«Нравы четы Филипп»

Жюль Ренар

Нравы четы Филипп

Перевод H. M. Жарковой

I

Дом Филиппов, пожалуй, самый старый во всей деревне.

Соломенная замшелая и залатанная крыша сползает чуть не до самой земли, дверь низенькая, маленькое окошко не открывается, - похоже, что хижине по меньшей мере лет двести. Мадам Филипп со стыда сгорает за свое жилье.

- Вот уж бедность, так бедность, - заявляет она, - разваливается хижина и не чинишь ее.

- А я нахожу, - возражаю я, - что ваш домик очень хороший.

- Когда тронешь пальцем стену, - говорит она, - известка отваливается кусками.

- Никто тебе не мешает, - замечает Филипп, - заткнуть дыры газетами.

- Я и не прошу такого дома, как у богатых, - говорит она. - Одного прошу - чистоты. И сбереги я четыре су, завтра привела бы дом в порядок.

- Не стоит, мадам Филипп, уверяю вас: дом ваш чудесный.

- Да он уж и не держится!

- Не беспокойся, - говорит Филипп, - он еще достаточно крепок и тебя похоронит.

- Да, когда свалится мне на голову, - говорит мадам Филипп и сама смеется.

Прежде всего, как входишь к ним, натыкаешься на деревянную кровать. Она одинаковая что в длину, что в ширину. Она не на колесиках. Ее, должно быть, спустили сюда через каминную трубу: дверь слишком узка.

- Кровать разборная, - сказал мне Филипп.

Мадам Филипп никогда не отодвигает ее. Как поставили кровать у стены, так она и стоит здесь. У мадам Филипп руки короткие. Когда нужно оправить постель с того края, она достает простыни вилами.

- В прежние времена, - говорит Филипп, - над кроватью у нас был четырехугольный балдахин из досок, а вокруг висели желтые с зеленым занавески.

- Занавески были полотняные, вышитые шерстью, - говорит мадам Филипп.

- Сносу им не было, - подтверждает Филипп. - Их раз повесишь, так никогда и не снимешь. Они закрывали всю кровать. Их раздвигали, только когда ложились в постель, прямо как в театре. И когда отец собирался ложиться, он говорил: "Спокойной ночи, детки, представление начинается".

- Таких занавесок теперь больше не делают, - говорит мадам Филипп. - Их загубила госпожа графиня. Она их купила и порезала на портьеры.

- Отец продал ей свои занавески за пятьдесят франков, - замечает Филипп. - Цена неплохая: они не стоили и двадцати...

- У нас есть, - говорит мадам Филипп, - еще точно такая же кровать в сарае.