«Мой милый ласковый друг»

Что нам Александрия?! У нас своего щемительного, высокого и всеобъемлющего, но и отвалившегося как бы, вернее — не как бы, а точно, отвалившегося, стремительной силой онтологически-моментального отъединения, превышающей медлительность наших слезно-душевных потоков, отъединившегося, за дни, минуты, секунды отбежавшего на расстояние мраморного величия и прохладно обозреваемого мраморными же ветрами неухватимой всеобщности (но ведь было же! было же! ведь только что было! — эээ, братец, вон куда умчало! — но ведь было! было! было! — мало ли чего было! — но ведь это было только сейчас! — не знаю, не знаю!), в общем — у нас столько всего своего, так что нам Александрия! что мне вам рассказывать о кудрявых юношах в набедренных повязках, когда мы сами еще неистребимо, отбежав недалеко (но уже как во сне не своем для себя), глядим сами на себя, выглядываем из-за стволов полусумеречного леса в пионерских галстучках с комсомольскими значочками. Ох, да мне ли рассказывать вам, как это было и как это бывает! кто хочет — сам все посмеет понять.

С утра моросит и скверное настроение

Внизу хриплыми голосами

Перекрикиваются местные матроны

Он стоит уже одетый за моей спиной

И ничего не понимает, переминаясь

Иди, мальчик, иди! — говорю я кому-то

Потом я слышу слабое потрескивание

внешней деревянной лестницы

Словно мгновенно объятой голубоватым пламенем

Под еле ощутимой — я знаю -

тяжестью его тонковытянутого

предкомсомольского тела

Иди, мальчик, иди! — говорю я себе

Проведя по серой щетине тыльной стороной руки

И не чувствуя уже ничего грубой складчатой кожей

В только что занявшемся сокольническом садике

Я сижу на открытой веранде за столом

И вытянутой, почти вертикальной губой

Втягиваю в себя рывками горячий чай с густой малиной

Ловя его высокий, немного нервный голос

Рассказывающий товарищам про жаркие Африки

Притом он легонько притоптывает шоколадной загорелой ногой

Пыль поднимается лёгкими столбиками из-под его сандалий

И чуть-чуть мертвенной голубоватой патиной

Садится на тонкую невыносимую лодыжку

Единственно отсюда мне видимую

Сквозь чёрные змеевидные переплетения кустов

Я не хожу на футбол

Мне не нравятся их цельнолитые бесчувственные ноги