«Стихи»

Untitled

ПЕТР БОРКОВЕЦ

Перевод с чешского Сергея Скорвида *

Кущи пустынника — оракула — кукловода

чуть кивнул соловей

по прозвищу Пфейффлин

мы взявши барабаны

вышли взывать

а как взывали

старый сонник гласил:

дождей излитiя ждати

рыбѣ въ гортани торчати

всѣмъ есть умрети

тако есть

как гласил сонник

тварь добрая и шелудивая

к нам ластилась

гладить

а как ластилась

сонник гласил:

рыбы съ небесъ прямо схожденiе зрѣти

потопомъ дождь мнити и градъ

яко въ новый свѣтъ внити

аккурат

как гласил сонник

соловей кивнул

звери к нам льнули

а барабаны взывали

так взывали:

1

тот кто на флейте

который играет

кто в барабан

а кто строгает

из всех вас люди

кого боженька любит

который какого

из людей благого

который то будет

а?

2

будь уверен

рыбы за шиворотом

страх как холодят

будь уверен и услышь нас

будь уверен и услышь нас

будь уверен и услышь нас треугольник из веток

будь уверен и услышь нас

услышь

а?

а еще так взывали:

3

через барабаны и свирели выслушаны

от болезней глада и мора избавлены

солнцем одурманены

от костей в траву кинутых очищены

мы этого и желаем

о гонги

о гонги

о гонги

и еще:

4

тинтиннабулум вырезанное

тинтиннабулум зубчатое

тинтиннабулум спаянное

тинтиннабулум выбитое

тинтиннабулум чистое

это ты о ты

а мы-то в барабаны а мы-то

это ты о ты

а мы-то в барабаны а мы-то

а еще и иначе взывали

по-всячески иначе

На шифрованный лай

На лай шифрованный,

черный клин двора всаживающий

в рукояти прислоненных мотыг,

падает шифровальная решетка

освещенного окна.

Когда же ты выйдешь —

а выйдешь? или не хватит духа? —

наткнешься на осужденного в колесе,

который в полусне шепнет:

А тебя что ждет, что настигнет,

лукавый язык?

29.XII.

Нет слов иных — одно лишь нет.

Трех букв наклонных силуэт

и есть и нет, и есть и нет.

Нет.

Есть лишь одно: наклон.

Есть лишь наклон — и склон.

Склон года, часа и мгновенья;

он в сердце женщины биенье

то склонного, то нет.

Колкий любовника ответ

лежит в столе. Он там — и нет.

Я тоже: есть и нет.

Жена ближнего

— Давай сегодня? — Нет. — Кто ты?

Крутит ветер в окне, за воротами

в мареве фонарь висит, в страхе замер двор…

Раздевается. — Погаси!

Дождь. Хлопнула дверь. Встает.

Кровать, стол… Трудно впотьмах без огня.

Это сынок ее вернулся с черешен.

Припоздал. Теперь получит ремня.

Апрель

Здание сельской станции.

Моросит. Поезда ушли.

Крыльцо администрации.

Ямки, где хохлатки в пыли

возятся, — сейчас пустые.

Частый, цвета желтка, косит

дождь. В струй его золотые

нити примешана проседь

снега. Не слышен стук колес.

С обеих сторон полотна

бело-красные два бревна

подняты, но на путь и пес

не выскочит. С новой силой

дождь. Уж не капает — хлещет.

В сережках верб такой милый

распятый Спаситель блещет.

Вырезан из железного

листа и к железу прибит…

Крестных Христа болезного

мук не выдает его вид.

Побудьте же здесь, верные,

и, преклоняя колени,

примите без смятения,

что легкий лишь прочерк чернью,

который знак божества есть,

и больше ничего,

над вами парит, сливаясь

с завесой дождевой…

∗ ∗ ∗

У лиры легонькой ничтожный вес.

Октябрь, опавший за ночь на перрон…

Скрипнули дуги, и вокзал исчез.

Шлейф за окном ползущих похорон,

в четверть часа длиной, красив до дрожи.

В зеленой дымке — тополь синей тенью,

поля, соборы Арля на мгновенье.

Когда же солнце чайный диск наложит

на города ворота, на жилье

в стоп-кадре с Вифлеемом на экране,

лира что пух: с трудом ищу ее,

как кошелек, как проездной в кармане.

∗ ∗ ∗

Меня не обнимая, не внимая

речам, плетению словес,

гляди лишь на меня за чашкой чая.

Я, выше пояса, весь здесь.

На кухне ширма вместо стен и ставен,

с которой полыхают самоцветы.

Зря под столом ты ищешь. Я — Кентавр.

Понять не тщись, гостей гони советы.

Стол кончился, тянутся стулья. Хлипко

идут часы. Линолеума плитка

что камень. В мойке пальцы в кольцах вплавь.

Не обнимай и не внимай, оставь.

В тепла потоке спит материя.

Солнцу вовне до нас нет дела никакого.

Но крепко держит глаз пространство,

как слепого.

∗ ∗ ∗

Что мы делаем? Организуем пространство,

молча, не тревожа мертвых сон.

Подрезаем деревья, огораживаем кучи компоста,

вытряхиваем из мышеловок попавшихся туда мышей.

Ужин выносим в сад,

а в дом заносим хвою.

Когда пожухнет, отдаем ее садовым кострам —

сладкий дым стелется в наших платяных шкафах.

Вечерами, уставясь в кладку стены за окном,

говорим тихо, чтобы не разбудить мертвых.

Посреди мебели любим друг друга

телами, которые не обратны пространству.

∗ ∗ ∗

Нет, ни при чем расположенье звезд,

когда под лиственницы бросят наших мертвых

и капли с веток, хрупких, будто дым,

в чернила пепел обратят в траве.

Язык — тот все еще меж закопченных стен,

фразы обходят бережно кровать и кресло,

все еще тянутся за голосом слова,

за серо-голубой поникшей лентой.

Нет, ни при чем расположенье звезд,

леска зашелестит вдоль удочки,

выдернется нитка из ушка…

Язык цепляется за пепельные петли.

Сорняк

1

Его не видно,

он не существует.

Выпавшие кишки, оголенные гениталии,

крокодил, с которого заживо содрана кожа,

либо ничто —

зеленый рой, отчаянный зеленый залп

(дежурных две метафоры).

Увеличительные стекла

дружной колонией ползут по стеблю

(а пара луп, что с крыльями уже,

летает низко над побегами).

2

С брюзжаньем старческим чертополоха истуканы

да лопухи-убийцы жмутся в тень,

перед тобой же кто-то рвет ковер,

сотканный из кузнечиков с клопами…

Опасное местечко

(сплошь могучие сочные спины),

но тут есть отель

с администраторшей, что знает языки

и номер твоего номера.

О зеленый Восток

с ледяными глазами

в скромно-махровом цветенье того,

у чего есть свое лицо,

но для чего нет метафоры!

Об авторах

Петр Борковец (Petr Borkovec; род. в 1970 г.) — виднейший чешский поэт своего поколения. Выпустил семь сборников стихов, в том числе «Кущи пустынника — оракула — кукловода» (“Poustevna, věštírna, loutkárna”, 1991), «Между окном, столом и постелью» (“Mezi oknem, stolem a postelí”, 1996), «Полевые работы» (“Polní práce”, 1998), «Needle-book» (2003) и суммирующий все предыдущие сборник «Континент» (“Vnitrozemí”, 2005). Одновременно известен как переводчик античных авторов (Эсхил, Софокл) и, главным образом, русских поэтов разных периодов — Владислава Ходасевича, Георгия Иванова, Владимира Набокова, Юрия Одарченко, Иосифа Бродского, Евгения Рейна. Пишет также прозу; его произведения переводились на немецкий и другие языки.

Скорвид Сергей Сергеевич (род. в 1958 г.) — филолог-славист, кандидат филологических наук, доцент филологического факультета МГУ им. Ломоносова. Переводит прозу и поэзию с чешского, словацкого, польского и серболужицкого языков. Член творческого союза «Мастера литературного перевода».

* © Сергей Скорвид, 2007.

Некоммерческое электронное издание. «Im Werden Verlag», 2007.

Этим словом немецкий композитор конца XVI — начала XVII веков Михаэль Преториус в своей энциклопедии «Синтагма мусикум» (1619) обозначил один из видов флейты.

7

Реклама на сайте