«Чёрный Мустанг»

Карл Май Чёрный Мустанг

I Метис

Гонимые сильным ветром потоки дождя хлестали по верхушкам высокого хвойного бора, струи воды толщиной в палец стекали по гигантским стволам и у корней деревьев соединялись поначалу в небольшие, но постепенно увеличивающиеся потоки, которые бесчисленными каскадами низвергались по скалистым уступам, чтобы там, внизу, влиться в реку, текущую по узкой долине. Наступила ночь; почти без перерыва гремел гром, но, хотя яркие молнии ежеминутно разрывали ночную мглу, дождь был настолько сильным, что на расстоянии пяти шагов ничего не было видно.

Разыгравшаяся гроза гнула верхушки деревьев, грохотала между скал; сила её, однако, не достигала долины, гигантские ели стояли здесь, в ночной темноте, неподвижно; но, несмотря на это, и здесь не было тихо: река пенилась и бурлила в узком русле так сильно, что только необычайно чуткое ухо могло бы услышать, как два одиноких всадника продвигаются вдоль реки. Видно их, однако, не было.

Днём они, несомненно, сразу же привлекли бы к себе внимание, но не одеждой или оружием, а своим огромным ростом, могущим вызвать страх.

Один из них был светлым блондином, и у него была до смешного маленькая по отношению к туловищу голова. Между двух добрых мышиных глазок торчал небольшой курносый носик, который был бы более уместным на личике четырёхлетнего ребёнка и совсем уж резко контрастировал с чрезмерно толстыми губами, растянутыми чуть ли не до ушей. У этого человека не было растительности на лице, и её отсутствие было, по-видимому, врождённым, поскольку его гладкого, как у женщины, лица наверняка никогда в жизни не касалась бритва.

На нём были надеты кожаный сюртук, который коротковатой пелериной спускался с узких плеч всадника, узкие кожаные брюки, тесно обтягивающие его голенастые ноги, сапоги из овечьей шкуры, доходящие до середины икр, и соломенная шляпа, с печально обвисших полей которой стекали струи дождя. За спиной у него стволами вниз висела двухстволка. Ехал он на сильной, широкой в кости кобыле, которой было по крайней мере лет пятнадцать, но настолько бодрой, что, казалось, способной прожить ещё столько же.

У второго всадника были тёмные волосы, торчащие из-под старой меховой шапки, узкое и продолговатое лицо с тонким и очень длинным носом, тонкими губами и такими же тонкими усами, концы которых можно было бы, пожалуй, завязать сзади головы. Ростом он был выше двух метров, а одет в противоположность своему спутнику сверху узко, снизу широко: нижняя часть тела была облачена в очень широкие штаны, заправленные в полусапожки из бычьей кожи, верхнюю же сюртук из толстого сукна обтягивал так тесно, что казался приклеенным к телу. И у этого всадника за плечами также висела двухстволка. Ну и вполне естественно, что у каждого был и нож, и револьвер. Второй всадник сидел на внушительном мустанге, который в своей жизни отмечал день рождения по крайней мере столько же раз, что и идущая рядом кобыла.

Оба всадника не заботились о дороге и не волновались из-за ливня. Первую они предоставили своим смышлёным и опытным лошадям, на второй вообще перестали обращать внимание, поскольку одежда давно уже была насквозь мокрой, а дальше кожи дождь проникнуть всё равно не может.

Не обращая внимания на непрестанные раскаты грома и сверкающие молнии, а также на опасную близость терзающей берега реки, они разговаривали между собой так свободно, словно бы ехали ясным, солнечным днём по открытым прериям. Однако если бы кто мог их увидеть, то наверняка ему бы бросилось в глаза, что, несмотря на царящий мрак, оба внимательно наблюдали друг за другом, поскольку были знакомы всего лишь около часа, а на Диком Западе изначальное недоверие — вещь вполне уместная. Они повстречались незадолго до наступления темноты и начала грозы в верховьях реки, при этом оказалось, что оба ещё в этот день желают попасть в Фирвуд-Кемп; поэтому было естественно, что они поехали вместе.

Они не спрашивали друг друга ни о имени, ни о чём-либо подобном, их разговор носил отвлечённый характер и не затрагивал личных тем. Внезапно раздался оглушительный удар грома, и зигзаги сразу нескольких молний ослепляющим светом залили узкую долину. Курносый блондин пробормотал:

— Боже мой! Ну и гроза! Совсем как в наших краях у наследников Тимпе.

При звуке последних слов второй всадник невольно придержал коня и уже открыл было рот, чтобы задать вопрос, но какая-то мысль пришла ему в голову, и он промолчал. А подумал он как раз о том, что на запад от Миссисипи нельзя проявлять неосторожность.

Они поехали дальше, разговор продолжился, но был почти односложным, что, впрочем, соответствовало обстоятельствам, в которых он протекал. Так прошло четверть часа, потом ещё столько же. В это время всадники подъехали к месту, где река резко поворачивала в сторону; земляной берег был здесь подмыт. Лошадь блондина не успела вовремя повернуть, угодила на топкий грунт и застряла, к счастью, не очень глубоко; всадник подал коня вверх и в сторону, пришпорил его и в один прыжок снова оказался на твёрдой почве.

— Слава Богу! — воскликнул он. — Я и так уже достаточно вымок под дождём, не хватало мне ещё искупаться. Ещё бы утонул! Совсем как тогда, у наследников Тимпе.

Он отъехал от реки на безопасное расстояние и продолжил путь. Его спутник следовал за ним некоторое время молча, но потом спросил:

— Наследники Тимпе? Что это за имя, сэр?

— Вы разве его не знаете? — прозвучало в ответ.

— Нет.

— Гм! Интересно! Все мои друзья и знакомые знают это имя!

— Вы забываете, что мы впервые увидели друг друга всего лишь час назад.

— Верно! Значит, вы и не можете знать, кто такие наследники Тимпе. Но, возможно, ещё узнаете.

— Возможно?

— Да, если мы пробудем вдвоём ещё какое-то время.

— А если бы мне хотелось узнать сейчас, сэр?

— Сейчас? А почему?

— Потому что меня зовут Тимпе.

— Что? Как? Вас зовут Тимпе? Ваше имя Тимпе?

— Да.

— Изумительно! Я столько лет ищу Тимпе повсюду, в горах и в долинах, на Востоке и на Западе, днём и ночью, в дождь и в жару, и сейчас, когда я уже давно потерял надежду, что найду его, он едет себе в такую погоду рядом со мной и позволяет мне чуть ли не утонуть в этой прекрасной реке, не сказав мне о том, кто он такой.

— Вы меня ищете? — спросил изумлённый спутник. — Но зачем?

— Как это зачем? Зачем же ещё, как не из-за наследства, зачем же ещё.

— Из-за наследства? Гм! А кто вы, собственно говоря, такой, сэр?

— Я тоже Тимпе.

— Тоже Тимпе? И откуда же?

— Я прибыл сюда оттуда.

— Из Германии?

— Конечно! Разве такой Тимпе мог родиться где-нибудь в другом месте?

— Извините, я, например, родился здесь, в Штатах.

— Но ваши родители немцы!

— Мой отец был немцем.

— Так вы, наверное, знаете немецкий язык?

— Да.

— Ну, так говорите же, чёрт побери, по-немецки, раз перед вами тоже немец.

— Спокойнее, сэр! Я ведь не знал, что вы немец.

— Но зато теперь знаете. Я немец, к тому же ещё и Тимпе, и хочу, чтобы немцы говорили между собой по-немецки.

— Откуда вы родом?

— Из Хофа в Баварии.

— Тогда у нас друг с другом нет ничего общего, поскольку я родом из Плауэна в Вогтланде.

— Ого! Ничего общего! Мой отец родом тоже из Плауэна, он оттуда переселился в Хоф.

Темноволосый придержал коня. После сильного удара грома дождь внезапно прекратился и ветер разорвал облака. Между ними показался кусочек лунного неба, и мужчины смогли увидеть лица друг друга.

— Переселился из Плаузна в Хоф? Тогда не только возможно, но и очень даже вероятно, что мы родственники. Кем был ваш отец?

— Оружейным мастером. И я тоже стал оружейником.

— Сходится, сходится. Вот уж неожиданная встреча. Но не будем задерживаться здесь, гроза может возобновиться, а нам предстоит проехать ещё трудный участок пути по долине, давайте же воспользуемся сносной погодой.

И они продолжили свой путь. Долина стала вскоре такой узкой, что почти не оставалось места между рекой и вертикально поднимающейся с этой стороны стеной скал. К тому же всё это пространство было покрыто такими густыми зарослями, что лошади были вынуждены через них время от времени просто-напросто продираться. Если бы гроза не отдалилась и по-прежнему царил бы такой же мрак, как перед этим, то было бы и вовсе невозможно продвигаться вперёд.

Им пришлось преодолеть изрядное расстояние, пока долина не стала немного шире. Но после получасовой езды она вновь перешла в очень узкий яр, впрочем, не очень длинный, закончившийся выходом на открытое пространство. Это место и называлось Фирвуд-Кемп, поскольку рос здесь только высокий — до самого неба — хвойный лес.

Здесь почти что под прямым углом сходились две долины: долина реки, вдоль которой ехали оба Тимпе, и вторая, по которой собирались проложить железную дорогу. То, что здесь находится какое-то поселение, всадники, несмотря на ночную темноту, заметили сразу, увидев перед собой скалистое ущелье. Там лежало множество срубленных гигантских деревьев, стволы которых предназначались на доски, толстые ветви — на шпалы, отходы же шли на дрова. Мост, ведущий через реку, был уже почти построен, неподалёку находилась лесопилка, которая и должна была переработать всю эту массу дерева. Немного дальше в скале чернела каменоломня, слева тянулись похожие на сараи строения, сооружённые из брёвен и досок; строения эти служили прибежищем для людей, складами для оборудования и запасов.

Одно из таких строений, называемых здесь «shops», было необычайно длинным и просторным. Четыре трубы, торчащие на крыше, а также многочисленные освещённые окна позволяли предположить, что это строение отведено под жильё для рабочих, занятых на строительстве. Поэтому оба Тимпе именно туда и направились.

Уже издали оттуда доносился приглушённый шум, а по мере приближения с каждым шагом запах винных паров в воздухе становился всё более ощутимым. Всадники спешились, привязали лошадей к вбитым возле двери и служащим, вероятно, именно для этой цели столбам и только было собрались войти внутрь, как оттуда вышел какой-то мужчина и, обернувшись назад, громко произнёс:

— Поезд со строительства должен вот-вот прибыть. Я отправлю его и вернусь. Может быть, будут какие-нибудь новости или даже газеты?

Повернув голову и подняв глаза, мужчина заметил чужаков. Отодвинувшись в сторону, так, чтобы на них из двери падал свет, он оглядел приезжих.

— Добрый вечер, сэр, — поздоровался блондин. — Мы насквозь промокли. Не найдётся ли здесь места, где можно было бы просохнуть?

— Конечно, — прозвучало в ответ. — Найдётся даже место, где можно переночевать, если, конечно, вы не принадлежите к числу тех людей, которых не пускают даже на порог.

— Не сомневайтесь, сэр! Мы порядочные люди, охотники, которые не причинят вам ни малейшего ущерба, а за всё, чем воспользуются, заплатят.

— Если ваша порядочность соответствует вашему росту, то наверняка вы самые большие джентльмены на земле. Ну да заходите же внутрь, там пройдёте налево, за перегородку и скажете бармену, что я, инженер, распорядился о том, что вы можете здесь остаться. Скоро мы снова увидимся.

Инженер удалился, а двое вновь прибывших поступили так, как он им и велел.

Внутри строение представляло собой одно длинное помещение, лишь небольшая часть которого с левой стороны была отделена до половины дощатой перегородкой высотой в рост человека. В этом помещении стояло множество наскоро сколоченных столов и лавок, вкопанных прямо в землю, а между ними и вдоль стен находились общие нары, застланные сеном. Четыре светильника, в которых горел огонь, неярко освещали помещение; ни ламп, ни свечей не было, и в этом неверном свете все люди и предметы имели странные, колеблющиеся очертания.

Около двухсот рабочих сидели за столами или лежали на нарах. Все они были маленького роста, с длинными косичками, желтолицые, с выступающими скулами и узкими косыми глазками, которыми они с изумлением взирали на высоченные фигуры вошедших.

— Тьфу, чёрт побери! Китайцы! Можно было бы об этом догадаться по запаху ещё снаружи, — сказал темноволосый. — Пойдёмте же скорее за перегородку, может, хоть там воздух более-менее сносный.

За перегородкой тоже стояло несколько сколоченных из досок столов, но сидели за ними, покуривая и выпивая, белые рабочие — крепкие, закалённые непогодой мужчины, многие из которых знали в своей жизни лучшие времена, а здесь оказались только потому, что в цивилизованном мире, на Востоке, уже не могли показываться. Шумный говор при появлении двух гостей сразу же стих, их проводили внимательными взглядами до самой стойки, опираясь на которую среди множества бутылок стоял бармен.

— Вы железнодорожные рабочие? — спросил он, кивнув головой в ответ на приветствие вошедших.

— Нет, сэр, — возразил светловолосый. — У нас нет намерений отбивать заработок у сидящих тут джентльменов. Мы охотники, нам хотелось бы просохнуть. Нас прислал к вам инженер.

— У вас есть чем заплатить? — поинтересовался бармен, окидывая взглядом высокие фигуры прибывших.

— Конечно.

— В таком случае вы получите всё, что захотите, в том числе и отдельную постель — там, за ящиками и бочками. Садитесь за этот стол поближе к огню, там вы быстро просохнете. А тот стол у второго очага у нас предназначен для администрации строительства и наиболее уважаемых джентльменов.

— Ладно! Значит, вы относите нас к менее уважаемым джентльменам. Ну да ничего страшного. Принесите нам стаканы, кипяток, сахар и ром! Нам хотелось бы согреться также и изнутри.

Они сели за указанный стол, который стоял так близко от огня, что их мокрая одежда должна была действительно быстро высохнуть, получили то, что просили, и приготовили себе грог. Белые рабочие, услышав, что эти двое не представляют для них конкуренции, чего они опасались, успокоились и возобновили прерванный разговор.

За столом, предназначенным «для администрации и наиболее уважаемых джентльменов», в одиночестве сидел человек — молодой, не старше тридцати лет, одетый, как белый охотник. Но судя по цвету его кожи и чертам лица, он был метисом, одним из тех полукровок, которые от своих разных по цвету кожи родителей прекрасно наследуют физические черты, но осознание того, что они в полной мере не принадлежат ни к миру белых, ни к миру краснокожих, приводит у них к развитию отрицательных моральных качеств. Он был крепкого телосложения, ловкий, как пантера, и, судя по всему, далеко не глупый. Его тёмные прищуренные глаза смотрели из-под ресниц так же внимательно, как у рыси, подстерегающей добычу.

Казалось, что его совершенно не заинтересовали только что пришедшие люди, но украдкой он то и дело поглядывал на них и незаметно наклонял в их сторону голову, чтобы лучше услышать то, о чём они говорили. У него были, видимо, какие-то свои причины, чтобы разузнать, что привело этих двоих в здешние края и захотят ли они тут остаться или нет. К своему сожалению, он не понимал в разговоре ни слова, несмотря на то, что говорили они довольно громко, но беседа велась на языке, которого он не знал.

А они, наполнив стаканы, чокнулись и осушили их до дна. Темноволосый поставил свой стакан перед собой и сказал:

— Итак, за наше здоровье мы выпили, а теперь к делу. Вы, значит, оружейный мастер, как и ваш отец. Так что вполне возможно, что мы действительно являемся родственниками, и всё же, честно говоря, я ещё не знаю, должен ли я относиться к вам, как родственник.

— А почему же вы не должны относиться ко мне именно так?

— Из-за наследства.

— Как это?

— Меня обманули в деле о наследстве.

— Меня тоже.

— Ах, в самом деле? Так и вы ничего не получили?

— Ни пфеннига.

— Однако тем наследникам, в стране, выплатили огромную сумму.

— Да, но только наследникам Тимпе в Плауэне, а не мне, несмотря на то, что я точно такой же Тимпе, как и они.

— Позвольте мне ещё раз удостовериться в правдивости ваших слов. Как полностью звучит ваше имя?

— Казимир Обадья Тимпе.

— А имя вашего отца?

— Рехабеам Захариас Тимпе.

— Сколько братьев было у вашего отца?

— Пятеро. Трое младших эмигрировали в Америку. Они надеялись, что быстро разбогатеют, поскольку там требовалось много оружия. Все братья были оружейными мастерами.

— Как звали второго брата, того, который остался в Плауэне?

— Иоханнес Даниэль. Он умер и оставил двоих сыновей — Петруса Миха и Маркуса Абсалома, которые и унаследовали эти сто тысяч талеров, им прислали их из города Файетте в Алабаме.

— Сходится, сходится во всём. Ваше знание обо всех подробностях и лицах доказывает, что вы действительно являетесь моим кузеном.

— О, я могу доказать это ещё лучше. Свои бумаги и документы я храню как святыню; я ношу их на сердце и могу их вам сейчас…

— Сейчас не надо, быть может, позже, — прервал его собеседник на полуслове. — Я вам верю. Значит, вы должны знать также и то, почему все пятеро братьев и их сыновья, все как один, носят такие библейские имена?

— Да. Был такой древний семейный обычай, от которого никто никогда не отступал.

— Сходится! И этот обычай можно было сохранить и дальше даже здесь, в Штатах, потому что американцы любят такие имена. Мой отец был третьим по старшинству братом, его звали Давид Маккабеус, и он остался в Нью-Йорке. Меня зовут Хазаэль Бениамин. Двое самых младших братьев пошли дальше в глубь страны и поселились в Файетте, в штате Алабама. Самого младшего звали Иосиф Хабакук, он умер бездетным и оставил огромное наследство. Четвёртый брат, Тобиас Холофернес, умер в том же городе, а его единственный сын Нахум Самуэль — как раз тот самый прохвост.

— Как это?

— Не понимаете? У меня также не было об этом ни малейшего понятия. Мой отец поначалу переписывался с обоими братьями, но со временем обмен письмами прекратился, и, в Я конце концов, они попросту забыли друг о друге. Расстояния в Штатах такие огромные, что даже братья со временем пропадают из поля зрения. После смерти отца я продолжил его дело. По-разному это бывало. Достаточно, что зарабатывал я немного больше, чем требуется для жизни. И вот тогда-то я и встретился в Хобокене с одним немцем, выходцем из Плауэна. Он расспрашивал меня, конечно, о моих тамошних родственниках, а я, к своему изумлению, узнал от него, что они унаследовали от своего дяди Хабакука из Файетте сто тысяч талеров наличными. А я не получил ничего! Я думал, что меня удар хватит! Поскольку я тоже имел право потребовать свою часть, то я и написал с десяток, а то и больше писем в Файетте, однако не получил никакого ответа. Тогда я, не долго думая, продал своё дело и отправился в путь.

— Всё правильно, дорогой кузен! Ну, а каков результат?

— Да никакое, потому что пташка упорхнула, исчезла без следа.

— Какая пташка?

— Угадайте! В Файетте считали, что старый Хабакук жил в достатке, но то, что он был так богат, никто не мог даже и подумать. Вероятно, жадность удерживала его от демонстрации своего богатства. Его брат, Тобиас Холофернес, умер несколько раньше в бедности, и его сына, своего племянника, Нахума Самуэля взял в своё дело Иосиф Хабакук. И этот Нахум Самуэль оказался настоящим прохвостом. Он был вынужден, правда, сто тысяч талеров перевести в Плауэн, но с остальными деньгами, в том числе и с теми ста тысячами, которые были моей долей, смылся.

— И с моими, наверное, тоже?

— Наверняка!

— Вот негодяй! Отец уехал из Плауэна, потому что сильно разругался с братом из-за конкуренции. Несмотря на расстояние, вражда эта разгоралась всё сильнее, так что друг о друге они не хотели ничего ни знать, ни даже слышать. Так отец и умер, его брат в Плауэне тоже. Позже мне написали его сыновья, что получили в наследство от дяди Иосифа Хабакука из Америки сто тысяч талеров. Я сразу же поехал в Плауэн, чтобы разузнать всё поближе. А там уж, конечно, веселье шло полным ходом. Обоих кузенов называли там теперь не иначе, как «наследники Тимпе». Они забросили все дела и жили, как князья. Я был принят очень хорошо, даже должен был несколько недель принимать участие в их развлечениях. О былой вражде никто не вспоминал, но тем не менее я не сумел узнать никаких подробностей ни о дяде Иосифе Хабакуке, ни о его наследстве. Кузены демонстрировали мне своё богатство, но о моей доле наследства речи не заводили. И тогда, не долго думая, я принял такое же решение, что и вы: продал своё дело, отправился в Америку и из Нью-Йорка поехал сразу в Файетте.

— О, стало быть, и вы так же. И что же вы там обнаружили?

— То же, что и вы, только ко всему прочему меня ещё и высмеяли. Мне сказали, что здешние Тимпе никогда не были богатыми.

— Ерунда! Вы знали тогда английский язык?

— Нет.

— Значит, вас просто обманули. И что же вы предприняли потом?

— Я отправился в Сент-Луис, намереваясь получить работу У мистера Генри, изобретателя двадцатизарядного винчестера, называемого ещё винчестером Генри. Мне хотелось выведать секреты его изготовления, всё хорошенько высмотреть и изучить, но по дороге в город Наполеон, что находится при впадении реки Арканзас в Миссисипи, я оказался в компании нескольких охотников, которых я, как оружейный мастер, очень устраивал, они не отпустили меня от себя и уговорили податься с ними вместе в Скалистые горы. Так я стал охотником.

— И вы довольны этим?

— Да. Мне было бы, конечно, приятнее, если бы я получил свои сто тысяч талеров и мог пожить по-королевски, так же, как и наследники Тимпе.

— Гм! Может, так оно ещё и будет.

— Сомневаюсь! Мне тоже позже пришло в голову, что старый Иосиф Хабакук должен был быть всё же очень богатым и что с его деньгами мог смотаться его племянник Нахум Самуэль. Я разыскивал его много лет, но безрезультатно, я вам уже об этом говорил.

— Я тоже его искал и тоже безрезультатно, но только до последнего времени, поскольку недавно мне удалось выйти на его след.

— Н-на е-го с-с-след? В самом деле? — воскликнул Казимир, так резко вскочив со стула, что окружающие устремили на него удивлённые взгляды.

— Тише, спокойней! — предостерёг его Хазаэль. — Не нужно так волноваться. Я получил сообщение из верных рук, что некий Нахум Самуэль Тимпе, бывший оружейный мастер, необыкновенно богатый, живёт сейчас в Санта-Фе.

— В Санта-Фе, по ту сторону? Значит, нужно отправиться туда, и немедленно, нам обоим — и вам и мне!

— Я согласен с этим, кузен. У меня как раз и было такое намерение: найти его и вынудить отдать деньги вместе с процентами. Я не сомневался, что это будет нелёгким делом, даже очень тяжёлым, поэтому я рад, что вас встретил, вдвоём нам будет полегче. Мы заявимся к нему, и он со страху признается в своём позорном деянии и тут же, на месте, выплатит нам деньги. Мы ведь охотники, жители Запада — пригрозим ему в случае чего законом прерий. Разве не так?

— Конечно, конечно! — сразу же согласился Казимир. — Какое счастье, что я вас встретил. Вас… вас… вас? Ну, разве не глупо обращаться друг к другу на «вы», если мы близкие родственники и, кроме того, связаны общей судьбой?

— Я того же мнения.

— Тогда давайте выпьем на брудершафт и будем говорить друг другу «ты»!

— Я согласен. Вот моя рука. Давай ещё раз наполним: стаканы и осушим их за удачу и успех в наших делах. Давай чокнемся!

— Твоё здоровье, кузен, нет, лучше так: твоё здоровье, дорогой Хазаэль!

— Твоё здоровье! Но Хазаэль? Знаешь, в Штатах любят во всём краткость и лаконичность, особенно если речь идёт об именах. Говорят: Джим, Тим, Бен или Боб, не произносят всех слогов, вполне обходятся и одним. Мой отец называл меня обычно Хаз вместо Хазаэль, и я к этому привык. Называй меня так же.

— Хаз? Гм! Тогда тебе бы пришлось звать меня Каз вместо Казимир.

— А почему бы и нет?

— А это звучит не очень глупо?

— Глупо? Отчего? Хорошо звучит, я тебе это говорю. Мне нравится, а если не понравится другим, так это не моё дело. Так что ещё раз за твоё здоровье, дорогой Каз.

— Твоё здоровье, дорогой Хаз. За здоровье Каза и Хаза, свежеиспечённых наследников Тимпе.

Очень довольные, но стараясь не показывать этого своим внешним видом, чтобы не вызывать к себе излишнего интереса со стороны окружающих, они потихоньку чокнулись и выпили. Темноволосый Хаз сказал:

— Ну, стало быть, в Санта-Фе! Но это дело нелёгкое и небыстрое, потому что ехать нам придётся окружной дорогой.

— Почему? — спросил светловолосый Каз.

— Потому что нам пришлось бы ехать через территории команчей, если бы мы захотели выбрать самый короткий путь.

— Но я не слышал, чтобы эти краснокожие в последнее время выкопали Томагавк Войны.

— Я тоже не слышал, но индейцы по своей натуре настроены враждебно даже во время полного мира. А кроме того, вчера я встретил одного торговца, который возвращался от них. Он рассказал мне, что Великого Вождя воинов Токви Кавы[1] сейчас нет в расположении племени, что он ушёл куда-то в сопровождении нескольких самых лучших воинов, никому не сказав куда.

— Токви Кава, этот охотник за скальпами? Значит, можно не сомневаться, что он снова задумал какое-то бесчинство. Я, правда, не боюсь краснокожих, но будь я даже вдвое смелее, то всё равно предпочёл бы не встречаться с этим негодяем. Так что действительно нам лучше поехать окружной дорогой, доберёмся до Санта-Фе на неделю позже. Наш Нахум Самуэль теперь-то уж наверняка никуда не денется.

— А если и денется, то всё равно мы его…

Разговор прервался, потому что в этот момент вернулся инженер вместе с двумя мужчинами. Каз и Хаз, увлечённые беседой, не слышали двукратного свистка паровоза. Рабочий поезд прибыл, инженер его отправил и теперь пришёл назад в сопровождении дорожного мастера и кладовщика.

Они поприветствовали кузенов кивком головы и уселись втроём за стол, предназначенный «для администрации и наиболее уважаемых джентльменов», присоединившись к метису. Они велели подать им грог, после чего метис спросил:

— Пришли газеты, сэр?

— Нет, — ответил инженер, — будут только завтра, зато есть новости.

— Хорошие?

— К сожалению, нет. С этой минуты нам следует быть предельно бдительными.

— Почему?

— Неподалёку от конечной станции были обнаружены следы индейцев.

Прищуренные глаза метиса злорадно блеснули, однако он спокойным, даже равнодушным голосом произнёс:

— Ну, это ещё не повод для чрезвычайной осторожности.

— А я считаю, что так оно и есть.

— Фи! В последнее время ни одно из индейских племён не выкапывало Томагавка Войны, но даже если бы это произошло, то всё равно нельзя судить по нескольким следам, что это был враг.

— Друзья никогда не прячутся. А у того, кто старается, чтобы его не заметили, вряд ли на уме что-то хорошее, я могу это сказать вам смело, хотя я не следопыт и не охотник. Впрочем, ведь именно вы у нас прекрасный следопыт, вас знают в этих краях, и я нанял вас как раз для того, чтобы вы внимательно следили за всем, что происходит в окрестностях, и предупреждали нас обо всём подозрительном.

На лице метиса снова промелькнул отблеск скрытой неприязни, но он тут же овладел собой и спокойно ответил:

— Я буду делать всё, что от меня зависит, сэр, хотя и уверен, что это излишняя предосторожность. Следы индейцев только во время войны могут означать опасность. И, кроме того, краснокожие часто бывают более верными и хорошими людьми, чем бледнолицые.

— Сказанное вами свидетельствует лишь о вашей любви к ближним, но я мог бы привести немало примеров, доказывающих, что вы не правы.

— А я приведу ещё больше примеров, подтверждающих мою правоту. Разве был кто-либо более верным, чем Виннету по отношению к Олд Шеттерхенду.

— Виннету — это исключение. Вы его знаете?

— Нет, я никогда ещё его не видел.

— А Олд Шеттерхенда?

— Тоже нет, но я знаю обо всех их делах.

— Значит, вы слышали также и о вожде кайовов, о Тангуа?

— Конечно.

— Это был такой изменник, такой мерзавец! Прикидывался защитником Олд Шеттерхенда ещё в то время, когда тот был инспектором, а сам постоянно покушался на его жизнь. И наверняка он убил бы его, если бы этот бледнолицый не был умнее и сильнее его. Где же тут верность, о которой вы говорите? Вы сказали, что следы индейцев означают опасность только во время войны, но разве сиу Оглала во время самого прочного мира не нападали множество раз на железные дороги? Разве не в мирное время они убивали мужчин и насиловали женщин? Они были наказаны за это, но не группой охотников или воинской частью, а только двумя людьми — Виннету и Олд Шеттерхендом. Если бы кто-нибудь из них был сейчас здесь, то тогда следы индейцев не вызывали бы у меня такой сильной тревоги.

— Фи! Вы преувеличиваете, сэр! Этим двоим всегда попросту везло, и только. Есть ведь ещё и другие, не хуже их, пожалуй, даже и получше!

— Где?

Метис вызывающе посмотрел инженеру прямо в глаза и ответил:

— Не спрашивайте, лучше оглянитесь вокруг.

— Вы имеете в виду себя? Самого себя?

— А почему бы и нет?

Инженер хотел дать ему надлежащий ответ, но не успел, потому что Каз внезапно вырос на своих длинных ногах перед метисом и произнёс:

— Вы самый большой дурак, которого только знает свет!

Метис мгновенно вскочил на ноги и выхватил из-за пояса нож, но ещё быстрее в руке у Каза оказался револьвер.

— Только не так резко, мой мальчик! Есть такие люди, которые не переносят, когда пуля пробивает насквозь их глупую башку, и у меня есть все основания полагать, что вы относитесь к их числу.

Под дулом револьвера метис со своим ножом был бессилен что-либо сделать. Взбешённый этим, он прошипел в сторону длинноногого:

— Мне до вас нет никакого дела. Кто вам позволил вмешиваться в наш разговор?

— Я сам, мой мальчик, я сам. А если я себе что-то позволяю, то хотел бы посмотреть на того, кому это не нравится!

— Вы грубиян, сэр!

— Прекрасно, мне нравится такой ответ, поскольку вижу, что я пришёлся вам по душе, постарайтесь только, чтобы и я вас полюбил, в противном случае с вами будет то же, что когда-то произошло с наследниками Тимпе.

— Наследники Тимпе? А кто вы, собственно говоря, такой, сэр?

— Я один из тех, кто не позволит сказать о Виннету и Олд Шеттерхенде ни одного дурного слова, а большего вам знать не обязательно. А теперь я хочу откланяться, мой мальчик, и спрячьте вашу железку за пояс, чтобы не причинить себе ненароком вреда.

Каз вернулся за свой стол и уселся поудобнее. Метис проводил его горящими от злости глазами, мышцы его напряглись, как перед прыжком, но он не решился на это. В облике этого высокого худого мужчины было что-то такое, от чего метис чувствовал себя неуверенно. Он спрятал нож, сел и пробормотал как бы в своё оправдание:

— Этот тип, вероятно, какой-то сумасшедший. Умный человек не станет обижаться на ненормального. Пусть себе болтает!

— Болтает? — переспросил инженер. — Наоборот, этот мужчина, видимо, из тех людей, кто умеет за себя постоять. Меня обрадовало то, что он заступился за Олд Шеттерхенда и Виннету, потому что я больше всего люблю рассказы о приключениях этих знаменитейших героев Дикого Запада. Хотелось бы мне знать, на самом ли деле он их знает?

И, повернувшись к соседнему столу, он спросил:

— Сэр, вы говорили, что вы оба охотники, жители Запада. Может быть, вы встречались когда-нибудь с Олд Шеттерхендом или с Виннету?

Маленькие мышиные глаза Каза заблестели от удовольствия, и он ответил:

— Встречался ли я? Да я две недели ездил вместе с ними.

— Неужели? Может, вы пересядете к нам и расскажете об этом?

— Нет.

— Нет? Но почему?

— Потому что я ни в малейшей мере не обладаю даром рассказчика, сэр. С этим даром, видимо, нужно родиться. Столько раз уже я пробовал рассказывать, но ничего толком никогда не выходило. Как правило, я начинаю сразу с середины, а то и с конца, а заканчиваю тем, с чего всё это началось. Я могу вам только сказать в двух словах, что нас было тогда восемь человек белых, когда мы попали в плен к апсарокам, которые хотели предать нас мучительной смерти. Олд Шеттерхенд и Виннету узнали об этом. Они вышли на наш след, пошли по нему, прокрались к апсарокам и ночью освободили нас, причём сделали всё только вдвоём, без чьей-либо помощи. Короче — высший класс! Такое наверняка было бы не под силу вашему метису, который сидит там, рядом с вами и, видимо, любит потрепать языком.

Метис чуть было снова не сорвался с места, но инженер опередил его, задав новый вопрос:

— А вы не знаете, где находятся эти двое сейчас?

— Понятия не имею. Говорят, что Олд Шеттерхенд где-то очень далеко, то ли в Египте, то ли в Персии, но в скором времени он должен вернуться.

— Эх, как бы мне хотелось их увидеть! А особенно их оружие! Неужели оно и в самом деле такое замечательное, как об этом рассказывают?

— Я уверен в этом, сэр! Серебряное Ружьё Виннету не знало ещё ни одного промаха, второго такого ружья нет ни у кого. А Гроза Медведей — ружьё Олд Шеттерхенда? Это что-то чудовищное по своей убойной силе, оно бьёт наповал с огромного расстояния. А его винчестер Генри! Представьте себе, сэр: двадцать пять выстрелов за полминуты! Я был оружейным мастером и знаю, что это значит. Генри, насколько мне это известно, сделал только десять таких винчестеров, но кому они принадлежат, где они? Ни об одном из них ничего не известно, прославился только винчестер Олд Шеттерхенда. А какие суммы заплатили бы за них истинные знатоки! Однако, сэр, если вы хотите оказать нам любезность, то скажите, пожалуйста, куда мы можем поставить на ночь наших лошадей? Мне бы хотелось, чтобы они были в надёжном месте, так как вы говорили перед этим о следах индейцев.

— Вам тоже эти следы кажутся подозрительными?

— Конечно! Пускай этот ваш премудрый метис думает что хочет, но у меня есть своё собственное мнение.

— Я предлагаю вам поставить лошадей в сарае с инструментом, там хороший, надёжный замок, кладовщик вас проводит туда и позаботится о корме и воде для лошадей.

Кладовщик тут же поспешно поднялся, и Каз с Хазом вышли вместе с ним во двор к лошадям.

Белые рабочие с большим вниманием следили за разговором, он был для них столь же интересен, как и для их начальника. Тот же воспользовался отсутствием обоих гостей, чтобы осудить поведение метиса. Последний воспринял это с показным спокойствием, хотя в глубине души был взбешён. Прошло несколько минут, и с улицы снова донёсся стук копыт.

— Что это? — удивился инженер. — Зачем они ведут лошадей назад, когда в сарае для них места вполне достаточно?

Он посмотрел на двери и увидел, что внутрь входят два новых гостя. Белый и индеец.

Первый из них был не очень высокого роста. Русая борода обрамляла его загорелое лицо. Он был в кожаных штанах, украшенных кистями, и в охотничьей куртке, в длинных, доходящих до самых колен, сапогах и в фетровой шляпе, вокруг ранта которой на бечёвке были нанизаны кончики медвежьих ушей. За широким, сплетённым из ремешков поясом торчали два револьвера и короткий охотничий нож. Пояс одновременно служил и как патронташ и был до отказа забит патронами, кроме того, на нём было множество небольших кожаных карманчиков, в которых находились необходимые для охотника мелкие вещи.

Через левое плечо наискось до правого бедра было перекинуто лассо, сплетённое из множества ремней, на шее же на шёлковой ленте висела трубка, украшенная орнаментом, на чашке трубки были искусно вырезаны индейские знаки. За спиной на широком ремне висела необычайно длинная и тяжёлая двухстволка, а в правой руке мужчина держал лёгкое одноствольное ружьё.

Индеец одет был точно так же, как и его белый спутник, только вместо высоких сапог на ногах у него были лёгкие мокасины, украшенные шерстью дикобраза. Голова у него была ничем не покрыта, а его длинные, чёрные как смоль волосы были перехвачены на лбу ремешком из кожи гремучей змеи. На шее у него висели мешочек с травами, очень дорогая трубка и тройное ожерелье из медвежьих зубов — доказательство его ловкости и отваги, говорящее само та себя, потому что никто и индейцев не может носить на себе трофеи, которые он не добыты собственноручно.

Точно так же, как и у его спутника, у него были и лассо и пояс с кожаными кармашками, за которым торчали и револьверы, и охотничий нож; в правой руке он держал двухстволку в деревянные части которой были часто понабиты блестящи серебряные гвоздики. У него было красивое лицо; глаза, хотя и очень тёмные, казалось, излучали спокойный добрый свет, скулы почти не выдавались, а матовая кожа лица имела лёгкий бронзовый оттенок.

Ни тот, ни другой не обладали богатырским телосложением, они вошли спокойно и скромно, однако их появление привлекло необычайно сильное внимание со стороны, всех присутствующих Громкий говор китайцев внезапно стих, белые рабочие, находящиеся за перегородкой, невольно поднялись с мест, инженер, дорожный мастер и метис сделали то же самое, а бармен в знак приветствия попытался даже отвесить поклон, но получилось это у него очень неуклюже.

Но вошедшие, казалось, совершенно не замечали общего замешательства, вызванного их появлением, индеец поприветствовал присутствующих лёгким, почти незаметным наклоном головы, а белый вежливо поздоровался:

— Добрый вечер, господа! Сидите, пожалуйста, мы не хотел вам помешать. — Сказав это, он повернулся к бармену и спросил: — Найдётся у вас что-нибудь, чем мы могли бы утолит голод и жажду, сэр?

— Конечно, сэр! — незамедлительно ответил тот. — Всё, что у меня имеется, — в вашем распоряжении. Присаживайтесь, пожалуйста, там, возле огня, мистер! Там, правда, уже сидят два охотника, они сейчас как раз вышли во двор, и если вас это устроит, то они потеснятся.

— Спасибо. Но они пришли раньше нас, и, стало быть, у них больше прав. Когда они вернутся, мы их спросим, не будут ли они возражать против нашего соседства за столом. Принесите нам пока имбирного пива, а потом поглядим что там у вас есть из еды.

Взглянув на оставленное Казом и Хазом оружие, они присели с противоположной стороны стола.

— Замечательные люди! — прошептал инженер своим соседям по столу. — У этого краснокожего поистине королевский взгляд и осанка, да и у белого тоже.

— А ружьё индейца! — так же тихо заметил дорожный мастер. — Сколько там серебряных гвоздей! Уж не…

— Боже! Да это же Серебряное Ружьё Виннету! А взгляните на эту тяжёлую двухстволку белого! Разве это не Гроза Медведей?! А то, второе, лёгкое ружьё… Может быть, это и есть… винчестер Генри?

В это время снаружи донёсся голос Казимира:

— Чёрт возьми! Что это за лошади? Кто это приехал?

— Не знаю, — прозвучал ответ кладовщика, возвращающегося вместе с кузенами из сарая.

— Два вороных жеребца с красными ноздрями и чистокровной линией шеи под гривой. Я знаю этих лошадей и их владельцев. Индейская сбруя! Сходится! Вот это да! Точь-в-точь, как у наследников Тимпе. Идёмте быстрее, и вы увидите двух самых лучших людей Запада.

Каз большими шагами вошёл внутрь, за ним поспешили Хаз и кладовщик. Лицо Каза светилось от радостного волнения. Увидев вождя апачей и его белого друга, он бросился к ним, широко раскрыв руки, и воскликнул:

— Да, это они! Я не ошибся! Виннету и Олд Шеттерхенд! Вот это радость! Дайте ваши руки, господа, я пожму вам их.

Олд Шеттерхенд протянул ему правую руку и ответил с доброй улыбкой:

— Я очень рад вас видеть, мистер Тимпе. Вот вам моя рука. Если хотите её пожать, жмите на здоровье.

Каз изо всей силы сжал протянутую ладонь, возбуждённо воскликнув:

— Мистер Тимпе? Вы назвали меня мистером Тимпе? Значит, вы меня ещё помните? Вы не забыли меня, сэр?

— Не так легко забыть человека, вместе с которым пришлось пережить такое, что мы пережили тогда с вами и вашими товарищами.

— Да, да, это была ещё та передряга, в которую мы тогда попали. Мы бы погибли, но вы нас выручили. Я никогда этого не забуду, можете быть уверены. Только что мы как раз разговаривали о той переделке. Виннету! Великий вождь апачей позволит, чтобы я его поприветствовал?

Тот протянул ему руку и полным достоинства, но одновременно мягким голосом произнёс:

— Виннету приветствует своего белого брата и просит, чтобы тот сел вместе с нами.

При этих словах поднялся инженер и с вежливым поклоном сказал:

— Извините меня за смелость, которую я себе позволяю, джентльмены! Вы не должны сидеть там, — я приглашаю вас сюда, к нашему столу, предназначенному специально для администрации и лиц высшего ранга.

— Для администрации и лиц высшего ранга? — переспросил Олд Шеттерхенд. — Но мы не относимся к администрации и не считаем также, что мы чем-то лучше других. Благодарим вас за приглашение, но просим, чтобы нам разрешено было остаться здесь.

— Как вам это будет угодно, сэр. Но мы бы сочли за честь, если бы могли выпить чего-нибудь крепкого и побеседовать с такими знаменитыми охотниками, как вы.

— От разговора мы не уклоняемся. Вы, наверное, служите управляющим на этом участке железной дороги?

— Меня зовут Леврет, я инженер, а это мои дорожный мастер и кладовщик, а там сидит следопыт, которого я нанял специально, чтобы он заботился о нашей безопасности.

Говоря это, он поочерёдно указывал рукой на лиц, которых представлял. Олд Шеттерхенд бросил быстрый, почти незаметный взгляд на метиса и спросил:

— Следопыт специально для вашей безопасности? Как зовут этого человека?

— Ято Инда. У него индейское имя, так как его мать была индианкой.

Белый охотник смерил метиса долгим и очень внимательным взглядом, потом отвернулся и так тихо хмыкнул себе под нос, что услышал это только апач, но что он при этом подумал, понять по его лицу было невозможно. Зато у Виннету, по-видимому, был повод, чтобы не молчать, поскольку он обратился к метису:

— Мой брат позволит к нему обратиться? Каждый должен быть здесь осторожным, но если для безопасности поселения необходимо присутствие следопыта, то должны быть и враги, которые ему угрожают. Что это за люди?

Метис ответил вежливо, но несколько холодновато:

— Мне кажется, что нельзя доверять команчам.

Виннету сделал такое движение головой, как если бы хотел оценить по отдельности каждое сказанное слово. Ещё несколько секунд он как бы вслушивался во что-то, потом спросил:

— У моего брата есть основания для таких подозрений?

— Конкретных оснований нет, только предположения.

— Моего брата зовут Ято Инда. Ято означает «добрый» на языке навахов, Инда означает «человек» на языке апачей. Навахи тоже являются апачами, поэтому можно предположить, что мать моего полубрата по крови была апачкой.

Вопрос этот, по всей видимости, был неприятен метису, поскольку он попытался уйти от ответа, холодно спросив:

— Почему это вдруг великий Виннету проявляет такой интерес к незнакомой ему индианке?

— Потому что это твоя мать, — громко прозвучало в ответ. — И потому что, находясь здесь, я хочу знать, что за человек заботится тут о безопасности. К какому племени принадлежала твоя мать?

Под пристальным взглядом Виннету метис не мог промолчать и произнёс:

— К племени пинал-апачей.

— И языку ты научился от неё?

— Конечно.

Я знаю язык и все наречия апачей. Многие звуки они произносят при помощи языка и одновременно гортанно, ты же произносишь их только при помощи языка, точно так же, как это делают команчи.

Метис вспыхнул:

— Ты хочешь сказать, что я сын женщины из племени команчей?

— А если я убеждён в этом?

— Убеждение ещё не доказательство. И даже если бы моя мать была из племени команчей, то из этого вовсе не следует, что я поддерживаю с команчами отношения.

— Конечно, нет. Но ты знаешь Токви Каву, Чёрного Мустанга, который является самым грозным из вождей команчей?

— Я слышал о нём.

— У него была дочь, которая стала женой бледнолицего. Она и её муж умерли, оставив сына смешанной крови, которого Чёрный Мустанг воспитал в духе лютой вражды к белым. Этому мальчику некогда во время товарищеских игр покалечили ножом правое ухо. Как же так получается, что ты говоришь, как команчи и у тебя шрам на том же самом ухе?

Следопыт в ответ на эти слова вскочил с места и в гневе крикнул:

— Этот шрам как раз и является доказательством враждебности, я получил его во время схватки с ними. А если сомневаешься в этом, то я вызываю тебя помериться со мной силой.

— Фи! — только одно это слово пренебрежительно слетело с уст Виннету, после чего вождь апачей отвернулся и принялся за имбирное пиво, которое бармен как раз принёс в этот момент.

И как это обычно бывает после неприятных сцен, на какое-то время воцарилась глубокая тишина, прежде чем разговор за столами снова возобновился. Потом инженер спросил, собираются ли Олд Шеттерхенд и Виннету переночевать в поселении, и, получив утвердительный ответ, предложил им свою квартиру, так объяснив при этом своё гостеприимство:

— Джентльменам, которые прибыли перед вами, бармен уже предоставил место для ночлега у себя, не будете же вы спать во дворе или среди этих храпящих, нечистоплотных китайцев. Мы были вынуждены привезти сюда китайцев с Запада, потому что не смогли подыскать белых рабочих, да китайцы и дешевле обходятся, их легче держать в руках, чем весь тот сброд, который нам бы пришлось нанять в противном случае. Скажите, джентльмены, согласны ли вы принять моё приглашение?

Олд Шеттерхенд вопросительно взглянул на Виннету и, увидев, что тот слегка кивнул головой в знак согласия, ответил:

— Да, мы принимаем ваше приглашение при условии, что и для наших лошадей найдётся безопасное прибежище.

— Конечно, найдётся. Лошади этих двух джентльменов уже стоят в таком месте. Может быть, вы хотите взглянуть на моё жильё?

— Да, покажите нам его. Неплохо, если мы будем знать заранее, где нам придётся провести ночь.

Виннету и Олд Шеттерхенд взяли своё оружие и отправились вместе с инженером к небольшому низкому строению, находящемуся неподалёку. Стены его были сложены из камня, так как в будущем это здание должно было служить жильём для охраны моста. Инженер открыл дверь и зажёг свет. Внутри помещения стояла печь, стол, несколько стульев, а также большие широкие нары, на которых было достаточно места, чтобы все могли разместиться на ночлег. Оба гостя высказали своё удовлетворение и хотели вернуться, чтобы отвести в сарай своих лошадей, но инженер заметил:

— Вы не хотите сразу оставить здесь ваши вещи? Что за нужда таскать их с собой?

Ничто не мешало согласиться с этим. Стены были солидными, а окна такими маленькими, что никто не смог бы в них протиснуться; на двери, сделанной из толстых досок, висел надёжный замок, так что вещи и оружие можно было оставить здесь без опасения. Сложив всё внутри дома, Виннету и Олд Шеттерхенд отвели своих скакунов в сарай, где уже стояли обе лошади кузенов, задали им корм, поставили воду, после чего вместе с сопровождавшим их инженером отправились на ужин.

По дороге Леврет пригласил обоих поужинать с ним:

— Я бы хотел съесть ужин с вами, а не с моими людьми, тем более что один из них, а именно следопыт, вам, кажется, не понравился. Скажите, мистер Виннету, у вас есть причины, чтобы ему не доверять?

— Виннету никогда ничего не говорит и не делает без причины, — ответил вождь.

— Однако Ято Инда всегда был верным, и можно было на него положиться.

— Виннету не верит в эту верность. Мой брат наверняка убедится, что продлится она недолго. Метис называет себя Ято Инда, Добрый Человек, но его настоящее имя наверняка звучит Ик Сенанда, что на языке команчей означает Злой Змей.

— Разве есть команч с таким именем?

— Так зовут метиса, внука Чёрного Мустанга, о котором Виннету уже говорил перед этим.

— Мистер Виннету, я преклоняюсь перед вашей наблюдательностью и быстротой мышления, но уверяю, что на этот раз вы ошиблись. Этот следопыт много раз давал мне возможность удостовериться в его преданности, так что я вполне могу ему доверять.

— Мой белый брат может поступать так, как он считает нужным, но с этого момента Олд Шеттерхенд и Виннету не обмолвятся в присутствии метиса ни о чём существенном.

Когда все снова оказались внутри длинного строения, инженер заказал хороший ужин на пять человек, поскольку обоих Тимпе он также причислил к своим гостям, и сам пересел за их стол. Олд Шеттерхенд в это время обратился к высокому светловолосому Казу с вопросом о том, что привело его в эти края и куда он собирается направиться дальше. Тот в двух словах рассказал историю о наследстве и о необычайной встрече со своим кузеном и сонаследником.

— А теперь мы должны отправиться в Санта-Фе, но, к сожалению, не можем воспользоваться кратчайшим путём.

— Почему же?

— Из-за команчей. Мы поедем отсюда на восток, а потом повернём на юг.

— Гм! Может быть, нам пойти вместе? Мы тоже собирались в Санта-Фе, хотя и не из-за наследства.

Каз громко хлопнул в ладоши и радостно воскликнул:

— Вот это да! Хаз, Хаз, ты слышишь? Мы можем поехать а вместе с Олд Шеттерхендом и Виннету! Наплевать тогда на всех этих команчей! И нам не нужно будет добираться окружным путём, мы поедем напрямую!

— Ну, что же вы так кричите, — улыбнулся Олд Шеттерхенд. — Нам и в голову не приходило ехать напрямую, через территории команчей, мы намеревались, как и вы, сделать крюк на восток, так что у вас нет большого повода радоваться.

— Как скажете. Так когда же мы выезжаем, сэр?

— Завтра, как только выспимся. К вечеру доберёмся до Ольдер-Спринга и там переночуем. — Говоря это, Олд Шеттерхенд особо подчеркнул последние слова, поскольку всё время незаметно наблюдал за метисом и прекрасно видел, с каким вниманием тот прислушивается к разговору, хотя и старается делать вид, что его это совсем не интересует.

Впрочем, не у одного лишь только метиса знаменитые друзья вызвали такой большой, но тщательно скрываемый интерес. Неподалёку, возле самой перегородки, разделяющей изнутри помещение, за столом выпивали и покуривали двое Сыновей Неба, как называют сами себя китайцы. Они сидели здесь ещё до появления обоих Тимпе. По всей вероятности, они занимали среди своих соплеменников руководящее положение, так как никто из земляков не осмеливался подсесть к ним за стол. Они прекрасно слышали всё, что говорилось вокруг, английским языком они владели совершенно свободно, так как много лет уже жили в Штатах, а выучили они его, ещё когда жили в Сан-Франциско.

На появление Каза и Хаза они не обратили особого внимания как, впрочем, и все остальные. Но когда речь зашла об оружии Олд Шеттерхенда и Виннету и о его огромной стоимости, они стали прислушиваться внимательнее. Позднее совершенно неожиданно появились и сами эти знаменитые охотники, и китайцы поначалу с любопытством, а потом и с алчностью смотрели на них сквозь щели в перегородке, а от их дорогого оружия просто не могли оторвать глаз.

Когда же спустя некоторое время инженер вернулся со своими гостями, а оружия при тех не оказалось, китайцы просто потеряли покой. Их тонкие брови то поднимались вверх, то опускались вниз, губы подрагивали, пальцы судорожно сжимались, оба вертелись на своих местах, обоих переполняло одно и то же чувство, одни и те же мысли лезли в голову, но первым начинать разговор на волнующую обоих тему не хотел никто. Но наконец один из них всё же не выдержал и тихо спросил:

— Ты всё слышал?

— Конечно, — подтвердил второй.

— И видел?

— И видел.

— И ружья?

— И ружья.

— Это же бесценные вещи!

— Да.

— Эх, если бы они были нашими! Нам ведь столько нужно работать, столько мучиться, чтобы наши кости когда-нибудь были похоронены на родине рядом с могилами предков.

В разговоре наступила пауза, оба какое-то время о чём-то размышляли. Потом один из них глубоко затянулся из трубки и спросил, поблёскивая хитрыми косыми глазками:

— Ты догадываешься, где лежат сейчас эти ружья?

— Догадываюсь.

— Где?

— В доме инженера. Если бы они были у нас, мы могли бы их закопать, и никто бы не узнал, кто их взял.

— А потом мы смогли бы продать их в Сан-Франциско. Получили бы за них кучу денег. Стали бы богатыми господами и могли бы вернуться на родину, лакомились бы там каждый день ласточкиными гнёздами.

— И всё это могло бы осуществиться, если бы мы только захотели!

Снова наступила пауза, каждый старался догадаться по лицу и глазам другого, о чём тот думает. Потом разговор возобновился:

— Дом инженера сложен из камня, а в окно никто не пролезет.

— А дверь такая крепкая и замок на ней такой солидный!

— Зато крыша! Ты разве не знаешь, что крыша сделана из гонта?

— Знаю. Если бы у нас была лестница, можно было бы сделать сверху отверстие и залезть внутрь.

— Лестницу мы найдём!

— Хорошо, а где мы закопаем ружья? В земле ведь они испортятся.

— Нужно будет их хорошенько завернуть. В сарае хранится множество циновок, если мы возьмём парочку, никто и не заметит этого.

Всё это время беседа проходила очень тихо, теперь же оба китайца и вовсе склонились поближе друг к другу и разговаривали едва слышным шёпотом. Потом один за другим, с интервалом в несколько минут, они покинули помещение.

Прошло ещё какое-то время, и в дверях появился новый посетитель. Это был индеец. На нём были надеты рубаха из голубой материи, кожаные штаны и такие же мокасины. Вооружён он был только ножом, который торчал у него за поясом. Длинные густые волосы падали ему на плечи, а на шее на ремешке висел мешочек с травами.

Он остановился у входа, чтобы глаза несколько привыкли к яркому после уличной темноты свету, быстрым взглядом окинул помещение, потом медленно прошёл за перегородку.

Краснокожие не были здесь, конечно, в диковинку, так что ни у кого из китайцев он не вызвал особого интереса. Да и за перегородкой, где сидели белые, при его появлении присутствующие только на мгновение повернули в его сторону головы, а потом тоже не обращали на него внимания. Показывая всем своим видом, что он понимает, что его присутствие здесь не очень желательно, индеец прошёл между столами и присел на корточки возле очага.

Когда следопыт заметил входящего индейца, невольный спазм прошёл по его лицу, но он так быстро овладел собой, что никто из присутствующих этого не заметил. Оба сделали вид, что им абсолютно безразлично само существование друг друга, но украдкой обменялись быстрыми, только им понятными взглядами. Через некоторое время метис поднялся из-за стола и не спеша отправился к выходу.

Однако двоим из присутствующих — Виннету и Олд Шеттерхенду — это деланное безразличие показалось подозрительным. И тогда они отвернулись от входной двери, показывая своим видом, что полностью увлечены беседой. Но тот, кто встречался с охотниками, знает, что их натренированный глаз может боковым зрением увидеть то, что происходит в той стороны, куда он вроде бы даже и не смотрит.

Находясь уже возле самой двери, следопыт на секунду обернулся и, видя, что никто на него не смотрит, быстрым движением руки подал краснокожему знак, значение которого мог понять только тот, с кем знак этот был заранее обусловлен. Потом повернулся и растворился в темноте.

Но знак был замечен обоими охотниками. Быстро взглянув друг на друга, они без слов пришли к единому мнению о дальнейших действиях. Вот что они предположили и что решили предпринять: по всей вероятности, пришедший индеец находился в сговоре с метисом, поскольку последний подал ему условный знак. Сговор этот был тайным, потому что оба старались, чтобы никто ничего не заметил и не заподозрил. Из этой секретности следовало сделать вывод, что за всем этим кроются какие-то враждебные намерения. Что это за намерения, нужно было опираться безотлагательно выяснить.

Поэтому кто-то должен был последовать за следопытом, чтобы незаметно понаблюдать за его действиями. Поскольку можно было со всей уверенностью предположить, что в этом деле замешаны индейцы, проследить за метисом взялся Виннету. Вполне понятно, что он не мог выйти через главный вход, так как он был ярко освещён, а метис наверняка занял снаружи такую позицию, откуда бы мог видеть каждого выходящего во двор.

К счастью, апач ещё раньше заметил, что за бочками, тюками и ящиками есть маленькая дверь, служащая, вероятно, для того, чтобы можно было вносить и выносить товары через неё, не пользуясь главным входом. Однако поскольку выйти нужно было как можно незаметнее, Виннету должен был выждать некоторое время, пока внимание присутствующих не сосредоточилось на Олд Шеттерхенде, что действительно произошло, как только тот заговорил с индейцем.

Это было второй необходимой составной частью осуществления задуманного плана: нужно было расспросить краснокожего, разузнать у него по мере возможности о его намерениях.

Олд Шеттерхенд, не мешкая, принялся расспрашивать индейца, и, когда глаза присутствующих устремились на них, Виннету незаметно поднялся из-за стола и исчез за бочками.

Индеец был мужчиной средних лет, крепкого телосложения. Сразу же выяснилось и то, что он далеко не дурак. Это Олд Шеттерхенд, конечно, предвидел, потому что тайные и опасные задания поручаются обычно только смелым и опытным воинам.

— Мой краснокожий брат сел далеко от нас. Разве он не хочет ничего ни съесть, ни выпить? — прозвучал первый вопрос Олд Шеттерхенда.

Краснокожий в ответ только отрицательно покачал головой.

— Почему же? Ты не голоден и не хочешь пить?

— Юварува голоден и хочет пить, но у него нет денег, — прозвучало в ответ.

— Тебя зовут Юварува?

— Да, меня так зовут.

— Юварува означает «лось» на языке апсароков. Ты принадлежишь к этому племени?

— Я воин этого племени.

— Где твоё племя пасёт сейчас своих лошадей?

— В Вайоминге.

— А как зовут военного вождя вашего племени?

— Его зовут Серый Медведь.

Олд Шеттерхенд совсем недавно был у индейцев, называющих себя апсароками, то есть Воро́нами. Они были жителями Дакоты, так что индеец его не обманывал. Ответы соответствовали истине.

— Если у моего брата нечем заплатить, то пусть он подсядет к нам и поест с нами.

Индеец внимательно посмотрел на него и заявил:

— Юварува — храбрый воин, и он ест только с мужчинами которых знает и которые так же храбры, как и он. У тебя есть имя? Как оно звучит?

— Меня зовут Олд Шеттерхенд.

— Олд Шеттер…

Он не смог сразу выговорить имя. На мгновение спокойствие и выдержка оставили его, и, проявив изумление, он выдал себя. Однако его замешательство было недолгим, он овладел собой и с деланной непринуждённостью продолжил:

— Олд Шеттерхенд. Уф! Ты действительно очень известный бледнолицый.

— А, значит, ты можешь без опасения есть со мной. Иди сюда, к нам, ешь и пей!

Но индеец вместо того, чтобы воспользоваться приглашением, огляделся по сторонам, ища кого-то, и спросил:

— Я не вижу здесь краснокожего, который сидел рядом с тобой. Куда он ушёл?

— Наверное, вышел за перегородку.

— Я не заметил, как он выходил. Если тебя зовут Олд Шеттерхенд, то краснокожий наверняка Виннету, вождь апачей.

— Да, это он. А где твой конь?

— У меня нет коня. Я не ехал верхом.

— Как это? Апсарок, находящийся на расстоянии стольких дней пути на юг от своего племени, не имеет коня? Ты что же, потерял его в дороге?

— Нет, я не брал коня в дорогу.

— А также не взял и никакого оружия, кроме ножа?

— Никакого.

— У тебя, наверное, есть для этого важные причины?!

— Я дал клятву, что пойду без коня и только с ножом.

— Почему?

— Потому что команчи тоже были без лошадей и у них не было другого оружия, кроме ножей.

— Команчи? Где они были?

— В горах, недалеко от наших прежних пастбищ в Дакоте.

— Команчи были так далеко на севере? Очень странно.

В голосе Олд Шеттерхенда прозвучало сомнение. Краснокожий насмешливо посмотрел на него и ответил:

— Разве Олд Шеттерхенд не знает, что каждый индейский воин должен один раз в жизни отправиться в Дакоту за священной глиной для трубки мира?

— Не каждый должен это делать и не каждый это делает.

— Но команчи сделали. Они повстречали меня и моего брата, его закололи, а мне удалось сбежать. Вот тогда-то я и дал клятву — и без коня, с одним только ножом последовал за ними и не успокоюсь, пока их не убью!

— Поскольку ты рассказываешь мне о священных обычаях, то пожалуй, знаешь, что ни один индеец по дороге к этим каменоломням не может никого убивать?

— И всё же команчи совершили убийство!

— Гм! Но к чему эти клятвы? Без коня и только с ножом! Как же ты охотишься? Чем ты питался в дороге?

— Я должен тебе рассказать об этом? — дерзко спросил индеец, уверенный в том, что ему удалось обмануть Олд Шеттерхенда.

— Нет, — спокойно ответил тот. — Я не могу только понять, как это можно за всё время столь длительного пути ни разу не сесть на коня?

— Я дал клятву и держу её.

— Нет, ты её нарушил.

— Докажи это!

— Ты сегодня сидел в седле!

— Уф! Уф!

— Да, во время дождя.

— Уф! Уф! — вторично произнёс мнимый апсарок, но прозвучало это наполовину со страхом, наполовину с изумлением. Он вскочил на ноги и остановился перед Олд Шеттерхендом. Белый охотник наклонился, провёл обеими руками вдоль его ног, после чего заключил:

— Твои штаны с внешней стороны мокрые, а с внутренней сухие. Внутренней стороны штанов, прилегающей к бокам лошади, дождь не мог замочить.

К тому неожиданному и поразительному доказательству индеец оказался не готов, но всё же быстро нашёлся и произнёс в своё оправдание:

— Каждый ребёнок знает, что внутренняя сторона штанов сохнет гораздо быстрее, чем внешняя. Олд Шеттерхенд должен ещё многому поучиться.

Это был наглый ответ, но охотник, несмотря на это, сохранил спокойствие. До этого он пользовался английским языком, который краснокожий знал довольно прилично, зато теперь он задал ему вопрос на наречии апсароков и не получил ответа, он задал ещё несколько вопросов, но с тем же результатом. В конце концов он положил тяжёлую ладонь на плечо индейца и спросил снова по-английски:

— Почему ты мне не отвечаешь? Или язык твоего племени тебе незнаком?

— Я дал клятву, что не произнесу ни слова на родном языке, пока смерть моего брата не будет отмщена.

— Интересно. У тебя что ни клятва, то необычней и чудней другой. А ещё более необычна твоя глупость, поскольку ты вообразил себе, что сумел обмануть меня. Ведь даже твоё произношение выдаёт тебя. Я хорошо знаю, как апсароки и индейцы из других племён говорят на языке бледнолицых. Ты не из племени апсароков, ты команч. У тебя хватит смелости признаться в этом?

— Команчи — мои враги, я уже тебе говорил об этом!

— Как раз то, что ты так упорно называешь их своими врагами, является для меня наилучшим доказательством, что ты один из них!

— Ты считаешь меня лгуном? Таковы, значит, обычаи бледнолицых, что они могут оскорблять своих краснокожих гостей. Я ухожу! — Сказав это, индеец хотел уже было направиться к двери.

— Ты останешься! — приказал Олд Шеттерхенд, поймав его за руку.

В ту же секунду краснокожий выхватил нож и крикнул:

— Кто посмел меня задерживать? Ты? Что я тебе сделал? Ничего! Я ухожу, а тому, кто мне в этом помешает, всажу нож в сердце!

Олд Шеттерхенд, продолжая крепко держать его левой рукой, быстрым движением правой вырвал у него нож и повторил:

— Ты останешься! Подождём, пока вернётся Виннету, тогда и решим, сможешь ты уйти или нет. Садись туда, где сидел раньше. Но при первой же попытке сбежать тебя догонит пуля.

С этими словами Олд Шеттерхенд с силой подтолкнул индейца к очагу, краснокожий упал, сперва хотел подняться ноги, но, подумав, присел на корточки. Олд Шеттерхенд вернулся на своё место и приступил к еде, положив револьвер со взведённым курком рядом с собой, чтобы нагляднее подчеркнуть свою угрозу.

Прерванный ужин возобновился, но беседа была уже не такой оживлённой. Вскоре вернулся следопыт и сел на своё место. Поскольку индеец продолжал сидеть в той же позе, что и до его ухода, то ему и в голову не пришло, что за время его отсутствия здесь произошло что-то серьёзное. Впрочем, дорожный мастер и кладовщик тут же ему обо всём рассказали; метис слушал их с видимым спокойствием, но в глубине души был обеспокоен, не выследил ли его Виннету.

Апач тем временем, выйдя через заднюю дверь, сделал большой крюк и прокрался к передней стороне здания, будучи уверен, что ему удастся застать метиса с поличным. Широко открытая дверь дома была ярко освещена, так что если кто-то наблюдал за ней из темноты, то мог увидеть любого, кто входил или выходил из неё.

Виннету, не спуская глаз с двери, сделал ещё один крюк перед домом, но впустую. Он часто останавливался и вслушивался в ночную темноту, но тоже без результата. Прошёл в другую сторону и опять напрасно. Так прошло какое-то время, и вдруг он увидел фигуру, появившуюся откуда-то сбоку и приближающуюся к строению. Когда она оказалась перед дверью и вошла внутрь, Виннету уже знал, кто это.

— Уф! Это следопыт, — сказал он самому себе. — И похоже, что ничего плохого он всё-таки не замышлял, напрасно я его, наверное, выслеживал. Виннету на этот раз ошибся. Олд Шеттерхенд, пожалуй, будет удивлён.

И больше не таясь, он вошёл внутрь через главный, ярко освещённый вход. Следопыт при его появлении весь напрягся, сердце у него учащённо забилось. Сейчас должно было выясниться, удалось ли апачу узнать что-либо или нет. Виннету тем временем сел рядом с Олд Шеттерхендом, который поначалу рассказал ему о состоявшемся разговоре с индейцем, а потом тихо спросил:

— Моему краснокожему брату сопутствовала удача?

— Виннету не могла сопутствовать ни удача, ни неудача: мы ошиблись. На улице ничего не произошло.

— А знак, который следопыт подал краснокожему?

— Может быть, это был не знак, а просто случайное движение руки.

— Это бы означало, что и я тоже ошибся, а я в этом сомневаюсь. Этот индеец вовсе не апсарок, а команч.

— Он сделал что-нибудь плохого тебе, мне или кому-нибудь другому?

— Пока что, естественно, нет.

— Поэтому нельзя смотреть на него как на врага. Пусть мой брат Шеттерхенд отпустит его.

— Ну что ж, хорошо, раз ты так этого хочешь, но я сделаю это неохотно.

Затем он повернулся к краснокожему и сказал, что тот может быть свободным. Индеец медленно поднялся и потребовал вернуть ему нож. Потом он спрятал его за пояс со словами:

— С сегодняшнего дня этому ножу прибавится работы — я дал себе новую клятву. Олд Шеттерхенд вскоре сможет убедиться, является ли она такой же странной, как и предыдущие!

После этой угрозы он быстрым шагом пошёл прочь. Всё это время лицо следопыта выражало большое беспокойство и напряжение, теперь же на нём появилась нескрываемая усмешка. Виннету шепнул Олд Шеттерхенду:

— Пусть мой брат посмотрит на метиса!

— Я смотрю на него!

— Он смеётся над нами!

— К сожалению, у него есть на это причины.

— Да. И всё-таки этому индейцу, которого ты считаешь команчем, он подал рукой условный знак. Мы не могли ошибиться. Я не нашёл следопыта на улице. Кто знает, что за дьявольскую штуку он там затеял. Так что в любом случае мы должны теперь быть начеку. Я уверен, что это опасный человек.

Виннету был прав, называя метиса опасным человеком, потому что на улице действительно произошли серьёзные события.

Следопыт, выйдя наружу, первым делом вышел из полосы света, падающего от двери. Потом пошёл прямо, никуда не сворачивая, и прошёл около трёхсот шагов, пока не услышал своё имя, произнесённое тихим голосом. Правда, это было другое имя, совсем не то, каким его называли здесь, в этом поселении. Из темноты прозвучало:

— Иди сюда, Ик Сенанда! Мы здесь!

Его звали именно так, как об этом и подумал Виннету, он был метисом, внуком Чёрного Мустанга, самого грозного вождя команчей.

Он пошёл в том направлении, откуда его позвали, и увидал перед собой трёх индейцев, один из которых выделялся особенно высоким ростом и мощным телосложением. Это был сам вождь, который приветствовал метиса словами:

— Здравствуй, сын моей дочери! Я послал в этот дом Киту Хомашу[2] самого ловкого из моих воинов, чтобы он сообщил тебе, что я прибыл и жду тебя. Ты говорил с ним?

— Мы не обменялись с ним ни единым словом. Само его появление поведало мне обо всём.

— Ты поступил мудро, ваш разговор мог бы вызвать подозрение. Мы находимся в удобном месте, никто не застанет нас врасплох, потому что в полосе света, падающего от открытой двери, нам видно каждого выходящего. И, кроме того, мы имеем дело с такими людьми, которые не имеют ни малейшего представления о жизни на нашей земле.

— Ты ошибаешься. Здесь есть люди, которые прекрасно в этом разбираются.

— Уф! Кто бы это мог быть? Скажи!

— Сначала прибыли два очень высоких и необычайно худых всадника, которые останутся тут до утра. Один из них сказал, что его зовут Тимпе, второго, кажется, зовут так же.

— Тимпе? Фи! Ни один настоящий воин никогда не слышал этого или похожего имени.

— А потом приехали ещё двое: Виннету и Олд Шеттерхенд!

— Уф! Уф! Этих привёл сюда злой Маниту!

— Не злой, а добрый. Поначалу я тоже, конечно, испугался но позже, слушая их разговор, даже обрадовался.

— Ты расскажешь мне о том, что ты услышал, но не здесь! Мы должны уйти отсюда в другое место.

— Уйти? Почему?

— Потому что я знаю, как думают эти люди и как действуют. Они разговаривали с тобой?

— Виннету расспрашивал меня. Он не поверил, что меня зовут Ято Инда, и считает меня сыном твоей дочери.

— Значит, у апача появилось подозрение и он теперь будет следить за тобой. Мы должны немедленно подыскать другое место.

— Но мы ведь его увидим, если он выйдет из этой ярко освещённой двери.

— Ты его не знаешь. Он всё точно рассчитает и поймёт, что враг, который прокрался в это поселение, встанет напротив этой двери, поскольку отсюда можно всё видеть. Поэтому Виннету придёт сюда, но не будет выходить через эти освещённые двери. Там был ещё какой-нибудь выход?

— Маленькая дверь позади кладовой.

— Вот ей-то он и воспользуется и под покровом темноты подкрадётся к нам. Мы должны перейти на другую сторону. Идёмте скорее!

И они, сделав большой крюк вправо, быстро перешли по другую сторону здания, а Виннету как раз в это же время сделал такой же крюк, но слева и поэтому их не обнаружил. Индейцы остановились под деревом, и следопыт подробно рассказал обо всём, что ему удалось услышать. Вождь выслушал его рассказ с большим интересом, после чего радостно произнёс:

— Они собираются отправиться в Ольдер-Спринг? И будут там завтра вечером? Мы их поймаем, вот там-то мы их и поймаем, никуда они от нас не уйдут! Какая же великая радость будет у нас в племени, когда мы притащим туда такую ценную добычу! Мы будем мучить их так, что они будут выть, как койоты, когда с тех живьём сдирают шкуру! Скальпы этих двоих стоят гораздо дороже, чем все косички желтолицых, от которых можно было бы в таком случае отказаться.

Его просто распирало от радости, но внук тут же возразил.

— Да, мы их наверняка поймаем и замучаем до смерти, но с какой стати ты хочешь отказаться от китайцев, которых я должен отдать в твои руки?

— Хорошо. Ты ведь именно с этой целью и пошёл на службу к людям, которые строят дорогу для Огненного Скакуна. Мы прибыли сейчас сюда как раз для того, чтобы спросить тебя, не пришла ли уже пора действовать?

— Я готов к этому в любой день, но надеюсь, что вы сдержите данное мне слою.

— Конечно. Или ты мог подумать, что я обману сына моей дочери? Деньги, золото и серебро будут твоими, всё остальное — одежда, инструменты, припасы, а самое главное, — скальпы людей с длинными косичками достанутся нам. Мы уже привыкли к тому, что бледнолицые грабят нас во всём, мы вынуждены им Подчиняться, так как они сильнее нас, но теперь появились ещё и эти желтолицые, чтобы строить мосты и железные дороги на земле, которая принадлежит нам. Все они заплатят за это своей жизнью, а воины команчей прославятся как первые краснокожие, добывшие необычные скальпы с длинными косичками. Мы не будем отказываться от этого. А сейчас ты расскажешь обо всём, что нам необходимо знать для успешного нападения.

Метис подробно рассказал о том, где и что в поселении находится, они обсудили также то, каким образом лучше совершить нападение и на какую добычу можно рассчитывать. В конце разговора Чёрный Мустанг подал знак обоим своим воинам, чтобы те присоединились к нему, поскольку всё это время они, находясь на некотором расстоянии по обе стороны, внимательно следили за тем, чтобы никто не обнаружил их вождя и не застал его врасплох.

В результате этой тайной встречи было решено, что сначала — именно завтра вечером — следует захватить Олд Шеттерхенда и Виннету вместе с Казом и Хазом возле Ольдер-Спринга. После этого следопыт будет извещён о времени нападения на Фирвуд-Кемп специальным посланником. Мелю попрощался со своими союзниками и вернулся в дом.

В свою очередь, Чёрный Мустанг со своими воинами направился к условному месту, в котором они заранее договорились подождать индейца, посланного к метису. Тот вскоре появился и, кипя от злости, рассказал, как с ним обошёлся Олд Шеттерхенд. Когда же ему сказали, что решено напасть на Олд Шеттерхенда и Виннету, он злорадно прошипел сквозь зубы:

— Он ещё пожалеет, что поднял на меня руку. Я буду тем, кто задаст ему самые страшные муки.

Краснокожие собрались уже было вернуться в укрытие, где они спрятали своих лошадей, но в это время послышались чьи-то шаги. Все моментально бросились на землю, хотя та была мокрой и грязной, и затаились. Но легли они как раз поперёк дороги, по которой осторожно шагали двое мужчин. Один из них споткнулся о лежащего вождя и упал, потянув за собой за товарища. И в ту же минуту оба были схвачены индейцами.

— Не вздумайте кричать, иначе заплатите за это жизнью, — приказал вождь. — Кто вы такие?

— Мы здешние рабочие, — прозвучал торопливый ответ.

— Встаньте, но не вздумайте бежать, если вам жизнь дорога! Почему это вы крадётесь здесь? Если вы рабочие из этого посёлка, то вам не нужно было бы так таиться.

— Мы вовсе даже и не таились!

— Неправда! Так тихо и осторожно не будет пробираться человек, который может открыто показаться на глаза. Что это у вас в руках?

— Ружья.

— Ружья? Зачем рабочим нужны ружья? А ну-ка, покажите, я хочу их увидеть!

Он выхватил ружья у них из рук, ощупал каждое и по очереди поднял высоко над головой, чтобы лучше рассмотреть их на фоне звёздного неба.

— Уф, уф, уф? — тихо прошептал вождь с нескрываемым удивлением. — Эти ружья хорошо известны здесь, на Западе, ружьё, украшенное серебряными гвоздями, — это наверняка Серебряное Ружьё нашего заклятого врага. А если это так, то два других являются собственностью бледнолицего — Олд Шеттерхенда. Это — винчестер Генри, а это — Гроза Медведей. Я правильно говорю?

Китайцы не ответили на обращённый к ним вопрос. Они видели, что перед ними стоят индейцы, и были напуганы этим. Они были слишком трусливы, чтобы попытаться удрать, их буквально трясло от страха.

— Говорите! — прикрикнул на них вождь. — Эти ружья принадлежат Олд Шеттерхенду и Виннету?

— Да, — еле слышно прошептал один из китайцев.

— Значит, вы их украли у них?

Китайцы опять промолчали.

— Я вижу, что вы Жёлтые Псы Таким людям Олд Шеттерхенд и Виннету никогда не доверили бы своё оружие. Если вы не признаетесь, я вам вспорю ножом животы. Говорите!

Тогда китаец, уже отвечавший перед этим, поспешно произнёс:

— Да, мы их взяли потихоньку.

— Уф! Значит, так оно и есть! Виннету и Олд Шеттерхенд чувствуют себя здесь, по-видимому, в полной безопасности, раз уж расстались со своим оружием А вы — воры! Знаете, что я с вами сделаю? Вы заслуживаете смерти!

Китайцы бросились на колени, подняли руки и взмолились:

— Не убивай нас!

— Безусловно, мы должны вас убить, но мы отпустим вас, если вы сделаете то, что я вам прикажу.

— Приказывай, ой, приказывай! Мы сделаем всё, что ты скажешь!

— Хорошо! Зачем вы украли эти ружья? Ведь вы всё равно не будете ими пользоваться, вы ведь не охотники.

— Мы хотели их продать, потому что слышали, что они стоят много денег.

— Мы их у вас купим.

— Правда? Правда? Неужели это правда?

— Я — вождь команчей. Моё имя Токви Кава, что на языке бледнолицых значит Чёрный Мустанг. Вы слышали обо мне?

Да, китайцы слышали о нём, причём столько плохого и страшного, что, напуганные ещё сильнее прежнего, воскликнули:

— Чёрный Мустанг? Да, мы слышали о тебе.

— А значит, вы слышали также и о том, какой я великий и славный вождь. И то, о чём я говорю, — всегда правда. Я покупаю у вас ружья.

— А сколько ты нам дашь за них?

— Больше, чем кто-либо другой дал бы вам.

— И что же?

— Вашу жизнь. Такая кража карается смертью, но я дарю вам жизнь в обмен на ружья.

— Жизнь? Только жизнь? — переспросили китайцы удивлённо, всё ещё продолжая дрожать от страха.

— А вам мало этого? — усмехнулся краснокожий. — Такие негодяи осмеливаются просить ещё чего-то, кроме жизни. И что же вы хотите?

— Денег!

— Денег? То есть металла! Если вы хотите металла, то получите его в виде наших ножей. Они такие острые, что хватит вам сверх меры. Вы хотите этого?

— Нет, нет! Пощади нас! — заскулили китайцы. — Мы хотим жить! Забирай эти проклятые ружья!

— Ваше счастье, жёлтые жабы! А теперь послушайте, я ещё скажу! Олд Шеттерхенд и Виннету вскоре заметят, что их ружья пропали, поднимется страшный переполох, они будут их искать и всех расспрашивать. Что вы тогда сделаете?

— Мы будем молчать.

— Вы должны будете молчать. Вам нельзя произносить ни слова, ни единого слова, иначе вас убьют, ведь вы воры. Но и о нас вы не должны ничего говорить, потому что если они узнают, что вы встречались с нами и с нами разговаривали, то сразу же обо всём догадаются и так или иначе вы погибнете. Вы сделаете так, как я вам сказал?

— Мы будем молчать, как могила!

— Этого я от вас и хочу, а если вы проболтаетесь, то мы вернёмся и отомстим — тогда вы умрёте в страшных муках, мы посадим вас на кол. И ещё один вопрос: вам известны имена Ильчи и Хататитла?[3]

— Нет.

— Так зовут лошадей Виннету и Олд Шеттерхенда. Вам известно, где они стоят?

— В сарае, там, позади. Мы слышали, что их отвели туда.

— В таком случае это всё. Помните только о том, что я вам сказал, и помалкивайте. А теперь можете идти!

Каждый из китайцев получил на прощание пинка, после чего оба поспешно исчезли в темноте, довольные тем, что, по крайней мере, им удалось уйти живыми.

— Уф! Вот уж нам привалило счастье! — сказал вождь своим воинам очень довольным голосом. — Мы получили заговорённый винчестер, Грозу Медведей и Серебряное Ружьё. А теперь мы уведём ещё и обоих жеребцов, которым, кроме моего мустанга, нет равных.

— Токви Кава хочет пойти в сарай за лошадьми? — спросил индеец, который под фальшивым именем Юварувы ходил на встречу с метисом.

— Мой брат думает, что я их оставлю здесь? Если бы не было моего мустанга, то эти жеребцы были бы самыми лучшими лошадьми между одной Большой Водой и другой. Мы их заберём, поскольку они стоят не меньше, чем ружья, которые мы отобрали у этих жёлтых тварей с длинными косичками.

Команчи неслышно подкрались к сараю, дверь которого была закрыта даже не на замок, а на засов, и прислушались. Изнутри доносилось только редкое постукивание подков, звук, который производит лошадь, переступая с ноги на ногу. В сарае было темно. Скорее всего сторожа там не было, иначе наверняка горел бы свет. Вождь отодвинул засов, немного приоткрыл дверь, встав так, чтобы изнутри его не было видно, и пару раз по-английски негромко позвал сторожа на тот случай, если тот всё же был внутри. Но никакого ответа не последовало. Тогда четверо индейцев вошли в сарай.

Лошади обоих Тимпе занимали место у дальней стены, а вороные жеребцы стояли впереди. Вождь, несмотря на темноту, сразу же их узнал.

— Это они, — сказал он. — Будьте осторожны! Мы не можем сесть на них верхом, так как кони нас не знают. Нужно будет вести их в поводу, но и при этом могут возникнуть с ними проблемы, как только они поймут, что хозяев здесь нет и их уводят куда-то.

Обоих жеребцов осторожно отвязали и потихоньку вывели наружу. Они шли за команчами без особого сопротивления, но чувствовалось, что всё же неохотно. Дверь снова закрыли на засов, после чего индейцы удалились с ценной добычей. Глубокая, мягкая грязь, после дождя покрывавшая дорогу, приглушала шаги людей и животных.

Токви Кава был очень доволен тем, что ему удалось причинить такой вред Олд Шеттерхенду и Виннету, которых он люто ненавидел. Он был абсолютно уверен, что действовал в этот вечер хитро и безошибочно. И всё же он ошибался. Одного в своих расчётах он не предусмотрел, а именно — быстроты мышления обоих ограбленных им охотников, как, впрочем, и исключительных достоинств и прекрасной выученности обоих жеребцов, которые были приучены не слушаться других людей без разрешения на это своих хозяев.

Самой же большой ошибкой Чёрного Мустанга было, пожалуй, то, что он открыл китайцам своё имя. Правда, он был уверен в том, что они его не выдадут, но, поскольку он имел дело не с кем-нибудь, а с Виннету и его другом, было это с его стороны непростительным легкомыслием.

II Чёрный Мустанг

Дорогой читатель, ты, может быть, слышал когда-нибудь о Белом Мустанге? Много уже было о нём написано, много ходило о нём и устных рассказов. Много было также и людей, как среди белых охотников, так и среди краснокожих, которые утверждали, что видели Белого Мустанга; но на самом деле они его и видели, но одновременно и не видели. Потому что Белый Мустанг — это легенда, плод фантазии, сказка, в основе которой всё же лежат действительные события.

В давние времена, когда многотысячные стада буйволов и одичавших лошадей ещё паслись в бескрайних прериях, кочуя весной на север, осенью на юг, случалось, что кому-нибудь из удачливых охотников выпадало счастье и он мог увидеть Белом Мустанга, но нужно было быть предельно осторожным, чтобы подкрасться поближе к этому необыкновенному скакуну, так как Белый Мустанг был самым опытным и самым умным всех жеребцов-вожаков диких табунов. Взгляд его острых глаз мог продраться сквозь самые густые заросли, его чуткие упи различали за тысячу шагов тихую поступь подкрадывающегося волка, а тёмно-красные ноздри улавливали запах человека на ещё большем расстоянии.

Из табуна, вожаком которого был Белый Мустанг, редкому охотнику удавалось заарканить какого-либо скакуна. Никто никогда не видел, чтобы Белый Мустанг щипал траву. Он непрерывно кружил вокруг своего спокойно пасущегося табуна, а при малейших признаках опасности издавал пронзительное трубное ржание, при звуке которого все лошади мгновение срывались с места.

Несколько раз всё-таки удавалось отбить его от табуна, пытались поймать и его самого. Но он галопом уходил от преследователей; охотники мчались за ним верхом, их кони напрягали последние силы, но, несмотря на это, никак не могли его догнать. И лишь когда он словно молния исчезал за линией горизонта, преследователи понимали, что Белый Мустанг попросту дурачил их, уводя подальше от своего табуна.

Однажды некий ловкий ковбой, непревзойдённый мастер верховой езде, встретил Белого Мустанга одного и загнал его на самый край глубокого каньона. Но легендарный жеребец без малейших раздумий прыгнул вниз с огромной высоты, благополучно приземлившись, пошёл неторопливой рысью и скрылся из глаз. Ковбой, рассказывая об этом случае, клялся всеми святыми, что не врёт, и все слушатели ему верили.

А как-то раз в компании уважаемых и опытных охотником некий фермер из Сьерры рассказал о том, что ему невероятно повезло и он сумел загнать Белого Мустанга со всем табуном в корал, но этот чудесный жеребец словно птица перемахнул через высочайшее заграждение — и этот рассказ также не вызвал ни у кого и тени сомнения.

Так рассказывали старые люди, так рассказывали молодые, а Белый Мустанг казался не только неуловимым, но и бессмертным, пока, наконец, вместе с последним табуном диких лошадей не исчез из саванны. Неумолимая цивилизация истребила буйволов и мустангов, но всё ещё то здесь, то там встречались старые охотники, которые подтверждали, что этот неуловимый скакун не является чьим-то вымыслом, поскольку им в своей жизни доводилось видеть его собственными глазами.

Да, он действительно не был чьим-то вымыслом, хотя одновременно всё же был плодом фантазии. Он не существовал никогда — и всё-таки существовал. Те, кому довелось его видеть, не заблуждались на этот счёт, но одновременно и заблуждались, поскольку легендарный Белый Мустанг — это не один конь, а множество коней.

Вожаком табуна диких лошадей всегда становился только сильный и самый умный жеребец. Для этого он должен был победить всех своих соперников — и тогда все лошади до самого последнего жеребёнка подчинялись ему. И если знатоки утверждают, что лошади светлой масти зачастую сильнее и выносливее остальных, то уж и в прериях наверняка всё было точно так же. Кроме того, охотники никогда не отлавливали светлых мустангов, никому не приходило в голову завести себе такую лошадь, поскольку она была бы видна издалека, что могло быть небезопасным для её владельца. Поэтому такие кони получали по сравнению с остальными дополнительную возможность для своего развития. К тому же светлые лошади по своей природе более осторожны, чем тёмные. Да и сам табун нуждался в вожаке, который отличался бы мастью от остальных, чтобы им было легче его распознать. Чем выше по званию офицер, тем больше у него знаков отличий, тем они заметнее. Природа же сама даёт животным то, что у человека достигается искусственным путём. Теперь становится вполне понятным, почему предводителями наиболее крупных табунов зачастую становились жеребцы именно светлой масти.

А так как такие мустанги были самыми сильными, самыми быстрыми, самыми выносливыми, то и уходить от своих преследователей им было несравненно легче, чем другим лошадям. Каждый охотник, которому доводилось в своей жизни увидеть такого скакуна, был поражён его умом и быстротой. Он рассказывал потом об этом сам и слышал подобные рассказы от других; жизнь в бескрайних прериях способствовала игре воображения, хотя в действительности существовало множество светлых вожаков, молва со временем превратила всех в одного — в легендарного Белого Мустанга, который, появляясь то здесь, то там, оставался неуловимым.

Во времена Виннету и Олд Шеттерхенда был также и Чёрный Мустанг, история которого походила на легенду о Белом Мустанге, но имела и свои особенности. Во всяком случае это был не дикий конь, а домашний, причём прекрасно выученный. Находился он во владении вождя наини-команчей. И об этом мустанге рассказывали самые невероятные истории. У него было столько всевозможных достоинств, сколько не было ни у одного другого жеребца: никогда ещё ни в одном из боёв он не был ранен, никогда даже не споткнулся, не говоря уж о падении, никогда ещё ни один из преследователей не сумел его догнать, в то время как ни один всадник не мог уйти от него.

Он был неподвластен даже смерти. Этот конь жил ещё во времена предков, он служил деду нынешнего вождя команчей и выносил его целым и невредимым из всех боёв и стычек; потом выручал во всех переделках отца, унося его от любой погони и не раз буквально вырывая из объятий смерти; а теперь он так же верно служил самому Токви Каве, который и приняв это имя в честь своего Чёрного Мустанга и для своей пущей славы.

И индейцы, точно так же как они были убеждены в том, что принадлежащий Олд Шеттерхенду винчестер Генри является заговорённым, так же свято верили они, за исключением конечно, посвящённых в тайну членов племени наини-команчей, и в то, что Чёрный Мустанг — тоже заколдованный скакун. Эта вера играла на руку владельцу коня, способствовала повышения его авторитета. Мало кто осмеливался идти на конфликт с хозяином Чёрного Мустанга, поскольку считалось, что он так же неуязвим и непобедим, как и его конь. А вождь, будучи человеком умным и хитрым, умело пользуясь этим чувством страха, со временем становился всё более и более самоуверенным Его высокомерие и жестокость возрастали, он стал самым страшным врагом как всех белых, так и недружественных ему краснокожих, и, в конце концов, сам уверился в том, что нет на свете человека, который мог бы потягаться с ним.

Вполне понятно, что и в истории с этим скакуном — Чёрным Мустангом — речь идёт не об одном, а о многих конях, одни из которых были потомками других, обладая одними и темя же признаками и статью. И превосходство этих скакунов над другими действительно нельзя было отрицать, так что вождя имел все основания для того, чтобы, похитив в Фирвуд-Кемпе жеребцов, принадлежащих Олд Шеттерхенду и Виннету, заявить с гордостью: «Эти два жеребца были бы самыми лучшими лошадьми между одной Большой Водой и другой, если бы не было моего Мустанга». Большой Водой он называл Атлантический и Тихий океаны, то есть таким образом имел в виду всю Северную Америку. Был ли он прав при этом или нет, можно только спорить.

В тот вечер люди в посёлке не спешили расходиться спать, присутствие знаменитых охотников удерживало их и после ужина. За столом, где сидели инженер Леврет, Виннету, Олд Шеттерхенд и оба Тимпе, рассказам не было конца. За соседним столом дорожный мастер и кладовщик молча внимали этим историям, лишь время от времени обмениваясь между собой отдельными репликами. Рядом с ними сидел и метис. Он за всё время не произнёс ни слова, слушая, о чём идёт речь. Виннету и Олд Шеттерхенд, казалось, совершенно не обращали внимания на его присутствие, метис не заметил, чтобы хоть раз кто-то из них глянул на него, но тем не менее оба держали его под таким пристальным наблюдением, что ни одно его движение не оставалось для них незамеченным.

Каз как раз рассказывал об одном из своих приключений, когда Виннету вдруг предостерегающе поднял руку, различив на улице едва слышный шум. Всё также прислушались и вскоре услышали конский топот; лошади мчались по глубокой грязи, приближаясь с каждой минутой, потом остановились во дворе перед самым домом. Раздалось характерное радостное ржание.

— Уф! — воскликнул Виннету, срываясь с места. — Это не чужие кони!

Олд Шеттерхенд так же быстро поднялся со своего места и подтвердил:

— Да, это не чужие кони, это наши жеребцы. Но как они тут оказались? Что вы на это, мистер инженер, скажете? Ведь вы сами заперли сарай, когда мы уходили оттуда.

— Да, я сделал это. Видимо, кто-то из рабочих открыл двери и лошади убежали.

— Убежали? Они были крепко привязаны! Кто-то не только открыл двери, но также и отвязал лошадей. Всё это выглядит очень и очень странно. Вы разрешите, я возьму этот фонарь?

Последние слова были адресованы бармену, присевшему за своей стойкой. Над его головой висел фонарь со стеклом. Олд Шеттерхенд снял его с гвоздя, зажёг и вышел на улицу вместе с Виннету. Остальные из любопытства также потянулись за ними, в том числе и метис, который, естественно, не знал, что его краснокожий дед пытался украсть обоих жеребцов.

Лошади действительно стояли во дворе и приветствовали своих хозяев возбуждённым ржанием. Они ржали, махали хвостами, двигали ушами, вставали на дыбы, поднимая обе передние ноги, совсем как собаки, радующиеся встрече с хозяином. Олд Шеттерхенд оглядел их при свете фонаря и задумчиво произнёс:

— Чёрт возьми! Что это? Лошади прискакали вовсе не из сарая! Вы только взгляните, сколько на них грязи! Они мчались галопом издалека! Но где они были и с кем?

— С кем? — удивился инженер. — Конечно, ни с кем! Кому бы пришло в голову в такую погоду и в такой темноте садиться верхом на лошадей и отправляться на прогулку?

— Садиться верхом? Хотел бы я посмотреть на того, кто это сделал! Без нашего разрешения невозможно сесть верхом на этих скакунов. Да на них никто и не сидел, посмотрите: их спины забрызганы грязью.

— И всё же я прав! Кто-то открыл сарай, и тогда лошади сорвались и понеслись. Какое-то время они бегали вокруг, потом вернулись сюда — и это всё. Я, однако, расследую, кто в этом виновен. По ночам в сарае никому делать нечего.

К уздечке одного из жеребцов был крепко привязан кожаный ремень, который оказался, однако, порванным. Олд Шеттерхенд осмотрел его, после чего многозначительно взглянул на апача и обратился к инженеру:

— Да, вы правы, сэр, лошади сорвались с привязи. Идёмте за мной, мы должны привязать их покрепче. Остальные джентльмены могут себя больше не утруждать.

Это было произнесено таким спокойным, убеждённым голосом, что желаемая цель была достигнута. Дорожный мастер кладовщик вместе с метисом вернулись в помещение, Каз и Хаз хотели последовать за ними, но Олд Шеттерхенд шепнул им:

— Заведите разговор с метисом и не позволяйте ему выйти пока мы не вернёмся.

— Почему, мистер Шеттерхенд? — спросил Каз.

— Я расскажу это позже. А пока постарайтесь задержать его, но обращайтесь с ним вежливо и дружелюбно.

— Но если он всё же захочет выйти? Тогда мы можем применить силу?

— Нет, этого следует избегать. Я думаю, что вам будет не слишком уж трудно задержать его, рассказывая какую-нибудь захватывающую историю.

— Я тоже так думаю. Я расскажу ему несколько удивительных историй и парочку хороших анекдотов, словом, всё, как у наследников Тимпе. — С этими словами Каз повернулся к кузену: — Идём, старик!

И они ушли.

Виннету взял лошадей за повод и повёл за собой. Олд Шеттерхенд шёл впереди, освещая дорогу, а инженер шёл рядом с ним и, пожимая плечами, говорил:

— Я не понимаю вас, сэр. Сначала вы делаете вид, что абсолютно спокойны и соглашаетесь со мной, что я прав, а потом вдруг даёте этим двоим джентльменам такое задание, как будто совершенно не доверяете Ято Инде.

— Я поступил так, потому что не хотел вызвать у метиса тревогу. Лошади были украдены и уведены, они вырвались только по дороге.

— Невероятно!

— Так оно и есть на самом деле, я могу вас в этом уверить.

— Но если всё было так, как вы говорите, то это значит, что Ято Инда мог быть этим вором?

— Нет, не сам Ято Инда, а его сообщник. Но идёмте сначала сарай, там мы и узнаем, кто совершил кражу.

— Как вы хотите это узнать?

— По следам, оставшимся на земле.

Так они подошли к сараю. Инженер ускорил шаг, чтобы войти туда, но Олд Шеттерхенд придержал его за руку:

— Не спешите! Иначе вы можете нам всё испортить.

— Что?..

— Если вы растопчете следы, которые я хочу увидеть, то ничего определённого я по ним уже не узнаю.

— Верно! Такому человеку, как я, и в голову не могло прийти, что нужно соблюдать меры предосторожности.

Олд Шеттерхенд сделал крюк, чтобы подойти к сараю сбоку и таким образом оставить нетронутыми следы, которые он собирался там обнаружить. Потом он приблизился к двери и посветил себе фонарём. Виннету оставил лошадей, подошёл к нему и тоже наклонился.

— Уф! — вырвалось у него. — Это были индейские мокасины.

— Я тоже так думаю! — кивнул головой Олд Шеттерхенд. — Здесь были краснокожие. Но вот сколько их было?

— Об этом мой брат узнает, когда мы пойдём по тропе, ведущей от сарая. А здесь следы людей и лошадей перемешаны друг с другом.

— Подожди немного! Взгляни: следы подков явственно говорят о том, что лошади шли медленно. Они не вели бы себя так спокойно, если бы, сорвавшись с привязи, хотели убежать. Они были выведены из сарая с предельной осторожностью.

— Сарай закрыт на засов, — заметил Виннету, указывая на дверь.

— Это ещё одно доказательство того, что мы имеем дело с кражей. Иначе зачем было запирать двери?

Открыв их, они вошли внутрь. Ничего, однако, больше обнаружить не удалось, здесь воры не оставили никаких следов. Поэтому, поставив лошадей на прежнее место и привязав их, все вышли и продолжили изучение следов, отправившись по тропе, ведущий от сарая. Уже через несколько шагов следы расходились в разные стороны: направо шли следы людей и лошадей, а налево только следы людей.

— Отсюда они пришли, — произнёс Олд Шеттерхенд. — Мой брат Виннету может определить, сколько их было?

Апач тщательно осмотрел отпечатавшиеся на земле следы, потом ответил:

— Эти краснокожие были неосторожны и не шли один за другим, поэтому отчётливо видно, что их было четверо. Но пойдёмте дальше. Следы ведут к задней стене дома.

Через минуту они оказались на том месте, где двое китайцев наткнулись на индейцев. На земле здесь осталось множество следов. Олд Шеттерхенд опустил фонарь пониже.

— Уф! — воскликнул Виннету. — Здесь краснокожие стояли какое-то время и разговаривали с двумя из тех людей, что носят косички. Очень чётко видны следы толстых прямых подошв желтолицых.

— А что я говорил! — заметил инженер. — Это кто-то из рабочих был в сарае.

— Исключено! — возразил Олд Шеттерхенд. — В сарае их не было, потому что их следы, как вы видите, туда не идут. I Там были индейцы, причём наверняка это были команчи. А для нас это много значит.

— Фи! Во всяком случае, это были какие-то жалкие бедолаги, которые собирались украсть что-нибудь из еды, но им повезло, потому что они наткнулись на ваших лошадей.

— Я был бы очень рад, если бы так оно и было. Но боюсь, что всё окажется совсем по-другому. Мне сдаётся, что эти краснокожие вступили в тайный сговор с вашими китайцами.

— Ого!

— Да! Вы же видите, что они здесь разговаривали. Если бы между ними не было сговора, индейцы бы их ухлопали.

— Вы так думаете, сэр?

— Конечно! Посмотрите: поначалу здесь стояли только трое краснокожих, четвёртый подошёл к ним со стороны дома. Угадайте, кто это был?

— Наверное, этот Юварува, которому вы не позволяли уйти?

— Да, это был именно он.

— Мне хотелось бы теперь знать только одно: кто из моих китайцев был тут. Эти жёлтые не захотят, конечно, ни в чём признаваться.

— Мы всё равно об этом узнаем. Но оставим их пока в покое, а займёмся краснокожими. Идёмте!

Они пошли по следу и дошли до места, где Токви Кава разговаривал с метисом. Дальше следы привели их к противоположной стороне здания, откуда была видна освещённая главная дверь и где команчи ожидали метиса. Когда и эти следы были изучены, Олд Шеттерхенд сказал:

— Теперь мне всё ясно. Сюда прибыли четверо команчей. Трое остались ждать, а четвёртый отправился внутрь дома, чтобы дать знак метису, что его ждут на улице. Метис пришёл сюда, но они не чувствовали себя здесь в безопасности и переменили место. Поэтому-то Виннету напрасно искал их здесь и никого не обнаружил. Метис поговорил с краснокожими, после чего вернулся назад в помещение, те же пошли на прежнее место, где и дождались возвращения Юварувы. Когда тот пришёл и все уже собирались уходить, появились двое желтолицых.

— Но что здесь делали китайцы? — спросил инженер. — Может, проверим также и их следы?

— Сейчас ещё не время. Сначала нам нужно пойти посмотреть, что делает метис. Он должен сбежать.

— Сбежать? — удивился инженер. — Ничего не могу понять! Или он порядочный человек, как я это и считаю, а следовательно, ему незачем убегать, или же он негодяй, который собирается выдать нас индейцам, и тогда я не могу допустить, чтобы он сбежал.

— Вы считаете так, я же считаю иначе. Метис является внуком вождя команчей Токви Кавы, он проник к вам под маской друга для того, чтобы выдать вас в руки своего краснокожего деда. Тот прислал к нему четверых посланцев, чтобы согласовать время и способ нападения. Я бы осмелился даже утверждать, что Токви Кава самолично был здесь. Что скажет на это мой брат Виннету?

— Чёрный Мустанг был здесь, — подтвердил апач с такой уверенностью, как если бы сам его видел.

— Конечно, так оно и было! Потому что только такому воину, как он, могла прийти в голову мысль о краже наших лошадей. Он узнал о том, что мы здесь, и сразу же отложил нападение до тех пор, пока мы отсюда не уедем. Ваша безопасность требует того, чтобы вы знали о том, какие намерения по отношению к вам имеют краснокожие и когда собираются осуществить свой план. Однако вы не узнаете этого, если метис останется здесь.

— Сэр, — недоверчиво отозвался инженер, — я знаю о том, кто вы и что мне следует о вас думать, но вы говорите загадками. Несмотря на своё изумление, я должен признать, что против нас затевается что-то мерзкое, иначе краснокожие не прислали бы сюда своих шпионов, но обо всём, что мне необходимо, я лучше и вернее всего смогу узнать у метиса, если он действительно, как вы это утверждаете, является союзником команчей.

— Вы думаете, что он вам что-нибудь расскажет?

— Я заставлю его!

— Фи! Не представляю, как бы вам удалось это сделать. Есть только верное средство, чтобы узнать обо всём: мы должны нагнать на него такого страху, чтобы он смылся отсюда.

— Но если он сбежит, то тогда уж мы точно ничего не узнаем, мистер Шеттерхенд.

— Наоборот. Разве вы не слышали, что мы хотим отправиться завтра в Ольдер-Спринг?

— Конечно, слышал.

— Метис тоже это слышал и сообщит об этом краснокожим. Я уверен, что они тоже пойдут туда, чтобы выследить и схватить нас. Мы, однако, не дадимся им в руки, наоборот, это скорее мы будем их выслеживать.

— Сэр, но это опасно!

— Только не для нас. А вам от этого будет только польза, поскольку вам станет всё известно.

— Но как же я узнаю обо всём? Вы что же, вернётесь сюда?

— Если нам станет известно, что вы находитесь в опасности, то мы обязательно сюда вернёмся, чтобы защитить вас. Но сегодня вы должны позволить метису сбежать.

— А если он не сбежит?

— Сбежит! Где он спит? Вместе с рабочими?

— Нет. Он соорудил себе там, сзади, недалеко от леса, индейский вигвам.

— Понятно, чтобы не находиться под наблюдением. Абсолютно верный расчёт! У него есть конь?

— Да. Он постоянно держит его возле вигвама.

— Хорошо! Мой брат Виннету пойдёт сейчас туда, спрячется и будет наблюдать за его побегом. Мы же вернёмся в дом и уж постараемся о том, чтобы нагнать на него страху. Только сначала я прошу вас подробно описать моему брату Виннету, где находится этот вигвам.

Виннету молча выслушал объяснения инженера, задав лишь пару уточняющих вопросов, и тихо удалился. Обычно он всегда поступал именно так, и это для Олд Шеттерхенда было лучшим доказательством того, что тот согласен со всем, что сказал и запланировал его белый товарищ. После ухода Виннету мужчины вернулись в дом. Там они застали метиса, оживлённо беседующего с обоими Тимпе. Следопыт бросил на белого охотника недоверчивый, испытующий взгляд, но Олд Шеттерхенд сделал вид, что ничего не заметил. Каз, который в это время как раз рассказывал какую-то историю, прервался на полуслове и спросил:

— Ну что, мистер Шеттерхенд, вы обнаружили что-нибудь в сарае?

— Не может быть и речи ни о какой краже лошадей. Мы забыли запереть двери, туда, вероятно, вошёл какой-то зверь и перепугал жеребцов. Они сорвались с привязи и помчались куда глаза глядят, но, к счастью, всё же нашли дорогу назад. Что касается лошадей, то здесь мы можем быть спокойны, нас беспокоит другое.

— Что именно?

— Здесь были краснокожие.

— Наверное, только один краснокожий. Я имею в виду того Юваруву, который заходил сюда.

— Он был не один. С ним было ещё трое других, они ждали его во дворе.

— Чёрт побери! — закричал Каз, сдёргивая с головы свою соломенную шляпу. — Ещё трое других! Значит, этот мерзавец наверняка был шпионом!

— В этом я уверен и, кроме того, утверждаю, что здесь, в посёлке, находится союзник краснокожих.

— Тысяча чертей! Неужели это правда? Кто же это может быть?

— Сейчас узнаете. Идёмте все за мной, господа, я хочу вам кое-что показать!

— Интересно, а куда же подевался Виннету? — пробормотал себе под нос Каз, поднимаясь вместе с остальными из-за стола.

Все вышли, в том числе и белые рабочие, зато метис остался на месте. Тогда Олд Шеттерхенд обернулся к нему от двери и произнёс:

— Я сказал, чтобы все пошли за мной!

Его грозный взгляд говорил больше, чем слова. Метис послушно встал и присоединился к остальным. Олд Шеттерхенд с фонарём в руке привёл мужчин к месту, где находились следы, которые оставил метис, когда ходил на встречу с поджидавшими его команчами. Олд Шеттерхенд осветил следы и сказал:

— Посмотрите сюда, господа! Это следы негодяя, который намеревался погубить всех нас. А сейчас я покажу вам те ноги, которые их оставили.

— Намеревался погубить всех нас? — спросил поражённый дорожный мастер. — Как это?

— Этот человек находится в сговоре с индейцами, которые, вероятно, хотят напасть на поселение. Он проник сюда под чужим именем, чтобы облегчить им задачу.

— Индейцы? Неужели это возможно?

— Да. Краснокожий, который был здесь недавно, — это шпион, он вызвал сообщника на улицу. Мы видели, как они обменялись знаками.

— Кто этот мерзавец? Линчевать негодяя! Скажите, сэр! Скажите!

— Немного позже! Сперва я хочу предоставить вам доказательства. Смотрите, я иду по его следу, и вскоре вы увидите, куда он ведёт.

Олд Шеттерхенд пошёл дальше, остальные шли за ним, пока он не остановился и, снова посветив на землю, сказал:

— Смотрите! Здесь стояли три индейца и ждали его в то время, как четвёртый, которого зовут Юварува, был в помещении и подавал тайные знаки сообщнику. Убедитесь сами, что отпечатки ног принадлежат индейцам!

Тут отозвался Хаз, со злостью дёргая свой длинный чёрный ус:

— Не нужны нам никакие особые доказательства, сэр! Сразу, с первого взгляда, видно, что здесь были краснокожие! К чёрту! Посёлку угрожает опасность! Покажите нам этого мерзавца, чтобы мы могли повесить его на суку! Деревьев с крепкими сучьями здесь вполне достаточно.

— Подождите ещё минуточку! Нужно ещё немного пройти по следу.

Метис стоял вместе со всеми и, конечно, слышал всё, что говорилось. Олд Шеттерхенд то и дело направлял на него фонарь и видел, как тот испуганно озирается по сторонам.

Люди пошли дальше, обогнули здание и оказались у его задней стены. На этом месте Олд Шеттерхенд снова задержался и пояснил:

— А потом индейцы перебрались на это место и долго стоял здесь. Об этом можно судить по следам. Здесь они разговаривали о нас и о намечаемом нападении. После этого трое краснокожих отошли дальше, чтобы дождаться возвращения Юварувы, который там присоединился к ним. А изменник отсюда вернулся обратно в здание.

— Кто это? Кто? Кто? — вопросы сыпались со всех сторон.

— Сейчас, сейчас узнаете! Давайте пройдём ещё чуть-чуть и вы сами убедитесь, насколько точно совпадают эти следы отпечатками ног того человека, которого я вам назову. Идёмте, господа!

Олд Шеттерхенд повёл всех в направлении главного входа краем глаза наблюдая за метисом. Тот же, сделав вместе со всеми только несколько шагов, быстрыми прыжками отскочил в сторону и пропал в темноте. Теперь пришла пора действовал. Нельзя было допустить того, чтобы метис выиграл время и чтобы тем более ему не пришло в голову спрятаться поблизости и продолжать шпионить из укрытия за жителями посёлка. Поэтому Олд Шеттерхенд внезапно остановился и сказал:

— Вот здесь, на этом месте, вы сами во всём убедится Пусть ко мне подойдёт Ято Инда и… ах, — он оглянулся я сторонам, — где этот следопыт?

— Следопыт? — раздались возмущённые возгласы. — Так это был он? Это он?

— Конечно, он! Его зовут не Ято Инда, а Ик Сенанда, он внук Чёрного Мустанга. Чёрный Мустанг намеревается напасть на Фирвуд-Кемп, он заслал метиса к вам, чтобы тот здесь всё разнюхал и сообщил ему, когда это легче всего будет сделать.

Поднялся крик, раздались призывы к погоне, шум был такой что эхо разносило его по всей долине. И тогда Олд Шеттерхенд стараясь перекричать остальных, воскликнул:

— К чему весь этот ненужный шум? Метис побежал в свой вигвам, чтобы забрать коня и удрать. Бегите за ним, чтобы не дать ему уйти.

— За ним! К его вигваму! — закричали все. — За ним, хватай его!

Толпа понеслась по направлению к лесу, на месте остались стоять только Олд Шеттерхенд и инженер.

— Ну, и что вы теперь на это скажете? — с усмешкой спросил охотник.

— Да, он действительно сбежал! Какое счастье, что Бог послал нам вас. Но тише! Вы ничего не слышите, сэр?

— Слышу, это конский топот. Метис удирает, гонимый страхом перед судом Линча. Ему уже не придёт в голову укрыться где-нибудь поблизости и продолжить шпионить. Нам удалось избавиться от него.

— Но надолго ли? Он поскачет к команчам и вернётся с ними!

— А мы последуем за ним и вернёмся ещё раньше его. Вам нечего опасаться. Вы слышите крики ваших людей? Они его ещё ищут, но уже не найдут. Ага, теперь они вымещают свой гнев на его вигваме!

Со стороны леса стали видны поначалу небольшие язычки пламени, которые, несмотря на сырость после дождя, быстро увеличивались. Это рабочие подожгли вигвам метиса.

В свете огня Олд Шеттерхенд увидел приближающегося Виннету. Тот, подойдя ближе, остановился и сказал:

— Виннету лежал в укрытии и слышал, как метис прибежал в свой вигвам. В это время донеслись крики о суде Линча со стороны приближающихся рабочих. Перепуганный метис выскочил из вигвама, подбежал к своему коню, сел на него верхом и ускакал. Я слышал его свистящее дыхание, поэтому могу судить, что он был страшно напутан.

— Значит, мы можем продолжить наше расследование, — ответил Олд Шеттерхенд, — без опасений, что кто-то будет следить за нами из укрытия.

Тем временем рабочие после неудачной погони за метисом вернулись назад. Они хотели узнать от Олд Шеттерхенда о его подозрениях и о том, на чём они основаны. Охотник велел всем вернуться в помещение и там подождать немного его возвращения, а когда он вернётся, то всё им объяснит. Потом вместе с Виннету, инженером и обоими Тимпе отправился снова к тому месту, где были обнаружены следы китайцев. При свете фонаря он их быстро нашёл снова и пошёл по ним дальше.

Олд Шеттерхенд предполагал, что они пойдут вокруг здания и приведут к главному входу, но вскоре выяснилось, что это не так: следы привели их к дому инженера, вернее к задней его стене. Там стояла лестница, ведущая прямо на крышу.

— Уф! — обратился апач к инженеру. — Эта лестница всегда здесь стоит?

— Нет, — ответил тот, недоуменно качая головой.

— А в то время, когда мы приходили сюда в прошлый раз, она уже была здесь?

— Понятия не имею. Всё это выглядит очень подозрительно. Но кто тут мог быть?

— Конечно же, китайцы! — ответил Олд Шеттерхенд. — Вероятнее всего, они обокрали вас, сэр, а заодно также и нас!

— Уф! Уф! — произнёс апач. — Наше оружие пропало!

— Да, его нет, — подтвердил и Олд Шеттерхенд, не выказывая при этом ни малейших признаков волнения.

— И вы говорите об этом таким спокойным тоном, словно речь идёт о паре спичек, а не о трёх самых ценных ружьях на всём Диком Западе! — воскликнул инженер.

— Если мы будем переживать и нервничать, то это может только повредить делу. Чем спокойнее мы будем действовал тем быстрее мы разыщем и вернём наше оружие.

— Это уже превосходит границы моего воображения! Но если действительно всё так, как вы сказали, то эти шельмы должны вам его немедленно вернуть. Я их заставлю это сделать, я устрою им такую порку, что весь дух из них вышибу.

— Они не смогут вернуть ружья.

— Не смогут? Это ещё почему?

— Потому что у них уже нет того, что они украли. Следы двух китайцев доходят только до следов краснокожих, после чего возвращаются назад. Оружие досталось индейцам.

— Значит, вы предполагаете, что ружья были украдены, специально для индейцев?

— Возможно. Но скорее всего китайцы украли ружья для себя, а когда искали место, где могли бы их спрятать, то наткнулись на краснокожих, а те вынудили отдать оружие им.

— Но у нас ещё нет полной уверенности, что речь идеи действительно о вашем оружии. Давайте войдём внутрь и убедимся, так это или нет. Я всё-таки надеюсь, что вы ошибаетесь.

— Мы не ошибаемся. Взгляните на эти три углубления на земле! Их могли оставить только приклады наших ружей. Воры, когда спустились по лестнице вниз, на какое-то время поставили ружья на землю. Тут как раз три отпечатка: один большой, один средний и ещё один поменьше. Их оставили Гроза Медведей, Серебряное Ружьё и винчестер Генри. Другие доказательств уже излишни.

— В самом деле! Так оно и есть! — отозвался инженер, увидев три углубления на влажной земле. — Тут и впрямь побывали китайцы. Только как определить этих двоих среди всех их соплеменников?

— Дойдёт дело и до этого. Хороший охотник сумеет узнать это без особого труда.

— Будем надеяться, сэр. Мне бы хотелось только узнать, почему этим негодяям вообще пришла в голову такая мысль — им-то самим эти ружья ни к чему, они ими и пользоваться не умеют. С какой целью им понадобилось их красть?

Тут отозвался светловолосый Каз:

— Не знаю, может быть, эта мысль и глупа, но мне кажется что я знаю, как объяснить эту кражу.

— И как же?

— Ещё до того, как вы здесь появились, у нас был разговор о вас. Мы говорили, конечно, и о ваших ружьях, и о том, что стоимость их так велика, что трудно её даже и назвать. Вполне возможно, что кто-то из этих жёлтых с косичками услышал это и ему пришло в голову, что можно украсть эти дорогие ружья, чтобы потом продать за высокую цену.

— Гм! Эта мысль отнюдь не глупа, мистер Тимпе. Вы попали, вероятно, в самое яблочко. Внутри здание разделено только тонкой перегородкой, через которую прекрасно слышно всё, что говорится по другую сторону. И если я не ошибаюсь, два китайца сидели возле самой перегородки и за столом, кроме них, никого не было.

— Точно так, — подтвердил инженер. — Это два бригадира, они руководят остальными китайцами и являются посредниками между администрацией и своими соплеменниками.

— Не означает ли это, что они порядочные люди? — спросил Олд Шеттерхенд.

— Ни в коем случае, сэр! Они шельмы все до одного. Не воруют только тогда, когда воровать нечего. Воровство они вовсе не считают ни грехом, ни чем-то постыдным и скорее почитают за доблесть то, что им удаётся перехитрить и обмануть другого, особенно если это белый. И то, что какой-то китаец выдвинулся на пост бригадира, совсем не значит, что он более порядочный человек, чем остальные, скорее наоборот: это свидетельствует лишь о его большей хитрости и изворотливости, и доверять такому не стоит. Нам нужно, наверное, допросить обоих как следует.

— Да. Но сначала всё же войдём в ваш дом, чтобы удостовериться в том, что оружие было украдено.

Инженер открыл дверь и зажёг лампу. При её свете можно было увидеть не только то, что оружие пропало, но и каким образом оно было украдено: в потолке было проделано отверстие, через которое воры и проникли внутрь.

Потом все вернулись в дом, где рабочие с нетерпением ждали их возвращения. Никто не спал, даже те, кто уже лёг, теперь сидели за столами, расспрашивая остальных о том, что произошло. Оба китайца сидели на своих прежних местах, но чувствовали себя неуверенно и на входящих смотрели тревожно и выжидательно. Олд Шеттерхенд решительно бросил им на ходу:

— Пойдёмте с нами за перегородку!

Оба послушно встали и пошли за ним. При этом один из них тихо шепнул другому:

— Шует пут тек!

Эти слова тем не менее уловило чуткое ухо охотника, и на его лице промелькнула довольная улыбка. Китаец говорил очень тихо, к тому же на родном языке и поэтому был абсолютно уверен, что если кто-то из бледнолицых его и услышал, то всё равно ничего не понял, поскольку здесь, в такой дали от Китая, в самом центре дикого материка, вряд ли нашёлся бы человек, знающий китайский язык. Он и не подозревал, что Олд Шеттерхенду во время его дальних и длительных путешествий довелось бывать и в Китае и он понимал язык этой страны.

Когда все оказались за перегородкой, охотник смерил китайцев грозным, пронизывающим насквозь взглядом, потом достал из-за пояса револьвер, взвёл курок и сказал:

— Вы находитесь в чужой стране. Вам известны её законы?

Оба нагло посмотрели на него, и один из них ответил:

— В этой стране много законов. О каких из них вы говорите, сэр?

— О тех, которые относятся к кражам.

— Нам известны эти законы.

— Тогда скажите, что полагается за кражу?

— Тюрьма.

— Да, но не здесь, не в этих краях. Того, кто здесь, — на Диком Западе, крадёт коня или оружие, либо расстреливаю, либо вешают. Вы знаете это?

— Мы об этом слышали, но к нам это не относится, так как мы никогда не посягали на чужую собственность, — ответил тот же китаец.

— Не лги!

— Что вы говорите, сэр? Я не лгу! Мы слышали, сэр что вы великий и знаменитый человек, но и мы не какие-то там простые рабочие, мы — бригадиры и не позволим, чтобы нас оскорбляли!

— Фи! Ты вскоре переменишь тон, мерзавец! Если вы во всём честно признаетесь, мы не будем поступать с вами слишком сурово, но если вы будете запираться, то поблажки не ждите. Вы украли три наших ружья!

Китаец изобразил на лице крайнее изумление и, качая головой, воскликнул:

— Мы украли ружья? Мы? И почему только вам пришла в голову такая странная мысль? Разве у вас украли ружья?

Он произнёс это по-детски невинным тоном. И тогда Олд Шеттерхенд размахнулся и с такой силой ударил его в лицо, что китаец отлетел к самой стойке и смог подняться на ноги лишь с большим трудом. Охотник, не обращая больше на него внимания, повернулся ко второму китайцу.

— Ты видел, как я поступаю, когда мне нагло лгут? Говори правду! Это вы украли наши ружья?

— Нет, — продолжал отрицать всё и второй китаец.

— Вы залезли в дом инженера?

— Нет!

— А когда вы потом хотели спрятать ружья, у вас отобрали их индейцы, так?

— Нет! — ответил китаец в третий раз, но уже не так уверенно, как прежде.

— Человек, я предупреждаю тебя ещё раз! Твой напарник велел тебе, правда, всё отрицать, но будет лучше для тебя, если ты честно признаешься.

— Когда это он велел мне, чтобы я всё отрицал, сэр?

— Перед тем, как вы поднялись со своих мест.

— Я ничего не знаю, сэр!

— Знаешь, ты ведь слышал, как он тебе тихо сказал: «Шует пут тек!»

— Да, он так сказал.

— Ну, и что означают по-китайски эти слова?

— Они означают: «Пойдём, идём!» Он так сказал, потому что должны были идти с вами, сэр!

— Слушай ты, хитрец! Ты хочешь меня обмануть? «Пойти» по-китайски будет «лай», «идти» — «кьйу», а «шует пут тек» означает «нельзя ни в чём признаваться». Ты и теперь будешь отрицать это?

Первый китаец всё это время по-прежнему стоял возле стойки, держась за разбитое лицо. Однако при этих словах он сделал предостерегающий жест рукой, но его напарник не заметил этого, испуганно попятился назад и, глядя широко раскрытыми глазами на охотника, ошеломлённо спросил:

— Как это? Вы… сэр… умеете… говорить по-китайски?

Олд Шеттерхенд воспользовался его замешательством и быстро задал вопрос.

— Кто был тот индеец, который вынудил вас отдать ему ружья?

И китаец невольно попал в ловушку, произнеся в ответ:

— Его звали Чёрный Мустанг, вождь команчей.

— Пут иен пут йий, пут иен пут йий, — воскликнул китаец, стоящий возле стойки. Эти полные тревоги слова означали: «Не говори ни слова, не говори ни слова!»

— Тьен на, агаи ын. — О небо, горе, горе! — простонал его напарник, поняв теперь, какую ошибку он совершил.

— Молчать! — рассмеялся Олд Шеттерхенд. — Вы ведь слышали, что ваш китайский язык вам не поможет. Ваша вина доказана и если вы дальше будете всё отрицать, то сегодня же будете расстреляны или повешены. Но если вы подробно расскажете нам, как это всё было, то мы даруем вам жизнь.

— Даруете жизнь? — спросил второй китаец, оказавшийся менее стойким, чем первый. — Какое же мы понесём наказание?

— Это целиком будет зависеть от правдивости ваших слов. И если вы ничего не скроете, то мы поступим с вами лучше, чем вы могли бы рассчитывать.

— Тогда я буду говорить, да, я расскажу всё, как было.

Китаец поглядел на своего товарища, тот утвердительно кивнул ему головой, потому что теперь и он понял, что запираться дальше уже нет смысла. Он даже набрался смелости и, по-прежнему держась за лицо, подошёл поближе к Олд Шеттерхенду, после чего оба китайца, где добровольно, а где и принуждаемые вопросами, рассказали, как обстояло дело. А потом один из них обратился к Олд Шеттерхенду:

— Теперь вам уже всё известно, сэр, нам нечего больше рассказать, и мы надеемся, что вы полностью освободите нас от наказания.

Тогда на него напустился инженер:

— Что ты несёшь, ворюга! Полностью освободить вас от наказания? И речи быть об этом не может! Но мы проявим к вам милость, и наказание будет мягче, чем полагается по закону: я прикажу отпустить вам только по сто плетей.

После такой угрозы оба китайца громко и жалобно запричитали. Виннету в ответ на это лишь презрительно бросил:

— Уф!

А Олд Шеттерхенд спросил апача:

— Какое наказание назначит мой краснокожий брат этим ворам?

Виннету на какое-то время задумался, глядя прямо перед собой, потом на его лице мелькнула усмешка.

— Такое, — ответил он и сделал руками движение, словно снимал скальп.

Белые сразу догадались, о чём идёт речь, и лица у всех стали серьёзными. Китайцы же не поняли значения этого жеста и вопросительно посмотрели на Олд Шеттерхенда.

— Встаньте на колени передо мной друг возле друга! — приказал тот.

Они послушно исполнили приказание.

— Снимите шапки!

Они сняли с головы свои плоские, без козырьков шапки. В следующую секунду в руке Олд Шеттерхенда блеснул нож, все присутствующие невольно вскрикнули, полагая, что белый охотник действительно намерен оскальпировать желтолицых. Но тот быстро протянул левую руку к голове первого китайца, правой взмахнул ножом — и в руке у него оказалась отрезанная косичка. Точно такую же процедуру и столь же молниеносно он проделал и со вторым китайцем.

Присутствующие облегчённо вздохнули, китайцы же, наоборот, от ужаса остолбенели. Ведь для Сына Неба нет большего позора, чем потерять косу, он предпочёл бы вместо этого отдать свою жизнь. Поэтому эти двое поначалу казались чуть ли на парализованными, потом быстро натянули шапки на свои остриженные головы, вскочили на ноги и с громкими рыданиями бросились прочь. Им вслед со всех сторон нёсся дружный смех.

Только Олд Шеттерхенд и Виннету не смеялись. Белый охотник произнёс совершенно серьёзным голосом:

— Хотя эта сцена и кажется вам смешной, но ничего смешного в ней нет, господа. Для этих китайцев, по их понятиям подобное наказание является куда более суровым, чем если бы их просто приговорили к многолетнему тюремному заключения.

— Что? Не может этого быть! — удивился инженер. — Но даже если так оно и есть на самом деле, то всё равно, у нас здесь действуют не китайские обычаи, а наши законы. Вы наказали их по своему усмотрению, но я это наказание сам дополню.

— Как?

— Я их выгоню, мне не нужны на службе такие ворюги!

— Вам не понадобится этого делать. У них нет уже косичек, в таком виде им нельзя показываться на глаза своим соотечественникам, так что этой же ночью они наверняка исчезнут.

— Ну что ж, хорошо, если так оно и будет. Нужно только проследить, чтобы вместе с ними у нас не пропало что-нибудь ещё. А эти две косички я возьму себе на память.

Он нагнулся и поднял их с пола, но Олд Шеттерхенд решительно отобрал их у него, сказав:

— Позвольте, сэр! Эти косички получит кое-кто другой.

— Да? Кто же?

— Токви Кава, великий и славный вождь команчей.

— Он? Почему?

— Потому, что таким образом он будет осмеян.

— Не понимаю.

— Это, однако, нетрудно понять. Виннету пришла в голову замечательная мысль, когда он дал мне знак, чтобы я отрезал у этих китайцев косички. Вы ведь убедились теперь, что Чёрный Мустанг намеревался напасть на Фирвуд-Кемп?

— Да.

— И как вы думаете, что он собирался тут захватить? Может, ваши деньги?

— Скорее всего, нет. Деньги наверняка собирался получить Ято Инда за свою измену, краснокожим же доллары не нужны, их скорее интересуют наше оружие и припасы.

— Правильно, но, кроме того, и косички китайцев.

— Вы так думаете?

— Да. Тот, кто знает индейцев так, как знаем их мы, прекрасно понимает, чего они хотят, о чём они думают. Такое большое количество скальпов с косичками в локоть длиною! Вот это добыча! Вот это слава! Но это им не удастся, потому что я всегда был человеком и всех своих братьев ценю одинаково, независимо от цвета их кожи. А в знак утешения я торжественно вручу Чёрному Мустангу эти две косички.

— Да, это мысль! Чёрный Мустанг наверняка будет вне себя от злости! Такое мог придумать только Олд Шеттерхенд!

— Вы ошибаетесь. Эта идея скорее принадлежит Виннету.

— Виннету? Но от него я не слышал ни единого слова.

— Но вы видели, как он дал мне знак.

— Неужели он при этом имел в виду Чёрного Мустанга?

— Конечно! Мы ведь привыкли прекрасно понимать друг друга без слов. Мой краснокожий брат подтвердит, что я правильно его понял?

Обращаясь с этим вопросом к Виннету, он тем временем свернул косички и спрятал их. Апач ответил:

— Мой брат Шеттерхенд понял меня правильно. Это будет величайшим унижением для вождя команчей, если он получит от нас одни только косички без скальпов.

— Возможно, возможно, — с сомнением в голосе произнёс инженер. — Но сделать это будет очень нелегко. Прежде чем вручить Чёрному Мустангу эти косички, нужно будет отбить нападение команчей и захватить его в плен. Судя по вашим словам, это настолько просто, как чтение по слогам для какого-нибудь профессора, меня же охватывает смертельный ужас при одной лишь мысли о нападении. Вот если бы у меня здесь было столько же белых рабочих, как у моего коллеги в Рокки-Граунд! У него свыше восьмидесяти человек, все вооружены до зубов. Китайцы на взрывных работах ему были абсолютно не нужны.

— Рокки-Граунд? — спросил Олд Шеттерхенд. — Это место и раньше называлось так же?

— Нет, это мы его так назвали.

— Оно находится далеко отсюда?

— Нет. По железной дороге туда можно добраться за пару часов.

— Гм! Я хорошо знаю эти окрестности, а Виннету знает их ещё лучше. Конечно, я не был здесь с тех пор, как вы начали прокладывать железную дорогу, и я понятия не имею, куда она ведёт. Вы не могли бы мне сказать, какое было раньше название у той местности? Мне было бы вполне достаточно, если бы вы вспомнили название какой-нибудь долины, горы или реки.

— Рокки-Граунд находится у подножия какой-то горы, у которой нет английского названия. Краснокожие называют её Уа-пеш. А что это означает, мы не знаем.

— Уф! Уа-пеш! — воскликнул Виннету так, словно словно инженера означали что-то очень важное. Но когда все посмотрели на него, ожидая, что он объяснит это, индеец лишь махнул рукой и добавил: — Пусть мой брат Шеттерхенд скажет вместо меня. Ему известно всё точно так же, как и мне.

Взгляды обратились к охотнику, тот кивнул головой, удовлетворённо улыбнулся и сказал, обращаясь к инженеру:

— Вы не знаете, что означает Уа-пеш? Точно то же, что и название, которое вы дали этой местности, — Рокки-Граунд, то есть Каменная долина, или Скалистая долина. Вы знаете, что мы собираемся отправиться в Ольдер-Спринг. Вы представляем себе, где находится это место?

— Нет. Я знаю только, что вы хотите быть там завтра вечером, значит, оно лежит отсюда на расстоянии одного дня пути, если ехать верхом.

— Вы правы, на расстоянии одного дня пути, если ехать верхом, потому что, когда едешь по долинам и по ущельям, делаешь множество поворотов. Зато железная дорога, как я понял, идёт по прямой линии, так что от вашего Рокки-Граунд до Ольдер-Спринга верхом добираться всего около трёх часов! Благодаря вашей информации мы получаем дополнительный козырь против команчей, такую карту им побить не удастся.

— Меня это очень радует. Но вы не могли бы растолковать нам всё поподробней?

— Я вас прошу сначала мне сказать, как вы поддерживаете связь с людьми из Рокки-Граунд?

— У нас имеется телеграфная связь, и мы можем в любую минуту послать туда телеграмму.

— Прекрасно! А железная дорога? Рельсы проложены уже до самого Фирвуд-Кемпа?

— Да, вот уже две недели. Мы находимся на самом конце построенного к этому времени участка железной дороги.

— А какого типа у вас вагоны?

— Конечно, здесь ещё нет пассажирских вагонов, есть только товарные, для строевого леса и других материалов.

— Сгодятся и такие! Здесь у вас есть эти вагоны?

— Целая дюжина.

— А паровоз?

— Нет, вечером он ушёл назад в Рокки-Граунд.

— А сейчас он уже там?

— Да.

— Тогда будьте любезны, телеграфируйте туда, чтобы отправили паровоз назад.

— Что? Как? Телеграфировать? — удивился инженер.

— Да. Я вам расскажу в двух словах, как дела обстояли до нашего прибытия и как они обстоят сейчас. Чёрный Мустанг хотел напасть на Фирвуд-Кемп и отправил сюда под чужим именем своего внука метиса, чтобы он всё как следует здесь разнюхал. Сегодня вечером они тайно встретились неподалёку отсюда, чтобы назначить дату нападения. Этот день, скорее всего, наступил бы ещё не так скоро, если бы мы не оказались здесь и не догадались, кем на самом деле является метис. Краснокожие наверняка не стали бы спешить, но сейчас они знают, что нам стали известны их намерения. Стало быть, они постараются напасть прежде, чем к их нападению успеют подготовиться, соорудив дополнительные укрепления и предприняв другие меры безопасности. Я даже уверен, что нападение было бы совершено уже сегодня, если бы для этого не было серьёзных препятствий…

— Препятствий? — прервал Олд Шеттерхенда инженер. — Я думаю, что как раз сегодня таких препятствий меньше всего. Если краснокожие появятся в эту минуту, то мы погибли!

— Да, если! Но они не появятся, потому что их здесь нет! Бьюсь об заклад, что Чёрный Мустанг был тут лишь с несколькими воинами, а основные силы находятся далеко отсюда. Кроме того, он ведь знает, что мы здесь. Метис сейчас помчался к нему и расскажет обо всём, что произошло. Поэтому вождь будет уверен, что эту ночь мы будем начеку. Он узнал, что мы с Виннету завтра отправляемся в Ольдер-Спринг. Захватить нас для него сейчас гораздо важнее, чем получить любую добычу, на которую он мог бы рассчитывать в этом посёлке. Так он как можно быстрее устремится в Ольдер-Спринг, чтобы нас там схватить. Он полагает, что ему это легко удастся, поскольку наше оружие находится у него в руках. Он также думает, что, когда захватит нас, всё пойдёт для него ещё легче, и тогда он поспешит сюда за скальпами китайцев. Тянуть с этим он не станет, в противном случае вы успеете подготовиться к отражению нападения. Так что нам не остаётся ничего другого, как попытаться опередить его. Я и Виннету должны быть в Ольдер-Спринге раньше, чем он, постараться пересчитать его воинов и выведать, как он собирается действовать.

— Но, сэр, — снова прервал его инженер. — Это же чрезвычайно опасно! Если он вас схватит, то вы погибли!

— Он нас не схватит, в этом можете быть уверены. Настоящие охотник может дать захватить себя врасплох только в том случае, если не знает о грозящей ему опасности, но не тогда, когда она ему известна. А по невероятно счастливому стечению обстоятельств ваш Рокки-Граунд лежит неподалёку от Ольдер-Спринга. Как только прибудет паровоз, мы отправимся туда, а оттуда поедем верхом в Ольдер-Спринг и будем там уже рано утром. Потом выберем такое место, откуда сможем видеть всё, сами, оставаясь незамеченными. Я уверен, что нам удастся всё высмотреть. И если мы узнаем, что вам грозит опасность, то быстро вернёмся в Рокки-Граунд, заберём оттуда с собой всех рабочим, приедем сюда по железной дороге и устроим краснокожим надлежащую встречу.

Услышав это, инженер вскочил с места и радостно воскликнул:

— Чёрт возьми, это прекрасная мысль! Привезти сюда на помощь белых рабочих! Нам больше тогда ничего и не потребуется, мы перестреляем весь этот сброд, всех этих краснокожих до одного.

— Значит, вы согласны со мной?

— Конечно, вы абсолютно правы, мистер Шеттерхенд. Я вам несказанно благодарен и уж постараюсь, чтобы в Рокки-Граунд вас встретили как подобает.

— Гм! А что именно вы собираетесь сделать?

— Как только вы отъедете отсюда, я сразу же отправлю телеграмму, что к ним прибывают Олд Шеттерхенд и Виннету, два самых знаменитых джентльмена на всём Западе.

— Не делайте этого, иначе весь наш план может пойти насмарку. Никто не должен знать, кто мы и чего хотим, потому что это может стать известно и команчам. Вспомните метиса, который пользовался вашим полным доверием.

— Действительно! Тогда я просто сообщу, что прибывают четыре пассажира. Но было бы ужасно, если вы всё же допустили ошибку в своих расчётах.

— Что вы хотите этим сказать?

— А вдруг команчи всё-таки появятся этой ночью, а вас тут не будет!

— Не появятся! Однако я советую вам предпринять всё, что необходимо сделать в таком случае.

— Хорошо, а что вы считаете необходимым?

— Прикажите зажечь костры со всех сторон поселения и выставить караулы. И если, вопреки нашим предположениям, команчи находятся где-то поблизости, то они увидят, что мы начеку, и не осмелятся напасть.

— Да, это, пожалуй, самое верное решение, так я и поступлю.

Инженер удалился, чтобы отправить телеграмму и дать соответствующие распоряжения, и уже вскоре повсюду горело множество костров и весь посёлок был ярко освещён ими. Естественно, что не было и речи о том, чтобы кто-то отправился спать.

В ожидании прибытия паровоза за четырьмя пассажирами, для них и их лошадей был приготовлен просторный товарный вагон, в нём устроили несколько удобных сидений, а когда из Рокки-Граунд пришло сообщение о том, что паровоз отправлен и находится в пути, был приготовлен на прощание крепкий грог. Вскоре паровоз прибыл, к нему прицепили вагон. Виннету, Олд Шеттерхенд и кузены Тимпе попрощались с остающимися, и состав отправился в Рокки-Граунд.

Несмотря на то что пути были проложены ещё только временные, а вокруг царила глубокая ночь, поезд мчался с огромной скоростью. За всё время путешествия нигде по сторонам не промелькнуло ни единого огонька, поскольку вдоль железной дороги между Фирвуд-Кемпом и Рокки-Граунд не было больше ни одного поселения. Горы, долины, прерии и леса то и дело сменяли друг друга, и казалось, что поезд несётся по какому-то бесконечному туннелю. Когда же часа через полтора раздался пронзительный свист паровоза и впереди показались огни станции, четверо пассажиров не скрывали своей радости.

Здесь тоже горели костры, в свете которых были видны несколько зданий. Одно из них, длинное и низкое, с широкими дверями было, по всей вероятности, изнутри разделено на несколько помещений, так как освещена была только часть окон. В дверном проёме, прислонившись к косяку, стоял невысокий, щуплый мужчина, одетый в костюм охотника. Второй мужчина стоял возле самых путей. Когда поезд остановился, он подошёл к вагону, открыл дверь и громко объявил:

— Рокки-Граунд! Выходите, господа! Интересно, для кого это мой коллега из Фирвуд-Кемпа велел организовать среди ночи специальный поезд?

— Сейчас вы всё увидите и узнаете, сэр, — ответил Олд Шеттерхенд. — Я полагаю, вы здешний управляющий?

— Я здешний инженер, сэр. А вы?

— Вы узнаете, как нас зовут, когда мы окажемся в освещённом помещении. У вас найдётся здесь место, где мы могли бы поставить наших лошадей, не опасаясь за них?

— Там поглядим. Но сначала сами выходите из вагона!

Когда пассажиры вышли, он заглянул по очереди в лицо каждому и разочарованно пробурчал:

— Гм! Ни одного знакомого лица! И к тому же с ними ещё и краснокожий! А я-то себе вообразил!

— Вы ожидали, что на этом поезде прибудет кто-то из начальства или какие-нибудь высокопоставленные лица? — рассмеялся Олд Шеттерхенд. — Или акционеры-миллионеры? Не сердитесь, что такие простые люди, как мы, нарушили вам ночной покой. Мы сейчас же отправимся дальше верхом, а вы сможете снова пойти спать.

— Отправитесь дальше верхом? Так вы наверняка какие-нибудь охотники?

— Совершенно верно.

— И мой коллега позволяет себе среди ночи ради каких-то там…

В этот момент в разговор вмешался щуплый мужчина, стоявший до этого в дверном проёме. Он подошёл ближе и сказал:

— Мне тоже интересно, что за люди прибыли к нам среди ночи специальным поездом. Здесь, на Диком Западе… — он не закончил фразу, потому что Олд Шеттерхенд, стоявший к нему спиной, при звуке знакомого голоса быстро обернулся. И маленький человек, увидев его лицо, воскликнул:

— Олд Шеттерхенд! Олд Шеттерхенд!

— Хоббл Фрэнк! — ответил не менее удивлённый Олд Шеттерхенд.

— И Виннету! И Виннету! — продолжал Фрэнк, узнавший теперь и вождя апачей.

— Уф! — ответил индеец. Он произнёс одно только это слово но в нём были выражены все те чувства, которые испытал Виннету от этой неожиданной встречи.

— В самом деле это они! Олд Шеттерхенд и Виннету! — повторил маленький охотник дрожащим от волнения голосом. — Идите скорее, я обниму вас, прижму вас к своему сердцу, господа!

Он обнимал по очереди то одного, то другого, обращаясь при этом к инженеру:

— Посмотрите, мистер инженер, ведь это как раз те самым знаменитые охотники, о которых я рассказывал вам сегодня весь вечер. Я как будто предчувствовал, что вскоре их снова увижу!

Инженер после этих слов повёл себя совсем иначе, чем до сих пор. Он поприветствовал прибывших и вежливо ответил:

— Ну, что вы, мистер Фрэнк! Я знаю этих джентльменов уже давно, правда, только по рассказам. Вы ведь не первый рассказывали мне о них, эти джентльмены, можно сказать без всякого преувеличения, известны на всей территории Штатов. Я побегу сейчас и разбужу своих людей…

— Стоп! — прервал его Олд Шеттерхенд. — Мы бы не хотели привлекать к себе излишнего внимания, немного позже вы узнаете, по какой причине. Мы совсем не собирались здесь задерживаться, но раз уж так неожиданно встретили тут нашего уважаемого Фрэнка, то, конечно же, побудем здесь час-другой, прежде чем продолжим свой путь. Скажите только, есть ли у вас здесь какое-нибудь место, где бы мы могли поставить своих лошадей?

— Эх, мистер Шеттерхенд, ваши лошади будут размещены не хуже людей, я ведь знаю, какие у вас благородные кони! Мы поставим их в этом доме в одной из комнат, а вас я приглашаю быть моими гостями.

Все отправились вслед за ним в длинное здание, стоящее возле путей. В его освещённой части находилось что-то вроде ресторанчика для жителей Рокки-Граунд. Рядом было ещё одно помещение, в котором обычно хранились разные товары, сейчас оно было свободным, и туда поставили лошадей. Таким образом, они всё время были в непосредственной близости от хозяев и можно было за них не опасаться.

Разместив лошадей, все перешли в ресторанчик. Заспанный бармен поднялся им навстречу. Он не ушёл вечером отдыхать, узнав, что должны прибыть какие-то, по всей вероятности, важные люди, и надеялся, что ему удастся на них кое-что заработать.

Прежде чем сесть за стол, Олд Шеттерхенд решил познакомить Каза и Хаза с Хобблом Фрэнком. Он обратился к последнему по-немецки:

— Дорогой Фрэнк, я с удовольствием хочу представить тебе двух земляков.

— Как это? Неужели они немцы?

— И, кроме того, саксонцы!

— Быть этого не может! Саксонцы! И откуда же они?

— Господин Хазаэль Вениамин Тимпе из Плауэна в Вогтланде.

— Мне очень приятно, правда-правда. А второй господин?

— А второй — это господин Казимир Обадья Тимпе, его кузен из Хофа.

— Из Хофа? Гм! Так-так! Хоф находится в Баварии, так что здесь у нас какое-то недоразумение с географией. Но это роли не играет, поскольку железная дорога от Плауэна до Хофа принадлежит саксонцам. Поэтому и господина Казимира Обадью я могу также считать своим земляком. Только кто из них всё же мой настоящий земляк — этот или тот?

— Оба, дорогой Фрэнк, и тот и другой!

— Оба, говорите? Гм! Трудно в этом так вот сразу разобраться. Но я надеюсь, что больше-то уж нет никаких Тимпе с такими длинными именами.

Кузены уже слышали кое-что о Хоббле Фрэнке, поэтому Каз с улыбкой ответил:

— О, есть очень много разных Тимпе, а именно: Рехабеам Захариас Тимпе, Петрус Михаэль Тимпе, Маркус Абсалом Тимпе, Давид Маккабеус Тимпе, Тобиас Холофернес Тимпе, Нахум Самуэль Тимпе, Иосиф Хабакук Тим…

— О, Боже! Если вы назовёте ещё хотя бы одного Тимпе, мне придётся вас убить в порядке самообороны! Будьте так любезны, напишите в саксонское министерство, чтобы вам поменяли имя на какое-нибудь более лёгкое, потому что иначе с вами невозможно общаться.

— Мы можем поступить проще. Близкие друзья называют нас сокращённо Каз и Хаз вместо Казимир и Хазаэль. Не хотели бы и вы нас так называть?

— Ну, это мне уже больше нравится, считайте и меня своим другом. Присаживайтесь и… о, а это ещё что?

Вопрос был адресован к бармену, который в это время принялся расставлять на столе тарелки с едой и бутылки. Тот молча показал на инженера, который заявил, что почтёт за честь, если джентльмены согласятся разделить с ним трапезу. По американским обычаям было бы неприлично отказываться от такого приглашения. Хоббл Фрэнк и оба кузена с аппетитом приступили к еде, Олд Шеттерхенд ел мало, потягивая из маленькой рюмки вино, а Виннету не пил совсем. Он хорошо знал, что Огненная Вода — самый страшный враг как для индейцев, так, впрочем, и для бледнолицых.

Беседа за едой была по-прежнему оживлённой. Олд Шеттерхенда прежде всего заинтересовали обстоятельства, благодаря которым они встретились с Фрэнком. Тот рассказал:

— Когда я прихожу к вам, чтобы вас навестить, обычно оказывается, что вас нет, что вы уже куда-то умчались. Поэтому, если всё же хочешь с вами пообщаться, то приходится отправляться вслед за вами. У меня были к вам кое-какие незначительные дела, поэтому я сел на пароход, чтобы поехать к вам. Но когда я прибыл на место, вас не было, мне сказали, что вы отправились в эти края, чтобы встретиться с Виннету. Но куда именно, никто не знал. Тогда мной овладело страстное желание тоже отправиться в путь, я закрыл на замок свою виллу «Медвежье Сало» и во весь дух помчался по вашему следу. Я знал, что у апачей Мескалерос я наверняка узнаю, где вас можно будет разыскать. Мы проехали, насколько это было возможно, вверх по реке Арканзас, потом приобрели лошадей, чтобы отправиться дальше через Санта-Фе в Рио-Пекос.

— Приобрели? Ты, значит, не один?

— Нет. Меня, конечно же, сопровождает мой кузен Дролль.

— Уважаемый Тётка Дролль? И где же он прячется? Где ты его оставил?

— Я его вовсе не оставлял. Где он прячется? В постели!

— Но, Фрэнк, почему же ты его не разбудишь?

— Потому что ему нужно немножко поспать. Он болен.

— Болен? В таком случае я должен его осмотреть! Болеть здесь, на Диком Западе, это совсем другое дело, чем болеть дома! У него что-нибудь серьёзное?

— Не столько серьёзное, сколько болезненное, как мне кажется. Из-за этой боли, которую Дролль вынужден был терпеть, мы едва добрались до Форт-Обрей, где был врач, который его осмотрел. Болезнь Дролля он назвал ишиасом.

— А эта болезнь никогда раньше не давала о себе знать? Это случилось с ним впервые?

— Да, это произошло с ним в первый раз.

— А врач определил причину её возникновения?

— Врач! Ему и не надо было её определять, потому что я сказал ему о ней.

— Ты?

— Да, я! Вы думаете, что я не сумею распознать того, что и так предельно ясно? Для этого мне нужно было бы ослепнуть!

— Так в чём же заключается эта причина?

— Причина в его лошади.

— Как это? — переспросил Олд Шеттерхенд, еле сдерживая смех.

— Я уже говорил, что от Арканзаса мы ехали верхом. Моя лошадь была не так уж плоха, она осталась у меня ещё и сегодня, но что касается клячи, доставшейся Дроллю, то тут нас обманули, подсунули нам лошадь, которая спотыкалась на каждом шагу. Она просто не могла не спотыкаться, даже если на дороге не было ни ям, ни камней, ни корней, то она спотыкалась о собственные ноги.

— Кто же покупает таких лошадей?

— Если нужны были лошади, а никакого выбора не было, что же тогда делать?

— Но я всё ещё никак не могу увязать между собой эту спотыкающуюся лошадь и ишиас.

— Это абсолютно нелепый случай, причём произошло всё так неожиданно, словно гром среди ясного неба. Мы себе ехали верхом в зарослях высокой травы, совершенно беззаботно, в прекрасном настроении и даже не подозревали, что проклятая судьба уже приготовила нам неприятный сюрприз в виде лежащего на земле и скрытого в траве ствола дерева. Вдруг ни с того ни с сего эта кляча, на которой ехал Дролль, спотыкается обеими передними ногами и со страху резко отскакивает в сторону. Дролль, который спокойно и безмятежно, не ожидая никакого подвоха, сидел себе в седле, вылетел из него и приземлился прямо на ствол дерева, да к тому же таким образом, словно со всего размаха сел на стул. Одновременно раздались сильный треск и громкий крик. Крик издал Дролль, а что так сильно треснуло — ствол дерева или сам Дролль — неизвестно. Я думаю, однако, что Дролль, поскольку, как мне кажется, и сегодня у него ещё не все суставы на своём месте. Он не мог подняться, я помогал ему, а он только беспрерывно стонал. А всему виной эта проклятая кляча!

Фрэнк рассказывал обо всём так детально и так образно вовсе не для того, чтобы развлечь слушателей, а потому, что у него была такая манера повествования. Его переполняло чувстве сострадания к кузену Дроллю, и он не мог даже допустить того, что его рассказ вызывал скорее улыбку, чем сочувствие. Оба Тимпе не отрываясь смотрели на него, было видно, что этот маленький человечек пришёлся им по нраву.

— Я начинаю понимать, — сказал Олд Шеттерхенд. — Рассказывай дальше!

— Рассказывать о том, что было дальше, ещё тяжелей, чем о том, что я уже рассказал. Мне стоило огромного труда, чтобы привести моего Дролля в чувство, я тормошил его, тряс, дёргал за ноги, щипал, растирал, и он, в конце концов, поднялся, но, по его словам, от боли, а не потому, что ему стало лучше. Потом с большим трудом я помог ему взобраться на моего коня, поскольку на свою клячу он не мог уже спокойно смотреть. Два дня мы добирались до Форт-Обрей: целых два дня! Лицо у него осунулось, побледнело; глаза глубоко запали в глазницах, он потерял в весе пять или шесть фунтов. Эти два дня я не забуду до конца своих дней. Все эти «ах!» и «ох!», все эти его бесконечные жалобные стоны! Сердце у меня разрывалось на куски, но я терпеливо трясся рядом с ним на его спотыкающейся кобыле. А боли у него всё усиливались, так что я возблагодарил Господа Бога, когда мы наконец добрались до Форта. Там им занялся врач, он ставил бедолаге банки, горчичники, заставляя его пить даже скипидарное масло.

— И ему стало легче? — спросил Олд Шеттерхенд.

— Да, со временем. Когда же прошла неделя, он поправился настолько, что можно было бы продолжить наш путь при условии, что ехать мы будем медленно. И так мы добрались до этого места, где решили устроить себе на несколько дней отдых.

— Так вы уже здесь давно?

— С позавчерашнего дня. Завтра мы хотели тронуться дальше.

— И куда же?

— В Санта-Фе.

— Об этом ты уже говорил, меня интересует, куда вы сначала хотите отсюда отправиться.

— Через Ольдер-Спринг в горы Ратон.

— Гм…

— Почему это вы хмыкаете?

— Потому что завтра там будет Чёрный Мустанг со своими команчами. Скорее всего, вы угодили бы им прямо в руки.

— Чёрный Мустанг, этот охотник за скальпами? — спросил инженер со страхом в голосе. — А что ему понадобилось там, в Ольдер-Спринге, совсем рядом с нами? Может, это каким-то образом касается и нас, мистер Шеттерхенд?

— Нет, это касается не вас, а Виннету и меня. Ему известно, что мы отправляемся туда, и он хочет нас захватить.

— Чёрт побери! Какое счастье, что вы об этом узнали! Теперь вы, конечно же, туда не пойдёте!

— Как раз наоборот, мы тем более отправимся туда, а вполне возможно, что и вы вместе с нами.

— Я? Ну, если быть откровенным, то я вам скажу, что с удовольствием перестрелял бы этих краснокожих мерзавцев, но первым провоцировать столкновение с ними мне бы не хотелось.

— Провоцировать ничего и не надо. Дело в том, что вашему коллеге и его людям в Фирвуд-Кемпе грозит нападение со стороны команчей. И как раз по этой причине мы и прибыли к вам специальным поездом. Мы хотим попросить вашей помощи.

— Мы непременно и охотно окажем её. Значит, вот в чём дело, вот в чём дело! Да, мой коллега в Фирвуд-Кемпе хотя и настоящий джентльмен, но в делах с индейцами у него нет никакого опыта, да и смелостью он вроде бы не отличается. Тем не менее он всегда может рассчитывать на меня и на моих людей.

— Сколько у вас здесь рабочих?

— Около девяноста, только белые, все умеют обращаться с оружием и могут постоять, за себя. Но не могли бы вы подробнее рассказать, как развивались события и какая сейчас складывается ситуация? Мне было бы очень интересно услышать вага рассказ.

Здешний инженер был, судя по всему, более предприимчивым и смелым человеком, нежели его коллега в Фирвуд-Кемпе, поэтому Олд Шеттерхенд решил, что в его лице он сможет найти достойного помощника. Он рассказал ему о событиях, произошедших прошлым вечером и в начале ночи, высказал свои предположения и объяснил, что намеревается предпринять в дальнейшем. Когда он закончил, инженер вскочил с места, протянул охотнику руку и произнёс:

— Решено, сэр! В любой момент, только скажите, я и все мои люди будут в вашем распоряжении.

Хоббл Фрэнк также присоединился к инженеру, произнеся на своём родном языке:

— И я тоже! Этому Чернейшему Жеребцу недолго осталось жить на свете! Уж если я за него возьмусь, то ему не поздоровится! А сейчас я пойду и приведу ещё одного полезного в этом деле человека, без которого нам трудно будет обойтись.

Он встал и вышел. А когда спустя некоторое время вернулся, то вёл за собой кузена Дролля. Перенесённые за последнее время страдания наложили заметный отпечаток на его внешний вид, но тем не менее он старался не показывать того, что и до сих пор его мучают сильные боли. Он очень обрадовался неожиданной встрече и заявил, что независимо от состояния своего здоровья отправится вместе с остальными в Ольдер-Спринг.

Тут в разговор вступил Виннету, до этого не проронивший ни единого слова. Он принялся задавать Дроллю вопросы, которые свидетельствовали о том, что апач имеет обширные знания о строении человеческого тела и о его заболеваниях. Оказалось, что у Дролля действительно был ишиас. Виннету встал, достал кожаный мешочек, в котором носил с собой различные лекарства и травы, посмотрел его содержимое и произнёс свойственным ему спокойным голосом:

— Пусть мой брат Дролль пройдёт со мной в комнату, где он спал. Страдания больше не будут ему докучать.

Оба вышли. И через минуту оставшиеся услышали пронзительный крик.

— Это Дролль! — воскликнул Хоббл Фрэнк. — Что Виннету с ним делает? Я должен поспешить на помощь к кузену, потому что его крик разрывает мою душу.

Он вскочил и хотел выйти, но Олд Шеттерхенд удержал его, сказав:

— Останься, дорогой Фрэнк. Виннету наверняка прекрасно знает, что делает. И вообще индейцы от многих заболевании знают такие верные средства, о каких даже самые лучшие наши врачи не имеют ни малейшего понятия.

В это время вернулся Виннету и как бы в подтверждения слов Олд Шеттерхенда сказал:

— Нашему брату Дроллю, чтобы быстро выздороветь, нужно было перенести ещё одну очень сильную, но непродолжительную боль. Теперь он отдыхает, а через час будет так же здоров, как и прежде.

Прошёл час, и оказалось, что Виннету был прав. Вошёл Дролль и произнёс на своём альтенбургском диалекте:

— Ну, разве это не чудо, господа? Я чувствую себя так, словно заново родился. Не знаю, что сделал Виннету: подтянул нерв или порвал его совсем, мне это, впрочем, без разницы. Теперь я снова могу ездить верхом, а Чёрный Мустанг скоро убедится, что у Тётки Дролля есть ещё порох в пороховницах.

III У Ольхового Источника

Уа-пеш, у подножия которой находилась станция Рокки-Граунд, была до самой вершины покрыта густым лесом. Ручьи, текущие с этой горы, внизу соединялись в небольшую речку, несущую свои воды сначала на юго-восток, а потом поворачивающую на север. В этом месте в неё впадал ещё один небольшой поток, начинающийся у подножия другой горы, с давних пор называемой Корнер-Топ. Уа-пеш и Корнер-Топ сходятся под углом, и каждая из этих гор представляет собой завершение двух протяжённых горных цепей, между которыми тянулась широкая и очень длинная долина. Но она была столь извилистой, что при проектировании железной дороги решили, что проще будет строить её не по долине, а проложить между Фирвуд-Кемпом и Рокки-Граунд более короткую и прямую трассу, взорвав разделяющие их скалы, поскольку по прямой Фирвуд-Кемп находился совсем недалеко от того места, где начиналась долина, и был отделён от него только цепью скалистых гор.

Команчи же должны были пройти весь путь сюда именно по извилистой долине, потому что другой дороги до Ольдер-Спринга для них не существовало. Ольдер-Спринг, или Ольховый Источник, окружённый высоким ольховым лесом, находится у подножия Корнер-Топ, отсюда и начинается небольшой ручей, который впадает в речку в том месте, где она поворачивает на север. Долина здесь переходит в широкую равнинную прерию, по которой эта речка и течёт дальше. Над сочными травами то там, то здесь поднимаются заросли кустарников, в которых без труда могут укрыться довольно большие группы людей.

Зная, что произошло накануне в Фирвуд-Кемпе и что намереваются предпринять команчи, нетрудно было предугадать дальнейшее развитие событий.

Команчи были уверены, что Олд Шеттерхенд и Виннету отправятся в Ольдер-Спринг, поэтому решили подкараулить их там и схватить. Но чтобы достигнуть своей цели, индейцы должны были быть чрезвычайно осторожными, потому что понимали, что имеют дело с очень опытными людьми. Олд Шеттерхенд и Виннету не должны были догадаться, что команчи направляются к Ольховому Источнику, да и на самом месте ничто не должно было выдать присутствие Чёрного Мустанга и его воинов. Поэтому было вполне понятно, что индейцы не отправятся к цели напрямую, а укроются где-то поблизости. Но вот где — это и нужно было предугадать.

Для Виннету и Олд Шеттерхенда не составляло особого труда поставить себя на место своих противников, чтобы понять, как те будут действовать. Так как Ольдер-Спринг находился по правую сторону долины, индейцы наверняка будут держаться с противоположной стороны. Таким образом, можно было бы не опасаться выдать себя случайно оставленными следами. Приблизившись к Ольдер-Спрингу со стороны прерии, команчи затаятся в ожидании своих противников, потом подкрадутся к ним поближе, окружат и в конце концов схватят их. Поэтому, чтобы упредить краснокожих и самим наблюдать за их действиями, нужно было сделать ещё большой круг по прерии. Именно так и решили поступить Олд Шеттерхенд и Виннету, и, выехав с рассветом из Рокки-Граунд, они не поехали вдоль долины Уа-пеш, а свернули далеко влево и направились к саванне.

После вчерашней грозы установилось прекрасное утро. Капельки воды на стеблях и листьях растений сверкали в лучах восходящего солнца, как бриллианты, веял приятный свежий ветерок, природа представала перед человеком во всём своём великолепии. Прогулка верхом таким ранним утром при других обстоятельствах доставила бы любому человеку огромное удовольствие. Но наши герои не обращали на открывающиеся перед ними красоты никакого внимания, мысли охотников были заняты совсем другим. Стук копыт и ржание лошадей в такую прекрасную погоду разносились далеко по округе, а следы на мокрой и тяжёлой траве могли остаться заметными до самого вечера. Всё это могло навлечь опасность на людей, едущих по саванне.

Шестеро всадников, отъехав на довольно большое расстояния от Уа-пеш, свернули на юг, направляясь в сторону Корнер-Топ. Ольдер-Спринг находился с западной стороны этой горы, Виннету и Олд Шеттерхенд намеревались приблизиться к ней с востока, чтобы, таким образом, у индейцев позднее не оказалось возможности даже случайно обнаружить их следы. Склоны Корнер-Топ не были полностью покрыты лесом, можно было подыскать там удобное место для наблюдения за долиной, откуда появление команчей было бы сразу замечено.

Сделав по прерии большой крюк, всадники наконец достигли горы с восточной её стороны. После недолгих поисков было найдено укромное место, где остались четверо всадников с лошадьми, а Виннету и Олд Шеттерхенд поднялись по склону горы наверх, чтобы оттуда наблюдать за долиной.

Сразу четыре саксонца в одном месте на Диком Западе, да к тому же ещё затаившиеся в лесу возле Корнер-Топ! Без всякого сомнения, это редчайший случай! Хоббл по этому поводу не преминул заметить:

— Судьба как будто специально свела нас здесь вместе.

— Вы абсолютно правы, дорогой Фрэнк, — подтвердил Хаз.

— А как же иначе? Я всегда бываю прав. Вы ведь ещё совсем мало меня знаете. Я скажу вам откровенно, что обладаю необычайной быстротой мышления и глубиной ума. Редко когда другим людям предоставляется возможность заглянуть на самое дно и извлечь на поверхность хранящиеся там сокровища. Как раз сейчас для вас наступила такая благословенная минута. Вы ведь наверняка хотели бы узнать, каким образом мы собираемся сегодня бороться с команчами. Я готов дать вам необходимые разъяснения и разрешаю задавать мне любые ваши вопросы. Говори ты первым, дорогой кузен Дролль!

Дролль хорошо знал, чего стоят эти разъяснения, поэтому покачал головой и сказал:

— Почему я первый, дорогой Фрэнк? Я готов уступить первенство обоим этим джентльменам. Человек ведь должен быть вежливым.

— В этом ты прав! Я знавал одного профессора зоологии, который всегда говорил: «Вежливость — это такая привычка, от которой не следует отвыкать». И эта его мысль, пожалуй, имеет под собой глубокое основание. Говорите тогда вы, Каз, что бы вы хотели от меня узнать?

— Я? — переспросил Каз. — Я ничего не хочу узнавать.

— Что? Ничего, совсем ничего? Быть этого не может, — сильно удивился Фрэнк.

— Совсем ничего, — повторил Каз.

— А вы, Хаз?

— Тоже ничего.

— Тоже ничего? Вы говорите это серьёзно?

— Вполне.

Фрэнк после этого состроил такую мину, как если бы произошло что-то совершенно ему непонятное, лицо его стало задумчивым, потом на нём появилось выражение гнева, и, наконец, он сердито воскликнул:

— Разве такое вообще возможно? Свет этого ещё не видел! Они ничего не хотят от меня узнать, абсолютно ничего! Разве могут быть на самом деле такие люди, которые ничего не хотят услышать, не хотят поучиться у меня, известного охотника и истребителя медведей, Хелиогабалуса Морфеуса Эдеварда Франке? Ведь мы тут выслеживаем краснокожих, собираемся их перехитрить и победить, но это может осуществиться только при бесценном содействии со стороны моей личности, обладающей богатейшим опытом. И при этом находятся люди, которые полагают, что им вовсе не нужно ничего от меня услышать!

В то время, когда происходил этот забавный разговор, Олд Шеттерхенд и Виннету поднялись на вершину Корнер-Топ. Там, как уже говорилось, было множество участков, свободных от леса, откуда открывался прекрасный обзор окрестностей. Одно из таких мест идеально соответствовало цели, ради которой поднялись сюда друзья. Оно находилось с западной стороны горы, и отсюда отлично просматривалась долина, по которой должны были пройти команчи, до самого её поворота, находящегося на расстоянии в полторы английские мили. Здесь Олд Шеттерхенд и Виннету и расположились.

Они молча сидели рядом час, два, три, и никому из них даже в голову не приходило произнести хотя бы слово, несмотря на то, что от результатов наблюдения зависела их жизнь. Если бы кто-нибудь мог случайно увидеть их со стороны, то он никогда бы не догадался, что они расположились здесь с какой-то иной целью, как только желая немного отдохнуть.

Невозможно было догадаться по их поведению, что всё внимание у них приковано к западу и что во всей долине, насколько она открывалась глазу, ничто не могло остаться ими не замеченным. В том-то и состоит великое искусство охотника, что даже при сильнейшем напряжении нервов и сосредоточении всего своего внимания, внешне он сохраняет абсолютную невозмутимость и спокойствие. Не один из известных героев Дикого Запада вышел целым и невредимым из опаснейших переделок и добился своих лучших достижений благодаря тому, что умел так владеть своей мимикой и движениями тела, что невозможно было догадаться о том, что он чувствовал, что хотел и каким образом намеревался действовать.

Оба друга сидели с полуприкрытыми глазами, а так как ни тот, ни другой к тому же и не шевелились, то казалось, что они спят. Но тем не менее оба прекрасно слышали, как в двадцати шагах от них дрозд выкапывал из земли червяка, оба заметили и стервятника, который крошечной точкой мелькнул на западной стороне неба.

— Уф, — коротко произнёс Виннету.

— Да, — так же односложно ответил Олд Шеттерхенд, — они приближаются.

Несмотря на то что во всей долине не было видно ни одного живого существа, что она была по-прежнему пустынна и тиха, опытный охотник по кружению в воздухе стервятника мог предположить, что там, внизу под этой птицей, должен быть кто-то, от кого она может ожидать добычи.

Стервятник спланировал несколько влево, удаляясь в сторону от долины, но потом повернул обратно, и как раз в этот момента из-за поворота показался всадник. На минуту он остановился чтобы осмотреться вокруг, и, не заметив ничего подозрительного, тронулся дальше, а вслед за ним показались ещё два, пять, десять, двадцать, сорок, восемьдесят и даже больше всадников, которых Виннету и Олд Шеттерхенд сразу же распознали. Они были ещё так далеко, что их лошади казались величиной не больше собаки, но, несмотря на такое расстояние, Виннету произнёс:

— Это они, команчи.

— Да, — подтвердил Олд Шеттерхенд. — А во главе у них едет Токви Кава.

— Этот вождь команчей воображает себе, что является исключительно хитрым воином, однако совершает ошибку, которую ни я, ни мой брат Шеттерхенд не можем понять.

— Да. Он движется от Фирвуд-Кемпа и уверен в том, что мы также сегодня утром отправились оттуда сюда и прибудем после него. Но он не подумал о том, что мы непременно обнаружили бы следы, которые оставляют его воины на этой высокой, набухшей от влаги траве. Смешно!

На лице апача, всегда столь серьёзном и невозмутимом, мелькнула презрительная усмешка, и он добавил:

— А он ещё собирается схватить Олд Шеттерхенда и Виннету. Уф!

— Взгляни, они делают всё именно так, как мы и предполагали: направляются на другую сторону долины, Чтобы мы, следуя за ними, не заподозрили, что на самом деле они намерены попасть к другой стороне Корнер-Топ, спрятаться там и захватить нас.

Команчи по противоположной стороне долины доехали до наиболее отдалённого от подножия Уа-пеш места, но и там, не изменив направления, продолжили свой путь и углубились в прерию, словно бы хотели пересечь её, якобы следуя куда-то совсем в другое место.

— Спустя какое-то время они сделают крюк, как мы это и думали, и вернутся сюда, — продолжал Олд Шеттерхенд. — Один из нас должен спуститься вниз, чтобы последовать за ними, второму же пока ещё нужно побыть здесь.

Он не сказал, почему один из них должен остаться, но Виннету сразу понял, о чём идёт речь, и, согласно кивнув головой, отозвался:

— Чтобы не пропустить Ик Сенанду, который хотел предать белых людей, строящих дорогу для Огненного Скакуна. Он помчался вчера за команчами, но в темноте не сумел их отыскать, а поскольку дорога ему известна, то сегодня, после того как рассвело, он наверняка уже вышел на их след и скоро будет Здесь. Пусть мой брат подождёт здесь, пока метис не появится, а я пойду вниз, чтобы узнать, где решили спрятаться команчи.

Виннету удалился, и Олд Шеттерхенд остался один. Прошёл час, потом ещё один, но метис всё не появлялся. Ему давно бы уже полагалось быть здесь, но Олд Шеттерхенд не терял терпения, понимая, что могло быть и десять, и сто причин, по которым коварный следопыт мог задержаться где-то в пути. Ещё через полчаса ожидания охотник наконец увидел, как появившийся из-за поворота Ик Сенанда движется по следам команчей, направляясь к противоположной стороне долины. Следовательно, он должен был, как и индейцы, сделать большой крюк в глубь прерии, прежде чем вновь появиться у подножия Корнер-Топ. Это должно было занять у него не менее часа, а поэтому Олд Шеттерхенд мог теперь спокойно оставить свой пост.

Он быстро спустился вниз и присоединился к своим товарищам. Виннету тоже уже был здесь. Когда Олд Шеттерхенд рассказал, что видел приближающегося метиса, вождь апачей заметил:

— Он появился очень поздно. Мой брат догадывается, что его задержало?

— Есть много причин, из-за которых он мог задержаться, — ответил Олд Шеттерхенд.

— А может быть, он задержался где-то вполне умышленно?

— Гм, ты думаешь, что после поспешного бегства из Фирвуд-Кемпа он передумал и вернулся назад, чтобы проследить, что произойдёт там дальше? Это было бы вовсе не так уж и плохо!

— Что вы говорите? — спросил Хоббл Фрэнк, услышав такой ответ. — Находиться под наблюдением врага? О, нет, премного благодарен за такую возможность!

— И всё же в нашем случае это было бы не так уж плохо.

— Не понимаю… Не могу понять, хотя, как всем известно, я отличаюсь недюжинным умом и всегда соображаю очень быстро. Если он следил за вами, то, значит, ему известно, что вы вовсе не поехали сюда по долине, а отбыли по железной дороге.

— Я был бы очень рад, если ему стало об этом известно. Вероятно, ты вскоре узнаешь, почему это так. А теперь мы с Виннету постараемся подкрасться поближе к команчам и послушать их разговоры. Вы побудьте здесь, ведите себя тихо и ни в коем случае не уходите с этого места, пока мы не вернёмся!

— А если вы не вернётесь?

— Вернёмся, по крайней мере хотя бы один из нас, можете быть в этом уверены. — И, повернувшись к Виннету, спросил: — Мой краснокожий брат узнал, где наши враги разбили лагерь?

— Узнал, — ответил вождь апачей.

— Это далеко отсюда?

— Нет. Пусть мой брат следует за мной.

Они положили ружья, взятые на время у инженера взамен своих украденных, чтобы они им не мешали, когда придётся подкрадываться к команчам, и ушли. Сначала, минут десять, Виннету вёл своего белого друга по лесу, не прибегая к особым мерам предосторожности, так они дошли до места, где громоздились десятки поваленных деревьев. Лесные великаны, вырванные из земли вместе с огромными корнями, лежали, раскинув кроны, вдоль, поперёк и друг на дружке. Такие следы оставил по себе один из тех сильнейших ураганов, что часто бушуют на Диком Западе, особенно в его южных районах. Обычно такой ураган появляется внезапно и проносится относительно узкой, ограниченной полосой, сметая всё на своём пути.

Среди поваленных мёртвых стволов деревьев появилась уже новая молодая растительность, довольно высокая и настолько густая, что, казалось, даже дикие звери не в состоянии продраться сквозь такие заросли.

— Здесь? — спросил Олд Шеттерхенд.

Виннету кивнул головой и добавил шёпотом:

— С левой стороны находится скала, там мы не сможем пройти; справа начинается прерия, где пасутся лошади наших врагов, там нас сразу же обнаружили бы часовые; с другой стороны бурелома, который тянется шагов на двести, воины и разбили свой лагерь. Так что нам придётся продираться туда через заросли.

— Мои краснокожий брат уже был там, по ту сторону?

— Да. Мой белый брат скоро увидит замаскированную тропинку, которую я проложил для себя.

— Ты знаешь, где находится их лагерь?

— Знаю. Возможно, нам удастся приблизиться настолько, что мы услышим то, о чём они говорят.

Виннету сделал несколько шагов по краю бурелома, после чего опустился на землю и пополз по туннелю среди ветвей и листвы. Олд Шеттерхенд последовал за ним. И снова стало ясно, каким необычным человеком является вождь апачей. За короткое время при помощи ножа он проложил довольно широкую дорожку, расчистив путь от корней, веток и побегов, вырубив их или прижав к земле, одновременно оставив сверху столько зелени, что она образовала над тропинкой что-то вроде крыши, делая тропу совершенно незаметной со стороны. Не было, конечно, никакой возможности прорубить её по прямой, она то и дело сворачивала то вправо, то влево, огибая поваленные деревья, и можно было только диву даваться, сколько сил стоило Виннету проложить её в таких зарослях и как ему удалось это сделать за столь короткое время.

Но поскольку он обо всём позаботился заранее и к помощи ножей прибегать почти не приходилось, можно было сосредоточить всё своё внимание на том, чтобы при движении над ними не шелохнулась ни одна ветка и не выдала их тем самым врагу. По дороге они наткнулись на двух ядовитых змей, первая уползла, а второй Виннету молниеносно отсёк ножом голову и отбросил в сторону.

Вскоре Олд Шеттерхенд почувствовал в воздухе еле ощутимый запах дыма: где-то впереди горел костёр, а стало быть, они были уже неподалёку от лагеря команчей. Немного дальше тропа заметно расширялась — Виннету предусмотрительно обо всём позаботился, когда прокладывал её к стану врага, — и Олд Шеттерхенд неслышно подполз и лёг рядом с апачем. Тот осторожно раздвинул ветви и кивком головы пригласил товарища заглянуть в образовавшийся в зарослях просвет.

Каково же было удивление белого охотника, когда он увидел прямо перед собой не дальше, чем в пяти шагах от себя, лежащего Токви Каву. Виннету и Олд Шеттерхенд находились на самом краю бурелома, немного дальше уже начиналась прерия. С левой стороны на земле лежало поваленное огромное дерево, а рядом, вытянувшись во весь рост, на мягкой траве спал вождь команчей. Поодаль были видны и остальные его воины, также погружённые в глубокий сон. Все чувствовали себя, по-видимому, в полной безопасности, находясь под охраной караулов, выставленных со стороны прерии. Рядом с вождём, на расстоянии вытянутой руки, как это принято на Диком Западе и у белых, и у краснокожих, лежало его ружьё. А к дереву был прислонён длинный свёрток — что-то было завёрнуто в попону и тщательно перевязано лассо.

Глаза у Олд Шеттерхенда при виде этого свёртка радостно заблестели, и он шепнул Виннету.

— В этой попоне наши ружья!

— Да. Вождь спит, и все остальные спят. Мы можем спокойно их забрать.

— Ни в коем случае! Нам придётся пока оставить их здесь, поскольку команчи даже не подозревают, что их лагерь кем-то обнаружен. Тяжело, но ничего не поделаешь, нужно руководствоваться здравым смыслом. Тихо! Кажется, кто-то подал какой-то сигнал.

— Да, это кто-то из охраны, — подтвердил Виннету. — Наверняка это прибыл метис и сейчас появится здесь.

Сигнал повторился ещё несколько раз, индейцы проснулись и повскакивали на ноги, вождь тоже приподнялся и сел. Виннету не ошибся — появился метис. Увидев сидящего на земле вождя, он подъехал к нему и слез с коня. Токви Кава спросил, не скрывая своего удивления:

— Это ты, сын моей дочери? Разве я разрешал тебе следовать за нами? — И, не получив ответа, продолжал: — Разве я не велел тебе следить за бледнолицыми и оставаться у них до тех пор, пока мы не прибудем туда или пока я не отправлю к тебе специального посланника?

— Правильно, — неохотно ответил следопыт. — Но отец моей краснокожей матери сейчас убедится, что я не мог поступив иначе.

— Должны были произойти серьёзные события, если ты решился прибыть к нам из Фирвуд-Кемпа! Я готов выслушать всё, что ты скажешь в своё оправдание.

— Ты отец моей матери и знаешь меня с самого моего рождения. Разве у тебя были когда-нибудь причины для недовольства моими действиями? Почему ты сразу выдвигаешь обвинения в мой адрес, даже не зная, почему я прибыл сюда?

— Потому что речь идёт о самой важной добыче, которую мы когда-либо смогли бы получить, речь идёт о самых больших врагах нашего племени, а именно о вожде апачей и о ненавистном бледнолицем, которого зовут Олд Шеттерхенд.

— Тебе не удастся их поймать, — небрежно бросил внук.

— Не удастся? — переспросил вождь. — А почему?

— Потому что их там нет. Они ещё вчера покинули Фирвуд-Кемп.

— Уф, уф! Значит, мы должны быть готовы, что они могут появиться здесь каждую минуту!

— Не появятся. Они совсем сюда не приедут.

— Не… при… е… дут? Сю… да?.. — медленно повторил ошеломлённый вождь. — Тогда куда же они намереваются отправиться?

— Этого я не знаю, но, во всяком случае, куда-то далеко отсюда, так как они уехали в вагоне на Огненном Скакуне. Белые охотники поступают так только тогда, когда дорога у них очень-очень дальняя, в противном случае они едут верхом.

— На Огненном Скакуне? Ты уверен в этом?

— Да. Я видел, как они сели в вагон, а потом видел, как Огненный Скакун увёз их с огромной скоростью.

— Уф, уф, уф! Но ведь они собирались отправиться сюда, в Ольдер-Спринг! Что же погнало их так внезапно в другую сторону?

— Страх!

— Молчи! Я ненавижу Виннету и Олд Шеттерхенда до глубины души, но страха они не знают.

— Они, может быть, и нет, но учти, что с ними ещё двое бледнолицых, а те не так храбры, как они. Опасаясь за своих товарищей, Виннету и Олд Шеттерхенд и уехали так поспешно, узнав, что краснокожие собираются напасть на Фирвуд-Кемп.

— Уф, уф! Как они могли об этом узнать? Кто им мог сказать это? Если ты был так неосторожен, что…

В первый раз внук потерял самообладание и со злостью оборвал деда:

— Не говори обо мне! Разве ты видел когда-нибудь, что я был неосторожен? Это твоя собственная неосторожность всё погубила и привела к тому, что мы потеряли такую добычу!

Токви Кава сунул руки за пояс и гневно крикнул:

— Не забывай, с кем говоришь, молокосос, иначе мой нож научит тебя почтению, которое ты должен оказывать отцу своей матери и самому прославленному из вождей команчей! Как ты смеешь меня Чёрного Мустанга, обвинять в неосторожности?!

— Смею, потому что ты попрекаешь меня тем, в чём виноват сам. Скажи, мы разве не схватили бы сегодня вечером Олд Шеттерхенда и Виннету, если бы они сюда прибыли?

— Это так же верно, как и то, что ты стоишь сейчас передо мной.

— А разве тогда всё, что им принадлежит, не стало бы нашей добычей?

— Да, это так.

— В том числе и их лошади?

— Да, и они в том числе.

— Так почему же ты не подождал до сегодняшнего вечера? Почему уже вчера ты польстился на этих коней?

— Поль…стил…ся? — Вождь медленно повторил это слово, желая полностью осознать прозвучавшее в его адрес обвинение. — Что тебе известно об этом деле?

— Всё известно. Кита Хомаша, которого ты отправил на встречу со мной, хотя и возбудил некоторое подозрение, но мне удалось его развеять, к тому же бледнолицые не располагали против нас никакими доказательствами. А тут под дверями вдруг начинают ржать кони Олд Шеттерхенда и Виннету поднимается необычайная суматоха. Естественно, что бледнолицым хватило ума притвориться, что они поверили в то, что лошади сорвались с привязи, мне же сразу стало ясно, что эти не так, что кони были украдены. Но кем? Ты, может быть, хочешь что-то возразить на это?

Вождь промолчал, а его внук продолжил:

— Твоё молчание подтверждает справедливость моих слов. Бледнолицые принялись, конечно, искать воров…

— А те уже давно пропали! — вставил вождь.

— А следы, что ли, тоже пропали? Олд Шеттерхенд и Виннету нашли ваши следы, обнаружили мои следы, а также и следы Киты Хомаши. После этого им сразу же стал понятен наш сговор и наши намерения, но мне удалось, к счастью, ускользнуть из их рук. Я бросился к своему вигваму, вскочив на коня и ускакал. Если бы я остался, то меня бы повесили. Я был уже довольно далеко, когда мне пришла в голову мысли потихоньку вернуться и выяснить, не изменили ли Виннету и Олд Шеттерхенд свои планы и собираются ли они по-прежнему отправиться в Ольдер-Спринг. И очень хорошо, что я это сделал, потому что мне удалось увидеть, как они вместе с лошадьми погрузились в вагон Огненного Скакуна и уехали. Поэтому-то они и не приедут в Ольдер-Спринг. После их отъезда я также покинул Фирвуд-Кемп и помчался сюда, чтобы рассказать о том, что произошло. И вот я здесь, можешь меня наказать, если считаешь, что я заслужил этого!

Метис закончил свою речь и теперь ждал, что ответит ему дед. А тот несколько минут стоял, опустив голову, потом энергично встряхнул ею и быстро огляделся по сторонам. То, о чём они говорили, никто не должен был слышать. Неожиданное появление следопыта свидетельствовало о том, что случилось что-то непредвиденное, но никто из воинов не отважился подойти ближе к своему грозному вождю, чтобы разузнать о случившемся более подробно. Так что ни один из них не слышал обвинений, которые бросил деду метис. И, убедившись в этом, Токви Кава негромко произнёс:

— Да, это я забрал лошадей из сарая. Ильчи и Хататитла так великолепны, что моя мудрость покинула меня. Я захотел получить этих скакунов немедленно, не подумав о том, что сегодня они и так стали бы моей собственностью после того, как мы захватили бы их хозяев. В твоих жилах течёт моя кровь, поэтому ты не должен говорить нашим воинам, какие последствия повлёк за собой мой необдуманный поступок.

— Я буду молчать, — ответил метис.

Олд Шеттерхенд и Виннету знают, — продолжал краснокожий, — сколько нас было вчера в Фирвуд-Кемпе?

— Да.

— И они также знают, кто это был?

— Нет. Они знают только, что это были краснокожие.

— А они знают, что мы собираемся напасть на Фирвуд-Кемп?

— Только предполагают. Но я должен тебе сказать, что они назвали меня Ик Сенанда, не поверив в то, что меня зовут Ято Инда.

— Значит, им известно, что ты мой внук и что именно я хочу напасть на Фирвуд-Кемп! Что они сказали по поводу своих пропавших ружей?

— Пропавших ружей? — удивился метис. — Разве они пропали?

— Да.

— Уф, уф, уф! Где же?

— В Фирвуд-Кемпе. А я их нашёл.

— Ты… их… нашёл, ты… ты?.. Ружья Олд Шеттерхенда и Виннету? — От волнения метис даже начал заикаться.

— Я! — подтвердил Токви Кава, и глаза его заблестели от гордости.

— Серебряное Ружьё Виннету?

— Да.

— И заговорённый винчестер Олд Шеттерхенда?

— Да.

— И эту огромную Грозу Медведей?

— Да.

— Где, где, где это бесценное оружие? Скажи! Скорее!

— Здесь, — ответил вождь, указывая на свёрток.

— Уф, уф, уф! Сегодня Великий Маниту послал нам большую радость! Ведь эта добыча, которой будут завидовать все племена краснокожих. Как это необыкновенное оружие попало в твои руки?

— От воров, которые его украли, а потом вынуждены были мне отдать.

Он рассказал всю историю, едва закончив, воскликнул:

— Уф! Уф! Уф! Об этом я не подумал! Олд Шеттерхенд и Виннету уехали, несмотря на то, что у них украли оружие. Разве это не подозрительно? За этим кроется какой-то их замысел! Эти двое никогда добровольно не откажутся от своих ружей, они предпримут всё, чтобы их вернуть!

Внук покачал головой и заявил:

— Они не осмелятся на это, нет, не осмелятся.

— Почему ты так считаешь?

— Просто я рассуждаю здраво. Почему эти два шакала стали так знамениты? Только потому, что они имели такое оружие. Благодаря чему им удавалось совершать все свои деяния? Только благодаря своему оружию. Они стали героями только при его помощи. Это оружие было у них украдено, стало быть, они почувствовали, что в случае нападения на Фирвуд-Кемп не смогут оказать сопротивления и проиграют, а поэтому они быстро удрали. Теперь мне понятно, почему они решили не ехать в Ольдер-Спринг и почему так поспешно оставили Фирвуд-Кемп. Это страх погнал их подальше отсюда, страх перед нами и перед своей неминуемой гибелью!

Мегис с таким убеждением и энтузиазмом произнёс свою речь, что вождь команчей не мог с ним не согласиться и, в свою очередь, признал:

— Уф! Уф! Ты сказал правду! Они удрали, как жалкие псы после хорошей порки. Они сбежали от нас, но у нас осталось их оружие. А теперь мы должны добыть скальпы всех тех желтолицых. Они знают, что мы собираемся напасть на Фирвуд-Кемп, и пошлют за помощью. Поэтому нам нужно поторопиться. А так как Олд Шеттерхенд и Виннету сегодня здесь не появятся, то нечего нам их тут ждать, мы сейчас же отправимся в путь. Наши лошади, правда, устали, но если мы поедем не слишком быстро, так, чтобы до наступления темноты добраться до места, которое бледнолицые называют Бэч-Хоул, то они осилят такую дорогу.

— Значит, ты хочешь выждать удобного момента для нападения в Бэч-Хоуле, как я тебе и советовал?

— Да, потому что это действительно самое удобное место. Я отведу туда моих воинов и пока они будут находиться там, проберусь поближе к Фирвуд-Кемпу и разузнаю, когда будет лучше всего окружить посёлок, чтобы никто из бледнолицых и желтолицых не смог от нас уйти. А ты останешься здесь.

— Я не поеду с вами? — удивился метис. — Почему?

— Потому что там тебя знают, а это могло бы нас выдать. А кроме того, есть ещё одна причина, гораздо более важная для меня: речь идёт о ружьях.

— При чём тут ружья?

— Мы всё равно сюда вернёмся, так с какой стати мне тащить их в Фирвуд-Кемп, а потом обратно? Это слишком дорогое оружие. Я честно тебе скажу, что эти три ружья для меня дороже, чем все скальпы, которые мы добудем в Фирвуд-Кемпе. Поэтому я не хотел бы рисковать и оставлю их здесь, а завтра мы вернёмся за ними. Ты будешь их охранять, тебе я доверяю больше, чем всем остальным.

Оказанное доверие польстило самолюбию следопыта, но несмотря на это, он не удержался и сказал:

— И всё же я охотно поехал бы с вами, потому что мне хотелось бы получить ту часть добычи, которую ты мне обещал.

— Ты получишь её. Я обещал тебе это, а своих обещаний я никогда не нарушаю.

— Ты отдашь мне золото и деньги?

— Да. Ты сын моей дочери и мой единственный наследник. Умный человек должен всё предусмотреть. Нападение не будет, скорее всего, слишком уж опасным делом, но, несмотря на это, меня может поразить случайная пуля или чей-то нож, тогда ты станешь единственным владельцем этих ружей, которые легко могли бы попасть в другие руки, если бы я не оставлял с ними тебя. Так я сказал и так должно быть!

Метис, выслушав деда, больше не упирался и изъявил своё согласие. Вождь после этого провёл короткий военный совет с несколькими самыми опытными воинами, среди которых был и Кита Хомаша, который прошлой ночью в Фирвуд-Кемпе выдавал себя за Юваруву. Потом Чёрный Мустанг и все команчи отправились в путь по той же долине, по которой прибыли сюда. Ик Сенанда остался один с тремя украденными ружьями. Он расседлал и привязал своего коня и, не в силах больше сдерживать любопытство, развязал лассо на свёртке, развернул его и достал ружья, желая полюбоваться ими.

Можно легко себе представить, с каким удовольствием наблюдали за ним из зарослей Виннету и Олд Шеттерхенд. Они видели, с какой алчностью метис разглядывал оружие, как искрятся у него при этом глаза, слышали и вырывающиеся у него возгласы восхищения.

Однако ему не суждено было наслаждаться созерцанием ружей слишком уж долго. Виннету тихо, почти неслышно, раздвинул заросли и осторожно выбрался на открытое пространство, Олд Шеттерхенд также осторожно двигался следом за ним. Потом они поднялись на ноги, сделали несколько шагов, которые не услышало даже необычайно чуткое ухо метиса, и оказались у него за спиной.

— Приветствую тебя, Ик Сенанда, — произнёс Олд Шеттерхенд.

Вздрогнув от неожиданности, метис обернулся и увидел возле себя хозяев украденных ружей. Он был до такой степени испуган этим, что не мог ни сказать ни слова, ни даже пошевелиться.

— Да, — подтвердил белый охотник. — Это мы. И мы хотели бы забрать свои ружья.

Следопыт наконец медленно поднялся на ноги, не в силах, однако, даже сделать попытку к бегству, и дрожащим голосом произнёс:

— Олд Шеттерхенд… и… Виннету!.. Это на самом деле они.

— Да, это на самом деле мы, — рассмеялся охотник прямо в перекошенное от страха лицо метиса. — Как же ты, однако, перепугался. Хотел нас схватить, а теперь трясёшься от страха!

Эти полные презрения слова подействовали на метиса отрезвляюще, и он несколько пришёл в себя. Всё ещё держа в руках все три ружья, он отступил на шаг и ответил:

— Что ты себе вообразил? Я? Испугался вас? Ни Виннету, ни Олд Шеттерхенд не в состоянии вызвать у меня страх! Вы хотите забрать свои ружья? Уф! Попробуйте, если только вам удастся.

Ещё не закончив фразу, он стремительно бросился бежать. Он не мог сесть на коня, так как тот был привязан, а чтобы его отвязать, понадобилось бы слишком много времени, поэтому он бросился к зарослям, чтобы попытаться скрыться в них. И всё же метис явно недооценивал своих противников. Уже через несколько шагов Олд Шеттерхенд настиг его, а Виннету даже и перегнал. Они схватили его с двух сторон, белый охотник выхватил револьвер и приказал:

— Стоять! Иди назад и садись на землю. При малейшей попытке к бегству я всажу в тебя пулю. Неужели ты думаешь, что такой слабак смог бы от нас уйти?

Они вернулись на прежнее место, где осталось лежать ружьё следопыта, отобрали у него своё оружие и его собственный нож и заставили его опуститься на землю. Метиса трясло от злости, но он видел, что малейшее сопротивление может ему только повредить и будет лучше, если он подчинится.

Олд Шеттерхенд вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. После этого он присел вместе с Виннету рядом с пленником. Не говоря больше ни слова, они дожидались своих товарищей, которым и предназначался этот свист. Хобблу Фрэнку и Дроллю было хорошо известно, что означает этот сигнал, поэтому прошло совсем немного времени и они, объехав стороной бурелом, прибыли сюда вместе с обоими Тимпе. Фрэнк быстро оценил ситуацию и, слезая с коня, сказал:

— Чёрт побери, прекрасный оборот принимает наше дело! Краснокожие, похоже, уехали, зато нас пригласил в гости этом малиновый Фриц! Куда же подевались команчи и кто этот хмурый и печальный человек, которому, судя по его виду, доставляет большое наслаждение находиться в вашем обществе?

— Да ведь это тот самый следопыт, который намеревался отправить под нож жителей Фирвуд-Кемпа, — закричал Каз.

— Это он? Гм! Я хотел бы тогда рассмотреть его получше!

И, обойдя со всех сторон и внимательно рассмотрев метиса, Фрэнк продолжил:

— Я должен вам сказать, что это весьма симпатичный молодой человек. Как же вы его поймали, мистер Шеттерхенд?

Олд Шеттерхенд по-немецки рассказал вновь прибывшим, что здесь произошло.

— Так-так, — заметил Хоббл Фрэнк, — если он ни с того с сего захотел унаследовать эти ружья, то должен был, крайней мере, дождаться, пока их светлой памяти владельцы не оставят этот бренный мир. Я предлагаю прописать ему хорошее лекарство от этих чрезмерных претензий на наследство. Он вполне этого заслуживает. Что вы на это скажете, мистер Шеттерхенд?

— Он не уйдёт от наказания, дорогой Фрэнк. Но нам стоит проявить немного терпения! — ответил Олд Шеттерхенд и обратился к пленнику: — Сначала назови нам своё настоящее имя!

Метис быстро взглянул на него и небрежно произнёс:

— Моё настоящее имя вы уже слышали. Меня зовут Ято Инда, моя мать была из племени пинал-апачей.

— Это ложь. Ты Ик Сенанда, внук Чёрного Мустанга.

— Докажи это!

— Этим наглым требованием ты не облегчишь своего положения. Почему же ты сбежал, когда понял, что мы верно расшифровали следы Чёрного Мустанга?

— Я не убежал. То, что я уехал, не было бегством из страха перед вами, я поступил так из лучших побуждений. Я видел следы так же хорошо, как и вы. Услышал я и о ваших подозрениях. Но вы были в Фирвуд-Кемпе только гостями, не имея никаких обязательств перед его жителями, а я должен был заботиться об их безопасности и поэтому сразу же, как только узнал о ваших подозрениях по отношению к команчам, выехал, чтобы выследить врага.

— Ага, и тебе удалось это даже очень неплохо. Значит, ты выехал, чтобы узнать, где находятся команчи? Как же это стало возможно, что ты нашёл их в ночной темноте?

— Кто задаёт такие вопросы, не может быть охотником!

— Прекрасно! Ты, однако, чересчур самонадеян. Меня удивляет только то, что ты так спокойно приехал сюда, в лагерь неприятелей, и даже разговаривал с ними, а тебя не только не убили, но даже и не захватили в плен!

— Ничего в этом удивительного нет. Команчи не знают, что со стороны матери я происхожу от их врагов апачей из племени пинал, поэтому хорошо ко мне относятся, считая меня своим другом. И сегодня они приняли меня без какой-либо враждебности.

— Прекрасно! Ну, а каким образом в твоих руках оказались наши ружья?

Этот вопрос вызвал у метиса явное замешательство, но он постарался скрыть это и быстро ответил:

— Это как раз доказательство моего уважения и дружеского расположения к вам. Вчера вечером я впервые увидел ваши ружья, а сегодня мне показал их Чёрный Мустанг и хвалился, что украл их у вас. Чтобы помочь вам вернуть вашу собственность, я, в свою очередь, украл их у него, и он уехал отсюда, не заметив этого.

— Я должен признать, что с твоей стороны это было верхом мастерства и ловкости, никому другому в жизни не удалось бы ничего подобного. Да ты просто олицетворение мудрости, а Чёрный Мустанг, позволивший обокрасть себя и не заметивший этого, кажется в таком случае олицетворением глупости. Значит ты хотел отдать нам ружья?

— Да.

— Как же ты тогда объяснишь, что, увидев нас, пытался удрать с ними?

— Это случилось только потому, что вы появились так неожиданно. Я вас сразу не узнал.

— Не узнал? Однако ты назвал наши имена!

Метис какое-то время стоял, понуро опустив голову, потом воскликнул с наигранным возмущением:

— Не спрашивайте меня о тех вещах, которые вы не в состоянии понять! Если человек убеждён, что он один в этой глуши и находится в полной безопасности, но именно в это время оказывается застигнутым врасплох теми людьми, о которых думал, что они находятся далеко отсюда, то легко объяснить, почему в первый момент он ведёт себя несколько необычно. Если вы этого не понимаете, то мне жалко тратить время на дальнейшие объяснения.

— Да, тут ты прав, твои объяснения не в состоянии в чём-то убедить, поскольку нам известно гораздо больше, чем ты предполагаешь. Ты думаешь, что мы появились перед тобой сразу же, как только прибыли сюда, но ты ошибаешься. Мы были здесь ещё до того, как ты приехал сюда. Мы давно уже наблюдали за Чёрным Мустангом и слышали каждое слово, которое ты ему сказал. Он называл тебя сыном своей дочери, он же и вручил тебе наши ружья, которые ты якобы украл у него. Что ты на это скажешь, Ик Сенанда?

— Я повторяю вам то, что уже говорил неоднократно: я не Ик Сенанда, а Ято Инда. Вы получили свои ружья, и теперь я требую, чтобы вы меня немедленно освободили.

— Спокойней, спокойней, мой мальчик! Так как ты по-прежнему всё отрицаешь, мы не можем освободить тебя, придётся поставить тебя перед лицом твоего деда и проверить, настолько ли он труслив и подл, чтобы, как и ты, тоже отрицать ваше родство.

Глаза метиса коварно блеснули, и он ответил:

— Вы хотите отвезти меня к Чёрному Мустангу? Попробуйте, может, вам это и удастся!

— Нам это удастся, можешь быть уверен! Но только всё будет совсем иначе, нежели бы тебе этого хотелось. Ты просчитался! Надеешься, что Чёрный Мустанг освободит тебя из наших рук, но твоему милому деду самому придётся туго, поскольку и он будет таким же нашим пленником, как и ты.

— Никакому Олд Шеттерхенду и никакому Виннету никогда не удастся захватить Чёрного Мустанга, слава о котором далеко разносится за эти горы и долины.

— Ага! Теперь ты заговорил по-другому! Только не слишком заносись! Нам не раз приходилось одерживать верх над ещё большими негодяями, чем этот старый Мустанг, о котором ты заметил, что его слава разносится где-то так далеко, что здесь уже не ощущается вовсе.

— Не хвалитесь! Чёрный Мустанг — это вождь команчей племени наини, храбрейший из воинов этого великого народа. Но даже если бы вы осмелились погнаться за ним и его воинами, то всё равно вам не удалось бы их догнать, поскольку у них большое преимущество во времени, и, прежде чем вы их догоните, Фирвуд-Кемп будет охвачен пламенем! — злорадно рассмеялся следопыт.

Олд Шеттерхенд тяжело опустил ему руку на плечо и ответил:

— Смейся, смейся, малец! Вскоре у тебя пропадёт всякая охота смеяться! Сперва мы покинем это прекрасное местечко, где ты должен был дожидаться своего дедулю, но ты его наверняка увидишь уже в самом скором времени. А сейчас мы привяжем тебя к твоему коню, и я советую не противиться этому, потому что у нас есть много способов заставить тебя быть послушным.

Метис не посмел сопротивляться, он, впрочем, надеялся, что его пребывание в плену не продлится долго. Он был уверен, что они теперь отправятся по следам команчей и свернут в долину. Однако, к его удивлению, Олд Шеттерхенд и Виннету отправились чуть ли не в противоположном направлении и вместо того, чтобы повернуть у подножия Корнер-Топ, поехали в сторону Уа-пеш. Он никак не мог понять, почему они едут таким образом, тем более, что мчались они галопом, что явно свидетельствовало о нежелании понапрасну терять время.

Позже он увидел железнодорожные пути, которые шли со стороны прерии и поворачивали в долину. Когда же всадники поскакали вдоль железной дороги, в голове у метиса стало что-то проясняться, и он не на шутку встревожился Его лицо заметно помрачнело. Это сразу же заметил Хоббл Фрэнк, поскольку пленник ехал между Дроллем и ним. И этот маленький охотник приложил все старания, отпуская по адресу следопыта свои напыщенные комичные замечания, чтобы опасения метиса возросли ещё больше.

IV Берёзовый Яр

Когда всадники подъехали к станции Рокки-Граунд, первым кто их встретил, был мужественный и энергичный инженер Сван.

— Я приветствую вас, — обратился он к ним. — Вы уже вернулись? И довольные, как я погляжу! Удачно съездили? А команчей встре…?

Он замолк на полуслове, увидев связанного следопыта, но потом радостно продолжил:

— Чёрт побери, да ведь это мистер Ято Инда, полуцветной джентльмен! И он связан! Это ваш пленник, сэр?

— Да, — кивнул головой Олд Шеттерхенд, к которому был обращён вопрос. — У вас найдётся место, куда бы мы могли поместить его без опасения, что ему захочется отправиться оттуда на прогулку?

— Есть такое место, как по заказу, сэр. Тому, кого я туда помещу, и в голову не придёт мысль о побеге. Сейчас я вам его покажу.

Таким местом, о котором говорил инженер, оказался только что выкопанный колодец. Он был уже достаточно глубоким, но воды в нём ещё не было. Когда метис увидел, куда его хотят поместить, то начал громко протестовать, что, впрочем, ему абсолютно не помогло.

Когда же его подвели к краю колодца, чтобы опустить вниз, он принялся отчаянно сопротивляться. Увидев это, инженер обратился к Олд Шеттерхенду:

— Неужели мы должны соблюдать правила хорошего тона в обращении с этим мерзавцем? Правда, это ваш пленник, но то, что он собирался учинить вместе со своими друзьями — команчами, касается и нас, работников железной дороги. Вы позволите, чтобы мы немножко поучили его уму-разуму?

— Поступайте с ним так, как считаете нужным, — ответил охотник. — Я передал его вам и не хочу больше иметь с ним никаких дел. Проследите только за тем, чтобы он не устроил нам сегодня ещё какой-нибудь пакости!

— Если дело только в этом, мистер Шеттерхенд, то можете не сомневаться, что он не выйдет из этого глубокого колодца до тех пор, пока я не дам на это своего согласия.

И инженер обратился к своим рабочим:

— Пропустите ему верёвку под мышками и опустите вниз!

Но следопыт, со связанными руками и ногами, продолжал сопротивляться, дёргаясь всем телом и вырываясь из рук. И тогда его привязали к железнодорожной шпале и задали такую порку, что он вынужден был смириться. А после того, как он затих, его опустили в колодец.

Инженер Сван позаботился обо всём с самого утра. Его рабочие проверили оружие, один из паровозов был уже на ходу, к нему было прицеплено несколько вагонов. Всё было готово для того, чтобы отправиться в Фирвуд-Кемп.

Пока поили и кормили лошадей шестерых охотников, для самих их владельцев был устроен прекрасный обед, во время которого они рассказали инженеру обо всём том, что с ними приключилось за этот день.

— Всё получилось, однако, лучше, гораздо лучше, чем я предполагал, — сказал тот, выслушав рассказ до конца. — Меня очень обрадовало, что вам удалось захватить этого негодяя метиса! А краснокожие действительно направились в сторону Фирвуд-Кемпа с целью нападения? Я охотно помогу его жителям. Можете в этом ничуть не сомневаться.

— Я и впрямь рассчитывал на вас и ваших людей, — заметил Олд Шеттерхенд, — поскольку инженер из Фирвуд-Кемпа не показался мне уж очень смелым человеком.

— Вы правы, сэр. Чего уж говорить тогда о китайцах, которые готовы разбежаться в разные стороны при появлении первого же индейца, да и на немногочисленных белых рабочих рассчитывать тоже не приходится.

— Поэтому было бы лучше всего, если бы мы сами взялись за это дело, а люди Фирвуд-Кемпа даже не узнали бы ни о чём, пока мы не покончим с краснокожими.

— А почему бы и нет? Нас будет около девяноста человек, и я думаю, нам нечего опасаться команчей.

— Гм! Я тоже так думаю. Вам знаком Бэч-Хоул, или Берёзовый Яр, куда Чёрный Мустанг намерен отвести своих воинов?

— Как свои пять пальцев, сэр. Это глубокое скалистое ущелье, которое врезается в горы позади Фирвуд-Кемпа. Со всех сторон скалы там поднимаются до неба, и в ущелье ведёт только один узкий вход, где растут старые высокие берёзы, из-за которых ущелье и получило своё название.

— Это не очень разумно со стороны Чёрного Мустанга, что он собирается разместить своих людей именно там.

— Почему? Вряд ли найдётся другое такое потаённое место, он ведь не догадывается, что нам известны его намерения. Я думаю, что он сделал неплохой выбор.

— А я так не считаю. Можно подняться по склонам ущелья вверх?

— Только в одном месте и только днём. Ночью я не посоветовал бы этого никому, кто ценит свою жизнь хотя бы в четверть доллара.

— Хорошо! А с внешней стороны можно добраться сверху к краям ущелья?

При этих словах инженер быстро вскинул голову, внимательно посмотрел на Олд Шеттерхенда и ответил:

— Ах, сэр мне кажется, что я догадываюсь, какой вы задумали план! Вы хотите нас расставить на склонах над ущельем, а когда краснокожие тайно проникнут в него, перекрыть также и выход. Так?

— А если бы и так?

— Это было бы, пожалуй, самым лучшим из того, что только можно придумать. Если мы поступим таким образом, индейцы окажутся в Бэч-Хоул, как мыши в мышеловке, и мы сможем обезвредить их поодиночке, как только нам этого захочется.

— Да, у меня был именно такой план. Ваши люди готовы отправиться в путь?

— Конечно. Но согласен ли Виннету с этим планом?

Вождь апачей, до сих пор не проронивший ни слова, теперь ответил:

— У Олд Шеттерхенда и Виннету мысли всегда совпадают. План моего белого брата неплох, и его следует осуществить.

— Отлично! — кивнул инженер. — Я, конечно, тоже с этим абсолютно согласен. Мы прибудем туда довольно рано, чтобы ещё засветло подняться на скалы. Но позже, когда стемнеет, нужно будет как-то ориентироваться на местности. Не стоит ли нам позаботиться об освещении?

— Это было бы очень неплохо, — ответил Олд Шеттерхенд. — Вы располагаете для этого какими-нибудь средствами, мистер Сван?

— Всё будет самым наилучшим образом, мистер Шеттерхенд. Когда мы, согласно контракту, должны были быстро достроить здешний отрезок железной дороги, то часто работали и по ночам. С того времени у меня осталось большое количество факелов. А кроме того, у нас есть разной ёмкости бочки с керосином.

— Бочки перевезти туда нам будет нелегко, но для нас было бы очень здорово, если бы мы зажгли такую бочку возле самого входа в ущелье. Вряд ли через такой пылающий факел команчи осмелились бы прорваться назад.

— Хорошо, с этим мы как-нибудь управимся. У нас есть шнуры, верёвки и всё необходимое, чтобы без труда доставить туда одну или несколько бочек.

— Прекрасно! Только не забывайте, что нельзя при этом допустить ни малейшего шума или оставить след, который могли бы обнаружить краснокожие.

— Не беспокойтесь! У меня есть люди, на которых я могу положиться. Так вы согласны?

— Ладно. Позаботьтесь об этом и постарайтесь также, чтобы мы вовремя добрались до Бэч-Хоул!

Инженер немедленно приступил к выполнению задуманного. Лошадей оставили под надёжной охраной, охрану выставили также и возле колодца, где сидел следопыт. После этого все погрузились в поезд и тронулись в путь, не сообщив об этом, конечно, в Фирвуд-Кемп. Железнодорожные рабочие охотно приняли участие в этом мероприятии, не сожалея о выпавшем на их долю неожиданном и небезопасном приключении.

Все высадились в намеченном месте, и поезд отправился в обратный путь. Отсюда до Фирвуд-Кемпа было достаточно далеко, так что можно было не опасаться быть оттуда замеченными. Кроме того, место это находилось позади горы, в которую врезался Бэч-Хоул, а Фирвуд-Кемп находился по другую её сторону. Под прикрытием леса отсюда можно было дойти до самого края ущелья, это, пока ещё не стемнело, не представляло особого труда.

Тяжелее было незаметно и не оставляя никаких следов доставить ко входу в ущелье две бочки с керосином, которые взял с собой инженер, а там спрятать их так, чтобы индейцы не смогли ни обнаружить их, ни почувствовать запах керосина.

Осуществление этой части плана, от которой зависело так много, взял на себя Виннету. Олд Шеттерхенд тем временем расставлял железнодорожных рабочих сверху по краям ущелья, давая им необходимые инструкции. Поднявшись наверх, рабочие оказались среди густой растительности, так что о маскировке можно было почти не заботиться. Олд Шеттерхенд с удовольствием смотрел на обрывистые склоны скалистого ущелья. Когда команчи окажутся в этом каменном мешке, то пути для отступления у них уже не будет. Люди были расставлены группами вдоль всего ущелья, длина которого составляла около пятисот шагов, а ширина в среднем пятьдесят, и каждой группе даны были соответствующие указания. Прежде всего, Олд Шеттерхенд напомнил о необходимости сохранять полную тишину, быть предельно внимательными, а также ознакомил с различными знаками и сигналами, которые могли оказаться необходимыми ночью и значение которых все должны были обязательно знать.

Потом белый охотник поднялся на ту сторону горы, которая выходила к Фирвуд-Кемпу, чтобы там найти Виннету. Тот лежал, ожидая его, за густым кустарником и обратился к нему со словами:

— Виннету сделал своё дело. Люди, которых привёл с собой инженер, — это сильные и ловкие мужчины. Бочки лежат неподалёку отсюда и так хорошо спрятаны, что моему белому брату пришлось бы немало потрудиться, чтобы обнаружить их.

— А где инженер?

— Он укрылся там, среди елей. Можешь пойти к нему, если хочешь поговорить с ним, пока я буду отсутствовать.

— Ты будешь отсутствовать? Ты хочешь пойти навстречу команчам, чтобы узнать, когда они появятся здесь?

— Да. Я постараюсь подойти поближе к ним и понаблюдать за их действиями.

— Прежде всего нас интересует вождь. Он собирался самолично пробраться ночью в Фирвуд-Кемп. Нам нужно захватить его в первую очередь.

— Виннету взял достаточное количество ремней из Рокки-Граунд, чтобы связать его. Но я должен уже идти, а то скоро стемнеет. Пусть Олд Шеттерхенд ждёт моего возвращения здесь, на этом месте.

Он поднялся и исчез среди деревьев, не оставляя за собой никаких следов. Олд Шеттерхенд прилёг на мягкий мох, ему не оставалось теперь ничего другого, как только спокойно ждать.

Вокруг стояла глубокая тишина, только изредка от Фирвуд-Кемпа доносились какие-то приглушённые звуки. Прошло каких-нибудь четверть часа после ухода Виннету, а Олд Шеттерхенд уже с трудом различал в темноте вход в ущелье. Теперь-то и следовало ожидать появления команчей, потому что пока было светло, они не решались подойти к посёлку на близкое расстояние. Иначе они рисковали бы быть замеченными кем-нибудь из жителей Фирвуд-Кемпа, и тогда успех нападения мог бы оказаться под вопросом.

Наконец стало так темно, что Олд Шеттерхенд видел только на расстоянии нескольких шагов перед собой. Поэтому он не только всматривался, сколько вслушивался в темноту. Внезапно его обострённый слух уловил какое-то движение впереди.

«Это может быть только Виннету», — подумал он, и действительно, вскоре из темноты возникла фигура апача. Он подошёл ближе, опустился рядом со своим белым другом и тихо сказал:

— Они приближаются.

— Где они оставили лошадей?

— Лошади с ними.

— Какая непредусмотрительность с их стороны! Они должны были оставить их под присмотром гораздо дальше отсюда. Ржание одной лишь только лошади может их выдать.

— И в самом деле: эти команчи только называют себя воинами, но не являются ими.

Хотя Виннету произнёс эти слова очень тихо, в них явственно прозвучал оттенок пренебрежения.

— Нам это может быть только на руку, лошади усилят замешательство, которое мы хотим у них вызвать. Слышишь, одна лошадь фыркнула?

С каждой минутой неясный шум становился всё ближе и ближе, уже можно было различить глухой стук копыт по мягкой траве. Команчи, как это принято у индейцев, шли друг за другом, каждый, как это заметили охотники, вёл свою лошадь в поводу за собой. Возле входа в ущелье все остановились. Вероятно, несколько воинов отправились в глубь ущелья на разведку. Вскоре раздался негромкий, приглушённый голос одного из разведчиков, и вся колонна команчей стронулась с места. Поскольку было темно, то краснокожие двигались очень медленно, и прошло не меньше четверти часа, прежде чем последний воин скрылся в ущелье.

Олд Шеттерхенд и Виннету пробрались сквозь заросли и подползли к самому краю ущелья, оказавшись совсем близко от входа в него. Не прошло и пяти минут, как они услышали приближающиеся шаги. Оказалось, что это были трое мужчин, которые остановились так близко, что одного из них они сразу узнали: это был Токви Кава, вождь команчей. Он приказал своим спутникам:

— Вы останетесь здесь и будете охранять вход в ущелье, каждого, кто приблизится сюда, немедленно заколите. Наши воины должны разжечь несколько костров, так что если кто-нибудь хотя бы издали заметит их свет, то мы пропали. Ещё не пришло время для нападения, бледнолицые не собрались пока ещё в одном доме, где они пьют Огненную Воду, но, несмотря на это, я проберусь поближе к посёлку. Не обращайте внимания, если меня долго не будет, я вернусь только тогда, когда приблизится час, в который они все должны будут умереть.

Сказав это, он медленно и почти неслышно удалился. Чёрный Мустанг, естественно, не мог себе и представить, что кто-то следит за ним, но Олд Шеттерхенд и Виннету устремились за ним, низко пригнувшись и ступая так тихо, что он не мог услышать их шагов. Давалось это им непросто, поскольку видно было не дальше, чем на два метра, но вождя ни в коем случае нельзя было упускать из вида, так что они были вынуждены держаться на небольшом расстоянии от него.

Когда Чёрный Мустанг останавливался, они останавливались также и припадали к земле, когда он двигался дальше, они следовали за ним. Малейший шорох или треск случайно сломанной ветки под ногой мог всё испортить.

Наконец они дошли до места, откуда оба оставшихся воина не могли их уже услышать. Отсюда были уже видны освещённые окна зданий в Фирвуд-Кемпе.

— Сейчас, — шепнул Олд Шеттерхенд апачу.

— Уф! — так же тихо согласился тот.

Они сделали два длинных прыжка, Чёрный Мустанг услышал это и обернулся, но в этот момент Олд Шеттерхенд нанёс ему такой удар кулаком в висок, что вождь команчей тяжело рухнул на землю. Он хотел крикнуть, но губы его издали лишь негромкий звук, который если кто-нибудь и услышал, то принял бы скорее за шум вспорхнувшей птицы, чем за сдавленный человеческий крик.

В ту же секунду Виннету навалился на него сверху, чтобы связать по рукам и ногам. Олд Шеттерхенд сорвал пук травы, воткнул его в рот потерявшему сознание Чёрному Мустангу и связал тряпкой, которую оторвал от его охотничьего костюма, чтобы позднее вождь не смог языком вытолкнуть кляп и крикнуть. Потом взвалил этого высокого и тяжёлого индейца на плечи и отправился назад в сторону ущелья.

Они пошли, конечно, не прямо ко входу его, а держались левой стороны. Так они добрались до ельника, в котором укрылся инженер со своим отрядом. Мистер Сван был мужественным и умным человеком, но не был, однако, охотником, поэтому, внезапно увидев две приближающиеся фигуры, он мог совершить какое-нибудь неосторожное действие, если бы Олд Шеттерхенд приглушённым голосом вовремя не произнёс:

— Тише! Это мы. Не наделайте шума, мистер Сван.

— Ах, это вы. Что это вы там несёте?

— Чёрного Мустанга, — ответил охотник, опуская пленника на землю.

— Вождя этих краснокожих негодяев? Чёрт побери! Вот это Олд Шеттерхенд и Виннету! Но он не шевелится. Он не умер?

— Нет. Мой кулак не очень деликатно обошёлся с его головой, и он потерял сознание.

— Да… Ну, и удар же у вас, сэр! А что мы будем с ним делать?

— Положим его на землю и привяжем к дереву.

— Но он начнёт кричать, когда придёт в себя!

— Не начнёт, я засунул ему в рот замечательный кляп. Свяжите его покрепче и не спускайте с него глаз! А мы должна снова идти.

— Куда?

— Нам нужно доставить сюда ещё двоих краснокожих, тех, что стоят на страже у входа в ущелье. Пока они находятся там, мы не сможем свободно действовать.

После этого Олд Шеттерхенд и Виннету опустились на землю и неслышно поползли к тому месту, где лежали раньше, когда поджидали Чёрного Мустанга. Оказавшись там, они увидели перед собой обоих воинов. Индейцы разговаривали о каких-то незначительных делах, поэтому, не тратя времени на подслушивание, охотники мгновенно преодолели отделяющее их от команчей расстояние, бросились на них и, поскольку те оказались захваченными врасплох, без особого труда обезвредили обоих.

Когда спустя некоторое время они принесли их на себе к тому месту, где уже лежал вождь команчей, инженер Сван спросил:

— Вы уже управились с ними? Послушайте, господа, не хотите ли вы перетаскать сюда всех краснокожих по очереди?

— Нет, — ответил Олд Шеттерхенд, — остальных мы захватим всех сразу.

— Когда? Сейчас?

— Да.

— Слава Богу! Я никогда не был ни пастухом, ни бродягой, поэтому не привык лежать подолгу на земле на свежем воздухе. Скажите, что я должен теперь делать?

— Велите принести одну из бочек с керосином ко входу и зажечь её. Этот факел так осветит всю округу, что команчи быстро поймут, как обстоят их дела с нападением на Фирвуд-Кемп.

— Отлично! Только сначала нужно связать и этих двух краснокожих.

После этого из зарослей была извлечена бочка, её отнесли ко входу в ущелье и подожгли. Произошёл взрыв, выбивший из бочки крышку, но сама она, стянутая обручами, осталась целой, так что только часть керосина пролилась на землю и загорелась. Огонь молниеносно охватил весь узкий проход между скалами и осветил всё ущелье. Впрочем, пламя было таким сильным, что свет от него должны были увидеть и по другую сторону горы — в Фирвуд-Кемпе, где наверняка был услышан и взрыв.

Этот сильный грохот, раздавшийся так неожиданно, лишил команчей покоя и уверенности в себе. Они не сразу поняли, что произошло, но вскоре увидели поднявшийся к небу столб огня. В ущелье стало светло как днём. Поначалу индейцы онемели от страха, потом поднялся такой крик и вой, что нельзя было понять, то ли это воинственный клич, то ли крик отчаяния. Краснокожие рванулись в сторону единственного выхода, но всё узкое пространство между скал было залито огнём. Одновременно раздались выстрелы, произведённые Олд Шеттерхендом. Он стрелял в воздух, чтобы случайно ни в кого не попасть, но индейцам стало ясно, что единственный путь не только преграждает пламя, но он находится и под обстрелом противника.

После этого краснокожие отступили в глубь ущелья и обратили свои взоры на его боковые отвесные склоны, пытаясь определить, возможно ли взобраться по ним наверх. Но увидели они лишь то, что ещё больше усилило их отчаяние и парализовало волю. Олд Шеттерхенд заранее отдал приказ, чтобы после того, как загорится бочка с керосином, все рабочие зажгли принесённые с собой факелы. Они сделали, как было велено, и индейцы увидели, что ущелье окружено сверху горящими факелами, и услышали доносящиеся оттуда угрозы. Голос одного человека при этом заглушал всех остальных:

— Ура! Ура! Бочка внизу пылает! Начинается потеха! Зажгите факелы, зажгите все факелы! Должно быть светло как днём. Пусть до краснокожих дойдёт, что перед ними не кто иной, как мистер Хелиогабалус Морфеус Эдевард Франке, с которым шутки плохи!

Дролль, ты видишь, как они носятся? Ты слышишь, как они воют? Дролль, Дролль, где ты? Мне тебя не хватает! Куда ты подевался?

Тогда с другой стороны ущелья раздался ответ:

— Я здесь, кузен Фрэнк! Отсюда видно всё гораздо лучше, с той стороны. Если хочешь полюбоваться на них, иди скорей сюда!

— Нет, я останусь здесь! Ты только кричи громче, громче кричи, чтобы там внизу лошади переполошились ещё сильней и затоптали копытами своих хозяев! К сожалению, нам нельзя стрелять, но и камнями можно быстро приучить этих краснокожих к покорности!

К счастью для команчей, склоны ущелья сверху представляли собой цельные скальные плиты. Если бы там был битый камень или щебень, им бы не поздоровилось. Но поскольку то там, то здесь всё же попадались отдельные камни, то они полетели вниз, попадая в людей и лошадей. Люди кричали от боли, животные били копытами, вырывались и скакали вокруг, усиливая и без того охватившую всех панику. Через пару минут после взрыва все лошади индейцев настолько переполошились что ущелье представляло собой какое-то царство хаоса.

А вскоре сюда прискакали верхом жители Фирвуд-Кемвд, чтобы узнать, откуда взялся этот невообразимый столб огня. Одним из первых был мистер Леврет, здешний инженер. К своему изумлению, он увидел Олд Шеттерхенда и Виннету, возле которых вместе со своими людьми стоял и его коллега из Рокки-Граунд.

— Вы здесь? — растерянно спросил Леврет. — А там пылает бочка с керосином! Что всё это значит?

— Это значит, что мы хотим обезвредить краснокожих, мистер Леврет, — ответил Сван.

— Краснокожих? Каких краснокожих, сэр?

— Команчей, которые хотели на вас напасть и всех вырезать.

— Что вы говорите! Разве это должно было произойти сегодня?

— Конечно, сегодня. Но теперь они сидят в ущелье, которое со всех сторон окружают мои рабочие, а пламя не даёт возможности удрать им через проход.

И перепуганному насмерть Леврету подробно рассказали, что произошло в тот день.

Тот был чрезвычайно рад, что ему не нужно принимая участия в этом опасном деле, и поспешно вернулся в Фирвуд-Кемп, чтобы успокоить своих напуганных рабочих. Но ему не удалось, согласно уговору, удержать их там, поскольку вскоре множество китайцев принялись карабкаться на гору. При этом по дороге они ломали сучья деревьев и собирали камни; они тянулись в сторону ущелья, беспорядочно перекликаясь на своём родном языке.

Индейцам посчастливилось, что Олд Шеттерхенд понимал китайский язык и ему стали известны намерения китайцев. Потомки жителей Поднебесной узнали, что краснокожие собрались на них напасть, убить и снять со всех скальпы. Если бы команчи напали на посёлок, то китайцы наверняка постарались бы разбежаться в разные стороны, теперь же они увидели, что их враги оказались в ловушке и не могут оказать сопротивления. Это придало им смелости, которой они обычно не отличались. Трусость очень легко переходит в кровожадность, если трусам при этом не угрожает опасность, а она китайцам в этом случае не угрожала ни в малейшей мере. Можно было сверху с безопасного расстояния убивать краснокожих камнями. Поэтому китайцы и направлялись к горе, чтобы подняться на неё и напасть на врага.

— Пусть мой брат быстро идёт за мной, — позвал Олд Шеттерхенд вождя апачей.

— Эта жёлтая стая отступит, как только мы грозно посмотрим в их косые глаза, — ответил Виннету, сразу же разгадавший замысел своего белого друга.

Они так быстро стали подниматься вверх по скалистому склону, что вскоре опередили китайцев, которые избрали более пологую и удобную дорогу. Инженер Сван остался вместе со своим отрядом внизу, но продолжал наблюдать за обоими охотниками. Повернувшись к своим людям, он произнёс:

— Мне кажется, что эти жёлтые собираются линчевать краснокожих, а Олд Шеттерхенд и Виннету пытаются это предотвратить.

Свет от горящей бочки с керосином достигал и склона горы, где два охотника встали на пути китайцев. Внизу в ущелье и высоко на горе наступила глубокая тишина, поскольку все поняли, в чём тут дело, и всех интересовало, чем это кончится.

Раздался громкий голос Олд Шеттерхенда, но китайцы не обратили на него внимания и продолжали идти вперёд. Второй раз прозвучал голос Олд Шеттерхенда, но с тем же эффектом. Тогда он и Виннету достали из-за пояса револьверы, но это имело лишь кратковременное действие: китайцы остановились, но ненадолго, стоящие сзади напирали на передних, и толпа снова пришла в движение. Это был критический момент. Оба охотника на самом деле не собирались стрелять, а достали оружие только для того, чтобы устрашить китайцев, заставить их слушаться и не допустить готовящуюся резню.

Снизу было видно, что оба спрятали оружие назад, но что произошло позже, подробно разглядеть было невозможно. Слышны были только голоса охотников и крики китайцев, видна была только плотная толпа толкающих друг друга людей. Потом внезапно один из китайцев взлетел в воздух и, пролетев несколько метров, приземлился на головы своих соотечественников. А в уже взлетел второй желтолицый. Злобные крики постепенно стали сменяться стонами и рыданиями, а толпа китайцев, окружавшая Олд Шеттерхенда и Виннету, начала понемногу редеть. То и дело по воздуху проносился очередной китаец и с криками и воплями кубарем катился с горы. Число это всё увеличивалось, пока, наконец, толпа не поредела настолько, что оба друга стали всем отчётливо видны. Они наносили последние удары, их последствия были, мягко говоря, малоприятны для тех, кому они доставались, но каждый такой удар вызывал внизу настоящую бурю восторга. А вниз с горы уже безудержно катилась настоящая лавина из скулящих и визжащих людей.

В конце концов все желтолицые оказались у подножия горы, а на вершине остались только Олд Шеттерхенд и Виннету. Из глоток белых рабочих, наблюдавших за этим зрелищем, в честь двух охотников грянуло дружное «ура!». Под нескончаемые приветственные возгласы бледнолицых Олд Шеттерхенд и Виннету медленно спускались вниз, а когда оказались у подножия горы, там уже не было ни одного китайца: напуганные тем, что побоище может иметь продолжение и здесь, все бросились обратно в Фирвуд-Кемп.

Инженер Сван подошёл к охотникам и раскрыл уже было рот, чтобы поздравить их, но белый охотник опередил его:

— С одним делом мы покончили, жёлтые больше не угрожают краснокожим, но ваши люди продолжают сверху швырять в индейцев камнями. Мы не можем продолжать смотреть на это по-прежнему безучастно.

— Но послушайте, сэр, они ведь убийцы, эти команчи! Убудет у вас, что ли, если в кого-то из этих негодяев попадёт камень?

— Нет, но ведь преступники — это, в конце концов, тоже люди, и обращаться с ними тоже нужно как с людьми. Если человек мучает животных, то он ничего не стоит. Тот же, кто без причины доставляет боль другим людям, стоит ещё меньше. Таково моё глубокое убеждение, которого я всегда придерживаюсь и, надеюсь, будут придерживаться и все остальные, по крайне мере, в моём присутствии. Поэтому я прошу вас отправив кого-нибудь наверх к вашим людям, чтобы положить конец этому их безобразному поведению. Все должны сохранять спокойствие и не допускать по отношению к индейцам никаких недружественных акций, пока я не дам знак для этого.

— Ладно! Но станут ли краснокожие также сохраняя спокойствие?

— Во всяком случае, они воздержатся от принятия каких-либо решительных действий до наступления утра, тем более, что их вождь находится в наших руках.

— Но они этого не знают!

— Мы развяжем тех двух захваченных нами индейцев и отправим их к команчам в ущелье. Пришла пора побеседовать с Чёрным Мустангом. Прикажите принести его и тех двоих сюда, здесь довольно светло и тут легче будет наблюдать ними, чем в темноте. Не называйте им никаких имён, положите их так, чтобы их лица оказались хорошо освещены! Мне хочется видеть их, когда они узнают нас.

— А если они будут о чём-то спрашивать, особенно вождь, можно будет отвечать на их вопросы?

— Да, но только в самых общих словах. Мы отойдём немного в сторону, а позднее незаметно приблизимся к ним сзади, чтобы послушать, каким образом он будет с вами говорить и как он оценивает своё положение.

Инженер отправился к ельнику, а Олд Шеттерхенд и Виннету отошли в сторону, чтобы Чёрный Мустанг не мог их сразу заметить. Вскоре всех пленников принесли сюда и положили так, что их лица были ярко освещены. Виннету и Олд Шеттерхенд подошли ближе, но встали так, чтобы оставаться вне поля зрения Чёрного Мустанга и других краснокожих.

Инженер Сван медленно подошёл к индейцам, остановился перед ними и молча принялся их рассматривать. Чёрного Мустанга это выводило из себя, но, согласно с обычаями индейцев, он не должен был начинать разговор первым. Но пренебрежительный взгляд инженера так взбесил его, что, не заботясь больше о сохранении своего достоинства, он крикнул:

— Что ты так на нас смотришь? Говорить не умеешь или от страха перед нами язык проглотил?

— От страха перед вами? — рассмеялся инженер. — Не будь таким самонадеянным! Ты убийца, которого вздёрнут на суку!

— Подумай, что ты говоришь! Я — Токви Кава, Великий Вождь команчей-наини.

— Ну, если ты вождь этих висельников, то мы, конечно же, примем это во внимание и повесим тебя немного выше остальных.

— Не болтай лишнего! Я, правда, связан, но вы немедленно освободите меня, иначе за мной придут мои воины и покарают вас, спалят Фирвуд-Кемп, перебьют всех его жителей, а рельсы Огненного Скакуна повырывают из земли.

— Ты хочешь быть осмеянным в присутствии твоих воинов? Ты осмеливаешься мне угрожать, хотя валяешься предо мной, словно змея, у которой вырваны ядовитые зубы?! Твою дальнейшую судьбу решат Олд Шеттерхенд и Виннету!

В ответ на это вождь разразился саркастическим смехом и ответил:

— Ты произносишь эти имена, чтобы напутать меня, но мне известно, что этих двух воинов здесь нет. Да, вчера они ещё были здесь, но из страха передо мной поспешно удрали в вагоне на Огненном Скакуне!

В этот момент его взгляд упал на белого охотника, который медленно появился из-за его спины.

— Уф, уф! — воскликнул поражённый вождь. — Это Олд Шеттерхенд!

— Да, это я. А кого ты ещё видишь рядом со мной?

В это время появился и Виннету, подошёл к охотнику и встал рядом с ним. Когда команч увидел это, у него вырвался крик изумления:

— И Виннету, вождь апачей! Откуда они тут взялись?

На это Олд Шеттерхенд ответил с вежливым выражением лица:

— Ты безмерно обрадуешься, когда узнаешь, что мы прибыли как раз оттуда, откуда и сам ты прибыл, а именно из Ольдер-Спринга!

— Я не был в Ольдер-Спринге!

— Ты был неподалёку, возле бурелома в Корнер-Топ, собираясь сегодня вечером захватить нас в Ольдер-Спринге.

Команч стал понимать, что его положение гораздо хуже, чем он об этом думал. Он был связан, был бессилен что-либо сделать, видел он и пылающий огонь, преграждающий его людям выход из мышеловки, но не знал ещё того, что всё ущелье окружено, поэтому не терял надежды, и, злобно скрежеща зубами бросил:

— Если бы я не был связан, то одним ударом превратил бы тебя в лепёшку, как медведь гризли одним ударом расплющивает лапы койоту, осмелившемуся напасть на него! Я требую немедленно освободить меня!

— С этим придётся немного повременить. Ты называешь себя Великим Вождём команчей-наини, поэтому я полагаю, что ты слишком горд, чтобы лгать. Ответь: вы прибыли сюда, чтобы напасть на Фирвуд-Кемп?

— Нет!

— Разве ты не присылал сюда своего внука Ик Сенанду, чтобы он подготовил нападение?

— Нет!

— Ты был вчера здесь и разговаривал с ним?

— Нет!

Это троекратное «нет» прозвучало так категорично, непреклонно и гордо, что инженер, разозлившись, воскликнул:

— Что за наглость! У меня есть большое желание приказать, чтобы с этого нахала сняли его старую блузу, и пускай его красная шкура узнает, что такое хорошие розги!

А Олд Шеттерхенд, по-прежнему обращаясь к Чёрному Мустангу, продолжал:

— Это невиданная трусость — лгать так намеренно в твоём положении. Ты отрицаешь также и то, что сегодня перед полуднем оставил своего внука возле Корнер-Топ?

Вождь в изумлении на мгновение прикрыл глаза, но потом насмешливо ответил:

— Мне кажется, что Олд Шеттерхенд бредит наяву.

— Фи! Ты оставил его там, чтобы охранять украденное у нас оружие.

— Уф, уф! — команч, несмотря на то, что был связан, даже несколько приподнялся.

— Ты признаёшь это?

— Нет!

— Токви Кава, ты трус, я презираю тебя! Я хочу тебе кое-что показать, чтобы ты убедился во всей бессмысленности своей лжи. Посмотри! Этого наверняка ты не ожидал!

Олд Шеттерхенд, прежде чем предстать перед Черным Мустангом, положил позади пленника свои ружья. Теперь он поднял их и показал вождю. Тот, позабыв о том, что связан, от неожиданности взвыл и хотел отскочить в сторону.

— За… за… заколдованный винчестер, Гроза Медведей и Серебряное Ружьё! — простонал Токви Кава. — Где… где… где Ик Сенанда, сын моей дочери?

— Он наш пленник. Мы поймали его возле Корнер-Топ, мы были там ещё до того, как он туда прибыл.

— Это не… невозможно!

— Ты в этом убедишься Мы доехали на Огненном Скакуне до Рокки-Граунд, а оттуда поехали верхом в направлении Ольдер-Спринга и оказались там раньше тебя. Мы видели всё, что вы делали, и слышали всё, о чём вы говорили, поскольку я и Виннету лежали в непролазной чащобе всего лишь в четырёх шагах от того поваленного дерева, возле которого ты расположился на отдых.

— Уф, уф, уф!..

— Да уж: уф, уф, уф! Ты по-прежнему собираешься придерживаться своего бессмысленного вранья?

Команч мрачно смотрел вниз, но внезапно в голову ему пришла спасительная мысль: у него есть ведь ещё и другие воины, они придут к нему на помощь. И тогда он сказал:

— Токви Кава не знает, что такое страх, от страха он не лжёт.

— Значит, ты признаёшь то, что обокрал нас?

— Да.

— И ты признаёшь также то, что собирался напасть на Фирвуд-Кемп?

— Да.

— А что бы ты сделал с жителями этого поселения?

— Мы бы убили их и сняли с них скальпы.

— Убили бы всех?

— Всех.

— Боже мой! — воскликнул инженер. — И меня тоже?

Чёрному Мустангу теперь было абсолютно безразлично, собирался ли он убить одним человеком больше или меньше, и он равнодушно ответил:

— Я не знаю, кто ты такой, но если бы ты попал к нам в руки, то мы бы сняли скальп и с тебя.

— Спасибо, от всего сердца спасибо вам, мой дорогой краснокожий сэр! За это милое признание я отблагодарю вас особым образом. Мистер Шеттерхенд, скажите, что нам следует теперь делать с этим уважаемым джентльменом и его людьми?

— Поначалу мы предоставим ему возможность оценить своё положение и положение его людей, — ответил охотник. — Мы подведём его на край ущелья, откуда он сможет всё увидеть.

— А потом?

— Потом он наверняка будет вынужден отдать своим людям приказ, чтобы те сдались.

Сказав это, Олд Шеттерхенд повернулся к двоим связанным индейцам и спросил:

— Вы знаете язык бледнолицых?

Один из них ответил:

— Мы поняли, о чём идёт речь.

— Хорошо! Тогда вы пойдёте в ущелье и расскажете воинам, что их вождь схвачен и что мы перестреляем всех, кто будет сопротивляться. Сейчас я отведу вождя наверх, чтобы он смог убедиться, что всякое сопротивление приведёт лишь к вашей гибели. Пусть он решит, что будет наилучшим для него и для вас.

— От кого мы узнаем о его решении? Если нам скажет об этом какой-нибудь бледнолицый, то мы не поверим.

— Я позволю ему самому сделать это. Он сможет говорит с вершины горы, так что все воины его услышат. Вы согласны?

— Да.

— Сейчас я велю развязать вас. Пламя с этой стороны входа в ущелье поднимается не слишком высоко, чтобы могло повредить вам, вы легко перепрыгнете через него.

— Мы должны будем вернуться и снова дать себя связать?

— Нет. Вы можете остаться в ущелье. Передайте своим воинам всё, что вы видели и слышали. Когда вы это сделаете, они поймут, что им нужно дождаться только решения вождя.

Пока команчей освобождали от ремней, которыми они были связаны, Виннету с ружьём в руках, готовым к стрельбе, стоял рядом, так что никакой побег не представлялся возможным. Первый из команчей разбежался и удачно перескочил через пылающий огонь в том месте, где он был не так силён. Второй индеец последовал за ним.

После этого Олд Шеттерхенд подозвал ещё несколько железнодорожных рабочих, чтобы за время его отсутствия выход из ущелья был под надёжной охраной, а сам развязал ноги вождю команчей, чтобы тот смог подняться вместе с ним на вершину горы. Руки же у него, естественно, по-прежнему оставались связанными за спиной.

Потом оба охотника вместе с Чёрным Мустангом начали подниматься наверх. Поскольку любая попытка бегства стала бы гибельной не только для самого вождя, но и для всех его воинов, то он без всякого сопротивления проследовал до места, откуда открывался вид на всё ущелье. Здесь уже стоял Хоббл Фрэнк. Когда он увидел трёх приближающихся к нему человек и узнал Чёрного Мустанга по множеству перьев на голове, то даже подпрыгнул от радости и воскликнул:

— Ура! Если присущая мне от рождения проницательность не подводит меня на этот раз, то сюда ведут того, кто является вождём этих краснокожих любителей военных стычек. Я угадал, мистер Шеттерхенд?

— Да, — ответил тот.

— Я рад, я чрезвычайно рад. Если уж мы поймали этого орла, то остальных воробьёв переловим без всякого труда. Каким образом вы его выследили и захватили?

— Мы прокрались за ним и сбили с ног, дорогой Фрэнк.

— Прокрались и сбили с ног! Это звучит так же просто и доходчиво, как если бы какая-нибудь там кухарка из корчмы «Под Золотой Колбасой» говорила о кошке: «Сначала отрубили ей голову, потом зажарили и подали под видом зайца». А этот ваш великий вождь теперь стоит здесь и смотрит так удивлённо, словно это собор Шиллера в долине Угланда! Я полагаю, что вся эта наша замечательная иллюминация вокруг ущелья кажется ему немного подозрительной.

И этот маленький весёлый баламут не ошибался. Если Токви Кава до сих пор ещё рассчитывал на помощь своих соплеменников, то теперь вынужден был убедиться в ошибочности своих расчётов. Внизу в ущелье, сбившись в одну кучу, сидели его воины вперемежку со своими лошадьми, а единственный выход был перекрыт высокой стеной огня. И огонь этот бледнолицые могли поддерживать до утра и даже дольше, потому что неподалёку — и вождь это тоже увидел — стояла ещё одна бочка с керосином.

А если вождь обращал свой взор на отвесные склоны ущелья, то видел в них лишь небольшие расщелины, в которых могли спрятаться один-два человека, но отнюдь не такое большое количество воинов, не говоря уж о лошадях! По верху склонов горели огни и пылали факелы, так что светло было почти как днём. Вождь разглядел несколько групп хорошо вооружённых бледнолицых, готовых в любой момент предотвратить любую попытку подняться наверх по скалистым склонам.

Чёрный Мустанг перебирал в уме все возможные варианты, ища выход из сложившейся ситуации, но всё безрезультатно. Поначалу ему показалось, что если бы команчи вскочили на коней, то им бы удалось на скаку прорваться сквозь бушующее пламя, но и эту мысль ему пришлось отбросить. Во-первых, он видел большой вооружённый караул, стоящий неподалёку от огня, во-вторых, бледнолицые держали сверху под прицелом всё ущелье. Никому из краснокожих не удалось бы уйти, достаточно было только одного залпа, чтобы выход из ущелья оказался перекрыт телами индейцев и лошадей.

Вождь был так расстроен безрадостным результатом своих размышлений, что даже не вспомнил о необходимости сохранения внешней невозмутимости, его внутреннее состояние отразилось на его лице. Правда, ни Виннету, ни Олд Шеттерхенд не проронили по этому поводу ни слова, но маленький Хоббл Фрэнк не смог удержаться:

— Сейчас у него такое выражение лица, как у гусыни госпожи фон Заппельхаймер, собравшейся было взлететь, да вдруг узнавшей, что сделана она из папье-маше. Он может сколько угодно ломать себе голову, но всё равно…

— Уф, уф! — воскликнул вождь, причём гораздо громче, чем намеревался. Он всё-таки пришёл в себя после своих размышлений, словно очнулся от кошмарного сна.

Олд Шеттерхенд повернулся к нему и спросил:

— Подумал ли Чёрный Мустанг о том, существует ли для него самого и для его команчей возможность оказаться на свободе?

— Да, — ответил индеец, — такая возможность есть.

— Да?.. И в чём же она заключается?

— В твоей справедливости.

— Напрасно ты к ней взываешь! Если бы я руководствовался справедливостью, то должен был бы вынести приговор о смерти! Даже если не принимать во внимание готовящуюся резню! Какое наказание полагается по законам прерий за кражу лошадей?

Вождь немного поколебался, но ответил:

— Смерть, но лошади вернулись к вам!

— А какое наказание полагается за кражу оружия?

— Тоже смерть, но оружие тоже было возвращено вам!

— Это ничуть не уменьшает твоей вины. Ты заслуживаешь смерти.

— Значит, вы хотите меня убить? — гневно воскликнул вождь.

— Мы не убийцы. Мы тебя не убьём, а лишь приведём в исполнение приговор, который тебе так хотелось услышать.

— Когда это мне хотелось?

— Когда ты домогался справедливости.

Команч опустил голову и замолчал. Он знал, что мог бы попросить о снисхождении, но этого не позволяла ему его гордость. Минутой позже он всё же спросил:

— А где Ик Сенанда, которого ты схватил?

— В надёжном месте, где ожидает своего приговора. Ты ведь знаешь, что шпионов вешают.

— Уф! С каких это пор Олд Шеттерхенд стал таким кровожадным?

— С тех пор, как ты потребовал от меня справедливости потому что справедливость требует вашей крови. Ты ведь не хочешь нашей милости?

— Что Олд Шеттерхенд подразумевает под милостью?

— Вынесение более мягкого наказания или освобождение от него.

— Ты бы полностью освободил нас от наказания?

— Нет, это невозможно.

— Но вы могли бы даровать нам жизнь?

— Может быть. Виннету и мне не нужны ваши жизни. Но уговорить остальных бледнолицых даровать вам жизнь будет нелегко. И всё же я надеюсь, что нам это удастся, если ты будешь спокойно себя вести.

— Что мы должны сделать?

— Сдаться.

— Сдаться?! — воскликнул Чёрный Мустанг. — Ты что, сошёл с ума?

— Я привёл тебя на это место, чтобы ты убедился, что ваше сопротивление не будет стоить нам ни капли крови, а вас немедленно приведёт к гибели. В этом ты смог уже убедиться. Если я дам знак, то выстрелят все наши ружья, все вы погибнете, с вас будут сняты скальпы, а ваши души в Краю Вечной Охоты будут нашими слугами и рабами. Ты хочешь этого? Идём!

— Куда ты хочешь идти?

— Назад, вниз. Ты увидишь результат своего упорства. Иди! — Он взял его за руку и потянул за собой, но Токви Кава вырвался, отступил на шаг и хмуро спросил:

— Ты можешь даровать нам жизнь только в том случае, если мы сдадимся?

— Да.

— И мы будем жить?

— Я надеюсь на это.

— И мы сможем вернуться в наши вигвамы?

— Если вам будет дарована жизнь, то да. Ты ведь не думаешь, что кому-то захочется держать вас здесь?

— А если мы свободно уйдём, ты не боишься нашей мести?

— Фи! Кому бы вы были страшны! Ты говоришь о мести? Если мы даруем вам жизнь, разве вы не должны быть нам скорее благодарны, нежели думать о мести?

— Освободи нас, тогда посмотришь, что мы будем делать!

— Хорошо! Ты видишь, там, справа, можно подняться из ущелья по скалам наверх?

— Да.

— Тропинка эта настолько узкая, что даже два человека не смогут одновременно подняться по ней. Скажи своим воинам, чтобы они поднимались сюда по одному, но без оружия. Все будут, естественно, сначала связаны, потом мы посоветуемся…

— Связаны? — со злостью переспросил вождь.

— Да. Если тебя это не устраивает, то пусть тогда они умрут. Хотя ты ведь тоже связан.

— Уф! Олд Шеттерхенд — страшный человек. Он говорит так мягко и спокойно, но воля его тверда, как скала.

— Очень хорошо, что ты понимаешь это! Так что и веди себя соответственно! Значит, ты не возражаешь, что твои воины будут связаны?

Токви Кава немного подумал, потом гордо распрямился и ответил громко, почти крикнул:

— Да!

— Отлично! Только скажи им, что каждый, кто не оставит всё внизу, а возьмёт с собой хотя бы одно ружьё, будет застрелен!

Было видно, что вождь прямо трясётся от злости. Но, сдерживая себя, он спросил ещё:

— Если я сделаю так, как ты этого хочешь, будет ли дарована жизнь сыну моей дочери и будет ли он также освобождён?

— Вероятно.

— Тогда прикажи развязать меня, чтобы я мог спуститься вниз к моим воинам.

— Ах, ты хочешь сам спуститься вниз?

— Ты слышал.

— Зачем?

— Будет недостаточно, если я отдам несколько распоряжений сверху. Поскольку они должны сдаться вам без оружия, а должен им объяснить причины этого.

— Хорошо, — ответил Олд Шеттерхенд с усмешкой. — Даже, если ты задумал какую-то подлость, то мне это всё равно. Я разрешаю тебе спуститься вниз, но как только ты окажешься в ущелье, на вас будут направлены девять… десять ружей, а если пять минут спустя я позову тебя, а ты первым не начнёшь подниматься вверх, то каждое это ружьё выстрелит дважды. Я так сказал, и так будет. Теперь иди!

И белый охотник сам развязал вождю команчей руки. Во время всего разговора Виннету не произнёс ни слова, теперь же, когда команч собрался спуститься вниз, вождь апачей положил ему руку на плечо и сказал:

— Слово Олд Шеттерхенда нерушимо, как присяга. И я присоединяюсь к нему. Если он позовёт тебя, а ты тотчас не придёшь, то тебя настигнет моя пуля. Я так сказал!

Чёрный Мустанг, ничего не ответив, повернулся и стал спускаться вниз к своим воинам. Когда он оказался внизу и обратился к ним, то в ответ раздался громкий ропот. Олд Шеттерхенд, чтобы помочь вождю команчей, громким голосом отдал несколько распоряжений. После этого все бледнолицые находившиеся на противоположной стороне ущелья, перешли и нему, чтобы подготовиться к встрече команчей. Все направили ружья вниз и приготовились по сигналу Олд Шеттерхенда открыть огонь. Кроме того, и стоящие возле входа в ущелье белые рабочие тоже направили своё оружие на окружённых индейцев.

Китайцев очень интересовало то, чем закончится всё это дело, но рисковать им уже не хотелось. Они толпились вдалеке, чтобы при малейшем признаке опасности сорваться с места и разбежаться в разные стороны. Не только команчи нагнали на них такой страх, не могли они забыть и белого охотника с его краснокожим другом, которые, не прибегая к оружию, работая одними лишь кулаками, превратили сплочённую толпу китайцев в катящуюся с горы лавину.

С той стороны пришёл и Тётка Дролль. Охотник расположился рядом со своим кузеном Фрэнком и, направив ствол ружья вниз, спросил:

— Ты слышал всё, о чём тут говорилось, дорогой Фрэнк?

— Как ты можешь об этом спрашивать? — отозвался его маленький родственник. — Я ведь присутствовал при этом, и у меня есть уши. Как же я мог чего-то не услышать?

— То, что у тебя есть уши, для меня не новость, но бывает, что у человека есть уши, да он не хочет слышать то, что должен. Уж не был ли это вождь команчей?

— Да.

— А не велись ли с ним переговоры?

— Да.

— И к чему же в результате пришли?

— Команчи должны сдаться. Они будут поодиночке подниматься по скале, а когда окажутся наверху, то будут связаны.

— Очень ловко придумал всё это наш Олд Шеттерхенд! Если бы они могли подниматься как придётся, по нескольку человек сразу, то это было бы для нас небезопасно, а поскольку они будут взбираться по одному, то не смогут ничего нам сделать. Да, совсем другое дело, когда находишься в хорошей компании! Мы встретили вчера Олд Шеттерхенда и Виннету, и наверняка у нас будут ещё интересные приключения!

— Значит, так?! А со мной у тебя, что ли, никогда не было интересных приключений? Я добиваюсь признания, на которое такой человек, как я, мог бы рассчитывать. А этот человек утверждает, что в моём обществе у него не было никаких интересных приключений! Он родился моим кузеном, а только и делает, что портит мне настроение!

— Ну, ладно уж! Я вовсе так не думал. И что ты взрываешься, словно бомба, при каждом слове?

— Молчи, недотёпа! Как ты смеешь сравнивать меня с какой-то там бомбой!

— Но ты ведь мгновенно взрываешься!

— Взрываюсь! Что это за выражение по отношению к моей учёной особе? Ты что, не знаешь, птенец желторотый, что в моём почтенном присутствии ты должен изъясняться более утончённо?

Дролль почесал за ухом и растерянно ответил:

— Ах, дорогой Фрэнк, я ведь родом из окрестностей Альтенбурга, а не из Морицбурга, как ты.

— К сожалению, к сожалению. И хотя ты мой самый настоящий кузен, провидение даровало нам самые разнообразные таланты. И хотя я обладаю недюжинным умом, никак не могу понять, как это нашим родителям пришла в голову мысль именно нас двоих связать такими близкими родственными узами.

— Ах, так! Значит, так! Так ты, что же, и знать меня теперь уже не хочешь?

— Будь так добр и не задавай глупых вопросов! Я как раз потому тебя так и люблю, что ты глупее меня. Что бы я делал со своей мудростью, если бы мне было некого учить уму-разуму? Ты делаешь меня счастливым, потому что мои слова, словно дождь, капли которого освежают убогих духом. Но внимание! Кажется, Олд Шеттерхенд собирается что-то делать.

Назначенный срок прошел, и Олд Шеттерхенд, свесившись вниз со склона, сложил руки у рта и крикнул:

— Токви Кава, эта хах![4]

Вождь услышал этот призыв. Было видно, что он отдал своим людям последние распоряжения, после чего отошёл от них и начал подниматься вверх в том самом месте, где спустился вниз, а в это время его воины складывали всё своё оружие в одну кучу. Вероятно, Чёрный Мустанг сказал им, с каким интервалом краснокожие должны подниматься друг за другом, потому что следующий отправился вслед за ним лишь тогда, когда он оказался наверху. Было заметно, что то ли после подъема, то ли от нервного возбуждения пульс у Токви Ка-вы бьется учащённо. Складывая руки за спиной, он хрипло сказал:

— Токви Кава сдержал свое слово, связывайте меня! Но смотрите, чтобы и вам когда-нибудь не связали руки ремнями! Если это случится, то вам конец!

Его связали и отвели немного в сторону. Остальных индейцев, поднимающихся друг за другом, связывали для большей надёжности уже попарно. Так, в конце концов, все краснокожие оказались наверху, и на земле лежало пятьдесят пар связанных команчей.

Токви Кава подозвал к себе Олд Шеттерхенда и сказал:

— Мне было нелегко склонить моих воинов к послушанию. Постараешься ли ты убедить бледнолицых, чтобы они сохранили нам жизнь?

— Я сделаю даже больше, чем обещал тебе, — ответил охотник. — Я уже говорил, что употреблю для этого всё свое влияние. Теперь, поскольку ты был послушен, я обещаю, что вы сохраните ваши жизни и свободу.

Команч в ответ на это разразился пронзительным смехом и, бросив полный нескрываемой ненависти взгляд на Олд Шеттерхенда, крикнул:

— Послушен? Я? Вам? Разве лев может быть послушен псу или буйвол скунсу? Как ты думаешь, кто ты такой? Ты гнойный нарыв на теле белой расы! А кто такой Виннету? Самый подлый и самый трусливый из апачей! У тебя, видно, во время последней зимы окончательно вымерзли мозги, если ты смеешь утверждать, что Чёрный Мустанг был тебе послушен! Клянусь Великим Маниту и душами всех наших вождей, к которым мы присоединимся в Краю Вечной Охоты, что придет время, когда вы узнаете, кто должен приказывать, а кто быть послушным!

Олд Шеттерхенд в ответ на это спокойно спросил:

— Ты хочешь этой своей болтовней лишить себя жизни? Ты ведь еще наш пленник.

— Фи! — презрительно засмеялся тот. — Токви Кава не даст себя запугать! Олд Шеттерхенд сказал, что мы можем быть уверены, что сохраним жизнь и свободу!

— Ах, так! Значит, ты всё-таки рассчитываешь на мое слово! А ты знаешь, какую честь ты мне этим оказываешь? Ладно, ты можешь нас оскорблять и дальше, поскольку я дал слово. Тебе известно, что Олд Шеттерхенд никогда не обманывает, поэтому ты уверен, что можешь по отношению ко мне нагло себя вести. Ты рычишь сейчас, как собака, которой выбили зубы, чтобы она не кусалась.

— Сам ты собака, — злобно крикнул Чёрный Мустанг. — Посмотри на мою ногу. Скоро я так тебя пну, что ты взвоешь от боли!

— Ты можешь многое себе позволить, зная, что я не нарушу своего обещания, — спокойно улыбаясь, ответил ему охотник. — Но не переусердствуй! Если ты не успокоишься, то будешь потом сильно жалеть.

— Жалеть? Это слово говорит о твоей слабости. Говори, что хочешь, мне смешны твои угрозы.

Тогда лицо белого охотника стало серьёзным, и он отчетливо произнёс:

— Хорошо, как знаешь! Я сдержу своё обещание, но ни слова, ни полслова сверх того. Ты вскоре узнаешь, что я собираюсь сделать. Я хотел поступить мягче, чем был обязан своим обязательством, но делать этого уже не стану. Мое предостережение исполнится очень скоро, расплата не заставит себя ждать!

Вместо ответа вождь команчей изловчился, подался, несмотря на то что был связан, вперед и плюнул на Олд Шеттерхенда. Тогда Виннету, обычно абсолютно невозмутимый, которого, казалось, ничто не может вывести из равновесия, сжал кулаки и воскликнул:

— Он плюнул на тебя! Кто должен покарать его за это, ты или я?

— Я, конечно, я. Но я поступлю иначе, чем ты думаешь, — ответил его белый друг. — Он не стоит того, чтобы его касалась твоя рука.

Всех остальных тоже до глубины души потрясла неслыханная наглость команча, который, будучи уверен в том, что ему будет сохранена жизнь, дал таким образом выход своей с трудом сдерживаемой злости. Раздались голоса бледнолицых, призывающих к немедленным ответным действиям. Светловолосый Каз качал головой, казалось, его курносый нос стал еще меньше. В его обычно добрых глазах появился какой-то странный блеск, и он решительно предложил:

— Мистер Шеттерхенд, это уже чересчур, этого вы не можете позволить! Разрешите, мы займёмся им!

— Как?

— Мы затянем ему ремень на шее, потом подвесим вон на том дереве, там столько подходящих для этой цели сучьев. Во всяком случае, они давно уже дожидаются этого. А если ему при этом дыхания не хватит, ничем ему помочь не смогу, лучшего он не заслужил. «Кто не хочет слушать, тот долям слушать» — есть у Тимпе такая старая добрая поговорка.

— Спасибо! Если он родился для того, чтобы быть повешенным, то наверняка найдётся для этого и подходящая петля, но совсем не обязательно надеть её ему на шею должны мы.

— В чём дело? — вступил в разговор Хоббл Фрэнк. — Этот краснокожий оскорбил вас и останется безнаказанным? Я этого не вынесу, я не стерплю этого, как собака не терпит, когда её гладят против шерсти! Есть на небосводе юга одно такое место, откуда мерцает закон возмездия. Не каждому дано прочитать его буквы, но среди тех, кто умеет это, я, конечно, в самых первых рядах. И я считаю своим долгом…

— Тут речь может идти о моём долге, но не о твоём, дорогой Фрэнк, — прервал Олд Шеттерхенд этот словесный поток маленького охотника. — Позволь уж, я сам отвечу на наглость этого краснокожего!

— С превеликим удовольствием! Я готов передать вам всю свою власть и полномочия, поскольку заранее знаю, что этот краснокожий вместо блюда из лани получит рисовую кашу с соусом из устриц.

— Не опасайся, Фрэнк! На этот раз я не собираюсь быть снисходительным!

— Правда? Ну, значит, вы наконец-то поумнели. Хотя и поздновато, но всё-таки! Вы действительно придумали для него наказание?

— Да.

— В таком случае я прошу вас о большой милости: назначить меня на роли трагика и субретки в этом спектакле. А вы уж сами решайте, когда занавес должен подняться. Все билеты проданы, и уважаемая публика в нетерпении начинает хлопать в ладоши.

— Хорошо, твоё желание исполнится. Каз и Хаз будут крепко держать вождя, чтобы он не мог шевельнуть головой, а ты своим ножом срежешь полностью его шевелюру, оставишь только одну прядь, к которой мы смогли бы привязать эти два прекрасных восточноазиатских украшения.

С этими словами он извлёк косички двух китайцев — похитителей оружия.

— Ура! Косички Канг-Кенг-Кинг-Конг! Я совсем было уже о них забыл! Ура, ура, прекрасная мысль! Я так доволен, я так рад, словно у меня сегодня день рождения. Идите скорее сюда, господа Тимпе номер один и Тимпе номер два! Внимание, мы начинаем большое представление. Занавес поднимается. Я буду выступать в роли цирюльника из Севильи, но без кисточки и мыльной пены, а команч будет разбойником, с которого содрали кожу. В первой сцене я пропою ему: «Дай мне руку, жизнь моя!» На что он ответит любовной арией из «Роберта и Бетрама». Потом вступит хор мстителей: «Брей, Хоббл, брей! Пора обстригать шевелюру!» А он на это ответит: «Спокойно, спокойно, милый мой Фрэнк, иначе со мною случится удар!» Из «Вольного стрелка», если не ошибаюсь я или не ошибся Вебер. А в конце первого акта терцет: «Князь, прими миллион поздравлений, команч отныне лыс». Когда вскоре после этого занавес снова поднимется, я пропою под аккомпанемент фисгармонии: «Я плачу вместе с ним и слёзы лью печально, осталась у него лишь тоненькая прядь». На это он в сопровождении октета отзовётся: «Без шляпы показаться я не могу отныне. Прошу, о милый Хоббл, мне привязать косички!» Я проделаю это, поскольку этого требует от меня моя роль, а потом несколько актёров и зрителей вместе со всем оркестром приступят к похвальной песне: «Радуйтесь, краснокожие: косички висят на его голове! Ваш вождь вне себя от радости от этого украшения. Ведите его поскорее к жене». На этом комедия окончена, все встают, занавес опускается. Вот таким я представляю себе план этого торжественного мероприятия. А теперь, уважаемые джентльмены, мы можем начинать!

Маленький весёлый человечек был воодушевлён заданием, которое ему выпало. Правда, всю свою шутливую речь он произнёс по-немецки, так что понять могли его только немцы. Но его мимика и жесты были так выразительны, что и остальные бледнолицые смогли догадаться, о чём шла речь. Краснокожие же, казалось, ничего не предчувствовали.

Вождь, несомненно, видел направленные в его сторону взгляды, видел нож, видел косички китайцев, которые Хоббл Фрэнк получил от Олд Шеттерхенда. Он должен был сделать вывод, что все эти предметы имеют к нему какое-то отношение, но не мог догадаться, что собираются с ним сделать. Его охватил страх, который ещё больше усилился, когда по обе стороны от него присели на корточки Каз и Хаз, во взглядах которых можно было прочитать неприкрытую угрозу.

— Что вы хотите? Что со мной будет? — спросил он их.

Но за них ответил Олд Шеттерхенд:

— Ты получишь от меня подарок за то, что был таким милым и вежливым.

— Какой подарок?

— Вы прибыли сюда за скальпами желтолицых, однако не получили их. Китайцы оказались почему-то сильно к ним привязаны. Ты знаешь, как я доброжелателен по отношению к тебе, так что тебе будет понятно, как я тебе сочувствую в том, что ты, вождь, вынужден отказаться от обладания такими скальпами. Поэтому от всего сердца я хочу сделать тебе сюрприз и вручить не одну, а две косички. Я надеюсь, что ты примешь этот подарок с благодарностью.

Токви Кава неуверенно произнёс:

— Уф!

Он не мог дать какого-то определённого ответа, потому что не знал, что кроется за этими милыми словами охотника. А тот продолжал:

— Косички, естественно, носят на голове. И я думаю, что ты будешь очень рад, когда я прикажу их туда привязать, ты будешь, таким образом, носить их в память обо мне.

— Уф, уф! — со злостью ответил поражённый вождь. — Скальпы не вешают на голову, их носят только на поясе. А это даже не скальпы, а одни только волосы этих трусливых желтолицых. Над воином, который бы носил их на себе, смеялись бы даже дети и старухи!

— Но ты будешь их носить, раз я их тебе дарю. Я привык, чтобы к моим подаркам относились с почтением.

— Оставь их себе, мне они не нужны!

— Нужны или нет, я об этом не спрашиваю. Они предназначены для тебя, и я прикажу их сейчас прицепить.

— Не вздумай этого делать! — крикнул краснокожий. — Не забывай, что я вождь!

— Фи! С этого времени ты в моих глазах не больше, чем просто красная рожа, к которой я прицеплю косички китайцев в качестве предостережения твоим воинам, чтобы никто никогда не смел оскорблять ни Виннету, ни Олд Шеттерхенда!

Глаза Токви Кавы остановились, он сжал зубы и процедил:

— Я предупреждаю тебя. Не вздумай нанести оскорблении голове вождя воинов этой дрянью, принадлежавшей Жёлтым Псам!

— Ты хочешь меня испугать? Я ведь раньше тоже тебя предупреждал. Ты меня не послушал. А в результате ты будешь носить эту дрянь, я же постараюсь как можно больше облегчить тебе эту задачу. Длинные волосы и косички — это было бы слишком для твоей головы, поэтому я прикажу сейчас обрезать всю твою шевелюру, чтобы освободить место для волос китайцев.

Токви Кава был смертельно напуган. Глаза у него закатились, черты лица исказила дикая гримаса. Несмотря на то, что он был связан, ему удалось приподняться, и он бешено завопил:

— Ты хочешь обрезать мои волосы? Мои волосы, украшение моей головы, олицетворение силы, место для орлиных перьев, свидетельствующих о моей славе и авторитете! Они, они будут обрезаны?

— Да, и безотлагательно.

— Попробуй только это сделать, только попробуй, если тебе хочется умереть в нечеловеческих муках!

— Фи! Твоя угроза не удержит меня ни на минуту в исполнении того, что я задумал. Положите его и держите крепче!

Это распоряжение относилось к кузенам Тимпе, которые его медлительно исполнили. Они прижали команча к земле и держали так без особых усилий. В этот момент Чёрный Мустанг не оказывал сопротивления, закрыв глаза, он тихо бормотал:

— Нет, он не осмелится, он не может осмелиться, он не сделает этого. Обрезать волосы вождя — такого ещё не было никогда за всё время, что существуют краснокожие воины и белые люди!

— Если этого действительно ещё не было, то будет сейчас, — подтвердил своё решение Олд Шеттерхенд. — Начинай, Фрэнк! Покончим с этим!

— Правильно, — отозвался Хоббл Фрэнк, отложил на время косички и с ножом в руке подошёл к вождю.

Команч услышал шаги, открыл глаза и увидел перед собой маленького охотника. И тогда он понял, что сейчас произойдёт то, что до сих пор казалось ему невозможным. Осознание этого придало ему дополнительные силы, и, хотя руки у него были связаны сзади, изогнувшись всем телом, он сбросил с себя обоих Тимпе. Они, конечно же, сразу снова схватили его и приложили все свои силы, чтобы прижать его к земле. Но возбуждённое состояние, в котором находился вождь, всё ещё придавало ему силы, поэтому на помощь кузенам пришло ещё двое мужчин, им удалось схватить его голову и удерживать так, чтобы можно было приступить к работе.

Хоббл Фрэнк принялся осторожно срезать ножом пряди волос. Едва в его ладони оказалась первая прядь, как всякое сопротивление прекратилось, команч лежал как мёртвый. После необычайного прилива сил им овладело полное бессилие, он смирился с судьбой и больше ни разу не шелохнулся. Он позволял поворачивать свою голову то вправо, то влево, в зависимости от того, что делал с ней Хоббл Фрэнк, так что казалось, что он вообще потерял сознание. Вскоре вся его густая и длинная шевелюра, за исключением тонкой пряди, была сострижена. Тогда Фрэнк поднял вверх две косички и воскликнул:

— А теперь коронация. Внимание, джентльмены, мы приступаем к коронации.

И ловко закрепил две косички на голове Чёрного Мустанга.

То, что произошло после этого, невозможно описать. Со стороны бледнолицых неслись нескончаемые крики «ура» и «виват», краснокожие выли и рычали, пытались разорвать ремни, которыми были связаны, подпрыгивали и катались по земле, несмотря на то что были связаны по двое. Бледнолицым пришлось немало потрудиться, чтобы удержать всех индейцев на земле в одном месте и не дать им раскатиться в разные стороны. Постепенно шум начал стихать. Токви Кава не принимал в нём участия, а по-прежнему лежал без движения. Потом он слегка приподнялся и неестественно спокойным хриплым голосом сказал:

— Вы уже отомстили. Теперь отпустите нас на свободу.

Тогда отозвался молчавший до сих пор Виннету:

— Сперва нам нужно посоветоваться, что мы будем делать с команчами. Спустите их вниз, там у нас будет с ними меньше хлопот.

Чёрный Мустанг в ответ прошипел:

— Вы не должны совещаться, Олд Шеттерхенд обещал сохранить нам жизнь!

— Жизнь! — презрительно бросил Виннету. — Если бы вожди апачей постигло то, что и тебя, у него не было бы желания жить. А ты, будучи опозоренным, скулишь о сохранении жизни, что вам и так было гарантировано.

— Собака, — крикнул команч. — Я не скулю! Я хочу жить только для того, чтобы отомстить вам так, как никогда ещё не мстил краснокожий воин.

— Фи! Сделай это! Даруя вам жизнь, мы хотим показать, насколько презираем тебя и как мало боимся твоей мести.

После этого Виннету отвернулся от него, взял Олд Шеттерхенда за руку и вместе с ним пошёл вниз, не взглянув даже, как выполняется его распоряжение о спуске пленных индейцев вниз.

Можно себе представить, что особо с ними никто не церемонился, старались лишь, чтобы никто не был покалечен, поскольку этого вождь апачей наверняка не желал бы. Внизу — между скалами и пылающим огнём — было достаточно места для размещения пленных. Их уложили парами друг возле друга, после чего железнодорожные рабочие хотели собрать сложенное в ущелье оружие. Олд Шеттерхенд запретил им делать эта сказав:

— Стойте! Пусть оружие пока ещё полежит. Вам ещё не известно, каково будет решение насчёт него.

Рабочие послушались его, но с явной неохотой.

Судьбу команчей должны были решить четыре человека, именно: Олд Шеттерхенд, Виннету и два инженера Рокки-Граунд и Фирвуд-Кемпа, но последний опасался за свою шкуру и больше здесь не появился. Оставшись втроём, все уселись и начали совет. Первым слово взял инженер Сван:

— Абсолютно ясно, что эти пташки должны поплатиться жизнью за свои делишки, а поскольку порох и свинец стоят денег, а ремней у нас вполне достаточно, то я предлагаю повесить всех на деревьях друг возле друга. Я надеюсь, что вы присоединитесь к моему мнению.

По серьёзному лицу апача пробежала лёгкая усмешка, но он не ответил, поскольку привык в подобных случаях предоставлять слово своему бледнолицему другу.

Тот с улыбкой кивнул головой и сказал:

— Хорошо, сэр! Я рад, что вы оценили нас по достоинству. Мы тоже абсолютно уверены, что все они должны умереть… но должны умереть лишь потому, что все мы люди смертные.

— Гм! Что вы этим хотите сказать, мистер Шеттерхенд?

— Они должны умереть, раньше или позже, поскольку все люди смертные, но лишать их жизни мы не имеем права.

— Почему?..

— Потому что мы, то есть Виннету и я, обещали им, что никто из них не будет казнён.

— А вы не слишком поспешно дали такое обещание, сэр?

— Не думаю! Самое лучшее и самое справедливое наказание заключается в том, что лишает преступника возможности повторить его преступление. Значит, мы должны лишить команчей возможности повторного нападения. Так оно и будет, если за планируемое нападение они будут вынуждены заплатить оружием и лошадьми.

— Пожалуй! Это неплохая мысль! Но кто должен получить всё это?

— Вы и ваши рабочие. Пусть это будет наградой за их участие в этом деле.

— Хорошо! А получат ли что-нибудь люди из Фирвуд-Кемпа?

— Только те из них, кто в конце концов присоединился к нам.

— Их так немного, что мы охотно отдадим им их долю. Но вы не учитываете, пожалуй, того, что краснокожие, несмотря на это, всё же попробуют нам отомстить!

— Наверняка. Но сделать это им будет нелегко. Отсюда им придётся возвращаться с позором пешком и босыми, по дороге к своим вигвамам они будут думать лишь о себе. Поскольку у них не будет оружия, они не смогут охотиться, в лучшем случае будут ставить лишь силки, а питаться прежде всего им придётся кореньями, ягодами и дикими плодами, это их надолго задержит в пути. Сюда, к месту своего неслыханного поражения, в любом случае быстро они не вернутся. Но горе нам, в особенности мне и Виннету, если нам не посчастливится и мы попадём к ним в руки!

— И вы не боитесь?

— Бояться? Нам не приходило это в голову. Если на Диком Западе бояться всего, что может случиться, то от страха никогда не удалось бы избавиться. Так всё же вы согласны? Вы присоединяетесь, мистер Сван, к нашему решению?

— Храни вас Бог, — засмеялся тот. — Я вполне удовлетворён. Но что будет со следопытом, который сидит у нас в колодце?

— Задайте ему хорошую порку, а потом отпустите.

— Будет сделано, сэр! Мои люди обрадуются добыче, которая им достанется. Лошади, пожалуй, им не нужны, но если мы отвезём их по железной дороге на несколько станций дальше, то сможем продать за вполне приличную цену.

— Я должен сказать, что ни моим товарищам, ни мне не нужно ничего, кроме двух лошадей, которых я подберу для Фрэнка и Дролля, поскольку их кони никуда не годятся.

— Хорошо! Вы получите самых лучших. Всё равно ведь имеете на них полное право, потому что в том, что мы так легко захватили краснокожих, только ваша заслуга. Я полагаю что наш совет окончен.

— Да, я уведомлю вождя о его результатах. Мы услышим наверняка страшный взрыв негодования, но не будем на это никак реагировать.

После этого все встали и подошли к тому месту, где лежал Токви Кава, рядом с которым сидели оба Тимпе, Дролль и Фрэнк. Любопытный Фрэнк, не дожидаясь, пока что-нибудь услышит, спросил:

— Какое решение принял Парламент, — при этом он указал на Виннету и Олд Шеттерхенда, — вместе с Палатой Представителей? — здесь он указал на инженера.

— Сейчас услышишь, — кратко ответил Олд Шеттерхенд и, повернувшись в сторону Чёрного Мустанга, громко, чтобы слышали все краснокожие, произнёс: — Сыновья команчей заслужили смерть, поскольку хотели убить жителей Фирвуд-Кемпа и снять с них скальпы. Но мы обещали сохранить им жизнь и держим своё слово.

При этих словах вождь сбросил с себя маску равнодушия и воскликнул:

— Уф, уф! Развяжите нас и выпустите, чтобы мы могли уехать!

— У кого нет лошадей, тот не может уехать, — прозвучал по-прежнему спокойный ответ.

— У нас есть лошади! — ответил вождь дерзко, но в то же время несколько неуверенно.

— У вас их уже нет, так как ваши лошади и всё ваше оружие будет принадлежать нам.

— Наши кони и наше оружие?! — крикнул остриженный наголо краснокожий. — Ты хочешь нас ограбить?!

— Замолчи! — оборвал его охотник. — Вы убийцы, а мы победили вас. Несмотря на то что я не хотел поступать с вами жестоко, вы всячески оскорбляли и угрожали нам, хотя я неоднократно предостерегал вас. Ты не верил, что понесёшь за это наказание и продолжал вести себя дерзко. Именно поэтому ты потерял волосы, а кроме того, у вас будут отобраны лошади и оружие. С наступлением дня вы сможете уйти. Я дарую вам жизнь, как и обещал, но всё остальное вы оставите здесь. Я так сказал!

На это вождь команчей злобно прошипел:

— Ты, наверно, смеялся бы от радости, если бы я приехал на моём Чёрном Мустанге! Хотя твоя рука недостойна касаться даже его пены, он стал бы твоей собственностью. Но тебе не достался самый лучший скакун из всех, которые только есть на свете. Я смеюсь над тобой!

— Я же смеюсь над тобой ещё сильнее, — ответил белый охотник. — Ты сам же и сказал, что стоит твоя кляча. Конь, у которого изо рта идёт пена, ничего не стоит. Можешь спокойно оставить себе свою чатло.

Команч хотел разозлить Олд Шеттерхенда и вызвать его зависть. Но вместо этого услышал слово «чатло», означающее «лягушка». Какое неслыханное оскорбление — назвать его славного мустанга лягушкой! И Токви Кава крикнул со злостью:

— У самого у тебя идёт пена изо рта! Злой Маниту сотворил тебя и послал к нам для того, чтобы ты всё портил и превращал в грязь. Ты думаешь, что твой жеребец и скакун Виннету — хорошие лошади? Они и мой Чёрный Мустанг — это всё равно, что два пальца индейца, питающегося только кореньями и падалью, по сравнению с сильной рукой индейского воина!

Олд Шеттерхенд не стал больше продолжать спор и отправился подбирать для Фрэнка и Дролля самых лучших коней. После этого остальные лошади и оружие были поделены между рабочими по жребию, так что никто не мог сказать, что его обделили.

В это время Хоббл Фрэнк оживлённо беседовал со своим кузеном и обоими Тимпе. Он строил грандиозные планы того, что следует предпринять в деле о наследстве, полагающемся Казу и Хазу.

— Моё полное имя Хелиогабалус Морфеус Эдевард Франке, — сказал он, — вы ещё узнаете меня. Мой дом на берегах Эльбы носит название «Вилла Медвежье Сало», поскольку во всей Америке не осталось ни одного медведя, хоть более-менее нагулявшего сала, которому мой винчестер не выписал бы свидетельства о смерти. Все эти медведи по очереди исчезали в моём желудке и…

— Вместе со шкурой и шерстью? — вмешался Каз.

— Не говорите таких глупостей, господин барон Тимпе фон Тимпельсдорф. Вам бы хотелось, чтобы я съедал медведей вместе с шерстью? Вы, что же, думаете, что мой желудок — это меховой магазин или склад шуб, боа и ондатровых воротников? Вы вообще когда-нибудь видели медведей?

— Конечно!

— Конечно! Наверное, на картинке в букваре. А я их убивал!

— Тоже в букваре?

— Вам следует внимательно слушать, когда говорят люди, чьи слова у всех вызывают восторг, и вести себя со мной более почтительно, потому что без моего жертвенного участия вам никогда не получить вашего наследства. Но поскольку судьба оказалась к вам так добра, что вы родились на моей родине, а стало быть, являетесь моими земляками, то я позабочусь о вашей дальнейшей участи с истинно материнским терпением.

— Я вам безгранично за это благодарен.

— Это меня радует. Я займусь вами и вашим наследством и приложу к этому все свои силы, как если бы я был вашим ближайшим родственником. И если вы будете поступать так, как я вам буду советовать, то в скором времени сможете вернуться на свою родину вполне почтенными и уважаемыми людьми!

Скорее всего, он долго бы ещё разглагольствовал в подобном духе, если бы вдруг Виннету неожиданно не вскинул своё Серебряное Ружьё и не выстрелил. Олд Шеттерхенд был в это время всё ещё занят жеребьёвкой. Он резко обернулся, увидел апача с оружием в руках и спросил, быстро взглянув вверх:

— Почему ты выстрелил?

— Кто-то высунулся из-за края скалы.

— Ты попал?

— Нет, голова исчезла, едва я положил палец на спусковой крючок.

— Ты его хорошо видел?

— Да. Это был не бледнолицый.

— Значит, индеец?

— Виннету не знает. Голова была видна лишь какое-то мгновение, которого мне хватило лишь на то, чтобы вскинуть ружьё, а потом она исчезла.

— Гм! Никого из наших людей наверху давно уже нет. Пусть мой краснокожий брат пойдёт туда вместе со мной. Правда, я уверен, что этот человек не будет ждать, пока мы поднимемся. И нужно будет на всякий случай выставить несколько постов, потому что сверху не представляет особого труда застрелить кого-нибудь из нас.

И они начали подниматься по склону, взяв с собой обоих кузенов Тимпе, чтобы те подежурили на вершине горы до утра. Когда спустя некоторое время белый охотник и апач вернулись, Фрэнк в ответ на свой вопрос услышал, что они никого не обнаружили. Наверху было сейчас темно, но поиски следов даже при свете дня не дали бы никаких результатов, поскольку вся территория вокруг ущелья за ночь была затоптана и различить на земле какой-то отдельный след не представлялось возможным.

Впрочем, всё это происходило уже под утро, и вскоре начало светать. Бледнолицые не собирались слишком долго возиться индейцами, но выпускать их слишком близко от Фирвуд-Кемпа не хотели. Правда, команчи были разоружены, но их было так много, а жители этого посёлка так трусливы, что им могла бы грозить серьёзная опасность, если бы индейцы решились напасть на них. Поэтому было решено отвести команчей на порядочное расстояние в глубь прерии, а потом отпускать небольшими группами. Пространство там было открытым, и можно было издали наблюдать за ними. Краснокожим тоже было известно, что они находятся под скрытым наблюдением, и они не осмелились бы предпринимать попытки мести.

Инженер Сван отправился в посёлок, чтобы по телеграфу вызвать поезд, в то время как Олд Шеттерхенд и Виннету давали рабочим необходимые наставления. Индейцам развязали ноги, зато руки сзади связали ещё крепче, после чего каждого привязали к стременам лошади. Потом рабочие сели на коней и опухали вместе со всеми пленниками. Оставшиеся, то есть Олд Шеттерхенд с товарищами, на протяжении получаса провожали их, дойдя до границы леса и прерии, потом вернулись, чтобы встретить поезд.

Теперь появился и инженер Леврет. Когда он узнал, каким образом были наказаны индейцы, то не одобрил мягкости приговора, но протестовать не стал. Вскоре прибыл поезд, всё погрузились в него, не забыв прихватить с собой и новых лошадей Фрэнка и Дролля.

Нужно было подумать ещё и о предстоящем наказании метиса. Особенно волновало это Хоббла Фрэнка. И он обратился к Олд Шеттерхенду:

— Я хочу высказать одну просьбу, в исполнении которой вы не должны мне отказать.

— Что это за просьба?

— Разве вы не говорили, что Ик Сенанде, который называл себя Ято Инда, должна быть задана порка, после которой его можно выпустить на свободу?

— Говорил.

— Но послушайте, этого наказания отнюдь не достаточно для такого подлого изменника! Порют ведь любого школьника, не нужно для этого быть метисом; я думаю, что и вам в своё время доставалось от вашего отца, хотя вы никогда не собирались выдавать команчам такое количество китайцев, да и я, хотя с детства отличался незаурядными способностями, тоже не раз убеждался на собственной шкуре, что есть на свете строгие отцы и ласковые матери, которые чуть что хватаются за розги и дерут своё чадо как сидорову козу, но тем не менее мне никогда и в голову не приходило устроиться в Фирвуд-Кемп следопытом и заодно изменником. Поэтому, уважаемый мистер Шеттерхенд, если в вашем сердце хоть в малой доле есть чувство справедливости, то вы должны признать, что одной только порки для этой дряни слишком мало. У меня есть одно предложение, которое я не вправе держать дольше в своей душе, словно канарейку в клетке, и поэтому я хочу внести его на ваше рассмотрение.

Всех, за исключением Виннету, рассмешила манера, с какой маленький охотник имел привычку выражать свои мысли. Олд Шеттерхенд спросил:

— В чём заключается твоё предложение?

— Собственно говоря, вы и сами должны были бы догадаться о том, что я хочу сказать, поскольку вы человек не глупый. Ведь можно одно и то же наказание привести в исполнение в более или менее деликатной форме; я высказываюсь в данном случае за последнее.

— Ты имеешь в виду толстые розги?

— Речь не об этом. По собственному опыту я могу судить, что порка тонкими розгами даже более болезненна, чем толстыми. Пороть ими удобнее, к тому же, джентльмены, как всем известно, толстые розги оказывают своё действие прежде всего на поверхность тела, в то время как тонкие проникают гораздо глубже. Нет, я имею в виду совсем другое. К наказанию розгами, то есть к физической мере воздействия, мы должны присовокупить ещё одно, обладающее скорее психологическим эффектом, что больше соответствует совершённому метисом преступлению. Эта дрянь ведь сидит в колодце. Мы нальём туда столько воды, что она дойдёт ему до середины лица, так что он с трудом будет ловить ртом воздух. Это вызовет у него настоящий страх перед смертью, хотя от этого и не умирают. Когда он простоит так несколько часов и вымокнет насквозь, мы его вытащим и будем пороть до тех пор, пока он не просохнет. Таким образом, он не простудится и не сможет нас упрекнуть в том, что мы не наверстали того, что упустил его отец в своё время. Он вполне заслужил этого: quod erat demimonstrum![5]

Здесь он вынужден был прервать свою речь, потому что раздался такой взрыв смеха, что он не слышал собственного голоса. Он подождал, пока смех стихнет, и сердито крикнул:

— Нет, такого поведения и такой неучтивости я ещё не видел! Стало быть, если так добросовестно продуманный мной план приведения наказания в исполнение вызывает у вас только веселье вместо задуманного устрашения, то я умываю руки. Мистер Шеттерхенд, может, вы объясните мне причину, по которой я должен выслушивать этот сатанинский хохот? Нет, я не могу общаться с людьми, которые высмеивают меня и мои благородные предложения!

И, разгневанный, он отошёл в дальний угол вагона. Хотя огорчение маленького охотника выглядело со стороны так комично, Олд Шеттерхенд не стал долго отмалчиваться и через минуту спросил:

— Дорогой Фрэнк, ты совсем уже отказался от своего предложения?

Саксонец взглянул на него сердито, но в то же время уже и несколько примирительно, и ответил:

— Будьте спокойны! Я уже никогда ничего предлагать не буду!

— Мне очень жаль. Ведь ты знаешь, как высоко я ценю твои советы.

Тогда взгляд Хоббла Фрэнка ещё более смягчился, и, облегчённо вздохнув, он продолжил:

— Вы так говорите только для того, чтобы меня умилостивить. А как вы меня рассердили — меня, своего друга и благодетеля! К таким деликатным людям, как я, нельзя подходить со смычком от контрабаса, с ними нужно обращаться так же нежно, как с гитарой или мандолиной. Я глубоко обижен. Поэтому я остаюсь в моём углу и не позволю стронуть меня с этого места даже течению Миссисипи или Амазонки. У образованного человека тоже должен быть характер.

— Совершенно верно. А у тебя характер есть, и очень даже неплохой, так что я думаю, что ты не будешь сидеть там долго.

Польщённый этими словами, маленький охотник передвинулся ближе и заговорил гораздо более мягким тоном, чем прежде:

— Вы и на самом деле так думаете, мистер Шеттерхенд? Я был бы очень рад, если так оно и есть. Было бы полезно не только для остальных, но и для вас самого, если бы вы поняли и признали, что я отнюдь не самый глупый человек.

— Могу тебя заверить, что я уже давно знаю об этом.

— Правда? — воскликнул Фрэнк, перемещаясь ещё ближе. — В конце концов, я мог ошибаться, полагая, что вы меня недооцениваете. Посему я ещё раз попробую удостовериться, что ваше отношение ко мне соответствует моим ожиданиям.

Он передвинулся ещё ближе, так что расстояние между ним и Олд Шеттерхендом сократилось до одного шага, и с воодушевлением продолжил:

— Так что же будет с моим предложением? Вы склонны одобрить его?

— Да, мой дорогой!

После таких слов совсем растаявший Хоббл уселся рядом со старым Шеттерхендом и с горящим от радости лицом произнёс:

— Любой недотёпа хоть раз в жизни да сделает что-нибудь разумное! Я могу теперь заявить, что считаю, что честь моя нисколько не пострадала. Значит, то, что я предложил, будет принято?

— Скорее всего. Естественно, мы должны принять во внимание то, как метис будет вести себя с нами.

— Совершенно верно! А поскольку я уверен, что поведение его будет соответствовать моему предложению, то нам стоит отбросить всё, что нас разделяет. А если когда-нибудь какой-нибудь неразумный человек воспримет ваши слова с сомнением или вообще попытается вас высмеять, то вы можете без всякого опасения обратиться ко мне. Я ведь такой человек, на которого вы, как мой лучший друг и товарищ, всегда можете рассчитывать.

Это была трогательная сцена, хотя остальным присутствующим во время этой сверхкомичной речи стоило немалого труда сохранять серьёзный вид, чтобы не вызвать у маленького охотника новой вспышки гнева. Но всё кончилось благополучно, и Фрэнку в дальнейшем не пришлось больше высказывать печальные мысли о духовном оскудении как всего человечества в целом, так и отдельных его представителей.

В хорошем настроении все прибыли в Рокки-Граунд. Единственную трудность доставила выгрузка из поезда обеих индейских лошадей. Они не привыкли к такой транспортировке, поэтому пришлось приложить немало усилий, впрочем, как и при погрузке в Фирвуд-Кемпе, чтобы их выгрузить.

Все принимали в этом активное участие, и, лишь когда лошади благополучно оказались на земле, инженер Сван спросил у оставшихся в Рокки-Граунд людей, не произошло ли чего-нибудь серьёзного за время их отсутствия. Один из них, волнении схватившись за голову, ответил:

— Да! Раз уж вы спросили об этом, сэр, то я должен сказать что украли одну лошадь!

— Какую? — чуть ли не хором спросили сразу шестеро охотников.

У железнодорожных рабочих лошадей не было, поэтому украденная лошадь могла принадлежать только кому-то из этих шестерых человек. Лишь бы это не был один из жеребцов Олд Шеттерхенда или Виннету!

Воцарилась минута напряжённого ожидания, прежде чем прозвучал ответ:

— Рыжую.

Все облегчённо вздохнули.

— Ну, и слава Богу! — воскликнул Фрэнк с неподдельным энтузиазмом. — Дорогой Дролль, это та кляча, из-за которой ты заработал своё проклятое заболевание! Пусть себе её крадут на здоровье. У тебя ведь теперь есть конь гораздо лучше!

— Не будем спешить с выводами, Фрэнк! — предостерёг его Олд Шеттерхенд. — Речь тут идёт не столько о лошади, сколько о воре. Я догадываюсь, кто это был. Уж не тот ли это метис, которого мы посадили в колодец?

— Да, — в замешательстве признался всё тот же рабочий.

— Как же он смог оттуда выбраться? Как вы могли допустить такое?

— Я сурово накажу виновных, — добавил инженер. — Я ведь специально поставил возле колодца человека, чтобы он охранял пленника. Где он? Его там нет и вообще не видно нигде.

— В страхе перед наказанием он укрылся подальше от ваших глаз, господин инженер, чтобы переждать, как он сказал, пока у вас спадёт гнев.

— Ну, ему придётся этого долго ждать. Когда он вернётся, я велю его выпороть, чтобы знал. А следопыт давно уже за тридевять земель отсюда, ничего тут не поделаешь! И всё же я надеюсь, что нам удастся его догнать. Давайте немедленно отправимся в погоню и…

— Спокойнее, сэр, спокойнее, — вмешался Олд Шеттерхенд. — Излишняя поспешность ни к чему не приведёт. Если не обманывает предчувствие, то он находится уже так далеко что любая погоня с вашей стороны будет напрасной. Я думаю, что он отправился в Фирвуд-Кемп.

— Прямо в наши руки? Это невозможно! Для этого нужно быть ненормальным!

— Фи! Он узнал, что команчам угрожает опасность, поэтому поскакал туда, чтобы их предупредить, но, к счастью, прибыл слишком поздно. Во всяком случае, это именно он выглядывал из-за скалы и это в него стрелял Виннету, но не попал.

— Так оно и было, — подтвердил апач. — Я видел его лишь мгновение, правда, я тут же вскинул ружьё, но его голова исчезла так же быстро.

— Мы вынуждены примириться с этим! А кроме того, я думаю, что этот мерзавец встретится на нашей дороге. Поэтому пускай ещё погуляет на свободе. Он увидит, что его команчи были отпущены на волю, и помчится вслед за ними, чтобы к ним присоединиться. Если бы нам нужно было его поймать, то мы могли бы сделать это без особого труда, но раз уж мы всё равно решили освободить его, то пусть так оно и будет.

— А у меня сжимается сердце при мысли о том, — добавил Фрэнк, — что нам не пришлось его вымочить и выпороть!

— Может быть, в будущем это ещё и случится и порадует твоё опечаленное сердце, Фрэнк! А сейчас мне прежде всего хотелось бы узнать, как стало возможным, что он выбрался из колодца, а потом вдобавок ещё и украл лошадь. Я надеюсь, что вы в состоянии рассказать нам об этом!

Рабочий, к которому обратился Олд Шеттерхенд, испуганно ответил:

— В этом нет моей вины, поверьте, сэр. Колодец охранял Клифтон, это его провели китайцы.

— Китайцы? Здесь были китайцы?

— Да, мистер Шеттерхенд, их было двое.

— Ах, это были скорее всего похитители нашего оружия. У них были косички?

— Этого я не видел, зато у них были деньги, монеты в один, пол- и четверть доллара. Они отправились в ресторан и велели подать себе выпивку и закуску.

— Вы же, конечно, охотно согласились с ними выпить, не так ли?

— Я нет, а Клифтон согласился, сэр. Вы должны понять они были давно уже знакомы, он ведь работал в Фирвуд-Кемпе, прежде чем ему дал здесь работу мистер Сван. Но будет лучше всего, если я расскажу всё по порядку.

— Конечно! Расскажи всё, как это было на самом деле!

— Я постараюсь рассказать всё, что знаю, сэр. Дело было вечером, как раз начало темнеть. Когда мы закончили работу, появились китайцы. Видно, чёрт подбил их выкинуть с нами такую штуку. Клифтон стоял на часах возле колодца, а конец верёвки, которой был связан метис, привязал к ближайшему дереву. Они увидели его, а так как были с ним знакомы по Фирвуд-Кемпу, то подошли поближе, чтобы с ним поздороваться. Мы тоже подошли ближе, поскольку нам было интересно, что привело китайцев в Рокки-Граунд. Они рассказали, что из-за плохой оплаты и скверного обращения с ними они оставили работу в Фирвуд-Кемпе и собираются подыскать себе новую.

— И вы в это поверили? — спросил Олд Шеттерхенд. — Они ведь были бригадирами, им ли быть недовольными? У вас это не вызвало подозрений?

— Мы не задумывались над этим. Ведь мы простые рабочие, не шибко грамотные, от нас нельзя требовать, чтобы мы могла сразу во всём разобраться. Клифтон им сказал, что, возможно, у нас в Рокки-Граунд найдётся для них какая-нибудь работа, но они не захотели здесь оставаться и собирались с первым же рабочим поездом отправиться дальше на восток.

— В это я верю. Они потеряли свои косички, были опозорены и вынуждены податься в какое-нибудь место, где нет других китайцев. Рассказывай дальше!

— Они, конечно, остались здесь, чтобы дождаться поезда, пошли в ресторан и договорились с барменом, что тот разместит их на ночлег. Как я уже сказал, у них были деньги и они поставили выпивку. Нам пришлось выпить с ними, завязалась беседа, и мы рассказали, что вы были здесь и уехали, чтобы защитить Фирвуд-Кемп от нападения команчей. Они слушали внимательно, сэр, но казалось, что они не желают ничего знать ни о вас, ни о Виннету, это явствовало из их реплик.

— Это так. Они обокрали нас и были за это наказаны. Именно поэтому им и пришлось покинуть Фирвуд-Кемп. Им стало известно, что мы захватили метиса и что он находится здесь под стражей, поэтому подумали, что если они освободят его, то таким образом отомстят нам.

— Вполне возможно, что они хотели устроить пакость именно вам, а не нам. Но не исключено, что на их решение повлияло и что-то похожее на чувство дружбы, поскольку в Фирвуд-Кемпе они были, как это казалось, с метисом в хороших отношениях Короче говоря, они угостили водкой и Клифтона, отправили ему одну бутылку, потом ещё одну. Спустя некоторое время они пошли его проведать и вернулись обратно не скоро. При этом они сели не на свои прежние места, а так, что мы уже не могли видеть лошадей, находящихся в соседнем помещении. А вскоре мы услышали конское ржание, фырканье и стук копыт. Что-то происходило с лошадьми, мы тотчас же бросились к ним, хотя китайцы пытались нас удержать. Мы увидели, что оба вороных скакуна отвязаны, а рыжей лошади нет. Было понятно, что сама она не могла убежать, а стало быть, была украдена. Но кем? Все были в ресторане, кроме Клифтона, который стоял на часах возле колодца. Мы отправились к нему, не дожидаясь китайцев, и нашли его абсолютно пьяным, он лежал на земле почти в невменяемом состоянии, возле него валялась верёвка, на которой в колодец был опущен метис, тут же лежали и ремни, которыми были связаны его руки и ноги. Мы, естественно, перепугались и попытались узнать у Клифтона, что здесь произошло, но он только бормотал что-то нечленораздельное. Чтобы отбросить все сомнения, я сам спустился по верёвке в колодец, но, конечно же мои опасения подтвердились: метиса там не было.

— Так я и подумал! — подтвердил Олд Шеттерхенд. — Когда Клифтон опьянел, китайцы вытащили следопыта и развязали его. После этого вернулись в ресторан и постарались так отвлечь вас, чтобы метис смог увести какую-нибудь лошадь. Там горел свет?

— Да, там был зажжён фонарь.

— Значит, метис видел, какие кони были там самыми лучшими, и, как и его дед, попытался украсть наших скакунов, но счастье ему не улыбнулось. Правда, ему удалось отвязать их, но после этого они стали упираться, поднялся шум, так что метису пришлось поторопиться, чтобы не быть пойманным. Поэтому он взял первую попавшуюся лошадь, которая оказалась у него под рукой. А это была та самая рыжая кляча.

— Совершенно верно, именно эта лошадь стояла ближе всего к двери.

— Таким образом, ему досталась самая плохая лошадь, но в любом случае метис — хороший наездник, прекрасно знающий здешние окрестности, в противном случае его бы не взяли на должность следопыта в Фирвуд-Кемп. Благодаря этому ему удалось добраться, несмотря на темноту, до Бэч-Хоул, но, ясное дело, гораздо позже, чем ему этого хотелось. А как отреагировали китайцы на его побег, что они сказали?

— Ничего, а вернее, мы не слышали, о чём эти мерзавцы говорили между собой, когда же у нас появились подозрения на их счёт и мы решили последить за ними, то они исчезли.

— Куда они пошли? — спросил инженер.

— Мы не видели, поскольку была глубокая ночь.

— Тысяча чертей! А нельзя ли обнаружить их следы, мистер Шеттерхенд? Мы должны попытаться поймать этих негодяев.

— Да пускай себе удирают, мистер Сван! — отозвался белый охотник. — Они не стоят даже тех наших усилий, которые мы должны были бы приложить, чтобы их поймать. Наш план и так осуществился куда лучше, чем мы могли ожидать, нам удалось защитить Фирвуд-Кемп, при этом никто из нас не получил даже царапины. А всё остальное, включая и поступок китайцев, по сравнению с этим настолько незначительно, что было бы смешно тратить время на погоню за ними.

— Гм! По правде говоря, мне бы очень хотелось пуститься за ними в погоню, но я понимаю, что вы правы, мистер Шеттерхенд. Пускай удирают! Но уж этим Клифтоном я займусь серьёзно! Вам известно, куда он скрылся?

— Нет, — ответил рабочий. — Когда он проспался, мы рассказали ему, как его околпачили китайцы. От страха он сразу окончательно протрезвел и начал, естественно, ругать их на чём свет стоит, но руганью ни метиса, ни китайцев не вернёшь и делу не поможешь. Поэтому он собрал свои манатки, сказал, что не появится здесь, прежде чем у вас, мистер инженер, пройдёт первый гнев, и удалился.

— Вы не должны были его отпускать!

— А по какому праву мы могли его задерживать, сэр? И каким образом? Применить силу? Но он не был преступником, да и мы не полицейские.

— Верно, — согласился Олд Шеттерхенд. — Вполне вероятно, что он не вернётся, но и у нас нет повода, чтобы жалеть об этом. А если он всё же вернётся, то устройте ему хороший нагоняй, мистер Сван, и ограничьтесь этим! А сейчас пойдёмте взглянем на наших лошадей, потом что-нибудь съедим и как следует выспимся, поскольку спать нам этой ночью не пришлось. А завтра утром мы покинем вас.

— Уже? — спросил инженер. — Вы можете не сомневаться, что я был бы рад видеть вас моими гостями гораздо дольше.

— Конечно. Мы всегда будем хорошо о вас вспоминать, сэр, но нас здесь больше ничего не задерживает, а у нас есть ещё важные дела.

— Это правда, — кивнул головой Каз. — Мы должны отправиться в Санта-Фе. Наш подлый кузен Нахум Самуэль не из тех людей, кто долгое время проводит на одном месте, с места на место его гонит нечистая совесть, а если мы будем впустую тратить здесь время, то, когда прибудем туда, может оказаться, что там его уже нет. Ты согласен со мной, кузен?

— Конечно, — ответил Хаз. — Чем скорее мы доберёмся до наших денег, тем будет лучше для нас. К счастью, мистер Шеттерхенд и Виннету взялись за наше дело, это вселяет меня надежду на его благополучное завершение.

В то время как кузены Тимпе ещё продолжали разговор, все остальные уже вошли в здание, рядом с ними остались только Фрэнк и Дролль. Пользуясь случаем, что Олд Шеттерхенд и Виннету не могли услышать его слов, Хоббл Фрэнк решил высказать своё отношение к только что прозвучавшим словам Хаза:

— Я не понимаю, почему это вы оба постоянно говорите о ком-то другом! Семейство Тимпе, по-видимому, страдает детской болезнью, от которой нельзя вылечиться, а именно колоссальной односторонностью.

— Почему? — спросил Каз.

— Я имею в виду Олд Шеттерхенда и Виннету. Вы постоянно говорите о том, что надеетесь, что они окажут вам свою помощь. Я вполне согласен, что такая точка зрения не лишена смысла, но, несмотря на это, я нижайше прошу обратить ваше внимание и в другую сторону, а именно на меня, всеми уважаемого Хоббла Фрэнка из Морицбурга! Скажите, вы уже мне не доверяете?

— Ну, что вы, мистер Фрэнк, — возразил Хаз.

— Не видно этого, ваша милость, господин Хазаэль Бениамин Тимпе! Я уже как-то сказал вам, что, так и быть, пожалею вас и займусь вашим делом. Я вас заверил также, что я заинтересован в том, чтобы вы получили наследство, даже больше, чем в собственных деньгах, а теперь, спустя каких-то несколько часов, я должен выслушивать, что все свои надежды вы связываете с другими людьми.

Оба кузена нашли в себе силы, чтобы удержаться от смеха и сохранить серьёзное выражение лица. Каз положил руку на плечо маленького охотника и сказал успокаивающим тоном:

— Но, дорогой Фрэнк, вы напрасно так волнуетесь. Мы знаем прекрасно вас и то, какую пользу может принести нам ваша помощь.

— Да? Значит, вы это знаете? Так почему вы всё время говорите о Олд Шеттерхенде и Виннету, а не обо мне?

— Потому что нет никакой надобности говорить о том, что и так очевидно. Ваши достоинства ведь неоспоримы! Разве не так?

При этих словах лицо Фрэнка расплылось в довольной улыбке, он махнул рукой и сказал:

— Ну, что вы, мистер Тимпе! Это большая честь для меня! Присущая мне скромность с трудом позволяет принять эти заслуженные похвалы. Но если вы хотите и дальше делать мне комплименты, то моя всем известная деликатность не может запретить вам этого. Поэтому, пожалуйста, продолжайте и дальше! Говорите прямо безо всяких стеснений! И вообще держитесь возле меня, как цыплята возле наседки! Держитесь возле меня всю свою жизнь! Но нам пора в ресторан, поскольку, как мне кажется, там уже приступают к еде. Я прошу вас, господин Хазаэль Тимпе и господин Казимир Тимпе!

Маленький охотник подхватил обоих кузенов под руки, и двухметровые мужчины позволили проводить себя внутрь здания, хотя вся эта сцена со стороны выглядела очень смешно и комично.

V Коварное золото

Там, где Сьерра-Моро сходится чуть ли не под прямым углом с горами Ратон, неподалёку от ручья лежали два индейца. Одному из них, судя по его виду, было уже больше шестидесяти лет. Его голова была покрыта куском шкуры, осунувшееся лицо выражало необычайную ожесточённость. Рядом с ним лежало ружьё. Второй индеец был моложе, его редкие, но длинные волосы были связаны сзади, а по исхудавшему лицу можно было судить о его незаурядном уме и хитрости. За широкий ремень, служивший ему поясом, был заткнут нож. У обоих краснокожих не было никакого другого оружия, кроме ружья у старого и ножа у молодого. Своим видом они напоминали людей, которые уже длительное время страдают от голода, а кроме того, не в состоянии починить свою одежду и обувь, поскольку местами она была просто разорвана в клочья.

Трава вокруг ручья была вытоптана, повсюду валялись корки от дикой дыни, свидетельствовавшие о том, каким образом краснокожим приходилось утолять голод. Если индеец питается зелёными дикими дынями, которые растут возле воды, то дела его очень и очень плохи!

Старый индеец лежал на земле, и, не поднимая головы, смотрел в воду. Это продолжалось довольно долго, после чего он поднялся и произнёс:

— Уф! Рыба там есть, но руками её не поймать. А у нас нет ни одного крючка, чтобы сделать удочки. У меня болит живот, я плохо себя чувствую после этой дыни, которую вынужден был съесть.

— А Кита Хомаша смог бы съесть целого телёнка, если бы тот у него был, — пробурчал второй индеец.

— Великий Дух нас покинул! — прохрипел старый индеец. — Токви Кава, вождь команчей, вынужден страдать от голода! Никто этому не поверит!

— А кто виноват в этом? Виннету и Олд Шеттерхенд, я им этого никогда не забуду!

Старым индейцем, стало быть, был Чёрный Мустанг, другим был тот краснокожий, который под именем Юварувы появился в Фирвуд-Кемпе и был разоблачён Олд Шеттерхендом. Лицо вождя исказила сатанинская, неописуемо уродливая гримаса, и он ответил:

— Они должны попасть в наши руки, потому что нам известно, куда они направляются. Мы перехватим по дороге этого белого шакала, которого зовут Олд Шеттерхенд и который гораздо больше виноват в наших бедах, чем даже Виннету, шакал апачей. И тогда горе им!

— Ты действительно считаешь, что мы их поймаем?

— Да.

— Я в этом очень сомневаюсь. Мы вынуждены идти пешком, у них же быстрые кони.

— Но наша дорога лежит прямо через горы, в то время как они верхом должны ехать по долине и делать множество поворотов, так что им придётся преодолеть более длинный путь, чем нам. Чёрный Мустанг знает все горы и долины в этой округе, он точно всё рассчитал и знает, когда появятся враги, у нас есть перед ними преимущество во времени, а когда вернётся Ик Сенанда и доставит всё, что нам необходимо, апач и пять белых койотов окажутся в наших руках.

— А он доставит всё, что нам нужно? Лошадей, порох, свинец, ружья, ножи, одежду и мясо?

— Да.

— Когда в вигвамах команчей станет известно, что с нами произошло, все разозлятся на нас.

— Уф! Ты думаешь, что он так глуп и всё расскажет? Великий Дух сделает так, что Ик Сенанда приедет и привезёт мясо! Ему известно, где мы должны находиться, и раз он не прибыл ещё вчера, то прибудет сегодня.

— Ик Сенанда оставил нам своё ружьё и нож, это единственное оружие, каким мы располагаем, а свыше ста воинов голодны, они хотят есть!

— Разве воин может жаловаться на голод? — упрекнул вождь своего товарища.

— Никто этого не слышит, кроме тебя, а ты также голоден. Я не боюсь ни краснокожего, ни белого врага, ни дикого буйвола, ни медведя, но голод — это враг, который поселился в теле, с ним невозможно бороться, против него не помогут ни хитрость, ни отвага, он может лишить жизни самого большого смельчака, и невозможно ему в этом помешать. Поэтому мне ничуть не стыдно ни говорить о нём, ни жаловаться на него.

— Ты прав, — согласился вождь. — Голод живёт в моём теле и гложет мои внутренности. Ты говорил, что не боишься никакого врага. И я ещё до недавних пор побеждал любого противника, но сейчас пришёл враг, который одолел меня, и поэтому мы должны страдать от голода.

— Кто этот враг?

— Он поселился, так же как и голод, внутри меня, это моя злость на Олд Шеттерхенда, которая меня и победила.

— Уф, уф! — согласился Кита Хомаша. Он не произнёс больше ни слова, но в его тоне выражалось всё, что он хотел сказать.

— Да, это злость была тем врагом, который меня победил, — продолжал вождь. Только голод смог вынудить его переступить через собственную гордость и признать это. — Если бы я не оскорблял Олд Шеттерхенда, если бы молчал и ждал, то этот бледнолицый оставил бы нам лошадей и оружие, мы могли бы укрыться поблизости от Фирвуд-Кемпа и дождаться врагов, тогда бы они уже были в наших руках!

— Ты сказал правду. А теперь мы сидим здесь и голодаем. Мы отправились с тобой, чтобы добыть мяса, но ничего не добыли, никого не подстрелили, нашли только дыню, которую и съели. Если и другим повезло так же с силками, то вскоре мы просто умрём с голода. Сколько у тебя осталось ещё пороха?

— Самое большое на десять зарядов.

— Так пускай же Ик Сенанда прибудет ещё сегодня, иначе мы умрём из-за врага, который живёт в нашем теле… Уф! — Последнее слово он произнёс шёпотом.

— Что такое? — спросил Токви Кава.

— Посмотри туда, — радостно ответил Кита Хомаша и показал в сторону ручья.

Вождь взглянул в указанном направлении, и лицо у него повеселело.

— Бизоны, — прошептал он.

— Да, шесть штук! Один бык, три коровы и двое телят.

— У нас будет мясо! — Сказав это, вождь схватил ружьё, но руки у него то ли от слабости, то ли от волнения задрожали.:

— Ты дрожишь! — предостерёг его второй краснокожий. — Если ты промахнёшься, то мы останемся без мяса!

— Молчи! Это от голода. Я наверняка попаду!

— Бизоны идут к воде, они подойдут сюда, ничего не учуяв, поскольку ветер дует с их стороны.

— Да, ветер с их стороны, поэтому мы можем остаться здесь, нужно лишь укрыться в зарослях.

Оба затаились и с лихорадочным волнением наблюдали за животными, которые быстро приближались, лишь время от времени наклоняя голову, чтобы сорвать пучок травы.

Бык был старым, сильным зверем. Страшным, поскольку шерсть на нём повылиняла чуть ли не повсюду. Его мясо наверняка было твёрдым и жилистым, мало пригодным в пищу, но убить нужно было именно его, потому что если бы Токви Кава, руководствуясь качеством мяса, застрелил бы корову, то разъярённый бык, охваченный жаждой мести, поднял бы обоих охотников на рога, а потом забил бы и затоптал до смерти. Хотя у ружья было два дула, но одно из них было рассчитано только на стрельбу дробью.

Бизоны подходили к воде всё ближе и ближе, бык впереди, коровы с телятами следом за ним. Вскоре расстояние между ними и индейцами сократилось до ста, до пятидесяти, наконец, до тридцати шагов, но они не замечали ничего подозрительного. Коровы полагались на быка, а у того, видимо, из-за старости уже пропал нюх.

Токви Кава приготовился к стрельбе, он уже не дрожал, но всё ещё выжидал, хотя бизон был уже совсем близко. Каждый опытный охотник, будь то индеец или белый, знает, что лучше всего стрелять в бок ниже лопатки прямо в сердце. Пуля тогда проходит только через мягкие части, не встречая на своём пути костей.

Бизоны приблизились ещё на десять шагов, в это время одна из коров почувствовала что-то неладное, остановилась и стала так громко втягивать носом воздух, что бык услышал это. Он слегка повернулся в её сторону и на мгновение подставил под выстрел свой бок. И вождь тут же нажал курок. Бизон вздрогнул, какое-то время стоял тихо, опуская голову всё ниже и ниже, потом по его телу пробежали конвульсии и он рухнул, не издав ни единого звука. Пуля попала ему прямо в сердце.

Сделав выстрел, вождь поспешно зарядил ружьё вторично. А коровы, услышав выстрел, бросились наутёк, один телёнок побежал вместе с ними, зато второй, не подозревая ничего плохого, остановился, а потом даже приблизился к мёртвому быку. Вскоре вернулась его мать и попыталась увести телёнка с собой, подталкивая его носом, но в этот самый момент была поражена вторым выстрелом вождя и тоже прямо в сердце, так что и она спустя несколько секунд бездыханно лежала на земле.

При виде этого оба индейца вскочили на ноги и, издавая радостные крики, подбежали к своей добыче. Телёнок, беспомощно бегавший вокруг, также пал под ножами краснокожих.

— Уф, уф, уф! — воскликнул вождь. — Мой краснокожий брат видит, что я не дрогнул. Обе пули попали в сердце, теперь у нас есть мясо для наших воинов!

— Да, мясо коровы очень хорошее, — подтвердил Кита Хомаша.

— Мясо быка тоже можно есть, если нет ничего другого!

— Мы сейчас будем их потрошить?

— Нет, это бы продлилось слишком долго. Мы приведём сюда наших воинов. Я пойду, а мой брат пусть останется здесь.

Он ушёл, бросая голодные взгляды на трёх убитых бизонов, из которых один только бык весил по крайней мере две тысячи фунтов. Кто этого не видел своими глазами, тому трудно представить, какую гору мяса представляет собой взрослый бизон.

Обратный путь лежал вдоль ручья. Вождь шёл быстро, не заботясь о мерах предосторожности, которые на Диком Западе всегда необходимы, следовательно, Токви Кава был абсолютно уверен в том, что поблизости не может быть ни одного врага.

Он шёл теперь под гору, возвращаясь к лагерю, который команчи разбили на краю долины. Ему нужно было пройти почти две английские мили, и это заняло у него довольно много времени.

Команчи, изгнанные из Фирвуд-Кемпа таким позорным образом, были ободраны и голодны так же, как и их вождь. Они лежали на земле, и его встретило множество голодных взглядов. Чёрный Мустанг увидел среди команчей и тех, кто отправился ещё раньше его ставить силки. Можно было не спрашивать о результатах — и так было ясно, что они ничего не добыли. Все индейцы поднялись на ноги и нетерпеливо принялись расспрашивать вождя:

— Удалось ли Токви Каве добыть что-нибудь? Принёс он мясо?

— Да, — ответил он. — Голоду пришёл конец. Я убил бизона и корову, а кроме того, ещё и телёнка.

После этих слов раздались радостные крики, всеобщее возбуждение охватило краснокожих настолько сильно, что они не сразу заметили всадника, который приближался с противоположной стороны лагеря, ведя в поводу ещё пару навьюченных лошадей. Это был Ик Сенанда, внук вождя, посланный в стойбище команчей за оружием и другими необходимыми вещами.

Эта миссия метиса была для вождя последней надеждой, чтобы хоть как-то скрыть от остальных команчей свой позор и удержаться у власти. В своём нынешнем состоянии он в любом случае не мог появиться в стойбище, но если бы он получил лошадей и оружие, поймал Виннету и Олд Шеттерхенда вместе с их товарищами, то это сразу бы вернуло ему утраченную славу, а если бы ещё вскоре после этого он организовал успешное выступление против каких-либо врагов, всё равно, белых или соседних апачей, то его страшное поражение быстро бы забылось и все его сегодняшние печали и опасения развеялись бы без следа. Всё зависело от результатов миссии внука, поэтому можно себе представить, с каким нетерпением и в каком напряжении он ожидал его возвращения.

Когда же Токви Кава увидел, что Ик Сенанда привёл только пару навьюченных лошадей, то побледнел, его красное загорелое лицо стало серым. Утихла и радость остальных команчей по поводу убитых бизонов. Когда метис слез с коня и пошёл в сторону вождя, то уселся под кустом на таком расстоянии, чтобы его воины не смогли услышать их разговор. Ик Сенанда подошёл к нему и молча сел рядом. Вождь пытливо посмотрел ему прямо в глаза и спросил приглушённым, полным разочарования голосом:

— А где лошади?

— Мне их не дали, — прозвучал ответ.

— А где десять раз по десять ружей и ножи?

— Я получил только два раза по десять.

— Значит, ты рассказал о том, что произошло в Фирвуд-Кемпе!

— Я ничего не рассказывал!

— Ты не послушался моего приказа, а значит, о нашем позоре стало всем известно!

— О нём уже было известно. Было известно ещё до того, как я туда прибыл.

— От кого? Если я узнаю, кто это был, то с живого сниму скальп!

Вождь яростно стиснул пальцы в кулаки, а его глаза заблестели от гнева.

— Тебе не достанется этот скальп! — ответил внук. — Огненный Скакун движется в сто раз быстрее, чем мы, и повсюду разносит эту весть.

— Разве Огненный Конь добрался уже и до команчей племени наини?

— Нет, но он бежит неподалёку и останавливается несколько раз в местах, которые бледнолицые называют станциями. На одной из таких станций было несколько наших воинов, и они узнали обо всём.

— Уф! Огненную Воду и Огненного Коня Злой Дух послал в край краснокожих, чтобы погубить их. И уже в скором времени повсюду от одной Большой Воды до другой будет известно, что меня лишили волос, и имя моё будет как смрад исходящий от падали, на которую не польстился даже стервятник. Но я отомщу, отомщу всем, кто превратил меня в такую падаль!

— Ты славный воин и останешься славным, — успокоил его внук. — Мы схватим Виннету и Олд Шеттерхенда, а потом нападём на апачей. Отнимем у них шкуры, оружие и лошадей и тогда сможем спокойно вернуться на территорию нашего племени.

— Уф! А сейчас мы разве не можем вернуться?

— На совете старейшин мне было сказано, что для этого вам нужно смыть свой позор героическим деянием!

— Уф! Уф!

Вождь закрыл рукой глаза и сидел так довольно долго, потом опустил руку и сказал:

— Я богат. Почему и мне ты не привёз ничего, кроме оружия?

— Мне не было это позволено.

— У меня сейчас нет коня, но ведь я владею множеством лошадей. Неужели тебе не позволили взять одного из них для меня?

— Не позволили.

Тогда вождь с изумлением взглянул внуку в глаза и спросил дрожащим от волнения голосом:

— Но моего Чёрного Мустанга, моего скакуна, который мне дороже жизни, неужели тебе не позволили отвести мне и его?

— И его тоже. Мне было сказано, что самого ценного коня племени нельзя доверить твоему легкомыслию.

При этих словах взбешённый вождь вскочил с места, но Ик Сенанда предостерегающе поднял палец и произнёс успокаивающим тоном:

— Токви Кава — великий вождь. Он знает, что воин всегда должен сохранять спокойствие. Что, если люди, которые там сидят и смотрят на нас, подумают, что их вождь не в состоянии сдерживать свои чувства?

Вождь сел и спустя некоторое время, в течение которого он полностью овладел собой, подтвердил:

— Сын моей дочери прав. Я больше не хочу думать об унижении, которое мне пришлось пережить, но когда-нибудь я всё припомню тем, кто мне это унижение доставил! Есть ли у тебя для меня ещё какие-нибудь известия, кроме того, что я уже услышал?

— Нет.

— Уф! Сколько старых воинов называли себя моими друзьями и я действительно считал их друзьями! Неужели ни один из них не велел мне передать что-нибудь через тебя?

— Ни один!

— Ну, значит, все они ещё узнают, как Токви Кава отвечает на такую фальшивую дружбу! Ты мой внук и хотя ещё молод, но смел и столь же мудр, как я. Если ты хочешь говорить со мной, то говори! Ты хочешь мне что-нибудь предложить?

— Нет. Распоряжения относились к тебе, а я всегда слушаюсь тебя. Как ты скажешь, так оно и будет, что ты решишь, то и будет исполнено.

В голосе метиса прозвучала самая искренняя привязанность, он опустил при этом голову, как бы в знак того, что готов служить Чёрному Мустангу душой и телом, но внимательный наблюдатель всё же сумел бы заметить появившиеся при этом предательские морщинки в уголках его губ. Метис был человеком, которому нельзя было доверять ни в чём, а если он к тому же был в чём-то заинтересован лично, то и собственный дед значил для него не больше, чем кто-либо другой. Вождь же, кроме того, что их связывали близкие родственные узы, считал Ик Сенанду своим лучшим другом и не испытывал к нему ни малейшего чувства недоверия. Поэтому он доверительно взглянул на него и сказал:

— Я знаю, что ты отдал бы за меня жизнь и что ты выступал в нашем племени в мою защиту. В том нет моей вины, что ты не получил большего. Пойдём к остальным воинам, они должны тоже узнать, что постановило племя.

Чёрный Мустанг не мог даже и предположить, что метис на совете старейшин подло выступал против него, поскольку самым большим желанием Ик Сенанды было самому стать вождём племени наини.

Они вернулись к своим воинам, которые по поведению Чёрного Мустанга и его внука уже догадались, какие будут известия. Когда же вождь рассказал всё подробно, воцарилось всеобщее уныние. Команчам стало понятно, в каком неприятном положении они оказались, а кроме того, голод по-прежнему продолжал их донимать, поэтому все охотно восприняли приказ вождя отправиться в ту часть долины, где остались лежать подстреленные Чёрным Мустангом бизоны. Прежде чем тронуться в путь, между самыми лучшими стрелками были поделены те ружья, которые привёз Ик Сенанда.

Внук вождя привёз также и несколько ножей, так что бизоны были разделаны очень быстро, и вскоре уже горело множество костров, на которых индейцы запекали куски мяса. Оставшееся мясо было поделено между всеми, и, покончив с едой, команчи немедленно снова отправились в путь, чтобы устроить засаду на Олд Шеттерхенда и его товарищей.

Продвигаясь вдоль ручья, индейцы вернулись на место предыдущей стоянки, а потом повернули вдоль гор Сьерра-Моро на юг.

После полудня, когда команчи вереницей пробирались по заросшей травой равнине, ими был обнаружен след примерно двадцати всадников, причём белых, поскольку все их лошади были подкованы. Следы вели в том же направлении, в котором шли краснокожие.

След долгое время шёл неподалёку от гор, позднее приблизился к ним вплотную, а под вечер повернул в горы. Увидев это, Токви Кава сказал внуку:

— Эти бледнолицые — опытные люди. Скоро стемнеет, поэтому они отправились в горы, не желая ночевать на открытой равнине, где их костры были бы видны издалека. Нам наверняка не удастся внезапно напасть на них, тем более что оружия у нас совсем немного.

— Фи! Мы превосходим их в численности в три раза, а если не достигнем чего-то силой, то добьёмся этого хитростью.

— Хитрость всегда ценится выше, чем сила, особенно важно это для нас сегодня. Прежде всего нам нужно пробраться к лагерю бледнолицых, а уж потом решать, как действовать.

Горы были покрыты лесом, который продолжал местами расти и в долине. Команчи выбрали для стоянки удобное место, после чего вождь и Ик Сенанда отправились выслеживать бледнолицых. Уже начало темнеть, поэтому они предполагали, что им не придётся идти долго. И действительно, не прошло и четверти часа, как они почувствовали запах дыма.

— Мы уже недалеко от них, — прошептал внуку старый вождь. — Нам нужно теперь подождать, пока окончательно стемнеет.

Когда стало совсем темно, они снова стали пробираться вперёд. Вскоре индейцы услышали шум небольшого ручья, а потом увидели пробивавшийся между деревьями свет костра, вокруг которого сидели бледнолицые. Неподалёку на лужайке стояли лошади, их охраняли двое мужчин с ружьями наизготовку, по чему можно было судить, что приходится иметь дело не с новичками и не с неосторожными людьми.

Для опытнейших индейцев не составило большого труда незаметно приблизиться к бледнолицым, толстые стволы деревьев служили им надёжным прикрытием.

Оба краснокожих подкрались на такое расстояние, что, стоя каждый за своим деревом, могли не только видеть белых, но и слышать всё, что они говорили.

Предводителем бледнолицых, казалось, был немолодой мужчина с загорелым лицом, снежно-белыми волосами и длинной пепельной бородой. По его лицу с резкими чертами было видно, что ему многое пришлось повидать в жизни и не раз удавалось благополучно выходить из опаснейших ситуаций. Его проницательные глаза, несмотря на возраст, были по-молодому живы, а когда он начинал говорить, то делал это так, как если бы всю жизнь привык отдавать другим приказы и распоряжения.

Индейцы услышали, что его товарищи обращаются к нему не иначе, как только Ваше Высочество.

Судя по всему и остальные мужчины были также опытными охотниками. Самый младший среди них, худощавый, необычайно высокий кудрявый блондин, был, по-видимому, душой компании, он не переставал отпускать шутки. Товарищи называли его коротко: Хум. Когда краснокожие подкрались к лагерю, он как раз говорил:

— Ваше Высочество, вероятно, чувствует себя здесь в полной безопасности, раз мы не выставили ни одного караула. Я думаю, что где-то здесь начинаются территории, принадлежащие команчам. Неужели Ваше Высочество хочет лишиться трона, а заодно и жизни из-за этих благородных джентльменов?

— Мой трон — это то место, на котором я сижу, и мне хотелось бы посмотреть на того краснокожего, который бы попробовал меня лишить его. Я всё же нахожусь в сопровождении тридцати своих подданных, каждый из которых является героем и рыцарем. А что касается команчей, то вы правы, дорогой Хум. Я хотел только дать вам время на еду, а позднее, как обычно, мы выставим караулы. Семь часов сна, и каждый час смена караула. Нам будет достаточно четырёх человек, если они не будут стоять, а всё время перемещаться по охраняемому ими участку. Такой порядок мы сохраним до тех пор, пока не достигнем гор Сан-Хуан.

— Где мы станем миллионерами! — добавил, весело смеясь, Хум.

— Я думаю, что так оно и будет, несмотря на ваши шутки.

— Поскольку наследство от богатого дядюшки прошло у меня под носом, я не имею ничего против того, если вы позволите мне стать наследником богатейшего государства Колорадо.

— Прекрасно! Вы снова вспомнили о своём наследстве от вашего дядюшки. Он что же, лишил вас его? Этого ему нельзя никак простить, поскольку вы такой хороший парень!

— Он не лишал меня наследства, однако сумел сделать так, что я ничего не получил. Он казался состоятельным человеком, поскольку умел пускать пыль в глаза. Мой отец, хотя и был удачливым торговцем, не сумел добиться большого успеха, а почему, я сейчас расскажу. Когда отец умер, то кроме долгов не оставил мне ни цента, но дядя, у которого детей не было и которого я попросил помочь мне встать на ноги, успокоил меня, сказав, что я буду его единственным наследником. Так я промучился ещё несколько лет, пока и он не умер. Кроме своей абсолютно пустой шкатулки для денег, он оставил мне свою кассовую книгу. Я начал её внимательно изучать, буквально обнюхивать со всех сторон, но заработал на этом жесточайший насморк. Любимый дядюшка был так хитёр, что давал моему доверчивому отцу работу, годами не выплачивая за неё ни единого доллара. Мой отец полагал, что его заработанные деньги находятся в надёжных руках. Позднее же, когда перед самой смертью он узнал о банкротстве своего брата, то не захотел компрометировать его в моих глазах и не сказал мне ни слова. Я не унаследовал ничего, а кроме того, потерял и те деньги, которые бы мне достались, не будь отец таким доверчивым.

— Хороший у вас дядя! Стало быть, он всё растранжирил? А как его звали?

— Меня это не касается, я не знаю его фамилии!

— Что? Вы не знаете его фамилии? Но она ведь наверняка звучит точно так же, как и ваша!

— Вот именно.

— Но простите, вы ведь не забыли свою фамилию! Мы называем вас Высокий Хум. Вы не сказали нам, ни что означает Хум, ни вашей фамилии. Почему?

— Почему? Потому. Именно потому, что это также фамилия моего дорогого дядюшки, о котором я вспоминаю весьма неохотно.

— Гм! Если вы ощущаете столь сильную неприязнь к своему дяде, то тогда, ясное дело, мы не имеем ничего против. Что же касается утраченного наследства, то можете себя утешить тем, что когда мы окажемся в горах Сан-Хуан, то вы вознаградите себя за эту потерю стократно!

— Хотя бы и не стократно, но надеюсь, что мы там всё же что-то найдём, Ваше Высочество, поскольку вы явно не из тех, кто понапрасну тащил бы с собой уважаемых людей в такую даль в Рокки-Маунтинс.

— Нет, конечно же, я не такой. План пещеры у меня в голове: мы будем богаты, хотя и не так, как если бы нам улыбнулось счастье и мы нашли бы здесь, в Сьерра-Моро, легендарную Бонанзу оф Хоака.

— Я часто о ней слышу. Странное название! «Бонанза» — это испанское слово, «оф» — английское, а «Хоака» похоже на индейское. Не так ли?

— Совершенно верно.

— Что же эти слова означают?

— Я не могу этого сказать, потому что не встречал никого, даже среди индейцев, кто бы это знал и мог перевести. Бонанза непременно существует, сотни гамбусинос[6] искали её. Некоторыми из них были так близки к ней, что находили целые глыбы золота, но никому не удалось достичь того места, где такие глыбы лежат повсюду. Мы находимся как раз в этих краях, а когда отправимся завтра в дальнейший путь, то, возможно, приблизимся к тому месту, где были сделаны эти находки. Вполне возможно, что мы разбили лагерь поблизости от легендарной Бонанзы. Подумать только, если бы нам посчастливилось наткнуться на неё!

Слова эти вызвали у всех энтузиазм, в ответ раздались самые различные возгласы, а Хум весело заметил:

— Засыпая, я буду о ней думать, быть может, она мне приснится и я укажу вам дорогу. Что вы думаете об этом?

— Это был бы прекрасный сон! — ответил Его Высочество. — Но как можно понять того, кто знает, где находится Бонанза, но не пользуется этим?

— Кто это такой? Или кто это такие? Разве такое возможно? Разве это правда? — посыпались со всех сторон вопросы.

— Да, это правда. Есть такие индейцы, которые знают это место, но из ненависти к белым окружают его тайной и только иногда, чтобы купить что-нибудь у бледнолицых, отправляются туда, чтобы взять горсть нуггетов,[7] но все глыбы золота оставляют на месте. Именно в этих местах встречались такие глупцы и сумасшедшие. Недавно в Альбукерке я разговаривал с одним монахом, который встретил такого краснокожего в Эстрехо де Куарцо. Индеец был голоден, и монах дал ему хлеба и мяса. Тогда тот вручил ему кусочек настоящего золота, то есть нутгет, который весил по крайней мере 50 граммов, а мешочек был целиком наполнен такими самородками, имеющими огромную стоимость. Что вы на это скажете?

— А монах не спросил индейца, откуда они у него? — поинтересовался кто-то из охотников.

— Конечно, спросил, но не получил никаких подробностей, кроме краткого пояснения: «Я взял золото в Бонанзе оф Хоака, пока!» Монах вынужден был довольствоваться этими словами, а краснокожий быстро удалился.

— Монах мог его задержать и вынудить признаться, где находится Бонанза!

— Монах? Это ведь духовное лицо! Ему нельзя было так поступить, потому что это противоречит Закону Божьему!

— Эх, что мне этот Закон Божий! Если бы я повстречал такого краснокожего, то убил бы его, как собаку, если бы он не сказал мне этого. Но где лежит это Эстрехо де Куарцо? Вы не знаете, Ваше Высочество? И что означает это название?

— По-испански это значит Кварцевое Ущелье, я знаю это место и хочу вам честно признаться, что и я принадлежал к тем, кто напрасно искал Бонанзу оф Хоака. Я был даже в Эстрехо, по ничего не нашёл, хотя могу поклясться, что был недалеко от открытия. Запомните это название! Кварц! Это именно тот минерал, под которым скрывается золото. А ущелье? Это слово объясняет, каким образом появилась Бонанза! Когда-то в ущелье был водопад, его воды вымывали из воды песчинки и целые глыбы золота, которые падали на дно потока. И они лежат там, их стоимость составляет много-много миллионов, их нужно только поискать и собрать, если знать, где находилось это дно водопада. Эта мысль, которая может свести человека с ума! И если вы хотите, то я могу вам завтра показать Эстрехо де Куарцо, поскольку наш путь идёт неподалёку от него.

Слова эти вызвали новую вспышку энтузиазма. Его Высочество смог положить ему конец только тогда, когда повелительным тоном произнёс:

— Успокойтесь, сеньоры! Вы поели, а сейчас нам нужно назначить четырёх человек в караул, потому что команчам я доверяю только тогда, когда они находятся от меня на расстоянии. Вы разговариваете так громко, что вас слышно за милю! Если вы не успокоитесь и не утихнете, то завтра не увидите Эстрехо.

— Хорошо, будьте спокойны, Ваше Высочество, — весело ответил Хум. — Замолчите, джентльмены и сеньоры! Вы слышали, что я хочу спать и увидеть во сне Бонанзу! Кто мне будет в этом мешать, тот не будет завтра искать со мною глыбы золота. А стало быть, спокойной ночи, Ваше Высочество! Спокойной ночи!

После этого он положил себе под голову вместо подушки седло, вытянулся на земле, рядом с собой положил заряженное ружьё и закрыл глаза.

— Идём! — шепнул Чёрный Мустанг внуку.

Они осторожно отступили в глубь леса и сделали это вовремя, потому что четверо охотников уже разошлись от костра в разные стороны и один из них появился на том месте, где они прятались, буквально через полминуты после их ухода. Если бы они хоть немного замешкались, то он наверняка их бы заметил.

Когда индейцы отошли от лагеря бледнолицых на безопасное расстояние, Чёрный Мустанг остановился и спросил метиса:

— Ты всё понял?

— Всё, — ответил тот.

— Я понимал не все слова, но смысл их разговора мне абсолютно ясен. Завтра у нас будут скальпы, лошади и оружие этих бледнолицых, а кроме того, всё, что у них есть с собой.

Он произнёс это так уверенно, как если бы ничуть не сомневался в успехе задуманного дела. Ик Сенанда не был так уверен и предостерёг.

— Ты видел и слышал, что бледнолицые отнюдь не такие желторотые, чтобы их можно было легко перехитрить!

— Но я всё же перехитрю их!

— Я считаю, что лучше было бы напасть на них ещё сегодня ночью.

— Ты говоришь, как молодой воин, а я, как мудрый вождь, — который умеет всё тщательно просчитать. Вокруг лагеря беспрерывно ходят четыре вооружённых человека, они наверняка заметят наших воинов. Кроме того, все остальные бледнолицые спят с оружием под рукой, если кто-то из охраны крикнет, то все вскочат, готовые к сражению, и убьют многих из нас. Я же хочу поберечь наших воинов, чтобы не было больше упрёков в мой адрес, когда я вернусь в наше племя. Здесь не прольётся ни одной капли крови команчей.

— Интересно, как же ты собираешься действовать?

— Ты слышал, как они говорили о Бонанзе?

— Да.

— Я не знаю никакой Бонанзы, мне никогда не приходилось слышать этого названия, но зато мне известно, где находится наша Шапо-Гаска.[8]

— Уф, — вырвалось у метиса. — Что ты задумал?

— Ты не догадываешься? Тебе она известна так же, как и мне. Если ты немедленно отправишься в путь, то к завтрашнему утру успеешь вернуться к Эстрехо де Куарцо. А я вместе с воинами буду идти всю ночь, чтобы также быть там к этому времени.

— Ты хочешь оказаться там к тому времени, когда туда подъедут бледнолицые?

— Гораздо раньше, уже завтра утром или перед полуднем, в то время как они прибудут туда только вечером. Слушай внимательно, что я тебе скажу! Ты возьмёшь из Шапо-Гаска немного нуггетов, вернёшься в Эстрехо и, отдав нам коня, поведёшь себя так, чтобы тебя обнаружили бледнолицые. Они должны увидеть золото и спросить тебя о Бонанзе. После долгих колебаний ты отведёшь их в Эстрехо, где они окажутся в ловушке, так что не смогут ни обороняться, ни убежать.

— Уф! — отозвался Ик Сенанда, не сумев удержаться от смеха. — Ты научился этому у Олд Шеттерхенда.

— Умный человек учится даже у своего самого заклятого врага! Мы приготовим много дров и, как только бледнолицые окажутся внутри ущелья, забаррикадируем выход дровами и подожжём их. Они будут в такой же точно ловушке, как мы в Бэч-Хоул, и точно так же будут вынуждены нам сдаться.

Ик Сенанда ничего на это не ответил, тщательно обдумывая всё сказанное вождём.

— Ты считаешь, что это плохой план? — спросил его дед.

— Нет, но в нём есть кое-что, что мне не нравится.

— Что?

— Бледнолицые убьют меня.

— Ты думаешь, что я пошлю тебя на такое дело, которое может стоить тебе жизни?

— Я не думаю, что у тебя есть такое намерение, но всё кончится именно этим. Если эти люди поймут, что их обманули, то сочтут меня предателем и выместят своё зло на мне.

— Они не смогут этого сделать, потому что ты убежишь прежде чем они поймут, что их окружили.

— Как я смогу убежать, если буду связан?

— Ты полагаешь, что тебя свяжут?

— Да. Я должен буду притвориться, что они вынудили меня выдать им, где находится Бонанза, а если они будут считать, что я делаю это не по своей воле, то и относиться ко мне будут соответственно.

— Но это ещё не значит, что тебя свяжут. Ты пойдёшь к пешком, в то время как у них есть лошади. Они будут думать, что если ты вздумаешь убежать, то они поймают тебя без труда, и не станут тебя связывать. Когда они окажутся в Эстрехо, ты будешь наблюдать за выходом из ущелья, а когда заметишь нас с дровами, то мгновенно прибежишь к нам.

Эти слова не смогли до конца успокоить метиса. Дед старался развеять его опасения, и, в конце концов, это ему удалось, когда он сказал:

— А если тебе не удастся убежать, то я буду должен вести с ними переговоры, как Олд Шеттерхенд в Бэч-Хоул со мной, и моим первым условием сохранения им жизни будет то, что они выдадут мне тебя.

— Ты сохранишь им жизнь? А я думал, что ты хочешь лишить их жизни.

— И я сделаю это, но таким врагам можно пообещать милость и вовсе необязательно держать слово. Разве бледнолицые были когда-нибудь с нами честными и откровенными?

— Нет.

— Так теперь ты согласен?

— Да. Я сделаю то, что ты от меня хочешь, ты ведь не сможешь оставить сына своей дочери. А все воины команчей будут прославлять мою смелость, что я рисковал свободой и жизнью ради того, чтобы бледнолицые попали в твои руки.

— Тогда ступай!

Они вернулись на то место, где их ожидали команчи. Когда они туда прибыли, Чёрный Мустанг кратко рассказал им о своих планах. Им предстоял изнурительный ночной переход без а сна и отдыха, но, несмотря на это, слова вождя были восприняты с радостью. У них появилась возможность добыть лошадей, ружья и тридцать скальпов. Через несколько минут команчи отправились в путь к Эстрехо де Куарцо, в то время как метис поскакал в Шапо-Гаска своего деда.

Путь был утомительным, поскольку большую его часть нужно было пройти ночью по тяжёлой для пеших людей дороге, индейцы не могли пойти более удобной и лёгкой дорогой, так как ею наверняка воспользовались бы и бледнолицые и обнаружили бы следы команчей.

Всю ночь они шли, преодолевая горы, долины и ущелья. Когда наступило утро, краснокожие сделали короткий привал, чтобы немного отдохнуть и съесть по куску холодного бизоньего мяса. После этого тронулись дальше и с таким воодушевлением, что ещё до наступления полудня оказались поблизости от ущелья Эстрехо.

Местность словно специально была предназначена для осуществления плана Токви Кавы. С запада на восток здесь протянулась узкая, густо поросшая лесом горная цепь. А с севера на юг эти горы были разрезаны глубоким ущельем, возникшим в результате длительного разрушительного воздействия водных потоков, а также как последствие внезапного извержения вулкана.

Узкий, местами всего несколько шагов шириной, проход через несколько метров от входа в ущелье делает крутой поворот, а само ущелье со всех сторон окружено отвесными скалами из кварцевых пород, причём эти склоны такие гладкие и крутые, что не представляется никакой возможности подняться по ним наверх, человеку не на что было опереться, не за что зацепиться на этих, казалось, отшлифованных скалах. Не было на них и ни единого дерева, ни единого кустика. Ни одному растению не удалось пустить корни на этих скалах.

Это ущелье и называлось Эстрехо де Куарцо, именно о нём рассказывал Его Высочество как о возникшем, вероятнее всего, на месте некогда существовавшего водопада.

Прибыв на место, команчи сразу же направились в лес, не приближаясь ко входу в ущелье, чтобы не оставлять там никаких следов. Один только вождь пробрался внутрь до Эстрехо де Куарцо, чтобы убедиться в том, что там никого нет. Когда довольный результатом разведки, он вернулся к своим воинам, все немедленно приступили к сбору хвороста, складывая его в большие, но лёгкие вязанки.

Немного позже показался метис, скачущий верхом по равнине. Он не знал точно, где находятся индейцы, поэтому несколько человек отправились к нему навстречу. Он отдал им почти загнанного коня, которого не должны были увидеть бледнолицые, показал Чёрному Мустангу привезённые нуггеты и, получив несколько последних наставлений, ушёл, чтобы сыграть свою небезопасную роль.

Бледнолицые, не подозревая об опасности, поджидающей их в Эстрехо, не спешили, они проспали до утра, после чего тронулись в путь, не обнаружив следов двух врагов, которые ночью следили за ними и подслушивали их разговоры Они до полудня, потом из-за жары сделали небольшой привал, чтобы отдохнуть самим и дать отдых лошадям. Через час они тронулись дальше и вскоре добрались до места, от которого до Эстрехо было не больше трёх английских миль. Здесь дорога шла по долине мимо одиноко растущего дерева. Предводитель, ехавший во главе отряда вместе со своим любимцем Хумом показал на дерево и сказал:

— Видите это дерево впереди? Мне оно известно, это ориентир, по которому я могу судить, что если мы будем ехать с той же скоростью, как и прежде, то через час будем в Эстрехо.

Его спутники принялись обсуждать услышанные слова, а один из них, обладающий острым зрением, заметил:

— Я вижу там ещё кое-что, кроме дерева, Ваше Высочество. Если не ошибаюсь, под ним лежит какой-то зверь… а возможно, что это и человек.

— Гм! Одинокий человек в такой удалённой, небезопасной местности? Уж не гамбусино ли это какой-нибудь, которые прослышав о Бонанзе, ищет тут золото? Нам нужно всё как следует выяснить!

Вскоре они увидели, что это действительно был человек, который лежал под деревом и, казалось, спал. Чтобы захватить его врасплох, предводитель вместе с несколькими спутниками слез с коня и пошёл вперёд в то время как остальные продолжали медленно ехать верхом.

Человек под деревом спал, по-видимому, очень крепко, потому что не услышал приближающихся людей, которые, подойдя ближе, окружили его со всех сторон. За пояс у него был заткнут кусок шкуры, сложенный, как мешочек, его верхняя часть несколько торчала из-за пояса, и белые смогли увидеть, что он наполнен золотыми самородками, величиной почти с лесной орех.

— Чёрт возьми! — вырвалось у предводителя. — У этого человека полным-полно нуггетов. А он, скорее всего, метис. Нуггеты! Здесь, неподалёку от Эстрехо? Неужели?.. Мы должны заставить его нам всё рассказать.

В этот момент подъехали и остальные люди. Конский топот разбудил спящего, он открыл глаза и, увидев бледнолицых, испуганно вскочил на ноги, невольно схватившись рукой за пояс. Почувствовав, что мешочек у него немного высунулся, он быстро запихал его назад, так что это его движение наверняка вызвало бы у бледнолицых подозрение, даже если бы они не видели золота раньше. Это был, конечно, не кто иной, как Ик Сенанда, отменно играющий свою роль. Бледнолицые, не почувствовав никакого подвоха, угодили в ловушку, а их предводитель повелительно спросил:

— Как тебя зовут, парень?

— Меня зовут Ято Инда, — ответил метис, снова воспользовавшись тем именем, под которым его знали в Фирвуд-Кемпе.

— Ято Инда? Это означает Добрый Человек, если я не ошибаюсь. Кем был твой отец?

— Белым охотником.

— А твоя мать?

— Женщиной из племени апачей.

— Судя по твоему имени, так оно и есть. С какой целью ты оказался здесь, на территории, принадлежащей команчам и где не бывает апачей?

— Моё племя не захотело меня больше терпеть.

— Почему?

— Потому что я друг бледнолицых.

— Гм! Стало быть, ты изгой. И это сходится, поскольку у тебя есть только нож, а оружие у тебя, по-видимому, отобрали.

— Ято Инда пойдёт к бледнолицым и купит у них оружие для себя.

— Предположим. Краснокожие тебя выгнали, поэтому мы тебя и встретили здесь, но раз ты хочешь купить оружие, то у тебя должны быть деньги.

— Ято Инде не нужны деньги.

— Правда? Ты полагаешь, что оружие тебе подарят за красивые глаза?

— Нет. Бледнолицые ничего не дают даром, но они бывают очень довольны, когда за оружие и Огненную Воду получают вместо своих кругляшков нуггеты.

— Да? За Огненную Воду? Мне кажется, что она тебе по вкусу.

— Очень! — как ни в чём не бывало ответил метис.

— И у тебя нет обычных кругляшков, но есть нуггеты?

— У Ято Инды их нет, но он будет искать их так долго, что в конце концов какие-нибудь найдёт.

— Это звучит так, словно ты собираешься отыскать Бонанзу оф Хоака!

Его Высочество полагал, что ведёт себя очень хитро, и метис, как ему показалось, попался на его удочку, поскольку тот тут же запальчиво ответил:

— Разве мой белый брат также слыхал о Бонанзе? И он наверняка думает, что всё это вымысел и враньё?

— Конечно, сразу столько золота, как об этом рассказывают, не может находиться в одном месте, как бы оно ни называлось.

— Уф! — воскликнул метис с ещё большим запалом. — Это не враньё! Бонанза существует на самом деле.

Можно себе представить, с каким напряжением бледнолицые следили за этим разговором и как торжествовал про себя их предводитель, когда метис таким вот образом «проговорился». Его Высочество подошёл ещё на шаг ближе к метису и сказал:

— Ты проболтался, ты сказал больше, чем хотел. Ты не только знаешь, что Бонанза оф Хоака существует, но тебе известно также и то, где она находится!

— Я… я… не… знаю, я… не… могу…

— …сказать это, — закончил за него Его Высочество. — Тебе нельзя сказать этого! Ты попался, тебе теперь понятно это? Где находится Бонанза? Ты скажешь это?

— Я… я не могу ничего сказать, потому что я… ничего не знаю!

— Ах, так! Я представлю тебе доказательства, негодяй, что ты врёшь! Что это?

С этими словами он быстро схватил метиса за пояс и выхватил оттуда мешочек. Он не был зашит, кусок кожи развернулся, всё его содержимое, почти две полные горсти нугтетов, высыпалось на землю. Метис испуганно вскрикнул и поспешно наклонился, чтобы собрать рассыпавшиеся золотые самородки, но бледнолицые, стоявшие поблизости, опередили его, набросились на нуггеты и расхватали их. Его Высочество схватил метиса, обеими руками за грудки, оторвав его от земли, и крикнул:

— Видишь теперь, мерзавец, я предъявил тебе доказательства. Откуда у тебя нуггеты?

Ик Сенанда открыл рот, но не ответил, притворяясь, что от страха не может вымолвить ни слова, и лишь после того, как вопрос был повторён несколько раз, ответил, запинаясь:

— Э-ти… эти нуг-г-ге-ты… я н-нашёл…

— Конечно, нашёл. Мы это знаем. Но где?

— Там… там… вчера… я нашёл… мешочек… в лесу.

— В лесу? Мешочек? Никто бы не бросил в лесу мешочек с нуггетами. У тебя золото из Бонанзы, и ты нам сейчас скажешь, где она находится!

— Эт-т-того… эт-т-того я н-не м-могу сказать!

— Да? Сейчас я тебе, докажу, что можешь! Даю тебе одну минуту на раздумья. Если не скажешь, то получишь в живот столько пуль, сколько у нас ружей! А стало быть, решай!

Бледнолицые направили на метиса свои ружья, и тот, притворяясь перепуганным насмерть, воскликнул:

— Не стреляйте, не стреляйте! Я ведь говорил вам, что я друг бледнолицых! Именно поэтому я вынужден был покинуть племя без оружия и без коня. Неужели из-за этого я должен ещё и погибнуть?

— Не из-за этого, а из-за своего вранья! Если ты действительно друг бледнолицых, то будь откровенным!

— Я не могу! Краснокожим строго запрещено открывать другим Бонанзу.

— Ты не чистокровный индеец, ты метис, поэтому на тебя этот запрет не распространяется. И даже если бы ты был краснокожим, которого изгнали из племени, то и тогда ты бы должен был отомстить любым способом за это. Тебе теперь предоставился прекрасный случай это сделать, рассказав нам, где находится Бонанза оф Хоака.

— Отомстить? Ах… ах… уф! Отомстить! — воскликнул метис, как бы решаясь на это.

— Да, отомстить, отомстить за то, что с тобой обошлись так скверно!

Метис какое-то время колебался, по его лицу было видно, что он борется с самим собой, и, когда бледнолицые стали давить на него, он нерешительно ответил:

— Даже, если… если бы я хотел… но я не могу этого сказать!

— Почему?

— Потому… потому что меня прогнали из племени. Я уже никогда не смогу вернуться в моё племя, я буду вынужден пойти к бледнолицым, жить среди них, а для этого нужно будет много золота, поскольку белым за всё нужно платить. Если я вам скажу, где находится Бонанза, то вы отнимете у меня всё золото!

— Ты говоришь глупости! Сколько золота может быть в Бонанзе?

— Уф! — воскликнул метис, не задумываясь. — Столько, что на пятидесяти лошадях не увезти!

— Это правда? — спросил Его Высочество. — Это правда? Это на самом деле так?

— Да. Я видел это.

— Когда?

— Несколько раз. Последний раз сегодня утром.

— Слышите, господа? Вы слышите? Молитесь Богу, чтобы не лишиться рассудка! Столько золота, столько золота! Его бы хватило, чтобы купить все Соединённые Штаты! А этот дурачок думает, что всего этого золота ему хватит лишь для того, чтобы он мог заплатить за оружие и Огненную Воду для себя! Послушай, дружок, даже того золота, которое ты унесёшь в своих руках, вполне достаточно, чтобы ты мог удовлетворять любые свои желания и пить Огненную Воду до конца своих дней. Но ты получишь гораздо больше золота. Если ты покажешь нам Бонанзу, то мы поделимся поровну: ты получишь одну половину, мы заберём другую. И тогда ты сможешь посмеяться над всеми краснокожими и заживёшь лучше, чем президент, которого вы называете Белым Отцом!

— Лучше… чем… чем Белый Отец? Это правда? — спросил метис, как бы ошеломлённый услышанным.

— Да! Я клянусь тебе всеми святыми. Ты получишь всё, что только пожелаешь.

— И столько Огненной Воды, сколько захочу?

— Даже больше! Намного больше, чем может вместить в себя Миссисипи! Скажи только скорей, где находится Бонанза!

Лицо метиса раскраснелось, стало понятно, что он готов раскрыть свою драгоценную тайну, но всё же он высказал своё сомнение:

— Вас почти тридцать воинов, а я один и без оружия. Если я покажу вам Бонанзу, то вы заберёте всё золото, а меня прогоните, так что я ничего не получу!

— Ерунда! Мы честные люди и отдадим тебе половину. Я сказал это и сдержу своё слово. Но если ты не скажешь, то будешь безжалостно застрелен на этом самом месте, где ты сейчас стоишь. А значит, выбирай, и быстро! Или смерть, или столько Огненной Воды, сколько ты сможешь выпить до конца жизни!

Его Высочество был возбуждён не меньше, чем остальные охотники. Подумать только: свыше пятидесяти повозок чистого золота! Это трудно себе даже представить! Все устремили нетерпеливые взгляды на метиса, который всё ещё продолжал колебаться. И когда напряжение достигло наивысшего, казалось, предела, он наконец произнёс то, что от него все ждали:

— Ято Инда доверяет вам, он верит, что сможет забрать половину золота, и покажет вам, где находится Бонанза!

После этих слов всех бледнолицых охватила неописуемая радость, даже Его Высочество размахивал руками, как ветряная мельница крыльями, и подпрыгивал на месте, забыв про своя возраст, седую бороду и седую голову. Только высокий Хум сумел сохранить самообладание и, хотя лицо его тоже горело от радости, крикнул так, что, несмотря на всеобщий шум, был услышан всеми:

— Милорды, джентльмены и сеньоры! Впереди нас ждёт большая радость, но и наше благородство не может быть меньшим. Мы пообещали этому человеку половину золота, и я полагаю, что мы сдержим обещание!

— Да, да, — засмеялся Его Высочество.

— Да, да, — со смехом отозвались и все остальные.

Своим смехом они ясно дали понять, что не собираются выполнять обещанного, но метис сделал вид, что ничего не понял, и произнёс:

— Если вы хотите, чтобы я отвёл вас к Бонанзе, то для этого не придётся долго ехать.

— Это недалеко? — спросил Его Высочество. — Я так и думал! Бонанза находится в Эстрехо, не так ли?

— Так.

— Тогда мы нашли бы её и без твоих указаний!

— Нет, — ответил Ик Сенанда. — Вы могли бы искать её много-много лет и всё-таки не нашли бы её.

— Так ступай и покажи нам дорогу к ней. Но не вздумай удрать! Наши пули тотчас же продырявят тебя насквозь!

Метис сделал вид, что не услышал этой угрозы вовсе, и отправился в путь, уверенный в том, что ведёт бледнолицых на верную гибель. Претворение в жизнь хитрого плана, задуманного Чёрным Мустангом, прошло намного легче, чем Ик Сенанда представлял себе.

А бледнолицые, ничего не подозревая, говорили между собой только о Бонанзе. Один Хум ехал спокойно, держась несколько в стороне от остальных и размышляя, как бы уговорить своих, товарищей вести себя благородно. Через какое-то время к нему присоединился Его Высочество и с усмешкой спросил:

— То, что ты говорил раньше о благородстве, это была лишь шутка, не так ли?

— Нет, сэр. Этот человек отдаёт нам половину своих сокровищ, и мы были бы последними подлецами, если бы не сдержали своего обещания.

— Так у вас действительно такие намерения? Фи! Я никогда не был бесчестным человеком и никогда таким не буду, но каждый знает, что не следует выполнять обещаний, данных индейцам.

— Это так подло, сэр, что я… Гм! А, кроме того, Ято Инда не индеец, его отец был белым!

— Это тем более не причина, чтобы как-то по-другому к нему относиться. Метисы ведь намного хуже, коварнее и подлее, чем чистокровные индейцы. Пускай он покажет нам Бонанзу, а потом идёт куда глаза глядят.

— Без своей доли?

— Конечно! Отдать ему такое количество золота было бы с нашей стороны просто безумием!

— Я не соглашусь с тем, чтобы он был обманут!

— Не выставляйте себя на посмешище! Вам ведь ничего не удастся сделать против всех остальных!

— А если всё же…

— Что? Что вы собираетесь сделать?

— Что я сделаю, а что не буду делать, будет зависеть от вашего благородства.

— Это что, угроза, сэр?

— Если вы не поступите с метисом благородно, то можете считать это угрозой!

Виннету называл золото «смертоносным песком», потому что ему было известно много случаев, когда быстро и легко добытый металл приносил его «счастливым» обладателям только несчастье. И здесь, хотя ещё никто не видел Бонанзы, проявились уже последствия жажды наживы. Предводитель, чьим любимцем Хум был всё это время, отбросил все приличия и с нескрываемой враждебностью на лице пригрозил:

— Не вздумайте предупредить метиса или предпринять что-либо против нас! Если на кон поставлена Бонанза оф Хоака, то я не собираюсь шутить. Я хочу предупредить тебя: если что-то случится, то ты можешь рассчитывать только на пулю!

После этой угрозы, которую он высказал совершенно серьёзно, Его Высочество хлестнул коня и устремился в голову колонны, чтобы держаться вблизи метиса. Хум же остался в самом хвосте, сознательно замедлив шаг коня. Остальные бледнолицые, слышавшие этот разговор, обгоняя Хума, оборачивались и не менее решительно высказывали в его адрес подобные угрозы. В конце концов, Хум отстал настолько, что все скрылись из его глаз. Он так же сильно, как и все остальные, хотел найти золото, но задуманный ими обман настолько возмутил его, что ему даже расхотелось спешить вместе со всеми к таинственной Бонанзе.

Поэтому он увидел скалы, окружающие со всех сторон ущелье, в котором якобы и находилось легендарное хранилище золота, позже остальных. А увидев, от удивления остановил коня. Минутой позже он соскочил с него, чтобы не оказаться замеченным, поскольку неподалёку от Эстрехо увидел бегающие фигуры, в которых при всём своём желании не мог не узнать своих товарищей. Вскоре после этого вспыхнул яркий огонь, и до него донёсся многоголосый вой, означающий боевой клич краснокожих. Сомнений не было — перед ним были индейцы.

Хума охватила тревога. К счастью, наступали сумерки, и индейцы, полностью занятые своими делами возле ущелья, по сторонам не смотрели и его не заметили. Они считали, что им удалось захватить в ловушку всех бледнолицых.

Хум решил попытаться спасти своих товарищей. Не желая, чтобы индейцы его заметили, он подождал, пока окончательно стемнеет, и поскакал, но не напрямую — там огонь становился всё больше и больше, — а придерживаясь левой стороны.

Огонь пылал с западной стороны горы, поэтому он поехал на восток и отыскал там укромное местечко, где привязал коня. Немало времени ушло на то, чтобы незаметно приблизиться к краснокожим. Пробираясь на запад, Хум добрался наконец до места, откуда был виден огонь, пылающий на расстоянии около двухсот шагов от него. Пламя было таким сильным и высоким, что свет от него доходил и до того места, где укрылся Хум. Он не рискнул пробираться дальше, потому что видел множество краснокожих, занятых подбрасыванием в огонь всё новых и новых вязанок хвороста.

Но краснокожие были не только там. Горы тоже оказались освещены пламенем, и, взглянув в их сторону, Хум увидел индейцев и там: они взбирались наверх и разбегались там по сторонам. Потом сверху раздался какой-то голос. Судя по набору слов и выражений, говорил краснокожий, потому что он пользовался смесью английского языка и индейских слов, а так говорили только индейцы. Хум не сумел разобрать всех слов, но без особого труда понял основной смысл речи краснокожего. Вкратце он сводился к следующему:

— Бросьте всё оружие и отойдите в глубь Эстрехо. Кто начнёт стрелять или обороняться каким-либо другим образом того ждёт мученическая смерть на колу, а тому, кто сдастся без сопротивления, мы даруем жизнь!

«Ах, теперь я понимаю! — подумал Хум. — Белые оказались в ловушке внутри Бонанзы. Бонанза? Гм! Теперь завеса спала у меня с глаз, и я всё понял! Здесь нет вовсе никакой Бонанзы! Этот подлый метис был шпионом краснокожих, он одурачил нас своими нуггетами, чтобы мы попали к ним в руки. Как хорошо, что я порядочный человек, если бы я им не был, то сидел бы теперь также вместе с остальными в этой мышеловке! Я должен вызволить их оттуда, только я могу им помочь! Но как? Их только тридцать человек, в то время как индейцев, кажется, раза в три больше».

Он немного поразмышлял над тем, как ему помочь товарищам, после чего решил: «Это будет трудно, если вообще возможно. Я не могу пойти ни в сторону огня, ни взобраться по скалам, потому что наверху так же светло, как и внизу. Гм, что кажется невозможным с северной стороны, может оказаться возможным с южной».

Повернувшись, он поспешил в другую сторону, но не сделал и ста шагов, как перед ним внезапно появилась невысокая, щуплая фигура и неожиданно обратилась к нему по-немецки:

— Стойте, дорогой незнакомец! Куда это вы так спешите? Будьте так любезны, дайте своим ногам передышку, в противном случае мне придётся пальнуть по ним из своего ружья!

Хум знал немецкий язык. К нему обратился немец, значит, в любом случае он не был врагом, но Хум был так захвачен своей мыслью о том, чтобы как можно скорее оказаться с другой стороны Эстрехо, что даже не подумал о том, насколько необычна такая встреча, и не остановился, лишь на бегу ответив тоже по-немецки:

— Оставьте меня в покое. У меня нет ни секунды свободного времени!

И уже где-то сзади за собой услышал тот же голос:

— Да, этот парень, видимо, учился бегать не у черепахи! Но далеко ему всё равно не уйти!

Хум не понял, что должны означать эти слова, их смысл дошёл до него только спустя несколько секунд. Перед ним выросла ещё одна фигура, перехватила его на бегу одной рукой, а другой нанесла по голове такой удар, что он упал, не проронив ни слова. И всё же, несмотря ни на что, он был в лучшем положении, чем его товарищи, которых он собирался спасти.

Так что же произошло с ними незадолго до этого?

Бледнолицые во главе с метисом достигли голых скал, окружающих со всех сторон узкое и глубокое ущелье Эстрехо де Куарцо. Ничего не заподозрили они и тогда, когда Ик Сенанда остановился и, показывая рукой перед собой, сказал:

— Пусть бледнолицые слезут с лошадей и там, за поворотом, стреножат их. А я в это время открою для вас тайный проход, чтоб и показать вам Бонанзу.

После этого он присел около скалистой стены и принялся разгребать внизу камни, словно бы желая таким образом открыть проход, ведущий в Бонанзу. Все остальные проехали мимо него, и только Его Высочество слез с лошади, встал рядом с ним, спросил с любопытством:

— Так, значит, это здесь находится золото?

— Да, — кивнул головой метис.

— Я помогу тебе, чтобы это было побыстрее!

— Отверстие здесь такое узкое, что копать может только один человек.

Ик Сенанда рассчитывал, что предводитель сам примется за работу и, увлёкшись ею, оставит его без присмотра. Его расчёт оправдался, и Его Высочество, ничего не подозревая, нетерпеливо потребовал:

— Отодвинься! Я хочу сам сделать это.

Присев на корточки, он с энтузиазмом принялся отгребать камни обеими руками. Метис немного постоял рядом с ним, а потом потихоньку отступил на несколько шагов назад. Быстро оглядевшись по сторонам, он убедился, что никто из бледнолицых, занятых в это время своими лошадьми, не обращает на него внимания. И тогда он неслышно устремился к выходу из ущелья.

В этот момент Его Высочество повернулся в его сторону.

— Чёрт подери! — воскликнул он. — Метис!

Быстрым движением руки он выхватил из-за пояса револьвер. Грянул выстрел, и с проклятием на губах Ик Сенанда рухнул на землю.

Эхо выстрела отразилось от склонов ущелья, и внезапно с разных сторон, как бы в ответ, прозвучали другие выстрелы. У входа в ущелье вспыхнуло пламя, которое через несколько секунд так разрослось, что полностью перекрыло узкий проход. А снаружи, из-за этой огненной стены, раздался пронзительный боевой клич команчей.

Его Высочество мгновенно подскочил к метису, сгрёб его в охапку и потащил в глубь ущелья, несмотря на то что Ик Сенанда оказывал отчаянное сопротивление.

— Мы окружены индейцами, — сказал предводитель своим товарищам. — Быстро все за поворот, там они не смогут в нас попасть. И помогите мне связать этого изменника!

Его приказ был немедленно исполнен, и метису связали руки за спиной. Тихо постанывая, он сидел, окружённый со всех сторон бледнолицыми, из раны на ноге сочилась кровь.

— Сдаётся мне, ребята, что мы оказались в ловушке, — охрипшим голосом произнёс предводитель. — Этот негодяй был шпионом и заманил нас сюда. Но я думаю, он недолго будет этому радоваться. У нас найдётся для него прекрасная верёвка. Но сначала несколько человек с ружьями должны обеспечить охрану входа в ущелье, чтобы ни один краснокожий не пробрался сюда.

Распоряжение было выполнено, и предводитель оглядел скалистые стены ущелья.

— Даже белка не влезла бы по ним наверх, где уж тут человеку, — констатировал один из охотников. — Но взгляните, там из скалы торчит выступ, он как будто специально предназначен для этого мерзавца и вполне заменит нам сук!

Он хладнокровно раскрутил лассо и набросил его на этот выступ.

— Хорошо, Фрэд, — произнёс Его Высочество. — А ты, мой полуцветной мальчик, приготовься, у тебя есть ещё пять минут перед смертью. Поскольку нам суждено погибнуть, то хоть ты нас в этом опередишь!

При виде этих поспешных приготовлений лицо у метиса посерело, и он, заикаясь, пробормотал:

— Чего… вы… хотите? Отпустите меня! Вы… вы… не знаете меня! Я… я… не виновен!

— Ты можешь рассказывать на том свете, сейчас это не имеет смысла. Мы раскусили тебя. Ты себя выдал своим бегством.

— Я… не… убегал… я… хотел только посмотреть… потому что я услышал какой-то… подозрительный шорох.

— Да, этот шорох оказался настолько подозрительным, что нам придётся сейчас тебя линчевать. Не болтай так много понапрасну, первая минута уже прошла!

Двое мужчин подтащили Ик Сенанду к скале, с выступа которой уже свисала петля.

— Вы ошибаетесь, вы, правда, ошибаетесь! — закричал он от страха. — Я друг бледнолицых, вы можете в этом убедиться! Разве вы убийцы? Если вы меня развяжете, то увидите, что я помогу вам в переговорах с индейцами.

— Мы предпочитаем этого даже и не пробовать, мальчик, — бросил Его Высочество, поглядывая на старомодные никелированные часы, которые достал из кармана куртки. — Не забывай, что у тебя осталось ещё только три минуты!

Пот выступил у метиса на лбу, когда, несмотря на его сопротивление, ему надели на шею петлю и слегка затянули её.

— Я дам вам золота, много золота, — простонал он, — если вы даруете мне жизнь! Без меня вы никогда не найдёте Бонанзу оф Хоака!

— В это мы верим, — кивнул головой Его Высочество, — но и с твоей помощью, мы, пожалуй, её бы не нашли. Впрочем, твоё золото нам мало бы пригодилось, поскольку речь сейчас идёт о наших скальпах!

— Я могу вас спасти, если вы мне поверите. Токви Кава отпустит вас на свободу, если я попрошу об этом!

— Ага, ты снова себя выдал! Откуда ты знаешь, что это именно он запер нас в своей ловушке? Ты, стало быть, выдал нас самому страшному из убийц. Так что нам надеяться не на что, но и ты напрасно скулишь о пощаде.

— Если вы меня освободите, то с вами ничего не будет. Но если вы меня убьёте, вас ждёт самая мучительная смерть! Будьте благоразумны и не губите самих себя!

— Ах, ты уже так теперь заговорил! Мы не дадим себя одурачить. Вместо того чтобы плести ерунду, приготовься лучше к дороге на тот свет. Ещё минута. Приготовьтесь, господа!

Эти слова были обращены к двум мужчинам, держащим второй конец лассо. Метис в отчаянии, несмотря на рану в ноге, попытался вскочить и вырваться, его вынуждены были держать несколько человек, потому что смертельный ужас удваивал его силы.

— Вы не можете меня убить! На помощь! Токви Кава! Ток-ви Ка-ва! Помоги!

— Последняя минута миновала, — спокойно произнёс Его Высочество, неподвижно стоя рядом. — Тяните, ребята!

Сильный рывок поднял тело Ик Сенанды вверх. Какое-то время его ноги продолжали касаться земли, потом оно повисло в воздухе. Конвульсии постепенно стали стихать, становились всё слабее и слабее, и наконец тело повисло неподвижно. Метис был мёртв.

В это время уже совсем стемнело, а в ущелье было даже темнее, чем снаружи. Там никто не услышал призыве метиса о помощи, поскольку индейцы продолжали беспрерывно выть. Было также слышно, что они взбираются вверх по скалам и располагаются по краям ущелья. Потом постепенно всё утихло.

Бледнолицые опустили на землю тело метиса и оттащили его в самый дальний уголок Эстрехо. Потом шёпотом продолжили совещаться о том, каким образом им выбраться из этой ловушки. По скалистым склонам взобраться наверх было невозможно, поэтому решили послушаться Его Высочества, верхом промчаться к выходу из ущелья и на скаку преодолеть огонь.

Однако едва они сделали несколько шагов, как услышали сверху громкий голос:

— Остановитесь! Я — Токви Кава, вождь команчей, у меня здесь шесть раз по пятьдесят воинов. Если вы поскачете через огонь, то мы перестреляем вас всех!

— Тысяча чертей! — прохрипел Его Высочество, возвращаясь к своим людям. — Вы слышали, что он сказал? Таким способом нам не вырваться, мы ничего не добьёмся. Он наверняка хочет получить наши скальпы, и мы можем считать за счастье, если удастся договориться о том, что нам сохранят жизнь!

Снова раздался голос Чёрного Мустанга:

— Если бледнолицые будут сопротивляться, то они погибнут, но я дарую им жизнь, если они сдадутся.

После этих слов все снова соскочили с коней, быстро посовещались и решили вступить с краснокожими в переговоры, чтобы хитростью добиться для себя максимально возможного. И Его Высочество крикнул в сторону вождя:

— Что вы имеете против нас, почему вы считаете нас врагами? Мы ведь ничего вам не сделали?

— Все бледнолицые — наши враги, — прозвучал ответ. — У вас нет иного выхода, и вы можете спасти свою жизнь только в том случае, если сдадитесь нам без сопротивления. Бросьте оружие и выдайте вашего пленника!

— Но, но! Об этом говорить ещё рано. Вы нас, правда, окружили, но попробуйте достать нас отсюда! Наши ружья докажут вам, что не стоит относиться к нам, как к безоружным пленникам.

— Уф! Оглянитесь сначала вокруг! Здесь наверху на уступах скал стоят десять раз по десять воинов-команчей, готовых при первом же моём сигнале начать стрелять в вашу сторону.

— Фатальный случай, — прошептал Его Высочества. — Если это правда, то они перестреляют сверху нас всех, прежде чем мы успеем задеть хотя бы одного из них. Давайте послушаем, какие условия он хочет нам поставить!

После чего снова крикнул вверх:

— Вас, может быть, много, мы этого не боимся. Но я слышал, что Токви Кава отважный и справедливый вождь, он никогда не питает злобы к людям, которые его не обидели и не обманули. Поэтому я уверен, что ты прекратишь свои действия, когда узнаешь, кто мы такие, что нам ничего не нужно на этих территориях, мы только хотим их поскорее преодолеть. И я готов к разговору с тобой.

— Тогда иди! Мои воины проведут тебя наверх.

— Гордый вождь команчей не может всерьёз требовать, чтобы я пришёл к тебе. Нас только тридцать человек, в то время как у него, как он сам сказал, триста воинов. Если бы я отошёл от своих людей, то рисковал бы жизнью, он же не рискует ничем, спустившись к нам в Эстрехо.

— Я вождь, и мне не пристало спускаться к каким-то там бледнолицым, — гордо ответил Чёрный Мустанг. — Но я пришлю к вам для переговоров Киту Хомашу. Вы выпустите его назад, как только я захочу этого?

— Да.

— Даже в том случае, если мы не сумеем договориться?

— Даже в таком случае.

— Ты говоришь правду?

— Да, я уверяю тебя, что не держу в голове ничего плохого.

— Мы верим в Великого Духа, которого вы называете Богом, если ты поклянёшься им, то поверю в это. Поэтому поклянись вашим Богом, что, если Кита Хомаша захочет уйти, вы не тронете его.

— Клянусь и обещаю тебе это.

— Тогда он сейчас спустится.

Через некоторое время одно из горящих деревьев было отодвинуто немного в сторону, и в образовавшийся проход между огнём и скалой проскочил Кита Хомаша. С гордо поднятой головой он подошёл к Его Высочеству, после чего оба сели. В это время уже воцарилась глубокая ночь, и только луна и горящий возле входа огонь скупо освещали ущелье.

Предводитель бледнолицых знал, что согласно обычаям индейцев разговор начинает победитель, поэтому молча ждал. Наконец Кита Хомаша начал переговоры вопросом:

— Бледнолицые поняли, что было бы безумием бороться против нас?

— Нет, — ответил Его Высочество, — этого мы ещё не поняли.

— Значит, вам недостаёт ума. Ни один человек не взберётся на эти скалы. Ни один конь и ни один всадник не перескочит через это пламя. А сверху на вас смотрят два раза по сто глаз и сто ружей, готовые перестрелять вас всех.

— Фи! Нам не страшны ружья. В Эстрехо найдётся немало мест, где можно укрыться от ваших пуль.

— Но как долго вы будете укрываться? — презрительно спросил краснокожий. — Нам вовсе даже не потребуется тратить на вас пули. У нас снаружи много воды и дичи. Будет вполне достаточно подождать, пока голод и жажда не одолеют вас.

— Этого можно ждать очень долго!

— Уф! Чем дольше это будет длиться, тем меньше вы можете рассчитывать на наше снисхождение. Если же вы сдадитесь сейчас, то увидите, что в наших сердцах есть ещё милость!

— Чего вы хотите от нас?

— Мы вступили на Тропу Войны против всех бледнолицых, и поэтому вы все должны лишиться жизни. Токви Кава отправил меня, чтобы я предложил вам жизнь и свободу, если вы отдадите вашего пленника и всё ваше оружие.

— Лошадей тоже?

— Нет, у воинов-команчей столько превосходных коней, что они не примут ваших жалких кляч.

— А остальные вещи, которые принадлежат нам?

— Фи! Всё, что у вас есть, стоит для нас не больше, чем тонкие стебельки травы, гонимые ветром с места на место. Нам нужно ваше оружие и ничего больше!

— Но мы тогда не сможем охотиться и добывать себе пищу, а если наткнёмся на врагов, то окажемся абсолютно беззащитными!

— У вас ведь останутся ваши лошади, а ближайший форт бледнолицых лежит не так далеко отсюда. Вы сможете быстро до него добраться, а там получите всё, что вам будет нужно. Решайте быстрее, потому что Чёрный Мустанг не будет ждать слишком долго.

— Я должен сначала поговорить с моими людьми.

Его Высочество встал и вместе с товарищами отошёл за поворот, в то время как индеец остался неподвижно сидеть на том же месте.

Старый предводитель познакомил остальных с содержанием переговоров и прошептал:

— Они понятия не имеют, что мы вздёрнули этого негодяя метиса. Они требуют выдать его и наше оружие. Чёрт возьми, вот ведь влипли! Одна надежда на то, что высокий Хум сумел убежать, потому что если бы его схватили, то этот краснокожий мерзавец уже бы похвалялся этим.

Посовещавшись, пришли к решению, что согласятся с требованиями Токви Кавы только в том случае, если смогут оставить себе хотя бы несколько ружей и ножи. Смерть метиса необходимо было скрыть. Решено было привязать его тело к лошади и забрать с собой, якобы в качестве заложника, пообещав освободить его позднее.

Его Высочество поднялся и, тяжело ступая, с опущенной головой вернулся к Ките Хомаше.

— Что вы решили? — спросил тот.

— Мы решили пойти на ваши условия, если вы оставите нам несколько ружей и несколько ножей, чтобы…

В этот момент наверху над ними раздались какие-то голоса, возникло замешательство, потом отчётливо прозвучало:

— Остановитесь, команчи! Здесь стоит Виннету, вождь апачей, а в каждого, кто осмелится приблизиться, выстрелит заколдованное ружьё Олд Шеттерхенда.

В ответ пронёсся злобный рык:

— А здесь стоит Токви Кава, вождь команчей! Настало время мести, ваши скальпы будут моими! Бросайтесь на них, воины наини!

— Попробуйте только приблизиться если у вас хватит на это смелости, краснокожие подонки! — ответил ему чей-то грозный голос. — Тётка Дролль примет вас ласково! Погоди-ка, мерзавец, сейчас мы отправим тебя вниз.

Раздался шум какого-то падающего предмета, и чьё-то тело грохнулось рядом с Его Высочеством. В свете колеблющегося пламени было видно, что это индеец.

— Уф! Уф! — воскликнул поражённый Кита Хомаша. — Это…

— Ты показал ему дорогу в Край Вечной Охоты, кузен Дролль? — прозвучал сверху ещё чей-то голос.

— Погляди, сейчас ещё один исчезнет с горизонта!

И ещё одно тело полетело в пропасть, упав тяжело и глухо. Следом упало третье и четвёртое, а прозвучавшие друг за другом несколько выстрелов свидетельствовали о том, что заговорил и заколдованный винчестер Виннету. Потом всё стихло. Из-за туч снова показалась луна, и стоящие внизу увидели на краю пропасти фигуры двух борющихся друг с другом мужчин. Внезапно один из них оказался подброшен вверх и по широкой дуге полетел вниз.

Кита Хомаша в ужасе отступил назад, как бы не веря собственным глазам, потом склонился над упавшим телом и почти беззвучно прошептал:

— Токви Кава, Великий Вождь команчей мёртв!

Вдруг со скалы было сброшено лассо, какой-то человек спустился по нему и подошёл к краснокожему парламентарию.

— Уф, уф, — воскликнул Кита Хомаша. — Олд Шеттерхенд!

— Да, это я. Мы сорвали ваши коварные планы, а вождь и несколько других команчей поплатились за это жизнью. Я полагаю, что ты уполномочен продолжить со мной переговоры, начатые с этими уважаемыми людьми.

Краснокожий пришёл в себя и с присущим индейцам спокойствием ответил:

— Кита Хомаша замещает умершего вождя. Что Олд Шеттерхенд хочет мне сказать?

— Иди к своим воинам и прикажи им, чтобы они немедленно собрались на расстоянии десять раз по десять шагов от входа в ущелье. Если вы сделаете это, то можете не опасаться никаких враждебных действий с нашей стороны, мы позволим вам также забрать ваших мёртвых. Если же вы не сделаете этого, то наши ружья продолжат стрелять, и тогда плач и рыдания в вигвамах команчей будут ещё больше и громче. Поторопитесь, мы ждём вашего немедленного ответа.

Кита Хомаша, не сказав ни слова, отправился в сторону выхода, а удивлённый Его Высочество приблизился к знаменитому охотнику.

— Добрый вечер мистер! Всё произошло так быстро, что сын моей матери не в состоянии охватить всего своим жалким разумом. Я всё ещё никак не могу прийти в себя от изумления, сэр. Вы действительно Олд Шеттерхенд?

— Да, это так. Могу ли я узнать ваше имя?

— Моё имя вам ничего не скажет, сам я его слышу так редко, что почти уже и не помню. Обычно меня называют Ваше Высочество.

— Ах, Ваше Высочество! Если это вы, то я о вас слышал. Вы ведь опытный и искушённый охотник, и тем сильнее меня удивляет то, что вы так легко дали себя провести Чёрному Мустангу и его внуку.

— Его внуку? Его я не знаю вовсе!

— Вы его знаете, даже чересчур хорошо. Метис, который завёл вас сюда, является сыном бледнолицего, женой которого была дочь Чёрного Мустанга.

— Он… он был внуком этого убийцы? Тысяча чертей, кто бы мог это подумать! Ну, он сумел опередить своего деда по дороге на тот свет!

— Что вы говорите? Метис мёртв? Мы подслушивали краснокожих и из их разговоров узнали, что он ваш пленник.

— Это правда, сэр, но он был им недолго. Мы подыскали хорошую петлю, надели ему на шею, так что у него аж дыхание в груди перехватило. Этот негодяй лежит там, позади, если вам хочется на него взглянуть! Но откуда вам известно, что именно этот мерзавец привёл нас сюда?

— Об этом нам рассказали его и ваши следы. Он вместе с вождём подслушивал вас на месте вашего вчерашнего ночлега.

— Неужели? Как же это было возможно? А мы, дураки, не заметили этого! И мы были уже готовы отдать команчам наше оружие. Мы вынуждены были это сделать, чтобы сохранить свою жизнь.

— Сохранить жизнь? Почему?

— Мы должны были быть убитыми, но вождь взамен на наше оружие обещал нам сохранить не только жизнь, но и свободу.

— И вы ему поверили? Он наверняка не собирался выполнять обещание, а хотел только обезоружить вас, чтобы потом спокойно убить!

— Чёрт побери! Вы так думаете?

— Я не только так думаю, я убеждён в этом. Мне сдаётся что вы не знаете самого главного. Как вы думаете, сколько команчей было против вас?

— Триста.

— Их было только сто, да и у тех мы отобрали оружие и лошадей. Поэтому они бродили по округе, чтобы раздобыть оружие и скальпы. Хотели получить их у вас, а заодно и ваших лошадей.

— Тысяча чертей! Это же надо так дать себя провести. Но мистер Шеттерхенд, я всё ещё удивлён, что вижу вас здесь. Каким образом вы здесь оказались?

— Самым элементарным. Мы, а именно я, Виннету и ещё четверо охотников, несколько дней назад встретили Чёрного Мустанга, вы ещё услышите об этом, и отобрали у его воинов ружья и лошадей. Они знали, что мы собираемся отправиться в Санта-Фе, поэтому можно было предположить, что они будут подстерегать нас по дороге, чтобы отомстить нам. Поэтому мы внимательно наблюдали за их следами. Сегодня утром мы достигли места их вчерашней стоянки. Увидели и ваши следы и убедились, что вас подслушивали. Мы, конечно же, устремились вслед за вами и прибыли сюда в тот момент, когда был зажжён огонь, преградивший вам выход из Эстрехо. Мы подошли ближе, и на нас наткнулся один из ваших товарищей. Мы повалили его на землю, потому что, желая вас спасти, он был так неосторожен, что мы приняли его за врага. Его зовут Хум.

— Какой замечательный человек! Мы поступили с ним не очень хорошо, а он хотел нас спасти! Он, бесспорно, лучше и рассудительнее нас.

— Это действительно так. Мы его быстро освободили, а потом потихоньку взобрались на скалы, и Виннету удалось подслушать, о чём говорят краснокожие. Большинство индейцев оставалось возле входа в ущелье, а та немногочисленная группа, что вместе с Токви Кавой находилась наверху, не в состоянии была что-то сделать. Но несмотря на это, когда мы приблизились и нас обнаружили, завязалась борьба врукопашную, свидетелями которой вы были. Вождь, с которым мне пришлось сразиться, оказался последним среди тех, кто полетел вниз, остальные удрали. А ещё раньше мы связали между собой три лассо, по которым я и спустился вниз, чтобы вам обо всём рассказать. Но смотрите, Кита Хомаша уже возвращается.

Индеец, заменивший убитого вождя, приближался медленно, и ни один мускул на лице не выдал того, что творилось у него в душе, когда он сказал:

— Мы готовы пойти на ваши условия, потому что у нас недостаточно оружия, чтобы сопротивляться вам. Токви Кава заплатил за свой план жизнью. Воины команчей далеко отступили от ущелья, Олд Шеттерхенд позволит, чтобы несколько наших воинов пришли сюда без оружия, чтобы забрать тела убитых, потому что мы хотим тотчас отправиться к нашим вигвамам?

Бледнолицый охотник несколькими словами выразил своё согласие, и вскоре появились краснокожие, которые забрали убитых. После этого все индейцы отправились восвояси.

Тогда был притушен разожжённый краснокожими огонь, и все уселись неподалёку от него, чтобы как следует обсудить события этого вечера. Когда Его Высочество упомянул при этом название Бонанзы оф Хоака, Олд Шеттерхенд спросил:

— Так, стало быть, речь шла не об Эстрехо, а о Бонанзе?

— Да, сэр. Бонанза должна была находиться именно здесь в Эстрехо.

— Ах, так! — рассмеялся охотник. — А вам известно, что обозначает это название?

— Нет. Нет такого человека, который бы это знал.

— И всё же такие люди есть. Об этом знает Виннету, да и я могу вам об этом рассказать. «Хоака» — это слово из языка акомов и означает «небо». «Бонанза оф Хоака» означает, стало быть, «Бонанза неба». В то время, когда жаждущие золота бледнолицые искали здесь повсюду этот блестящий металл и чаще всего расплачивались за него собственной жизнью, старые католические священники учили, что настоящие сокровища можно найти только на небе. Отсюда и возникло выражение «Бонанза оф Хоака», оно живёт в легендах, в головах искателей золота и гамбусинос и, как я понял, овладело и вашими мыслями, господа.

— Ах, так! Значит, дело обстояло таким вот образом, — с глубоким разочарованием протянул предводитель. — Из-за этой старой легенды мы едва не оказались на волосок от гибели. И единственным утешением может служить лишь то, что эти прекрасные окрестности навсегда освобождены от двух отъявленных негодяев!

— Это и в самом деле так, — согласился Хоббл Фрэнк. — Теперь Чёрный Мустанг может отращивать себе новую шевелюру в Краю Вечной Охоты. Gaudeamus igelkur!

Высокий Хум не знал маленького охотника, не известна ему была и его манера выражать свои мысли, поэтому он счёл необходимым исправить диковинную ошибку Хоббла и произнёс:

— Вы меня извините, мистер Фрэнк! Нужно говорить не «gaudeamus igelkur», а «gaudeamus igitur»!

В ответ саксонец смерил его гневным взглядом и фыркнул:

— Ах, так! Вы собираетесь меня учить? А вы хоть знаете, как меня зовут?

— Конечно. Вы ведь мне сами сказали. Вас зовут Фрэнк.

— Фрэнк? Только Фрэнк? Фрэнк, и всё? А стало быть, слушайте внимательно. Я родился и был крещён как Хелиогабалу Морфеус Эдевард Франке, охотник прерий и Морицбурга! Вы поняли? А теперь будьте любезны назвать ваше имя!

— Меня зовут Хум.

— Хум? Хум! Но это ведь никакое не имя. Вас должны называть как-нибудь по-другому! Так же, как и Тимпе, правда, Каз?

При этих словах Хум насторожился и спросил:

— Тимпе? Почему вы назвали эту фамилию? Вы имеете к ней какое-то отношение?

— Я? Ни в малейшей мере. Благодарю покорно. Если бы меня звали Тимпе, то я прыгнул бы в море, в его самом глубоком месте!

— Но, может, вы знаете кого-нибудь по фамилии Тимпе?

— Да, я действительно знал двух достойных уважения человек, знаю их и до сих пор.

— На вашей родине?

— Нет, здесь, в Америке. Посмотрите на этих двух молодых людей, на Хаза с каштановыми волосами и на блондина Каза. Уже долгое время эта несчастная фамилия лежит на них, как тяжёлое бремя.

— В самом деле? Господа, ваша фамилия Тимпе? — спросил Хум, обращаясь к обоим кузенам.

— Да, — ответил Каз. — Меня зовут Казимир Обадья Тимпе, а сидящего там моего кузена зовут Хазаэль Бениамин Тимпе. Мне кажется, что вам знакома наша фамилия?

— Конечно. Но скажите мне, пожалуйста, по какой причине вы покинули вашу родину?

— Мы не скрываем этого. Мы пытаемся получить наследство, которого нас лишили.

— Лишили? Почему? Кто?

Было видно, что предмет разговора чрезвычайно заинтересовал Хума. Каз ответил:

— С ним сбежал наш кузен. Его зовут Нахум Самуэль Тимпе, и он должен находиться сейчас в Санта-Фе. Поэтому мы отправляемся туда, чтобы разоблачить прохвоста.

— Чёрт возьми! А от кого должно было быть наследство?

— От нашего дяди Иосифа Хабакука Тимпе, который умер бездетным в Файетте.

— Господа, всё это чрезвычайно интересно. Скажите мне ещё только, откуда вам известно, что этот ваш дядя оставил какое-то состояние?

— От наших кузенов Петруса Михи Тимпе и Маркуса Абсолома Тимпе из Плауэна, которые получили сто тысяч талеров.

— И вы приехали сюда, чтобы забрать свою часть?

— Да. Сначала я несколько раз писал письма, но не получил ответа, поэтому отправился в путь, чтобы поймать негодяя, который удрал со всеми деньгами.

Тогда Хум громко рассмеялся и сказал сквозь смех:

— И поэтому вы собираетесь отправиться в Санта-Фе? Это вовсе даже ни к чему. Можете схватить его здесь, вблизи от Эстрехо, где вы сейчас находитесь.

— Что? Как? Вы шутите? Вы смеётесь над нами! — спрашивали, перебивая друг друга, Каз и Хаз.

— Я говорю это совершенно серьёзно, хотя мне и смешно. Вы ни о чём ещё не догадались? Вы уменьшили свои имена Казимир и Хазаэль, превратив их в Каз и Хаз. Меня называют Хум, а это уменьшительное имя от Нахум. Меня как раз и зовут Нахум Самуэль Тимпе, я и есть тот подлый кузен, которого вы ищете. А теперь хватайте меня скорее!

Хаз и Каз от удивления поначалу лишились даже дара речи, зато Хоббл Фрэнк, всегда готовый взять слово, радостно воскликнул:

— Ага, попался! Наконец-то в наших руках оказался Тимпе-преступник. Если он немедленно не выплатит деньги, мы повесим его, как летучую мышь, а именно, головой вниз. Маски сорваны, мистер Хум.

Тут пришли в себя Каз и Хаз и набросились на Хума с вопросами, упрёками и угрозами. Но тот, не слушая их, вынул из кармана бережно хранимый мешочек, достал из него какие-то бумаги и со смехом вручил кузенам, сказав:

— Вот эти документы, не стоящие ни цента, и составляют всё наследство от дяди Иосифа Хабакука. Пусть все их увидят и прочитают. Но сначала прочитайте вот это письмо, которое наш благородный дядюшка получил незадолго до смерти из Плауэна. Оно тоже досталось мне по наследству. Кстати говоря, это единственная часть наследства, за которую я не должен был заплатить из собственного кармана. Вы можете его получить.

Оба кузена набросились на письмо, они читали его одновременно, но чем больше вникали в его содержание, тем сильнее вытягивались их лица. Когда же письмо было прочитано, они взглянули на Хума с огромным разочарованием.

— Ну, так что? Считаете вы меня по-прежнему прохвостом? — спросил Хум. — Из-за дяди я лишился всех своих денег, а кузены из Плауэна посмеялись над вами, поскольку были в ссоре с родичами из Хофа. Тимпе из Плауэна посчастливилось, и они выиграли по лотерее сто тысяч талеров. А родственникам в Хофе сообщили, что получили эту сумму от дяди Иосифа Хабакука. Дяде они написали письмо, в котором рассказали, как им удалось над вами посмеяться, а вас этот их розыгрыш загнал аж сюда, на Дикий Запад. Так что если, несмотря на всё, вы ещё хотите меня арестовать, то я в вашем распоряжении.

Хотя это письмо было несомненным доказательством невиновности Нахума, Казу и Хазу потребовалось какое-то время, чтобы примириться с изменившимся положением вещей. Нелегко им было распрощаться навсегда с надеждой получить большое наследство. Но, наконец, Хум встал, протянул им обе руки я сказал:

— Не огорчайтесь! Вы не получили призрачного наследства, я же из-за дяди Иосифа Хабакука потерял вполне реальные деньги, которые бы оставил мне отец, если бы не был обманут братом. Добрый дядюшка растранжирил не только свои, но и мои деньги. Раз уж я примирился с этим, то и вы наверняка сумеете сделать то же самое. Зато вы нашли честного кузена вместо кузена-прохвоста. Я очень рад этой нашей встрече и готов разделить с вами все жизненные невзгоды и радости. И я думаю, это тоже чего-то стоит!

Эти слова до глубины души взволновали Хоббла. Он, совсем ещё недавно говоривший о том, что Хума следует повесить вниз головой, теперь восторженно воскликнул:

— Что же вы стоите, господа, как два сухофрукта перед кастрюлей! Дорогой и любезный Хум высказал всё, что было у него на сердце. Нет ничего лучше на свете, чем кузен, на которого можно положиться, я убедился в этом на примере моего несравненного Дролля. Не тяните, пожмите скорей друг другу руки в знак вашей дружбы. И позвольте, я сделаю сам первый шаг к вашему примирению и пропою, как мне кажется, из «Бега Фридолина за воздушным змеем»:

Я лишь покорно буду вас просить, Четвёртым в вашем союзе быть.

Шутка Фрэнка вызвала всеобщий смех, Каз и Хаз рассмеялись вместе со всеми и пожали наконец Хуму руки. А Каз добавил:

— Ты прав, кузен, нет такой причины, чтобы продолжать нам на тебя сердиться, а деньги, возможно, вовсе не принесли бы нам счастья. Мы находимся недалеко от Бонанзы оф Хоака, а из названия этого следует, что есть на свете и другие сокровища, о которых нельзя забывать. Давайте будем держаться вместе, чтобы потом люди могли сказать о настоящей дружбе, что это было «совсем, как у Тимпе»!

— Да, как у Тимпе! — согласился Фрэнк. — Правда, я до самого последнего времени не мог привыкнуть к этой фамилии, но теперь я готов распрощаться со своей неприязнью. А поскольку вы все пользуетесь уменьшительными именами, то и я, будучи четвёртым в вашем союзе, поступлю подобным образом и отброшу от своего полного имени два слога. Поэтому в дальнейшем можете называть меня просто Хелиогабалус Морфеус Эдевард, а Франке можете опустить, всё равно повсюду на земном шаре всем будет понятно, что под этим именем нужно подразумевать знаменитого Фрэнка. Я так сказал!

Примечания

1

Токви Кава — Чёрный Мустанг.

(обратно)

2

Кита Хомаша — Два Пера.

(обратно)

3

Ильчи — Ветер; Хататитла — Молния.

(обратно)

4

Токви Кава, выходи!

(обратно)

5

Искажённое Quod erat demonstrandum — что и следовало доказать.

(обратно)

6

Гамбусино — искатель золота.

(обратно)

7

Нуггет — самородок золота.

(обратно)

8

Золотой Тайник.

(обратно)

Оглавление

I Метис

II Чёрный Мустанг

III У Ольхового Источника

IV Берёзовый Яр

V Коварное золото

Реклама на сайте