«Песенник»

Песенник (fb2) - Песенник 175K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Коллектив авторов

ПЕСЕННИК{1}

А. Городницкий Грохочет дождик проливной…

Грохочет дождик проливной, Стучит волна во мгле. Давайте выпьем в эту ночь За тех, кто на земле. Дымится разведенный спирт В химическом стекле — Мы будем пить за тех, кто спит Сегодня на земле. За тех, кому стучит в окно Серебряный восход. За тех, кто нас давным-давно Наверное не ждет. И пусть начальство не скрипит, Что мы навеселе — Мы будем пить за тех, кто спит Сегодня на земле. Чтоб был веселым их досуг Вдали от водных ям. Чтоб никогда не знать разлук Их завтрашним мужьям. Не время для земных обид У нас на корабле — Мы будем пить за тех, кто спит Сегодня на земле.

Я. Смеляков Если я заболею…

Если я заболею, К врачам обращаться не стану. Обращусь я к друзьям (не сочтите, что это в бреду): Постелите мне степь, Занавесьте мне окна туманом, В изголовье поставьте Упавшую с неба звезду. Я ходил напролом. Никогда я не слыл недотрогой. Если ранят меня В справедливых, жестоких боях, Забинтуйте мне голову Русской степною дорогой И укройте меня Одеялом в осенних цветах. От морей и от гор Веет свежестью, веет простором. Как посмотришь — почувствуешь: Вечно, ребята, живем. Не больничным от вас Ухожу я, друзья, коридором, Ухожу я, товарищи, Сказочным Млечным путем. 1949

Е. Агранович Я в весеннем лесу…

Я в весеннем лесу пил березовый сок, С ненаглядной певуньей в стогу ночевал… Что имел — потерял, что любил — не сберег. Был я смел и удачлив, а счастья не знал. И носило меня, как осенний листок. Я менял города и менял имена. Надышался я пылью заморских дорог, Где не пахли цветы, не блестела луна. И окурки я за борт бросал в океан. Проклинал красоту островов и морей, И бразильских болот малярийный туман, И вино кабаков, и тоску лагерей. Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать, Прилететь к ненаглядной певунье моей… Да вот только узнает ли Родина-мать Одного из пропавших своих сыновей? Я в весеннем лесу пил березовый сок, С ненаглядной певуньей в стогу ночевал… Что имел — потерял, что любил — не сберег. Был я смел и удачлив, а счастья не знал. 1956

М. Львовский На Тихорецкую состав отправится…

На Тихорецкую состав отправится — Вагончик тронется, перрон останется. Стена кирпичная, часы вокзальные, Платочки белые, платочки белые, платочки белые, Платочки белые, глаза печальные. Начнет выпытывать купе курящее Про мое прошлое и настоящее. Навру с три короба — пусть удивляются. С кем распрощался я, с кем распрощался я, с кем распрощался я, С кем распрощался я вас не касается. Раскроет душу мне матрос в тельняшечке Как тяжело ему так жить, бедняжечке, Сойдет на станции и распрощается. Вагончик тронется, вагончик тронется, вагончик тронется, Вагончик тронется, а он останется. На Тихорецкую состав отправится — Вагончик тронется, перрон останется. Стена кирпичная, часы вокзальные, Платочки белые, платочки белые, платочки белые, Платочки белые, глаза печальные.

А в нашу гавань заходили корабли…

А в нашу гавань заходили корабли, корабли — Большие корабли из океана. В каютах веселились моряки, моряки И пили за здоровье атамана. В одной каюте шум и суета, суета — Пираты наслаждались танцем Мэри, А Мэри танцевала не спеша, не спеша И вдруг остановилася у двери. В дверях стоял наездник молодой, молодой, — Пираты называли его Гарри: «О, Мэри, я приехал за тобой, за тобой». Глаза его как молнии сверкали. «О, Гарри, Гарри, Гарри, ты не наш, ты не наш, О, Гарри, ты с другого океана. О, Гарри, мы расправимся с тобой, о Боже мой», — Раздался пьяный голос атамана. Вот в воздухе сверкнули два ножа, два ножа — Пираты затаили все дыханье. Все знали, что дерутся два вождя, два вождя, Два мастера по делу фехтованья. На палубу свалился теплый труп, теплый труп, И Мэри закричала задыхаясь: «Погиб наш атаман, застонет океан, И нашим атаманом будет Гарри!» А в нашу гавань заходили корабли, корабли — Большие корабли из океана. В каютах веселились моряки, моряки И пили на поминках атамана.

Во имя Джона…

Во имя Джона я во Вьетнаме был, Мой серый лайнер там городок бомбил, И в залп зенитки мой лайнер запылал, И я свою волну поймал — на землю передал. Под облаками наш самолет горит И вместе с нами на землю он летит, И жить осталось каких-то пять минут — Вот в цинковых коробках нас в Америку везут. Горят моторы — кругом огонь и дым, Дерутся двое, а парашют один, Дерутся двое — я все слабей, слабей, Лежу с пробитой головой у самых у дверей. Я «Вальтер» вынул и на курок нажал — Мой бортмеханик к моим ногам упал, Мой бортмеханик кричит, что это ад. Ой, мама, мама, мама, забери меня назад. Мы новобранцы, нас повезут в Ханой, Мы не избрали себе судьбы иной. Там партизаны стреляют всех подряд — Бросайте автоматы и бегите все назад!

В. Раменский Колода карт

В роскошном зале свечи, тая, догорают, В свои владения вступает тишина. И лишь колоды карт усталости не знают За ночь азарта, проведенную без сна. Они разбросаны небрежною рукою, Белеют пятнами удачи на столах, Но чье-то счастье унесли они с собою, Надежды чьи-то потерпели ночью крах. Забыты карты, как наложницы в гареме, Владыка бросил их, насытившись до дна, Они блистали только яркое мгновение, Свой век дожить придется им теперь впотьмах. Судьба их быть в руках служанки иль лакея, И послужив, они состарятся совсем, Ведь карты людям почему-то лгать не смеют, Но и не радуют они людей ничем. Предскажут где-то карты скорую разлуку Или «казенный дом» на много горьких лет, А может, слезы, может, горе, боль и муку Предскажут девять треф и пиковый валет. И только изредка они мелькнут удачей, Но не для многих, лишь для баловней судьбы… Да, видно, в жизни и не может быть иначе, Мы все у жизни только жалкие рабы. В роскошном зале свечи, тая, догорают, В свои владения вступает тишина. И лишь колоды карт усталости не знают, За ночь азарта, проведенную без сна.

В. Раменский Журавли

Далеко-далеко журавли полетели, Оставляя поля, где бушуют метели. Далеко-далеко журавлям полететь нет уж мочи И спустились они на поляну в лесу среди ночи. А на утро снялись и на юг полетели далекий, Лишь остался один по поляне бродить одинокий. Он кричал им во след: «Помогите, пожалуйста, братцы — Больше сил моих нет, нет уж мочи на воздух подняться!» Опустились они, помогая усталому братцу, Хоть и знали о том, что до цели труднее добраться. И опять поднялась журавлей быстрокрылая стая… Они братца того прихватили с собой, улетая. Вот и в жизни порой, отставая от стаи крылатой, Хоть и знаем о том, что законы о дружбе так святы. Но, бывает, судьба начинает шутить, насмехаться, И друзья обойдут, и никто не поможет подняться. Далеко-далеко журавли полетели, Оставляя поля, где бушуют метели. Далеко-далеко журавлям полететь нет уж мочи И спустились они на поляну в лесу среди ночи.

Ю. Визбор Сижу я как-то с африканцем…

Сижу я как-то с африканцем, А он, мерзавец, мне и говорит: «В российских реках холодно купаться, Поэтому здесь не приглядный вид!» «Зато, — говорю — Мы делаем ракеты И перекрыли Енисей, И даже в области балета Мы впереди планеты всей!» Потом мы с ним ударили по триста, А он, мерзавец, мне и говорит: «В российских селах не танцуют твиста, Поэтому здесь не приглядный вид!» «Зато, — говорю — Мы делаем ракеты И перекрыли Енисей, И даже в области балета Мы впереди планеты всей!» Потом залили это все шампанским, Он говорит: «Вообще ты кто таков?» «Я, — говорю — Наследник африканский!» «А я, — говорит — Технолог Петухов! Вот я, — говорит — И делаю ракеты Перекрываю Енисей, И даже в области балета Я впереди планеты всей!»

Э. Кукуй Москва златоглавая…

Москва златоглавая, Перезвон колоколов, Царь-пушка державная, Аромат пирогов, И конфетки, бараночки, Словно лебеди саночки. «Ой, вы, кони залетные» — Слышно крик ямщика. Гимназистки румяные, От мороза чуть пьяные, Грациозно сбивают Рыхлый снег с каблучка. Помню тройку удалую, Отблеск дальних зарниц, Твои плечи усталые, Трепет длинных ресниц. Все прошло, все промчалося В безвозвратную даль, Ничего не осталося — Лишь тоска да печаль. Эх, конфетки, бараночки, Словно лебеди саночки. «Ой, вы, кони залетные» — Слышно крик ямщика. Гимназистки румяные, От мороза чуть пьяные, Грациозно сбивают Рыхлый снег с каблучка.

Над рекой, над лесом рос кудрявый клен…

Над рекой, над лесом рос кудрявый клен, В белую березу был тот клен влюблен, И когда над речкой ветер затихал, Он березе песню эту напевал: «Белая береза, я тебя люблю, Ну протяни мне ветку свою тонкую. Без любви, без ласки пропадаю я, Белая береза — ты любовь моя!» А она игриво шелестит листвой: «У меня есть милый — ветер полевой.» И от слов от этих бедный клен сникал, Все равно березе песню напевал: «Белая береза, я тебя люблю, Ну протяни мне ветку свою тонкую. Без любви, без ласки пропадаю я, Белая береза — ты любовь моя!» Но однажды ветер это услыхал, Злою страшной силой он на клен напал, И в неравной схватке пал кудрявый клен, Только было слышно через слабый стон: «Белая береза, я тебя люблю, Ну протяни мне ветку свою тонкую. Без любви, без ласки пропадаю я, Белая береза — ты любовь моя!»

Ах, не женитесь…

Ах, не женитесь, Ах, вы, не надо, Ведь холостому, холостому легче жить. А вы женитесь И убедитесь, Как всю дорогу голодными ходить. Придешь с работы — Поесть охота, А в доме, в доме ничегошеньки уж нет. Всего две ложки Гнилой картошки, А на второе, на второе винегрет. Подушек нету, Нет одеяла, Кровать железная всю ноченьку скрипит. А утром вскочишь, Чайку захочешь, А в самоваре уж давно котенок спит. Ах, не женитесь, Ах, вы, не надо, Ведь холостому, холостому легче жить. А вы женитесь И разводитесь, Тогда не будете голодными ходить.

Чемоданчик

А поезд тихо ехал на Бердичев. А поезд тихо ехал на Бердичев. А поезд тихо е… А поезд тихо е… А поезд тихо ехал на Бердичев. А у окна стоял мой чемоданчик. А у окна стоял мой чемоданчик. А у окна стоял… А у окна стоял… А у окна стоял мой чемоданчик. А ну-ка убери свой чемоданчик. А ну-ка убери свой чемоданчик. А ну-ка убери… А ну-ка убери… А ну-ка убери свой чемоданчик. А я не уберу свой чемоданчик. А я не уберу свой чемоданчик. А я не уберу… А я не уберу… А я не уберу свой чемоданчик. Он взял его и выбросил в окошко. Он взял его и выбросил в окошко. Он взял его и вы… Он взял его и вы… Он взял его и выбросил в окошко. А это был не мой чемоданчик. А это был не мой чемоданчик. А это был не мой… А это был не мой… А это был не мой чемоданчик. А это моей тещи чемоданчик. А это моей тещи чемоданчик. А это моей те… А это моей те… А это моей тещи чемоданчик. А в нем было свидетельство о браке. А в нем было свидетельство о браке. А в нем было свиде… А в нем было свиде… А в нем было свидетельство о браке. Я снова холостой, а не женатый. Я снова холостой, а не женатый. Я снова холостой… Я снова холостой… Я снова холостой, а не женатый.

Б. Окуджава Ваше благородие, госпожа удача…

Ваше благородие, госпожа Разлука, Мне тобою холодно, вот какая штука, Письмецо в конверте, погоди, не рви… Не везет мне в смерти — повезет в любви. Ваше благородие, госпожа Чужбина, Жарко обнимала ты, да только не любила, В ласковые сети, постой, не лови… Не везет мне в смерти — повезет в любви. Ваше благородие, госпожа Удача, Для кого ты добрая, а кому иначе, Девять граммов в сердце, постой, не зови… Не везет мне в смерти — повезет в любви. Ваше благородие, госпожа Победа, Значит моя песенка до конца не спета, Перестаньте, черти, клясться на крови… Не везет мне в смерти — повезет в любви. 1969

Л. Дербенев Есть только миг…

Призрачно все в этом мире бушующем, Есть только миг, за него и держись, Есть только миг между прошлым и будущим, Именно он называется жизнь. Вечный покой сердце вряд ли обрадует, Вечный покой — для седых пирамид, А для звезды, что сорвалась и падает Есть только миг, ослепительный миг. Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия, Но не всегда по дороге мне с ним. Чем дорожу, чем рискую на свете я? Мигом одним, только мигом одним. Счастье дано повстречать иль беду еще, Есть только миг, за него и держись, Есть только миг между прошлым и будущим, Именно он называется жизнь. 1973

Ю. Визбор Клопы

Друзей так много в этом мире, Для друга я на всё готов. Живёт, живёт в моей квартире Семейство рыженьких клопов. Знаком мне с детства каждый клопик, И всю их дружную семью По цвету глаз и острой попе Издалека я узнаю. Я договорчик сепаратный Сумел с клопами заключить, И нашей дружбы, столь приятной, И «Десекталем» не разлить. Но как-то утром в полвосьмого Один в кровати в полутьме Я своего клопа родного Размазал пальцем по стене. С тех пор клопы, вай-вай-вай-вай, лютуют, Етит их весь клопиный род. И даже чёрненьких ловлю я — Клопов тропических широт. Мильён клопов в моей квартире И каждый съесть меня готов. И только в ванной и в сортире Я отдыхаю от клопов.

Ю. Кукин Говоришь, чтоб остался я…

Говоришь, чтоб остался я, Чтоб опять не скитался я, Чтоб восходы с закатами Наблюдал из окна, А мне б дороги далёкие И маршруты нелёгкие, Да и песня в дороге мне, Словно воздух, нужна. Чтобы жить километрами, А не квадратными метрами, Холод, дождь, мошкара, жара — Не такой уж пустяк! И чтоб устать от усталости, А не от собственной старости, И грустить об оставшихся, О себе не грустя. Пусть лесною Венерою Пихта лапкой по нервам бьёт, Не на выставках — на небе Изучать колера. И чтоб таёжные запахи, А не комнаты затхлые… И не жизнь в кабаках — рукав Прожигать у костра. А ты твердишь, чтоб остался я, Чтоб опять не скитался я, Чтоб восходы с закатами Наблюдал из окна, А мне б дороги далёкие И маршруты нелёгкие, Да и песня в дороге мне, Словно воздух, нужна! 1964 — начало 1965.

Был один студент на факультете…

Был один студент на факультете, Об аспирантуре он мечтал. О квартире личной, о жене столичной. Но в аспирантуру не попал. Если не попал в аспирантуру (сдуру!), Собери свой тощий чемодан. Поцелуй мамашу, обними папашу, И бери билет на Магадан. Путь до Магадана не далекий Поезд за полгода довезет. Там сними хибару, там купи гитару, И начни сколачивать доход. Годы жизни быстро пронесутся. Седина появятся в висках. Инженером старым с толстым чемоданом Ты домой вернешься при деньгах Но друзья не встретят, как бывало, И она не выйдет на вокзал. С лейтенантом юным с полпути сбежала. Он теперь, наверно, генерал. Ты возьмешь такси до «Метрополя» Будешь пить коньяк и шпроты жрать. А когда к полночи станешь пьяным очень То начнешь студентов угощать. Будешь плакать пьяными слезами И стихи Есенина читать. Вспоминать девчонку с синими глазами Что твоей женой могла бы стать. Так не плачь ты пьяными слезами, Седины не скроешь на висках Не прикроешь душу дорогим регланом, Молодость осталася в снегах.

Сиреневый туман

Сиреневый туман над нами проплывает. Над тамбуром горит прощальная звезда. Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, Что с девушкою я прощаюсь навсегда. Ты смотришь мне в глаза и руку пожимаешь, Уеду я на год, а может быть на два. А может, навсегда ты друга потеряешь, Еще один звонок — и уезжаю я. Быть может, никогда не встретятся дороги. Быть может, никогда не скрестятся пути. Прошу тебя: забудь сердечные тревоги, О прошлом не грусти, за все меня прости. Вот поезд отошел. Стихает шум вокзала. И ветер разогнал сиреневый туман. И ты теперь одна, на все готовой стала: На нежность и любовь, на подлость и обман.

Любо, братцы, любо…

Как на грозный Терек выгнали казаки, Выгнали казаки сорок тысяч лошадей. И покрылось поле, и покрылся берег Сотнями порубленных пострелянных людей. Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить. С нашим атаманом не приходится тужить. Атаман наш знает, кого выбирает. «Эскадрон по коням!», да забыли про меня… Им осталась воля да казачья доля, Мне досталась пыльная, горючая земля. Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить. С нашим атаманом не приходится тужить. А первая пуля, а первая пуля, А первая пуля в ногу ранила коня. А вторая пуля, а вторая пуля, А вторая пуля в сердце ранила меня. Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить. С нашим атаманом не приходится тужить. Жинка погорюет, выйдет за другого. За мово товарища, забудет про меня… Жалко только волюшки во широком полюшке, Жалко сабли вострой да буланого коня. Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить. С нашим атаманом не приходится тужить.

В. Высоцкий Дуэт разлученных

Дорога, дорога — счета нет столбам, И не знаешь, где конец пути, — По дороге мы идем по разным сторонам И не можем ее перейти. Но на других не гляди — не надо. Улыбнись только мне, ведь я рядом. Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек, Перейди, если мне невдомек. Шагаю, шагаю — кто мне запретит! — И лишь столбы отсчитывают путь. За тобой готов до бесконечности идти — Только ты не сверни куда-нибудь. Но на других не гляди — не надо! Улыбнись только мне, ведь я рядом. Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек, Перейди, если мне невдомек. Улыбка, улыбка — для кого она? А вдруг тому, что впереди идет? Я замер и глаза закрыл, но снова — ты одна, А я опять прозевал переход! Нет, на других не гляди — не надо. Улыбнись только мне, ведь я рядом. Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек, Перейди, если мне невдомек.

С. Баканов Первокурсница

На лекцию ты вошла И сразу меня пленила. Я понял тогда, что ты навсегда Вдруг сердце мое разбила. И сразу же в первый день Забыл я про все на свете И только тебя, безумно любя, Я видел на всей планете. То косы твои, то бантики, То прядь золотых волос, На блузке витые кантики, Да милый курносый нос. Я видел тебя во сне. И даже такое дело — Ты молча, без слов с чертежных листов. Со стен на меня глядела. А в сущности только раз Твой взор на меня склонился, Когда в поздний час, в чертежке у нас Твой лист мне к ногам свалился. Ах, косы твои! Ах, бантики! Ах, прядь золотых волос! На блузке витые кантики Да милый курносый нос. Но вскоре пришла весна, С поличным ты мне попалась — Нежна и мила с дипломником шла И только ему улыбалась. Вся жизнь колесом пошла, На сессии плавал как губка, А знаешь ли ты, что эти хвосты Ты мне подарила, голубка?! Все косы твои! Все бантики! Все прядь золотых волос! На блузке витые кантики Да милый курносый нос.

Поспели вишни в саду у дяди Вани

Поспели вишни в саду у дяди Вани У дяди Вани поспели вишни А дядя Ваня с тётей Груней нынче в бане А мы с друзьями погулять как будто вышли А ты Григорий не ругайся а ты Петька не кричи А ты с кошёлками не лезь поперёд всех Поспели вишни в саду у дяди Вани А вместо вишен теперь веселый смех Ребята самое главное спокойствие и тише А вдруг заметят да не заметят А коль заметят мы воздухом здесь дышим Сказал наш Петька из сада выпав А ты Григорий не ругайся а ты Петька не кричи А ты с кошёлками не лезь поперёд всех Поспели вишни в саду у дяди Вани А вместо вишен теперь веселый смех А ну-ка Петька нагни скорее ветку А он черешню в рубаху сыпал И неудачно видно Петька дёрнул ветку Что вместе с вишнями с забора в садик выпал А ты Григорий не ругайся а ты Петька не кричи А ты с кошёлками не лезь поперёд всех Поспели вишни в саду у дяди Вани А вместо вишен теперь веселый смех Пусть дядя Ваня купает тётю Груню В колхозной бане на Марчекане Мы скажем дружно спасибо тётя Груня А дядя Ваня и дядя Ваня А ты Григорий не ругайся а ты Петька не кричи А ты с кошёлками не лезь поперёд всех Поспели вишни в саду у дяди Вани А вместо вишен теперь веселый смех А ты Григорий не ругайся а ты Петька не кричи А ты с кошёлками не лезь поперёд всех Поспели вишни в саду у дяди Вани А вместо вишен теперь веселый смех

А. Городницкий Жена французского посла

А нам не Тани снятся и не Гали, Не поля родные, не леса. А в Сенегале, братцы, в Сенегале, Я такие видел чудеса! Ох не сла́бы, братцы, ох не сла́бы, Блеск волны, мерцание весла… Крокодилы, пальмы, баобабы, И жена французского посла. По-французски я не понимаю, А она — по-русски ни фига. Как высока грудь ее нагая! Как нага высокая нога! Не нужны теперь другие бабы, Всю мне душу Африка сожгла Крокодилы, пальмы, баобабы, И жена французского посла. Дорогие братцы и сестрицы, Что такое сделалось со мной! Все один и тот же сон мне снится, Широкоэкранный и цветной. И в жару, и в стужу, и в ненастье Все сжигает душу мне дотла. А в нем — кровать распахнутая настежь, А в ней — жена французского посла.

Б. Окуджава Сентиментальный марш

Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет. Когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет. Надежда, я останусь цел, не для меня земля сырая. А для меня твои тревоги, и добрый мир твоих забот. Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь, Надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла, Ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет, Чтобы последняя граната меня прикончить не смогла. Но если вдруг, когда-нибудь, мне уберечься не удастся, Какое б новое сраженье не покачнуло б шар земной, Я все равно паду на той, на той единственной Гражданской, И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.

А. Городницкий Над Канадой

Над Канадой, над Канадой Солнце низкое садится. Мне уснуть давно бы надо, Но отчего же мне не спится? Над Канадой небо сине, Меж берез дожди косые. Хоть похоже на Россию, Только все же не Россия. Нам усталость шепчет: «Грейся», И любовь заводит шашни. Дразнит нас снежок апрельский, Манит нас уют домашний. Мне снежок, как не весенний, Дом чужой — не новоселье. Хоть похоже на веселье, Только все же не веселье. У тебя сегодня слякоть, В лужах — солнечные пятна. Не спеши любовь оплакать, Подожди меня обратно. Над Канадой небо сине, Меж берез дожди косые. Хоть похоже на Россию, Только все же не Россия.

Случай в Ватикане

Этот случай был в городе Риме, Там служил молодой кардинал. Утром в храме махал он кадилом, А по ночам на гитаре играл. В Ватикане прошел мелкий дождик, Кардинал собрался по грибы, Вот подходит он к римскому папе: — Папа, папа, ты мне помоги. Тут папа быстро с лежанки свалился, Он узорный надел свой спинжак, Он чугунною мантией покрылся И поскорее спустился в бельведер. И сказал кардиналу тот папа: — Не ходи в Колизей ты гулять, Я ведь твой незаконный папаша, Пожалей хоть свою римскую мать. Но кардинал не послушался папы И пошел в Колизей по грибы, Там он встретил монашку младую, И забилося сердце в груди. Кардинал был хорош сам собою, И монашку сгубил кардинал, Но недолго он с ней наслаждалси, В ней под утро сеструху узнал. Тут порвал кардинал свою рясу, Об кадило гитарку разбил. Рано утром ушел с Ватикану И на фронт добровольцем пошел. Он за родину честно сражался, Своей жизни совсем не щадил, Сделал круглым меня сиротою, Он папашей и дядей мне был. И вот теперь я сижу в лазарете, Оторвало мне мякоть ноги, Дорогие папаши, мамаши, Помогите по возможности мне. Дорогие братишки, сестренки, К вам обращается сраженьев герой, Вас пятнадцать копеек не устроит, Для меня же доход трудовой. Граждане, лучше просить, Чем грабить и убивать.

Я был батальонный разведчик

Я был батальонный разведчик, А он — писаришка штабной, Я был за Россию ответчик, А он спал с моею женой… Ой, Клава, родимая Клава, Ужели судьбой суждено, Чтоб ты променяла, шалава, Орла на такое говно?! Забыла красавца-мужчину, Позорила нашу кровать, А мне от Москвы до Берлина По трупам фашистским шагать… Шагал, а порой в лазарете В обнимку со смертью лежал, И плакали сестры, как дети, Ланцет у хирурга дрожал. Дрожал, а сосед мой — рубака, Полковник и дважды Герой, Он плакал, накрывшись рубахой, Тяжелой слезой фронтовой. Гвардейской слезой фронтовою Стрелковый рыдал батальон, Когда я Геройской звездою От маршала был награжден. А вскоре вручили протезы И тотчас отправили в тыл… Красивые крупные слезы Кондуктор на литер пролил. Пролил, прослезился, собака, А всё же сорвал четвертак! Не выдержал, сам я заплакал, Ну, думаю, мать вашу так! Грабители, сволочи тыла, Как носит вас наша земля! Я понял, что многим могила Придет от мово костыля. Домой я, как пуля, ворвался И бросился Клаву лобзать, Я телом жены наслаждался, Протез положил под кровать… Болит мой осколок железа И режет пузырь мочевой, Полез под кровать за протезом, А там писаришка штабной! Штабного я бил в белы груди, Сшибая с грудей ордена… Ой, люди, ой, русские люди, Родная моя сторона! Жену-то я, братцы, так сильно любил, Протез на нее не поднялся, Ее костылем я маненько побил И с нею навек распрощался. С тех пор предо мною всё время она, Красивые карие очи… Налейте, налейте стакан мне вина, Рассказывать нет больше мочи! Налейте, налейте, скорей мне вина, Тоска меня смертная гложет, Копейкой своей поддержите меня — Подайте, друзья, кто сколь может…

Красотка с деревянной ногой

Задумал я, братишечки, жениться, Пошел жену себе искать — Нашел красотку молодую, Годков под восемьдесят пять. Во рту у ней зубов как не бывало, На голове немножечко волос, Когда меня с азартом целовала, То у меня по шкуре шел мороз. Одна нога у ней была короче, Другая деревянная была, И я частенько плакал среди ночи — Зачем меня маманя родила. Бывают же семейные шутки, Что женка мужа ножкой толканет, Моя ж своим как дышлом офигачит, Что все печенки, на хрен, отшибет. Пойду, пойду в железный я магазин, Куплю себе железную пилу, И, как уснет моя красотка, Я эту ногу, на хрен, отпилю. Но что же я, братишечки, наделал, боже мой! Зачем же ввечеру так много пил? Ведь я ей вместо деревянной Мясную ногу отпилил!

Цыпленок жареный, цыпленок пареный…

Цыпленок жареный, Цыпленок пареный, Пошел по улице гулять. Его поймали, Арестовали, Велели паспорт показать. Паспорта нету — Гони монету. Монеты нет — снимай пиджак. Цыпленок жареный, Цыпленок пареный, Цыпленка можно обижать. Паспорта нету — Гони монету. Монеты нет — снимай штаны. Цыпленок жареный, Цыпленок пареный, Штаны цыпленку не нужны. — Я не советский, Я не кадетский, Я не партийный большевик! Цыпленок жареный, Цыпленок пареный, Цыпленок тоже хочет жить. Он паспорт вынул, По морде двинул, Ну а потом пошел в тюрьму. Цыпленок жареный, Цыпленок пареный, За что в тюрьму и почему?

Ю. Мориц Резиновый ёжик

По роще калиновой, По роще осиновой На именины к щенку В шляпе малиновой Шёл ёжик резиновый С дырочкой в правом боку. Были у ёжика Зонтик от дождика, Шляпа и пара галош. Божьей коровке, Цветочной головке Ласково кланялся ёж. Здравствуйте, ёлки! На что вам иголки? Разве мы-волки вокруг? Как вам не стыдно! Это обидно, Когда ощетинился друг. Милая птица, Извольте спуститься — Вы потеряли перо. На красной аллее, Где клёны алеют, Ждёт вас находка в бюро. Небо лучистое, Облако чистое. На именины к щенку Ёжик резиновый Шёл и насвистывал Дырочкой в правом боку. Много дорожек Прошёл этот ёжик. А что подарил он дружку? Об этом он Ване Насвистывал в ванне Дырочкой в правом боку!

В. Киршон Я спросил у ясеня

Я спросил у ясеня, Где моя любимая. Ясень не ответил мне, Качая головой. Я спросил у тополя, Где моя любимая. Тополь забросал меня Осеннею листвой. Я спросил у осени, Где моя любимая. Осень мне ответила Проливным дождем. У дождя я спрашивал, Где моя любимая. Долго дождик слезы лил За моим окном. Я спросил у месяца, Где моя любимая. Месяц скрылся в облаке, Не ответил мне. Я спросил у облака, Где моя любимая. Облако растаяло В небесной синеве. — Друг ты мой единственный, Где моя любимая? Ты скажи, где скрылася, Знаешь, где она? Друг ответил преданный, Друг ответил искренний: — Была тебе любимая, Была тебе любимая, Была тебе любимая, А стала мне жена. Я спросил у ясеня, Я спросил у тополя, Я спросил у осени…

А. Аронов Если у вас нету тёти

Если у вас нету дома, Пожары ему не страшны, И жена не уйдёт к другому, Если у вас, если у вас, Если у вас нет жены, Нету жены. Если у вас нет собаки, Её не отравит сосед, И с другом не будет драки, Если у вас, если у вас, Если у вас друга нет, Друга нет. Оркестр гремит басами, Трубач выдувает медь. Думайте сами, решайте сами — Иметь или не иметь. Если у вас нету тёти, То вам её не потерять, И если вы не живёте, То вам и не, то вам и не, То вам и не умирать, Не умирать. Оркестр гремит басами, Трубач выдувает медь. Думайте сами, решайте сами — Иметь или не иметь. Иметь или не иметь.

Л. Дербенев Если б я был султан

Если б я был султан, я б имел трех жен, И тройной красотой был бы окружен. Но, с другой стороны, при таких делах Столько бед и забот, ах, спаси аллах! Не очень плохо иметь три жены, Но очень плохо, с другой стороны. Зульфия мой халат гладит у доски, Шьет Гюли, а Фатьма штопает носки. Три жены — красота, что ни говори, Но, с другой стороны, тещи тоже три. Не очень плохо иметь три жены, Но очень плохо, с другой стороны. Если даст мне жена каждая по сто, Итого триста грамм — это кое-что! Но, когда «на бровях» прихожу домой, Мне скандал предстоит с каждою женой! Не очень плохо иметь три жены, Но очень плохо, с другой стороны. Как быть нам, султанам, ясность тут нужна: Сколько жен в самый раз — три или одна? На вопрос на такой есть ответ простой: Если б я был султан — был бы холостой! Не очень плохо совсем без жены, Гораздо лучше, с любой стороны. 1967

Л. Дербенев Песня про зайцев

В темно-синем лесу, где трепещут осины, Где с дубов-колдунов опадает листва, На поляне траву зайцы в полночь косили И при этом напевали странные слова: «А нам все равно, А нам все равно, Пусть боимся мы Волка и сову. Дело есть у нас: В самый жуткий час Мы волшебную Косим трын-траву». А дубы-колдуны что-то шепчут в тумане, У поганых болот чьи-то тени встают… Косят зайцы в ночи трын-траву на поляне И от страха все быстрее песенку поют: «А нам все равно, А нам все равно, Пусть боимся мы Волка и сову. Дело есть у нас: В самый жуткий час Мы волшебную Косим трын-траву. А нам все равно, А нам все равно, Твердо верим мы В древнюю молву: Храбрым станет тот, Кто три раза в год В самый жуткий час Косит трын-траву. А нам все равно, А нам все равно, Станем мы храбрей И отважней льва! Устоим сейчас, В самый жуткий час, — Все напасти нам Будут трын-трава!» 1969

И. Кохановский Бабье лето

Клёны выкрасили город Колдовским каким-то светом. Это значит, это скоро Бабье лето, бабье лето. Что так быстро тают листья — Ничего мне не понятно… А я ловлю, как эти листья, Наши даты, наши даты. А я кручу напропалую С самой ветреной из женщин. А я давно искал такую — И не больше, и не меньше. Да только вот ругает мама, Что меня ночами нету И что я слишком часто пьяный Бабьим летом, бабьим летом. Клёны выкрасили город Колдовским каким-то светом. Это омут, ох, это омут — Бабье лето, бабье лето.

Рыжая

Обязательно, обязательно, Обязательно женюсь! Обязательно, обязательно Подберу жену на вкус. Обязательно, обязательно, Чтобы был курносый нос, Обязательно, обязательно, Чтоб рыжий цвет волос. Рыжая, рыжая, Ты на свете всех милей! Рыжая, рыжая, Не своди с ума парней! Рыжая, рыжая, За что ее ни тронь, Рыжая, рыжая, Везде она огонь. Все блондиночки как картиночки, Холодны они как лед, Что им хочется, что им колется, Никто не разберет. Чтоб таких разжечь, положи на печь И сожги полтонны дров. Ты ее — ласкать, а она искать По стене начнет клопов. Рыжая, рыжая, Ты на свете всех милей! Рыжая, рыжая, Не своди с ума парней! Рыжая, рыжая, За что ее ни тронь, Рыжая, рыжая, Везде она огонь. А брюнеточки — все кокеточки, Хороши, пока юны. Ну, а в тридцать лет ничего уж нет, И ни к черту не годны. А шатенок сорт — тот же самый черт: Хороши, пока юны. А состарятся — и развалятся, Никому уж не нужны. Рыжая, рыжая, Ты на свете всех милей! Рыжая, рыжая, Не своди с ума парней! Рыжая, рыжая, За что ее ни тронь, Рыжая, рыжая, Везде она огонь.

Ю. Ким Рыба-кит

На далёком севере Ходит рыба-кит, кит, кит, кит, А за ней на сейнере Ходят рыбаки. Ну, нет кита, ну, нет кита, Ну, нет кита не видно. Вот беда, ну, вот беда, Ну до чего ж обидно. Как-то ночкой чёрною Вышел капитан тан тан тан. И в трубу подзорную Ищет он кита. Нет кита, но нет кита, Но нет кита не видно, Вот беда, ну, вот беда, Ну, до чего ж обидно. Как-то юнга Дудочкин Бросил в море лот, лот, лот, лот. И на эту удочку Клюнул кашалот! Вот и кит, ну что за вид, Ну только рёбра видно, Фу, какой худой такой, Ну до чего ж обидно.

Ю. Визбор Хала-Бала[1]

Заблестели купола, Глядь — страна Хала-Бала. Отворяют ворота, Выплывают три кита, А на них Хала-Бала. У страны Халы-Балы, Невеселые делы, Ни прописки, ни угла, Ни рекламного села, Лишь одна Хала-Бала. В той стране Хале-Бале Сорок восемь королей, С ними всеми весела Королева там жила, Да и та — Хала-Бала. Зато мужики там молодцы — Все они хала-бальцы, Начищают купола Да звонят в колокола, Вот и все у них дела. К ночи стаяла заря, Я, как «Три богатыря», Все стою перед скалой, Перед этою Халой, Перед этою Балой. Раздается тут звонок: Вызывает лично бог. Говорит он: «Всем хвала За хорошие дела!» Все кричат: «Хала-Бала!» 1964

Ю. Визбор Милая моя

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены, Тих и печален ручей у янтарной сосны. Пеплом несмелым подернулись угли костра — Вот и окончилось все, расставаться пора. Милая моя, солнышко лесное, Где, в каких краях встретишься со мною? Крылья сложили палатки — их кончен полет. Крылья расправил искатель разлук — самолет, И потихонечку пятится трап от крыла — Вот уж, действительно, пропасть меж нами легла. Милая моя, солнышко лесное, Где, в каких краях встретишься со мною? Не утешайте меня, мне слова не нужны — Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны, Вдруг там в тумане краснеет кусочек огня, А у огня ожидают, представьте, меня. Милая моя, солнышко лесное, Где, в каких краях встретишься со мною? 1973

Ю. Визбор Ты у меня одна

Ты у меня одна, Словно в ночи луна, Словно в году весна, Словно в степи сосна. Нету другой такой Ни за какой рекой, Нет за туманами, Дальними странами. В инее провода, В сумерках города. Вот и взошла звезда, Чтобы светить всегда, Чтобы гореть в метель, Чтобы стелить постель, Чтобы качать всю ночь У колыбели дочь. Вот поворот какой Делается с рекой. Можешь отнять покой, Можешь махнуть рукой, Можешь отдать долги, Можешь любить других, Можешь совсем уйти, Только свети, свети! 1964

П. Вегин Уходя, оставьте свет

Уходя, оставлю свет В комнатушке обветшалой, Невзирая на запрет Правил противопожарных. У любви гарантий нет — Это очень скверно, братцы, Но, уходя, оставьте свет В тех, с кем выпадет расстаться! Жаль, что неизбежна смерть, Но возможна сатисфакция: Уходя, оставить свет — Это больше, чем остаться.

Ю. Кукин Гостиница[2]

Ах, гостиница моя, ах, гостиница! На кровать присяду я — ты подвинешься, Занавесишься ресниц занавескою… Хоть на час тебе жених — ты невестою. Занавесишься ресниц занавескою… Я на час тебе жених — ты невестою. Бабье лето, так и быть, не обидится, Всех скорее позабыть, с кем не видимся. Заиграла в жилах кровь коня троянского, Переводим мы любовь с итальянского. Наплывает слов туман, а в глазах укор, Обязательный обман — умный разговор. Сердце врёт: «Люблю, люблю!» — на истерике, Невозможно кораблю без Америки. Ничего у нас с тобой не получится. Как ты любишь голубой мукой мучиться! Видишь, я стою босой перед вечностью, Так зачем косить косой — человечностью? Коридорные шаги — злой угрозою, Было небо голубым — стало розовым… А я на краешке сижу и не подвинулся… Ах, гостиница моя, ах, гостиница! Октябрь 1965, Темиртау

Ю. Кукин За туманом

Понимаешь, это странно, очень странно, Но такой уж я законченный чудак: Я гоняюсь за туманом, за туманом, И с собою мне не справиться никак. Люди сосланы делами, Люди едут за деньгами, Убегают от обиды, от тоски… А я еду, а я еду за мечтами, За туманом и за запахом тайги. Понимаешь, это просто, очень просто Для того, кто хоть однажды уходил. Ты представь, что это остро, очень остро: Горы, солнце, пихты, песни и дожди. И пусть полным-полно набиты Мне в дорогу чемоданы: Память, грусть, невозвращённые долги… А я еду, а я еду за туманом, За мечтами и за запахом тайги. 2 июня 1964 Товарный поезд «Ленинград-Шерегеш»

Е. Клячкин Фишка № 2

Я был мальчишка глупенький и темноту любил. Еще любил я девочек и так-то вот и жил. Мы встретились с ней вечером — она была смела: губами ли, руками ли — она меня взяла. Растаял, как конфета, я, влюбился, как дурак. Готов мою неспетую таскать я на руках. Насилу дня дождался я — и вот она пришла… Широкая и плоская, как рыба-камбала. Глаза — как две смородины, а ротик — словно щель. Ой, мама моя, Родина, ой, где моя шинель. С тех пор — к чертям романтику, знакомлюсь только днем. А если выйдет — вечером, то лишь под фонарем. Март 1962

В. Цветков и Ю. Тишкин Заплутали мишки, заплутали…

Ты скучаешь — вата валит с неба, По неделям вьюги и метели. У дороги домики под снегом Будто белые медведи. Заплутали мишки, заплутали! Заблудились в паутинках улиц И большой медведице как маме В брюхо звездное уткнулись. Молоком течет по снегу ветер Обдувая сгорбленные крыши, Будто белых маленьких медведей Мама языком шершавым лижет. Заплутали мишки, заплутали! Заблудились в паутинках улиц И большой медведице как маме В брюхо звездное уткнулись. Не грусти — сбываются надежды, Хоть деревья в зимних одеяньях, Будто мишки в шубах белоснежных, Кружатся под Северным Сияньем. Заплутали мишки, заплутали! Заблудились в паутинках улиц И большой медведице как маме В брюхо звездное уткнулись. Ты скучаешь — вата валит с неба, Всю неделю вьюги и метели. У дороги домики под снегом, Будто белые медведи. Заплутали мишки, заплутали! Заблудились в паутинках улиц И большой медведице как маме В брюхо звездное уткнулись.

Ю. Кукин Осенние письма

Потянуло, потянуло Холодком осенних писем, И в тайге гремящий выстрел Ранил птицу и меня. Думал, все во мне уснуло, Не важны ни боль, ни смысл… Защемило, затянуло В печь осеннего огня. Что же делать, что же делать? Постучаться в ваши двери И, как будто от убийцы, От себя себя спасать? Первым к вам войдет отчаянье, Следом я — ваш Чарли Чаплин, Жизнь, как тросточку, кручу я, Сделав грустные глаза. Невезенья, неурядиц Стал замерзшим водопадом. Мне тепла от вас не надо, Не тревожьте водопад! Только осень — листопадом, Только ты — последним взглядом. Я ж просил тебя: «Не надо», — Всё вернули мне назад. Уезжал в зеленый омут, Убегал в волшебный город, И прыжкам сквозь арки радуг Сам себя тренировал. Знал же, знал, что не поможет, Приобрел ненужной ложью Пустоту ночей бессонных И восторженных похвал. Потянуло, потянуло Холодком осенних писем, Желтых, красных, словно листья, Устилающие путь. И опять лицом в подушку — Ждать, когда исчезнут мысли, Что поделать? Надо, надо Продержаться как-нибудь… 1965

М. Ножкин Если зуб разболелся вдруг…

Пародия на «Песню о друге» В. Высоцкого

Если зуб разболелся вдруг, Если боль невтерпеж, так что ж, Ты тогда не кричи — лечи Существуют врачи. Ты к врачу на прием бегом, Прямо в кресло садись — держись, В общем как на себя самого Положись на него. Если врач не мастак, а так. Понимает в зубах, не ах. Если сразу не разберешь, Плох он или хорош! Ты не сразу за дверь, проверь. Не бросай одного его Пусть он даже не в зуб ногой Будешь знать кто такой. Ты врачей не брани, они Хоть кричи не кричи — врачи. Ты не знаешь с каким трудом Получают диплом! Но бывает средь них иной Пусть хоть стаж не ахти какой, Но такому, как он палачу Зуб любой по плечу. И когда ты к нему больной, Пусть он был и хмельной и злой, И твой зуб из последних сил Материл, но тащил! И неважно, что был он груб, И что вырвал здоровый зуб. Ты не сразу поймешь, не вдруг — Это истинный друг.

А. Галич Про маляров, истопника и теорию относительности

…Чуйствуем с напарником: ну и ну! Ноги словно ватные, все в дыму. Чуйствуем, нуждаемся в отдыхе — Что-то непонятное в воздухе. Взяли «Жигулевского» и «Дубняка», Третьим пригласили истопника, Приняли, добавили, еще раза, — Тут нам истопник и открыл глаза. На ужасную историю Про Москву и про Париж, Как наши физики проспорили Ихним физикам пари! Все теперь на шарике вкось и вкось, Шиворот-навыворот, набекрень, И что мы с вами думаем день — ночь! И что мы с вами думаем ночь — день! И рубают финики лопари, А в Сахаре снегу — невпроворот! Эти гады-физики на пари Раскрутили шарик наоборот. Там где полюс был — там тропики, А где Нью-Йорк — Нахичевань. А что мы люди, а не бобики, Им на это начихать! Рассказал нам всё это истопник, Вижу — мой напарник ну прямо сник! Раз такое дело, — гори огнём — Больше мы малярничать не пойдём! Взяли в поликлинике бюллетень, Нам башку работою не морочь! И что ж тут за работа, если ночью — день, А потом обратно не день, а ночь?! И при всей квалификации Тут возможен перекос: Это всё ж таки радиация, А не просто купорос! Пятую неделю я хожу больной, Пятую неделю я не сплю с женой, Тоже и напарник мой плачется: Дескать, он отравленный начисто. И лечусь «Столичною» лично я, Чтобы мне с ума не стронуться: Истопник сказал, что «Столичная» Очень хороша от стронция! И то я верю, а то не верится, Что минует та беда… А шарик вертится и вертится, И всё время — не туда! 1961

Е. Калашников О вреде пьянства на воде

Мы однажды вместе с Васей Отдыхали на турбазе. Я из Волги не вылазил, Я с утрашки долбанул. Что нам рифы, что нам мели! Отдыхали как хотели. Возмужали, загорели, Вот только Вася утонул. Через полчаса с турбазы Притащили водолаза. Разбудили, но не сразу. Он глаза открыл, икнул, И «Тройного» влил в аорту. Сразу видно — парень тертый, Спец, отличник, мастер спорта, Вот только тоже утонул. Прибежал директор базы: Не видали водолаза? Все духи украл, зараза. Всю похмелку умыкнул. Эх, найду, кричит, и в катер. И с разбегу дернул стартер. И умчался на фарватер. Где, конечно, утонул. Ставлю рубль — ставьте стольник — Здесь бермудский треугольник. За покойником покойник. Я как крикну: «Караул!». Из кустов, в одном погоне, Весь в ремнях и в самогоне Прибежал полковник Пронин. Ну, этот сразу утонул. А потом тонули ходко: Врач и повар с пьяной теткой, Рыбнадзор (тот вместе с лодкой). Ну а к вечеру вообще: Два директора завода, Все туристы с парохода, И главно, канули как в воду, Ни привета, ни вещей. К ночи сторож появился. Тот совсем не удивился Говорит — «ты че, сбесился? Глянь на Волгу — вон она. Там намедни посередку Потонула баржа с водкой. Может, сплаваем в охотку?» И нырнул. И тишина.

Б. Пастернак Никого не будет в доме…

Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Один Зимний день в сквозном проеме Незадернутых гардин. Только белых мокрых комьев Быстрый промельк маховой. Только крыши, снег и, кроме Крыш и снега, — никого. И опять зачертит иней, И опять завертит мной Прошлогоднее унынье И дела зимы иной, И опять кольнут доныне Неотпущенной виной, И окно по крестовине Сдавит голод дровяной. Но нежданно на портьере Пробежит вторженья дрожь. Тишину шагами меря, Ты, как будущность, войдешь. Ты появишься у двери В чем-то белом, без причуд, В чем-то впрямь из тех материй, Из которых хлопья шьют. 1931

А. Галич Право на отдых, или Баллада о том, как я навещал своего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах

Первача я взял ноль-восемь, взял халвы, Пару рижского и керченскую сельдь, И отправился я в Белые Столбы На братана да на психов поглядеть. Ах, у психов жизнь — Так бы жил любой: Хочешь — спать ложись, Хочешь — песни пой! Предоставлено Им вроде литера — Кому от Сталина, Кому от Гитлера! А братан уже встречает в проходной, Он меня за опоздание корит. Говорит: — Давай скорее по одной, Тихий час сейчас у психов, — говорит. Шизофреники — Вяжут веники, А параноики Рисуют нолики, А которые Просто нервные — Те спокойным сном Спят, наверное. А как приняли по первой первача, Тут братана прямо бросило в тоску. Говорит, что он зарежет главврача, Что тот, сука, не пустил его в Москву! А ему ж в Москву Не за песнями, Ему выправить Надо пенсию, У него в Москве Есть законная… И ещё одна есть — Знакомая. Мы пивком переложили, съели сельдь, Закусили это дело косхалвой, Тут братан и говорит мне: — Сень, а Сень, Ты побудь здесь за меня денёк-другой! И по выходке, И по роже мы Завсегда с тобой Были схожими, Тебе ж нет в Москве Вздоха-продыха, Поживи здесь, как В доме отдыха!.. Тут братан снимает тапки и халат, Он мне волосы легонько ворошит, А халат на мне — ну, прямо в аккурат, Прямо вроде на меня халат пошит! А братан — в пиджак Да и к поезду, А я булавочкой Деньги к поясу И иду себе На виду у всех… А и вправду мне Отдохнуть не грех! Тишина на белом свете, тишина! Я иду и размышляю не спеша: То ли стать мне президентом США, То ли взять да и окончить ВПШ!.. Ах, у психов жизнь — Так бы жил любой: Хочешь — спать ложись, Хочешь — песни пой! Предоставлено Нам — вроде литера — Кому от Сталина, Кому от Гитлера!.. 1964

И. Кохановский Как у Волги иволга…

Как у Волги иволга, Как у Волги таволга, Обожгло крапивою, Вспомнилось недавнее, Как тебя, счастливую Вел по лугу за руку, Подпевая иволге, Обрывая таволгу. Помнишь, по над берегом Наши песни затемно. Отчего ж небережно Берегли что найдено. Неужели на меже Это было найдено, И неужели нами же Это все раскрадено. Поле взмокло ливнями, Почерствело травами, Реже слышно иволгу, И завяла таволга. Это все недавнее Или все старинное, Как у Волги таволга, Как у Волги иволга. Где ж ты, лето красное, Где ж вы, ночки быстрые, Осень зреет астрами, Обсыпая листьями. Осень вновь ненастная, Да и ты неласкова, И как будто мыслями Не со мной, а с листьями. 1956

Г. Шпаликов Ах, утону я в Западной Двине…

Ах, утону я в Западной Двине Или погибну как-нибудь иначе, — Страна не пожалеет обо мне, Но обо мне товарищи заплачут. Они меня на кладбище снесут, Простят долги и старые обиды. Я отменяю воинский салют, Не надо мне гражданской панихиды. Не будет утром траурных газет, Подписчики по мне не зарыдают, Прости-прощай, Центральный Комитет, Ах, гимна надо мною не сыграют. Я никогда не ездил на слоне, Имел в любви большие неудачи, Страна не пожалеет обо мне, Но обо мне товарищи заплачут.

Очи черные

Очи черные, очи страстные! Очи жгучие и прекрасные! Как люблю я вас! Как боюсь я вас! Знать увидел вас я в недобрый час! Ох недаром вы глубины темней! Вижу траур в вас по душе моей, Вижу пламя в вас я победное: Сожжено на нем сердце бедное. Но не грустен я, не печален я Утешительна мне судьба моя: Все, что лучшего в жизни бог дал нам, В жертву отдал я огненным глазам. Не встречал бы вас, не страдал бы так, Век свой прожил бы припеваючи. Вы сгубили меня, очи черные, Унесли навек мое счастье. Будь тот проклят час, когда встретил вас, Очи черные, непокорные! Не видал бы вас, не страдал бы так, Я бы прожил жизнь припеваючи. Часто снится мне в полуночном сне И мерещится счастье близкое, А проснулся я — ночь кругом темна, И здесь некому пожалеть меня. Счастья нет без вас, все отдать я рад За один лишь ваш, за волшебный взгляд! И бледнеет свет солнечных лучей Пред сиянием дорогих очей.

Цыганочка

Поговори хоть ты со мной, гитара, Гитара семиструнная, вся душа, Вся душа полна тобой, а ночь, А ночь такая лунная. Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много раз. Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много раз. В чистом поле васельки Вам, дальняя дорога. Эх сердце стонет от тоски, А в глазах тревога. Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много раз. Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много раз. На горе стоит ольха, А под горою вишня. Полюбил цыганку я, А она, она замуж вышла. Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз. Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз. У меня жена была, Она меня любила. Изменила только раз, А потом решила. Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз. Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз. Если вас целуют раз, Вы наверно вскрикните, Эх раз, да ещё раз, А потом привыкните. Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз. Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.

На Перовском на базаре…

На Перовском на базаре шум и тарарам, Продается все, что надо, барахло и хлам. Бабы, тряпки и корзины, толпами народ. Бабы, тряпки и корзины заняли проход. Есть газеты, семечки каленые, Сигареты, а кому лимон? Есть вода, холодная вода, Пейте воду, воду, господа! Брюква, дыни, простокваша, морс и квас на льду, Самовары, щи и каша — все в одном ряду. И спиртного там немало, что ни шаг — буфет, Что сказать, насчет спиртного недостатку нет. Есть газеты, семечки каленые, Сигареты, а кому лимон? Есть вода, холодная вода, Пейте воду, воду, господа! Вот сидит, согнувши спину, баба, крепко спит, А собачка ей в корзину сделала визит, Опрокинула корзину, и торговка в крик, Все проклятая скотина съела в один миг. Есть газеты, семечки каленые, Сигареты, а кому лимон? Есть вода, холодная вода, Пейте воду, воду, господа! Вдруг раздался на базаре крик: «Аэроплан!» — Ловко кто-то постарался, вывернул карман. Ой, рятуйте, граждане хорошие, из кармана вытащили гроши. Так тебе и надо, не будь такой болван, Нечего тебе глазеть на аэроплан. Есть газеты, семечки каленые, Сигареты, а кому лимон? Есть вода, холодная вода, Пейте воду, воду, господа!

В. Инбер Девушка из Нагасаки

Он юнга, его родина — Марсель, Он обожает пьянку, шум и драки. Он курит трубку, пьёт английский эль, И любит девушку из Нагасаки. У ней прекрасные зелёные глаза И шёлковая юбка цвета хаки. И огненную джигу в кабаках Танцует девушка из Нагасаки. Янтарь, кораллы, алые как кровь, И шёлковую юбку цвета хаки, И пылкую горячую любовь Везёт он девушке из Нагасаки. Приехав, он спешит к ней, чуть дыша, И узнаёт, что господин во фраке, Сегодня ночью, накурившись гашиша, Зарезал девушку из Нагасаки.

Народный вариант:

Он — капитан, и родина его — Марсель. Он обожает ссоры, шум и драки, Он курит трубку, пьёт крепчайший эль И любит девушку из Нагасаки. У ней следы проказы на руках, А губы, губы алые, как маки, И вечерами джигу в кабаках Танцует девушка из Нагасаки. У ней такая маленькая грудь, На ней татуированные знаки… Уходит капитан в далёкий путь, Оставив девушку из Нагасаки. И в те часы, когда ревёт гроза, Иль в тихие часы на полубаке Он вспоминает узкие глаза И бредит девушкой из Нагасаки. Кораллов нити алые как кровь, И шелковую блузку цвета хаки, И верную и нежную любовь Везет он девушке из Нагасаки. Вернулся капитан из далека, И он узнал, что господин во фраке, Однажды накурившись гашиша, Зарезал девушку из Нагасаки. У ней такая маленькая грудь, А губы, губы алые, как маки… Ушел наш капитан в далекий путь, Не видев девушки из Нагасаки..

Пародия на «Темную ночь» из к/ф «Два бойца»

Тёмная ночь, тишина полегла над Невой. В парк уходит последний трамвай, звуки радио льются. Темная ночь. Всех испортила женщин война… И теперь вот такие слова в этой песне поются. Танцы, кино, маскировкой закрыто окно, Но в квартире военных полно — от сержанта и выше. Ты меня ждешь, а сама с капитаном живешь. И от детской кроватки тайком ты в кино убегаешь. Ты не ждала — я случайно попал в Ленинград И у детской кроватки тебя не застал, не увидел. В доме застал я висячий замок на двери, А кроватка, где сын мой лежал, опустела навеки. Годы пройдут, будет тихая мирная жизнь… Знаю, встречусь с любовью моей, но уж к ней не вернуся. Я не вернусь, где бы стены встречали меня; Больше ты не увидишь меня, что б со мной ни случилось.

О. Митяев Изгиб гитары желтой…

Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно, Струна осколком эха пронзит тугую высь, Качнется купол неба, большой и звездно-снежный… Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет. Ты что грустишь, бродяга, а ну-ка улыбнись! И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!» И все же с болью в горле мы тех сегодня вспомним, Чьи имена, как раны, на сердце запеклись. Мечтами их и песнями мы каждый шаг наполним… Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно, Струна осколком эха пронзит тугую высь, Качнется купол неба, большой и звездно-снежный… Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! 1979

О. Митяев Соседка

Снова гость к моей соседке. Дочка спит, торшер горит. Радость на лице. По стеклу скребутся ветки, В рюмочки коньяк налит — Со свиданьицем. Вроде бы откуда Новая посуда? Но соседка этим гостем дорожит: То поправит скатерть, То вздохнет некстати, То смутится, что неострые ножи. Он — мужчина разведенный, И она разведена. Что тут говорить… Правит нами век казенный, И не их это вина — Некого винить. Тот был — первый — гордым, Правильным был, твердым. Ну да Бог ему судья, да был бы жив. Сквер листву меняет, Дочка подрастает… И пустяк, что не наточены ножи. Пахнет наволочка снегом, Где-то капает вода, Плащ в углу висит. На проспект спустилось небо И зеленая звезда Позднего такси. Далеко до Сходни, Не уйти сегодня, Он бы мог совсем остаться, да и жить. Все не так досадно, Может, жили б складно… Ах, дались мне эти чертовы ножи! Ах, как спится утром зимним! На ветру фонарь скулит — Желтая дыра. Фонарю приснились ливни — Вот теперь он и не спит, Все скрипит: пора, пора… Свет сольется в щелку, Дверь тихонько щелкнет, Лифт послушно отсчитает этажи… Снег под утро ляжет, И неплохо даже То, что в доме не наточены ножи. 1986

Б. Окуджава Когда воротимся мы в Портленд

В ночь, перед бурею на мачте, Горят святого Эльма свечки. Отогревают наши души За все минувшие года. Когда воротимся мы в Портленд, Мы будем кротки, как овечки. Но только в Портленд воротиться Нам не придется никогда. Что ж, если в Портленд нет возврата, Пускай несёт нас черный парус, Пусть будет сладок ром ямайский, Все остальное ерунда. Когда воротимся мы в Портленд, Ей богу, я во всем покаюсь, Да только в Портленд воротиться Нам не придется никогда. Что ж, если в Портленд нет возврата, Пускай купец помрет со страху. Ни Бог ни дьявол не помогут Ему спасти свои суда. Когда воротимся мы в Портленд Клянусь я сам взойду на плаху Да только в Портленд воротиться Нам не придется никогда. Что ж, если в Портленд нет возврата, Поделим золото, как братья. Поскольку денежки чужие Не достаются без труда. Когда воротимся мы в Портленд Мы судьям кинемся в объятья. Да только в Портленд воротиться Нам не придется никогда. Когда воротимся мы в Портленд Нас примет Родина в объятья. Да только в Портленд воротиться Не дай нам, Боже, никогда.

Р. Киплинг Мохнатый шмель

Мохнатый шмель — на душистый хмель, Цапля серая — в камыши, А цыганская дочь — за любимым в ночь По родству бродяжьей души. Так вперед за цыганской звездой кочевой, На закат, где дрожат паруса, И глаза глядят с бесприютной тоской В багровеющие небеса! И вдвоем по тропе навстречу судьбе, Не гадая — в ад или в рай, Так и надо идти, не страшась пути, Хоть на край земли, хоть за край. Так вперед за цыганской звездой кочевой, На свиданье с зарей, на восток, Где, тиха и нежна, розовеет волна, На рассветный вползая песок! Так вперед за цыганской звездой кочевой, До ревущих южных широт, Где свирепая буря, как божья метла, Океанскую пыль метет! Так вперед за цыганской звездой кочевой, На закат, где дрожат паруса, И глаза глядят с бесприютной тоской В багровеющие небеса!

Р. Киплинг На далекой Амазонке

На далекой Амазонке не бывал я никогда. Никогда туда не ходят иностранные суда. Только Дон и Магдалина — быстроходные суда, Только Дон и Магдалина ходят по морю туда. Из Ливерпульской гавани, всегда по четвергам, Суда уходят в плаванье к далеким берегам. Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию. И я хочу в Бразилию — к далеким берегам. Только Дон и Магдалина, Только Дон и Магдалина, Только Дон и Магдалина ходят по морю туда. Никогда вы не найдете в наших северных лесах Длиннохвостых ягуаров, броненосных черепах. Но в солнечной Бразилии, Бразилии моей Такое изобилие невиданных зверей. Из Ливерпульской гавани, всегда по четвергам, Суда уходят в плаванье к далеким берегам. Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию. И я хочу в Бразилию — к далеким берегам. Только Дон и Магдалина, Только Дон и Магдалина, Только Дон и Магдалина ходят по морю туда. А в солнечной Бразилии, Бразилии моей Такое изобилие невиданных зверей Увижу ли Бразилию, Бразилию, Бразилию, Увижу ли Бразилию до старости моей Из Ливерпульской гавани, всегда по четвергам, Суда уходят в плаванье к далеким берегам. Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию. И я хочу в Бразилию — к далеким берегам. Только Дон и Магдалина, Только Дон и Магдалина, Только Дон и Магдалина ходят по морю туда.

Пародия на песню Ю. Кукина «За туманом»

Что-то странное твориться между нами. Только я один, похоже, не чудак. Я гоняюсь за деньгами, за деньгами И со мною вам справиться никак. Люди пьяные дурманом, Люди едут за туманом, Люди полные фантазий и тоски, А я еду, а я еду за деньгами. За туманом едут только дураки. Понимаете, как глупо и неостро От проблемы постоянно убегать, Поселяться в глухомань или на остров, В робинзоны по-ребячески играть, Собирать неперестанно В путь-дорогу чемоданы, От себя себя пытаться увести. А я еду, а я еду за деньгами. За туманом едут только дураки. Начитался ты романов, и, наверно, Тебе хочется любовь свою найти. Затеряешься в тумане безразмерно, Постоянно спотыкаясь на пути. Выкинь дурь из своих планов, Не гоняйся за туманом, Свой покой и свой рассудок сохрани, И со мною отправляйся за деньгами. За туманом едут только дураки.

Б. Тимофеев Жизнь цыганская

На степи молдаванские Всю ночь глядит луна. Эх, только жизнь цыганская Беспечна и вольна. Манят вдали прохожего Цыганские костры, Взойди скорей, пригожий мой, В ковровые шатры. Там душу не коверкают, Заботы гонят прочь, Цыганскою венгеркою Встречает табор ночь. И больно сердце мучает, Гоня тоску и гнев, Ночная пляска жгучая, Лихой степной напев. Цыган терзает свою грудь В любви клянётся он: — Мою измену позабудь, Люблю тебя, Манон. И всю-то ночку лунную Гитар не смолкнет стон, — То плачет семиструнная, То слышен бубна звон. 1936

Пародия на песню «Жизнь цыганская»

На степи молдаванские Пролился свет костров, А где шатры цыганскаи, Не видимо шатров, Цыган не вижу в стане я — Ночной покину стан. Одни воспоминания Остались от цыган Ничего стою не пэ-ни-мэ И не могу сказать ни бэ, ни мэ, Ай нэ нэ нэ нэ нэ, ай нэ нэ, Ай нэ нэ нэ нэ нэ, ай нэ нэ, Две гитары за стеной Жалобно не ныли, В финский домик из шатров Цыган переселили, Эх, цыган уже дорос — Вместо табора колхоз, Лучший сорок совнархозов, Чем цыганский наш обоз. Эх, цыганы, да молодыя, Честные, не подлыя — Раньше были кочевые, А теперь оседлыя Эх, раз, ай да пан — Стал колхозником цыган, Лучший сорок музансамблей, Чем один цыганский стан. От чего, ты дай ответ, На глазах слезинки, Ведь в ансамбле черных нет, А лишь одни блондинки. Эх, цыган уже дорос, Вместо табора колхоз, Лучший сорок совнархозов, Чем цыганский наш обоз. Хочешь, сокол, мысли угадаю: Где и как проводишь вечера? А вот про Вольфа Мессинга я знаю, Он погадает, как я в таборе вчера. Ты не ищи в своей красотке счастья, Ведь у нее другой король в груди, Ты не смотри на даму светлой масти, Ты на цыганку, сокол, посмотри. 1962?

Мир такой кромешный…

Мир такой кромешный, Он и летом и зимою снежный, Человек идёт по миру, Человек хороший, грешный. Кто твой Бог, кто твой кумир, о, человек? — Ты и сам не знаешь, И в пути страдаешь, Дорогой мой человек. Слушай, мальчик Ваня, В этой жизни все цыгане, Отцветёт он и увянет, Или вновь цветком он станет, Может сына ты оставишь на земле, Может так вернешься к мраку Парой синих маков Расцветут глаза твои.

А. Агнивцев Темная ночь молчаливо насупилась…

Темная ночь молчаливо насупилась, Звезды устало зарылись во мглу. Ну, что ты шепчешь? — «Вздохнуть бы, измучилась, Милый, поверь, больше я не могу». Ветер поет свою песнь бесполезную, Где-то ручей торопливо журчит, Ночь тяжело распласталась над бездною, Голос твой тихо и странно звучит. Все затихает, не знаю, проснусь ли я, Слышится сердца прерывистый стук, Силы уходят, и снова конвульсия. Ночь, тишина, все затихло вокруг.

Полумрачная комната, дым папирос…

Полумрачная комната, дым папирос, Слабо шкала приёмника светится. Тихий блюз раздирает нам душу до слёз, Винный запах по комнате стелется. Я к тебе подхожу и целую тебя, Нежно касаясь сухими губами, А ты подымаешь лицо своё И смотришь измученными глазами. Я знаю тебя всего три часа, Ну, а через пять, вероятно, забуду, И эти твои с синевою глаза, Вероятно, другому моргать уже будут. А наутро, проснувшись с больной головой, Ты забудешь мои поцелуи и ласки, И теперь ты идёшь по дороге иной И другому уж строишь лукавые глазки.

Е. Клячкин Фишка № 5

По ночной Москве идет девчонка, каблучками «цок-цок-цок». Вдруг откуда ни возьмись сторонкой незнакомый паренек. Он ей говорит со знаньем дела: «Виноват, который час?» А она ему на это смело: «Два — двенадцать — тридцать шесть». Он ей: «Что-то я, пардон, не понял, что такое „тридцать шесть“». А она: «Да это ж телефон мой (Господи, какой балда!) Позвоните, попросите Асю, это буду лично я. Ну а вас зовут, я вижу, Вася, — в общем, познакомились». Парень осмелел: «А вы поэтов знаете ли вы стихи?» А она ему в ответ на это: «Евтушенко мой дружок». Он ей говорит: «Тогда, простите, может быть, мы в ресторан?» А она: «Вы завтра позвоните, а сейчас меня ждет муж!» 25 октября 1962

Ю. Кукин Памирский блюз

Мертвенным светом луна заливает Снежные склоны гор, Лампа в палатке мигает, и тает Тихий мужской разговор. Кто-то читает, кто-то мечтает, Я напеваю блюз. И, по-кошачьи неслышно шагая, К нам подбирается грусть. Древние горы слушают ветер, Он же стучится к нам. В мире одни мы, и сигаретным Дымом палатка полна. В памяти лица знакомых всплывают, Залов концертных огни. Я потихоньку блюз напеваю Про уходящие дни. В этом подлунном и призрачном мире Счастлив чуть-чуть, признаюсь, И на далеком пустынном Памире Я напеваю блюз. 1967

Б. Окуджава Старинная студенческая песня

Поднявший меч на наш союз Достоин будет худшей кары, И я за жизнь его тогда Не дам и ломаной гитары. Как вожделенно жаждет век Нащупать брешь у нас в цепочке… Возьмемся за руки, друзья, Возьмемся за руки, друзья, Чтоб не пропасть поодиночке. Среди совсем чужих пиров И слишком ненадежных истин, Не дожидаясь похвалы, Мы перья белые почистим. Пока безумный наш султан Сулит дорогу нам к острогу, Возьмемся за руки, друзья, Возьмемся за руки, друзья, Возьмемся за руки, ей-богу. Когда ж придет дележки час, Не нас калач ржаной поманит, И рай настанет не для нас, Зато Офелия помянет. Пока ж не грянула пора Нам отправляться понемногу, Возьмемся за руки, друзья, Возьмемся за руки, друзья, Возьмемся за руки, ей-богу. 1970

П. Герман Кирпичики

На окраине где-то города Я в убогой семье родилась, Горе мыкая лет пятнадцати На кирпичный завод нанялась. Было трудно мне время первое, Но зато проработавши год, За веселый гул, за кирпичики Полюбила я этот завод! На заводе том Сеньку встретила… Лишь бывало заслышу гудок, Руки вымою и бегу к нему В мастерскую, набросив платок. Кажду ноченьку мы встречалися, Где кирпич образует проход… Вот за Сеньку-то, за кирпичики И любила я этот завод… Но как водится, безработица По заводу ударила вдруг. Сенька вылетел, а за ним и я И еще 270 штук… Тут война пошла буржуазная, Огрубел обозлился народ И по винтику, по кирпичику Растаскал опустевший завод… После вольнаго счастья Смольнаго Развернулась рабочая грудь, Порешили мы вместе с Сенькою На знакомый завод заглянуть; Там нашла я вновь счастье старое: На ремонт поистративши год, По советскому, по кирпичику Возродили мы с Сенькой завод… Запыхтел завод, загудел гудок, Как бывало по-прежнему он, Стал директором, управляющим На заводе «товарищ Семен»… Так любовь мою и семью мою Укрепила от всяких невзгод Я фундаментом из кирпичика, Что прессует советский завод… 1924

Б Окуджава Старый король

В поход на чужую страну собирался король. Ему королева мешок сухарей насушила и старую мантию так аккуратно зашила, дала ему пачку махорки и в тряпочке соль. И руки свои королю положила на грудь, сказала ему, обласкав его взором лучистым: «Получше их бей, а не то прослывешь пацифистом, и пряников сладких отнять у врага не забудь!» И видит король — его войско стоит средь двора: пять грустных солдат, пять веселых солдат и ефрейтор. Сказал им король: «Не страшны нам ни пресса, ни ветер! Врага мы побьем и с победой придем, и ура!» И вот отгремело прощальных речей торжество. В походе король свою армию переиначил: веселых солдат интендантами сразу назначил. А грустных оставил в солдатах — авось ничего. Представьте себе, наступили победные дни. Пять грустных солдат не вернулись из схватки военной, ефрейтор, морально нестойкий, женился на пленной, но пряников целый мешок захватили они. Играйте, оркестры! Звучите, и песни, и смех! Минутной печали не стоит, друзья, предаваться: ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться, и пряников, кстати, всегда не хватает на всех. 1961

Ю. Визбор Вставайте, граф

Вставайте, граф! Рассвет уже полощется, Из-за озерной выглянув воды. И, кстати, та вчерашняя молочница Уже поднялась, полная беды. Она была робка и молчалива, Но, ваша честь, от вас не утаю: Вы, несомненно, сделали счастливой Ее саму и всю ее семью. Вставайте, граф! Уже друзья с мультуками Коней седлают около крыльца, Уж горожане радостными звуками Готовы в вас приветствовать отца. Не хмурые лоб! Коль было согрешение, То будет время обо всем забыть. Вставайте! Мир ждет вашего решения: Быть иль не быть, любить иль не любить. И граф встает. Ладонью бьет будильник, Берет гантели, смотрит на дома И безнадежно лезет в холодильник, А там зима, пустынная зима. Он выйдет в город, вспомнит вечер давешний: Где был, что ел, кто доставал питье. У перекрестка встретит он товарища, У остановки подождет ее. Она придет и глянет мимоходом, Что было ночью — будто трын-трава. «Привет!» — «Привет! Хорошая погода!.. Тебе в метро? А мне ведь на трамвай!..» И продают на перекрестках сливы, И обтекает постовых народ… Шагает граф. Он хочет быть счастливым, И он не хочет, чтоб наоборот. 1962

Шарабан

Я гимназистка седьмого класса, Пью самогонку заместо квасу, Ах, шарабан мой, американка, А я девчонка, я шарлатанка. Порвались струны моей гитары, Когда бежала из-под Самары. Ах, шарабан мой, американка, А я девчонка, я шарлатанка. Помог бежать мне один парнишка, Из батальона офицеришка. Ах, шарабан мой, американка, А я девчонка, я шарлатанка. А выпить хотца, а денег нету, Со мной гуляют одни кадеты. Ах, шарабан мой, американка, А я девчонка, я шарлатанка. Продам я книжки, продам тетради, Пойду в артистки я смеха ради. Ах, шарабан мой, американка, А я девчонка, я шарлатанка. Продам я юбку, жакет короткий, Куплю я квасу, а лучше б водки. Ах, шарабан мой, американка, А я девчонка, я шарлатанка. Прощайте, други, я уезжаю. Кому должна я, я всем прощаю, Ах, шарабан мой, американка, А я девчонка, я шарлатанка. Прощайте, други, я уезжаю, И шарабан свой вам завещаю. Ах, шарабан мой, обитый кожей, Куда ты лезешь, с такою рожей?

Н. Олев Непогода

Изменения в природе Происходят год от года. Непогода нынче в моде, Непогода, непогода. Словно из водопровода Льет на нас с небес вода. Полгода плохая погода. Полгода — совсем никуда. Никуда, никуда нельзя укрыться нам, Но откладывать жизнь никак нельзя. Никуда, никуда, но знай, что где-то там Кто-то ищет тебя среди дождя. Грома грозные раскаты От заката до восхода. За грехи людские плата Непогода, непогода. Не ангина, не простуда, Посерьезнее беда, Полгода плохая погода. Полгода — совсем никуда. Никуда, никуда нельзя укрыться нам, Но откладывать жизнь никак нельзя. Никуда, никуда, но знай, что где-то там Кто-то ищет тебя среди дождя.

В. Дыховичный? Получил завмагазина…

Получил завмагазина Триста метров крепдешина, Был он жуткий жулик и прохвост. Сорок метров раздарил он, Тридцать метров разбазарил, Остальное все домой принес. И жена сказала: «Милый, Как же без подсобной силы Ты такую тяжесть приволок? Для чего принес все сразу? Разделил бы на два раза, Мой неутомимый мотылек.» Эх, мотылек, ох, мотылек, Всему приходит срок. На земле ничто не вечно, Спросят у тебя, конечно, Чист или не чист. Так что берегись И, пока не поздно, оглянись. Мой сосед по коридору Часто затевает ссоры: «Я до вас, ох, я до вас до всех дойду, Вы ж тогда на печке спали, Когда мы Варшаву брали В над-над-надцатом году. И вообще меня не троньте, У меня жена на фронте, Я считаюсь фронтовичный муж.» Если есть у вас квартира, Если есть у вас задира, То, не грех, напомните ему: Эх, мотылек, ох, мотылек, Всему приходит срок. На земле ничто не вечно, Спросят у тебя, конечно, Чист или не чист. Так что берегись И, пока не поздно, оглянись. 1958?

Бараний марш

Шагают бараны в ряд, Бьют барабаны… Кожу для них дают Сами бараны! Меня учили в школе Закону: твое — не мое! — Когда я всему научился, Я понял, что это — не все! У одних был сытный завтрак, Другие кусали кулак… Вот так я впервые усвоил Понятие: классовый враг. Потом порешило начальство: Республику создадут! — Где каждый свободен и счастлив, Тучен он или худ. Тогда голодный и бедный Очень возликовал, — Но толстопузый и сытый Тоже не унывал… Шагают бараны в ряд, Бьют барабаны… Кожу для них дают Те же бараны!

Ю. Лоза Плот

На маленьком плоту сквозь бури, дождь и грозы. Взяв только сны и грезы, и детскую мечту. Я тихо уплыву лишь в дом проникнет полночь, Чтоб рифмами наполнить мир в котором я живу. Ну и пусть будет нелегким мой путь, Тянут ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз, Но мой плот, свитый из песен и слов, Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох. Я не от тех бегу, кто беды мне пророчит. Им и сытней и проще на твердом берегу. Им не дано понять, что вдруг со мною стало, Что вдаль меня позвало, успокоит что меня. Ну и пусть будет нелегким мой путь, Тянут ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз, Но мой плот свитый из песен и слов, Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох. Нить в прошлое порву, и дальше будь, что будет. Из монотонных будней я тихо уплыву На маленьком плоту лишь в дом проникнет полночь, Мир новых красок полный я быть может обрету. Ну и пусть будет нелегким мой путь, Тянут ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз, Но мой плот свитый из песен и слов, Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох. Мой маленький плот свитый из песен и слов, Всем моим бедам назло вовсе не так уж плох.

Была весна, весна красна…

Была весна, весна красна. Однажды вышел прогуляться я по саду, Гляжу — она, гляжу — она сидить одна, Платочек чёрный нервно комкает с досадой. Я подошёл к ней, и сказал, и речь завёл: «Не разрешите ль мне в пару с Вами прогуляться?» Она в ответ сказала: «Нет, уйди нахал! И не мешайте мне другого дожидаться!» А соловей — «Чирик-чих-чих!» — Среди ветвей — «Чирик-чих-чих!» — Мерзавец, трелью он весёлой заливался, Всех чаровал!.. Какой нахал! Как будто тоже он ни разу не влюблялся! Вдруг — Божий страх! — стоит в кустах, Стоит огромная здоровая детина, Стоит, как пень, в плечах — сажень, В руках — огромная еловая дубина! И в тот же миг, и в тот же миг я поднял крик, По голове меня дубиной он ударил, Костюмчик снял, костюмчик снял — какой нахал! — И в чём мамаша родила, меня оставил. А соловей — «Чирих-чих-чих!» — Среди ветвей — «Чирик-чих-чих!» — Мерзавец, трелию весёлой заливался! Всех чаровал — «Чирих-чих-чих!» — какой нахал! Как будто в жизни он ни разу не влюблялся! Не стану врать: я лёг в кровать, И зарыдал я, как ребёнок после порки! С тех пор, друзья, трель соловья На нерьвы действует, как порция касторки! А соловей — «Чирик-чик-чик!» — Среди ветвей — «Чирик-чих-чих!» — Мерзавец, трелию весёлой заливался, Всех чаровал… Какой нахал! Как будто тоже он касторки обожрался!

А. Дольский Баллада о дружбе

Мы у Васи в кочегарке чифирили каждый день. Я — блондин, я — парень маркий, каждый день мне мыться лень. И сказал тогда Володя: — Ты на улицу иди и умойся на природе — ведь не зря идут дожди! И ответил я Володе: — Ты подстрижен, как лопух, и одет ты не по моде, дегустатор бормотух! И вообще, в твоих галошах, а когда ты пьешь — вдвойне, ходит дядя нехороший ко второй твоей жене. В разговор тут встрял Валера — был моложе он всех нас: — Если хочешь, для примера я продам твой синий глаз. Я сказал ему: — Валера! Как подруг твоих мне жаль, что за гробом кавалера понесут свою печаль. Я башку его лопатой зацепил — и ничего. Быть Валерочке богатым — не узнали мы его. Он лежал совсем негромко, подниматься не хотел… Тут Володю слишком ломкой деревяшкой я огрел. Деревяшка поломалась. Вова взял огромный лом, зацепил меня он малость (только скрытый перелом)… Я ударился об угол, полчаса лежал без сил, тут к виску мне Вася уголь непотухший приложил, А Володю сунул в печку охладить немного чтоб, и Володино сердечко запросилось сразу в гроб. Тут Валера встал и в силе Васю шмякнул визави… А потом мы чифирили и пели песни о любви. 1975

П. Козлов Черный ворон

«Черный ворон, что ты вьешься Над моею головой? Ты добычи не дождешься, Черный ворон, я не твой». Под ракитою зеленой Казак раненый лежал, Он, стрелою прободенный, Крест свой медный целовал. Кровь лилась из черной раны На истоптанный песок, А над ним кружился ворон, Чуя лакомый кусок. «Что ж ты когти распускаешь Над моею головой, Иль добычу себе чаешь, Я ж казак еще живой. Завяжу смертельну рану Подаренным мне платком, А потом с тобою стану Говорить все об одном: Полети в мою сторонку, Скажи матушке моей, Ей скажи, моей любезной, Что за родину я пал. Отнеси платок кровавый Милой любушке моей, Ей скажи, моей любимой, Что женился да на другой. Взял невесту тиху, скромну В чистом поле под кустом, С нею здесь венчала сваха — Сабля вострая моя. Калена стрела венчала Нас средь битвы роковой. Вижу, смерть моя приходит, Черный ворон, весь я твой. Что ж ты когти распускаешь Над моею головой, Иль добычу себе чаешь, Черный ворон, весь я твой».

Ехали цыгане

Ехали цыгане, Цыгане с ярмарки да домой, И остановилися Под яблонькой густой. Эх, загулял, загулял, загулял Парнишка молодой, молодой, В красной рубашоночке, Хорошенький такой. Потерял он улицу, Потерял он дом свой родной, Потерял он девушку, Платочек голубой. Ехали цыгане, Цыгане с ярмарки да домой, И остановилися Под яблонькой густой. Эх, загулял, загулял, загулял Парнишка молодой, молодой, В красной рубашоночке, Хорошенький такой.

К. Подревский Дорогой длинною

Ехали на тройке с бубенцами, А вдали мелькали огоньки… Эх, когда бы мне теперь за вами, Душу бы развеять от тоски! Дорогой длинною И ночью лунною, Да с песней той, Что вдаль летит звеня, И с той старинною, Да с семиструнною, Что по ночам Так мучила меня. Помню наши встречи и разлуки, Навсегда ушедшие года, И твои серебряные руки В тройке, улетевшей навсегда. Дорогой длинною И ночью лунною, Да с песней той, Что вдаль летит звеня, И с той старинною, Да с семиструнною, Что по ночам Так мучила меня. Пусть проходит молодость лихая, Как сквозь пальцы талая вода. Только наша тройка удалая Будет с нами мчаться сквозь года. Дорогой длинною И ночью лунною, Да с песней той, Что вдаль летит звеня, И с той старинною, Да с семиструнною, Что по ночам Так мучила меня.

Девушка в платье из ситца

Девушка в платье из ситца Каждую ночку мне снится, — Не разрешает мне мама твоя На тебе жениться! Знаю, за что твоя мама Так меня ненавидит, — По телевизору каждый день Она меня в джазе видит. Мне говорит твоя мама: «Как тебе только не стыдно? Весь твой оркестр сидит внизу, — Одного тебя лишь видно! Был бы ты лучше слесарь, Или какой-нибудь сварщик, В крайнем случае — милиционер, — Но только не барабанщик!» Ты передай своей маме: Сделаю всё, что хотите, — Продам установку, куплю контрабас, — Только меня любите! …Девушка в платье из ситца Ночью мне больше не снится, — Мне разрешила мама твоя, — А я — расхотел жениться…

Б. Окуджава Антон Палыч Чехов однажды заметил…

Антон Палыч Чехов однажды заметил, Что умный любит учиться, а дурак — учить. Сколько дураков в своей жизни я встретил, Мне давно пора уже орден получить. Дураки обожают собираться в стаю, Впереди — главный во всей красе. В детстве я верил, что однажды встану, А дураков — нету! Улетели все! Ах, детские сны мои, какая ошибка, В каких облаках я по глупости витал! У природы на устах коварная улыбка, Видимо, чего-то я не рассчитал. А умный в одиночестве гуляет кругами, Он ценит одиночество превыше всего. И его так просто взять голыми руками, Скоро их повыловят всех до одного. Когда ж их всех повыловят, наступит эпоха, Которую не выдумать и не описать. С умным — хлопотно, с дураком — плохо, Нужно что-то среднее, да где ж его взять. Дураком быть выгодно, да не очень хочется, Умным очень хочется, да кончится битьем. У природы на устах коварные пророчества, Но может быть, когда-нибудь, к среднему придем.

Б. Окуджава Дежурный по апрелю

Ах, какие удивительные ночи, Только мама моя в грусти и тревоге. Что-же ты гуляешь, мой сыночек, одинокий, одинокий. Что-же ты гуляешь, мой сыночек, одинокий, одинокий. Из конца в конец апреля путь держу я, Стали звезды и крупнее и добрее. Что ты, мама, это я дежурю, я дежурный по апрелю. Мама, мама, это я дежурю, я дежурный по апрелю. Мой сыночек, вспоминаю все, что было. Стали грустными глаза твои, сыночек. Может быть, она тебя забыла, знать не хочет, знать не хочет? Может быть, она тебя забыла, знать не хочет, знать не хочет? Из конца в конец апреля путь держу я, Стали звезды и крупнее и добрее. Мама, мама, это я дежурю, я дежурный по апрелю. Мама, мама, это я дежурю, я дежурный по апрелю.

Л. Дербенев Остров невезения

Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, Остров невезения в океане есть. Остров невезения в океане есть, Весь покрытый зеленью, абсолютно весь. Там живут несчастные люди-дикари, На лицо ужасные, добрые внутри. На лицо ужасные, добрые внутри, Там живут несчастные люди-дикари. Что они ни делают, не идут дела, Видно в понедельник их мама родила. Видно в понедельник их мама родила, Что они ни делают, не идут дела. Крокодил не ловится, не растёт кокос, Плачут, Богу молятся, не жалея слёз. Плачут, Богу молятся, не жалея слёз, Крокодил не ловится, не растёт кокос. Вроде не бездельники и могли бы жить, Им бы понедельники взять и отменить. Им бы понедельники взять и отменить, Вроде не бездельники и могли бы жить. Как назло на острове нет календаря, Ребятня и взрослые пропадают зря. Ребятня и взрослые пропадают зря, На проклятом острове нет календаря. По такому случаю с ночи до зари Плачут невезучие люди-дикари И рыдают, бедные, и клянут беду В день какой неведомо, в никаком году.

А. Кортнев Зачем Герасим утопил Муму

Зачем Герасим утопил Муму, Я не пойму, я не пойму. В каком бреду он был, в каком дыму? Ведь не к добру, не по уму. Что он за чувства чувствовал внутри, Пока она пускала пузыри? Они брели по берегу вдвоём, Уже была близка беда. Муму манил прохладный водоём, И вот тогда, и вот тогда Он привязал к Муме два кирпича Глаза садиста, руки палача. Мума могла бы ещё долго жить, Растить щенков, гонять гусей. Зачем Герасим стал её топить В пруду, к стыду России всей? С тех пор в любой порядочной семье Всегда жива легенда о Муме. Живи, но помни, что однажды в дом К тебе судьба войдёт с метлой, Тогда скули себе, виляй хвостом Судьба глуха, как тот немой. Не зарекайтесь, люди, от чумы, Сумы, тюрьмы и участи Мумы…

Ю. Визбор Серёга Санин

С моим Серегой мы шагаем по Петровке, По самой бровке, по самой бровке. Жуем мороженое мы без остановки В тайге мороженого нам не подают.      То взлет, то посадка,      То снег, то дожди      Сырая палатка      И почты не жди.      Идет молчаливо      В распадок рассвет.      Уходишь — счастливо!      Приходишь — привет! Идет на взлет по полосе мой друг Серега, Мой друг Серега, Серега Санин. Сереге Санину легко под небесами, Другого парня в пекло не пошлют.      То взлет, то посадка,      То снег, то дожди      Сырая палатка      И почты не жди.      Идет молчаливо      В распадок рассвет.      Уходишь — счастливо!      Приходишь — привет! Два дня искали мы в тайге капот и крылья, Два дня искали мы Серегу. А он чуть-чуть не долетел, совсем немного Не дотянул он до посадочных огней.      То взлет, то посадка,      То снег, то дожди      Сырая палатка      И почты не жди.      Идет молчаливо      В распадок рассвет.      Уходишь — счастливо!      Приходишь — привет! И вот с надеждою мы ждем его прилета, Его прилета скоростного. Но не слыхать в эфире голоса родного, Родного голоса, знакомого так всем:      «Иду на посадку,      Включите огни.      Я вижу палатку      И сосны вдали.»      Бредет молчаливо      В распадок рассвет.      Уходишь — счастливо!      Приходишь — привет!

Ой, мороз, мороз

Ой, мороз, мороз, Не морозь меня, Не морозь меня, Моего коня. Моего коня Белогривого, У меня жена, Ой, ревнивая. У меня жена, Ой, красавица, Ждёт меня домой, Ждёт печалится. Я вернусь домой На закате дня, Обниму жену, Напою коня. Ой, мороз, мороз, Не морозь меня, Не морозь меня, Моего коня.

И. К. Кондратьев По диким степям Забайкалья

По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах, Бродяга, судьбу проклиная, Тащился с сумой на плечах. Идёт он густою тайгою, Где пташки одни лишь поют, Котёл его сбоку тревожит, Сухие коты ноги бьют. На нём рубашонка худая, И множество разных заплат, Шапчонка на нём арестанта И рваный тюремный халат. Бежал из тюрьмы тёмной ночью, В тюрьме он за правду страдал. Идти дальше нет уже мочи — Пред ним расстилался Байкал. Бродяга к Байкалу подходит, Рыбацкую лодку берёт И грустную песню заводит, Про Родину что-то поёт. «Оставил жену молодую И малых оставил детей, Теперь я иду наудачу, Бог знает, увижусь ли с ней!» Бродяга Байкал переехал, Навстречу — родимая мать. «Ах, здравствуй, ах, здравствуй, мамаша, Здоров ли отец мой да брат?» «Отец твой давно уж в могиле, Сырою землёю зарыт, А брат твой давно уж в Сибири, Давно кандалами гремит». «Пойдём же, пойдём, мой сыночек, Пойдём же в курень наш родной, Жена там по мужу скучает, И плачут детишки гурьбой».

Живет моя отрада

Живет моя отрада В высоком терему, А в терем тот высокий Нет хода никому. Я знаю: у красотки Есть сторож у крыльца, Но он не загородит Дороги молодца. Войду я к милой в терем И брошусь в ноги к ней! Была бы только ночка Сегодня потемней. Была бы только ночка, Да ночка потемней, Была бы только тройка, Да тройка порезвей!

Раз в московском кабаке сидели…

Раз в московском кабаке сидели, Пашка Лавренёв туда попал, И когда порядком окосели Он нас на Саян завербовал.      В края далёкие,      Гольцы высокие,      На тропы те, где дохнут рысаки.      Без вин, без курева,      Житья культурного —      Почто забрал, начальник, отпусти! Нам авансы крупные вручили, Пожелали доброго пути. В самолёт с пол-литрой посадили И сказали: «Чёрт с тобой, лети!»      В края далёкие,      Гольцы высокие,      На тропы те, где дохнут рысаки.      Без вин, без курева,      Житья культурного —      Почто забрал, начальник, отпусти! За неделю выпили всю водку, Наступил голодный рацион. И тогда вливать мы стали в глотку Керосин, бензин, одеколон.      Края сердитые,      Сидим небритые,      Сидим в палатке грязной и сырой      Без вин, без курева,      Житья культурного,      Так далеки от женщин и пивной. В нашей жизни серо-бестолковой Часто просто нечего терять. Жизнь прошита ниткою суровой А в конце сургучная печать.      И ходим пьяные      Через Саяны мы      По тропам тем, где гибнут рысаки.      Без вин, без курева,      Житья культурного —      Почто забрал, начальник, отпусти!

Ю. Визбор Рассказ ветерана

Мы это дело разом увидали, Как роты две поднялись из земли, И рукава по локоть закатали, И к нам с Виталий Палычем пошли.      А солнце жарит, чтоб оно пропало,      Но нет уже судьбы у нас другой,      И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч,      Постой, подпустим ближе, дорогой». И тихо в мире, только временами Травиночка в прицеле задрожит, Кусочек леса редкого за нами, А дальше — поле, Родина лежит,      И солнце жарит, чтоб оно пропало,      Но нет уже судьбы у нас другой,      И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч,      Постой, подпустим ближе, дорогой». Окопчик наш — последняя квартира, Другой не будет, видно, нам дано. И черные проклятые мундиры Подходят, как в замедленном Кино.      И солнце жарит, чтоб оно пропало,      Но нет уже судьбы у нас другой,      И я кричу: «Давай, Виталий Палыч!      Давай на всю катушку, дорогой!» …Мои года, как поезда, проходят, Но прихожу туда хоть раз в году, Где пахота заботливо обходит Печальную фанерную звезду,      Где солнце жарит, чтоб оно пропало,      Где не было судьбы у нас другой.      И я шепчу: «Прости, Виталий Палыч,      Прости мне, что я выжил дорогой».

Примечания

1

На английском языке хала-бала (НULLA-BALOO) означает крик, гам, шум. В своих выступлениях Ю. Визбор адресовал эту песню коллегам по редакции журнала «Кругозор».

(обратно)

2

Мне хотелось написать песню живую и немного «под Клячкина», заодно поиронизировать над псевдоглубокими образами на мелких местах. То, что у меня получилось, ребята-геологи, жившие в общежитии, назвали «Песней весёлого командированного». Песня написана за час. Когда все ушли в кино.

Юрий Кукин (обратно)

Комментарии

1

Сборник будет пополняться (без сортировки) и исправляться. Все замечания и предложения по этому сборнику можно присылать по адресу stribog24031973@gmail.com.

Stribog (обратно)

Оглавление

А. Городницкий Грохочет дождик проливной…

Я. Смеляков Если я заболею…

Е. Агранович Я в весеннем лесу…

М. Львовский На Тихорецкую состав отправится…

А в нашу гавань заходили корабли…

Во имя Джона…

В. Раменский Колода карт

В. Раменский Журавли

Ю. Визбор Сижу я как-то с африканцем…

Э. Кукуй Москва златоглавая…

Над рекой, над лесом рос кудрявый клен…

Ах, не женитесь…

Чемоданчик

Б. Окуджава Ваше благородие, госпожа удача…

Л. Дербенев Есть только миг…

Ю. Визбор Клопы

Ю. Кукин Говоришь, чтоб остался я…

Был один студент на факультете…

Сиреневый туман

Любо, братцы, любо…

В. Высоцкий Дуэт разлученных

С. Баканов Первокурсница

Поспели вишни в саду у дяди Вани

А. Городницкий Жена французского посла

Б. Окуджава Сентиментальный марш

А. Городницкий Над Канадой

Случай в Ватикане

Я был батальонный разведчик

Красотка с деревянной ногой

Цыпленок жареный, цыпленок пареный…

Ю. Мориц Резиновый ёжик

В. Киршон Я спросил у ясеня

А. Аронов Если у вас нету тёти

Л. Дербенев Если б я был султан

Л. Дербенев Песня про зайцев

И. Кохановский Бабье лето

Рыжая

Ю. Ким Рыба-кит

Ю. Визбор Хала-Бала[1]

Ю. Визбор Милая моя

Ю. Визбор Ты у меня одна

П. Вегин Уходя, оставьте свет

Ю. Кукин Гостиница[2]

Ю. Кукин За туманом

Е. Клячкин Фишка № 2

В. Цветков и Ю. Тишкин Заплутали мишки, заплутали…

Ю. Кукин Осенние письма

М. Ножкин Если зуб разболелся вдруг…

А. Галич Про маляров, истопника и теорию относительности

Е. Калашников О вреде пьянства на воде

Б. Пастернак Никого не будет в доме…

А. Галич Право на отдых, или Баллада о том, как я навещал своего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах

И. Кохановский Как у Волги иволга…

Г. Шпаликов Ах, утону я в Западной Двине…

Очи черные

Цыганочка

На Перовском на базаре…

В. Инбер Девушка из Нагасаки

Пародия на «Темную ночь» из к/ф «Два бойца»

О. Митяев Изгиб гитары желтой…

О. Митяев Соседка

Б. Окуджава Когда воротимся мы в Портленд

Р. Киплинг Мохнатый шмель

Р. Киплинг На далекой Амазонке

Пародия на песню Ю. Кукина «За туманом»

Б. Тимофеев Жизнь цыганская

Пародия на песню «Жизнь цыганская»

Мир такой кромешный…

А. Агнивцев Темная ночь молчаливо насупилась…

Полумрачная комната, дым папирос…

Е. Клячкин Фишка № 5

Ю. Кукин Памирский блюз

Б. Окуджава Старинная студенческая песня

П. Герман Кирпичики

Б Окуджава Старый король

Ю. Визбор Вставайте, граф

Шарабан

Н. Олев Непогода

В. Дыховичный? Получил завмагазина…

Бараний марш

Ю. Лоза Плот

Была весна, весна красна…

А. Дольский Баллада о дружбе

П. Козлов Черный ворон

Ехали цыгане

К. Подревский Дорогой длинною

Девушка в платье из ситца

Б. Окуджава Антон Палыч Чехов однажды заметил…

Б. Окуджава Дежурный по апрелю

Л. Дербенев Остров невезения

А. Кортнев Зачем Герасим утопил Муму

Ю. Визбор Серёга Санин

Ой, мороз, мороз

И. К. Кондратьев По диким степям Забайкалья

Живет моя отрада

Раз в московском кабаке сидели…

Ю. Визбор Рассказ ветерана Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg