«Дырявое ведро»

Дырявое ведро (fb2) - Дырявое ведро 2508K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Яна Николаевна Солякова

Дырявое ведро Стихи Яна Солякова

© Яна Солякова, 2017

ISBN 978-5-4485-9967-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Время

Подарок

Пожалуйста, кто-нибудь, Подарите мне время! Приносите его в белых пакетах и складывайте у двери… Я б его выпускала кругом облаками, Я бы даже к нему прикасалась руками, Как туман невесомо б его разводила, Возникали б и гасли в квартире светила… Чтоб в руках потерявши обычную плотность, При нагреве утратило бесповоротность… При нагреве в ладонях, на сердце, у тела Время всё расширялось, но, всё же, летело… Затвердевшее время не тает при свете, Оно плотно спрессовано в белом пакете. И написано сбоку: «Подарок. От Бога.» Так обычно стоит на полу у порога.

Время

Не назначайте мне встречу

завтра в четыре или

на пятницу, в полседьмого, —

не расставляйте сети.

Возможно, я завтра в четыре

буду в своей квартире…

Или же я не останусь

там ни за что на свете…

Время само — безвредно,

само по себе — свободно,

как, ненароком, к обеду

шагнувшая в кухню кошка.

Как оно может меняться,

если всегда — сегодня?!

Если за ним не гоняться,

оно навредить не сможет.

На мелкие-мелкие клочья

порву я листочки с планом.

Уже смеётся мгновенье,

вечностью всё заполнив.

Меня вам не заморочить

часами. Ведь это странно

живое и вечное время

резать на мёртвые комья.

Вернусь, может быть, под вечер,

а, может быть, и пораньше…

Не назначайте мне встречу,

облавой меня не гоните!

Не назначайте мне встречу,

не принуждайте к фальши.

Меня окружает вечность…

А вы «к трём часам» хотите…

Башня

Башня из камешков и песка…

Только всё бережно сложится —

Снова волною смывает тоска

Со стен безмятежные рожицы.

Снова рушатся корабли

Кренятся мачты бумажные.

Крылья, оказывается, не смогли

Доставить послания важные…

И — снова — заново! Только уже

С меньшей надеждой и силою,

Строишь, на том же, что был, этаже,

Пишешь по озеру вилами.

Кажется, всё, что ты делаешь — прах…

Лишь воплотится — рассыплется…

Прибой, разрушающий башенку прав,

Жаль, что никак не насытится.

Но правы и те, кто наутро опять

В игры играют песочные,

Копают канавки, от волн охранять

Пытаются стены непрочные.

И снова слизывает прибой

Цветы и окурки, и прочее.

И снова в душе наступает покой…

Но заново строить не хочется.

Хочется просто смотреть в облака,

Есть бутерброд подтаявший,

Следить, как легко проплывают века,

Как светится день наступающий.

Всё сбывается

Бывает, ты даже не помнишь мечту свою давнюю, Но старой кареты колёса скрипят, и стараются лошади… И вот, через тысячи лет, замечаешь вдруг Даму Печальную, Что, как чужая, стоит сиротливо на площади… Вдруг озаряет; о, да! Это то, что однажды привиделось В самых безумных мечтах загадалось, пропелось, придумалось… Только теперь это просто всего лишь обыденность. Эх, загадала б я лучше действительно что-то безумное! Мелочи вздорные были томленьем и жаждою. Были когда-то оплаканы, были Мечтою Несбывшейся… И — через годы! — к тебе добирается каждая… Десятилетия может стремиться к тебе, изменившейся. Было так странно… Однажды в обычных событиях Я разглядела черты миражей из далёкого прошлого… Вся моя жизнь — вот такое случилось открытие! — Это старинных желаний и чаяний щедрое крошево. Ах, этот сдвиг на века! Это не совпаденье во времени! Что за насмешка, когда исполняется детское?! И сожалеешь, о старом безумном стремлении… Что-то уже не мечта для тебя, а реальное бедствие! Смейся сквозь слёзы! Ты знаешь, что ВСЁ исполняется?! Сказочной Золушке даже не снились твои приключения! В памяти Мира — всё действует, всё сохраняется… Всё исполняется. Всё! Вот такое с мечтами мучение.

Сон-Трава

В мае, когда ещё снег не растаял

В тёмных овражках под старыми елями,

Нас, как щенят, погулять выпускали

В лес у костра, с беготнёй и с качелями.

Папа сиденья готовил из лапника,

Мама шуршала кульком с бутербродами.

Я из коры запускала кораблики

В луже лесной над тенями подводными.

Пахло «железкой» и шпалами сонными,

Дымом, корой, прошлогодними листьями.

Сверху, сквозь кроны, смотрело бездонное

Синее небо окошками чистыми.

И на проталинках, нежно-пушистая,

Ярко цвела Сон-Трава фиолетовым,

Шерстка светилась её серебристая,

Было тепло ей и ночью поэтому.

Мы осторожно цветочных детёнышей

Гладили, трогали лапки их мягкие.

Спящие, были они — как зверёныши,

Те, что постарше — как звёздочки яркие…

В город с собой увозили бесценные

Запахи, солнце, отсутствие времени…

Чтоб вспоминать за бетонными стенами

Взгляд Сон-Травы и костёр под деревьями.

«Исчезло свободное время. Остались кусочки, обрывки…»

Исчезло свободное время. Остались кусочки, обрывки. И нет энергичной идеи, чтоб склеить из времени вечность… Роскошной, бессовестной лени разлились бесценные сливки… И только усталость осталась. Усталость осталась, конечно. А лень — драгоценнейший кокон для нежных несбывшихся крыльев, Прохлада живительной ночи для вновь расцветающей тайны… Пушистая нежность пространства в тончайшей нетронутой пыли… А лень постепенно пропала: усталость уснула печально. Могла бы, могла бы Идея, в сверкании протуберанцев Взорвать все привычные рамки, раздвинуть немые границы! Но как же Идея окрепнет без времени и без пространства? При полном отсутствии места, как сможет она воплотиться?.. Ну, разве что, только рожденье Сверхновой космическим взрывом Сметёт, наконец, все преграды для яркой и лёгкой свободы. И — новое время родится, и будет шальным и игривым, И время поскачет по звёздам, как дикие вешние воды.

Лето

Лето, лето — скорый поезд,

Теплый ветер у щеки…

Но не чувствуется скорость

У полуденной реки.

В воздухе висят стрекозы,

Сонно шелестит трава…

И в обещанные грозы

Вера теплится едва…

Остановка. Сон нескучный.

Роскошь солнечной жары.

Зонт с собой — на всякий случай…

Вечер… Птицы. Комары.

Лето, лето! Зверь зелёный,

Росчерк лёгкого стрижа…

Наблюдаем удивлённо,

Вслед пытаемся бежать.

Ловим в рамки фотографий,

Ищем в камушках следы,

Чертим бесполезный график

Острой щепкой у воды…

Останавливаем время —

Чертим щепочкой черту.

Отцвели давно сирени,

Но в календаре — цветут.

На песке напишем даты,

Сверим с нынешним числом.

Ну а лето… Стой! Куда ты?!

Лето ветром унесло.

Время не возвращается

Время не возвращается, правда — не возвращается! Даже если вращаются в нём гироскопы чёртовы, Что-то там в них меняется, но всё равно ощущается: Время не возвращается, не воскресают мёртвые. Бывает, причина со следствием местами у нас меняются, Не знаю, как получается такое шатанье беспечное… Но время — не возвращается! Пускай хоть сто раз искривляется Пространство со всеми дырами, с ухмылкой своею вечною. Чтобы вернуться — вдумайтесь! — нужно секунду каждую, Каждый процесс межклеточный вспять, наизнанку вывернуть. Что может быть отвратительней? И киноленту страшную Лучше подальше выбросить, и мысли об этом выдернуть. Можно, конечно, попробовать кругом обойти Вселенную, Чтобы сквозь время вязкое, векторное, ужасное Не проползать секундами, не натыкаться на тленное, А поискать туннели в нём, лифты и лестницы разные… Только — увы! — Вселенная вновь перед носом окажется! Не обойти её побоку, не обмануть, как бабушку. Время не возвращается. И то, что вареньем намажется, Один только раз предложится Вселенной на вашу оладушку.

Юность

Юность не беззащитна…

Нервы обнажены…

Но Юность на боль рассчитана,

Как борт на удар волны.

Мачты пускай поломаны,

Пусть в клочьях дрожат паруса —

Светло, огромными волнами

Плещутся небеса.

И чайки, по небу плавая,

Покажут дорогу к острову,

Где пахнет цветами и травами,

Где скалы вздымаются острые.

Где за камнями кинжальными

Откроется бухта нежная.

Растает с улыбкой прощальною

Смерть неизбежная.

Команда Корабль заплаканный

Почистит и мачты новые

Украсит цветными флагами

И мечтами рисковыми.

И, не дожидаясь вечера,

Сверкнув парусами снежными,

Корабль поплывёт доверчиво

По зыбкому, по безбрежному…

Закат

Расцветает, сияет беспечный рассвет

И вино молодое играет в крови,

Соколёнок скорее взлететь норовит,

Солнце только встаёт… Невозможного — нет!

Полдень тень растворит у седых пирамид.

Время трещиной в камне проложит свой след.

И песок прошуршит струйкой прожитых лет…

Но светило могучее жарко горит!

И пускай меня насмерть загложет тоска,

Если он не прекрасней — роскошный закат!

И старинный коньяк в ожерелье из звёзд

Под беседу, которую юный дурак,

Даже если поймёт, то — ей-богу — не так…

Не увидит парящий над вечностью мост.

Невозможно вернуться

Невозможно вернуться. На чистом снегу

Остаётся цепочка неровных следов.

Шаг — и ты уж иной на ином берегу,

И твой день, словно холст, будет девственно нов.

Утром заново будешь картину писать,

Создавая себя и свой будущий путь,

И по-новому ляжет на листья роса,

Ты изменишься вновь до того, как уснуть.

Повторением кажется взгляд и «Пока!»,

Повторением мниться пустой разговор,

Но, меняясь, бесцельно плывут облака —

Вечно новый, обманно-привычный узор.

Снова книгу «впервые» нельзя прочитать.

И двухсотое «Здравствуй!» иначе звучит.

Выцветает, когда-то живая, мечта,

Ценность приобретают иные ключи…

В неизбежности этой измены всего,

Где иллюзия — клятвы, гарантии — сон,

Остаётся гореть и костра своего

Самому не пугаться, когда в унисон

Чьё-то сердце ответным огнём полыхнёт,

И изменчивый танец, нежнее цветка,

Прикоснётся, закружит, сожжёт, унесёт…

Может быть — на века… Может быть — на века…

Как же скоро…

Утром только-только

Лепестки упали,

А на сердце горько,

И душа в печали.

Помнишь, яблок зелень

Вечность обещала?

Глянуть не успели —

Первый снег… Начало…

Только что был месяц,

Словно лучик, тонок,

По ступенькам лестниц —

Вверх да вниз — котёнок…

Смотришь: кот ленивый

С тусклыми глазами…

И созрели сливы…

И в руках вязанье…

Мяч

…И внутри всё звенело! Как новенький мяч —

От тропинок упругих отскакивал шаг!

Не боялась упасть, не ждала неудач,

И, как ласточка в небе, летела душа!

И немыслимо было спокойно пройти —

Только бег! Только птичий крылатый вираж!

По заборам и крышам лежали пути,

Через лужу — на дуб, с гаража на гараж…

В теле птицы и зверя, не зная забот,

Убегала, смеялась, ревела, жила.

Прожигалась бездонная вечность за год.

Утром — целая жизнь на пороге ждала.

И в ушах до сих пор сохраняется звук —

Этот круглый, резиновый, звонкий удар!

Словно сердце летит, вырываясь из рук,

И стучит по асфальту весеннему шар.

Нет никакого времени!

Нет никакого времени. Нет никакого завтра.

Просто лишь изменения, тени, движения стрелок.

Мысли в цепочки выстраивает умный наивный автор…

Четвёртое измерение — лучшая из подделок!

Мгновение — это вечность, вечность без перерыва…

Вечное настоящее — только оно реально.

Текучее, изменяющееся, падающее с обрыва,

Тасующее события каскадами карт игральных…

Движения света и тени нам предлагают видимость

Вектора, продолжения, длительности полёта…

Иллюзию принимаем мы, видимо, за действительность…

Боимся остаться без времени, не можем без точки отсчёта.

Сейчас — никогда не исчезнет, не сдвинется, не растает.

Но скажем кому-то: «Полпятого», «Пятнадцатого апреля»…

Нет никакого времени. И не было. И не станет.

Насколько бы ни менялись мы, насколько бы ни старели.

Ночные поезда

Сквозь чёрные ночи и синие ночи

За скрытыми мраком лесами, холмами

Проходят, проходят составы… Грохочут,

Невидимые за ночными домами.

Доносят ветра затихающий рокот

И гул, словно моря далёкого голос.

За полем, за лесом, за небом дорога.

О рельсы Луна пополам раскололась,

И вытекло время из полного круга.

Уходит состав в безвозвратные дали.

Возможно, мы там повстречаем друг друга,

Но только не те, и не как ожидали.

Хранят фотографии память и лица.

И чай на столе, и рябина у дома…

Но поезда нет, чтоб на нём возвратиться.

Ты дальше и дальше, и скорость огромна.

И пусть неподвижны и тихи деревья,

Ночами ты слышишь: грохочут составы.

Бегут огоньками сквозь сны и деревни,

Качаются вслед придорожные травы.

Плацкарт, боковушка, лесная поляна —

Не важно — уходит невидимый поезд.

Колёса стучат и стучат непрестанно,

О прошлом покинутом не беспокоясь.

Ночь

Любимое время суток, пожалуй, — ночь,

Время, когда никуда не нужно спешить,

Оно почти бесконечно, летящее прочь,

Оно, наконец, безраздельно мне принадлежит.

Все, кто моим временем

Днём завладеть хотят,

Все, кто время меряют,

Завели будильники — спят.

Только очень страшно

Шумят в окне тополя,

В чёрное пространство

Преобразовалась Земля.

Гул идёт по кронам

Чёрным эхом — через щели — в окно,

Тополям огромным

Есть я или нет — всё равно.

Небо опускается

Прямо к самой бывшей Земле,

Звёзды отражаются

Углями в остывшей золе,

Хаос в окнах бесится,

Стёкла в лунных брызгах дрожат,

Огненные месяцы

На лице кошачьем лежат.

Лампочка качается,

Золотой хранит свет.

Пусть хоть что случается,

Но, зато, оков — нет.

Миг

Радость моя прорастает из прошлого,

Усики тянет светло и доверчиво…

Если с утра было много хорошего,

Тянется радость до самого вечера…

Миг — это вздор! Этак время не выследить…

Миг не несёт в себе качество времени.

Необратимость смертельного выстрела

В нём как черта рокового решения…

Вдох твой и выдох — по разные стороны

Этого мига, что есть «настоящее»…

Словно минуты на части разорваны —

В клетке бессмысленной — чудо летящее.

Прошлое… Видишь? Оно продолжается!

В памяти, в нервах… Да что там! — в реальности!

Если всю жизнь Музыкант занимается,

Прошлое — в пальцах и в нужной тональности.

Жизнь для дороги — в её продолжении.

В будущем — бездна пространства для этого.

Море идей и фантазий кружение…

И тишина там стоит предрассветная…

Где-то ошиблись мы в нужных понятиях…

Договорное и просто удобное

Стали считать чем-то вроде заклятия,

Мир объясняя застывшими догмами.

Мы с киноплёнкою Жизнь перепутали:

Думаем, можем разрезать, где хочется,

Кадрами делим её и минутами:

Время несчастное в ужасе корчится.

Неуловимое ловим старательно…

Что-то такое, конечно, мы меряем!

Чертим круги, отмечаем внимательно…

Мыслим полёт не полётом, а перьями…

Из детства

Лай издалека… Синяя река…

И велосипед, пыльный след от шин…

И дорога так весело-легка —

Как по облакам едем да бежим.

До сих пор во сне этот лёгкий бег,

В затяжной прыжок переходит вдруг,

В затяжной полёт над разливом рек —

И взлететь легко сильным взмахом рук.

Лай издалека. И по сердцу — гул.

И в душе — простор, и дорога вдаль…

Словно бы опять в облака шагнул…

Синяя река, лёгкая печаль.

Помнишь наяву, знаешь, как летать…

Облака тебе — тропы, корабли…

Только что-то стал чаще уставать…

Может, реже лай слышится вдали?..

Заповедный Мир

Как-то бы бежать и травы не мять…

Вот ещё чуть-чуть, и смогу понять…

Как-то бы лететь, прыгнуть высоко,

Как-то бы достать светлых облаков…

Заповедный Мир рядом, за углом,

За соседним днём или за стеной.

Мчишься, как и там, мчишься под уклон —

Только не летишь как орёл степной.

Помнишь, как лететь. Знаешь, как летать…

И в ушах шумит ветром высота.

Вот ещё чуть-чуть… Только — не достать.

Падает листва с желтого куста.

А во сне — июнь, и сирень цветёт,

И зелёный день расправляет лист,

Там обычный бег падает в полёт,

И не трудно вверх и не страшно вниз.

Как-то бы чуть-чуть… Как-то — не во сне,

Вспомнить наяву, отрастить крыло…

И упасть дождём первым по весне,

Чтобы прорасти снова повезло.

Карагай

Нам лет по десять,

мы легки, как птицы,

наш бег — не бег, наш бег — почти полёт.

Домой — лишь на минуту, чтоб напиться —

нас солнце, речка, нас осока ждёт.

Нас тёти Клавина собака ждёт у будки

и глина на высоких берегах.

Доверчиво сияют незабудки

и часики в тени высоких трав.

У Карагайки дно — в песчаных волнах,

а в ледяной воде снуют мальки…

Ветров и листьев, птиц и солнца полны

вокруг — деревьев замерли полки.

Огромный тополь, проигравший ветру,

лежал в крапиве, покоряясь судьбе.

Могучие вздымались в небо ветви,

притягивая, как магнит, к себе.

Сперва — на четвереньках, понемножку,

Вмиг осмелев, качаясь, — на ногах

прошли по веткам, словно по дорожкам,

с восторгом перемешивая страх.

И тополь стал теперь уже не тополь —

он стал — табун летящих лошадей…

В ушах звучал победный гулкий топот

по древним плитам старых площадей.

Качались ветви — мы взмывали в небо,

и вырастали крылья за спиной…

Но, всё же, день, каким бы долгим не был,

с закатом уводил нас всех домой.

Сон оглушал, сбивал нас с ног и с крыльев

задолго до дивана — за столом…

К постели мы на мягких волнах плыли…

Нас кто-то нёс?.. Не помнили о том…

Во сне ещё бежали и летели,

ныряли в Обву, падали в песок…

Мы жили ровно так, как мы хотели,

не отклоняясь ни на волосок.

Вы думаете, радость прекратится?

Нет! Радость длится, длится, длится… длится… длится…

Фотоальбомы

В детстве — некуда ещё возвращаться,

И каждый день — как праздник, или война.

Всё заново! Нечему повторяться,

И песня каждой травинки слышна.

В юности, от любви нахлынувшей,

Сердце у горла забьётся птицей.

Пробует крылья, с обрыва ринувшись

Юность… Не думает возвратиться.

Но вот уж букет из прекрасно прожитых

Дней в шкатулке хранится, прячется…

В фотоальбоме с обложкой кожаной,

Рядом со старым мячиком.

А жизнь-то! Жизнь! Всё сияет красками,

Пылает солнечными восходами,

И приключениями опасными

Манит, и странами, и походами.

И люди, что внутри — как вселенные

Зовут в миры совсем незнакомые…

Неповторимые мчатся мгновения…

А мы всё дома… С фотоальбомами…

Белая Гора

Для Бога везде — храм,

Для Бога везде — дом,

Открыт дождям и ветрам,

Как дерево — каждым листом,

В медовом запахе трав,

В летящем свисте стрижей —

Почти осязаемо — прав,

Почти абсолютен в душе.

Он в воздухе растворён —

Ну как Его не вдохнуть?

Он птицами окрылён,

Он — путник, и Он же — путь.

Огромное небо плывёт,

Раскачивая леса…

Что шаг теперь, что полёт,

Что воздух, что небеса —

Ей-богу, разницы нет…

Цветок до небес достаёт,

И в каждой травинке свет

Осанну поёт…

Рябина

По весне, всё заново начиная,

Расправляет лист за листом рябина.

Серебрятся инеем ночи мая,

И пригорки травкой топорщат спины.

Всё рябина заново начинает.

Улетевших листьев, опавших ягод

Сказочную роскошь не вспоминает:

Мало ли, что было да сплыло за год!

Всё, что было нажито — потеряла.

Но успела заново отогреться.

Доверяет снова, как доверяла,

Радуется солнцу и тратит сердце.

Слова

Ушла волна

Безмолвно ушла волна, и сидишь на сухом песке

И даже не слышишь, как море плещется вдалеке,

И даже не видишь, чего-нибудь, кроме песка,

И в горле твоём песком застряла тоска,

И всё становится плоско-беззвучным, как будто кино,

Где звук утрачен, утерян когда-то давно…

И пусть даже люди любящие кругом,

И даже скучать не приходится ни о ком…

Но ты без конца по пустыне беззвучной идёшь,

И день на неясные, смутные сумерки снова похож…

Бессильно ищешь, оглядываясь, волну,

Чтоб плыть, покачиваясь, или пойти ко дну,

С тоскою смотришь, на горы сухого песка:

Средь них бессмысленно слово живое искать…

И не понимаешь, не чувствуешь жизни уже,

Хоть море и плещет в твоей одинокой душе.

Но это не то всё! Лишенное глубины,

Оно задыхается тоже без горней волны…

Оно, по сути, тот же шуршащий песок:

Тысячи слов перекатываются у ног.

Странно и страшно, что нет среди них живых,

Если Огромный Голос ушёл от тебя, затих.

В глупой моей голове

В глупой моей голове

Нет ни идей, ни стихов,

Только душица в траве

Да купола облаков.

Неба пустого простор,

Долька прозрачной Луны

Да подорожник простой,

Да перезвон тишины.

Пух невесомо парит,

Кружится до октября.

Маленьких звёзд фонари

Просто без смысла горят.

Дочитываю

Я влюбляюсь по уши, с головой,

Не в реальность близкую, а в слова,

В чей-то мир немыслимый и живой,

И, как лава, сжигает меня глава.

Чья-то страсть и слёзы, и боль, и смех…

Бьётся сердце в лампочку мотыльком…

Прячет ночь безумие ото всех,

Льётся книга лунная молоком.

Точку невозврата зажав в руке,

Плачу, как придурошная над сном.

И плыву, безвольная, по реке,

И теряюсь в мусоре наносном.

Из чужого времени, ни к строке,

Ни к словам, ни к замыслу не гожусь —

Просто тонкой щепочкой по реке,

По стремнинам выдуманным кружусь.

Скоро меня выбросит на песок,

Задыхаться рыбой, последний лист.

За строку, за фразу, за волосок

Зацепляюсь. Падаю. Не спастись.

Дырявое ведро

Понимаете… Чёрт с ней, с литературой!

Со словами правильными и точными,

С этой — на вес золота! — макулатурой…

Есть другие, знаете ли, источники…

Не «другие»! Чего я?.. Опять — не в яблочко!..

Неточны слова все по определению!

Приколачиваем к забору облачко,

На «Момент» приклеиваем мгновение…

Понимаете всю безнадёжность профессии?! —

Всю искусственность самых искусных россказней?!

Что-то прячется там, за строкою песенной,

Растекается, дышит свечением розовым…

Но бывает, что даже слова корявые,

Нарушая ритмы, ошибки делая —

Вдруг, как вёдра ржавеющие, дырявые,

Зацепляют нечто слепящее белое.

Вдруг ты видишь — вот оно! — несказанное…

Непонятно как, сквозь досмотр таможенный

Контрабандой доставлено долгозванное.

И ты думаешь: «А ведь — не зря! А ведь можем мы!»

Безымянное Нечто непроизносимое…

Кто дырявым ведром, а кто ярко начищенным…

А на вёдрах — метафоры пишем красивые,

Чтоб привлечь это Чудо, которое ищем мы…

Потому что всё дело — увы — не в метафорах,

Не в ведре и не в ритме, не в рифме застиранной…

Содержимое вдруг замирает и ахает!

Замыкается круг непонятными силами…

Значит, всё же, не так безнадёжно занятие…

Этот поиск путей сквозь границы реального…

Значит, гиблое дело — совсем не проклятие!

Значит, ценны слова, пусть и не гениальные.

Князь Мышкин

Чистый лебедь, светлый князь, идиот —

Сердце — настежь, словно крыльев размах!

От чего же вдруг душа не поёт?

Туз пиковый — безысходности знак.

Всё же верно! По любви, по уму,

Откровенно и легко, от души…

От чего ж он в ранах весь — не пойму?!

И слова терзают-бьют, как ножи…

Он, как свет слепящий, невыносим,

С откровенностью и детским лицом!

Так мучительно идти рядом с ним

И себя вдруг ощущать подлецом…

Просто нет в тебе такой чистоты.

«Он — юродивый, ей-богу!» — кричишь.

Князь немыслимой достиг высоты,

А тебе доступны холмики лишь.

А душа, как зверь в ловушке, кричит,

Невозможно ни понять, ни принять —

Не согреешься, как кот на печи —

Сгинешь, горнего коснувшись огня.

Рядом с ангелом, легко ли идти?!

И прощать ему беззлобность и свет?

Только нет у нас иного пути…

Но и сил, подняться вверх, тоже нет.

На уровне сердца

На уровне сердца — сквозная дыра.

И льётся туда дождевая вода,

Бывает, в дыру залетают ветра,

И с неба ночного сорвётся звезда…

Когда разгорится огромный закат —

На уровне сердца — оранжевый шар.

Насквозь запоздалые птицы летят,

Галдят и торопятся, как на пожар.

И мне не уснуть из-за этой дыры!

То светом, как лезвием, режет Луна,

То звёзды горят и трещат, как костры,

То туча рыдает, слезами полна…

И ветки болезненно ветер скребут,

И кто-то скулит в подступающей тьме…

Как будто я угли руками гребу —

Весь Мир без покровов приходит ко мне.

Но как же блаженно сияет сирень!

А ветер черёмух — сплошное вино:

Глоток — как живой лепесток в декабре,

Глотнёшь — и до слёз хорошо и смешно.

Ах, эта, на уровне сердца, дыра!

Ну как мне не плакать и песни не петь?..

Собака в дыру забежит со двора:

На морде — улыбка и лапы в песке…

Не знаю слов

Ещё не знаю нужных слов, а просто плачется.

Когда прошла я поворот?.. Что не заметила?

И словно бы не узнаёт Зима — обманщица,

И заметает снег следы свежо и ветрено.

И белый холст, и белый лист, и смех нетронутый…

И все ошибки, и все встречи не случайные —

Я вас теряю. И в душе чернеют омуты…

И я тоскую по неспетому отчаянно.

Из горсти зёрен — лишь одно в тебе прокюнулось.

Из океана — лишь волна тебя подбросила…

По звёздным меркам, ты уйдёшь — такой же юною,

Не успевая накопить веселья к осени.

Да, сослагательного — нет… Но боль сердечная,

Откуда боль по непришедшему, по тайному?..

Откуда это — прорасти — желанье вечное?

Откуда это — улететь — желанье стайное?..

Ну чем не зверь?! И понимания не выросло…

Зима метёт… И поворот, и ветер северный…

И не могу про новый день собраться с мыслями.

И новый мир опять вокруг. И всё потеряно.

Звёздные волки

Воздух пахнет дождём, лопухами и ласковой пылью.

Воздух пахнет спокойным теплом и задумчивым летом.

Но по рекам чернеющим синие звёзды уплыли

И растаяли снегом за мутными тучами где-то.

Рассыпается дом непрестанно, почти незаметно.

И по рекам, по рекам, по тёмным протокам уходит…

Эта осень, мне кажется, будет сухой и бесцветной.

Даже волки мои не мечтают уже об охоте.

Покидают меня, убегают на дальнее небо опасные звери,

Я со всем соглашаюсь, пустая, незлобная и никакая…

Отключаю совсем телефон, запираю железные двери —

Непривычно и страшно, когда тебя бросила стая.

А все думают: лето ушло, от того неуютно и грустно…

Но сжимается сердце от странной и страшной потери:

Убегают, уходят на небо по звёздному руслу

Мои самые дикие, самые яркие звери…

Читая Стивена Кинга

Ненавижу дочитывать книги!

Особенно — Стивена Кинга.

Особенно — «Тёмную башню»,

Которую ищет Роланд,

Особенно, если в сердце

Тёмный застрял осколок

От этой проклятой Башни…

И — что же?!! И — как же дальше?!!

И где этот мир остался?!

За сетью далёких станций?

ХА! Если б всё так просто!

Нужный найти перекрёсток,

Сесть в подходящий поезд,

Двери открыть рукою…

Хожу тут одна, беспокоюсь…

На двери смотрю с тоскою…

Беда моя, что не верю

Я в эти дурацкие двери!

А мир-то, действительно, «сдвинулся»!

И Роланлд всё ищет Башню…

А я — в постоянном минусе —

Сон вспоминаю вчерашний.

Он где-то идёт по свету,

Чтобы спасти вселенную,

А я читаю газету

и ни черта не делаю!

Читая Чарльза Буковского

К поэзии прилагается

Пегас

Или просто резвая

Лошадь с набором аллюров

Блестящая, потная, яркая,

Гремящая честно подковами

По разуму спящих читателей.

Поэзии также положены

Одежды из бантов и рюшечек

И пуговки симметричные…

А у мужчин, естественно,

Мечами декоративными,

Доспехами и погонами

Успешно они заменяются…

Не суть!

Поэзия упакована,

Как курица в перья, в образы.

Как дама, в роскошные кружева

Наряженная и блестящая,

Гремящая ритмом породистым,

Она производит верное

Огромное впечатление.

Большое такое, приятное,

Хорошее впечатление.

Добротное и приятное,

(я повторюсь, что приятное,

Ну, раз оно правда — приятное)

И сильное впечатление.

Но если однажды встретите

Вы где-то Поэзию

Голую,

Лишенную платья и лошади,

Ужасною в откровенности

Своей и слегка сумасшедшую…

(возможно, сначала покажется

Она вам такой сумасшедшею.

Ведь разве возможно Поэзии

Идти босиком по мусору,

Подошвы царапать, и глупые

Слова заставлять так выглядеть,

Как будто они бесценные

Сокровища!

А вы сами видели только что:

Она подобрала с окурками

Эти слова

И мёртвые перья больных голубей

Стряхнула и руки грязные

Вытерла о живот…)

Ужасна в своей откровенности!

Ужасна в своей откровенности!

Ужасна в своей откровенности!

И, чёрт побери, все лошади,

Гремящие и прекрасные,

Не стоят того непонятного

Щемящего замирания,

Когда ты соприкасаешься С живым.

Они как щенки

Они, как щенки или кошки, приходят и просятся в дом.

А ты убегаешь, спешишь по серьёзным делам.

А ты говоришь им: «Потом… Приходите потом…»

И снова под локоть тебя суета увела…

Они, словно серые птицы, летят за тобой вдалеке.

Их даже не видно… Но чувствуешь ветер сквозной.

И знаешь, что только что он побывал на реке,

Где лодка, стрекозы, где лень и полуденный зной.

А образы… Что же! Они посидят, подождут…

Глаза их испуганно-кротки, и коротки дни.

И если они убегут, то совсем пропадут.

Ты знаешь, они не способны… они не умеют одни.

Пусть формы грубЫ, кособоки для этих несбывшихся душ…

И просто не можешь ты всех подобрать и спасти…

Но ты их впускай! Подбирай отраженья из луж,

Не думай, что нечем кормить, что нельзя привести…

Ты их заверни в тишину и совсем телефон отключи.

Ты двери и окна открой, прогони, хоть на время, дела.

Ты чувствуешь? Слышишь? Проснулись, забили ключи…

Нетронутым снегом сияет страница бела.

От холода свет густеет

От холода свет густеет до белых пушистых хлопьев. От холода свет не может лететь в темноте, за Мирами. И он выпадает снегом на улицу и на тополь, И он оседает в сугробы, и он до весны замирает. От холода стынут губы, слова произносятся реже. И неба бездонная прорубь качает далёкие звёзды. А свет, заблудившийся ночью, летит, опускается между Землёй и космической бездной. И льдом покрывается воздух. О, столько свечения скрыто, сверкания и сиянья В сугробах застывших и синих, в морозном безмолвии ночи! Свет преодолел во мраке чудовищные расстоянья… И выпал на Землю снегом, уставший от космоса очень. Весной засверкают лужи оттаявшими лучами, И тысячи солнц рванутся, забьются в груди восторгом, И свет оживёт словами и птицами, и ручьями Споёт о любви как Синатра, заплачет, как Гарсия Лорка…

Ветер из книги «Дом, в котром…»

Звоном и шелестом ветер в ушах,

Ветер соседних Миров —

Песни, которыми можно дышать,

Стелятся тканью ветров.

Что-то невидимое ещё,

Тянется, чует свет…

Костёр пылает, перемещён,

Из Мира, которого нет.

Люди-Драконы уходят за грань,

Пересекают рубеж,

Их крылья — алые, как герань,

Как мантии царских одежд.

Оно — не в книге, оно — вокруг

Плетёт совпадений вязь,

Смеясь, замыкает случайный круг,

Разводит кого-то, смеясь.

Кого-то, своим опаляя огнём,

Меняет, вскрывая суть,

Прикидывается вчерашним днём,

Мешает спокойно уснуть.

Неназванное, за границами слов,

Из Мира, где всё — мираж,

Просачивается в основы основ,

В Мир беспокойный наш.

И вот уже, ветром подхваченный сор

Приобретает смысл,

И странная мысль прорастает в узор,

Узор — прорастает в мысль.

Стираешь с лица человеческий грим,

Ведешь разговор без слов…

И так осязаем, так необозрим

Мир окружающих снов.

Книга

Лучшая книга должна замыкаться в кольцо.

Брошенным камнем ты тонешь, паришь в глубине.

И не найти всех корней, не распутать концов.

С каждым витком эта книга длинней и длинней.

Даже в реальности шире и шире круги,

Мир изменяется, выскользнув из-под страниц.

На расстоянии взмаха крыла и руки —

Мир, расширяющийся, без замков и границ.

Снова и снова качнётся знакомый сюжет,

Но совершенно другие проснутся пути.

Жизнь, словно фокусник, вытащит из-под манжет

Чудо, какого, казалось уже не найти.

Страшная песня

«Враги сожгли родную хату»

Переводчик с языка сердца

Оказался как стрелок точен.

Приоткрытая слегка дверца

Распахнулась в темноту ночи.

Беспощадные слова били

Словно в колокол в мою душу.

И предметы, задрожав, плыли,

И от слёз казалось лишь хуже.

В горле комом эта боль — песня.

Что слова? Они — как соль горкой.

Всё казалось рядом с ней пресно.

А и петь её нельзя — горько.

Лучше б не было её вовсе!

И солдат бы не хмелел с горя!

За широкий стол бы к ним — гости…

Лучше б не было её, что ли…

Что слова? Они сама правда:

Он вернулся, он пришёл, выжил!

Не приветила его радость —

Только ветер повстречать вышел…

Лучше б не было такой песни.

Лучше б встретились они летом.

Жили б счастливо себе вместе…

Я б — все песни за одно это!

Литературный герой

«По равнине беспредельной

Брёл продрогший человек.

Снег стелил себе постелью,

Пил из ручейков и рек…

Воспалёнными глазами

Еле видный путь искал…

Шел степями и лесами,

Пробирался среди скал…

Путь его был страшно долог,

Он устал, как сто чертей…

В сердце — ледяной осколок,

К обшлагу пристал репей.»

Предан другом, брошен милой,

Потеряв любовь и дом,

Он ещё находит силы,

Он идёт, идёт с трудом…

В чём же смысл? Чего он ищет?

Что за тайна? В чём тут суть?

В поле дикий ветер свищет…

Ни согреться, ни уснуть…

Автор выпьет крепкий кофе

И закутается в плед…

И напишет: «Катастрофе

Скоро быть. Спасенья нет.»

И ЛГ бредёт шатаясь,

Кровью платит за сюжет.

Так живёт, безвинно маясь,

В чьём-то страшном мираже.

Автор спит в своей постели,

На девятом этаже

А герою из метели

Не найти пути уже…

Стихам Юрия Левитанского

Пролились стихи на душу,

Где саднило, где болело.

Пролились прохладой мягкой,

Обнимая, утешая.

И, смывая камни, речка

Зажурчала о неважном,

И, смывая тяжесть светом,

Листья клёнов полетели…

Снова вижу. Снова — осень.

Яблоко лежит на листьях.

Дым, туманом гладит сосны.

Солнце снова. Снова осень.

И — дышу. Спасибо, милый.

Я Вас даже не встречала…

Но любовь большая лечит

Через смерть и через время

Проливается лучами,

Словно Солнце, словно осень —

Окружает, утешает.

Жил поэт один когда-то…

Я его стихи читаю.

Пусть в душе моей он ходит,

Собирает слов букеты,

Словом, светом лечит раны,

Улыбается бесстрашно.

Песням Высоцкого

Полностью дверь открывая в сердце,

Попросту створки срывая с петель…

Руки в разлёте — куда там детству! —

Так дарит Огонь, оставляя пепел.

Подарок жаркий — до слёз, до боли!

В ответном крике душа зайдётся

И ввысь поднимется поневоле:

Огромное сердце в груди забьётся.

Ты сможешь ТАКОЙ воспринять подарок —

Биение мощи в раскрытых рёбрах?

Пожара ярость — в свечной огарок

Не поместить, как стихию в вёдра.

И, всё же, сливаясь с ужасной песней,

Когда она уже небом стала,

Ты смог умереть, а потом — воскреснуть,

Пока она кровью из ран хлестала.

…А Он всё рвал, не жалея, душу,

Тебя поднимая на свет слепящий,

Защиты и звания враз разрушив,

Всё спрашивал: «Где же ты, настоящий?»

А ты был наг, словно в час последний.

Всю жизнь прозрачно держал в ладонях…

И мир возвращался зелёный, летний…

И уносили шальные кони…

Чужой

Н. С. Гумилёву

Был ветер, космический ветер,

Летели по всей планете

Чьи-то мечты и души,

Письма, сухие листья

Кружились, ветру послушны,

Цветным хороводом лисьим.

Среди тополей замерзающих,

Домов под крышами белыми,

Среди тополей, пронзающих

Небо ветками — стрелами,

Что-то такое сдвинулось

Невидимое, неслышное,

Что-то в душе опрокинулось

Ранее неподвижное.

Деревья едва качались,

Ветра не ощущая,

Сквозь них галактики мчались,

Души перемещая.

Из сердца страны далёкой

Он вырван был ветром диким,

Навеки став одинокой,

Душа заходилась криком.

Львиным рыком гремящим

Ему отвечали звёзды,

Когда он живым, настоящим

Мчался сквозь чёрный воздух

Оттуда, где ягуары,

Чья поступь облака тише,

Крадутся ночным кошмаром

Меж стен тростниковых хижин,

Оттуда, где алые птицы

В синих кустах отдыхают,

Где в небе пылают зарницы,

У хижин — костры полыхают,

Где был он вождём и драконом,

Где огненным солнцем дышат,

Где слово звучит законом,

А горы до звёзд и выше,

Где мир горячий и страстный,

Напоенный светом и соком,

Непостижимо прекрасный,

Недостижимо далёкий.

Пришелец чужого племени

Среди снегов, листопадов —

Дождей моросящих пленник,

С памятью о водопадах,

Он оказался — в квартире,

В обычном мире.

И даже кронштадтское море

И царскосельская зелень

Не погасили во взоре

Тоски по землям утерянным.

Быть может, он снова б вернулся

Туда, где живут драконы,

На землю свою исконную,

И мир бы ему улыбнулся

Цветами на ярких склонах…

Но гибель слишком поспешно

Вороны предвещают.

Чужих не прощают, конечно,

Конечно же, не прощают…

Проверка ошибок в стихах

Чуть только читать начинаешь, выискивая ошибки,

Ставить тире, запятые, буквы ловить пропавшие —

Глядь — уплываешь в омут лёгкой, серебряной рыбкой,

Радуешься, ныряешь, коряги минуешь страшные…

Снова себя вылавливаешь, вытаскиваешь поближе

К поверхности, к чёрным знакам, в которых-то всё и дело…

Но — всплеск! — и ты взором рыбьим теряешься ила ниже,

В какой-то придонной мути барахтаешься неумело.

И снова на снег страницы безжалостно взгляд бросаешь,

Он корчится, ближе к проруби прыгает затухающий…

И падает в воду чёрную! И чувствуешь — оживаешь,

Опять веселишься рыбкой, про знаки непонимающей.

Слова — главное!

А у песни, а у песни

Всё же, главное — слова:

Не споёте песню если

Не в порядке голова.

Если память не надёжна,

«А-а-а» вас не спасёт!

Нет, без слов петь невозможно,

Ведь слова для песни — всё!

Ну а если вы забыли

И не вспомнили мотив,

Смело взяли, да завыли,

Хоть и был мотив красив.

Никого не остановит,

Если с нотами беда.

Смело пойте! Ведь в основе

Здесь слова, а не вода!

Даже если слух не важный,

И мелодия крива,

К вам прислушается каждый,

Если помните слова!

Опасность диет для поэтов

Был поэт немного полным.

Так, чуть-чуть не очень стройным.

Ел пирожные за полночь

И котлеты ел спокойно.

Воспевал ветра и ливни,

В поле собирал ромашки,

На котят смотрел умильно,

Нюхал ландыши и кашки.

Был романтиком влюблённым

И мечтал о разных странах,

Был беспечным, окрылённым,

Жил легко, казался странным…

Но внезапно этим летом

Догнала его диета.

Стал следить он за фигурой,

Чтобы та не наедалась,

Занялся мускулатурой,

Бросил пить — такая жалость!

Стал вести здоровый образ,

Только — жизни ли? Не знаю…

Стал он не особо добрым,

Стал он как собака злая.

Но страшней всего не это,

Пусть бы он ворчал, но хуже —

Начал видеть он котлеты

в каждом камне, в каждой луже!

Не моря и океаны,

А пломбир, пюре с сосиской…

Стал мечтать он постоянно

О еде, о полной миске…

Ни пиратов, ни драконов:

В голове — одни конфеты.

Не глядит он вдаль с балкона,

Не отходит от буфета.

И Луна — тарелка с кашей,

Пицца, что на небе стынет,

Кружка с нежной простоквашей,

Или золотая дыня.

Думать может лишь «про это»,

Про сардельки и печенье…

Был поэт — и нет поэта,

Вот такое невезенье.

Так какая-то диета

Нам испортила поэта.

Поэт

Вот дурак же, дурак, идиот!

Что творит?! То на голову выльет

Океаны оттаявших вод,

То лежит, покрывается пылью…

То со смехом приветствует снег,

То напьётся, рыдает и стонет,

То ведёт себя, как человек,

И в обиде ничтожнейшей тонет…

В доме может быть невыносим,

Раздражающе туп по вопросам

Бытовым, и идти рядом с ним

Всё равно что скользить по откосам,

Ждать то солнце, то град, то пургу,

Наблюдать, как гуляет по крышам…

Маяком на пустом берегу

Оставаться, знакомых не слыша.

Он как шторм, словно ветер какой —

Человек он не больше, чем воздух.

Сквозь него ты проводишь рукой,

Тщетно жить предлагая серьёзно.

Он — сияющий водоворот,

Бескорыстных идей и фантазий

В подворотне — таинственный грот

Видит он, а в простуде — проказу.

Неудобен, опасен, нелеп,

Неподвластен простому рассудку…

Для него вдохновение — хлеб,

Всё иное — нелепая шутка.

Проживёт ослепительный миг,

Обжигая себя и домашних…

И останется в томиках книг,

В чёрных буквах и в сказках вчерашних.

Откровенность

Страшна излишняя откровенность.

Насквозь всей вежливости приличной…

Из раны сердца — как кровь из вены,

Она вдруг хлынет, презрев обычай.

Она такие слова отыщет,

Что вдруг покажется невозможным

Вернуться к прежней словесной пище,

И развлекаться пустым и ложным.

Слова сияющие, живые,

Вдруг обожгут, задохнутся в горле.

Слова — безжалостно-ножевые,

Слова волнующие, как море.

О том, что тайной лежит на сердце,

О том, что света не терпит даже…

И вот от них уже некуда деться,

Но хуже, если их вдруг не скажут.

Не для жестокости и убийства!

Нет. Чтобы кокон прорвать надёжный,

Чтоб очумев от раскрывшейся выси,

Крылья расправились осторожно.

Одна иду

Я одна иду по белому

Снегу, лёгкому и чистому.

Даже если захотела бы —

Не позвать любимых из дому.

Надо мною — небо белое —

Белый свет, таящий радуги.

Всё тут правильно, что сделано

И иного мне не надобно.

Пусть слова чужие падают

За границей понимания.

Тишины бесплатно снадобье

От навязанного знания.

Нежное прикосновение,

Снежное великолепие…

Продолжается мгновение

Бесконечное столетие.

Бессловесные и яркие

Огоньки переливаются,

Разноцветными подарками

Под ногами рассыпаются.

«Эх, полным-полна коробушка!» —

Самоцветы несказанные:

Песни серого воробушка

Да лихие песни санные!

Не внести их в дом из белого

И не раздарить подарками…

Как ни билась — не сумела я

Песню взять руками жаркими…

Слово

В тёмной укромной ямке души —

Обыкновенное слово

До срока неведомого лежит,

И сон, и основа…

Ты даже совсем и не помнишь о нём,

Не ощущаешь, не видишь,

Не жжёт оно душу вселенским огнём…

На русском, на хинди, на идиш —

Проникло, запало… Ты дремлешь, да ешь…

А слово пускает корни

До самого сердца и ищет брешь

В броне… И оно упорно

Тебя разрушает, как медленный взрыв,

Чтоб расцвести, случиться,

Оно становится больше горы,

Кровью в виски стучится.

Апрель навстречу ему поёт,

Захлёбывается ветром,

Тает и твой застарелый лёд…

В парке играют «ретро»…

Ты дышишь, словно бы в первый раз,

Ты пьёшь этот воздух талый.

Смеёшься, и — слёзы капелью из глаз!..

Всего лишь — весна настала!

Всего лишь слово одно проросло,

Сказанное поэтом…

А это — всего лишь его ремесло —

Быть запредельным светом.

Прикосновение

Максиму Емельянычеву

Взмахи беспечные шёлковых крыльев,

Бабочек лёгких немыслимый танец —

Он появился из солнечной пыли,

Чудо-дитя, на Земле — иностранец.

Так не бывает, чтоб Моцарт вернулся

Снова весёлым и юным, и нежным!

В музыку, как в океан окунулся,

Радуясь силе стихии безбрежной.

О, это счастье танцующих звуков!

В них как ребёнок он самозабвенно

Тает, играет… И чуткие руки

Логики лёд растопили мгновенно.

Плачет от счастья оркестр влюблённый,

Моцарт смеётся, а первая скрипка

Душу достанет твою удивлённо,

Звук в ней плеснётся серебряной рыбкой…

Что-то божественное происходит

И несерьёзное, дивно живое!

Моцарт нисходит и душу уводит

В горние выси за светлым собою…

Будешь счастливым и глупым, и новым

Ты возвращаться сегодня в реальность,

Смехом ответишь на резкое слово,

Будешь ходить по земле, запинаясь:

В сердце останутся крылья и небо,

С Моцартом невероятная встреча.

Станет реальностью странная небыль,

Станет возможной поющая вечность…

Пленник

Ребёнок — раб, наивные мечты,

Уж позабывший в череде занятий,

И гаммы, вид изысканных проклятий,

Возводит в безупречные мосты

Из чистых звуков… И уже без слёз

Этюды надоевшие играет,

Учителя до сердца пробирает…

И любит, и старается всерьёз…

А живописца дар в его душе

Теряет силы, муча, беспокоя…

Он сам не знает, что творится с ним…

Неясным, странным голодом томим,

С тоской глядит на небо голубое…

Он — вечный пленник Музыки уже…

Дождь

Мягкими подушечками пальцев

По дорогам, листьям и карнизам

Он играет шорохи и вальсы,

Исполняет фуги и капризы.

Иногда звучат литавры грома,

В самых патетических моментах…

То легко, то нервно и неровно,

То под свист, то под аплодисменты

Он играет так самозабвенно!

Даже ночью вдруг спешит к роялю.

Музыка, текущая по венам,

Просит, умоляет, чтоб играли.

Лишь опустит он устало руки,

Тишина поднимется туманом —

Вновь его тревожат сны и звуки

О высоком, нежном, несказанном.

И опять минорные аккорды

Падают каскадами на крыши…

Зыбко всё… Неточно и нетвёрдо…

Ни просвета, ни конца не слышно.

Потому что сам он не доволен:

Не находит нужные созвучья…

И остановиться он не волен…

И себя, и зрителей замучил.

Это солнце…

Под ногами — золотая дорога

Из высокого, слепящего света.

Под ногами — солнца слишком уж много,

Даже стыдно наступать на всё это!

Солнце в брызгах отразится восторгом.

Я у лужи научусь отраженью…

И расплавятся все двери и створки,

Станет всё неудержимей движенье.

Я пройду над обезумевшей речкой,

И узнаю я, как петь откровенно,

Как нестись навстречу жизни беспечно,

Выбирая только то, что мгновенно.

Выбирая то, что может исчезнуть,

Что погаснет вместе с ярким закатом,

То, что, в общем-то, совсем бесполезно…

(Как я выбрала дорогу когда-то)

Из пустых необъяснимых находок

Не сложить мне ни стихов, ни рассказа.

Затопили речку вешние воды —

Где вода? Где свет? — не вынырнешь сразу.

Свет и ветер, свет и грязь, свет и лужи,

Свет и тополь, свет и я, и дорога…

А я речки сумасшедшей — не хуже:

Что-то прыгает во мне по порогам.

Из-за солнца, даже ветра не слышно…

Если ты в нём раствориться не сможешь —

Ты не выдержишь… Огромное слишком

Это солнце…

Гость

Из блеска грозы, из истерики листьев

Невнятным, безумным комком восхищенья

Из недосягаемой разумом выси

Вдруг… птицею падает стихотворенье.

Откуда?! В дичайших, растрёпанных перьях…

О, чудо! Позволит к себе прикоснуться…

Боится… До дрожи боится неверья,

Боится исчезнуть, боится проснуться…

Ну как с ним?! Приручишь — оно заскучает,

Ослепнет, затянется мутной тоскою…

И сам не поймёшь, что оно означает,

Такое… божественное, такое…

А если отводишь глаза ненароком,

Оно растворяется сном безвозвратным.

Соломинку смысла уносит потоком,

И станет совсем ничего не понятно.

Но тем неожиданнее награда:

Почувствовать взмахи сверкающих крыльев,

И встретиться сердцем и встретиться взглядом

С таинственным гостем из солнечной пыли,

Из блеска грозы, из истерики листьев,

Из тонких материй невидимых глазу,

Из недосягаемой разумом выси,

С ещё не являвшемся Миру ни разу.

Не встретились

День слишком грубый, он слишком светел

Для тихой тайны.

Стихи сидят, как чужие дети,

Грустны, случайны.

Они коробятся, как медузы

На солнце резком.

С толпой смешались, исчезли Музы

За шумом, блеском.

Кухарки, няни и секретарши —

Да кто угодно!

Лишь для полётов от дел подальше

Нет рук свободных.

Всё так серьёзно, всё так логично,

Всё так нелепо!

Идёт поэт в магазин привычно

За белым хлебом.

А Стих прозрачный сидит на мокрой

Скамейке в сквере.

Следит, как листьев темнеет охра,

Как плачут двери,

Как зябким комом на теплотрассе

Собака дремлет.

Ревут машины, железной массой

Несётся время.

И долго-долго огнями вечер

Луну терзает.

А он всё ждёт клавесин и свечи,

Всё замерзает.

Но вот уйдёт суета дневная,

Уснут соседи.

Поэт грустит, от чего — не знает,

Почти что бредит.

Он что-то слышит неуловимо

И невесомо.

Такое чувство, как будто мимо

Прошёл знакомый.

У самой двери: скамейка… псина…

Вот-вот — и вспомнит!

А Кто-то зыбкий (невыносимо!)

Уже уходит.

И ощущенье большой потери,

До слёз обидно!

А в темноте ту скамейку в сквере

Уже не видно…

Да был ли гость тот непостижимый,

Туман неспетый…

Пока мы чем-то надёжным жили,

Растаял где-то…

Окно пустое. Лишь сердце ноет…

Луна безмолвна.

Никто поэта не беспокоит

В затишье полном.

Божественная неудача

Полотно натянул на подрамник — Аж материя загудела, Краску выдавил прямо на камни И коснулся бесценнейшей белой… Свет сиял, вырастали скалы, Разливались, шумя, океаны. Кисть творила их и ласкала, Добавляла цвета и туманы, Танцевала на тонких листьях, На бессчётных тенях и на бликах, Звёзды вспыхивали под кистью, Отражались в цветах многоликих… Он дошёл до границ, до предела… Мир идей, низведённый до формы И душа, заключённая в тело — Вот итог всей работы упорной! Нет, не то… Он застыл на мгновенье… И подрамник, с холстом непросохшим Смял в комок, продолжая творенье, Смял материю всю до горошины. И забросил в нехоженый угол Пустоты, что бездушен и чёрен, Словно несуществующий уголь, Словно несуществующий ворон. Ну а Жизнь… Как всегда — рассмеялась! Вздрогнул Он от победного взрыва: Вновь материя расширялась — Жизнь не ведает перерыва.

Сова

Сове В. Бородкина посвящается

Залетела ночью в форточку сова. В лоб стучится, лезет в уши — ищет дверь. «Отцепись, — кричу, — моя, блин, голова! Как я утром буду думать ей теперь?!!» А сова уже порхает в голове, Всё роняет, беспорядок создаёт, Кажется, что это — лошадь, даже — две, А она, зараза, ещё песенки поёт. «Ты записывай, записывай! — кричит, — Всё равно я спать тебе уже не дам!» Лишь возьмусь писать — она уже молчит… В батареях, в тишине, шумит вода… И опять я начинаю засыпать… А сова орёт: «Про осень напиши! Мол, настала… И хорош уже, зевать! Я стараюсь для твоей же для души.» Записала я весь бред… Уж пятый час. И давно погашен свет, и тишина… А сова приоткрывает левый глаз: «Что мы там с тобой про осень? Как она?..» Блин. Опять! Опять встаю, включаю свет И читаю этой гадине стихи… А она опять таращится в ответ, И опять не улетает и не спит! И уже ведь ни мыслишки ни одной!!! Просто тупо молча ходит, что-то ест… Всё! Высовываюсь в зимнее окно, Головой трясу, пока не надоест. Уж светает… И растрёпанным комком Улетает сумасшедшая сова… У окна стою и мёрзну босиком… И бессмысленные кружатся слова…

Ставка на смерть

Тождественность

Звонко упал хрусталь —

Острых осколков всплеск…

Тысячей радуг стал

Тонкий фужер, исчез…

Маленький взрыв стекла…

Тысяч лучей оскал…

Тоненький, со стола

В пропасть свою упал.

Радуги — на полу,

Отсветы — на стене.

Словно алмазы — в углу…

Трещины — словно во мне…

И ощущеньем родства —

Неотвратимость беды:

Скорый распад колдовства,

Будущей смерти следы.

Сломанная ветка

Сломанная ветка зацвела

В день, когда другие облетели,

На коре цепляясь еле-еле,

Зацвела, раскрылась от тепла.

Распахнула белые цветы,

Нежные, под самыми ногами.

Чудом сохранённая Богами,

Посреди ветров и суеты.

Вот теперь — не трогайте её!

Она выжила уже и прирастает,

Корешки старается, пускает,

Верит в воскрешение своё.

Обойди, садовник, стороной —

Пусть несовершенной будет крона,

Покосится ровная корона,

Но живой останется, живой!

Когда я ещё была

Когда я ещё была

Бессмертной и глупой птицей,

Я верила в два крыла,

Не думала ошибиться.

Был прост и понятен Свет:

Вот — небо, вот — рыжие сосны,

Вот — россыпи вёсен и лет,

Всё новые, новые вёсны.

Я тратила время тогда

На самые важные вещи:

В песок выливалась вода,

Чирикал воробушек вещий…

Рисунок… Зачем? Для чего? —

Так просто. Не сложится — бросим.

Сквозь тысячи вечеров,

Сквозь новую яркую осень.

Как здорово было быть

Бессмертной, как солнечный ветер.

Как всё ещё здорово жить

На Свете.

Может быть

Может быть — правда?.. Ну, то есть — возможно…

Может быть, это не невероятно?..

То что мы жить после смерти продолжим,

То что на Землю вернёмся обратно?..

Может быть, может быть, правы индусы:

Жизнь — череда бесконечных рождений?..

Нет, атеистом мне быть не по вкусу!

Много и менее злых заблуждений…

Мы же не знаем! Ну, правда — не знаем:

Всё ли исчезнет за страшной границей…

Может, наш разум, как дымка растает…

Может — взлетит расколдованной птицей!

Может, найдёт себе новое тело…

Может — сольётся с далёкой звездою,

И, начиная светить неумело,

Вдруг обнаружит: бояться не стоит!

Может быть, может быть… Только вот жалко,

Думаю, что с разрушением связей,

Будет ни холодно мне и не жарко —

Ни от надежд, ни — увы! — от фантазий…

Исчезнут звёзды

Погаснут звёзды… И небо тоже,

Ещё сверкая летящим светом

От звёзд умерших, как птица сложит

Большие крылья и канет следом…

И будет пропасть длинною в вечность,

Разрыв всех связей и трепыханий.

Распад всех звуков разумной речи

Без возвращений, без ожиданий.

И, если были, исчезнут души…

Исчезнет время. И свет. И воздух.

Весь Мир исчезнет… Весь Мир! К тому же,

Исчезнут звёзды… Исчезнут звёзды…

Ставка на смерть

Спички огонёк невесомый —

Жизнь моя, травинка лесная.

Я уже сгораю, я знаю —

Притворяться нету резона…

Дальних звёзд громадная стая

По другим пылает законам,

В странном мире том заооконном

Расстояния в парсеках считая.

Там взрываются сверхновые звёзды,

Заменяет радиация воздух,

Остывают миллиарды планет…

В ужасающей космической каше

Мне уютно, хорошо, и не страшно:

Слишком короток мой вспыхнувший свет.

Старая дача

Молодой архитектор рассказывал, как он здорово реставрировал Подмосковную дачу старую, как сумел сохранить и дух времени, И высокие сосны под окнами, и полы и террасу просторную… Как прекрасно шкафы гармонируют с переплётами книг, что оставлены Были в доме, как здорово смотрятся они рядом с обоями новыми… И картины на стенах развешаны, тоже найденные, оставленные В мастерской… «Я всё прочее выкинул… Мастерская! Ведь Вы понимаете?» А картины… Картины развесили. «Посмотрите: вот белка за рамою На картине… А вот и на дереве белки прыгают!» Это действительно Удивительно, что повторяется тот же самый сюжет незатейливый… Мастерская стоит опустевшая… И картины «какой-то художницы» Незнакомым им людям доверчиво продолжают про белку рассказывать, И дешевые книги неновые в новых шкафчиках стильно и дорого, И душевно, и образно смотрятся… И высокие флоксы качаются За окном и опять отражаются на картине «какой-то художницы»…

Выбор

Мы тянем карту рубашкой вверх,

Мы выбираем судьбу — не глядя.

Смеётся Случай Слепой в засаде:

Удар пиковый? Провал? Успех?..

Мы за день несколько раз порой

Судьбу свою навсегда меняем,

Когда автобус вдруг обгоняем,

Когда стоим и болтаем с сестрой…

Безумен выбор… Но есть узор

Событий, встреч, поворотов странных…

И мы героями киноэкранов

Играем этот вселенский вздор.

Когда решаем: «Сказать?.. Смолчать?..»

В узор свои добавляем краски,

Мораль и логику ищем в сказке,

С утра планируем бегать начать…

И кажется нам, что разумный совет

И планы на завтра, и кружево знаний

Нас не оставят в нелепом тумане,

Где чёткой опоры под ступнями нет.

Но нет же! Мы даже не знаем — когда

Мы делаем выбор, и выбор ли это…

Промедлим чуток, прикурив сигарету —

И, нас не заметив, промчится беда…

Снег

Обречённый, мягко падает снег.

Белый-белый на тропинки летит.

Он, наверное, не знал о весне.

Улыбается светло и молчит.

Он — как белые цветы на кустах,

Как подснежники на серой земле,

Не угасла ещё в нём высота,

Не растаяла в грядущем тепле.

Он танцует по дорогам, кружась,

Ослепительный и чистый — до слёз!

Он укрыл собой весеннюю грязь,

Но надежды никакой не принёс.

Бесполезный и бессмысленный свет…

И прекрасна его странная жизнь.

Ну а к вечеру — его уже нет…

Да и нас не будет, как ни кружись.

Апрельский снег

Падает, летит снег.

Падает с небес свет.

У собак в снегу мех,

И под лапами лежит свет.

Солнце выглянуло из туч.

Зачарованно глядит вдаль…

Как сияет на снегу луч!

Как сверкает на земле шаль!

Падает на мир день

Крошевом ночных звёзд.

Гаснет на душе тень,

Затихают родники слёз.

Копится в душе смех,

Падает с небес свет.

Пригодился и весной мех…

И — по свету — как зимой — след.

До конца апреля — три дня.

Ночи коротки, и — свет! Свет!

Теневой наряд уже снят,

И сугробов всё равно — нет!

Туман

В молоке тумана проплыла ворона

Над большой берёзой, над просторной ивой.

Куполами светят золотые кроны.

Осень. Облетает лес неторопливо.

И в тумане тонут голуби и листья,

И шагов не слышно, и не веришь слухам,

Что за горизонтом дождь несётся рысью,

И холодный ветер завывает глухо.

А кругом деревья замерли в тумане,

И плывут вороны — призрачные тени.

Что там будет завтра? Что случится с нами?

То же, что до снега с большинством растений?..

Тихо… Как же тихо! Солнце расцветает —

В облаках тумана солнце словно дома.

И туман уходит, улетает, тает,

И туман взлетает к небу невесомо…

Старые дома

У старых домов, как у старых деревьев,

Глубокие корни и тёмные тайны.

Их дни скоротечны, а ночи бескрайни.

И зимние звёзды им светят острее.

Коты во дворах и под сводами лестниц,

Заплатки котов на потрёпанных крышах…

Но серые, серые, серые мыши

шуршат под трухой невысоких поленниц.

У старых домов лабиринты подвалов,

Но даже скелеты в шкафах позабыты…

Лишь мыши снуют за посудой разбитой…

Хозяев ещё в прошлом веке не стало.

Какие-то гости, случайные люди

Скрипят половицами, варят похлёбку…

И свалены в кучу ботинки, коробки,

И кончилось время надежд и прелюдий.

Осталось дождаться последнего шторма,

И вырвать к чертям надоевшие корни!

Но каждое утро подвыпивший дворник

Опавшие листья сметает покорно,

И дальше дрейфуют дома в межсезонье…

Изжиты истории, выросли дети…

Окно одиноко на улицу светит…

До самого утра звездою бессонной.

Черёмуха

Сколько раз зацветёт черёмуха,

Горьким запахом одарит?..

Вспыхнет лёгкое время порохом —

И сгорит.

Сколько вёсен ещё нам праздновать?

Майских сумерек и ночей?

У обрыва объятья страстные

Горячей.

Лепестки облетают, прощаются.

Ветер под ноги их несёт…

И всем сердцем весна ощущается…

Вот и всё.

Осязаемость, нежность непрочная

Встреч, черёмухи и весны…

И зачем-то тревожные ночью мне

Снятся сны.

Но весна за весной, безумная,

Сердце радуя, настаёт…

Расцветает черёмуха лунная

И цветёт.

Сослагательного — нет

Ещё не знаю нужных слов, а просто плачется.

Когда прошла я поворот?.. Что не заметила?

И словно бы не узнаёт Зима-обманщица,

И заметает снег следы свежо и ветрено.

И белый холст, и белый лист, и смех нетронутый…

И все ошибки, и все встречи не случайные —

Я вас теряю. И в душе чернеют омуты…

И я тоскую по неспетому отчаянно.

Из горсти зёрен — лишь одно в тебе проклюнулось.

Из океана — лишь волна тебя подбросила…

По звёздным меркам, ты уйдёшь — такой же юною,

Не успевая накопить веселья к осени.

Да, сослагательного — нет… Но боль сердечная,

Откуда боль по непришедшему, по тайному?..

Откуда это — прорасти — желанье вечное?

Откуда это — улететь — желанье стайное?..

Ну чем не зверь?! И понимания не выросло…

Зима метёт… И поворот, и ветер северный…

И не могу про новый день собраться с мыслями.

И новый мир опять вокруг. И всё потеряно.

Танец

Я зелёными костерками

Выпускаю по саду рассаду,

И руками над цветниками

Колдовать могу до упаду.

Только это — всего половина

Моего труда на участке —

Я и в смерти растений повинна,

И к убийству сильнее причастна:

Подорожник, осот, одуванчик

И, уже зацветающий, клевер

Вырываю… А как же иначе?

Прямо — юг, а оглянешься — север.

Слева — жизнь, а оглянешься — смерти

Служишь так же, и с большим усердьем,

Но в неистовой круговерти

Мы танцуем и «в север» не верим.

Только смерть не противоположна:

Она с жизнью на пару кружится,

Разделить их — увы! — невозможно…

Вот — срываешь ты стебель душицы,

Зверобоя добавишь и мяты —

Чай нальётся живительной силой…

Ну а стебли поломаны, смяты,

Чай для листиков станет могилой…

Неприятно? Хотите — не верьте:

Смерть — не зло… А всегда — продолженье.

Мы живём в окружении смерти,

В этом странном и страшном круженьи.

Несправедливость

Жил человек… И образ жизни

Здоровый вёл. Боялся смерти.

Боялся: кровь из раны брызнет,

Боялся: в Ад утащат черти.

Боялся: рак, инсульт и сердце…

Беспомощность и боль, и мука…

И ел без соли и без перца,

И Йоги постигал науку.

Пил только чай, вина чурался,

И не курил, молился Богу.

И так бессмертным стать старался,

Что становился понемногу.

Так что же это? Шутка злая?

Он умер раньше, чем другие…

Чем те, кто жили не считая

Минуты, сердцу дорогие,

Чем те, кто жили и смеялись,

Курили, пили, нарушали…

Кто, не считая, наслаждались

И Жизнь вкушали…

Плач атеиста

К догорающему костру…

Нежность ко всей вселенной безмерна…

Дело не в том, что я  умру —

Страшно, что вся Земля — смертна.

Погибнет Есенинская душа,

Вместе с собаками и словами,

И Моцарт без Солнца не сможет дышать,

Анри Матисса угаснет пламя.

Как только исчезнет последний пиит,

Не станет Луны и подлунного мира, -

Поэт всех поэтов навек замолчит,

Рассыплется прахом заветная лира…

Всё! Понимаете?! Всё уйдёт!

И отклика в новых веках не будет!

И нас никто в пустоте не найдёт,

И, даже, никто никогда не забудет.

Безликая, вечная пустота —

Итог всех гениев и дерзаний.

И бесполезно пройдёт маета

Смешных открытий идей и знаний…

А для всеобщего равенства масс,

Где-то вверху, над пропавшими нами

От юного взрыва в бесчисленный раз

Появится новый светящийся камень.

Смерть

Мир кружился каруселью яркой, пёстрою…

Танцевала Жизнь в цветочном лёгком платьице.

Смерть сидела и косу точила острую…

Долг есть долг… Хотя погано было нА сердце.

Обзывали Смерть «костлявой», «стервой чёрною».

И желали ей самой беды и гибели.

С ней боролись и шаманы, и учёные,

Презирали, ужасались, ненавидели…

Сколько ж можно? Ни любви, ни уважения…

А работа, между прочим, не завидная!

И оставила она своё служение —

Допекли её слезами да обидами.

Что за праздник начался! Эх, любо-дорого!

Смерти — нет совсем! Исчезла, тварь поганая!

Потекли года счастливые без ворога.

Все от радости хмельные, точно пьяные.

Ну а Жизни что? Танцует, размножается.

И людей — что в чистом поле трав некошеных.

Во сыру землю никто не собирается,

Во сырой земле, известно — что ж хорошего!

Но года текут, сливаются в столетия…

Жизнь круги свои наматывает вечные…

Только выглядит — как нищенка последняя…

Где ж та девочка весёлая, беспечная?

Ковыляет через боль старуха древняя,

Сад фруктовый не цветёт, задушен сучьями.

Голод правит городами и деревнями,

И больные безнадежностью измучены.

Нет покоя: боль на вечность преумножена,

Застоялась кровь, а новой — не рождается.

На уродливую нищенку похожая,

Жизнь в болоте беспросветном отражается.

Смерть проснулась в темноте, у края времени.

Слышит: колокол гудит истошным голосом.

Видит: некуда упасть на землю семени,

И кошмар царит такой, что дыбом волосы!

Устыдилась Смерть, от страха время сдвинула,

Одним взмахом возвратила всё по правилам…

«Ты прости, что я одну тебя покинула!» —

И цветочек Жизни за ухом поправила.

Сон Дракона

Сон Дракона

Уснул Дракон. Огромный вздох

Поднялся облаком, растаял…

И опустилась чаек стая

На плечи. И зелёный мох

Укрыл от глаз сверканье меди…

Дракон уснул, поблек во сне.

Потом его засыпал снег,

Забыли старые соседи.

Лишь через тысячу веков

Он шевельнулся, потянулся…

Зевнул, но так и не проснулся,

Не выплыл из потока снов.

Но город у его хребта

Смело, как карточные башни,

Стал город миражом вчерашним,

И мраморная красота

Его мостов, скульптур и арок

Дракону снится по сей день…

Под веками мелькает тень,

А сон его глубок и ярок:

Во сне летит он над водой,

Над Белым городом прекрасным…

И полыхает медно-красным,

И всходит месяц молодой.

Века царапают слегка

Его расслабленную спину…

Он словно — горы и долины,

Но мысли, легче мотылька

Выносит ветер временами

Из снов Дракона и тогда,

Они, пространствовав года,

Ложатся в душу семенами.

И прорастут они тоской,

Желаньем странного чего-то,

Воскреснут памятью полёта,

Сведут с ума, убьют покой.

И прорастут, и расцветут

Неисполнимые желанья…

Томление без пониманья…

Сведут с ума, с ума сведут…

Песня на холодном болоте

Пела лягушка в холодном болоте.

Пела о юности и о любви.

Лето прошло. Уж сентябрь на излёте…

Принца ж всё нету: зови не зови.

В ней же — костёр нерастраченной страсти,

Как изумруды сияют глаза…

Пусть уже двести один головастик,

Пусть уже взор застилает слеза…

Только надежда на Принца в одеждах

В ней, как и в юности, пышно цветёт.

Скоро прискачет Он пылкий и нежный,

Чудо, конечно же, произойдёт.

«Так не бывает, — Смеются подружки, —

Принцы не водятся в здешней дыре!

Если и водятся, то на лягушке

Сроду не женятся! Сдохнут скорей.

Что тебе принцы? Сиди, размножайся!

Радуйся деткам, лови комаров.

Сказок наслушалась… Дурью не майся!

Меньше романов читай про любовь!»

Только лягушка всё пела и пела…

Кочку повыше нашла, поровней.

Принца ждала, как могла, как умела.

Верила: женится счастье не ней.

Вот полетели уж белые мухи…

Вянет камыш, почернела вода…

«Скоро помру бесполезной старухой,

лучше б гуляла, пока молода,» —

Мрачно себя обвиняла Лягушка…

И уж хотела поглубже нырнуть…

Чу! Кто там скачет по дальней опушке?!

Кто там решил на болото свернуть?!

Сердце забилось, и голос сорвался!

«Милый, я здесь!» — закричала она.

Принц подошел… Только не улыбался.

Не расцветала от взгляда весна.

Бледный. Темнеют круги под глазами.

Голос дрожит и срывается в плач:

«Ну и живите! И царствуйте сами!

Вся моя жизнь — череда неудач…»

Выбросил в воду он чей-то платочек.

Взглядом прощальным болото обвёл…

Видит: среди замерзающих кочек

Словно цветочек заморский расцвёл:

Спинка бордовая, белое брюшко,

Лапки зелёные, словно трава…

С кочки таращится чудо — Лягушка,

Молча сидит: ни жива ни мертва.

Принц усмехнулся улыбкой последней.

В сердце гремел за обвалом обвал…

И королевский несчастный наследник

С горя Лягушку и поцеловал!

«Смейся теперь!» — прокричал он кому-то,

Бросился в омут, под лёд, с головой…

Тихо… В часы превращались минуты…

Понял страдалец на дне, что — живой!

Странно!.. Сердечная боль притупилась…

Словно он выпил целебный бальзам.

Что-то с руками и с кожей случилось…

Глянул вокруг — и не верит глазам:

Вместо сапог — перепонки на лапах,

Гребень и жабры, поджарый живот…

Дышит водой: то ли вкус, то ли запах…

Он утопился, а всё же живёт…

Стал он пятнистым подводным Тритоном!

С радостью в жилах, со светом в очах…

А по-людским бестолковым законам

Так бы как дурень в палатах зачах!

Домик уютный, подводные травы,

Рыбок весёлых играют стада…

Слышит: «Что, съели? Вы были не правы!

Принц мой пришёл, ну а я — молода!»

Видит: пред ним — красота неземная!

Яркая, страстная — пурпур и медь!

Жить бы с такой, огорчений не зная,

Как-то бы заговорить с ней посметь…

Стражник с травинкой

За светлыми рощами, тёмными чащами

Драконы живут до сих пор настоящие.

Чудовища в норах таятся ужасные,

Лежат под ногами сокровища разные.

Там сказки не в книгах забытых пылятся,

А предпочитают по улицам шляться.

Там сказки с ещё непонятной концовкой,

Наивны, смешливы, порою — неловки,

Они ещё полностью сами не знают,

Куда собираются, что затевают…

Будь благословенен, тот лес заповедный,

Где Совы, Собаки, Принцессы и Ведьмы!

Там просто до ужаса жить интересно!

И там ничего наперёд неизвестно.

На тайной тропинке задумчивый стражник

Травинку жуёт, пропуска проверяет.

Он может забрать твою жизнь и бумажник,

Он душу на входе твою измеряет…

И вид его строгий, и взгляд его цепок,

Но мимо — возами везут контрабанду!

Отвагу вывозят прицеп за прицепом,

Несут благородство и песен гирлянду.

Ещё амулеты и разные тайны

Выносят в карманах и просто в ладонях…

И пёрышко, что прицепилось случайно,

И запах победы, и привкус погони,

Восторги и слёзы, бессвязные речи,

И пламень в глазах, и широкие крылья,

И тихую нежность, и трепет сердечный,

И веру в удачу под курточкой пыльной.

Зачем он сидит, этот стражник с травинкой

На старой скамейке у тайной тропинки?..

И как выбирает: пускать ли кого-то?..

Уму не доступна такая работа…

Вдруг серое небо заплачет от грусти —

И он меня в лес заповедный не пустит?!

Хотя, если честно, такое бывало…

Но я всё равно в этот Мир попадала.

Ведь если он нужен, как Солнце и воздух —

Поверьте, запрет — это так не серьёзно!

Близкий сон

Во сне я стояла на палубе,

И брызги летели.

Ещё бы чуть-чуть — и упала бы

Я в море с постели!

В руках — белоснежная рыбина

Вся в радужных искрах

Змеиными билась изгибами

До ужаса близко.

Я утром почти её видела —

Чудесную рыбу…

В реальности — странное видео:

Багамы? Карибы?..

Но к полудню сны растворяются

В житейских заботах,

И радуги все заменяются

Обычной работой.

Но я её встретила! Встретила

Опять в магазине…

Она меня тоже заметила

Зрачком своим синим…

В аквариуме, огромная,

Она — как в стакане…

Такая спокойная, скромная…

А я-то — руками

Держала её, как драконицу

Над пеной летящей…

Опять захотелось дотронуться

До тени скользящей.

Змеиная, лунная, странная…

Написано: «Не продаётся».

Плыла меж стеклянными гранями,

Как в тёмном колодце…

А я-то, смешная, не верила

В подобные встречи!

И страшно: кто встретит теперь меня

Сегодня под вечер?!.

Русалка

Море выбросило на берег,

Словно глупую рыбку, русалку.

И она без борьбы, без истерик

Просто тает на солнце. Не жалко

Её морю и чайкам кричащим,

А под солнцем палящим всё чаще

Тени чаек мелькают… Зелёный

Горизонт не скрывают волны…

Горизонт выжигает свет…

Солнце бьёт ослепительно-чёрным,

И спасения, кажется, нет…

Изумлённо она внимает

Волн тяжелых утробному плеску…

Ветер голову поднимает…

Ветер рвёт горизонта леску —

И широкие пенные волны

Вновь игриво колышут волосы…

А она безответна, безмолвна…

Без желаний, без взгляда, без голоса…

Грустная сказка

Рыжий клоун под осенним дождём

Шёл, совсем не замечая весны,

Мокла яркая жилетка на нём…

Пели птицы — не нужны, не слышны.

И светило солнце всем — да не всем…

Шёл он словно среди серого дня.

Рыжий клоун поседевший совсем,

Словно выцвел, словно весь полинял.

Но привычно потешались над ним,

Благодарно улыбались ему.

Не смеялся только клоун один,

Было грустно лишь ему одному.

Все он шарики уже раздарил,

Все цветы и все слова растерял.

И в душе погасли все фонари,

День пришёл, да не настала заря.

Просто сказочник ему рассказал,

Что у сказки будет грустный конец,

И что жизнь его — всего лишь вокзал,

И что нет вокруг счастливых сердец.

Ну конечно, этот сказочник врал!

Кто ж не знает, что рассказчики врут?!

Только радость он зачем-то украл,

И весёлую разрушил игру…

И не может клоун мысли собрать,

И не может слёзы остановить…

Это жизнь была его — не игра…

Эта тонкая, непрочная нить…

Сказка о Благородном Рыцаре и прекрасных Принцессах

Ящер ужасный повержен. Принцесса от радости плачет… Рыцарь немного робеет в лучах восхищенного взгляда И улыбается дружески… Счастлив — а как же иначе?.. Но говорит, что не надо ему, мол, награды… Совсем, мол, не надо… Разве что — бусинку малую с платья прекрасной принцессы В память о юной её красоте, о победе над жутким драконом… И — ускакал… Представляете?! Скрылся за пасмурным лесом… А ведь полцарства ещё полагалось ему по закону! Юную Деву по осени выдали замуж за нежного Принца… А менестрели всё пели о Рыцаре в чёрных доспехах… Как на пожаре из дыма успел наш герой появиться, Спас от огня сеньориту, лишь бусинку взял и уехал… Как от чудовища спас целый город, измученный страхом, Новую жертву украл из когтей неминуемой смерти… Как ему золотом дочка султана расшила рубаху, Но только бусинку взял он, исчезнув, как сон на рассвете… Скоро пошла про героя молва, что спасённые юные девы Грезят о нём, засыпая, страдают и плачут, лишившись покоя, Что не уходит бессовестный Рыцарь из снов у самой Королевы! Даже замужние дамы о чём-то вздыхают с тоскою… И, в замешательстве, Рыцарь отправился к Знахарке старой, Чтобы дала оберёг или зелье какое от странной напасти: Чтоб не терзали несчастных спасённых ужасные чары, Чтоб, убивая чудовищ, не рушил он женское счастье… Старая женщина лишь рассмеялась: «Помочь я не в силах! Сам ты уносишь на нитке сердца своих милых спасённых… В бусинке каждой, что дева с любовью тебе подносила, Сердце пленённое бьётся, как в маленькой клетке лисёнок.» Кроме единственной — в море тогда он все бусины бросил… Вспыхнуло небо пожаром, и — Рыцаря девы забыли. Не за любовь, он спасал их, без платы: воистину — даром… И, говорят, что всю долгую жизнь они счастливы были.

В полушаге

Истончается грань у Миров…

Вот ещё, вот ещё один шаг,

И растает волшебный покров,

И прозреет для чуда душа.

А приметы — всё чаще, кругом

Тайных знаний неявная вязь…

И легчайшим плывёт ветерком

Рябь ромашковая, смеясь.

Тут — как с радугой: тронешь рукой —

И не знаешь: задел или нет…

Как с игрою теней над рекой:

То ли — отсветы, то ли — ответ…

Так живу… У порога мечты,

В полушаге от странных существ.

И уводят, и манят цветы

В шелестящий, танцующий лес…

Я всё больше своей становлюсь

Там, за розовым светом стволов…

И, как прежде, с людьми не делюсь

Я секретами сбывшихся снов.

Даже если слова подберу…

Сохраняя в душе тишину —

Промолчу… Не раскрою в миру

Всю доверчивую глубину

Этой тайны…

Облака и овцы

Ну вот. Бросаю сумку. Как далеко земля!

Свистит чуть слышно ветер в сиреневых камнях,

Крадётся по ущелью, травинки шевеля,

И к пропасти толкает, за плечи приобняв.

Беззвучные туманы, просветы в облаках,

Неслышимая поступь огромных мягких лап…

И мир, такой огромный, в раскинутых руках,

Что тают все печали, и даже страх ослаб.

Отару еле видно. Все пастбища — внизу.

Собаки в серых шубах надёжнее меня.

Что сверху, кроме ветра, я в сумке принесу?..

Но слышу: плещут крылья, тихонечко звеня.

И хорошо. Не страшно. Спокойно и легко.

И облаком дыханье над пропастью плывёт.

Аул внизу остался. Отара далеко…

Уже ложатся тени холодные, как лёд…

Сегодня заночую под небом, на горе.

И тёплые собаки привалятся с боков.

Пусть облака, как овцы, теснятся во дворе…

Как много их по склонам, бродячих облаков…

Собаки собирают отбившихся овец,

Тревожатся и смотрят, принюхиваясь, вдаль

И ждут, когда спущусь я к отаре, наконец?..

На тёмно-синем склоне лежит живая шаль.

И я сейчас согреюсь. Спускаюсь не спеша.

Счастливые собаки. Примятая трава.

Перемешалась с ветром довольная душа.

Мой дом сейчас — где овцы и хворост для костра.

Луна

…А спит Луна — за нашим городом,

За горкой, где темнеет лес,

Она белеет свежим творогом…

Лес не выдерживает вес!

Дома и сосны корабельные

Примяты тяжестью Луны…

В сиянье белое, метельное

Утоплены, погружены.

И чёрное ночное облако,

С плеча сосны содрав кору,

Луну, тяжелую, как колокол,

На небо катит по ковру.

Другие облака — дорогою

Растянутся до самых звёзд.

Луна просвет лучами трогает,

Решает: выдержит ли мост.

Решится! (Каждый раз решается)

Поднимется в ночную даль.

Покажется — что уменьшается:

Монетка малая, медаль…

И вот уже за лесом нет её,

Как будто в космос забралась.

И путают её с планетою,

И отрицают с лесом связь.

Как будто бы совсем не пряталась

За нашим городом Луна!

В пруду дорожка отпечаталась…

Река Луной ослеплена…

Её следы на каждом листике,

Как будто звёздная роса…

При чём тут сказка или мистика?!

Луна живёт у нас в лесах.

Купание с Луной

Бархатно-чёрные, яркие тени,

В соснах ныряет луна вдоль дороги,

Слышится смех незнакомых растений,

И без конца оступаются ноги.

Страх, словно ком, в животе леденеет,

Сердце пылает восторгом безумным.

Справа овраг, словно бездна, чернеет,

Тщетно стараюсь спускаться бесшумно.

Сердце смеётся! Дорога до пруда

Мне совершенно теперь не знакома —

Слишком уж ярко и слишком уж круто,

Слишком уж — Боже! — далёко от дома!

Вдруг — расступаются мягко деревья…

Кажется — снегом укрытое поле…

Свет нереальный — и юный, и древний,

Словно из клетки я вышла на волю.

Светится тихо туман над водою,

Тающий свет поднимается паром…

Небо мигнуло упавшей звездою…

Сердце зажмурилось с нею на пару.

Ох… раздеваюсь, вхожу и ныряю

В лунное, чёрное, звёздное чудо.

Тихой воде я уже доверяю…

Свет на волне, на ладонях — повсюду!

Водоросли серебрятся и вьются…

Нет! На Луну и смотреть невозможно!

Лишь отражений ломаются блюдца

И растекаются светом по коже…

Ну а потом мы с Луной говорили…

Это, конечно, огромная тайна…

Что мы друг другу тогда подарили?..

Что-то безумное необычайно.

Вечер

Из-под камешков, из-под песчинок,

Словно тёмной земли отражение,

Словно будущей ночи причина —

Темнота начинает движение.

И скольжение вверх по притихшим

Чёрным липам, всё выше и выше…

Дотянулась до крыши неслышно,

И до неба по краешку крыши…

С листьев тени текут на дороги,

В темных кронах деревьев огромных

Беспричинно родятся тревоги,

Словно звери в пещерах укромных…

И стекает, сочится сквозь поры

Темнота у цветов придорожных.

В темноту превращается шорох —

Тополя шелестят осторожно.

А летящее небо беспечно

Заигралось стрижами своими…

И, сложив самолётиком вечность,

Пишет светом случайное имя…

Облака проплывают и гаснут…

И, в сиреневый дым превращаясь,

Устают… По-иному прекрасны,

Умолкают, в ночи растворяясь.

Фонари

Золотые шары фонарей

Словно огненные корабли

Выплывают из темных морей,

Из ночного пространства земли.

Из дождя, из чернильных теней

Мне навстречу плывут и плывут,

Золотые каскады огней,

Городской всепогодный салют.

И на улицах плещется свет,

Словно сам он с водою в родстве.

Словно сыплются искры комет

В чёрно-мокрой блестящей листве.

И плывут, и плывут фонари

Сквозь холодный сверкающий шторм…

Я боюсь: не дождавшись зари,

Снялся с якоря старенький дом.

И уплыл мой уютный мирок,

Зажигая окно за окном,

По обманчивым лужам дорог…

С фонарём и дождём заодно.

Поле

Длинные-длинные борозды

облаков,

светло-туманные полосы

высоко.

Падают искрами синими

семена.

Пишутся, пишутся зимние

письмена…

Звёзды деревьями тёмными

прорастут,

вытянут ветви огромные

в высоту

и закачаются, звёздные,

под Луной,

с мягкими птичьими гнёздами

и со мной.

В гнёздах уснут крылатые

существа

из золотого закатного

вещества.

Может быть, птицы странные,

может, сон,

звери, ещё безымянные

и Дракон…

Кто ж его знает, что вырастет

из звезды?..

Из непонятно кем вырытой

борозды?..

Ожидание чуда

Как мышки, почти что не слышно, подружки

Под Ёлочкой чем-то бесшумно шуршат.

Друг дружке мечты поверяют на ушко,

Во двор на прогулку совсем не спешат.

В таинственном блеске, в смолистых иголках,

В сиянии странном гирлянды огней…

Они то хихикнут, то снова умолкнут,

С надеждой следят за игрою теней.

И ждут они Чуда. Не верят и верят.

Мордашки сияют, глазёнки блестят…

Все куклы, лошадки, все птички и звери

Заботливо в гнёздах устроены, спят.

Ну как же расслышать мерцающий шёпот?

Они замолкают, лишь взрослый войдёт…

Тихонько у Ёлочки просят чего-то,

И дерево щедро мечтами цветёт.

Мне только разведать бы тайну желаний!

Одну уже знаю: игрушечный пёс.

Чтоб чёрного цвета, с большими ушами…

А что же вторая? Пока что — вопрос…

Они ведь боятся, глупышки, что если

Расскажут, то чуда не произойдёт!

О чём-то звенят с колокольчиком вместе,

И комната мягко, беззвучно поёт.

Птица

Я видела пасмурным днём из автобуса,

Как тёмная-тёмная, неотличимая

От чёрного здания птица распластано

Скользила, скользила до неба по воздуху…

И белое небо качалось меж крышами…

Казалось мне — птица не сможет отклеиться

От черной стены, что сливается с перьями.

Что птица огромной стеною сверкающей

Подавлена будет, распята, проглочена…

Но птица беззвучным стремительным крестиком

Легко расколола границу небесную

И в небо взлетела.

Охота

Дождь упал и разбил фонари на стекле,

Загремел жестяной проржавевший карниз,

Створка дёрнулась, чуть не слетела с петель —

Ошалевшее небо обрушилось вниз.

И холодные струи, врезаясь в окно,

Растекаются реками жидких огней.

Опускаются звёзды на самое дно,

Всё безумнее дождь, и гремит всё страшней.

И тревожная дробность — в стеклянную дрожь,

Как о скалы прибой — за волною волна…

Это — дождь. Не потоп! Всего-навсего — дождь…

Темноте за окном я совсем ненужна!

Только как же похоже на то, что меня

Из укрытия гонят, из тёплой норы…

И охотники дикие, бубном гремя,

Выжидая, не видят меня до поры…

И я чувствую — дыбом становится шерсть…

И весёлый азарт, и коварный прищур…

И уже не пугает гремящая жесть…

Где охотник? — я жадно глазами ищу…

Встреча

Три жемчужины, три облака, три тайны…

Да, увидеть их почти невероятно!

Краем глаза я заметила случайно

За деревьями сияющие пятна.

То ли кони, то ли птицы, то ли боги,

серебро и тонких радуг переливы.

Повстречались мне в лесу единороги.

То ли ветер под ладонью, то ли — гривы.

И ступали их молочные копыта

По истлевшим прошлогодним шкурам листьев.

Как в туман они в свечение укрыты.

Каждый был немного зверь, немного — мистик.

Неподвластные физическим законам,

Защищённые самим существованьем,..

Рядом с ними — пробуждаются драконы,

И судьба легко меняет очертанья.

Тишина. Ошеломительная встреча.

В бурых листьях проявляется дорога.

Я меняюсь безвозвратно: в этот вечер

Я погладила в лесу единорога.

Я — ворона

Я расправила крыло,

И качнуло сразу ветром,

Ветром вбок поволокло…

А до края — меньше метра!

Дааа… ворона из меня

Так себе, а не ворона.

Ах, какой же тут сквозняк!

Я сползаю неуклонно

По железу — ближе, ближе!

К пропасти за краем крыши.

А второе — я боюсь!

Лишь второе я расправлю:

Тотчас в небо оборвусь

Словно парусный кораблик.

Из чердачного окна

Серый кот глаза таращит.

Я, наверное, смешна…

Ветер треплет тонкий плащик,

И, цепляясь за ребро

Равнодушного железа,

Я боюсь своё крыло

Тонким месяцем порезать…

А ещё боюсь — летать…

И признаться в этом стыдно,

Что пугает высота…

Это дьявольски обидно!

Я — ворона, или кто?!

Вот сейчас кураж поймаю!..

Но в глазах любых котов

Я давно уже смешная…

Шаг. Ещё один — за край.

Ну — почти. По самой кромке.

По ушам — как злобный лай

Каждый шаг гремяще-громкий.

Но — расправила крыло.

Но — расправила второе!

Что мне! Каждое перо —

Безупречного покроя.

Чёрный ворон, серый ветер

Шум небесного прибоя,

Облака несутся пеной,

Серый ветер в кронах воет,

Дождевые рушит стены.

Ворон складывает крылья,

Падая навстречу шторму.

Захлебнёшься водной пылью,

Осторожней, ворон чёрный!

Рвутся ветви у берёзы,

Мчится небом волчья стая.

Небеса полны угрозы,

Крылья плещут, отрастая.

Гулкой нотой, эхом долгим

Клёкот ворона взлетает,

И зовёт туда, где волки,

Где следы и связи тают.

Где крылатый и опасный

Над землёй несётся ветер,

Где от страха звёзды гаснут,

Где возможно всё на свете.

Сплошной обман!

— Мотор! — Актёр, играющий Дракона,

Повёл плечом, вообразив крыло…

Здесь вымысел является законом,

Обман — искусство, чудо — ремесло.

Сюжет закручен ярко и контрастно,

От поворотов замирает дух.

Здесь ненавидят — насмерть, любят — страстно,

Здесь звон мечей привычнее на слух,

Чем звон посуды… Вот снимают сцену

Противоборства двух идей и воль,

За гордость платят сказочную цену…

А что — Дракон?.. Дракон всего лишь — роль.

Взгляд золотой презрительно-спокоен.

И замер Эльф с отравленной стрелой…

Здесь всё — легенда! Каждый — маг и воин,

Здесь волшебство — как угли под золой.

Но вот отснят дневной кусочек сказки,

И гаснет свет. Снимает грим Дракон.

С ним рядом Эльф садится без опаски,

Приносит Гоблин чипсы с чесноком…

Дракон, приявший облик человека,

Излишне худощав и невысок…

Но худоба — для Эльфа не помеха:

В кино он — Эльф, стреляющий в висок

Огромному и страшному Дракону,

Которого играет Горный Тролль…

Сплошной обман! В кино — свои законы.

Дракон в кино — увы! — всего лишь роль.

Чёрная собака

Стволы деревьев в свете фонарей

Как старые обглоданные кости…

И в потемневшем омуте — дворе

Асфальта ненадёжен хрупкий мостик

Запуталась беспечная Луна,

Попалась в поджидающие ветки,

И бьётся рыбкой, неба лишена,

В густой и безнадёжной тёмной сетке.

И гроздья фонарей упали в сеть

Нагих деревьев неподвижно-страшных.

Земля под фонарями — словно медь.

И странно близ домов многоэтажных

Войти в безумный потемневший мир,

Где снег сошёл, и свет уже не может

Развеять мрак. И огоньки квартир

Совсем как мотыльки бессильны тоже…

Без снега мрак чернилами потёк

Со всех деревьев, скапливаясь в лужах.

Сама земля — зловещей тьмы поток…

И от Луны сегодня — только хуже.

Но чёрная собака у меня!

На поводке — кусок ночного мрака.

Бежит, тихонько звёздами звеня,

Как будто бы вся ночь — моя собака.

Я ночь свою к рассвету уведу.

Чтоб не боялась, не рвалась от страха.

Проводим запоздалую звезду

И спать пойдём: я и моя собака.

У меня такие лапки!

У меня такие лапки!

У меня такие глазки!

Спинка — как кора.

Я — прекраснейшая жабка!

Я — изысканная сказка,

Я — твоя сестра.

Посмотри — я словно будда.

Посмотри без рассуждений —

Просто посмотри!

Совершеннейшее чудо —

Перепонки и колени,

И душа внутри.

Ах, каким огнём сияют,

Словно звёздные скопленья,

Яркие глаза!

Ничего не объясняю…

Как достигла просветленья,

Не могу сказать.

Милый, странный человечек,

С вертикальностью нелепой,

С кашею идей…

Мне не нужно ни колечек,

Ни разломленного хлеба,

Ни стрелы твоей!

У меня — в саду подлунном,

В чистых росах так прекрасны,

Празднуют цветы…

От тебя же — слишком шумно…

Все шаги твои — опасны!

Нас погубишь ты.

Так иди ж своей дорогой!

Возвращайся в шумный город,

Дальше суетись…

Только жизнь мою не трогай,

Слишком глуп ты, слишком молод…

Слишком ценна жизнь.

Черепаха

Черепахи не старятся. Их генетический код

Не учёл, не занёс в протокол неизбежную смерть.

И надёжен, и прочен зелёного панциря свод.

За любой горизонт она вырасти может суметь.

Черепаха Большая плывёт по космической мгле,

Разгребая галактики лапами, словно гирлянды огней.

И слоны, и деревья стоят у неё на спине —

Черепаха от этого лишь веселей и сильней.

Черепаха плывёт. Ей кометы щекочут бока.

Неба панцирь алмазный сверкает над синью морей.

Непомерная ноша для странницы вечной легка.

Не старей, Черепаха! Не верь никому — не старей!

Луна

Я волновалась: несколько ночей к исходу лета

На небе не было Луны… Всё не всходила.

И мрак стоял. А свет исчез, растаял где-то.

И мрак густел, и страх копил, объём и силы.

Чернели травы и леса, молчали птицы…

Ведь ничего же не могло с Луной случиться?!

И страх на крышу наползал, стекал по стенам…

С небес никто не освещал немую сцену.

Как долго не было Луны! Мы не купались…

Мы ждали света, волшебства… Но всё напрасно!

Мы вечность целую во мраке дожидались…

Но вот — взошла она! О, Боже, как прекрасна!

Ещё не ночью, на закате, над лесами

Мигнула нам и улыбнулась из-за тучи:

Мол, не страдайте и не бойтесь! Буду с вами!

И показалась темнота гораздо лучше.

Всё хорошо. Безлунье кончилось, и травы

Засеребрятся скоро сказочным сияньем…

Вздыхала ночь, как после тягостной отравы,

И обретала и цвета, и очертанья.

Самолётик

Я подняла листок тетрадный,

Под стулом уголок заметив.

И начался отсчёт обратный

Его секунд на этом свете.

Бумага — на растопку в печку…

Но чтобы не идти куда-то,

Идее радуясь беспечно,

Его я сделала крылатым.

Бумажный самолётик белый —

По комнате… в дрова, в растопку…

Ах, как доверчиво летел он!

И, где газет пылилась стопка,

Упал, уткнувшись носом в стену.

Как отвратительно коварство…

Как будто подлую измену

Задумала… А он старался!

А он — бесстрашный и прекрасный,

Без колебания и смысла,

Совсем не думал, что опасно…

Летел он радостно и быстро.

И что?.. Конечно, он летает.

Живёт теперь на книжной полке.

А за окном снежинок стаи

Растаяли в капели звонкой…

Летает…

Надин Ангел

Надежде Штанько с благодарностью Надя сплетает Ангела из синих и белых пёрышек, Из тонких серебряных ниточек волшебного света лунного. Надя сплетает Ангела — небесного Чудо-Сторожа От всех неудач и горестей… И кроткого, и бесшумного. Он с крыльями бирюзовыми, он сам — беззащитней подснежника. Он легче рассветного облачка и тоньше узорного инея… Сокровище невесомое — туманное, звёздное, нежное… Он — что-то неуловимое, он — что-то небесно-синее… Надя сплетает Ангела, но трудно рождается кружево: То нити порвутся тонкие, то узел не там затянется… У Ангела бирюзового, такого безмерно-нужного, Не быстро душа крылатая для радости проявляется. А Наденька приговаривает: «Ну вот, ты прошёл все трудности, Запинки и слёзы глупые, и даже усталость грустную… Теперь — одна лёгкость лёгкая, как песня, споётся-сбудется, Одна только радость чистая — я это всем сердцем чувствую!» Надя сплетает Ангела. И чем узелки запутанней, Тем легче полёт у Ангела, тем крылья его уверенней — Ведь если пришли и минули препятствия поминутные, То значит — взлетит! Поднимется, сверкнув голубыми перьями.

Небо

Ну а если так получилось, что рядом — отсутствие Моря, Если улиц, домов, заборов слишком много… И устали глаза и крылья спотыкаться, искать простора, И дела вокруг — за порогом и у порога… Посмотри наверх! Там, на высоте, в Океане Неба Облака прибоя, паруса голубиных крыльев! Даже чайки там пролетают белее снега, Там сверкают брызги дождей не мечтой, а былью! О, прекрасное Небо! Ты тоже, ты тоже — Море! Даже — больше Земли! Ты вмещаешь Мечты и Космос! Даже кажется — Небо весь город затопит вскоре… Как нахлынет ярко-синий светящийся воздух!.. Облака поплывут огибая дома, как камни, Хочешь — плавай, а хочешь — лети, растопырив руки… Ты уже на Небе, на Море! Смотри, как славно! Обнимает Небо тебя, как щенка, словно бабка внука. Обнимает Небо тебя огромной своей любовью, Обнимает простором, восторгом и солнечным светом… И куда б ни ехал, и где бы ты ни был — летай на здоровье! — Небо будет рядом с тобой постоянно… Особенно — летом.

Я построила себе дом

Я построила себе дом и просторное небо над ним. И развесила фонари, а вокруг развела снегопад. И ещё — посадила цветы, дальних звёзд голубые огни, Завела говорящих котов, а в лесу — беззаботных дриад… И сосново-берёзовый лес, и весёлые голоса, Золотые фонтаны стволов в брызгах яркой весенней листвы, И задумчивые облака, и белеющие паруса, И высокий сосновый прибой, и далёких закатов костры… Улыбается, словно цветок, мой прозрачный и сказочный дом. Не люблю уходить далеко из певучей его тишины, Что в сосновых иголках звенит и мурчит разношерстным котом… Где слова, разговоры, дела — спят, в спокойствие погружены…

Про кошек

Зелёная кошка сидела в зелёных листьях,

А синяя кошка купалась в лазурном море,

А белая — облаком плавала в солнечной выси,

Летела и пела в бескрайнем жемчужном просторе.

На голову девочке рыжий котёнок, как бантик,

Улёгся уютно пушистым и лёгким комочком,

И ехал на кошке верхом её маленький братик,

И оба смеялись, и им это нравилось очень.

У дамы таинственной, с грацией чёрной пантеры,

Не кошка, а звёздная ночь на плечах отдыхала,

А сердце мужчины, что был и отважным, и верным

Тигровая кошка мурчаньем своим согревала.

И вдруг прибежала собака, простая собака,

Простая дворняга, обычной нестиранной масти.

И кошки растаяли сразу же, будто по знаку,

Как будто бы раньше подобной не видели страсти!

Хвосты распушив, напружинив блестящие спины,

До края Земли и по небу, и дальше, за звёзды

Умчались внезапно. За ними планету покинул

Щенок, оглашая заливистым лаем испуганный воздух.

А люди остались в холодной и мрачной пустыне.

Они изумлённо себя ощутили босыми,

Тела беззащитно тонули в начавшемся ветре,

И серых камней простирались вокруг километры.

Лиса?..

Я — не понято кто.

Может быть, даже — кот.

Может быть — конь в пальто…

Кто там меня поймёт!

Если пишу стихи —

Значит, тогда — поэт.

Если стихи плохи —

Значит, конечно, нет.

Если картину пишу,

Значит, художник в душе.

«Не получилось» решу —

Всё, не художник уже.

Может, я — не человек,

Может быть — оборо-тень!

Кажется, что из-под век

Смотрит какая-то тень…

Кошка меня укуси —

ла. А они ядови —

тые. Любого спроси!

(Плохо, когда до крови

Кошка кусает тебя.

Ежели даже любя.)

Да. Отрастают усы.

Когти и рыжая шерсть.

Пышная, как у лисы…

Может, лиса я и есть?..

Точно! Я в лес убегу.

В городе лисам — тоска!

Буду валяться в снегу,

Буду добычу искать.

Нужно сейчас позвонить

И на работе сказать:

«Просьба, меня заменить.

Просьба, наутро не ждать»

Что ж, раз теперь я — лиса?

Лисы не пишут бумаг.

Лисы сидят по лесам!

И кто не лиса — тот дурак!

Остров из сна

Однажды приснился мне остров…

Насквозь из любви и достатка.

Где жить безопасно и просто,

Где всё и бесплатно, и сладко.

Где не воруют люди,

Побеждены болезни,

Где никого не судят,

Тюрьмы все — бесполезны.

Жёнам там не изменяют,

Если любовь — до гроба.

И в двести лет умирают

Одновременно оба.

Чаша вина — в день рожденья,

Больше — ни в коей мере!

Нет жадности, нет вожделенья,

Нет страха внезапной потери…

Едят все здоровую пищу,

И воздух не загрязняют,

Там нет ни богатых, ни нищих,

Про зависть никто и не знает…

Всё это, конечно, чудесно —

Ни подлостей нет, ни интриги…

Но стало мне вдруг интересно:

О чём там картины и книги?

Ну ладно — картины… Пейзажи!

Хотя без теней — пресновато…

Роман? Нет и термина даже…

Одни описанья закатов.

Ни триллеров, ни детективов,

Лишь пара японских поэтов:

Про то, как природа красива,

Про Фудзи на фоне рассвета.

И цикл бесконечный про счастье

С любимым состариться вместе,

Про помощь, добро и участье…

Без фальши, сарказма и лести.

Из музыки — танцы и пляски

Без всяких надрывов симфоний…

Как в сказке? Да нет, в каждой сказке

Хоть что-нибудь да происходит!

А здесь нет ни Зла, ни Драконов,

И Рыцарям не с кем бороться.

Никто не нарушит законов,

И светит весёлое Солнце.

Ах, да! Год — всегда урожайный,

Без всяких сюрпризов погодных…

Всё здорово… Но только жаль мне

Что книги от тени свободны…

Что книг — ни одной не осталось.

Исчезли. Такая вот жалость.

За собакой

За собакой

От собаки происходит усиление погоды, Усиление природы, усиление Луны. Ощутимее становится любое время года, Ближе к сердцу пробирается цветение весны. Ты бежишь за ней по лужам, по сугробам, по дорожкам, Ты выходишь с ней ночами любоваться на кусты. Ну а если б в доме жили только рыбки или кошки, ты б лишился небывалой повседневной красоты. Ты бы дождь через окошко наблюдал сухим и вялым, Ты бы ночи не увидел, ты б рассветы все проспал. Просидел бы снегопады и ветра под одеялом, Бегать — вовсе разучился и ходить бы перестал. Не увидел бы что в луже под водой лежит коряга, Ты же взрослый! Не измерил бы у лужи глубину… И с тропинки по газону ты не сделал бы ни шагу, И ни то что бы с асфальта — ты б из дома не шагнул! А травинки и лягушки, и предутренние песни, И обгрызенная палка, и беспечная игра — Всё осталось бы навеки с деревенькой старой вместе В дальнем, дальнем, дальнем детстве, в перестроенных дворах. Но твоя собака знает заповедные тропинки, Смело лезет по сугробам и катается в пыли. Ты иди за ней по травам, языком лови снежинки И смотри, как проплывают облаками корабли.

Хранители. Больничная зарисовка

Мёрзнут руки. Кошка слева дома в кресле бы сидела…

А собака влезла б справа. Взгляду скучно: голубая

И совсем пустая стенка. Я зеваю то и дело.

Свет кругом люминисцентный. Целый час сижу, зевая.

Хорошо хоть кошка дома рядом в кресле бы сидела,

И, с горячими ушами, бархатно спала б собака!

То бы я совсем исчезла, оболочка опустела…

Без зверей моих домашних, в мире кафеля и мрака.

И теплей рукам от шерсти. Коша коготками держит

Страхи белые и трётся головой своей усатой.

Это странно, но сегодня это будто бы одежда,

И надежда окружает, защищает словно вата.

Травы

А газон не кошеный…

Травы ходят волнами.

Мягкие, подросшие,

Шорохами полные.

И волна зелёная

Достаёт до пояса…

Как вода солёная!

Скоро Ами скроется.

Словно в море плавает

Ами среди зелени.

Ходят волны плавные,

Ходит Ами селезнем.

А в траве не кошеной,

В глубине таинственной

Кость нашёл хорошую

В лопухах, под листьями.

О, открытий пиршество!

Торжество с подарками!

Ручкой не опишется

Жизнь такая яркая!

Травы, травы вольные!

Ноги, ноги быстрые!

Мы бежим, довольные,

Сильные, пушистые!

Ревность

У кошки шершавый и мокрый язык,

Пушистая серая шерсть.

И прямо, такие из морды, усы!

Как здорово, что она — есть!

Как мягко она привалилась ко мне,

Сворачиваясь в клубок!

И как бесподобно мурчит в тишине,

И греет мне левый бок.

Собака! Захлопни открытую пасть!

И лапы свои убери!

Не надо на спину ей голову класть!

На кошку совсем не смотри!

Подвинься! Ей лапа твоя, как бревно!

И нет у ней блох, не ищи!

Нет… Лезет собака моя всё равно,

И кошка, сбегая, пищит.

И вот на коленях — восторженный нос,

В улыбке слюнявая пасть.

Мол, нечего тех, кто ещё не дорос,

К себе на коленочки класть!

Ах, Кот!

Эх, кот-обормот Мурчит у ворот, Мурчит да орёт: Нашу Мурку зовёт. Тюльпаном горит, «Люблю» — говорит! «Приди, — говорит, — Я — смел и небрит! Я всех растерзал Соседских котов, Для них я — гроза! Убить их готов! Я — лучше их всех! В боях закалён! Искрится мой мех! Я смел и силён! Я — рыж, как пожар! Приди же, душа! Ты так хороша! Я жду, не дыша!» Март солнцем цветёт… А кот у ворот Мурчит да орёт, Нашу кошку зовёт. А Мурка следит За ним из окна… Уж солнце — в зенит! Сверкает весна. А кошка в окне Довольна вполне, Сидит, красота, Терзает кота. Идти — не идёт, Любить не даёт, Белоснежнейший хвост Подоконник метёт. А я-то сижу Одна на печи! За кошкой слежу, Да прячу ключи… Ах, кот ты — раскот! Любовник чужой! В покое — раскол И в мыслях — разбой! Вот сводит с ума Кошачий роман… Погибла зима, Любовный дурман Несёт ветерком, Течёт молоком… Ну как усидеть Весной под замком?! Когда у ворот Кот песни орёт, Как рыжий Синатра За душу берёт!

Инструктаж Ангелу, отправляющемуся на Землю, на служение

Нет-нет, улететь ты не сможешь.

Да, это не долго — лет десять.

От силы — пятнадцать… Но всё же

Ты должен заранее взвесить

Любовь и душевные силы…

Тяжелое это служенье!

Чтоб света с избытком хватило

И в радости, и в пораженьи.

И дара божественной речи

Ты тоже лишишься на время.

И взвалишь на лапы и плечи

Доверия тяжкое бремя.

Ты будешь любить безрассудно!

И верить без тени сомнений.

Ты будешь и глупым, и мудрым —

Доверчивый преданный гений.

Ты будешь совсем беззащитен,

Открыт всем обидам и ранам.

Ты будешь — Великий Учитель,

Хотя это кажется странным.

Ты сможешь спасти и утешить,

Ты сможешь прощать бесконечно.

Ты будешь весёлым и нежным…

Собакой ты будешь, конечно.

Лайка

Глядела на человека —

Сияли в глазах звёзды,

И верила смело и слепо:

Доверие — это серьёзно.

«Лайка сидеть!» — садится.

«Лайка, ко мне!» — несётся!

Счастлива, что пригодится,

Что вместе. В глазах — Солнце.

А человек мечтает,

И думы его высоки.

Послания звёзд читает.

В душе он уже — сокол.

Лайка умеет долго

В тесном сидеть пространстве…

Мешают датчики только,

Но Лайка очень старается!

Сделает всё как надо —

Её погладят, похвалят,

Получит прогулку в награду…

Лежит. Не скулит. Не лает.

Но знал человек, что будет

Смерть мучительно-страшной.

В просторах безмолвных, безлюдных,

Смерть от жары и от жажды.

И наблюдая по датчикам

За Лайкой в далёком космосе,

Он смотрит не озадаченно,

И нет удивления в голосе.

Теперь это — «Жертва науки»,

«Хвостатый герой» и прочее…

Моет учёный руки:

«Жалко собачку очень…»

Он — Покоритель Вселенной,

Он звёздам далёким — помощь,

Учёный, чьё имя нетленно,

Мудрец, Гуманист… Сволочь.

Ночная гроза

Загремел, обрушился дождь,

В тёмных липах — паника, дрожь,

Мокрых листьев говор и плеск,

В черноте — отчаянный блеск.

Он траву прибил, придавил,

Лужи ночью ярче чернил.

Ливень нам на крышу упал,

Всех перебудил, напугал.

Под одеяло винтится пёс,

Прячет мне в ладони свой нос.

Я над горемыкой смеюсь,

Но сама ужасно боюсь.

— Тихо, тихо! — я говорю,

Не надеясь встретить зарю.

А в окно стучит чернота.

Смоет нас, как крошку с листа!

Что ветрам наш маленький дом!

Никогда не кончится гром…

Под одеялом прячемся мы

В самом центре бешеной тьмы.

Утро… Серебро, тишина…

В сон природа погружена.

Пёсик спит уютным комком.

Разливается рассвет молоком…

Белки

Белки — это батарейки. Зарядившись солнцем жарким, Винтятся они по веткам, по стволам высоких сосен. Шкурки рыжие лоснятся, их прыжки рисуют арки, Нет людей в сосновом парке, кто орехов им не носит. Светят чёрные глазёнки… Люди тянут к белкам руки, Чтобы тоже зарядиться. Белки солнечную радость Всем меняют на орехи. Прыгают цвета и звуки. Рыжая метёт позёмка в жёлтом вихре листопада. Лёгкий-лёгкий, быстрый-быстрый перескок по палым листьям, Осторожное касанье маленьких когтистых лапок… И, потрескивая сухо, с их хвостов слетают искры… Опалённые иголки сыплются с сосновых шапок.

От снега до снега

Февраль

Да, все хотели, чтоб заранее

Весна явилась в феврале,

Пришла с цветами на свидание

И станцевала на земле…

А что Февраль? Ещё метели он

по чемоданам не собрал…

Ещё постель его расстелена

и книжку он не дочитал…

А вы его обидой гоните…

А он вам песню не допел.

«Достать чернил…» Как дальше — помните?

А он проститься не успел…

И вьюги, никому не нужные,

Он созывает со дворов,

И слёзы катятся жемчужные,

И тает ледяной покров.

Вот так. Темнеет снег и плавится.

Февраль уходит, одинок.

Весна, наверное, красавица…

А он простужен и промок…

И, не дождавшись тридцать первого,

Уходит молодой февраль…

И снег летит из неба серого…

И жаль его. И зиму жаль.

Без снега, до травы

Грязно-серое небо. Как будто бы грязь

По обшарпанным стенам наверх поднялась.

И куда ни пойдёшь уже несколько дней —

Всё безрадостней город, дороги — грязней.

Но про «здесь и сейчас» все мозолят язык,

Предлагают не ждать ни цветов, ни грозы.

Произносят уверенно: счастье — внутри,

Мол, смени отношение, глазки протри.

Но в ловушке из грязи дышать тяжело!

Да! Я жду! Я надеюсь, что будет светло,

Что проснётся, проснётся, проснётся Земля!

Я всем сердцем надеюсь на вас, тополя!

Я не вижу, как может пробиться трава…

Будь хоть тысячу раз она в притчах права!

Но деревья… они стали ярче, видней.

И упруг, и прекрасен рисунок ветвей.

Вся надежда — на них, на живую листву…

Но поверить в цветы я пока не рискну.

Это то, что немыслимо вообразить,

Что совсем бесполезно у жизни просить…

Тополя… Тополя, тополя, тополя!

Оживайте! И, может, воскреснет Земля.

Весна

Мурлычет сегодня с утра

Весна… Просыпается Жизнь!

И тает во всех дворах,

Так светится, что — держись!

Танцует, слепит глаза

Проснувшаяся вода,

И ты мне со смехом сказал,

И Солнце теперь — навсегда!

Что всё теперь — хорошо,

Что тает теперь снег,

И что наступил, пришёл

Какой-то иной век:

Что свет прорастёт в любовь,

Что Солнце — во всех домах…

Что Мир возрождается вновь,

Что горе — ушедший прах.

Что нежные лепестки

Готов развернуть цветок,

Что больше не будет тоски,

Не будет никто одинок.

А всё потому что — весна!

Смотри: просыпается Жизнь,

Потягивается со сна,

Так светится, что — держись!

Листик

Где-то там, в паутине чернеющих веток,

Под корой, в кулачках промерзающих почек,

Среди зимней пурги сохраняется лето —

Спит, свернувшись в клубочек, зелёный листочек.

Пусть покажется мир безнадёжно уставшим,

Пусть увяли надежды прошедшего года,

Пусть мы стали грустнее, старее и старше —

Дремлет тайными искрами сила природы.

И опять, разрывая оковы печалей,

Словно крохотный лист, развернётся надежда!

Через боль, через зиму, светло и отчаянно

Засияет, заплачет апрельская нежность.

Развернётся в душе зеленеющий листик —

И нелепый, и нежный, и не по сезону…

Вот такая случается зимняя мистика:

Улыбается юность улыбкою сонной.

Весенний дождь

Как-то вдруг полегчало,

Стало вдруг хорошо.

Не поняла сначала —

Дождик кругом пошёл!

И по снегам огромным,

По спящим и тёмным веткам,

Тихий пока, без грома,

Закапал несмело и редко.

Но летним теплом пахнуло,

Живым, золотым, манящим…

Земля, наконец-то, вздохнула…

А дождик — всё чаще и чаще!

Ну — всё! Значит, правда будет

Весна. Ну а дождь колдует,

Меня, словно семечко, будит

И в щёки и в нос целует.

И тают сугробы! Тают.

И, может быть, даже правда —

Под снегом уже прорастают

Цветы. И я, кажется, рада…

И, кажется, проступают

В душе непонятные песни…

И тают сугробы, тают.

И дождик идёт. И — чудесно!

Ливень в Карагае

Нет не дождь! А ураган! Ливень!

Из серебряных и злых линий,

Прошибающих насквозь спину,

Линий, слившихся в один ливень!

Нет — не синих! А седых! Бурых!

Счастье детское, моя буря,

Меня катит и кипит глина,

Мы с водой — между домов — клином.

Я — волною по земле, щепкой,

Не прикрыта голова кепкой,

Мчусь на велике — не мчусь —

рушусь!

Ещё больше, чем восторг —

ужас!

Эх — дороги — как смело —

смыло!

Ах, потоки! Вы — МОЯ сила!

Только, Боже, не убей громом,

У берёзы или за

домом!

По-педали океан пены,

К чёрту крыши!

К чёрту все стены!

Я врезаюсь в серебро грома,

В этот летний, в этот О — ГРОМНЫЙ,

В этот ливень, в этот день, в этот

Драгоценный ураган лета.

Лето

Как озеро, новое лето

Сомкнуло зелёные воды,

Смешало дожди и рассветы

С хмельным ароматом свободы.

И Ветер, ленивый и лёгкий,

гуляет со мною по травам,

В заношенной старой ветровке,

С прорехой на локте на правом.

Он тихий, зелёный и нежный,

Крапиву целует небрежно,

Качает узорные тени

И жмурит глаза золотые

И гладит верхушки растений,

Раскинув ладони пустые.

Сияет в еловой оправе

Озёрная гладь под луною…

А Ветер гуляет по травам…

До ночи гуляет со мною.

Ох, заманят!

Ох, холодное оно, это лето!

А ребёнок мой во Франции где-то,

По далёкому по берегу бродит,

Только раз была в родном огороде…

Мексиканцы, маракасы, закаты…

А у нас в теплице чахнут томаты,

Кабачки, и те совсем не родятся,

Даже ночью сны холодные снятся.

Да и было ли у нас это лето?

Облака да холода — без просвета…

Хорошо, что хоть во Франции жарко,

Там сады цветут роскошно и ярко,

Там ребёнок мой играет в оркестре,

С иностранцами-красавцами вместе,

Наливается вино молодое…

А нас с неба поливает водою.

Что-то чахлое у нас, это лето,

Не зелёного, а — так себе — цвета!

И не жаркое, — так себе — слякоть,

В небо глянешь — и захочется плакать.

А во Франции играют и пляшут,

И платочками, наверное, машут,

И смеются белозубо и звонко…

Ох, заманят в свои сети ребёнка!

В эти хитрые прозрачные сети

Из всего что так прекрасно на свете:

Из любви, из красоты и из песен,

Из всего, чем Мир богат и чудесен!

Не захочет птичка жить в огороде…

А захочет полетать на свободе.

Если Музыке в силки попадётся,

То домой уж больше и не вернётся…

Жизнь и в дождь продолжается

В дикой яблоне — ливень и шорохи,

Птички мокнут в испуганной яблоне.

А над деревом — белые сполохи,

Блеск гремящий ударов сабельных.

Ливень струями падает, волнами,

Листья мечутся, плещутся, кружатся,

Хоть и в листьях, а словно бы голая

Мокнет яблоня. Копьями в лужицах

Разбивается ливень сверкающий!

Ну а птички порхают и прыгают.

И пищат, и летят сквозь пугающий

Плотный ливень, и кажутся рыбами.

Грозовое Небес вещание,

Барабанные гулкие грохоты

Перебивает пищанием

Мокрых перьев комочек крохотный.

Снова — Фррр! — упрямое крылышек,

Пересвист, перескок, мелькание…

Дождь обрушился… Все — под крышами.

А у них не потоп, а свидание.

Бабочки

Воздух, как брага, от солнца и клевера,

И — тишина, только ветер и птицы,

Ветер холодный, наверное, с севера,

Листья сверкают, и лужа лучится.

Скоро жара опалит, загустеет,

Ну а пока всё блестит и колышется,

И, невесомо слетают с растений

Лёгкие бабочки звоном неслышимым…

Да, приключились летящие бабочки

С дикой поляной герани сиреневой,

С лужей под чёрными яркими елями,

В воздухе ветреном… Даже на тапочек,

Даже на плечи садятся доверчиво

И на траве, как на волнах, качаются,

Словно не будет ни смерти, ни вечера,

Словно бы жизнь никогда не кончается.

Жара

Город жесткий — углы и квадраты.

Люди, люди, машины и камень.

Тополя вдоль дорог, как солдаты.

Раскалённый асфальт под ногами.

Пахнет гарью, бензином и чадом.

Солнце давит безжалостным прессом.

Город жаром пропитан, как ядом.

Все бегут по своим интересам.

Люди, люди… Безликие толпы,

Пиво, «спрайт», эскимо и панамы —

Всё мешается в калейдоскопе

Карусельной, цветной панорамы.

Нет, кошмар! Я — на дачу, где воздух!

Где трава, где вода и деревья,

Где спокойно, прохладно и просто,

Где неспешное нежится время,

Где забыта у озера книжка,

Нет часов — только солнце над лесом,

Из соседей — одна только мышка…

И — гамак под широким навесом…

Солнце с чаем

Солнце пролилось в стаканы

И застряло в шерсти пёсьей.

После пасмурности странно

Видеть золотую осень.

Шерсть посыпана алмазной

Пылью: вся из мелких радуг.

Солнце радуется праздно,

И на всём его осадок.

Солнцем вытерты до скрипа,

Сохнут под окном берёзы,

Празднично сияет липа,

Пляшут блики, как стрекозы.

Это ж надо, сколько солнца!

Всё усыпано свеченьем!

Пью на кухне, у оконца,

Чай с лучами и печеньем.

Серое предзимье

Серое предзимье,

Пустота и ветер…

Я гуляю с ними

В сумеречном свете.

Так спокойно время

Моросит по крышам…

Мокнет оперенье,

Но дождя не слышно.

Кажется — не надо

Ни зимы, ни света…

Эхо листопада

Затерялось где-то.

Сумерки и ветер…

Листья — по дорогам.

Полдень незаметен,

А теней так много!

Плачет сердце, плачет…

Крылья спят без дела…

Как ещё иначе

Ждать позёмки белой?..

Ремонт

В лесу — светло, в лесу — побелка,

В лесу — божественный ремонт.

Побелка сыплется на белку,

Она топорщит хвост, как зонт.

Ах, отчего мы пол не белим?

И белок не приводим в дом?

Так широко метут метели,

Как шпателем, своим хвостом!..

Исчезли лужи, грязь и темень,

Исчезли горе и печаль,

В лесной резной осенний терем

Ремонт нагрянул невзначай.

И всё в момент переменилось,

Повеселел притихший лес.

И кажется, что осень — снилась…

Последний жёлтый лист исчез.

Ей-богу, чудная затея!

Начну сегодня пол белить,

Снежинки на окошки клеить

И белые ковры стелить…

В лесу насобираю белок,

Высоких сосен принесу…

Жаль только листьев не успела

Позавчера набрать в лесу…

Ну и хорошо!

Не успела купить зонт —

На лету побелел дождь:

Полетел, полетел снег…

Не ходила с зонтом, что ж…

Осень — просто цветной сон,

Просто летний цветной смех.

Увязает в снегу колесо,

Не проехаться без помех…

А я — рада! Лети, Зима!

Отдыхает во сне трава…

Лёд на лужицах не сломать,

Тропки видно едва-едва…

Синих сумерек колдовство…

Под ногами — алмазный скрип…

Леденеет у тополя ствол,

Замерзают стволы у лип…

И, уснувшие до весны,

Не рассказывают дерева

Свои летние тёплые сны —

Берегут до весны слова.

Падает с небес свет

Падает, летит снег.

Падает с небес свет.

У собак в снегу мех,

И под лапами лежит свет.

Солнце выглянуло из туч.

Зачарованно глядит вдаль…

Как сияет на снегу луч!

Как сверкает на земле шаль!

Падает на мир день

Крошевом ночных звёзд.

Гаснет на душе тень,

Затихают родники слёз.

Копится в душе смех,

Падает с небес свет.

Пригодился и весной мех…

И — по свету — как зимой — след.

До конца апреля — три дня.

Ночи коротки, и — свет! Свет!

Теневой наряд уже снят,

И сугробов всё равно — нет!

Зима

Что-то вокруг неспешное,

Снежное, невесомое.

Тихое и безбрежное,

Новое и не новое…

Зима — остановка времени,

С качеством бесконечности.

Сон, неподвижность семени…

В зиме есть что-то от вечности.

И дома всё — одинаково:

Чай и тепло, и ласковость…

Ещё бы для счастья собаку мне —

На белом — чёрною краскою…

Так вечность вдвойне приятнее,

И снег на порядок пушистее…

Так проще мир и понятнее

Луна серебристее.

Зима… Ничего не меняется.

Зима — белый холст нетронутый.

День тянется, повторяется,

Ныряет в тихие омуты…

Ну вот. Колеи засыпало.

Струна, наконец-то, лопнула…

Ах, сколько же снега выпало

За синими зимними окнами…

Бег

Ах! — всю себя — в бег!

Взмах — вся душа — влёт!

Белый горит снег,

Мчит не лыжня — лёд!

Воздух схватить ртом:

Мало его — пусть!

Я надышусь потом:

На финише надышусь.

В гору — бегом — ну!..

Воли и сил всплеск.

И — вниз полёт, в глубину:

В овражек лыжня, в лес.

Выдох и вдох… Свет —

Полосками поперёк…

Разглядывать — времени нет:

Вперёд по полоскам! Вперёд!

И — в гору — опять тягун…

Пружиною сжат бег…

И кажется — не смогу…

Бегу уже целый век.

Распластываюсь, лечу,

Вытягиваюсь и рвусь.

Быстрее! Ещё чуть-чуть!

С пространством за время борюсь…

И вязну в секундах уже

На длительном вираже.

За финишной лентой снег

Не кружится, не летит.

За финишной лентой снег

Спит.

И я валяюсь на нём,

Ещё задыхаясь огнём.

Не спеши, Зима…

Подержи меня, Зима, на руках.

Дай мне, милая, ещё отдохнуть.

Покачай меня в своих облаках…

Ну а дальше — как-нибудь, как-нибудь…

Зазвенят, засуетятся ручьи,

Заторопится, запрыгает Мир…

Не спеши, Зима, постой, помолчи,

Подыши на окна тёплых квартир.

Дай и мне, Зима, с тобой помолчать.

Поле белое укрой пустотой.

Пусть захочется картину начать…

Не спеши… Ещё немного… Постой…

Я укутаюсь в твою тишину.

Невесомо опускается снег…

Буду думать ни о чём, отдохну,

Буду снежность наблюдать из-под век.

Подержи меня, Зима, на руках.

Дай мне, милая, ещё отдохнуть.

Покачай меня в своих облаках…

Ну а дальше — как-нибудь, как-нибудь…

Берёзовые птицы

Силуэты птиц летящих снег запорошили.

По всему большому снегу, по большому лесу…

Стаи птиц в одной серёжке у берёзы жили,

Полетели, закружились легкою завесой.

Снег лежит, как будто небо — без конца и края.

И летят по небу птицы — семена берёзы.

Лёгкий ветер, как снежинки, их несёт, играя.

Улетает птичья стая в самые морозы.

Жизнь кружится семенами белою зимою

Над огромными снегами пополам с метелью.

На ветвях лежат сугробы с брёвна толщиною,

До весны ещё морозов долгие недели…

Семена Зима сажает… Кто бы мог подумать!

Да ещё играет с ними — будто это птицы…

Но снежинки тайну прячут ласково, без шума,

Всё летят, летят, мешая, на мои ресницы.

Снегири

Словно яблок румяных большущий мешок

Весь просыпался в снег под рябинами —

Снегири, снегири! Вон — ещё и ещё!

Грозди ягод сверкают рубинами.

Алый свет, белый снег, ослепительный день!

Снегири на рябинах качаются.

И сиреневый след, и скользящая тень

С облаками и с небом встречаются.

Тихий-тихий, смеющийся, радостный писк

Как малиновый звон над сугробами.

Словно праздник с небес опускается вниз,

Разбегается лёгкими тропами.

А всего-то и чуда — сияет снегирь!

От чего же так весело дышится?

Снег по вкусу, наверное, точно зефир…

И вокруг — смех неслышимый слышится.

Богатство

Берёзы — в пуховиках и сосны — в пуховиках.

Весь город — в пуховиках, в сугробах и в облаках.

В снегу утопает закат, и даже ночами — светло.

Сугробы на кронах лежат, укрыло стволы, замело.

Вдоль улицы — Эверест! Под снегом, на дне, сирень.

А лес, он почти исчез, и белый искрится день.

Собака в снегу плывёт, ныряет в пушистый ров.

А снег всё метёт и метёт, всё стелет покров на покров.

Такое богатство кругом! Хоть норы, как в детстве, рой!

Светло, хорошо и легко, и даже счастливо порой.

Печали погребены под белыми днями лежат…

Светло. И до самой весны снежинки кружат и кружат…

На чёрных крыльях

Замерли ели огромные, чёрные и безмолвные.

Тянется ввысь, до облака, лес тишиной органною.

Кружат, почти невесомые, льдинки… Спиралями, волнами

Тонут, летят, планируют лучики филигранные.

Они до снежинок не выросли — тонкие и прозрачные…

Ели огромные замерли, ели огромные слушают —

Как пролетает меж лапами мелочь, пылинка невзрачная.

Смотрят деревья на каждую из них, как на самую лучшую.

И, маленькие, доверчиво садятся на лапы широкие,

На чёрные крылья еловые застывшие и летящие…

Как будто бы птицы сильные несут их своими дорогами,

Заоблачными дорогами над пропастями парящими.

Тишина

Тишина

Прячется в горле пламенем тишина.

Кажется, я без памяти влюблена.

Так в заповедном озере лепестком

Месяц плывёт невидимый никому…

И за границей воздуха, высоко

Я задыхаюсь от нежности и тону.

Невыносимо ласковые слова

Даже в душе не скажутся — тишина…

Буду я, как черёмуха, колдовать —

Просто сиять, беззвучная, как она.

Горечь моя щемящая, мой родник!

Пью из твоих ладоней я тишину.

Ты до души, до боли ко мне приник…

Я задыхаюсь от нежности и тону…

Тишину не нарушая

Тишина не умолкает… Вдалеке собака лает,

Громыхает рядом трактор, и гудит весенний ветер…

И поют шальные птицы, тишину не нарушая…

Тишину не нарушая, одуванчик ярко светит.

И взахлёб сияют листья, и поют огнём зелёным!

Словно солнечные трели расцвели на тонких ветках,

То ли — песни, то ли — листья у танцующего клёна,

А наивные деревья ловят ветер частой сеткой…

Всё качается, смеётся… Сумасшествие черёмух

Пыльно-горьким ароматом — вдоль дороги, вдоль дороги…

Я среди цветов беспечных снова нахожу знакомых,

С кем рассталась в прошлом мае у июня на пороге.

Тишину в себя вдыхаю… Тишина, она такая —

В ней черёмуховый ветер, оглушительные песни…

В ней зелёные берёзы ослепительно сверкают —

Гармоничные аккорды сумасшедшего оркестра…

На крыше (аморальное)

Я могу поделиться своей ленью,

Стремленьем к ничегонеделанью и нехотенью…

Уменьем лежать на тёплой крыше сарая,

Когда земля от снега ещё сырая,

Способностью не суетиться и не волноваться,

Заранее голода, смерти, (чего там ещё?) не пугаться,

Смотреть, как в пыли мать-и-мачеха расцветает,

Как первая бабочка пьяным зигзагом летает,

Зевать, даже лапою пасть не прикрывая,

На солнце жмуриться, в золоте засыпая…

И если завтра или вчера ты мчишься по лужам талым,

Или идёшь, к примеру, до горизонта по шпалам,

То чем, скажи на милость, это тебе мешает?

Как это вдруг на крыше покоя тебя лишает?

Наверно, вы думаете, что я — это просто кошка…

Наверно, вы правы… Но не совсем, а немножко.

Старый лошадник

Он груб и несдержан, хотя благороден,

И род его древний со славой повенчан,

Не молод уже и слегка сумасброден,

И ставит охоту превыше, чем женщин.

Известны его скаковые конюшни

Не только ближайшим соседям в округе…

Вот за лошадей он бы отдал всю душу,

Но глупости это — мечтать о подруге.

Конечно, без женщин — увы! — невозможно…

Ну, там: постирать, приготовить, заштопать…

Так это служанкам, ей-богу, не сложно!

Они и в постели частенько под боком.

***

Но только однажды на псовой охоте,

Нарушив в азарте границы владений,

Он замер без сил, как стрела на излёте,

Сражен чередой совершенных видений:

Кобылка изящная с белою гривой,

С точёными ножками, с умною мордой

Скакала охотно и даже игриво,

Пленяя охотников поступью гордой.

А всадница — право же слово! — не хуже!

Сверкала глазами под пышною чёлкой,

В седле она ловко держалась к тому же,

Была так хрупка, что казалась девчонкой.

А следом — шестёрка роскошная фризов

Катила, шутя, золотую карету,

Как будто оправу для главного приза…

Ну кто ж устоит перед зрелищем этим?!

Узнав, что видение — дочка соседа,

Он сватов заслал на другое же утро.

К чему рассусоливать в долгих беседах? —

Кто действует быстро — тот действует мудро.

И, коли по нраву лихая кобылка,

К чему выжидать, разводить сантименты?!

Моргнуть не успеешь, как вьюноша пылкий

Вплетёт в её гриву атласные ленты…

***

И вот отгремела роскошная свадьба.

Седеющий рыцарь жену молодую

Завёл, как кобылку, в ворота усадьбы —

Средь меди и бронзы — мечту золотую.

И очень довольный своим пополненьем,

Умчался на утро, как встарь, на охоту…

А юная дама с тоской и волненьем

Смотрела в окно на чужие ворота:

Ни сада знакомого нет, ни цветочка…

А муж… грубиян и напыщенный деспот!

Чувствителен он, как дубовая бочка!

А юная дама, увы — как принцесса.

В старинном поместье, в заботе купаясь,

Нежнейшею розой она расцветала.

Ни взглядом, ни кружевом бед не касаясь,

Лишь пела, спала, да на лютне играла…

О, горькая доля! Она зарыдала

О доме, о саде, о флоксах и розах…

А здесь — даже окна, как щели забрала…

Конюшни, собаки и пахнет навозом.

***

Вернувшись с охоты, хозяин счастливый

Жену застаёт безутешной и бледной.

Он доктора тотчас зовёт торопливо,

Вино предлагает страдалице бедной.

Но всё бесполезно! Жена молодая

Не пьёт и не ест, только крупные слёзы

Блестят, по щекам побледневшим стекая, —

Обильные росы на вянущей розе.

И рыцарь отважный, от страха немея,

Чуть сам не заплакал! Душа его сжалась.

Не глядя, он отдал бы всё, что имеет,

Лишь только б жена его вновь улыбалась.

И так непривычная нежность внезапно

Его захлестнула, что сердце кольнуло!

И он — чуть не умер, чуть даже не запил,

Вся жизнь словно с горки покатой скользнула.

Он выписал розы и выгнал из дому

Собак разношерстную громкую свору,

Усадьбу всю перекроил по-другому:

Чтоб псы и конюшни не ранили взоры.

И вот получил он награду за это:

Она улыбнулась впервые за лето.

***

Что с рыцарем стало! Он слушает лютню,

Кивая не в такт, но от чистого сердца,

Он лично сорвал для букетика лютик,

В еде и в беседе — ни соли, ни перца.

Друзья, в отвращении взоры потупив,

Обидную жалость скрывая за шуткой,

Исчезли из дома, где мухою в супе

Герой утопает в любви своей жуткой.

И только жена молодая не видит,

Как чахнет бессильно «напыщенный деспот»,

Поместье и замок слегка ненавидит…

Тоска набухает и лезет, как тесто.

Ей всё не по нраву: и розы вульгарны,

И глупый садовник их высадил косо,

И некуда выйти ей в платьях шикарных,

А муж недалёк, некрасив, неотёсан…

Что это за ласка — похлопать по попке?!

И что за подарок — щенок беспородный?!

Салфеток закуплены целые стопки

Слезинки стирать у жены благородной.

***

Осенние тучи прошли и исчезли.

Сменились дожди невесёлые снегом…

А муж похудел, словно после болезни.

Но требует жизнь непрерывного бега.

От новых конюшен — сплошное расстройство:

Что сделано наспех, то сделано худо…

И рыцарь в отчаянье и беспокойстве

Коней продаёт, не погибли покуда.

К тому же, нужны бесконечные средства

На платья, на бусы, на туфли и шубки…

А чуть только скажет погромче, от сердца —

Тотчас задрожат и ресницы и губки.

И вымыли слёзы из дома веселье,

И громких собак, и друзей, и пирушки.

Великое древнее женское зелье!

Был муж грубияном, а станет — послушным.

А тут ещё новость счастливая разом

Всю власть безраздельно вручила супруге,

У мужа отняв окончательно разум:

Весною он СЫНА поднимет на руки!

И так эта мысль полюбилась герою,

Что он, и не мысливший ране о детях,

Слезинку ронял незаметно порою,

И был непривычно и ласков, и светел.

Жену окружили врачи и служанки,

И тёща в поместье аж корни пустила…

Ах, как же кровиночку матери жалко!

У грубого мужа жить — невыносимо!

О, женская доля! Ужасного мужа

Служанки и мать, и заботливый лекарь

Прогнали из собственной спальни, чтоб хуже

Не стало супруге от шуток нелепых.

Беременным жёнам нельзя волноваться,

Нельзя пить вино, заниматься любовью,

И с мужем так часто не стоит встречаться…

И глупо — сидеть у жены в изголовье!

***

А сердце всё злее, проклятое, колет…

И воздуха по вечерам не хватает…

Хозяин с вином и с любовной тоскою

Живёт — не живёт, а бессмысленно тает.

Что может быть хуже? — влюбиться внезапно

В жену, что его презирает и плачет,

Что речи его не выносит и запах…

И что б он ни сделал — ей нужно иначе.

Для подвигов ратных, для битвы с Драконом,

Для поисков кладов в скитаньях опасных

Он стар… И — увы! — не сыскать благосклонность

Ему у жены непростой и прекрасной.

Да так ли уж стар?.. И однажды, под утро,

Всю ночь проведя в беспросветных мученьях,

Пригладив слегка поредевшие кудри,

Себе и супруге нашёл он леченье:

Разлука поможет! А как же иначе?

Разлука, быть может, его успокоит…

Жена молодая, когда он ускачет,

Скучая, о нём будет думать с тоскою…

А что? Заскучает, супруга, конечно…

И будет жалеть, что гнала от постели!

Кода ж он вернётся — покладисто-нежной

Она его встретит, и минут метели!

Родится ребёнок… Пусть — дочка! — не важно!

За сыном, конечно же, дело не станет!

Она восхитится героем отважным,

Веселье в душе запылает кострами!

***

Коня оседлали и вещи собрали,

И рыцарь с женой забежал попрощаться…

Такого они ожидали едва ли!

И слов не нашли, чтобы повозмущаться.

«Они» — это лекарь, супруга и мама,

И целый отряд вездесущих служанок…

Жену берегут от него постоянно…

А вид у неё и несчастен и жалок.

Но рыцарь был весел почти неприлично!

Он расцеловал и супругу, и тёщу,

Сказал, что скучает уже безгранично,

Что будет в разлуке любить ещё больше!

И вспомнив внезапно страницы романов,

Жена подала ему бледную руку,

Сказала, что будет грустить неустанно,

Сказала, что будет несчастной в разлуке.

Прощание было — поэтам на зависть!

Герой наш душой и здоровьем воспрянул,

И выехал под снегопад, улыбаясь,

Коня заряжая задором упрямым.

Ни слуг, ни повозки — лишь конь да удача,

Как в старые годы, как в доброе время!

Всё будет в порядке — а как же иначе?!

Исчезнет печалей коварное бремя!

***

И раньше всего завернул он в усадьбу

К старинному другу, герою застолий.

Его не встречал он, пожалуй, со свадьбы —

Эх, времечко было! И впрямь — золотое!

Порядком устав от неблизкой дороги,

Слегка опьяненный приятельской встречей,

Седеющий Рыцарь уснул на пороге

У старого друга, как прежде, беспечен.

А слуги шептались… И друг беспокойно

Вздыхал да кряхтел, не решаясь признаться,

Что выглядел Рыцарь, почти как покойник…

Задумавший бодрым внезапно казаться.

И старый приятель решил, что уж он-то

Ни в жизнь, никогда, ни за что не позволит

Бесчувственной бабе готовить тушенку

Из сердца. И прыгать не станет как школьник.

Всё зло вот от этих… которые в юбках!

С досады за друга, приятель напился,

Вцепился зубами в любимую трубку

И громко хвалил себя, что не женился.

***

Наутро приятели в звоне бокалов

Уже веселее на жизнь посмотрели…

Но, всё-таки был неприкаян и жалок,

Супруг, удалённый женой от постели.

Идею «разлуки» приятель одобрил

И сделать её предложил постоянной!

Чтоб вспять развернуть от несчастья оглобли,

Чтоб жить полноценным, весёлым и пьяным.

Но Рыцарь, влюблённый в жену молодую,

Отверг на корню избавленье от милой.

Мол, нет, не свернёт на стезю холостую,

Жену будет холить до самой могилы!

Он станет Героем! Прославится как-то…

Пока — не придумал, но это — не важно!

Жена не посмеет противиться фактам:

Она восхитится Героем отважным.

Как только кругом прокричат трубадуры

О подвигах славных седого Героя,

Он бросит к ногам её львиную шкуру,

И шкурой Дракона ей плечи укроет!

Она — зарыдает от чувств и от страсти!

И в обморок — хлоп! — прямо Рыцарю в руки!

И в спальню Герой занесёт своё счастье,

И дальше уже — ни тоски, ни разлуки.

Приятели выпили добрый бочонок…

Им план показался на редкость удачным,

Достойным, ей-богу, придворных учёных.

К тому же — весёлой казалась задача!

Сразиться с Драконом! Ну что же — отлично!

Не медля, коней оседлать приказали,

Бряцали оружьем и голосом зычным

Драконам и жёнам угрозы бросали.

Но — близилась полночь. И вьюга взвывала…

Такая погода совсем уж не кстати…

Во мраке, в снегу, не отыщешь привала…

Решили друзья, что поспят на кровати.

***

Наутро утихла безумная буря:

Утихла в сердцах, и за окнами тоже…

Друзья посмеялись несбывшейся дури:

Мол, чуть не убили Дракона, похоже…

А где он, Дракон? Говорят, за лесами

Один проживал… Но давно уж не видно.

Сидит, из норы своей не вылезает…

Исчезли драконы. И это обидно.

Но тут озарение огненной птицей

Упало с размаху приятелям в руки:

Зачем им с Драконом в реальности биться?!.

Полно менестрелей бродячих в округе…

Они-то совсем никуда не исчезли!

За кубок вина и пару монеток

Придумают славную громкую песню,

В тепле и покое, заметьте, при этом!

Итак, решено! Менестрелей бродячих,

Как тощих котов на заманчивый запах,

Собрали. А также: хромых и незрячих,

Убогих владельцев котомок и тряпок.

И бочку вина для начала вкатили,

И вкратце гостям объяснили задачу:

Мол, славить должны они в разных былинах

Отважного Рыцаря с другом в придачу.

Что, мол, и Дракона они победили,

Что Рыцарь, как лев огнегривый, сражался!

Что десять Принцесс они освободили!

Что Рыцарь галантно и скромно держался.

Что чудищ полно вдоль дорог отдалённых…

Про чудищ сказать надо как-то стихами…

Что Рыцарь, в жену свою нежно влюблённый,

Их косит мечом, как репьи с лопухами.

И для вдохновенья нажарили мяса:

Огромный кабан (в самом деле, добытый

Героями нашими) … Пищей для сказок

Клыки его злые торчали сердито.

И вина рекою лились и играли

В крови менестрелей, в желудках у нищих.

Певцы и поэты всё искренней врали…

За ласковый кров и за щедрую пищу.

***

Весна приближалась… Жена молодая

Всё больше и больше скучала по мужу…

Зима миновала, и снег уже стаял.

Светились под солнцем весёлые лужи.

Томление странное и беспокойство

Терзали её неокрепшую душу.

А тут ещё новое вышло расстройство:

Пришли менестрели, порядок нарушив…

И что оказалось?! Что муж её грубый

Мужлан неотёсанный, деспот бездумный,

Давно уж записан в герои округи!

Его превозносят и чествуют шумно…

Ему посвящают баллады и песни,

И просто рассказы о подвигах славных.

Что муж её — просто не сыщешь чудесней!

Что — лучший из лучших!, что — нет ему равных!

А в мае, когда зацветают сирени,

Когда соловьи распевают сонаты,

Она родила… но совсем настроенье

Упало… Себя ощутив виноватой,

Она проливала беззвучные слёзы,

Она выходила с дитём на дорогу,

Не слушала лютню, не нюхала розы,

В тоску погружалась опять понемногу.

Скучала по мужу. По мужу — герою!

Ах, как же был прав «неотёсанный Рыцарь»!

Разлука нависла тяжелой горою…

И, волей — не волей, пришлось ей влюбиться.

***

А муж распрекрасно провёл межсезонье.

Окреп, отдохнул, напитался весельем.

Но дальше гостить уж не видел резона,

Расстался он с другом в неслабом похмелье.

И слухи о том, что родился наследник,

Его взволновали не так чтобы — очень.

Приняв раз пятнадцать «по самой последней»,

Домой не искал он путей покороче…

Он не был болваном, мальчишкой безумным…

Давно он продумал своё возвращенье.

Пируя с друзьями на празднике шумном,

Всё взвесил и трезвое принял решенье.

Что нежность и страсть расточать понапрасну

И сердце своё подносить на тарелке

Не только смешно, но и очень опасно.

Невыгодная получается сделка.

Он будет отныне как камень холодный!

Пусть в сердце бушуют лесные пожары —

Бесстрастно и вежливо, и благородно

Жену он на место поставит, пожалуй.

И заново летом конюшни отстроит,

Вернёт поголовье арабских красавцев…

Жена пусть сама угождает герою!

А он — так и быть! — будет в ласке купаться.

***

В усы улыбаясь, с мечтательным взглядом

Он ехал домой по просохшей дороге…

Внезапно за рощей, практически — рядом,

Послышался плач и мольбы о подмоге.

А за поворотом в застрявшей карете

Рыдала от ужаса юная дева.

Сбежавшая стража растаяла где-то,

Лежала без чувств на земле Королева!

И жуткий Дракон, лошадьми пообедав,

Косился на дам равнодушно и жадно,

На трапезу явно не ждал он соседа,

И Рыцарь его потревожил изрядно.

Тяжелый от пищи, Дракон развернулся,

Но Рыцарь отчаянный соколом дерзким

Напал и ударил! Упал, увернулся!

Ударил опять беспощадно и резко!

Но меч, разрубивший могучую шею,

Багряный и липкий от пролитой крови,

На землю упал, и рука, каменея,

За сердце схватилась, одежду буровя.

А дальше — туман. И герой не услышал,

Как стража вернулась, как слуги галдели,

Как слушали: дышит Дракон? Аль не дышит?..

Лежал он без памяти больше недели…

Очнулся в больших незнакомых палатах.

Очнулся и впрямь знаменитым героем.

Болела спина — не большая расплата! —

Победа, поверьте, и большего стоит…

***

В родное поместье герой возвращался

В карете со свитой, под медные трубы…

Завидев жену, не краснел, не смущался,

Как прежде, в улыбке не дрогнули губы.

Жена молодая, сияя и плача,

Совсем как в мечтах, восхищаясь, смотрела.

Ну, что ж. Не напрасно он странствовал, значит.

И, значит, Дракона убить — это дело!

***

С тех пор Рыцарь строже с женой обращался…

И — чудо: растаяли снегом капризы…

И запах навоза уж не ощущался,

Вернулись в конюшни арабы и фризы.

И нежность в груди заперев понадёжней,

Герой седовласый следил, замирая,

Как сын его падает неосторожно,

Смеётся, с тряпичной лошадкой играя.

Для сына он выписал пегого пони,

Жене — зимний сад и ручных канареек…

(Не будет большого вреда от бегоний,

А птичье чириканье душу согреет…)

Он больше не «деспот», а — «милый», «желанный»…

К тому же — герой, про которого песни.

Порой, самому это кажется странным:

Как мир превратился в простой и чудесный.

Но Рыцарь на страже! Он помнит прекрасно,

Что нужно казаться слегка равнодушным,

А вот исполнять все желания сразу

У юной жены совершенно не нужно!

В душе от любви и от нежности тая,

Он чувства скрывает от света и шума.

Она ж — покорить его снова мечтает,

Не зная, что он её любит безумно.

Манеры ужасны, и волосы — седы,

Но что за беда! Ведь лошадник хороший

Без лютни добьётся желанной победы:

Приручит к себе норовистую лошадь.

Оглавление

Время

  Подарок

  Время

  Башня

  Всё сбывается

  Сон-Трава

  «Исчезло свободное время. Остались кусочки, обрывки…»

  Лето

  Время не возвращается

  Юность

  Закат

  Невозможно вернуться

  Как же скоро…

  Мяч

  Нет никакого времени!

  Ночные поезда

  Ночь

  Миг

  Из детства

  Заповедный Мир

  Карагай

  Фотоальбомы

  Белая Гора

  Рябина

Слова

  Ушла волна

  В глупой моей голове

  Дочитываю

  Дырявое ведро

  Князь Мышкин

  На уровне сердца

  Не знаю слов

  Звёздные волки

  Читая Стивена Кинга

  Читая Чарльза Буковского

  Они как щенки

  От холода свет густеет

  Ветер из книги «Дом, в котром…»

  Книга

  Страшная песня

  Литературный герой

  Стихам Юрия Левитанского

  Песням Высоцкого

  Чужой

  Проверка ошибок в стихах

  Слова — главное!

  Опасность диет для поэтов

  Поэт

  Откровенность

  Одна иду

  Слово

  Прикосновение

  Пленник

  Дождь

  Это солнце…

  Гость

  Не встретились

  Божественная неудача

  Сова

Ставка на смерть

  Тождественность

  Сломанная ветка

  Когда я ещё была

  Может быть

  Исчезнут звёзды

  Ставка на смерть

  Старая дача

  Выбор

  Снег

  Апрельский снег

  Туман

  Старые дома

  Черёмуха

  Сослагательного — нет

  Танец

  Несправедливость

  Плач атеиста

  Смерть

Сон Дракона

  Сон Дракона

  Песня на холодном болоте

  Стражник с травинкой

  Близкий сон

  Русалка

  Грустная сказка

  Сказка о Благородном Рыцаре и прекрасных Принцессах

  В полушаге

  Облака и овцы

  Луна

  Купание с Луной

  Вечер

  Фонари

  Поле

  Ожидание чуда

  Птица

  Охота

  Встреча

  Я — ворона

  Чёрный ворон, серый ветер

  Сплошной обман!

  Чёрная собака

  У меня такие лапки!

  Черепаха

  Луна

  Самолётик

  Надин Ангел

  Небо

  Я построила себе дом

  Про кошек

  Лиса?..

  Остров из сна

За собакой

  За собакой

  Хранители. Больничная зарисовка

  Травы

  Ревность

  Ах, Кот!

  Инструктаж Ангелу, отправляющемуся на Землю, на служение

  Лайка

  Ночная гроза

  Белки

От снега до снега

  Февраль

  Без снега, до травы

  Весна

  Листик

  Весенний дождь

  Ливень в Карагае

  Лето

  Ох, заманят!

  Жизнь и в дождь продолжается

  Бабочки

  Жара

  Солнце с чаем

  Серое предзимье

  Ремонт

  Ну и хорошо!

  Падает с небес свет

  Зима

  Бег

  Не спеши, Зима…

  Берёзовые птицы

  Снегири

  Богатство

  На чёрных крыльях

Тишина

  Тишина

  Тишину не нарушая

  На крыше (аморальное)

Старый лошадник Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg