«Не вошедшее в сборники»

Перевод Е. Суриц.

Пусть наша история и потерпит крушение на разбегающихся рельсах Non Sequitur, Лимитед, что тут поделаешь; но вы всё-таки займите место в экскурсионном автобусе «Raison d’etre». Буквально на минуточку, только чтобы рассмотреть одну тему, ну, назовем её, скажем: «Что поджидает нас за углом».

Omnius mundus in duas partes divisus est — одни носят галоши и платят подушную подать, другие — открывают новые континенты. Континентов для открывания, увы, не осталось, зато к тому времени, когда выйдут из моды галоши и подушная подать разовьется в подоходный налог, те, другие, будут разъезжать по железным дорогам вдоль каналов на Марсе.

Фортуна, Удача и Случай названы в словарях синонимами. Но знаток в них отметит различия. Фортуна — это назначенный вожделенный приз. Удача — дорога к нему. Случай затаился в тенях при этой дороге. Лицо Фортуны — сияющее, призывное; лицо Удачи горит отвагой. У Счастливого Случая лицо прекрасное, безупречное, рожденное снами. Мы еще видим это лицо на дне нашей чашечки кофе, пока перевариваем и критикуем свою утреннюю котлету.

Искатель риска — это тот, кто по дороге к Фортуне не спускает глаз с летящих мимо изгородей, лугов и рощ. Этим он отличается от искателя удачи. Рекорд рисковости был поставлен давным-давно — тем, кто скушал запретный плод. Найти доказательство того, что это действительно имело место, — высшая цель искателя удачи. От обоих типов одна морока. А мы с вами, люди простые, законопослушные, раскурим-ка лучше трубку, угомоним детишек и кота, устроимся в плетеном кресле под мигающей газовой горелкой у холодного окна и рассмотрим небольшой рассказ про двух искателей риска.

— Слышали анекдот про эскимоса? — спросил Биллинджер в малой дубовой гостиной, сразу слева, если вы проникнете в Виргинский клуб.

— Конечно, — ответил Джон Реджиналд Форстер, вставая и выходя из комнаты.

Форстер взял у служителя свою соломенную шляпу (солома выйдет из моды и, возможно, снова войдет задолго до того, как все это будет опубликовано) и вышел на улицу. Биллинджер привык, что его анекдотов не слушают, и, конечно, не мог обидеться.