«Сердце мертвого мира»

  Шиалистан

  - Как сбежал? - Шиалистан поглядел в начищенное ростовое зеркало - дорогой подарок дасирийской знати, в знак поддержки. Даже теперь, когда час серебряных зеркал миновал, стеклянные были слишком большой роскошью в этой части Эзершата. Большей частью их привозили с юга, работы эфратийских и иджальских мастеров.

  Шиалистан бегло подсчитал в голове цену "подарка", - старая привычка, которая появилась за долгие годы службы при царственном родиче, - и подумал, что дасирийцы поскупились с дарами. За год с небольшим на подкупы нужной знати ушла едва ли не треть рхельской казны.

  Отражение Живии, что стояла за спиной регента, не шелохнулось.

  - Я сделала все так, как ты велел, господин, - отвечала она ровным голосом без капли сожаления в нем.

  Регент обернулся, сложив руки на груди. Хоть бы раз увидать, как черная дева слезами щеки мочит, почему-то взбрело в голову. Каменная она что ли? Стоит будто ногами в пол вросла, ни страха в глазах, ни сожаления, что не исполнила волю господина в точности.

  Но как бы там ни было, Живии постаралась в главном - она притащила кобеля-бастарда. Вспомнив обожженное лицо человека, наряженного в нищенские лохмотья, Шиалистан мысленно улыбнулся. Мужчину даже не пришлось мучить пытками - тот выложил все как есть, признался сразу даже в том, о чем не спрашивали. Регент не стал марать рук и не дал того сделать палачу, хоть бы как плотоядно душегуб не косился на раскаленный прут и пыточные снасти. Прелюбодей и без того изуродован. Пятерню оставила тяжелая отцовская оплеуха, когда тот, найдя сына в пьяном угаре, стал невольным слушателем его хвастовства. Узнав, с кем коротал ночь нагулянный сынок, Драт, дасирийский военачальник первой руки, впал в ярость, и оходил бастарда стальной перчаткой, заколдованной жреческой огненной магией.

  Яблочко от яблони не далеко котится, подумал Шиалистан, вспомнив тот короткий, но полный откровений разговор в пыточной. Папашу на сторону тянуло конец свой пристроить, и щенок его туда же. Все б чужих баб огуливать.

  - Я не гневаюсь, Живии, - как можно мягче сказал регент, хоть говорил лишь отчасти правду.