«Вечна только ты…»

Вечна только ты… (fb2) - Вечна только ты… 3580K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Филимон Иванович Сергеев - Ольга Версе

Филимон Сергеев, Ольга Версе Вечна только ты…

© Сергеев Ф. И., 2013

© Версе О. (Митарчук Е. А.), 2013

© Гурова Д. И., иллюстрации, 2013

© Издательский дом «Сказочная дорога», 2013

Филимон Сергеев Север… Гитара… Любовь…

Родная, любимая Русь

Филимон Иванович Сергеев по профессии артист кино и эстрады. Член Союза писателей России, Гильдии актеров кино России, член Поморского землячества в Москве.

Играл в кинофильмах «Королевская регата», «Тропой бескорыстной любви», «Рысь выходит на тропу», «Рысь возвращается», «Злой дух Ямбуя», «Непоседы», «Живые и мертвые», «Шальная пуля», «Женитьба Бальзаминова», «Поименное голосование», «Теплая Арктика», «Король манежа», «Петр Великий», «Кто, если не мы», «Похищение чародея», «Россия молодая», «Утро обреченного прииска», «Избирательность по соседнему каналу», «Две судьбы».

Кинофильмы «Тропой бескорыстной любви» и «Рысь выходит на тропу» отмечены премиями ЮНЕСКО и Общества охраны природы. Кинофильм «Злой дух Ямбуя» удостоен премии им. Джека Лондона за лучший художественный фильм на Международном фестивале фильмов об Арктике во Франции.

Филимон Сергеев – автор слов песни «Река» к кинофильму Валерия Ускова и Владимира Краснопольского «Отец и сын», автор песни «Брусника» к кинофильму «Две судьбы», книг «Федина беда», «Орангутанг и Ваучер», «Преступная цивилизация», «Идуший от солнца», «Ивушка», «Злотые россыпи».

Филимон Сергеев работает в качестве автора-исполнителя. Он неоднократно выступал в телевизионной программе «Добрый вечер, Москва!». Является лауреатом конкурса «Звезда полей» (2004 г.), проводимого Некоммерческой организацией «Рубцовский творческий союз». Лауреат премии Второго кинофестиваля «Золотой клык» в 2002 году за кинофильм «Рысь выходит на тропу».

Отлично играет на гитаре. Часто выступает на сцене, дает авторские концерты в музее В. В. Маяковского, в Доме культуры Московского авиационного института, в Театральном музее им. А. А. Бахрушина. Большой популярностью пользуются его стихи и песни о Родине.

Бумага истлела, осталась зола. Но мысль о России жила и жила. Как дух наших предков, как сильная страсть, Не меркнет России великая власть — Извечные мысли твои и мои. Но что, друг, Россия без нашей любви?..

Верность традициям классической поэзии, искренность и добросердечность характерны для творчества Филимона Сергеева. Его стихи просты и напевны, их не тронула никакая модернизация. В них преобладает лирическое начало, откровенность и теплота. Раздумья о жизни, о человеческом предназначении, о судьбе человека, о России, ее прошлом, настоящем и будущем – вот что волнует поэта…

Милые, милые дали! Нежность поникших полей. Сколько тоски и печали В родине чуткой моей! Николай Шенин

«Тих и неприметен наш таежный тракт…»

Тих и неприметен наш таежный тракт. Но столиц проспекты я люблю не так. Глух и необъезжен, нелюдим и нем, И зимой, и летом – он без перемен. Но люблю я сани, розвальней красу, И как бабы в баню правнуков везут. Дети в санках плачут, вьюга воет, бьет, Каждому калачик бабушка найдет. Слезы от мороза на ее глазах Улетают к звездам и под образа.

Утро

Вновь морозное синее утро, Непомятые косы дорог, Кто-то за ночь тропинку припудрил, Кто-то крышу закутал в платок. Утро, утро! Люблю твои краски, Неба ясного снежную синь. От карельских лесов до Аляски Колесил бы всю жизнь, колесил. Как близки мне твои узоры На парчовой коре берез. Рысью, рысью бегут заборы, Мчатся избы под россыпь звезд.

В деревне

Владиславу Киреенкову

Ты сердце глупое послушай, Как нежно шепчется листва, Роняя в сумрачную душу Любви стыдливые слова. В деревне нашей холод, сырость, И под калиной у окна Опять мне женщина приснилась, Как одинокая луна! В руках ее хмельные розы. А взгляд – небесно-голубой. Благословенны сны и грезы И чувства раннею весной. Благословенны звезды ясные И птичьи крики у реки, И зори северные красные От буйства неги и тоски. И только жизнь моя – потеха, Словно в осеннем грустном сне, — Не знает радости и смеха, Не расцветает по весне. Она расхристана, разбита, Ей мало солнца и тепла, Она всем миром позабыта, Но в ней любовь – она светла.

Ветер

Что ты, ветер, воешь, воешь?! Спать зайчатам не даешь. И чего ты, ветер, стоишь, Если их по морде бьешь? У зайчат сегодня праздник, Все едят морковь и рожь. Ну а ты, как волк-проказник, Их по морде бьешь и бьешь. Я ругать тебя не стану, Можжевельник посажу И все заячьи поляны От ветров огорожу. Что ты, ветер, воешь, воешь?! В сердце будишь боль и дрожь. От меня беды не скроешь — Сам себя ты, ветер, бьешь.

У калитки

Галине Кривецкой

У калитки ты в накидке Говорила мне: «Постой!» Вечер был как будто выткан Тканью чистой и простой. Ты шептала: «Милый, милый… Ты – мой свет, моя звезда. Счастлив будь, или в могилу Заберу я навсегда». У калитки ты в накидке, Твой платок до боли прост. Жаль, дорога за калиткой Упирается в погост.

«Вы говорите – любите меня…»

Людмиле Аванесовой

Вы говорите – любите меня. Конечно, мне приятно это слышать, Но там, где все зависит от рубля, Любовь, святую заповедь кляня, Не светом солнца, а деньгами дышит. Смешна любовь такая и глупа. Не дай вам Бог узнать ее блаженство. Еще страшней постигнуть совершенство Продажных чувств рабыни иль раба.

«Дыханье клевера в стогу…»

Дыханье клевера в стогу, Поветь, прогорклый запах сена И приглушенный хруст полена Забыть стараюсь… не могу. И ту тропинку, как косынку, И церковь – русскую красу, И свечку, словно хворостинку, Я ради веры вознесу.

Солнышко

Марине Большаковой

Выкатилось солнце масляным блином. Напоило сосны утренним теплом. Травы солнцу рады, нежатся в цвету. Я цветковой радугой по земле иду. Я иду весенней утренней росой. Звон в душе, цветенье, радуюсь, босой. Друг мой лучший также росный путь любил. Босым и отважным по земле ходил. Сочинял он песни и дарил весне. Тот напев полесья передался мне. Травы солнцу рады, нежатся в цвету. Я цветковой радугой по земле иду. Говорят, здесь хожено, говорят мне, что Во поле подснежник не найдет никто. Я всем отвечаю: отыщу, найду. Утро я встречаю и любовь я жду.

Тихая равнина Романс

Тихая равнина, вечер несказанный… Что звенишь уныло чуткою красой? Я твой друг надежный, я твой друг желанный И всегда счастливый. Ясный и босой. Посажу березы на твоих раздольях, Посажу калину среди буйных трав… И спрошу у Бога с грустью подневольной: «У кого всех больше в этом мире прав?» Я тебя одену в пышные наряды, Чтоб тебе приснились розовые сны. И взамен, родная, ничего не надо — Лишь бы ты сияла радугой весны. Тихая равнина, ты всегда со мною В звоне неустанном сосен и берез. Даже в час блаженный Рождества зимою На тебя смотреть я не могу без слез.

«Упаси вас Бог не знать любви…»

Упаси вас Бог не знать любви, Горе приносить себе и людям. Пусть восторг, смятение в крови И ее дыханье вечным будет. Подойди ко мне, не прячь глаза, Если есть в них жажда вдохновенья. Не стыдись, пусть катится слеза От любви, от счастья, от волненья. Положи мне голову на грудь, И не надо слов, не надо вздохов. Без любви, поймешь когда-нибудь, Даже другом обольщаться плохо. Славлю вас, не знающие лжи, Дни любви – бессмертные страданья. Без любви мы словно без души, Без любви – как будто бы в изгнанье.

В гостях у Нины Яхонтовой

Рудовые сосны, смолистые ели И снежная ясная даль… Я снова в Онеге… Гляжу… в самом деле Дорога как белая шаль. Крестьянин на дровнях уснул. «На-ко, леший! — Кричит ему кто-то хмельной. — Не ездил бы нонче дорогою здешней, Волков-то в районе ой-ой!» А тот, что крестьянин, в ответ ему: «На-ко Ты, паря, наверно, ослеп. Че волк мне, че рысь, че любая собака — Я нонче для всех человек… Душа человечья». Слова золотые. Достойны всегда похвалы Брусничные губы, глаза удалые И вздохи, как шелест травы. Люблю я онежские плавные речи И рубленок тихий покой, Просторные сени и теплые печи, Чай кипятковый рекой. Онега… Есть в слове и нежность, и ласка, В нем что-то от песен ветров. Онега в любую погоду прекрасна, Как музыка северных слов. Люблю белых пашен тоску лебединую И санный неистовый хруст. Ничто не заменит Поморья любимого — Онеги студеную грусть. Россия… Я знаю, не в городе шумном Зачатье твое началось, А где-то в суземье глухом и угрюмом Родиться тебе довелось. Мне Нина сказала Из Нименьгской глуши: «Россия родилась вот тут»… Не понял я: «Где же?» — «Да в этой избушке, Где семгу ушатами мнут»… И Нинины красные пышные щеки Зарделись румяной зарей. Как будто брусничные брызнули соки На снежный покров ледяной. «Россия родилась вот тут, между бревен… В избе, конопаченной мхом… А нынче все зенки мои измозолили… На слом ее просят, на слом!» «Эх, Нина! С бандитами глупые споры… Ядренность твоя ни к чему! Ступай-ка ты к морю… В тайгу… К Ворзогорам… Там срубишь любую избу». Еще я хотел посоветовать что-то. Вдруг треск за окошком, пальба… Я к двери… А Нина: «Да ну их в болото — Идет по куницам стрельба. Есть в горнице шаньги и сахара глызки, Морошка и хрен не забыт… Покочкай зубами, а выстрел услышишь — Не думай, что кто-то убит». Эх, Нина! Была ли когда-то мятежной                     лихая твоя голова? А может быть, молча в стране белоснежной Ты глызкой весь век прожила. «Плесни-ка покрепче чайку, Патрикеевна! И что-нибудь дай от простуд!» А Нина: «Да что же стряслося с деревней! Без водки и чая не пьют!» «А мне дай, родная, оладий в сметане. А водку в чулан убери… Я нынче от снега и нежности пьяный, От ласки твоей и любви. У печки как будто в объятьях любимой. От пламени жар, как от губ, И говор твой северный, необъяснимый До слез мне приятен и люб».

Осенний звон Романс

Осенний звон, прощальный вечер. Благоуханье ярких звезд. Я вас, мой ангел, снова встретил Букетом самых нежных роз. Любовь моя, как ты похожа На свет мерцающей звезды. Все в мире тленно, все ничтожно, Я знаю: вечна только ты. Осенний звон, прощальный вечер, Поникли травы у окна. Вдали березы, словно свечи, Поляна воздухом пьяна. И я, мой друг, счастливый, пьяный От этих рощ, от этих нив. И ветер, спутник долгожданный, Мне шепчет лиственный мотив. Любовь моя, как ты похожа На свет мерцающей звезды. Все в мире тленно, все ничтожно. Я знаю: вечна только ты.

«Нынче я от счастья пьяный…»

Людмиле Климовой

Нынче я от счастья пьяный. Ветер – сводник окаянный — Рассмешил меня до слез, Растревожил и понес За поля, пролески, кочки, К Миле, егеревой дочке. К тайным чувствам, в звон берез, В тишину болотных грез. Ветер, ты шумишь напрасно. Я влюблен в другую сказку. Там в березовом плену Под венец я взял луну. Приходи ко мне на праздник, В море сосен и берез. Зацелую, как проказник, Посмеемся мы до слез.

Молитва

Ветер свистит за околицей, Бьет полуночную тьму. Заяц как будто бы молится — Ест на поляне траву. Молятся зайцы и лоси, Почки глотая во тьме. Рысь словно рябчика просит: «Дай помолиться и мне!» Звери едят будто молятся. Ветер гудит по холмам. Выйду и я за околицу И помолюсь небесам. В мире, где мрачно и холодно, Присказка мудрая есть: «Чтоб не свалиться от голода, Надо молиться и есть».

Нищета

Я по лунному насту иду! В мире много других дорог, Но скольжу я по тонкому льду, Под собою не чувствуя ног. Бесконечная снежная даль, Ты послушай меня, пойми! То не снег расстелился, как шаль, То в полях стынут слезы мои. Может, болен я, может быть, пьян. Только это не сон и не блажь, Каждый встречный в пути басурман Или оборотень, или алкаш. Может, я надорвался, ослаб. Кровь мерещится всюду, гробы, — Каждый встречный продажный раб Одинокой своей судьбы. И на всех необъятных полях В тихий вечер иль в круговерть Совесть, вскормленную на рублях, Поджидает старуха смерть. Русь, родная моя сторона. Ты пойми, в этой жуткой красе Стынет в холоде не луна, Стынет кровь моя в нищете. Я боюсь ее, словно огня. Но Россия со мной в нищете. Не с того ли на склоне дня Ярко звезды горят – да не те. «Нет, не те!» – мне пророчит весна. То не звезды, то слезы – снег. Снег и слезы вокруг, и луна Кровью харкает, как человек. Бесконечная снежная даль. Ты послушай меня, пойми! Лебединых полей печаль Нам пророчит ненастные дни.

Крест и черемуха

За кладбищем осины, Черемуха и лес. Там, в голубой низине, Стоит железный крест. Он сильно проржавелый Согнулся – не узнать. Но снег черемух белых Над ним опять, опять… Ветшает крест и падает. Но раннею весной Вновь зацветет в нарядах Черемухи лесной. Кто-то пожмет плечами: «Гляди-ка, ожил вновь». А я скажу стихами: «У них любовь».

Голод

Константину Воронцову-Игнатикову

Войду в пятистенку и плачу Бездомным щенком в полутьму. Наверно, с душою собачьей И с костью в зубах помру. А может, голодным волком — Похожи мы с ним судьбой. И мысли, и зубы колкие, И мудрости мы одной. Мой голод – рассвет онежский, Черемухи первый снег, И северный говор здешний От карбасов и телег. Помилуйте, разве можно По искренности не голодать Иль по реке таежной, В которой купала мать?! Россия… По ней голодаю… Куда ж она вновь поплыла, И нищая, и босая, Сжигая свой крест дотла? Войду в пятистенку и плачу Голодным щенком в полутьму. Наверно, с душою собачьей У голбицы и помру.

Письмо в Москву

Известному предпринимателю (под крышей общественной организации) господину Ш.

Который год живу в лесах, В избе сосновой, по привычке, И вспоминаю часто Вас, Товарищ вечеров столичных. Но, получая бандероль, (В ней книга Ваша и печенье), Не радость чувствую, а боль, Не взлет, а страшное паденье. Вы пишете про «Жигули», Вы были в Лондоне, в Париже, А нас метели замели, И у лосей мозоли, грыжи. Есть в каждом слове жизни ткань, Гул мирной жизни или боя… А Ваша книга просто дрянь — Ни бури в ней и ни покоя.

«Расскажи мне про села…»

Андрею Турыгину

Расскажи мне про села, Про таежную синь. О родном, о веселом Ты меня расспроси. Нет прекрасней, я верю, Этих сосен в снегу. О, мой Север, мой Север, Без тебя не могу! Не могу я без поля, Не могу без пурги. О, мой Север, мой Север, Ты себя береги! Береги эти краски Нашей русской земли, От Карел до Аляски — Береги, береги. Береги эти избы. Как за них я боюсь! О, мой Север, мой Север — Лебединая грусть.

«Душа моя опять светла…»

Николаю Редькину

Душа моя опять светла На берегу звенящей нивы. Я вновь как странник сиротливый Дышу просторами села. У ног моих ручей усталый Журчит отравленной водой… Ты знаешь, друг, мне жизнь досталась С такой же грустною судьбой. Как он хотел разлиться морем, Отмыть, очистить мир от зла! Но только нахлебался горя — Пропал в излучине села. Стою в слезах над шумной нивой, Прозрачной хочется воды. Но где она?! – родник ранимый Не вынес грязи и беды. Остался лишь ручей усталый. Журчит отравленной водой… Ты знаешь, друг, мне жизнь досталась С такой же горькою судьбой.

«Эх, не сидится нынче дома…»

Вере Черновой-Головановой

Эх, не сидится нынче дома! Быть взаперти невмоготу — На сани хочется, в солому, К сорокам звонким на снегу. И вот скользят лихие сани По запорошенным холмам. Весь мир наполнен чудесами И как вселенная ты сам! Не истребило время грусти, Дорог лесных не замело! И словно птицей становлюсь я, Лечу в соседнее село. Кричит мне Вера: «Друг мой милый, Скорей сюда, к родным холмам! Восстановим былые силы, Любовь к возвышенным словам!» Она глядит на мир с упреком, — Ей мало солнца и тепла. Как будто злым брусничным соком Метель ей губы обожгла. Она дыханием томима Студеных рек, глухих лесов И словно ель неотделима От белоснежных берегов.

Душа

Эх, душа моя окаянная, Чует русского мужика, Вечно нищего, вечно пьяного Бессребряного чудака. «Денег нету». Но нет и совести. Рот откроет – позор и стыд. Отчего же так сердце ноет И душа за него болит? Может, сам я чудак и нищий И не помню, с которых пор Снятся денег шальные «тыщи», Ну а в доме один топор. Эх, душа моя окаянная, Я напьюсь и пойду бродить По развалинам по деревянным — Жизнь пустую свою губить. Что в ней было – мечты да грезы, Душу тешил любовный хмель. Раньше я целовал березу, А теперь – ледяную ель.

Ненависть и ложь

Не услышишь пенья птицы, Только призрак лжи Сытой промелькнет волчицей Где-то у межи. Золотой закат у леса Как тревожишь ты — Нет зверья, нет птиц, нет беса И поля пусты. Я мечтаю очутиться В роще на сосне, И блаженной райской птицей Нежиться во сне. Только нет ни сна, ни рая, Пахнет кровью рожь. Нас богатством изумляя, и живут, И процветают ненависть и ложь.

«Я вновь безропотно и нежно…»

Я вновь безропотно и нежно Одним желанием томим — Тайгу увидеть белоснежную, Избу бревенчатую, дым. Россия, ты не отзвучала В моем пути, в моей борьбе! Я знаю, нерушимо знаю: Ты мне нужна, а я – тебе. Люблю твои повети, бани, Чащобы, буреломы, пни, Церквушки. И надеюсь втайне, Что будут вечными они. Но круг их меньше с каждым годом… Их часто рушат предо мной В дурную засуху-погоду Пожары черною стеной. Горят леса, причалы, запани И бьет неистовый пожар По тем местам, где я когда-то С отцом черемуху сажал. И слышу я, как стонет Тойма, Речушка северной земли, И лоси мечутся у поймы — На помощь нас зовут они.

«Я знаю горестные слезы…»

Николаю Редькину

Я знаю горестные слезы И радость счастья – все во мне Соединилось, словно звезды Нашли свой путь в кромешной тьме. Я счастлив, что своим стараньем Для тех, кто заблудился вдруг, Помог найти в пути признанье, И давний враг теперь мой друг. Он плачет: «Трудно верить в Бога, Когда в душе живет тревога И рассыпается все в прах И на земле, и в небесах». И все же в Бога верь, в любовь. От слез любви не стынет кровь. Об этом знает лишь поэт, В котором зла, корысти нет. Как Бог, он к власти не стремится, Ему б лишь только пели птицы И отражалась в небесах Земли бездонная краса.

«Деревянное детство моё…»

Деревянное детство моё — Не подарок, не мумиё. Всюду-всюду с гвоздями мосты, Меж досок словно кровь – цветы. Помню, я их как розы срывал, Словно кудри твои ласкал. Деревянные детства мосты — Моих слез и надежд цветы. Там разруха как ведьма жила. Но я верил в любви удила, В дружбу, верность, взаимность, честь… Мне нечего было есть. Если нет в голенище ножа, — Жизнь в опасности и душа. Где-то, где-то цветет благодать. Свойство мерзкого – перепродать, Ненавидеть родных, друзей В том пиру, где кричат: «Налей!» Деревянное детство моё — Не подарок, не мумиё…

«Ты любишь ли меня, скажи…»

Ты любишь ли меня, скажи? Я раб измученной души. Метель сугробы разбросала. Дорога в сумерках пропала. Я раб измученной души, Ты если любишь, то скажи! Мрачнеет все: луна, осины, Гул ветра стал невыносим. В душе глубокой раны след — Ей Бог не дал бронежилет. Быть может, оттого она К нелюбящим так холодна. Ты если любишь, то скажи, Я окружен потоком лжи.

«Любимая, по всем приметам ты…»

Жанне Крутихиной

Любимая, по всем приметам ты В родном краю забыта и несчастна. Жить с верой в дух Всевышнего опасно — Осквернены прекрасного черты. Вот так же осень, листьями играя, Зовет, манит в таинственную синь, И мы, себя наивно обольщая, Идем туда, в безумную пустынь. И нет спасенья сердцу увлеченному, Где пели птицы – полутьма и мрак. Не оттого ль поэт опустошенный В конце пути спускается в кабак.

Сестре

Сестра, прости, что я сегодня пьяный, Но не могу я, милая, не пить, — Душа трещит, как туес деревянный, — Она не знает, как ей дальше жить. Налей вина мне в кружку из бересты. Пойду бродить я нынче по полям. Среди полей найду свою невесту И туес ей в приданое отдам. Сестра, ты помнишь, как мы ждали счастья?! Но все прошло, остался только мрак. Дом был гнилой —           из лиственниц пропавших, — Рубил его бессовестный дурак. И я, дурак, и дура ты, моя родная, И все мы словно ладан в благовест Летим туда, где осень золотая Пророчит нам и кладбище, и крест.

«Я снова избой растревожен…»

Я снова избой растревожен, Которой уж двести лет! Иду пожелтевшей пожней На тусклый оконный свет. Вот хрупают где-то кони, Их сиверко-ветер бьет. В студеном осеннем звоне Деревня моя живет. Я снова дорогой болен И нежным дыханьем рек, И каждый репейник в поле Мне дорог, как человек! Но время – проклятая пропасть, И, может быть, стал другим Мой друг полевой репейник, Что в юности был любим. В деревне я – значит, дома. От печки и курева дым, Хрустит на поветях солома И кажется мир другим.

Белая сирень

Ушла она… Я помню в сквере тень Ее волос… Цветы и плач на даче. Наверно, так же белая сирень И гнется, и ломается, и плачет. Ушла она – покончила с собой, Иль с ней покончили – никто не знает. Сирень не так, конечно, отцветает… Не так, увы, и ночь сменяет день. Она ушла от яда суеты. Душа ждала признанья, чувств размаха. Но покрывались ее губы прахом От унижений, лжи и нищеты. Прими, земля, ее среди берез, Цветов, которые она любила! Где смех ее?! Где радость, горечь слез?! Все рухнуло и в пепел превратилось.

«Поутру было ясно, тихо…»

Поутру было ясно, тихо. Тепло. Весна. Капель. Вдруг заплела пурга-портниха Веретяную трель. За нею радостно и нежно В простор и неба гладь Спешило утро белоснежное, И не хотелось спать. Ласкалось солнце с облаками, И, плавая в тиши, Сливало с утренним сияньем Сияние души. День, как душистое цветенье Лесов, полей и трав, Искал в природе вдохновенья И он был прав.

«Может, слишком я северный…»

Может, слишком я северный, Запорошен пургой, Градом лютым проверенный, Окольцован избой. Может, слишком я спорный По-наивному смел, — В детстве брошен был в прорубь, — Еле вылезть сумел. Крепну я не от гетто Небоскребов-клетух — От лесов, пашен, ветра Разум стойкий и дух. Может, слишком я северный, Запорошен пургой, Только ложь, лицемерие — Это почерк не мой. Я хочу жить не в клетке, Как подстреленный волк. К людям искренним, светлым Я с любовью пришел. Буду строить Россию Как родную избу, Все уклады, все стили Сохраню, сберегу.

В поле

Анатолию Семенову

Спросил меня Толя: – Что делаешь в поле? Ему я ответил: – Таскаю навоз. Мужик он отличный, Задира прикольный, Подметил с ухмылкой: – Горбатить хорош. Сближает земля нас, Работа и люди, Которые тоже таскают навоз. Но вот интересно — Уж заполночь будет, А разве кто скажет: «Горбатить хорош!» Вот так наша жизнь — Бесконечное рабство. То сеем, то пашем, Не видно конца. Мы дети земли — России богатство. Как жаль, что богатство – Увы! – не в руках мудреца.

Ода осине

Опять в родном краю мне снится Звон леса, золото осин И темноглазая синица Зовет туда, где свет и синь. Я счастлив, что моя Россия Еще огромна и жива, И люди мудрые и сильные Родные говорят слова: «Любовь, Отчизна, радость, доля, Заботой вскормленный дом, сад… Промчалась жизнь как ветер в поле И не вернешь ее назад». Но ты, любимая осина, Напомнила мне о былом. Печаль в тебе, размах и сила. Давай грустить с тобой вдвоем. Осина, друг мой милый, давний, Я о тебе опять пишу. Раскрою настежь двери, ставни И звоном осени дышу.

Тебе, мой друг…

Алевтине Мавриной

Печаль и сырость в сумрачных лесах. Промчалась осень – милая прохлада. Пожух репей… Остался только прах, От золота таинственного сада. Притих ручей. И жизнь моя как звон Забытой Богом старой колокольни… Гудит… Манит… Но не тревожит он Души моей до радости, до боли. Поникли ивы. В горестном дыму Ненастных дней и призрачных событий Жить стало страшно чуткому уму В преддверии немыслимых открытий. И мрак повсюду… Но добра судьба, — Мой нежный сон, ты в нем всегда прекрасна. Была бы жизнь унылой и несчастной, Когда бы не было, мой друг, тебя.

«Ветер воет, листья носит…»

Виктору Вишнякову

Ветер воет, листья носит, Филин в заводи кружит. Он – разбойник, он всю осень Жертву в чаще сторожит. У него такие когти, От которых вся земля Кровью горбится и мокнет, Словно зубы кобеля. Только нам, подобно зверю, Кровью мир не обагрить. Мы другим стараньям верим, По-другому будем жить. В нашей жизни счастья мало, Но не надо нам крови, Только б сердце не устало От прозрений и любви.

«Душа моя колодец…»

Душа моя колодец — Без меры глубина. Вмещаются там звезды, Вселенная видна… Я знаю: грянет время, Час радости придет, Очистится колодец От помутневших вод. В нем заблестит, как золото, Моей любви звезда — От странствий и от голода, Прозрений и стыда.

«Любовь как тайна… Что со мною…»

Ольге Версе

Любовь как тайна… Что со мною! Причудлив взмах твоей руки. А голос сердца, я не скрою, Мне мил рассудку вопреки! Глаза другое что-то видят… А что – спроси у сердца ты. Кто полюбил, тот не в обиде На пожелтевшие цветы. Любовь как тайна… Кто оспорит, Кто скажет: «Все узнал о ней!» Сказать такое можно с горя, Любви не ведая ничьей.

Кони-сани

Вижу старые русские сани… Эх, прокатиться бы! Нет лошадей. Вижу черные ветхие бани… Эх, затопить бы! Да много щелей. Эта песня родилась, как ветер, Неизвестно как и почему. Просто я увидел на рассвете Родину печальную мою. Родина! Скажи мне, что случилось? Почему нет прежней красоты На твоих полях? Иль ты забыла, Что есть вера, совесть и мечты? Вижу колокол старой церквухи. Эх, зазвонить бы! Да вырван язык. Не слышны благовеста звуки — Воронья оголтелый крик. Где вы? Где? Красногривые кони… Был как вьюга и мой гнедой. Но устал жеребец от погони, Заблудился в полях, родной. Вижу древнюю ветхую мельницу. Эх, молотить бы в разливе реки! Только злая беда-рукодельница Реки губит уму вопреки.

Другу охотнику

Виктору Корчагину

Как хорошо тому, кто знает, Что он тайге принадлежит, Когда метелью с ног сбивает, Когда она в ушах звенит. Что волк ему, что росомаха, Подстерегающая рысь, — Он сам таежный, сам из страха, Могучий лось и хитрый лис. Ему, конечно, очень трудно Бороться с гнилью новых «изм». Но меркнет от лесного чуда Всех демократий сатанизм.

Брусника

Виктору и Светлане Вишняковым

Вновь чувствую дерзкую силу По осени на вырубах. О ягоде северной милой Решил рассказать я в стихах. Пылает багряная ягода — Земли неухоженный плод. И сердце поет листопадами, Красу несказанную пьет. Ах, детство, улыбка, брусника, Не ягода – огненный мед. Поутру, как бешеный, с криком Врывается егерь Федот. «Братуха, мне что-то не спится, Вставай-ка, в окно погляди… Сегодня не утро – жар-птица! По ягоды надо идти». Я молча спустился с полатей, От печки почувствовал жар. В столовую глянул – на скатерти белой Дымился уже самовар. Пылает багряная ягода — Земли неухоженный плод. И сердце поет листопадами, Красу несказанную пьет.

«Пьет хмельную осень звонкая прохлада…»

Пьет хмельную осень звонкая прохлада, Где-то в небе тает осенняя звезда. И шепчу я тихо: «Ты моя отрада». Слышу в звоне листьев ласковое «да». Мы дыханьем осени и молитвой живы. Вера нас возносит, нежит и хранит. В эту пору нежную мы почти не лживы. Душу просветленную память ворошит. Будет все иначе, в россыпях безбрежных, С первым звоном золота милая придет. Очарует ласками в эту пору нежную, Под калиной красной губы обожжет.

Я вас люблю Романс

Я вас люблю. Скажите мне, С чего в душе такие боли? О вас мне ветер шепчет в поле И лист в осенней тишине. Я вас люблю как откровенье, Жизнь без которого пуста. Вашей взаимности волненья Необъяснима красота. Я вас люблю как звон вечерний И повторимый только раз. Нет жизни мне без ваших глаз, Без них весь мир как сон прескверный. Я вами болен. Кто поймет? Быть может, женщина такая, Которая, как я, страдает, Еще надеется и ждет. Я вас люблю, мой давний друг, Вы – жизнь моя, судьба, молитва. Как хорошо, что столько мук Когда-то вместе пережито.

Снова в лесной глуши

Ларисе Соловьевой

Снова в лесной глуши лист золотой шуршит. Снова душа поет – радости ждет и ждет. Будет она иль нет, кто же мне даст ответ!? Может быть, старый друг – за перелеском луг? Если же он не даст, я приглашаю вас Дать мне прямой ответ – есть ли любовь иль нет? Если же трудно вам – зря вы не тратьте сил. Я вам отвечу сам: «Я ведь уже любил». Я ведь любил, когда не было в сердце льда. Уж догорал рассвет. Вы говорили: «Нет». Вы говорили: «Я рядом, но не твоя. Самый надежный друг – за перелеском луг». Ветер грозой дышал. Лист золотой шуршал. Школьный прощальный вальс в памяти оживал. Вы говорили: «Мы музыкой опьянены. Вот уж в который раз мне не хватает вас».

Вы стали лучше от любви Романс

Вы стали лучше от любви, Благодарите сердце ваше. Душа открылась, жар в крови, И грусть, и боль, и совесть ваша Еще пленительней и краше. Вы стали лучше от любви. Я тоже стал другим. Иначе При виде вас смеюсь и плачу. Душа открылась, жар в крови. За все плачу, без меры трачу, Как будто стал я всех богаче… Мир изменился от любви. Какая сладкая отрада У страсти вашей быть в плену. Мне ничего теперь не надо. Вы мне напомнили одну Ручьем звенящую струну Среди цветов, полей и сада. Вы стали лучше от любви, И я богаче и моложе. Душа открылась, жар в крови. Я вас люблю, мой друг, о Боже, Одно теперь меня тревожит — Жить не смогу я без любви.

Месяц Романс

В. Н. Енягину

Развей мне, месяц, ненависть и грусть, И сладкий сон любви перед грозою. Сегодня я над озером напьюсь Твоею леденящею тоскою. Ты, старый друг мой, странствующий друг, Ты столько повидал на белом свете! Но все же больше горечи и мук Теперь в любом и нищем, и поэте. Развей мне, месяц, ненависть и грусть Осенним звоном горького похмелья. Я золота холодного напьюсь Как самого пьянительного зелья. И будет все, как прежде было, встарь: Вино, романсы, розвальни и кони, И поцелуй наивный, как букварь, И страсть любви в молитвенной истоме. Развей мне, месяц, ненависть и грусть Под старой пожелтевшей колокольней, Я золота холодного напьюсь До слез любви, до радости, до боли.

Ты скажи мне

Ты скажи мне о любви красиво, Чтобы слово пахло как цветок, Чтоб оно дышало и пьянило, Трепетало словно мотылек. И вновь червонным золотом Блеснет любви звезда, Не зная мрака, холода, Сомнений и стыда. Все мрачное забудется, В душе прольется свет. Все стерпится, все сбудется На много, много лет. Может, красоты совсем не надо, Может, зря я вас боготворил. Но слова пьянительнее яда, Если в них ты душу растопил. Ты скажи мне о любви красиво, Может, смысл другой у красоты, Но зачем ты в сердце воскресила Давних дней прекрасные черты?

«Остановись, мгновенье…»

Остановись, мгновенье…                       Хватит! Как много боли и потерь. Быть может, я напрасно тратил Любовь, никчемную теперь! И эту легкость поцелуя, И эту клятвенную грусть. Нет, я не плачу, слез не лью я, Грубее, злее становлюсь. Друзья мои, единоборцы! Не надо мне совать в карман Грошей засаленные горсти — Стихи за так я не отдам. Я их писал ценою взрыва Не бомбы смертной, а души. Я их писал ценой порыва. Во имя правды, а не лжи!

Прощанье с собакой Романс

Борису Рощину

Пусть у дороги старый пес Не проскулит мне панихиду. Но взглядом, словно синью звезд, Печаль развеет и обиду. И я скажу ему: «Не лай, Моя задумчивая псина. Ты слышишь, красная осина Нам шепчет грустное: «Прощай». В собачьей жизни все не так. Любовь и ненависть другая. Но ты одна среди собак Мне по-собачьи дорогая. На свете люди лишь одни Твои ценители и боги. Ты верность их, любовь, тревоги, Как дом хозяина, храни. Но только я прошу, не лай, Моя задумчивая псина. Ты слышишь, красная осина Нам шепчет грустное: «Прощай!»

Пролески

Пролесками блуждая, который раз Шепчу и повторяю слова: баркас, Избушка, тропинка, таежной красоты И вы, мои грустинки, брусничные цветы. Березка, осинка, таежной красоты И вы, мои грустинки, брусничные цветы. Нет ничего милее брусничных чащ. Они России нашей святая часть: Избушка, тропинка таежной красоты, И вы, мои грустинки, брусничные цветы. Березка, осинка таежной красоты, И вы, мои снежинки, брусничные цветы. Как светятся на солнце твои глаза. В них отраженье сосен и бирюза, Избушка, тропинка таежной красоты И вы, мои грустинки, брусничные цветы.

Мой север

Евгению Токареву

Если б я жил на Севере, То, наверно бы, верил Всем хорошим словам, Что здесь дарят тайге. Я бы сердце свое Не в больнице проверил, Я б его испытал На таежной тропе. Нет прекрасней, я верю, я верю, Этих сосен и в дождь, и в пургу. О мой Север, мой Север, мой Север, Без тебя не могу, не могу. Я войду в твой баркас, В запах старой мережи От больших городов И от шума вдали. Только ветры да чайки Нас будут тревожить Да еще та волна, Что поет о любви. Нет прекрасней, я верю, я верю, Этих сосен и в дождь, и в пургу. О мой Север, мой Север, мой Север, Без тебя не могу, не могу.

Поэт и девушка

Когда звезда моей любви потухла И жить не мог я больше на земле, Девчонка, как тростинка хрупкая, В дверь постучалась полночью ко мне. Она сказала: «Ты мне нужен, Как Божий день весны… Поэт, Пусть для тебя стихи – оружие, А мне они и жизнь, и свет. Я в час холодный с градом, ветром Не как любовница пришла. Поэт – явилась я за светом. Дай счастья, радости, тепла». Я вздрогнул. Боже! Стало жутко. «Откуда радость?! Ты пойми — Не ем, не сплю я третьи сутки Вновь потрясения одни… Пишу трагедию России Не для придворных изм и книг, За это чуть не погубили Меня кудесники интриг». Но девушка упала в ноги: «Поэт, любимый мой поэт, Прочти о счастье, о дороге, О том, чего на свете нет!» И понял я: она любила Мою поэзию, как сон, И между строчек уловила И крик души, и сердца стон. И я прочел стихи негромко, Стихи давно забытых лет. Ночь душу жгла, но и в потемках Поэзия дарила свет.

«Мы уйдем не поздно и не рано…»

Леониду Белокурову

Мы уйдем не поздно и не рано, Мы уйдем, оставив яркий след, В голубые дальние туманы, Жаль, что писем нет оттуда, нет! Но пришло, пришло письмо оттуда Черной ночью в жутком сентябре, Может, от Христа или от чуда. Тени птиц метались во дворе. Падали осин тугие листья, Ржал как мерин в завали кабан, И собаки вместо мяса грызли Жирной радиации туман. Кто-то весть мне посылал оттуда, Дорогие, теплые слова: «Жив ли ты, избранник мой, покуда Мысли есть и цела голова? Ты хотел овсом засеять поле, Дом построить, тополь посадить. Поспеши, на то есть Божья воля. Помни: завтра могут и убить Те, кто бескорыстно не поможет. Правда гложет лживые умы, Те, которым все на свете можно, Все скупившим, вплоть до Колымы. И когда на званом на банкете Тебе деньги посулят за ложь — Не бери, у нас в загробном свете Подлецы такие стоят грош». Кто-то весть мне посылал оттуда…

«Прости, мой Бог, за то, что я родился…»

Прости, мой Бог, за то, что я родился В твоем неувядающем бору, За то, что я жестоко превратился В забаву зла на мерзостном пиру. Прости за то, что я любил свободу, Которой нет в диковинной стране, И каждого богатого урода Как нищего жалел в промозглой тьме. За нож прости, которым я разрезал Всю жизнь свою на правду и на ложь, И радовался жизни без надежды Словно раздавленный ногами грош. Я был раздавлен и распят, а кто-то Штаны расправив, словно паруса, Россию снова погружал в болото, Рай обещая ей на небесах.

Любовь

Плата есть за пустое слово, — За измену сурово бьют. Но вслед старым расплаты новые Чередой все идут, идут. И виновников, может, отыщут И накажут за все, что есть. Только нет на земле кладбища, Где б зарыли любовь и честь. Только нет ни села, ни станицы, Где б не слышал я мудрых слов: «Можно ерничать и глумиться, Но нельзя истребить любовь!»

Поцелуй

Лунность трав, одетая туманом. Беспокойной неги легкий дым. Не грущу над прожитым обманом, Но не дам обманывать другим. Но, клянусь мольбою, первой встречной Не желаю блеклой красоты. Поцелуй, увы, недолговечен, Если он без веры и мечты. Поцелуй скрывает грусть и грубость, Если сердце стылое, как лед. Самые пленительные губы Рок непредсказуемости ждет. Только в ласке, чувственной и длинной, Поцелуй – дыхание весны, Нежный, чуткий, девственно-ранимый И необъяснимой глубины.

Лиственная вьюга

Иву, рыжую подругу, Снова осень обожгла. Снова лиственная вьюга Разгулялась, в пляс пошла. Закружилась, полетела, Звоном осени дыша. В этой вьюге обалделой Стонет русская душа. Я иду, а сердце плачет. Этим звоном ив, берез Я когда-то был захвачен, Понимал его до слез. И девчонка мне шептала: «Мой любимый, дорогой, Видишь, вновь звезда упала Значит ты навеки мой». С той поры я часто слышу Эти грустные слова. И звенят они, и дышат, И кружится голова.

«Не гони меня, милая…»

Не гони меня, милая, Не ругай, не брани… Ты сама раздарила Голубые огни. Ты сама разбросала, Разменяла себя. Не гони меня, милая, Трудно мне без тебя. В этом мире безумном От вражды стынет кровь, Надо что-то придумать, Чтобы верить в любовь. Не гони меня, милая, Не ругай, не брани. Если сердце остыло, Веру хоть сохрани. Если в мире безумном Ни двора ни кола — Надо что-то придумать, Чтобы вера была.

На погосте

Александру Прошкину

На погосте все так просто. Спят друзья, и спят враги. Словно памятник любви, Спит часовня на погосте. Здесь как будто все родное. Но в низине за сосной Ангелы совсем иною Умываются росой. Там нет звезд, резных оградок, И совсем не птичий звон. За сосной – домов громады, И весь день гудит бетон. Ничего там нет святого, И совсем не до любви. Там дома и люди новые Цемент месят на крови. Плохо спят, но мягко стелят. Если дом там упадет, Очевидцу скажут: «Врет!» Не любовь, а власть там делят. На погосте все так просто. Спят друзья, и спят враги. Жаль, что цемент на крови Есть теперь и на погосте.

«Я не еду в край заброшенный…»

Михаилу Кривоногову

Я не еду в край заброшенный, Но уже который год Он звенит в ушах непрошенно И зовет меня, зовет. Я не еду. Но порою Сердце словно обожжет. Вижу, вижу – за горою Ко мне милая идет. Улыбается и хмурится, Все ей кажется не так. То узка ей наша улица, То уж слишком широка. Вижу, вижу руки белые И косынку на ветру. Звезды, как морошки спелые, Осыпаются в траву. И все те же сосны, вербы, Смотрят в небо-малахит. И любовь, и нашу верность Месяц в поле сторожит.

«Есть у любви высокий смысл…»

Есть у любви высокий смысл — Она расчету не подвластна. Наверно, оттого прекрасна Судьба влюбленного и жизнь. Но как же подл любовный мир, Где все расчетливо, продажно И обольстительно отважно, Пока звон золота и пир. Но как ничтожен мир игры, Где нет любви, где только маски, Распад прикрыт румяной краской И тряпками из мишуры.

«Высокий дом, бревенчатые стены…»

Марии Аввакумовой

Высокий дом, бревенчатые стены, В углу икона темная в пыли… Как жаль, что дней лихие перемены Ее Рублевский дух не сберегли. И ты, старушка строгая, напрасно Ворчишь о том, что время унесло… Пусть часто в жизни ты была несчастна, Но все же не оставила село. Скорей к столу! Пока морошка с чаем… Зови Фому с брусничною водой. Пусть он рассказ вчерашний продолжает, О том, как взял налима острогой. Фома, как рысь… Учись его повадкам… С ним в самый трудный год не пропадешь. В его избе и пестери, и кадки, И керосинку старую найдешь. Скорей к столу! Зови еще братанов… Опять уйти в суземье норовят. В разгаре осень… Белые туманы Черемухами снежными стоят…

Тайга улыбками не балует

А. А. Петухову

Опять изба как лебедь белая На безымянном берегу. И лисы солнечные бегают — Следов сережки на снегу. И я опять, зубами лязгая От холода и красоты, Ищу в кадушке красных ягод Свежемороженых, крутых. Ищу и думаю о давнем, О том, что, может быть, ушло То время изгородей, ставней И тишины на все село. И, может, зря я рвусь на поезд В тайгу, на станцию «Порог», То снегом стиснутый по пояс, То вьюгой брошенный в сугроб. Тайга улыбками не балует — Метет такую круговерть, Что даже волки у шлагбаумов Ревут навзрыд, почуяв смерть. Тайга улыбками не балует — Такие вертит кренделя, Что даже лось лосихе жалуется: «Не доживем до февраля».

Рябина

Владимиру Серову

Рябина, прости за грубость, За то, что я, как в бреду, Росой обжигая губы, Тебя обломал в саду. За то, что я в царстве звона, Малинников и черник, Красою твоей пьяненный, К другой красоте привык. Я, словно слепой, полоумный, Молитвой встречал рассвет И в мире людей безумных И веру менял, и цвет. Ты, друг мой земной, печальный, Ты тихо в тени стоишь И звоном листвы прощальной Звон осени боготворишь. Родная, прости за грубость, За то, что я, как в бреду, Росой обжигая губы, Тебя обломал в саду.

Письмо

Наталье Адаменко

Россия, не одна беда Опять нависла над тобою: Где-то воруют провода, А где-то травятся водою. Пишу Всевышнему в стихах И знаю: не дождусь ответа. Тебе пророчат нынче крах И проходимцы, и поэты. Быть может, было так всегда — То серп, то молот вдруг украли. Но никогда! Но никогда! Такой России мы не знали! Под словом «бизнес» – бандитизм. Под словом «кайф» – гашиш и травка. Слова померкли: «совесть», «жизнь», Ложь вытесняет слово «правда». Быть может, было так всегда — Одним барак, другим хоромы. Но никогда! Но никогда! Народ так не был обозлен. Храм превращают в казино. В кумира – Леню Голубкова. Я слышу, вновь звенит оковами Свободы сладкое вино. Но ты живи… И если вдруг Тебя толкнут опять на плаху, То и тогда сквозь тыщи мук — Россия, поднимись из праха!

Муза

Вере Курочкиной-Перовой

Ненаглядная женщина, ты меня не гони. В этом лиственном звоне мы с тобою одни. Я, поэт и бродяга, твою нежность любя, Словно сладкую брагу, пью сегодня тебя. Ты меня ворожила… колдовала, звала… Только в сердце остылом не найти мне слова. Муза, сядь на колени, поцелуй, обними… Если есть вдохновенье, расскажи о любви. Нежных слов, словно ландышей белоснежную грусть, Зачерпну я ладонями и блаженства напьюсь. Я, поэт и бродяга, твою нежность любя, Словно сладкую брагу, пью сегодня тебя…

«Мчится, мчится золотая…»

Мчится, мчится золотая, Моя солнечная жизнь. Только в буйстве зла и лжи Я ее не понимаю. Кажется, все очень просто: «Видишь солнце – и вперед!» Только ветер у погоста Шепчет мне наоборот. Впереди не озаренье, Не любовь, не свет души: Всюду зависть да презренье, Торжество красивой лжи. Ложь – она теперь, как призрак… Всюду рядом без стыда Шепчет барыней капризной: «Дай дисконт!» – Скажу я: «Да».

Тайги перезвоны

Я ночую в глуши, Где листвою шуршит Осторожный олень на рассвете, Где ты свистнешь – и вдруг Хрустнет ветвь или сук И, нахохлившись, рябчик ответит. Звуки все от души. Песни все – от надежд Повстречаться в лесах перезвонных. Рябчик манит ряба, Меж ветвей ястреба Словно пара безумно влюбленных. Хорошо, что ты есть, Перезвонная Русь Неисхоженных троп и суземий. Я люблю твою глушь, Я тобою горжусь, Восхищаюсь чащобным твореньем. Только очень мне жаль, Что лесное зверье Не грозы – человека страшится. Прощебечет кулик, Я к нему подойду, Вскрикнет он и, как ветер, умчится. Я люблю тебя с детства, Таежная Русь! Только б видеть тебя, только б слушать. Может быть, оттого Каждый пень, каждый груздь Светом солнца врывается в душу.

Братские могилы

На братской могиле фиалки пахучие… И ветры степные, и рваные тучи. На братской могиле безмолвный камень И руки с цветами, живыми цветами… Цветы, словно вызов войне и пожарам, — Букеты, букеты – большие и жаркие… Цветы, словно слезы родных, близких, Моленные, жгучие, искренне-чистые. Солдаты, солдаты, мы вас не забудем! Ох, если б вы только увидеть могли, Как детские руки кладут незабудки На выцветший холм незабвенной земли… На братской могиле минута молчанья, И ветры, как будто ноктюрна звучанье. И кажется детям, живые букеты Дыханием павших героев согреты. Солдаты, солдаты, мы вас не забудем! Ох, если б вы только увидеть могли, Как детские руки кладут незабудки На выцветший холм незабвенной земли…

Признание

Мой ангел, я тебя люблю. Одну тебя бранить не стану. Мой челн, подобно кораблю, Летит сквозь бури и туманы. Но в мире том, где столько врут, Столько предательств, потрясений, Влюбиться может каждый шут, Не зная звезд и вдохновений. Одну тебя люблю, мой друг, Как боль и радость той вселенной, Где слово, шепот, сердца стук — Как зов земли, родной, нетленной. Я плачу на твоей груди, Беспомощно и ошалело. Вокруг другие корабли… Но мне до них какое дело! Корабль мой ищет бурь и вьюг. Со мною будь всегда, мой друг!

Полнолунье

Сегодня полная луна. И ты, мой друг, опять пьяна Красою, негой чутких звезд, Как будто в небе – море слез. В душе и радость, и печаль. Так хочется набросить шаль На плечи нежные твои И думать только о любви. В каком-то чувственном бреду Пройти к ручью, навстречу льду, Туда, где сонная волчица Крадется к людям, воет, злится На их бездушные сердца И не боится их свинца. Вновь ты мне шепчешь: «Милый мой, Хочу я быть всегда с тобой. Разнежь меня, пойдем к реке. Я растворюсь в твоей тоске. Осенний звон, словно вино, Нам пить его с тобой дано». На небе полная луна. Влюбленных спутница она.

«Идиот»

Слушайте, люди: в мире страшном, Где каждый третий – вор, бандит, Человек живет непродажный. Он, как ангел, на меня глядит. Ветер в спину, в спину, в спину… А ему опять в лицо. Но кричит он: «Я не сгину, Я не буду подлецом! В мире совести забытой, Где все карты палачу, Не хочу я быть бандитом, Другом, другом быть хочу…» Он всем радостно помогает И никогда не подведет. Его все любят, уважают, Но почему-то зовут «идиот». Ветер в спину, в спину, в спину… А ему опять в лицо. Но кричит он: «Я не сгину, Я не буду подлецом!» Он кричит: «Скажи такое, От чего я стану вдруг Не святым и не героем. Просто буду я твой друг!»

«Деревня, милая деревня…»

Деревня, милая деревня! В душе простор, покой и грусть… О эта сырь заборов древних. Пишу, как будто бы молюсь! Молюсь не Богу, а свеченью Полузаснеженных лесов, Архангельскому озаренью Северодвинских голосов. Я здесь впервые запах пожен И цвет осенних жухлых трав Отъединил в душе от множеств Других цветений, вер и правд.

«Любимая… Обидно мне…»

Любимая… Обидно мне. Я слишком долго жил во сне. Любил, надеялся и ждал. Увы, взаимности не знал. А мне ответных надо рук. А мне ответных надо губ. А мне ответный взгляд как хлеб. Я без него и глух, и слеп. Ответные нужны слова, Чтобы кружилась голова. Ответная нужна мечта — Пускай наивна и проста. Ответный шаг, ответный взгляд. Ответной искренности рад. Ответную любовь молю… Я безответно не люблю.

Песня леса

Недосказанное умирает… На пролесках намокший снег В нитях солнечных тихо тает, Оставляет прощальный след. Слышу – стонет на сердце песня, Разреветься бы ей навзрыд, В песне стынущего перелесья Недосказанное шумит… Не унять, не забыть, не отбросить Буйство песен лесной глуши! Но куда ты меня уносишь, Песня леса, куда – скажи?

«Нас годы мчат, как ветер – листья…»

Нас годы мчат, как ветер – листья, И память сушат, словно плод. И даже яростные мысли С годами тают, словно лед. И нет обратного движенья… Лишь только память ярких лет Вдруг колыхнет лица скольженье, Давно которого уж нет. И я увижу вдруг усмешку Еще живого Шукшина, Как будто лик, из тьмы воскресший, Калиной вспыхнет у окна. И я увижу вдруг Рубцова С печальным блеском карих глаз — Поэта искреннего слова И правды чистой, без прикрас. Но нет обратного движенья… Лишь только память ярких лет Вдруг всколыхнет лица скольженье, Давно которого уж нет.

«Думы, думы о блаженстве…»

Ларисе Соловьевой

Думы, думы о блаженстве, О ролях, о тишине, О любви, о совершенстве Не дают покоя мне. Я угрюм, а вы стыдливы. Ваша рыжая коса, Словно странник горделивый, То в разливах, то в лесах. Я – к реке, вы – за морошкой. Я – за чагой, вы – в тот бор, Где цветет ваш друг – заброшенный Земляничный косогор. Я скучаю, вы смеетесь Над сердечною тоской. Знаю я, с кем вы живете, Кем зоветесь «дорогой». Но мне снятся ваши губы, Ваши чуткие глаза. Все зовут вас «милой», «любой», А я просто – «егоза».

«Милые, милые дали…»

Вере Курочкиной-Перовой

Милые, милые дали. Нежность поникших полей. Сколько тоски и печали В родине чуткой моей! Многого сердце не знает И никогда не поймет, Плачет с чего и рыдает Ветер у дальних болот, И почему в небе звезды Радостью дышат и вновь, Как поцелуй на морозе, Греют и душу, и кровь. И почему вдохновенье Не утихает в лесах, В сердце, рождая мгновенья, Светлые, как небеса. И почему на рассвете Вновь я целую тебя В легкие губы, как ветер, Кудри твои теребя. Милые, милые дали. Нежность поникших полей, Сколько вы слез повидали В жизни нелегкой своей! Жгли вас, топтали, губили, Но поднимались вы вновь. Может, с того появились Вера, Надежда, Любовь!

«Я видел сон с прекрасной Герой…»

Я видел сон с прекрасной Герой. Она жила до новой эры. Ее бездонные глаза К себе манили, как гроза. Она над миром хохотала, Когда грудь тигра целовала. И за укус взаимный в кровь Дарила верность и любовь. Она пыталась мир жалеть И лапы тигра ночью греть. Когда рычал он гневно, властно, Она шептала: «Ты прекрасный!» Она бранила тех поэтов, Что в жемчуга и ложь одеты И, как бумажные цветы, Полей не знают красоты. Я видел сон с прекрасной Герой. Она жила до новой эры. Ее бездонные глаза В ночи горели, как гроза. Она над миром хохотала, В котором вдруг любовь пропала От желчи, ненависти, зла. И тигра Ангелом звала. Под утро шкуру он снимал, По-человечески рыдал. Понять не мог влюбленный друг, Что гибнет мир и все вокруг. Он без любви жить не хотел. Он с нею был красив и смел. Понять не мог влюбленный друг, Что гибнет мир и все вокруг.

Стихи из романа «Идущий от солнца»

Господь, что делать мне? Прости, прости! Проник в меня дух зла и подлости. Он, словно червь, во мне живет. Его мой разум не уймет. Я думал, что он просто дух, А у него свой банк, главбух. Уставы пишет, издает И ложь за правду выдает. Он говорит: «Твои стихи — Бред несусветной чепухи, Ну, а его проекты зла — Шедевры мысли и добра». Господь, в груди от боли шок! Он дал мне золота мешок И сжечь мои стихи просил. Я сжег – и сердце умертвил. Как он смеялся надо мной: «Ты идиот! Теперь ты мой! Я душу высосу до дна. Она безумцу не нужна. Ты жалкий нищий, ты больной, Смерть всюду ходит за тобой…» И выпил он меня до дна… Нет спору, в том моя вина.

«Ты меня ласкай, ласкай…»

Вере Курочкиной-Перовой

Ты меня ласкай, ласкай И целуй, как прежде. В сердце боль, но милый край Душу словно нежит. По дороге из бревен, Босой и желанной. Я люблю тебя, как звон Листьев неустанных. Ты целуй и верь в любовь. В ней ищи спасение. Чтобы губы, вновь и вновь, Душу жгли цветением. Плачет сердце в мире грез И надежд зеленых. Вырос я, словно овес, Солнцем окрапленный. Был надеждами омыт Золотого поля, Разнося под звон копыт Буйство и раздолье. Друг любимый и родня, Доброта и жалость — Все есть в сердце у меня, В мудром все осталось.

«Сила духа народного…»

Вере Черновой-Головановой

Сила духа народного Жгучей болью во мне… Оттого я голодный… В солнце, словно во тьме. Оттого я лишенный Многих радостей, прав. И кукушка бездомная Мне поет на полях: «Ты бродяга, лишенный Солнца, духа, страны… И кукушкой бездомной Сочтены твои дни». Сила духа народного — Слово с болью в груди. Ты не пой мне, кукушка, Соловьем. Погоди!

«Душа моя, лети, лети…»

Душа моя, лети, лети Бескрайней далью рощ и просек. И умоляю, не гневись Над красотой осин и сосен. В них есть великая печаль, Любви задумчивая нега. Мне нынче их до боли жаль, Звенящих золотом и снегом. В них есть бескрайняя тоска По нашим северным просторам. Вновь с ними жду, когда река Блеснет заснеженным узором. В сиянье льда, луны и звезд И в тишине болотной ряски Я опьянен их светлой лаской, Словно дыханьем южных роз. Россия-мать – душа моя! Как не любить тебя, родная! Всегда от щедрости босая — Надежд нетленная земля.

«На земле жить очень трудно…»

Вере Курочкиной-Перовой

На земле жить очень трудно. И на небе нелегко. Нежит розовое утро Губ хмельное молоко. Поцелуй меня, прошу я. Мне нужна твоя любовь. Ох, как я по ней тоскую: Стынут слезы, мысли, кровь. В синем небе птицы водят Несказанный хоровод, А моя душа уходит В мир совсем других забот. Поцелуй, подрежь косою Мою хрупкую печаль. Я хочу любить с тобою Богом созданную даль. Без любви земля уныла. Без любви жить нелегко. Поцелуй, чтоб не остыло Губ хмельное молоко.

Россия Песня

Посвящается Валерию Ускову

Бумага истлела, осталась зола. Но мысль о России жила и жила. Как дух наших предков, как сильная страсть, Не меркнет России великая власть — Извечные мысли твои и мои. Но что, друг, Россия без нашей любви… Но что, друг, Россия без русских людей — Огромное море без кораблей, Бескрайнее небо, лишенное звезд. Россия без русских – унылый погост. Извечные мысли твои и мои. Но что, друг, Россия без нашей любви… Куда, я не знаю, идем мы с тобой?! Россия родная, мой друг дорогой, Хмельная, босая великая Русь, Тобой восхищаюсь, люблю и горжусь! Душою богата от горя и слез, Со мною всегда ты в сиянии звезд. Я знаю, что снова, как чуткая мать, Под рубленым кровом меня будешь звать: «Где сын мой пропавший, мой ветер, мой снег, Где клен мой опавший – родной человек?! Где солнце?! Где поле?! Где корни мои?! Кричу я от боли, зову от любви! И если кто скажет: «Ты русский, мне жаль… В глазах твоих влажных тоска и печаль», — Взгляни на озера, на реки мои, На ширь и просторы родимой земли. Скажи всем: «Я буду о счастье мечтать… Люблю я Россию, как родную мать». Что, друг мой, Россия без русских людей — Огромное море без кораблей, Бескрайное небо, лишенное звезд. Россия без русских – унылый погост. Извечные мысли твои и мои… Но что, друг, Россия без нашей любви».

Россыпи Романс

Я девятые сутки качаюсь в пурге, Всеми вьюгами проклятый загнанный нищий — Разгорелся пожар в моей ветхой избе, Только крест положить я успел в голенище. Ох вы, россыпи, снега россыпи…           Я не спрячусь, не убегу… Так и рветесь вы, так и проситесь           схоронить меня на снегу. Схоронить меня у околицы,           у родимого очага… Ох вы, россыпи, снега россыпи,           правдой пахнущие снега! Стынут вьюги, кричат и каркают,           и в слепую, как ночь пургу Волки злобные кровью харкают,           омертвелую кожу рвут. Рвите, рвите, мои хорошие…           Я бесчувственный, словно снег. Ох, как сильно меня запорошило —           жив еще, а как будто нет! Но шепчу я сквозь тьму: «Жизнь моя хороша. Зря вы рвете меня, разъяренные волки. Буду жить всем назло, будет вечной душа, Потому что свет вижу я в каждом поселке».

Горе и беда Романс

Посвящается Елене Ефановой

Ты мне пропой романс о нежности. Хочу, чтоб мы друг друга век любили. Хочу в твои я косы заплести Тюльпаны, розы, незабудки, лилии. И в жизни той, где горе и беда, Как будто волк с подраненной волчицей За нами бродит всюду и всегда, Дай мне любви, любви твоей напиться. Ищу спасенья я в твоем плену. Его я сладкой мукой называю И потому люблю тебя одну, Что горьких мук с тобою я не знаю. Я знаю только нежность и любовь, Я знаю, мы плывем против теченья, И потому прошу я вновь и вновь Стыдливых губ взаимного скольженья, Ох, как ты ласкова, мой давний друг. Мне снова осень лиственная снится. И поцелуй твоих горячих губ, И звон полей в распахнутых ресницах. И в жизни той без веры и стыда, Где я как злобный волк, а жизнь-волчица Прихватит так жестоко иногда… Дай мне любви, любви твоей напиться. Опять печаль приходит не одна. И не одно в душе живет ненастье. Но самая великая беда — Жить в том раю, где не бывает счастья.

Романс

Посвящается Алле Мироновой

Милая, сядь со мной рядом, Душу мою потревожь. Вяжет спасительным ядом Губ твоих сладкая дрожь. Там, где воздушные розы Нежат ночную звезду, Снились мне райские грезы, Ландыши снились в саду. Время летит водопадом. Все изменилось, но вновь Вяжет спасительным ядом Нежность твоя и любовь. Милая, сядь со мной рядом, Руку мне дай, обними… Неги безумной не надо — Только любовь сохрани. Все изменилось, родная, Взгляд твой, улыбки овал. И лишь в душе не стихает Нашей любви карнавал.

«Когда сердце нуждается в пище…»

Когда сердце нуждается в пище И душа леденеет порой, Не богач душу греет, а нищий — Русский парень, до боли родной. Так устроена Русь! И быть может, Боль взаимная, общая дрожь, Словно бритвой кому-то по коже, Словно в сердце кому-то нож.

Бездонная грусть

Прощайте, перо и бумага… На сердце бездонная грусть… Прощай, моя боль и отвага, Родная, великая Русь! Творцы твои – люди нищие. Но чуткого сердца звон Не купишь шальными «тыщами» — Бессмысленный аукцион. Вновь вижу – от горя и моха Осунулись избы страны… Неужто настала эпоха Безверия и сатаны! Грозят упыри нам безбожно, Кормя обещаньем народ И рабской придворной ложью, — Им нужен такой поворот. В руках и перо, и бумага. А в сердце – бездонная грусть! Прощай, моя боль и отвага — Родная, любимая Русь!

Лебедь белая

За онежской ночью белой Через лиственную мглу Лебедь белая летела Как в серебряном снегу. Лебедь белая летела, и шептала ей ветла: «Лебедь белая, лебедь белая,           ты как молодость светла!» Но ответила ей птица: «Я не белая – седа… Тебе в жизни не приснится Сколько я пережила. За морями, за холмами повстречала я орла. Знала лебедя – молода была,           а теперь как снег бела. Я белее снега стала, Встретив юного орла, К солнцу с ним взлететь пыталась, Но лишь крылья обожгла. За морями, за холмами повстречала я орла. Знала лебедя – молода была,           а теперь как снег бела».

Свеча любви Романс

Вновь слова мои, как птицы, К вам летят… их не унять, Им бы ваших слез напиться, Им бы крепче вас обнять. Но в ненастном, жутком горе Бедности, вражды и склок Вас влечет одно лишь море… И понять я вас не смог. Я уехал в край далекий, Где такая же беда: Бедность, воровство и склоки — Нет ни веры, ни стыда… И лишь руки – ваши тайны — Снились мне, как два крыла. Я от них, мой друг, в отчаянии, Может, то любовь была? Милая, моя родная, Душу жжет любви свеча. Ты живешь, не понимая Сердца русского печаль. Жаль, что ты совсем забыла, Как растут в лугах цветы. Ты забыла, друг мой милый, А ведь там – мои мечты.

Рябчик Песня

Что ты, рябчик, не поешь, Или ты брусники ждешь? И застывшую на мху Щиплешь старую ольху. Не тревожь ее. Она В гибкий вереск влюблена. Может быть, в голодный год Он от голода спасет. Птица чуткая, ты пой И гордись, гордись тайгой. Будем слушать мы тебя Осень, матушка и я. Перестанешь, птица, петь — Будет матушка болеть. Те солисты не спасут, Что из леса все везут. Знают голос твой луга, И болота, и снега. Ты, таежник, громче пой И гордись, гордись тайгой… Будем слушать мы тебя — Осень, матушка и я.

Во ржи Романс

Ты не прячь свои глаза во ржи — Это поле мной давно измерено. О любви мне лучше расскажи И в какие ты мечты поверила. Знаешь, милая, любовь как путь Без надежды. Без дорог, без края. Может, кто-то, взяв тебя за грудь, Страсть свою любовью называет?! Может быть… Как это далеко От моей любви, безумной, нежной. Губ твоих хмельное молоко Нынче пьет и вереск, и подснежник. Потому, целуясь, не забудь: Страсть порой любви не понимает. Может, оттого лицо и грудь Женщины Востока закрывают.

Коняге

Хорошо, что есть на свете Рощи, травы и луга, И душистый в поле ветер, И дороги, и стога. Я промчусь верхом по полю На коняге-скакуне, И с какой-то чуткой болью Лошадь улыбнется мне. Умная моя коняга, Символ юношеских грез, Стала белой, как бумага, От ненастий и от слез. Ты вынослива, красива, Шерсть – как пух у лебедей. Знала б ты, какая сила Нынче в сердце у людей!? Я люблю тебя, родную, Как звенящую пургу. Дай тебя я расцелую, Накормлю и запрягу.

Ночная звезда

Ночная звезда не дает мне покоя. Быть может, я тоже далекой звездой Когда-нибудь буду светить над землею Любимой Отчизны, всегда дорогой. И ранним рассветом заблудший охотник Отыщет меня и к далекой звезде Пройдет не один километр, может, сотню, Навстречу светилу, навстречу судьбе. Ночная звезда не дает мне покоя Сияньем печали, до боли родным, Она словно шепчет: «Быть трудно звездою И путь освещать и себе, и другим. Ты странник на этой земле и распятый Несметными силами скрытого зла. Быть может, поэтому грустным закатом Тебе бескорыстно светить помогла».

Певице

Вы так берете чисто ноту «ля», В ней столько ласки, нежности и света! Но это все, простите, тру-ля-ля Для русского скандального поэта. Вы покорили Лондон и Париж И пушкинским живете вдохновеньем… А я живу в депрессии от грыж И от гробов в российских поселеньях. Я ненавижу ложь и беспредел… А вам они дают успех и славу. Но если б я, как вы, теперь запел, То стал бы вашей глупою забавой. Глуп вашей жизни бешеный размах. Теперь для вас любая вера – тупость. Вы превратили чувства наши в прах, А искренность – в порок и глупость.

Ромашки

Господь, прости! Я не в своем уме — Они опять меня околдовали! Опять ромашки в лунной тишине Мои ладони нежно целовали. Как будто хор красавиц на лугу Спешит в объятья ветра, солнца, неба. Хочу сорвать ромашку – не могу, — Останусь без любви я, как без хлеба. И потому в заброшенном лугу Весь день брожу и ничего не помню. Хочу сорвать цветок, но не могу — Он о любви последней мне напомнил. Я бредил и во сне и наяву И как-то раз, неся букет сирени, Любовь сказала: «Слышали молву, Что будет Пушкин запрещен, Есенин». Я видел слезы на ее глазах. Хотя сомненья были не напрасны. Все женщины коварные в слезах И мыслями капризными опасны. Она сказала, что последний год Незваный доллар всех сбивает с толку, И каждый, чуть продвинутый урод, Нас, женщин, называет грубо «телками». И, в руки взяв душистую сирень, Она меня коснулась, как ромашка. Любовь, любовь… Я понял в этот день, Что и любить порой бывает страшно.

На родине

Я живу у реки, где кричат журавли И курлычут ночами лебедушки. Трудно мне все понять, Манит речка опять Под калины на плес, Жемчугами из рос, Словно манит родная молодушка. Я к реке подойду, отыщу в ней звезду, Что блестит бирюзою из омута. Буду долго стоять, И она, словно мать, Поманит, позовет И как будто шепнет: «Здравствуй, сын мой родной, снова дома ты. Сосны, луг золотой, пашен светлая гладь, Пристань, поле, дорога печальная, — Все умом не понять, Но послушайся мать, Это крепость твоя, Без нее жить нельзя. Это плоть твоя, школа начальная. Если ты, мой сынок, позабудешь ее, Речку, поле и берег зеленый, Горе, горе придет — Сердце словно умрет, Будешь злиться, стонать, Бога к помощи звать, Но не будешь счастливым, влюбленным».

Ольга Версе Дорога в бабье лето

Стихи в ритме сердца

Окно, Москва, ночное небо, звезды, Свеча, букет цветов, икона и тетрадь!

Открывая для себя поэзию О. Версе, невольно задумываешься: как мало – и как много нужно творцу для творения.

Стихи застают поэта везде, не отпускают никогда – если это поэт настоящий. Это и дар, и груз, переплетенные до неразличимости, если ритм дыхания и сердца настроен на строки.

Ольге Версе свойственна абсолютная поэтичность восприятия жизни, когда любая вещь, свойство – запах, звук, тепло – становятся поэтическим событием, творчески переживаемым символом. Она всегда – с пером наперевес. Внимательная к деталям и благодарная писательская память фиксирует мимолетные душевные движения, вбирает, осмысливая, встречи, события. И все складывает в единый пестрядевый рюкзачок…

Отсюда широта и свобода тематики – от Палеха до Интернета, связанные лишь душевными порывами лирической героини и иллюстрирующие ее разомкнутость в жизнь, широту и полноту жизни вообще и душевной жизни самой героини, способной включить и прочувствовать все: и зрелую мудрость, и мир угловатых девчонок, и душу пропеллера.

Важной темой стали дружеские узы – они сквозят в посвящениях, воспоминаниях. Но, безусловно, основной темой остается любовь – трепетная или страстная, встречи и невстречи… И мотив творчества, возрождающий к жизни:

Все же знаю, Что и на этот раз я не умру, Если на ниве жизни смогу Взойти стихами…

Сквозная тема поэзии О. Версе – тема любви к родине, к корням. Это и имперскость, и землячество. И широкие исторические полотна, и бытовые зарисовки «малой» родины. Ее поэзия – своеобразный лирический календарь героини, живущей, дышащей и питаемой неизменными годичными круговоротами, но при этом живущей совершенно в ладу с собой и с миром, созвучно и внутреннему, и внешнему времени.

«Мы ленивы и нелюбопытны», – пишет А. С. Пушкин. Интерес и глубокая восприимчивость к жизни отличает поэтический талант О. Версе: ее интересует все: «век двадцать первый. Двадцать первый том. Космических галактик многоточье», но, в поисках ключей от счастья, новое неизменно уравновешивается и облагораживается обращением к традиции – половикам и бальзамину.

Следование традиции становится мощным контекстом лирики и должно пониматься очень широко: это и образ жизни лирической героини; и поэтически обретенное чувство связи времен – когда можно выпить коньяку с Лермонтовым или уехать с рубцовским чемоданом, символически воспринять девушку с прабабкиным кольцом, идущую по асфальтовой тропинке (образ из жизни или образ для жизни?), – чувство, заставляющее иначе взглянуть на привычное, обыденное; это и органика связи с русской исторической, музыкальной, художественной традицией (эта поэзия питается творчеством и, в свою очередь, вдохновляет на творчество, неудивительно, что и данный сборник так красочно иллюстрирован, а стихи О. Версе кладут на музыку).

Особое место, безусловно, занимает обращение к традиции литературной: в неповторимую интонацию притоками вливаются пушкинское, маяковское, цветаевское, фольклорное… Но подражание – невозможно, возможно лишь сакцентированное «полуподражание» при неповторимости образов (трогательный рыдающий у печки домовёнок), свежести взгляда на привычные вещи (осенняя распродажа желтых листьев и унылых тем), инаковости интонации. Раздолье мыслей, стянутое в свободное течение стиха, способность передать едва заметные, оттеночные движения души, богатство интонации (от гимнографии до тонкой лиричности), отвечающее ширине тематического диапазона, афористичность («А дача продана, но была бы Родина») – вот лишь некоторые особенности поэзии О. Версе. Она следует законам сердца и языка, творчества (когда слово рождает образ, замысел, звукопись) – и слова и вещи в лирическом контексте приобретают иной, высший смысл: это не брошь на груди у певицы, а осколок бездны; это не в Шахматове праздник поэзии, а в душе героини, которая идет именно своей тропой, не узкой, не широкой, вне схем, графиков и орбит, дыша поэзией.

Мария Акимова, кандидат филологических наук

Праздник поэзии в Шахматово

Выпьем, добрая подружка…

А. С. Пушкин

Юрию Кириенко-Малюгину и Евгению Пажитнову

Подняв пластмассовый стакан, Я пью из знаменитой кружки. Поэзии зеленый шквал Гудит в лесу и на опушке. Стихи читают в микрофон, Я слышу тайный звон гитары и гармошки. То близкий, то далекий он. Им вторит шум в верхушках Магических могучих древ. Я знаю, наши души не остыли. В сердцах звучит напев, Что вместе мы сложили За много сотен зим и лет, Когда не спали Перед камельком пииты. В напеве дивно свиты Слова во славу русской стороны, Рябины, иван-чая и окошек, Где светится родимый огонек, Где кот Баюн мурлычет на дорожке, В которой сплетены, как линии судьбы, Цвета сирени, колокольчика и кашки. На празднике поэзии Парадных туфелек мыски Я утоплю в шахма́товских лугах, Слегка пригубив сладкой бражки. Я каждый камень здесь люблю И каждый атом вокруг имени поэта. Мои друзья, я вас благодарю За то, что с вами я делю все это.

Петровки

Взяв в руки луковицу, как царь – державу, Мужик воздал хвалу природе. Играло лето июльским жаром. Сиял подсолнух в огороде, Главой склонившись на запад солнца. И в три оконца влетала радость, Как девка из отрочества во младость. А на скамейке сидела баба – всем бабам баба. К ее ногам упало яблоко из сада, Слегка скользнув по нежной коже. А баба рада, смеется баба. И лет на двадцать стала моложе.

Ключи от счастья

Ты вошел в мою жизнь, как мираж корабля, Встретить который я тайно мечтала. Как корабль поднимает свои якоря, Так я вырываю грубое жало Мрака, зависти, злобы из нежной души, Что всегда петь хотела, как веселая птица, Летит яркая бабочка над волнами судьбы, И любуюсь я ей, вскинув к небу ресницы. Даже если расстанемся, не погаснут огни, Что нам путь освещали к таинственной дверце, Не один ты в ночи, я от счастья ключи не отдам. Я их спрячу на память у сердца.

«Я люблю просыпаться, когда просыпается сад…»

Иннокентию Чулкову – собрату по оптимизму и искусству

Я люблю просыпаться, когда просыпается сад, Когда кру́жатся птицы в счастливом фокстроте, Когда блики от счастья на зеркале утра дрожат, Когда сын улыбается солнцу, а сердце – работе. Пусть судьбы колею охраняет Таинственный Царь. Помолясь Небесам, все труды на дорогах моих одолею. Я возьму краски жизни, открою старинный букварь. И поставлю мольберт на залитую светом аллею.

Сонет в тонах Палеха

О, Русская земля! Ты уже за холмом…

Слово о полку Игореве Поймать мелодию, как рыбку золотую, Войти в объятья сна, как в реку голубую, Открыть с сокровищами чудный ларь, Мудрее стать, чем стародавний царь, Узреть сиянье дня и месяца в ночи, Найти от тайной кладовой ключи, Прижать к груди букет пунцовых роз, Вдыхая запах меда и берез, Лететь на тройке, притулившись рядом с бравым молодцом, От счастья светом наливаясь, как малина под крыльцом, Роняя звезды взоров в складки яркой шали. О, русская земля, высокий холм твой – Палех! Пусть время мчится быстро, как олень. Не меркнет слава наших деревень!

Параллели любви

Хочешь, будем параллельны, Хочешь – пересечемся, Полетим в любые дали И опять сюда вернемся, Где весенние рассветы Так с волной морскою схожи. Хочешь – стань моим любимым. Хочешь – просто будь прохожим. Ах, как бьет волна морская! Я – как чайка на просторе. Как чудесно светят звезды — Светлячки в безбрежном поле. Хочешь – будем параллельны, Хочешь – пересечемся, Полетим в любые дали И опять домой вернемся. Богатырский вал певучий Кроет берег. Мы на круче. Что нас ждет за горизонтом? Лодка, парус, песен звоны.

Дом Гоголя

Я люблю этот дом, где столько            случилось и сталось, Где смеялось, плакалось            и всласть сочинялось, Где любилось и пелось, и снова            любилось и пелось, Где года – как тома, а в окнах весна.            И все – Божья милость.

Царю и поэту

Петру I и Филимону Сергееву

Когда над Маросейкой дождь моросит, В Хохловском переулке поэт не спит. Струи-струны, вы – фортуны канитель! В лужах плещется реклама-дребедень. Маросейка сеет Время через сита решето, А у Царской дороги все то же лицо. За троллейбусом несется           с Царем Петром возок. Кари глазки, алы губы, черноус, высок. Скоро шведов под Полтавой           он заткнет за поясок. А сейчас в глазах Царя огонь любви горит. На Кукуе его милая стоит У раскрытого для Сокола окна. Бела ручка на перилах золоченого крыльца. Ах, как быстро, как изящно колесо! Государь мой, торопитесь на крыльцо! Я открою модный зонтик Вам вослед. Зонтик красен. Финист ясен. А поэт? Что же с ним? Он смотрит сквозь дождь. Он влюблен в звездный дым И ни на кого не похож.

Подражание Арсу-Пегасу

Как жница над полем, Как прачка у речки, Как весла над всеми лодками вечно, Так я ежечасно, И денно и нощно, Склоняюсь над строчкой, Над строчкой, над строчкой…

Поэты России

Я навек любовью ранен…

В. Маяковский

Моя поэзия должна быть, как родник…

В. Григорьев Первопутки небесные, и большаки,           и тракты звездные нам знакомы. Как мать младенца, в ладони берем           Тобой подаренное Слово. Мы – стая Твоих своенравных птиц —           исчадья, иссчастья и подранки, Себя осознавшие как родник,           стихами струящийся из Вещей ранки.

Сломались сутки пополам

Андрею Гордиенко

Сломались сутки пополам, Повисли в пространстве, Как шарф на плече. У женщины столько счастливых прав. Например, быть птицей в любимой руке. Изящен и прост поворот судьбы: Рывок вперед – как бросок назад В то утро, когда не встретились мы. Кто виноват? Вечный вопрос, мой друг! Осенью птицы летят на юг. Звезды вьют гнезда, но не вдруг. Пролетит череда лет. Я скажу тебе: «Привет!» Ты ответишь: «Привет!» – тоже. Судьба повернется к нам не рожей, а ликом. Как всегда, начав сначала говорить о пошлом, Мы очнемся в великом, В то утро…

«Цветы умерли стоя…»

Цветы умерли стоя, Не предав, не солгав, Канув в Вечность Покоя, В сень зеленых дубрав. Словно Дафнис и Хлоя, потерялись в полях. И не знают печали в благодатных краях. Я люблю тебя, Нива В ярких белых цветах. Не кончается жниво В голубых небесах.

Кораблик «Цой»

Пришло лето. Но мне не совсем тепло. Сердце помнит о холодах, не раз стучавших В мое окно. Вдали: красивый паренек           на подмостках Питера и Москвы. Вы! Сейчас неоспоримые факты моего дома — Книга и полоса света над Вашим томом. Кораблик-книга плывет, Разбивая в сердце лед. Ваш голос слышу, и берут аккорды моей Души, всегда готовой к взлету, клавикорды.

Булгаков и Маргарита

Влюбленная в Мастера Маргарита Кладет Вам розу красную на грудь. Отныне свыше воедино свиты Наш первый и последний путь. Вчера еще цвела, красуясь, Как роза в мае, жизнь моя. Что без тебя мне эти зори, Пленительная суета, Раздолье мыслей И упругость воли, И руки без креста! Изящный, Легкий и красивый, Тебя забрал туман. Как неотвязно я просила: «Не уходи, мой капитан!» В усмешке ласковой глаза И губы мне не забыть. О, слышу! Уж серебряные трубы Готовятся трубить! Священная река, Москва-река, Всегда весенний Киев, Поэтов друг Арбат – твой Главный круг, Хитрей, чем у Дидоны. Никто не виноват, Что розно бьются Твое и мое сердца. Ты – жизнь моя. У голубой Заветной дверцы Я жду тебя!

Марине Цветаевой

Неоновая свеча. Она, как и Вы, горяча. Светла, как Екатерина. По Вам свеча, Марина! Не с посохом, но в платке. Не в рубище, но налегке. Сжимая ручонку сына — Не Вашим путем, Марина! Уймем прощальную грусть. Я помню Вас наизусть, Когда Вам было двадцать, Марина!

В предчувствии перемен

Давно не было рифм. Сердце билось не в ритм С молодостью и страной. И все тяжелей взлетать. И стало трудно компоновать: Стопку книг на столе, Тень от нее на стене. Весну в ноябре, Безумный от счастья Росчерк пера И те слова, Что не говорят. И вдруг! Из скорлупы быта Забьет золотой луч! Увы! Не ту мы искали дверь и не тот ключ. Искусство бывает только святым. И его жар снова родит в груди пожар. И юности два белых крыла Вернут нас на острова, Где мы отбывали плен В предчувствии перемен. А зябкая дрожь дождя за окном Попросит о нежности К покинувшим дом. И не избежит тоски Сердце, втиснутое в тиски Былых драм, по тем, Кто вне схем, графиков и орбит И по ночам не спит.

1989 год

Ю. Б.

Зря держал меня и юродствовал. И сейчас не держи. У нас не было заспанной ржи. И не зная другого господства, Превратясь, как просил, В Коломбину, Берегущую розовый сад, Гордо выгнув кошачью спину, Я уже не вернусь назад. Проснулась рано утром           в праздник Покрова И поняла, что не права, Что нечего лукавить. Над Питером кленовый листопад, И все пути ведут назад. Я в памяти твоей заноза — Смесь лирики и жесточайшей прозы. Когда уходишь, Оставляешь в сердце Черную дыру. В ней дожди и ветры хлещут Заодно со сквозняками. Все же знаю, Что и на этот раз я не умру, Если на ниве жизни смогу Взойти стихами.

Ты мне отравил март

Ю. Б.

Ты мне отравил март. Весна тасует колоду карт. Осень? Или апрель? В дом мой скребется зверь. Зверя поколочу. В дом его не пущу. А за окном сверкнули И пронеслись фары. Поздно же мы родились В век наш старый. В свете колючих глаз – тревога. Встретились и разбрелись. И ради Бога!

Банальный сон

Ты мне снился. Я тебя обнимала за плечи. Я рыдала и билась у тебя на груди. Ты уходишь, уходишь. Нет надежды на встречу. Как мне жить без тебя? Ну, скажи! Помоги! Мне приснилось: над пропастью шла я За коркою хлеба. Шла во тьме, без дорог, Надеясь: вот-вот повезет! Корка хлеба в руке. Птица в небе. А бывает, бывает ли Наоборот?

Мой малахит

Л. Н. Трушкиной

Этот камень гениален. Виртуозно окольцован. Приколдован к коже нежной. Он – восторг отдохновенья И мгновенье вдохновенья Упоительной природы, Сделавшей меня крылатой. Я гляжу в него, как в Космос, Или в океан зеленый, Где планета зарождалась. Помнят это все прожилки, Что расходятся кругами От начала в бесконечность. Таинство телеэкрана, Сотворенного природой, Тайна яблок, Плоти тайна!

Учителю Альберту Петровичу Авраменко

Учитель! Вы ангел в очках. Мы парим над Москвой. И девятый этаж, Как ковер-самолет, Нас над миром несет. День был полон забот. Светлый вечер. Полет. Синей птицы крыло Озарило окно.

Памяти друга – Михаила Дьякова

Друга унесла не злая вьюга — Влажная, жестокая жара. Сдали тормоза, и не хватило духа Злое зелье сбросить со стола. Все не верится, что он не в этом мире. В высях и ущельях его дух. Тихо в однокомнатной квартире. За дареной занавеской свет потух. Вместо света лампы свет звезды родится: Столько дивных сказов он сложил! Пусть ему за то простится, Что всего сильнее дорожил Морем, полем, добрым словом, сказкой, Дружбой и весельем за столом. Был не горд, а был всегда согласный Преклонить колени пред Христом.

«На серьгах моих осенние пейзажи…»

М. Х.

На серьгах моих осенние пейзажи. Дождь всю ночь за окнами шумел. Осень начинает распродажу Желтых листьев и унылых тем. Я уйду, и пусть меня заменят Тысячи других – красивей и умнее. А казалось, ляжет в строку судеб счастье, Как ребенок на горячие колени.

«Тревожный запах хризантем…»

Брату О. А. Митарчуку

Тревожный запах хризантем… А раньше ликовали розы. Лазурный свод дрожит в дубовой бочке. Морозно утром. В Абхазии цветет мимоза. Я не была там тридцать лет. А горы помнят мой летящий след. Пером мне были свечи кипариса, Чернильницей – волна. Над морем плавилась луна. Под сводом гор кино смотрела юная актриса. На Агараки лился водопад. Шампанской пеной бился струй поток. В святом скиту алел цветок. И платье в кружевах мне сшила мать. В приморской лавке у вокзала Продавали утром хлеб. Он был похож на плинфы и стихов тома. Таили шелковицы сок и семена… Кавказских дев сияли лица. Слетали птицы с клавиш баяниста. Пусть будет чист мой лист печатный, Как абхазских гор снега… И за окном течет поэзии река. 6.06. 2013

Полуподражание Арсу-Пегасу

Я лежу на диване, не жравши, я худею. Я могу, но не хочу закатить истерику. Я становлюсь мудрее, но мне понятен Мир угловатых девчонок и душа пропеллера. Я – Близнецы. Моя стихия – воздух. Мне говорили: «Ты большой            воздушный шарик!» От меня уходили любимые,            но я все равно счастлива. Мой сын обожает мультфильмы            из цикла «Смешарики». Заняв у куртуазной подружки тысячу, С сыном и чужим мужем еду в Шахматово. А дача продана, но была бы Родина. Была бы странная отрада —            просторы блоковского сада. Я стою у волшебного зеркала. Тихо скрипят судьбы жернова: «Пароле, пароле, пароле —            – Слова, слова, слова!» Разгар лета. В моих руках стихов букеты.

Мой серебряный век

Л. П. Авраменко

Мать Россия, тебе мои песни!

Андрей Белый Мой Серебряный век, мой серебряный князь! В глубине твоих гнутых зеркал затаясь, Утонченная дама держит старый лорнет И опасливо смотрит грядущему вслед. Было все: пряный роз аромат И аллеи, ведущие в сказочный сад, Звон гармони в дуэте с гитарой, Девиц хоровод, дым кровавых полей, Пьяный сброд, что, поправ свою Веру, С древних храмов срывал купола. Ну а ты все жива, Сон поэтов и боль, Все бросаешь поленья в костер под названьем «Любовь»! И горят письмена в душах наших детей, Да хранит их Господь от безумных затей! Не удастся врагам уничтожить священное имя твое, Твой серебряный свет не склюет воронье! И дрожит золотистая пыль над крылами бессмертных страниц. Я смотрю в Зазеркалье и падаю ниц Перед чудной красой Вечной Тайны твоей. Вижу в нем отраженье родимых полей. Обещаю тебя не предать никогда, пред иконой твоей помолясь, Мой Серебряный век, мой серебряный князь!

Души половина – земля Украины

В. М-ко

Порву порочный круг ошибок И застолий праздных… Но как прекрасен жизни праздник! Вскормивши грудью сыновей, Уйду и стану коркою полей. Души половина – земля Украины.

Светские связи

Роману Рожкову

Светские связи – светлые связи. Солнце ликует у коновязи. Росчерк пера – и река потекла. Воды тихи, да круты берега.

«А я опять плыву в золотой ладье к солнцу…»

А я опять плыву в золотой ладье к солнцу, А я снова буду у костра любви греться. И никогда не покажет донце Богом отпущенное мне сердце.

Моя учительница

Ефимовой Маргарите Николаевне

Доска, мелок, красивый четкий почерк учительницы, Что брала уроки ремесла у матери своей, у белорусских аистов И у тверских полей. И у великих рыбарей, Чьи имена: Есенин, Пушкин, Гоголь, Чехов, Даль… Даль бесконечна. Их свет горел на кончике пера учеников, Что привели уже давно своих юнцов под сень Волшебных струй. Дуй, свежий ветер, и волнуй наш белый парус, И колебли златую цепь на дубе том, Век двадцать первый. Двадцать первый том. Космических галактик многоточье…

Домовой

Монике Орловой и Михаилу Шапошникову

1

Когда дом разоряли купцов и поэта, Домовенок у печки рыдал,            морща маленький рот. Кто-то, сжалившись, кинул старый сапог…[1] «Сел в него и поехал. Ах, как много кругом кумача!            Да, давно уж привык, Как и к жизни, наскрозь коммунальной. Долго жил у чужих, пока не сказали:            «Сбирайся!» Снова дорога. На Арбате[2] у Бори побыл. У Сашуриных ног постоял, Спиридоновка, 6[3], От Володи с Лубянки рукою подать            до родимого дома.[4] Приехал. И долго у печки рыдал.           И в слезах весь заснул. Проснулся от девичьего смеха.           А девчонки здесь умны и тонки, Как Зина[5], и в брюках в обтяжку. И хозяина нет. А хозяин-то есть. Миша[6] звать. И все так же галдят здесь поэты           и бросают слова в небеса. Можно жить. Нужно жить».

2

Родной поэзии хлебнув глоток, Почувствую в себе такую силу, Которая на берег выносила Тех, кто терял порой и весла, и челнок.

12 строк Виктору Вишнякову

Я полюбила Вашу мандолину. Какой Вы тонкий, чуткий гондольер! Моей поэзии весенняя долина Цветет вовсю, не зная полумер. Плывет гондола по излучьям нежным. А ей навстречу, улыбаясь и спеша, Несется, очарованная музыкой, Моя помолодевшая душа. Как в Бога, я в искусство свято верю. Люблю его серебряную нить. Пусть ангел карнавальный летит с неба, Чтоб нас пьянящим счастьем напоить!

Певица

Марии Любимовой

Эта женщина любит тревожить ночь. Звезды для нее – перья в перине. Любви захочет, попросит помочь Крещенский вечер – манящий и синий, Как Млечный путь, что начертил Творец Над самой прекрасной из звезд созвездий. Она как брошь приколола себе на грудь Осколок лазурной таинственной Бездны. Она поет ветрам вопреки. Нас бризы морские в уста целовали. Ее и мой отец – моряки. Значит, и мы в штормах бывали. Я так желаю ей Добра! Чтоб счастья было, как форели в бочке! Гори, сияй, наша звезда! Ни дня без песни, ни дня без строчки!

Масленичный этюд

Я так люблю последний снег, Пушистый, как сирени цвет! На Масленицу быстрый бег часов Прогонит долгий зимний сон. Перед постом светла печаль. И нам зимы немного жаль. Она уйдет, накинув шубку. Бродячий музыкант нам о любви поет. От Ваших остроумных шуток В мартини бьянко тает лед.

Гроздь света (Над книгой «Поморское землячество в Москве. 2011 год»)

Полистала страницы, как будто на окнах раздвинула шторы. Как красивы поморки, поморы! Беломорской волной пролилось вековое вино в мое сердце, Что с рожденья любовью полно К тундре, сполохам зорь над безбрежной равниной, И к снегам, осененным крылами Архангела Михаила. И к лодьям, и к церквам, где молились пред ликами Света поморы, Собираясь на зорьке за хлебом насущным в родимое Море-Океан. Я стою у окна. Вслед машу им узорным платком. Слышу: мачта скрипит, под килем вскипает брызг радужный ком. Новгородец-ушкуйник, мой пращур, мне дарит с небес свой привет. И бросает в подарок гроздь Света высокой звезды. Да здравствует свет! Радоница, 2012 г.

Славе Голубчикову

Закадычный приятель мой, Слава Голубчиков, Угощались с тобой отнюдь мы не супчиком. За чаем с пирожными в старинном домочке Я страстно мечтала о сыне, ты, видно, о дочке. Мы ходили гулять на Арбат           из райских кущ Ордынки. Ты был мне словно брат.           С души сдувал пылинки. Мы не виделись двадцать лет.           Сколько же вод унеслось? Я прошлому шлю привет.           Все, слава Богу, сбылось! Ты крепок, как сибирский кедр, Как и уймищу лет назад. И снова весенний ветер Нам дарит любимый Арбат.

Юрию Батяйкину

Как ветка черемухи, изящна и гибка строка, И Время трепещет в ладонях, к солнечный зайчик, В тугих неводах всегда золотая плотва, А в стойле веселый Пегас приготовился к скачке.

Наталье Стреминой

И по ветру розовый шлейф,           и туфелек блеск золотой в стременах… И звездное небо вдруг станет так ярко и близко. И пишет вдогонку записку           влюбленный в вас граф: «Вы Чудо, Талант, Звезда и Артистка!»

Старушки, продающие цветы

Памяти бабушки Феоны Ивановны Волковой

Старушки, продающие цветы Из палисадников, поросших красным цветом, Светлы, приветливы, опрятны и добры, Стоите вдоль моей дороги в Бабье лето. Я горожанка, но люблю поля, Шум леса, скрип калитки, Стук дождя по крыше… Чем ближе небо, тем милей земля. Душа поет, как только вас увижу: У храмов, у вокзалов, у метро. В простых платочках белых, как ромашки, Мне дарите июньское тепло. Навек поклонница я ваша. Поклон пионам, флоксам, василькам, Гвоздикам, астрам, георгинам. Мне завещала мать тропинку вдоль реки, Отец – дорогу от Волхова до Рима. Упрямо я стелю половики И свято берегу свет бальзамина. Старушки, продающие цветы! Мы вместе разожжем огонь в камине И в русской печке. Всем врагам назло Весной вновь зацветут веселые ромашки. И Петр с Февроньей, взявшись за весло, Волной любви омоют души наши!

Оренбургским мастерицам

Оренбург – Петербург – путь не очень далек. Купил мне любимый пуховый платок. За окнами быстро мелькают рябинки. В багажнике робко вздыхают шерстинки. Взволнованно дышит пушистая вязь. Я, словно невеста, с утра собралась На встречу с любимым. Ну, вот и вокзал. «Любимая, здравствуй! – ты тихо сказал. — Петербург – Оренбург – путь не очень далек. Привез я, мой друг, оренбургский платок. Он нежен и весел, как ягод корзинка. Как небо весной, светла паутинка. Пусть не кончается чудесная нить, Нам продолжая радость дарить!»

Деревенская ночь в Москве

Надежде Анич и Вере Шероновой

Проснулась затемно, во сне увидев жизни прозу. Нет, не хочу о ней опять… Окно, Москва, ночное небо, звезды, Свеча, букет цветов, икона и тетрадь! Поговори со мною, роза! Поговори со мной, как мать. О землянике, поле и березах Она любила здесь со мною толковать. О, мое сердце не забудет прадедов хутор И деревню на ласковой реке Изверь. И так отрадно станет сердцу, Когда туда открою дверь! Я свято помню крест церковный над Рощей, Кошку на крыльце,            Красивый поворот на Боровск, Рубцова слово. Ведь так же, как и он, Я ставлю букву «ц», на «у» похоже. Про букву только кстати, Как и заметка про Арбат. Там, у метро, мужик на «тулке» Играет третий год подряд. Недавно с сыном на прогулке Услышали мелодию родных небес. И кто-то вместе с сотней бросил гармонисту розу. Ну, разве это не прогресс? И девушка с старинным чемоданом, С каким когда-то езживал Рубцов, Прошла к метро асфальтовой тропинкой, Сверкнув прабабкиным серебряным кольцом.

Борису Пастернаку

Не спи, не спи, художник…

Б. Пастернак Серебром зазвенит колоколец У виска, у виска, у виска. Я пойду по осеннему полю. Поклонюсь колоскам, колоскам. Дождь хрустальной гребенкой причешет Город с щупальцами антенн. Мое сердце упрямо, как девочка, Танцевавшая па-де-де С добрым гением, полным отваги. Он, увы, не ее герой! На кораблик из белой бумаги Она прыгнула за мечтой. И в исполненном счастья полете Ей не думалось про реверанс. Так любила она Ваше фото И эпоху со странным именем «Декаданс». Декаданс! Как Вы странны тоже, однако! В сапогах и плаще на ветру В поле шли за млеком заката. Дайте, я помогу Вам ношу эфемерную эту нести! Дайте часть мне ее! Сплин заброшен! Нам ведь, кажется, по пути! Чудно имя Ваше: «Бор» – ветер, Древний-древний ветер Борей! «Осторожно, двери открываются!» Переделкино. Дым полей. Скоро быстрыми иглами осень Свяжет желтое пальтецо. Ваших глаз смородинных пропасть Все сияет над тем селом, Где любили, трудились, пели И смеялись счастливой порой Непридуманные герои, Забиравшие в путь с собой Туес меда и яблок узел. Ждали их узелки дорог. Очарована Вами, Узник Вечных истин и мудрых слов!

Коньяк с Лермонтовым

Марии Акимовой на память о нашем посещении музея Лермонтова на Молчановке

1

Арбатский особняк. Звенящие, как струны, стены. И шепот половиц: «Здесь ангел рос».

2

Отель «Свет звезд». Коньяк. В камине треск поленьев. А за окном зима и гулкий стук колес. И струны пели. Ах, как струны пели! Звезда взвилась в винтажный полумрак. А за окном цвели соцветия метели. И сад благоухал, Как розовый коньяк.

В твоей книге яркая страница…

Павлу Васильеву

В твоей книге яркая страница Твоей светописью озарена… Мне дано всю жизнь трудиться Над тканьем простого полотна. Чтоб на нем был домик над рекой И узорный, с царским знаком крест. Нет и не было в судьбе моей покоя. Я всю жизнь иду с пером наперевес, Полюбив дорожный посох свой, Берегом чудесного ручья — Той тропой, не узкой, не широкой, Твердо зная, что она моя. И размерено дыханье На шестнадцать строк. И пестрядевый Всегда готов к дороге рюкзачок.

Длинные стихи в ритме сердца, написанные в бессонную ночь, по случаю моей номинации на Бунинскую премию

1

Как птица взлетела чудесная шторка… Я снова на сцене. Актерка! Актерка! Трепещут под сенью дерзких ресниц Светлые тени от великих страниц. Зеленоглаза и зеленоволоса, юна и толста… Компьютер! Не мучьтесь вопросом! Поверьте зеленым, как травы лесные, косам! Картина ясна: бушевала Весна! Мне только шестнадцать. И я гимназистка. Конечно же, вру: ведь артистка, артистка! Я в школе советской училась, влюблялась в Поэтов. О, роскошь их рыцарски страстных ответов! К платформе в цветах и поклонниках прибывает вагон. Мне Дорога дарила Бон Шанс Возвращенья на московский перрон. Приосанив красивые ноги в балетном прыжке, Я всегда уезжаю в последнем вагоне и в лихом кураже. …Я люблю в новгородском небесном краю Заовражье, То, где пращуры скрыты до Света – Крутяковы и Ражевы. А мой почерк похож иногда на изящно-ветвистый. Таким бабка писала, что, и правда, была гимназисткой. Только я – не она. Я артистка, артистка! Я богаче бывала, чем Эвита Перрон. И за мной увивался современный Пьеро, А на шляпе перо трепетало Страусиное, и плавились розы, А на кончик пера опускались Стрекозы и эльфы, и звезды. И еще я люблю фимиам, Потому что не феминистка. Получила компьютерной ночью Привет из Парижа артистка. Там чужие березы, как ангелы, Льнут к православным крестам. И под небом чужим, как шампанское, Льется колкий голос Мадам.

2

Маленькие разговоры с Нижинским,                     Буниным и Нуриевым: «Славушка!» – звал вас Шаляпин!           Помните изумрудный на солнце лопух? Вас в деревне, где жили на даче,           в детстве клюнул                     в изнеженный лобик петух, Вид вульгарного шрама имела           прививка России —                     от Бога святая награда. И плели вы на сцене венки,           розы взяв из Эдемского русского сада. О, Иван Алексеевич Бунин!                     В заполярных безмерных снегах Вы стали отрадой отнюдь не поэта,                               а морпеха Великой войны – потомка Почетных гражда́н                     и волынских рубак и стрелков. Что любил больше жизни Россию,           древо Рода, был охотник до смеха И ужасно боялся волков.           Там слышалось – в ярких сполохах зорь Эхо Ему хорошо – старой жизни.           И было отрадно от ваших рассказов-стихов. На восточном ковре искры солнца и блики луны. Я целую Ваш Свет, Руди Хамит улы, Чудный Альбер и русский Петрушка! Все поклонницы Ваши в Париже           почти уж старушки. Вы же пьете с ученицей Кшесинской Марго Вечной молодости золотое вино. И, согласно отцовскому сану, Ваши дети едят на далекой звезде круассаны, И еще им несут из незримых кулис Ваших предков напиток – кумыс. Все мы дети России и смотрим на мир           «голубыми глазами поэта». О, святые подмостки! Мир нашему Дому           и краскам Господнего Лета!

Восточный округ

Восточный округ, ты – краса столицы. Мы здесь живем. Мы в нем живем. Лучи рассвета – перья дивной птицы — Сияют утром над Серебряным прудом. Весной в Сокольниках цветет жасмин. Березы с кленами склоняются над розами. Пасхальный звон – мед для моей души. У Иверской горит свеча, искрясь серебряными звездами. Сверкают звезды, отражаясь в Яузе-реке. Плывут по небу, словно лодки в парке по воде. Наш старый парк Измайловский прекрасен. В полдневный зной для вас друзьями станут клен и ясень. А осень золотая поманит на прогулку, На краски щедрая, как «Красная Заря». Наткет холстов для наших улиц, площадей и переулков. Они заветной старины уют хранят. Дорогой Царской едут гости к нам на Вернисаж, Чтоб покупать подарки, любоваться и дивиться. Он всем знаком в России, за границей. И Кремль в Измайлове гостям хорошим рад. Но нет дороже для меня Горы, Чем та, что Соколиной издавна зовется. Здесь Воскресенский храм и рощи Полежаевской шатры. Здесь обороны мощь наукой создается. Виват, «Салют»! ВИАМ, виват! Вам сокол брат, орел вам брат. Звезда Труда и Разума сияет ночью здесь и днем, И Время счет ведет великими веками. Здесь юный Государь Царь Петр Взвил знамя над гвардейскими полками И поднял парус над российским кораблем. Восточный округ, ты – краса столицы. Мы здесь живем. Мы в нем живем. Лучи рассвета – перья дивной птицы — Сияют утром над Серебряным прудом.

Катя играла в колокола…

Екатерине Подколзиной

Катя играла в колокола. Верные краски в руки брала. Динь-дон, Динь-дон: Лазурный наш Днепр, Синий наш Дон. И, конечно, Москва, Москва-красна. К ней любовь без дна. Дна-дна-дна. С тех эфирных берегов, У которых не было и нет оков.

К юбилею «Слова о полку Игореве»

Татьяне Рюмшиной и Татьяне Агличевой

Скорей на трамвай, Пока не уехал, Пока еще мчится по рельсам, Тревожа старинный наш сон! Я в городе русском живу, Где грохочет стоглавое эхо И пышная роза цветет российских Роскошных ветров. Скорей на заставу, Пока еще живо старинное слово! Чтоб было кому помахать, Вскинув к небу узорный платок. Трамвайный звонок! Он отрадно звенит, как маленький колокол. Скорее туда, где трепещет живая вода Удивительных строк. В них Волга, и Волхов, И Днепра золотое начало В смоленских посконных лесах, Где витязи строились в ряд, Выходя с супостатом на бой. Здесь русские павы взрастали И витязей ждали к родному причалу. Как это забыть мне! Если «Слово» все время со мной, С тех пор, как услышала: «Игорь», «Каяла». И снова тревожит оно Средь родных берегов. И волнует до слез. Я детям его передам, Чтобы в классе, Как в храме, звучало: «Каяла», «Непрядва», «Даждьбог» И «Христос»!

Я живу на твоем сайте

Я живу на твоем сайте, Значит, я жива в твоей памяти. Мы не виделись три года. Это очень много. Когда пройдет лет пять, Я их смогу зарифмовать Со словом «опять»! Река любви — Единственная из рек, Которая умеет Течь вспять.

«Я милого узнаю по походке…»

Филимону Сергееву

Я милого узнаю по походке. Поэта я узнаю по глазам. Мы никогда не пили вместе водку, А только терпкий, словно сок граната, И пьянящий чай. Прошли девичьи грезы, улетели. И не могу уж ни любить, ни ревновать. Но слышу отдаленный звук свирели. И вновь берусь за дудочку, Чтоб звонким эхом стать. Кленовый лист горит на кромке пруда. И радость льет над улицей фонарь. В моих глазах сияют изумруды. И сердце ласточкой несется В солнечную даль.

«Я стала бояться ночных прогулок к звездам»

Я стала бояться ночных прогулок к звездам. И все же, мне отрадно вспоминать, как он Поцеловал меня при всех, в театральном фойе, Где лучи электрического света и взгляды Перекрещивались, как шпаги. Но нам никто не мог помешать. Мы были с ним вдвоем – в толпе. Покой и Радость. Радость и Свет.

Картины Александра Роцкова

Сыну Василию

1

Картины. Куртины. Снега. Зеркала. Зажженные свечи. Бокалы вина. Один – в моих пальцах. Другой – солнца шар. К руке другая незримо прильнет… Свет солнца люблю – жизни мед И сны золотые – о дальних Мирах, Снегах Атлантиды и синих горах.

2

Три дамы, фонтан и уютный дворец. Две ласточки в небе. Лучи солнца на спице зонта. Я та, что в белом. Без зонта. Мне не нужен зонт. Мой зонт – горизонт. За ним хрусталь горных рек, Прохлада от тени бананов, шелко́виц и роз. А здесь – березовый рай И тень на стене. Я – лодка. Ты – парус. Я лечу по волнам. Ты сияешь.

3

Мои девочки, мои звезды. В них – сиянье травы, моря свет. Как красиво шелестит Книга судьбы. Тихо, словно рыбки плывут. Утро вылило в море кувшин молока. Волосы пахнут дождем и жасмином.

4

Богиня утренней зари поднесла к лицу зеркало. Зеркало – море. И мы в нем: парус и лодка.

5

Лента на шляпе моей, как свет алой розы. Твой свет, как свет розы, всегда со мной. Ты – парус, дающий движенье моему огню.

6

Купол – чаша Мудрости           и пламя небесной Любви. Крест – Свет и Дорога. Пусть яркими будут на нашей Дороге огни!

7

Читаем Книгу Москвы. Она – лестовка. Кремль – красная нить.

8

Коровы и пруд. И пастух. Город и горы. Древо в плодах. Тень от него. А белая корова в разномастном стаде, Как белая жемчужина В ожерелье из янтаря и сердоликов. Май 2012 года

Примечания

1

По преданию, домового нужно перевозить на новое место жительства в старом сапоге.

(обратно)

2

Квартира на Арбате, где родился Андрей Белый (псевдоним; настоящее имя Борис Николаевич Бугаев) [14(26).10.1880, Москва – 8.1.1934, там же]. Теперь там музей.

(обратно)

3

На Спиридоновке, 6 находится памятник А. Блоку.

(обратно)

4

Музей В.Маяковского на Лубянке.

(обратно)

5

З. Гиппиус.

(обратно)

6

Заведующий музеем В. Я. Брюсова М. Б. Шапошников.

(обратно)

Оглавление

Филимон Сергеев Север… Гитара… Любовь…

  Родная, любимая Русь

  «Тих и неприметен наш таежный тракт…»

  Утро

  В деревне

  Ветер

  У калитки

  «Вы говорите – любите меня…»

  «Дыханье клевера в стогу…»

  Солнышко

  Тихая равнина Романс

  «Упаси вас Бог не знать любви…»

  В гостях у Нины Яхонтовой

  Осенний звон Романс

  «Нынче я от счастья пьяный…»

  Молитва

  Нищета

  Крест и черемуха

  Голод

  Письмо в Москву

  «Расскажи мне про села…»

  «Душа моя опять светла…»

  «Эх, не сидится нынче дома…»

  Душа

  Ненависть и ложь

  «Я вновь безропотно и нежно…»

  «Я знаю горестные слезы…»

  «Деревянное детство моё…»

  «Ты любишь ли меня, скажи…»

  «Любимая, по всем приметам ты…»

  Сестре

  «Я снова избой растревожен…»

  Белая сирень

  «Поутру было ясно, тихо…»

  «Может, слишком я северный…»

  В поле

  Ода осине

  Тебе, мой друг…

  «Ветер воет, листья носит…»

  «Душа моя колодец…»

  «Любовь как тайна… Что со мною…»

  Кони-сани

  Другу охотнику

  Брусника

  «Пьет хмельную осень звонкая прохлада…»

  Я вас люблю Романс

  Снова в лесной глуши

  Вы стали лучше от любви Романс

  Месяц Романс

  Ты скажи мне

  «Остановись, мгновенье…»

  Прощанье с собакой Романс

  Пролески

  Мой север

  Поэт и девушка

  «Мы уйдем не поздно и не рано…»

  «Прости, мой Бог, за то, что я родился…»

  Любовь

  Поцелуй

  Лиственная вьюга

  «Не гони меня, милая…»

  На погосте

  «Я не еду в край заброшенный…»

  «Есть у любви высокий смысл…»

  «Высокий дом, бревенчатые стены…»

  Тайга улыбками не балует

  Рябина

  Письмо

  Муза

  «Мчится, мчится золотая…»

  Тайги перезвоны

  Братские могилы

  Признание

  Полнолунье

  «Идиот»

  «Деревня, милая деревня…»

  «Любимая… Обидно мне…»

  Песня леса

  «Нас годы мчат, как ветер – листья…»

  «Думы, думы о блаженстве…»

  «Милые, милые дали…»

  «Я видел сон с прекрасной Герой…»

  Стихи из романа «Идущий от солнца»

  «Ты меня ласкай, ласкай…»

  «Сила духа народного…»

  «Душа моя, лети, лети…»

  «На земле жить очень трудно…»

  Россия Песня

  Россыпи Романс

  Горе и беда Романс

  Романс

  «Когда сердце нуждается в пище…»

  Бездонная грусть

  Лебедь белая

  Свеча любви Романс

  Рябчик Песня

  Во ржи Романс

  Коняге

  Ночная звезда

  Певице

  Ромашки

  На родине

Ольга Версе Дорога в бабье лето

  Стихи в ритме сердца

  Праздник поэзии в Шахматово

  Петровки

  Ключи от счастья

  «Я люблю просыпаться, когда просыпается сад…»

  Сонет в тонах Палеха

  Параллели любви

  Дом Гоголя

  Царю и поэту

  Подражание Арсу-Пегасу

  Поэты России

  Сломались сутки пополам

  «Цветы умерли стоя…»

  Кораблик «Цой»

  Булгаков и Маргарита

  Марине Цветаевой

  В предчувствии перемен

  1989 год

  Ты мне отравил март

  Банальный сон

  Мой малахит

  Учителю Альберту Петровичу Авраменко

  Памяти друга – Михаила Дьякова

  «На серьгах моих осенние пейзажи…»

  «Тревожный запах хризантем…»

  Полуподражание Арсу-Пегасу

  Мой серебряный век

  Души половина – земля Украины

  Светские связи

  «А я опять плыву в золотой ладье к солнцу…»

  Моя учительница

  Домовой

  12 строк Виктору Вишнякову

  Певица

  Масленичный этюд

  Гроздь света (Над книгой «Поморское землячество в Москве. 2011 год»)

  Славе Голубчикову

  Юрию Батяйкину

  Наталье Стреминой

  Старушки, продающие цветы

  Оренбургским мастерицам

  Деревенская ночь в Москве

  Борису Пастернаку

  Коньяк с Лермонтовым

  В твоей книге яркая страница…

  Длинные стихи в ритме сердца, написанные в бессонную ночь, по случаю моей номинации на Бунинскую премию

  Восточный округ

  Катя играла в колокола…

  К юбилею «Слова о полку Игореве»

  Я живу на твоем сайте

  «Я милого узнаю по походке…»

  «Я стала бояться ночных прогулок к звездам»

  Картины Александра Роцкова Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg