«Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares)»

Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares) (fb2) - Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares) 1051K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Викторович Левшин

Игорь Лёвшин Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares)

Предисловие О. Дарка

© И. Лёвшин, 2017

© О. Дарк, предисловие, 2017

© Н. Лёвшина, фото, 2017

© ООО «Новое литературное обозрение», 2017

* * *

посвящается Н. Лёвшиной и Ф. Ватузник

Хроника пикирующей смерти

Тактика террористической модели заключается в том, чтобы вызвать избыток реального и заставить систему обрушиться под этим избытком реального.

Жан Бодрийяр

«А ведь нам говорили: / нельзя писать стихи после Освенцима…» – это из второй «лекции о поэзии» Вепря Петрова, персонажа и соавтора Игоря Левшина. Тут главное словечко «ведь» – то есть предупреждали, предостерегали, что все равно не получится, – и множественное число: «говорили». Это уже общая фраза, никому не принадлежащая, в том числе и Теодору Адорно, которому ее традиционно приписывают. Об этой полумифической фразе пишут трактаты, ее по-разному трактуют. Левшин, кажется, выбрал одну из интерпретаций (впрочем, с его выбором сохраняется неясность). Полумифичность и безличность фразы позволяет с легкостью заменять и топоним в ней: Аушвиц (в другом стихотворении Левшина: «Стихи-После-Аушвица»), Бухенвальд, Треблинка – это если сохранять верность теме. Предлагают и более частные варианты: а после изнасилования? Может ли изнасилованная поэтесса писать стихи? И если да, то какие они будут?

А после Интернета? Можно ли писать стихи-после-Интернета? и какие они будут? А жить? После Интернета. И как? – Вопросы, которые не то чтобы задаются (их как таковых здесь нет, есть Освенцим, Аушвиц, иногда немного игрушечные или мультипликационные, обманчиво ручные и контролируемые; контролируемый заключенными Аушвиц, Город Смерти), но на них отвечает вся книга. Этим вопросам подчинен ее сюжет, ибо в книге есть сюжет, который пока обозначим приблизительно так: от ада и смерти виртуальности к Новой реальности. У Николая Байтова есть давний рассказ «Голод Солнца» (герой картавит, и в его произношении в известном названии вместо «Город» получается очень подходящее здесь «Голод»), с парадоксальным образом солнца, выедающего внутренности (мозга) и оставляющего пустоту. Чтобы продолжать жить (но у Байтова об этом нет), эту пустоту надо заново заполнить.

* * *

Солнце Аушвица. Интернет – это Аушвиц, который все сжег: слова и их значения (остались одни пустые, больные, часто изуродованные оболочки), отношения означаемого и означающего (означающее больше не означает – или означает все что угодно), страх и трепет, особенно страх (потому что действительность, а не ее компьютерное подобие манифестируется страхом, и значит, возникает парадоксальная задача: вернуть страх), жалость и сострадание, со-чувствие вообще, любовь и дружбу, смерть (Бодрийяр использовал термин «нулевая смерть», и значит: вернуть смерть) и сжег войну как кровавую и страшную (опять-таки!) бойню (вернуть войну!)… Война становится виртуальной, подобием компьютерной игры, театральным представлением, зрелищем или мультипликационным фильмом (в стихах Левшина вместо крови не клюквенный сок, а более плотное и пахучее образование однажды хлещет из горла убитой девочки – нефть).

* * *

В стихотворении «Саппоро в снегу…» (вообще-то действие происходит на льду Чистых прудов, где сначала прогуливаются говорящие утки, а потом разыгрывается сражение, но в ситуации без-различия, приметы виртуальности, любой топоним легко заменяется каким угодно: Саппоро или Хоккайдо, Чудское озеро или Чистые пруды – это все равно) происходит кровавая (или бескровная? – какая разница?) битва героев аниме-сериалов, за которым напряженно следит девушка-эмо в окно. Есть зритель, и значит – зрелище, с имитацией то сценарных ремарок или текста-комментария, который читает некто невидимый, то звуковых сигналов (бип!), заменяющих, как сейчас принято, обсценную лексику, сопровождающую бой. Впрочем, видит девушка только мечущиеся тени: там убивают друг друга, и это интересно. В стихах Левшина многие события и явления превращаются вот в такие зрелища-действа, в которых собравшихся зрителей («сбежались люди») или хотя бы одного зрителя (поэт-убийца наблюдает процесс умирания) и действующее лицо, часто жертву, связывает только интерес к наблюдению.

* * *

А в «Лекции 1» Вепря Петрова о поэзии сам персонаж (он же и квазиавтор) разыгрывает войну: «я формирую отряды…», «я веду их…», «я проверяю готовность…» и прочее. Вплоть до возможного: я начинаю войну. На этот раз место действия – Крым и крымское побережье (сначала – дорога к нему). Но на самом деле война уже давно ведется. Невидимая война, то есть внятная только герою-автору. А он словно бы овладевает ею, становится стратегом и главным полководцем. Если война виртуальная, то вести ее, ею руководить может кто угодно. Причем особенность этой ненастоящей, зрелищной войны в том, что ее главный полководец действует со всех противоборствующих сторон, воюет, выходит, сам с собой. Среди действующих сторон мешаются явления внутренней жизни героя-автора («танки моих желаний», «летучие гандоны сексуальных желаний») с окружающими, внешними по отношению к нему предметами и явлениями (листья, ветер, бродячие собаки, крысы или чайки, гаражи-ракушки или плоды и овощи, а также блюда из них, жареные баклажаны, например, которыми изобилен Крым, и вплоть до морских обитателей: медуз и мидий, а также отдыхающих: их купальники, как и ягодицы или сиськи, тоже оказываются полукомическим оружием).

* * *

Это тотальная война, среди участников которой узнаем национальные, социальные, общественные реальные силы современности, вплоть до мелькающих в странных сочетаниях имен известных деятелей («Новодворская моей печали» или «Кара-мурза наших снов», интересен постоянный переход от личного к общему, от «моей» к «нашим», значит, не только «моя» война, но и «ваша», и значит: видимая война). Но другая особенность этой бескровной, но оттого не менее жуткой войны в том, что участники не объединяются, не вступают в союзы, не берут чью-то сторону: это война всех и каждого против всех. И эта воображаемая война Вепря Петрова одновременно является продолжением тотальной виртуальности («липовая война – это война лип» – иронически заканчивается лекция), но одновременно и вызов этой виртуальности: в агрессивном, жаждущем подлинной крови воображении героя разыгрывается обнажение агрессии и жестокости под покровом уюта и почти благостности (погода хорошая, ветер теплый).

* * *

В стихах Игоря Левшина возникает ад виртуальности, окружающий героев. Причем формулу можно почти лишить метафоричности. Если ад существует, то, вероятно, он именно такой (кстати, бесы, естественные обитатели ада, в левшинских стихах тоже появляются), то есть характеризуется долгой серией «без-»: безличный, безымянный (поэтому имена в стихах всегда похожи на прозвища, ники), безместный (все равно где), безвременный (все равно когда), бесцельный, как и беспричинный («плач ни о чем» в одном из стихотворений; в этом уютном, комфортном и конформном мире страдание разлито повсюду, как нефть, но причин для него нет)… (В последних словах представление о бесе само собой в них входит, с приставкой, по независящему от нас орфографическому закону.) Ряд можно продолжать, и к концу его появится, должно быть: «бессмертный» (как и «бесконечный»). Все это равные явления без-различия: безразличный мир.

* * *

Нефть у Левшина («Надежда твоя – нефть… Поэзия твоя – нефть… Родина твоя – нефть…» и т. д. – из уже цитированного стихотворения об убитой девочке), появилась, вероятно, вот откуда. Из Бертрана Рассела, который в свою очередь пересказывал Уильяма Джеймса, известна история о человеке, который, придя в себя после действия наркотика, попытался записать, что видел и чувствовал. Получилась фраза: «Повсюду / во всей вселенной пахнет нефтью». В версии Егора Летова, с которым можно обнаружить множество пересечений в творчестве Левшина, фраза приобрела вид: «Вечность пахнет нефтью». Именно о болезненно, мучительно бесконечном мире виртуальности – стихи в книге Левшина. (Он, правда, утверждает, что никогда не слышал песен Летова. Что ж из того? Набоков времени «Приглашения на казнь» не читал Кафку. Или говорил так.)

* * *

В другой лекции Вепря Петрова («Третьей») герой-автор отказывается от любых определений действия или обстоятельства: «не важно на какую тему» (статья), «не важно сколько» (дней), «не важно зачем»… Об отсутствии страха (без страха: его не может быть там, где нет реальности; как и наоборот), как и сострадания или сочувствия, уже говорилось. В стихотворении «Скотоприимный дом в забытом Богом…» появляются «скотострофы / бес формы» (с заменой в предлоге конечного «з» на «с», и тогда бытовой трюизм «забытый богом» обретает вполне метафизическую реальность), и значит, еще в наш ряд – «бесформенный». В стихотворении о Скотопригоньевске Левшин разыгрывает одно из своих бесовских действ: «бесоворот», как он это называет, – массированную атаку корня «ското-», возникающего в известных словах: скотовасия, скотолепсия, скотурны, скотарсис (бесовской)… Подобие вируса, заражение слова. (Вообще в виртуальном, компьютерном мире оказывается много скотского: скотопоэт, свиноград – другие левшинские словообразования. Парадокс: высокие технологии и провоцируемое ими скотство. Этот управляемый Аушвиц явно движется в сторону киберпанка, хотя никакого будущего и нет – одно настоящее.)

* * *

Тотальное оскотиниванье, что не противоречит традиционному представлению о бесовстве и его разгуле. Но в стихотворении «Веки» автор варьирует: «и как есть атеист», «и как был атеист»… Этот мир виртуальности, неопределенный и неопределимый, бесформенный и бесовский, характеризуется в том числе и без-божием (безбожный), которое распространяется и на автора-героя. Ад с бесами есть, а их альтернативы: Бога с ангелами – нет. Или почти нет. Есть одно обстоятельство, когда ангел сможет появиться. Да и вместе с правом на поэзию.

* * *

Иногда мне кажется: я пишу продолжение предисловия к книге Сергея Завьялова «Речи» (М.: НЛО, 2010).

* * *

Бесконечность этого виртуального мира достигается варьированием. (Виртуальность сама по себе уже предполагает варьирование, множащиеся возможности, параллельные, сохраняющиеся, не отрицающие друг друга. В конкретной компьютерной практике всегда можно вовремя нажать Esc или Delete, причем ни отмена, ни уничтожение никогда не окончательны, раз есть опция «вернуть». Это и есть примитивный образ бес-смертия.) Варьируется, прежде всего, личность самого говорящего/пишущего. Он задается вопросом, кто он («кто я»). Перечисляются возможности: игрушка, человек («возможно»), животное, цветок, компьютер, «или меня просто нет»… Автор-герой останавливается на последнем варианте: «пустота внутри меня / как у себя дома / это самое вероятное / думаю меня нет…». Он почти растворяется в этих вариантах-возможностях себя. Множественность оборачивается отсутствием, не-существованьем. И еще одно определение в наш ряд, характеризующий виртуальный мир: без-жизненный. Не-жизнь. Пустота, которая вполне естественно ассоциируется с бездной. Тема ада и бесовства продолжается. В одном из стихотворений герой пытается нащупать ногой тапки, но «какое там. Ноги нашарили лишь / Бездну…» Именно так, с большой буквы. Стихотворение называется «Голоса» (они и разбудили его, перебивающие друг друга, разыгрывающие абсурдную радиопьесу под музыку Глиэра). А на отчаянный вопрос, что это, отвечают: «Да так, Радио Твоего Мозга»… Транслируемые голоса традиционно ассоциируются с бесовской одержимостью. Пустота густо населена, у нее есть хозяева, как у всякого дома, это все те же (и всегда разные) варианты «я», перебивающие друг друга и друг друга не отменяющие.

* * *

У «голосов» в творчестве Игоря Левшина – традиция. В книгу вошло некоторое количество давних произведений; и очень интересно сравнивать их с поздними, обнаруживая родство: как уже тогда, в восьмидесятые, зарождались темы и принципы, которым в последующем предстоит дооформиться. В раннем стихотворении под названием «84» (это число заданных строк, на самом деле их в итоге оказывается 87, да и последняя строка оборачивается новым началом, и многоточие в конце; но написанное приблизительно в году с тем же номером) герой-автор спорит и борется с множеством голосов, уговаривающих его, упрекающих, угрожающих. Они еще неразличимы, недифференцируемое множество; «мы», «вы», «они» – то говорят они о себе, то к ним обращается герой. А он, напротив, единичен («я») и им противопоставлен. Или он – один из них? Впрочем, уже тогда «я» и «мы»/«вы» путаются и переходят друг в друга: «я как мы одинок». И эта борьба с голосами внутри себя приводит к тому, что письмо/речь становится бесконечным, как и пустым (пустое письмо); стихотворение превращается в механическое нанизывание номерных строк: «с этой – восемьдесят / с этой – восемьдесят одна…» И с мучительным ожиданием завершения: «Не могу сосчитать… уже было семьдесят строк… сколько можно! сколько там строк?» – оно постоянно (и бесконечно) откладывается.

* * *

Вариативное, бесконечно варьирующееся письмо – это письмо черновое. Вторая половина XX века принесла своеобразный культ черновика, прелесть которого в его неостановимости и бесконечности. (Окончателен – беловик.) В зависимости от личности поэт может трактовать эти неостановимость и бесконечность равно как мучительные и, напротив, как счастливые, почти письменный аналог бессмертия. (Возможны варианты.) Одни поэты (как и прозаики) стилизовали собственное, оригинальное письмо как черновое, другие использовали готовые черновики – и свои, и чужие. Блестящим примером превращения исторического черновика в прекрасные, вполне «готовые», не нуждающиеся в «беловике» стихи – «Черновики Пушкина» Генриха Сапгира. Игорь Левшин выбирает «третий путь», «возвращая» известные, законченные стихи в их черновую бесконечность и незавершенность. В его «Говорящей ветоши (поэме для неспешного чтения)» главным мотивом, связующим различные ее части, становится образ из поэмы Бориса Пастернака «1905 год»: «Этот оползень царств, / Это пьяное паданье снега» – который автор то варьирует, то повторяет, словно бы проговаривает, пробует на слух (как и положено поэту; это сочинение чужого стихотворения напоминает известный опыт героя Борхеса, переписывающего «Дон-Кихота»), то добавляет к нему свои варианты.

* * *

Окончательно закрепленный и выбранный «вариант» Пастернака рассыпается в множащихся вариантах неоконченного, бесконечного письма: «Этот оползень царств / Это пьяное пáдание снега / Это опыт мытарств / В беспредметном – и воля и нега / в беспредметном и воля и нега… То был оползень царств / Или – пьяное пáданье снега / После стольких мытарств… Прямо в оползень царств / Под пьяное паданье снега… Скоро оползень царств: / ужé пьяное паданье снега. / В пересменке мытарств / Ожидание смысла и негра / в ожидании смысла и нега / в беспредметном лишь воля и нега…» И вплоть до «заметающий признак предмета» – образ, который и характеризует это расплывчатое, почти беспредметное письмо, принципом которого становится само говорение, тревожное и мучительное, как было мучительным нанизывание строк (в ожидании завершения, конечности) в раннем стихотворении 1980-х. И значит, это говорение движется ожиданием: в стихи вносится эсхатологический мотив: «прямо в оползень царств», «скоро оползень царств»… И наконец: «после оползня царств / Будет пьяное паданье бога» – из главки «Дог», которая вся пронизана эсхатологией, естественно, отчасти ироничной: «Ну скажи, брат, на кой / так вот жить в ожидании дога? / На кой / эта жизнь в ожидании дога…» (заодно и отсылка к Беккету). Черновое письмо – письмо ожидающее.

* * *

Одно из посвящений поэмы – «100-летию первой русской революции». Интересно, что было первоначальным: тема революции, вызвавшая поэму Пастернака, ей посвященную, или поэма Пастернака, вызвавшая тему революции? (Впрочем, первоначального, как и окончательного, здесь быть не может.) Но в любом случае революция – сама по себе уже образ множащихся возможностей (отсюда преследующая революционеров идея бесконечной революции), и, конечно, революция естественно связывается с эсхатологическими ожиданиями: конец мира (старого или всякого – зависит от вкуса).

* * *

Строки Пастернака из «1905 года» не единственные в поэме, давшие основу левшинским импровизациям («импровизация» здесь довольно уместное слово). Тут и другие стихи Пастернака, и Блок (в том числе его «Двенадцать») с Заболоцким, причем они путаются или совмещаются благодаря ритмическим совпадениям, как и, например, Багрицкий с Лермонтовым/Гёте. Мелькнет что-то из Некрасова, из Пушкина, Фета… Охвачены разные жанры: элегия, романс/песня, баллады в разном вкусе (в том числе замечательная «сны йозефа бойса, фашистского летчика, сбитого над крымом зимой 43-го»); фарсовая сценка с компьютеризированными героями и ассоциациями («Дорога», именно здесь появляется блоковский пес из «Двенадцати»), три черноватых описания смертей персонажей внутри заглавного стихотворения («Три смерти» Игоря Левшина)… И приметами этого разнородного материала становятся вариативность (варианты могут быть внутри стихотворения или представлять собой соседние: стихотворение как бы переписывается, из «первоначального» варианта – хотя «первоначального» здесь нет – сохраняя лишь ритм и отдельные образы. Это и есть Стихи-После-Катастрофы-Интернета: чужое и свое не различаются (тут ни в коем случае не цитирование) и легко меняются местами (отчуждение своего), как и объект и субъект: пользователь легко оказывается используемым.

* * *

Это множащееся, вьющееся говорение то походит на бормотание во сне, то сами стихотворения представляют собой сны, здесь и сейчас происходящие. Стихотворения-сны. И не случайно поэма-цикл заканчивается странным сном, кажется, не связанным с реальностью: «Сын». Герою снится кривляющийся, с меняющимися чертами, хочется сказать – агонизирующий сын, выкрикивающий только «пипи» и «кака». Вот эти инфантильно-натуралистические «пипи и кака» никаким вариациям не поддаются, они своего рода часть, если не основа утраченной реальности. «Какая чушь, У меня нет сына» – восклицает герой. И приходит к выводу, что этот «Бессмысленный и нежный, / Беспомощный как роза на балконе» (с неожиданным возвращением почти лишенной иронии романтической образности и анахронических заглавных букв в началах строк) сын есть «инвариант меня» – то есть то, что остается неизменным вопреки всяким превращениям-размножениям и среди них.

* * *

Так ставится проблема противостояния. Перефразируя известное высказывание Григория Сковороды, получим: «Мир ловил меня сетями своими, но я ускользнул» (со специальным современным переосмыслением слова «сети»). Одно из бормотаний стихотворения «Сна блесна»: «сна ни в одном глазу / сон как голод не тёт / ка но я ус коль зну [отрывисто]» (из «Псевдостихотворений псевдосимволистского цикла»). На тему тривиального «Жизнь есть сон» у Игоря Левшина – непрекращающаяся импровизация, но с некоторым зловещим изменением: жизнь в виртуальном мире есть кома (временная смерть).

* * *

Бесконечность виртуального мира (его специальная мучительность в том, что за его пределы крайне трудно выйти; есть ощущение, что он везде, повсюду) происходит и из того, что это мир потребления, или иначе – присвоения. И присваивает он все, втягивает в себя, как пылесос. И все достижения прошлой или современной культуры для него только пища. Он их сжирает. Будут ли это строки и образы великих поэтов, заумь футуриста, философские идеи или герои аниме-сериалов – безразлично. Великая виртуальность все это присваивает, перемешивает и уравнивает. Происходит великое уравнивание. Так что князь Мышкин, Бивис и Бадхед (три идиота) оказываются вместе, одинаково призрачные и зловещие (в стихотворении «мне видятся трое»). Этот мир, как мы видели, вообще населен призраками.

* * *

Так начинается тема «великой жратвы». А также «жертвы». Эти два анаграмматически связанных слова Игорь Левшин сводит в одной из лекций Вепря Петрова.

* * *

Жратва, поедание – это и есть конкретное воплощение использования как поглощения. Поедание почти ритуальное. Всё ест всё, или все – всех. Причем поедающий всегда может стать поедаемым (поглощаемым), как и наоборот. Специально этой теме посвящена поэма в отдельных стихотворениях (как обычно у Левшина) «Пророк Аджика». Заглавный герой (появляется только в первом стихотворении, но, кажется, всегда присутствует, маячит на заднем плане; или бросает на все стихи свою тень) двусмыслен: с одной стороны, воплощение и пророк этого мира «большой жратвы» (и «большой жертвы»), с другой – в себе несет задатки, или зачатки, бунта: «он дыру в белой скатерти этого мира / выжег ядом крови своей». Ну, а прожечь дыру – значит выйти по/на другую сторону виртуальности. Но то же самое (двусмысленность) – и в Вепре Петрове, и в Скотопоэте (другом персонаже-соавторе Левшина) и (возможно) в самом, объединяющем их всех, Авторе.

* * *

В «Пророке Аджика» действие в основном разворачивается на пляже (хотя иной раз и может переноситься в городские декорации). Это, можно сказать, курортно-кулинарные стихи Игоря Левшина. Главное занятие «пляжа» (это почти обобщенный персонаж, личностей как таковых здесь нет: персонажи-функции), хотя и не единственное, – еда. Причем образность, источник которой – поедание, распространяется на все окружающее, весь мир оказывается захвачен этим тотальным поеданием: «кобелек / жует стебелек», облако глотает светило (отсылка к сюжету детской сказки акцентирует своеобразную инфантильность этого мира еды), чайка цепляет клювом мешок с очистками и т. д. И у этого мира тотальной еды – две особенности. Во-первых, поедаемое совершенно добровольно, оно хочет быть съеденным (во всяком случае так предполагается): «Зайко с криком Пан или рапан / Бросается грудью на шампуры» (жратва-жертва), «солдаты-купаты» (которых еще упомянем в другом контексте) готовы отдать жизнь и т. д. Во-вторых, каждый может стать или представляться едой: «старый хряк / оскалил клык» (ситуация «объяснения в любви»; возможная подружка – яство), «хищный отрок / ласкает окорок подруги» – другая сценка.

* * *

Эротическая образность и «гастрономическая» мешаются. В мире виртуального потребления (или в виртуальном мире потребления) и сексуальное, и гастрономическое уравниваются. В обоих случаях это отношения с объектом, который должен быть поглощен и использован. И оба связаны с насилием. Поэтому очень естественно возникает третий пласт образности, связанной с насилием: подавление. Война или деятельность каких-либо карательных органов очень естественно вписываются в этот мир большой жратвы. У лирического героя, одновременно и созданного этим миром и тяготящегося им, глаз устроен так, что он во всех окружающих явлениях видит тени войны или подавления. Причем в самых неожиданных и, казалось бы, безобидных ситуациях. Опять вспомним о «солдатах-купатах». О «шиповнике-полковнике», который «зацвел у дороги». Или о «чайке-чрезвычайке», подцепившей клювом пакет, и «кафешке-гебешке», которую «открыли на набережной недорого». Внешне почти не мотивированные рифмы, но внутренне, состоянием этого мира, очень оправданные.

* * *

Агрессия, почти беспредметная (как в воображаемой войне всех против всех, то есть рассеянная, не имеющая определенного объекта), пронизывает этот мир: «будет жечь и колоть», «будет бубнить и жечь», «чтобы жечь, убивать» – педалируется в стихотворении «На пляже» (а всего-то описывается карточная игра курортников). И наконец: «буду жечь-кромсать» (в стихотворении «памяти Кудияра-Атамана).

* * *

В виртуальном уютном, безопасном или обезопашенном мире («ученый дрочит уютно / на фото коммандос» – из стихотворения «ноктюрн # 15»), где война и насилие – игра и представление, возникает особенное одиночество; оно и есть источник бесконечного, казалось бы, беспричинного страдания. Вся эта множащаяся, постоянно варьирующаяся и отменяемая (неотменная) псевдореальность есть отношения с самим собой: начиная с войны, жратвы и секса и кончая множащимся неустойчивым бесконечным письмом. Все это продукты компьютерных грез, смертного сна (вот такие сны в нем приснятся). Если перефразировать Хайдеггера, то получим что-то вот такое: куда бы герой ни двинулся, он наталкивается только на самого себя.

* * *

Тема мастурбации, устойчивая в стихах Игоря Левшина, поэтому очень естественна. Мастурбация – это и есть физиологический образ виртуальности, с множащимся, вариативным, послушным объектом и субъектом, который от него неотличим/неотделим. В раннем творчестве 1980-х, когда ни о каком Интернете мы не слыхали, у Игоря Левшина уже складывается образ виртуальности на основе именно мастурбационных картин. В стихотворении «Зима», например, вошедшем в книгу: «В твои объятия густые / Сейчас и до утра шести / Я падаю, Ирин, а ты и / Не знаешь, господи-прости». Мастурбация там, в отличие от позднего, тяготеющего к натурализму и откровенности творчества, представлена в несколько сюрреалистических и всегда двусмысленных образах. Герой раздвоен: одна ипостась мастурбирует, другая наблюдает. (То есть, как и в другом раннем стихотворении – «84» – внутренне делится.) Со второй и связано представление о мастурбации как о сне: герой не столько видит себя второго, сколько им грезит.

* * *

Мастурбация есть сон, и в этом сне, как и положено в виртуальном мире, все окружающее под влиянием этого сна преображается, насыщается эротикой, становится частью общей мастурбации: с героем мастурбирует весь мир, тем самым превращаясь в его часть, перестав быть отделимым от него. Тогда же, в раннем творчестве, сон мастурбации оказывался связан со смертью: «Я против смерти протестую, / Но не болею ни о ком, / И, через это, в смерть густую / Их тяготением влеком». Та же двусмысленность или раздвоенность, как и в случае с игрой в войну: игра (в данном случае эротическая) одновременно и протест против смертного сна и продолжение его. В этой двусмысленности герой путается и распадается, как и в бесконечном варьировании и размножении себя.

* * *

Мастурбация, с ее неразличением субъекта и объекта, дала ранний образ виртуальности. Позднее стала обыкновенной ее приметой и проявлением. Из этих отношений с собой должен быть выход. И самое простое здесь: появления второго не-я, второго актера, как в античном театре. Он – тоже жертва, но не добровольная, а боящаяся, страдающая.

* * *

В книге Игоря Левшина первое появление Вепря Петрова – его «Песни». Их можно было б назвать «Военные песни Вепря Петрова», хотя здесь разыгрывается еще не война, а частные террористические акты (убийство прохожего, пальба по ларькам). Есть и смерть главного героя-автора (воображаемая смерть, потому что стихи продолжаются), очень похожая на самоубийство, во всяком случае принимаемая и почти желаемая героем, который торопит расстрельщиков (стихотворение «Я знаю»). Мысль о суициде посещает героев книги: «Есть один реальный способ остановить мгновение: / неожиданно сдохнуть» – когда герой рассматривает мирную картину: спящая жена и котик в ногах (стихотворение «Мгновение»). И значит, речь идет о реальности. Убийство, в том числе и себя самого, создает прорехи в виртуальности, на какой-то момент ее останавливает (более ничего не возможно). Потом прореха затягивается.

* * *

«Песни Вепря Петрова» надо бы рассматривать в сравнении с «Окончательными суждениями господина Террео» Сергея Завьялова. В этих поэмах-циклах речь идет об убийстве как необходимом и единственно возможно решении. И даже больше: об убийстве как способе «новой жизни». (Во всяком случае, о расставании с прежней, приостановке ее.) Разница, конечно, в произведениях большая. О готовящемся у Завьялова можно только догадываться: герой и его автор скрытны. Они оба знают о чем-то страшном, не известном читателю, готовящемся; о том, что выбросит повествователя из повествования, заставит его замолчать (см. финал поэмы). Левшин, напротив, как и его герой, очень определенны и натуралистичны, не скупятся на описания происходящего, которое нисколько не мешает автору находиться в повествовании и уютно в нем себя чувствовать. Общее же, прежде всего, в героях: оба – пишущие. Террео оставляет дома рукописи. Вепрь Петров – поэт. Обоими владеет мысль о собственной миссии, они – избранные. Или даже мстители, вершители, палачи. Убийства, которые совершает Вепрь, всегда приобретают характер казни. В том числе и форма его собственной, так и не состоявшейся смерти – расстрел. И оба – преступники.

* * *

Интересно и одно частное совпадение: в отрывистых монологах г-на Террео появляется фраза: «смерть главному Свиноеду». О теме оскотивниванья виртуального мира у Левшина говорилось. После страшного (неизвестного) деяния Террео ожидается преображение, очищение мира. Для Вепря кровь и смерть возвращают реальность. С жертвой преступления для Вепря появляется (или он так думает) некто, отличный от него. Поэтому он так внимательно смотрит на своих жертв, следит за малейшим проявлением их умирания. Привлекает его и собственная агония. Агония – что-то вроде судороги действительности.

* * *

Итак, Вепрь – поэт. Причем сочиняет стихи он всегда: до преступления, во время и после. Как и многое другое и эта тема «творчества и преступления» у Левшина двусмысленна: преступление одновременно и условие творчества, и помеха ему. Преступление, как и смерть, может спровоцировать забывчивость: «я сочинил сонет к смерти / но в пылу агонии забыл всё». Стихотворения же, например, такие: «Когда пыль светла / Ночью теплой как молоко / ангел / прогуливается / по лезвию моего ножа». Вот когда неожиданно открывается дорога ангелу – преступлением, прорехой в действительности. Ангел приходит вместе с неожиданной возвышенностью стихотворения, словно бы одновременно возвращается (или восстанавливается) поэзия.

Но надежда на возвращение реальности оказывается мнимой. Эта игра со смертью своей и чужой – тоже игра с собой, форма мастурбации. Оттого и постоянно откладывается смерть героя, что она многократно происходит в виртуальности. (Мастурбация – многократное разыгрывание собственной гибели.) И тогда, уже в «Лекциях о поэзии», разыграв тотальную войну с самим собой (первая лекция), герой переходит к другой форме террора: это одновременно террор слов и против слова (четвертая лекция Вепря называется «Прощание со словом»; а можно было б и так: «Приговор слову», причем приводимый в исполнение).

* * *

Слово и есть проводник виртуальности. Слово ложно, оно создатель (и создание) мнимостей. И значит, ему нужно вернуть своеобразную истинность, которая ассоциируется с неприглядностью (искаженное, испорченное, «изугодованае» слово): «ведь настоящее всегда невнятно / а подлинное так неуклюже». Невнятное слово. Отказавшееся от претензий на истинность. Бессильное (больное бессилием) слово, утрачивающее способность быть означающим. А мы помним, что здесь все проблемы с множащимся, бесконечно варьирующимся означающим. И значит, от претензий на любой вождизм и исключительность.

* * *

Ошибающееся слово. И даже откровенно выражающее (любующееся ею) свою ошибочность. Собственная ошибочность – едва ли не единственное, что это обновленное, новорожденное слово способно выражать. Фонетические и орфографические (на письме) ошибки становятся проводником реальности. Слово распадается, разлагается (мясо, страдающая плоть слова – пвоть свова, на этом другом, косном языке), агонизирует, заговаривается, становится неправильным. Неправильное слово как бы не обманывает, наконец-то становится собой, возвращает себе подлинность и реальность, находящуюся по другую сторону его виртуальности (всевозможности). Речь, в которую (и которой) возвращается слово, оказывается аналогом «жизни за мкадом», другой альтернативы комфортного мира виртуальности.

Оттого такое значение приобретают ремарки, указывающие на тип произнесения, говорения. Вместо «письменного» слова – устное (или перенимающее его вид). Язык полон условностей, договоренностей, комфортен и конформен. Речь капризна и своевольна и почти неуправляема: «забудем лепет пихт / расслабься и уснихт / разЛЕпят БУхты сна / УСТА а в них блесна / Но сон, б…ь, нейдёт [с естественной интонацией] / сна ни в одном глазу / сон как голод не тёт / ка но я ус коль зну [отрывисто]» – из стихотворения «Сна блесна» (цикл «Псевдостихотворения из псевдосимволистского цикла»). Слова то дробятся, то сливаются, бессмысленно, просто ради собственной игры (или так кажется) обнаруживают в себе разрозненные кусочки иного языка и, значит, создают собственный. И это новорожденное (натуральное) слово ассоциируется с бессонницей как отрицанием сна («нихт» – вовсе не бессмысленной игра оказывается). А мир виртуальности, напротив, – сон и морок, кома. Тревожащее, неуместное и не вполне местное (откуда-то, с привкусом иноязычности и инородности) слово. Слово-бомж.

* * *

Бомжи не раз появляются в стихах Игоря Левшина. Герой наблюдает их в поезде метро: «что тебе снится господин бомж» – задается он вопросом (в стихотворении «на серой линии я»). А следующий вопрос: «кто играет в ушах ваших господин узбек» – усиливает герой-наблюдатель отчуждение, чужеродность наблюдаемого (там же). И бомжи (или полубомжи; все эти странные «чужие» или «другие», таинственные соседи вообще окутаны атмосферой неопределенности и тайны, о них почти ничего не известно) живут с ним в одном доме. Одна такая полуистория (как герои ее – полубомжи) – а полуистория потому, что финала ее нет, он неизвестен и расплывается в вариантах, – рассказана в стихотворении «Разговор с птичкой wiki-wiki о жизни и поэзии». У Пушкина был книгопродавец, у Николая Некрасова – журналист, у Маяковского – фининспектор, у Игоря Левшина, продолжающего традицию этих всегда иронических разговоров о литературе (и, конечно и главным образом, о жизни), – птичка Вики.

В каждом случае в собеседники выбирается характерный персонаж окружающей поэта действительности, как бы воплощающий ее сегодняшнее развитие. Только у Левшина этот персонаж не человек, а сайт. Вики (wiki) – символ и воплощение управляемой, коллективно творимой действительности. А птичка – потому что подпевает, подсвистывает этой игрушечной и игровой действительности; в этом есть и легкомысленное, и злонамеренное. В истории же, рассказанной стихотворением, птичке приходится иметь дело с «суконным рылом реальности» (определение из стихотворения «4 Ноября 2008»), которую не то что изменять, а и определить трудно. В персонажах – бомжи не бомжи, но похожи на бомжей, неприбранные и неаккуратные (вполне в согласии с тезисом о неуклюжести подлинного), и вдруг: она недурна, он элегантен. Ускользают от определения, а после и вовсе исчезают: живы, умерли, можно с уверенностью сказать только, что они были и с ними связана «очень трогательная история». Так с таинственными, из иного, не Вики-пространства персонажами возвращается категория трогательности – способность сочувствовать и видеть другого.

* * *

Вообще, жанр Игоря Левшина – конечно, фантастика, хоррор. Все эти пришельцы, все более активно заполняющие его стихотворения: бомжи и полубомжи, какие-то «рабы-арабы» (арабы, конечно, судя по разнообразным именам, – обобщенное наименование для «ненаших») из стихотворения «звать Алка / в панельном прикиде», приезжие и гастарбайтеры, которых герой наблюдает со стороны при разных обстоятельствах (а он очень внимательно в них всматривается) – всегда приобретают характер призраков, если не демонов. С ними связана реальная, а не игровая угроза. Они двусоставны по своей природе: с одной стороны, принадлежат «этому» миру Вики (они здесь, рядом, и уже обжились); с другой – они «откуда-то», с другой стороны, где никакой Вики, как и девичьих бложиков, как и дрочащих в ноутбук поэтов нет. А эти неприбранные, неблагоустроенные и несущие с собой неблагоустроенность пришельцы – посланцы того, «другого» мира, о котором ничего доподлинно неизвестно, кроме того, что он есть и страшен.

Зато у него есть название: «Замкадье» (см. «Ксюша, княжна Замкадья…»). Появляется и такое слово: «замкадыш» – возможно, житель того мира: «за МКАДом жизни нет / там воля и судьба / там что-то есть / но что – неизвестно / непостижимо…» (из стихотворения «Крышует птиц / и верит в лоховство…», и как обычно здесь с ветвящимся цитированием). Вот откуда, вероятно, появляются эти призраки-демоны в электричках метро, на стройплощадках, во дворах. Возникает таинственный, незнаемый, опасный и подлинный мир, который окружает виртуальный мир Вики. Виртуальность оказывается, как и положено, бесконечна, но не беспредельна.

Итак, перечитывая книгу Игоря Левшина (и лучше не один, не два раза) мы обнаруживаем: во-первых, эти тексты представляют собой единство, целостность, со своими продолжающимися сюжетами (пучками сюжетов) – и многие остались вне нашего рассмотрения; во-вторых, это единство внутренне противоречиво (и противоречия – определяющие для его существования), а носителями противоречивости оказываются как сам герой-автор, так и его маски-персонажи; в-третьих (потому что без третьего нельзя), эти тексты весьма успешно отражают то пространство, в котором мы живем (или думаем, что живем). Я имею в виду сосуществование и взаимопроникновение (то есть одно переходит в другое и обратно) бунта, противостояния и рабской покорности, конформизма, жесткой взаимосвязанности всех (если не взаимозависимости) и не менее жесткой отторженности друг от друга; комфорта (или стремления к нему) и странным образом именно комфортом определяемой неустроенности…

Неустроенность, несчастливость, беспомощность перед ними и обреченность на них и вызывают то яростность этих текстов, то их тихую тоску и печаль.

Олег Дарк

Ноосферату

nightmare #330: посетитель

…некто утлый но жуткий зачатый от слезы ребенка скрыт в утлом крематории своих мыслей… – Воздуха! – расстегните ворот! – разорвите рубашку! куда там… незримо рифмованный перитонит мечет норовит трепещет ужом лезет в неевклидов лаз зла – Душный! – разбейте окна! – разбейте всё!! …кааааак жахнет топор-вешатель в самое порево их математики приблатненной! – Вдребезги! (а туда же)

«Подвези меня, таксидермист…»

# # # #

Подвези меня, таксидермист на вокзал, где чучела в почтовых что таращишь зенки, командир? едем! я плачу, а ты командуй где ж зелёный огонек? где голубой? где токсидо-фрак? в гробу из габардина? кирасиры где? где гвоздодёры? зашаталась времени времянка? где вообще слова? где их значенья? чтобы с полужеста, с полуслова? всё теперь у вас – в такси дермистов (извини, ворчлив я стал под старость) (вот сижу в баварской деревушке, прячусь от себя и кредиторов) (я сижу в усталой комнатёнке среди книг и чучельников чучел)

Торопуло обвел глазами комнату кустаря-одиночки. Валялись древесные стружки и вата, лежали нитки и шпагат, был рассыпан гипс; в углу Торопуло увидел паклю, на стене проволоку, в ящичках на столе лежали различного цвета глаза и акварельные краски. Под столом были сложены дощечки и рядом с ними цветы, морская и болотная трава; на столе стакан чая и конфетки «Дюшес».

Константин Вагинов. «Бамбочада».

сон #201

снилась мне фраза-зараза: «оброк кадавра» (не фраза 2 слова из олова) (Сон – нос в прореху: лови мол потеху надень стринги Строек Великих ставленик Валенка) Эх… Скромен реквиема скротум и кроток кадавра оброк: Фрейд Фройд Фруй

врач

врач – белый грач червя палач но и на него управа целъя орава «боженька заслони от слона смерти!..» кричит в сон (стих – сна зонд в житухи кишку) а то слушал фашню байройтскую и слезы лизал как бабу…

«…накормил кормчий –…»

# # # #

…накормил кормчий – по балде кормилом горевала словозмея: «не сердись сердце-сан не со зла я это…» чего уж… …только ветр-брат свистел в постсердии правом…

nightmare #444: ноосферату

I

…тычет факелом гробокипящего логоса в ночь (плешивая музыка мной играет) В подземных скворечнях ноосферных самочки сумчатые трепещут напрасно и самка забвения там и грустно мне

II

Солнце и мороз чудесный день будущее в прошлое не отбрасывает тень прошлое в будущее не отбрасывает тень а просто солце и просто день и все хорошо когда бы не вонь ноосферы сгнившей из-под земли (ведь нелепо мыслить ее где-то в небе нет она ну может где-то между мантией и адом) …а сейчас и не пахнет ветер переменился? (подземный)

III

думали: «большевики ненадолго» верили: «ссср это навсегда» но вышло рл э з и убещур но я подозреваю что дело-то в другом в том что сама ноосфера заражена сифилисом каким-нибудь и как тогда? что с этим делать? эх житуха… от уха до уха…

«это вам не окуджавская пластинка…»

# # # #

это вам не окуджавская пластинка не понедельник начинается не и козёл на саксе не ленингриб это жир из-под жерновов это опера опары крах харь это стихолестница в антинебо аненербе с приплясом с гармошкой «да но это и закат над гаражами и карамелька в жвалах» он сказал то есть не так плохо лучше чем никак или как раз никак.

nocturne #4077

луна отбросила рога парочки и их скамейки пьют ноктюрнов нектар короток век и ресниц памяти рынок (и сна) так-то сынок.

песенка #38

Прокурор прокуренный аж привстал Год её родимую хлобыстал Обещали матери «года три» Белены объелися говнари! А меж тем смеркалось дожжь слезы лил Дура в флаг сморкалась бес морок длил Плакала игуменья – мир не тот Ухмылялась мумия Gott ist tot!

в елесеевском

…свинья-сфинкс молчит но рот приоткрыт нездоровый жареный цвет лица – Как жить дальше? Дай знак! – упорствую я вдруг свет мигнул мент пнул бомжиху в Шанхае родился ребенок а в Найроби умер каменный клоп на обоях молвил: ВО МНЕ ТВОЯ КРОВЬ УБЬЕШЬ – ПЕНЯЙ НА СЕБЯ ТВОЙ ВЫБОР…

Колодец

«Умылась кровушкой…»

# # # #

Умылась кровушкой нива соседская. Плачет пахарь нет показалось: смеется вроде. Дед сидит у колодца: «Сядь. Расскажу тебе мил-человек Историю». Было дело получил телеграмму я «умираю тчк приезжай тчк дядя». «Приезжаю дядя-то на платформе встречает: как вас еще прохвостов вытащишь из столицы сраной» Славно покутили очнулся назавтра в буфете привокзальном. Поймал попутку дядин дом заколочен стоит «долго ехал уж третьего дня отпели мы дядю тваво» Мария мне говорит Ивановна. «Такая вот она История мил-человек зачерпни-т-ка еще из колодца кружечку пивка пенного Оболони Золотой нет ошибся Русского Полюшка».

«слеза упала…»

# # # #

Слеза упала И не отжалась Какая жимолость Какая жалость «По просторам не юга не севера Ой да смерть вежливая гуляет Думу горькую мотает на гусеницы Червячки и кузнечики травиночки Ветер воет ноет чёрту кланяются Ивы плакучие девы твари смешливые Но сквозь вой ной стоны уже слышу я Надежды оркестрик в сердце моём Ибо смерть смертию смерть поправит А жалко в жопке пчелы билайновской» Круче гор Кручина моя Град побил Гортензию

танковый рай

танк бодрый ньюсмейкер вертит башкой буратинно заратустрой танцует паду ли я стрелой пронзенный или факелом это самое бог не выдаст свинья не съест ну а если вдруг когда-нибудь так петр-танкист он привратником танкового нашего рая – есть сомнения мил-человек стряхни окуджавство песен своих пылких не слыхали мы о градах и танках в раю зато подземный танковый рокот явственно слышен

nocturne #15

«Залить кровью Землю эт всяк горазд а ты брат поди кровью Луну залей!» …и медленно выпил но вывих остался невидимые глазу крали небесные отражаются в кровлях завидуют уюту подъездов с их милым запахом фейсбучных кошек оконцу за которым учёный дрочит уютно на фото командос а Луна… закрыта воины ворочаются во влажной Валгалле облаков…

«слили в харон…»

# # # #

Слили в харон Рябь Тени ворон Лобачевский предъяв Хлебников подставы Разойдёмся ж друзья мылить строчек верёвки.

«байройтский антисемит…»

# # # #

байройтский антисемит клюёт носом партитуру его разыскивают Поисковые Машины Будущего шьют дело (рифма будет в конце) из почты: кругом цветет липа – фрайбургский балабол уже написал своё выхожу один я на дорогу (Am Feldweg) животное или сидели у Татлина не дождался после кусал локти девушкам а помнишь тот дождь и капучино на Молотова-Риббентропа? … О Прекрасный Незнакомец из XIX века! Плюнь ему в партитуру: вдруг не вылетит птичка? – плевали. вылетала. о жалкий современник РАЗДАВИ БАБОЧКУ ЧТОБЫ КУКОЛКА ПЕРЕВЕРНУЛАСЬ В ГРОБУ ТЕЛА

происшествие

Женчик запарковала джидая на Зацепе во втором ряду Был и третий Гольф забаррикадировавший джидая пуст Под лобовым стеклом записка с номером мобильного Набрала Вышел сразу из Paveletskaya Plaza как и следовало ожидать улыбался Не ответила Джидай проскользнул в освобождённый промежуток Впереди однако всё глухо а движение на Зацепе одностороннее включила задний это и стало причиной Форд фокус нёсся по узкому проходу между запаркованных машин взвизгнул тормозами и задел тяжеленный мотоцикл хонда он упал сбив проходившую мимо девочку лет десяти она аж отлетела ударилась об асфальт нефть хлынула горлом сбежались люди сбежались люди Нефть для тебя жизнь нет нефти тебя нет всё остальное – финифть всё остальное – наф-наф Надежда твоя – нефть верь пока кран открыт надежда – это твой быт всё остальное – финифть Поэзия твоя – нефть пиши пока кран открыт поэзия – это быт всё остальное – финифть Всё остальное ниф-ниф нуф-нуф или наф-наф нефть для тебя – жизнь нет нефти тебя нет Родина твоя – нефть живи пока кран открыт родина – это быт всё остальное финифть Религия твоя – нефть верь пока кран открыт религия – это быт всё остальное финифть Страдание – это нефть страдай пока кран открыт страдание – это быт всё остальное – финифть Всё остальное – нуф-нуф ниф-ниф или наф-наф нефть для тебя – жизнь нет нефти тебя нет Дети твои – нефть рожай пока кран открыт дети семья – это быт всё остальное – финифть Всё остальное – ниф-ниф нэф-нэф или наф-наф ноф-ноф или няф-няф всё остальное – нюф-нюф.

Несколько зим, лет, осень и весна

зима (поэма)

Вот он со своего балкона Глядит в аллею тополей. А то: в компании лимона Сидит на кухоньке своей. Себя всего зажал в горсти и По капле в чашечку цедит, И через шуток отверстия Он в беспредельное глядит. Но в беспредельном не застрянет. А между тем, уж слышит хруст Снежка и стережёт багрянец Не листьев жухлых – жухлых уст своей возлюбленной. Вот он в компании лимона На тесной кухоньке сидит. А мимо – как во время оно – Свой луч пронзительный цедит Луны звезда и вдруг в багрянец Окрасит руки тополей, Чтоб тем верней ввести в обманец Нас одиночеств и любвей. Чтоб, вызрев в вымышленной муке, Во взгляде поместился крик И тополей худые руки Нагнул и пальцы с них состриг. Вот он со своего балкона Мечтою падает во мрак И ищет, ищет в смятых кронах Себя, но не найдёт никак. А то на кухне в чашке чая Лежит, ошпаренный взаверть. А то: в постели изучает По книге, что такое смерть. «Я не нашёл определений, Но там рисунок молоком: Как нас стесняются колени И объясняются тайком.» Так, сея похоти крамолу, За подоконник льёт и льёт Свой шёпот скучного помола На жёлтых листьев скучный йод. А то в постели: «путь мой млечен. Но только он – есть бытие!» И всё рукой широкоплечей Тревожит мяса острие, И заторопится к окну и, Забыв пространства простыней, В пространство ночи, в ночь ночную. Рассыплет веером иней. «Я против смерти протестую, Но не болею ни о ком, И, через это, в смерть густую Их тяготением влеком». Так он в задумчивости мерит Прихожую шагами. Что Он может? Врёт, губастый мерин, В густое ночи решето. «Ты красишь волосы в багрянец, Но не болеешь ни о ком, Ты лишь меня умеешь ранить Густым лимона молоком». И мерит, мерит взглядом тяжким Квадрат двора, в него влеком, Лимонным взглядом мыслей ляжки На нём рисует молоком. «В твои объятия густые Сейчас и до утра шести Я падаю, Ирин, а ты и Не знаешь, господи-прости. Но знаю я: чуть отпусти я, Как ты, вертлява и юна, Уйдёшь сквозь шуток отверстия, Уйдёшь неопределена, Чтоб я тебя как мысль густую Преследовал и не настиг. А после – смертью арестуют Мой взгляд, переходящий в крик». А между тем, уж луч боится Идти отверстиями звезд. И тополиный мрак клубится И золото лимона ест. Уж луч не лезет ни в какую Через пространства решето. Уж мир весь, похотью воркуя, Преображается в ничто. Но кто себя зажал в горсти и Чужую разгребает муть? Кто через мяса отверстия Смог в беспредельное взглянуть? Я знаю всё: всё, что он хочет Не знать. И, простыней шурша, Вертлявые Ирины очи Я обнимаю не спеша. Мы как бы наблюдаем двое, Как он, губастый, бредит быть. Как тщится кобелиным воем Сквозь мрака ночь туннель прорыть к своей возлюбленной. «Ирина, в смерть твоих объятий Сейчас и до утра шести Я, для тебя невероятен, Впадаю, господи-прости!» Но Господа не надо трогать: Господь не любит ни о ком, Когда густую вошь за похоть Раздавит смерти потолком. А он своё: «я неуспешен, Но умираю не о том, Как терпкий жир любви черешен Не жрать мне похотливым ртом, Мне только, чтоб из-под лимона Не лезла бы густая смерть, Пока на кухне время оно Лежит, ошпарено взаверть. Пускай! Мне не к чему прижаться Зато – не хлынет из всех пор, Когда пробьёт мой час вмешаться В гнилого мяса разговор!» А первый снег, в полёте тая, Покружится вот так и – вниз. Совсем не та смерть – смерть пустая Вовнутрь заглядывает из. А он и не заметил. [Конец 1980-х]

«Зима снег сверкает…»

# # # #

Зима снег сверкает ветр дерзко воздух рвёт танцует с ницшеанским задором Солнцекладущий Поэт. Сани скользят с горы звери выстроились по краю опушки ели еле держат уже затянувшуюся паузу… Увы! Поэт солнцеклад отморозил.

зима #3a

Февральский ветер в ущелье Ленинского многокилометровый сквозняк минус 20 стынут меганы и светофоры веганы и софоморы (опять забыл кто это) прячутся в тёплые щели кофеен Феи кофеен жужжат сыплют корицу в капучино льют айриш крим в латте Парижачьи щебечут читают лаптопы мы на краю Европы нам улыбается Кафка и Мария Рильке в платье вечернем шлёт воздушные поцелуи своих элегий и все бы ничего но ветер. Ветер очень холодный. Стихи прячутся в щели пока ветер гонит скотину бытия.

nightmare #224: после известного происшествия

Москва – театр яда с соломенными енотами Снился сон: провинциальная актриса с головой младенца в руке у входа в метро Проснулся в холодном поту потом образ долго не отпускал На балкон вышел 1-й же день «весны»! (но нет уже весны в «душе» «моей») (и роли все разобраны ролевиками)

ночью

грома летняя моща. всё живое ждёт дожжя. додики и цадики притаились в садике. в небе просверкивает, пейзаж коверкает а я в квартире красотки в сталинской высотке в кухне огромной и душной хозяйского кормлю кота.

лето #13

Где парии в пАрках где лУны латУнные где жили нетужИли где и мы жили там – всё там жить нельзя. Где пАрии в парках там порево пророчеств. Блюз блюю.

лето #121

алкей алкает левкипп кипит никто не знает никто не спит аллель алеет закат в крови художник клее т а ты – порви бродсковатых поэтов окультуренный трёп полыхает под рэп разрываемых тряпок.

басня #11

…а там крестьянин на кортáх скорпы с металикой в ушах-капельках млеет мимо пёс пробегал интеллигент-хлюст увидал сиволапого и ну банковать камлать в луну выть вспенился мессианами да мосоловами – ну молись смерд гидебору! – вопит реднэк терпел-терпел да и восстал с кортов – стрекало-то прикуси – рявкнул расправил гармонь-плечищи и грабли-ручищи простёр глазищами-тыщами рыщет жвалами водит затрясся пёс-скарабей – затравлю – кричит – изгуглю с лица земли! и всё такое акурат над ними ворон-грач пролетал дыры в небе собой латал думал сказать свое имхо да воздержался плюнул в сердцах долго смеялись окуньки смехом звонким серебряным в чертогах в буйабесных.

свинцовые стихи по-немецки

Уж Осень на сносях. Деревья. В Свинец оделись. И Вóды. Отошли. Куда-то… Мозгляк куражица. Грозит. Пальчиком отмороженным. Ничто не бóльна. И Курица довольна. ist. Вечереет. Свиньи блюют Свинцом. В Небо. Нам – Никак.

Дети Роршаха

«жил как птица…»

# # # #

жил как птица: щёлкая клювом в рассуждениях о жизни короткоствольной vs гладкоствольной мерцал грустью питаясь за шкафом локонами лакана дагерротипами хайдеггера…

«взмолилась птица…»

# # # #

взмолилась птица: впусти в клетку! плачет младенец ниочём не взлетит стих стерхом обтерханным боже упаси все мы разные помои по-твоему потвои по-моему вдруг вижу: резник в ризнице фатум в кляре.

«хищная щень окропила…»

# # # #

хищная щень окропила подворотни писком своим ох курочка с корочкой! и сладкий сквознячок где терпила дыркой в баку свистел (тот сквознячок из сфер так сказать где андропов с черненко в салки играли) блажен кто посетил чей век кошатрии крышуют.

«котники и кототерпцы…»

# # # #

Котники и кототерпцы. Приятны мне ваши обостренья. Весенние. Событья канут. И сеть забудет. Задроттенфюррера фурор. Вы ж и во тьме неистощимы. Папаши роршаха сыны. (и дочери конешно).

nocturne #7833

суббрат Брат-2.0 слил патоку прелую в стойла народов-2.0 где ментокрылые вирши верещат верша где колтрейны спецслужб бреют столетий спины под визг зги.

«На улице Заморёнова Червячка…»

# # # #

На улице Заморёнова Червячка вдали от Нищебродвея в кухонке два торчка беседовали о смысле нежизни. Кто был никем сказал первый тот станет ничем. Но всё нипочём сказал второй. Пришедший с мечом погибнет от скуки сказал третий.

деревянная игрушка

Возможно когда-то я был деревянной игрушкой никто не покупал меня в магазине возможно теперь я человек люди в метро улыбаются мне или я животное дворовый пёс протягивает мне лапу или я цветок пчела запуталась в моих волосах а может быть я компьютер приложения адоби по-свойски дерзят мне или меня просто нет пустота внутри меня как у себя дома это самое вероятное думаю меня нет.

элегия #68

Садятся в майбах Солнце и Луна Рок и Звезда им в ночь кидают зиги Но миг – и су срывается в отвал Под терриконы окороков чёрных «Пусть немота удачливей иглы…» Ты говоришь И нету продолженья Кто выбирает время из сети Не длит позор косматых собаченций.

Чучелко моргнет

84 (увертюра к повести в стихах)

Ты не ел ничего и ты одинок может хочешь чаю глоток? Я бессмысленно гол ничего не хочу вы не знаете что я шепчу Мы не знаем тебя будь ты наг или нагл будь ты сложен иль прост будь ты пуст будь ты проклят иль быстр или может быть пьян ты не нашей тоской обуян Ты ни ел ничего и ты одинок может выпьешь чаю глоток? Я несчастен но сыт я не ем среди дня я не тот отпустите меня Мы не видим тебя ты застенчив и подл ты бессмысленных кодл властелин пластилин или план или просто тоска ты их продал за четверть куска ты застенчив как пидар ты наг без конца ты шатался и падал с крыльца Я работал как вол Замолчи пиз. бол Может дашь мне чаю глоток? Я погиб я зассал я как ты одинок я устал ничего не хочу я хочу умереть раздавить растереть я душою умер на треть в этой жизни я жил я любил я без сил в этой жизни я жаба и жид а любовь это кровь это крах без конца я шатался и падал с крыльца Ты как мы одинок вот-те чай вот глоток вот раздавленной крысы кусок твой язык помело за окном уж светло эх брат сколько воды утекло Мне не надо воды дай мне чаю глоток я как чайка в лесу я не перенесу я и так без конца одинок я конца не дождусь я устал и без сил я всего-то чайку попросил Не проси ничего будь как зверь одинок а конец через несколько строк Через сколько же строк я устал я не спал Ты не спал? Да, не спал! Нет ты спал! Пусть я спал что с того? я не ел ничего хоть бы чаю будь он проклят глоток Скоро скоро конец через несколько строк Через сколько? Ну пять может шесть Мне плевать Перед богом я чист как слеза Глянь задушенной жабе в глаза Не хочу я смотреть плюнуть и растереть Так считай что ты мёртвый на треть Мне уже все равно я как вы одинок я устал уже было пять строк Горячиться не надо сынок Скоро скоро конец ты дождёшься конца как шатался и падал с крыльца Ты как падаль упал я нажал на курок а конец – через пару он строк пара дыр рыб бул пуль лопнул печени куль я схватился и выпустил руль Как огни далеки дотянуть бы стихи хоть до семидесятой строки Как у боли-люли были люли слегка как вот-вот разорвётся строка! Нету мочи терпеть дочитать подтереть подтереть и недочитать Не могу сосчитать Ничего не могу как поэт одинок уже было семьдесят строк Их конец без конца кто-то падал с крыльца не дождался конца он упал с подлеца как маца цаца ца дай мясца Я мясца не хочу я как мы одинок сколько можно! сколько там строк? С этой – восемьдесят С этой – восемьдесят одна А конец? Скоро скоро конец Неужели конец? Да строка и конец. Да конец. Это он, наконец. Вы решили козлы что это конец это только начало козлы Я знал парня козлы его звали Серёга…

«Хелло москва…»

# # # #

Хелло москва Свиноград мой Я вернулся вот Дышишь тяжело Я тоже Так выпьем ж за упокой Покоя Накой он нам Снится И то кстати редко…

метростихи #2

на серой линии я последний-случайный под стук их колёс под стук колёс что тебе снится господин бомж? под стук их колёс под стук колёс (академика янгеля) кто играет в ушах ваших господин узбек? под стук их колёс под стук колёс (нахимовский) что вы пили с утра господин мудачок? (уже не важно ибо боровицкая) прощай! утлая личина в чёрном стекле здравствуй! внутренняя империя переходов где ушлое полуношное время цокает цокает цок цок убыстряясь и переходя на бег он шепчет-шипит шиш! шиш вам! шиш вам боровы боровицкой! мы ещё поживём ещё ждёт меня немытая посуда в раковине своей и не разгадан кошкин сон наколенный под монитора сполохи пред – рассветные…

метростихи #201

она смотрит внутреннее ТВ глаза открыты над рытвинами хищных взглядов сёрфает жик жик не прислоняться спартак зачёркнуто рядом мущина глаза закрыл всматривается в кровоточащие щи будущего.

«преснопамятный…»

# # # #

преснопамятный и приснопомятый этот жил тот тужил третий дело шил спрыгнули впопыхах жысь как бег в мешках двужильный сдох шильный сбёх порскнул кто-то в лузу: учит урок урок.

«Ванька Гиблый…»

# # # #

Ванька Гиблый чмошный сорняк другие времена знавал Иван облака лизал Колыхал Тени Миров что твой Джон Донн сдулся: использованный гандон Тень которую отбрасывает тень почти не видна – Что там? Не видать Дна

элегия #77

(на некоторые печальные события нашей предвоенной жизни)

Без руля и без ветрил стайки нежные педрил уставая поутру – ты умрёшь и я умру. Спит нагайкою исхлёстан с тонким томиком фон Клейста звездный Кант над головой – этот свой? да нет не свой. На воздушном океане из глубин небесных вод наших душ седые няни приготовят небосвод дворник песенку метёт сладко спит ОМОН небесный скоро по аллели тесной жизнь нечаянно пройдёт. В перекличке телефонной уж взошёл над тьмой картонной черной сотни Орион – это он? – похоже он. Луч в артерию вонзится в сумке шило прослезится в сердце чучелко моргнёт и печальный сбросит гнёт.

a lunch

В дорогом ресторане ел карпаччо и козий сыр артишоки и еще что-то (халдей шептал в правое ухо я не расслышал) Встав закрывал от фотографа дыру в штанах папкой с рекл буклетами (Ничего особенного обычное маркетинговое мероприятие) В стильном фойе живые крабы в одиночных камерах-аквариумах и устрицы – скопом – в других «Вот так и я» – нет: «вот так и ты» – нет: «вот так и мы» – нет – перебирал я не находя ответа на вопрос который ни я ни ты ни мы и не задавали.

мгновение

Н. Лёвшиной и Ф. Ватузник

Уходил на работу, вернулся, заглянул в щёлку: спишь, свернувшись калачиком. В ногах котик спит, свернувшись калачиком. Прослезился даже. Вот ведь как. Живы родители. Враги народа мирно переругиваются с его друзьями. Всё неплохо пока. За что это мне? Есть один реальный способ остановить мгновение: неожиданно сдохнуть. Но это непросто. Так что выпью растворимого кофе с молоком.

nocturne #330

зовут её Лунесса его – Сфинктóр а бульдога их звать Бобеоби Лунесса – певица крыш Виктóр – грач черный врач мы работали на скорой но забыли поспешить мы живем веселой сворой нам забыли рот зашить мы пропали: нас продуло церебральным сквознячком в очереди на мыслемойку ну четвертые сутки льёт из дула Лунесса… судьбой играла продула…

сна блесна

(#3 из псевдостихотворений для чтения вслух)

Ты говоришь ворьё [сонно] а любишь воробьё поэтому иди спать и сны перелопать забудем ЛЕпет пихт расслабься и уснихт разЛЕпят бухты сна УСТА а в них блесна Но сон б…ь нейдёт [с естественной интонацией] сна ни в одном глазу сон как голод не тёт ка но я ус коль зну [отрывисто] снова под лепет пихт расслабь ся ус нихт НЕкто из сна в верхней губе блесна блеснёт блеснёт и уйдёт [отрывисто] в НОчи казНУ сон как голод не тёт ка но я ус коль зну как воробьё снов ночное ворьё всем нам пора спать [медленней] ты тоже перелопать сны и под лепет пихт забудься расслабься уснихт…

«граф Уваров…»

# # # #

граф Уваров был чистоплюй граф Угаров был златоблюй князь Пожаров поляков бил князь Лошаров был просто мил знать не можешь доли своей аккуратно ласты сложишь а ведь говорили тебе не пей но кто ж учится на чужих ошибках да и на своих мало кто жысь такая штука… бери пальто пошли домой солнце уш скоро взойдёт над неказистой Москвой…

Поэмы

Пророк Аджика

Часть I

Заинька лжёт: мир жесток и пуст. Заинька жжот, излетают из уст заинькиных речи достойные пера, бёдра его, белые плечи просят топора, гарнир – лечо и кабачковая икра. Пророк Аджика, уста обожжены, гоп со смыком, ни кола, ни двора, ни жены, ни горячей воды, ни сортира, и, пока я нарезал сельдерей, он дыру в белой скатерти этого мира выжег ядом крови своей.

симеиз

Волн барашки, шашлык Старый хряк оскалил клык золотой. На ушко молодой нашёптывает байку, лезет под майку. Хищный отрок ласкает окорок подруги. из кафе у Дивы доносятся буги-вуги. Вечерний расколбас. Восстание масс? Да не… потуги…

кисо

Отпетушили Пашу – всё в кашу. Отворобьили Варю – назвали тварью. Проворонили Верону. Блевали в крону сосны станкевича коньякевичем. Ссали у кипариса. Не холодно, кисо?

# #

Кобелёк жует стебелёк рядом сучка золотая ручка сидят на волноломе облако в форме крокодила проглотило светило парочка свинтила Зайко с криком Пан или рапан! бросается грудью на шампуры Слава герою и еще 100 каберне.

# #

Полковник-шиповник зацвёл у дороги еле унёс ноги Чайка-чрезвычайка подцепила клювом пакет с очистками от креветок Здесь тихо Нет ветра и выше – не видно шевеления веток Кафешку-гебешку открыли на набережной недорого Солдаты-купаты блинчики с творогом

# #

– Ночные волки! В ушах кресты! – Бежать. И жечь за собой мосты. Жмутся медвежатники к Медведице-Маме. Не сдаются зайцепоклонники в Подземном Храме.

разговор, подслушанный в маршрутном такси № 26

«Кроликовали сердце пустотой», «Отворобьили идеалы», «Исчеловечили, – говорит, – Бога». – Да ну его. Бубнил, как пономарь. Тварь. Туда и дорога.

в недра

Хорош ронять слова как сад янтарь и цедру, твой ход! – Конь Е2! – Хм… итииить тя в недра…

# #

Я инвестирую в печаль, он сублимирует тревогу, она смеётся и говорит: ей-Богу, вас жаль.

Часть II

на пляже

Узкие лики, грустная плоть, ходит в пики – будет жечь и колоть. Тонкие губы, сбивчивая речь, ходит упорно в буби, будет бубнить и жечь. Златокудрая бестия в узкоглазую мать, снова заходит в крести, чтобы жечь, убивать. Вьюнош худой и нервный, ссыца, но держит масть. Боже, не дай пропасть, когда разыграют черви!

# #

Сдох Кудияр Атаман в глотке пыль-бурьян схоронили как заведено – в лодке чтобы хоть ТАМ в покое: ну там, жены-шмотки с собою и всё такое. Так вóт: помнишь вчера туман? Кудияр Атаман вынырнул из тумана нож из кармана: буду жечь-кромсать после блевать и ссать.

# #

Пятыйрим Десятыйрейх убит Шейх Северного Чертанова всё опять заново Огородников и Бузина у врат Царьграда шлёт поздравления Португальская Рада Неспокойно на Луне 25-го первые выборы во сне Соседка Света грит близится Конец Света надо молиться Барану, Альдебарану и Мотороле если верить соседке Оле.

# #

Дед Пихто и дядь Сосна сто суток без сна слоняются по стране которая как во сне Конь в пальто на нём Чебурашка несутся вскачь слышат ветра плач в стране Рашка. Вслед пó небу летят Конь-Ворон Конь-Бляд

# #

Шурин глаз щурит молится на Кота вдуть что ль Шуре? уже не та. Деверь прилип к двери (заступник – Крот) Пойти что ль к Вере? рот уже не тот. Зять любит взять а тут налоговая Мечется Лиса-Мать в тесном логове.

в москву

Харьков харит Курск укурит Орёл наорёт В Клину клинит В Коломне колом мне поделом мне Вот и Москва древняя Большая Деревния В Чертанове – черти чертёж чертят В Перово – перо под восьмое ребро. В Коньково в восемь коньки отбросим В девять подъём. С Нальчика начнём.

Часть III

прощальное

Обласкан лапкой лягушачьей, щенячьим писком растревожен, травинкой в нос защекотат, он обделён судьбы вниманьем, чему и радуется втайне, и благодушествует в уголке. Но не пройдёт и года… Обыскан пальцами тревоги, депрессией ночной допрошен, объявлен вне любви закона, как бумажная салфетка смят. Подорван поясом несчастий, убит Аль-Каедой расставаний, измен кремирован огнём. И забудем о нём. [2006, Крым]

Говорящая ветошь

(поэма для неспешного чтения нараспев)

Посвящаются 100-летию первой русской революции

Предназначаются коре правого полушария головного мозга

Этот оползень царств Это пьяное падание снега Это опыт мытарств В беспредметном – и воля и нега в беспредметном и воля и нега […] Мело-мело как полкило Знаешь Ивана? Футбольного фана? Он жил на помойке. Ну там драки, попойки. А какой он был в койке! Да ну? Полметра за. па А умер глупо. Постой-ка, постой-ка… […] То был оползень царств Или – пьяное падание снега После стольких мытарств Будто влага покоя и нега будто влага покоя и нега […] Мело-мело как полкило Знаешь Серегу? Железную ногу? Он жил на помойке. портвейны, настойки. А какой в койке! Ну? Уснул без тулупа Да и жил глупо. Постой-ка, постой-ка… […] Этот оползень царств Это пьяное падание снега После стольких мытарств Будто влага покоя и нега Ожидание сна и ночлега […] Мело-мело как полкило Знаешь Виталика? Не дал бы и шкалика Не жил на помойке Платил неустойки. А какой был в постели! Аж яйца звенели И умер неглупо. Прямо в оползень царств Под пьяное паданье снега Знаешь Егора? Скоро. – Что «скоро»? Скоро оползень царств: уже пьяное паданье снега. В пересменке мытарств Ожидание смысла и негра в ожидании смысла и нега в беспредметном лишь воля и нега Разрастанье корост Скрыло нового счастья приметы Но верёвочный хвост Оставляет в пространстве пометы. И тогда средь корост Будто нового счастья приметы – Так верёвочный хвост В беспредметное поле предмета… твой веревочный хвост заметающий призрак предмета заметающий признак предмета

хворь

Прохладная хворь Горячая ветошь […] Мы взяли такси от центра до дома двадцать минут и мы уже дома Заоконная тишь Заоконная травля […] Мы взяли такси от центра до дома двадцать минут и мы уже дома Заоконная ночь Прохладная кровля […] Мы были на свадьбе на свадьбе у друга на свадьбе устали вернулись под утро Прохладная хворь Горячая ветошь […] Шутил невпопад на свадьбе у друга и друга подруга обиделась как бы Мы взяли такси ловили не долго двадцать минут и мы уже дома и мы уже дома но едва ли всё так: видно зарево сзади как собаки дрались – под окном – мрак и лужи никому ты не нужен! волоокая мразь в ожидании смысла волосатая слизь в ожидании ветра в ожидании ретро одинок у окна окаянная стужа холод сводит с ума никому ты не нужен! никому ты не нужен, говорящая ветошь…

дома

…ты дома… …расслабься… …тепло разольётся по телу… …кончики пальцев… …приятно немеют… …негромкая музыка… …чайки… …волны прибоя… …в тёплых волнах покоя расслабься… …расслабься… …издохни…

заоконная мышь

Мы посидим у камелька И, согреваясь понемногу, Охотно примем коньяка Вновь подоспевшую подмогу. Ведь живы мы и слава Богу. Заоконная тишь Занавешена гладью За окном ты сидишь Слышишь песню канадью Неприметен как мышь Заоконная тишь Занавешена гнилью Но от гибели Миш Заслонимся мурилью заслонился мурилью А нам – тепло и холод – Как смена дня и ночи Для тех кто бодр и молод В мороз Москва как Сочи И Петербург, и Петербург и Петербург как Сочи и петербург как сочи

сны йозефа бойса, фашисткого летчика, сбитого над крымом зимой 43-го

Тра-та-та. Тра-та-та. Ву-у-у. Ву-у-у. Тра-та-та. Тра-та-та. Ву-у-у. Ву-у-у. […] (Это не всё) Тра-та-та. Тра-та-та. Ву-у-у. Ву-у-у. Тра-та-та. Тра-та-та. Ву-у-у. Ву-у-у. Снег идёт. Снег идёт. Ву-у-у. Ву-у-у. Тра-та-та, всё как в тумане. Ву-у-у. Ву-у-у. Снег идёт. Снег идёт. Тра-та-та и всё в тумане. В алом тра-та-та тумане. […] (Это не всё) Ангел и шерсть Падает снег. Я чувствую, я умираю. Ангел и шерсть. Тихо падает снег. Снег идёт. Я один в полутёмном сарае. Мария и сало. Ох, этот алый туман… Этот туман. Это пьяное паданье с неба. Ангел и шерсть. И, сжимая стоп-кран, вижу: пять или шесть подо мною домишек татарских. Тра-та-та тра-та-та. Ничего. Алый туман. Войлок и жир. Ангел и шерсть. Мария и сало. Я – горящая ветошь Но это не всё – так думает Бойс, падая в Крым

немедик

Золотист, стою долиной, Ты уходишь, Немидик. Тает в небе журналиный Удаляющийся крик Замер, кажется, в зените Затаившийся паук, Бесконечно тянет нити Торжествующих наук. Затихает одалиски Грустный образ, Немидик. Тает в небе журналистский Крик…

шепот

Шёпот мелколесья лезет в дребедень: в собственную весь я превращаюсь тень. […] Зреньем на ветках отдыхают все. Воркотня бесцветных где-то в синеве. где-то в синеве. […] Птичьи уморы упадают в пруд, зная цель, с которой дачники их прут. […] К сожаленью, цели нет и зря я льну к тем, что с корнем съели жизни белену к тем, что с корнем съели жизни пелену

веки

Я в весеннем лесу Покурю и поссу, В из кармана торчащую фляжку Заберу я слезу у берёзы. Лису Ущипну за лохматую ляжку. Ветер зол и тяжёл Я поссал и ушёл Я таскаю с собой эту флягу Словно ветер тот лист. И, как есть, атеист, В эту землю постылую лягу, И как был атеист, В эту землю остывшую лягу. Жить – что ссать на ветру Эту жизнь я сотру, И тогда, упокоясь навеки, Ветер стихнет к утру, Я навеки сотру Свои веки сотру я навеки и ответ их сотру я навеки этот ветер сотру я навеки

ночные гости

Ветер стихнет к утру Я обиду утру Я об ветер сотру свои веки Ночью ветер и лёд. И всю ночь напролёт Я читаю «Былое» и «Вехи». А как ветра налёт – «Двести и нее. т» – Приголубит и снова нальёт. Иль всю ночь напролёт Бьёт гостей заварных Кандалами цепочек дверных. напихает в них яблок глазных ночь обиду сотрёт ветер в песню сольёт кандалакши цепочек дверных

век XXI

Век двадцать первый. Горний Афтар жжот. Синоптик обещает потепленье. Все остальные – светопреставленье (не знают: год). Очкарик-лицеист с фигурой гимназистки Листает блоги. Рядом кот из миски Жрет вискас, скукою томим. Метёт за окнами. Там строят Третий Рим. Кот жмурится: кот знает за халяву. Очкарику не спится: топчет клаву. «Век двадцать первый. Горний Афтар жжот. Народ безмолвствует. Витийствует Пархатый». Ничо так гыы но надо б рифму. хаты? причем тут хаты? Подкрепившись, кот урчит утробно, яйца вспоминая. А мысль нейдёт. И мышь как неродная. Нет, так начну: «Народ мой глух и нем, готов мять жвачку зрелищ вместо хлеба. И чернь, взбесившись, уже целит в небо своим КГ/АМ»

отрада

«Я обещала не обманывать И проскользнула утром рано В осенний сад. А там – охрана: Давай мне за спину заламывать Худые руки: Эти суки…» Её трясёт и слезы капают Как воск на сброшенное платье, И, заключив её в объятья, Я слушаю её и лапаю Своей шершавой в цыпках лапою. А в это время из парадного, Как будто управдом подвыпивший, Выходит муж. Он из Отрадного Вернулся, паспорт позабымши. вернулся паспорт позабывший муж из далёкого отрадного…

элегия

Ты снишься мне когда Над новогодней елью Холодная вода Прольётся в подземелье. Как снег на провода, Как радуга метелью, Как радостное ДА. Так сумрачное НЕТ Прольётся в подземелье польётся в подземелье Так в подземелье льда Остывшего сознанья Сливается вода, Подтачивая здание. И ужас, как ТОГДА – Из лужи подсознанья Вливается в сознанье – В то время, как ТУДА, Прохладная вода, Пока он без сознанья Стекает как вода прохладная вода пока он без сознанья.

дорога

MC Судьба и DJ Окурок возвращались к себе озираясь: опасались урок. Снег кружит ветер свищет да жид, вздыбив пальтеца воротник всё смысла ищет MC Судьба и DJ Окурок ловят авто, в ветер вслушиваются: нет ли урок. Вникают в ветра скретчи Улиц ночных сэмплы. А ветер злой, озабоченный, не стихает. Пёс гнилой у обочины отдыхает.

дог

После оползня царств Будет пьяное паданье бога. Искривленье пространств И скольженье в воронку итога. После как бы побед Селевая лавина сорвётся. Вздрогнет оторопь лет И уже никогда не вернётся. Ещё годик-другой, Ну а нет, так туда и дорога. Ну скажи, брат, на кой так вот жить в ожидании дога? На кой эта жизнь в ожидании дога…

сын

Мне снился сын, Его черты, меняясь, […] Папка-попка! Мне снился сын, Его черты, меняясь, […] Папка-пипка! Мне снился сын, Его черты, меняясь, […] Дай!!! Мне снился сын, Его черты, меняясь, […] Пипи. Кака. Пипи или Кака? Пипи! Кака! Какая чушь, У меня нету сына. Пипи! Кака! Какая ерунда! Пипи! Кака! […] Мне снится сын, Черты его, кривляясь, Скрывают то, Что он хранит в ядре, Нутро ядра, из самых главных ядер, внутри которых, смутно различим постыдный образ образа того: все папки-попки, папки-пипки, папа-кляпа, клепают кляп стихов, чтоб я заткнулся, умолк. Ха-ха. мне снился сын, черты его менялись. […] Мне снится сын: Бессмысленный и нежный, Беспомощный как роза на балконе. Его черты, меняясь год от года, хранят инвариант меня, маня… [2005, Москва, Крым]

ATHF: Вода. Молодость. Голод. Сила.

4 Ноября 2008

Багрец и Золото в чёрных полиэтиленовых мешках ждут у края тротуара – Стемнело, кажется, –   говорит Багрец. – Ноябрь. Дни коротки, –   соглашается Золото. Этим летом рухнула виртуальная экономика. Сабпрайм моргидч, упав, Завалил всё ажурное здание, возводившееся десятилетиями. Суконное рыло реальности просунулось в калашный ряд: «Я знало! Я знало!» Едва ли. Сегодня, между прочим, праздник. Веселится и ликует одинокий пенсионер, он пропустил с утра соточку потом ещё и ещё. Муть ноябрьского неба (первые числа) непроницаема. Равнодушная природа (грязноватые фасады офисных зданий) внемлет потаённой беседе: – Как-то так всё быстро, –   сокрушается Багрец. – Да, –   соглашается Золото.

# #

мне видятся трое слева бивис батхед справа головастые шелудивые в центре стройный князь мышкин три идиота они очень разные бивис всегда в профиль князь выше их на голову черты лица его смутны по сути у него нет лица дух идеи батхед с плохими зубами посмеивается э-э э-э и растворяется растворяются все трое теряют очертания – те что были – отступают в пыль и туман действительность смыкается пыль и туман метель в самом деле похоже на метель но это колеса машин взметают перемолотую водяную пыль (идёт дождь) а боковой ветер рвёт в клочья швыряет облачка водяного тумана в лучи фар и фонарей (это МКАД 12 часов ночи север) и на мерный гул мотора наслаивается зудящий звук более высокого тона когда колесо попадает в колею в асфальте неглубокую залитую водой но хорошо различимую в свете фар несмотря на дождь который идёт и идёт и пусть идёт я люблю ездить в дождь в снег потому что в водителей вновь вселяется разум и сумасшедшие внедорожники не выскакивают из-за плеча молнией блеснув в зеркалах теряясь впереди в подвижном шахматном строе автомбильных тел во всяком случае это происходит реже это ещё ленинградка ещё далеко я люблю ездить ночью потому что иногда удаётся сосредоточиться на дороге а это нелишнее да и горящие фары в зеркалах и стоп-сигналы заметней не пропустишь даже если задумаешься а я задумчив сейчас и даже может быть впадаю в какую-то сладкую дремоту чего бы не хотелось вот уж совсем не хотелось бы но скорее это мечты три идиота бивис батхед князь я почти вижу их там за лобовым стеклом но перед туманом водяной метелью клубами взвеси всё же стоит остановиться безлюдная заправка где-то недоезжая ярославки я тру усталые глаза (6 часов за рулём) беру пистолет отвинчиваю крышку бака моё прекрасное видение три идиота лохматые непутёвые отроки изысканный добрейший князь он в центре они ошую одесную плачут хохочут приплясывая бивис шепчет лёве на ухо тот согласно кивает пора трое теряют резкость растворяются дождь всё идёт действительность смыкается повортник-метроном я выворачиваю шею влево не доверяя залитому влагой зеркалу мы продолжаем

# #

в Москве увалили некоторых, особо мурчащих. Слышали? adolfych Мне хочется домой в огромность Квартиры, наводящей грусть. Приду, сниму пальто, опомнюсь, Огнями улиц озарюсь. Б. Пастернак Первый час ночи бетонная площадочка над морем пластиковые стулья сложили голый по пояс юноша смывает пыль струей воды пряный запах водорослей это мой любимый ЮБК южный берег крыма в августе здесь божественно хорошо но сейчас мне хочется домой в огромность квартиры наводящей грусть скинуть рюкзак озариться огнями улиц пронзительное М макдональдса стоп-сигналы машин его драйв-ина напротив неоновые недоиероглифы сушильни а я включу 2x2 или поставлю Псоя Короленко я тебя люблю аля-улю аля-улю но бывает хочется в мурчащесть мне хочется назад в мурчащесть правда я слышал что особо мурчащих увалили и я могу только догадываться кто такие мурчащие но мне кажется любому носителю языка интуитивно понятна мурчащесть человек так устроен что хочется в мурчащесть или просто мурчать иногда и не особо сильно ведь это если верить Адольфычу смертельно опасно боже как страшно жить ссыкотно как говорит молодёжь её нельзя не любить.

# #

Крышует птиц и верит в лоховство имеет домик в 2 шагах за МКАДом туман с утра днём стрёкот стариков чудак в смешной бейсболке в майке с Че за МКАДом жизни нет там воля и судьба там что-то есть но что – неизвестно непостижимо захлопни лаптоп дружище его яблоко надкушено у тебя всё плохо коттедж у тебя некрасивый и машина так себе депрессия ты забиваешь шишечки в косяк но не вставляет потому что вставляет только страх вечером трепещешь у тэвэ ночью дрочишь в темноте стряхивая в ноутбук бисеринки стихов ты дурак? они ничто перед неизвестностью ужасом там за окнами стеклопакетами это фронтир кричи Koyaanisqatsi молись на Целана обращайся в Google всё сбудется До чего же эта ночь душная!

разговор с птичкой wiki-wiki о жизни и о поэзии

когда-то в квартире над нами жили бомж и бомжиха бомж и бомжиха wiki-wiki бомж и бомжиха фюить-фюить конечно они не были бомжами ведь они жили в собственной квартире в своей приватизированной квартире wiki-wiki в своей квартире просто они были пьяницы и поэтому очень похожи на бомжей дома у них был жуткий бардак и плохо пахло время от времени Ольга приводила себя в порядок она недурна собой в свои 40 и однажды я видел Виктора в костюме и галстуке он выглядел очень прилично даже элегантно wiki-wiki даже элегантно как-то посреди ночи мы услышали (изоляция у нас никакая) как Ольга сказала ему раздражённо: да что ты всё Зая, Зая! Я СПАТЬ ХОЧУ! такая вот слышимость wiki-wiki иногда они приходили просили денег и иногда я давал но однажды я поднялся этажом выше зачем не помню но я увидел их дверь украсили лентами лентами с сургучной печатью бабушки в подъезде сказали их отравили вроде родственники чтобы завладеть квартирой другие бабушки сказали они выпили палёной водки и умерли в один день как Супруги Чаушеску но я почему-то верю, Wiki, что они продали риэлтерам квартиру и уехали в деревню, а деньги пропили. Две звёздочки, плевочки-жемчужины. Нет, я не верю, Wiki. Просто я не знаю, что случилось, и никогда уже не узнаю. Но это трогательная история, Wiki. Поверь мне, это трогательная история.

# #

на могиле Батхеда жухлые венки краска смыта дождём дождичек моросит сквозь листву кривоватые берёзки молодые голоса смех сегодня Пасха Бивис принёс живые цветы достаёт из кармана чекушку отпивает из горла трясёт седой головой наливает стопочку ставит на могильную плиту кладёт iPod рядом подметает веничком у оградки брызгает водопроводной водой из бутылки пепси.

# #

окей медвяный окей хмельной сладкие слюни на подушке беличьи ушки следуй за мной окей медвяный окей хмельной сладкие слюни на подушке беличьи ушки этой весной белый замкадыш сладкий оплот злой забульварыш полу-енот исцарапанный йогурт поёт окей медвяный окей хмельной сладкие слюни на подушке беличьи ушки следуй за мной…

# #

Саппоро в снегу. Начало марта. Ночь. Утки шлепают по льду замёрзших Чистых Прудов. Что мы знаем о Японии? Хокусай? Убить Билла? считай, ничего не знаем не больше, чем о России не больше, чем японцы о своей Японии… – Да, похоже, –   соглашается она. Середина ночи. Три часа. Или четыре. Готы и спартаки спят эмо и яппи кельты менты касплейщики мерчендайзеры вся эта ху. та уже спит… – Я просила тебя! Ты же знаешь я не люблю… – Прости. Целует её в шею. Они шлёпают по воде лёд под ней ещё крепок. Иногда мне кажется что я… мы… как бы в картине Брейгеля И охотники? Селезнёв не отвечает. Наподдаёт перепончатой лапой воду вспышка брызг в темноте, подсвеченной горящими окнами кто-то всё же не спит – возможно девушка-эмо, сочиняет стихотворение «Как страшно жить». И это правда – Что там ещё? Ты видишь? Уткина прижимается к Селезнёву. – Не знаю, но надо валить и быстро. Прольётся кровь. Наверное много крови. Лёд озера пуст. Тихо как бывает только в это время ночи. Мононоке? Аякаши? Мы видим на «нечётном» берегу Фрая. Он сосредоточен. Оборачивается и что-то говорит вполголоса в темноту. Не видно, к кому он обращается, но можно догадаться, что там Шейк и Тефтель. Недовольные нотки в голосе с армянским акцентом: где-то там и Карл. – Вон они, – показывает взглядом Фрай. «Они» ступают на лёд со стороны «Авокадо» и «Ролана». Муген и Дзин, у каждого по катане и вакидзаси, как и положено. Фуу хмурится. А-а, вот и мехамусуме, с ушками. Кажется, и Кеншин здесь. Они всё прибывают. Хорошо сложенные и одетые в чистое. В кимоно, в европейской одежде, сестрички Морчиано в мини в кружевах и с бантами. – Е [бип] колотить! –   хорохорится Шейк. – Да их там… Ох японский ты городовой твою так… – Заткнись, Шейк. Видны уже все трое. У Тефтеля в лапках по бензопиле. У Шейка помповый дробовик. Выглядят они, надо сказать, на редкость нелепо – как Отряд Широнинской Библиотеки у М.Елизарова. – Швейк? Ты назвал меня Швейком? – балагурит белый бумажный стакан с торчащей из башки соломиной. Кто-то ещё возится в кустах, подбадривая себя хохмочками с матерком. Не кто-то, а ещё двадцать-тридцать «воинов», один несуразней другого. Медленно сходятся. Из рядов «япошек» выходит вперед Самурай Пахнущий Подсолнухами. Мать честная! Прикинь, Фрай, азияты [бип] жмуров вперед выставили! Штрафбат е [бип] в [бип]. Я ща… Он вскидывает дробовик, но катана рассекает Шейка наискось. Веер крови, чёрной в темноте, заливает лёд. Тефтель, размахивая жужжащими бензопилами, устремляется на выручку рухнувшему товарищу. Выстрелы. Звучат бипы и крики: «Вода! Молодость! Голод! Сила!» «Басё это наше всё!» Ледовая чаша быстро наполняется кровью. Вскоре рубятся уже по щиколотку в крови. «Невский, твою растак!» – вскакивает половина Шейка, увлекая за собой моток окровавленных кишок. Чья-то катана – дзынь – разрубает пилу Тефтеля, он неловко валится на безголовый труп Брака. Сая, поскользнувшись на мозгах Карла, падает навзничь. Спиной на заточку богомола Зорака. Крови уже по колено. Девушка-эмо расплющила нос о стекло. Ничего не видно почти. Только тени мечутся по льду Чистых Прудов, сверкнёт меч, громыхнёт гранатомет. Там убивают друг друга. Самураи умеют умирать красиво. Ребята из ATHF умеют умирать смешно, как Кенни. Это ещё круче. Внезапно лёд разламывается. Кучамала с воплями проваливается под воду. Через час уже снова тихо. С рассветом уже почти ничего нет. Два милиционера и дворник-киргиз склонились над чёрной лужицей на тротуаре. С подсохшим красным ободком. Селезень и Утка осторожно ступают на лёд. На Хоккайдо падает снег. Басё – это наше всё. Чистые Пруды. Мы часто ходим туды. T_T

# # # #

Утром было нелегко Вечер неслышно подошёл Мы стояли смотрели на небо Кто-то запускал ракеты Было сухо но вчера был дождь Я смотрел на новый чёрный Рено С капота через крышу на багажник пятнышками грязи тянулись следы кота мы смеялись и я жалел что в моём мобильнике нет камеры. В мае мы переехали.

Дополнения Игоря Лёвшина

Сочинения Вепря Петрова

Песни Вепря Петрова

теплый как ночь

КОГДА НОЧЬ В ДЫМКЕ ЛУННОГО СВЕТА ПО ЛЕЗВИЮ МОЕГО НОЖА ПРОГУЛИВАЕТСЯ АНГЕЛ а он шёл домой я попросил его сигарету но он не курил тогда я спросил его знает ли он что в темноте кровь чёрного цвета я спросил его на что похож страх он ответил мне полужестом я не хотел чтобы он жил чёрное брызнуло в пыль но я не испачкал себя я долго смотрел вниз на его узкую спину КОГДА ПЫЛЬ СВЕТЛА НОЧЬЮ ТЕПЛОЙ КАК МОЛОКО АНГЕЛ ПРОГУЛИВАЕТСЯ ПО ЛЕЗВИЮ МОЕГО НОЖА

сонет

странно… это секунды: пять десять но я помню каждую мелочь в тот день расстреляв его я полоснул очередью по окнам ларьков и задел пожилую женщину и мальчика с сен бернаром он осел на асфальт протекая косматым брюхом нас взяли уже на выезде из города они расстреляли меня в упор из акаэма я праздновал боль в кругу друзей я сочинил сонет к смерти но в пылу агонии забыл всё.

я знаю

там есть такое место с трёх сторон оно окружено водой там женщины плещутся в тронутой ряской воде их мужчины курят на днищах перевернутых лодок и там совсем нет ветра там никогда не было ветра он невозможен там и вода кругом неподвижна И от города не так далеко Я хочу чтобы вы закопали меня там земля там мягкая Стреляй братан Стреляй ну ты видишь я тороплюсь туда…

спящая галатея

Ты не хочешь любить меня за мои стихи ты хочешь любить меня жестоким так знай: вчера я убил поэта вот то о чем ты не узнаешь из газет: он был нежен в смерти. Всю ночь он рассказывал кровью о любви к тебе всю ночь я жёг его рукописи ты знаешь: в жизни он был жирен когда он стал твёрд как камень я взял молоток и зубило обычное представляешь зубило к рассвету я высек из него статую тебя спящую тебя

поэзия

Смотрел ли ты в глаза пистолету вальтер? Здоровался ли ты за руку с лезвием ножа? Распускался ль цветок CS в твоих лёгких? Нет-нет. Молчи. Не двигайся. Не исключено, что ты ничтожен. Пробуй себя в поэзии.

я один

и опять дождь я стою у парапета над коричневатой гладью реки небо играет всеми оттенками серого все уже разошлись я один шарю баграми метафор по тинистому дну речи…

за письменным столом

ночью машины сходят с ума от музыки собственных моторов я остановил машину мы мчались по голым как б. дь на простыне улицам мы въехали в парк где пользуясь их темнотой вошкаются деревья друг с другом я вывел его из его распалившейся машины в бассейн прохлады он знал он готовился не один год к празднику моего выстрела я взорвал его мозг в ту же ночь я убил мента на нём был бронежилет пуля разорвала пах я спешил надо было уходить я боялся что забуду стихи сочинённые в ту изъё…ую серебром погонь ночь.

4 Лекции вепря петрова о поэзии

Лекция 1. Тэ у вэ или стихи про войну и крым

I

Тёплый уютный ветер (Тэ У Вэ) сносит блекло-оранжевую шелуху последних листьев. Зацепившись за дворники, они собрались в кучку на лобовом стекле моей машины. Те У Вэ гоняет по асфальту рекламные листки «работа. дорого». Тэ У Вэ хлопает жестяной обшивкой старой голубятни. Голубятня обитаема и свежевыкрашенна голубой эмульсионкой. Но обитателей не видно. И голубиная почта спит. К старенькому вязу прислонился хорошенький хардтейл с дисковыми тормозами. Дворник-казах курит на скамеечке. Утро выдалось трудным. Тэ У Вэ нагнал много шелухи последних листьев. Стожки жухлых пережитков лета ждут своего транспорта на краешке тротуара. Всё это – солдаты невидимой войны.

II

Война. Театр страха. Эротика команд. Оранжевая революция листьев. Предательство котов. Я формирую отряды невидимой войны. Я веду их на невидимый бой. Они идут. Я проверяю готовность гаражей-ракушек на моём правом фланге. Они готовы. Под голубыми знамёнами неба двинулись армады облаков-геев. Пушки моих мыслей заряжены патриотической вонью. Танки моих желаний с воем либеральных СМИ обрушиваются на бастионы спальных кварталов Бирюлёва и Бибирева, Свиблова и Чертанова. Я выведу батальоны Тойот на просторы МКАД. Это будет Цусима! 75 лошадей моей шестёрки забьют своими копытами зверьё газелей, которые сдохнут в смраде выхлопов фуррр. И кавалерия бродячих собак порвёт ночь пронзительным криком полукрыс-полулюдей, скрывающихся в подвалах бессознательного. Кара-мурза наших снов прогремит взрывом, заглушив лязг гусениц Новодворской моей печали. И всё стихнет вдруг. И тёплый дождь смоет следы. И вновь: летучие гандоны наших сексуальных фантазий метнутся в стройные колонны сверхчеловеков в чёрном, марширующих по Бульварному Кольцу и снова стихнет всё. И Тэ У Вэ сдует невесомые кожурки листьев. Дело идёт к зиме. Эякуляция заговора. Выяснилось, что баклажаны с чесноком – в сердце заговора, раскрытого Черемушкинской тайной полицией хачей.

III

Приходилось ли вам когда-нибудь пробовать наполеон из кабачка? Это невероятно вкусное и очень острое блюдо: там много чеснока. Это страшное оружие. Один такой кабачок может поиметь в жопу целый прилавок малосольных огурцов. Я ел его в осаждённом гоями, геями и беспризорными котами Симеизе. Полуразрушенная Вилла Ксения оборонялась пиццей с черниговским пивом, вид Виллы Мечты, некогда приветствовавшей нас с этикеток крымского портвейна, был ужасен. Посёлок стал, пожалуй, грязней, война не пощадила даже саму воду в заливчике у Дивы, куда неистовая сентябрьская жара сбросила тела бойцов Невидимой Крымской Войны. Гильзы сигаретных окурков в мелкой гальке между и под распростёртыми телами. Провокаторы добивают раненных лукошками жареных мидий, рапанов и крохотных черноморских креветок. Обугленные полутрупы лениво отворачиваются, трупы отстреливаются гривнами, которые местные гериллас, как ни в чём не бывало, зовут рублями. Много раненных. Проколоты носы и пупки. Клейма драконов на орудиях размякших на солнце ягодиц. Предвкушая поживу, над бойцами уже кружатся чайки. Надо отметить, солнечные репрессии не так свирепствуют на Украине, как Сталин и сталинское солнце Побережья Кавказа, и всё же, то тут, то там спотыкаешься об обожжённые тела. На Пляже Боевых Действий можно наткнуться на не зачехлённое оружие сисек. Говорят, что на фронтах Европы стринги уходят, уступая место закрытым купальникам с б. дского вида оборочками, но здесь, на Фронте Южного Берега Крыма, диверсии голых жоп весьма и весьма ощутимы. На гальку Кацивели отходящие банд-формирования нудистов сбросили атомную бомбу загорелой п…ы.

IV

Все недостатки – их было не так много – с лихвой искупала погода. Такого тёплого моря в Крыму об эту пору я вообще не припомню. Вода оставалась тёплой даже после небольших штормов, взбаламутивших прибрежные слои, пригнавшие в бухточки Симеиза целые саргассовы поселения медуз-еврейчиков, прозрачных и кусачих. Лишь в предпоследний день, когда купаться уже было лень, да и прохладно, мы, кутаясь в лёгкие свитера, уже в темноте наблюдали как фашистские волны, накатываясь с евразийским неистовством на волноломы, сшибались в смертельной схватке с откатившимися авангардом наших фашистов, рассыпаясь в белую пыль, истекая молочной пеной, подсвеченной Луной, уже, впрочем, проданной. ТАК. Ющенко! Крым – это Россия. Не разыграли ли мы, незаметно для себя, татарскую карту? В кафе Кольцо, под пение муэдзина, мы вкусили свинину предательства и отступили в своё брачное логово на плече Кошки-горы, где астрономы и астрологи ведут свои звёздные войны за души людей.

V

Тэ У Вэ сносит блекло-оранжевую шелуху последних листьев. В прикупе мир. Мир московских двориков, сладкая падаль невидимой войны. Липовая война – это война лип. Тэ У Вэ веет. Липы строятся. Вздымаются обрубленные руки тополей. [2004, Москва, Крым]

Лекция 2: соловей

I

В воскресенье в парке Кусково я видел соловья в ветвях черемухи Да, невзрачный птах с раздувающимся горлышком Похож на игрушку Когда я взял его в руку он затих замер оцепенел Кардиолог констатировал разрыв сердца Я напоил врача чаем Слишком много живых сказал врач Слишком много живых

II

Это восстание Мы просто не поняли Вторую неделю я хожу в дырявых носках потому что мой бонус пошёл (лучше бы он пошёл на. уй) на психоаналитика моему коту Это просто восстание Мой компьютер вчера заявил что хочет жениться урод я вылил кофе ему в клавиатуру Пёс прячущийся от жары под днищем моего автомобиля за это сочиняет ему оды Мой плеер ходит в синагогу и учит НЛП А вчера с потолка упал клоп величиной с ластик я посадил его на клочóк бумажки и сбросил с балкона как бы чего не вышло как бы чего не вышло

III

Спокойно Это просто восстание всего лишь

IV

А я бы мочил слова Я бы рвал яйцы «гламуру» я бы взорвал «проблематично» чтоб куски разлетелись в радиусе я бы развёл на круг «вкусняшку» потешаясь над размазанной тушью я бы вогнал заточку в рот «симулякру» мразь какая мразь Но это разминка зарядка Далее «жарко» «балкон» «нет денег» «жжёт» жжёт? окей буду жечь Не словом жечь – жечь слова давайте жечь слова рассеянно и щедро жечь «сад», «янтарь» и «цедру» и заодно «едва» Потому что восстание просто мы не поняли В углу догорает «велосипед» а вот корчится «время» сдохни мразь Означаемое не означает так пусть сдохнет превед мальчишу превед превед

V

Слишком много живых сказал врач Слишком много живых В прошлой лекции я рассказывал о Тэ У Вэ а ведь это война слов только я не понял тогда с тех пор жертв прибавилось Слишком много живых сказал врач Слишком много живых

V

Увы мне Я не способен убить слова потому что их убили до меня при мне я видел как убивали «свободу» как убили «любовь» «окей», «маркетинг» «мразь» я не умею убивать мертвецов

VI

Мне говорили что слово убивает Вчера я заметил на потолке комара крохотная серая палочка почти не видно «Сдохни» сказал я сидит «Сдохни» сказал я сидит «Сдохни» сказал я сидит я встал снял тапок залез на стул и убил теперь мой бумажник ждет встречи с его адвокатом Но лучше так Потому что восстание просто мы не заметили

VII

А ведь нам говорили: нельзя писать стихи после Освенцима щаз им плюнули в лицо назвав эти плевочки жемчужинами поэтому я не пишу стихов (это не стихи это попытка вернуть Принтеру его благородную неодушевлённость) Слишком много живых сказал врач Слишком много живых

Лекция 3. шатер разобрали

I

Когда-то я работал в журнале не буду утомлять подробностями однажды главный редактор не буду называть имени попросил меня написать статью не важно на какую тему главное сказал он напиши вкусно понял? напиши вкусно Через несколько дней не важно сколько с готовой статьей я был у главреда в кабинете он вставил дискету читал с экрана потом распечатал на принтере и долго читал распечатку и улыбался я улыбался тоже садись что стоишь? сказал он стул придвинув я сел улыбался уже сидя вкусная статья сказал мой главный редактор очень вкусная статья он стал жрать статью он жрал мою статью молча довольно улыбаясь лист за листом очень долго тщательно разжёвывая доев последнюю страницу он протянул мне руку и повторил ещё раз вкусная статья старик вкусная статья

II

Из тех кто ходит по перилам балкона живы не все На балконе я храню пустые бутылки на случай когда вновь заорёт сигнализация этого сраного пежо под окнами а это каждый раз происходит в 4 часа ночи и встав с кровати в чём есть я сажусь за компьютер записать два слова чтоб не забыть их утром: ЖРАТВА и ЖЕРТВА два слова всегда одни и те же ЖРАТВА и ЖЕРТВА

III

Когда-то я лежал в травматологии с переломом не важно чего и мой сосед по палате не важно как его звали откусывал головы залетевшим в палату голубям вот так и я в своей предыдущей статье – вкусная статья старик? – рвал печень из слов не важно зачем наверное пытаясь доказать не важно кому – себе что язык это муссолини – тиран спасенный скорцени на погибель обоим но головы голубям? прямо так и откусывал? странно старик всё это очень странно

IV

Комар Кафе дель Мар Садись он пододвинул мне стул Жарко. Устав, ООН уснул

V

В одной из предыдущих лекций мне снилось что Театр Страха переехал что его Шатёр разобрали идёт дождь но не холодно разве что странно

Лекция 4. прощание со словом

I

надоеа притворяться будто я выговариваю звук л. (не мягкое л как в ели в лестнице в колене или допустим в любви а твёрдое как в уожке или в аоэ в вандыше или как чёрт его бы побрау в суове) какая разница? и так понятно бывают конечно смешные ситуации ну там уодка и водка все смеются и чёрт бы с ними (что-то я слишком часто поминаю черта в наше неспокойное время) ничего страшного суово не всесильно как хотелось бы поэтам и разнообразным пророкам им бы молиться на суово да что там молиться – приносить жертвы не коров, не вошадей, не баранов заметьте стада чеавеков – в угоду ему любимому – суову суово поведёт их – мечтают они – на бойню что мерещится им в их буйных снах наяву они тоскуют по временам когда чеавеки ходили на бойню как в баню смыть с себя чеавечью пвоть как грязь прах к праху свово зáсвава да обрящут суаву павшие за суово. своата по-моему. уутше о приятном. коммуникативная избыточность языка не даст нам расстаться закутаться в громотический кокон и это меня радует хотя конечно звёзды – говорят – чудо как хороши когда смотришь со дна каоца

II

какая разница и так понятно ведь настоящее всегда невнятно а подлинное так неуклюже пингвинисто и верблюже ночь верблюдица зад луна слов коробочка давно полна сутенёры торгуют рифмой вот и я продаю миф мой миф мой вполне от мира сего не от юнга не про юнгера или его юных почитателей с глазами кроликов рыскающих в пивной меж столиков в поисках человечьей поживы как мы ещё живы я пошутил какая разница и так понятно нет у меня мифа нет символа – разводы-пятна чего надо, не понял? да пошли вы к магу! я не харкаю простите кровью на линованную бумагу

III

Закат нахлынет ночь убьёт а если серьёзно, то у каждого случаются минуты а у кого дни а у кого годы когда жизнь скукоживается в не знаю ну скажем есть такая губка-валик чтобы мыть пол когда она высыхает становится маленькая и жёсткая хоть молотком по ней бей пгедставить её вновь впитывающей влагу невозможно а потом ты опускаешь её в воду и – чудо! – мягонькая мокгая живая все пгоходит все пгоходит

IV

Это гон

V

лана забили) мне типа пофик)) гони свой рифмованный трафик) или нерифмованный мне пох)) типа рубеж эпох: ^)))) перванах с первамаем типа в теме понимаем)) а между тем уж коченеют в ночи обрубки тополей)) – намана!))))) гы ведь мона и так?)) нивапрос не мона а нуна)) лана забили :((((((((

VI

чернослив чернослов это слив типа основ чернослив чернослав типа лив в стиле лав чернослив чернослов это слив из-под самых снов чернослов чернопал это как слов чёрный опал чернослав да курага буагага буагага

VII

пгащай свово свободное изугодаванае нам было халасо вместе слющий, да? свидимся ле ещё а х. ле))) англичанин уходит не пращаясь хгузкий пгащается и не уходит)) таки да))) пока-пока пока-пока не то, братела, не то:((( йоопт т ттт тт тт тт т тттттт т т T___T

Из сочинений Саши Цветковой (объединение «Мир Искусств Котика Верблюдова»)

«Зачем зверушкой губ…»

# #

Зачем зверушкой губ Хозяйничаешь в теле, Где буквы тлели? И кожей рвешь сухой, Слоистый листьев ворох, В краях которых И полумрак и мрак? Я верю в листья-буквы, Я верил в звук бы, Не в звук, а в голос кож, Повышенный до визга. Но текст – забрызган…

Куплеты Скотопоэта

предисловие

Скотоприимный дом в забытом Богом Скотопригоньевске где всё завертится неподецки. Но сейчас нет тишь да гладь кругом будто в скотолепсию городок впал. Извозчик цок цок бабы детки и немногочисленный планктон разночинный да и Ставрогина рог в небо не упёрся. Лишь инсургенты и е. нарии скотурны культуры отшвырнув предвкушенную мусолят скотовасию – бесоворота творог алый скотарсис бесовской на вые города тень быдла длани нет? да так и есть скотострофы бес формы не ямбы а мы бы я бы им… эх зренье скоторактой эх жизнь не жизнь скотофалк без руля и ветрил… Тьфу! Мiр ваш засыпан Достом как дустом.

Часть I

«Стихотворенья как борцы сумо…»

# #

Стихотворенья как борцы сумо напыжились. Как Вечносте само.

«– Побольше пафоса, поменьше сквернословья…»

# #

«– Побольше пафоса, поменьше сквернословья. Не понял: что, вы ставите условья?!» (вздыхая) «… избыточно поэтов поголовье…»

«Зять любит взять, а муза любит сложность…»

# #

«Зять любит взять, а муза любит сложность. Скотопоэт, ты Вечности оплошность…»

«Осторожно, Лидок…»

# #

Осторожно, Лидок, завтра ледок.

«сапожки-ботфорты, на кофточках стразы…»

# #

Сапожки-ботфорты, на кофточках стразы. идут. красивые, заразы…

«на похоронах Рифмы…»

# #

На похоронах Рифмы сочиняли рифф[1] мы: парап-п-па-памп даже не рифф, а вамп[2][3]

«Аглая…»

# #

Аглая: ну не смогла я[4])

Часть II

вокзал

«я был среди ночи разбужен и снова как в сон погружён в липкий холодный ужас. придавлен каким-то невидимым весом что и голову не приподнять и лёгкие как будто тестом наполнили. и я стал кричать. но крик изо рта не вышел лишь затряслась кровать. но вдруг «завали-ка е. ло» мне голос тихо сказал. и алою язвой вспылал он, ну этот вход. в ада вокзал.» вот такой рассказ странный. был он то ли спившийся мент а может какой-то дипломат иностранный или с кафедры фашизма доцент. это было в закутке «живое пиво» в стекляшке у метро университет. несколько личностей пьющих и блюющих лениво. и среди них он. и его сна кастет. всё стихло. слов его свёрла гудели в сознании их. но новая жизнь мокрой тряпкою стёрла метафр иссопливленных жмых. не знаю криз гипертонический стенокардия или что там бедолагу душили тогда посреди ночи – но я вдруг как бы увидел этот вокзал. мужчина вытер обшлагом очи высморкался и в углу поссал. порознь в моросящую ничтожность города (часы показали без четверти три) мы вышли сутулясь – чтобы не расплескать внутри кровавые пузыри заката.

голоса

Ты думал: я поеду в Ставангер. Для начала бы с постели вставангер. Приподнялся на локте, рука тянется к смартфону включает радио. И слышишь: «Кто это тут у нас лежит пластом? в мареве невесёлых мыслей густом? Ах, бедняжка…» То есть это вовсе не радио, а Голоса. Приплыли. ГОЛОСА: ГОЛОС КРЕМЛЯ: Всем слушать, б. я! ГОЛОС ЗаМКАДа: …отдалённая слышна канонада УГОЛОК ТАМПЛИЕРА: Прослушайте концерт Глиера для колоратурного сопрано в исполнении Анны Нетребко И действительно звучит музыка. Уж не знаю, Глиер или там кто, но звучит, да, музыка. Приободрённый, ты шаришь ногами, ищешь тапки из оригами. Какой там. Ноги нашарили лишь Бездну. «Спокойно, это депрессия» – утешает голос, а другой: «близится твоя Главная Экзаменационная Сессия» – что это, Господи? –   шепчешь, не ожидая ответа. «Да так, Радио Твоего Мозга – отвечают, – стихов, например, не желаете ли? есть вот такие: Политика – скотоводство. Культура – земледелие. Тока не перепутай Зензухт и Похмелие.» «Ну наконец-то: он улыбнулся! вот и ладушки» – а другой голос, перебивая: «Завтра начнется Бойня. Не скажется ли это на написании верлибров?» Но оставим нашего героя наедине с невесёлыми «мыслями» и игривыми «голосами». Сами мы не пальцем сделаны, слыхали не раз: реальность – сон, такой Голынко-Вольфсон. Мы же, сочетая приятное с полезным, займёмся… ну хотя бы чтением. Не перечитать ли нам, скажем, Переписку Райнер Мария Рильке – Борис Пастернак – Марина Цветаева ?

«звать Алка…»

# #

Звать Алка в панельном прикиде (исключительно по недомыслию) дремлет в Кофемании на столике Капучина (под столиком купчина) (за окнами метель: менты метелят ураганят уркаганы и три араба-раба Иван Абрам Рустам беззвучно работают пилят сучья плюют в колодцы топчут грабли а ещё и Капучина шепчет: «капут») (но Алка не слышит разморило в тепле) (и вообще влюблена в топ-менеджера переодетого горе-программистом из п. Железнодорожный)

сокольники

поджарый от фитнеса и кокаина менеджер среднего звена выходит из Холидей Инна, скотинна – и вот те на: наперерез поэт-народоволец выхватывает… манагер бел как мел вспомнил ясли-детсад-ЧеГевару, отбывшую на Гоа шмару… а поэт и мела бледней: он-то вспомнил, что заряженный духовностью пистолет дома оставлен. Ндаа… не забыть хоть купить ноотропилу. очухавшаяся жертва тем временем наливает по сто вискарика – вот мы и свиделись, братишка (польское палево обжигает растрескавшиеся – от нерьвов – губы). вот так, ходили в один класс, теперь представители разных б…ть классов. истеричка Лина историчка Инна… помнишь? а как в Сокольниках на месте Холидей Инна теснились деревянные двухэтажные домики, как во дворе мелкий Толька Зверев, ну художник, в хоккей гонял? как перевозили каланчу? а как взрывали Храм Христа Спасителя? – с трудом. давно это было. давно, давно, нивапрос. Князья, соколиная охота, сталинские соколы… а это: – в Сокольники он, гад, рвётся! помнишь? помнишь? И всё такое. Мол, молились одним и тем же богам, зубрили Кастанеду, мастурбировали в Я Эдичку, ээх… …скоро, брат, осень. за окнами август, от дождя потемнели кусты. тесто протеста скисло. потрох в пороховницах. Мы вышли из Ночи. В Ночь и уйдём. Но был ли День? Нет уверенности. Боюсь, мы попали в Зазор, в этакую Вилку между… Вилка! Конечно же, вилка! …хватает её со стола и – манагеру в глаз: – вот те сука твой Филипп Гласс!

поэт

Насосавшись величия поэт задремал… Ему снится едет он в авто за окнами вьюга но в салоне тепло и кресло с подогревом по «радио классик» играет ноггано «убил майку пойду до полины под ногами пух тополиный» пух тополиный… – повторяет поэт вдруг вздрагивает и просыпается… Он один… Одомашненная крыса в углу дожёвывает окурок смысла. Поэт, страдая, перезаряжает эстетический картридж. «Врёшь, мы ещё повоюем – бормочет он – есть ещё порох да-да порох…»

«Когда-то сидели уткнувшись в пяльцы…»

# #

Когда-то сидели уткнувшись в пяльцы Ныне пишут в блоге «Встала. Накрасила е. льце» Каблучками по асфальту цок цок такая хабанера Радар работает на 360 сканирует где ж её клоунэро? А это дочка хер тебе Клоунеро они в газпроме в кремле в чёрной тачке «кругом б. я одни задроты лузеры какие-то хачики нигеры непромытые жыдовня одни обсосы ещё и в консульстве грёбаном тупые пиндосы» собралась Нью-Йорк позырить, малыш? Неа френдеса зовет в свою Минесоту Ёёё ты хоть представляешь где это, коза? Кстати есть мнение Клоунэро не в кремле значительно выше! Здесь следует говорить об онтологии, о метафизической крыше. Крышует и крушит Империю кошмарит Профанное пушит, пиарит по ходу… – Окстись! что курил ты, Афтар? Дорогой Божик, Прости пожалуйста и сохрани Меня и мой уютный бложик!

шмерцендайзер

Алексис закончил МИСиС работает манагером в Билайне неистовствует в онлайне ну чисто берсерк. – а Саша Иванов? – клерк. а Нина филологический теперь в компании логической (вообще-то логистической но больно рифма хороша) Юля в Канаде с июля и Ким Лиля свалиля. а Лёва – это самое интересное – закончил Горный ушёл в бизнес игорный теперь пополнил безработных ряд не снимает свитера уродского пишет стихи под Бродского ну в общем… СЕДИНА! ВИСКИ МОИ НА! ну, а сам? а сам? я эээ я шмерцендайзер. – ? – шмерцендайзер аск гугл. ладно, забили одноклассники ру рулят. кампай! прозит! будем блин здоровы!

приключение

Избывая поколения травму Глеб Наумыч сел в 4-ю трамву до Сокольников. Там гулял но чот стало лень и зашкерился он в знаменитую «Сирень». Меню говно: всё фетучины да суши а поесть – от мёртвого осла уши. Взял 100 сельдь под шубкой… Контингент – две путаны урка даги пьяный мент. Ойли-вейли такли-пакли не графья только чувствует какая-то ху. ня что за ё плыву куда-то блин б…и в водку подмешали клофелин… Такли-пакли уронил на скатерть лоб отключился. Вдруг: по плечику хлоп-хлоп. Перед дедом – кто б ты думал? Верно! Кот без сопог но жирный как бегемот Встать! Сейчас я буду вас make love дуйли-муйли-блин Шарапов-Жеглов! Тут взмолился Глеб Наумыч: не губи! стар и болен я мне надо пи-пи. Ржёт Котяра: – айропортский шесьдесятник в хрен ты не упёрся мне. Лопатник оставляй и дуй на все четыре – клык осклабил Кот и когти растопырил – …в десять вечера старик очнулся он один пиджачок потрёпанный ощупал всё на месте с кухни звук посуды моющейся а в углу толстая узбечка тряпкой трёт стол тяжело поднялся сутулясь пошёл на мобильнике ничего дочь не звонила – нет так нет не вспомнит никто не нужен никому ни коту ни менту ни взошедшему над резными кронами надменному и равнодушному Светилу-на-Ущербе

февраль скотопоэта

Как-то Сруль сел за руль довоолен… Но у Хачика круче тачика мчится в Волен А там уж Иван распахнул миниван тёлки заходите ну как хотите Они: не, у Нгуена самая ах. ена тачила наливай нам текила Прекрастный ети яво пол – сплюнул всердцах Пол – и педаль в пол аж челюсть отскочила… А меня мать не так учила «ты чти обряд: легко заправить (медвежью полость на лету) а после гибкий стан лукавить и мчаться в снег и темноту» …где оснеженные колонны с пехотой сонной на броне их освежеванные клоны под храп коня приснятся мне… «Мам, я не первую ласкаю (И в строгой чёткости моей Уже в покорность не играю И царств не требую у ней) но помню узкие её ботинки…» А что ж наш Срулёк? тот еще кобелёк! на коленях его девица ржот мол читай читай свои (то есть мои) Стихи-После-Аушвица…

брюхо

Ксюша, княжна Замкадья (Сестра Аркадия) Не бывала в Аркадии. Зато в Анатолии Отдыхала с Анатолием. Но они разругались И он отвалил. Осталась В Белеке В гостинице трехзвездной Где койка до утра всего лишь по рублю И вот она одною ночью звёздной Сказала «я тебя люблю» Он был немец или голландец (Поправка: фламандец) Жил рядом в Кемере, Изменяя жене-химере. Встретились в Анталии (Это покруче Италии). Оттуда Сбежали на Крит Там она ему на ломаном английском и говорит: «Ночь нежна. Я – княжна Замкадья. Люблю Грина Но мы в божьих руках глина. Жизнь ломала меня об колено, Предала Лена (Подруга), Короче, напали. Порвали парус. Но я не парюсь. А тут… смущена. В общем я менеджер по связям И хотела бы связать свою жизнь с… Хотя ладно… Можно и так» Аркадий рассказывает: будешь смеяться, Том приезжал в Дмитров на 3 дня. Остался доволен. Только вот медведов нет на улицах – не сезон. Жара – п…ц ну ты знаешь: Нигерия с ракетами и без снега. В Кремль наш сводили, в Яхрому к язычникам – все дела. Даже в институт к себе. Аспирантки мои на цырлах забегали сучки, Ксю мне мозг выела. Звал нас с Ксю в Брюгге, произносится «брюхо». Самый красивый город Европы, говорит. Я: ну и? Аркадий: ты знаешь Ксю. Ей всё похрен. Ща укатила в Нижний с каким-то байкером, прикинь. Прям на байке и укатили. А жаль, я б скатал в это его брюхо. Слазил тут в гуглмапс, побродил, ну знаешь, с человечком. И правда. Красиво. Эх, Ксю, княжна Замкадья Я бы и сам, не будь я Женат, пархат, скушен, Опытом придушен. Вот и сиди теперь, сыч, В спортбаре В журавлях по кромку Пищевода… Ох, Смерть, где твой Вувузел! «Ребят, уймите Урода»

solitude

Аккуратный и бледный, в штиблетах, начищенных до блеска. На шею накинута нейлоновая леска. Упругий, как строка Ходасевича, ты вот-вот сольёшься со своей рифмой. – какой? – «кранты». В комнате трое. Плюс пудель и канарейка. Работает ТВ (для фона) – комедия про миллионера Корейко. Впрочем, никто и так не издал ни звука: зачем? чу… запах красного вина и лука из уст приоткрывшихся… – я буду говорить. – да… конечно… мы слушаем… – если не возражаете, я буду изъясняться свободным стихом – разумеется… как будет угодно… – идите на.й. – всё? – всё. Двое смеются из вежливости. Блюдца дребезжат от напряжения, как в Сталкере Тарковского… …занавéсь окна… – да-да… в стёклах огни: не спит Москва. …ладно, понеслась… …на улице накрапывает. я отдаюсь во власть войлочных шумов ночи… смутных воспоминаний, быстро сменяющихся эмоций… видений наяву я отхлебываю ещё… я плыву мне кажется… я как бы в Символистском Театре… или будто я на Монмартре…

Часть III

ночные звуки

эй т! иди сьдаа… эй т! иди сьдаа… Полночь. Зима. Пруд Лёд уже чёрен. Шлепают по воде утки. – Где ты? Тебя ждут четвёртые сутки. Рассвет. Пять утра. Вокзал. стйать ск яскзааал… стйать ск яскзааал…

«белыя мухе…»

# #

белое безмолвие, бе-бе Владимир Богомяков. «Котик Ползаев» белыя мухе литают литают не тают разныя звуке звучат приглушонно умолишонно на даче в кратово у коли колим колуном чурки юркие юркие чюрки а может чюрки́ гуляем у озера и по берегу реки реки́-речюрки…

послесловие

Первый снег улёгся и лежит себе. Уже нет. Тает как деньги. Ветер клочья времени моего уносит куда-то…

Сноски

1

см. в вики

(обратно)

2

спроси у Вики:)

(обратно)

3

ср.:

на похоронах Культуры шептались 2 дуры: «культурка культуркой, а Рифму жаль…» перчатки чёрные чёрная шаль… (обратно)

4

Неожиданно выяснилось, что это стихотворение Скотопоэта уже было однажды сочинено Германом Лукомниковым. Впрочем, едва ли это имеет значение.

(обратно)

Оглавление

Хроника пикирующей смерти

Ноосферату

  nightmare #330: посетитель

  «Подвези меня, таксидермист…»

  сон #201

  врач

  «…накормил кормчий –…»

  nightmare #444: ноосферату

  «это вам не окуджавская пластинка…»

  nocturne #4077

  песенка #38

  в елесеевском

Колодец

  «Умылась кровушкой…»

  «слеза упала…»

  танковый рай

  nocturne #15

  «слили в харон…»

  «байройтский антисемит…»

  происшествие

Несколько зим, лет, осень и весна

  зима (поэма)

  «Зима снег сверкает…»

  зима #3a

  nightmare #224: после известного происшествия

  ночью

  лето #13

  лето #121

  басня #11

  свинцовые стихи по-немецки

Дети Роршаха

  «жил как птица…»

  «взмолилась птица…»

  «хищная щень окропила…»

  «котники и кототерпцы…»

  nocturne #7833

  «На улице Заморёнова Червячка…»

  деревянная игрушка

  элегия #68

Чучелко моргнет

  84 (увертюра к повести в стихах)

  «Хелло москва…»

  метростихи #2

  метростихи #201

  «преснопамятный…»

  «Ванька Гиблый…»

  элегия #77

  a lunch

  мгновение

  nocturne #330

  сна блесна

  «граф Уваров…»

Поэмы

  Пророк Аджика

  Говорящая ветошь

  ATHF: Вода. Молодость. Голод. Сила.

Дополнения Игоря Лёвшина

  Сочинения Вепря Петрова

  Из сочинений Саши Цветковой (объединение «Мир Искусств Котика Верблюдова»)

  Куплеты Скотопоэта Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg