«На зябкой грани инобытия»

На зябкой грани инобытия (fb2) - На зябкой грани инобытия (Стихи, поэмы) 138K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирина Васильевна Каренина

Ирина Каренина НА ЗЯБКОЙ ГРАНИ ИНОБЫТИЯ

* * *

Очередные дон Карлос и донья Клара Ввязываются в эту историю С кларнетом и бусами из кораллов. Клара, лаская пальцами блестящие клапаны, Вздыхая в просторной студии, обставленной Строго в соответствии с канонами минимализма, То есть — аскетично и монохромно, Плюс немного хрома и никеля (XXI век предполагает хай-тек), Вспоминает: ах, как чудесно играл он каприсы Штадлера, Бедный, любимый дон Карлос, Как же так получилось, Как могли мы так глупо расстаться, Забрав на прощанье самое ценное, Что было у нас друг для друга? Карлос, накрутив на запястье Нитку кораллов, перебирая бусины, Сосредоточенно размышляет, Что скажут друзья и коллеги, В особенности по оркестру, В особенности Хуанито, Второй кларнет, молодой красавчик, И что теперь с этим делать. Наверно, придется Вспоминать непутевую юность, Брать в руки гитару, Заводить хрипловатым голосом Любимые coplas romanceadas, Те, что певали мать, и тетка, и бабушка — Весь ведьмовской кагал Старых кварталов Города Пресвятой Троицы и Порта Госпожи нашей Святой Марии Добрых Ветров. Что ж ты наделала, mi tristeza, вздыхает дон Карлос, Мы могли танцевать креольские вальсы и байлесито, Muy bonita Clara, тонкая, ясноокая, Как же так получилось, любимая, Как же так получилось… В этот момент нитка перетирается, И отшлифованные розовые горошины Сыплются ему на колени.

* * *

Печаль моя светла и бесполезна: Ни мир не переделать, ни себя. Распахнутая, искренняя бездна Глядит в меня, жалея и скорбя. И в утреннем троллейбусе скрипящем С такими же усталыми, как я, Так просто помолчать о настоящем На зябкой грани инобытия. О сколько дней — прекрасных, не последних — Нам в мире этом радостно отбыть… Нас — изумительных, сорокалетних — Еще любить, любить, любить, любить! Пока мы горько-красным красим губы, Оборки расправляем наугад, И кутаемся в розовые шубы, И дышим, и рифмуем невпопад.

* * *

Счастьем мог быть, но на сердце лег плитой. Время мое источено пустотой — Жадным червем, превращающим жизнь в труху. Счастьем мог быть, а бормочет мне чепуху. Странная в мире моем настает пора — Дом выдувают насквозь чужие ветра, Листья летят, как воздушные корабли, Ноги пружинят, вверх несут от земли. Даже на кухне, сковородой гремя, Моя кастрюли, пищу творя нам днесь, Я ощущаю: где-то моря штормят, Я не с тобою, я не сейчас, не здесь. Вымело сор из избы моей лубяной. Больше я не пою про «Побудь со мной». Светлая наледь, осень моя при мне, И полыхает герань на моем окне.

* * *

Я тебя попрошу… Только я разучилась просить. Доверять — неподъемно, а не доверять — несносимо. Ты не бог, дай мне хлеба, чтоб есть, и вина, чтобы пить. Вороненое лезвие — к венам? — да нет, снова мимо. Полуночной молитвой спасешь ли свой рай от беды? …Я б тебя пожалела, но я разучилась, и баста. Поворачивай сани, и — на тебе, вот, — за труды — Обгорелую корку когда-то возможного счастья: Хочешь ешь, хочешь брось, мне теперь навсегда все равно, Я так рано сгорела, я так невозможно устала… Что ты смотришь в меня, что ты видишь, какое кино? Все, не будет кина, кинщик пьян, уходите из зала.

* * *

Белеет смерть, как нежная черемуха, Как рисовая пудра на лице. Равно боишься взлета или промаха, Небытия, грозящего в конце. Флакон сердечных капель с горлом узеньким — Так легкий звон отмеривай в стакан, Когда к тебе полночной грозной музыкой Тоска подступит, словно океан, Бессонница, безсолница, безлунница… Одно — глаза усталые сухи, И знаешь: из безмолвия проклюнутся Звенящие и темные ростки. Пробьются, как бамбук сквозь плоть казнимого, Зашелестят, проявятся вчерне. И все, что в жизни есть невыносимого, Опять переживаемо вполне.

* * *

Осторожно, вылетит птичка, выплывет рыбка, Улыбайся, вылетит пуля, так ей и надо. Мне, пожалуйста, верхнюю полку, облако, зыбку, Колыбель поездную, Боже, дурному чаду, Проездной сироте — промелькну, проживу, уеду, — Где бы я ни была — но куда-нибудь, где я буду. Осторожно! Снимают! С поезда — на портреты, На недобрую память, нежность в губах Иуды.

* * *

Анастасии Журавлевой 

А он бы хотел, чтобы я научилась лгать, Чтобы ходила и притворялась живой. А он душу мою обронил в снега, А мне бы насмерть застыть волчьей зимой. — Добрый человек, дурочку пожалей, Некуда пойти, негде укрыться ей, Все стены, стены в розах, обступают, шипы на них — Колкие, злые… — Дурочка-дурочка, кто твой жених? — А вот поеду на санках к золотому крыльцу — Там мой жених, — буду бить его по лицу, Чтобы не запирал меня больше у этих роз, Чтобы новое сердце мне из-за моря привез, Пустое, холодное, тихое — ни словца. Чтоб не помнить мне с этим сердцем его лица.

* * *

По бутылке к обеду прикупим Густо-красного, словно рубин, Отсчитаем замызганных рупий И покинем пустой магазин. Чтоб до ночи сидеть и не плакать, Вспоминая про это и то, Говорить о мужьях и собаках — О живых и о тех, за чертой, Обо всем, что когда-то болело, А потом безвозвратно ушло, На такие юга улетело, Что не вспомнишь — добро или зло, И бренчит мелочевкой в карманах, Не желанное даже врагу, Выкликая: «Креветки, рапаны!» На пустынном твоем берегу.

* * *

Это в груди рушатся башни, башни… Синие башни древнего Вавилона. Это мой в твидовом пиджаке ангел вчерашний, Защитник вчерашний в ночь улетает с балкона, Оставляет мне только горькие сигареты, Только сладкие слезы о том, что жизнь — по нолям, И что терпкие, дымкие имена — Анахит, Марета — Дают кораблям и никогда — дочерям.

* * *

…Нет, ты меня не ждал, ни боже мой. Какая б ни была судьба лихая, Я не должна была к тебе домой Влететь, веселым мраком полыхая, На твой порог, незваная, шагнуть, Перетряхнуть все памятки и беды… Нет, только не к тебе — к кому-нибудь, С кем схожие бессмысленные среды, С кем общая вода для равных жабр И общий воздух, взрезанный крылами… Но вот я здесь — как гром или пожар, Как темное, стремительное пламя. И шлем волос, как принято писать, И в розах шаль, и горе за спиною, Мне хочется то плакать, то плясать, И весь мой ад и мой сурок со мною. Да из какой непрошеной среды — Замученная, пестрая, как птица, Мошенница, словесной чехарды И взоров нагловатых мастерица.

* * *

Положи мне любовь полосатой конфеткою в рот — Леденцом красно-желто-зеленым спаси мою душу. Светлый ангел больничный, мне свой отдававший компот, Помнишь, я не боялась ни бо…? А сегодня я трушу. Говоришь, это облако — дом твой, кораблик, причал, У тебя там в буфете кулек золотых карамелек. Говоришь, в моем сердце заело пружинку-печаль — Это часто бывает у нас, дурачков, пустомелек. Легкий дом твой, кораблико-облако, снег-молоко, Это солнца осколки в кульке из тетрадной обложки, Это мне невесомо и счастливо, это легко, И не тянет к земле — спотыкалку твою, хромоножку… Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg