«Стихи»

Евгений Александрович Евтушенко

- Бабий Яр - Бывало, спит у ног собака... - Вагон - Всегда найдется женская рука... - Глубина - Дворец - Зависть - Злость - Идут белые снеги... - К добру ты или к худу... - Картинка детства - Киоск звукозаписи - Когда взошло твое лицо... - Когда убили Лорку - Лифтерше Маше под сорок... - Любимая, спи! - Люди ("Людей неинтересных в мире нет...") - Много слов говорил умудренных... - Молитва перед поэмой - Море - Мы перед чувствами немеем... - На велосипеде - Не надо - Не понимать друг друга страшно... - Не понимаю... - Не разглядывать в лупу... - Нежность - Неразделенная любовь - Ожидание - Окно выходит в белые деревья... - Парк - Паровозный гудок, журавлиные трубы... - Пахнет засолами... - Певица - По ягоды - Пора вставать... - При каждом деле есть случайный мальчик... - Пролог (Я разный...) - Проснуться было, как присниться... - Свадьбы - Со мною вот что происходит... - Спутница - Среди любовью слывшего... - Третий снег - Ты большая в любви... - Ты спрашивала шепотом... - Фронтовик - Я груши грыз... - Я кошелек... - Я сибирской породы... - Я у рудничной чайной... - Я шатаюсь в толкучке столичной...

КАРТИНКА ДЕТСТВА Работая локтями, мы бежали,кого-то люди били на базаре. Как можно было это просмотреть! Спеша на гвалт, мы прибавляли ходу, зачерпывая валенками воду и сопли забывали утереть.

И замерли. В сердчишках что-то сжалось, когда мы увидали, как сужалось кольцо тулупов, дох и капелюх, как он стоял у овощного ряда, вобравши в плечи голову от града тычков, пинков, плевков и оплеух.

Вдруг справа кто-то в санки дал с оттяжкой. Вдруг слева залепили в лоб ледяшкой. Кровь появилась. И пошло всерьез. Все вздыбились. Все скопом завизжали, обрушившись дрекольем и вожжами, железными штырями от колес.

Зря он хрипел им: "Братцы, что вы, братцы..." толпа сполна хотела рассчитаться, толпа глухою стала, разъярясь. Толпа на тех, кто плохо бил, роптала, и нечто, с телом схожее, топтала в снегу весеннем, превращенном в грязь.

Со вкусом били. С выдумкою. Сочно. Я видел, как сноровисто и точно лежачему под самый-самый дых, извожены в грязи, в навозной жиже, всё добавляли чьи-то сапожищи, с засаленными ушками на них.

Их обладатель - парень с честной мордой и честностью своею страшно гордый все бил да приговаривал: "Шалишь!..." Бил с правотой уверенной, весомой, и, взмокший, раскрасневшийся, веселый, он крикнул мне: "Добавь и ты, малыш!"