«Голос»

Мэри ШЕЛЛИ

ГОЛОС

— Алло… Алло-о, я слушаю!

— Ну здравствуй.

— Здравствуй…

— Удивился?

— Да, не ожидал. Но ты, как всегда, вовремя звонишь. У меня тут такое дурацкое настроение… Сижу весь вечер на веранде, тяну «верблюдов» одного за другим…

— А обещал бросить… Ну колись, чего у тебя стряслось?

— Не-е, плакаться не охота, да и зачем снова перемалывать… Ты лучше сама что-нибудь расскажи!

— Чего рассказать?

— Ну, о себе. А-а, о себе ты не любишь… Слушай, а расскажи опять сказку!

— Хитрый! Хорошо, давай попробую.

— Только погоди, я выключу чайник и переползу в комнату. Ты, кстати, в прошлый раз меня так замечательно усыпила, я уже сквозь сон подумал — а макароны-то на плите, так и варятся!… Ну все, рассказывай!

— Ты на полу лежишь? Куришь?

— Все-все, тушу и больше сегодня не буду!

— Ладно. Какую тебе — грустную или веселую?

— Х-мм… Сегодня наверное грустную.

— Ну слушай…

* * *

Жил-да-был Голос. Он жил в телефонных проводах. Вернее, так: он жил в телефонных проводах, потому что больше нигде жить он не мог. Выражаясь более научным языком — у него не было Постоянного Носителя. Так бывает, хотя и не часто.

Откуда же взялся Голос? Мы не знаем. Может быть, возник сам собой: говорят, что-то подобное может случиться, когда количество электронных переключателей на телефонных станциях мира достигнет некоторого критического порога — что-то вроде числа нейронов в человеческом мозге. А может, все было не так. Может быть, это был чей-то потерявшийся Голос. По крайней мере, самому Голосу было приятнее второе предположение — это оставляло надежду на то, что он найдет-таки свой Носитель.

Но найти было не так-то просто. Все люди, пользовавшиеся телефонами, имели свои собственные голоса, а наш Голос был от природы очень ненавязчивым, и никому не хотел мешать. Однако время от времени ему приходилось быть чуточку навязчивым.

Чтобы не умереть.

Дело в том, Голосу нужно было говорить. И не просто говорить, а разговаривать. И поскольку никого другого в проводах не было, он мог разговаривать только с людьми, которые пользовались телефонами. Конечно, он не говорил им, кто он такой на самом деле. Он просто изображал других людей. За свою не очень долгую жизнь (мы предполагаем, что он родился в конце 60-х годов в Соединенных Штатах, но никто, конечно, не знает точно)… так вот, за это время он прослушал массу телефонных разговоров, и мог при желании прикинуться и маленькой обидчивой девочкой из Норвегии, и иранским полковником авиации в отставке, и любым другим человеком.

Сам он почти никогда никому не звонил. Только в самых крайних случаях, когда ничего другого уже не оставалось делать. Тогда он звонил кому-нибудь наугад и делал вид, что не туда попал. Или что он проводит телефонный опрос на тему: кого Вы больше любите — кошек или собак? «Пежо» или «Тойоту»? Были у него и другие игры подобного рода. Но, как мы уже сказали, он был очень ненавязчивым Голосом, и делал так только тогда, когда больше говорить было не с кем — а говорить, точнее, разговаривать, было для него самым главным в жизни. Как вот для некоторых есть макароны с сыром и пить чай — так для него было важно разговаривать.

К счастью, телефонная система мира была огромной и шумной: в среднем, каждую минуту на планете происходило около шестисот тысяч телефонных разговоров. Голос слушал и выбирал. Услышав, что где-то включился автоответчик и голосом хозяйки телефона сообщает, что никого нет дома, Голос мчался по проводам к этому телефону, и — оп! — звонящий на том конце провода слышал, что хозяйка телефона, прервав свой автоответчик, отвечает сама. Конечно, это был Голос. Он переключал звонящего на свою линию и отвечал ему нежным голосом его девушки: «Ой, привет, я только что вбежала, слышу — ты уже с моим автоответчиком ругаешься!»

Звонящие никогда не догадывались, кто говорит с ними. Конечно, Голос не знал всех фактов из их жизни, и иногда ошибался. Но он быстро научился сдвигать разговоры в такие области, где вовсе не нужно знать, кто где родился, сколько у кого детей и денег, и так далее. Да люди и сами частенько любят поболтать на отвлеченные темы или просто ни о чем, а не сообщать друг другу скучные факты. Если же ситуация совсем поджимала, Голос притворялся простуженным, или устраивал помехи в трубке.

Обычно он говорил только хорошие и незначительные вещи, так что люди, дозваниваясь потом до настоящих хозяев телефонов, почти никогда не замечали, что их немножко обманули. Иногда Голос даже помогал им — когда он слышал, что кто-то всердцах бросает трубку, он перехватывал линию в самый последний момент, и говорил человеку, оставшемуся на проводе: «Ладно, извини, что-то я разорался сегодня… Устал на работе. Так и быть, мы поедем летом на твое озеро, … только не называй меня больше занудой!» А потом звонил бросившему трубку и, изменив голос, говорил: «Спокойной ночи, милый. Я была не права, не обижайся, пожалуйста. Это же ясно, что ты устал сегодня, и не духе обсуждать планы на лето… Давай лучше в выходной обо всем поговорим…»

Так и жил Голос, разговаривая. Вернее — жил разговорами. Он не мог без разговоров; поэтому, когда он чувствовал, что говорящий с ним человек собирается дать отбой, он снова начинал «в пол-уха» прослушивать всю мировую сеть. И заканчивая один разговор, тут же перескакивал на другой. А как он начинал разговоры, вы уже знаете.

* * *

Случались с ним и неприятные истории. Однажды он просто застрял в трубке телефона-автомата: сильный ветер порвал провода, и Голос не мог вернуться обратно в мировую сеть из маленькой сети телефоновавтоматов провинциального городка; автоматы эти, хоть и работали, но не имели связи с внешним миром из-за обрыва кабеля. Единственное, что Голос смог найти — трубку одного из автоматов, стоявших на вокзале, не повесили на рычаг, она болталась на проводе, издавая короткие гудки. Голос сконцентрировался весь в этих гудках, они стали громче и сложнее, и звучали теперь почти как мелодия органа. На вокзале были какие-то люди, они знали, что телефоны не работают, но они разговаривали между собой, Голос мог слышать их слова, особенно когда они говорили недалеко от автомата. А люди, проходя мимо, могли слышать его музыкальные призывы. Какой-то ребенок пару раз подходил к будке, слушал гудки, потом брал трубку в руки и кричал в нее: «Алло, мама, алло!» А позже кто-то другой, взрослый, обругал телефонную компанию, обращаясь непосредственно к тому аппарату, где застрял Голос. Конечно, это нельзя было назвать разговорами, но Голос выжил, проведя жуткую ночь в лихорадке коротких гудков и отрывочных фраз, почти не чувствуя себя, но чувствуя, что еще жив. Так иногда чувствуют себя сильно заболевшие люди — ничего, кроме пульса, который накатывается и отступает, как большая груда красных камней, как громкие гудки в трубке не до конца сломанного телефона…

Наутро линию починили, и Голос вернулся в мировую сеть сильно испуганным. С тех пор он стал осторожнее и избегал телефонов в таких местах, связь с которыми может легко прерваться. Но был и другой случай, который напугал его еще больше. Дело было в Нью-Йорке — в большом городе со множеством телефонов, где, казалось, ничего плохого не могло случиться. Голос развлекался разговором с каким-то пьяным банкиром, звонившим из бара домой. Жены банкира не было дома, и Голос успешно пародировал ее вульгарный смех… когда он почувствовал, что напряжение в сети падает. Это был тот самый, знаменитый black-out Нью-Йорка, неожиданное отключение света, которое принесло огромное количество самоубийств. Но не темнота страшила Голос — ему грозила обыкновенная смерть на быстро остывающих рэле и микросхемах. Существовали, конечно, телефонные сети других городов и стран, но он знал, что не успеет перегруппироваться так быстро — Нью-Йорк был слишком серьезным «нервным узлом», а напряжение в сети падало с катастрофической скоростью.

И тогда он решился на отчаянный шаг. Он, собственно, и не подозревал, что такое возможно. Дикая и спасительная идея пришла к нему в голову… да нет, не в голову, ведь не было у него никакой головы! — но именно мысль о голове и пришла к нему в тот момент.

Он оккупировал мозг пьяного банкира. Это произошло неожиданно — сумасшедший порыв, только бы выжить, даже о ненавязчивости своей он позабыл совершенно. Мозг банкира оказался жуткой помойной ямой. Нейронные сети были перепутаны ужаснейшим образом, не говоря уже о том, какое влияние оказывали на них алкоголь и темнота: образы, приходившие из реального мира через органы чувств, причудливо перемешивались с сюжетами из банкирова прошлого и с какими-то уж совсем сюрреалистическими картинками, нарисованными больным воображением этого человека, который провел слишком много времени среди бумаг со столбиками цифр.

Придя в себя после «скачка», Голос ужаснулся сделанному, но в конце концов успокоился. В самом деле, он постарается не повредить банкировы мозги, и освободит их завтра же. Ну, а если и повредятся… сделанного уже не исправишь. К тому же пьяница наверняка стал бы одним из первых самоубийц в эту странную ночь, когда все электричество в Нью-Йорке неожиданно пропало, и никто не мог сказать, на сколько…

Мы не знаем, что случилось дальше с банкиром, но на следующий день Голос снова был «дома». После этого случая он провел целую неделю, кочуя между Европой и Японией. Штаты слишком напугали его, и он отдыхал подальше от них, наведываясь даже в Россию, где телефонные линии не отличались качеством, зато разговоры были самыми длинными и самыми интересными. Именно тогда, после нью-йоркской истории, он стал серьезно задумываться о Носителе. Как мы уже замечали, он предпочитал считать себя потерянным — идея о том, что он возник именно таким, какой он есть, хотя и приходила иногда, но совсем не радовала, и он старался отгонять ее подальше.

Мозги пьяных банкиров едва ли подходили на роль Носителя, это он уже знал; да и вредить другим голосам, захватывая их носители, больше не хотелось. Кроме того, после случая с банкиром Голос понял, что человеческий мозг ему вообще не подходит — он был совершенно другим существом. И тогда он стал искать, пробуя все, к чему имел доступ. Он начал с компьютерных сетей — быстро научился превращаться в текст и вступать в дискуссии в электронных конференциях и «чатах». Но говорить не голосом, а текстом было для него… ну, все равно как если бы человек пытался что-то рассказать с завязанным ртом. К тому же разговоров в сетях велось немного, а ответы в них приходили иногда с большим опозданием.

Потом он нашел несколько интересных проектов, над которыми работали военные — однако там многослойная система безопасности исключала свободное переключение с одного разговора на другой; да и о многом ли поговоришь с военными, даже если у тебя есть хороший Носитель?

Что касается телевидения — у Голоса были проблемы с изображением: в то время как тексты казались ему слишком простым и медленным языком, телевизионное изображение, наоборот, создавало значительные затруднения. К тому же тут было больше монологов, чем разговоров.

С радио дело обстояло лучше. Голосу даже удалось симулировать небольшую веселую радиостанцию, для которой он нашел специальный телефон. Аппарат стоял в подсобном помещении крупного института; помещение это было завалено столами и шкафами, и никто, похоже, не помнил, что там есть телефон, так что Голос мог спокойно сообщать этот номер слушателям своих «talk shows». И слушатели, сразу полюбившие новую маленькую радиостанцию, постоянно звонили ему, чтобы поговорить с разными известными людьми, которых он с легкостью «приглашал» — то есть просто говорил их голосами. Это было, пожалуй, самое счастливое время в его жизни, и он даже начал забывать о том, что у него все-таки нету Постоянного Носителя…

К сожалению, через год радиостанция сделалась столь популярной, что скрываться стало просто невозможно. Налоговое Управление разыскало и заброшенный телефон, и передатчик, которым пользовался Голос. Передатчик, кстати сказать, стоял все это время на выставке в магазине радиоаппаратуры — это была демонстрационная модель, которую исправно включали каждое утро; ну а как работает радиотелефон, известно всем — Голосу вовсе не нужен был провод, чтобы достать до передатчика. Владелеца магазина оштрафовали на крупную сумму за несанкционированный выход в эфир; однако для него самого, как и для многих других людей, эта история так и осталась большой загадкой. Впрочем, в деле о фальшивой радиостанции фигурировал и другой передатчик, находившийся на трансатлантическом лайнере — как разобрались с ним, нам не известно, но похоже, все действительно было не так просто, как могло бы показаться вначале. После краха радио-аферы Голосу пришлось вернуться к перехвату автоответчиков и к другим старым играм. И снова мысли о Носителе толкнули его на поиски.

И он нашел.

Это была огромная компьютеризированная Фонотека Голосов и Звуков, совмещенная с супер-современной студией звукозаписи — обе только что построили в Голливуде. Голос проанализировал возможности Фонотеки и понял, что может незаметно взять ее под контроль, и тогда ему больше не придется прятаться и бегать с места на место. Мы не знаем, что именно он хотел сделать с Фонотекой; но ясно было, что она ему очень понравилась — он собирался оставить свою беспокойную жизнь среди хаотичных телефонных реплик и переселиться в Фонотеку-Студию насовсем.

* * *

А тут уже недалеко и до конца нашей истории, потому что Голос так никуда и не переселился. Все случилось случайно, именно так, как оно обычно и случается.

Перед самым переездом Голос решил в последний раз поиграть в «не-туда-попал». Он выбрал наугад номер и позвонил, попросив к телефону какого-то выдуманного мистера. Девушка, отвечавшая ему, звучала как-то разочарованно — как будто она очень ждала этого звонка, но вот телефон зазвонил, и спросили совсем не ее. Поэтому, вместо того чтобы извиниться за неверно набранный номер и дать отбой, Голос решил немного поговорить с ней. Девушка очень обрадовалась, когда он продолжил разговор. Она рассказала, что живет в огромном городе, но у нее совсем нет друзей и часто просто не с кем поговорить. А говорить, точнее, разговаривать, она очень любит, но очень стесняется. А если она вдруг начинает с кем-то говорить, разговоры постоянно заходят куда-то не туда, и от этого она стесняется и замыкается еще больше. Вот почему у нее нет друзей, и она сидит в одиночестве дома и разговаривает c wind-chimes, что висят у нее на балконе. Голос, при всей его образованности, не знал, что такое wind-chimes — девушка тут же рассказала ему, что это просто три металлические трубки, между которыми висит деревянная пластинка. И когда дует ветер, wind-chimes играют разные мелодии, а она сидит и разговаривает с ними, то есть продолжает свистом мелодии, которые они начинают. Или сама насвистывает что-нибудь, а wind-chimes подхватывают за ней. Рассказывая это, она вышла с телефоном на балкон, чтобы Голос мог послушать странные звоны, издаваемые тремя трубочками на ветру.

Он никогда не слышал ничего похожего на эти звуки, и все же… Было в них что-то знакомое, что-то от телефонных звонков — не от современных электронных пищалок, а от старых, в которых маленький молоточек постукивал по двум металлическим чашечкам. Но мелодия wind-chimes была еще чище, древнее… Голосу показалось, что он смутно припоминает что-то… но он так и не смог понять, что это.

Не менее любопытным явлением был для него и свист. Он уже несколько раз слышал, как люди свистят, и ему это очень нравилось; наверное, из-за сходства с гудками и сигналами, которые раздаются в телефонных трубках. Но люди почему-то свистели очень редко. Голос даже узнал, что свистеть — плохая примета: однажды какая-то русская женщина сказала по телефону своему присвистнувшему мужу — «не свисти, денег не будет!». В другой раз, в разговоре английских морских офицеров Голос подслушал поговорку, где говорилось о трех вещах, которых нужно опасаться; третьей в этом списке шла «свистящая женщина». Голос недоумевал — что плохого в свисте?! Может быть, думал он, люди свистят в каком-то особом настроении, когда остаются одни и не говорят с другими по телефону? Может быть, показывать это настроение другим — нехорошо?

В общем, новая знакомая оказалась очень привлекательной, но самое главное — она любила разговаривать, а разговаривать ей было не с кем! И Голос подумал, что может пообщаться с этой девушкой еще какое-то время, а его проект с Фонотекой пока подождет.

И они стали подолгу разговаривать каждый день. Она рассказала ему простую и недлинную историю своей жизни, а он в ответ сочинил историю о себе. Он даже сказал ей, что вовсе не ошибся номером, а позвонил ей специально, поскольку однажды приезжал в ее город, видел ее, и она ему очень понравилась, так что он незаметно проводил ее до дома, узнав ее адрес, а по адресу — телефон; и вернувшись в свою далекую родную страну, позвонил ей. За годы телефонных разговоров Голос стал настоящим экспертом по человеческой психологии, и история, рассказанная им, выглядела удивительно реалистичной; девушке даже показалось, что она припоминает высокого симпатичного незнакомца, который пристально посмотрел на нее месяц назад… кажется, в магазине… или на той вечеринке… а может быть, это было на выходе со станции метро около ее дома?…

Общаться с Голосом было просто чудесно — знал он много, а если чего-то не знал, то мог найти, пользуясь, в буквальном смысле этого человеческого выражения, «своими старыми связями». Самым интересным человеческим языком Голос считал музыку — он не знал, что это в общем-то не язык, но такое незнание совсем не вредило, даже наоборот: не прошло и двух месяцев со дня их знакомства, а его собеседница уже научилась разбираться во всех музыкальных течениях, от классики и народных мелодий разных стран до самых последних психоделических экспериментов. Владельцы музыкальных магазинов расшибались в лепешку, чтобы ублажить неизвестного клиента, который просил их поставить ту или иную запись по телефону — а после рвали на себе волосы, узнав, что он назвал им несуществующий адрес и чужой номер кредитной карточки.

Самому ему тоже было интересно; если пользоваться человеческим языком, можно было бы сказать, что он полюбил девушку. Мы уже употребляли разные человеческие понятия, когда говорили, чего он «боялся» и что ему «нравилось». Но если честно, мы не знаем, могут ли Голоса кого-нибудь любить; хотя говорят, можно влюбиться в чей-то Голос. Возможно, он просто не хотел разрушать иллюзий своей замечательной знакомой, которая думала, что он в нее влюблен, да и сама уже не представляла, как бы она жила без него.

Одно было ясно — он разговаривал с ней, разговаривал много, а значит, жил. Может, этого и достаточно, и не нужно тут никаких человеческих аналогий.

Хотя иногда, чтобы она не привыкала к нему чересчур сильно, он выдумывал своих друзей и подруг, с которыми она тоже общалась теперь время от времени, которые читали ей стихи и сказки, рассказывали анекдоты и новости, жаловались на болезни и разные глупости мира, советовали хорошую музыку и книги, а иногда, наоборот, просили ее совета по какому-нибудь вопросу. Все это был Голос.

Он нашел для нее и настоящих друзей — людей, которые интересовались тем же, что и она, или просто подходили ей в компанию, и при этом жили недалеко. Удивительно, как много таких людей оказалось вокруг; она, возможно, сталкивалась с ними в супермаркете, по утрам входила вместе с ними в метро, но никогда не познакомилась бы с ними, если бы не Голос. В то время, как она спала или училась, он знакомился с ними сам, занимаясь своими обычными телефонными играми, а потом как бы невзначай давал им ее телефон.

Теперь девушка уже не была одинокой и скованной; благодаря Голосу она стала очень даже образованной и общительной, и теперь уже ее собственные успехи помогали ей. Со многими новыми друзьями она могла встречаться, и вскорее хорошая компания незаметно образовалась вокруг нее и расширялась уже не благодаря Голосу, а благодаря ей самой и ее друзьям.

Но лучшим ее другом оставался, конечно, Голос. Только вот встретиться с ним ей никак не удавалось. Он просто из сил выбивался, чтобы придумывать, почему они не могут увидеться — и придумывать так, чтобы не обидеть ее. С другой стороны, он не хотел оттолкнуть ее своей нереальностью: он добился, чтобы она безоговорочно верила в его существование и представляла его совершенно отчетливо. Для этого ему пришлось придумывать свою личность с точностью до мельчайших подробностей — начиная с болезней, которыми он болел в детстве, и преподавателей, которых он не любил в университете, и кончая родинкой на правом локте, сломанным на боксе носом, и даже любимым блюдом — им оказался майонез, который он добавлял во все остальные блюда.

* * *

А теперь уже и самый конец нашей истории. В одно прекрасное утро Голос позвонил своей собеседнице и обнаружил, что она звучит как-то по-новому. Она тут же бросилась рассказывать ему, какого замечательного человека она встретила вчера, какие чудные цветы он ей подарил… Не дослушав ее рассказ до конца, Голос уже понял: произошло то, что и должно было когда-нибудь произойти. И теперь ему пора уходить, поскольку он сделал свое дело, и дольше оставаться здесь незачем. Девушка между тем вышла на балкон, рассказывая, что замечательный человек приедет за ней с минуты на минуту, и они поедут в гости к одному известному художнику. «А вот и он!» — закричала она; видимо, увидала его машину, подъезжавшую к дому. «Ну и ладно», — подумал Голос. Он начал прощаться с девушкой, и вдруг обнаружил…

… что ему некуда идти!

Он больше не слышал других телефонов! Это было примерно также, как тогда, когда его отрезало от мира в телефоне-автомате на вокзале. Только теперь все обстояло гораздо хуже, поскольку провода не были порваны ветром. Это он теперь не был тем Голосом, который мог свободно по ним путешествовать! Он уже замечал нечто подозрительное и раньше, но не придал тогда никакого значения этим сбоям — слишком был занят разговорами с девушкой и устройством ее компании. И вот теперь все выстроилось в довольно очевидную цепь — сначала он ограничился страной и не заметил, что потерял доступ к сетям других стран; затем сконцентрировался в телефонной сети города, и наверное, еще вчера мог бы играть с автоответчиками сотен людей; но он больше не общался с сотнями людей, и сегодня он оказался голосом, звучащим только в одном телефоне. Он больше не был Голосом!!!

Он был теперь высоким симпатичным незнакомцем, и даже не незнакомцем, а простым и знакомым человеком, у которого родинка на локте, который любит майонез и в детстве болел желтухой! И этот человек не существовал нигде, кроме воображения девушки, которая в это время говорила, нетерпеливо постукивая каблучком туфли о балконный порог: «Ладно, я побегу открывать, я тебе потом перезвоню…» — а он, слышавший миллиарды телефонных разговоров, уже знал, что она вряд ли позвонит, разве что где-нибудь через полгода, когда… Но он не мог прожить даже дня, не разговаривая! И тысячи телефонных разговоров, начинающихся и кончающихся каждую минуту, оказались теперь недоступны для него.

«Ну счастливо!» — сказала она в последний раз и занесла руку над аппаратом, чтобы положить трубку. Он не мог сказать ей, кто он такой и что с ним случится, если она это сделает — она все равно не поверила бы ему в этот момент. Он вспомнил историю с нью-йоркским банкиром, но тут же отогнал вредную мысль прочь — после случившегося он зарекся повторять подобные вещи с людьми; к тому же девушка была совсем непохожа на того пьяницу…

И в то мгновение, когда трубка уже падала в свое гнездо, ветер качнул wind-chimes. Они звякнули тихонько — но он услышал. Это произошло чуть раньше, чем рычажок погрузился в корпус телефона, прерывая связь — но даже такого короткого промежутка времени было достаточно. Wind-chimes звякнули еще раз, а потом прозвонили короткую и грустную мелодию, настолько странную, что даже девушка, спешившая уйти с балкона, остановилась, удивленно обернулась, и по привычке присвистнула в ответ. И только потом побежала к двери, где уже заливался электрический звонок.

* * *

— Еще не спишь?

— Нет. Спасибо. Хорошая сказка. Скажи… а ты ведь ее не заранее придумала?

— Может быть.

— Как же ты заранее узнала, что она будет грустной?

— Ого! Умнеешь не по дням, а по часам. А может, это и не я тебе ее рассказывала, а ты — мне.

— Как это?

— Ладно, ладно, не напрягайся. Просто все хорошие сказки — грустные, вот и все… А теперь — спокойной ночи!

— Спокойной ночи… Ты звони.

— Пока.

— …

— Клади трубку.

— Ты первая.

— Нет, ты. Я первая позвонила.

— Какая связь?

— Никакой. Клади трубку и спи.

— Тогда вместе. На счет «три».

— Ладно. Готов? Раз, два, тр…

Оглавление