«Сберегите цветы полевые»

О ПОЭЗИИ ЛЬВА МАЛЯКОВА

Наверно, правы считающие, что в имени поэта иногда уже заложены какие-то главные звуки и качества его поэзии. Во всяком случае, когда я впервые услышал имя Льва Малякова, мне показалось, что стихи его должны быть по-плотницки ладно сбитыми, русскими и народными. И одновременно — очень весомыми. Думаю, в своем предощущении его поэзии я не ошибся.

Но имя не бывает случайным, произвольным. Оно достается в наследство от рода и местности, где ты впервые вдохнул свежий воздух и увидел солнечный свет. И потому коренные свойства поэтического таланта связаны прежде всего с тем краем, где начиналась «почва и судьба» автора. Для Льва Малякова такой край — Псковщина, ее не очень плодородная, но бесконечно добрая и красивая земля, освещенная гением Пушкина и Мусоргского, ее свободолюбивые люди, дела которых испокон веков были тесно связаны с исторической судьбой России.

В стихах Льва Малякова трудовая, крестьянская нива и нива историческая, ратная нераздельны в своем существовании. Одна из причин тому — глубокое понимание поэтом народной жизни, из недр которой рождались и рождаются герои и труженики, точнее — герои-труженики, в чьих сиюминутных и не всегда приметных делах пульсирует и забота о неизбывности России. Другая причина — автобиографическая: уже в детстве Лев Маляков успел вдоволь поработать, прочувствовать кровную связь с отчей землей и познать всю радость и горечь, высокое и порой трагическое значение роли защитника Родины.

…Бегут года — А я все на войне. Я от того остался поколенья, Которое горело на огне.

«Лета к суровой прозе клонят», — сказал поэт. В последние годы на долю Льва Малякова тоже выпали прозаические «хлопоты»: им вынесены на суд читателя романы «Доверие» и «Люди добрые», посвященные жизни деревни послевоенного времени. О них можно долго говорить, так как в центре дилогии Льва Малякова находятся многие требующие решения жизненные проблемы. Но здесь, в разговоре о Малякове-лирике, скажу лишь одно — в прозе он умеет оставаться поэтом, то есть в мгновенном, эфемерном заметить и выделить драгоценные частицы вечного, важного всегда и для всех.

В этом смысле литературная работа псковского писателя по-хорошему традиционна. Лев Маляков пристально, заинтересованно исследует новые социальные и психологические процессы, протекающие в современной деревне, но при этом стремится взять под охрану художественного слова все, что не должно кануть в вечность, — будь то духовность крестьянской трудовой жизни, лучшие стороны традиционного сельского быта, память о ратных подвигах народа и даже полевые цветы.

Как хорошо, что столько родных русских городов расцветают сейчас своей поэзией, обретают свой поэтический голос.

Д. ЛИХАЧЕВ

ВПЕРЕДИ — ВЫСОТА

«С годами тяжелее ноша…»

С годами тяжелее ноша И осторожнее шаги. Не скроет ямину пороша, В тени не спрячутся враги. Смотрю я ближе, Вижу дальше, Не ослепит и яркий свет. И все ж лечу, как глупый                                  вальдшнеп, С открытым сердцем на дуплет. И, зная все свои потери, Останусь щедрым, Словно Русь. И, время на минуты меря, Скупей ничуть не становлюсь. Иные у страны орбиты, Но взлет ее у той межи, Где у печальницы-ракиты, Навылет пулями пробиты, Солдаты держат рубежи.

«Промерзла, стала каменной земля…»

Промерзла, стала каменной земля, Насквозь пропахла гибельным                                        тротилом. Мне думалось: Нужна какая сила Израненные возродить поля! Своим дыханьем грели мы окоп, Чтоб зеленели будущие травы. Не ради орденов, Не ради славы Мы шли на верную… Однако — стоп! — Хотел я не о том. Меня опять Сюда приводят памятные тропы. Здесь не тротилом — Вызревшим укропом И чем-то вечным можно подышать. И помолчать, И снова вспомнить тех, Кто отстоял в огне родную землю. Я всей душою сущее приемлю Теперь один, Один за вас за всех.

ВОИНА ЖИВЕТ ВО МНЕ

Хочу того иль не хочу — Война живет во мне. Я по ночам во сне кричу — Я снова на войне. И снова полыхает Русь, Враги со всех сторон. И я никак не отдышусь, Из сердца рвется стон. До леса только доползти — Накрыть проклятый дот! Но кажется, на полпути Фашист меня убьет. Грохочут взрывы впереди, Пылают сорок лет. Беда осталась позади, Но с сердцем сладу нет. Я по ночам во сне кричу — На лбу холодный пот… Хочу того иль не хочу — Война во мне живет.

РУССКИЙ СОЛДАТ

Воевал четвертый год, Свыкся, Битва — как работа, Только сердце жгла забота Неуемней всех невзгод. Сквозь огонь вела солдата День и ночь — Вперед, вперед, В ту страну, что виновата В бедах русского отца До Кровинки, До конца! Но пришел желанный срок — Долгожданная расплата: На чужой шагнул порог С наведенным автоматом. Ребятишки у стены Жмутся в кучу от солдата — Дети горя и войны… В окна ластится закат, Догорает день на склонах… А в груди — Набат, набат! А в глазах — огней зеленых… — Дочка, Доченька, Алена!.. Вот он, Вот отмщенья час — Полоснуть из автомата!.. — И солдат сощурил глаз: — Что, спужалися, ребята? — И, скривив в усмешке рот, Из мешка достал краюху: — Ничего, бери, народ. Ни пера вам и ни пуха! Эх!.. — И вышел из ворот.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ

Мне что-то и хотелось бы забыть, Но я на это не имею права… Сияло солнце, Зеленели травы, Взялась кукушка                         свой урок зубрить. Прохладой созвала ребят река Со всей деревни                    на песок прибрежный. Земля плыла куда-то безмятежно, И доносился гул издалека. В мальчишеской наивности святой На самолеты                   с черными крестами Глазели мы                 с разинутыми ртами. И вдруг нас придавил                              зловещий вой. Песок рванулся, Смертью перевит, Перемешались солнце,                                   травы,                                             дети… И пятерых — Как не было на свете, А Мишка-несмышленыш —                                            инвалид. Тот первый день войны — Мой черный день — Живет во мне,                     и нет ему забвенья, Я не ищу от памяти спасенья — Он навсегда со мною,                                  словно тень. Я вижу, Как бегут на речку дети, Как «юнкерсы»,                       взревев,                                   в пике идут. Тот давний день                          я отдаю на суд, На суд людской — На высший суд на свете!

ТУРИСТЫ ИЗ ФРГ

Шумно и цветасто на вокзале — Недругов не так у нас встречали. Нашенское «милости прошу» Ихнее «гут морген» заглушает. Только я с поклоном не спешу, — Что-то мне под ложечкой мешает. Из Германии гостей Экскурсовод Провожал глазеть на стены-кручи. А в моих глазах Былого тучи Подымались, Застя небосвод. Я стоял и в прошлое глядел: Над Псковой молчали грозно башни, Давний день, Как будто день вчерашний, Болью незабытою гудел. «Юнкерсов» кресты опять в глазах, Кажется, земля насквозь пробита Бомбами. Земля моя в слезах, Кровью нашей русскою залита. У стены не кто-нибудь — Отец, Мой отец под дулом автомата. Без промашки Бьет в упор свинец, Смерть-свинец фашистского солдата… Я ни в чем туристов не виню, Их тогда и не было на свете. За отцов не отвечают дети. Но и память не предашь огню.

РАЗВЕДЧИКИ

Откуда что бралось —                                  не знаю: В четырнадцать артистом стал. Ходил у пропасти по краю, И город был — Как страшный зал. А в зале —               вермахта солдаты, России лютые враги. Играй, покуда нет расплаты, Во имя правды смело лги! Изображал я простофилю С котомкой драной за спиной. Тот путь актерский был извилист, Оплачен дорогой ценой. На сцене смерть подстерегала За каждый наш                       неверный взгляд. Гремели выстрелы из зала, И не было пути назад. И все-таки мы узнавали, Скупив эрзацы-табаки: Какие части на вокзале, Какие выбыли полки. Мы успевали мимоходом Число орудий сосчитать… Как с того света — Из разведки Меня всегда встречала мать. Откуда что бралось —                                  не знаю, Я в той игре бывал старшой. Ходил у пропасти                            по краю, Чтоб жить               с открытою душой.

ЖУРАВЛИНЫЕ ПЕСНИ

Опять меня тревожат журавли. И, чуя непогодье, Ноют раны. Опять не спится: Вижу, как мы шли Сквозь полымя и стужу, Партизаны. Молчал сторожко, Уводил простор, И гибель, и спасение сулящий. Мы шли вперед беде наперекор. А жизнь, что день, милей И клюква слаще… Измаянных, Израненных в бою — Чуть сплоховал — Болото хоронило… Над нами журавли в косом строю, Срезая ветры, Торопились к Нилу. Внимал их крику неоглядный мох И набухал туманом и тоскою. Я слушал их И к лютой боли глох, Сжимал винтовку слабнущей рукою. Который день тянулись прямиком, Под стать тревожным и печальным                                                  птицам. Тебя, болото, словно отчий дом, Мы покидали с клятвой — Возвратиться. Не только мох осилили — Прошли Пути иные — этих не короче. Знать, потому о прошлом журавли Опять трубят — И сердце кровоточит.

ПАРТИЗАНСКИЙ КОСТЕР

Думы уползают, как паром, По волнам годов в иное лето. Наша дружба давняя согрета Партизанским памятным костром. Сердце выжгло горечью дотла — Нам невольно у огня молчится. Маша, незабвенная сестрица, Память о тебе                     светлым-светла. До сих пор я                   горем сыт и пьян — Неспроста у прошлого в полоне. Не горит костер —                            от боли стонет, Всхлипнув, Пригорюнился баян. Повторять любила: Будем жить! Не ошиблась веселунья наша. Мы на сорок лет сегодня старше, Но тебя не можем позабыть. Посидим у жаркого костра, Не пугая громкими словами Память о былом… Ты будешь с нами, Маша — медицинская сестра.

ВЕРНОСТЬ

Кто где погиб —                         того не знаю, И не у всех могилы есть. Я имена их называю: Ушедших помнить —                                 долг и честь! Из Маляковых —                          Петр и Федор Убиты в схватке с Булаком. А мальцы нашенской породы — Зараз не свалишь кулаком. Не знаю,            где отца могила, — В застенке сгинул без следа. Нужна была какая сила, Чтоб в горе выстоять тогда! Ржевуских не вернулись трое — Мои по матери дядья… Оставленный самой судьбою, Погибших свято                         помню я. Когда гнетет меня утрата И сам с собою не в ладу, Я к Неизвестному солдату, Как к собственным дядьям, иду. Душой возвыситься поможет Мне верность роду моему. И нет судьи                 верней и строже, Чем сам я,               сердцу и уму.

ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ

Моих друзей негромкие дела — Следы давнишние На партизанских тропах И всполохи березок на окопах, Повыжженных снарядами дотла. На месте боя В реденьком лесу Кипрея запоздалое цветенье, Как будто их последнее мгновенье — Шагнувших в огневую полосу. Моих друзей негромкие дела — Потухшего костра живые угли, Они по виду только смуглы — Хранят частицу давнего тепла. Озябший, Угли приюти в ладонь, Не только пальцам — Сердцу полегчает. Признаться, я и сам не чаял, Что до сих пор Хранят они огонь. Моих друзей негромкие дела, Как борозды, Молчат в зеленом жите. О борозды, О шуме не тужите, Нам тихость ваша мудрая Мила.

ДЕНЬ СВАДЬБЫ

Печь побелит к празднику Ирина, Сварит студень и намоет пол. Распрямит натруженную спину, Сядет,         одинешенька,                              за стол. И уйдет с печальными глазами На берег,             где вербы зацвели. За окошком взвизгнут тормозами И умчатся дальше «Жигули». Не услышит старая мотора, Сгинув в довоенном далеке: С Федором спускается под гору, К солнечно смеющейся реке. Федор прямиком идет ко броду, Снял ботинки,                      засучил штаны… И плывет Ирина через воду С луговой веселой стороны. Всю-то жизнь вот этак бы с любимым Плыть,        руками шею охватив. И зачем ты, счастье,                              мимо, мимо?.. Не нашло к Иринушке пути. И теперь ей слышится гармошка, Видится кадрильный перепляс… Расписались. Бабоньки в окошках — С молодых не сводят влажных глаз. Но домой вернулись не на свадьбу Объявило радио войну. Не узнать колхозную усадьбу: Бабы голосят, как в старину. …По щеке горюн-слеза скатилась На подарок Федора —                                   платок. В сумерках Ирина спохватилась И в печи раздула огонек. Собрала на стол и снова села С краешка у длинного стола. Но рука от дум отяжелела, Приподнять стакана не смогла. Не сморгнула старая слезину, Уголком платка зажала рот… Выпрямила сухонькую спину — Празднует одна который год.

ИЗ МОЕЙ РОДОСЛОВНОЙ

Почтительно притихли братья, Внимая батиным словам: — Не на блинах, поди, у сватьи, И за дела пора бы вам!.. — Так повелел дорожный мастер Своим верзилам-сыновьям. Антон послал сынов за счастьем, Которым не разжился сам. Сыны отца не посрамили. Но враг в бою двоих скосил. И стала громкою фамилия, Которую мой дед носил. Однако деду не до славы: Беда — как на плечи гора. В лугах сынов заждались травы. Дед молча курит до утра. Иван под Гдовом комиссарит — Опять ушел на Булака. Оттуда натянуло хмари, А что к чему?.. Палят пока. Не спится деду: Думы, думы — За дальним счастьем ходоки. Меньшого, Павла, к односуму Он шлет узнать — Тому с руки. Ивана пуля пощадила, А значит, повезло и мне… В деревне подымалась сила, Рожденная в крутом огне. Одно Антону не по нраву — Иван забыл совсем про дом. Земля — налево и направо, А он спешит в волисполком. Ворчит Антон опять на сына, Хоть горд фамилией своей. …Цветет соседка Катерина. Старик, Готовь огонь-коней!.. Вот так и длится род, Покуда Дошли заботы до меня. И как бы ни было мне худо — Не затушу того огня. Мне выпало большое право, Коль я с войны вернулся цел: Земля — Налево и направо, И сколько на сожженной дел! Хватило б разума и силы, Забот у нас не занимать. Бери перо, А хочешь — вилы… Была бы дедовская стать.

К ДЕТЯМ

Своей судьбой я заверяю вас, Проверенной в огне                                на поле бранном. Судьба вершилась,                            право, без обмана: Уж бил — так бил: Не в бровь,                а прямо в глаз. Велели мне! Разведай гарнизон. И я к фашистам пробираюсь в пекло. За тридцать лет                         былое не поблекло, — Как тот фашист, Ночами душит сон. Давали косу: Прогони прокос — Туда верста                  и столько же оттуда. И я махаю —                   не свалюсь покуда. К косе как будто намертво прирос. Поедем в лес: Дорвусь до топора — Лесины стонут, осыпая щепы. Я силою пошвыривался слепо, Как в бой, В работу рвался на ура. Нет-нет и прижимаю левый бок — Пустое, мыслю,                       просто перебои. Горушка — тьфу! А вздыбилась горою… Осилю —              лишь бы детям невдомек. И вновь стремлюсь шагать, как                                             пионер, — Живем лишь раз, Всего лишь раз на свете!.. Не слушают отца — Взрослеют дети. Научит ли их собственный пример?

«Любили мы играть в войну…»

Любили мы играть в войну, Как будто чувствовали что-то. «Ура!» взрывало тишину В кустах у ближнего болота. На роль врага,                     само собой, Никто не шел без принуждения… Но вот он,              настоящий бой, И не победа —                      отступление. Притихла разом детвора, Послушной сделалась и строгою. Мы репродуктору с утра Глядели в рот                     с немой тревогою. Враги в деревню, как домой, Пришли,           посмеиваясь весело. Не приглянулся дед немой — Они в саду его повесили. Без следствия и без суда Водили в ров безвинных жителей… И мы, чапаевцы,                         тогда Ушли в отряд народных мстителей. Взрывали склады, поезда И где могли — врагов громили мы… Горит нетленная звезда Над партизанскими могилами. В живых —                из двадцати один. Я ваш должник,                        друзья-чапаевцы. Хотя я дожил до седин, А сердце давней болью мается. Гляжу с надеждой на ребят — На их игрушки современные. Я по-отцовски очень рад, Что игры сына не военные.

ПАМЯТЬ О ДРУГЕ

Летела пуля тридцать лет. Настигнут я — Пробито сердце. И надо мной                   чернеет свет… От памяти                куда мне деться! Лежу я, Вдавленный в песок, Смертельной болью перехвачен… И надо мною колосок Склонился, Будто наудачу. Вот-вот осыплется зерно, Налитое немой тревогой. И все,        что было так давно, Придвинулось —                          рукой потрогай. Горит (В бреду иль наяву?) Родная наша деревенька. Пробитый пулею, В траву Навек упал приятель Сенька. Незатухающая боль Меня — Как на огне бересту. Песок в глаза метет, как соль, И разъедающе,                      и остро. Мой друг не встанет,                                 хоть кричи, — Зашлась душа недетской болью… Летят тридцатые грачи Над Сенькиным немым раздольем.

НА ВОИНЕ

Подумать только — Через сорок лет Перед мною тенями всплывают Фигуры в касках,                          заслоняя свет. И солнце эти каски заслоняют. Подумать только — Через сорок лет Плечом я слышу выстрела отдачу. Снаряды кончились,                                патронов нет, Мы пятимся в болото наудачу. Подумать только — Через сорок лет Смертельной схватки все не позабуду. Враги вокруг. Спасенья больше нет, Надежда на гранату                               и на чудо. И до сих пор Во сне покоя нет — От вражеской я вздрагиваю речи. Подумать только — Через сорок лет Нас та война                   корежит и калечит!

«На этой легкой с перышком работе…»

На этой легкой с перышком работе Не то что спину —                            сердце надсадил. А было время —                         в партизанской роте За сотню верст Взрывчатку я носил. И ничего,             спина моя терпела. Поспал, поел — Опять готов в поход. Горело сердце,                       торопилось в дело — Успеть бы эшелон                             пустить в расход. Мне довелось познать законы моря — Крутые штормы выносил не раз, Стоял на вахте, С перегрузкой споря, По трое суток                     не смыкая глаз. Не без того, Гудела под бушлатом Просоленная накрепко спина. На палубе              катилась смертным катом Закрученная штопором волна! А было время — Шел мужик за плугом, А мужику всего                        тринадцать лет. И пласт земли повертывался туго, И дымкой заволакивало свет. Садилось солнце. В небе козодои Играли свадьбы,                         взапуски трубя. А человек,               шагая бороздою, И сам не знал,                     что утверждал себя. На лесосеке до седьмого пота Валил деревья —                          и хватало сил… А вот досталась с перышком работа — Не только спину, Сердце надсадил.

ОСЕНЬ

Придвинулась, Окутывает осень С нежарким солнцем в сетке паутин. На длинном                  увядающем прокосе Остановлюсь задумчиво один. Передо мной                    холмы горбатят спины, Печаль в низинах                            льется через край. И сердце вздрогнет, Словно лист осины. А что к чему —                       попробуй разгадай. Короче день, А ночь весомей стала — Есть время                прислониться к тишине. Среди холмов                     стою у пьедестала — От прошлого не отступиться мне… Одолевают давние сомненья: Бегут года — А я все на войне. Я от того остался поколенья, Которое горело на огне. Отец и брат мой Сгинули в пожаре, Сгорели,            как снопы,                           мои дядья. А сын о чем-то тужит на гитаре… Но будет каждый сам себе судья. От суеты отгородившись ночью И от себя, Гляжу в прошедший день, Чтоб утвердиться в правоте воочью И над собой подняться на ступень.

«Грома ударят в барабаны туч…»

Грома ударят в барабаны туч — Походный марш                         или отбой сыграют? Промчится ливень,                             весел и певуч, По моему березовому краю. По травам пробежится ветерок, Зверьком лохматым в ноги мне уткнется. Послушаю я листьев говорок — И сердце от предчувствия сожмется. О время, время,                       придержи свой бег, Я никуда теперь не опоздаю… Глядит сосна из-под тяжелых век Высокой кроной небо подпирая. К ее стволу литому прислонюсь, Дышу прохладой,                           свежестью,                                           покоем… Так нестерпимо ярко светит Русь Под семицветной чистою дугою!

ТЯЖЕЛЫЕ ЗЕРНА

ОТЦОВСКАЯ ЗЕМЛЯ

Живешь, Заботой городскою Насквозь пронизан и прогрет. И вдруг под ложечкой заноет, Да так, Что почернеет свет. С чего бы, Сам не понимаю, Тоской захолонуло в мае, Когда на влажных тротуарах Асфальт теплынью разморен: Его вздувает, что опару. Да что гудрон, Когда бетон Зеленой молодью пропорот. И вроде город мне не в город. Так вот с чего под сердцем боль Отозвалась знакомым гулом: Полями вешними пахнуло. И ты хоть как себя неволь — Уснуть не сможешь: Ночь-другую Все видишь землю дорогую С крутым опасным половодьем, Когда ручей под стать реке, И в нем березы налегке Бредут, Смеясь над непогодьем. А бани, Словно пароходы, В субботу густо задымят. И до потемок огороды Богато ведрами звенят… Листа березового запах, Моренного в жару сухом, Ложится в лунные накрапы, Как пух, туманно и легко. В тех банях сверстники с устатку, Как боги в облаках, парят… Я сладко шевельнул лопаткой, Как будто жаром тем объят. И до утра усну едва ли — Ведь знаю: Ждут меня поля, Поют мои родные дали, Зовет отцовская земля!

ДОРОГА ДЕДА АНТОНА

Мой дед Антон —                            дорожный мастер, В деревне —                  пролетариат. Дорогу строил он для счастья, Был несказанно делу рад. Как для себя Антон старался — Чтоб намертво булыжник лег… И вот он,             город, показался, А до чего же был далек! Верста к версте —                            легли каменья. Как в песне звонкие слова. Достала наше поколенье Про деда добрая молва. Дорога уходила в дали И счастье              все-таки нашла. По ней тачанки проскакали И революция прошла. Давным-давно Антона нету, И все-таки мой дед живет… По каменке,                 навстречу лету, Катит из города народ. По ней,          Антоновой,                            надежной, Я нынче еду не спеша. И каждой возрожденной пожне Внимает радостно душа.

КОВАЛИ

В глуши У ржавого болота Селились предки-ковали. Не густо было намолота От той железистой земли. Валили жаркую березу, В землянках-домнах уголь жгли. В сердца их. Светлые как слезы, Роняли песни журавли. Случалось, Филин рядом ухал — Пророчил жуткую беду. И та беда, Ходили слухи, У же играла во дуду. Она негаданно являлась — Врывалась ворогами в дом. И ковалей святая ярость Катилась лесом, словно гром. Гудели горны. Звон металла Как будто поддавал жары. Ковали деды не орала, Ковали деды топоры. Мечи точили боевые, Ночами не смыкали глаз… И это было не впервые, И не в последний было раз.

«Небо — куполом иль вовсе непогожее…»

Небо — куполом иль вовсе непогожее — В пути-дороженьке калики перехожие. Потешали молодецкую братчину, В граде Киеве оплакали дружину Князя Игоря. И снова Русь былинная… То не песня в поднебесье лебединая, Перед бурей не птенцов скликают гуси — Взрокотали звончатые гусли. Шли калики с песнями да плачами По векам, как по ступеням. В стольный град Заявились горемычные удачники. Слушай гусельки Кто рад и кто не рад! Смерды слушали — Душою приосанились. А монахи да ярыжки прячут нос: Чуть стемнело — К володыке, Земно кланялись, Спешно стряпали на вольницу донос. И затеялось гонение на звончатые… Только видано ль, Чтоб песню на Руси, Недопетую и вольную, прикончили? Наши деды песню пронесли Через все кресты И все запреты, Деды — безымянные поэты!

«То не лебедь выходила из реки…»

То не лебедь выходила из реки И вставала, Белокрыла и легка, — Возводили на Великой мужики Церковь-крепость, Словно песню, на века. Поприладилась плечом к плечу артель. На стене — сам бог и князь — Мастеровой. По земле идет играючи апрель, Обжигает прибауткой ветровой. «Ох ты, каменщиков псковская артель, Плитняков многопудовых карусель, Балуй, Балуй каруселькой даровой, Словно не было годины моровой». Не в угоду Богатеям и богам, Не заради, чтобы слава вознесла: По горбатым, По отлогим берегам, Будто шлемы, Подголоски-купола. Их оглаживали дальние ветра — От восточных гор И западных морей. Поосыпано вороньего пера У крещенных не крестом монастырей! И с мечом, И с бомбой жаловал гостёк Не молиться на резные Купола… Только срок начальной силы не истёк — Та лебедушка стоит белым-бела.

ЛИПА

Закипая веселой, Ядреной листвой, Ты вовсю хорошела Над тихой Псковой. Ох, и грузно же было В июльскую звень Из суглинка водицу тянуть Долгий день! А мальчишек В зеленой охапке качать… А влюбленных С темна до светла привечать… У Псковы я опять Вечерами брожу И на корни витые взглянуть Захожу. Им трудиться не тридцать, А триста бы лет. Да кому-то, наверно, Ты застила свет. Сникли, Съежились листья — Ободрали впотьмах… И добро б человеку Потребность в лаптях!

ОСТАЛИСЬ ЛЕТОПИСНЫЕ ЛИСТЫ

Считаемся —                   лесная полоса, Но крепко мы повысекли леса. Не только мы —                        и предки хороши: Дома, как терема, —                               сама мечта! Умели деды брать для живота И сверх того взымали для души. Раздели липу,                    иву на корье, Свели до счета дикое зверье. Десятка два в лесу тетеревов С утра слагают про любовь стихи. И разучились драться петухи, Отпел зарю —                     и фьють, Бывай здоров. А было время (Летопись не врет, Монах был зрячим —                          не подпольный крот) — Пскова носила на себе лодьи, В ней,         верь не верь,                             водились осетры. А за Псковой                     звенели топоры — Там лес валили,                        ладили бадьи. Монах писал: А за Псковой леса, Гнездится соболь,                           черная лиса… Остались летописные листы. Но извели леса на берегу, И соболь убежал давно в тайгу — Подальше от опасной суеты. Река не та,               и лес теперь не тот. Пскову вороны переходят вброд. А наши деды баржи гнали тут. С тех пор прошло поменьше ста годов, А сколько встало новых городов! Как жаль — Леса так скоро не растут.

О ПРИРОДЕ

Нам все не так, Сама погода Не может людям угодить. Понатерпелась мать-природа — Ни ублажить,                    ни пристыдить. Дожди взыграют —                              слишком мокро, Теплынь на улице —                                 жара, Снега до пояса —                           морока, Деревня тихая —                          дыра! Нам все не так. Саму природу Задумали учить уму. Морями поразлили воду В ее отлаженном дому. Пустыни сделали из прерий, Болота превращаем в пыль. Степные подсчитав потери, Качает головой ковыль. Не продохнуть самим от смога, Деревья никнут и цветы. Мы часто мыслим однобоко, Живя в плену у суеты. Нам все не так. Сама природа От мудрых деток без ума И вдруг           шарахнет недородом — И опустели закрома. Сдерет рубаху, Спустит кожу, И в щепы разнесет ковчег. Она и не такое может, Об этом помни,                       Человек!

ПРОЩАНИЕ

Борода на широкой груди, И ручищи —                  дубовые плахи. Возлежит дед в посконной рубахе. Бесконечность его впереди. А бывало —                  солдат хоть куда: Он в разведку ходил,                                а в атаке — Не видали такого рубаки! На подушке алеет Звезда. Уходил от земли воевать — Кто ж родится в России солдатом?! На привалах мечталось: Внучатам Про добро               и про зло рассказать… Он как будто глядит из-под век, Вспоминая,                 чего не успето? От забот задыхается лето, Да не властен помочь человек. Ни прибавить теперь, Ни отнять — Все свершилось от точки до точки. Возле гроба горюнятся дочки, Сыновья попритихли и зять. Встрепенулся подстреленно крик — Не сдержалась студентка,                                        меньшая… Головою вот-вот покачает — Не любил беспорядка старик. Он предвидел беду наперед — Заготовил себе домовину. Похоронного марша кручина Над толпой величаво плывет. От него замирают в груди Громогласные охи и ахи… Возлежит дед в посконной рубахе. Бесконечность его впереди.

«Стареет сад, ветшает дом…»

Стареет сад, ветшает дом, Но никакой трагедии. А мой приезд — Не ход конем, Как думают соседи. Меня родная сторона Приветила подвохом: Прогнулась крыша, зелена, — Покрыта густо мохом. В сарае сено, как труха, Крапива за амбаром. В саду стеной стоит ольха — К зиме дрова задаром. Я вгорячах схватил топор И поплевал в ладони… Не слишком ли в решеньях скор? Помедлил я и понял: Не по плечу                  амбар и дом, Завещанные дедом. Моя с веселым топором Закончилась беседа. Сам по себе зеленый сад, А я — прохожим сбоку. Прости, дружище,                            виноват… И зря спугнул сороку.

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ

Отвыкли мы от цокота копыт, Но с давних пор Звенит он в наших душах, Как в позаброшенных церквушках Под куполами прошлый звон гудит. На все лады Не только в городах Поют заливисто добротные моторы. Нам по плечу подлунные просторы, Мы с веком вроде бы в ладах. Так почему ж, Завидев иногда В строю машин обычную повозку, Мы замираем возле перекрестка, Как будто с ней простились навсегда? И раз в году, На празднике Зимы, Коней впрягаем в сани с бубенцами И норовим гнедых потешить сами И, словно дети, Радуемся мы.

«Теперь и мне мотор сродни…»

Теперь и мне мотор сродни, Железной силе не перечу. Как вехи в будущее, Дни Летят распахнуто навстречу. Я за рулем, как за столом, Лишь сердце чуть прихватит зноем. За лесом даль плывет светло. И вот оно — Село родное. Как нарисована, В окне Моя бабуля — чище снега… И снова чувствую: Во мне Скрипит и грохает телега.

«Какие высокие травы…»

Какие высокие травы — Почти в человеческий рост. Ручей говорливый                             направо, Налево —              старинный погост. Мальчишкой любил хорониться В тех травах,                  как в добрых лесах. Мне пели веселые птицы О всяких земных чудесах. Лежал у земли я в объятьях, И сам я ее обнимал. Со мной —                одуванчики-братья, Над ними              цветет краснотал. И что-то меня заставляло Лежать          и глядеть в небеса. Фантазия, знай, расцветала И мчалась,               раздув паруса. Мне в облаке чудились звери — В лесу не встречал я таких. Готовый и в небыль поверить, Я видел воочию их. И больше того: Мне казалось, Что был я когда-то звездой… Додумывать не удавалось — Вспугнут или крикнут домой. И что-то теперь заставляет, Как прежде, Уставиться вдруг На звонкие звездные стаи И месяца кованый круг.

ЗАВИСТЬ

Теперь, как видно, Гость я тут, Среди родимых пажитей. Дома колхозные, растут — Не мною, братом нажиты. Поля одеты в зеленя — Все братовы старания… И даже на покос меня Он нынче не заманивал. Во двор он на своем стальном Под сумерки подкатится, Меня употчует вином, Поздравит со свиданьицем. А утром приведет коня, Ударит конь копытами И покосится на меня, Лоснясь боками сытыми. Я замшевой губы коснусь — Ладонь теплом порадую. Забытая одарит грусть Нежданною наградою. Давно меня сюда манит (Хотя спокоен с виду я). По-местному я знаменит, А брату вот завидую.

БАБУШКА

Отдохнуть бы ей давно пора. И откуда силы в старом теле? Не присядет с самого утра, Вся в делах,                  как белка в карусели. Солнышко застало с посошком — Вывела теленка за овины. А в обед На станцию пешком — Насбирала к поезду малины. Леночке гостинец принесла (Правнучка теперь уже в десятом), На лугу сенцо перетрясла, Любовалась розовым закатом. Ягод насбирала у дорог, У реки —             целебной валерьяны. Уж своя,             посушенная впрок, Ягода и травка —                           без обмана. К бабушке в ночь-заполночь стучат, Слава добрая о ней в народе. — Мой-то с балалайкой у девчат До утра, бесстыжий, колобродит. Бабка покачает головой, Голова у старой —                            Дом Советов. Разговор сугубо деловой — Шепотом, Друг дружке по секрету. Вправить грыжу И свести лишай — Выдаст сто очков вперед наукам. Бабушкина слабость — Любит чай, Чтоб крутой,                  из блюдца,                                   и пофукать…

ПАШНЯ

Гулкой подпоясанная речкой, Зорькой подрумянена, Как в печке Испеченный сдобный каравай, Пашня за околицей лежала, Зерен полновесных ожидала, Слушала грачиный грай. Солнышко ночей недосыпало, Поднималось, Землю облучало, К полдню раскаляясь добела. Облака над нею набухали, Проливались И спешили в дали Завершить весенние дела. В поле выезжали трактористы, Веселы, чумазы и плечисты: Начиналась жаркая страда. Гуд моторов повисал над краем, И дышала новым урожаем Свежая Прямая борозда.

ОТДЫХ

Наработался вволю С утра на лугу… Хорошо поваляться в духмяном стогу! Хорошо в голубой вышине потонуть И на миг ощутить Бесконечности жуть. Ощутить, словно жажду, Внезапно мечту — Самому поднебесную взять высоту, И представить космические корабли Где-то там — В бесконечной туманной дали. И увидеть миры Вдруг открывшихся звезд, В те миры звездолетом проложенный мост. И себя Как посланца земного добра… До чего ж беспредельна Фантазий игра!

СЕНОКОСНАЯ ПОРА

Под полою у красавицы зари Отбивают косы косари. Звонкая литовка, словно тетива, Заливаясь, тоненько поет. Замирая,             слушает трава, Тянется,            на цыпочки встает. Молоточки клювами стучат И с ресниц проснувшихся девчат Склевывают звонко —                                    чок, чок, чок! — Золотинки — ласковые сны. Месяц,          раскаленный пятачок, Стынет на ладони у сосны. Видишь — Зоренька откинула полу, Пригласила нас хозяюшка к столу, На заречные луга с духмян-травой Всей деревнею на праздник даровой

В ГОСТЯХ У ТЕТКИ

Честно трудится моторик Возле бани на реке. Дедов старенький топорик Ухает в моей руке. У поленницы на плахе Я орудую, как встарь, Босиком, в одной рубахе — Хорошо живешь, скобарь! Ноздри щупают ядреный Вкусный воздух смоляной. На лесине окоренной, Словно сахар, тает зной. Ветерок рубаху сушит — Это тоже благодать. Дорогая тетя Нюша, Что взамен тебе отдать?

ТИШИНА

На родимое поле Ничком упаду. Я теперь от него Никуда не уйду. За холмом шелестят Переплески зарниц, Надо мной косяки Улетающих, птиц. Я шепчу, улыбаясь: — До майского дня! Не курлычьте, С собой не маните меня! И в мечтах о весне Незаметно усну; И во сне обниму Ту страну-тишину. И пойму, Как надежно мне В этой стране. Как в кольчуге, Лежу в полевой тишине.

СВЯТОЙ

Два года минуло,                          как Марья-свет… Но до сих пор поверить он не может. И что ни год —                       к себе все строже, строже. Без Марьи счастья и удачи нет. На людях Федор редко стал бывать — Шутник и балагур переменился нравом. У Федора в избе                          детей орава И согнутая в пояснице мать. Старуха по утрам ворчит с печи: — Тебя к Марии как приколдовали. Ушел в поля —                       и поминай как звали. А я тут с ребятнею,                             хоть кричи! — К детишкам надо молодуху взять, — Услужливо советуют соседки. Нашептывают семилетней Светке, Какую приглядеть сподручней мать. А Федору от доброхотов впору взвыть. Глядит угрюмо,                       но в ответ ни слова. Не понимают самого простого: Не может он Марию позабыть. Прошли года — И волосы как дым, Что над трубой сивеет спозаранку. На выданье любимица Светланка. Прозвали бабы Федора                                     святым.

ПРЕДОСЕННЕЕ

Застыли низины и взгорки, Печаль вековую храня. Закончились сроки уборки, Щетинится в поле стерня. Прислушались чутко осины, На цыпочки встала лоза, У елок сутулятся спины И спрятаны в гуще глаза. В чащобе осталась прохлада — И в полдень таится в тени, Как будто засела в засаду С ножом на погожие дни. И вдруг тишину потревожит Крикливых скворцов перелет. Морозец пройдется по коже И к сердцу надолго прильнет.

ОСЕННИЙ МОТИВ

Не из тарелки взять                              с цветной каемочкой, Из углей выхватить,                               как сам огонь, — Картошку черную                           с хрустящей корочкой И покидать с ладони                                на ладонь. Напополам ее                     сломаю, угольну, Вдохну картофельный                                   здоровый дух… За плугом хаживал —                                  не родич                                                 увальню, — Один во полюшке                             пахал за двух. И до чего ж вкусна                              картошка осенью Под ясным куполом                               среди полей! Поля пронизаны                          сквозною просинью, А ветер к вечеру                         все злей и злей. Комбайны замерли,                               зарей умытые, Подняли хоботы                         и смотрят вдаль. Как перед праздником,                                    душа открытая Вбирает тихую                       полей печаль. А в небе лебеди —                            как откровение, На солнце красное                             косяк плывет. И горько-сладостно,                               пусть на мгновение, От непонятного                         душа замрет.

РОДИТЕЛЬСКАЯ ИЗБА

Изба избой,                каких немало Стоит у пыльных большаков, Какие Русь наоставляла Еще от дедовских веков. И что мне,               что в избушке этой О старых четырех углах? И все же незажившей метой Вдруг припечет,                         как на углях. Домой мы изредка писали И обещали каждый год Родителям: Нагрянем сами На августовский огород. Когда,        случалось, приезжали: С дороги — в баню                               и к столу. И в рамках на стене дрожали Ребячьи грамоты в углу. А там опять —                      в ином просторе: Один моряк, Другой — пилот… На радость той избе иль горе, Благословившей нас в полет?

ЗАКОН ПРЕДКОВ

Осенние поля текут со всех сторон — В раздумье окунает нас природа. У предков наших                           добрый был закон: Заботиться о продолженье рода. Мой дед Антон имел двенадцать душ, У деда Осипа семья поболе… Их не пугала ни мокреть, ни сушь, Ни ожиданье недорода в поле. Явился в мир Антонов сын Иван, У деда Осипа явилась Катерина… И снова длится древний род славян — В семье крестьянской поджидают сына. И вот я есть — Мужик,          солдат,                    поэт. Дана мне власть над песней и оралом. В ответе я за весь подлунный свет. Но мне всегда чего-то не хватало. Мне боязно признаться: Я один. Совсем иное —                        братовей бы восемь! И сам хорош: Скучают дочь и сын. А на моем дворе                          бушует осень. Шумят дожди — Несут хлебам урон. В полях нехватка нужного народа… У предков наших                           добрый был закон: Заботиться о продолженье рода.

ИВАНЫ РОССИИ

Сыну моему Ивану

В душе моей российские Иваны Как звезды в небе — Нету им числа: Оратаи,          ваятели,                      смутьяны И мастера иного ремесла. Коль памятью не слаб —                                      бери повыше: Иванов знаменитых знала Русь… Иван мой спит, Пожалуйста, потише! Но зашумите —                       я лишь усмехнусь. Ведь нам не привыкать, Нам,      внукам дедов, Праправнукам и Невских, и Донских, Падения и взлеты —                                все изведав, Мы свято верим в сыновей своих. В сараи, Как в музеи, спрятав сохи, Мы честью пахаря, Как прежде, дорожим. И на заре космической эпохи Земная суть — Зерно обычной ржи. И пусть наш век, Как паруса тугие, Орбиты рвет, Ликуя и грозя. Хоть Русь теперь не та И мы другие, Но без Иванов нам — Никак нельзя.

НА КРУТЫХ ОРБИТАХ

«Я, кажется, еще не понял…»

Я, кажется, еще не понял, Зачем пришел на этот свет: На топоре обжечь ладони Или познать какой секрет? Уйти в раздумье, как в берлогу, С молвою не вступая в спор? И все ж найти свою дорогу Невзгодам всем наперекор? Иль жизнь несуетно простую Среди родных полей вести? Или, как жилу золотую, Любовь нежданно обрести? И за нее любую долю Принять, Как благостный покой? Иль замереть вот так от боли Над неожиданной строкой?

ОГОНЬ

Порой придавит скукота: И я скорее мчусь из дома Попутной,               к старикам знакомым, Где вечно топится плита. Присунусь зябко у огня — До косточек промерз в дороге. Мне обжигает жаром ноги — Покой вливается в меня. Как видно,                это испокон: Цветет в крови огня живина, Из самой сердца середины Исходит облегченья стон. И час,         и два сижу молчком, Дымит меж пальцев сигарета… Подкатит к сердцу теплый ком Да и растает без ответа.

ПЕРЕД ОТПУСКОМ

Который год я лажусь ехать в дебри Калашниковской дорогой деревни. «Как постарел!..» — Приму соседок ахи, Раздам подарки —                            шали да рубахи. Как в детстве,                    посижу в кустах на речке, По-стариковски полежу на печке. Вспашу делянку дальнюю за брата — Здесь начинали вместе мы когда-то. Грачатами бежали за «фордзоном», Цены не зная майскому озону. С поклоном низким                                заявлюсь я к полю — Потери отдаются в сердце болью… Сулился нынче быть в родных болотах, Да, знать, опять мне помешает что-то. А по ночам Калашниково снится, Совсем бы мне туда переселиться.

ПИСЬМО К ЗНАМЕНИТОМУ ПРИЯТЕЛЮ

Будем вместе веселиться — Ключик ты нашел к «частице» И открыл ее, как двери В старый бабушкин чулан. Я сначала не поверил, Думал — хвастает Иван. А сегодня на экране… Пригляделся: Точно — Ваня. Он в халате белоснежном И в перчатках, как хирург. Ты напомнил мне о прежнем Добротой спокойных рук. Родился Иван в рубашке, Со своей чудной замашкой. Забредем в горох к соседу — Тут, конечно, не зевай! А Иван начнет беседу, Словно мы попали в рай. Чуть чего — я ноги в руки И подальше от науки. Нас сосед учил крапивой — До сих пор зудит спина. Ты «удачлив» был на диво — Не моя, прости, вина. Встретил я того соседа, Про тебя завел беседу. Старый видел передачу — Сбил ты деда наповал: Говорит и чуть не плачет, На горох зеленый звал.

ЧУДАК

Они встречаются не часто, Не чаще,           чем в тайге женьшень. На мир глядят они глазасто, Всегда светлы,                      как майский день. Их называют простаками, И чудаками их зовут. Но кто они? Не знают сами. И вряд ли скоро их поймут. Чудак последнюю рубаху Отдаст,          оставшись нагишом. Он вроде не подвержен страху, Ему и плохо —                      хорошо. Он перетерпит,                       перебьется, Перезимует как-нибудь. На дармовщину не упьется… Он, может быть, Всей жизни суть — Та самая, Что в чистом виде Явилась доброю звездой? Он никого-то не обидит, Восстанет сам перед бедой. Сидит смиренно у калитки — Ему под солнцем благодать. Обобранный,                    считай, до нитки, Глядит:          чего еще отдать? И рано ль,              поздно ли Пройдоха Заявится,             ну как на грех, И оберет его до вздоха. И все ж чудак — Богаче всех.

«Сосед с рожденья никому не верит…»

Сосед с рожденья никому не верит, В самом рожденье                             он узрел обман. На сон грядущий запирает двери. Как двери,               запирает и карман. Который год                   мы дружбу не наладим. В любых делах, За что бы ни взялись, Он в выгоде, А я всегда внакладе — У нас вот так-то                         счеты завелись. Красуются березы над прудами, Сердца людские трогают до слез. Не долго думая, Сосед дровами Решил обзавестись                              за счет берез. Топор занес. Я цоп его за руку — Тут было вволю дыма и огня… Спасибо дому: Взяли на поруку Как хулигана злостного                                      меня. Известно всем: Соседские амбары Трещат по швам от всякого добра. А вдруг что надо —                              малый или старый Бегут ко мне, Ко мне бегут с утра. Уж знают — У меня-то без отказа. Отдать не брать —                            на это я мастак. И тут сосед нашелся: — Для показа Он бескорыстный этакий простак.

ПРЕНЕБРЕГИ

Мудрец сказал: — Пренебреги! — И перст воздел над головою. И я подумал: Что со мною? Вернусь-ка на своя круги. С тех пор я многим пренебрег, Что ежечасно донимало: Забыл,        что ты во зле сказала, Хотя досель забыть не мог. Не огорчил меня навет, Что на меня возвел коллега. Я босиком иду по снегу, Но у меня простуды нет. Я не ответил на хулу, Впервые не заметил мести, Не отворяю двери лести, Взашей, Взашей, гоню хвалу. Умей ненужным пренебречь, На мир взирай великодушно — И он у ног твоих послушно, Как добрый пес, захочет лечь. Мудрец-то прав: Пренебреги!.. Живи улыбчиво, красиво. Я стал покладистым на диво. Зубами щелкают враги.

«О боже мой, не хочет сердце биться…»

О боже мой, не хочет сердце биться, Все норовит совсем остановиться. А я никак не слажу сам с собою, Готов принять возмездие любое. Принять за то, Что всем ветрам открытый, Что чаще был голодный, Реже сытый. Вдруг затоскую по июньской ночи, Заманчивой, Как у любимой очи. Приму печаль                     сквозной осенней рощи, Во тьме спущусь                         к шальной реке на ощупь, Как будто я не слышу сердца сбои И не помечен трудною судьбою. Дожить бы до весеннего разлива, Уткнуться ветру                         в ласковую гриву, Прислушаться,                      как чибис в небе плачет… И все-таки мне верится                                      в удачу.

«Кардиология. Просторная палата…»

Кардиология. Просторная палата. Костлявый кто-то спрятался в углу. Так вот она —                      за все, За все расплата… Вдыхаю воздух —                           вязкую смолу. И потолок,                как палуба, покатый, От лампочки —                        зеленые круги. А мысли заблудились вне палаты — Друзья оставлены, Не прощены враги… А тот костлявый, в белом,                                         шевелится, То позовет, То сам идет ко мне. Хочу кричать: «Не уходи, сестрица!» — Но крика нет —                       не по моей вине. Не по моей вине опять не спится, И кажется: Я здесь давным-давно… Мне лишь бы в этом мире зацепиться Хоть взглядом за рассветное окно.

НЕЗНАКОМКА

Диагноз, как выстрел, точен. Спускаюсь по виражу, Тихонько на обочину Из жизни ухожу. И вовсе затих, Подумав О бренности бытия. Покликать бы односумов: «Прощайте, мои друзья! Не поминайте лихом!» Поглубже вдохнул глоток И по-матросски, тихо, Пошел на последний виток. И встретился вдруг глазами — Какие глядели глаза! Коснулась лица руками — Меня щекотнула слеза. Слеза!.. Да не я ли матросом Разгуливал по волнам! Мне вскинуться альбатросом И пасть бы к ее ногам! Я простынь тяжелую скомкал, Подался чуть-чуть вперед… Спасибо тебе,                    Незнакомка, Матросы — надежный народ.

«Т-ЗУБЕЦ» В КАРДИОГРАММЕ

Что значит «Т-зубец» в кардиограмме, Узнал я, на свою беду. Я накрепко прикован к панораме: Лежу, как в тягостном бреду. Торчат тоскливо трубы кочегарок, Ленивый дым над крышами курят, А в небе мутном                          солнышка огарок Чуть теплится                      который день подряд. И если приподняться на постели, Увижу Троицкий собор. Кресты над куполами Еле-еле В тумане различает взор. Готов отдать я                      сердце на поруки. Велю себе:               а ну-ка помолись! Авось всевышний снизойдет, За муки Безбожнику подарит жизнь. Прислушаюсь к себе. Но не услышу Я благости в душе своей. И не спаситель крыльями колышет — Поземку гонит суховей. Январский день —                             короток и печален — Опять у моего окна. И верой в жизнь                          я до смерти отравлен. Откуда все-таки она?

ПРАВДА

Л. В. Попову

Спасибо, батя, за науку, Хотя она и тяжела. Но, положа на сердце руку, Она вперед меня вела. В ней суть отчаянно-хмельная, Хвати — И по морю пешком. Из века в век она, шальная, В миру ходила с посошком. Гонимая, И все ж колюча, — Она и в рубище красна. Ходила, дьявольски живуча, И улыбалась, как весна. Как на дрожжах, на ней вскипали Бунты по русским городам, Ее ломали и пытали… Ее в обиду я не дам. Я называю белым белое, А черным черное зову… Пробито сердце неумелое — Я навзничь падаю в траву. И все же вскидываю руку — Как будто в ней Заряд свинца… Спасибо, батя, за науку, Я верю правде до конца.

ВОСКРЕСЕНИЕ

Невзгодами с лихвой богаты, Живем, Нещадно жизнь кляня… Наваливались дни-накаты Как будто бревна на меня. И вот пришлось: Лежу придавлен Больничной простыней-плитой. Но каждой клеточкой направлен, Стремлюсь                 отнюдь не в мир иной. Беда, Натешившись досыта, Быть может, стряпает кутью… А вот душа моя открыта, Цветет навстречу бытию. И тянет губы, как теленок (От счастья сам я замычал). Не плакал я, считай, с пеленок, А тут, брат,                чуть не подкачал. Гляжу под чуткие ресницы В глаза с веселой синевой: И верю — Ласковей сестрицы Не знал я в жизни никого. Теперь бы давние напасти, Бывалой силы добрый хмель! Я понял, что такое счастье, Познав больничную постель.

«Я даже не подозревал…»

Валентину Чемсуевичу Теплякову, врачу

Я даже не подозревал, Что он живет на свете. В больнице сроду не бывал, Но вот везут в «карете». Теперь лежу. Освобожден От дома и от службы. Владеет мною полусон, А может —                что похуже. И надо мною человек, С глазами следопыта, Глядит из-под тяжелых век — Тревожно и открыто. И день,         и два — Он все со мной… А я как будто снова Веду с фашистом смертный бой У рубежа лесного. Огнем зажатый с трех сторон, А за спиной — болото. А надо мною крик ворон… И дьявольски охота Мне жить в свои шестнадцать лет, Испить речной водицы. И чтоб не застили мне свет Картавящие птицы. С гранатой я шагнул вперед, Кляня врага безбожно… Очнулся. Нет, не подведет, С таким в разведку можно!

БОЛЬНИЧНЫЕ БУДНИ

У каждого своя болячка, А коль своя, Так и мила. Иной готов, о ней судача, Допечь палату добела. Он за день повторит раз двести И про укол, И про клистир… Каталка катит злою вестью, Больничный оглушая мир. Но тут как тут дедок запечный, Затеет важно разговор: Мол, под луной никто не вечный И господа гневить — позор. А сам восьмой десяток кряду Тихонько фукает в усы. — Дедок, годов твоих не надо, Добыть бы сердце, как часы. Нам, право, шутка не помеха, Готовы хохотать до слез. Не от добра идет потеха… Дедок-то прав — Не вешай нос!

«Река лежала, как в неволе…»

Река лежала, как в неволе, — По ноздри самые в снегу. И у нее в застывшем горле Который месяц ни гу-гу. Лежала тихо и смиренно, Исхоженная вкривь и вкось. Но вот набрякли тропы-вены — Их тело синевой взялось. И я сгорал от нетерпенья, Апрель несуетный кляня, — Когда же кончится мученье? Как будто лед давил меня. Я поторапливал недели И верил — Все же повезет. …И вот тайком встаю с постели Иду к реке,               где стонет лед. Не оторвусь, Гляжу на льдину, Что морду сушит на лугу. Не то что выплыть на средину — Шагнуть на льдину не могу.

«Не фигурально выражаясь…»

Людмиле Константиновне Нюхиной, врачу

Не фигурально выражаясь, Не ради красного словца: Который месяц сердцем маюсь, И не видать тому конца. Оно давным-давно разбито — Я в этом убедился сам. Но вот, тоской больничной сытый, Я снова обращаюсь к Вам. Вы снизойдите, Положите На грудь мою руки тепло. И я, Как новый долгожитель, Опять взгляну на мир светло… Увижу, Как в окошке звонко Апрельский полыхнет огонь… И сердце с радостью теленка Счастливо тычется в ладонь.

НА РЕКЕ ВЕЛИКОЙ

В реке Великой плавится заря И утекает в озеро Чудское. Мне видятся далекие моря. Сижу смиренно, предаюсь покою — Мне видятся далекие моря. Полярная звезда над головой Надеждой засветилась в темном небе, Доволен тем, что все-таки живой. Я размышляю о насущном хлебе. Уж тем доволен, что пока живой. Над берегом кремлевская стена, Ее венчает Троица святая. Ко мне вернулась, кажется, весна. Как хорошо домой явиться в мае! Ко мне вернулась, кажется, весна. В реке мигнули первые огни. Комар проснулся, тянет на добычу. Прислушайся и голову склони: Как хорошо домой мальчонку кличут! Прислушайся и голову склони.

«Не верю дню рожденья слепо…»

Не верю дню рожденья слепо, Хотя на бланке есть печать: Не мог же взяться я из пепла, Из ничего себя начать? Бог весть какими шел путями, Чтоб видеть,                  слышать,                               просто жить. Из лыка первыми сетями Меня пытались изловить. А я в воде,               подобно блику, Был удивительно живуч, Взлетал над лесом легче крика И прятался в наплывах туч. И не случайно, Лишь стемнеет, Сажусь я, молча, на крыльцо. Моя душа, как даль, светлеет, Подставив космосу лицо. От непонятного застыну, Чему-то горько улыбнусь И, распрямив внезапно спину, Навстречу звездам засвечусь.

ПОЗДНИЕ РОМАШКИ

«Я гляжу на море и свечусь…»

Я гляжу на море и свечусь Тихой переменчивостью света: На прибрежье катит, Катит грусть, Желтым жаром осени согрета. В отдаленье рыже-зелена, Поднялась и будто бы застыла, Исподволь накапливает силу Глубины Ленивая волна. Горизонт подернут синевой, Горизонт — задумчиво-седой. Море это, Небо ль? Разберись! Смотришь — Будто сам взмываешь ввысь.

ЗАПОЗДАЛОЕ ПРИЗНАНИЕ

Узнать однажды На причале, Полвека выкинув на кон, Что и меня когда-то ждали И кто-то был в меня влюблен. Волны ленивой бормотанье Стоять и слушать, как во сне. И вдруг понять: Ее признанья Всегда недоставало мне. Вздохнуть, Куснуть себя за локоть И, на себя же вскинув плеть, Признанья позднего жестокость Улыбкой грустною пригреть. Хлебнув побольше кислорода, Нырнуть в пучину давних лет И, обозрев былого своды, Понять любви ее секрет. Пускай признанье как рукою Снимает давнюю печаль. Я отрекаюсь от покоя И снова вглядываюсь в даль.

«Ты нежданно мне явилась…»

Ты нежданно мне явилась, Принесла весну с собой. Примечталась иль приснилась В майский вечер голубой? Я гляжу — Глазам не верю, На тебя боюсь дохнуть. Затворил тихонько двери, Чтоб назад отрезать путь. Кто сказал, что нету чуда? Вот оно — Передо мной! Мы с тобой молчим покуда, Словно скованы виной. Ни обиды, ни упрека — Мы теперь умеем ждать. Все, что стало так далеко, Может, явится опять?

«Я хочу к тебе…»

Я хочу к тебе, К твоим глазам — Голубым они лучатся светом. Я теперь догадываюсь сам, Почему я сделался поэтом. Я хочу к тебе, К твоим губам — Воскрешаю их прикосновенья. Никому я в жизни не отдам Губ твоих святые откровенья. Я хочу к тебе, К твоим рукам, Что по мне струились, словно воды. Ты неодолимо далека, Пролетают не мгновенья — годы. Молча я кричу: Хочу к тебе! Наша встреча — лучшая награда. Ты теперь всегда в моей судьбе. Не пойму, Чего же сердцу надо?

«Глядел в глаза твои лучистые…»

Глядел в глаза твои лучистые, Я, не щадя себя,                        глядел. Передо мною небо чистое И высоты моей предел. Ты, улыбаясь,                    снисходила С вершины юности своей. Меня ты светом озарила И стала верою моей. А я обрел в себе поэта: Поверил снова в чудеса… И за окном Не стужа —                 лето, И зелено цветут леса.

«Не сотвори себе кумира…»

«Не сотвори себе кумира…» — Ты исподволь внушала мне. И что ж? Моя замолкла лира, Висит доскою на стене. «Не сотвори себе кумира…» Какие тяжкие слова! В моей душе сквозно и сиро, Клонится долу голова. «Не сотвори себе кумира…» Мне стиснуть зубы и молчать. Я без тебя — Изгой у мира: Ни петь,           ни думать,                          ни кричать.

ПРОЩАНИЕ

Ушла любимая, Ушла,       не обернулась, Меня как будто не было и нет. Калитка ветхая о тишину боднулась, Всплакнула жалобно ей вслед. Гляжу растерянно,                            печально,                                          оробело Вдоль тихой улицы,                              пустынной и прямой. Дома молчат, Домам какое дело, Что вечер близится                              и нет тебя со мной? Стою,        чего-то жду — Вот-вот должно случиться: Ударит гром,                   обрушит окоем… Вдруг слышу: Надо мной затенькала синица, Затенькала о чем-то о своем. И солнце к вечеру                            ничуть не помрачнело, Нырнуло в озеро бедовой головой. Листва осенняя Слегка залиловела, Зашелестела грустно надо мной. Стою,       молчу                и лишь теперь поверил: Синица,           солнышко Мне посланы судьбой… И сердце             возвращается к апрелю, В луга весенние, Где встретились с тобой.

ОСЕННИЙ ВЕТЕР

Срывает листья осенний ветер, Мечутся, рыжие, Падают в вечер. В метелице знобкой Такая тревога… Прилягу устало у доброго стога. Прилягу, Озябшую спину согрею. А листья куда-то Скорее, скорее. Вот-вот закричат беспокойно, Как птицы, Над полем продрогшим Начнут табуниться. Но листья не птицы, Не сбиться им в стаи. Куражится ветер, Бездомных взметая. И хочешь не хочешь, И надо ль не надо: Вбираешь душой Маету листопада.

«Ой, широко-широко…»

Ой, широко-широко Разлилась водица. Поругаться легко, Трудно помириться. Боль-обида — не ручей, Не положишь лавы. Лучше не было б ночей И травы-отравы. Омуты любимых глаз Вовсе не видать бы. Зря сказали, что у нас Скоро будет свадьба. Лишь осталась губ твоих Жгучая прохлада… Что дается на двоих, На троих — не надо!

«Подышать бы твоими руками…»

Подышать бы твоими руками, Окунаясь в ладони опять. Иногда мы не ведаем сами, Где тонуть, А откуда взлетать. Никогда не дрожал я от страха, А ведь всякое было в пути. Что же сердце —                         подбитая птаха — У тебя трепыхнулось в горсти? Догорают последние листья, Журавли улетают,                            трубя. Не ищу я и малой корысти — Мне бы только увидеть тебя.

ОСЕННИЕ ЦВЕТЫ

Осенние цветы — как всклики Последних журавлей. Они — как солнечные блики Среди пустых полей. Пускай в лугах пожухли травы И высохла стерня, Цветы, пригревшись у канавы, Покличут вдаль меня. И на опушке пожелтелой, Где листопад шуршит, Я этот зов, уже несмелый, Вдруг уловлю в тиши. Под небом хмурым, словно в мае, Поверится в цветы. У вскинутся, как птичьи стаи, Мои мечты.

«Для счастья я хочу не так уж много…»

Для счастья я хочу не так уж много: Пускай на время стихнет в сердце боль, Откроется знакомая дорога И вызреет к приезду гоноболь. Для счастья мне не так уж много надо: Родное поле и отцовский дом, Осенняя печальная левада И старая рябина под окном. Как мало мне, Прости, как много надо: Чтоб небо ликовало над избой И впереди, как солнышко, награда, Что все-таки мы встретимся с тобой.

«За Великой скирды хлеба…»

За Великой скирды хлеба И бокастые стога. За Великою вполнеба Встала радуга-дуга. В семицветье входят двое: Он ведет к реке ее. Я лишился вдруг покоя, Вспомнив давнее свое. А закат сочится, Льется — Воды плавятся в огне. Звонко девушка смеется — Смех, как солнышко, во мне. Смех, как звонкая водица, Как искристая звезда… Не пойму, Река струится Иль текут мои года?

«Который год тайком вздыхаю…»

Который год тайком вздыхаю, Забыть былое не могу. Не словом, Сердцем умоляю. Но ты на том на берегу… А я как будто снова в мае, Где начинался мой полет, Опасности не замечаю, Как тот глухарь, Что зори пьет. Мне, может быть, Придется падать (Но ты не бойся, позови) И получать твои награды — Упреки нежные любви, И целовать твои колени, И слово молвить невпопад, И подыматься на ступени — Как бы ни в чем не виноват.

«И снова я мечтаю о любви…»

И снова я мечтаю о любви, В которую срываются, как в омут. Срываются —                    и ни о чем не помнят… И ты меня к обрыву позови! Я сделаю последних полшага, В ничто —               иль к звездам — Этого не знаю. Лишь чувствую,                       как сердце замирает: Навстречу мне качнулись берега. Вот-вот сорвусь,                        с обрыва полечу. Застыл над бездной на одно мгновенье. Лечу к тебе, В тебе мое спасенье!.. И странно, Что я до сих пор молчу.

«Живешь, как все…»

Живешь, как все, И вдруг накатит, Что свету белому не рад. И улыбаешься некстати, И слово молвишь невпопад. Тебе друзья —                     одна морока, Ну а родня —                    тоска сама. И солнце спряталось до срока В дымы за длинные дома. И ночь глухая, как подполье, А месяц вовсе окривел… Невмоготу мириться с болью, Живешь как будто не у дел. Уеду,       где простора вволю, И небо — Плавай как во сне, Где можно прислониться болью К любой березе и сосне.

«Из вчера к тебе пришел…»

Из вчера к тебе пришел, От мая, Видишь: В волосах черемух цвет… Шел я через годы, Разметая Сумрак дней, Ночей зеленый свет… Ты глядишь спокойно, Незнакомо. Помолчим, К чему теперь слова?.. Нагляжусь И в ночь уйду из дома, Тихий, как сентябрьская трава.

ВОЖАК

Разгулялся сиверко по склонам, Что ни прутик —                         отзывается стоном. Проплывают тучи кораблями, Переполненные долгими дождями. Журавли затабунились на мшарине, На мшарине, словно на перине, — Здесь не только танцевать, Ходить невмочь. С каждым днем короче день, Длиннее ночь. Старый знает: С ветром шутки плохи — Не спасет и выверенный путь. Взмахи крыльев                        тяжелы, как вздохи. И назад уже не повернуть… В сосняке трещит себе сорока, Ей-то что —                  не надо улетать! На раздумье не осталось срока: Время,         время стаю подымать.

СОХАТЫЙ

Осин промерзлых горестные почки Берет сохатый замшевой губой. Давным-давно он бродит в одиночку, Беду и радость Делит сам с собой. У ельника в затишке греет тело На предвесеннем солнышке скупом. Но изморозь, Что по хребту осела, Не растопить и мартовским теплом. И даже к шуму леса равнодушен: Не слышит потревоженных сорок И грохота машинного дорог. Он лишь безмолвью ельника Послушен. Стоит, жует… О эта сила сока, Что бродит тайно в почках молодых! Ударила она по жилам током И заискрилась на боках крутых. И вздрогнул лес от радостного грома. Пропала белка молнией в снегах. Весенний зов, Как солнышко, весомо Несет сохатый на крутых рогах.

ТЕТЕРЕВИНЫЙ ТОК

На ток слетались не впервые Певцы весны — тетерева. Притихли сосны вековые И прошлогодняя трава. Слетались затемно, Сходились И славили любовь и высь. И жаром зорь они светились И, как положено, дрались. Крыло в крыло — Сшибались гулко, Раскинув радугой хвосты… И никла дедовская тулка, Не смея тронуть красоты.

ВЕЧЕР

Обветренный со всех сторон, Был день как день Не очень новый. Швырялся стаями ворон Над крышами закат багровый. Под вечер ветер присмирел, Устал, Улегся по карнизам. А за горой уже горел День новый В сутемени сизой.

«Проснусь однажды я лучом…»

Проснусь однажды я лучом — Раздвину темноту плечом, Пройдусь легонько по вершинам Притихших на заре холмов, Посеребрю полет машины, Окошки высвечу домов. Я в середину росной капли Живым алмазом буду вкраплен. Пройдусь по тихой речке кротко — Прошелестит вослед лоза — И, придержав свой лёт короткий, Вдруг потону в твоих глазах.

НЕ УЛЕТАЙТЕ, ЛЕБЕДИ Новые стихи

«Идут года, но я неисправим…»

Идут года, но я неисправим — Как встарь сказали б: Вновь пред аналоем. Я насмехаюсь над собой самим И воскрешаю в памяти былое. Я не боюсь,                что выгляжу смешно: Как лист перед травой —                                        перед тобою. Беру билеты на двоих в кино И сам себе сдаюсь уже без боя. Пока молчим. Твоя рука в плену. Твой мягкий профиль на моем экране. Я возвратился в дальнюю весну, Я одурманен запахом герани. Как будто в жизни не было войны, Потерь,          разлуки,                     самого забвенья И этой сверхосознанной вины За давнее слепое отступленье. Теперь я понял:                       стоило пройти Пути любые, Если надо —                  пытки, Чтоб этот вечер тихий обрести И постоять у старенькой калитки.

В МИХАЙЛОВСКОМ

Задумчиво идти тропою, Встречая заревой рассвет, И верить свято, Что тобою Для нас проложен этот след. Тобой оставленное слово Твердить без устали в уме. Коснуться камня голубого На светлом Савкином холме. На Сороти поймать в ладони, Как чудо-рыбину, закат. И дотемна глядеть, как кони Пасутся или стоя спят. И на горе Святой, Заветной, Принять просторов благодать, Уединившись незаметно, В тени деревьев постоять.

ТРОИЦКИЙ СОБОР В ПСКОВЕ

Мимо Троицы хожу я тридцать лет, Но любуюсь на нее                               как бы впервой. Ни на лучик не померк далекий свет, Что восходит над соборною главой. Вознеслась она высоко и легко, В каждом куполе                          по солнышку горит. И в ненастье над грядою облаков Светлокупольная Троица парит. Знать, умели тут работать горячо, И не слабым было                             русское плечо. Знать, умели тут красою дорожить — В камень стылый                           душу светлую вложить.

ВЕЧНОСТЬ

И до меня за сотни лет С утра, как новоселы, В полях —               едва взыграет свет — Гудели важно пчелы. Стояли смирно у воды Покорные ракиты. Грузнели к осени сады Анисом знаменитым. В реке гулял ленивый сом И утка жировала…. Одних —             забыл родимый дом, Других —             давно не стало. За что же я в такой чести — Иду тропой земною… И без меня всему цвести, Но лучше бы — со мною.

«Половодье нынче крутит…»

Половодье нынче крутит — Хоть куда! На ветру волна забористо играет. По лугам идет великая вода, В ней березы по колено утопают. Напоила до отвала зеленя, Отступила, Нас повыпустив из плена… Лето катится, по камушкам звеня, В заливных лугах шуршит Духмяным сеном. Не успеем надивиться на леса И наслушаться певцов звонкоголосых, Как повысыпет Студеная роса, Октябрины заблестят на синих плесах. И опять загорлопанит, Заметет — Запасайся полушубком на полгода. На реке Всю ночь постреливает лед, Рассыпая перезвон Под звездным сводом. Заявился март С широкою душой, Знай бахвалится ухваткой молодою. А березы, приодетые куржой, Снова грезят недалекою водою.

БЕСПОКОЙСТВО

Нелли Жуковой

Что-то манит меня на Двину, Где зверье промышляют поморы, На студеную манит волну, Что уносит в открытое море. Может, предки ходили мои — Неизвестные первопроходцы — И оставили меты свои На скале и на северном солнце. Я вдохну первозданных снегов, Удивлюсь голубому сиянью И дождусь у седых берегов Озарения или свиданья. Скоро день повернет на весну И заветные песни повторит… Что-то манит меня на Двину, Но не знаю, На счастье иль горе?

КРЕСТЬЯНСКИЙ РОД

Не знаю пращуров своих Древней прапрадеда Ивана. Он жил открыто,                         безобманно, Один ворочал за троих. Деревья смалу корчевал, Ходил с рогатиной на зверя, И, помня прошлые потери, Орала и мечи ковал. Нет-нет и ворога встречать Ходил к Чудскому, на границу. Враги российскую землицу Зело любили воевать. Россию он спасал не раз От всяких рыцарей и шведов. Был верен доброму соседу, Не выставлялся напоказ. Я верю в мой крестьянский род, Что шел к Ивану от Ивана. Он служит полю безобманно И Родину не подведет.

РАЗДУМЬЕ

Что в ней,             что в этой малой родине? Дом приземистый в три окна. За поветью на старой колодине Дно от бочки блестит, как луна. Что в ней,             что в этой горькой родине? Лобогрейка забыта в снегу. По весне на болоте разводины., Да вороны кричат на стогу. Что в ней,             что в этой cладкой родине? По лугам — Язычкастый щавель, Ранний цвет на духмяной смородине. Возле риги шатровая ель. Что в ней,              что в этой доброй родине? Слева поле, А справа — лес, Смалу вдоль-поперек обойденный, Все ольшаник, Сосны — в обрез. Что в ней,             что в этой гордой родине? Не осилить одним умом. Ради любой Европа пройдена Под смертельным огнем.

«Вы видите, как яблони лучат…»

Вы видите, как яблони лучат Румянец зоревой над деревнями? Вы слышите, как яблоки стучат О грудь земли тяжелыми боками? Печально осыпается зерно Подставить бы спасительные руки!.. Из пахарей ушел давным-давно, Но в сердце отдаются эти звуки.

«Среди болот и глухомань-лесов…»

Среди болот и глухомань-лесов, В зеленом царстве птичьих голосов, Вросла в бугор крестьянская изба: В окне — заря, А над зарей — резьба. Изба стоит уже полста годов. Тропинка от нее ведет на Гдов. Другая — к югу,                        в дальние края, Которых и во сне не видел я. Всему свой срок: Аукнула судьба… В разлуке запечалилась изба, Осталась вековать среди лесов, В весеннем хоре птичьих голосов. Мне открывались чудо-города, Избенке дедовой до них куда! У каждого свой норов,                                    голос,                                             вид, И каждый не полста годов стоит. Но если было мне невмоготу, К былому обращал свою мечту, Припоминая старый дедов дом. И он светил мне заревым окном.

ИЗ ДЕТСТВА

Вызревали мы, как горькуши, Убегали оравой в луга, Где кислица росла погуще И покруче Псковы берега. На кормежку непривереды — Подчищали сады с корня. За вихры нас учили деды Пуще жизни беречь коня. Увозили в луга с собою И учили пройти прокос, Чтоб ложился он за тобою, Как речной бесконечный плес. На тяжелом двуконном плуге Утверждали мужскую стать. А мужчинам бы на досуге После пашни в лапту поиграть. То-то сладко нам пилось-елось, Словно в сказке — Все мимо рта. Знать, полей и покосов милость Мне запомнилась неспроста.

«Смалу в деревне я рос непутевым…»

Смалу в деревне я рос непутевым — Мне бы мечтать да играть. С братом ходили в подлесок сосновый Хворост к зиме собирать. В глушь забреду — От сосенок мохнатых Глаз не могу отвести, Хлебом с ладони кормил я сохатых. Бабочек нянчил в горсти. — Много ль с такого работника                                                    толку! — Брат мне взашей поддавал. — Зубы, бездельник, положишь на                                                    полку| С песен какой капитал?! Братья корили, наверно, напрасно И наставляли, как жить. Мне и поныне мечтается красно — Песню сложить.

«Тишина на отцовском подворье…»

Тишина на отцовском подворье — Даже оторопь душу берет, Поразлилось крапивное море, Затопило с весны огород. У дверей лопушатся бурьяны, На окошках из досок кресты. И не только в луга и поляны Пробрались, словно тати, кусты, Незаметно опутали сердце, Словно плети,                      секут по глазам. Никуда от ответа не деться: И судья,           и ответчик —                                я сам. Не с того ль тяжелеют туманы, Тишина загустела водой? На гумне воронье,                            как смутьяны, Все грозятся картаво бедой. Не кого-то,               себя виноватю, Что стою на подворье пустом… Поглядел бы на полюшко батя… Даже страшно подумать о том. На березах —                    зари угасанье, Догорает озерная гладь… Нам достанет любви и желанья Все понять и душою принять.

УТВЕРЖДЕНИЕ

Целый месяц донимали деда — Сам директор прикатил в страду. Но одним кончалася беседа: — Хоть убейте,                       хутор не сведу! И не свел. Красуются зароды Словно крепость посреди лужка. Ходит старый, будто воевода, Утверждая мудрость мужика. Да не разговором, Крепким потом: За неделю —                   и рубаха с плеч. Мудрость-то крестьянская —                                              работа, Да такая —                что ни сесть, ни лечь. Деду в радость —                           сытая скотина, Над цветущим колосом —                                         заря, И скирда пшеницы у овина. С плеч рубаха сыпалась не зря. Детям, внукам —                          на века раздолья И, конечно, всяческих забот. Главное,            чтоб не скудело поле. По зиме старик, готовит колья, Чтобы летом обновить зарод. Тракторист — насмешник белозубый — К деду завернет на перекур. — Я теперь к тебе заместо клуба, — Скалится совхозной балагур. И, хватив, как смерти, самосада, Заведет душевный разговор: — Деревеньки трогать бы не надо — Для земли-то вон какой разор! Дед обронит скупо: — Судишь верно. Прут кусты в пожня, как лешаки. — И слова мужицкие, как зерна, На сердце —                  с заботливой руки. И не перекур —                       политбеседа, Разговор на совесть —                                   не за страх. Не соврем себе, покуда деды Здравствуют в российских хуторах.

ЗАВЕЩАННОЕ

Укатилось, расплавилось солнышко — На стерне золотится стезя. На упавшее во поле зернышко Не откликнуться сердцу нельзя. Земно кланяться найдену колосу — Как заблудшую душу спасать. Я прислушаюсь к доброму голосу, Что во поле оставила мать. И постигну давно позабытое, Обретенное в самом простом. Помолчу на меже под ракитою И замру, как над белым листом. Уступая желанной усталости, Буду слушать, как песню, хлеба. Не утрачу завещанной малости — Да восполнится полем судьба! Это зерна мои неприметные Излучают малинову звень. И рождаются думы ответные И заботы на завтрашний день.

«До войны задолго было…»

До войны задолго было, Да быльем не поросло: Воду мы с отцом возили На покосы за село. На возу — полны бочонки, Ублаженье для косцов. Серый ёкал селезенкой По дороге меж овсов. Вдруг «фордзон» пыхтит                                    навстречу — Взвился Серый на дыбы. Я — с телеги — Больше нечем Заслониться от судьбы. Велики глаза у страха — До сих пор себя казню. А отец сорвал рубаху — И на голову коню. Тот «фордзон» прогрохал лихо, Скрылся в дымке давних лет… Нынче чуткая лосиха Выйдет к трактору на свет. Да и сам я на колесах — На отменных «Жигулях». Но спешу не к сенокосу, По дороге той пыля. Заглядев вдали возницу, «Жигули» приторможу. И коня, как чудо-птицу, Долгим взглядом провожу. Но как будто бы досада Шевельнется вдруг во мне: Нет, дорогу мерить надо, Чтобы в ней была отрада, Иль пешком, Иль на коне.

В ЗАЩИТУ КОНЕЙ

Везут машинами коней, Как будто прошлое державы… И думы —              на дыбы по праву — Все о России,                    все о ней. Куда везут, любому ясно, — Каурых,          рыжих,                    вороных… Заката хмарь лилово-красной Попоной кинута на них. Горит закат… А думы круто — В века, как будто в облака. Иные видятся маршруты И битюга,              и рысака. Мужик не то чтобы берег — На справного коня                             молился. Конем и в сказках он дивился — Товарищем любых дорог. Дошли заботы до меня, Вручив крестьянское наследство. И вот — пишу, Иного средства Не знаю,           как сберечь коня.

БРАТУ

Мне житье братана нравится — Стал он крепким мужиком. У него жена —                      красавица, Словно терем, новый дом. По плечу братану разное: И пахать, и убирать, Он работает,                   как празднует, И жена ему под стать. Сколько лет из русских кряжевых Сортовые нянчил льны! Не жалея сил,                    выхаживал Гордость псковской стороны. Расцветая,               в пояс клонится Бирюзовая волна. И течет, ликует звонница Удивительного льна.

«Голубая июньская чаша…»

Голубая июньская чаша Опрокинулась гулко в луга… День ото дня становится слаще На болоте густая куга. За болотом                не то чтоб стеною, Но отрадно вздымается рожь, Подымается правдой земною, Что в душе испокон бережешь. Запечатана в малой крупице Стародавняя страсть мужика: Щедротою к скотине и птице Никогда не скудела б рука! На ржаном                чтоб детишки на славу Расцветали, как в поле цветы; Чтоб осталось для бражной забавы И для прочей мирской красоты. В наливном вековечная сила И машин,             и радивых сердец, И всего, что Земля сотворила И оставила нам как венец.

«Все жду чего-то от проталой…»

Все жду чего-то от проталой Земли лесной, Хотя душа перестрадала Мороз и зной. Все жду… Предчувствую заране, Лишился сна. В завитом свитками буране Молчит весна.

РОДНОЕ ПОЛЕ

Березы ветром в дуги гнуло, Дождями плавило снега. Меня на волю потянуло — Вдохнуть простудные луга. Земля лежит как на ладони — На все четыре стороны. Над головою тучи гонит — Посланцев завтрашней весны. Кругом проталины-заплаты С холма открылись без прикрас. Мне почему-то жутковато, Как будто в поле первый раз. Плечом давлю на плотный ветер, Как на тугие паруса. Я, как всегда, за все в ответе — За землю и за небеса. Иду в весеннее раздолье И повторяю про себя: О боль моя, родное поле, Прости, любя, Прости, любя!

«Заявился я домой из далека…»

Заявился я домой из далека, Не признала меня Гдовка-река. Крепость старая осела совсем, И трава на ней в студеной росе. Вечерами гусли звонкие тут Песни славные о прошлом ли поют? Возле крепости задумчив стою, Отыграл я, видно, песню свою. Неужели, отгорожен межой, В милом городе стал вовсе чужой? Как на привязи, по улицам кружу: То направо,                 то налево погляжу. Гдовитяночки —                         кровь с молоком, Глаз не прячут,                       провожают хохотком. Побелел я под осенний ковыль, Поосела не дорожная пыль — Поосела пыль прошедших годов. Не узнал меня, приезжего, Гдов. Улыбнусь я и пойду на причал, Где свидание любимой назначал.

«С тобою забываются года…»

С тобою забываются года: Как будто унесло года водою. И до чего ты глупо молода, Что невозможно стариться с тобою. Ударил в небо колоколом гром — Природу на расцвет благословили                                                       грозы. Листвой зелено-клейкой над бугром Взметнулись к солнцу старые березы. Черемухи в низинах расцвели, В полях поднялся половодьем клевер. А в небесах курлычат журавли, Не от меня летят — Ко мне, на север.

«Натали — какое имя…»

Н. Л.

Натали — какое имя, Словно музыка сама! Нынче песнями твоими Я совсем сведен с ума. Нету радости предела. Мне подумалось: Рискну! Пригласил тебя несмело В заповедную страну. В той стране нам все желанно, Даже старенький шалаш. И росинки безобманно Озаряют берег наш. На воде кувшинок звезды Ослепляют белизной. Над рекой рябины гроздья Излучают терпкий зной. Настоялись к полдню пожни, Воздух льется, словно мед. И куда ж нас бездорожье Травяное заведет?

ШУТОЧНОЕ

В твоих устах и ветхие слова, Как средь базара первые тюльпаны, — И дороги,             и девственны,                                   и пряны… Внимаю я —                  и кругом голова. И яблоко зеленое в руках — Протянешь — Превратится в золотое… Но каково же под твоей пятою? Подумаешь —                    и одолеет страх.

ПОЕДИНОК

Они сошлись в последний раз, Рога скрестились, Словно шпаги. А в стороне она паслась, Не замечая их отваги. Сошлись старик и молодой, Глаза синеют, Словно сливы… Она беспечно над водой Застыла у ветвистой ивы. Они стоят Рога в рога, Схлестнулись опыт с ярой силой. Закат упал на берега — Рыжеет на земле остылой. Как струны, Ноги напряглись, Кровянят ноздри, Дышат стоном. Сладка и беспощадна жизнь. Суровы у нее законы. Опали мокрые бока, Прихваченные сединою. Трещат рога у старика, Как род копытом сухостои. Скользит предательски нога. У молодого злее хватка — Достали острые рога Незащищенную лопатку. А та, которую берег От волчьей стаи и напасти, Другому ткнулась мордой в бок, Готовая к беде и счастью.

«Я тоской зашелся по тебе…»

Я тоской зашелся по тебе… Как пылает осень среди сада! На двоих хватило б листопада И тепла в родительской избе. Нынче на озерах я — король, Но теперь и этого мне мало. Для меня желанна даже боль — Лишь бы о тебе напоминала. От дождей набухли берега, Заводи свинцово потемнели. Вызвездило листьями луга. Мягко стелет осень, Мягко стелет…

О ДУШЕ

Душа, одетая коростой Ненужных суетных обид, Как на худом огне береста, Махровой копотью чадит. Очистить душу знаю средство, Что хвори лечит,                          как бальзам: Махну в затерянное детство — К моим спасительным лесам. Опушки встретят медуницей — Трава медово зацвела. Навстречу выпорхнет синица, По-свойски спросит: Как дела? Пчела доверчиво откроет Свое заветное дупло. Осина горькою корою Утихомирит в сердце зло. Лесной тропой к сторожке выйду, Где детство тешилось мое… И позабудется обида, Как будто не было ее.

ДЕДОВА ПЕЧЬ

В сугробах утонула речка, Береза стынет у плетня. Среди избы — царица печка. На печке кучей — ребятня. Лохматые от пакли рамы, На стеклах изморози вязь. Мы каждый вечер ждали маму, Во тьме запечной затаясь… Но ни теплом, ни уговором Нас от дорог не уберечь… Катилось время, как под гору: Остыла дедовская печь. И мы под старость без родимой, Что грела, Хлебушко пекла, Все тяжелее сносим зимы И все трудней вершим дела.

ТРЕВОГИ МАЛЫХ ДЕРЕВЕНЬ

Подписано бумагой строгой Деревню начисто снести. Ненужной стала и убогой — Помеха на большом пути. В испуге шепчутся старухи, Дымят махоркой старики. Промеж толкуют: — Можа, слухи? Поля разорить не с руки. А как же дедовы могилы Осмелиться осиротить? И хватит ли подняться силы?! — Старик связует мыслей нить. С тревогой думает о внуках — К чему колена преклонят? — И почему молчат в науках, Завроде по своим палят?! От пажитей убрать деревню, В которой дед и прадед жил, Где род в России самый древний Земле и Родине служил.

«Вознеслась над рекою плотина…»

Вознеслась над рекою плотина — Воплощенье отцовской мечты. Выгибают могучие спины Из бетона и стали мосты. За широкой трудягой-рекою На просторных полях —                                      зеленя, Где давно ли отец мой Сохою Обучал управляться меня. А сегодня я сам постигаю Неуемный космический век. Не стушуюсь,                    коль в солнечном мае С неба ахнет на голову снег. Любоваться плотиною буду, Удивленья в душе не тая. И на старую выйду запруду, Чтобы слушать всю ночь соловья. О заветном мне птаха насвищет — Всколыхнет незабвенную грусть. Я на дедовом старом печище Постою, Как земле помолюсь.

ПОТЕРИ

Я видел: Школьники, пиная, Батон гоняли между парт… А мне-то             корочка ржаная Была дороже всех наград. Забыли мы рогульки-сохи — О прошлом память не гнетет. Как деды встарь, Ржаные крохи Не опахнем в ладонь — и в рот. С большими, С малыми пудами Теряем щедро,                     без вины, Что было нажито не нами, Чему и нынче нет цены.

«Пахнуло свежестью лесной…»

Пахнуло свежестью лесной На городских проспектах в мае… Мы с нетерпеньем поджидаем Работы дачные весной. В тревоге нашей что-то есть От давней грусти по деревне. То зов земли извечный, древний Нам подает благую весть. Трудяге-муравью под стать На даче от зари до ночи И стар, и мал вовсю хлопочут, Чтоб от соседа не отстать. А чуть подале, за леском, На неоглядном красном поле — Не тяпка — трактор на приколе, И заколочен дедов дом.

СБЕРЕГИТЕ ЦВЕТЫ ПОЛЕВЫЕ

Полевые цветы,                        полевые, Вас никто никогда не сажал. Голубые мои,                    огневые!.. Словно зори, росинки дрожат. Окрыляет, пьянит ароматом Откровенье земной красоты… Вы меня понимали,                              как брата, Полевые цветы. Сколько раз вы меня исцеляли — Чуть горчило питье на устах. Сколько раз вы меня окрыляли!.. Вас все меньше теперь Неспроста. Неужели в далекие лета Вы исчезнете вовсе с земли?.. Полевыми цветами согреты, Разве мы не добрее росли? Сберегите цветы полевые! Как без вас на просторах дорог, Голубые мои,                    огневые — Колокольчик, кипрей, василек?

«Светозвуки текут малиново…»

Светозвуки текут малиново С перегретой на солнце ржи. Словно жить начинаю сызнова У заросшей травой межи. От полей накатил серебряный Перезвон молодых овсов. Луговыми шагаю дебрями, Подставляя ветрам лицо. Затихают березы к вечеру, Еле слышно листвой шурша. Предо мною творится вечное — Замирает в тиши душа.

ГОРНАЯ РЕКА

1

Огрузела осень. Свысока Катится в Юпшарское ущелье. Там,     внизу, Отменное веселье — Захмелела горная река. Взвихривает солнечный фонтан Над обрывом радужно и пенно. К буйной силе преклоню колено, Окунусь — И тоже буду пьян. На меня седые облака Наползают медленно и строго. Их бока косматые потрогать Тянется сама собой рука. Искрами затепленный гранит Хочется ладонями погладить… Что-то мне с самим собой не сладить Как в ущелье, Все во мне гремит. Мне бы самому теперь Волной Осени навстречу покатиться, Как потоку — К цели устремиться, Выплеснуться силою хмельной.

2

Хребты на сутулые плечи, Как бурку, накинули ночь. Ручьи на гортанном наречье Ведут бесконечные речи: Как лучше друг другу помочь? Как в каменном мире дремучем Пробиться сквозь тяжесть громад? И, яростно пенясь, По кручам Домчаться к утесам могучим, А те, Как могилы, молчат. И жутко бывает, не скрою, Услышать, Как дышит гранит, Как борются волны с горою, Огромной,               суровой,                           немою, И думать: А кто победит?

В КРЫМУ

По волошинским тропам иду, Постигаю немые просторы, За звездой открываю звезду, За горой —               бесконечные горы. Не ищу я куриных богов И в случайное счастье не верю, Очертанья морских берегов Возвращаю себе,                         как потерю. В полнолунье ущелья-котлы Родниками невнятно бормочут. До чего же бывают светлы Черноокие крымские ночи!

«О это тонкое — чуть-чуть…»

О это тонкое — чуть-чуть — Души моей отдохновение. И я могу легко вздохнуть, В свое поверив воскресение. Дозволено плеча чуть-чуть Коснуться в мягком полусвете. Сумел я грань перешагнуть — Теперь за нас двоих в ответе. Пока в цвету земля моя, Но все длиннее в полдень тени. Ведут от песни соловья К тебе высокие ступени. В лугах убавилось росы, И чуть слабей запахло тмином. Уже весомо на весы Кидает август золотины. Не огорчайся, не грусти — Тебе к лицу чуть-чуть печали. Прощально роща шелестит, И с каждым днем виднее дали.

«Казалось: все на свете тленно…»

Казалось: все на свете тленно — И что там наша жизнь одна! Придет конец самой Вселенной, Озера выкипят до дна. Все проходяще… Все непрочно… Все —        только суета и прах. И представлялась мне воочию Душа моя в иных мирах, Где катаклизмы,                        как проклятья, Ее, живую, испарят… И лишь в твоих земных объятьях Я всемогущ                 и даже свят.

«Войди в меня, как входят в новый дом…»

Войди в меня, Как входят в новый дом. Не мучь себя сомненьем под окном. Иль нет в дому огня? Входи в меня! Я весь открыт, Как поле для ветров. Пускай гуляет во поле любовь! Она тебе велит: Входи, я весь открыт. Затепли свет, Хозяйкой в доме будь. Как поле, душу можешь распахнуть. В дому подвоха нет. Затепли свет.

ПРЕДЗИМЬЕ

Осень пробирается кустами, Через рощи, реки —                               напрямик. Вспыхнула в осинниках кострами. Обронила журавлиный крик. На траве осел колючий иней, Обновил старинное гумно. Сонные туманы по низине На заре          малиновых тонов. Лошади в тумане словно лодки, Редко колоколец прозвенит. Полдень нынче ласковый и кроткий, Никого жарой не утомит. Небо удивляет высотою, Облака          как думы в поздний час. Может быть, последней теплотою Солнышко одаривает нас.

«Он жил, как все, — законом стаи…»

Он жил, как все, —                             законом стаи: Беспечно шел за вожаком, То к тучам весело взмывая С гусиным звонким косяком, То из-за туч,                  крыла смыкая, Скользил за дальний косогор… Гуляла, Пела в небе стая, И в сердце ликовал простор. Ему бы мчать в небесной хмари, Послушно вторить вожаку, Когда бы снизу                       не ударил Огонь в гусиную строку. Взметнулась стая,                           строй нарушив, Разорванный сомкнула ряд… Предзимье люто веет в душу, И раны под крылом горят. Его болото приютило, Озера грели,                  как могли. Но не вернулась крыльям сила, Что отрывает от земли. Подстерегают птицу страхи За каждой кочкой и кустом. И елка, В старенькой рубахе, Склонилась маковкой-крестом.

МОЕ ПОЛЕ

Жизнь прожить —                            не поле перейти… Во моем во полюшке Ни тропки, ни пути. Замерло, побитое,                            под горой, Затянуло полюшко трын-травой. Стелются в нем жухлые кусты Да стоит березонька, А под ней —                  кресты… Я и сам в том поле уцелел едва — Пожалела малого матросская братва. Насмерть,              до последнего, Встали у ракит… Иван-чаем полюшко До сих пор горит.

«Приходил, на ветру на весеннем…»

Приходил, на ветру на весеннем Продубленный, Спокойный с лица. Опускался солдат на ступени Свежесрубленного крыльца. И сидел до смерканья,                                   усталый, С папиросой,                   дугою спина. Воробьев на дороге подталой Как могла угощала весна. А дорога тянулась к парому, За рекою терялась во мгле, Далеко уводила от дома — И опять возвращала к земле. Начинал от кола, От начала. Тяжелела от дум голова. И глядел, как мальчонку качала На коленях соседка-вдова.

«Все меньше остается вдов…»

Все меньше остается вдов, Они теперь совсем старушки. Хранит их давняя любовь, Что ехала на фронт в теплушке, Что шла дорогами войны, Зимой в окопах замерзала И на полях родной страны Непобедимость обретала. Вставала не на жизнь — На смерть За каждую избу и хату, Земли взметалась крутоверть, И расползался дым лохмато. В полях, В разрушенных домах Она рождалась с новой силой, И вновь пылала на холмах, И освещала всю Россию.

У ВЕЧНОГО ОГНЯ

Огонь горит нетленно в чаше, Горит уже который год!.. С годами становлюсь я старше, И прихожу сюда все чаще. Со мной мальчишек целый взвод. Минуту, две стою и слышу Отца, Что сгинул без следа. Как тень, стоит со мной беда. Гляжу тревожно на мальчишек — Таким вот был и я тогда. У Неизвестного солдата Я помолчу, как поклянусь… Мне видится: В дыму закаты, Хлеба воронками измяты, И сам — под пулями мечусь. Веду рассказ о том, что было, Быльем оно не поросло — И в этом тоже наша сила… И вот опять та бомба взвыла, И даже гари нанесло. Огонь гудит, сметая крыши, Снарядом вздыбило избу. Обвала грохот снова слышу, Гляжу тревожно на мальчишек, Как будто на свою судьбу. Не перечесть свои потери: Отца и брата не вернуть. Словами горя не измерить. И так вше хочется поверить — Не повторится смертный путь,

КУРСАНТЫ

Идут к самолетам курсанты — Сыны ветеранов войны. И сыплются с неба десанты — Защита Советской страны. В учениях и на парадах Себя показать я не мог. Свое отлежал я в засадах, В снегах, у опасных дорог. Свое отходил я в атаки — До самой победной весны… Не мины взрываются — маки На длинных дорогах войны. Горят они яро и нежно В лугах у могильных холмов. Российское поле безбрежно, Безбрежна народа любовь.

КАРТИНА

Художник старался на совесть — Досрочно сработал заказ. И вот она —                  трудная повесть, Мирская душа напоказ. Как будто раздвинулись стены, Небесной вобрав синевы. Запомнил я образ Елены — Елены, солдатской вдовы. Сидит,         положив на колени Не руки —               земную судьбу. А возле сожженной сирени — Бревешки на вдовью избу. С картины глядит не мигая, Омыла очей бирюзу, Елена… Солдатка святая… Роняет, как плату, слезу.

ПОДВИГ

Светлой памяти Героя Советского Союза Матвея Кузьмича Кузьмина, повторившего в годы Великой Отечественной войны подвиг Ивана Сусанина

Идет Кузьмин и час, и два. Что шаг —               то к смерти ближе. Метель гудит:                    беда, беда, Скрипят морозно лыжи. В лесу до пояса снега, К утру мороз —                       под сорок, Ревет отчаянно пурга. А за спиною —                       ворог. А за спиною, в трех шагах, Фашистов автоматы… Не затухает боль в ногах, Гудит спина солдата. Далекий путь —                         короткий путь К последнему рассвету. Назад ему не повернуть, Назад дороги нету. — Шнель, шнель, старик, Пока темно!.. — Рассвет фашистам страшен. У деда на уме одно: Предупредить бы наших. Лишь добежал бы Василек К назначенному сроку. Ракеты вспыхнул уголек Над лесом одиноко. Отпрянула слепая мгла — Узнал знакомый взгорок… Матвея память увела В былое лет на сорок. Привиделось: Поют скворцы В рябинах возле клети. Бегут на речку сорванцы — Его, Матвея, дети. Земля с утра парком парит — Землица славно дышит. Душа Матвеева горит И голос пашни слышит. Земля от века мужика Поила и кормила, В земле —              и мудрость на века, В земле —              мужичья сила. За плугом весело идти, Мечтать о близком лете. И нету праведней пути На всем на белом свете. И нет вкуснее ветерка, Что веет по-над пашней… — Шнель, шнель! — толкают                                               старика. И скрылся день вчерашний. В лесу метели крутоверть. Каратель лешим лает. И с каждым шагом                            ближе смерть. И Время это знает. Идет Матвей Кузьмин в века — Иной дороги нету. И снова думы старика Плывут к большому лету. В далекий незабвенный год, В надежду и тревогу. На сходах бушевал народ, Искал судьбу-дорогу. Прибились к общему двору — Колхозом-то вернее. Страда и праздник на миру — Куда как веселее. В тени под деревом Матвей Налаживает косы: — А ну, ребята, поживей, Пока играют росы! Он сам не прочь бы на прокос — Тряхнуть былою хваткой… Заметив издали откос, Матвей свернул украдкой. За ним торопятся —                               след в след — Фашисты черной стаей. «Сынок, сынок, — подумал дед, — Неужто заплутает?» Пургой на сердце маета, От дум спасенья нету. Дорога к подвигу крута — К последнему рассвету. Сковало спину ломотой, И обливает потом. Идет России сын святой На смерть, как на работу. И, пересиливая боль, Сказал: — Шалишь, сумею… Ишь, расфашиская яволь, Хотел купить Матвея!.. Ведет Кузьмин последний бой: России верой служит. И командир он над собой, И комиссар к тому же. Лес отступился на версту. Врагов не спрячут тени. На Малкину на высоту Сугробы — как ступени. Кузьмин зовет: — Сыны, пора! За все воздайте гадам! — И грянула огнем гора По вражеским отрядам. Огонь смертельный,                               лобовой — Каратели в ловушке. Как приговор,                    короткий бой На Малкиной горушке. Задетый пулею, Матвей Шагнул,           окинул взором Последний в жизни снеговей И огненную гору. Зарделся над горой восход. Горят снегов разливы. Кузьмин в бессмертие идет, Как шел пахать на ниву.

БЕЛЫЙ ЛИСТ

Согнула травы изморози соль. Как пламень вечный —                                     под окном рябина. Под ветра вой свою вверяю боль Листу просторному,                               как снежная равнина, Достанет ли его —                            беду вобрать, Что на сердце давным-давно осела?.. В гестаповском застенке гибнет мать — Железом и огнем пытают тело. Кровавой бороздой текут слова: Орда фашистов.                       Беженцы.                                     Облава… Одна страшней другой                                    ползет молва — В опасности Советская держава. Черным-черно по белому листу: Убит мой брат,                      отец смертельно ранен. Гремят отмщеньем взрывы на мосту… Всё в памяти моей,                             как на экране. Я в юность возвращаюсь — Меркнет свет, Гляжу на лист бумажный безнадежно. Да что там лист!                        Для горестей и бед Была бы впору степь                                 с ее немым безбрежьем.

ЖИТИЕ МАТЕРИ

Не объять материнскую душу, Беспредельны просторы ее… Ты прости,               что покой я нарушу, Житие вспоминая твое. «Житие» — не обмолвное слово, Ты и вправду святая была. На деревне умела любого Отвести от корысти и зла. Терпелива, скромна, величава, Уживалась с нелегкой судьбой. Деревенских детишек орава, Как за матерью,                       шла за тобой. Ты учила не плакать от боли И в работе себя не жалеть. Даже наше тяжелое поле При тебе             начинало светлеть. А когда захлестнуло ненастье, Ты,     себя втихомолку казня, Материнской суровою властью Посылала в разведку меня. И, склонясь надо мной молчаливо — Состраданье само и любовь, — Ты не взглядом ли раны лечила, Из которых бежала,                              сочилась Сквозь бинты воспаленная кровь?

ЖИВОЙ ПАМЯТНИК

Запомнилась, как изваянье Надежды,              любви                        и страданья: Сутула,           сурова с лица, И нет ее горю конца. И в зной у дороги, И в слякоть. Уже не под силу ей плакать. Давно разуверилась в боге… Но ждет сыновей у дороги. А вишенье снова в цвету… Не сменишь на этом посту.

СОЛДАТЫ

Оглянусь на былое,                              воспряну. От сомнений своих отрекусь И поверю: В отставку мне рано, Я России еще пригожусь. Как смогу,               послужу напоследок — Ничего, что на сердце рубцы. Завещали Россию нам деды, А теперь мы и сами отцы. Это мы обещали солдаткам — Для Отчизны себя не жалеть, Если надо,               приму без оглядки Перегрузки,                 лишенья                              и смерть. Если надо, осилю одышку Не за-ради похвал и наград… Я с надеждой гляжу на сынишку Подрастает России солдат.

НАДЕЖНЫЙ ГОСТЬ

Из бесконечности явились, Туда же, говорят, уйдем. Просторы космоса открылись — И тем милей родимый дом. Не унывай,                утешит поле, Не даст расслабиться страда. Моя душа цветет на воле И порывается туда… Ей заглянуть бы в бесконечность — Душе ведь свойственно витать… На этом свете                     я не вечен, Но не желаю улетать. Пускай я гость, Но гость надежный, И до всего мне дело есть. Я погощу,              пока возможно, — Воздам Земле-хозяйке честь. Ко мне была хозяйка доброй — Будила затемно:                        вставай! Меж катеров ломала ребра, Учила:         рот не разевай! То вверх,             то вниз Кидала плавно, Поскрипывало, знай, в костях. Я на Земле прижился славно, Мне очень хорошо в гостях.

«Дома в добротной черепице…»

Эльке Лир

Дома в добротной черепице, У каждого крыльца цветы… Мне кажется, притихли птицы От аккуратной красоты. И я порядка не нарушу, К тебе,          улыбчивый, приду И утолить простором душу Тебя в Россию уведу. В избе,          пропахшей хмелем вкусно, С рябиной ясной под окном, Тебе немножко станет грустно, Но ты прими мой старый дом. Прими простецкое застолье, Хлеб-соль на шитом рушнике. Да будет общей наша доля, Как воздух и вода в реке. Я распахну на полдень окна, Сглотну волненья терпкий ком. Твой золоченый солнцем локон Взметнет российским сквозняком. Пахнет Тюрингией далекой, Приветно щелкнет соловей… Тебе не будет одиноко Среди моих ржаных полей.

ТАЙНА МОРЯ

Над горизонтом облачные горы, Залито море зыбким серебром. Уж я-то знаю: Славы в нем и горя — Куда с добром! В военную страду оно пытало Огнем,         железом,                      яростной водой, Обрушивало тяжкие обвалы… На то и бой!.. Что ж море, море,                           щедро ты на славу — Железного добра тебе не жаль: Сам адмирал                    при боевом составе Вручил медаль. Темным-темны зеленые глубины — Медузы,           рыбы,                   камни,                             облака… Как призраки,                    висят во мраке мины, Молчат пока.

«Я с морем остаюсь наедине…»

Я с морем остаюсь наедине И слушаю его тревожный ропот… Припоминаю свой моряцкий опыт, Что якорем заилился на дне. Я с морем остаюсь наедине. Слова, что камни, падают в прибой, Дробя закат в багровые фонтаны. На непогоду загудели раны, Напоминая мне последний бой. Слова, что камни, падают в прибой. Товарищей пучина погребла. В смертельный шторм не многим                                                  пофартило… Ревело море — братская могила. Тонуло солнце. Подымалась мгла. Товарищей пучина погребла. И час, и два я слушаю прибой. Внимаю голосам братвы отважной. Во тьме маяк засветится протяжно, Как будто озарит последний бой. И за полночь я слушаю прибой.

ТРУДНОЕ СЧАСТЬЕ

Не искали мы легкого счастья, Нам не сыпалась манна с небес. Уберег от фашистской напасти За околицей ласковый лес. Всю-то ночь полыхала деревня — От беды хоть кричи караул, Я спасенье нашел у деревьев — Словно возле братов прикорнул. Уж какая там звездная манна — Как бы лишний патрон раздобыть!.. В партизанских лесах безобманно Мы учились России служить. Может, лишку потеряно крови И оставлено в поле сынов… Только мы не изменим любови, Видим ясно друзей и врагов. Не забудем лишенья, потери — Замирают от боли сердца. В наше братство военное верим И от жизни не прячем лица.

ЗАПАС ПРОЧНОСТИ

Дарован сердцу, как металлу, Природой              прочности запас. Война меня огнем пытала И подымала на фугас. Метель меня лобзала жгуче За тем изрытым большаком. Друзья под ивою плакучей Лежат,        присыпаны снежком. Не месяц-два,                     а годы, годы Горчит промерзлая полынь… Послевоенные невзгоды, Как валуны, —                      попробуй сдвинь! Что ж,        беды поздние полегче, Но точат медленно, как ржа. Их не зальешь и не залечишь — Они зарежут без ножа. И сердце, кажется, зайдется — Не хватит прочности ему. Ну а пока что                    бьется, бьется, И что мне делать остается — Как не довериться ему?

ЗАКОЛДОВАННОЕ СЧАСТЬЕ Поэма

1

Мы что-то потеряли все, Покинувшие поле в горе, — И тот, кто властвует на море, И тот, кто строит на Чусе. Давно ушли судьбу пытать. Перед землей мы виноваты. Грядет священный час расплаты — Ни вволю есть, Ни в меру спать. Тогда ты, может быть, поймешь Упрек родительницы кроткой, Что без тебя растила рожь И коротала век короткий. Ведь ты забыл, как держат косу, Не говоря уж об ином: Который год не кажешь носу В осевший под березой дом. Тебе придется дать ответ За день недавний — день вчерашний, За ольхи черные, Что пашню Заполоняли столько лет; Понять самой вины причину, Зазря не возводить хулу И все принять, Как должно сыну: И наказанье, и хвалу. На перекрестье двух дорог, Земля, Перед тобою каюсь И от вины не отрекаюсь. Прими же сына на порог!

2

До соседнего села Через рощу Мне ходить бы на блины к тощей теще, Шалью шелковой болезную одаривать, Под наливочку неспешно разговаривать. И не знать бы ни беды,                                    ни тревоги, — Чтоб молодка завсегда на пороге. Будь с покоса ты,                           с колхозного собранья, Чтобы Дарьюшка — Сплошное пониманье. До полночи дожидалась бы встречи, Ни словечком супротив не поперечив. Да и я уж радость-женушку пестовал бы: Обходился б не как с бабой — Как с невестою… Спохватился я от дум — Коченею!.. А совсем недавно хаживал с нею, С самолучшей на округу нашу девкой, Да пошаливал под окнами припевкой… И с чего бы вдруг ко мне охладела? Я до ней, А у Дарьюшки — дело: То концерт, То громкое чтенье, То по Красному Кресту обученье. Ох, не по сердцу мне Дарьины учения Допоздна у сельсоветчика Евгения!.. Иль позарилась на твердую зарплату, Захотелось на готовые харчи? Понаскучило вынянчивать лопату Да выстаивать на зорьке у печи? Или душеньку твою, Душа-девица, Соблазнило, Подкузьмило в недород? Как же мне-то быть беспечным Ухитриться, Заявиться прежним гоголем в народ?! Эх, не я ли первый парень на деревне, Хоть с гармонью, Хоть с саженною косой! Ты ходила бы при мне под стать царевне, На покатых — С огнерыжею лисой! Ничего, что трудодень не давит спину, Нам уменья на житье не занимать: Ремесло в котомке за плечи закину — Словом-лихом попрошу не поминать. Заявлюсь домой Не с дохленькой зарплаты — На плечах моих похрустывает хром! Захоти — И выстрою палаты: С топором-то посподручней, чем с пером! Или, может, гармозень моя осипла, Не сумеет отчебучить «скобаря»?.. И какого черта к этому прилипла?! Ох, гляди, невеста, Вышло б не зазря! Мы еще того Евгения спытаем! Не на слово, На двужилистый кулак! Уж такая ли любовь его крутая, Да и костью председателишко — Как?

3

Шел деревней Первомай В красное одетый… Ох, Евгений, не замай, Сердцу нет запрета!.. День, как солнышко, горел Дарьюшкиным взором, И в обиде все же грел Жарким разговором. Не до митинга, Когда Сердце ох зашлося: Думы душеньку — беда! — Доконали вовсе. От колонны я в кусты — Будто бы по делу. И наметом три версты — Лишь в ушах свистело. Сердце — молотом в виски! Хоть не дюже чинно, — Сняв ботинки и носки, Дую босичиной. На пригорке сельский клуб — Хоромина нескладная… — Дарья,            Даша, приголубь, Моя не-на-гля-дна-я!.. Мне в ответ — Секут глаза: Встречают словно грешника. И не Дарья,                 а лоза Середи олешника. Как ножи, зрачки грозят, Судят незнакомостью. Девки,         бабы,                мальцы — В ряд: Вся деревня полностью. Возле Дарьи, как прирос, Евгений приспособился. А по мне —                 мороз, мороз! — Ишь кого сподобился! Ухватясь рукой за стол, Похрустываю пальцами. Гармонист щербатый пол Выстеливает вальсами. Разломились пополам, Ахают малиновы. Ветер вьюжит подола, Ситцевы, сатиновы. Выдаю земной поклон — Лишь бы Дарью взять в полон, Закрутить бы в огневой Да из клуба вызволить, На лужайке медовой О сердечном выспросить. Встал Евгений. Голос — медь: — Что ты прешься, как медведь? Я к нему: — О чем вопрос? — Кинул левой бровью, Руку правую занес Этак — для здоровья. Вот так раз: Пластом лежит. Дарья побелела, В карих слезынька дрожит, Горько, оробело… Вгорячах, Да понял я: Дело, паря, полынья!..

4

Молодик над пожней, словно коса, Звенящая над плечом в ожидании трав… О боже, О чем это я, о чем?.. Дымилась, Ручьилась роса, лезвием поиграв. Земля наплывала, текла под взмах: Бескрайность и ты — Один на один. И этот захлеб высоты! И кажется —                   счастье в твоих руках. И ты —          у вечности сын!.. Хоть сорок лет с тех пор пронеслись, Все не забыть того июньского дня: Евгений и двое, Будто коней покормить, Завернули в луга, Сказали: садись! И ствол вороненый Слепо глядел на меня. Явь или сон? Но верь — не верь: Решетки ржа когтит голубень. Слышно: Протопает часовой, Застонет натужно скрипучая дверь… И этак —            который день! А мне бы на волю, С косой в луга! Не ждет страда, И рук нехватка. За перекатом темны омута, На зорьку жерлиц бы наставить туда: Щука теперь до жора падка… Мне думалось: Травы заждались меня, Роняют росины, Как слезы мужские. Не знал, что Россия в захлебах огня, Военным набатом объята Россия!.. Клацнул, как выстрел, за дверью замок, Ударило светом в глаза жестоко. — Капут совьетам!.. Ты нам мог Помогать очень-очень много!.. — Сижу Глаза протираю: «Брысь!..» Добро бы Женька, А тут почище! Мерещится? Вроде нет. Откуда взялись Эти кованые сапожищи? Тянется в рыжих волосьях рука, Хлопает по плечу, как брата. На вопросы молчу. Гляжу на черного паука, Рукав облапившего горбато. А немец с ухмылкой Богато сулит За службу лакея и деньги, и счастье «Шалишь! И елеем, и прочим я сыт…» А сердце от дум — На части! Вали, Подкидывай, не скупись — Будет тебе работа!.. Эх, недотепа, нескладица-жисть! Мне бы лишь за ворота!..

5

Елки чернеют копьями, Целятся в месяц багряный. Псковскими зыбкими топями Шли партизаны. Нянчить бы нам руками Не автоматы — Землю, Песнями да стихами Щедрость ее приемля! Горько В неполных двадцать Отплакать и отсмеяться, Тихому хлеборобу В поле идти солдатом, Пашни первую пробу Брать не плугом — Гранатой. Давит на плечй доля, Нет, не косой — Прикладом. Сердце гудит от боли: Надо,       надо,               надо! Ночь тяжела в болоте. Ночь добра на подходе. — Доты!.. — Шепот по роте, Будто озноб проходит. Хутор баней ветхою Мне заслонил полмира, Красной остался меткою В карте у командира, На сердце отпечатался, Пулей ко мне посватался.

6

В горе Россия суровела, Взглядом строгим темнела, Доты и дзоты строила, Смелых вела и несмелых. Благословленным Ярость Круто вздымала жилы… Мне на последнюю малость Лишь бы силы хватило! Только бы дотянуться К доту ценой любою… Сутки, Вторые бьются: Пятеро… трое… двое… Эти минуты стоят, Может быть, целой жизни! Двое. Остались двое. Благослови, Отчизна!..

7

В ярых отсветах черные кости Над рекой запрокинул мост. Каково погулялось вам, Гости? Каково прогулялось «нах ост»?! Приюти меня, вдовушка-ночка, У заступника-валуна, Подсоби дотянуть до лесочка, Ты же можешь, темным-темна! Остуди, Охлади сентябринами В добрых чащах с густою листвой, Переспелыми журавинами Да прохладою луговой! Некрещеный, Готов я взмолиться, Проползти под кустами кротом. Причастился глотком водицы, Беззащитный, лежу под кустом. Мне бы только покромок поляны Одолеть, Превозмочь до зари. Рубцеватые раны — каляны, Отомщения поводыри. Как ремнем, Перехваченный болью, Обнимаю земную юдоль. Сто шагов до лесного раздолья — Сто кинжалов в открытую боль! Захватил пятернею осоку, Через кочки — Привал, перевал… И послышалось: Будто бы сбоку Кто-то стонет, На помощь позвал? Не ошибся! Зеленые точки Прострочили и стоны, и ночь. Я, как видно, родился в сорочке, Мне бы к лесу Да тихонько прочь… И с чего бы В звенящую свару Пустоты, черноты и огня, Как в предбанник сквозной с перепару, Потянуло всем телом меня? И откуда в навылет пробитом Моготы на такое взялось: За плечами с живым иль убитым Проползти ту поляну насквозь? Я очнулся под яростный стрекот Пировать прилетевших сорок. С неба сыпался «юнкерсов» рокот. Багровел, Разгорался восток. Приподнял я спасенного мною, Отвернулся — Хоть плачь над собой. И какой непонятной виною Провинился я перед судьбой! Меж разлапин корявых корений, Как вчерашнее — Вспомнить изволь, — Председатель Совета Евгений — К новым бедам да старая боль! Оказалось, Ничто не забыто. Я привстал у замшелого пня — Потемнело, зарею омыто, Голубое рождение дня. Шаг за шагом, Без думы, без цели — Лишь бы прочь от былого уйти. А оно, как столетние ели, На моем поднималось пути. Уходил, спотыкаясь, в былое, Будто кончилась в мире война; Отступало вчерашнее злое, Лишь осталась, как солнце, Она. И светила, Светила глазами, Ой, какие у Дарьи глаза! Мне бы выплеснуть горе слезами, Да откуда возьмется слеза! Огляделся, Вздохнул облегченно, Шевельнул онемевшей спиной. И деревья, насквозь пролученные, Расступилися передо мной. Возвратился я к лобному месту, Сам себя беспощадно казня. Председатель все кликал невесту, Словно жилы тянул из меня. Я молчал, Непосильную ношу, Как судьбу, Подымал на себе. Только шаг — и, казалося, брошу Новый вызов проклятой судьбе. И шагал я (К беде иль спасенью?) — Так впервые ступают по льду. Через сучья, Завалы, Коренья Пробирался, как будто в бреду. Как в бреду!.. Но ничто не забылось, Хоть и круто бывало потом; Ни брусничника малая милость, Ни лесничего кряжистый дом. Навсегда отпечатался в сердце Председателя въедливый взгляд. Никуда от него мне не деться, Не уйти ни вперед, ни назад. В этом взгляде прочел я такое, Что поведать достанет ли сил! А промолвил он вовсе простое: Поклониться жене попросил…

8

Будь здорова, сторожка лесная, Помаленьку живи, не старей! Да хранит тебя ель вековая С развеселой семьей снегирей! От цветов ли, От диких кореней, От живой ли ключовой воды Даже меченный смертью Евгений Выкарабкивался из беды. Хочешь, нет — От затишка лесного Подаваться настала пора. В той сторожке оставив больного, Выходил я опять на ветра. Раскаленные ветры хлестали, Смерть чернела над нами, как дым, Жаростойкие плавились стали, Каково ж доставалось живым! На локтях бы дополз до Берлина! Да не вышло. Моя ли вина? Зацепила под Нарвою мина… Отпустила в деревню война…

9

Вместо деревни Недобро Торчали заборов ребра. Только береза, как знамя, Высилась — Память деда. Радостью со слезами Праздновалась Победа. Мне самому хотелось Выть от беды, что есть мочи. Только не терпит дело — Больно коротки ночи. Трав развеселой рябью Вспыхнул край приозерный. С ветхих подолов бабьих Сыплются горькие зерна. А председатель колхоза Гильзою зерна мерит, Бабьи считает слезы. Верит она и не верит… «Бросить бы все на свете, Взять да испечь лепешки! С голода пухнут дети, Баб покормить бы немножко…» Думы… Но с губ ни оха, Смотрит в землистые лица: — Спробуем сами в соху, Выдюжим, молодицы? Мы не одни, Подмога — Три мужика ко времю. — Бабы, побойтесь бога, Их и всего-то на племя!.. Шутке смеялись строго, Хлябко ходили плечи, Вроде поели немного, На сердце будто легче. Доброе же лекарство — Ядреное кстати слово. Двинулось бабье царство Горя добрать земного. Тенью подернуло дали, Спины дымятся от пота. Деды не зря считали Пашню мужской работой. Выдохлись молодицы. Дарья в кофточке белой К речке спустилась напиться. Я подошел несмело. Дарья стоит на камне, Тычется ветер в колени. С этакими ногами В самый бы раз на сцене. Балую робким взглядом — Знаю, у наших строго. Много ль солдату надо? Ой, молодица, Много! Ветер испариной клейкой Дунул — да прямо в душу. Ворот у телогрейки, Черт, До чего же душен! Руки — И те как лишние, В них что-то еле слышное, Чуткое и живое Не находило покоя. Руки, Солдатские руки, Натосковались в разлуке!

10

Бревна ль меня укатали — Плечи обвисли устало. В черную прядь подпалин Солнышко ль набросало? Только от баб глазастых Не утаишь присухи. Бросит словечко — Баста! Ходят землянками слухи, Радуются старухи. Слышал сам на неделе, Бабы меня жалели: «Вот же нечистая сила, Мальца-то как присушила!» Песня идет отавой По августовским росам. Шлепает через лавы, Боса, простоволоса. В реченьке зачерпнула Пригоршней лунного звона, Голову окунула Клену в шелест зеленый. Песня ноченькой поздней Ходит под ливнем звездным, Девичья, безбаянная, Жаркая, окаянная! Может, я виноватый, Песня, перед тобою? Как, Подскажи солдату, Быть со своей судьбою?

11

Задождило. Вторую неделю И в землянке, и в поле тьма. Столько дел! А я не при деле, — Этак впору сойти с ума. С потолка, Словно в душу, капает, Одиночеству счет ведет. Темнота по-звериному лапает, За прошедшее сводит счет. Хоть петух встопорщил бы перья, Из души маету пуганул!.. Кто-то скрипнул фанерной дверью, Осторожно во тьму шагнул. Неужели и я везучий? Торопливо коптилку зажег. — Ты ли, Дарьюшка? — Взгляд колючий. И опять между нами круча, А казалось Один шажок. Обалдело стою. Ни слова, Словно нечего мне сказать. Вот бы мне да меня былого: Этак скинуть годочков пять! От натужного горького вздоха Заплясала в землянке тень. А она: — Не подумай плохо… Собиралась который день. Мне сказали: Ты видел Женьку И как будто от смерти спас?.. — И еще сошла на ступеньку, Три оставила про запас. Пересилив озноб, Устало Опустился на табурет. Пережитое вырастало И опять огнем и металлом Все пытало, Пытало, Пытало, Будто скрыл я какой секрет. Знать и впрямь приходилось туго: Дарья руку мою взяла И прижала к груди упругой, А сама Будто снег бела. По-девчоночьи вдруг прильнула И отпрянула. Верь не верь: Только взглядом шальным                                    стрельнула И без слов, Словно птица, — в дверь.

12

Время воронки заносит — Празднует жизнь над войною. Женские слезы в колосьях Спеют в июньском зное. Вызрели и что звезды Падают — Слышно людям. Бабы вздыхали: Не поздно ль?.. Этак без хлеба будем! Бабьи глаза влажнели, Солнышки в них дрожали, Солнышки еле-еле Сдерживались на ресницах. И на день не пожелали Откладывать жатву жницы. В поле до поздней ночи Старый и самый малый. — Охтеньки, Нету мочи!.. — Кто-то спиной усталой Хрустнет И снова в поклоне Гнется к земле влюбленно. Жжется стебель в ладони, Словно огнем спаленной. В серп, словно в месяц, Пястью Снова стебли заводит… Нету страшнее власти, Нету превыше власти — Хлеб половодит! Силы лишь бы достало Выстоять, Не свалиться!.. Родина, ты помогала Мне, словно небо птице. Ты и Дарья! Безгрешный Взгляд ее ливнем вешним, Сердце мое омывая, Лился, как солнце в мае. Шепчут сухие губы, Полные терпкой полыни: — Любый, не надо, любый!.. Помню тебя доныне!.. — И притянула жесткой, Ласковою ладошкой… В реку растопленным воском Лилась заката стежка. Месяц в воде — подковой, Хочешь — Бери на счастье! С ношей своей бедовой Шли мы во звездной власти. Речка у ног плескалась, Выгнув дугою тело. Лунная зябкая алость Рябью переливалась, В травах густых звенела. Здесь и былинка каждая, Вырасти в песню жаждая, Слышно, Как голос пробует, Песня наша особая…

13

Слава богу, Хлеба чистой ржицы Испекли сегодня молодицы. Коркою поджаристою, хрусткой Тянет аппетитно за околицу. Села и деревни старорусские Радостью тихонько обзаводятся. Из деревни, спрятанной в подполье, Дух смолистый вытесняет сырость. Первый сруб на пепелище вырос С окнами в лучистое раздолье. Солнцем августовским накалены, Бревна зажелтели, словно свечи. Лесом окоренным просмолены, Опьяняют Дарьюшкины плечи. От любви и бабьих пересудов Я хожу хмельной уже неделю. Ныне обо мне толкуют худо, А давно ли охали-жалели. Мне-то что: Поговорят и бросят, — По бревну топор гуляет злее. А вот Дарье, Что ни день, — подносят Стопочку ехидного елея. Зыркнув глазом, шепчут: — Ты слыхала, Твоего-то видели в столице! — Горемыки-бабы, Разве мало Горюшка на выжженной землице?! Суды-пересуды — Лишь начало, Дарью не такое ожидало! Женщины знали, что ли? Слух обернулся былью: Мне будто в рану — соли, Как топором по крыльям. Кто-то орал натужно: — Дарья, встречай армейца! — Разом колючей стужей Мне захлестнуло сердце. Дарья с лицом иконным — Рядом с безруким мужем. В карих очах бездонных Зреют любовь и ужас…

14

Я и Евгений                   сидим на бревне. Курим, Молчим и курим. Как перед штурмом, Как на войне, Курим да брови хмурим. Всякое было: Бивали меня, Сам не скупился на сдачу. Тут же Только дым без огня — Экая незадача! Женька без рук, Будто кряжистый пень, — С этаким наработай! Пристально смотрит в закатный                                                  день, Соображает что-то. Вдруг повернулся, Подался ко мне, Черти в глазах заиграли — Вилами недругов этак к стене Прадеды припирали. — Поговорить вот хочу с тобой, — Он процедил невнятно. — Не возражаю, Спор любой Лучше драки, понятно. Женька привстал И невпопад, Словно для протокола: — Надо к учебе пристроить ребят, Отдал бы сруб под школу! Я сплюнул окурок: — Да в срубе ли суть? Думал, о деле будешь!.. — Женька с усмешкой: — О Дарье забудь, Аль, может, мне руки добудешь?.. Ловко придумал: Хотя и без рук, Хватка — рукастому впору! Понял я Женьку: Поладим не вдруг — Сдвинь-ка такую гору… — Что ж, будь по-твоему, — Говорю, — Пока что при силе руки — Сруб ребятишкам под школу дарю, Малым нельзя без науки. Только, начальник, ответом уважь: Помнишь, перед войною, Спор первомайский неконченный наш?.. Это не ты ли… На карандаш, Чтоб посчитаться со мною? Женька поморщился: — Кто ж задает Этакие вопросы? — Он ухмыльнулся, С лесины встает. — Дай-ка еще папиросу… И зашагал. А я стою. Ухмылка — как штык под ребра. И снова у пропасти на краю — В былое гляжу недобро…

15

Обронила Дарьюшка слово, То не слово — Переспелое зерно: — Мне от Женьки, словно от былого, Не уйти с тобою все равно. Не уйти!.. — И дрогнули ресницы, Тихо бросили прощальную зарю… Мне и ныне ожиданье снится, Будто снова с Дарьей говорю. Так вот и осталась ясноликой Без платка у пахоты стоять. Оплетал я словом-повиликой И такое загибал —                            честная мать! Говорил: — В колхозе на Кубани Манной с неба                       сыплется зерно, Там тебе и клубы,                          там и бани, — Разве ты не видела в кино! В город путь нам тоже не заказан, Вот уж где хозяйкам благодать… — Но ни хлебом городским, Ни газом Дарью не сумел с собой зазвать. Просыпаюсь утром, как побитый, Виноватый в чем-то перед ней, Виноватый перед необжитой, Дедовской землею позабытой, Что лежит в плену у купырей. Купырьё и Дарье непосильно, — Мужняя, Да на земле — вдова. Ей в страду В помощники обильно Сыпали слова,                      слова,                              слова… Кто же Дарье на поле поможет? Женька — Не помощник и в дому, В сельсовете, знай, бумажки множит — Дело подходящее ему. От зари до ночи сельсоветит — Кто-то должен справки выправлять! Прошлое ему теперь не светит. Не река, Не поворотишь вспять. Мы познали цену горькой сласти, Как познали деды власть земли, И не потому ль искали счастья От родимых пажитей вдали? Сколько нас в тяжелую годину Подалось за счастьем в города? О земля, Прости, Прости же сыну Без тебя пропавшие года! И теперь в краю моем мшарином На земле негусто мужиков. Но зато и к нам пришли машины, Как посланцы будущих веков. Я и сам хочу поверить в чудо, В царство сверхкосмических идей. Но машинам тоже очень худо, Как земле, без нас — Простых людей.

16

Столько годов —                          легко ли! — С лесами,               с лугами в разлуке… Грустью туманится поле, Ноют о бороздах руки. Старую боль морозом Время не прихватило. Все же сбивается в грозы В жилах земная сила. Дума — Все выше, выше, Солнышком пропекает. Полюшка вздохи слышу — Поле меня упрекает. Видится мне: Над рекою Перезревают травы… Мне не дает покоя Память — моя отрада, Память — моя отрава!

17

Дарья хлеб из года в год растила, А сама чуть свет (По чьей вине?) За буханкой десять верст месила Псковскую грязюку по весне. А потом весь день за парным плугом, К ночи — хоть убей — Ни сесть, ни встать… Но настало время По заслугам Дарье за труды ее воздать. За труды ее и за терпенье, За любовь дочернюю к земле. На печищах выросли селенья, Пролегли дороги средь полей. Колосится рожь по косогору, Льны голубизною занялись… Год от года меньше недобора — Расправляет плечи Наша жизнь. Нашу память время не остудит — Знаем цену трудной борозде. Дарьино добро — Служенье людям Безответно, В счастье и беде. С тех борозд земных, Послевоенных, От мозолей на ее руках — Зримые пути к сердцам, К Вселенной Пролегли на долгие века.

Оглавление

О ПОЭЗИИ ЛЬВА МАЛЯКОВА

ВПЕРЕДИ — ВЫСОТА

  «С годами тяжелее ноша…»

  «Промерзла, стала каменной земля…»

  ВОИНА ЖИВЕТ ВО МНЕ

  РУССКИЙ СОЛДАТ

  ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ

  ТУРИСТЫ ИЗ ФРГ

  РАЗВЕДЧИКИ

  ЖУРАВЛИНЫЕ ПЕСНИ

  ПАРТИЗАНСКИЙ КОСТЕР

  ВЕРНОСТЬ

  ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ

  ДЕНЬ СВАДЬБЫ

  ИЗ МОЕЙ РОДОСЛОВНОЙ

  К ДЕТЯМ

  «Любили мы играть в войну…»

  ПАМЯТЬ О ДРУГЕ

  НА ВОИНЕ

  «На этой легкой с перышком работе…»

  ОСЕНЬ

  «Грома ударят в барабаны туч…»

ТЯЖЕЛЫЕ ЗЕРНА

  ОТЦОВСКАЯ ЗЕМЛЯ

  ДОРОГА ДЕДА АНТОНА

  КОВАЛИ

  «Небо — куполом иль вовсе непогожее…»

  «То не лебедь выходила из реки…»

  ЛИПА

  ОСТАЛИСЬ ЛЕТОПИСНЫЕ ЛИСТЫ

  О ПРИРОДЕ

  ПРОЩАНИЕ

  «Стареет сад, ветшает дом…»

  НА ПЕРЕКРЕСТКЕ

  «Теперь и мне мотор сродни…»

  «Какие высокие травы…»

  ЗАВИСТЬ

  БАБУШКА

  ПАШНЯ

  ОТДЫХ

  СЕНОКОСНАЯ ПОРА

  В ГОСТЯХ У ТЕТКИ

  ТИШИНА

  СВЯТОЙ

  ПРЕДОСЕННЕЕ

  ОСЕННИЙ МОТИВ

  РОДИТЕЛЬСКАЯ ИЗБА

  ЗАКОН ПРЕДКОВ

  ИВАНЫ РОССИИ

НА КРУТЫХ ОРБИТАХ

  «Я, кажется, еще не понял…»

  ОГОНЬ

  ПЕРЕД ОТПУСКОМ

  ПИСЬМО К ЗНАМЕНИТОМУ ПРИЯТЕЛЮ

  ЧУДАК

  «Сосед с рожденья никому не верит…»

  ПРЕНЕБРЕГИ

  «О боже мой, не хочет сердце биться…»

  «Кардиология. Просторная палата…»

  НЕЗНАКОМКА

  «Т-ЗУБЕЦ» В КАРДИОГРАММЕ

  ПРАВДА

  ВОСКРЕСЕНИЕ

  «Я даже не подозревал…»

  БОЛЬНИЧНЫЕ БУДНИ

  «Река лежала, как в неволе…»

  «Не фигурально выражаясь…»

  НА РЕКЕ ВЕЛИКОЙ

  «Не верю дню рожденья слепо…»

ПОЗДНИЕ РОМАШКИ

  «Я гляжу на море и свечусь…»

  ЗАПОЗДАЛОЕ ПРИЗНАНИЕ

  «Ты нежданно мне явилась…»

  «Я хочу к тебе…»

  «Глядел в глаза твои лучистые…»

  «Не сотвори себе кумира…»

  ПРОЩАНИЕ

  ОСЕННИЙ ВЕТЕР

  «Ой, широко-широко…»

  «Подышать бы твоими руками…»

  ОСЕННИЕ ЦВЕТЫ

  «Для счастья я хочу не так уж много…»

  «За Великой скирды хлеба…»

  «Который год тайком вздыхаю…»

  «И снова я мечтаю о любви…»

  «Живешь, как все…»

  «Из вчера к тебе пришел…»

  ВОЖАК

  СОХАТЫЙ

  ТЕТЕРЕВИНЫЙ ТОК

  ВЕЧЕР

  «Проснусь однажды я лучом…»

НЕ УЛЕТАЙТЕ, ЛЕБЕДИ Новые стихи

  «Идут года, но я неисправим…»

  В МИХАЙЛОВСКОМ

  ТРОИЦКИЙ СОБОР В ПСКОВЕ

  ВЕЧНОСТЬ

  «Половодье нынче крутит…»

  БЕСПОКОЙСТВО

  КРЕСТЬЯНСКИЙ РОД

  РАЗДУМЬЕ

  «Вы видите, как яблони лучат…»

  «Среди болот и глухомань-лесов…»

  ИЗ ДЕТСТВА

  «Смалу в деревне я рос непутевым…»

  «Тишина на отцовском подворье…»

  УТВЕРЖДЕНИЕ

  ЗАВЕЩАННОЕ

  «До войны задолго было…»

  В ЗАЩИТУ КОНЕЙ

  БРАТУ

  «Голубая июньская чаша…»

  «Все жду чего-то от проталой…»

  РОДНОЕ ПОЛЕ

  «Заявился я домой из далека…»

  «С тобою забываются года…»

  «Натали — какое имя…»

  ШУТОЧНОЕ

  ПОЕДИНОК

  «Я тоской зашелся по тебе…»

  О ДУШЕ

  ДЕДОВА ПЕЧЬ

  ТРЕВОГИ МАЛЫХ ДЕРЕВЕНЬ

  «Вознеслась над рекою плотина…»

  ПОТЕРИ

  «Пахнуло свежестью лесной…»

  СБЕРЕГИТЕ ЦВЕТЫ ПОЛЕВЫЕ

  «Светозвуки текут малиново…»

  ГОРНАЯ РЕКА

  В КРЫМУ

  «О это тонкое — чуть-чуть…»

  «Казалось: все на свете тленно…»

  «Войди в меня, как входят в новый дом…»

  ПРЕДЗИМЬЕ

  «Он жил, как все, — законом стаи…»

  МОЕ ПОЛЕ

  «Приходил, на ветру на весеннем…»

  «Все меньше остается вдов…»

  У ВЕЧНОГО ОГНЯ

  КУРСАНТЫ

  КАРТИНА

  ПОДВИГ

  БЕЛЫЙ ЛИСТ

  ЖИТИЕ МАТЕРИ

  ЖИВОЙ ПАМЯТНИК

  СОЛДАТЫ

  НАДЕЖНЫЙ ГОСТЬ

  «Дома в добротной черепице…»

  ТАЙНА МОРЯ

  «Я с морем остаюсь наедине…»

  ТРУДНОЕ СЧАСТЬЕ

  ЗАПАС ПРОЧНОСТИ

ЗАКОЛДОВАННОЕ СЧАСТЬЕ Поэма Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg