«Сумасшедший убийца»

Сознаюсь, человек я в высшей степени нервный, даже поразительно нервный, почему же непременно предполагать, что я помешанный? Как это глупо! Правда, болезнь обострила мои чувства, но никак не парализировала их. А слух у меня даже тоньше, чем у кого бы то ни было. Выслушайте меня внимательнее и увидите, как последовательно и спокойно расскажу вам свою историю: какой же я после этого помешанный?

Затрудняюсь сказать, каким образом в первый раз пришла ко мне эта мысль, но, раз забравшись, она уже положительно не покидала меня. Определенной цели у меня никакой не было, ненависти к покойному также; скорее еще можно сказать, что я любил старика, – право! Он был такой безобидный, тихий, скромный; мы так дружески сжились с ним. Я так полагаю, что причиною всему его глаз. Глаз этот был у него ужасно отвратительный, точно у коршуна бледно-серый и с бельмом. Каждый раз, как взгляд этого глаза падал на меня, кровь застывала у меня в жилах и вот я, мало-помалу, вбил себе в голову мысль избавиться от старика, убить его и тем освободить себя навсегда от этого ужасного глаза.

Говорят, что я совершил преступление в припадке умопомешательства. Выдумают же! Посмотрели бы только на меня в то время, полюбовались бы, с каким благоразумием я действовал! Сколько было у меня осторожности, предусмотрительности и ловкости!!…

Никогда еще я не был так любезен со стариком, как в последнюю неделю и несчастный, конечно, ровно ничего не мог предвидеть. А между тем, каждую ночь я делал себе экзамен; ровно в полночь я тихо-тихо отодвигал щеколду у его дверей и приотворял ее; в руках у меня был совершенно глухой, потайной фонарь, и я преосторожно просовывал голову в отворенную дверь; боясь разбудить старика, я проделывал это с такою осторожностью, что употреблял на это почти час. Ну, скажите на милость, разве какой-нибудь помешанный мог бы быть так осторожен и благоразумен?… Но слушайте дальше. Затем я бережно открывал свой фонарь и наводил его так, чтобы тонкая, как иголка, струйка света падала прямо на глаз коршуна.