«Ключ от рая»

Этот день ему не забыть еще очень долго.

Жара, набрякшее грозой небо, пыль, выбеленный солнцем город… и Он.

В жалких лохмотьях, едва прикрывающих изорванное кнутами тело, венок из терна, нахлобученный безжалостно на лоб, запекшаяся кровь на лице, руках, спине, ноги, сбитые о камни…

И крест.

«Хозяин, дозволь прислониться к стене дома твоего, отдохнуть…»

«Иди, на обратном пути отдохнёшь».

Ясный взгляд, спокойное лицо — точно не его, а он вел толпу зевак на Голгофу.

«И ты будешь вечно идти, и не будет тебе ни покоя, ни смерти».

Этот день ему не забыть никогда, пока Он не вернется к детям своим, дабы спросить с них за зло, воздать за добро и покарать равнодушие…

И снова жара, фиолетовое небо, готовое прорваться ливнем, белые когда-то стены старого города — и скрип тележки, подпрыгивающей на выбоинах от осколков и гулко погромыхивающей инструментом, как предвестник далекого грома.

Гром на Песах? Вспомнить бы, примета это какая-то, или просто природа в этом году проснулась рано?..

Старик толкал свою передвижную мастерскую по главной улице, почти полностью расчищенной от завалов и руин, и оглядывался по сторонам в поисках уцелевших домов, где его услуги могут потребоваться. Война закончилась два года назад, но некоторые районы все еще выглядели так, будто немцы только что отбомбились…

Слева, огороженный веревками с привязанными обрывками красной ткани, был один из таких кварталов: в грудах безобразных руин, перемежающихся фрагментами стен, с трудом угадывались добротные здания старинной постройки, словно нетерпеливый ребенок начал собирать строительный конструктор, но в раздражении разметал его. Уцелевшие части фасада тут и там пересекало колючее слово «Заминировано», коряво выведенное белой краской. На сохранившемся углу дома болталась на одном гвозде выцветшая табличка «Ул. Пушкинская».

Что здесь было до войны? Музеи? Магазины? Дворец культуры?..

Он не был в этом городе лет двадцать… а до этого еще девяносто… всё, что угодно могло быть… всё, что угодно могло измениться…