ишь ты! Ты как сказал, дубина ирландская? Заморыш?

- Да, - говорит Джек. - Именно.

- Заморыш, - говорит она опять. - Уж эти ирландцы! Чуть что, так сейчас ругаться. А сам-то!

- Не связывайся, Джек. Пойдем.

- Заморыш, - говорит она. - А ты, герой, хоть раз в жизни угостил кого-нибудь? Жена тебе небось каждое утро карманы наглухо зашивает. А туда же, заморыш! Тебе от Ричи Льюиса тоже попало!

- Да, - сказал Джек. - А вы как - ни с кого денег не берете?

Мы вышли. Джек всегда был такой. За словом в карман не лазил.

Джек проходил тренировку на ферме у Дании Хогана в Джерси. Место там красивое, но Джеку не нравилось. Он скучал без жены и детей и все время ворчал и злился. Меня он любил, и мы с ним ладили. Хогана он тоже любил, но Солджер Бартлет скоро начал его раздражать. Шутник может здорово надоесть, особенно если шутки его начинают повторяться. А Солджер все время подшучивал над Джеком, все время отпускал шуточки. Не очень забавные и не очень удачные, и Джека это злило. Бывало, например, так: Джек кончал работать с тяжестями и с мешком и надевал перчатки.

- Поработаешь со мной? - спрашивал он Солджера.

- Ладно. Ну, как с тобой поработать? - говорил Солджер. - Вздуть тебя, как Уолкотт тебя вздует? Посадить тебя разок-другой в нокдаун?

- Валяй, - говорил Джек. Но это ему не нравилось.

Раз утром на прогулке мы зашли довольно далеко и теперь возвращались. Мы делали пробежку три минуты; потом ходьба - одну минуту. Потом опять пробежка. Джека нельзя было назвать спринтером. На ринге он двигался быстро, когда бывало нужно, но бегать не умел. Во время ходьбы Солджер только и делал, что высмеивал Джека. Мы поднялись на холм, где стояла ферма.

- Вот что, Солджер, - сказал Джек, - уезжай-ка ты в город.

- Что это значит?

- Уезжай в город, да там и оставайся.

- В чем дело?

- Меня тошнит от твоей болтовни.

- Ах, так? - сказал Солджер.

- Да уж так, - сказал Джек.

- Тебя еще хуже будет тошнить, когда Уолкотт с тобой разделается.

- Может быть, - сказал Джек, - но пока что меня тошнит от тебя.

Солджер уехал в то же утро с первым поездом. Я провожал его на станцию. Он был очень сердит.

- Я ведь только шутил, - сказал он. Мы стояли на платформе, дожидаясь поезда. - С чего он на меня взъелся, Джерри?

- Он нервничает, оттого и злится, - сказал я. - А так он добрый малый, Солджер.

- Вот так добрый! Когда это он был добрым?

- Ну, прощай, Солджер, - сказал я.

Поезд подошел. Солджер поднялся на ступеньки, держа чемодан в руках.

- Прощай, Джерри, - сказал он. - Будешь в городе до состязания?

- Навряд ли.

- Значит, увидимся на матче.

Он вошел в вагон, кондуктор вскочил на подножку, и поезд тронулся. Я поехал домой в двуколке. Джек сидел на крыльце и писал жене письмо. Принесли почту; я взял газету, сел на другой стороне крыльца и стал читать. Хоган выглянул из дверей и подошел ко мне.

- Что у него вышло с Солджером?

- Ничего не вышло. Просто он сказал Солджеру, чтоб тот уезжал в город.

- Я так и знал, что этим кончится, - сказал Хоган. - Он не любит Солджера.

- Да. Он мало кого любит.

- Сухарь, - сказал Хоган.

- Со мной он всегда был хорош.

- Со мной тоже, - сказал Хоган. - Я от него плохого не видел. А все-таки он сухарь.

Хоган ушел в дом, а я остался на крыльце; сидел и читал газеты. Осень только начиналась, а в Джерси, в горах, очень красиво, и я дочитал газеты и стал смотреть по сторонам и на дорогу внизу вдоль леса, по которой, поднимая пыль, бежали машины. Погода была хорошая и места очень красивые.

Хоган вышел на порог, и я спросил:

- Хоган, а что, есть тут какая-нибудь дичь?

- Нет, - сказал Хоган. - Только воробьи.

- Читал газету? - спросил я.

- А что там?

- Санди вчера трех привел к финишу.

- Это мне еще вчера вечером сказали по телефону.

- Следишь за ними? - спросил я.

- Да, держу связь, - сказал он.

- А Джек? - спросил я. - Он еще играет на скачках?

- Он? - сказал Хоган. - Разве это на него похоже?

Как раз в эту минуту Джек вышел из-за угла, держа в руках письмо. На нем был свитер, старые штаны и башмаки для бокса.

- Есть у тебя марка, Хоган? - спросил он.

- Давай письмо, - сказал Хоган. - Я отправлю.

- Джек, - сказал я, - ведь ты раньше играл на скачках?

- Случалось.

- Я знаю, что ты играл. Помнится, я тебя видел в Шипсхэде.

- А теперь почему бросил? - спросил Хоган.

- Много проиграл.

Джек сел на ступеньку рядом со мной и прислонился к столбу. Он жмурился, сидя на солнышке.

- Дать тебе стул? - спросил Хоган.

- Нет, - сказал Джек. - Так хорошо.

- Хороший день, - сказал я. - Славно сейчас в деревне.

- А по мне лучше в городе с женой.

- Ну что ж, осталась всего неделя.

- Да, - сказал Джек. - Это верно.

Мы сидели на крыльце. Хоган ушел к себе в контору.

- Как ты считаешь, я в форме? - спросил меня Джек.

- Трудно сказать. У тебя, во всяком случае, еще есть неделя, чтобы войти в форму.

- Не виляй, пожалуйста.

- Ну, хорошо, - сказал я. - Ты не в порядке.

- Сплю плохо, - сказал Джек.

- Это пройдет. День-два, и все наладится.

- Нет, - сказал Джек. - У меня бессонница.

- Тебя что-нибудь тревожит?

- По жене скучаю.

- Пускай она сюда приедет.

- Нет, для этого я слишком стар.

- Мы хорошенько погуляем вечером, перед тем как тебе ложиться, ты устанешь и заснешь.

- Устану! - сказал Джек. - Я и так все время чувствую себя усталым.

Он всю неделю был такой. Не спал по ночам, а утром чувствовал себя так - ну, знаете, когда даже руку сжать в кулак не можешь.

- Выдохся, - сказал Хоган. - Как вино без пробки. Никуда не годится.

- Я никогда не видал этого Уолкотта, - сказал я.

- Он Джека убьет, - сказал Хоган. - Пополам перервет.

- Ну что ж, - сказал я. - Надо же когда-нибудь и проиграть.

- Да, но не так, - сказал Хоган. - Люди подумают, что он совсем не тренирован. Это портит нашу репутацию.

- Ты слышал, что о нем говорили репортеры?

- Еще бы не слышать! Они сказали, что он ни к черту не годен. Сказали, что его нельзя выпускать на ринг.

- Ну, - сказал я, - они ведь всегда врут.

- Так-то так. Но на этот раз не соврали.

- Э, откуда им знать, в порядке человек или не в порядке.

- Ну, - сказал Хоган, - не такие уж они дураки.

- Только и сумели, что разругать Вилларда в Толедо. Этот Ларднер, сейчас-то он умный, а спроси его, что он говорил о Вилларде в Толедо.

- Да он к нам и не приезжал, - сказал Хоган. - Он пишет только о больших состязаниях.

- А, плевать мне на них, кто бы они ни были, - сказал я. - Что они понимают? Писать они, может, и умеют, но что они понимают в боксе?

- А сам-то ты считаешь, что Джек в форме? - спросил Хоган.

- Нет. Он сошел. Теперь одного не хватает, чтоб Корбетт изругал его как следует, - ну, и тогда все будет кончено.

- Корбетт его изругает, будь покоен, - сказал Хоган.

- Да. Он его изругает.

В эту ночь Джек опять не спал. Следующий день был последний перед боем. После завтрака мы опять сидели на крыльце.

- О чем ты думаешь, Джек, когда не спишь? - спросил я.

- Да так, беспокоюсь, - сказал Джек. - Беспокоюсь насчет своего дома в Бронксе, беспокоюсь насчет своей усадьбы во Флориде. О детях беспокоюсь и о жене. А то вспоминаю матчи. Потом у меня есть кой-какие акции - вот и о них беспокоюсь. О чем только не думаешь, когда не спится!

- Ну, - сказал я, - завтра вечером все будет кончено.

- Да, - сказал Джек. - Это очень утешительно, не правда ли? Раз, два и все уладится, так, по-твоему?

Весь день он злился. Мы не работали. Джек только поупражнялся немного, чтобы размяться. Он провел несколько раундов боя с тенью. И даже тут он производил неважное впечатление. Потом немного попрыгал со скакалкой. Он никак не мог вспотеть.

- Лучше бы уж совсем не работал, - сказал Хоган. Мы стояли рядом и смотрели, как он прыгает со скакалкой. - Он что, совсем больше не потеет?

- Да, - вот не может.

- Ты думаешь, что он хоть сколько-нибудь в форме? Ведь он, кажется, всегда легко сгонял вес?

- Нисколько он не в форме. Он сходит, вот что.

- Надо, чтобы он вспотел, - сказал Хоган.

Джек приблизился, прыгая через скакалку. Он прыгал прямо перед нами, то вперед, то назад, на каждом третьем прыжке скрещивая руки.

- Ну, - сказал он, - вы что каркаете, вороны?

- Я считаю, что тебе больше не надо работать, - сказал Хоган. Выдохнешься.

- Ах, как страшно! - сказал Джек и запрыгал прочь от нас, крепко ударяя скакалкой об пол.

Под вечер на ферму приехал Джон Коллинз. Джек был у себя в комнате. Джон приехал из города в машине. С ним было двое приятелей. Машина остановилась, и все они вышли.

- Где Джек? - спросил меня Джон.

- У себя. Лежит.

- Лежит?

- Да, - сказал я.

- Ну, как он?

Я посмотрел на тех двух, что приехали с Джоном.

- Ничего, это его друзья, - сказал Джон.

- Плохо, - сказал я.

- Что с ним?

- У него бессонница.

- Черт, - сказал Джон. - У этого ирландца всегда бессонница.

- Он не в порядке, - сказал я.

- Черт, - сказал Джон. - Всегда он не в порядке. Десять лет я с ним работаю, и никогда еще он не бывал в порядке.

Те, что с ним приехали, засмеялись.

- Познакомьтесь, - сказал Джон. - Мистер Морган и мистер Стейнфелт. А это мистер Дойл. Тренер Джека.

- Очень приятно, - сказал я.

- Пойдем к Джеку, - сказал тот, кого звали Морганом.

- Да, поглядим-ка на него, - сказал Стейнфелт.

Мы все пошли наверх.

- Где Хоган? - спросил Джон.

- В сарае, со своими клиентами.

- Много у него сейчас народу? - спросил Джон.

- Только двое.

- Тихо у вас, а? - спросил Морган.

- Да, у нас тихо, - сказал я.

Мы остановились перед дверью в комнату Джека. Джон постучал.

Ответа не было.

- Спит, наверно, - сказал я.

- С какой стати ему спать среди бела дня?

Джон нажал ручку, и мы вошли. Джек лежал на постели и спал. Он лежал ничком, уткнувшись лицом в подушку. Он обнимал подушку обеими руками.

- Эй, Джек! - сказал Джон.

Голова Джека шевельнулась на подушке.

- Джек! - сказал Джон, наклоняясь над ним. Джек еще глубже зарылся в подушку. Джон тронул его за плечо. Джек приподнялся, сел и посмотрел на нас. Он был небрит, на нем был старый свитер.

- Черт, - сказал Джек. - Что вы мне спать не даете?

- Не сердитесь, - сказал Джон. - Я не знал, что вы спите.

- Ну конечно, - сказал Джек. - Уж, конечно, вы не знали.

- Вы ведь знакомы с Морганом и Стейнфелтом, - сказал Джон.

- Очень рад, - сказал Джек.

- Как себя чувствуете, Джек? - спросил Морган.

- Великолепно, - сказал Джек. - Как мне еще себя чувствовать?

- Вид у вас хороший, - сказал Стейнфелт.

- Куда уж лучше, - сказал Джек. - Послушайте. - Он повернулся к Джону. - Вы мой менеджер. Вы на мне берете хороший куш. Какого же черта вас нет на месте, когда сюда являются репортеры? Мы с Джерри, что ли, должны с ними разговаривать?

- У меня Лью работал в Филадельфии, - сказал Джон.

- А мне какое дело! - сказал Джек. - Вы мой менеджер. Вы на мне берете хороший куш. Какое мне дело, что там у вас в Филадельфии? Вы там не для меня денежки загребали. Какого черта вас нет, когда вы мне нужны?

- Хоган был здесь.

- Хоган, - сказал Джек. - Хоган такой же бессловесный, как и я.

- Кажется, Солджер Бартлет тоже с вами работал? - спросил Стейнфелт, чтобы переменить разговор.

- Да, он был здесь, - сказал Джек. - Он-то был, как же.

- Джерри, - сказал Джон, - будьте любезны, поищите Хогана и скажите ему, что мы хотим его видеть, так, через полчасика.

- Ладно, - сказал я.

- Почему вы его отсылаете? - сказал Джек. - Не уходи, Джерри.

Морган и Стейнфелт переглянулись.

- Не волнуйтесь, Джек, - сказал Джон.

- Ну, я пойду поищу Хогана, - сказал я.

- Иди, если сам хочешь, - сказал Джек. - Но не потому, что они тебя отсылают.

- Пойду поищу Хогана, - сказал я.

Хоган был в гимнастическом зале, в сарае. С ним были оба его клиента, в перчатках. Каждый из них так боялся попасть под удар противника, что сам уж не решался ударить.

- Ну, довольно, - сказал Хоган, увидев меня. - Прекратите это побоище. Вы, джентльмены, примите душ, а Брюс вас отмассирует.

Они пролезли под канатом, и Хоган подошел ко мне.

- Джон Коллинз приехал, - сказал я, - повидать Джека. И с ним двое приятелей.

- Я видел, как они подъехали в машине.

- Кто эти, с Джоном?

- То, что называется ловкачи, - сказал Хоган. - Ты их не знаешь?

- Нет, - сказал я.

- Хэппи Стейнфелт и Хью Морган. Держат пул [игорное предприятие по типу тотализатора].

- Я ведь уезжал.

- Правда, - сказал Хоган. - Этот Хэппи Стейнфелт продувная бестия.

- Я о нем слышал.

- Хитрец, - сказал Хоган. - А вообще оба они жулики.

- Так, - сказал я. - Они хотят, чтобы мы к ним зашли через полчаса.

- То есть, иначе говоря, чтобы мы к ним не заходили раньше, чем через полчаса?

- Вот именно.

- Ну, пойдем в контору, - сказал Хоган. - К черту этих жуликов.

Минут через тридцать мы с Хоганом пошли наверх. Мы постучали в дверь. Слышно было, что в комнате разговаривают.

- Подождите минутку, - сказал кто-то.

- А ну вас к дьяволу, - сказал Хоган. - Если я вам нужен, я буду в конторе.

Мы услышали, как повернулся ключ в замке. Стейнфелт открыл дверь.

- Заходите, Хоган, - сказал он. - Сейчас мы выпьем по рюмочке.

- Ладно, - сказал Хоган. - Это дело.

Мы вошли. Джек сидел на кровати. Джон и Моргай сидели на стульях. Стейнфелт стоял.

- Что у вас тут за тайны? - сказал Хоган.

- Хэлло, Данни, - сказал Джон.

- Хэлло, Данни, - сказал Морган, и они пожали друг другу руки.

Джек ничего не сказал. Он молча сидел на кровати. Он не с ними. Он сам по себе. На нем была старая синяя фуфайка, старые штаны и башмаки для бокса. Ему бы не мешало побриться. Стейнфелт и Морган были шикарно одеты. Джон тоже. Джек сидел на кровати, и вид у него был очень ирландский и мрачный.

Стейнфелт достал бутылку, а Хоган принес стаканы, и все выпили. Мы с Джеком выпили по стаканчику, а прочие на этом не остановились и выпили по два и по три.

- Приберегите на дорогу, - сказал Хоган.

- Не беспокойтесь. У нас еще есть, - сказал Морган.

После второго стакана Джек больше уже не пил. Он встал и смотрел на них. Морган сел на его место на кровати.

- Выпейте, Джек, - сказал Джон и протянул ему стакан и бутылку.

- Нет, - сказал Джек. - Я никогда не любил поминок.

Все засмеялись. Джек не смеялся.

Все были уже под мухой, когда уезжали. Джек стоял на крыльце, пока они садились в машину. Они помахали ему на прощание.

- До свидания, - сказал Джек.

Потом мы ужинали. За все время ужина Джек не сказал ни слова, кроме "передайте мне это", "передайте мне то". Оба клиента Хогана ели вместе с нами. Это были славные ребята. Поужинав, мы вышли на крыльцо. Теперь рано темнело.

- Погуляем, Джерри? - спросил Джек.

- Давай, - сказал я.

Мы надели пальто и вышли. До шоссе был порядочный кусок, а потом мы еще мили полторы прошли по шоссе. Нас обгоняли машины, и мы то и дело сходили с дороги, чтобы их пропустить. Джек молчал. Когда мы залезли в кусты, чтобы пропустить большую машину, Джек сказал:

- Ну ее к шутам, эту прогулку. Пойдем домой.

Мы пошли тропинкой, которая вела сперва через холм, а потом по полям, прямо к ферме. С холма видны были огни в доме. Мы обогнули дом и подошли к крыльцу; в дверях стоял Хоган.

- Хорошо погуляли? - спросил Хоган.

- Замечательно, - сказал Джек. - Послушай, Хоган. Есть у тебя виски?

- Есть, - сказал Хоган. - А что?

- Пришли-ка нам наверх. Я сегодня намерен спать.

- Ну, как знаешь, - сказал Хоган.

- Пойдем ко мне, Джерри, - сказал Джек.

Наверху Джек сел на кровать и сжал голову руками.

- Веселая жизнь, - сказал он.

Хоган принес кварту виски и два стакана.

- Принести вам имбирного пива? - спросил Хоган.

- Зачем? Чтоб меня потом тошнило?

- Я ведь только спросил, - сказал Хоган.

- Выпьешь с нами? - спросил Джек.

- Нет, спасибо, - сказал Хоган и вышел.

- А ты, Джерри?

- Стаканчик выпью, - сказал я.

Джек налил два стакана.

- Ну-с, - сказал он, - теперь займемся.

- Подлей воды, - сказал я.

- Да, - сказал Джек. - Пожалуй, так будет лучше.

Мы выпили молча. Джек хотел налить мне еще.

- Нет, - сказал я, - с меня довольно.

- Как хочешь, - сказал Джек. Он налил себе порядочную порцию и добавил воды. Он немного повеселел.

- Ну и компания, эти, что приезжали, - сказал он. - Наверняка хотят бить. Так, чтоб без риска.

Потом, немного погодя, он добавил:

- Что ж, они правы. Какой смысл рисковать? Выпей, Джерри, - сказал он. - Ну, выпей со мной.

- Мне это не нужно, Джек, - сказал я. - Мне и так хорошо.

- Только один, - сказал Джек. Его уже немного развезло.

- Ладно, - сказал я.

Джек налил немного в мой стакан, а в свой побольше.

- Люблю выпить, - сказал он. - Если б не бокс, я бы, наверно, здорово пил.

- Наверно.

- Знаешь, - сказал он, - я много упустил из-за бокса.

- Зато у тебя куча денег.

- Да, - сказал Джек. - Для этого я и стараюсь. А все-таки я много упустил.

- Ну что, например?

- Да вот, например, с женой. И дома мало приходится бывать. И для моих девочек это плохо. Спрашивает их какая-нибудь подружка - из таких, знаешь, светских барышень: "Кто твой отец?" - "Мой отец - Джек Бреннан". Это плохо для них.

- Э, - сказал я, - ничего это не значит. Были б только у них деньги.

- Да, - сказал Джек, - денег я для них припас.

Он налил себе еще. Бутылка была уже почти пуста.

- Подлей воды, - сказал я. Джек добавил воды.

- Ты не знаешь, - сказал он, - как я скучаю по жене.

- Знаю, - сказал я.

- Нет, ты не знаешь. Ты даже представить себе не можешь, каково это.

- В деревне все-таки лучше, чем в городе.

- А мне, - сказал Джек, - совершенно все равно. Ты даже представить себе не можешь, как я по ней скучаю.

- Выпей еще.

- Я пьян? Заговариваюсь?

- Есть немножко.

- Ты даже понять не можешь, каково мне. Никто не может понять.

- Кроме жены, - сказал я.

- Она знает, - сказал Джек. - Она-то знает. Уж она знает, будь покоен. Она знает.

- Подлей воды, - сказали.

- Джерри, - сказал Джек, - ты даже понять не можешь, каково мне бывает.

Он был пьян вдребезги. Он пристально смотрел на меня. Взгляд у него был какой-то слишком пристальный.

- Сегодня ты будешь спать, - сказал я.

- Слушай, Джерри, - сказал Джек. - Хочешь заработать? Поставь на Уолкотта.

- Вот как?

- Слушай, Джерри. - Джек отставил стакан. - Смотри. Я сейчас пьян. Знаешь, сколько я на него ставлю? Пятьдесят тысяч.

- Это большие деньги.

- Пятьдесят тысяч. Два против одного. Получу двадцать пять чистых. Поставь на него, Джерри.

- Выгодное дело, - сказал я.

- Все равно мне его не побить, - сказал Джек. - Тут нет никакого жульничества. Я ведь все равно не могу его побить. Почему же не заработать на этом?

- Подлей воды, - сказал я.

- После этого боя уйду с ринга, - сказал Джек. - Брошу все к чертям. Все равно он меня побьет. Почему же не заработать?

- Ясно.

- Целую неделю не спал, - сказал Джек. - Всю ночь лежу и мучаюсь. Не могу спать, Джерри. Ты даже понять не можешь, каково это, когда не спишь.

- Плохо.

- Не могу спать. Не могу, и кончено. Сколько ни тренируйся, а какой толк, если не можешь спать, верно?

- Верно.

- Ты даже понять не можешь, Джерри, каково это, когда не спишь.

- Подлей воды, - сказал я.

Часам к одиннадцати Джек был готов, и я уложил его в постель. Он засыпал стоя. Я помог ему раздеться и лечь.

- Теперь ты будешь спать, Джек, - сказал я.

- Да, - сказал Джек, - теперь я засну.

- Спокойной ночи, Джек, - сказал я.

- Спокойной ночи, Джерри, - сказал Джек. - Один у меня есть друг - это ты.

- Да ну тебя, - сказал я.

- Один только друг, - сказал Джек. - Один-единственный.

- Спи, - сказал я.

- Сплю, - сказал Джек.

Внизу, в конторе, Хоган сидел за столом и читал газеты. Он посмотрел на меня.

- Ну, уложил своего дружка? - спросил он.

- Готов.

- Лучше так, чем совсем не спать, - сказал он.

- Да.

- А вот поди объясни это газетным писакам.

- Ну, я тоже пошел спать, - сказал я.

- Спокойной ночи, - сказал Хоган.

Утром, часов в восемь, я сошел вниз и позавтракал. Хоган работал со своими клиентами в сарае. Я пошел туда и стал смотреть на них.

- Раз! Два! Три! Четыре! - считал Хоган. - Хэлло, Джерри, - сказал он. - Джек встал?

- Нет. Еще спит.

Я пошел к себе в комнату и уложил вещи. В полдесятого я услышал, как Джек ворочается за стеной. Когда я услышал, что он спускается по лестнице, я тоже пошел вниз. Джек сидел за завтраком. Хоган тоже был там, он стоял у стола.

- Как себя чувствуешь, Джек? - спросил я.

- Ничего.

- Хорошо спал? - спросил Хоган.

- Спал на славу, - сказал Джек. - Во рту скверно, но голова не болит.

- Вот видишь, - сказал Хоган. - Это потому, что виски хорошее.

- Припиши к счету, - сказал Джек.

- Когда вы едете? - спросил Хоган.

- После завтрака. Одиннадцатичасовым.

- Сядь, Джерри, - сказал Джек. Хоган ушел. Я сел к столу. Джек ел грейпфрут. Когда ему попадалась косточка, он выплевывал ее в ложку и сбрасывал на блюдце.

- Я вчера здорово накачался, - начал он.

- Да, выпил немножко.

- Наболтал, наверно, всякого вздору.

- Да нет, ничего особенного.

- Где Хоган? - спросил он. Он доедал грейпфрут.

- В контору ушел.

- Что я там говорил насчет ставок? - спросил Джек. Он держал ложку и тыкал ею в грейпфрут.

Вошла горничная, поставила на стол яичницу с ветчиной и убрала грейпфрут.

- Дайте мне еще стакан молока, - сказал ей Джек. Она вышла.

- Ты сказал, что ставишь пятьдесят тысяч на Уолкотта, - сказал я.

- Это верно, - сказал Джек.

- Это большие деньги.

- Не нравится мне это, - сказал Джек.

- Может еще и по-другому обернуться.

- Нет, - сказал Джек. - Он до смерти хочет стать чемпионом. Эти жулики на нем не промахнутся.

- Ничего нельзя знать наперед.

- Нет. Ему нужно звание. Для него это важней денег.

- Пятьдесят тысяч большие деньги, - сказал я.

- Это простой расчет, - сказал Джек. - Я не могу победить. Ты же знаешь, что я не могу победить.

- Пока ты на ринге, всегда есть шанс.

- Нет, - сказал Джек. - Я выдохся. Это простой расчет.

- Как ты себя чувствуешь?

- Прилично, - сказал Джек. - Выспался, а это мне как раз и нужно.

- Ты будешь хорош на ринге.

- Да, будет на что посмотреть, - сказал Джек.

После завтрака Джек вызвал жену по междугородному телефону. Он сидел в телефонной будке.

- За все время первый раз ее вызывает, - сказал Хоган.

- Он каждый день ей писал.

- Ну да, - сказал Хоган, - марка ведь стоит только два цента.

Мы попрощались с Хоганом, и Брюс, негр-массажист, отвез нас на станцию в двуколке.

- Прощайте, мистер Бренная, - сказал он, когда подошел поезд. Надеюсь, вы ему расшибете котелок.

- Прощайте, - сказал Джек и дал Брюсу два доллара.

Брюсу много пришлось над ним поработать. Лицо у него вытянулось. Джек заметил, что я смотрю на два доллара в руках у Брюса.

- Это все оплачено, - сказал он. - Массаж Хоган тоже ставит в счет.

В поезде Джек все время молчал. Он сидел в углу - билет у него был засунут за ленту шляпы - и смотрел в окно. Только раз он повернулся и заговорил со мной.

- Я предупредил жену, что возьму на ночь номер у Шелби, - сказал он. Это в двух шагах от Парка. А домой вернусь завтра утром.

- Отличная мысль, - сказал я. - Жена тебя когда-нибудь видела на ринге?

- Нет, - сказал Джек. - Никогда не видела.

Я подумал - какого же он ждет избиения, если не хочет показываться домой после матча. На вокзале мы взяли такси и поехали к Шелби. Вышел мальчик и забрал наши чемоданы, а мы пошли в контору.

- На какую цену у вас есть номера? - спросил Джек.

- Есть только номера на две кровати, - сказал конторщик. - Могу вам предложить прекрасную комнату на две кровати за десять долларов.

- Это дорого.

- Могу предложить вам комнату на две кровати за семь долларов.

- С ванной?

- Конечно.

- Ты можешь переночевать со мной, Джерри, - сказал Джек.

- Да нет, - сказал я, - я остановлюсь у зятя.

- Я это не затем, чтобы ты платил, - сказал Джек. - А так, чтобы деньги зря не пропадали.

- Запишитесь, пожалуйста, - сказал конторщик. Потом прочитал про себя наши фамилии. - Номер двести тридцать восемь, мистер Бреннан.

Мы поднялись на лифте. Комната была большая и хорошая, с двумя кроватями и дверью в ванную.

- Шикарно, - сказал Джек.

Лифтер поднял шторы и внес наши чемоданы. Джек и не подумал дать ему на чай; тогда я дал ему двадцать пять центов. Мы помылись, и Джек сказал, что нужно пойти куда-нибудь поесть.

Мы пообедали у Хэндли. Там было много знакомых. В середине обеда вошел Джон и сел за наш столик. Джек ел, а разговаривал мало.

- Как у вас с весом, Джек? - спросил Джон.

Джек уписывал солидный обед.

- Хоть одетым могу взвешиваться, - сказал Джек. Он всегда легко сгонял вес. Он был прирожденным легковесом и никогда не толстел. У Хогана он еще потерял в весе.

- Ну, это у вас всегда в порядке, - сказал Джон.

- Да, это в порядке, - сказал Джек.

Мы пошли в Парк взвешиваться. Условия матча были: сто сорок семь фунтов в три часа дня. Джек стал на весы, обернув полотенце вокруг бедер. Стрелка не шевельнулась. Уолкотт только что взвешивался и теперь стоял в сторонке; вокруг него толпился народ.

- Дайте поглядеть на ваш вес, Джек, - сказал Фридмен, менеджер Уолкотта.

- Пожалуйста. Но тогда и его при мне взвесьте. - Джек мотнул головой в сторону Уолкотта.

- Сбросьте полотенце, - сказал Фридмен.

- Сколько? - спросил Джек.

- Сто сорок три фунта, - сказал толстяк, возившийся, у весов.

- Здорово согнали, Джек, - сказал Фридмен.

- Взвесьте его, - сказал Джек.

Уолкотт подошел. Он был белокурый, с широкими плечами и руками, как у тяжеловеса. Зато ноги у него были коротковаты. Джек был выше его на полголовы.

- Хэлло, Джек, - сказал он. Лицо у него было все в шрамах.

- Хэлло, - сказал Джек. - Как самочувствие?

- Очень хорошо, - сказал Уолкотт. Он сбросил полотенце и стал на весы. Таких широких плеч и такой спины я еще ни у кого не видел.

- Сто сорок шесть фунтов и двенадцать унций. - Уолкотт сошел с весов и ухмыльнулся Джеку.

- У вас разница в четыре фунта, - сказал ему Джон.

- К вечеру будет еще больше, - сказал Уолкотт. - Я теперь пойду пообедаю.

Мы пошли в уборную, и Джек оделся.

- Крепкий паренек, - сказал мне Джек.

- Судя по виду, ему часто доставалось.

- О да, - сказал Джек. - В него попасть не трудно.

- Вы теперь куда? - спросил Джон, когда Джек был одет.

- Обратно в отель, - сказал Джек. - Вы обо всем позаботились?

- Да, - сказал Джон. - Там все сделают.

- Пойду теперь прилягу, - сказал Джек.

- Хорошо. А без четверти семь я зайду за вами, и мы пойдем ужинать.

- Ладно.

Когда мы пришли в номер, Джек снял башмаки и пиджак и лег. Я сел писать письмо. Время от времени я поглядывал на Джека. Он не спал. Он лежал совсем тихо, но глаза у него то и дело открывались. Наконец он встал.

- Сыграем в криббедж, Джерри? - сказал он.

- Давай, - сказал я.

Он раскрыл чемодан и достал карты и доску для криббеджа. Мы сыграли несколько партий, и Джек выиграл у меня три доллара. Потом в дверь постучали, и вошел Джон.

- Хотите сыграть в криббедж, Джон? - спросил Джек.

Джон положил шляпу на стол. Она была вся мокрая. Пальто у него тоже было мокрое.

- Дождь идет? - спросил Джек.

- Льет как из ведра, - сказал Джон. - Я ехал в такси, но попал в затор, пришлось добираться пешком.

- Давайте сыграем в криббедж, - сказал Джек.

- Вам бы надо поесть.

- Нет, - сказал Джек. - Пока еще не хочется.

С полчаса они играли в криббедж, и Джек выиграл у Джона полтора доллара.

- Ну, ладно, - сказал Джек. - Пойдем, что ли, ужинать.

Он подошел к окну и выглянул на улицу.

- Все еще дождь?

- Да.

- Поедим здесь, в отеле, - сказал Джон.

- Хорошо, - сказал Джек. - Сыграем еще партию. Кто проиграет, платит за ужин.

Немного погодя Джек поднялся и сказал:

- Вам платить, Джон. - И мы пошли вниз и поужинали в большом зале.

После ужина мы вернулись в номер, и Джек еще раз сыграл с Джоном и выиграл у него два с половиной доллара. Джек совсем развеселился. У Джона был с собой саквояж, и в нем все что нужно для матча. Джек снял рубашку и воротничок и надел фуфайку и свитер, чтобы не простудиться на улице, а костюм для ринга и халат уложил в чемоданчик.

- Готовы? - спросил его Джон. - Сейчас велю вызвать такси.

Скоро зазвонил телефон, и снизу сказали, что машина пришла.

Мы спустились в лифте, прошли через вестибюль, сели в такси и поехали в Парк. Шел проливной дождь, но перед входом на улице стояла толпа. Все места были проданы. Когда мы проходили в уборную, я увидел, что зал набит битком. От верхних мест до ринга, казалось, было добрых полмили. В зале было темно. Только фонари над рингом.

- Хорошо, что не вынесли на открытую сцену, - сказал Джон. - А то как быть под таким дождем?

- Полный сбор, - сказал Джек.

- На такой матч и больше бы пришло, - сказал Джон. - Зал не вмещает.

- Погоду наперед не закажешь, - сказал Джек.

Джон подошел к дверям уборной и заглянул внутрь. Джек сидел там, уже в халате, скрестив руки, и смотрел в пол. С Джоном было двое секундантов. Они выглядывали из-за его плеча. Джек поднял глаза.

- Он уже вышел? - спросил он.

- Только что вышел, - сказал Джон.

Мы стали спускаться. Уолкотт как раз выходил на ринг. Его хорошо встретили. Он пролез под канатом, поднял руки, сложенные вместе, улыбнулся, потряс ими над головой, сперва в одну сторону, потом в другую, и сел. Джеку много хлопали, когда он пробирался сквозь толпу. Джек ирландец, а ирландцев всегда хорошо встречают. Ирландец не сделает такого сбора в Нью-Йорке, как еврей или итальянец, но встречают их всегда хорошо. Джек поднялся на ступеньки и нагнулся, чтобы пролезть под канатом, а Уолкотт вышел из своего угла и наступил на нижний канат, чтобы Джеку удобней было пройти. Публике это страшно понравилось. Уолкотт положил Джеку руку на плечо, и они постояли так несколько секунд.

- В любимцы публики метите? - спросил Джек. - Уберите руку с моего плеча.

- Ведите себя прилично, - сказал Уолкотт.

Публика любит такие вещи. Как они благородно держат себя перед боем! Как они желают друг Другу удачи!

Когда Джек стал бинтовать себе руки, Солли Фридмен перешел в наш угол, а Джон пошел к Уолкотту. Джек просунул большой палец в петлю бинта, а потом гладко и аккуратно обмотал руку и крепко завязал ее тесьмой у кисти и дважды вокруг суставов.

- Эй, эй, - сказал Фридмен. - Куда столько тесьмы?

- Пощупайте, - сказал Джек. - Она же совсем мягкая. Не придирайтесь.

Фридмен оставался с нами все время, пока Джек бинтовал другую руку, а один из секундантов принес перчатки, и я натянул их на Джека, размял и завязал.

- Фридмен, - сказал Джек, - какой он национальности, этот Уолкотт?

- Не знаю, - сказал Солли. - Датчанин, что ли.

- Он чех, - сказал секундант, принесший перчатки.

Рефери позвал их на середину ринга, и Джек вышел. Уолкотт вышел улыбаясь. Они сошлись, и рефери положил обоим руки на плечи.

- Ну-с, любимчик, - сказал Джек Уолкотту.

- Ведите себя прилично.

- Что это вы выдумали назваться Уолкоттом? - сказал Джек. - Вы разве не знаете, что он был негр?

- Выслушайте, - сказал рефери и прочитал им какое полагается наставление. Раз Уолкотт прервал его. Он ухватил руку Джека и спросил:

- Могу я бить, если он захватит меня вот так?

- Уберите руку, - сказал Джек. - Нас еще не снимают для кино.

Они разошлись по углам. Я снял халат с Джека, он налег на канат и несколько раз согнул ноги в коленях, потом натер подошвы канифолью. Раздался гонг, и Джек быстро повернулся и вышел. Уолкотт подошел к нему, они коснулись друг друга перчаткой о перчатку, и едва Уолкотт опустил руку, как Джек провел двойной джеб [короткий прямой удар, применяемый на близком расстоянии] левой в голову. Не было на свете лучшего боксера, чем Джек. Уолкотт пошел на него, все время двигаясь вперед, опустив подбородок. Он предпочитает работать крюками [крюк - удар согнутой рукой, один из самых сильных в боксе] и держит руки низко. Все, что он умеет, это бить. Но всякий раз, как он приближался, Джек бил левой. Казалось, что это происходит само собой. Джек только поднимает руку - и удар уже нанесен. Три или четыре раза он опережал правой, но Уолкотт тогда подставлял плечо, и удар шел высоко в голову. Уолкотт как все файтеры [файтер - боксер, действующий не столько искусством, сколько силой удара]. Единственно, чего он боится, это такого же удара, как его собственные. Он закрыт всюду, где ему грозит сильный удар. А джебы левой его не беспокоят.

На четвертом раунде у него уже шла кровь, и все лицо было разбито. Но всякий раз, как они сближались, Уолкотт бил крюками с такой силой, что у Джека пониже ребер с обеих сторон появились два больших красных пятна. Всякий раз, как он подходил близко, Джек связывал его, потом освобождал руку и бил его апперкотом, но если Уолкотту удавалось освободить руку, он наносил Джеку такой удар по корпусу, что на улице было слышно. Он файтер.

Так продолжалось еще три раунда. Они не разговаривали. Они все время работали. Мы тоже усердно работали над Джеком между раундами. Он казался вялым, но он никогда не бывает очень подвижным на ринге. Он двигался мало, а левая у него работала как будто автоматически. Казалось, она соединена с головой Уолкотта, и чтобы ударить, Джеку нужно только захотеть. В ближнем бою Джек всегда спокоен и зря не тратит пороху. Он блестяще знает близкий бой; и теперь, когда они расходились, Джек всегда был в выигрыше. Сперва бой шел в нашем углу, и я увидел, как Джек связал Уолкотта, потом освободил руку, повернул ее и нанес ему апперкот в нос открытой перчаткой. У Уолкотта пошла кровь, и он наклонил голову над плечом Джека, чтобы его тоже замарать, а Джек резко поднял плечо и ударил его плечом по носу, а потом нанес удар правой сверху и снова ударил плечом.

Уолкотт обозлился. На пятом раунде он уже смертельно ненавидел Джека. А Джек не злился; то есть не больше, чем всегда. Он умел доводить своего противника до бешенства. Вот почему он терпеть не мог Ричи Льюиса. Ему не удавалось его переиграть. У Ричи Льюиса всегда было в запасе два-три новых трюка, которых Джек не умел сделать. В близком бою Джек, пока не уставал, всегда был в полной безопасности. Он под орех разделал Уолкотта. Удивительней всего, что со стороны казалось, будто он ведет честный классический бокс. Это потому, что так он тоже умел работать.

После седьмого раунда Джек сказал:

- Левая у меня отяжелела.

С этого момента он пошел на проигрыш. Сперва это было незаметно. Но если раньше он вел бой, теперь его вел Уолкотт. Раньше он был все время закрыт - теперь ему приходилось плохо. Он уже не мог держать Уолкотта на дистанции левой. Казалось, что все по-прежнему, но если раньше Уолкотт почти всякий раз промахивался, теперь он почти всякий раз попадал. Джек получил несколько сильных ударов по корпусу.

- Который раунд? - спросил Джек.

- Одиннадцатый.

- Я долго не выдержу, - сказал Джек. - Ноги отказывают.

До сих пор Уолкотт только задевал его. Джек успевал отстраниться, и получалось как при игре в бейсбол, когда игрок тянет за собой мяч и этим отнимает у него часть силы. А теперь Уолкотт начал бить крепче. Он работал, как машина. Джек только старался блокировать. Со стороны незаметно было, какое это ужасное избиение. Между раундами я массировал Джеку ноги. Мышцы дрожали у меня под пальцами все время, пока я его растирал. Ему было совсем плохо.

- Как идет? - спросил он Джона, поворачивая к нему распухшее лицо.

- Это его бой.

- Я еще продержусь, - сказал Джек. - Не хочу, чтобы этот полячишка меня нокаутировал.

Все шло так, как он ожидал. Он знал, что не может побить Уолкотта. У него не хватало силы. Но все было в порядке. Деньги были поставлены как надо, и теперь он хотел закончить бой по своему вкусу. Он не хотел, чтобы его нокаутировали.

Раздался гонг, и мы вытолкнули его вперед. Он вышел медленно. Уолкотт пошел на него. Джек нанес ему удар левой, и Уолкотт принял его, потом вошел в близкий бой и начал бить по корпусу. Джек попытался связать его, но это было все равно что пытаться задержать механическую пилу. Джек вырвался, но промахнулся правой. Уолкотт провел крюк слева, и Джек упал. Он упал на руки и колени и посмотрел на нас. Рефери начал считать. Джек смотрел на нас и тряс головой. На восьмом счете Джон подал ему знак. Голоса бы Джек все равно не услышал, так ревела толпа. Джек встал. Рефери, пока вел счет, все время одной рукой держал Уолкотта.

Как только Джек встал, Уолкотт пошел на него. Я услышал, как Солли Фридмен закричал:

- Берегись, Джимми!

Уолкотт подходил, глядя на Джека. Джек ударил левой. Уолкотт только головой тряхнул. Он прижал Джека к канату, оглядел его, послал очень слабый крюк слева в голову, а затем ударил крюком по корпусу изо всех сил и так низко, как только мог. Верных пять дюймов ниже пояса. Я думал, у Джека глаза выскочат. Они у него совсем на лоб полезли. Рот у него раскрылся.

Рефери схватил Уолкотта. Джек шагнул вперед. Если он упадет, пропали пятьдесят тысяч. Он шел так, словно у него кишки вываливались.

- Это не был неправильный, - сказал он. - Это случайность.

Толпа так ревела, что ничего не было слышно.

- Я в порядке, - сказал Джек. Они были как раз против нас. Рефери взглянул на Джона и покачал головой.

- Ну иди, сукин сын, полячишка, - сказал Джек. Джон перевесился через канат. Он уже держал в руках полотенце. Джек стоял возле самого каната. Он шагнул вперед. Я увидел, что лицо у него залито потом, словно кто-то взял его и выжал. По носу скатилась большая капля.

- Ну, иди, - сказал он Уолкотту.

Рефери поглядел на Джона и махнул Уолкотту.

- Иди, скотина, - сказал он.

Уолкотт вышел. Он не знал, что делать. Он никак не ожидал, что Джек выдержит. Джек пустил в ход левую. Толпа ревела не переставая. Они были как раз против нас. Уолкотт ударил дважды. У Джека было такое лицо ничего страшнее я не видал. Он держался только усилием воли, держал себя всего - все свое тело, и это было видно по его лицу. Он все время думал и напряжением мысли зажимал свое тело в том месте, куда ему был нанесен удар.

Затем он начал бить. Лицо у него было ужасное. Он начал бить свингами [удар вытянутой рукой, применяемый на сравнительно далеком расстоянии], низко держа руки. Уолкотт закрылся. Джек послал бешеный свинг ему в голову. Потом вдруг опустил руки и левой ударил в пах, а правой как раз в то место, куда сам получил удар. Гораздо ниже пояса. Уолкотт рухнул наземь, ухватился за живот, перевернулся и скорчился.

Рефери схватил Джека и оттолкнул его в угол. Джон выскочил на ринг. Толпа все ревела. Рефери что-то говорил судьям, а затем глашатай с мегафоном вышел на ринг и объявил:

- Победа за Уолкоттом. Неправильный удар.

Рефери говорил с Джоном. Он сказал:

- Что же я мог сделать? Джек не захотел признать неправильный удар. А потом, когда ошалел от боли, сам ударил неправильно.

- Все равно он не мог победить, - сказал Джон.

Джек сидел на стуле. Я уже снял с него перчатки, и он обеими руками зажимал себе живот. Когда ему удавалось обо что-нибудь опереться, лицо у него становилось не такое ужасное.

- Подите извинитесь, - сказал Джон ему на ухо. - Это произведет хорошее впечатление.

Джек встал. Пот катился у него по лицу. Я набросил на него халат, и он под халатом прижал ладонь к животу и пошел через ринг. Уолкотта уже подняли и приводили в чувство. В том углу толпились люди. Никто из них не заговорил с Джеком. Джек нагнулся над Уолкоттом.

- Я очень сожалею, - сказал Джек. - Я не хотел ударить низко.

Уолкотт не ответил. Видно было, что ему очень скверно.

- Ну вот, теперь вы чемпион, - сказал Джек. - Надеюсь, получите от этого массу удовольствия.

- Оставьте мальчика в покое, - сказал Солли Фридмен.

- Хэлло, Солли, - сказал Джек. - Мне очень жаль, что так вышло.

Фридмен только посмотрел на него.

Джек пошел обратно в свой угол странной, запинающейся походкой. Мы помогли ему пролезть под канатом, потом провели мимо репортерских столов и дальше по коридору. Там толпился народ; многие тянулись похлопать Джека по спине. Джек, в халате, должен был пробираться сквозь всю эту толпу по пути в уборную. Уолкотт сразу стал героем дня. Вот как выигрывались пари у нас в Парке.

Как только мы добрались до уборной, Джек лег и закрыл глаза.

- Сейчас поедем в отель и вызовем доктора, - сказал Джон.

- У меня все кишки полопались, - сказал Джек.

- Мне очень совестно, Джек, - сказал Джон.

- Ничего, - сказал Джек.

Он лежал, закрыв глаза.

- Перехитрить нас вздумали, - сказал Джон.

- Ваши друзья, Морган и Стейнфелт, - сказал Джек. - Хорошенькие у вас друзья, нечего сказать.

Теперь он лежал с открытыми глазами. Лицо у него все еще было осунувшееся и страшное.

- Удивительно, как быстро соображаешь, когда дело идет о таких деньгах, - сказал Джек.

- Вы молодчина, Джек, - сказал Джон.

- Нет, - сказал Джек. - Это пустяки.