«Избранное»

Избранное (fb2) - Избранное 917K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валерий Александрович Дудаков

Валерий Дудаков Избранное

Марине – единственной, любимой

Не раз спасала ты меня, Твое небесное терпенье, Где взять поэту вдохновенье? Лишь возле вечного огня. Не зря любила ты меня, Зачтется в срок твое смиренье.

Автор благодарит Софью Черняк, Владимира Немухина, и, особенно, Юрия Желтова, а также Константина Дудакова и Гаяне Казарян за помощь в подготовке рукописи.

Поэзии ток неясен иногда, Она копится, как в листке вода, То каплет, то прольется полной чашей, И в строфах отраженьем жизни нашей Прошедших лет проходит череда.

Нафталан

Светит солнце в Нафталане, Пахнет нефтью, степью, серой. Погружая тело в ванну, Мы полны наивной веры, Что исчезнут все болезни, Все хворобы и невзгоды. Нафталановые струи Ловко смоют наши годы. И мелькают в Нафталане Эти дни, как сон, как одурь. Я живу в Азербайджане, Как восточный сонный лодырь, Вечным пленником безделья, Чередуя сон с усладой. В гости ходят здесь поверья С предвечернею прохладой. За горами в шапках снежных, Где запрятаны селенья, Жил когда-то старец здешний, Наслаждаясь птичьим пеньем. Рифмой тихой, струйкой тонкой В этом старце жизнь теплилась, И его стихи негромко Вдруг в меня переселились. Это время наступает И крадется в тихой дреме, Незаметно покрывает Сеткой мелкою ладони, Опеленывает душу, Заволакивает тело, Мысли робкие, глухие Пробираются несмело. Разбудить бы надо разум, Разомкнуть глаза скорее, Строчкой быстрой, зорким глазом Оглядеться веселее. Отойдя от сонной ванны, Распрямляясь понемногу, Я прощаюсь с Нафталаном, Собираясь вновь в дорогу.

1989

Прикончен год

Прикончен год, размолот дней черед, В зазубринах душа, устала воля, Не в радость жизнь, предчувствие гнетет, Кружит бедой, сдавив виски до боли. Душою пуст, хотя завяз в делах, Я – старый дом, где голуби на крыше И странное зверье на этажах, А в глубине подвала бродят крысы. Все возятся, роятся и пыхтят, По темным тайникам ползут, по нишам. Впотьмах уснувших птиц загрызть хотят. Кричу во снах. Но кто меня услышит? И зимний бред сменяет летний сон: Под снегом поле в клочьях побурелых, Чуть слышен погребальный дальний звон, Нечеткий ряд друзей в накидках белых. На снег ложится тень от фонаря, Крюк в потолке, петля, лекарства склянка… В мой старый дом, все двери отворя, Друзья бредут бедой попасть на пьянку. Скорей захлопнуть дверь, забить забор. Снег дом занес, стволы деревьев голых, Пусть в забытьи заснет замерзший двор, Как и душа заснет до весен новых. Раскрою дверь и выйду на крыльцо. По крысоловкам темень глухо бьется, И криком птиц нестройное кольцо И мне и дому звонко отзовется.

1991

В больнице

Жесткой стенкой бетонка забора. Черный лес. Белый снег. Редкий звук. Шорох стертых полов коридора. Всё опять затихает вокруг. Я в больнице. Я в чистой палате. Тишина. И молчит телефон. Тихий час. Убаюкана в вате, Вся душа погружается в сон. Перерыв. Остановка. Заминка. Время есть оглядеться вокруг. За окном заметает тропинку Снег, посыпавший поутру вдруг. Сам себя поместив в заключенье, Я готов видеть радость в простом — В чае, сахаре, пачке печенья, В двух воронах под снежным кустом. Боже, Ты хоть немного послушай, За заблудшей душой уследи. Залечи мне и раны и душу, Суету и болезнь изведи. Помолившись, свернусь на кровати, С головой одеялом накрыт. Только завтра так резко, некстати У окна телефон зазвенит.

1992

Гном

До утра в июне душа в тоске, Ясно: думай – не думай, все ж Дней прошедших след сединой в виске Затерялся – не разберешь. Если б видел я даже в страшном сне, Что грядет, то глух стал и нем, А теперь весь бред наяву во мне, Он несет безмолвье и тлен. И не вижу в этом вины ничьей, Выбрал сам тоску и печаль. Камнем боль лежит на душе моей. Жаль. С февраля что ни день, то канатный шаг, И не знаешь – прав иль не прав. Черный крот забрался вовнутрь, как враг, В клочья душу всю изодрав. Бесконечно тянется день за днем, За окном тихий дождь стучит. Я в больнице, где сумасшедший гном Днем и ночью «спаси» кричит. Гном – моя душа и моя тоска, Стонет он в коггях у крота; Все, чем жил до этого – горсть песка: Отворяй беде ворота… Боже, дай же сна, чтоб спокойно жить, Чтоб спокойно спать и дышать, Черный крот последнюю жизни нить Мне не сможет тогда порвать.

1992

Утро в Венеции

Тает тонкая дымка морская, Солнце в мерном движенье встает, Над широкой лагуной вдоль края «Серениссима» утро зовет. По волнам пробегает тропинка От луча. Ветерок шелестит. У гондолы чернеющей спинка Чуть качнется, весло заскрипит. Мрамор розовый Сан-Дзаккария Утром ясным и светом омыт, У фонтана пред девой Марией Тихо, жалобно флейта звучит. Это сон, что сейчас оборвется, Это утро, что в память войдет, И на флейту слегка отзовется Та душа, что надеждой живет.

1992

«Киото гарден», или прощание с Лондоном

У японского сада, на извилках пруда, Где струя водопада вечно плещет всегда, И с бамбуковым стуком время тихо бежит, На ветвистых деревьях резко птица свистит, Я брожу под капелью, желтый лист шелестит, По зеленой полянке резво белка бежит, Неприметные зайцы что-то в лапах грызут, Голубиные стайки ежевику клюют. Низкий куст, редкий камень заблудились в траве, И неспешные мысли у меня в голове: В этом саде забыться, в этих камнях уснуть, Навсегда заблудиться, от всего отдохнуть.

1992

Холланд парк авеню

Холланд-парк в огнях машин, В ритмах быстрого движенья, Жизнь скользит шуршаньем шин, Дробно множась в отраженьях. Лондон тихо входит в ночь, Мягко время проплывает, Суета уходит прочь, В лунном небе затихает. Нет ни горестей, ни время, В покаянном состоянье Я сижу, забывши бремя Всех забот и всех терзаний. Незаметно в час приду Легкого успокоенья, Кружку «Гиннеса» найду Чтоб развеять все сомненья. По-английски пошепчусь С путником, что вдруг подсядет, У британцев научусь Псов чужих кормить и гладить. И без грусти и без боли Я хочу отдаться счастью, Погулять слегка на воле, Приобщиться к безучастью.

1992

В пабе

Под звуки «Битлз» и дикий гогот Сижу я в пабе за полночь, И тысячи чертей не смогут Меня отсюда уволочь. Веду я разговор за пивом В британском стиле, без труда, Пусть смотрят вежливо, но криво, На мой английский иногда. О, дайте боги здесь отраду Надеждам, глупостям, молитвам, Мне посвятить весь вечер надо Себя пивным тягучим битвам. В них есть редчайшая услада Все позабыть без сожаленья, И достается, как награда, Хмельного зелья вдохновенье. Вступает ночь в свои владенья, В плен забирает стихший город, Пары пивного изверженья Стекают каплями за ворот. Настанет завтра. Утром ранним Пойду смотреть на шустрых зайцев, Но вечером сжимать мне надо Пивную кружку в твердых пальцах.

1992

Заклинание

Я заблудшей душою совсем одичал, Недостойный тебя, я не раз предавал, И, тщеславье свое возвеличив сполна, В душу смесь заливаю с отравой вина. Позапутавшись в лжи, перестав различать, Где по совести жизнь, где бесовская рать, Я по пьяной тропе без сознанья бреду, Разоряя семью, клича всем нам беду. Горько жизнь проживать, коль себе отдана, Тяжело сознавать всю вину без вина, И, как чашу до дна, тратить дни напролет, Понимая: себе от себя не везет. И за горло хватает глухая тоска, И назойливой мухою боль у виска, Ночь проходит без сна, день как сон проплывет, В пустоту, в темноту кто-то глухо зовет. Не прошу, не молю – заклинаю: поверь, Из души бесовской изгоняется зверь, Если капля любви, как живая вода, В приоткрытую совесть падет иногда. Будет темный острог светом ясным омыт, Будет дремлющий сад мягким снегом укрыт, И весеннее солнце протянет лучи, Будут руки теплы и тела горячи. Верю в нашу любовь, верю в щедрость твою, Предсказанье я в детских глазах узнаю. Пусть от бесов любовью очертится круг, Чтоб по жизни пойти без печалей – разлук.

1993

Романс для Марины

Был ужин при свечах, крахмальные салфетки, Неспешный разговор, бокалов перезвон, Склонялись под дождем в тяжелых каплях ветки И плачем о былом стучали за окном. Играя в языки, немецкий и английский, О разном рассуждал, но думал об одном: Чтоб твой печальный взгляд, такой родной и близкий Был снова оживлен беседой и вином. Ты мне дана судьбой, пусть это слишком громко, Я так тебя люблю, что к выдумкам готов, И кружит у виска и отдается звонко Заклятий череда и покаянных слов. И в темноте ночной, кольцом кружа Садовым, Домой пойдем вдвоем, где тихо и тепло, Готовые к любви и поворотам новым, И бога попросив, чтоб в жизни повезло.

1993

«Киото гарден». Зима

Декабрь. Киото-сад. Густеет серебро В рисунке трав, кустов, каменьев строгих, Как приоткрытое несметное добро, Доступное для избранных, немногих. Как старый друг, встречается на миг Все то, что дорого и хорошо знакомо: Средь шороха кустов павлиний крик, Поникшая трава и птичий гомон. Здесь утки влажные к промокшим зайцам жмутся, Под оком неба стекленеет зыбь. Все замерло. Но стоит лишь нагнуться, И различишь в воде заснувших рыб. И можно все забыть, что мало означает, До боли загрустить о близком и простом, И бусинкой дождя, что вечность отражает, На сакуре застыть прозрачным серебром.

1993

«Киото гарден». Осень

Зеленый остров, обрамленный в камень, Зовет меня. Вкруг стайки рыб играют плавниками, Как след огня. Здесь осень плавно переходит в лето, Кружась листом. С трудом поверишь, что живешь ты где-то, Не здесь твой дом. А может, все забыть, как эта белка, Бродить в траве, И у пруда, где сумрачно и мелко, Заснуть навек. Но тучи солнце пеленают в темень, Прощай, мой сад. Пора в дорогу, но настанет время — Вернусь назад. Неспешным шагом вдоль дорожки мерить, Стихи шептать, Чтоб снова в сказку захотеть поверить И садом стать.

1994

Сумерки в Гайд парке

В пятнах темных на холмах зеленых Стайкой копошится детвора, В перекрестьях веток обнаженных Птицы затихают до утра. Солнце низко клонится к закату, Стекленеет водоема гладь, Шеи выгнув, к домику пернатых Лебеди скользят на остров спать. Гонится за белкой пес игривый — В сумерках ее не углядеть, И с губной гармошкой сиротливо Нищий на скамейке сядет петь. Гулкие шаги прохожих редких Чуть тревожат тишины обман, Сизой дымкой на уснувших ветках Зависает клочьями туман. Мне бы в этот вечер набродиться Так, чтоб под ногой земля плыла, А потом в часовне помолиться, Чтобы вечной эта жизнь была.

1994

Отдых в Турции

Анталья. Сера-бич. Деревья. Море. Восьмиугольный номер. Зеркала. Безлюдно. И стоит в ночном дозоре Водой и ветром стертая скала. Здесь солнце триста дней, но мне не светит. Дождь. Рокот волн все глуше, тяжелей. И, как усы седые, никнут плети На старых пальмах, мокрых до корней. Промокло небо, зелень, черепица, В пустом саду зеленый ворс ковров, И люди, как напуганные птицы, Забились в клетки душных номеров. Ползет с востока ночь на берег влажный, Мерцая, над водой огни горят, И в темноте слышнее и протяжней Восточные мелодии звучат. В них все слилось: унынье, радость, вечность, Тоска о дне, что скрылся за моря, И жалоба на жизни быстротечность, Что тратиться неумно и зазря. Семь дней, что семь дождей – совсем немного. Пройдут – забудешь. Случай дал – и взял. Все бренно. Вечен Бог и все от Бога: Он за неделю этот мир создал.

1994

Мой «Киото гарден»

Господи, язычника прости, В радость мне ходить в японский сад, За оградой душу отвести, Посмотрев на легкий водопад. Жизнь легко вселяя в тех, кто здесь Вечной стал частицей бытия, Создавала мир и ночь и днесь Воля благодатная твоя. Тени рыб, как отблеск облаков, Обрамленный в камень сонный пруд, Птичий гомон средь густых кустов — Все являет вдохновенный труд, Чудом ставший. Этот дивный сад, Что цветет неярко, но всегда, Для меня приют земных услад, Свежих, как целебная вода. Птицы дружной стайкою клюют Пестрые узоры на кустах, И павлин, на радость бытию, Ветвь колышет веером хвоста. Белки кругом водят хоровод, Резво скачут зайцы вдоль кустов, Господи, ну кто меня поймет, Чудо лишь спугну обильем слов. Дай душе омыться от хлопот, Пусть на будни дней найдется сил, Чтобы этот райский уголок Нас к достойной жизни воскресил.

1995

Толедо

Лентою завитая Быстрая гладь дороги Блещет, пересекая Горный гряды отроги, И за холмом, чью спину Зелень олив укрыла, Желтый узор долины Небо посеребрило. Ветер разносит свежий Запах вина и хлеба, И миражом забрезжил Желтый кристалл Толедо. Грани его сверкают. Как чудеса творенья, Прошлое отражая В сложных пересеченьях. Римских полков знамена, Факелов блеск горящих, И на отвесных склонах Тени вестготов спящих. Стройные башни звонниц Вечным стоят дозором, Топот арабских конниц Вдавлен в камней узоры. В небе хрустально чистом Ангелов слышны хоры, Голосом реконкисты Войску трубят сборы. Строен их ряд и четок, Не устрашит отважных Черная тень решеток На раскаленных башнях. Дух покоренья дерзок, Прочен фундамент «кредо», Кружевом арабесок Камень пронзает небо. И, горделив без меры, Страстно стремясь к победам, Крепостью древней веры Славен алмаз – Толедо.

Поездка в Гранаду

Красное солнце из моря всходило В горную дымку. Теплела земля. Черная лента асфальта кружила, Резво сбежав в золотые поля. Редкий кустарник в подножье вершины. Старая башня на горной скале. Тихо. И призраком тень от машины Ткет тишину на дорожной петле. Выше и выше сквозь камни и скалы, Через мосты высыхающих рек, Вкруг объезжая обрывы, обвалы, Где не селился давно человек. Вьется асфальт, как змея, серпантином, Из-под колес убегает земля, Яркое солнце большим властелином Кругом обходит златые поля. В красной земле забелели строенья, Желтые церкви в зеленых лозах, И за уступами, как приведенья, Прячутся замки Альгамбры в садах. Строгие камни. Простые объемы. Хрупкая тонкая вязь на стенах. Рыбы в прохладном густом водоеме Чертят тенями следы на камнях. Дворик. Фонтан на двенадцати зверях, Мирные львы охраняют покой. Гладь водоема. Здесь можно поверить В мир просветленный, гуманный, простой. Ясный, как синее знойное небо, Чистый, как мрамор. Прозрачный, как сон. Вечный, как солнце. И с запахом хлеба. И непреложный, как древний закон.

1995

Раннее лето. Кенсингтон парк

Я растворяюсь в лето. Ухожу В листву деревьев, птичий перезвон. Тенистыми аллеями брожу. Смыкает надо мною своды крон Старинный парк. Тяжелые стволы, Как стражи, охраняют тишину. Высоких лип могучие главы Закинуты в пространства глубину. Лучи косые зелень золотят, Синеет небо в перьях облаков, И странною мелодией звучат Глухие отзвуки людских шагов. По глади серебристого пруда Неспешно белый лебедь проскользит, И пестрой рябью темная вода Расходится от плавающих птиц. Цветным узором через сеть аллей Проносится компания ребят, И, рассекая тень от фонарей, Их ролики по гравию шуршат. Смеркается и всех заворожил Парк, погруженный в легкий летний сон, И лишь былым величием застыл В орнаментах решеток Кенсингтон.

1997

Паром

Укрывались вечерние горы Синей дымкой. И в солнце косом, Огибая портовые створы, Уходил из Сеуты паром. И, смывая морскою прохладой Знойный жар африканской печи, Пробиралась стальная громада, К европейской прохладной ночи. Мерно движется темень к проливу, Вздох Атлантики – словно зовут. К кораблю на огонь сиротливый Души в море погибших плывут. Но крест на крест затянуты тросом Днища шлюпок спасенья. Слышны, Как псалмы по погибшим матросам, Всплески гребня бегущей волны. И печальные воды покинув, Наш корабль убыстряет свой ход, Лишь игривые стайки дельфинов Поминальный кружат хоровод. Догорали закатные горы, Солнце ткало прощальный узор, Электрических линий опоры Поднимались как стражи в дозор. Альгесирас светил огоньками, Стрелы кранов застыли в порту, И уставшее небо над нами Спать легло, чтоб проснуться к утру.

1997

Новогодняя поездка в Египет

Устав от празднеств бесконечных, На третий новый день в году, Из зимней грязи, спешки вечной, Мы прилетели в Хургаду. Синело небо, солнце медный На землю посылало свет, Пел бедуин в бурнусе бледном О том, что лучше мира нет. Отель – наземный вестник рая — К гостеприимству был готов, Шарами яркими сверкая, Стояла ёлка средь цветов. Под ёлкой дед в кафтане длинном — Восточный древний аксакал — Волшебной лампой Алладина Стада овечек освещал. А утром – древний путь на Фивы, Вился дороги пестрый сор, И редкий город сиротливо За пальмами скрывал узор. Песок и камень. В солнце жарком — Пустыни желтая земля, И миражом зеленым, ярким — Воды просящие поля. Чем ближе к Нилу, тем приветней, Строений глиняных узор Хранит от жизни быстротечной Мемнома колоссов дозор. Тревожил сон Карнакских храмов В ослах застрявший лимузин, Рогами каменных баранов Взывал к молитве муэдзин. Он призывал тысячелетья В свидетели: аллах Акбар! И хрипом резким междометья Ему в ответ шумел базар. Смеркалось. Древнюю дорогу Автобус фарами кружил, И капитель колонны строгой Янтарный свет заворожил. Сапфиром призрачным и ясным Синел вечерний небосвод, Казалось, в мире нет прекрасней Египетских земель и вод. К рассвету утренние травы Напьются нильскую водой, Отдав бакшиш восточным нравом, Мы попрощались с Хургадой. Наш путь домой из странствий дальних — Извечный бег, прощальный миг, Лишь в снах веселых и печальных Мы можем возвратиться в них. И стражи снов в одеждах строгих Меня на крыльях понесут К печальным западным отрогам В долину храма Хатшепсут.

1998

Июльский «Киото гарден»

Утром ранним, летним, свежим, По дорожкам вдоль оград, Лишь слегка рассвет забрезжит — Я спешу в любимый сад. Бродит в снах павлин гортанный, Гравий под ногой шуршит, Кроны сумрачных платанов Небо синью ворожит. Гулким стуком плод каштана Птиц вспугнет в густой траве, Солнце медленно и пьяно Тенью бродит в голове. Распушилась птиц игривых Стайка в заросли густой, Сонно, медленно, лениво Бродят мысли чередой. О волшебном этом крае, Где покой и тишина, Где, как вход в ворота рая, Неба синь – голубизна. Сад, где люди, звери, птицы, Как свои среди своих, Сад, где с небом хочет слиться Цвет гортензий голубых. Дивный сад. Мне так немного. Чтобы силы обрести, Нужно. Дайте ради бога Снова в этот сад прийти.

1998

Тень

Спал город. В серой дымке предрассветной Огни мерцали тусклых фонарей, Прощальной трелью песни безответной Весну будил уставший соловей. Я шел в Киото, а за мной незримо, Но неотступно – в утро, вечер, день, Неспешная, как поступь пилигрима, Брела тоска – моя земная тень. На перепутье весен заблудился В миру, в себе, в основах бытия, И в это время спутник появился: Земная тень, моё второе «я». Таясь и прячась, робкая, глухая, Она смогла тоскою окружить, А, выведав и все секреты зная, Меня собой сумела подменить. Отвадила земных забот соблазны — Не стоит сокрушаться о былом, И призраков – подружек безобразных — Мне приводила каждый вечер в дом. И подменив меня, хозяйкой стала В моей квартире жить да поживать, А я, как будто робкий гость с вокзала, Просился к ней и должен был стучать. Убавив свет, желанья притупила, В поступках поселила страх и лень, Мерцанье ярких красок пригласила, Заворожила вкрадчивая тень. И закружив в бессмысленном вращенье Дней, что бегут унылой чередой, Власть обрела, во всё внесла сомненье, Колдуньей стала над моей судьбой. За нею вслед я шёл, летал и ездил, С ней об руку по сумеркам бродил, И в утренней тоске о смерти грезил, С ней вместе в сад Киото приходил. Сил не было, чтоб ей сопротивляться. Душа мутилась, разум угасал, Я клялся больше с ней не расставаться, Как будто кто меня заколдовал. И прокрутив передо мной кругами Все «за» и «против», «быть» или «не быть», Она хотела влажными руками Мои глаза уставшие закрыть. «Усни навеки тихо и спокойно, Покой есть смерть, и обретя её Поступишь ты разумно и достойно И подчеркнешь величие своё». И, подчиняясь злой коварной воле, Я погружался в мрачный вязкий сон, И призрак, избавляющий от боли, Манил к себе – приди в мой вечный дом. Так, завершая странствия земные, Я, с тенью примирившись, брёл в свой сад. Светало, вкруг меня дома немые, Деревьев строгий поминальный ряд. Вдруг звуком, слишком резким спозаранку, Настигнут был у старого ствола: В коляске детской двойню негритянка На раннюю прогулку повела. И от такого действия простого Вдруг ожил город. Легкий ветерок Развеял влажность воздуха густого, А страх, как сор, за угол уволок. И сад Киото снова стал казаться Своим и близким. Лёгких птичек рой Мне мысль шепнул: ты должен постараться Избавиться от тени роковой. Сказал я ей: закончилось терпенье, Не смеешь греться на моей беде. И тень слегла на камни и коренья, И, проскользнув, растаяла в воде.

1999

Обращение к «Киото гарден»

Когда в Киото-сад Впервые я попал, Под мягкий листопад Он души усыплял. С тех пор который год, На яви иль в бреду, Я жду: грядет черед, Когда к нему приду. И каждый раз весной, Когда к нему спешил, Сад шелестел листвой И время ворожил. Настигнутый бедой, В снегах петлял мой путь, Я выбился из сил, Сад, дай мне отдохнуть. В смирении, без слез, Замкнусь в печальном сне. Хоть шепотом берез, Сад, вспомни обо мне.

1999

Замок «Лидс»

По земле, что в инее, Бродит рождество, Небо светло – синее, Сказки колдовство. По холмам – взъерошенный Зелени наряд, В синь пруда заброшенный Старых башен ряд. В льдинках собираются Стаи диких птиц, В водах отражается Древний замок Лидс. Короли и воины В вечный сон ушли, На пруду в промоинах Тени залегли. Бродим мы, как сонные, Гибкою тропой, Небеса бездонные Манят за собой. Сказкой завороженный Легкий лик луны, Снегом припорошены Синие холмы. С белыми одеждами Новый год спешит, Новыми надеждами Первый снег лежит.

1999

Сад камней «Рёандзи» в городе Киото (Япония)

Мир замкнут глиняной стеной и только стороной одной Он обращен для созерцанья. Здесь камень высится горой И гравий мерною волной Порядок чертит мирозданья. Уносит ветер ближних гор Пустых стремлений лишний сор, И суетливые желанья. Немых стволов лесной дозор, Седых камней простой узор Зовут в суть жизни возвратиться. Века проходят, сад нетлен, Свободы дух в дыханье «дзен» В коане камня будет длиться. Здесь мир безмолвный за стеной, И только за горой одной Предвестьем света стонет птица.

2002

Январская прогулка со златой в Загорянке

Застыли лесные верхушки В просветах январской зари, Промерзшие за ночь макушки Клонят к проводам фонари. Резвится мохнатая Злата, В сугробы ныряет пушком, И шерсть в серебристых заплатах Блестит придорожным снежком. Скрещенных ветвей переплеты Под тяжестью белых корон Встряхнули шальные налеты Крикливых замерзших ворон. Над трубами тонко струится Прозрачный белесый дымок, Снежинки, как легкие птицы, Возносит воздушный поток. Поселок уютно и чисто Мороз одеялом покрыл, И солнечных пятен монисто Рассыпалось в синий настил.

2003

Молитва в «Киото гарден»

Спасибо Господи за этот дивный сад Зеленую траву, кусты и водопад. Спасибо Господи за птичий тихий свист, Уснувший лес, засохший желтый лист. Спасибо Господи за серебро воды, Она светла и не несет беды. Спасибо, что отмел в лихие времена, Чем соблазнял меня лукавый сатана: Стяжательство, гордыню, похоть, лесть, Отчаянье – всего не перечесть. Спасибо Господи, что не дал ты мне власть Достоинство других себе под ноги класть. Спасибо Господи, что крест не тяжек мой. Ты мне его вручил, с ним обрету покой. Спасибо, что души заполнив пустоту, Ты в жизни указал спасения тропу. Спасибо Господи, что дал мне счастье жить И, падая, прощать, молиться и любить.

2004

Утро в Лутраки

Светало. Дымка легкого тумана Окутала залив античных нимф. Из легкотканной пелены обмана Сквозь хвою елей проступал Коринф. Неугомонный филин осторожно Предсказывал явление лучей, И погасал в часовне придорожной Неяркий свет мерцания свечей. Накрыло серебристым покрывалом Кусты, тропинки, переплет ветвей, И только далеко за перевалом Зарделись купола монастырей. Все ожило. Вздохнули горы, море, От птичьих трелей пробудился склон, И вахту отстояв в ночном дозоре, Затих в заливе древний Посейдон.

2005

Поездка по Волге

Твердо знаю, что счастье не вечно, Не расчислишь судьбы разнобой, Но на этой реке бесконечной Разливается мир и покой. Города проплывают как тени, Белым с золотом свечи церквей, Заблудилось пространство и время В запределье бескрайних полей. Купол неба парит над водою, Облака дружным стадом идут, По бегущей волне чередою Тени прошлого в вечность плывут. Их маршрут – не в утеху прогулка, И ушедшего времени ток Отпоет неумолчно и гулко Пароходный протяжный гудок. Но за скорым речным поворотом Вновь возникнут строенья, мосты, Лишь вечерний закат позолотой Тронит древних погостов кресты. Твердо знаю, что счастье не вечно, Позовет, посулит, подведет. Как судьба в суете быстротечной, Волга полные воды несет.

2005

Сны корабля

Покрывало ночью ткали девы Из реки, тумана и дождя: Тихие старинные напевы Не услышишь в ярком свете дня. Пели песни о былых походах, Белых чайках, волнах за кормой, Городах, сраженьях и народах, Что пропали в пелене речной. Кораблю, заснувшему под пенье, В сумраке туманно-дождевом, Грезилось далекое виденье О своем величии былом. Был во снах он новгородским стругом, В дальних землях славно погулял, И лихих ушкуйников к подругам С яркими дарами доставлял. Что ж, что он своей судьбе покорный Возит отдыхающий народ, Но как прежде ловко и упорно Бороздит просторы древних вод. Утро встанет. Песней солнца звонкой Позовет в речные дали плыть. Белая трудяга-плоскодонка Долго будет радость приносить.

2005

Прощальный бакен

Догорал закатный вечер, Шум стихал и легкий зной, Колоколен белых свечи Гасли в темени лесной. Отсвет на воду ложился − Рябь от низких облаков, Далеко залив струился — Не увидишь берегов. Крики чаек закружились В гулкой тишине ночной, С кораблем мы заблудились Между небом и землей. Ветер лунный след качает, Тени бродят в облаках. Бакен фонарем мигает, Крест прочерчен на боках. Видно уж судьба такая, Кто-то выбраться не смог. Бродит вкруг волна глухая, Гонит пены бурный клок. Поскорей бы место это В тишине ночной проплыть И до утреннего света Как тревожный сон забыть.

2005

Хмурое утро

Утро, хмурь. Рядами скачут Облака среди небес. Наш кораблик стонет, плачет — В зыбь глубокую залез. Впереди пустынный остров, Глуше места не найти, Этот остров так не просто Левым бортом обойти. Справа, слева, мелей блики — Не туда плывешь дружок, Как спасительные крики Бьется по ветру флажок. Чтоб со всем честным народом Нам не сгинуть на мели — Сбавь узлы, и тихим ходом К дебаркадеру плыви. Право борт, не черпать воду, Нам еще вперед и вдаль. В эту шалую погоду К верной пристани причаль. Эй, крепи швартовый к кнехтам, Бросим трос – не проворонь. Тише. Стоп машина. Эх ты, Только колышек не тронь. Встал корабль. Прервал движенье, С ветром справился не зря. Чудом плыло отраженье Белых стен монастыря.

2005

Плёс

Смеркался свет за темным лесом дальним, Корабль качаясь к берегу пристал, А над холмом вечерний звон печальный Разрушенную церковь отпевал. Вдоль Волги резко дул тревожный ветер, О пристань бились буруны волны, Казалось, нет такой другой на свете В безвременье упавшей стороны. У ресторана звуки песни пьяной, Съезжаются машины в казино, Притон шальной на острове Буяне Сулит веселый ужин и вино. Сгорела церковь, почерневший сразу Большой старинный город запустел, И воронье с далеких гор Кавказа Над ним справляет черный беспредел. В бурьяне городища – танцплощадка И памятника столб в остатках плит, А князь с него в разбитой камнем шапке С укором древним на пустырь глядит. И делит край, что так любил художник, К рукам прибрав чужое как свое, Без роду и без племени безбожник, И кружит жадной стаей воронье.

2005

Санта Саграда фамилия

Был трубный глас строителю собора: Приди и вознеси сей храм чудесный Святой семьи. Не будешь ты укора В своих дерзаньях слышать от меня. Пусть отблески духовного огня Осветят твой талант, как свет небесный. И Гауди, как верный пилигрим, Что позван был призывом поднебесья, Спеша в мечтах, слагает в камне гимн. Взрастив собор, как редкий цвет в горшках, Вычисливая куполы, в мешках С песком проверив тяжесть равновесья. Собор растет. Его давно уж ждали, Растет, закинув в небо шапки башен, Разверзнув смело сумрачные дали, Двенадцати апостолов краса Явить земле решила чудеса В соборе, что сродни надеждам нашим. Как солнце согревает рой опят Из тлена пня пробившихся к свободе, Так дерзость архитектора опять Прутом железным сверлит свод небесный, И множество узоров бесполезных Вкруг башен вьются по последней моде. Грибы, улитки, змеи и сучки, Деревья, что заживляют раны, Вросли в собора тело. Светлячки Блестят на завершеньях башен сложных. Цветных каменьев шепот осторожный Заворожил собор, как мир наш странный. И мы родимся, чтоб создать собор — Внутри себя его ведь каждый строит — И выметать пустых желаний сор. Нам завершить строенье не придется, В мечтах и снах лишь это удается, Пока земля сырая не укроет. И мудрый архитектор не успел Достроить свой шедевр во славу Бога. Внезапно устранив от славных дел, Трамвай его унес не в смерть, а в вечность, Но множится собора бесконечность, И всем дана в бессмертие дорога.

2005

Салоу. Эль Пинеда

Блаженный мир, приют иберов, Трудом, упорством, крепкой верой Веками обживался край, И готы, франки и арабы, Как раньше Рим, добра награбив, Бежали вспять, покинув рай, Где беспредельна гладь морская, И синь от края и до края, В оливах серебро долин, Спокойных рек немолчный голос, Под легким ветром спелый колос Вздымает грудь больших равнин. Над ними горная гряда Пасет небесные стада И клочья серого тумана Ложатся вниз больших долин, Так заползает в душу сплин С порывом ветра трамонтана. На горизонте пароход Застыл как страж небес и вод, Он разделяет море с небом, То он плывет, то вдруг летит, И в глубь бездонную глядит, А лунный след катится следом. Пушистые верхушки пиний Ласкают неба купол синий. В их фиолетовых стволах Таится сумрак южной ночи, Прибой глухой волной рокочет, Мерцают звезды в облаках.

2005

Гала-концерт дали под сценой Фигейроса и в замке Пуболь в двух действиях в духе моралите

В стране, где праздником чтут бои быков на аренах, Хлеба на башне цветут, золотые яйца на стенах, В багровом замке, что влез на холм над синей долиной, Вперив в купол небес глаз из стекла мушиный. В той ампурданской дали, за горной цепью надежной, Рос без забот Дали, далее − славный художник, Семейства любимый сын стряпчего из Кадакеса Сальвáтор Филипп Жозинт, герой представленной пьесы. Он странным ребенком был, сверчков как огня боялся, Один по скалам бродил, с людьми краснел и стеснялся. Однажды к нему придет удача в жаркое лето — Он встретит семью Пичот, артистов, певцов, поэтов. И стал заносить в дневник рисунки, кроки, сюжеты Гравера ученик, эксцентрик с душой поэта. В ярких полдневных снах являлись к нему виденья, Ночью в сырых углах мерещились приведенья. Потом он их рисовал в жажде запомнить чудо, И к деяньям Творца равнял собственные причуды. В театр жизнь превратив в стенах своей квартиры, Он сам себя окрестил великим спасителем мира. Творец лукавых идей, придумщик новых обрядов, Автор и лицедей причудливой клоунады, Уж так угостить он мог свежей своей находкой, Как будто ее Господь Бог испек на своей сковородке. Там рыбы плыли в облаках с хвостами из ярких перьев, Слоны на длинных ногах трубили в кронах деревьев, Пронзали пики усов с портретов маркизов и графов, Бродили средь диких лесов пылающие жирафы. Но так от века велось, в испанских старых поверьях, Хлебами время свелось на ветках сухих деревьев, В волшебных и вещих снах терялись люди беспечно, Сады в бумажных цветах их увлекали в вечность. И как-то бродя в раю нескромных нагих видений, Он встретил музу свою в саду земных наслаждений, Но словно его появленья всю жизнь с надеждой ждала Со дня своего рожденья Елена – Леда – Галá. Служанка, мать и жена открыла рая земного Ворота, и в даль она Дали возносила как бога. Среди беспутных друзей хранила от бурь житейских Лошадка волжских степей, колдунья полей Елисейских. Пары дружней не сыскать. Судьба щедра на подарки, Если ее оседлать. В проем Триумфальной арки Фортуны катил колесо, разглядев в волшебную призму Его талант Пикассо, бессменный создатель измов. И всходит славы звезда за яркий талант в награду, В соперниках города в их честь устроить парады. Мир покорен. У ног слава кружит болидом, В моду входящий слог — всесильный «Dollars Avida» Сладкий монетный звон звучит на всех вернисажах, Публику тешит он скандалом, ажиотажем, Только о нем разговор и гордо идет по сцене Художник-торреадор – взъяренный бык на арене. Кто знает, какой узор вышивает властитель мира, Как старый ненужный сор мы сметаем прежних кумиров. Гаснет свет. Тишина, покой. Спущен занавес сверху узорный. Арлекин усталой рукой грим смывает в своей гримерной. Марионеткой на нитках, сжимающихся в гармошку, Можно в расшитой визитке в гости к смерти прийти понарошку, Над шуткой твоей удачной она весело будто хохочет, Но оскалится мрачно, когда ты того и не хочешь. Потускнеет глянец и лак на лучших твоих картинах, Черным гробом замрет Кадиллак, запутавшись в паутине, По ночам будет трубно ржать чучело лошади белой, День и ночь слезой истекать великан — над усопшим телом. А в Пуболе две гладких плиты, где тень сложилась густая, Ей одну предназначил ты, другая совсем пустая − Той, что дана судьбой и шла неразлучно рядом, Вечно лежать одной в замке со старым садом. Ты ж сам как простой лицедей, как горстка смертного тлена, Устав от земных страстей, навечно лежишь под сценой. Не ждет Навзикая Улисса, рок послал вам финал такой, Лишь сорока над кипарисом да крыса спугнут покой.

2005

На Онеге

Протяжный звук растаял парохода, Все дальше уходил речной причал, И в ярком небе, вкруг объявшем воду, Луч солнца крылья чаек окаймлял. Над озером Онега плыли тучи На север к ледовитым берегам, Всходило солнце белое все круче, Кидая горсти света по волнам. Пыхтели мирно трубы, дым пуская, За горизонт круглился небосвод. Все шире расходилась синь густая, Смыкая гладь тяжелых темных вод. Ни берегов, ни леса, ни прибрежья, Лишь неба свет да темный блеск воды, И в безграничных далях Заонежья Терялись обжитых примет следы. Безмолвие, безлюдье, беспределье. Замолкло время, стихло в глубине Пространства, заплутавшего в поверьях, Что гулким эхом ходят по воде. Они доносят отзвуки сраженья, Походов дальних, красных стругов гул, И сказочного города виденье, Что вечным сном под озером заснул.

2006

Белая ночь на канале

Гаснет свет дневной, смеркается, След уходит берегов. Чайки тень крылом касается Потемневших облаков. Колпаком, на штырь насаженным, Бакен мели сторожит, Вкруг него, по камням слаженным, Ветер волны ворожит. Гаснут островки зеленые, В глубине их скрылась тень, Лишь шумит вода студеная, Кружит пенистый гребень. Древний скит вдали маячится, Вкруг покой и тишина, Под замерзшим небом прячется Хрупких веток белизна. Узкой полосой багровою Ранний тянется рассвет, В воду темную, свинцовую, Неба льется тусклый свет Берег, ветрами иссеченный, Заживляет темный мох, И со дна потока вечного Гулкий звук, как тяжкий вздох.

2006

Соловецкая

Острова, острова, острова, Закружилась от вас голова, И куда глаз ни кинь — Всюду водная синь, Как с похмелья болит голова. Соловки, Соловки, Соловки, Стерегли вас не люди – волки, И какой в этом толк, Коли брат словно волк, И сжимаются зубы в тиски. Убежать с Соловков, убежать, Чтобы даже следа не видать, И не сбиться с пути, И свободу найти, И ищейки не стали искать. Но уйти не дано, не дано, Кому здесь отсидеть суждено, Если будет фартить — Чифирю заварить, По душам поболтать заодно. Да теперь всё не так, все не те — Не оставь нас Господь в темноте, Обернешься назад — Там мерещится ад, Не забыть бы о нем в суете. Острова, острова, острова, Поседела от вас голова, Мы вернемся опять, Хоть пора отплывать, К Соловкам, чтобы правду сыскать.

2006

Спасо-Преображенский собор в Кижах

В преданье летописец написал: Царь Петр гонца на Кижи-остров слал Построить пост дозором обороны, Чтоб враг коварный северной короной Надменную главу не увенчал. Но шелестом дерев, кустов и трав, Вдали от царских суетных забав, Несоразмерных будущему чуду, Откликнулось: Пусть храм высокий будет, Просторный храм о двадцати главах. И в день Преображенья, в благовест, Из дальних и глухих окрестных мест Пришли леса в покровах запыленных, И над пожаром местом опаленным На севере вознесся божий крест. Восславим тех, законы кто постиг, Как ставить восьмерик на четверик, Чтоб в целое могли соединиться, К покрову небосвода устремиться И солнцу показать свой светлый лик. Помянем тех, кто плыл на братский сбор, Тех, кто срубил на острове собор, Чтоб мир вокруг него преобразился. Вначале плотник Богу помолился И в желтый ствол сосны вонзил топор. Под лезвием запел сосновый срез И храм пошел, венцами вверх полез, Прирубами оброс со скатом крытым, И в кровле «бочек», в чешую зашитых, Узором отражался свет небес. Храм рос как древо жизни, вверх тянул. И скоро с любопытством заглянул Он в небо деревянными главами, И вместе с золотыми облаками К лучам тепла под влажным ветром льнул. И добрая молва пошла окрест. К нему из дальних стран и ближних мест Тянулись люди, приходили звери, Сплывались рыбы. К православной вере С любовью направлял их Божий перст. И плотник главный, завершив узор, Сказал: «не должно строить с этих пор, Срубить дано лишь раз такое чудо, Бог создал то, что вечно будет людям», И бросил в воды озера топор. С событий тех прошло немало лет, И повидал так много белый свет Строений, что слепят воображенье. Но в озере светится отраженье Собора, что чудесней в мире нет.

2006

На Валааме

В июльский день из вод необозримых, Встречать сюда приплывших пилигримов, Приветливо идет на встречу нам Пресветлый божий остров Валаам. Его неугасимая лампада Веками светит, принося отраду, И ясным днем и поздно по ночам Ты всех приветишь, добрый Валаам. Здесь веры крест воздвиг святой Андрей, И шведов дерзких северный борей Сгибал своим дыханием пополам, Ты выстоял суровый Валаам. В дневных трудах земной твердыней став, В полнощных литургиях отстояв, Покой и мир разлив по островам Стоит оплотом веры Валаам. Когда же непогоды грозный зов Достигнет дальних праведных скитов, Как ветра гул бежит по островам: Поберегись, укройся Валаам. Надвинув шапки темные лесов Насупленных в ненастье островов, Разносит буря стон по облакам: Ваалам, Валаам, Вааллалам. Но радуга протянет мост с небес Надеждою, и через темный лес Блеснет луч света по церквей главам, И оживет притихший Валаам И вновь негромко стелется волна, Слегка ласкаясь глади валуна, И вторит плеск воды колоколам: Ваалам, Валаам, Вааллалам. Пусть не угаснет свет твоих скитов, В прощальный миг, в преддверье вечных снов, Напутствием и утешеньем нам Твое благословенье, Валаам.

2006

Михас

Тень вползала в створ каменьев строгих, Кружевом играла на стекле, И, скрываясь в дальние отроги, Солнце гасло в цепкой мерной мгле. Переливы яркие заката Остужались в глубине морской. Колокольный мерный звук набата Отбивал десятый час земной. Откатав туристов в таратайке, Замедляя свой усталый бег, У повозки сбившись дружной стайкой, Ослики спешили на ночлег. А за ними медленно и чинно, Соблюдая нормы чистоты, Следом поливальная машина Выскребла дороги и мосты. Вздохи затаились за кустами, Звездный блеск заворожил луну. Ветер с моря тонкими кусками Нарезал тугую тишину. Разгулялась ночь. С окраин склона Лунный серп долину закружил. Мягкий свет церковного фронтона Призраком над городом парил. А в часовне, что к горе прижалась И зажгла лампады в эту ночь, К кукле-богоматери склонялась Чья-то лента с просьбою помочь. Стихнул шум. Прилёг уставший Михас, Под горой свернулся сладко спать. Замерло. И безмятежно тихо Будет город утро вновь встречать.

2006

Рондо о Ронде

Дорога петляла, храни нас Мадонна, И горы за морем в вершинах сплелись. Кто создал тебя, несравненная Ронда, Где месяц и солнце навечно слились? Над нами небес голубая ротонда И ветер кружит высоко от земли. Кто дали раскрыл неоглядные, Ронда, Кто смотрит на них сквозь отроги твои? По этой дороге и римлян и мавров Взбираемся вверх на крутой перевал. Кто в горные цепи седых динозавров Здесь в Ронде на вечные сны заковал? Все выше дорога петляется плавно, Несчастлив, кто ширью такой не дышал. Кто выгладил Ронды суровые камни, Кто высек меж ними глубокий провал? Как ветер навстречу долина несется, Все близится, Ронда, твой контур простой, Над гулким ущельем, где Тахо крадется, Где Понто-Нуэво парит над рекой. Как крепость стоит неприступная Ронда, Она покоряла друзей и врагов, И в небо зрачком завершенного тондо Белеет арена для боя быков. По трубкам струится вода для полива И зреют плоды на зеленых ветвях. Кто, Ронда, взрастил твои тучные нивы, Как вырастил дерзко сады на камнях? И те, кто сажал эти дивные рощи, От ветра и света просты и чисты, Ведь в близости к небу смелее и проще Сжигаешь ненужных желаний мосты. Увенчана Ронда испанской короной, Над нею неспешно столетья плывут, И к Ронде спускаясь, суровые склоны Нас горными тропами в вечность зовут.

2006

Февраль в Гайд-парке

Ветер легкую зыбь качал, Скрипнул резко утиный крик. Кто, когда и зачем сказал, Что к тебе навсегда приник? Что прожить не смогу и дня Без морщинок твоих у глаз, Что теперь в душе у меня Темень тяжкая в трудный час? Выбираем и мы и нас, Тонкой нитью прядет судьба, Если б знать, что и в этот раз В гости к нам забредет беда. Много видел странный пруд Поцелуев, горючих слез. Ветер взвил поминальный круг И в печаль, как в февраль унёс. Тонкой стрелкою самолет Пробивает свои пути. Кто теперь тебя позовет По апрелю к снегам идти? И косой серпантин пруда Как у горла холодный нож. Вспоминай меня иногда, Я приду. Когда позовешь?

2007

Сент Джеймс парк

Совсем недалеко от Риджент Стрит, Где шумный Лондон катится толпою, Под влажным небом с дымкой голубою, Уже века старинный сквер стоит. Покров зеленый в белых маргаритках, Кустарником ограда обросла, В соцветье слив, которым нет числа. Платан в плодах, висящих как на нитках. Шары – колючих ящуров крыло, Как гроздья ягод, окаймляют ветки, Вот будто распахнулись птичьи клетки И дерево птенцами расцвело. Заснул платан, стволы свои пригнул, Кромсало время их неоднократно, С мольбой смиренной к небу, вероятно, Он скрученные ветви протянул. В его вершинах раздается гул, Веселый гомон тех, что прилетели. Им сладко и тревожно. Птичьи трели Платан не будят, он давно уснул. Так погрузиться хочется мне в сон, Забыться, помечтать об обновленье, Развеять то, что вносит в жизнь сомненья, Смириться, к Богу выйти на поклон. И, как платан, вдруг прорасти листвою, Очистить струпья высохшей коры, И средь вокруг шумящей детворы Вновь породниться с жизнью молодою. И с этой думой, что меня ведет, Спешу я к храму, он дает названье Для места, где как в капле мирозданья, Боль обновленья через тлен грядет. У церкви дети спорят, за пустяк. Им весело. Вдруг человек, поверьте, В цилиндре, с тростью, как посланник смерти, За ним в цветах блестящий Кадиллак. Так провожают здесь в последний путь, Без скорби, неуместной по поверьям. В урочный час что людям, что деревьям — Бог каждому дает в тиши заснуть.

2007

О нас

Мы вместе прожили немало, Но, если честно говорить, Хотел, чтоб дольше нам досталось По жизненной тропе ходить. Пусть бог решит, что ждет нас дале, Какие грянут чудеса, Что впереди, какие дали Для нас раскроют небеса. Друг к другу нас с тобой прибило, Не ведая судьбы иной, Но лодку счастье закружило В наш быт печальный и смешной. Я полюбил тебя не быстро, С годами больше и сильней, И разгорелась эта искра, А жизнь неслась вперед, быстрей. Но все, что падало как камень И омрачало радость дней, Любви не погасило пламень, Свет от нее в душе моей. Когда случались катастрофы — Вот-вот порвется жизни нить — Просил я в покаянных строфах За прошлое понять, простить, И в разговор с житейской прозой, С осадком горьких трудных лет, Застрянут вдруг больной занозой Сем бед, а к ним один ответ. Но, выясняя постоянно, Как быть нам тягостно вдвоем, Мы на ходулях деревянных К раскрытой пропасти идем. Забудем давние обиды И вспомним дом, зеленый сад, И золотистого отлива Вечерний яростный закат. Медовый сладкий запах липы, Сирени гроздья за окном, И светом ласковым облиты Заснули дети тихим сном. А мы под вечер в темных нишах, Так близко, сладко, налегке Одни, вдвоем, почти не дышим, Душа к душе, рука в руке. Пора понять, что сделать можно, Вздохнуть, покаяться в грехах, И будем дальше осторожно Нести любовь в своих руках.

2007

Рассвет в Сент Квентине

Ты знаешь, как непросто в тишине Протяжный ветра звук тревожно слушать, Рассвета долго ждать, а ночь длинна, И в темном одиночестве она Выматывает стынущую душу, Как будто кто-то плачет обо мне. Что груз твоих упреков справедливых На мне тяжелой ношею лежит — Заслуженная кара провиденья, Когда ж ты произносишь осужденье — Как ветра стон мне раны бередит И медленно подтачивает силы. Подумай, ведь несложно все решить, Отбросив то, что забытья достойно, И прошлое былье не ворошить, Дышать, быть вместе, просто рядом жить, Все выверив разумно и спокойно, Без долгих промедлений изменить. И радость каждой капли бытия Вселится в нас, как было это прежде, И, обретя в душе былой покой, Пойдем мы в путь и ясный и простой, Наполненный любовью и надеждой, Опорой будет мне рука твоя.

2007

Цапля в «Киото гарден»

Серая цапля на том берегу, Ты прилетела из стран отдаленных Небом бездонным над морем студеным, Взгляд отвести от тебя не могу. Гордая птица с флажком-хохолком, Тушью как будто набрасывал кто-то, Ты прилетела сюда из Киото В Холланде-парке грустить о былом. Хрупкая цапля на длинной ноге. В зыби пруда извиваются рыбы, Камни седые ощерили глыбы В парке зеленом, в далекой стране. Можно увидеть тебя иногда В обществе птиц, горделивых павлинов, Но в простоте очертаний единых Ты несравненна у кромки пруда. В сини зеркальной горят облака, Контуры цапли на воду ложатся, Можно ее только взглядом касаться, Чуть погрустить, улыбнуться слегка.

2007

На выставке Бориса Свешникова

Последний поезд от тоски земной Уходит в край несбывшейся надежды. Срывает ветер ветхие одежды, Всё погрузив в тяжелый мглистый зной. Сквозь чью-то жизнь крадется грозный рок, И путнику земному одиноко, Застыло солнце тусклое высоко, Вдруг отсветив отпущенный свой срок. Вползает в нас невыносимый страх Пред запредельной тягостью могильной. Иссушит тело жадный червь точильный И превратит немедля в смертный прах. Метутся тени в призраке густом, Взывая к небу. Но к призывам глухо Бездонное небес тугое ухо, А смерть сильна в молчании простом. И россыпь звезд, как лагерная пыль, На землю свет холодный посылает, Он милости и жалости не знает И небыль страхов превращает в быль. Чья кисть дрожит натянутой стрелой? На волосках что волны грозовые, Скатились в сини всполохи седые, Что после смерти не сулят покой. Не меря сил в отпущенный свой век, Как в летопись записывая строки, Он рисовал панно, картины, кроки — Художник, страстотерпец, человек. И Бог его неверие простил. Художник был послушен провиденью, И высшее судьбы предназначенье Он сквозь души страданья пропустил.

2007

Вера, надежда, любовь

К чему скрывать – со смертью я знаком, Она ко мне нередко заходила, С собой пойти настойчиво просила По доброй воле лучше, чем силком. И малодушно руки опустив, Уйти за ней покорно соглашался, Все глубже, ниже в темень опускался, Про Божескую заповедь забыв. И если кто в спасении моем Из вязкого небытия повинен, То лишь надежда: помраченье минет И Божьей волей снова заживем И радости простых и трудных лет По вере будут в непростой дороге, И всем сомненья, чаянья, тревоги Любви согреет негасимый свет.

2007

Марине о «Киото гарден»

На мысли простой вдруг себя я ловлю: Гуляю по саду иль белок кормлю — Я тихий покой в этом сумрачном мире Ищу будто ключик к закрытой квартире, В которой запрятано все, что люблю. Открыть бы ее, за меня помолись, И чудится мне, что неспешная жизнь Меня убеждает забыть про заботы И шепчет: совсем закрутился ты что-то В бессмысленном беге, лишь крепче держись. Разумных и крепких границ не видать, А в море соблазнов – бесовская рать, Увязнув в погоне за бренною славой, Мучительно трудно, о Боже мой правый, Всю жизнь тебя в душу к себе призывать. К заблудшему сыну скорее приди, С приходом своим поскорей освети Углы, где душевная леность крадется, В земной суете видно тот лишь спасется, Кто к праведной вере на верном пути.

2007

Летнее признание

Милая, к чему тужить, Что проходит быстро лето, Что неясны нам ответы Как до осени дожить. Я хочу тебе сказать: Те печали миновали, Что с тобою разлучали, Их и близко не видать. Как уж слажено судьбой: Каждый день с тобою праздник, Лишь рогатый безобразник Разлучит тебя со мной. Рядом быть с тобой вдвоем Для меня одна отрада, Если что еще нам надо Мы по осени найдем.

2007

Тригорское – Михайловское

Я был здесь сорок лет назад Студентом юным и беспечным, И в круговерти бесконечной Теперь я новой встрече рад. Спешишь и не жалея сил Себя в пустое устремляешь, Хотя давно и с детства знаешь: Сей мир поэта возрастил. Стихом наполнен это край, Тем, что не ведает границы, И отлетает вдаль, как птица, В прелестных рифм незримый рай. Он полон воздухом, водой, Цветеньем трав и птичьим свистом Над кронами дерев ветвистых С густой искрящейся листвой. Поэта гений здесь бродил, И на аллеях просветленных Так светло, призрачно, влюбленно, Как будто с нами рядом жил. И если, сглазить я боюсь, Мне снова выпадет везенье, То в край его стихосложенья Я непременно возвращусь.

2007

О поездке в Пушкинские горы

Нет, что-то не пишется здесь. Наверное Пушкина гений С нескромных моих упражнений Сбивает беспечную спесь. Поэт не простой рифмоплет, Экспромт сочинить может каждый, Но выпорхнет слово однажды, И стих отправляет в полет. Ты ждешь этот случай как свет, Что рифмой внезапно сверкает, И искрою путь озаряет С безмолвия ночи в рассвет. И тот, кто так долго молчит, Вдруг жаждет обмолвиться снова, И чуткое редкое слово Раскатами грома звучит.

2007

Первый день в Пскове

Влажным ветром обвевало лето, Ветви яблонь вес плодов прогнул. Флюгер башни, солнцем подогретый, Древний город в новый день тянул. Прошлое таилось за стенами, Новый быт пугал простых людей, И пустыми темными глазами Вдаль смотрели призраки вождей. Лошадь шла по мостовой неровной С челкой и слезами на глазах, А со старой площади церковной Бил поклоны праведный монах. Город пережил немало лиха, Божий гнев и дыбу палача, Но всегда в Мирожской церкви тихой Желтым светом теплилась свеча. Счастье близко не единым хлебом, Если ищут, может быть найдут, И под древним негасимым небом Миром всем его прихода ждут.

2007

Псков

Низко плыли в небе облака, Шли на запад, близкий и враждебный, И парил, глядясь издалека, Троицкий собор над краем бедным. Строил в череду лихих годин Крепости, церквей и башен главы Древний Псков, окрестный господин, Погруженный в сон прошедшей славы. Вкруг него, храня достойный град, Как кольцом прилаженные части, В плотный строй бессменных стражей ряд, Крепости – заслоны от напасти. Сонмы полчищ жадным острием В грудь его могучую вонзались, И пожарищ тлеющих углем На крутых приступах рассыпались. Не сломил его коварный враг, Немцев, ляхов, шведов грозных тучи, Реял псковский православный стяг Над народом вольным и могучим. Годы трудной поступью прошли, Вкус их часто был зело не сладок, В прошлое столетье принесли Большевистских орд лихой порядок. Город затаился, в дрему впал, Но, проснувшись в новое ненастье, Жизнью славных воинов сломал Злобных немцев страшное напастье. Проходили беды чередой, Вмиг растаял призрак коммунизма, Вновь опутан новою бедой Город в сетях злого эгоизма. Сгинет беспределья темный мрак, В старый Псков достойный день вселится, Отойдет от стен коварный враг, Снова город к жизни возродится. Долго будем помнить твой наряд, Золото на куполах блестящих. Господи, храни сей древний град От врагов былых и настоящих.

2007

Вечер на балконе отеля «Леоники»

Веер пальмы под ветром колышется, Свет от звезд, как прощальный узор, Робкий шелест под сводами слышится, Сокровенный ночной разговор. В этих камнях не малое прячется, Трещин тень, что следы от оков, Фонари как невесты маячатся В белой свите ночных мотыльков. Лунный свет проскользнет недотрогою По застывшей небес глубине, Проблеснет лишь колонною строгою Древний храм на высоком холме. Затаилась в вуали доверчиво Тишина и шаги не слышны. Легким абрисом ветер прочерчивал Тонкий профиль у белой стены. Свет над морем за утром потянется, Закружится до ясной зари, И застонут, как горькие пьяницы, В потаенных углах сизари.

2007

Ханья

От янычар идет названье, Морей жемчужная слеза, Восточной сладостию Ханья Вкус услаждает и глаза Так, словно грезишь в сне слегка. Как легкий росчерк облака, Их тень прозрачна и легка, С волною светлой и зеленой, Водой прозрачной и соленой, Цветами радуги пленя. Маяк – бессменный страж огня — В восходе ветреного дня Загасит свет, не споря с солнцем. Веселый луч блеснет в оконцах, Но ставень их замком закрыт. Венецианский колорит В строеньях гавани царит, С мечетью розовой играя. Их переливы наблюдая Темнеет профиль из-за штор. Как весел жизненный узор, Прохожих пестрое движенье В воде струится отраженьем, Здесь тлен и жизнь вступают в спор, Как тьма и солнечный рассвет. Прелестнее картины нет, Среди корабликов снующих, Людей, смеющихся, жующих, Сгущает сумрак синий свет. Недавно яркостью сиял. В таверне, где гудит причал, В бокале теплится свеча, В себе луч солнца сохраняя, Но вечер тихо подступает И некуда до утра плыть. Послав спасительную нить, Маяк готов во тьме светить, И тонкий луч по морю водит Тем, кто во тьме на ощупь бродит, И хочет к берегу приплыть.

2007

Поездка в Амари

Этот путь мы выбирали сами, Пел мотор, прилежно в гору лез, Затяжными мертвыми петлями, Словно нас кружил дороги бес. Тихий край с забытыми местами Спрятал, как святыню от врагов, Горный кряж с колючими кустами В шапке белой легких облаков. И в дороге каверзной и длинной, Что кружила горная гряда, Раскрывались тихие долины, Белых коз прилегшие стада. В разговорах, дельных и ненужных, Вдруг всплывет средь суетных забав, Розовых гранатов цвет жемчужный, Вольный запах скромных горных трав. И надеждой всякой божьей твари Высится на каменном холме Колокольня в городке Амари Белой свечкой в гулкой тишине. В том краю, где век что лихолетье — Только Бог судьбу его хранит — Пережив почти тысячелетье Церковь Анны тихая стоит. Скромный неф, одетый в серый камень, В окруженье молодых олив, Веру сохраняет здесь веками, Лишь веревкой двери укрепив. Так легко, преодолев усталость, Жизнь начать как с чистого листа, Если б только нам досталась в малость Этих мест святая простота И в стране холодной вечерами Легкий пламень теплится во мне Церкви той с простыми образами И остатком фрески на стене.

2007

Кносс

Как печальны финалов аккорды, Камни дыбом, что свету конец, Только здесь сумасбродному лорду Мог привидиться кносский дворец. В том дворце, ярким солнцем прожаренным, Минос с призраком тихим бродил, И с клубком, Ариадной подаренным, Выход к свету Тезей находил. Здесь, в покоях на тюрьмы похожих, Гостевал и Икар и Дедал, Зевс, великий отец многобожия, В кости с пленной Европой играл. Тесно спальни со складами связаны, Чьи следы как остатки могил, Их хозяин своими приказами Древний греческий край покорил. Но судьбою те сроки назначены, Все цари к ней идут на поклон, И над прошлым величьем утраченным Погребальный доносится звон. Все прошло. Неизменным останется Солнцепека неласковый зной, Лишь сквозь камни верхушками тянется Кипарис с неразлучной сосной. Ствол колонны на портик надвинется, Яркой краской пронзит стилобат, Тень прохладная навзничь откинется, Как на фреске дворца акробат. И страницей в историю краткую, Где о Кноссе лишь несколько слов, Это прошлое станет загадкою, Сложным смыслом утраченных снов. Время рыщет забытыми бродами, Как ревнивый и мстительный мавр, Только где-то под темными сводами К новой жертве бредет минотавр.

2007

Внучке

В день октябрьский, теплый и погожий Маленькое чудо к нам сошло, И, явив себя по воле божьей, Нас, к нему готовому, нашло. Дача, сосны, добрая собака, Там малышку будет Бог хранить, Свежий воздух, мягонькая вата — Так за крошкой легче уследить. Спит она, еще не зная имя, Кем ее родные нарекут, И во святцах лучшее прикинув, С головой в купельку окунут. И пойдут года дорогой быстрой, Дальше и смелее и быстрей. Отсветом рождения лучистым, Боже, ты пути ее согрей. Пусть хранит ее Господь и любит, В жизни чтобы горя не видать, Мы теперь твои родные люди, Будем сколько можем помогать. Прокричи, малышка, в полный голос: Вот, мол, я, спешу к своей судьбе. Только дед седой пригладит волос В выцветшей лохматой бороде.

2007

Поход в национальную галерею

Опять накрыла город непогода, Льет дождь как из дырявого ведра. Непостоянны прихоти природы, Хотя б получше день послать могла. Промокла крыша, блещет как от лака, С нее стекают капли на балкон, Под ним в саду озябшая собака От влаги схоронилась за кустом. С зонтом, в плаще спешу до остановки, Как будто местный старый джентльмен, Расчисливший осенние уловки, Не находя в погоде перемен. От дней таких страдая и старея, Сажусь в автобус под шуршанье шин, Чтобы попасть в большую галерею К голландцам греться малым и большим. Там Рембрандта живут автопортреты И по ночам спускаются со стен, А с дамами танцуют менуэты Мужицкий Брейгель, Рейсдаль и Ян Стен. И милый образ в платье светло-синем, Как в бархатной небесной вышине, Вермеер посадил за клавесином, Чтоб робко протянула руку мне. Спасительная даль воображенья, Ты примеряешь с суетой земной, И робкая надежда на спасенье Порой, как спутник, ходит за тобой. И подвергая многое сомненьям, Мне грезится: сквозь сутолоку дня Соединяться жизнь и представленья, В музее посетившие меня. А дождь прошел, и желтый цвет заката Играет ярко на боках домов. Он освещал в иные дни когда-то Миры в картинах старых мастеров. Просохли крыши, ясно в небе синем, Косые тени поползли от стен, Как в сценке из явившейся картины, Кормил собаку строгий полисмен.

2007

Покаянное

Давно хотел тебе сказать, Что в трудный час бросать не гоже, Когда ненастье душу гложет И от грехов не устоять. Давно просил меня простить, Не мешкая, без промедленья, И ссоры погасив, в смиренье, Наш долгий трудный путь продлить. И о другом тебя просил, Что все грехи мои былые Пора забыть, как козни злые, От них я прочь к тебе спешил. Давно привык тревожно спать, И в снах, от бесов несвободный, Как первородный грех народный Отчаянье водкой заливать. Давно я жду желанных встреч Без затянувшихся обид. Будь рядом, Бог меня простит, За это в храме ставлю свечи.

2008

Тоска

С унылою душой иду опять в Киото. Не виноват в том сад, но я в смущенье, что-то Разладилось в сознании моем. Один я здесь, мы больше не вдвоем, Движеньем сонных рыб, чьи спины в пестрых лентах, Не радует застывший водоем. Хоть солнце светит, в небе облака Ласкают синь бездонного пространства — Не тянет в небо, ближе постоянство, Желанье на скамье в тиши сидеть, Смотреть на камни и окаменеть, Чтоб быль ушла под сумрачные своды И как тупая боль не ныли рядом годы, И ровный тихий блеск зеркального пруда Застыв, не отражал грядущих бед следа.

2008

Вопрошая

Зеленая листва над темною водой, Сулишь ты мне покой? Игривый водопад, в струящейся воде, Найду ль ответ беде? Застывший темный пруд со стражами камней, Увижусь снова с ней? Лохматая сосна иголками дрожит, Что вновь судьба сулит? Увядшая трава подскажет вдруг слова — Судьба всегда права. То темный след на ней, то свет косых лучей, Дождусь безгрустных дней. Но сколько мне еще искать приют от бед? Ответа нет.

2008

Косые тени

Гнетет тоска, закрыла полвселенной, Сто серых кошек душу стерегут, Но в этой жизни, суетной и бренной, Косые тени нам судьбу прядут. И каждый раз, когда срываюсь в пропасть, Я жалость и прощенье не молю. Нельзя больные раны часто трогать, Тебя всегда по-прежнему люблю. Врачей пошлю и выброшу лекарства, Пусть не считают новый гонорар, И, наплевав на злой судьбы коварство, Перенесу в который раз удар. Пусть тяжелы и часты расставанья И рвется тонкой связи нашей нить, Я не приму последнего свиданья, Хочу с тобою вечно рядом быть. Меня ты судишь: все тебе неймется, Да и стихи ты пишешь не спроста. Кому дано, с того сполна возьмется, А жизнь начнем как с чистого листа. И, пробиваясь сквозь преграды бедствий, Я в смертный час скажу набравшись сил: Пред Богом и судьбой ты лишь ответствуй, Эй, кто там в черном злобный взгляд скосил.

2008

Окфорд стрит

Ах, Оксфорд стрит – не парки, не бульвары, Ты манишь всех от малых до седых, И надо быть совсем занудой старой, Чтоб не поверить прелестям твоим. Спешат по Оксфорд стрит шальные люди, Здесь как болезнь стяжательский угар, И красные автобусы – верблюды — Развозят в норы купленный товар. Здесь «Маркс» справляет каждый день рожденье, Об Энгельсах не зная ничего, Когда-то отдавали все за пенни, Но нынче не упустят своего. «Джон Льюис», «Дебенем», шикарный «Селфридж», Их ароматы голову кружат, И хоть в свое богатство ты не веришь — С Рокфеллером сравняться все хотят. А вот Бонд стрит, которой вроде нету, Есть новая и старая зато, Сюда спешат Джеймс Бонды всего света Купить часы, машину и пальто. Схватить за хвост здесь счастье метит каждый, Заманчивей занятья в мире нет, Лишь побывав на Оксфорд стрит однажды Поймешь – все в мире суета сует. Припев Какой кураж товары брать, Брахлом пакеты набивать, И в ступор впасть и в стоппинг На ненасытный шоппинг.

2008

Злате

Мой добрый товарищ, при слове «гулять» Покорно садишься, ошейник подставив, Так хочется морду твою мне обнять, На палевой шерсти начесы расправив. Вот время настало. Гулять так гулять, По узкой тропе мимо дятлов и кошек, И вечным движеньем круги нарезать Что в жаркое лето, что зимней порошей. Мы взяли щенка с незавидным умом, Ему на крыльце постелив одеяло, И в знак благодарности ночью и днем Ты дом стерегла и покой сохраняла. Но время пришло, хриплый голос осел, Нет прыти былой, да и холка седая, Все больше лежишь, отстранившись от дел И даже не лаешь, когда приезжаем. Но тошно когда и за горло тоска, Душа залежалась в ленивых палатах, Сквозь заросль крапив, где тропинка узка, Как выгул себя доверяю я Злате. На время обид, хоть на встречу беде Спешить мы до нового срока отложим, И вихры седые в моей бороде Так с палевой шерстью твоею похожи. Но голос неясный нам скажет: «гулять», И снова вперед и все снова как прежде. Так весело думать и сладко бежать От старых забот к непонятным надеждам.

2008

Обращение

Как мне забыть свою тоску По той, что быть со мной не хочет? И кто в последний час отсрочит Беду, прижатую к виску? Как «Золотым ключом» открыть, Что без тебя мне мир не в радость, Что в нем желанная награда С тобою вместе рядом быть? Как мне открыть свою любовь, Что в тьме души как лучик светит? Она давно за все в ответе И к жизни возрождает вновь. Как горечь смыть твоих обид, Какими бурными слезами? Когда с тобой поймем мы сами, Что друг без друга нам не быть? Как мне колени преклонять, Прощенье попросив у Бога, Благословения в дорогу? Как без тебя по ней шагать?

2008

Раскаянье

Мне трудно осилить дорогу, Которую Ты указал, Коль скоро судить будешь строго, То твердой дороги не знал. Иду я без правды и правил, Не ясно поняв бытие, Но Боже, зачем ты оставил Заблудшее семя твое? Приди, не покинь и напутствуй, Внуши, как себя осознать, Ведь жизнь во грехе и беспутстве, А бесов несметная рать. И так тяжело покаянье, Так трудно колени склонить, Раскаяний горьких рыданья Не могут грехи изменить. Весь мир, как раскрытая книга, С ней каждый один на один, Но это предчувствие мига Так важно, когда ты любим.

2008

Колокольный звон в «Золотых ключах»

По ночам лихорадит бессонница, Дождь плакучими струями льет. За окном отдаленная звонница Неумолчным набатом зовет. Ты по ком так тоскуешь отчаянно, Кто достоин рыданий твоих? Как нередко по жизни случается, Я любовь отпеваю двоих. За тебя непутево-нескладного, За нее, что страдала не раз. Гулким отзвуком звона балладного Поминальный доносится глас. Отзвони, отпечалься, откланяйся, Может с Богом страданье простишь. Робкий свет над долиною занялся, И настала вселенская тишь.

2008

Про это

Я убиваю летний день. Так скучно жить, так думать лень Над тем, как воля не своя Съедает части бытия! Не важно: быть или не быть. В стакан давно пора налить, Забыться в снах от лишних дел, Пока себе не надоел. Когда в несчастье ты один Себе слуга и господин, Кому ты служишь – черт поймет, Кто на себе кого везет. Вот тянешь жребий непростой, Пан иль пропал, чужой иль свой, В иных несчастьях виноват, То слишком хитр, то простоват. Но не обманывай судьбу, Ведь постоянно стерегут Твоих желаний жадных рой Лихие черти в стае злой. В мольбах от них беги, беги, Ведь человечества враги Сквозь тьму прельстительных личин Внушают: здесь ты господин. Но слава – как вчерашний прах, А совесть – суетности враг, Так дай же Бог, коль станет сил, Сказать: не зря ты в мире был.

2008

В «Золотых ключах»

Я так устал, тебя не видя, Не слыша шум твоих шагов, Вот, видно, Бог меня обидел, Не нахожу тех нужных слов. Ты если б знала, как печально Вставать без запахов твоих И в отголосках комнат дальних Не слышать тапочек ночных. Я брошу все соблазны мира За встречу новую с тобой. В пустой неприбранной квартире Не пахнет близостью былой. Халат холодный стынет в ванне, Никто его не надевал. От этой обстановки странной Я в одиночестве устал. Вот вдруг придет желанный вечер, Войдешь ты тихо в этот дом. От долгожданной этой встречи

Заснем спокойным добрым сном.

2008

В Михасе

Я забыться хочу, я в стакане вина Утолю свою боль. Если тайная встреча сегодня судьбою дана, Подскажи мне пароль. В тихом Михасе ослики сникли одни, Места нет седоку. И ушедшие прошлые ясные дни Навевают тоску. Я оттуда бежал, все напомнило мне о тебе, Здесь бродили вдвоем. В светлый вечер, как будет угодно судьбе, Ту печаль отпоем. Богоматерь надежды на скальном углу замерла, И затих ветерок. Хоть записочка счастья на платье надеждой легла, Скоро ль выпадет срок?

2008

Дьяволиада

Вот гляжу потухшим взглядом, Снова я попал в беду, И с чертей со мною рядом Мутных глаз не отвожу. Приходите без участья, Вам давно известен срок, Всем кусок моих несчастий Словно яблочный пирог. Отгрызи его сегодня, Завтра черствым будет он. Утлой лодкой в преисподню Перевозит вплавь Харон. Мрачный Стикс глубок и влажен, Стонут сонмы простаков, Пусть подсыплют в души наши Горсти свежих угольков. Бесы кружатся гурьбою, Тесен дружный этот круг. Занялись моей судьбою, Нить ее, спеша, прядут.

2008

Как просто

Просто все, но однако, сложно, Не сумею тебе сказать, Так бессмысленно, невозможно Ждать, надеяться, снова ждать… В уголок заберет подушка Слез остатки, отцветших снов, И бренчит пустой погремушкой Звон несказанных нужных слов. Лечь как в прорубь, где бело-синий Над тобою сомкнется свет, И окутает душу иней, Заморозит мой сонный бред. Были – не были, кто подскажет В перекрестье земных дорог, Может, это не так уж важно, Вот любовь сохранить не смог. Опускаюсь, сползаю в Лету, Словно кто-то торопит срок, Нет покоя, и счастья нету. Как тебя сохранить не смог? Мне бы в радость построить церковь, Помолиться, сколь хватит сил, Чтобы благостный виночерпий Душу грешную причастил. А пока лишь вино в бокале, Пальцы мелким листом дрожат. Жду я, чтобы меня позвали Те, кто судьбы людей вершат.

2008

Надежда

Вот угасла темень с тоскою, И приходит, как дня привет, Над широкой гладью морскою Утра ясного первый свет. Он развеет печаль ночную Отголоском лучей косых. Синевой сквозь судьбу земную Небо смотрит на малых сих. Встанет солнце. Согреет светом, От сомнений глухих спасет. Я надеюсь, к исходу лета Может, все-таки повезет.

2008

Одиночество в Ронде

Пропетляв вероломной дорогой, Я от резких изгибов устал, Но в затерянных горных отрогах Россыпь белых строений узнал. Все подъемы и все погруженья, Перевалы, откосы в пыли, Постоянным неспешным движеньем К этой призрачной Ронде вели. Горы, небо, долина без края, Бесконечных времен бытие. Каждый раз, как сюда приезжаю, Будто заново вижу ее. Древний облик изыскан и четок, Мир веками его создавал. Прочный мост с завитками решеток Охраняет глубокий провал. В нем как будто века погрузились От империй до наших времен, И на сумрачном дне отразились Лики древних ушедших племен. На уступах кусты молодые Золотыми кудрями взвились, И слоистые камни седые В мост суровый глубоко впились. Так с него и с балконов по краю Тянет вниз, в глубину, навсегда… Там на дне каждый камень страдает В озерце, где застыла вода. Нет мне в Ронде ни имя, ни отчества, Безымянным бреду в летний зной, И испанский мотив одиночества Отдается звенящей струной. Вкось пронзают откосы, играя, Тени темных больших голубей, Стоит только подвинуться к краю — А потом ни о чем не жалей. Здесь так просто совсем позабыться, От себя, от всего убежать, И, взлетев, как свободная птица, Не желать, не жалеть, не страдать.

2008

«Снятие с креста»

Много в Прадо диковин чудных, Глаз прельщают, к себе маня, За пятьсот километров трудных, Лишь одна все зовет меня. Мне от Малаги до Мадрида Ближний свет, что рукой подать, Не фламенко, не страсть корриды — Видеть хочется благодать. Вот он, снятый с креста Спаситель, До сих пор удивляет мир, Будто сцену как близкий зритель Видел Ван дер Вейден Рогир. Тело бережно держат руки Тех, кто знали его тепло, И терновый венец разлуки Окружает его чело. Так, безмерно убитые горем, Собрались к подножью креста, Вспыхнув звонких красок узором, Девять близких людей Христа. Повторяя движенье сына, Богоматерь совсем без сил, Ведь Христос, мир земной покинув, Чашу скорбную всю испил. Свет струится сквозь тьму сомнений, Яркий призрачный блещет фон. Воплотил здесь фламандский гений Вечной жизни простой закон: Смертна плоть, вечны духа сферы, Если Бог тебя призовет, Этот праведный символ веры К воскресенью сквозь смерть ведет. И в душе сохранились ныне, Сквозь теченье бегущих лет, Тех прошедших веков святыни, В ком предвечный сияет свет.

2008

Ночной звонок

Твое отчаянье страшнее всяких слов, И я, источник бед твоих, несчастий, Любую кару понести готов, Лишь бы тебя избавить от напастей. Мне веры нет, я верить перестал, Нестоек, слаб. К несчастью, это знаю. Но, осознав, что в пропасть я упал, Тебя своим паденьем задеваю. Как будто жизнь сплелась из страшных снов, Им несть числа, кто смысл их разгадает, И не хватает покаянных слов Сказать, как в темноте душа страдает. Когда мой дьявол, мой давнишний враг, Меня локтями под руку толкает, Сулит он много непристойных благ, Все смертные грехи перечисляет. Я буду нем, в уста набрав воды, И в этот день, томительный и трудный, Молюсь, чтобы избавил от беды Мою призвавший совесть голос трубный.

2008

За окном

Убитый мертвый день с тоской седой Затянет паутину бытия На целый день. И в том вина моя, Что я опять сегодня сам не свой. За окнами над Раменкой туман, Колышет ветер ветви у березы, К стеклу прилипли жалобные слезы, Нечастый дождь стучит в свой барабан. И аист металлического крана Застыл над почерневшим от дождя Кварталом. Даже угадать нельзя, Над чем склонился он в сей позе странной. В пунктир высоковольтных передач Вплелись тела вороньих черных точек. Возможно, этой музыкой захочет Лечить мне душу сумасшедший врач. Опорный столб крестом перечеркнул Кусты, деревья, дальние строенья, И кажется, что, в тягостных сомненьях Запутавшись, навеки он заснул. И боль, что током льется в проводах, Пронзает неба серого пространство, Подчеркивая время постоянство, Которое не удержать в руках.

2008

Рассвет

Ты снишься мне каждую ночь, Ты грезишься в утренней дымке, Где первого снега пушинки Кружатся, в бессилье помочь. Так осени близок излом, То дождь за окном, то поземка, И ветер выводит негромко Печальный мотив о былом. А утро в рассвете своем Так тягостно время свивает… Но кто мне сейчас нагадает, Когда же мы будем вдвоем. И дни как похмелье идут, То бредом, то в проблеск сознанья, Отчаяньем, глухим состраданьем, Как будто их тайно крадут. От близкой до дальней стены В смятенье шагаю устало. Так много прошло и так мало, Так встречи с тобою нужны…

2008

Хоровод

Упав однажды, трудно так подняться, Но ежели падения твои Не раз, не два тебя подстерегли, То так легко в безудержье сорваться И сжечь на бурных водах корабли. И шквал страстей, который душу точит, Вдруг захлестнет обидою глухой, В мгновенье сам становишься не свой, И уж не важно, что тебе пророчат Над страшной бездной глубины морской. И поглотив глухой пучиной вод, Так крутит, что лишь стоны раздаются, Вокруг горячим зельем струи вьются, И бесовской справляет хоровод Попавший всяк в такой водоворот. Когда ж затихнет тот девятый вал, Преследует души опустошенность, От дел земных такая отрешенность, Как будто кто покров святой сорвал, Жизнь превратив в дешевый карнавал. В нем места нет простым и ясным чувствам, Здесь лица замещает масок рой, Идут к спектаклю зрители гурьбой, И клоуны, накрашенные густо, Смешат нещадно публику собой. Как в тяжких снах, забытая душа Надежды свет неясно различает. Она к достойной жизни призывает, Хоть бесы веселятся не спеша, Но близок миг, когда они растают.

2008

Немухину

Не из графьев мы, недворянской масти, Твой дед – купец, а прадед мой – ямщик. И в этой жизни от любой напасти Наш крепкий предок не робеть привык. Ты выбрал путь, нелегкий, но достойный, Ох, как не просто это ремесло, И в обстановке давящей, но вольной Ты не сломался всем чертям назло. В одной строфе представить невозможно Плетется как духовной жизни нить, Уверен я, так просто и так сложно Твой вклад в искусство точно оценить. Теперь ты мэтр во славе и в почете, Но эти мысли строго гонишь прочь. Тебя мы любим. Где еще найдете Такого друга, что готов помочь. Добро каким аршином можно мерить, Ты многих от несчастий прикрывал, И даже грозный «Тимофеич» Зверев На Маяковке часто ночевал. Как смело мы по юности мятежной На мельницы заносимся копьем, И страх сломив упрямою надеждой, Запалом этим дышим и живем. Пришла пора, не лезешь в жизни гущу, Холсты твои и строги и чисты, И между миром прошлым и грядущим Они наводят прочные мосты. Ты создаешь, хоть знаешь – жизнь сурова, — Особый, добрый, благосклонный мир, В котором даже мухи Кабакова Не пачкают Немухина мундир. Жизнь, несмотря на горести, сомненья, Потоком шла, как светлая Ока, Твои холсты, как мастера творенья, Переживут и годы и века. И подвести теперь итоги можно, Столь быстротечно наше бытие, Ты победил. Судьба – не стол картежный, Но выиграл ты честно у нее.

2008

Поздняя осень в «Киото гарден»

Затаились камни влажные В вязком кружеве кустов, Веет сыростью протяжною От травы и от прудов. Цапля с хохолком украшенным Робко жмется под настил, Черный ряд скамеек крашеных В золотой листве застыл. Красный лист кленовый кружится В сонный пруд нырнуть скорей. Дружно пьет из стылой лужицы Стайка сизых голубей. Водопада струи тонкие Гонят в глубь пруда утят. Все в узорах ветви ломкие В гулкой тишине хрустят. Ловит гладь воды притихшая Тень плывущих облаков, И пугает черной нишею Грот – приют для вечных снов. Горсти капель тучи бросили В створы замерзших оград. Серебрят тумана проседи Поздней осени наряд.

Прошедший день

Что ж так быстро часы бегут, Вот и день в темный сумрак пал. За окном в серой дымке луг, Как и я, с сединою стал. Не порвет тот порочный круг Ни волшебник, ни добрый маг. То ли я тебе злобный друг, То ли я тебе добрый враг. Выстилает в душе тоска Непонятные «почему». Сорок лет, словно горсть песка, Просочились, как – не пойму. Не порвет тот печальный круг Ни волшебник, ни добрый маг. То ли я постаревший друг, То ли я постоянный враг. Гулкий отзвук твоих шагов Стал тревогою для меня. Темный груз равнодушных слов Канул в призрак сырого дня. Не порвет тот печальный круг Ни волшебник, ни добрый маг. То ли я неудачный друг, То ли волей чужою враг. Ночь спасением тишины Дремой сонною окружит. Отголосок моей вины Слышен в грусти твоих обид. Как порвать тот порочный круг, Чтоб волшебник и добрый маг Стер печаль от былых разлук, Чтобы друг был я, а не враг.

2008

Ноябрьская прогулка

Заморозились первым ледком Блюдца лужиц – не пить голубям. Облетает последним листом Ветвь березы в конце ноября. Небо, грустно сомкнув облака, Одеялом промокшим лежит. Над рекой, где тропинка узка, Ветер легкий туман серебрит. Дождь стучит в стекленеющий зонт, Проблеск света под ним не видать, Лишь замкнул вдалеке горизонт Темных башен дозорную рать. В блеклой проседи сникли кусты, Луг застыл, ждет грядущих снегов, И над Раменкой дремлют мосты В ожиданье навеянных снов. Так зима нас зовет на поклон, Будто в холод грядущий судьбы. Только карканье шалых ворон Прозвучит, как предвестник беды.

2008

Славе Калинину

С подгулявшей кривой колоколенки Звон негромкий по небу плывет, Кадаши, Усачевку, Сокольники На вечернюю службу зовет. Серый день кружит марево темное, Свет запутался в окнах глухих, И взлетает, судьбой вознесенная, Маргарита в качелях своих. Люд вечерний в дворах собирается, Лучше места себе не нашли, И под лампами тени качаются, Слово бесы у края земли. Ночь пронзается стонами томными В стельку пьяных хрипящих марух. Затаились за окнами сонными Лики черные злобных старух. Дама томная с темною свитою, Хвост селедки, портвейна стакан. За стеною с отточенной бритвою В белом шарфике бритый жиган. Резкий выхлоп заглохшей машины Тишину переулка взорвет. Звук похабной, густой матерщины Над полуночным сквером цветет. Переполнена прошлого грузами, Память в Лету поспешно плывет, В ней расцвел кровяными арбузами В наслажденье скривившийся рот. Не в сюжете здесь смысл, не в названии, Это жизнь – то ли явь, то ли бред. Петухом на последнем заклании Кукарекает ранний рассвет. Клоун тронет с немыми страдальцами Этой жизни земной карусель. Музыкант с оголенными пальцами В сумасшедшую дунет свирель. Как же хочется вечным изгнанникам, Притулившимся к краю земли, Чтобы к ним нидерландские странники В предвечерние гости пришли. Сонмы призраков, вовсе непрошенных, Знать, одна не приходит беда, И гримасами лиц перекошенных Над страною смеется судьба. В небесах беспредельно немеренных Стая птиц кружевами парит, И над миром, в пространстве затерянном, Сам художник незримо царит. Он в похмелье рукою проворною Станет гвоздь под кроватью искать, И «двадцаткою» дверь коридорную От незваных гостей забивать.

2008

Одиночество

И от чего так избавиться хочется? От постоянной тоски одиночества, Хмурого утра, курения раннего, С бьющимся сердцем звонка ожидания, Трубки глухой, телефона застывшего, Голоса, долго который не слышу я, Чуткого сна, на подушке мучения, К Богу мольбы, чтоб послал мне терпения, Ждать, что простишь ты грехи мои прошлые, В тихом смиреньи желать невозможного.

2008

Сент Джеймс сквер

Я снова в этом сквере, где платаны Желтеющей листвою шелестят, И ярким цветом, призрачным и странным, Над Лондоном сгущается закат. Чуть подгоняет ветер лист упавший, Шуршит, катясь, по скошенной траве. Вновь подбираю звуки рифм, пропавших В моей слегка усталой голове. Про то, как трудно в долгий час разлуки Не думать о нагрянувшей беде, Как бережно протянутые руки Тянулись к близкой и родной судьбе. О том, как утомительно и нудно Мне день за днем приходится вершить, О том, как притворяться трудно, Что можно, мол, и без тебя прожить. Сплетает ветви кружевным узором Сквер, погрузившись в тишину зари, И в безнадежность о свиданье скором Отбросят тень ночные фонари. Как в горестных сомненьях ожиданья Судьбой томиться и в тиши страдать, И, сетуя на тяготы раскаянья, Ненужные тебе стихи писать.

2008

Аукционная неделя в Лондоне

Сегодня в Лондоне толкучка, Неделя русская продаж. От полугодовой отлучки Народ пришедший входит в раж. Хоть за окном не та погода, В слепой туман свалился день, Шумят, как пчелы, жаждут меда, И покупают дребедень. Вот вам Тихов, извольте кушать, Глубокий наводящий сплин, Вот морю посвятивший душу Феодосийский исполин. Клевер, салонный круг Маковских, Харламов, коль добыть сумел, Гламурный «чародей» Чистовский — Бездарный совратитель тел. В эротике погрязший Сомов, Чертей наславший Калмыков. «Титанов» кисть и «кроки» гномов Прельщают сонмы простаков. А следом, будто на параде, Густой толпой, за рядом ряд, В авангардическом наряде Холсты знакомые висят. Здесь соцтворенья Кабакова — Отживший прошлого кумир — И рожи страшные Целкова С тоской глядят на этот мир. Вот Дубосарский-Виноградов И прочьи лица без примет, Но всем мозги запудрить рады Подельцы Комар-Меламид. А скольких ловких рук творенья, Шедевров лучше не найду, Толпа шумит от наслажденья В шизофреническом бреду. Известно только ушлым «няням», Какой кромешный идиот Из прошлого и новой дряни Нам варит сладостный компот. Скупает спекулянтов племя, Наживу чуя за версту. Отмыть сумеет только время Искусства честь и простоту.

2008

Ноябрьские торги

В ноябре на просторы английские, Где искусством легко торговать, Собираются люди российские — Мир увидеть, себя показать. Здесь зеваки, чье время потеряно, Ходят важною пестрой толпой. В «Сотбис», «Кристис» в скопленье не мерянном Бродит ушлый народ, не простой. Спекулянты с дрожащими пальцами, Каждый мечен в особенный знак, В жизнь играют краплеными картами В дурака, будто правда дурак. Занимая с привычной агрессией Место, если тебе повезет, Посмотреть на осеннюю сессию В коридорах толпится народ. Настроенья торгов резонаторы Деревянным стучат молотком, Как пройдохи-престидижетаторы, Что за вашим следят кошельком. Лот за лотом идет с повышением, Ты попробуй так ловко сумей, Пассы делают странным движением, Что сродни заклинанию змей. Те, кого это действо касается, — Антиквар, собиратель иль сноб. Стуком резким борьба завершается, Словно гвозди вгоняются в гроб. Нужен нюх для решения спорого, Чтобы деньги лихие нажить, Да не все, что любимо и дорого, Можно в жизни продать и купить.

2008

День без тебя

Лист за окном березы качается, Птицей, провисшей на проводе. Дождь косяком под ветром шатается, Плачет без всякого повода. В свете дневном, что декабрьской теменью Вдруг вызывает страх, Я слежу за текучим временем, От стрелок рябит в глазах. И словно горькие песни пьяницы, Кому тоска невмочь, День без тебя как резина тянется, И никто не в силах помочь. И если даже в тиши застывшей Зазвонит телефона труба, Кажется – сам себе я лишний, Незвано попавший сюда. По тропам кривым забредаю в памяти Дебрями прожитых лет, И лишь молю об охранной грамоте От навалившихся бед. Тоску заглушить налитою стопкою Совесть мне не велит. И лишь у виска тревожною кнопкою Кто-то к ночи звонит.

2008

Декабрь в «Золотых ключах»

Ну вот зима и, слава Богу, чисто, В лицо нам сыплешь ветреный горох, И хоть пришла ты в этот раз не быстро, Но, как всегда, всех застаешь врасплох. Застыл ручей, хрустит морозно наледь, Снег мелкой пудрой по сухой траве, И мерзлый лист, поры осенней память, Качается на смерзшейся коре. Декабрь идет, последний месяц года, Неспешным шагом близится рассвет, И, к удивленью сонного народа, Нет на рябинах холода примет. У кромки леса путник сиротливый Не разберет сплетения дорог, По белой тропке черный пес игривый Бежит стремглав, не чуя задних ног. Ему что кризис, что благополучье, Он дружелюбно снег метет хвостом, Хозяин пса из побуждений лучших Его не морит праздничным постом. Так серый свет до вечера струится, День постепенно в темноте затих, А за окном стальным опорам снится, Что наряжать как елку будут их. Что впереди – лишь провиденье знает, До Рождества уже рукой подать, Лишь карканье сыпной вороньей стаи Стремится дней тревогу нагадать.

2008

Прошение

Вот за ветки дерев серп прозрачный луны зацепился, Я из церкви иду, где воскресный молебен свершился, И в предутренней мгле, где прохожих совсем не видать, Я тебе по большому секрету хочу рассказать, Что люблю, что страдаю, что очень мне в мире тревожно, Что мучительно знаю, мне жить без тебя невозможно, Каждый день проживая в бессмысленном беге судьбы, Я тебя призываю: в последний мне раз помоги. Я усталым ложусь, я себя поднимаю устало, Горьких слез не стыжусь, мне ведь нужно так много, так мало. Часто снится мне сон: вот стою на перроне вокзала, Но отцеплен вагон и билета в него не досталось. Не понятно, куда укатился состав без вагона, И слоняюсь я грустно по краю пустого перрона, Чтобы поезд с моею отставшей поклажей свести, Мне, наверно, по шпалам придется вдогонку брести. Постоянно рисково сверяю себя на излом, Не хожу я дорогою гладкой, все острым углом, И за гранью того, чем я в мире живу и дышу, Возвращайся скорее, об этом я очень прошу.

2008

О главном

Давно мне перестало так везти, Судьба внезапно повернулась боком, И редкий звук прощального «прости» По нервам бьет, как оголенным током. Вновь пред тобою тщетно я винюсь, Вновь полагаюсь на твое терпенье, И в душу заглянуть к себе боюсь, Лишь пишутся в тиши стихотворенья. С тобою исчезает прежний мир Любви, сомнений, радостных желаний, В разлуке одиночества квартир Не слышишь покаянных ты признаний. Не веришь ты и в искренность мою, Раскаяние для тебя не важно. Вот я у края пропасти стою, Так тяжко жить и броситься так страшно. Вину свою мне тягостно носить, Как будто вдруг раскрыл глаза впервые. Хожу я в церковь душу исцелить И искупить грехи свои былые. Переживая, что случилось, вновь, Молить о всепрощенье не устану. Надежда, вера, мудрость и любовь Мне в трудный час поводырями станут.

2008

Новый год

Наступил Новый год, не шумит спозаранку, Порошит легкий снег по уснувшей земле, И прилег на бочок в теплый снег на полянке Мир покойный, нуждаясь в душевном тепле. В красных ягодах в белом наряде рябины На мороз посылают сигнал январю. В доме тихо, за стенами стынут картины, Я на елочку с ангелом грустно смотрю. Добрый ангел трубит в золотую фанфару, Крылья красные в блестках, как капли росы, Для него все равно, новый год или старый Отбивает над миром немолчно часы. Прошлый год заплуталыми тропами вился, Мне бы раньше понять, что совсем я не прав. В белый снег за окном грустным сном погрузился Свитый гибкими лозами темный жираф. Одиноко брожу в рассуждениях сложных, Может, тот, кто мне нужен, меня позовет, И в январской тиши лишь надеяться можно, Что течение времени боль унесет. Старый год в лихолетье ушел попрощаться, И оставил в наследство мне груз непростой, Но надежда живет, хоть непросто признаться, Что, возможно, ты снова вернешься домой.

2009

Канун Рождества

Грядет Рождество, а спокойствия нету, От Нового года так время летит. Я душу свою призываю к ответу, Лишь стонет она и безмолвно молчит. За окнами темень, окошек глазницы Рассвету впотьмах посылают привет. В окне занавеска тревожною птицей Доносит от снега мерцающий свет. Балкон приоткрыт, и холодным потоком Качается легкая тень на краю. Так ясно желанье: к означенным срокам Открыть бы мне Господу душу свою. Пусть боль ожидания праздником снимет, Сегодня кончается время поста, И с верою в душу надежду приимет, Как радость рожденья младенца Христа.

2009

Приход Рождества

Опять потревожил душевную рану, Сочельник не в радостный день для меня, И в утренний сумрак вползет спозаранку Лишь дым сигаретный и тленье огня. Я в церковь иду, чтоб найти утешенье, И тихо прошу: дай же, Боже, мне сил, Но от покаяния нет облегченья, Уж слишком я часто бездумно грешил. Завоет судьба за оконным порывом, Ей жалобно ветер во след подпоет. По Новому году с январским надрывом Ко мне Рождество в этом вечер идет. Надеждою мысль о прощении греет, И с пением хора пришла неспроста, Вся служба церковная радостью веет, Как весть о рожденьи младенца Христа. Все те, кто судьбою земною томится, Рождественским вечером свечи зажгут, И души вспорхнут потревоженной птицей, А вьюги шальные печаль отпоют. Но колокол властно вселенским трезвоном О новом рождении весть отобьет. Посланьем благим по заснеженным склонам Со звездных вершин Рождество к нам придет.

2009

Весть

Кто же принес мне ту весть непомерную, Голова лежит, как на плахе, Это любовь умирает безмерная, Только крестись и ахай. И горы стихов, в книгах напечатанных, Для тебя ничего на значат, сплошная муть, Но я от судьбы все равно не спрячусь, Встречусь с тобой когда-нибудь. И если так действительно важно, Что однажды тебе позвоню, Любым признанием, стихом каждым, Скажу, что навечно тебя люблю. И руки сжимая, сводя до боли Суставы в обеты святого поста, Вдруг отзовется желанием воли Тень спасенья от древа креста.

2009

Рассвет в Сент Квентине

Как этот рассвет меня больно мучает И темного камня глухие лица, В небо вонзились трубами колючими Крыши в чешуйчатой промокшей черепице. Сегодня и птицы не запели рано, Тишь гробовая в восемь часов. Туман растравляет больные раны, Затянувшиеся за ночь от неприкаянных снов. Коробки домов утюгами грубыми Еще затаились в глубоком сне, Вот дерева остов с ветвями обрубленными Взывает к спасенью в грядущей весне. И петли жизни пытаясь распутать, Что за годы завязаны были судьбой, Опускаются невольно от отчаянья руки Без помощи и наставлений твоих, Боже мой. Лишь годы скатив по горе Поклонной Я стал понимать, как ты мне нужна. Свечами горят за решеткой балконной Два кем-то рано зажженных окна.

2009

Белый снег

Белый снег, чистый снег занавесил все небо, Разбелил серых башен неяркий наряд, Убаюкал овраг, и по первому следу В белизне бесконечной запутался взгляд. Затянуло лесок, и за речкой студеной Снег пушистым сугробом прилег на забор. Как небесная нить, острым шпилем граненым Колокольни сверкнул подвенечный узор. Рассветился буран в свете пепельно-сложном, Будто светлую краску по миру собрал. Вдоль опушки пушистой бродя осторожно, Черным пятнышком пес белизну оттенял. Что за этой пургой: темнота ли ненастья, Или снег распушится под ветром шальным, И проглянут лучи светлым праздником счастья, Обручаясь навечно со светом земным. Хрупкий свет белизны к нам приходит из сказок, Хоть твои сочетанья ясны и просты, Ты вмещаешь цвета всех оттенков и красок, Ты как символ небес и земной чистоты.

2009

Конец февраля

Солнце скрылось в томительном страхе, Так запряталось, что не найдут, И седые февральские пряхи Снеговые поземки прядут. Ряд от ряду чета невезений, Подсчитать их попробуй сумей, Пролистав без больших сожалений Двадцать восемь просроченных дней. Снег, протаявший белым накатом, Накрывает до мартовских снов К русским людям пришедший когда-то Праздник масляных сытных блинов. Близок пост и пора размышлений, Осужденья ненужных страстей. Призывает Господь в это время Нас душою заняться своей. Оглянуться, как жил и что прожил, Покаянья настала пора, Что для блага других приумножил, Сколько ближнему сделал добра. Скоро бодрое солнце согреет Отходящий от стужи народ, Пасхой светлой печали развеет, Веру в души людей призовет.

2009

В саду «Киото гарден»

В небе яркое солнце парит, Синий воздух под солнцем качнулся, Сад «Киото» давно уж проснулся, Хоть ночами покойно он спит. Ветер слой облаков разогнал, Легкой рябью они проплывают, Желтым цветом нарциссы пылают, Словно их сам Ван Гог расписал. Как в картины из призрачных снов, Или средневековые фрески, В вишен цвет заплелись арабеской Ветви красные ярких цветов. Тени синие в темных прудах Сонных рыб обернули в прохладу, Их заметить непросто, и надо Замереть на мгновенье в кустах. Вновь приходит веселья пора, Наступает, как рай для влюбленных, И на зелени трав опушенных Словно пчелы, шумит детвора. Так весна к нам идет на поклон, И, послушно законам, природа Освещает детали прихода Будто выпуклым зорким стеклом.

2009

Ожидание

Я в сонном Лондоне тяну Давно привычной сигаретой, А за окошком тянет к лету Чуть подгулявшую весну. И дружных птиц веселый рой К рассвету небо призывает, Но Бог один лишь только знает, Как грустно сумрачной порой. Тревожных крыш неровный ряд Спешит от неба отделиться, И трубы – темные бойницы — В дозоре до утра стоят. Вот облаков тяжелый слой Застыл до ветра пробужденья. Сплетенье веток в нетерпеньи, Что скоро обрастет листвой. Душа моя покоя ждет, Томясь, тоскует по рассвету, Весну приняв, торопит к лету, И ожиданием живет.

2009

На страстной неделе

Жжет траву в вечерний час народ, Для порядка, может, иль забавы. На Страстной неделе, Боже правый, Обновленья мир в страданьях ждет. Дым, подвластный ветру одному, Память снова погружает в детство, Траву жгли, в ее тепле согреться И стереть из памяти зиму. Так хотелось с новою весной Вымести прошедшее все разом. В облаченье дымной и чумазом Приходили в сумерках домой. Запах тех давно ушедших лет Возвращает дым травы горящей. Бред зимы, с весною уходящий, Больше не сулит нам новых бед. Сколько весен мне еще встречать С сединою на главе поникшей? Выгорит душа травой отжившей, Воскресенья с Пасхой будет ждать.

2009

Перед Пасхой

Как тяжкий сонный мрак, уходит в небыль холод, С весенней дымкой близится тепло, И высшей волею у тех, кто стар иль молод, В Великий пост из душ уходит зло. Сквозь тяготы зимы пора стремиться к лету, Так сладкий сок волнует бересту, И почки молодые тянут зелень к свету Сквозь старую, засохшую листву. В привычной суете непросто обновиться, И правды свет нам нелегко терпеть, Но бедствует душа впотьмах, как в клетке птица, И просится на волю улететь.

2009

О любви

Я понял, что исчезла вдруг любовь, Ушла куда-то и запропастилась, Не знаю, как же это вдруг случилось, Я жду, когда она вернется вновь. Не просто проживались эти годы, Не раз ее я в жизни предавал, Но связывали нас ее приходы, Когда любовь в отчаяньи призывал. Как объяснить тебе, что жил одной Надеждой, несмотря на все сомненья, Что в этой жизни, сложной и земной, Любовь нам возвращает провиденьи. Устала ты от прихотей моих, Поступков злых, неправедных решений, Ответ держать придется за двоих И лишь просить о новом примиренье. Не сможет стих, что создан для тебя, Разубедить, что вновь я грешно каюсь, Что совестью терзаясь и скорбя, В любви ушедшей вновь тебе признаюсь. Прости за сумрак, что возник вокруг, За слепоту и тягостность поступков, Разрушивших надежный теплый круг Душевной доброты явлений хрупких. Чудесного нам, грешным, возвращения Я буду неустанно призывать К былой любви. И терпеливо ждать, И вновь просить тебя о всепрощеньи.

2009

Фрагменты прошлого

Печалюсь я по прошлому вдвойне, Что не вернуть его, как б не хотелось, И что приходит, часто снится мне, Чтоб грусть души в лучах его согрелась. И возникает в памяти былой Тот уголок, куда уж не вернуться, В Сокольниках наш просек Лучевой, Вокруг прудов сверкающие блюдца. Среди других он был по счету пятым, Я девять лет на этом месте жил, Лишь знает Бог, в каком году лохматом Его сквозь глушь деревьев проложил Тот дровосек, кто заросли лесные Извилистой дорогой окаймлял. Запущенных болот места глухие Воздушный «чертов мостик» оживлял. Там ландыш цвел под заговоры мая И незабудок цельные поля, И средь цветов, живой водой играя, Стекал ручей. А влажная земля Глубокий терпкий запах источала. В деревьях дятел день-деньской стучал. Мать как-то лисий выводок встречала, И в лес наш лось нередко забредал. Отец и мать. Он жив, ее уж нет. С младенчества они меня растили, Произведя на этот белый свет, И, как могли, любили и хранили. Мой брат ушедший, не проживший лет, Положенных ему судьбой и Богом. Пятном неясным выцветший берет, То крестная моя в обличье строгом. А где-то в прошлом, еле сохранясь, Лик бабы Мани в памяти остался, Когда я, робко за руку держась, К вечерней службе к храму приближался. И ласковая бабушка моя, Спасавшая не раз от злых ненастий, По имени Любовь, любовь даря, В ушедшей жизни не имела счастья. В наш двор татары ездили с возами, Мы выходили с бабушкой вдвоем С ненужными и старыми вещами Под крики под оконном «старье берем». И после всех манипуляций ловких — Татарин чуял прибыль впереди — Мне доставался мячик на веревке И новенький свисток «уди-уди». Все по сезонам наступавшим жили, Казалось, жизни этой нет скромней, Гусям и курам головы рубили, А в осень дружно резали свиней. Враз жгли щетину лампою паяльной, В тазы сгребая горы с требухой, И, действуя с усердием похвальным, Не думали над всякой чепухой. Так жизнь была проста, нетороплива, Размерена в заботах и трудах, И кто-то называл ее счастливой, А в души наползал незримый страх. Но это все осозналось поздней, Когда я впрягся в лет текущих бренность, Но прошлое давно ушедших дней Я в памяти храню, как драгоценность.

2009

К возвращению в «Киото гарден»

Я возвращаюсь в этот дивный сад, Где шествуют, хвостом шурша, павлины, Где белок дружный рой на ветках длинных, И в прошлое так хочется назад. Твое цветенье для меня порой Гармонии согласье означало, И лишь одно родное сердце знало, Как тонок примеренья хрупкий слой. Все двадцать лет я в этот сад хожу, Когда тоска порою сердце гложет, В тот час, когда она меня тревожит, Я в саде утешенье нахожу. И в радости от прелести земной Разбуженных шальных цветущих весен, Когда душа о счастье Бога просит, Я возвращаюсь, как к себе домой. Ах, сад, ты для меня как целый мир, В тебе все звуки и благоуханья, И снова пребываю в ожиданьи, Чтоб в сад я помолиться приходил. О Господи, прости за малый дар Свои сомненья выражать словами. Се значит, что благословенье с нами, И что еще душою я не стар.

2009

Каштан в тумане

Вдруг погас от солнца яркий свет, Мир закутал дымчатый обман, Стихло все, уж сколько долгих лет Ждал тебя я, лондонский туман. Крыши черепица не видна, Потонули трубы в серой мгле, Лишь каштан у близкого окна Врос корнями прочными в земле. Для него целебен этот смог, Он во сне накапливает сил, Чтобы май, когда настанет срок, К буйному цветенью воскресил. Он раскроет свечи на ветвях, Белым цветом в небо полыхнет, И, бродя вокруг него в садах, Путник со смирением замрет. Ярок свет от пламенных свечей, Славят жизнь и силу бытия, И, как в свечках праведных церквей, Светит, Боже, чистота Твоя.

2009

Снова в «Киото гарден»

Узорочьем оград Иду неспешно рано, И на меня так странно Прохожие глядят. Что это за чудак, Что утром в сад стремится, Наверное, случится, Что попадет впросак. Я подхожу к пруду На рыб взглянуть игривых, Как путник сиротливый Я снова к ним бреду. И цапля на краю Застывшей в камне глыбы Хватает клювом рыбу, Как собственность свою. Здесь бродят в полный рост Павлины горделиво И к зрителям лениво Свой распускают хвост. Так белок дружный сонм Раскачивает ветки. Они не в тесной клетке, Весь парк – их добрый дом. Дорожками спеша, Вдоль пруда дети ходят, Сюда их няни водят, По гравию шурша. Ты так цветешь, мой сад, Что не найду я слова, Твои деревья снова Развеет листопад. От осени сырой Уж никуда не деться, И, как в счастливом детстве, Так хочется домой. Здесь радость бытия С щемящей грустью вместе: В волшебном этом месте Не родина моя. Но свет в моей судьбе Как часть твоих цветений, Без долгих рассуждений Опять спешу к тебе.

2009

Первая гроза

Разом стемнело и ливень кромешный Город зажал в рев потока, как в клешни, Струи косящие к небу близки, Листья зеленые рвут на куски. Он колобродит по крышам и окнам, В ливне сплошном даже стены промокли, Краны застыли на стройках домов В мраке внезапно нагрянувших снов. Лей, не жалей, колоти и свирепствуй, Будто волшебник далекого детства, Громом с небес сонный мир разбуди, Молнией яркой на землю приди. Зелень промой благодатною влагой, Майским вторгаясь нежданным варягом, Тихую негу славянских долин Ты разбудил, водяной исполин. И продираясь, как звери из клетки, К небу потянутся дружные ветки, Поросль могучая к солнцу взойдет, В буйном цветенье земля оживет. Вечен будь мир, где дожди проливные В нас пробуждают стремленья живые, Чудо пришло наяву, не во сне — Путь обновленья в идущей весне.

2009

Май

Кружит вечер лепестки черемух, Запах свежий зелени густой, И нарядный ряд узорных кленов Призывает лето на постой. Заползли в траву сороконожки, Вкруг берез след майского жука. Вдоль пруда по гравию дорожки Тень плывет прозрачна и легка. Солнце вперемежку с облаками Шлет тепло разбуженным садам. Тихими, неслышными шагами Май спешит к июньским ярким дням. Не беда, что по ночам прохладно, Но такая утром благодать, Весело, легко и так отрадно С вольным ветром взапуски бежать. Светлый луч сквозь толщу водяную Высветит все камешки на дне, И качнутся голубые струи, Как в глубоком ярком детском сне.

2009

Танцплощадка

В парке Сокольники пары качаются, Свечи каштанов сквозь тени видны, Тёплое лето с весною прощается, Первое мирное после войны. И лейтенант, в портупею закованный, Крепкой рукой свою даму ведёт, Шепчет слова: «Может, встретимся снова мы, Может быть, завтра нам всем повезёт». А на погонах с некрупными звёздами Тонкие пальцы в колечках простых, Пары вальсуют, вскруженные грёзами, Будто сегодня весь мир для двоих. Легким узором фонарные отсветы, Смуглые плечи в прозрачных шарфах, Сколько бы люди ни маялись по свету, Вместе им легче осиливать страх. Кружат и кружат под звуки негромкие, Только качнет деревянный настил, Лишь у скамейки дыхание робкое, Кто-то один в тишине загрустил. А танцплощадка, как лодка вне времени, В россыпи звёздной по парку плывёт. Голос певца тёплым светом из темени, Счастье простое вернуться зовёт.

2009

Соловьи

Соловьи над Раменкой поют, Нам тобою вместе бы их слушать, Трелью завораживают душу, По весне елей любовный льют. С этим пеньем хочется застыть, Загадать заветное желание, Замереть в чудесном ожиданьи И слегка о прошлом погрустить. Вспомнится зеленоградский сад, Где шумели липы вековые, Как гнездились в кроны их глухие Птичьи стаи много лет подряд. Наш просторный деревянный дом, Крытый дранкой, с брёвнами седыми, В две террасы, с окнами простыми, Погружённый в летний тихий сон. Проседью туман в полях застыл, Соловей закатывался трелью, И негромким отзвуком, свирелью, Вторил соловью весь птичий мир. С тёплым светом оживёт сирень, Звонко льются с крон деревьев звуки, Тянутся, спеша, друг к другу руки, Чтоб в согласьи приближался день. Так меняет время белый свет, Соловей зеленоградский в мае В памяти у Раменки всплывает Отзвуком давно прошедших лет.

2009

Воспоминания о лете

А лето буйно зеленью цветет, Тревожит нервы соловьиной трелью, И радуга сверкает под капелью, Как будто в детство за руку ведет. В те с временем ушедшие места, Где серебром блестят прудов извилки, И солнце греет детские затылки У «чертова» забытого моста. До посиненья и «гусиных» кож Влезали в воду, прыгая с трамплина, Что был из дерна на пригорке длинном, И каждый день был ясен и пригож. Так нам хотелось вечность здесь пробыть. Делили хлеба серого краюшку, И вкруг костра лежали для просушки В рубашках длинных, тело чтоб прикрыть. Клонилось солнце. Тени от стволов На пруд прозрачным отсветом ложились, В лучах заката тонко искры вились Вокруг огня, в тиши, без лишних слов. Слегка дрожала паутины нить, Вселялось лето в нас цветеньем ясным, Казалась жизнь достойной, не напрасной, Так трудно это в памяти хранить.

2009

К ангелу

Может быть нехоженой тропою, В этот иль грядущий новый год Белый ангел золотой трубою Нас с тобой друг к другу призовет. И склоняя серебристый локон К нашей приключившейся беде, Он прошепчет, что наверно б смог он Примирить нас в непростой судьбе. «Так годов поток неумолимый Разводил вас много лет подряд. Вспомните, как были вы любимы, Как любили столько лет назад. Как сжимались руки в сладкой боли, Как сближались руки и тела, Как не по своей, а Божьей воле Вас судьба друг к другу привела. Несть числа минувшим пораженьям, Все обиды в горсти не собрать, Но назло всем горестным сомненьям Вы должны судьбу свою принять». Помолясь без гордости и боли, Душу к вечной жизни береги. По своей и доброй Божьей воле Светлый ангел, грешным помоги.

2009

Июньская тревога

Тревожит июнь. В ожиданье покоя Лишь время бежит. От тебя я не скрою, Что мучат сомненья. Один на один Себе я слуга и себе господин. Но эта свобода что бремя оковы, И снова к тебе обращается слово: Ты доброй рукою меня обними В короткие ночи и долгие дни. Так ветер над Раменкой дует щемяще, Он сны навевает и бодрым и спящим, Что прошлые дни не вернутся назад. И ждет в Загорянке примолкнувший сад, Когда на скамейке под сенью сосны Слова примирения будут слышны? Каким прихожу, ты таким и прими, Как коротки ночи и пасмурны дни. Июнь ворожит. Скоро ночи длиннее, И как объяснить тебе это сумею, Что жизнь одному без тебя не дана, Что помощь твоя мне всечастно нужна. Прощенья прошу я моих прегрешений И жду и надеюсь на верность решений. Как блудного сына меня не гони, Так холодны ночи, тревожны так дни.

2009

Успокоение

Успокоюсь, когда отшумит, отбушует душа, Мир предстанет иным, а не полем всеобщим сраженья, Где победы не в счет, но так тягостен груз пораженья, И залечивать раны мы будем нещадно спеша. Успокоюсь, когда будет верен и праведен путь, Пусть улягутся страсти земные числа коим нету, И не буду бродить я в тоске неизбывной по свету, И позволит мне Бог, помолясь, без тревоги заснуть. Успокоюсь, когда напишу я простые стихи, Где расчерчены судеб людских будут хитросплетенья, В коих ясная суть и негромкая грусть сожалений, Кем же будут отпущены эти земные грехи? Успокоюсь, когда я устало закрою глаза, И сомкнут небеса надо мною тяжелые своды, Нелегко были прожиты эти бегущие годы, Пусть в сиянье увижу в лучах золотых образа.

2009

В дождь

Снова дождь берёз верхушки клонит, Развевая зелень на холмах, И спешит тоска, и гонит, гонит Вглубь меня тяжёлый липкий страх. Да никто мне в этом не поможет, Ни друзья, ни книги, ни вино, Наяву и в снах давно тревожит, Что спокойной жизни не дано. Знать, судьба вдруг повернулась боком, Затаиться надо до поры, Свет идёт от потемневших окон, В тень квартиры, словно вглубь норы. Я что зверь, затравленный, пугливый, Вброд бреду, и прячутся следы, Может, случай для меня счастливый Вызволит из грянувшей беды. Нить судьбы прядётся пряжей тонкой, Видно, карты масть не так легла, И тоска, запрятавшись в потёмках, Вновь врасплох меня подстерегла. И не в радость жизнь, не в удивленье, Так уйти и тянет на покой, Время обратиться со смиреньем К Господу с измученной душой. Если сможет он меня послушать, Вразумит, печали отведёт, Светом ясным мне излечит душу И к достойной жизни призовёт.

2009

Июльский ливень

Стена грозовая. В потоках дождя Вся жизнь омывается снова и снова, И каждое бодрое верное слово К бумаге спешит, в подсознанье бродя. Так яростно каплям по крышам долбить, Как будто небес грозовые разливы На горе несчастным, на радость счастливым, В мелодию жизни хотят превратить. Той жизни, в которой особый настрой, В ней мест не нашлось ни уныньям, ни охам, Узорным цветением чертополоха Её обрамляется путь непростой. И это неважно, что вдруг холодком Повеет без всякой на это причины, Наш ангел-хранитель спасёт от кручины, Развеяв печали о горе былом. Рассеется дымка. В прошедшем дожде Омоются склоны, деревья и травы, Но снова затеет чудные забавы Июль в хитроумной своей ворожбе.

2009

Ока под Тарусой

В судьбах рек конца нет и начала, И сквозь дни, и годы, и века Разлилась в теченье величавом Вод неспешных мудрая Ока. Раскатилась вольно под Тарусой, Гладь реки светла и глубока, Как на нить нанизанные бусы В синем небе дремлют облака. Ясный день плывет в июльском лете, От Оки прохладный ток идет, А по берегам в янтарном цвете Залежались отмели вразброд. И за тонкой дымчатой завесой Видит взгляд такой вокруг простор, В отдаленьи за кудрявым лесом Солнцем светит Беховский собор. А направо разглядеть несложно Заливные свежие луга, И по ним, себе представить можно, Не ступала здесь ничья нога. Налит соком дальний лес былинный, Только свой дорогу в нём найдёт. По реке торжественно и чинно С низким гулом пароход плывёт. Видно, в радость мастеру творенье, Создавал сей мир он не спеша. Как Ока в своем большом движеньи, Воли просит русская душа.

2009

Эдуарду Штейнбергу

Жила однажды птица на Арбате, Но смерть пришла, и птица умерла. Без лишних слов, не вовремя, некстати, Она её врасплох подстерегла. Печалится такой судьбой художник, С той птицей тесно жизнь его свела, И в мастерской, притихшей осторожно, Холсты висят, как тень её крыла. Не всем дано гармонией измерить Ту ширь пространств, куда судьба ведёт, Так трудно геометрией проверить Законы, по которым мир живёт. Твой путь не карнавалы братьев Стенберг, А живопись чиста и не проста, Как будто штамп, литой со словом «Штейнберг» Впечатался на плоскости холста. И в строгих красках, ясных и локальных, И в формах, утверждённых на века, Вдруг отзовётся отголоском дальним В тиши картин широкая Ока. Янтарный отсвет отмелей песчаных, Стремнины светлой серебристый зов, И радость от нечаянных, нежданных, Игривых рыб, когда наступит лов. Твоих работ течёт поток отважный, Как будто вновь штурмуешь перевал, И ценит вещи искренне и важно Твой друг, французский галерист Бернар. И пусть прибудет стойкого терпенья, Ведь знак судьбы не властно всем чертить, Но каждый раз приходит нам решенье Дилеммы старой: быть или не быть.

2009

Памяти Саввы Ямщикова

Все кончено. Не свидимся мы снова, Представить это, кажется, нельзя, И отбивает колокол сурово, Когда уходят навсегда друзья. В веселье ты не соблюдал приличий, Прошли в застольях бурные года, И с юности всем знакам и различьям Не придавал значенья никогда. В делах серьезных и простых заботах Не отметал сей пестрой жизни сор, И если стал вдруг не по нраву кто-то, Был на язык всегда зело остер. Ты осуждал трусливых и послушных, Вождей и подпевал из их кругов, И средь людей, к России равнодушных Умел ты быстро наживать врагов. Не признавая корифеев мнимых, Мог с ними разругаться в пух и прах, И был всегда среди непримиримых, Когда считал, что в общей сути прав. Ты понимал, что жизнь весьма сурова, Ведь слава добывается в борьбе, Так мудрое наследье Гумилева Сыграло роль в твоей большой судьбе. Когда ж тоска не редко душу грызла, Не требуя ни премий, ни наград, Твой вес в прямом и переносном смысле Продавливал препятствий трудный ряд. На все хватало силы и терпенья, Себя обременяя и других, Но скольких мастеров ты из забвенья Высвечивал на выставках своих. С годами мы становимся мудрее, Но не спокойней, ты меня прости, Нет на Руси ни одного музея, Где имя Ямщикова не в чести. И, не играя с провиденьем в прятки, Твои заслуги трудно перечесть, Ты честно отслужил все семь десятков, Храня святынь порушенную честь. Всех заражал своим открытьем новым, Такого друга нелегко найти, Теперь грядет судьба с последним словом В урочный час в чистилище прийти. И в суетных лучах прошедшей славы Уж отшумели громкие бои, Быть может жизнь несломленного Саввы Зачислит Бог в свершения свои. Покойся с миром, всласть навоевался, Пусть древний Псков тебе приют найдет. Все позади, но в жизни след остался, Другой пусть следом за тобой пойдет. Раскиданы нам смертные уловки, Остры шипы тернового венца, Но жизнь души не знает остановки И длится без начала и конца.

2009

Романс позднего лета

Ах, лета благодать, залечь сейчас на траву И руки подложить под голову свою. Весь мир перед тобой чугь дремлет, Боже правый, Дай миг мне задержать у лета на краю. В пушистых облаках даль неба голубая, Примятая трава жар солнца отдаёт, И льётся свет земной, что без конца и края, Лаская тишиной прозрачный летний свод. В зелёной дрёме лес застыл в молчанье строгом, К осенним дням готов без вздохов он и слёз, И желтая листва узором-недотрогой Как гребень золотой, пушит листву берёз. Ах, лета благодать, приходишь ты нечасто И греешь нам сердца негаданным теплом, Но с ветром и дождём мотив ворвётся властно, Что в мире непростом, но вечном мы живём.

2009

Кануны сентября

Кануны сентября торопят смену лета, Так греет в эти дни прощальное тепло, И бродишь, как во сне, в лучах неярких света До сумерек седых, пока ещё светло. В промоинах дорог устанешь спотыкаться, Мы бровкою тропы по краешку идём, Так воздух свеж и прян и сложно разобраться, Как пахнет прелый лист и мокрый чернозём. Чуть солнце золотит узорный абрис просек, Покойно и легко, куда ни бросишь взгляд, Безмолвие вокруг и никого не спросишь, Когда же закружит осенний листопад. Сны лета позабыть у осени нет средства, Хоть благости его познали мы мельком, И вспыхнет огоньком тепло, как в дальнем детстве, Но отзовётся вдруг внезапным холодком. За сменою времён так нелегко угнаться, Сентябрь вслед плеснёт поток холодных слёз, Но в сумерках сырых всё будет вспоминаться Прозрачный небосвод и кружево берёз.

2009

Путь в «Киото гарден»

В дни, когда первый лист опадает, Отряхнувшись от мелких сует, Словно кто-то меня подгоняет, В близкий Лондон беру я билет. И четыре часа самолётом Пролетают лишь с мыслью одной, Чтобы в парке покойном «Киото» Насладиться его тишиной. Нахожусь по садам. У ограды Ежевичной лозой уколюсь, В горсти ягод собрав, и с отрадой На скамье у пруда помолюсь. Успокой после летних скитаний, Развяжи перекрестье дорог, Чтоб сквозь темень страстей и желаний Я к тебе обратиться бы смог. Может, ставлю неясно вопросы, И ответ нелегко мне понять. В этой жизни, наверно, непросто Веру тихую сердцем принять. Как земное спокойствие зыбко, Чтоб его оценить мы могли, С фотографии внучки улыбка Согревает от дома вдали. Льёт сентябрь тишину и прохладу, Мягким светом блеснёт на стекле, Значит, август закончился. Надо Набродиться в приветной земле. Надышаться шальными ветрами, Заблудиться в потоках дождей. Каждый год так прощается с нами Лето в теплых лучах сентябрей.

2009

Полночная звезда

По небу плывет золотая звезда. Доступная зоркому зренью, Нам в мире полночном дана навсегда Указывать путь для спасенья. Так светит неярко в туманной дали Со мглою погибельной споря, Чтоб берег желанный могли корабли Найти среди бурного моря. Бредут пилигримы из века в века Сквозь дебри законов и правил В лучах путеводного проводника, Чтоб к праведной жизни направил. Наш путь расчерти в окончанье поста, Лети поднебесною птицей, Чтоб яслям младенца Иисуса Христа Смогли мы в тиши поклониться.

2009

Прощание с летом в «Киото гарден»

Гулко падают ядра каштанов, На ветвях золотистый налёт, И в верхушки уснувших платанов Затерявшийся луч забредёт. Ветер звонкую песню затеет, Гомон птиц отзовётся в дали, Пряным соком и сыростью веет От налитою влагой земли. Так неспешно кончается лето, Зелень трав накрывая листвой. Полыхнёт фиолетовым цветом Поздний крокус осенней порой. В шуме ветра прощальная нота, Чуть шуршит золотой листопад. Даже в солнечном саде «Киото» Лета дни не воротишь назад. Не печалюсь о жизни негладкой, И, забыв про былые грехи, Я слезу вытираю украдкой, На скамейке слагая стихи.

2009

Начало октября

Выстлан листьев ковёр золотой, В блюдцах лужиц небес синева. Мы давно не бродили с тобой, Не шептали друг другу слова. Это осени ясная грусть В побуревшей листве ворожит. Бабье лето закончилось. Пусть Нам октябрь навстречу спешит. Он взвихрит опадавшим листом, Старым ставнем поранит стекло, Птичью стаю вспугнёт, а потом В сеть дождливую словит тепло. Погрустить бы о том в тишине, Походить по остывшим лугам, И забывшись, слагать, как во сне Рифмы прежние к новым стихам.

2009

Ветер к ночи

Догорает за тучами поздний закат, У окна всё сгущается вязкая темень, И неспешно стучит уходящее время. Тонкой стрелкой пронзив часовой циферблат. Резкий ветер тоскливую песню заводит, Гнёт верхушки дерев, осыпая листву, И, сметая её на застывшем мосту, Мелким бесом по тёмной воде колобродит. Свет фонарный по краю оврага ползёт, То ли ищет кого, может, путь осветил, Упираясь в железнодорожный настил, По которому поезд товарный идёт. Гулкий отзвук колёс мрак поглотит ночной, Только ветер без устали стонет на воле И колышет траву в замерзающем поле, Словно плачет взахлёб он по доле иной. Может, с ветром настала пора породниться, Если так незаманчива участь моя, И из цепко держащих оков бытия В беспредельность взлететь, как свободная птица.

2009

Октябрь

Не уснули ещё комары, Над осеннею просекой вьются, Скоро им не удастся проснуться До неблизкой весенней поры. Чуть земля ветру легкому внемлет, Отложив все труды на «потом», И, накрытая жёлтым листом, Она тихо и сладостно дремлет. Ветви голые мелко дрожат И последним листом, облетают, Видно, тайну сокрытую знают, Отчего в октябре листопад. Золотыми коврами накрылось Перекрестье застывших дорог, И в судьбою назначенный срок Тем за лето вполне расплатилось. За веселье утех и забав В ясный солнечный день на полянах. Будто в снах кружит голову пьяно Терпкий запах нескошенных трав.

2009

Тебе и Лоренцо Коста

Когда ты глядишь на меня, То кажется, время застыло, И образ с портрета твой милый Дороже мне день ото дня. Когда же грущу о тебе В далеких заманчивых странах, Той нитью незримой и странной Мы связаны в нашей судьбе. Когда просыпаюсь чуть свет В внезапно постигшей тревоге, То взглядом покойным и строгим Мне шлёшь утешенье от бед. Когда я устало бреду В дремучих душевных потёмках, Ты чистой молитвой негромкой Мою изгоняешь беду. Пусть дней пробегает черёд, Но всё-таки время не властно, Как прежде, глубоко и страстно Душа обновления ждёт.

2009

Осенние гудки

Печальную ноту поют поезда, С ветрами осенними споря, Что их занесло неизвестно куда, Как судно в безбрежное море. Наверно, они заблудиться могли, Со звуком протяжным и странным, Сквозь осень плывут поезда-корабли Во тьму придорожных туманов, В каютах усталые люди живут, В них страх полуночный закрался, Никто их не встретит, нигде их не ждут, Их рейс в темноте затерялся. Им стук от вращения бегущих колёс Прильнуть к сновиденьям мешает, И звуком стволы разгоняя берёз, Гудок тишину оглашает. Качает, качает вас поезд ночной, Быть может, покой вы найдёте, И в пункт назначенья с притихшей душой К взошедшей заре приплывёте.

2009

К ночи

Полночный поезд идет во мглу, Скрипят тормоза под уклоном, И черной нитью свернулся в углу Тонкий провод от телефона. Но не хочу никому звонить, Вряд ли поймут, едва ли. Мне чудится, тонкую жизни нить Враги мои надорвали. Никому не скажешь тревогу ту, Как сам себе опостылел, Кто мутного зелья мне черноту В душу пустую вылил. Всплывает со дна ненужный хлам, И с неуемной сноровкой Тайно забрался в темный чулан Бес со скрученною веревкой. Покорность в стенаньях моей судьбы, Кругом стережет опасность. Господи, отврати от беды, Пусть пламя свечи не гаснет.

2009

Бар «Фоли-Бержер» Эдуарда мане

За стойкой бара так неторопливо, В мир погрузившись призрачной мечты, Ты в платье с черным траурным отливом Застыла средь нарядной суеты. Лорнеты, трости, профили, затылки В неверном свете зала съела мгла, И множатся игривые бутылки, Двоясь числом на зеркале стекла. В нем прошлое сверкнуло в настоящем, Не отметая пестрой жизни сор, Две нежных розы в рюмочке блестящей Ведут любовный тихий разговор. Играет ночь движеньем страсти пылкой, Неверный свет пространство ворожит, И мрамор каждой мелочной прожилкой Жар взглядов воспаленных холодит. Закружит отсвет пар судьба-индейка, В который раз танцуя котильон. Так нежен бархат ленточки на шейке И невесом прохладный медальон. Шалман гудит, пустейшее занятье, Всем чудится – они в земном раю, Лишь белый ворот с кружевом на платье Хранит от сглаза чистоту твою. Все в дымном свете множится пространство, Но вновь застынет, сколько не спеши. Все бренно, редко в мире постоянство, Но есть одно движенье души. Ночь пролетит, за ней мелькнет другая, Затеется несчетный новый пир, В нем ты одна, в одежде, но нагая, Из зазеркалья вышла в этот мир. В соблазны жизни так легко поверить И стать пред ней наивной и смешной. Как в легком сне ты замерла у двери В наш новый век, опасный и больной.

2009

В ожидании снега

Снега нет, хотя зимы начало И в ледке под утро блюдца луж. Видно осень вправду осерчала, Что бредет ненастье зимних стуж. Затянула пеленой туманной Ближний лес и склоны у реки, И дождливой сеткою обманной Заловила окон светляки. Предвещая с осенью разлуки, Бьет в тревожный колокол звонарь. Тянет к небу жалобные руки В слякоть погрузившийся фонарь. Так в ненастье ветер гулко стонет, Проникая в призрачные сны, И тревожит душу грай вороний, Каркая пришествие зимы. Скоро ли закружатся снежинки Над седой равниною полей, И в дождях размокшие тропинки Занесет снегами декабрей. Вихри пронесутся со стараньем, Мглой покрыв неблизкие версты. Мир в тревожном тихом ожиданье Жаждет снега белой чистоты.

2009

Тоскливая ночь февраля

Тихо в ночи, лишь чуть ветры гудят, В снеге скрипучем дороги и крыши. Башни промерзшие, видно, хотят, В тьме облегающей что-то услышать. Редкие окна слагают узор, Свет по нестройной строке начертили, Краны стальные – полночный дозор — В небо застывшие стрелы вонзили. Что ж ты в глухом полуночье не спишь, Чем тебя эти огни приманили, Околдовала вселенская тишь, Иль отраженья в окне разбудили? Ровно протянута нить фонарей, Вахту несут вдоль железной дороги, Медленно движется поезд по ней, Словно запутался в снежном сугробе. Город заснул, но не дремлет душа, Тесно ей в клетке, хоть б щелочка где-то, И отбивают часы не спеша, Тягостно время до утра рассвета.

2010

Февральская прогулка ночью

Ночь ненастная темно-синяя, Звуков нет, как февральским днем, И деревья покрыты инеем, Что искрит голубым огнем. Скрип шагов еле слышен в полночи, Заметает поземкой след. Голос ветра зовет о помощи, Как предвестье грядущих бед. И в тревожную ночь метельную, Даже лес от снегов продрог, Затянуло в тень беспредельную Повороты земных дорог. Тишина и никто не встретится, Мне б тропинку найти скорей, Лишь огнем желтым еле светятся Глаза филинов-фонарей.

2010

Снова в «Киото гарден»

Снова я в «Киото». Я один. И не знаю, нужен рядом кто-то. Уползает мой московский сплин Отлетают вечные заботы. Сколько раз сюда я приходил И в тоске и в радостном волненье, Тихий сад гармонией будил Близкую надежду на спасенье От пустых и тягостных затей, Блеклых дел, страстей сиюминутных Светом ясным, свежестью аллей В зелени кустов его приютных. И глядя на дружество зверья, Вновь вселились слабые надежды, Что, Пресветлый, воля в том твоя Жить нам в мире так, как жили прежде. Веру укреплять. Из года в год Без лукавства жизнь неспешно строить, И от черствых суетных забот В светлом саде души успокоить.

2010

Ночной Милан

Трамвайные пути запутались в ночи, Что Ариадны нить ведут от дома к дому, И розовым огнем, как пламенем свечи, На площади пустой расцвел собор «Дуомо». На улицы впотьмах забрел глубокий сплин, Под сеткой витражей чужая жизнь застыла, И от дневных забот закрыв глаза витрин, Застыл в глубоком сне пассаж Эммануила. И церкви и дома легли в объятья снов, Шевелится чуть жизнь вблизи ночных вокзалов, Лишь светит в темноте, играя вязью слов, Витринное окно с притихших стен Ла Скала. На город снизошли прохлада и покой, Что в темноте его, того никто не знает, Лишь колокол вблизи с негромкой хрипотцой По четверти часов упорно отбивает.

2010

Палермо

Дует мусорный ветер в Палермо, Гонит сором вдоль улиц кривых, И в тиши отбивается мерно Ранний час на курантах стальных. Солнце брызнет в закрытые ставни, На крестах чуть оставив свой след, И простуженным голосом давним Крики чаек встревожат рассвет. В утре звук зарождается гулко, Город в новое время спешит, Но под пылью, как в старой шкатулке, Прочно древность столетий хранит. В ней сплетаются быль или небыль, В тьме соборов и криптах глухих, И вонзаются в синее небо Полукружья фронтонов шальных. Тени башен по улицам рыщут, Низко головы к морю склонив, Так вплетает в стволы корневища Старых фикус, весь сквер охватив. Мир не просто принять незнакомый, Равнодушный его не поймет, Но со старых мозаик Дуомо Веры истинной жар полыхнет. И сквозь тернии римских нашествий, Гнет арабов, норманнских племен, Через сонмы пожаров и бедствий Ты для жизни живой возврожден.

2010

Римский дождь

Погода в Риме римская, И капитель коринфская Под портик листья прячет. Фонтаны беспризорные Тоскою подзаборною С дождями вместе плачут. Грустят без солнца пинии С иголками павлиньими, О прошлом сожалея. Друг другу тихо плачутся, А дождь идет и катится Сквозь дыры Колизея. Над городом смеркается, А дождь идет-качается, Как будто бродит спьяну, И с ветром струи звонкие Текут ручьями тонкими За шиворот Траяну. Холмы покрыв пологие Взнеслись соборы строгие Людской и Божьей волей. В немом оцепенении В скульптурах и строениях Темнеет Капитолий. Застыли обветшалые, Глаза закрыв усталые, Атланты под балконом. Блеснет огонь маячащий В фонтанных струях скачущих На площади Навона. Намокший голубь кружится Над рябью мелкой лужицы С надеждой к переменам. И редкие прохожие С ветрами непогожими Устало жмутся к стенам. Ночь к городу спускается, Вдоль улиц зажигается Неверный свет фонарный. Седой туман сутулится Окутывает улицы Как будто газ угарный.

2010

Храм согласия в Агридженто

Закаленный солнцем и ветрами, В серебристой зелени олив, Воспарил над морем и холмами Желтый храм, колонны оперив. На камнях, раскинутых вдоль плато, Он подвластен небу одному, И вошли ступени стилобата В плоть земли, подобную ему. Близ него, в горе сырой и прелой, В толще стен античный мир заснул, В полукруглых нишах огрубелых Византийский затаился гул. И с холмов округлостью не споря, Сквозь колонны правильный отвес, Вдруг мелькнет вдали полоска моря, Отделяя землю от небес. Под вселенским негасимым светом Путь в века неровен и тернист, Ты как дух спартанского атлета Телом строен, помыслами чист. Вновь садилось солнце за горою, Вечер дню на смену заступал, Храм смотрелся в небо голубое И старинным золотом сиял. И когда в тяжелый бархат ночи Погрузится свет прожекторов, Плыть тебе Всевышний напророчил Кораблем из тьмы седых веков. По холмам притихшим Агридженто, Как судьбы спасительная нить, Вьется храмов золотая лента, Чтобы нас в согласье примирить.

2010

Болезнь

Мою болезнь, как бремя наказанья, Судьба послала верно за грехи, Но с ней ко мне приходит покаянье, Не без нее слагаются стихи. Она за мной негласно тенью бродит, Приходит, настигая невзначай Врасплох без предъявленья счеты сводит, Мол, больше власти над собой давай. Как зло, добро творящее вслепую, Она в блужданьях замыслов моих, Где поселилась, словно в тьму густую, И заползает в каждый новый стих. Сокрыться б тайно от нее в берлогу, Пусть поглотит ее глухая тишь, Об избавленье обратиться к Богу, Но только от себя не убежишь.

2010

Аукционная неделя

Лондон мечется в ажиотаже, Как в плену иноземных врагов, Четверть века в нем длится продажа Нескончаемых русских торгов. На Бонд Стрите толпясь с нетерпеньем, Пришлый ушлый и тертый народ В постоянном живет напряженье: Где потрафит, кому повезет. Обо всем сочинят небылицы, Лишь бы что оболгать просто так, Всё такие знакомые лица, Что похожи на стертый пятак. Девы словно с от шеи ногами, Взгляд тяжелый, а мысли легки, Так готовы срамными зубами Выгрызть лучшие лотов куски. Джентльмены с манерами лордов, Каждый ловок, на речи остер, Глядь – под маской скрывается морда, Поскребешь – там мошенник и вор. Вот, на стульях рассевшись вальяжно, Отмечая намеченный бит, Тянут руку с значением важным, Кто дороже сейчас победит. Ставки вздуют аукционеры, Тянут деньги в порыве крутом, Словно черти, пропахшие серой, Похоронным стучат молотком. И в пылу увлеченья сраженьем, Простодушно о том говоря, Преподносится как достиженье Сотню тысяч потратить за зря. Сытый нищего не разумеет, К игрокам вожделений шальных Искрой тихой презрение тлеет На российских просторах глухих. Как ни сложен к творениям доступ, Но бесценной добыче всяк рад, И сгущается лондонский воздух От барыг торжествующих в мрак.

2010

Суздальcкий рассвет

Ночь кружила застывшие тени, Стыли лодки над темной водой, Затаилось пространство и время За рекой, над долиной седой. И над в вечность бегущей дорогой, Не тревожа небесный покров, Схоронилась луна – недотрога, За тяжелой грядой облаков. Звон тянулся протяжно и слитно Средь раздолья лугов и полей, Словно звуки вечерней молитвы В поднебесные главы церквей. В прошлый день закрывается дверца, Сумрак ночи завис под окном, Будто древность, столь близкая сердцу, Погружается в праведный сон. Отблеск света мелькнет полосою Чуть разбуженных первых зарниц, За притихших холмов чередою Звук прольется проснувшихся птиц. Спозаранку и близко и долго Путь в минувшее время найти. Хорошо всё ж и медленно колко Той тропой травянистой идти. Так чарующе сердце наградой Будет в снах нам являться с тех пор Монастырь за могучей оградой И в сияющем утре собор.

2010

Летняя суздальская земля

Жара палила тягостно и знойно, Леса пронзая, рощи и поля. В тиши церквей и колоколен стройных Ждала прохлады добрая земля. Под солнцем жгучим маялась природа, И речка обмелела, чуть дыша, Но все ж поила зелень огородов И шла вода по трубам не спеша. На монастырский луг брусы свозили, Звенели пилы, справиться чтоб в срок, Для съемок фильма шустро выводили Под стены деревянный городок. Здесь в прошлом настоящее вершилось, Видать, сподручней места не нашлось, Как будто время вдруг остановилось И с длительным безвременьем сжилось. Валы и рвы забрасывало сором, Достоин город лучшей был судьбы, И встали всем торгам немым укором Старинные торговые ряды. Но на судьбу здесь люди не роптали, Вздымая руки к небу: помоги! Уж сколько раз луга ее топтали Свои и чужестранные враги. В родных земель истории многоликой Судьба старинных градов не проста, Древнее нет на всей Руси Великой Ворот узорных храма Рождества. Храня времен ушедших постоянство, Вблизи холмов, вдоль рек, среди полей, Так точно место выбрано в пространстве Соборов, колоколен и церквей. И в добрый час и в время не простое, Не покладая рук из года в год, Растил сады, дома, амбары строил Умелый и старательный народ. Под сень лесов сгущается прохлада, Кресты златые смотрят в неба синь, И теплится небесная лампада В тиши твоих престолов и святынь.

2010

Жара в Москве

Плавится в солнце вязкий асфальт, Тихо, собаки не лают. Красный гранит и черный базальт Тлен Ильича охраняют. Жара брусчатку смогла настичь Как дичь над цирка ареной, И рассыпается красный кирпич На толстых кремлевских стенах. Будто звучит погребальный звон Сквозь башен немых бойницы, И погружаются в вечный сон Редких прохожих лица. Манеж от идущих вмиг опустел — Время залечивать раны, Вновь растворяя марево тел В беззвучных струях фонтанов. Сыплются дни словно горсть песка, Утяжеляя бремя, Зависла над площадями тоска В тяжкое «смутное» время. Звезды на башнях тускло горят В небе бесцветно светлом. Красный гранит и черный наряд Светят огнем и пеплом.

2010

Перед отъездом

Я шагаю в угол из угла, Будто гонит чья-то вражья сила, За окном сгустившаяся мгла В полусонной тишине застыла. Вкруг нетвердой поступью бредя, Завернулся город в саван ночи, Только стук бегущего дождя Что-то неумное пророчит. Кто забрел в глухую тьму один, Затерявшись там за поворотом? Луч шальной несущихся машин Полоснул по окон переплетам. Одиноко так, хоть в стон кричи, Не спасают слов охранных звенья. Вновь сомкнув глухие кирпичи, Стынут в снах погрязшие строенья. Здесь дожди, в Москве палящий зной, Возвращаясь, словно на закланье, Явно слышу за своей спиной Августа коварное дыханье. Не впервой в ночной тиши шагать — Тяжела так эта поступь лета, И стихи слагая буду ждать, Дожидаться раннего рассвета.

2010

Крик

Я так дожидаюсь твоих звонков, Молчит глухой телефон, Когда просыпаюсь от хмурых снов И курить иду на балкон. Но не мил мне сад, не в радость платан, Что шумит узорным листом, Будто кто-то злой отравы стакан Наливает утром и днем. Так безмолвие это тяжко сносить, Словно мир совсем опустел, Ни о чем не стану тебя просить, Оправдаться вновь не сумел. А бывает и так, ни капли вру, Что из памяти узелка Тень веревки мерещится по утру С ржавым крюком из потолка. День мелькнет в тоске, вдруг сумеет ночь В зыбком сне тревогу унять, Но а если и ты не в силах помочь — Волком выть да криком кричать.

2010

К окончанию жары

Слава Богу, кончается лето, Этот вязкий удушливый чад, И по пыльной земле разогретой Слишком рано шуршит листопад. Кто-то злобный беду напророчил, Гул пожаров – их только туши, В эти темные душные ночи Еле теплится свечка души. Жар полдневный проселками рыщет, Словно вдруг заблудился впотьмах. По сгоревшим углям пепелищей Тени роятся в призрачных снах. Враз сразиться с лихою бедою Миром б всем, да ударить в набат, Но застывшие в мареве зноя Города и деревни молчат. И, вникая в погод предсказанья, Так желанен прохлады покой, Может, вняв покаянным стенаньям, Слезы дождь расточит проливной. Унести от напастей бы ноги, Где спокойное место найти? Только жаль, перекрестья дороги Не укажет, куда нам идти.

2010

Злате

Мелкий дождь по-осеннему плакал, В тишине, что застыла вокруг, На крыльце умирала собака, Верный спутник и преданный друг. В нашей жизни он многое значил, Я с собаками с детства дружил, Плавать я начинал по-собачьи, Битый кем-то, собакой скулил. И когда, перепуганный дракой, Дрожь в коленках пытался унять, Я завидовал тем, кто с собакой Не боялся по парку гулять. Так с мечтою сроднившись такою, Я ее никогда не терял, В дни покоя и время лихое Всё о страже надежном мечтал. Годы шли, для семейного счастья В Загорянке построен был дом, Чтоб себя оградить от напастей, Заселились мы с малым щенком. С той собакой, игривой, лохматой, Добрый друг появился у нас, И назвали мы именем Злата За веселый и светлый окрас. Уши темные, умная морда, Шерсть как легкий и вьющийся дым, И в повадках, спокойных и гордых, Уваженье к себе и другим. Все достоинства видимы сразу, Но и норов совсем не простой, В ней смешалось бесстрашье Кавказа С азиатской неспешной ленцой. Ты надежным кольцом окружила Быт нелегкий и суетный наш, В Загорянке дома сторожила, Как бессменный и преданный страж. Всяк в округе с тобою считался, За хозяйку тебя признавал, Но не раз в тишине раздавался Хриплый лай, что прохожих пугал. Как же радостно было, не скрою — Тихим утром покой благодать — Летом, осенью, ранней весною По неспешным тропинкам гулять. Иль бежали мы рядом вприпрыжку Серебристо блестеющим днем По дорожкам заснеженным, чистым Неразлучно с тобою вдвоем. Относясь как к достойной награде, Ты ждала, когда час наступал, Что бы кто-то за ухом погладил, Или брюхо слегка почесал. Добрым нравом, обличьем опрятным, Ты достойной собакой слыла, Для родных и друзей деликатной Золотистою Златой была. Но суровы законы природы, Не подвластен нам времени ток. Для собаки столь крупной породы Прожила ты назначенный срок. Лежа молча и тихо болела, Так ослабла, заметно сдала, Все последнее время не ела И из миски воды не пила. И, беспомощно вытянув лапы, Схоронясь в обступившую тишь, Ты печальною мордой лохматой В темный сад не мигая глядишь. По-хозяйски не топчешь дорожки, Подзабыв с чужаками бои, И сороки, вороны и кошки Гордо входят в владенья твои. Птичий рой растревожился в кронах, Белки резвые в ветвях снуют, И гортанным распевом вороны Поминальную песню поют. В каждом месте присутствие Златки, Не пройдешь мимо них просто так, И запутались шерстки остатки На кустах, словно памятный знак. И не сетуя вовсе, не воя, В этот тяжкий и сумрачный час, Старый друг, ведь не в вдвое, не втрое — В сотни раз ты дороже для нас. Тонким пламенем плавятся свечи, Знать беда посетила наш дом, Прожила ты с душой человечьей, Мы ж нередко с собачьей живем. Так не быстрой дорогой тернистой Жизнь прошла, и готовясь к другой, К Богу явишься щеном пушистым С нестареющей доброй душой.

2010

На даче

Сыростью пахнет. Заволокло Неба клочок над заснеженным садом, Мелкой слезою плачет стекло, Тягостно, доброй собаки нет рядом. Что ж схоронясь в одиночку сидишь, Словно судьбы вновь латаешь заплаты, Что затаился, как дачная мышь, Иль, как она, что-то важное спрятал? Смутных видений бредет череда, Не разберешься – то быль или небыль, Спрятались в дальнем чулане года, Хрустко трещит обветшалая мебель. Дом занемог. Необъятный сугроб Стражем холодным его окружает, Белый покров неподвижен и строг, Словно какую-то тайну он знает. В тихом безмолвье глухой белизны Звуки без слов застревают в гортани, Цепью морозной до новой весны Тянутся долгие версты меж нами. Мне б разгуляться печали назло, Выбежать в дверь, там где чисто и ясно, И позабыв, что когда-то везло, Не горевать, не грустить понапрасну.

2011

Ледяной дождь

Вечереет. За дачным окном Кружит снег от недели к неделе, И застывшие старые ели Тишиной охраняют наш дом. Снег сиял белизной по утру, Пеленая низины и склоны, Днем закаркали разом вороны, Да видать, что совсем не к добру. С неба высыпал дождь ледяной, И под влажным его покрывалом Все живое вокруг застывало, Словно волей несносной и злой. Ливни птицам погибель несли, Провода обвисали бессильно, И, запутавшись в струях обильных, Электрички гудели вдали. В темноте, наступившей вокруг, Ветви хрупко березы ломали И к защите и помощи звали От беды, навалившейся вдруг. Ночь под панцирем твердым смогла В плен сковать все пространство немое, И в морозное утро седое Тяжесть снега на землю легла. И в безмолвье глухой тишины Сгустки слов застревали в гортани, И застыли в молчанье меж нами Льды сугробов до новой весны.

2011

Обращение к иконе

Я жадно впитываю глазом Который день, который год, Но просветленье раз за разом Все не идет, все не придет. И патиной червонозвонной Ласкает взгляд и тешит взор, Но смысл ее души иконной Неясен мне, сокрыт с тех пор. Не избежать мне обольщенья Земных утех, мирских красот, Быть может Бог мне даст прощенье И весть пришлет, спасенье шлет. Быть может свет Преображенья Живой душой приму в укор, Придя к нему на поклоненье К святым камням горы Фавор.

2011

Перед страстной неделей

Если бродит во тьме неприметный и злобный дурман — Отрекись, помолись, погрусти в тишине понемногу, Не приняв этой жизни извечной глубокий обман, Торопись, собирайся спеша в непростую дорогу. Может тяжкая мера на совесть досадно легла, Может вдруг измениться пора наступила случайно, Но с судьбою судьба две капризные воли свела И без лишних хлопот и без слов, часто чрезвычайных. Как же вновь устоять среди скользких тернистых путей, Не остаться одним, неуемным, намеренно лживым? Просвистит над долиной души вновь степной суховей, Чтоб сигналы послать нам спасенья в опасном проливе. Но поет, не уймется моя камышовая трость, Тихо плачет о доле и близкой, и дальней, и мнимой, Я остался один, как нежданный встревоженный гость, Средь навечно любимых и богохранимых. Утолится печали налитая чаша сполна, Нам терпеть и грустить без сомнений, но с верой не ложной, Не такие ближайшие ждут нас теперь времена, Чтобы жить без надежды, без Бога в сем мире тревожном.

2011

Марине

Затерялось время постоянство, Сны без счастья окружили вновь, В беспределье вечного пространства Замерла, запряталась любовь. Так в душе она не ярко тлела, Возвращалась, жалась, где смогла, И под ветром в доме опустелом Весь до хлада сник уют тепла. Так из искры не раздуешь света К осени, к безмолвным холодам, И бреду по жизни без ответа, Чем же вновь не угодил я вам. Достается мне за все непросто, Вроде тишь, а завтра вдруг гроза, И портрет руки Лоренцо Коста Мне укором вслед глядит в глаза. Брошен вновь, судьбою не обласкан, Постоянно свыкнувшись с бедой, Потеряв любовь, не веря в сказку, В тьму гляжу, затеряно хмельной. И не сводит нас счастливый случай, И не сгладит груз прошедших бед, Но гнетет и постоянно мучит Глаз твоих непонятый ответ. Может время лечит и врачует, Боль снимает мерою иной, Но грехи чрез сроки не минуют Взять ответ пред Богом и судьбой.

2011

Праздник в Йорке

Гудел на Йорком колокольный звон, Сверкало солнце, шли неспешно люди Толпою плотной к Богу на поклон Сквозь ряд нарядных арок и колонн К собору, что свершен трудом столетий. Вознес он башни к небу, чист и светел, Застыв навечно – стражем веры строгим. Струился пламень витражей соцветий, И восхищенным гулом междометий Заполнен был его центральный неф. Плыл кораблем он праздничным для всех, Кто радость сохранял в общенье с Богом, Кто был несчастлив иль имел успех, Но в этом храме осознал свой грех Неправедный пред близким и Всевышним, И захотел быть нужным, а не лишним, В сем мире, что дарован нам как чудо, В соборе, дивной музыкой застывшем. Сквозь перекрытья сводов были слышны Стенанья шедших к свету на поклон, Слова молитв, разъявших тьмы заслон.

2011

Снежный цветок

Кружит, кружит, кружит снег, С пеленой седою, Заблудился человек Со своей бедою. Затерялся, в белизне Не видать тропинок, Бродит, словно в хмуром сне, Приустал и вымок. Видно выбился из сил, Может вовсе плохо. В поле тускло засветил Куст чертополоха. Треплет ость его снежок, Но на стебле смелом Светит розовый цветок В беспределье белом. Тронет лишь его ладонь Под покровом снежным — Он засветит как огонь Робкою надеждой. Заскрипит под звук шагов Наст, что скрыт порошей, Сквозь дурман густых снегов Ищет путь прохожий.

2012

Театральный балаганчик

Посвящается С. Судейкину

Тихо занавес поднят над сценой, И раздвинут кулисный узор, Гаснет свет, как над боя ареной, Вездесущий царит дирижер. Быстрый взмах и мелодия льется, Звук гнетущий всем слышен сполна, В темноте еле слышно смеется Светом жестким картонным луна. Лица зрителей прячутся в тени, Их грядущий страшит балаган, И, как призраки, бродят по сцене Персонажи комедий и драм. Раздражая назойливым звуком, Стул суфлера под сценой скрипит, Словно в тяготе перед разлукой Кто-то грозно и тяжко молчит. И, открыв потаенные дверцы, С Арлекином таинственно схож, Он вонзит в златокрасное сердце Перламутрово-бронзовой нож.

2012

Шторм в Тихом океане

Стемнело. Закрыли тучи набухшие Проблески неба. Погоды игра Закрасила серым звездные гущи, Словно кистью враждебного злого маляра. Корабль ненасытно утюжил море, Отважно нырял в плоть свинцово-синюю, И волны пространно терзали просторы, Фонтаны вздымая выше ватерлинии. Вскипает в волнении бездна морская, В окна плюется холодной жвачкой, И с боку на бок переминаясь, Кренятся палубы в дерганой качке. На горизонте светлеет полоска, Теснит темноту кораблям в подмогу, Тяжелая хлябь нависает плоско, К далям небесным закрыв дорогу. Во всю разгулявшись, ветры свищут, В простуженной тьме оглашая просторы, И рыщет, как на пустом пепелище, Вихрь водяной сквозь валов узоры. Гудок, напрягая и слух и зрение, Поминальным напевом вползает в сердце, Лишь робкой надеждой на утра спасенье Где-то вдали огонек зарделся.

2012

На пути к фьордам

Не сыскать тревожней места, Ветер воет за кормой, Ночь чилийская – невеста, Брызги волн летят фатой. Повенчалось море с небом, Расставаться не хотят, Глядь – с луною-оберегом Звезды в бездну улетят. Дробный стук борта чеканит, Пароход трясет до дна, Вглубь затянет и заманит Загулявшая волна. То кружится мелким бесом, Пеной вдруг вскипит седой, Словно злым хмельным повесой Колобродит за кормой. Тяжко в утреннем похмелье Ночь шальную превозмочь, Океанской бездны зелье, Темных вод сырую плоть.

2012

Вечер с «Битлз» на корабле «Принцесс»

Сияла ярко бара стойка, Огней кружилась карусель, В вечерней дружеской попойке Мы танцевали под «Мишель». Мы в полутьме полночной плыли, Сквозь звуки «Битлз» я сказал, Что, кажется, совсем забыли, Когда с тобой я танцевал. Сплелись в пожатье нежно руки, В круизе этом нам везло После недавних дней разлуки Друг друга чувствовать тепло. Как укротитель на арене, Ди-джей ловил особый кайф, И пары двигались по сцене И в «сиксти фо» и в «эйти файф». Так голос плыл сквозь сумрак ночи И пел как будто бы про нас, Как тяжек сумрак одиночеств И дорог единенья час. И с песней той, давно не новой, Жизнь проживалась вновь и вновь, Сквозь зов сердец звучало слово, Что всем нужна любовь, любовь.

2012

Буэнос-Айрес

Встала «Принцесс» на причале у порта, Рядом контейнеры разного сорта, Сотнями их громоздят корабли, Видно, со всей собирали земли. Цепь небоскребов царапает небо В городе, полном и зрелищ и хлеба, Каждый район в самовольном коварстве — Мелкое царство в большом государстве. Площадь с дворцом в странном цвете «розадо» С Плазы де Майо увидеть вам надо, Церковь с двенадцатью крепких колонн, Центр торговый и винный салон. Calle Florida и Calle Lavalle — Тысячи женщин на них целовали, В музыке, танцах, невидимый эрос, Те, кто живет здесь, зовутся «портерос». Парки в прибрежных районах Ла Платы, Фикусы древние в сорок обхватов, Люди гуляют там, песни поют, Как развлекаются, так и живут. Маленький памятник, скрытый травой — С осликом бродит Сент Мартин Святой. Будто в упрек католической вере Голый мужчина работы Ботеро. Статуи всюду лихих генералов Много побед, поражений немало, И в изнурительной этой борьбе Памятник каждый поставил себе. Плач, Аргентина, слагая легенды, Как потеряла навеки Фолькленды, Но воевать – не в портовых пирушках В морды чужие засвечивать кружкой. В барах стрекочут испанской сорокой Легкие люди – портерос Ля Бока, Время не ждет, веселись, не жалей В красочный танго столице – «Би Эй». Буйствует жизнь театральных подмостков, Весело пьют и ругаются хлестко, И из остатков былых кораблей Строили дом для себя и бл….дей. Бойко покрасили доски и плинфы Цвета бедра перепившейся нимфы, Пабы не только нужны для веселья, Но чтобы утром поправить похмелье. Все ж направляет судьба человека В «семетри» пристань от века до века Слишком богатый иль нищий изгой — жизнь не танго, ибо смертен любой. Склепы не мертвым, живущим так нужны, Тело покинули души воздушны, Здесь поминальные храмы стоят, Выстроясь строго в внушительный ряд. Но отраженьем веселья земного Танго доносится снова и снова, С ветром разносят его корабли В страны вдали аргентинской земли.

2012

Покаянное

Знать не слушать мне по утру птиц, Не вставать, умываясь зарей, И среди многотысячья лиц Дожидаться лишь встречи с тобой. Закружила вовсю, понесла Забубенная утлая жизнь, И плыву без руля, без весла, Так качает, что только держись. Но уже не своротишь назад, Да не время бежать от судьбы, В темноте померещиться ад, В счет бегут верстовые столбы. Видно так по грехам суждено Не прожить без печалей-разлук, Лишь одно мне спасенье дано — Завернуться в тепло твоих рук. И когда остаемся одни, И спускается в мир тишина, Вновь шепчу: от себя не гони, Ты же знаешь, как ты мне нужна.

2012

Сентиментальный вальс

Кружатся пары в неярком чуть призрачном свете, Пусть им зимою немного взгрустнется о лете, И если в этот час Нам помечтать суждено, В старый прощальный вальс Верит лишь сердце одно. Мимо проносятся в вихре чудные виденья, Образы милых, доступные чуткому зренью, И если в этот час Нам полюбить суждено, Этот волшебный вальс Сердце пьянит, как вино. И, окруженные легкой мечтой и надеждой, Руки друг друга касается бережно, нежно, Закружит этот вальс, Словно в мгновенье одно, Этот столь дивный час Нам позабыть не дано. Кружатся пары и кружатся звезды ночные, Кружатся в вихре воздушном мечты голубые, Разлук минует час, Встретимся мы все равно, Танцуя этот вальс Радостью сердце полно.

2012

Музыка на Капитолии

Запел фагот и слушал Капитолий В молчанье строгом эту песнь небес, Взращенная людской и божьей волей, Звучала эта музыка окрест. Мелодия лилась струею тонкой С холма под шелест трав оживших нив, Ей в близких рощах отзвуком негромким Кивали пиньи, головы склонив. Под властною рукой Буанаротти Застыл колонн суровый мерный ряд, В них звуки застывали на излете И погружались в древний стилобат. Миндаль зацвел и распустились розы, Здесь трепетна весна из года в год, Под музыку маэстро Чимарозы Ведут весталки дружный хоровод. Просверлены холмы веками странствий, Рим усмирял врагов и чтил друзей, И символом земного постоянства Вдали царил прозрачный Колизей. И где бы ни бродили мы по свету, Какой бы не прельстил иной маршрут, Лишь в памяти мелькнет мелодия эта — И все дороги в Рим вас приведут.

2012

Что-то случилось

Знаете, какая благодать Руки распрямить, расправить в небо, Чтоб земли и близко не видать, Городов, в которых был иль не был. Но признаюсь в том, что зов судьбы К тем местам, что Русь вокруг сложила, Вновь меня отводит от беды, Кровь течет в моих славянских жилах. Предок мой ямщик в степи замерз, А второй, бесбашно-неуемный, Жизнь сложил он из страстей и слез, Да поступков пьяно-забубенных. Ну, а я, хоть ветреный поэт И художник, бог не взял – не принял, Попросился к счастью на обед, Участи познанья не отринув. Долог путь, в степи не замерзай, Даже если ветер, если стужа. Эй, вперед ямщик и не замай, А поэт и богу будет нужен.

2012

По наследству

Отбушевали страсти татарские Широким стройным набегом, Схлынули, поверженные неведомой властью, С первым подтаявшим снегом. Пусто. Тоска. И гонит с апреля к маю, Словно собачьим лаем, Боль мою у виска. Ни водка не впрок, не виски. Небо так низко повисло. Над горизонтом Раменки Вырос стеною каменной Непролазно больной вопрос: Как за стволами подкрашенных берез Не видел любви растущего леса, И какого такого беса Темная страсти сила Взяла и быстро прельстила, И понесла, как за морковкой осла, Без руля и весла. Зачем колобродил в вечер темный, Как будто свихнувшийся бездомный, Кто же опять тебе нашептал, Что давно от жизни устал. Но не поздно бывает, не рано Молча зализывать раны, И вспомнить про тех, Кто предрек провал и успех. Видно, прадед мой бежал с Акатуя, И какого, спрашивается, разтакого татуя Избрал он долю такую, А главным вопросом – пить иль не пить, Но с ним и замерз в степи. Второй был удачливее, возможно, Но пил безбожно, он был сапожник, И передали мне предки – хрены В наследство совсем дрянные гены, Да еще, к великой моей напасти, В бурной пьянке и неуемные страсти. Правда, дед Андрей работал в конторе, Дела переплетая при прокуроре, Но погиб – была в Москве чернота — Из-за торчащего с надолба прута. Дед второй Пантелей – молодец, На селе Красный луч был кузнец, И когда в Гражданскую был налет, В огород закопал пулемет, Чтоб больше его никто не мучил, Пулемет сгодится на всякий случай. Отец мой не был романтиком, Не пел старинных романсов, Хотя и любил казачьи песни, Играл он со мною в фантики И честно служил в Министерстве финансов, Но верил в светлое будущее, Хоть ты тресни. Вот и вся родословная по мужской линии, И в ночи густые и длинные, Когда шлешь всех подальше и на фиг, Они окружают меня с фотографий, Я вижу их, и слышу, и слушаю, И прошу, помогите отмолить у Господа Грешную душу мою.

2012

Вечерняя прогулка в Люксембургском саду

Париж, Париж, куда спешишь? Куда огней вспорхнули звезды? Твои соборы, словно гнезда, В лесах бесчисленных домов. Мне не сыскать правдивых слов В те дни, когда в тиши промозглой Бреду вдоль Сены, правя стих, А ветер вдруг внезапно стих, И с тонким пеньем вдоль ограды Сбегает струйка водопада, Что Люксембургский сад хранит. От глаз людских слегка он скрыт, В зеленых ветвях затерялся, Здесь Полифем, закравшись в грот, От мук ревнивых бесновался В зеркальном отраженье вод. Навечно спрятан он в фонтан, И, поджидая Галатею, От страсти лютой пламенеет. Все ж нет покоя на земле, И ждал всесильный Ришелье, Своим могуществом довольный, Когда сослать Марию к Кёльну, Себе присвоив, наконец, Сей удивительный дворец. Теперь заглядывает в грот Вокруг гуляющий народ, Фонтана струи льются тихо, И людям дела нет до мифа. Скупой декор дворца большого Застыл как каменное слово, Но радует его наряд. Ах сад, к ночи затихший сад, Забудешь сны ты в птичьем пенье, И свет в небесном оперенье Сплетет узорных кружев ряд, Дороже многих всех наград Твое увидеть пробужденье. Париж, Париж, когда ты спишь?

2012

Оранжери. Панно Моне

Скрыл сиреневый воду туман, Чуть клубился на белой стене, Вновь, как сотканный светом обман, Возникали кувшинки Моне. Словно тени русалок нагих, В миг сплетая мечту и любовь, Выплывали из снов голубых, Что из детства приходят к нам вновь. Лишь миров отражали они К нам дошедший негаснущий след, И мерцая, как в море огни, Предвещали грядущий рассвет. Ведь не каждому счастье дано Видеть свет, что сокрылся в ночи, Он таится в полотнах панно Из садов золотых Живерни. Перейдя через сад по мосту, Вечер дымкой сошел голубой, И сквозь ивы дрожащей листву Пел дуэтом со скрипкой гобой.

2012

Ночь в отеле «Барьер»

Шумел морской прибой вдоль кромки Насквозь промокшего песка, И песни вдаль лилась тоска, Так чей-то голос пел негромко. Искрил в ночной тиши фонтан, С волненьем струи вверх вздымались, И с шепотом переплетались На древках флаги разных стран. В неверном свете фонарей Домов расплылись очертанья, И призывало к состраданью Пересеченье мачт и рей. Смыкалось небо в серой мгле С морской круглящеюся кручей, Казалось, свел превратный случай С печальным местом на земле. Рассвет в тревожной влаге таял, И было главной из причин Отчаянные крики чаек Во тьме пугающей ночи.

2012

Дождливое утро

Заглядывает ветвь акаций В балкона дверь. Чуть каплет дождь, Блеск приглушив иллюминаций, В рассвет ушла Парижа ночь. Фонарный свет как привиденье Прижался к стихнувшим домам, И мокнут ставен оперенья На старой улице Мадам. Весь приключений день вчерашний Так сразу позабыть нельзя, Он кружит, словно лист упавший, Под звуки летнего дождя. Мы в сад пойдем. Спешить не надо, Он тянет влажною листвой, Узор решетчатый ограды Хранит его немой покой. День новый будет долго длиться, Вобрав чреду забот простых, Но так не просто отрешиться От сновидений колдовских.

2012

Сена

Уснули лодки, в зелени вода, Мосты узлами крепкими связали Твои в броне из камня берега. Ты, Сена, неуемная река, И наполняешь соком жизнь Парижа, Вот Сент-Луи, Сите, Все ближе, ближе. В просветах золотые облака. Уж чертит по волне узор ажурный Тень Эйфелевой башни. Звук бравурный Вперед несет вечерний пароход. На палубе столпившийся народ Застыл в молчанье. Из камней и вод Доносится история столетий. Восторженных похвал и междометий Достойны берега твои, река. То весела ты, то грустна слегка, Опутываешь дымкой, зримой зреньем, Домов твоих прибрежных оперенье. И в небо запрокинув лик соборов, Прочертишь в облаках Ночных огней узоры.

2012

Оглавление

Нафталан

Прикончен год

В больнице

Гном

Утро в Венеции

«Киото гарден», или прощание с Лондоном

Холланд парк авеню

В пабе

Заклинание

Романс для Марины

«Киото гарден». Зима

«Киото гарден». Осень

Сумерки в Гайд парке

Отдых в Турции

Мой «Киото гарден»

Толедо

Поездка в Гранаду

Раннее лето. Кенсингтон парк

Паром

Новогодняя поездка в Египет

Июльский «Киото гарден»

Тень

Обращение к «Киото гарден»

Замок «Лидс»

Сад камней «Рёандзи» в городе Киото (Япония)

Январская прогулка со златой в Загорянке

Молитва в «Киото гарден»

Утро в Лутраки

Поездка по Волге

Сны корабля

Прощальный бакен

Хмурое утро

Плёс

Санта Саграда фамилия

Салоу. Эль Пинеда

Гала-концерт дали под сценой Фигейроса и в замке Пуболь в двух действиях в духе моралите

На Онеге

Белая ночь на канале

Соловецкая

Спасо-Преображенский собор в Кижах

На Валааме

Михас

Рондо о Ронде

Февраль в Гайд-парке

Сент Джеймс парк

О нас

Рассвет в Сент Квентине

Цапля в «Киото гарден»

На выставке Бориса Свешникова

Вера, надежда, любовь

Марине о «Киото гарден»

Летнее признание

Тригорское – Михайловское

О поездке в Пушкинские горы

Первый день в Пскове

Псков

Вечер на балконе отеля «Леоники»

Ханья

Поездка в Амари

Кносс

Внучке

Поход в национальную галерею

Покаянное

Тоска

Вопрошая

Косые тени

Окфорд стрит

Злате

Обращение

Раскаянье

Колокольный звон в «Золотых ключах»

Про это

В «Золотых ключах»

В Михасе

Дьяволиада

Как просто

Надежда

Одиночество в Ронде

«Снятие с креста»

Ночной звонок

За окном

Рассвет

Хоровод

Немухину

Поздняя осень в «Киото гарден»

Прошедший день

Ноябрьская прогулка

Славе Калинину

Одиночество

Сент Джеймс сквер

Аукционная неделя в Лондоне

Ноябрьские торги

День без тебя

Декабрь в «Золотых ключах»

Прошение

О главном

Новый год

Канун Рождества

Приход Рождества

Весть

Рассвет в Сент Квентине

Белый снег

Конец февраля

В саду «Киото гарден»

Ожидание

На страстной неделе

Перед Пасхой

О любви

Фрагменты прошлого

К возвращению в «Киото гарден»

Каштан в тумане

Снова в «Киото гарден»

Первая гроза

Май

Танцплощадка

Соловьи

Воспоминания о лете

К ангелу

Июньская тревога

Успокоение

В дождь

Июльский ливень

Ока под Тарусой

Эдуарду Штейнбергу

Памяти Саввы Ямщикова

Романс позднего лета

Кануны сентября

Путь в «Киото гарден»

Полночная звезда

Прощание с летом в «Киото гарден»

Начало октября

Ветер к ночи

Октябрь

Тебе и Лоренцо Коста

Осенние гудки

К ночи

Бар «Фоли-Бержер» Эдуарда мане

В ожидании снега

Тоскливая ночь февраля

Февральская прогулка ночью

Снова в «Киото гарден»

Ночной Милан

Палермо

Римский дождь

Храм согласия в Агридженто

Болезнь

Аукционная неделя

Суздальcкий рассвет

Летняя суздальская земля

Жара в Москве

Перед отъездом

Крик

К окончанию жары

Злате

На даче

Ледяной дождь

Обращение к иконе

Перед страстной неделей

Марине

Праздник в Йорке

Снежный цветок

Театральный балаганчик

Шторм в Тихом океане

На пути к фьордам

Вечер с «Битлз» на корабле «Принцесс»

Буэнос-Айрес

Покаянное

Сентиментальный вальс

Музыка на Капитолии

Что-то случилось

По наследству

Вечерняя прогулка в Люксембургском саду

Оранжери. Панно Моне

Ночь в отеле «Барьер»

Дождливое утро

Сена Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg