«Большой Сен-Бернар»

Мы сидели в странноприимном монастыре на Большом Сен-Бернарском перевале, в обществе настоятеля [1]и грели ноги у камина. Рассказав нам уже немало в ответ на наши вопросы, настоятель сказал: «И все же, господа, наш Сен-Бернар, хоть и знаменит, но мало известен…

– И я скажу вам, почему, достопочтенный отец, – прервал его толстый господин, сидевший справа от огня и до того не принимавший участия в беседе, – о нем мало известно именно потому, что он слишком часто описывается. С вашей знаменитой горой обстоит так же, как со многими современными писателями, которых мы, читающая публика, знаем по фельетонам, биографиям и эстампам. Фельетоны острят, биографии лгут, а портреты льстят. Все вместе лживо как надгробные надписи».

Господин умолк; но я, тоже принадлежащий к читающей публике, и имеющий, как положено публике, свое мнение, был задет его резкими словами. «Позвольте, – сказал я, – надгробные надписи…»

Он не дал мне договорить: «Надгробные надписи! уж не собираетесь ли вы взять их под защиту) Тогда я вас пошлю… (тут я дрогнул и должно быть гневно сверкнул глазами)… прогуляться на часок по кладбищу Пер-Лашез. Не станете же вы отрицать, что там погребено хотя бы несколько чертей. А надписи возвещают об одних только ангелах.

– Возможно, – сказал я. – Но понятно, что близкие в избытке горя…»

Он снова прервал меня: «Вы молоды, сударь, очень молоды, Вам еще предстоит узнать, что не горе, но одно лишь стремление блеснуть, тщеславие и радость подсказывают и оплачивают всю ату ложь».

Я запротестовал: «Тщеславие может быть, но радость, сударь, на кладбище, на могиле!…