«Стихи разных лет (2)»

Виктор ШИРОКОВ

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

Вот и приехал. И пришел к своим мечтам, к своим святыням. и нас не разлучить отныне...

А все же счастья не нашел.

Слиняли краски. Обветшал державный град, мой дом огромный.

И я бреду, опять бездомный.

Себя, как мальчика, мне жаль.

Ему хотелось так найти свое особенное слово.

Измучен немотою снова, назад не нахожу пути.

24.03.74

Осталась на губах пыльца волшебного цветка Надежды...

Как странно! - я не ведал прежде подобной чуткости лица.

То явь была иль сон случайный?

Прикосновеньем потрясен, я убеждал себя вначале, что это был, конечно, сон.

Но тотчас вспомнил предсказанье, ту карточную ворожбу, атеистическим сознаньем испытывая к ней вражду.

Сбылось! - зачем я заставлял раскидывать по кругу карты?

Передо мной разверзся кратер, и я на облаке стоял.

И птицы свили хоровод, и миг столетьем обернулся, и съежился в минуту год, и невредимым я проснулся.

Сбежал с воздушного крыльца, на службу зашагал прилежно...

Печального цветка Надежды легко стирается пыльца.

21.04.74

Ты в городе, сосцами башен вскормившем каменных волчат.

Его звериный облик страшен: здесь много ходят и молчат.

Здесь свет неоновой рекламы мертвящим падает дождем; и ни одной Прекрасной Дамы здесь не отыщешь днем с огнем.

А ночью, в каменные норы загнав усталые тела, смердят священники и воры, благие выполнив дела.

И тень великого поэта, качнув кудрявой головой, напомнит лишний раз, что спета их песнь, что жизнь лишь сон пустой.

25.04.74

Каждой фразе предшествует мысль, колыхнувшая стенки сосудов; и не может наш бедный рассудок предсказать неожиданный смысл нашей речи... Затем ли, что ей, неразомкнуто слившейся с духом, тяжко с телом, безгласным придурком, и тошнее - совсем без костей...

Каждой фразе предпослана тень наших славных и грешных деяний; и, наверно, из всех одеяний это самая верная сень.

Да святится союз и союз!

Фраз и личности. Слова и дела.

Нет ни звездному свету предела, ни бессонному шепоту муз!

8-14.07.74

Вдруг заболели уши у меня.

Я долго маялся, пока не догадался заткнуть их ватой. Целый день спокойно ходил один, лишь приглушенно слыша движенье жизни...Шорохи казались мне музыкой, шумы совсем исчезли.

Воздушные шары так опадают, когда шутник иголкой их проткнет.

Так вялая резина на ветру беззвучно парусит, напоминая о бренности... Но на верху блаженства я вдруг подумал: "Что если придется головоногим вкрадчивым моллюском всю жизнь прожить, мечтая лишь о пище, о сне да тишине... Затычки прочь я выбросил. Сверлом вонзилась боль, и тотчас же, голубушка, притихла.

Биенье жизни гулко захлестнуло меня своей упругой полнотой.

18.08.74

ПЬЯНКИ НА ТАГАНКЕ

Ах, эти пьянки на Таганке

И эти споры двух Россий, где словно бледные поганки бутылки винные росли.

Какие здесь сверкали строки!

Шел стихопад. Стиховорот.

И если речь текла о Блоке, никто не доставал блокнот.

И как я встряхивал упрямо свой чубчик, ежели порой

Твардовского и Мандельштама стравить пытались меж собой.

( Поэты в том не виноваты, что на цитаты разодрав стихи живые - на канаты их шлют для утвержденья прав).

Не помню доводы лихие.

Однообразен был финал: меня очередной вития, не слушая, перебивал.

Опять бряцали именами, друзей и недругов громя.

Мне кажется сейчас - с тенями сражалась только тень моя.

Ее бесплотные усилья достойны слова лишь затем, что те же слабенькие крылья у антиподов вечных тем.

И если я пытаюсь снова тебя отстаивать, Мечта, то это значит - живо слово, каким освящены уста.

Затем порой и грязь месили, учили наизусть тома, чтоб осознать, что мы - Россия, что жизнь - История сама.

24.09.74

Призываю немилость Господню.

Я хотел бы скорей умереть, чтоб не мучиться в этом Сегодня, захороненный Прошлым на треть.

Что мне нового Завтра разводы?

Нефтяное пятно на реке?

Если влажные черные своды будут бархатно льститься к руке.

И еловый распластанный ящик поплывет, как священный ковчег, чтоб питаться одним Настоящим, чтобы с Прошлым проститься навек!

8.12.74

ДВА СОНЕТА

1

Я барабаню рифмами давно.

Терзаю слух. Порою множу слухи.

И во Вселенной скромное окно я ковыряю, словно мальчик ухо.

Рассеянно. Мечтая о кино.

О новом прапрадедовском треухе.

И тихо ткется жизни полотно.

Жужжит веретено подобно мухе.

Откуда я? Кто я? Да все равно беззубой обезумевшей старухе.

Вот нож взяла - обрезать нитку, но задумалась: "Что за жужжанье в ухе?"

Вот так я продлеваю жизнь мою.

А с виду - о забвении молю.

8.12.74

2

Мне холодно, хотя объемлет жар.

Так двуедин озноб. Зачем утроба страшится праха, не приемлет гроба, предпочитая Вечности угар.

Распорядилась мудрая природа, чтоб человек бездумно, как Икар, стремился к Солнцу; продолженья рода чтоб не стыдился, даже если стар.

Так вот она, хваленая Свобода!

Перед тобою - не алтарь, а - бар; и если у тебя священный дар, то выбирай забвенье для народа.

Но осторожно: сменится погода, и удостоят длинных узких нар.

8.12.74

Швейцар считает серебро, ладони тусклым звоном грея.

"Мол, не дождаться брадобрея", - помаргивает мне хитро.

Неужто в мире все старо, как эта жалкая ливрея?!

Цифирью лязгает табло, один из компонентов стресса.

Нет никакого интереса глазеть на пыльное стекло.

Неужто неизбежно зло и даже - двигатель прогресса?!

Конечно, можно возрыдать о том, что Русь сгубила бритва; и новомодная молитва, быть может, попадет в печать

(сулит такую благодать умов редакторских ловитва).

Но я "как все". И дам "на чай" кусочек лунного металла.

В словах порою проку мало.

"Привет, товарищ! Не скучай!"

А то, что сердце умолчало, мелькнет во взгляде невзначай.

28.05.76

Из цикла "ЧЕРНЫЕ СТИХИ"

1

И я мечтал о невозможном, и мне хотелось в вихре лет оставить ясный и тревожный, и празднично-веселый след.

Но шли года, и жизнь тянулась, как вол в грузнеющем ярме; когда на миг душа очнулась - сидел я по уши в дерьме.

И чем сильней ко свету рвался, тем глубже увязал в грязи; капкан испытанный попался: теперь лежи и кал грызи.

Повсюду фальшь; везде трясина; и нет спасения во мгле; я не оставлю даже сына на этой воющей Земле.

Ну что ж, я в мир пришел, безродный; изгоем жил и в срок уйду, чтоб утолить позыв голодный

Земли в горячечном бреду.

В последних судорогах оба познаем мировой озноб меня родившая утроба и безотказный вечный гроб.

2

Когда придет пора держать ответ перед судом собравшихся пророков, спасения не жду; прощенья нет вместилищу столь мерзостных пороков.

Я лгал и крал, блудил и убивал, не почитал святых и лицемерил; все сущее бесовской меркой мерил, и мне заказан райский сеновал.

Все перечислю смертные грехи; введенный в искушение большое, вдруг вспомню: есть с в я т о е за душою - про черный день есть черные стихи.

Я в них свой век ничуть не очернил, лишь все цвета расставил по заслугам; и Бог простит за это фальшь и ругань и выдаст в ад мне скляночку чернил.

Чтоб изредка средь смрада и огня в какой-нибудь землянке под Зарайском вдруг рифма вырывалась из меня о чем-то чистом, неземном и райском.

20.06.76

В ОЧЕРЕДИ

Город мой, моя столица, мишурой своей маня, многорука и столица, спросит как-нибудь меня:

"Сыт ли песенной отравой?

Как проводишь жизнь свою?!"

В очереди не за славой, за сосисками стою.

31.03.78

ХРУСТ

Памяти В.Г.

Наверное, был безутешен вписавший в новейший завет о том, что бывает повешен на нерве спинальном поэт.

Не знаю, насколько по-русски себе уготовить венец но близких своих перегрузки сломали немало сердец.

Так в зале хрустальная люстра нужна, чтобы ярко светить; и часто сжигает искусство людей как вольфрамову нить.

Пиши ж посветлей, полуночник!

Спеши осветить пол-Земли...

Лишь хрустнет впотьмах позвоночник, когда достают из петли.

27.07.79

Л.В.

Вышел я в поле однажды розовощеким юнцом, а возвращаюсь - от жажды пыльным серя лицом.

Плоть ли моя возопила, дух ли неслышно пропел:

"Где она, тайная сила?

Равновеликий удел?"

Что от Земли и от Неба требуешь: "Благослови!.."

Черного-черного хлеба.

Светлой-пресветлой любви.

28.08.79

Возвратился. На час залетел в город детства, в родные пенаты.

Наконец-то его разглядел.

Отрешился от прежних понятий.

Шпиль собора совсем обветшал.

Краски зданий вконец отлиняли.

Только воздух, которым дышал...

Только необозримые дали...

19.07.80

НА БЕГУ

Было холодно. Я без пальто поспешал вдоль чугунной ограды; да и что изменяет порядок, если жизнь словно цирк-шапито сквозняку изначально подвластна

( рвется запросто жесткий брезент!), это в юности - приз и презент; тряска - чем не лекарство и ласка.

Было холодно не оттого, что бежал одинокий и сирый - дух боялся словесных усилий непременно представить его в виде куце подстриженных строчек, перевязанных бантиком рифм...

Пусть браним мы себя и корим, но ещё неприглядней подстрочник...

И в ознобе тревоги слепой я пиджак запахнул поплотнее.

Продолжайся и длись эпопея.

Если певчий, то мерзни и пой!

12.05.74 - 19.07.80

Не скрипи ты про скрипичные ключи.

Подыши-ка лучше запахом мочи городской, с пивною пеною, ночной, где асфальт переливается парчой...

Демон, Бог ли, но уже не человек - за прилавок ты протягиваешь чек, чтоб подобием Кастальского ключа вдохновиться, снова нервы горяча.

Завтра вновь на службу, снова надо лгать.

Так и жизнь пройдет, всего-то недолга...

15.10.80

ТЕАТР

Вот и я узнал, как видно, цену благородству, дружбе и любви...

Что ж, давай, закончим эту сцену, жизнь моя, скорей антракт зови!

В том антракте - перестук бутылок, бутерброды, гомон, женский смех...

Самому себе смотрю в затылок, он, увы, такой же, как у всех.

Очередь покорно разойдется, чтоб опять вглядеться в новый акт, веря: побеждает благородство; понимая: всюду важен такт.

Почему же, веря в провиденье, мы в быту не ищем красоты, разрушая хрупкие виденья в жизнь не воплотившейся мечты?

3.09.81

РАБОТА

Перепачканы руки в чернилах, я фломастер опять заправлял...

И юлит, как в ладонях обмылок, мысль, что вот он - бесславный финал.

Но подул ветерок из фрамуги, и подумалось: "Жизнь хороша!

Что ж, работа пусть пачкает руки, оставалась бы чистой душа..."

3.09.81

Я от бабушки слышал:" Говеть ещё надо, а ты - разговелся..."

Мне казалось: всем надо гореть, чтобы ярче рассвет разгорелся.

Атеист, отрицал я посты:

"Эка невидаль - голод не тетка!"

А у бабушки речи просты, не прикажет, а выскажет кротко:

"Мол, ты Бога, милок, не гневи.

Чай крещеный и причащенный...

Надо верить и жить по любви, чтобы умер, всем миром прощеный".

Вижу нынче: разъевшийся люд жаждет голода, чтоб исцелиться.

Вижу, как под заборами пьют, искажая гримасами лица.

Неужели никто не сказал им, что надо за совесть работать, что бессонный подземный вокзал соберет с них подушную подать?!

А вот бабушка так далеко, ей осталось - молчать да поститься...

Я б спустился - но так глубоко, хорошо хоть досталось проститься.

3.09.81

БРАТ

В электричке, летящей в Загорск, я раскрыл припасенную книжку; и увлекся виденьями мозг, хоть постукивал поезд с одышкой.

И уже заоконный пейзаж перестал отвлекать мои взоры, пересел я в другой экипаж, пересек временные просторы.

Я Случевского перечитал; обнаружил нежданное сходство и сродство наших душ идеал, опечаленный темой сиротства.

Веком старше, неназванный брат, был он так же строптив и раздвоен, видел ад, ненавидел разврат, но не воин был, так же не воин.

Лишь с бумагою наедине он бывал иногда откровенен, и вещал о всемирной вине, и душою вставал на колени.

Бился лбом, поднимался угрюм, правде вновь отдавался всецело; хоть шаманил порой наобум, но пытался найти панацею.

Верил он в воскресенье души, верил истово в жизнь после смерти; а стихи его впрямь хороши, почитайте и сами проверьте.

7.10.81

ЮРОДИВЫЙ

Когда юродивый бормочет вам непонятные слова, он тоже высказаться хочет, болит дурная голова.

Кипит святое вдохновенье, бурлит ручей больных речей; но всем дурное откровенье, как прицепившийся репей.

Когда же дурня увенчает пророческим венком молва, толпа с восторгом повторяет все непонятные слова.

И в них находит откровенье, и будущее зрит в речах, и даже тенью подозренья не осквернит огонь в очах.

А через день опять готова кричать привычное: "Ату!"

Другое царственное слово влечет столикую толпу.

И вот уже пророк развенчан судьбы безжалостной рукой, и только шутовской бубенчик звенит насмешкой день-деньской.

19.10.81

СТИХИ О СЫНЕ

1

Сон-сын, сын-сон, ветром ночи принесен, темной мысли в унисон колыбельный звон.

Сын-сон, сон-сын, я с тобою не один; среди жизненных руин мой ночной рубин.

Сон-сын, сын-сон, именем не наречен, тихо спи во мгле времен, смерти обречен.

Сын-сон, сон-сын, нежно плачет клавесин; грозди пламенных рябин между злых осин.

Я до смерти обречен слышать с четырех сторон сумасшедший перезвон: сон-сын, сын-сон!

27.10.81

2

Я Бог-отец, мой сын убит, и где могила неизвестно.

И мать безвинная скорбит, и пленный дух взывает к мести.

Какие мерзкие скоты!

Кругом Содом, кругом Гоморра...

Стихом о пользе красоты здесь прополаскивают горло.

Они взялись и за меня, они распнут меня охотно, цепями ржавыми гремя

(потом покроют позолотой).

Я мог бы мигом покарать сонм просвещенных негодяев, чтоб стала гробом им кровать, чтобы о мщенье догадались.

Но время покарает их надежною рукой железной, им не бывать среди живых и месть моя здесь бесполезна.

Они же заживо мертвы, хрипя в блевотине привычно.

А вы? Со мной согласны вы?

Мне, впрочем, это безразлично.

Я Бог-отец, мой сын убит, а где могила неизвестно; и это горше всех обид, и вне законов кровной мести.

27.10.81

Гнилая осень и зима гнилая...

И за окном опять собаки лают, их будоражит каждый силуэт, по всей округе снова света нет.

Лишь освещен один плакатик скромный, что экономика должна быть экономной, и что во имя будущих побед совсем неплохо поубавить свет.

4.12.81

ВОЗЛЕ ШОССЕ

1

Вот и зажил я возле шоссе: дом - как дом; только странное дело - вечно что-то в квартире шумело, в придорожной моей полосе.

Был я поутру трезвый как все.

Зубы чистил и брился умело; только что-то все время шумело, не являясь в открытой красе.

Дверь я войлоком облицевал, щели все проложил поролоном, но по-прежнему шум неуклонно налетал, словно горный обвал.

Я в аптеке беруши купи.

Я завязывал шапку-ушанку.

Бился шум, словно мячик о штангу и до мозга - насквозь - проходил.

Жизни шум, нестареющий шквал, пролети по скудеющим жилам.

Вот и стал я почти старожилом, не желая - в "десятку" попал.

2

Вот сижу я, склонясь над столом.

Был отцом я, и сыном, и мужем; только вряд ли кому-то я нужен...

Все, что было, осталось в былом.

Я, конечно, гожусь на подхват: принести, отнести, расстараться...

А вот, что я не Фет иль Гораций, это слишком заносишься, брат!

Вот твой рыночный диапазон - от укропа до свежей картошки; если хочешь, рифмуй понарошку и глотай аммиак, как озон.

Не стесняясь заезженных слов, на автобусе езди беспечно и не думай, что жизнь бесконечна для таких безупречных ослов.

Тело будет потом сожжено, разбегутся поспешно родные и, быть может, помянут чужие, если выставят внуки вино.

Так беги, не жалея подков, бей асфальт заграничным копытом; путь твой многими вдосталь испытан и завещан во веки веков.

3

Есть, как видишь, бутылка вина.

В холодильнике - вот - "Цинандали".

Жизнь прожили мы, проворковали, не считая, что это - вина.

Перед кем и потом за кого? - виноватим мы дальних и близких; можем штилем высоким и низким, только много ли проку с того?

Холодильник легко распахну.

Переставлю на холод бутылку.

Сам себя щелкану по затылку и отправлюсь к ночному окну.

Все улажу, что мне суждено.

Промелькнут обывателей лица.

С телевизором вряд ли сравнится бесконечное это кино.

Бог ты мой, я забыл про вино!

Впрочем, завтра оно пригодится, там - позавтракать, опохмелиться...

Да и вам-то не все ли равно...

4

Что бездарней ночного ума, коль с душой в постоянном разладе

(знать не знает о новом раскладе и давно не страшится письма?!)

Подсказала бы летняя мгла, что с надеждами вышла накладка; да и так уже вовсе несладко чаепитье родного угла...

Шел бы лучше, с порядком знаком, прямо в банщики иль в коновалы, чем шататься весь день, где попало, и без толку молоть языком.

Чтоб, прогнав безрассудную стынь, исцелять всех собак беспородных; так пристойно весьма и подробно применяя на деле латынь.

А пока, дорогой, засыпай и с утра потихонечку трогай, раз закаялся лунной дорогой закатиться прямехонько в рай.

15.06.82

БАЛЛАДА О КУСКЕ МЕЛА

Меня покамест спасают ноги.

А то порою хоть криком кричи.

Григорий Павлович, дед мой строгий, вчера опять меня палкой учил.

Привык ни за что надо мной изгаляться: и эдак не эдак, и то - не то.

Попробуй старого не бояться, когда он мозоль от битья натер.

А, впрочем, вчера я страдал за дело, и совести справедлив укол: я взял без спросу кусище мела и аж на семь частей расколол.

А мел - ведь это такое богатство.

Даром его никто не дает.

Я этим мелом - "Равенство", "Братство" - вывел вчера на створках ворот.

Выходит все поделом. Ан каюсь: слова надо мной захватили власть.

И я стыжусь, но не зарекаюсь, что больше мел не смогу украсть.

22.07.82

Все темнее и злее осенние ночи.

Полногрудо луны забытье.

В темноте среди тысяч людских одиночеств незаметней мое.

Солнце пепел оставит от долгих пророчеств.

Радость утро прольет.

На свету среди тысяч людских одиночеств неприглядней мое.

6.09.82

Пора отдать себе отчет, что время вспять не потечет, что жизнь предъявит строгий счет бездельнику и плуту; и прав, бесспорно, будет тот, кто нес сквозь годы груз забот, нес каждую минуту.

12.09.82.

НАДЕЖДА

Я понял цену дружбе и любви: тогда хорош, когда дела в порядке; и никого на помощь не зови, когда лежишь, как в детстве, на лопатках.

Я ошибался в жизни много раз и все равно не накопился опыт; и как принять сиротство напоказ, коль сердце в ребра кулаком колотит.

И я пытался быть таким, как все; шуршать как мышь своим кусочком сала...

Но как бы жизнь на дыбном колесе меня ни распинала, ни ломала,

Я говорю заветные слова, я в полный рост иду, подняв забрало, на проходимцев, ибо тем права святая тень, что только жизни - мало.

И надо не сдаваться, и суметь, отстаивая в драках идеалы, все тем же чистым пламенем гореть, а не тянуть надежней одеяло.

Мне - 38, возраст не такой, чтоб упиваться ранней сединою.

К чертям покой! Пусть будет под рукой родимое пространство ледяное.

Я обречен сражаться до конца.

Врагов моих пускай не убывает.

И только свет любимого лица в моих метаньях силы добавляет.

Я знаю: дом отцовский не сгорел, хотя и продан новым постояльцам; и мой удел, как дедовский надел надежно подчинен упрямым пальцам.

Я верю: материнская рука опять, как в детстве, боль мою утешит; и каждая строка черновика когда-то будет вещей, не поспешной.

Тогда - вперед, разбрызгивая грязь, по сыроватым пажитям апрельским; туда, туда, где ласково светясь желтеет солнца шар над перелеском.

Через косые резвые дожди ветрам навстречу, радуясь и плача; и вглядываясь, что там впереди, надеяться азартно на удачу.

19.04.83

УГЛИЧ

Воспоминанья, крытые соломой.

Кто ухватился, тот себя не спас.

И смотрит вновь с расчищенной иконы нерукотворно-рукотворный Спас.

Мы говорим о подлинном и мнимом.

По Угличу проходим, все в снегу...

Ах, что ты шепчешь, милая Марина?

Я не Димитрий, но и я солгу.

Ах, милая пленительная полька, как глаз твоих неистов малахит!

Смежила веки: (Вековала сколько?

А ретивое до сих пор болит...)

Слежался снег. Скрипит под каблуками.

По Угличу проходим, все в снегу.

И колокольный звон плывет над нами, и наша дочь смеется на бегу.

Но почему тревожно так и знобко?

Что нам сулит в столице месяц март?..

Заметена ночной метелью тропка.

Поленница лежит колодой карт.

Раскиданы колючие созвездья.

Непредсказуем поздний гороскоп.

И снег летит такой же бесполезный, и наметает времени сугроб.

8.03.83

БАЛЛАДА О СЧАСТЬЕ

Привалило дураку счастье.

Аж не знал он, дурень, что с ним делать.

И давай крошить его на части.

Бестолково. Глупо. Неумело.

Думал он, что счастье безгранично; что ещё не раз оно привалит.

Не Господь, а сам себя отлично наказал. Сейчас живет в развале.

Нажитое все пошло прахом.

День-деньской сидит в развалюхе.

Сам себе стирает рубахи.

Сам себе дает оплеухи.

Непонятное что-то бормочет.

И не ждет ни от кого участья.

Только не озлобились очи.

Может, все же не ушло счастье?

6.06.83

Мне сказали - "Твой камень - рубин".

Знать, платить мне и выпало кровью за неистовство темных глубин, взбудораженных новой любовью

Потому мне и люба заря, что я пойман в небесные сети, когда Землю в наследство даря, мать меня родила на рассвете.

Потому и жалею закат, когда солнца желток окровавлен; ибо к свету я шел наугад и от лунной опеки избавлен.

И под знаком любви и беды прожил я свои лучшие годы, и рябин огневые следы я воспел как зарницы свободы.

Может быть, я ничтожен и мал.

Может, духом нестоек и хрупок.

Дай мне, Боже, твой солнечный лал, твой карминово-огненный кубок!

Чтоб исполнился главный завет, мост меж прошлым и вновь предстоящим; и в конце испытания свет я верну вместе с огненной чашей!

10.06.83

РЯЗАНСКИЙ МОТИВ

Н.Н.

Все-все повторяется, в Лету не канет: прогулка, походка и девичий локоть...

Ты тоже читаешь любимой на память весеннего Фета и зимнего Блока.

Ты тоже идешь по вечерней Рязани, ныряя внезапно тропинкой под горку.

И звезды знакомо мигают глазами, и тянутся руки к полыни прогорклой.

Летит полушалком рязанское небо, когда ты подругу закружишь коварно.

Все так же у церкви Бориса и Глеба растут в беспорядке полынь и татарник.

Все-все повторяется полночью летней, и ты ещё глуп, очарован и молод; и как угадать, что с зарею рассветной войдет в твою жизнь повзросления холод.

Что время сотрет в твоей памяти Трубеж надежней, чем прежде срывали татары; и то, что любил ты, не только разлюбишь - разрубишь, чтоб ввек не встречаться со старым.

И город, воспитанник князя Олега, в есенинских святцах явившийся миру, вдруг станет далек, словно лик печенега, разрубленный вкось беспощадной секирой.

Развеются чары пленительной ночи;

Солотча, Ока - что ни час - все далече.

И только ещё не погасшие очи при солнечном свете напомнят о встрече.

И все же не раз, просиявши глазами, чтоб смыть одинокость, схватившись за локоть, прочтешь, повторяясь, надеясь на память весеннего Фета и зимнего Блока.

31.12.83

Люблю твое лицо мадонны: из-под слегка припухлых век взор грациозно-полусонный, где вызов небу не померк.

Улыбку (с ней и черт не сладит) и чуточку курносый нос, твои распущенные пряди наивно вьющихся волос.

Простосердечную небрежность, недооформленную стать; и нежность, нежность, нежность, которую не передать.

Да что там нос, глаза и пряди, весь водопад твоих волос, когда б сказал, что в быстром взгляде прочесть однажды довелось!

31.06.84

Я не хочу обманывать тебя, мучительно я к прошлому ревную; вновь ослеплен и днем бреду вслепую сухую кровь рассудком торопя.

К чему твердить про некий идеал, про то, что так хотелось к изголовью склоняться утром с чистою любовью, которую всю жизнь свою искал.

Я знаю, время успокоит кровь и вместо небывалого блаженства оставит только жажду совершенства, которой и является любовь.

Я не молю ещё побыть со мной, но знаешь, как, расправив с хрустом крылья невидимым сознанию усильем, вдруг тянется одна душа к другой!

31.06.84

СОН ВО СНЕ

Ночная тишина глуха, как вата.

Лишь изредка её перерезает далекий свист больших электровозов, ножом консервным вспарывая сон.

Я в комнате один. В привычном кресле устало разместилось тело. Снова умчались мысли в дальние пределы, где можно пробежаться босиком.

За окнами накрапывает тихо осенний дождик. Ветер рукоплещет вовсю шальными ветками деревьев, роняя побуревшую листву.

А в памяти моей не меркнет солнце, лежит спокойно гладь пруда Святого, где лилия белеет невесомо.

Я к ней спешу подплыть, слегка коснуться, чтоб осознать, что все это не сон.

Веселый воздух резво и покато скользит по свежевымытым плечам.

Свет солнечный струится, как из лейки.

Двоится зренье, и тебя я вижу всю в ореоле радуги цветной.

Ты проплываешь, юная русалка.

Струится водопад волос неслышно.

Слова твои крадет гуляка-ветер, и только эхо вторит, искажая сиюминутный смысл всевечных фраз.

Давно пора мне в комнату вернуться, отставить кресло в сторону и тут же тебе по телефону позвонить.

Но сон во сне, как неотвязный призрак, как мириады разноцветных радуг, слепит и снова смешивает зренье.

Я пробужденья жду. Далекий свист ночных электровозов убеждает, что неостановима жизнь, что нужно инерцию движенья сохранять.

А, может, память этому порука, и сон не просто отдых, дань покою, а тот же бег в немой стране мечты?

11.10.84

Ты помнишь: вечер, мой мундир и шум вокзала?

"Любовь изнашивается до дыр", - ты мне сказала.

Любовь изнашивается, как ткань.

Рано иль поздно.

Не плачь, не плачь. Ах, перестань!

Взгляни на звезды.

Что в бесконечной глубине

Горят беспечно.

В том очистительном огне пребудем вечно.

4.10.85

НОЧНАЯ СКАЗКА

Я люблю сиянье солнышка.

С ним надежней и вольготней.

И видны при нем до донышка чердаки и подворотни.

Ночью жутко: всюду гномики

( в лунном свете - голубые), сжав в руках покрепче ломики, мерят улочки кривые.

Ничего себе подросточки, мышцы вовсе не из ваты; тренированные косточки, лишь умишком щупловаты.

Ходят-бродят, уши домиком, ищут, что лежит похуже.

Вся мечта - немытым ломиком жахнуть исподволь снаружи.

Омерзительны их хитрости, их подпольные секреты.

Вот бы разом напрочь вытрясти их душонки, их кастеты.

Извести б гвардейский выводок, честным людям нет проходу.

Может, солнце все же выведет их на чистую на воду.

Встань же, круглое и красное, разгони всю темь собою, пусть над нами снова властвует только небо голубое.

11.12.85

ДОРОГА В ГОРОДНЮ

Мы утром вышли в ранний путь...

Дорогою окольной внушал я дочке, что взглянуть пора на колокольню; что церковь красит Городню с пятнадцатого века; что стыдно спать пять раз на дню, когда ты не калека.

Не соглашалась ни за что идти в селенье дочка, дубленка будто решето не держит ветерочка.

Ее пугал не холод зим, когтящий лютым зверем, а то, что в книжный магазин я заглянуть намерен.

Она читала мне мораль, мол, сед, а все туда же: полночи белый лист марал и стал чернее сажи.

Потом готов сидеть полдня над старой книжкой Блока, а ей - ни слова, хоть родня; ей очень одиноко.

Была турбаза в декабре забита стариками, одни деревья в серебре девчонок завлекали.

Хотя б подружку в свой заезд,

Аленку иль Сюзанну, то был бы общий интерес взамен сплошных терзаний.

Что мне ответить? Чем мне крыть подобные запросы?

Не пара рук, тут пара б крыл могла обезголосеть.

Из-под сапог летела пыль.

Был уголь здешней метой...

Я по дороге ей купил пирожное, конфеты...

Была дорога далека.

К тому ж с шоссе ни шагу.

Сейчас легко с черновика на белую бумагу перенести путь с грузом пут под леденящим ветром, когда машины рядом рвут тугие километры.

О, как же ныла и кляла мою страстишку дочка!

А я молил: вот до угла, потом до бугорочка дойди... И встанет Городня веселыми домами, и оба-двое мы, родня, пройдем меж их рядами.

Так и случилось...Важен пыл не только для таланта, но - цель достичь. И я купил словарик музыканта.

Потом, куда душа звала, давным-давно не в ссоре, прошли мы к церкви, что была, конечно, на запоре.

Сверкали златом купола, и небо было чище над скромной тропкой, что вела на местное кладбище.

Там бомж и протоиерей, крестьяне и солдаты лежали рядом; их тесней объединяли даты.

Они одни видали сны, в верховье Волги жили...

Мы тоже веточку сосны на холмик положили.

За описанье не берусь обратного маршрута; но приоткрылась дочке Русь хотя бы на минуту.

Я думаю, что поняла она (я, впрочем, тоже): дорога - к Родине вела, пугая бездорожьем.

И надо не бояться зим, идти с открытым сердцем, найдется книжный магазин, где можно отогреться.

Найдется красное крыльцо, где не важна монета; найдется красное словцо не только для привета.

26.12.85

ПЕРСОНАЖ

Вот он - я, смешной и пылкий, книгочей и дуролом; я - с шипучею бутылкой; я - за письменным столом; я, живущий в ус не дуя; я, подстриженный под ноль; не сказавший слова всуе и разыгрывавший роль.

То в сандальях, то в ботинках, то в кирзовых сапогах; разодетый, как картинка, и в последней из рубах.

Перед взором словно фото годы, месяцы и дни; прерываться неохота: персонаж-то мне сродни.

С бесконечным интересом длю воскресное кино.

Только за парадным лесом есть ли дерево одно, то, которое покажет, чем душа моя жива, ведь она одна и та же, как ни разнятся слова.

Жизнь свою перелистаю, то-то воли дам рукам и стихов крылатых стаю разгоню - аж к облакам...

22.03.86

ВДРУГОРЯДЬ

Л.Ю.

Славно все же бывает на свете - вспоминается то, что забыл...

Я вдругорядь товарища встретил, словно в юность фрамугу открыл.

Мы полвечера с ним говорили про обиды давнишние, но чай не пили и кофе не пили, и не пили сухое вино.

Черт ли выкинул это коленце или ангел убавил вину...

Показал он мне сына-младенца, поглядел я на третью жену.

Чуть заметил, не трогая, книги; и растрогали нас не стихи, а какие-то давние миги и нелепые наши грехи.

Я бубнил про наветы и сплетни, он талдычил, что надо худеть, чтобы новое тысячелетье без одышки легко одолеть.

Мне за сорок, ему скоро сорок, а мы вроде болтливых сорок о приятелях давних и спорах раскричались, забывши про срок.

Между тем кукарекнула полночь, мне пришлось собираться домой; друг и тут деликатную помощь оказал, проводив по прямой.

Лишь в автобусном коробе гулком понял я, что который уж год я петлял по глухим закоулкам, избегая веселый народ.

Я лелеял нелепую хмурость, ею близких своих изводил, потому что боялся за юность, знать - ушла, а вернуть нету сил.

Что же, есть хоть осьмушка столетья, чтобы встретить достойно конец века, чтоб наши взрослые дети с уваженьем сказали: "Отец".

Впрочем, это не главное, если воплощаются в слово мечты, остаются пропетые песни и пройденные вместе мосты.

Пусть прокатится гулко столетье, словно обруч, гремя о настил...

Я вдругорядь товарища встретил, но о главном ещё не спросил.

11.05.86

Ты, помнится, меня спросил о жизни, явно, между прочим.

Своим распределеньем сил ты был, конечно, озабочен.

Ты продолжал свой марафон.

Бежал. Подпрыгивал, как мячик.

Что я? Всего лишь общий фон.

Обыкновенный неудачник.

А как живу? Да все пишу.

То громче кажется, то тише.

Спрессовываю жизнь свою в упругие четверостишья.

24.12.86

ЕЩЕ

Прекрасно юное Еще, когда, не зная правил, ещё под небосвод плечо бездумно не подставил.

Когда по радуге гулял бездомно и бездымно, когда души не оголял и рифмовал невинно.

Еще я водки не распил с очередным иудой, ещё не пущен на распыл был гений в пересудах.

Я как в колодец загляну в расплесканную юность.

Я полететь готов ко дну, лишь бы мечта плеснулась.

О, где ты, давнее Еще, где кулаки не сбиты, где дышат в спину горячо вчерашние обиды.

Я меньше сделал, чем хотел, чем мог, замечу гордо, когда б не цепь бездушных тел и ханжеские морды.

И все же звонкое Еще не растерял я в склоках.

Оно, раскручено пращей, ещё взлетит высоко.

Еще не заблужусь в лесу привычек, впрямь не промах, вновь ворох песен принесу, как в мае цветь черемух.

Так славься, зрелое Еще, когда противу правил под небосвод свое плечо ты радостно подставил.

З.02.86

ПАРИТЕТ

Когда ХХ век клониться стал к закату, взамен обычных вех что дал он виновато?

Не вольный труд в тиши и многих чад крестины - безверие души и жизнь без благостыни.

Не светлую мечту о красном воскресенье, а - пробки на мосту и гонки опасенья.

Достигнут паритет двух стран вооружений, и промискуитет стал нормой отношений.

22.07.87

ПРАВО НА ИМЯ

В.Х.

Век в имени сияют Рим и лев, веленья миру выписаны грубо, и до сих пор рыдают нараспев о солнце обмороженные губы.

Бел хлеб, - я говорю, - но мил лимон, и как года догадкою не мерьте, все так же молод синий небосклон и перевертень не боится смерти.

Алмаз в родстве с пылающей землей, а трос не может быть второго сорта; пусть мусор в голове сжигает зной и разумом наполнена реторта.

Пускай копыто опыта полно, но Мефистофель промахнется снова; заведено судьбы веретено, зане девиза нет превыше слова.

Нам гласных гласность в настоящий миг важнее, чем согласие согласных; поэт - не гид, он производит сдвиг в природе горней, что куда опасней.

Нет реверанса вычурности в том, чтоб оглянуться, смысл ища в оглядке; и мот словес вернется в отчий дом и с модою не раз сыграет в прятки.

Пусть видит каждый, кто душой не слеп: сейчас над поэтическим престолом взошли его навеки молот, серп; и Хлебников нас обступил простором.

14.02.88

ЗИМОГОР

Мне - 42. Когда б - температура, я умер бы от страха в тот же миг, но жизнь - конвейер, портится фигура; и вот уже я не мужик, старик.

Большой привет! Смените интересы.

Смотрите телевизор, черт возьми!

Там тоже есть и метры, и метрессы, и много восхитительной возни.

Возьмите побыстрее ноги в руки и сдайте на анализ вашу мысль, и не пилите сук, поскольку суки поддерживают на мизинцах высь.

Я, видно, из породы скупердяев, боюсь считать остатние года; и нет ни слуг, ни подлинных хозяев, лишь расплодились горе-господа.

Им нравится веселое молчанье, им хочется надежнее сберечь волынки иностранное звучанье и балалайки скомканную речь.

Гудит апрельский ветер за стеною, фрамуга выгибается дугой; и я захвачен возрастной волною, я словно тот же, но уже другой.

И все мои баллады кочевые трассируют, что жизнь одним права, ведь не склонилась на упрямой вые шального зимогора голова.

Итак, вперед, не признавая порчи, не занимая лучшие места; очередной апрель раскроет почки и скоро брызнет свежая листва...

23.03.88

ДАЛИ - 88

Остр ли скальпель грядущих идей, хрупок череп столетий - не знаю...

Толковище картин и людей.

Бесконечная пытка глазная.

Сатурналий круговорот.

Андрогина немое моленье.

Черной вечности траурный грот.

Рана-рот в ожидании мщенья.

Пьер Ронсар, Гете, Лотреамон, чьи стихи - детонатор рисунка.

Шум и блеск авангардных знамен.

Культуризм изощренный рассудка.

Как бы ни было чувство старо, удивление гонит на паперть.

Тавромахии злое тавро обожгло благодарную память.

Нас не зря по углам развели, золотой Аполлон и Венера.

Восковая фигура Дали - восклицательный знак интерьера.

24.04.88

Не любитель я гостиниц, но когда в отъезде долгом, номер - сладостный гостинец; блажь, повенчанная с долгом.

Здесь не страшен поздний вечер: засмоливши сигарету, кофе заварив покрепче, славно развернуть газету.

И легко перелетая мыслью за последней вестью от Берлина до Шанхая, от кораллов до созвездий,

Славно верить в то, что вечен твой уют, заливчик света, между тем, как этот вечер весь сгорел, как сигарета.

12.07.88

ЗОНА

Я в комнате один. За окном - Кисловодск.

Орет какие-то песни радио.

И полон виденьями давними мозг, и память усталую душу радует.

Я получил сегодня письмо из далекого дома на берегу Камы.

Ах, если бы сердце могло само побежать и обнять, кого хочет руками!

Но жизнь безжалостна. Жизнь права.

Она уводит юнцов из-под крова.

Ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого.

Ах, родители, дорогие родители!

Вы все старитесь в ожидании.

Вам бы спеленать и держать в обители сына, не думая об его желании.

А сын меж тем давно повзрослел.

У него самого уже дочь совершеннолетняя.

Никому не известен его удел, а вы продолжаете тихо сетовать...

Но я не могу по-другому жить.

Я не желаю по-вашему.

Меня схватили Москвы этажи золотые слова вынашивать.

О прошлом годе я вас навестил.

Прошел по местам своей юности.

О, сколько же нужно душевных сил, чтоб выжить в таежной угрюмости?!

Я вспоминаю ушедшие дни: как раки ползли по угорам бараки; как много было хмельной родни и редкий праздник случался без драки.

Мой дядя Романов, Устинов второй в гудящем застолье куражились часто.

Не мог я понять своей детской башкой, что это - замена мужицкого счастья.

Я слушать песню без слез не могу:

"Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу..."

Где вы, дядья, со своими заботами?

Где ты, любимая бабка моя?

Вечно работала через силу.

Что получила ты, Бога моля?

Снег засыпал твою могилу.

Есть ли над ней хоть какой-то крест?

Хоть бугорочек цел над тобою?

Небо, российское небо окрест, непередаваемо голубое...

Я не забыл твой суровый урок.

Как не уросить ты просила.

И на распятьях случайных дорог жизнь не распяла меня, не сломила.

Я, помню, играл в городки и в лапту.

За хлебом бегал в какую-то "зону".

И только недавно понял и чту, какого в детстве хватил озону...

Ведь я с рожденья был сослан в места, где выжить было великое благо; где парусом белым манила мечта, плутая в бухтах архипелага ГУЛАГа.

Какие плуты встречались в пути!

Профессиональные архиплуты.

И то, что удалось уцелеть, уйти, сбросить с рассудка и с сердца путы

Чудо! Счастье! И пусть моя дочь сегодня не сетует на неудачи, на то, что отец мало смог превозмочь; и нет у него ни машины, ни дачи.

Я почти 30 лет "отбыл" там, куда телят не ганивал пресловутый Макар; и весь свой пыл вынес из "заключения" раннего.

Иным покажется пафос смешным, каким-то таким надуманным; а мне все горек юности дым, то Сталиным тянет, то Трумэном...

Ломала, корежила жизнь судьбу.

Вырос я свилеватым, как пихта.

А кто-то про ранние морщины на лбу или заметит, мол, слишком тих ты...

Не надо зондировать. Я не стих.

Во мне не угасла заветная фронда.

И даже этот изломанный стих гласит, что создатель не просто член Фонда.

"Изыдьте!" - кричу из последних сил:

"Членистоногие! Членисторукие!".

Пусть в храме останутся те, кто любил, кто вырос под присмотром суровой старухи.

И кто не боится, что нынешний смотр выявит нутро и мурло перекрашенное...

Утро построит из солнечных сот новые невиданные башни.

Не будет больше ужасных зон.

Зон молчания. Зон страха...

И одним из самых тяжелых зол будет незнание Чайковского или Баха.

Затем и живу, и сердце лечу в Кисловодске богатырским нарзаном.

Затем обратно в Москву полечу, раздумьями века терзаем.

Не нужно бояться высоких слов, когда они истиной чувств обеспечены.

Не нужно дверь запирать на засов и засыпать беспечно.

Сегодня в движении вся страна.

Ширится зона стыда и страдания.

Так пусть продлится моя страда, зона радости и рыдания.

Жизнь безжалостна. Жизнь права.

Она уводит детей из-под крова.

Ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого.

18.07.88

ПРОТИВОРЕЧИЕ

В темном вагоне, летящем в туннеле, мы очутились случайно вдвоем.

Дьяволы пили и ангелы пели, две половинки боролись в одном.

Не понимая божественной цели, чередования света и тьмы, соприкоснуться и то мы не смели, грешной беседою теша умы.

Жар возникал, доходящий до стыни; дыбился чувства невиданный вал.

Голос алкал обнаженной латыни.

Голого факта рассудок желал.

Но проиграла бесовская сила.

Хлопнули две половинки двери.

Жизнь беспощадной косою скосила цвет не расцветший, кори - не кори.

Дар обретает полет в повторенье.

Творчество крепнет с собою в борьбе.

Каждый из нас остается в творенье и погибает, замкнувшись в себе.

3.10-1.12.91

Мне кажется: черные тени, что следом за нами идут, не длинные руки растений, а - души погибших в аду.

Они поджидают сторожко усталости жертвенный миг.

Недаром змеятся дорожки и лунный кривляется лик.

И ветер уныло недаром поет в придорожных кустах, чтоб сердце искало радаром того, кто от страха устал.

Забытое стадное чувство трусливо толкает на бег, но я подбодрюсь безыскусно:

"Смелее, живой человек!

Неважно, что там за спиною, что ночь накрывает крылом, со страхом сражайся и с тьмою и к цели спеши напролом".

8.02.95

О, Боже, мне прости витийство!

Молю: "Спаси и сохрани!"

Душе грозит самоубийство: бесцельно прожигаю дни.

Не мыслю - только существую в погоне жалкой за куском.

Но как я выбрал жизнь такую, страстями высшими влеком?

Как незаметно спился, сбился на стоптанную колею, и каплей в лужу тихо влился, забыв назначенность свою?

Но есть, есть пламя под золою.

Рука усталая тверда.

Я верю, что отрину злое,

И - вспыхнет новая звезда.

26.05.95

БРОДЯЧИЙ СОНЕТ

Я себя не люблю: прожил жизнь понарошке - всем подай, принеси, и убраться изволь.

А талантов-то было - как фигурок в матрешке.

Почему же под старость - чудовищный ноль?

Ночь меня допекла - пробирайся сторожко.

Разгулялись братки, перекатная голь.

Лист опавший лежит, словно смятая трешка, обещая напрасно дармовой алкоголь.

Я отвешу поклон полуночной природе.

Я спасибо скажу шаловливой листве.

Пусть я репу не рыл на родном огороде и граблями не ерзал по старой ботве, я давно растворен в равнодушном народе, словно сахар - в воде, как плотвичка - в Неве.

6.10.97

РОМАНИЧЕСКОЕ

Роман, романчик, несмышленыш, мой первенец, любимец мой, ты как зареванный звереныш со сфинксовою головой.

Ты ушки истово топыришь, ты бодро носиком сопишь.

Ты ничего уже не стыришь, но и обиды не простишь.

Вобрав в себя мои полвека и чтенье нескольких веков,

Ты, между прочим, не калека, а многих сплав черновиков.

Когда, кому, упавши в руку, как вовремя созревший плод, избавишь, может быть, от скуки, а то вдруг и - наоборот.

Я до сих пор и сам не знаю, какой чертенок подтолкнул родить тебя...Что ж, хата с краю!

Кричите, други, караул!

16.12.97

ЖИЗНИ РАДУЖНЫЙ ПУЗЫРЬ

Безмятежная погода.

Солнце светит. Нет дождя.

Водка есть чуть-чуть для взвода, но немного погодя.

Вновь ты чем-то недоволен, вновь подумал, обормот:

"Супчик, вишь ты, пересолен, пересахарен компот.

Отвратительны газеты, книги, видеокино".

Что ты хочешь? Где ты? С кем ты?

Не с природой заодно.

У тебя своя природа, свой замес и свой завод, и в любое время года вечно мучишься, урод.

Недоволен ты, по сути лишь собой и потому, други, вы не обессудьте, быть позвольте одному.

Хоть в каморке, хоть в кладовке, хоть за шторкой на печи.

Вот и все твои уловки.

Кирпичи - не горячи.

Горяча и буйна совесть, как в бутыли сжатый хмель.

Ты почувствовал, готовясь, что за тридевять земель окромя ядрена мата уготовлена тебе непосильная расплата за расхлябанность в судьбе, за смешки, за небреженье, за надежду; дескать, стыд совершит преображенье; пусть тебя оборонит от ночного приговора света алчущей душе и несмывного позора на последнем вираже.

Вот и все. А вы - погода.

Дескать, солнце, не дождит.

Что ж, в любое время года будет повод для обид.

Мой герой себя обидел тем, что эгоистом жил, наконец возненавидел то, что истово любил.

Молит он не о спасенье,

Божьей милостью храним, а о том, чтоб воскресенье не осталось днем одним.

Чтоб в недельной круговерти, одиночество ценя, он порой мечтал о смерти, самого себя виня.

Там, где вовсе нет погоды, солнца нет и нет дождя, все уснем как часть природы, чтоб немного погодя может быть, очнуться, плотно шевельнуться ввысь и вширь, чтобы вновь возник и лопнул жизни радужный пузырь.

1.08.98

ИЕРОГЛИФ СУДЬБЫ

Уж не славы взыскуя, не утлой поживы, я ещё поживу в вертограде зеленом, у речки, где ивы гомонят наяву.

За окном разжужжалась не шалая пчелка, воет мотопила.

Сразу вспомнилась хитрая рыжая челка...

Что она наплела?

Что она говорила, Офелия, фея?

Чушь какую несла?

В давней речке мелькнула, закатно алея, только тень от весла.

Только отзвук речей, только тихое эхо беспричинных смешков.

Я ещё не доплыл, я ещё не доехал до летейских мостков.

Я ещё поживу, напрягусь, не расслышав смысл, но звук сохраня.

То ли "елочкой", то ли же "крестиком" вышит иероглиф огня.

Следом катится рериховский иероглиф - в виде двух запятых.

Он напомнит боренье головастиков долгих, как мне били под дых.

Как когда-то давно пацаном романтичным

(все равно пацаном), я пусть нехотя дрался, бранился цинично и травился вином.

Иерархия образов прежде, до смысла выжигает нутро.

Это было до Ельцина, до Гостомысла.

До кино и метро.

Это было и с нами уйдет, чтобы снова вспыхнуть в жизни другой.

Я тянусь, чтоб расслышать последнее слово и - коснуться рукой

рыжей челки, а может быть ивовой пряди, может, тени весла.

И ознобно заметить в неумершем взгляде, как смеется весна

в вертограде зеленом, у речки, где ивы гомонят наяву.

И не все ли равно несчастливым, счастливым; главное - что живу.

Пусть обрубком, калекой, пускай инвалидом, просто частью ствола.

Перепилен. Бывают такие обиды, что там мотопила.

Я ещё не доплыл, я ещё не доехал до летейских мостков.

Но все ближе и громче давнишнее эхо.

И я к встрече готов.

1.08.98

ВЕРЛИБР

Боксер любил боксировать со своей тенью.

Однажды, особенно удачно ударив, он послал её в нокдаун.

Тень отлежалась.

С трудом поднялась.

Обиделась и ушла.

Навсегда.

2.11.98

Треть жизни провожу во сне, а две - в пустых мечтах.

Ах, до чего вольготно мне!

Живу во весь размах.

Забыв про долларовый курс, падение рубля,

Всегда смеюсь, войдя во вкус...

А плакать что ли, бля?

Когда навеки я усну, последняя мечта: чтоб все же встретили весну осенние уста.

Чтоб улыбнувшись, мол, удал, и спину не согнув, я как живой в гробу лежал, к о с т л я в о й подмигнув.

1.12.98

СЛОН И СЛИЗНЯК

"Мимо меня проползают слизни

с глазами статуй в саду..."

Борис Пастернак

Со слизняком затеяв разговор, слон поражен его был самомненьем:

"Да я...да мне...да с некоторых пор ко мне киты относятся с почтеньем.

Когда б я плавал, был бы тоже кит, но не хочу, привык к земле по жизни.

Горжусь, что я вульгарный паразит, как все мои предшественники слизни.

Зато Камю и Сартра я читал, мне Хайдеггер мировоззреньем близок; я обожаю человечий кал и пью мочу, поверьте, без капризов.

Вы в самолетах жрете аэрон, вгрызаетесь в творенья Массолита, а я залез в свой костяной гондон, он - лучшая моя самозащита.

Мне Пушкин - бог, я тоже накропал две-три строки о сексе понаслышке; пусть кто-то скажет, что талантец мал, но кайф и драйв зато всегда в излишке.

Да, я - слизняк, я не такой, как вы, зато король среди окрестных слизней, и мне плевать на жителей Москвы, погрязших в рыночной дороговизне.

Зато я без работы проживу и накропаю, может быть, романчик, где выведу на славу всю Москву, загнав героев голых на диванчик.

Поверьте, мне и премию вручат, я сразу стану членом Слизне-клуба; а то, что нет ни деток, ни внучат, мне наплевать, зато целее зубы.

Вы думали, у слизней нет зубов?

Есть и ещё какие! Мысле-зубы.

Мы ими объедаем дураков, вздымая для завесы грязи клубы.

Такой я слизень. Просто красавец.

Завидуйте же слизневому счастью.

Жаль, что на этом сказочке конец.

Я о конце лихом мечтаю часто..."

Слон не дослушал слизневый разнос.

Считайте, что из зависти, из мести над ним слоновью ноженьку занес и без раздумий раздавил на месте.

15.02.99

СТИХИ 1968 ГОДА

(Нашел обрывок записи)

Кому-то, братцы, Лорелея и бурный Рейн, а мне на выбор: лотерея или портвейн.

Ночные мысли каменисты.

Часы - века.

А мне на выбор: в коммунисты или в з/к.

20.11.99

Увы, ты с каждым днем брюзглей и старше, на импортных взопрев окорочках; приветливые бедра секретарши напрасно отражаются в очках.

Уныло прикандален к диалогу с такими же делягами, как ты, все чаще ты взываешь к Богу, к Богу, увы, страшась последней темноты.

26.07.00

СТАРОЕ ФОТО

Забавный человечек.

Ни низок, ни высок.

Пилотка, как кузнечик, свисает на висок.

Со звездочкой пилотка, не с бройлером-орлом.

И дует песню глотка, понятно, ни о чем.

13.08.00

ИГЛЫ МГЛЫ

Как же злы, хвои уколы!

Горы и долы иглы мглы жалят и жгут, не жалея.

Тениста аллея.

Злее и злее укусы минут.

Ласки секунд приторно липки.

Совести пытки душу секут.

Лучше ответь, милая хвоя, ждать ли покоя?

Времени плеть встретит ли снова муками слова завтра и впредь?

Иглами мглы ныне и присно жалит капризно замять золы.

Злобный сугроб воспоминаний.

Эхо желаний.

Радости гроб.

Узел судеб.

Смертная маска.

Снежная ласка.

Гибельный хлеб.

Лжи леденец.

Бренная влага шепчет, что благо сшибка сердец.

Дескать, милы демоны ночи.

Жалить охочи иглы мглы.

Я одинок.

Жажду покоя.

Пермская хвоя - лучший венок для неуда - чника и для героя.

А за горою встретит звезда.

Сдвинут столы тени и боги в славном чертоге.

Вечность в итоге.

Иглы мглы.

20.08.00

Ненавижу состояние сытости, величание женщины блядью, картографирование закрытости, вышивку крестом и гладью.

Обожаю состояние невесомости, черемуховые холода и карие глазки, отсутствие черты оседлости и древнерусские сказки.

Ненавижу - обожаю...Этой парадигмою опьянен похлеще водки и пива.

Мозгами двигаю, ногами дрыгаю, догадайтесь с трех раз - чему альтернатива?

25.08.00

Надо ли было метаться и рифмовать наугад, чтобы пружинно попасться в лаокооновый чад?

Юбка. Колени. В колготках.

Тщетно - зови, не зови - сорокалетняя тетка мне говорит о любви.

Бывшей. Сгоревшей до срока в невыносимом чаду давних взаимных упреков, тщетно взывавших к стыду.

К совести. Зряшное дело - мерить рассудочно страсть.

Только не знает предела либидо сладкая власть.

Жить надо тихо и кротко, ротик закутав в платки, чтоб сквозь чужие колготки не замечать ноготки.

6.01.01

Среди дряхлеющих собак сам, постаревший словно псина, курю слежавшийся табак и нянчу призрачного сына.

Мертворожденного. В ночи невыдохнувшего проклятье всем тем, кто гычет, как сычи, мол, все мы сестры или братья.

Век умер, веками прикрыв глаза гноящихся иллюзий, чтобы прорвавшийся нарыв, как шар бильярдный ухнул в лузу.

Век тоже выдохнуть не смог последнее благословенье, чтобы неправедный итог возвысил наше поколенье.

Глядит луна, собачий глаз, на немоснежную долину, на домы, на безгласных нас, на шелушащуюся псину, решившую: "И я - герой, и должен зваться человеком"...

А туча, тешучись игрой, спешит прикрыть луну, как веком.

8.01.01

ВЫБОР

Не плачь, не ной, что невезучий, что вечно - горе от ума; ведь и у самой черной тучи всегда есть светлая кайма.

Всегда есть выбор между светом и сонным искушеньем мглы, но как же поступить с советом, чьи обрамления светлы,

а суть черна? Чернее тучи, черней вороньего пера; и лишь коварным сладкозвучьем высоким помыслам сестра.

Как поступить? Ведомый верой, иди, и да спасут тебя среди огня и жгучей серы слезинки Божия дождя.

Ведь Тот, кто за тебя оплакал, невыносимо отстрадал, плевелы отделит от злаков и явит горний идеал.

Иди за Ним, храним обетом.

Неважно, что дела малы.

Но сделай выбор между светом и сонным искушеньем мглы.

12.01.01

ШУТЛИВЫЙ НАКАЗ

Прощание устройте в ЦэДээЛе, поставьте в малом зале скромный гроб, чтобы в буфете пьяницы галдели, а дух мой, гений, возвышался чтоб.

Придут коллеги - помянуть сквозь зубы.

Придут калеки - жизнь пережевать:

"Мол, все - ништяк, раз мы не дали дуба.

Ушел Широков - что переживать...

Он был смешон в мальчишеском азарте: прочесть, освоить и переписать, путь проложить по исполинской карте литературы...Тьфу, такая мать!

Дурак, он не носил, как мы, кроссовки, а также, блин, втянулся в странный кросс; он был чужим в любой хмельной тусовке и потому свалился под откос".

Меня едва терпели "патриоты", а "либералы" думали: "изгой".

Моя душа не знала укорота, впал навсегда я в творческий запой.

Придут Калькевич, Кроликов и Чаткин.

Жох-Жохов попеняет земляку, что он оставил новый том в начатке, не дописав о родине строку.

О, Пермь моя, мой Молотов забытый, сиренью мне ты упадешь на гроб; пять лепестков казарменного быта, звезда эпохи, памяти сугроб!

Повесь доску на пригородной школе, отметь мои былые адреса, где книги грыз и куролесил вволю, дав пылкой страсти в сутки полчаса.

А что до окружающей столицы, я ей - песчинка, в ухе козелок.

Как Б.Л.П. из певческой больницы я вынес в синь с бельишком узелок.

Пускай его размечет свежий ветер, и зашуршат страницы, как снега; и мой читатель вдруг случайно встретит единокровца и добьет врага.

Сержантовы Майоровыми стали, а кто-то Генераловым возник; и вечен бой; он кончится едва ли, но будет жить мой Гордин, мой двойник.

Он рюмку водки за меня пригубит, да что там - литр он выпьет за меня; и пусть его за это не осудит оставшаяся кровная родня.

Мой дух, мой гений мне закроет веки, в свой час отправив тело на покой...

В космической шальной библиотеке моя страница машет вам рукой.

20.03.01

Лет в 17 из сломанной лейки я слезами наполнил фиал.

94 копейки я за Надсона томик отдал.

Получал отовсюду уроки, не страшась изменений в судьбе.

Евтушенковской "Нежности" строки я нахально примерил к себе.

Как паук паутину из пуза я выматывал строки свои; что ж, советская рыхлая муза научила продажной любви.

По газеткам сшибал гонорары.

Как нужны 3-4 рубля!

Рифмовал: комиссары - гусары; и цвела под ногами земля.

А сегодня стихи издаются лишь за кровные, лишь для друзей...

Отольются, ещё отольются наши слезки; пальнут из фузей.

Нет, я вовсе не рвач и не нытик, а немалой частицею врач, составитель, прозаик и критик, журналист и, конечно, толмач.

Подытожу, откуда богатство, на своих и чужих не деля.

Евтушенко и брат его Надсон, книжки их не дороже рубля.

3.09. 2001

* * *

И в расцвете весеннего дня, и зимой леденяще-кинжальной иглы мглы не кололи меня, лишь хвоинка какая ужалит.

Ждать недолго. Порвется струна.

Полминуты повоют собаки.

Русь-Россия, родная страна, только ты и спасешься во мраке.

Только ты. Позабыв обо мне, нарожаешь веселых поэтов, чтобы мгла растворилась в вине огнезарно-кровавых рассветов.

Как мы жалки под старость, голы, нищебродны, смешны и убоги...

Отыскали меня иглы мглы на последнем житейском пороге.

5.12. 2001

ТАЙНА

"...наша слепота - расплата

За то, что, зрячие, не зрим?"

Фазиль Искандер

"Куда, бля, делась русска нация?

Не вижу русского в лицо"

Фазиль Искандер

Как отпущение грехов, как пропуск в мир чужого счастья, ты новых попросил стихов, хоть знал, что их пишу нечасто.

И сам установил предел - ближайшее же Новогодье, ещё гневливей передел, мол, нынче лакомы угодья.

Что ж, удивительный ты мой, я просьбу выполню, конечно, получишь мой ответ немой, столоначальничек беспечный.

Я тоже бесом обуян воглубь запрятанной гордыни...

Ты любишь пить, так будешь пьян, увековечен, присно, ныне.

Не кольриджевский персонаж, ведь не смешлив, не худосочен, попал ко мне на карандаш, хоть юркая козявка очень.

22.12.2001

БАЛЛАДА О МУМУ

"- Что это? - спросишь. - Зависть, мой сын, религия всех калек.

И нелюди никогда не простят того, что ты - человек".

Фазиль Искандер

Честность давно уже не в цене.

Тургенев о том же писал.

Он возвестил о всемирной вине, жалея собачий оскал.

Какой неожиданный поворот!

Удивительна всякая страсть.

Безумен вовсе не идиот, лжива любая власть.

А если в руки дан поводок, не стоит сочувствия ждать.

Однако судьбы повернется виток, взвоешь, йогова мать.

Станешь, юродивый, на юру креститься на ранний закат.

Об этом слова я не подберу.

Мать твою, сам виноват.

Умылся собственною слюной, друга легко предав.

А что с того, что тоже немой?

Какой заскорузлый нрав!

У нашего времени старый резон: слабак попался - топи.

Охотно выталкивай за горизонт.

Крепись. Клевещи. Окропи.

Может, ты православный иль обрезанный иудей, ернически подмечу: ползет гниль, глазу она видней.

Отрекшись от юности, от страны, умудрившись потерять честь, много ль ты выиграл, в свете луны ароматно решив присесть?

Помощь таким, как ты, не нужна.

Ответит небесная высь - дымом, дождем... А твоя вина ахнет: Муму, отзовись.

22.12.01

НОВОГОДНЕЕ

Уже и век иной... От прежних - ни следа.

На первый и второй рассчитаны года.

Порадуют игрой кремлевские часы.

2002-й - серьезные весы.

Еще добро и зло уравновешены.

Темно или светло... Мужчины... Женщины...

Прочти и перечти цыфирь наоборот.

О, до чего учтив странноприимный год!

Что ж, праздник не впервой по всей честной Руси.

2002-й, спаси и пронеси!

24.12.01

* * *

Плачу. Плачу. Плачу.

С усердьем очевидца.

Врачу и палачу.

Никак не расплатиться.

Ни доллар и ни рубль, увы, не всемогущи.

Ты забытья хлебни.

Глотни летейской гущи.

26.12.2001

* * *

Всё пропил я: силу, здоровье, любовь и мятущийся ум; нередко платил я и кровью, такой удалой толстосум.

Случайно оставил удачу.

Впадая порой в забытьё, живу я на мелкую сдачу.

Я, видно, достоин её.

26.12.01

* * *

Несмотря на женины старанья, не умею аккуратно пить.

Как в первостатейном ресторане, во сто крат приходится платить.

Хуже сук, душою трижды суки, обирают бравые менты.

Вот она, последняя наука!

Вот пример гражданской правоты!

Сколько раз я проходил сквозь это, но не понял, не уразумел.

Водка с неумелой сигаретой - сладостный и действенный коктейль.

Почему ж тогда я безутешен?

Что взываю к Божьему суду?

Осознай, что многократно грешен.

Сам виновен. У себя краду.

28.12.01

* * *

2002-й.

Так что же он сулит зеркальною игрой: две двойки и нули?

Дурная голова, ты прешь к концу, скуля...

Пойми, как дважды два, не жизнь, а - два нуля.

28.12.01

* * *

Как мне хочется выпить лекарство и мгновенно навеки заснуть, чтоб не видел, как в темное царство продолжается гибельный путь.

Чтоб не чувствовать тень Немезиды в двух шагах за своею спиной; чтоб изжить, позабыть все обиды; дверь захлопнуть, закрыться стеной.

И поверьте, себя не жалею; жалко дочь, ещё больше жену - обездолить кончиной своею, увеличив свою же вину.

Что ж я пожил; и все-таки глухо свет надежды меня веселит; а душа как щенок лопоухий льнет к прохожим и тщетно скулит...

28.12.01

* * *

В снах - себя узнаю по затылку.

Настигаю удачу свою.

Собираю пустые бутылки.

Как прожить в либеральном раю!

Собирается всё, что посеял, всё, что пропил и что потерял...

Ах, Расея, Расея, Расея, зря ль вынянчивал свой идеал!

28.12.01

ЗВУКИ НЕБА

"Он покупает звуки неба, он даром славы не берет".

Ф.И. Тютчев

Сполна прошел я курс науки.

Почти с отличьем аттестат.

Умею слышать неба звуки и гул подземных канонад.

В пещеру превратил обитель.

От книг темно в ней, как в бору.

Живу, как завещал Учитель, и даром славы не беру.

И если не дают - не надо.

Я полон гордости другой: есть, есть высокая награда, неукоснительный покой.

Я заплатил всей жизнью цену, чтоб заглянуть за окаём, чтоб ощущалось неизменно, что всё - в тебе, и ты - во всём.

Жаль, остается лишь мгновенье, и кану в черную дыру.

Прости меня, стихотворенье.

Ты выживешь, а я умру.

28.12.01

* * *

Очистимся страданьями? Не знаю.

Обидами, как копотью, покрыт.

В груди - не сердце, а дыра сквозная.

Сжигает душу бесконечный стыд.

Проходит день за днем и год за годом

В немыслимом горячечном чаду.

Исхода жду, испуганный исходом.

Страшусь беды, стократ пройдя беду.

Общения с собратьями столь редки.

Веду одной лишь памяти дневник.

Оторванный листок от крепкой ветки, лечу стремглав; бесценен каждый миг.

28.12.01

* * *

Какие-то слова поймал, прости, Господь, но протестует ум и недовольна плоть.

Слова - не серебро, но чистые почти, коль ты их записал. Жаль, слово не в чести.

Сегодня лишь дела нужны; и в этом суть, что смог ты отыскать, что смог ты зачерпнуть.

Поймал ты судака или галоши гниль...

Живи, живи пока. Смерть ещё хуже. Гиль.

29.12.01

* * *

Как же быстро проходит время!

Человечья жизнь коротка.

Я мечтал говорить со всеми, а молчал и валял дурака.

Я хотел заработать денег.

Честно. Чисто... Ограблен не раз.

Ну и кто же мой современник,

Соплеменник и высший класс?

Парадокс нынче правит в доме.

Я избит, как простой алкаш.

Мой грабитель стоит на стрёме, низколобый, словно Челкаш.

Ничего не хочу. Не желаю.

Правит мафия. Слава - дым.

Пусть собаки вослед полают.

Мне не скучно с собой самим.

Сам себе и отец, и предок, сам себе и сын дорогой.

Я ещё покучу напоследок.

Водки выпью глоток, другой.

Новогодье передо мною.

И покорна руке строка.

Что я хнычу? Чего я ною?

Впереди века и века.

30.12.01

* * *

Обидели и расписался в бессилии... Совсем щенок.

Еще б с испугу обоссался, и краше б выглядеть не мог.

Что ж, мой удел другим наука, как пить, как петь, взыскуя благ...

Но, боже мой, какая скука жизнь в пошлый превращать кабак!

Где все равны в известной тяге к спиртному, к женской ли красе; где все сплошные доходяги, пусть и не братья во Христе.

О, если б мог я обменяться со строгим юношей судьбой, чтоб власть чужих галлюцинаций не тяготела надо мной!

Чтоб жил, как автомат, исправно; как манекен - лишь от и до; чтоб в доме было всё исправно, как у Полины Виардо.

Простите точной рифмы шутку, имел в виду я, что имел!

Под Новый год запечь бы утку, и никаких сакральных дел.

Ни тел астральных, прочих фобий; конечно, никаких ментов.

Быть кем-то из чужих подобий, - вы спросите. - Всегда ль готов?

Да никогда. Самообманно я не желаю доживать.

Пускай убого, глупо, странно, но лишь бы - сопереживать.

30.12.01

* * *

Ю.П.

Ты был прав, помянув про бумажник, многомудрый талантливый друг...

Вот и я стал гуляка и бражник; нечем, видно, заполнить досуг.

Как же хочется мне устраниться, сбросить с жизни условностей сеть, стать другим... Так подбитая птица, ковыляя, всё хочет взлететь.

Как же хочется мне раствориться в зыбком мареве радужных слов и не знать, где проходит граница между смыслом и обликом слов!

Вот за это, мой друг, и страдаю, и не рву надоевшую нить; протрезвев, я незримо рыдаю, но готов за порывы платить.

Пусть копейки остались в кармане, пусть на "скорой" отправят к врачу, пусть опять кто-то злобный обманет, я себе изменять не хочу.

30.12.01