Женя Гранжи Бестолочь
Каралия
Вечер, осенняя вялая стужа.
Слаб, обезвожен, немного простужен.
Нас с тобой чувство свирепое гложет.
You are so fucking distracted! Я тоже.
Ты же придумана мной. Ты Каралия.
Как о твоей красоте все орали – я
Слышал, я знал – ты исчадие ада.
Знал, и к ногам всё равно твоим падал.
Ты моего сумасшествия чадо,
Мне твоего не коснуться плеча, да
И в общем-то, знаешь, лицо твоё даже
Я смутно себе представляю… но, скажем,
Не так это важно – не похоть тут конская.
Твой прототип – не Мария Волконская.
Я тебя знаю от аза до ижицы…
Мысли текут, изменяются, движутся…
20.06.2001.
Звонок
Промокнув под серым уютным дождём,
Я встал у подъезда и съёжился мудро.
Я еле дошёл, я насквозь измождён
Атласным узором её перламутра.
Наутро…
Наутро в моей мастерской
Проснулись холсты вместе с запахом масел.
Сжигаемый едкой, невнятной тоской,
Я ёлку шарами украсил.
И вдруг, мой нарушил покой
Звонок телефона. Святой Аполлон!
Хватаю немедля: «Алло…»
Oh, fuck! «Вы ошиблись, аптека – на тройку!»
Налил себе кофе и снова лёг в койку.
Вхожу в ожидания раж.
Вот это вираж!
Коварство-варварство.
Коварварство!
Любовь и боль.
Люболь!
Есть ли разница
Во что перекраситься?
В ёлку или сосну…
Отхожу ко сну…
Я сплю в ожидании главного слова.
Наступит ещё один радостный год,
А я буду ждать, и надеяться снова.
Сквозь тысячи разных погод,
Сквозь месяцы, годы, века
Я буду напрасно, похоже,
Сидеть у камина и ждать всё того же –
Её анальгина-звонка.
4.12.2003.
Утренний сон
Бессильна моя воля, мочи нет!
Но что могу поделать я с благим стараньем,
Когда глаза твои, размытые страданьем,
Бессонные приносят ночи мне.
О, нет же, я не сплю и ныне,
Глухим ночам вверяя свой секрет.
Компания мне – пачка сигарет,
Остывший чай и свет унынья.
26.07.2004.
Лишь
Принимаю без страха, без устали
Горечь новой любви, в меня брошенной.
Я хочу лишь услышать из уст твоих
Лишь банальное «Здравствуй, хороший мой».
Хоть на долю секунды встретиться
С твоим взглядом. Бреду улицей.
В звёздном небе изгибом месяца
Мне улыбка твоя чудится.
А когда я усну, приснится мне –
Я, в блаженном любви мареве,
Поцелуями, как ресницами
Закрываю глаза карие.
15.04.2009.
Цирк
Я хотел бы сойти,
подобно крысе,
С обречённого взахлёб
корабля.
И с коварной
грациозностью рыси
В небо коршуном взмыть…
Но, бля –
После двенадцати
ночи
Выход закрыт
и заколочен.
Короче…
Болтаю ногами,
Любуюсь берегами,
Изучаю оригами.
Скучно. Один.
Заколел до самых
седин.
О, глюк! Заходи –
посидим.
Я сейчас при виде
костра
Взвыл бы как
Фаринелли-кастрат
Минут на пять,
без перерыва,
С холодным, больным
надрывом.
Когда на айсберг
переменится курс, -
Я из своей
одиночки-каюты
На шлюпку, что ближе,
прорвусь.
И, отплыв от несчастий
приюта,
Буду, смеясь и хлопая
в ладоши,
Наблюдать за кошмаром
всеобщей паники.
И, глядя как тонет
большой и хороший,
Кидать в воронку
бумажные кораблики.
13.01.2004.
Шаман
Ломаю копья, когти рву,
И горблю спину-анаконду.
Вдыхая жжёную траву,
Внимая хищным голосам,
Я нахожу в себе Джоконду
И улыбаюсь себе сам.
Не наблюдая покушенья,
Я попрошусь на небеса
И не войду во искушенье.
Огнём обрызганная, мгла
Накрыла небо, город, зданья.
А мне подняться помогла
Прыжком на небо без шеста.
Я на верхушке мирозданья,
В различных сферах торжества!
20.12.2003.
Январь
Я смотрю свои сны-предсказанья.
Два часа до рассвета. Глаза
Открываю, впадаю назад
В пустоту бытового сознанья.
Вижу ночь. И фонарь. И аптеку.
Захотелось курить. И по снегу
Дохожу до ночного ларька
Из январской заснеженной бездны:
«Лёгкий Chesterfield будьте любезны…»
Закурил. До рассвета пока
Остаётся не менее часа.
Новогодний танцующий бес
Этой ночью обходится без
Сумасшедшего зимнего пляса.
С тишиной я прощаюсь до встречи.
Когда кончится утро, день, вечер –
Ближе к ночи я, выжатый напрочь,
Вновь спокойно и плавно войду
В еженощно раскрытые двери.
Новым снам-предсказаньям поверив,
И сознание выключив на ночь,
Растворюсь я в раю и в аду.
2.01.2004.
Эпитафия
Едва переступив любви порог,
Не знал уже страданий полуночных.
От мыслей лишь избавившись порочных,
Я вновь и вновь срывался на порок.
Я нежно и безудержно любя,
Слепую демонстрируя прилежность,
Слепую и безудержную нежность
Выдавливал губами из тебя.
А ты, лишь слабый чувствуя призыв…
А ты, воспламеняясь лишь азартом,
Зажгла внутри себя ещё до старта
Лишь флиртом отфильтрованный позыв.
Когда же мой последний час пробил, -
Лежал я, безмятежно умирая.
И я, в тебе лишь слёзы вызывая,
Рассказывал, как я тебя любил.
23.08.2004.
Откровение
Твой пройден путь. Про всё забудь –
Зачем лить слёзы понапрасну?
Пусть ляжет груз тебе на грудь,
И давит, – это не опасно.
Не вечна жизнь из кирпича,
В ней мудрый смысла не находит.
Не стоит мучиться, крича –
В кирпичной жизни всё проходит.
Тебя убили, но сейчас
Ты с «Откровеньем» Богослова
Знаком, и знаешь – близок час,
Когда лишится смысла слово.
«The time is near!» Это кайф!
Любой из нас к тому приходит,
Что жизнь – дерьмо. Oh, fucking life!
Проходит жизнь… И всё проходит.
Давайте совесть удалим!
Пусть искушает нас лукавый.
Привет, апостол-подхалим!
Вы Иоанн?.. Или Лука вы?
Плевать, что всё размыто – тень
И очертанья силуэта.
Я верю, будет новый день.
Проходит всё – пройдёт и это.
26.08.2001.
***
Любя
Одну
Тебя,
Ко дну
С тобой
Одной.
Такой-
Сякой -
Без фраз.
Без глаз.
Не бес,
Не сон.
С небес -
На трон.
Без слов.
Без снов.
Блестел
Накал.
Хотел,
Ласкал.
Тоска.
Ослаб.
Устал -
Скорей,
Скорей!
Одну
Тебя
Ко дну
Любя.
С тобой
Такой
Одной.
27.02.2014.
Циклы
Утро.
Глотаю сухой аспирин.
Вновь замечая, что болен не кстати,
Я выливаюсь из старой кровати
Из под пропитанных снами перин.
Стол. И забытое слово над ним.
Глянешь – и вновь через ветхую дверцу
Вечная мука впивается в сердце.
И выпивается залпом одним.
День.
И еще не прошла голова.
Та же в ней пятая громом симфония.
В памяти – та же Mylene, “California”.
Те же желание ляпнуть слова.
Голову лечит вчерашний портвейн.
Душу калечит сырая каморка.
Уши питает психоз Тома Йорка.
В плеере плачет вчерашний Кобейн.
Вечер.
В компании мыслей лихих
Я заливаю избитую память
Жизни, в которой уже не исправить
Сказанных слов и поступков дурных.
Гилмор и Нофлер – сегодня со мной.
Здесь же – «Кино», «ДДТ» и «Алиса».
Полночь. И снова свирепою крысой
В горло вгрызается яростный вой.
Ночь.
Моя жизнь – измордованный цирк.
В клоунском гриме – моя обреченность.
Зрительским смехом забита никчемность
С разных концов безобразных интриг.
Детства согреют ночные ветра,
Зимние звезды, отец, – ностальгия.
Ночью достанет во сне невралгия.
День аспирином начнется с утра.
21.02.2007.
Октябрь
Подумать только – я унижен!
Свой обезумевший покой
Спускаю ниже в яму, ниже –
Зачем нужна любовь, на кой?
Привет, реальность отчужденья!
На камне дна сижу уж день я.
Мой злобный разум успокой.
Но мне бы удержаться только
От вновь нахлынувшего вдруг
Огня любви и снов, где столько
И обезумевших подруг
И лжедрузей, меня предавших,
Врагов, последний хлеб отдавших…
Как всё изменчиво вокруг!..
Махнув культёю вместо кисти
Мне на прощание, сорви
Мои оранжевые листья
Моей оранжевой любви…
3.10.2001.
Весенние ветра
Когда уйду спокойный в святую тишину,
Спокойный и бесшумный, с ветрами возлетая,
И снова покоряя родную вышину –
Запомнюсь этим стенам на многие лета я.
Весна ползла. Из почвы – в неистовый восход,
Сырой и равнодушный. Запомнятся страданья.
И в вечности запишут мой самый лучший всход.
На протяженьи жизни платил за это дань я.
Когда на веко ляжет последний мой пятак –
Сыграйте «Лакримозу» на старой «Аэлите».
Уставший от последних мучительных атак,
Когда уйду, усну я – меня не шевелите.
24.10.2001.
Любовь
Оскал озлобленный
ласкает кожу.
Любовь твоя,
умеренного роста,
Слюною вязкой брызжет.
Жадно гложет
Приволье привокзального
погоста.
Вернулся поутру
туда же,
Измученный болью
ушибленного колена.
В тенях подъезд, весь дом
загажен.
Шаги внизу –
вернулась Лена.
Лены ненавязчивый
вкус укуса!..
Вкусил удовольствие
обузы вкуса.
Петля мне бросилась
от радости на шею.
Сама пугаясь, затянулась.
Сжалась.
Со мной теперь ушла
в могильную траншею
Сырая, недоделанная
жалость.
Искал твой,
жаждущий любви, оскал
Ответ мой честный,
неприкрытый, голый.
До крови меня клык твой
обласкал.
Вонзала пасть оскала
дыроколы.
Теперь не важно, радость ли,
тоска ли –
Не прибавится шрамов
на мёртвой коже.
Мешки неудач на себе
таскали…
И счастья пакетики
носили тоже.
Вот, убитый любовью,
в подъезде я.
Был бы жив – мог бы счастьем
упиться –
Вот, глядите – примером
возмездия
Служит труп моего
убийцы.
Твой мозг, Лена, -
жидкое олово.
Ты шаблонной, стандартной
любви своей, Лена,
Саморучно надела
на голову
Пакет
из полиэтилена!
А к слову сказать,
моя будет ниже
Чаша весов, если
взвесим
Любовь нашу.
Ведь твоей чашей движет
Килограмм
заплесневелой спеси.
Вниз-то мою чашу тянет
свобода –
Не гордость или спесь.
Вот так всё просто.
Судьба моя, твоего
антипода –
Приволье
привокзального погоста.
12.12.2001.
Пустота
Ох, не спится мне
ночкой тёмною,
Не смеётся мне
смехом сдавленным,
Не грозится мне
пальцем скрюченным,
Да не снятся мне
сны цветастые.
То не звёзды мне
напророчили.
То не голь моя
перекатная -
То душа моя
бродит по лесу,
Стонет, корчится
да спивается.
Рванью ношеной
разодетая,
Болью-судрогой
изувечена.
Ходит-бродит
лесами-болотами,
Да полями всё
конопляными.
Как бродил по земле
испоганенной,
По грязи,
измарался-испачкался.
Не нашёл я креста
позолотного,
Освящённого,
православного.
Проведут меня
светлым заревом,
Подпоясают
красной лентою
Духи чёрные
да нечистые,
Уведут к себе
в норы тёмные.
Не брани меня,
моя матушка.
Не бросай, отец,
камни острые.
Не любовью жив,
и не верою,
Но надеждою
на прощение.
И не спится мне,
не тревожится.
Не смеётся мне
и не плачется.
Не грозится мне,
не прощается.
Не хвалиться мне,
и не каяться.
январь 2006
Фотография
В лице твоём, достойном умиленья,
Я больше ничего не нахожу.
И, разве что, с великим сожаленьем
Покину я твой плотский абажур.
И, может быть, для памятных коллекций
Я сердце твоё высушу. И впредь
Ты станешь бережливее, и сердцу
Позволишь безмятежно умереть.
И больше к вечно жаждущему лону
Не станешь ты распахивать врата,
И в лоно к себе, с криками и стоном
Запустишь стерегущего крота.
Засасывает всех в тебя мгновенно!
Кто не был там – воистину блажен.
Хотя, снаружи, если откровенно –
Сокровищница Карла Фаберже.
Не стану выражаться непристойно.
Когда тебе придётся прогореть,
Попробуй, свои дни дожив достойно,
Не менее достойно умереть.
1.11.2004.
Об этом
Из мыслей и крика сплетается это.
Об этом дымится моя сигарета.
Про это я мыслю, об этом кричу я.
На это надеюсь, лишь это почуяв.
От этого можно скрываться, но тщетно.
Ломаться для этого можно бессчетно.
Об этом я помню, живя под прицелом.
Довериться этому можно всецело.
В ком это всегда пребывает – с тем сила.
Об этом первейшая мудрость гласила.
На это не действует сила запрета.
Живет мое сердце надеждой на это.
Однажды придя, это долго уходит.
И многие в похоти это находят,
Но как было сказано всяким убожествам:
Подделок под это – великое множество.
11.09.2006.
Дом
В прохладной комнате,
в тумане смертельного навара,
В душистом аромате
тающей горки
Висел, смеясь и покачиваясь,
в петле Че Гевара,
А рядом испускал
зловоние Горький.
Слова, разбросанные
серпантином мотивировки,
Струились в неуверенной
пошлой ломке
И вниз опускались со звоном
упавшей монтировки,
Выбивая наивных ушей
колонки.
Стоя на старой лестнице,
на ступени самой низшей,
Я увидел у стены
белую лавку.
И на ней, блаженно улыбаясь,
мёртвый лежал Ницше,
А рядышком с Ницше
пристроился Кафка.
Скажи-ка, не лучше ли жизни
в сто крат
Нам её долгие
отголоски?..
…Смотри, ещё двое –
убитый Сократ
И продырявленный
Маяковский…
22.12.2001.
Память
Дайте закурить
и налейте,
К сердцу прижмите,
а не к ногтю –
И я вам сыграю
на флейте
Водосточных труб
ноктюрн.
Хоть уже
смертельно зачах –
Всё ж иду за вами,
MeineLiebe.
Кровоточат ноги
в кирзачах.
А вы, MonAmour,
так смогли бы?
Вы не бес,
Но тоже
Сошли с небес,
Похоже.
Я вашего
не получал письма
В котором любовь ваша
яхтою о скалы
Бьётся. Но ваши
обнажились весьма
Недружелюбные
клыкастые оскалы.
Мы, фаршированные мясом
телята,
И не знали как
поганым дымом курится,
Проскальзывая и не тая,
в густой вентилятор
Любовь-замороженная курица.
Она и мы –
теперь нас трое.
Осталось ещё
портвейну налиться.
Давайте-ка с самым
серьёзным настроем,
Без тени
улыбки на лицах
Уснём. Как вчера я
без злой суеты
Был с вами
на дерзкое «ты».
Я видел тебя в анальгиновом сне.
Был домом нам поезд на вечном разъезде,
Был белой и тёплой периной нам снег,
Свечой – свет стеклянных созвездий.
Быть может,
и не для вас вся та
Анальгиновая
красота.
И крэзия
Поэзии,
И роза
Прозы,
Но при желании
найдёте мой адрес, Света –
Питер,
улица Ленсовета.
13.04.2002.
Люболь
На морозе
синяя торговка
Кричит, приплясывая
с мешком.
Уверенно кричит
и ловко:
– Не кривись, гражданский рот
смешком!
Вот вы, гражданин в галошах,
не лаете,
С супругой, видимо,
вместе ?..
Любовь на развес
не желаете?
– Ну… взвесьте
грамм, этак, двести.
– Вам завернуть?..
Поставить отметку
В красном советском
паспорте
О том, что любить
способны метко –
В смраде
общественного транспорта?
Ничего, расслабься,
вытри стан!
Что у вас в глазах?
Это соль, да?
Какой, однако же горячий вы,
Тристан!
И изо льда ваша
Изольда!
Вы стихотворец,
и поэтому прёт
Из вас целая
тонна боли.
Всевышний подумает
и поэтом упрёт
Стены двухсотграммовой
люболи.
11.11.2002.
Жертвоприношение
Она вылетает в окно каждый вечер,
Взмывает в мясистую пыль-синеву.
Потуже крыла закрепляет, на плечи
Взвалив гору праздности. Путь ей намечен.
Уносит её за Неву.
Она возвращается с огненно-красным
Восходом и падает на руки мне.
И полуживую её я напрасно
Кладу, подложив ей под голову грязных,
Затасканных пару камней.
Уставший, бинтую ей свежие раны,
Срывая с себя килограммы одежд.
Хотя и жива она – мыть ещё рано –
Я мою, свои же набрав из-под крана
Нелепые слёзы надежд.
Я высосал пыль из её рваных лёгких,
Набив себя грязью безумства её
Ночного полёта и радостей многих.
Мой выход сегодня опять не из лёгких –
Покончить с собой за неё.
01.02.03.
Jazz
Ольге Шашкиной
Слизью моих проспиртованных песен
В руки мне льётся бокал наваждения –
Вновь на губах сладко-кислая плесень
Вкуса безудержного наслаждения…
Jazz! Мои пальцы трясутся, сжимая
Стёкла. Ломают, и красные полосы
Вниз зажурчали – играет живая,
Тонкая, звучная лирика голоса.
Вечной весной в одиночной мне камере,
Плача погибнуть, в любовь свою веруя,
Мне напророчили песни. И камни мне
Снова стремятся в глаза. Свою меру я
Знаю и чувствую –
это конец.
8.03.2003.
Осень
Осень.
Волшебная пора
Опять все оставляет без ответа.
Лето.
Древесная кора
И сумерки. И сумерки без сна.
Весна.
И свежие деревья.
И снова безответна и нема
Зима.
Спокоен и не в гневе я.
Листвой с утра опять меня заносит
Осень.
Волшебная пора…
6.09.2007.
Завтра выпадет снег
Ужасно скверно…
Стелется туманом
Пожар, наверно,
За пределом зрения
Пылает осень
Дымчатым обманом.
Ко мне приносит
Облако прозрения.
Презрение!
В осеннем танце
Кружится торнадо.
В потертом ранце
Я таскаю месяцы.
Портвейн с хандрою –
Это то, что надо.
Гнилой порою
Время во мне бесится.
Поднебесица!!!
Загорелись фары
Лиры и кифары!
Октябрь ублюдок!
Влились в желудок
С горечью соды
Аэды и рапсоды!
Хандра пропала!
Несу куда попало
Осеннюю околесицу.
Поднебесица!
Поднебесица!!!
Поднебесица…
7.10.2003
Художник
Уставшим от сумки с палитрой, плечом
Я дверь отворил машинально и просто.
С собою опять поболтал ни о чём
И лёг на холодную простынь.
Замёрзнув, с трудом своё тело поднял.
Прошаркал на кухню, холодный, измятый.
Ещё не унюхав, что ждёт западня,
Согрел себя чаем из мяты.
Почувствовав счастье и гордость щетин,
В тепле, у камина зажёг сигарету.
И, вдруг, себя жизни царём ощутил.
«Карету мне, типа, карету!»
Внезапно, сорвало с руки тормоза.
В картон полетели игривые пятна –
И вправо и влево, вперёд и назад…
Картина пока не понятна.
Мольберт раскалился, творят виражи
Потёртые, верные много лет, кисти.
И вот, на столе, будто вечность лежит
Шедевром испорченный листик.
И снова покой… И опять не король.
И снова один. Сижу в кресле-качалке,
Исполнив последнюю главную роль…
Художник умрет.
И не жалко.
1.11.2003
Отцу
Застенчивой улыбки свет даря,
По-прежнему со мною каждый миг ты делишь.
Во сне со мною часто говоря,
По-прежнему в меня безудержно ты веришь.
С одним отцовским словом «хорошо»
В сравненье не идут все льстивые подвохи.
Что значат клады все, что ты нашёл,
С одной всего отцовской фразой: «Это плохо»!
Я горд, что я похож. Я – сын Петра!
Сын Человека Настоящего! Но это
Не всё – я предан верности ветрам, -
Горжусь я тем, что – сын Великого Поэта!
Когда ж нещадно бьёт судьба меня,
Я верю свято, не сбиваясь с жизни ритма,
Что самый лучший стих твой – это я,
Я самая твоя удачнейшая рифма.
4.07.2005.
Стук (поэма)
Вам слова мои уши не мнут?
Потопчитесь немного на месте,
А в ближайшие двадцать минут
Только я буду ваш балетмейстер.
Суетливая брань, кутерьма –
Из такого густого дерьма
Чтобы вылезти – вы, сперва, влезьте
В тот котёл, что для вас теперь мал –
Искупайтесь в деньгах или в лести.
Потрубим в изобилия рог!
Из ушей ваших выскочит вата.
Не ступайте за сердца порог –
Это может для вас быть чревато.
Говорю, не жалея совсем:
Хоть и так все вы кривы и косы,
Брошу в зубы и в руки вам всем
Голой правды свои абрикосы!
Ведь полемику страха со злом
Завязал очень крепко, похоже,
Монотонным и серым узлом
Монотонный и серый прохожий.
Куда захочешь – туда паришь.
Прямо из палаты хохочущей больницы.
– Куда летим?
– Березники-Париж!
– Как угодно! Хоть Монако-Ницца!
Граждане, внимание!
Начинается абрикосомания!
Вжал до ста –
Пожалуйста!
I
Молодых людей приговорили
к смерти.
Ох, лопаты радуются
и траншеи!
Веселей! Скорей длину верёвки
смерьте!
Веселится виселица
новым шеям!
Опухли от слёз девицы,
Казнённых мятежников жёны.
Примерно им лет по тридцать.
Супруги глазами прожжённый,
Мятежник затих и умер…
Узлами для храма свечи.
Темнеет уже и сумер-
ки душат петлёю вечер.
И в сумерках видится, будто
У виселиц форма креста.
А в главной петле – не то Будда,
Не то кто-то вроде Христа.
Лицо его цвета сливы.
Красиво висит. Счастливый.
Судья же, отдав приказанье: «Повесьте!» -
Уселся за праздничный стол.
И выпил за жизнь и здоровье по двести,
И за правосудие – сто.
Жалкое зрелище.
Какая досада!
Спивается идеал
Маркиза де Сада!
Не каждую дверь открывать!
Не сметь ослаблять свои вожжи!
А в доме судьи уползла под кровать
Любовь.
Но об этом – позже.
«Слишком уж много в нём было сарказма!»
Такой для убийства мотив
Очень нервирует, как при оргазме
Порвавшийся презерватив.
Кулак молодого свинцонка гораздо
Здоровей, тяжелей и красивей, чем висмут.
Тела молодые бороться горазды,
Налепив на глаза треугольную призму.
Чувствуешь запах сгоревшей
проводки
В самой глубине всеобъемлющей глотки?
Однажды, после обеда,
Судью спросят, дедушку, внуки:
«Что делал ты в жизни, деда?
Что главное в жизни? Ну-ка!»
И дед перед смертью даже
Им без сожаленья скажет:
«Перевешал людей больше ста я.
Но ни в первый раз… даже ни в сотый,
Человече-пчелиная стая
Не рвалась защищать свои соты.»
Исскрипелся подиума паркет,
Модельеры новую придумали шалость –
В моде – носить на голове пакет,
И, желательно, чтоб при этом не дышалось.
Нет, я не философ!
Не Розанов, не Лосев!
Но я увидел, вдруг, такое,
На что смотреть довольно сложно –
В больницах нет свободных коек,
И всем диагноз ставят ложный.
Подождём пока всех перевесят
За врачей палачи. Ну, уважим!
Могут в день – пятерых, могут десять.
Я увидел, как спрятался даже
Человек джентельменской стати
За стеной трёхэтажного мата –
Смерть приходит всегда не кстати,
Как повестка из военкомата.
Кто пил вино, икру жевал,
Тот вряд ли знает слово «язва».
К двери подходит в кружевах:
«Кто там?.. Ах, смерть?.. Тебя не я звал.
Какой вопрос ещё возник?
Пора уж голову на плаху?!
Не лучше ль вместо сей возни
Тебе отсюда сгинуть на хуй?!»
И смерть, набравшись свежих сил,
Пошла работать по заказу –
Её как раз прийти просил
Один бедняк, больной проказой.
Зачем судьба вот так капризна?..
…Традиционное молчанье.
И свадьба – по свободе тризна,
И смерть – с бессмертием венчанье…
…Угробят в России
Второго мессию…
II
Обновить блокноты и тетради…
Чего ради?
Упиваясь восторгом,
Крутить результаты,
Перелистывать даты,
И, смущая вас торгом,
Извиняться, что датый,
Да, к тому же, не при параде –
Чего ради?
Словно стал ни на что не гожий,
Чувствуя, крыша как в истоме вспотела.
Лихорадка – рука по коже,
Запах испарины изящного тела.
Почему после танца ухОдите?..
Вам приглянулись рожи те?..
Как вы можете!
Куда вы уходите? Стойте!!!
Я знаю – вы большего стоите!!
Любезная, для вас – фуршет,
К столику прошу.
За вами тянется уже
Заинтересованности парашют.
Наитипичнейший ответ :
«НЕТ!
Я не лампочка вам мерцать!
Вы пьяны! И развязны вы, сударь!..
Я пойду разбивать сердца,
Раз уж вы перебили посуду!
Вы агрессивны, к тому же!
Я не мечтала о таком муже!»
Неужели это не сон?
Всё равно… не все они – стервы…
Живей! Поторопись, garson –
Бутылку водки и консервы!
Я
И не я…
Кто же из нас хамелеон –
Я или он?
Меняем цвет кожи!..
На что похоже?
Музыку!
Не важно, punk или disco!
Не важно, stereo или mono!
Официант! Не надо «Whiskey», -
Чай с сахаром и лимоном,
И отбумажить поугрожай.
Зелёный цвет – теперь жёлтый.
И, сгнивший с утра нутра урожай,
Улыбнувшись, сказал: «Пошёл ты».
И сгинул. И сгнил. И пора бы.
Пора бы всё старое рушить –
Хлеб-масло теперь, а не крабы.
Картошка теперь, а не груши.
Ликёров и вин не текут изо рта
Диковинные сорта.
Гордости и страха посередь
Разнузданность тянет костлявые пакли.
Прекрасный день для того, чтобы умереть,
Не так ли?
Время не все раны лечит.
Я не Атлант и не мозолю плечи.
Внутри меня подавите восстание,
Восседающая в тронном зале!
Я безумно!..
Безумно люблю вас, Таня…
Что бы сейчас вы мне ни сказали.
Чудовищный голод.
Я был бы вашей свитой,
Когда бы не холод
И не дырявый свитер.
Кто-то отдавил нам ноги.
Грязь оставил и не слизал.
Не хватает любви на многих,
Одна на всех случайная слеза.
Не буду торопиться, вылезая из логова,
Хотя вы обо мне не знаете ещё очень многого.
Я найден вовсе не в капусте…
А если всё гораздо проще?..
А если мой роддом, допустим,
Марихуановая роща?
Почвой кирпичная стала «Стена».
Воздухом – «Requiem» и «Баркарола».
Слушая это, от счастья стенал
Я, одинокий поэт рок-н-ролла.
Кто-то отдавил нам ноги,
Оставил след подошвы на пороге.
Свою воду в нашей ступе потолок,
Плюнул в окно и вышел в потолок.
Советую с высоты полёта птицы –
Мусор мЕсти местИ не торопиться.
В чём ваш смысл?
Теперь понять суть бы
Любви вашей неуверенной.
Её ударной пятилетки.
По-разному сложились оловянные судьбы
Блуждающего сперматозоида
И одинокой яйцеклетки.
Бывает же… приснится
Не окровавленная десница!..
Хотелось бы узнать, за что
Мои окна остались без штор!
Ударило в нос пропановое волокно.
Подошёл к окну – а под окном –
В грязи, после ненастья
Поруганная Настя…
Рваное голенище…
Полуголый нищий…
Что я вам сделал? ЗА ЧТО
МОИ ОКНА ЛИШИЛИ ШТОР?!
III
С чувством, достоинством, гордо
Пятитонная морда
Кондуктора провозгласила:
«За проезд оплотим!»
Разбуженные голоса силой,
Килограммы человечьей плоти
Оживлённо забрякали деньгами.
Жаль их – ведь бесятся не с жиру –
От ежедневной трамвайной моногамии
Олюциферившие пассажиры.
Раскованы уже кондукторские бредни.
Залезь в трамвайный космос – я же лезу,
И слушай, как не то, чтоб очень громко – средне,
Но долбят, словно молот по железу,
По слуху обезумевшие пасти,
Отравленные звуки высекая,
Крича, зубной захлёбываясь пастой:
«Кондуктор! Вы – такая, вы – сякая!»
Попейте лимонада,
И, пожалуйста, не надо
Рушить стены
В утверждение системы.
К нам летит блестящая сорока
Блестящего пожизненного срока.
Поднял с земли, затем надел
Красивый сон мой беспробудный,
Почуяв в полной темноте,
Как напевает бес про будни –
Грязнее станет кровь у пьяных бестий,
Блевотина полезет из свиньи…
За то, что приношу дурные вести,
Другие не умею, – извини.
Доволен я – изысканно страдал!
Ещё не всё! Уверен – двину речь я!
Сухая, бесконечная страда –
Изысканная пытка просторечьем
закончена.
январь-февраль 2002 года.
bonus: Монолог Гамлета (перевод)
Быть или не быть? Главнейший в том вопрос –
Великодушней что – в чести сносить страданья?
Удары стрел бушующей судьбы?
Или, вооружившись и не зная увяданья,
Бороться против бед, не ведая иной борьбы!?
И в миг их прекратить! И умереть – уснуть,
Не более. Тем самым положить конец
Страданиям измученных сердец
И тысячам болезненных ударов,
Что унаследовала плоть, – и в том
Желаемый финал. Ну а потом –
Конец! Уснуть и видеть сновиденья.
Да вот загвоздка:
Что за сны пригрезятся смертельной тенью,
Когда земную скинем оболочку…
Но вот оно! Поставим в рассужденьях точку –
Вот здесь родник великих горестей и бед,
Длиною в жизнь терзающий кастет.
Но кто бы смог терпеть
Фортуны бешеной невзгоды
И бренной жизни непогоду,
Смиренно воззирать на плеть!
Кому бы время наносило
Удары плетью нестерпимо,
Над кем смеялось бы тогда!
Кого хлестала бы судьба!
И кто б сносил ошибки сильных
И гнёт великого глупца,
Насмешки гордых и спесивых,
Бича удары без конца!
Стерпел бы кто души терзанья,
По жизни нёс любви страданья,
Бездействие закона и гонения,
И наглость дерзкой власти, и презрение,
В то время, как возможно острой бритвой
Себя освободить, уйдя с молитвой!
Кто стал бы, обливаясь потом,
Терпеть всё то, что губит нас потопом,
Не было б если чувства страха
Того, что станет после с прахом.
Великий страх пред той страной –
Из оной нет пути домой –
Ломает твёрдую в нас волю,
У всех у смертных схожи роли.
И страх пред смертью заставляет
Терпеть все беды, что являет
Собою жизнь – мучений море,
Чем отойти в другое горе.
Решимости румянец чистый
Срубает тенью неказистой
Оттенок дум о снятьи груза;
Так мысль о смерти рóдит трусов,
И думы смерти тем плохи.
О, Нимфа! О, Офелия,
В твоих святых молениях
Да вспомнятся мои грехи!
5.01.2000 – 20.02.2000
Комментарии к книге «Бестолочь», Женя Гранжи
Всего 0 комментариев