Как страшно засыпать в России,
Когда из тьмы рождается не тьма,
А террорист (коварный раб пустыни),
Готовый сокрушить взрывчаткою дома.
И если есть возмездие святое,
И если есть правдивый честный суд -
Не совершат лихое дело злое
Те, кто за злобу кару понесут.
Поглотит их земля и свет навек погаснет
В сознании их диком и глухом.
О, человек, не думай впопыхах о счастье,
По головам идущи напролом!
Люблю я старые газеты:
В них жизнь витает как в печи,
Плодятся вечные сюжеты
И пахнут Богом калачи.
Макс Фрай
Кругом Макс Фрай -
и дальше – больше;
мне прямо верится с трудом,
что животворное искусство
без стука входит в каждый дом.
– Что, ты, нежданное творенье
готово дать моей душе:
обожествленье,
озаренье…?
– Нет. Только смерти неглиже.
Якутия
Тяжёлый край, где мёрзнет снег,
Где человеку нет раздолья,
Где стынет кровь две сотни лет
Реки, ушедшей здесь в подполье.
Якуток сонные глаза
Ещё стремятся к вечной неге,
И капает с домов слеза
Как песнь прощальная о снеге.
Враги
Как хорошо иметь врагов,
Соплю их чувствовать душой.
Мир полон древних дураков,
Ума лишённых красотой.
Абракадабры все сойдут,
Утихнет сплетен мёртвый шторм.
Суд смертных – то не Божий суд,
Читайте 106 псалом.
Сумерки
В ночном саду, у злых аттракционов,
Где каждый шаг рождает сто других,
Мы с Джессикой плодили россыпь стонов,
Похожие на птичек заводных.
Я с страстью гладил бархатную шейку,
Лез в джинсы, забывал на миг,
Как Джессика подбросила идейку
Покрасить Ленина в цвета созревших фиг.
Апофеозом стали трепетные ласки,
Взаимные как твитовский твой друг.
Стоял Ильич в шахтёрской старой каске
И ждал рукоплесканья наших рук.
Ты сегодня такая красивая:
вздёрнутый носик и взгляд в пустоту.
Если б не ночь, упоительно длинная,
я бы умер, глотая слезу.
Твоя тень, не видавшая солнца,
близко так, что я слышу на вкус,
как сгорает до самого донца
моя страсть с сотней временных чувств.
Идут мужи в белых одеждах,
А впереди идёт Христос.
В душе Руси моей мятежной
Который год уже мороз.
Я видел сон, где мгла сияла,
С мужей сочился дивный свет.
И Русь как бабочка воспряла,
Отторгнув паутины бред
Не отнимай, о дивный Бог,
На вечный Рай мою надежду,
Пусть наг я, грязен, одинок
И превращён грехом в невежду.
Но где-то теплится в душе
Всё то, что светом согревало.
Умру, и в звёздной тишине
Я одолею смерти жало.
Проститутка
Стоит как статуя, в проходе,
Как моль – безжизненно бледна,
Оставив совесть на приколе
Там, где с отцом одна жила.
Отец и пил, и издевался,
Мстя за невинность, чистоту.
Он пылью сделать всё старался
Её заветную мечту.
И здесь, у статуи святого,
Который бесам сеял страх,
Она как часть всего земного,
Отходит медленно в злой прах.
Кто воскресит слепую душу?
Сотрёт слезу, очистит ум?
Как в бедствии – толкнёт на сушу,
Когда утихнет шторма шум?
Римский жрец
Я был жрецом в далёком Риме,
Вершил дела седых людей,
И вдруг доверил сердце приме,
С огромной тяжестью грудей.
Я бегал днями и ночами
В уютный дом у злой реки.
Там занимались мы страстями
И были счастьем эти дни.
Но заболел я странной хворью,
Уехал в Африку, и вот -
Залит живот вонючей кровью
И эта кровь на част рвёт.
Спасти любовь могла, но вскоре
Убили душу примы той.
Мы умирали с ней в позоре,
В своей любови роковой.
Теперь богам я мою ноги,
У примы есть прекрасный сад,
Я день и ночь слогаю слоги
И каждый встречный стал мне рад.
Меланхолия
Мне не снится Париж,
Мне не снятся цветы
У старинного серого дома.
Моя совесть чиста,
Моя песня проста:
Мне нужны только вера и воля.
Поднимусь на чердак,
Засвищу просто так,
Ветер дует
И море трепещет.
Моя родина – синяя даль.
А Париж мои раны не лечит.
Андрею Вознесенскому
Свет свечи – это твой мне подарок,
И уйдя, ты остался со мной.
В тишине, когда отзвук так сладок,
Я услышу твой голос святой.
Вдруг порвав непорочные строки,
Я уйду навсегда в тишину,
День пройдёт, и неделя – все сроки,
Всё не вечно, лишь роза в саду.
В этой розе – разлука и встреча,
Ты и я – это всполохи звёзд.
Знает время, бунтарством калеча,
Петь стихом нам зачем довелось.
Надежда – весна; я плачу от счастья,
Что Бог мне оставил хоть горстку тепла,
И чья-то рука мне легла на запястье,
Сказав, что падёт моей боли скала.
Я нежусь на острове новых мечтаний,
Я жить захотел, я воскрес всей душой,
И чья-то слеза, как в пучине восстаний,
Луною блеснув, породнилась с землёй.
Я жду, когда придёт рассвет;
Я жду, когда проснётся солнце;
Когда войне скажу я "нет";
Когда судьбу допью до донца.
Я жду блаженные часы;
Я жду весну, не ждавши лета;
Когда любовь возьму в узды;
Когда уеду на край света.
Мне надоело петь о смерти,
Я весь потрёпан, но живой.
Оставили притвор все черти
Моей каморки холостой.
Моя рука уже не дрогнет,
Когда объявят вновь войну.
Моя собака уж не сдохнет,
Когда я к Богу отойду.
Над летней беседкой, где солнце живёт,
Где в бежевых тучах свобода поёт,
Душа моя ищет, душа моя ждёт,
Когда новый Царь сквозь несчастья сойдёт.
Я брошу томлений слепые узы,
Из леса сойду в полевые низы,
Вскричу, и с деревьев осыплет листва,
И стану как птица, что в небе чиста.
Мне многое не нравиться в стране,
Но я учился в этих ветхих хатах
Не жаловаться Богу на спине,
А правду вить при солнечных закатах.
Порой рождалась мудрая строка,
Что революция рождается не в душах -
Душа чиста, душа легка -
Кровь льётся при сердечных стужах.
Зима на сердце – половина зла:
Я это знал в суровых школьных классах.
У родины есть верная стезя -
Внимать прозрению народных гласов.
Под снегом бы лежать,
Узреть ребёнком мать,
И больше не мечтать:
Что брать, а что отдать.
Хочу сегодня помолится
Не за друзей, а за врагов:
Пусть шумной ночью им приснится
Благая весть без всяких слов;
И дождь – великое творение -
Прольёт Святую благодать.
Знай, человек, своё прозрение:
Добро не гнать, добро давать!
Как много рек стремится к Богу:
Рек тихих, бурных – каждый миг
Трясёт то храм, то синагогу:
"Я Божьи тайны все постиг!"
Они ли знали Божьи стоны?
Смогли ли нищего согреть?
И сквозь грехи и тьмы препоны
Христа Распятого узреть?
Они ли в церкви торговали,
Смотрели гордо, свысока
Как нищего того пинали,
"Так это ж гниль и босота!"
Зачем вы Бога вновь распнули
Злодейством – мёртвым серым сном?
Не ваши ль души в век уснули,
Покрытые глухим ярмом?
Святые
Напрасно люди говорят:
Мир зол, распутен и коварен -
Есть люди, что добро творят,
И Бог с святыми солидарен.
Он кормит верой их весь день,
Он говорит им ночью тёмной -
И в душах их цветёт сирень
Зимой, унылой и холодной.
И Бог молитвы слышит все.
Нет, хор сверчков им не мешает -
Тем, что Творца чтут на горе,
Где Бог им радугой сияет.
Брошенные поля России
Ещё мы слышим счастья слоги,
Ещё нам молнии гремят,
И лишь поля как недотроги
Бурьяном жалостным молчат.
Нашла приют медаль из фронта
Под вечным кругом колеса.
Здесь ждут людей стального сорта
И льют с надеждой небеса.
Девочка сидела на коленях
И говорила, глядя на луну,
Смеясь и плача, о молодых оленях,
Замёрзших в январскую пургу.
Она на палец намотавши локон,
Отдёрнула противную руку.
И клок волос – паучий серый локон,
Как и олени, умер по утру.
Отныне и во веки, здравствуй!
"Нас Бог не любит" зря ты говоришь;
В Его любви живей, полней участвуй,
И ты как голубь в небе запаришь.
Открой сады живого милосердия,
Источник счастья в Боге ты открой,
И Он разрушит в сердце твоё твердие -
Ты обретёшь и радость и покой.
А в русском раю живут теперь таджики;
Пророчествовать принялись на все лады слепоглухие;
Народ всё ждёт, когда воскреснет тело голой Эвридики;
И души стали свежесто-парные.
Когда к кресту прибьют впервые цифровое сердце?
Когда отныне литургией перестанут быть концерты?
Придёт небог, и скажет рыло общего с тираном мегагерца,
Что, мол, пришла пора платить с судьбы проценты.
Но а пока: живи, танцуй, люби и смейся;
Любого человека держат в запасных готовые для боя боги.
Жасмин расцвёл: хоть этим ты теплом согрейся.
Тебе нужны в раю таджикские чертоги?
Уйдут не все: в далёком поле
Ещё останутся стоять -
Семь сеялок в овражьем склоне,
Пустой земли сырая пядь…
А рядом, в кладбище посеян
Людской судьбы мятежный дух.
Туда придут. Здесь с костью склеен
Манящий бездыханный слух.
Волкам в овечьей шкуре
Растлители детей,
Священники в кавычках!
Вы ль лучше лже-людей,
Что гибнут в пьяных стычках?!
Вас поит мраком тьма,
Вам свет не греет кровь;
Слепой тропою зла
Идёте вновь и вновь…
Крест заплевали враз,
Дар Божий в миг отвергли,
И слёзы детских глаз
Вас, слава Богу, свергли
С тех площадей добра,
Где вы паслись как овцы!
Есть в Правде доля зла,
Есть в зле и лучик солнца.
Сложно в душе распилить решётки,
Из гения выбиться в простенький люд,
Выкинуть в хлам криминальные сводки,
Не замечать, что в тебя плюют.
Кто по наглее, тебя зарешётит,
Гений твой выбьет как сволочный шут,
Память твою удавиться попросит,
Глумливый плевок замерит на кнут.
Нет, успокойся. В молитве отчаяния
Душу очистишь, она запоёт.
Видишь, цветок, отвергнув страдания,
Над камнем памирским неделю цветёт.
Иногда я пред Богом себя обретаю,
Иногда отвергаю Его Божество,
Как свеча, перед образом Чистым сгораю,
Укротив человечье в грехе естество.
Возложив на молитву все страхи и боли,
Я к душевной гармонии с верой стремлюсь.
Даже если мне слышен глас адской юдоли, -
Я уже не ропщу, я уже не боюсь.
У двух домов, богатства полных,
в которых чувства все глухи
и нет любви, и нет отваги,
У берегов солёных,
трепещутся стихи…
в папирусной бумаге.
Изгнанник
Иосифу Бродскому посвящаю
Не скрыться мне от глаз людских -
Они сверлом меня буравят,
Но ветер возмущения затих,
И чувства добрые мной правят.
Я, выйдя из дому, стою,
Веду свой спор неторопливый
С луной, что стала к сентябрю
Как старый конь, сухой и сивый.
Иду к озёрам и лугам,
И в небе звёзды не считаю.
Зачем брожу я по ночам?
Собой полночный мрак питаю.
Апрель
На красках взгляд не удержать
Стремится к большему волненью
И всечестному искупленью
Всего себя в тот мир отдать
Где голуби уже не птицы
А души вечные в пути
Которым ни за что не скрыться
И в небо-тайну не уйти
Но знать что небо – это слово
Как дождь, как солнце и погост
И то что умирать не ново
А просто так встать во весь рост
Звони,
но не молчи
мне в трубку.
Сотри
уныние,
дари улыбку, шутку.
Сверкни
кометою
с добрыми вестями.
И я пойду,
сойдя с ума,
горами и полями.
Солнце теряет грусть,
Медленно… но и пусть;
Вечная болтовня -
Я потерял тебя.
Мир ищет вечный свет
На перепутье лет;
Я ж хороню любовь -
Смерть! жизнь принять готовь.
Королева
Я так устал быть неразгаданным тобой,
Ты в ссылку ложью сослана моё сердце;
Вот, в небесах звёзд серебро над головой
И ты торопишься перед другим раздеться.
Когда туман покроет ненавистью путь,
Что ты нагая шла, изображая деву,
Не буду я просить кого-нибудь -
Я сам тебя казню как королеву.
Лондон
Мне снится Лондон без тумана.
Печальный город в свете звёзд.
Здесь магазины без обмана,
В дверях которых повис твой дрозд.
Петляет время средь развалин,
Aдель поёт, и я пою.
Стоит мой дом, где нету ставен.
Я лишь ночами в нём живу.
Весна идёт
Какой концерт на всех деревьях
В суровый озноб февраля?
То воробьи в нечистых перьях
Поют для Бога и меня.
Они штурмуют молниеносно
Мороз, метель и всю тоску.
Весна идёт в наш мир серьёзно
Со вздутой веной на виску.
Не гонись за славой тихий лодочник,
"Мол, и сотню бар перевезу!"
Хоть и будешь королём у сволочи,
Но отвергнешь Божию звезду.
Говорю как пред лицом Спасителя:
Тихо свою рыбицу лови.
Будешь ты голодных ран целителем
И умрут безслёзно короли.
Вечером книги мои уснут,
В углу засопит по-домашнему кот,
Во сне унывая, что весну не вернут
Дворник Степан и весь русский народ.
Мальчишка, у которого имени нет,
Носит коту рыбу свежего лова,
Которую выловил в этот обед,
Не ради прекрасного доброго слова.
Мне кажется часто, что гость не придёт,
Он станет по-взрослому глупый и сонный,
И снег, очарованный светом, пойдёт
На город, беззвучья вечернего полный.
Обыденность
Бывает, обыденность – мерзкая штука,
Бывает, обыденность – слава времён.
То первое – странные гости без стука,
Второе то – блюдце – озёр окоём.
Так знайте что мелочь – вместилище Бога.
Что взгляд сохранил – то не сбросить с воза.
И мелочь – разбитая фурой дорога?
И мелочь – рождённая счастьем слеза?
Месяц повесился на соседской берёзе;
Свеча, не смейся: на всех хватит боли.
Отсутствие родины начертят в анамнёзе,
На раны насыпят побольше соли.
Ненастье на море не вылечить ромом;
Ненастье в стране лечат лишь эшафотом.
Грянем, друзья, всенародным стоном:
Господа, возите мёртвых "Аэрофлотом"!
Ни берёз, ни свечей не оставит утро.
Караван самолётов отрядит небо.
Сумрак странных времён надо помнить смутно,
Чтоб не сдохнуть в ссылках без воды и хлеба.
Я не хочу волнений лишних, споров.
В моей душе нет больше громких слов.
Я отдал небу тысячу поклонов,
Освободившись от земных оков.
Я тихо жить хочу и умереть как Бродский.
Молчать, как Мавзолей молчит.
В моём краю слышны лишь отголоски,
А он, как отрок беспробудно спит.
Мечты
Мечты, мечты… В миг таял снег,
Который мы с тобой носили
На шапках; он как оберег
Был в ноябре; и озарили
Те капли талые вокруг
Всех наших дней земное чудо…
Декабрь всех берёт в испуг;
И врознь едим одно мы блюдо.
Не звонят наши города
Друг другу: тишь, погост и холод.
Ты слишком уж была горда,
Я слишком был наивно молод.
Гулял папа Римский по Риму
И песню одну напевал:
"Все русские бродят по Крыму,
А нам ничего Бог не дал!"
Услышал слова бедный нищий
И громко что мочи вскричал:
-Пап было и будет все тысчи,
А один лишь по Риму гулял!
И дал нищий папе Франциску
Свой зуб золотой из ларца,
Тем самым подвергнулась риску
Вся курия Святого дворца.
Богатый? Будь нищим до сроку,
Когда Бог тебя призовёт;
Ты нищ? Верен будь только Богу.
Человек, то что брал – не вернёт.
Рождество Христово
Вы хотели б родится, как родился Христос,
Чтоб не власть, а осёл целовал вас в засос?
Чтоб светила одна ваша Божья звезда,
И на крест провожала вас Мать? Что тогда?
Вы измените жизнь, что ведёте вы в хлам?
Вас замучает совесть? Иль в зовёте к богам
Денег, секса и вкусного дня,
Позабыв о Чернобыле, Чечне, погодя?
Бог – Он есть, но в нужде, нищете, там где стыд.
Бог в тебе; Бог во мне; Бог во всём, что родит!
Плен
Министры балуются сплавом
По горным рекам; я ж в плену -
Пчела с негодным к жизни жалом. -
Мой плен – безсказье наяву.
Уйду из жизни, вряд ли вспомнят,
Что жил такой то в добрый час.
Бывает так: по нервам долбят
Других, а попадают прямо в нас.
Прими мой друг все страсти света,
Как пылом дышащий камин.
Он не заменит солнце лета
И нужных глазу всех картин.
Он может даровать усладу,
Но что услады все тебе?
В семье без истины нет сладу,
Какие краски в январе?
Цени ты подлинное; ради
Него стремись служить добру.
Не будь министром при параде,
Будь Человеком наяву!
Новый Год!
Новый год идёт к нам в дом!
Дружно мирно заживём!
Будем петь и пить вино!
Чтоб всё было хорошо!
Здравствуй, наш Обезьянка!
Погоняй скорее санки!
Ты дари свою улыбку!
Растопить чтоб в сердце льдинку!
Заведём мы хоровод!
Здравствуй, добрый Новый год!
Всем друзьям дари подарки!
Пусть все дни их будут сладки!
Россия
Россия всегда возрождалась
Молитвой, смиренья венцом.
Всем грозным врагам оставалось
Мирится с печальным концом.
Россия несла в мир порядок,
Пожертвовав частью себя.
Святой и кровавый осадок
Впитала России земля.
Герои от края до края
России прославили путь.
Нам всем, хоть под час и страдая,
С тропы той уже не свернуть.
Скоро мне уж 35!
18 декабря у меня день рождения.
Скоро мне уж 35!
Что себе мне пожелать?
Деньги – дело наживное,
Мне здоровье бы стальное,
И везенья, и удачи,
И в стремлениях отдачи…
Пожелать бы много смеха?
Много смеха – вот потеха!
Только тот, кто лишь смеётся,
Мало в жизни что добьётся…
Значит, надо всё и в меру,
Чтоб пробить унынья стену,
И любить, в страстях сгорая,
Так, чтоб горечи не зная…
Цесаревич Алексей
Всмотревшись в детские глаза,
Я боль увидел, боль убийства,
И спала со щеки слеза,
Как падают с деревьев листья…
Прости нас, грешных, Алексей!
"Алёша, дивное то слово…"
Мы бьёмся во кругу цепей
Своих грехов, что нам не ново.
Разнёсся по стране пожар
Красноармейского ненастья,
И сразу недоступным стал
Причал божественного счастья.
Теперь мы молимся тебе,
Пред образом твоим свечу мы ставим.
Как лес прекрасен в октябре,
Красив Алёша в Божьей славе.
Я писал картину своей кровью.
Ветер дул в открытое окно.
На портрете предок двигал бровью
И в камине цокало бревно.
Странные часы. Очарование
Я вносил и в краски, и в зрачок.
…Ты входила, помня опоздание,
В этот всем желанный кабачок.
Пропасть
Пропасть между людьми часто снится Богу
Ветхий седой старик бормочет: мол, ангелы виноваты
И давно нет героя, что-то вроде Орфея
Совершающего подвиг как-бы между прочим
Глупо ужасаться, что абрикосы поедены червем
Того и гляди рванёт весь атом
Где ж ты русская доблесть, когда ничего не надо
А лишь бы спасти весь мир, пленённый коростой
Откроешь паштет или сайру, а там чьи-то кости
Вальтер Скотт, говорят, без ума от компа
Мир становится на задние лапки, как кролик
И как сука рычит, будто что-то отняли
Сверьте часы по Биг-Бену, отремонтируйте Землю
Поделите все деньги между селом и погостом
Вот тогда я склоню свою голову в знак уваженья
Только есть ли новый Христос, платящий своей кровью
Даже если нет и ног, иди.
Даже если спит душа, ты веруй.
Рай ища, все круги ада обойди,
Испытай судьбу тройною мерой.
Хоть война, хоть мир, цени любовь.
Губы прикуси, но Бога не прогневай.
Только в холоде, ты знай, кипит та кровь,
Что не радуется этой жизни серой.
Впечатление от трагедии в Париже
Милая, а ведь не стало на свете больше добра,
Человек стал зверее любого зверя,
Солнце лишь насмехается над лишней кровью
И колосс пшеницы уже не родит.
Покорили мы космос, но уничтожили душу,
В стадо свинное вошли как бесы,
А так хочется немного каждому сердцу
Тепла и ласки, и не горького хлеба!
Звезда моя
Звезда моя далёкая,
Неведомая даль.
Печаль моя широкая,
Ты свет мне свой подай!
Мечта парит над звёздами,
Невинная как мгла.
…И тайна Богом создана,
Чтоб свет звезда зажгла.
Пустилась в пляс деревня.
Река несла тот звон.
В кустах сухого ревня
Творила мышь поклон.
Она за всех молилась:
Людей и не людей,
И Божья власть кружилась
Над мышью всё сильней.
…Пылало поле жаром,
Дома губя и люд,
Но дождь взял власть над палом,
Закончив Божий суд.
Девятиклассница
Простая тоска в этих карих глазах.
Своё одиночество ты убьёшь сигаретой.
Отец твой седой всегда на ножах
На работе и дома, а ты – с болью этой
Уйдёшь в магазин, где не купишь носки,
А скорей – потеряешь купюры, монеты…
Так несчастная жизнь бьёт наотмашь с тоски
И катает в асфальт твои малые леты.
Мусульманка
Она родом из Таджикистана
И в глазах её – бескрайних гор полёт.
Нежный взгляд и гибкость её стана
В грёзы манит, за собой зовёт.
Говорят, у мусульман с тем строго,
Что у нас любовью все зовут.
Я не требую от девушки той много,
Только ласкам мне найти приют.
Не боюсь я кары от Аллаха,
С Богом я нашёл и ясность и покой.
И солдатская моя стальная бляха
Слепит всех противников собой.
Дай Господи ответную любовь
От пышной телом незнакомки,
Чтоб взвилась в удивленьи бровь
У вечно молодой чертёнки.
Сотри страдания как пыль;
Да будет свет, тепло, уютность!
Прекрасно судно, когда на море штиль,
Прекрасна и любовь, когда есть чуткость.
Элегия
Сено пахнет твоим телом,
Дым клубится над селом.
Мне так хочется меж делом
Побродить с тобой вдвоём.
Плавать в сонных водоёмах,
Рыб ловить и слышать крик
Птиц, летящих с тех уклонов,
Где я рисовать привык.
Там весёлые зарницы
Блещут в тысчу огоньков,
Освещая наши лица,
Сельских наш случайный кров.
Наших голосов не слышно
Из-за пения сверчка…
Ах, пора нам спать ложиться,
Ведь устала зреть душа!
Я люблю это небо, я люблю эту женщину…
Журавли улетают, на меня не глядя.
И прекрасный росток, пробуравив всю трещину,
В высь направил все силы, от смертей уходя.
Я как этот росток, весь к тебе устремлён.
Моя милая тайна, моя нежная боль.
Одурманен тобой и тобой охмелён.
Сам себе я и князь, и вассал, и король!
Уже пять дней, как дождь идёт,
И в голове туман и сырость,
Душа беспечная ползёт
Вдоль по хребту к богам на милость.
Мой кот чужую рыбу ест,
Пёс заболел от глупой кости,
А я ем хлеб в один присест.
Как мне сходить к кому-то в гости?
Шурочка
Шурочка, Шурочка, сарафанчик до колен.
Так по жизни и плывёшь – без грехов и без проблем.
Таешь, словно мармелад, сахар вся на вкус,
Ну а я – весь балабол, зелен и безус.
Говорят, у вас в Москве – тишь да блажь,
А у нас как в решете – всем подмажь.
Буду я тебя любить, эх, сеновал…
Всем одно и говорить: "кто бы знал…"
Кто бы знал, что ты уйдёшь среди ночи,
Что пойдёшь гулять ты в степь, пьяной очень…
Так ушла на восемь лет, нету слуха,
Я один живу, бобыль, в жизни глухо.
Война
Ты не смотри на меня так, мальчик,
Всё равно я тебя не убью,
Но я не могу любить твою землю,
Грозную землю твою.
Здесь полегли мои ребята:
Пашка, Сергей и Егор.
Их забрала длань Аллаха
В вышину синих гор.
Мне бы только закрыть глаза и уснуть,
Забыть что такое война.
Взрывы, тротил и спина командира -
Вот что такое она…
Чеченское письмо
Война, ты грозная волчица,
Сжирающая своих парней.
…А наш комвзвода материться,
А мы становимся грубей.
Бандитов бьём, и нас калечат,
Под "сушки" не сомкнём мы глаз.
Там, на миру всех ночью лечат,
А мы жуём противогаз.
Письмо пишу всем матерям на свете:
Храните ваших сыновей!
Но в нашем синеньком берете
Живётся, право, веселей!
Меня забрали в армию.
Откормят как свинью,
Пошлют сдыхать в Тартарию,
Убьют и мать мою
Письмом, где всё по белому:
"Погиб он как герой"…
Лишь сыну семидневному
Плевать, что я такой -
Убитый, плохо выбритый,
Лежу, закрыв глаза.
В военбилете выбита
Геройская звезда.
И нету в этом случае
Претензий не одной.
Есть смерти и по круче,
А ты, поди, герой…
Ветераны
Ивану Бабакову
Ветераны, ветераны, ветераны,
Залечите наконец свои вы раны,
Чтобы мы не знали той вселенской боли,
От которой горче чем в неволи.
Выпейте свои вы фронтовые
Чарки две, что горче всей полыни,
Но не плачьте, не терзайте души:
Боль уйдёт и станет всем нам лучше.
Багровая война
Скажи, отец: в войне ли наше дело
Или на мир мы смотрим не с руки?
Мне говорят: тебя беда задела,
Но я с бедою связан вопреки…
Я знаю тех, кто плачет белой ночью -
И им война то вопреки дала,
Что видятся им меж людей воочию
Послевоенные и странные дела.
Багровая война!… Желанная победа!…
Теперь мне мир весь видеться иным.
Стерпеть сполна – вот нашей жизни кредо.
Дать людям память – вот на чём стоим.
Мой кот
Мой кот не ест сырую рыбу,
Не поглощает взглядом птиц,
Он к человеческому миру
Привык, к познанью наших лиц;
И вставши на подмост сознанья
Всечеловеческой любви,
Кот превосходит ожиданья
Весьма обширные мои.
Тегеран
Город чистых автомобилей,
Загорелых неумытых лиц,
Железнодорожных линий,
Пугающих птиц,
Базаров, кричащих роскошью,
Девушек, говорящих в тишь,
Детворы, знаменитой ловкостью,
В воздухе, в котором паришь…
(Из моего романа "Кружение времени")
Завещание
Ты поселила ветер в волосах
И молния в твоих глазах сверкает;
Ты вся душою – с верой в небесах,
Но жизнь с двумя судьбами не бывает.
Живи земною жизнь, друг, люби;
Люби поля, тот луг, что весь мерцает,
Твори приветливость, добро твори.
А небо? Счастливый небо забывает.
Два тела сольются в единое эро,
Истома поглотит весь стыд и наив.
Мужское прекрасное юное тело
Владеет над женским, собою покрыв.
За окнами грохот огня и безумья,
А в спальне – и битва, и ласковый бред.
Но будут моменты немого раздумья:
Остаться навеки, уйти ли в рассвет.
Скупые чувства разрушают
Святое зеркало судьбы:
Осколки дивно отражают
Немые всполохи звезды.
Горит ли свет в окне бездонном,
Луна сияет ли в ночи -
Найдёшь печаль на сердце сонном,
Хоть ты кричи, хоть ты молчи.
Морской волк
Выйди в море и вслух помолись,
Выпей чарку-другую, откашлись.
Только здесь начинается жизнь,
Этой страшной волне отдавшись.
Видишь, солнце пирует вовсю,
Чайки клич возвещают о радости.
– Вот червя бы скормить карасю…
Только даст он минтаю из жалости.
Он – задумчивый волк морской.
Знает жизни пятки холодные.
-Ах, красотка, я приду за тобой,
И вопьюся в губы холодные.
Мой итальянский груб и странен,
Дополнен звуком остроты,
Как лев – он близорук, коварен,
Сам по себе, не говорит на "ты".
В нём есть стремление к искусству,
К чему Италия влечёт.
Он не подвластен к злому чувству,
Он вновь к свободе всех зовёт.
Утоли моя кисть мои страсти,
Дай изведать и мёд, и вино.
Рвётся сердце всё чаще на части,
Не поёт оно песни давно.
Гениальность уж нынче не в моде.
Небо выдохлось, слава ушла.
Одеваются не по погоде,
А на душу – увы, ни гроша.
Залечи милый холст мои раны,
Киноварью глаза удиви.
Мысль движется струйкою праны,
Мне шепча: "и твори, и живи"…
Братец Ноябрь
Ходил драчливый ветер по деревне,
Открывал амбары, завывал в полях,
Снег швырял в канавы на замёрзшей стерне,
Прятался, смеялся в добрых ковылях.
Девушки по хатам разбрелись как птицы,
Парни пьют хмельную, глядя в потолок.
Только лишь синицы строить мастерицы,
Видно подошёл им их конечный срок.
Скованы болота, мерзкие трясины,
Братец наш Ноябрь вышел здесь гулять.
И трясётся спелый куст калины,
Жалко, его некому вскорости сорвать.
Есть прелесть даже в детективе,
Когда убитого не ждут
Рай во внеземной чужбине
Или холодный мрачный спрут,
А ожидает его качка
В дрезине средь сибирских рек.
Здесь упокоится как жвачка
Пустой бессмертный человек.
Простит ли Русь мои грехи,
Уйдёт ли в прах былая глупость -
Все разобью, порву в куски,
Авось придёт и в чувствах скупость.
Во мрак пробьётся дух немой,
Моя душа устанет плакать,
И луч небесный надо мной
Внутрь меня начнёт уж капать.
Храни, небесная страна
Мой волос, глаз и уха строгость!
Вберёт в себя вся синева
Моей гортани злую полость.
Молюсь, храню в душе покой
И радуюсь отчизне.
Мой Ангел, бесов успокой:
Не дам я сердце тризне!
Пусть Крест сияет как заря,
Пусть радуются дети.
И роза нежная моя
Горит в твоём букете.
Сикстинская капелла
/подражание Каролю Войтыле/
Друг-Ангел, веди меня в капеллу!
Хранителем ты будь в тех мраморных стенах,
что очи нам дают, прославленное зренье,
которым видят и младенец и старик.
Ангел распечатает уста мои,
сияньем озарит духовное созданье,
кем я зовусь с рожденья на земле.
И стану я говорить на странных языках.
Сикстина будто оживёт во мне.
Есть в разговоре этом суть всего.
Пройдут года, пройдут мгновенья…
Весть понесу о том всему что есть:
пусть хоть мясник, хоть тот палач узнает,
что Бог в любом созданьи говорит.
Маска
В тишайшей больнице,
Где стены в цепях,
Рубашки смиренья одеты на всех,
Мальчишка сжимал свои ягодицы,
Бояся укола и пестуя страх.
Плохая судьба уготована детям,
Которые с бесом совладать не смогли.
Они – соль земли, но довольно.
И ходят врачи здесь точно по сетям
Как пауки, ужас что берегли…
…Из пола прогнившего маска явилась
С китайскою надписью в правом углу.
Напал на всех мор.
Луна забагрилась, больница закрылась.
Сдох у директора злой какаду.
А маска гуляла по Лондону вскоре.
Гробы дорожали и к ним все цветы.
Красивые девочки мёрли как снег.
Ох, Англию б маске оставить в покое,
Но смерть запрягли уж в лихие узды.
Сто тысяч ушло в сырые могилы.
Заполнился мир сумасшедшими враз…
…Сгорела проклятая маска в трактире.
И вновь продавались дорогие картины,
И радость вселилась, и Бог обнял нас!
В нашем храме свеча не погаснет,
И не высохнет бабья слеза…
Памяти Юрия Любимова
Уходит эпоха таланта.
Бездушная эра грядёт.
Всё тише поёт Иоланта
И сумрак в объятья зовёт.
Прощай, легендарный Любимов!
Твой голос в талантах живёт.
В веселье сердечных порывов
Он новый соткёт нам оплот.
Дед
Дед. Велосипед. Дорога.
Солнце плавится на стёклах крыш.
Солнце вечно как и вечна тишь.
А вот деду жить совсем немного.
Но пока в глаза струится свет,
Музыка играет в модном плеере,
Как пружина в стареньком конвейере
Дед протянет эту пару лет.
Сжалься бесстыдное небо!
Жалят меня скорпионы,
Крови ссохшейся полны
Цвета закатного хлеба.
Ветер беду мне пророчит,
Волосы крутит в узлы.
Демон ушастый хохочет,
Освободившись с узды.
Что мне луна и все звёзды,
Что мне любовь к всякой жизни…
Стал я бездушный и грозный,
И равнодушный к отчизне.
Стрекоза
Вертолётная стезя -
Так парить, что вниз нельзя.
Всех разить изящной статью,
Зависать над русской ратью…
Стрекозёнка, стрекоза!
Я двумя руками "за",
Чтоб ждала тебя награда:
Восемь капель лимонада.
Глубина
Уйдите прочь тоска и грусть.
Да здравствует веселье!
К одной я больше не вернусь,
К другой уйду с похмелья.
А в парке роща лыса вся.
И ей не сладко в жизни.
…Одной б дождаться января,
Другой покушать б слизней.
Венеция
Мной найден краб в глухой таверне.
Он ал и строг, с клешнёй у рта.
Его с вином я съем, и скверне
Не прицепится. Здесь до ста
Считает дама в синей шляпке,
Богач считает барыши.
И кот линялый спит на тапке
Так крепко, что танцуй, пляши.
Венеция. Здесь сто таверен.
Здесь есть большой публичный дом.
И если ты лишь Богу верен,
Отдай и цезарю поклон.
Чем пахнет дождь?
Дождь пахнет скошенной травой,
Примятым пухом,
Озёрной скользкой синевой,
Деревьим духом,
Мечтами о сухом добре,
Слезой ребёнка,
И славным криком на заре,
Крылом галчонка,
Грудями женщины в платке,
Искристой лавой,
И лошадью, что налегке,
Былой отравой…
Над Киевом…
Над Киевом я вижу голубя. Летит
С крылом подбитым, но уже свободный;
Он – Божье чудо, высшее добро,
В нём свет великий, гордость и смиренье…
Лети, мой птах! Лети, ветрам на зло!
И людям злым ты дай отведать муки,
Которые трут сердце каменным жгутом.
Ты – солнце в тьме; белее снега ты;
Мне по пути с тобой, мы – братья.
Я так же чист, как ты средь этих куполов.
Ведь мы – свободные созданья!
Мы не умрём от скуки!
Справедливый Бог
Построил лавку один старик седой
Для внука, тощего как ноги цапли.
Но умер дед и лавка заросла травой,
И краска слезла, клочья рыжей пакли
Метал суровый ветер над землёй.
Дождь смыл все надписи и знаки,
И славный Бог дал старику покой,
А внуку смерть за всю корысть и драки.
Князь Мышкин
Влекомый странною судьбой,
Борец за чистоту порядка,
Он так и соткан предо мной
С улыбкой детской сладкой.
Красив вечерний Петербург!
Князь Мышкин грезит в кресле,
Что он Христа любезный друг
И добр мир наш тесный.
Мечтай! Твори добро во тьме!
Таких как ты – не много.
"Не хорошо нам жить в ярме,
Того, кто ниже Бога".
Кем ты стал?
Ты упал,
забавляясь всесильным грехом,
расколол свою душу
как ярый бесстыдник,
и склонилась над трупом,
Пречистая Мать,
сожалея и плача,
молясь о прощении.
А ты всё лежал,
исторгая злой смрад,
разлагаясь на части,
как старое платье…
Дурманящим травам
исконно был рад;
свою мать не жалел,
а сестру свою проклял!
Но во имя чего
ты по краю ходил,
жил на грани, страдал,
обезьяну всё корчил,
блуд вторгал в своё сердце,
там ножом ковырял,
Бога тряпкою сделал,
а всех ангелов – зверьем?
Кто простит и поймёт
твой коварный демарш,
повергая в унынье
святейшее войско?
Кто же яд уберёт
из бессмертной души,
навсегда позабыв,
кем ты был,
кем ты стал,
кем ушёл в злую вечность…
Море могучее, море жестокое,
Ты ли нам песни поёшь по ночам?
Ветер зарёванный, стылый, колючий,
Что ж из цепей творишь ты бедлам
Маленький, юркий, скупой человечек
Выйдет из дому бродить по песку.
В море войдёт, взглянет на небо,
Поклониться низко двойнику своему…
Сны наяву
открытая дверь друг сидит на веранде
грузинский пьёт чай и кусает халву
он грезит о своей чайхане в Самарканде
где напишет роман о сне наяву
в том романе Любовь и немного разлуки
героиня печальна а завтра ей в Рим
в Риме столько людей что подохнешь со скуки
и уедешь в любимый заброшенный Крым
где-то в Керчи там у зелёного замка
о любви грезит девочка ростом в вершок
и на шахматном поле заблудшая дамка
в шашечной битве даёт нам урок
Я любил девочку тихую,
С нею считал звёзды.
Но вдруг пришло лихо
И я забыл, для чего мир создан.
Я любил девочку славную,
Каждый день мой был праздник.
Но спугнул злобу коварную
И пришёл январь – проказник.
Я любил девочку лучшую,
Для которой расстояние – не главное.
Но нашли грозовые тучи
И залили наши годы славные.
Любезный кот в черничном цвете
Вальяжно вышел на крыльцо
И горло в жарком минарете
Его лишь напугать смогло.
Взобрался кот на пальму смело,
Воззрился в дальние края.
Ему приятно было тело
Той женщины, что мыла якоря.
Кот просидел и час, и два.
Луна взбодрилась ночью той.
И девочка нашла слова,
И понесла кота с собой.
Бисквитный мальчик
Однажды, утренней порой,
О, чудный станчик!,
Попал к девице враз одной,
Бисквитный мальчик.
Имея жизненный устав,
Не знавший фальши,
Девица съела, тяжко встав,
Дивитесь дальше -
Пуд мёда, двадцать кренделей,
Ванили ложку,
И напоследок, веселей
Бисквитного Алёшку.
Затем, смиряя аппетит,
Запела громко.
И мчалась к ней, скрывая стыд,
Кухарка Томка.
Девочка
Сядешь робко на колени
Под картиной, где олени
Щиплют сладкую траву,
Будто в сказке наяву.
Чуть зевнёшь, потянешь вверх
Две руки, как ивы ветки.
На плечах поправишь мех,
Тот, который строго в клетку.
Заведёшь в миг разговор,
Как живётся бедной маме.
Взглянешь смело так в упор,
Словно уподобясь даме.
…Мне ты кажешься лисой,
Той лисою, что порою
Так мила, что нету сил
Рядом быть с тобой без крыл.
Голуби
За больницей, под самой дорогой
Старая голубятня притаилась в снегу;
И голуби пышно, с ветром-подмогой
Клонили прохожих к вечернему сну.
Мальчишки и дядьки смотрели с восторгом,
Как стая металась: восток, север, юг,
И над занемогшем от времени моргом
Она описала таинственный круг.
А кто-то кричал: ах, какая забава!
И варежкой сопли свои утирал.
Носились авто по спине автобана,
Как – будто их кто-то собой прогонял.
Париж
Ночь. Париж. Я один, без подруги.
Прилетел из Москвы в 7.05.
Не нуждаюсь в интимной услуге
И за прелести нет желанья хватать.
Перед Богом стою я у Сены.
Вдохновляюсь мазутной волной.
Мне нужны к теплоте перемены,
Вот бы встретиться, милка, с тобой!
Я в такси. Вышел позже на площадь
И пошёл с грозовой головой.
Где-то близко процокала лошадь,
Запряжённая бочкой-арбой.
Здесь когда-то казаки гремели
И рубили шашками вдоль.
Мы от прошлых грехов очумели,
Перестав осмыслять свою боль.
Свет голубый от Эйфелевой башни,
Его знает ведь русский глаз.
Мне этот свет и дик, и страшен
В ночной расфранченный час.
Тоскует где-то в крике птица;
И мой прохожий одинок.
Но полночь все скрывает лица
Как-будто тайный чей порок.
Мы все, конечно, не без брака,
Но в каждом Бог, наверно, есть.
Всем нам нужна святая рака
Как офицеру – в сердце – честь.
И хорошо, когда в Париже
Есть средь наживы и нужды
Мальчишьи пальцы в гадкой жиже
Как отголосок ворожбы.
Вот так же хочется воскликнуть
Что чудо где-то родилось,
И головою не поникнуть,
Но если что… уж так пришлось.
Париж! Париж! Мне дай напиться
Воды, в которой нету зла.
О, той водой бы обновится,
А не уменьшиться в козла.
Размышления тибетского ламы
У Чёрной реки
Смотря, как вода стремится на свободу,
Я стремлюсь в далёкий путь,
Попрощавшись со своим монастырём,
Обьятым в призрачной дымке,
И в пути мне встретятся люди с бедами и болью,
И я каждому покажусь Буддой, в величии,
За что монеты зазветят усталым ручейком,
На эти деньги я куплю одежду ученикам,
Ибо зима уже холодна.
У павшего дерева
Мир предлагает нам самолюбование,
Когда мы в тяжёлой болезни,
И хочется женского тепла,
Красного яйца курочки,
Лаского голоса учителя,
Называющего тебя искателем истины,
Которая если где и скрыта -
Только рядом с павшим деревом.
У поля с пшеницей после дождя
Обьять весь мир -
Ах, не эта ли мечта голубя в небе,
Когда его гнездо разорено
И не кому принести кусок хлеба?
Я приношу извинения этой птице,
Ведь я воспитал того ворона,
Который пожрал пятнистые яйца.
Прости, голубок сизый!
Лети в дальние края,
Может там люди по-добрее…
Sense
Я стоял на остановке. Девушка
Ко мне так робко подошла.
-Вы не поскажите, где здесь больница?
Я улицу, как видно, перепутала… -
И голос был её прекрасен.
Ответил я, едва придя в себя:
-Вы повернёте в том вон переулке…
Там есть собака, но вы её не бойтесь! -
Я был на редкость любезен этот час.
И что-то нежное проникло в моё сердце.
Я будто с девушкой этой прожил вечность лет.
Её глаза, улыбка, очарованье
Той дикой осенью, что я зову золовкой.
Всё в ней обожествляло красоту.
Я эту девушку любил уже заочно.
Ах, как прекрасна столь невинная любовь!
Sense – чувство, ощущение (анг)
Трава волос твоих пленяла
И маки губ дарили свет.
Ты мне сама напоминала
Теченье неизбежных лет.
С тебя сдувал я все пылинки
И верность честью сохранял. -
Ты не сподобилась росинке.
В замок тебя кто заковал?
Пройдут года, потухнет Солнце,
Умрёт весь мрачный океан…
Но только б свет в твоём оконце
Меня на век веков пленял.
Осень на пристани
Девушка опустила в море ноги.
Красный лист упал на пристань.
Ах, эти губы в смешной улыбке -
Они увидели красоту Осени,
Они заметили, что всё – с умором,
Всё – из сатирического альманаха,
Ведь смотрите, как море этому рукоплещет…
Сергей Есенин
Говорили: напился пропащий поэт,
с Айседорой зачем-то сплутался;
но никто не подумал: он страдал столько лет!
и навеки мальчишкой остался.
Говорили: повесился ночью глухой,
с жизнью как с трухой распрощался;
но никто и не понял: он зимней порой
навеки с нами остался!
Танго
Это танго вдвоём всех сводило с ума.
Свечи тускло как в храме горели,
И горели на полках позолотой тома,
Под звучанье испанской свирели.
Я партнёршу свою под локоть держал.
Она круто задрала вверх ногу,
И набравшись духу я тихо сказал:
"Вы прекрасны сегодня, ей-Богу".
С женских зон не бывает побегов.
Там не падает стылый снег.
Там тепло от сердец-оберегов,
Но отсутствует сладость нег.
Там любая из женщин – страха,
Ибо старость стоит со ключом;
И решётка – косая проруха
Ночью спит, а светит днём.
За какие грехи здесь томятся
Эти женщины в старом рванье?
И какие сны им снятся
В этом хладном сыром закутке?
Снится им бесконечная воля,
Избавленье от вечных проблем.
Такова человечья доля -
Верить в праведность разных дилемм.
Корабли
Куда уходят с бухты корабли?
Быть может – на тот край земли,
Где Геркулес с Титаном правят как цари,
И правят праведно, что не говори.
Там корабли бросают якоря,
Когда на небе поднимается заря.
Весь день в порту таскают груз
Под пенье славных Муз.
Тот груз – грехи народов мира;
О том поёт взаправду Лира.
И ты, читающий сиё
В том грузе есть твоё.
Турчанка
Идёт за водой, а в ведре прореха.
Лес зеленеет буйством ореха.
Турчанка мила как плод диких ягод,
Но груз под ногами – груз тягот:
Мать умерла. спаси Аллах!
Поселился под сердцем камнем страх.
" И теперь жениха бы, да нету того
Кто поднял бы чалму с лица моего".
Сядет у речки, заплачет навзрыд.
Отчего по спине проносится стыд?
" Сохрани Всевышний любовь мою здесь,
Где умри такая, какая есть".
Она играла на рояле,
Аккорд сменял другой аккорд,
И звуки музыки взлетали
Под белоснежный небосвод.
А звуки мрамора шептались
С прикосновением ноги -
То в зале звонко раздавались
Мои неспешные шаги.
Солнечный зайчик на снегу
Зимний день -
Запредельность другого мира.
Реальность снега
Возвышает сознание.
Остановись, человек,
Запомни тишину.
Разве есть что-либо
Прекраснее её,
И того "зайчика",
Влюблённого в снег,
Но едва не погибшего в нём…
Караван
В даль уходит караван
по пустыне знойной.
Едет впереди султан
с аравийкой стройной.
Сын Мухаммеда суров,
смотрит величаво.
Едут молча, не до слов,
сей поход начало.
Впереди великий бой,
сердце бьётся гулко,
только он ведь молодой,
на душе так жутко.
Рядом спутница тайком
вытирает спешно
слёзы горькие о нём -
полюбила, не что?
За станицей упало солнце;
Покрасились земля и вода.
Смотрит бабка в своё оконце,
Как уж вспыхнула вдруг звезда.
Ветер позднее бельё колышет.
Дым из печки валит ордой.
Бог все судьбы людские пишет
За облаков стеной.
Ах, как хочется песни тихой,
В этот поздний осенний час.
Вот возьму и пойду я с Михой
К Полинарии, как в первый раз.
Та нас чаем с травкою напоет,
над домами уж месяц взрос.
И в дороге нас дождь накроет,
Что Господь в очищенье принёс.
Детский разговор
– Звёзды – это просто родинки
На небесном теле ночном.
– А возможно, смешные веснушки,
Как у меня на лице по весне.
– Да нет же: это кто-то рассыпал
Там наверху стеклянные бусы.
Песня девушки
Распущу я радугу на нитки,
Платье новое сама себе сошью.
Буду дожидаться у скамейки
В этом платье я любовь свою.
Буду так высматривать дорогу,
По которой милый розы нёс,
Что в глазах, как в церкви перед Богом,
Просветлеет от нежданных слёз.
Кружится как птица
Из ольхового ситца
В городском нашем парке
Осенний листок.
Цветной сон мне снится,
Там счастливые лица.
Ольховый вальс длится
Больше века чуток…
Затаился в небе месяц,
Потерял одну звезду.
Не ищи ее, друг милый,
Дело ведь идет к утру.
Завтра мы её поищем,
И я знаю, что найдём,
И тогда споем мы песню
ту, что знаем мы вдвоем.
Тихо играет музыка,
Кто-то поёт о любви.
В тихих и мрачных сумерках
Ты меня не зови.
Я никуда не уеду,
Просто забуду себя -
Кто я и что я наделал
В тихую ночь сентября?
Странные, глупые пьесы
Мы разыграли с тобой,
Осенью были мы вместе,
А распрощались весной.
В вещие, серые сумерки
Лучше меня не ищи.
Знаю: давно нам обоим
Стало не по пути.
Старый костёл, в который никогда не приедет Римский Папа,
Не возжжёт свечу, не укажет на наши грехи.
За что же эта вечная глухая расплата?
За близость к небу. Зри!
Этот костёл как трескучая арфа
Нам органом споёт Иисуса Христа,
И в зелёном платьице полячка Марфа
Нам укажет на подножье креста.
Приди, открой своею музыкой алтарь моей души,
и службу кроткую во мраке том вспомни,
и пусть поклонники есть рвань и торгаши,
их лица до единого запомни.
запомни под синею губою огромный нос,
лицо, пахнувшее лавандой,
и ветер тот, что есть свободонос;
он с музыкой твоей играет как с шаландой.
Я сошёл с парохода
В филиппинском порту.
Всей красой иноходи
Лошадь шла на бегу.
Мне песок резал веки.
Ветер гнал сухой лист,
Филиппинские реки
И мужской смачный свист.
Моряку есть где выпить,
Да и есть где упасть.
Ночь создали для выпи,
Как для женщины страсть.
Покровительство Бога
Здесь навеки обрел.
И тагальского слога
Красоту я нашел.
Так люби ж, филиппинка,
Русского моряка.
Ну, а лезвие финки
Спрячь для другого пока.
Спасаемый Глеб
В таёжной глуши он один.
Живёт у бобровых плотин.
Отшельник и старовер.
Он носит голубой пуловер.
Ботинки солдатские и рукавицы.
Он чудо огородное для птицы.
С утра молит о храме:
"Его мы построим саме."
А вечером молит о жатве.
"Души многие спасу по клятве".
До него не доехать. Не добраться,
А уж если то как постараться
Он вас встретит чаем и хлебом,
Назовётся "Спасаемым Глебом".
Перекрестится и явит благодать.
Ему на вид сто лет можно дать.
Он не знал ни женщин, ни драки.
Для него телевизор – враки.
А вот радио слушает когда как.
Он скажет: " Я от веры чудак".
Спать ляжет и приснится ему,
Как Архангел гудит в трубу.
Он проснётся и скажет громко:
" Где ж сестра моя Томка?"
На колени встанет у угла
И так простоит до утра.
А утром – молитвы да поклоны.
От спины доносятся стоны.
Так и будет свой крест он нести
Лет так до ста двадцати.
Калины куст
Цветёт в саду калина зорькой ясною,
А я милую целую наяву.
И эта мне пора прекрасная
Чудна, что ангела зову.
Приди, мой ангелок, и обними мне плечи,
С тобой мы дружно песенку споём
Про те пленительные встречи
В саду моём.
Мы имя той прославим пуще солнца.
Мы с ней закружим вечный хоровод.
И куст калины упадёт в оконце,
И в дом войдёт.
Пираты
Кругом вода, и горизонт вдали
Земли не предвещает скорой,
А тянет так забраться в ковыли…
Пройтись дорожкой торной.
Корабль мчится как в последний путь,
И сердце бьётся – молот с наковальней.
А всей затеи нашей суть:
Разбогатеть дорогой дальней.
Мы есть пираты, смерть у нас в чете.
Нас чёрной меткой обдало как морем.
Мы люди. Но совсем не те -
Не тем нас обвенчало горем.
Не пой душа, пусть всё горит огнём!
Я с Богом разругался и с роднёю.
Я ночью – лишь скелет. И труп я днём,
И на Луну как волк я вою.
Тамплиеры
Плачь, чёрная дева, во всё гордо плачь!
Головы тамплиеров рубит палач.
Кровь с ран хлещет, вены гудят.
Губит святых воинов сотня чертят.
Милая дева, веки зажмурь.
Злая картина, чёрная хмурь.
Остатки мечей пламя жуёт.
Голый петух песню поёт.
Нет тамплиеров, пал гордый храм.
Франция стала сценою драм.
Вечная память войнам Креста.
Жизнь не начнётся с чистого листа.
Опричники
Опричники несутся по Руси
Как волки,
И все про них ведут
Кривые толки.
Они в пёсьих мордах
Выдавили очи,
Чтоб кровь лилась
В темницу ночи.
Продали души дьяволу
И чёрту.
Они себя влекут
К честному сорту,
А грозный царь
Поёт и пляшет,
И в храм-то Божий Он
Лица не кажет.
Один лишь поп Давид
За души молится.
Авось гнев царский
Да успокоится!
Вестерн
Скакал как ураган, как дьявол,
Мистер Джек.
Он получил от дядюшки
В наследство чек
На семьсот долларов и револьвер
В придачу,
Как кто-то получает
Цент на сдачу.
Но по дороге в Нэшвил
Он продрог.
Собака сдохла, сошла на нет
У ног.
Его догнали два молодца
В шляпах,
Шли как бульдоги,
Рыская на запах.
Бой начался. Не стало тех двоих
Под вечер.
Когда святой отец уж погасил
Все свечи.
И чек в порядке, и мистер Джек
Доволен.
Он только десять лет как
Есть на воле.
А дома дочь-девица плачет
В платочек.
Ей снился сон плохой
без проволочек.
Там пал её отец-храбрец
От шалой пули.
В руках посмертно сохранились
Дули.
Но вот он здесь, живой,
Как ветер.
И завтра снова в путь пойдёт он
Ставить сети.
Так жизнь его пройдёт как ветер,
Как дыханье.
И нету в ней поспешностей,
И опозданья.
Клоун
Нелепый клоун – выступал
Забавно.
Свистульку вынимал из рук
Так славно.
На идишь перешёл с французского
Как диктор.
Его все звали Недотрога
Виктор.
Плясал и пел как лилипут,
Картинно.
И брюки до пупа тянул
Он сильно.
Смешной, забавный он еврей
Из Лиона.
А клоун лучше всякого
Эталона.
Осень. Татьяне Власовой
Осенний воздух так певуч,
Что он достанет и до туч.
И тучи понесут тот хор
До самых южных гор.
В горах он обратится в пар,
Как самый ценный дар.
А дар вернётся к людям вновь,
Чтоб будоражить кровь.
Кровь не остынет в осень ту.
Её как ларь в руках несу.
Она войдёт сквозь кожу к той,
С кем пребывает образ мой.
Бомбей
Город разносчиков пиццы. Он есть
Козырная карта в руках того мэра,
Который готовит не то чтоб уж месть,
Но революцию точно. Новая эра
У нищих свои козыря. Нищета
В почёте у бедных индийцев.
Богатых тревожит та глухота,
Что тревожила старых антильцев.
Бомбей, он не спит. Тишина не слышна.
Кругом как колёса, всё спешит и толчётся.
У девять десятых за душой ни шиша.
Новой Индией это зовётся.
Если всё да поставить на карту судьбы,
То вряд ли достигнешь нирваны.
А бомбеец, он боится любой ворожбы.
Он залижет старые раны.
Эмилия Бронте
Писала строфы, как цветы рвала.
И гордостью полна та голова,
Которая явилась в мир как всадник -
Всего хорошего рассадник.
Пленяла красотой и речью ворожила.
В ночной поре снежком ты вся кружила.
Английская Богиня, снов моих рассвет.
Померк с твоим уходом свет.
Но в будущем, где розы всё цветут,
Тебя, о, юную, опять, опять найдут
С венком из ландышей и веток липы,
А все другие будут позабыты.
Играют девушки в футбол,
И пух ложится им на плечи.
И чуть прочувственные речи -
Ведут мужчины разговор.
Мяч суетится между ног.
О, как ты, Англия, прекрасна!
Совсем, совсем уж не напрасно
Собаки воют у сапог.
Забавы юных хороши.
И пламень сердца не напрасный!
И кожи девушек атласны,
И губы страстные красны.
1812-2012
Война не знает слов "могло б".
Она стреляет прямо в лоб.
Она из пушки бьёт в толпу.
Война не верит в "не могу".
Солдат идёт и штык несёт,
свою походную поёт.
Сразил он трёх и тем живёт.
И каплет кровь из уса в рот.
Кутузов там стоит как Бог,
Он этим боем занемог.
Сжимает крест в руке. Молчит.
И молча с Богом говорит.
Отечественная то идёт война.
Она для всех как мать – одна.
Француз и русский здесь сошлись.
И реки крови пролились.
Я вспоминаю вас, друзья,
Кто отдал жизни за меня.
За вас свой кубок подниму
И имя Ваше призову!
Мне жизнь мила своей тоской.
Своей иконой расписной,
Что образ той воды весной,
Которую беру рукой.
Как хорошо-то нам с тобой.
Пусть комариный тонкий вой
Мне неприятен, но порой
Мир, как корабль золотой,
Как свет, даруемый Луной!
И он спешит к себе домой.
И я хожу с главой седой,
Жизнь, свою песню смело пой!
Как хорошо играть судьбой.
Твои глаза, твоя улыбка,
Чарует взгляд, и, будто мёд,
Сладки твои уста.
И, как золотая рыбка,
Творишь ты чудеса.
И наши голоса -
Не есть ли музыка небес?
Твой тайный поцелуй
И кроткий взгляд:
Цветёт, благоухает незабудка
И спеет виноград!
Печаль
Синее небо. Ветер пуховый.
Синей красою сирень расцвела.
Девушка в синем лёгким поклоном
Синюю ленту с земли подняла.
На росной траве сонные кони -
Синие радости – мир солнцу рад.
Только на сердце, как на иконе,
Бело-холодный тяжёлый оклад.
Прекрасный город Львов
Красотой своей ты манишь,
К сердцу льнёшь как мягкий пух;
Краской маков душу ранишь
И ласкаешь нежный слух…
Львов – от "льва" ты, наречённый,
Зазываешь в гости всех!
Я, Украйной упоённый,
По холмам несусь всё вверх…
Бог, отныне и вовеки
Этот Город сохрани!
Нежность льнёт ко мне на веки,
В эти сказочные дни…
Коррида
Его плащ в крови и в пыли,
Он – тореро, который от Бога.
Рукоплещет ему сам Дали
Красноречием славного слога.
У корриды мильоны сердец,
Каждый что-то в ней ищет для духа.
Это знает и в лавке делец,
И портной, и пряха старуха.
У быка нимб повис как Луна.
Он пойдёт в рай, на луга и поляны.
И четвёртая рвётся струна
У гитары, чьи речи уж пьяны.
Владивосток
У моря нету берегов -
Волна ушла вся в бесконечность;
Оно мне говорит без слов,
Подразумевая вечность.
Морской туман слезит глаза-
Я плачу, город плачет;
Но солоная бирюза
Уж ничего не значит.
Скрепят от груза корабли
И краны в вечной ломке.
И день и ночно, от зари
Движенья порта громки.
Вот так живёт Владивосток,
Окраина России.
Как юркий белый поплавок
На глади синей.
Маргаритки
Эти чудные лета цветы
Так и нежатся в пламени неба,
Что сомкнулось в цепях круготы,
Будто сказка полночного Феба.
Небо синее вровень с землёй;
Их взаимное к друг другу влеченье
Наступает июльской порой.
Ветра сладкого немое теченье
Будоражит чуть высохший плёс.
Маргаритки прижались к дороге,
Словно силу кто-то унёс,
Положа на хребетину дроги.
Птица
Если мысль материальна,
Кто прикажет птице той
Не сидеть такой страдальной,
А летать передо мной?
Бог ли, дьявол, ангел, демон?
Кто нарушит злой завет?
Чтобы птица после плена
Пожила ещё сто лет.
Нет, никто её не тронет -
Не для высших это сил.
Нашу вороную соню
Ветер на руках носил…
Ходит Жизнь…
Посвящается Юлии Карловой
Жизнь идёт по подъездам, заходит в квартиры
И ложится в постель как есть, голиком,
Превращает судьбу в подобье тресины,
Созерцая картины тайком…
Жизнь – ярёмная на шее тоска;
Миллионы её ненавидят.
Плачут Ангелы там, свысока,
Доброты, потому что не видят…
Нас прости перепутье дорог,
Ибо всякое в мире случается!
Ляжет грустная Жизнь у ног -
Это новая Песнь начинается…
Мария-Антуанетта
… И вот палА у мрачного бревна,
сто раз одна, сто тысяч раз одна,
а где же твой король, чей смех поник?
Он раньше оборвал свой крик.
Кровь потечёт по травяной земле,
по волосам, на девичьем челе;
душа взмахнёт и птицею взлетит,
и мёртвой упадёт в гранит.
Дождь
Дождь стучит в жестяные банки,
в пластмассовый обруч, в карниз,
в крыло раздербаненной птицы,
в окурок, раздавленный наглухо,
в лист тетрадный, оборваный с краю,
в разбухший оранжевый плод,
в лепестки отцветающих роз,
в прозрачный дождевик Вероники…
Вот в такие тайные мгновения
зарождается сила любви.
Обед
Кринку молока нальёт мне мать,
Стол неспешно станет накрывать.
Вслух молитву братец мой прочтёт
И петух в сарае пропоёт.
Сядет зА стол с нами Бог Отец.
Замерло дыханье трёх сердец.
Кушаем, а в окна снег метёт,
И метель в дорогу всех зовёт.
Благодарны, Господи, за сей обед!
Не было бы в доме бед.
Бог "спасибо" скажет и уйдёт,
А метель наш домик заметёт.
Крикет
Бежи же, Боб, ведь мяч повис на туче.
Он упадёт как есть в твоей земле.
Он будет так парить, что птицы круче
И лишь замрёт на бобовой траве.
Счёт 7-1; Боб, ты же проиграешь.
Сэм сделает тебя, то видит Бог.
Зря ты свои очи утираешь,
Пусть лучше выглянет твой грозный рог.
Ты-чемпион, все это точно знают.
Но что же происходит здесь с тобой?
Мяч каждый раз твоя рука теряет,
Как будто прозвучал уже отбой.
Так соберись же, Боб, сожми ладони.
Молитву св. Роджеру скажи.
Твои движенья – уж не движенья сони.
Так грозный свой характер покажи.
Бездомный пёс
Не смотрите в его глаза -
Не для вас там застыла слеза…
Вот-вот упадёт она в мир иной,
Но нету судьбы другой.
Он прекрасен. хоть и не мыт.
Он для целого мира открыт.
Млечный Путь он видит всю ночь,
Но напиться не в силах мочь.
Для бездомного пса беда
Та мелькнувшая в небе звезда.
Там, в далёком мире другом
Есть его собственный дом.
Пёс дороги обходит всегда.
Вот прилипла к ушам лебеда.
Пой, мой пёс, песню весне.
Я приду с костью к тебе.
Россия
Что такое Россия?
Это наша страда.
Когда кормит село,
Как детей города.
Это тихая заводь
У холмов вдалеке.
Ты бы душу отдал
Вон той милой реке.
Это избы косые
От времён, от невзгод.
Ибо, всё повлияло:
Мор, недород.
Это дети все наши,
Что влекут нас к мечте.
Дай Бог их увидеть
В белоснежной фате.
Байкал
Мне снится Байкал в голубой пелене,
Как море, живущее в пенной волне.
Я чувствую запах бьющий в ноздрИ
Холодного дна, где не видно ни зги.
Байкал мой, Байкал, заповедный мой край,
Улыбкой читинки меня ты встречай!
Флажками буддисткими, ветром и мглой:
Навек я сроднился с байкальской водой.
Нет, я не жду тебя, осень.
Я ожиданьем живу!
Наготу стройных сосен
Без стыда обниму.
Первый летящий листочек
Поймает девичья рука.
Как много опят-дочек
У ясеня – старика!
Давайте лесу посвятим
Свою мечту, своё желанье.
Перенесём в тетрадный лист
Волнующее ожиданье…
Зимний пейзаж
Зимовка леса – клиническая смерть
Рядов берёзок в белых полушубках.
А вьюги круговерть – то
опыт бытия
В лабораторных трубках.
Заячьи одинокие следы,
Как неведомые письмена.
Зима
Не превозносит свои труды,
А скромно улыбается в сверканьях льда
Сосуль-серёжек на берёзах…
Какая ночь! Какая свежесть!
Когда ещё так воздух чист?
Мне сквозь ольховую промежность
Блестит едва заметно лист.
Луны печальная гримаса
Внутри стального серебра,
И небо всё ночное – чаша.
Под ним, как блюдечко, земля.
Облаков отражение в лужах
Кто-то топчет своим сапогом.
Никому образ неба не нужен.
Как заросший храм лопухом.
Только мне угасание это
Навевает тихий покой:
Спелым облаком раннее лето
Уплывает, прощаясь со мной.
Врачует осень мои раны
Утрат, которым нету счёту;
Я ей пою свои осанны,
Как сладострастница Эроту.
И каждой ночью снится мне
Почти что голый клён у склона,
Избушка в зыбкой полутьме
И красный* крест у небосклона.
Я молод: ну и что с того?
Душа наелась горькой руты.
Я жду с печалью одного -
Зимы, с минуты на минуту.
Как ждёт невеста свой венец.
И неужели – там – конец?
*Красный – "красивый"
Прощай, первый месяц осени.
Прощай, ты не клят и не мят.
И всё чаще влечёт в монастырь Зосимы,
Протестуют глаза, а зубы болят.
Я уж давно не хожу на свидания.
Разучился щупать девиц.
И во снах – своём прозябании,
Вижу немолодых певиц.
Вот уж скоро зима, снег в пути уже.
Я с китайцем торгуюсь за башмак.
И если по свету не пойду в нЕглиже,
Значит будет полный ништяк.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Как страшно засыпать в России», Алексей Суслов
Всего 0 комментариев