«Линии высоковольтных проводов»

— Мистер Ларион Костен, — сухонький, неприятного вида мужчина сдвинул к переносице очки и поверх планшета посмотрел на сидящего перед ним молодого человека.

Ларион Костен был красив. Может, немного более крепок телом, чем любил его начальник, и чуть высоковат. Зато со светло-русыми, почти неестественного цвета длинными волнистыми волосами, кукольным подбородком и длинными пушистыми ресницами над большими голубыми глазами. Цвет глаз, впрочем, его не особенно интересовал — в постели Дрейзера побывали мальчики всех цветов радуги, но особое предпочтение он отдавал блондинам. Виктимным, худеньким, но не слишком костлявым — чтобы естественная юношеская сексуальность не превращалась в мальчишескую угловатость.

Всем названным физическим параметрам Ларион Костен отвечал. Кроме того, обладал неуловимой грацией, которая просвечивала даже сквозь бесформенную футболку и кожаную куртку. И то и другое немного съехало набок, приоткрывая тонкую ключицу, так что даже у Брэда Доусона сердце забилось быстрей, хотя по мальчикам он и не был никогда.

— Вам действительно двадцать один год? У нас не будет проблем… с законами этого или каких-нибудь еще миров? Например, РФ?

Ларион Костен кивнул. Он не совсем понял, о законах каких "других" миров говорит собеседник, потому как в содружестве миров под названием "РФ" никогда не бывал, но в том, что ему действительно двадцать один год, был уверен на все сто.

— Скажите, мистер Костен, вы когда-нибудь были в постели с мужчиной?

Это еще один принципиально важный параметр. По большому счету — основной для сегодняшних переговоров.

Мистер Дрейзер со свойственной ему капризной непредсказуемостью выразил желание трахнуть не просто красивую шлюху, но еще и шлюху-девственницу.

Пристрастия в трахе у Дрейзера были специфические, но Доусон знал, что главное требование к сотрудникам топ-звена — в чужое дело нос не совать. А в идеале вообще не поднимать этот самый нос от поручений и бумаг. Это требование, как и многие другие, Доусон соблюдал в точности, потому и продержался на своем месте без малого пять лет — заметно больше, чем многие из тех, кто некогда работал за соседним столом.