«Рождественские стихи русских поэтов»

Составитель Татьяна Стрыгина Рождественские стихи русских поэтов

Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС 13-315-2236

Дорогой читатель! Выражаем Вам глубокую благодарность за то, что Вы приобрели легальную копию электронной книги издательства «Никея».

Если же по каким-либо причинам у Вас оказалась пиратская копия книги, то убедительно просим Вас приобрести легальную. Как это сделать – узнайте на нашем сайте

Если в электронной книге Вы заметили какие-либо неточности, нечитаемые шрифты и иные серьезные ошибки – пожалуйста, напишите нам на info@nikeabooks.ru

Спасибо!

Сергей Аверинцев (1937–2004) Благовещенье

Вода, отстаиваясь, отдает

осадок дну, и глубина яснеет.

Меж голых, дочиста отмытых стен,

где глинян пол и низок свод; в затворе

меж четырех углов, где отстоялась

такая тишина, что каждой вещи

возвращена существенность: где камень

воистину есть камень, в очаге

огонь – воистину огонь, в бадье

вода – воистину вода, и в ней

есть память бездны, осененной Духом, —

а больше взгляд не сыщет ничего, —

меж голых стен, меж четырех углов

стоит недвижно на молитве Дева.

Отказ всему, что – плоть и кровь; предел

теченью помыслов. Должны умолкнуть

земные чувства. Видеть и внимать,

вкушать, и обонять, и осязать

единое, в изменчивости дней

неизменяемое: верность Бога.

Стоит недвижно Дева, покрывалом

поникнувшее утаив лицо,

сокрыв от мира – взор, и мир – от взора;

вся сила жизни собрана в уме,

и собран целый ум в едином слове

молитвы.

Как бы страшно стало нам,

когда бы прикоснулись мы к такой

сосредоточенности, ни на миг

не позволяющей уму развлечься.

Нам показалось бы, что этот свет

есть смерть. Кто видел Бога, тот умрет, —

закон для персти.

Праотец людей,

вкусив и яд греха, и стыд греха,

еще в раю искал укрыть себя,

поставить рай между собой и Богом,

творенье Бога превратив в оплот

противу Бога, извращая смысл

подаренного чувствам: видеть все —

предлог, чтобы не видеть, слышать все —

предлог, чтобы не слышать; и рассудок

сменяет помысл помыслом, страшась

остановиться.

Всуе мудрецы

об адамантовых учили гранях,

о стенах из огня, о кривизне

пространства: тот незнаемый предел,

что отделяет ум земной от Бога,

есть наше невнимание. Когда б

нам захотеть всей волею – тотчас

открылось бы, как близок Бог. Едва

достанет места преклонить колена.

Но кто же стерпит, вопрошал пророк,

пылание огня? Кто стерпит жар

сосредоточенности? Неповинный,

сказал пророк. Но и сама невинность

с усилием на эту крутизну

подъемлется.

Внимание к тому,

что плоти недоступно, есть для плоти

подобье смерти. Мысль пригвождена,

и распят ум земной; и это – крест

внимания. Вся жизнь заключена

в единой точке, словно в жгучей искре,

все в сердце собрано, и жизнь к нему

отхлынула. От побелевших пальцев,

от целого телесного состава

жизнь отошла – и перешла в молитву.

Колодезь Божий. Сдержана струя,

и воды отстоялись. Чистота

начальная: до дна прозрачна глубь.

И совершилось то, что совершилось:

меж голых стен, меж четырех углов

явился, затворенную без звука

минуя дверь и словно проступив

в пространстве нашем из иных глубин,

непредставимых, волей дав себя

увидеть, – тот, чье имя: Божья сила.

Кто изъяснял пророку счет времен

на бреге Тигра, в огненном явясь

подобии. Кто к старцу говорил,

у жертвенника стоя. Божья сила.

Он видим был – в пространстве,

но пространству

давая меру, как отвес и ось,

неся в себе самом уставы те,

что движут звездами. Он видим был

меж голых стен, меж четырех углов,

как бы живой кристалл иль столп огня.

И слово власти было на устах,

неотвратимое. И власть была

в движенье рук, запечатлевшем слово.

Он говорил. Он обращался к Ней.

Учтивость неба: он Ее назвал

по имени. Он окликал Ее

тем именем земным, которым мать

Ее звала, лелея в колыбели:

Мария! Так, как мы Ее зовем

в молитвах: Благодатная Мария!

Но странен слуху был той речи звук:

не лепет губ, и языка, и неба,

в котором столько влажности, не выдох

из глуби легких, кровяным теплом

согретых, и не шум из недр гортани, —

но так, как будто свет заговорил;

звучание без плоти и без крови,

легчайшее, каким звезда звезду

могла б окликнуть: «Радуйся, Мария!»

Звучала речь, как бы поющий свет:

«О Благодатная– Господь с Тобою —

между женами Ты благословенна».

Учтивость неба? Ум, осиль: Того,

Кто создал небеса. Коль эта весть

правдива, через Вестника Творец

приветствует творение. Ужель

вернулось время на заре времен

неоскверненной: миг, когда судил

Создатель о земле Своей: «Добро

Зело», – и ликовали звезды? Где ж

проклятие земле? Где, дочерь Евы?

И все легло на острие меча.

О, лезвие, что пронизало разум до

сердцевины. Ты, что призвана:

как знать, что это не соблазн? Как знать,

что это не зиянье древней бездны

безумит мысль? Что это не глумленье

из-за пределов мира, из-за грани

последнего запрета?

Сколько дев

языческих, в чьем девстве – пустота

безлюбия, на горделивых башнях

заждались гостя звездного, чтоб он

согрел их холод, женскую смесив

с огнем небесным кровь; из века в век

сидели по затворам Вавилона

служанки злого таинства, невесты

небытия; и молвилась молва

о высотах Ермонских, где сходили

для странных браков к дочерям людей

во славе неземные женихи,

премудрые, – и покарал потоп

их древний грех.

Но здесь – иная Дева,

в чьей чистоте – вся ревность всех пророков

Израиля, вся ярость Илии,

расторгнувшая сеть Астарты; Дева,

возросшая под заповедью той,

что верному велит: не принимать

языческого бреда о Невесте

превознесенной. Разве не навек

отсечено запретное?

Но Вестник

уже заговорил опять, и речь

его была прозрачна, словно грань

между камней твердейшего, и так

учительно ясна, чтобы воззвать

из оторопи ум, смиряя дрожь:

«Не бойся, Мариам; Ты не должна

страшиться, ибо милость велика

Тебе от Бога».

О, не лесть: ни слова

о славе звездной: все о Боге, только

о Боге. Испытуется душа:

воистину ли веруешь, что Бог

есть Милостивый? – и дает ответ:

воистину! До самой глубины:

воистину! Из сердцевины сердца:

воистину! Как бы младенца плач,

стихает смута мыслей, и покой

нисходит. Тот, кто в Боге утвержден,

да не подвижется. О, милость, милость,

как ты тверда.

И вновь слова звучат

и ум внимает:

«Ты зачнешь во чреве,

И Сын родится от Тебя, и дашь

Ему Ты имя: Иисус – Господь

спасает».

Имя силы, что во дни

Навиновы гремело. Солнце, стань

над Гаваоном и луна – над долом

Аиалон!

«И будет Он велик,

и назовут Его правдиво Сыном

Всевышнего; и даст Ему Господь

престол Давида, пращура Его,

и воцарится Он над всем народом

избрания, и царствию Его

конца не будет».

Нет, о, нет конца

отверстой глуби света. Солнце правды,

от века чаянное, восстает

возрадовать народы; на возврат

обращена река времен, и царство

восстановлено во славе, как во дни

начальные. О, слава, слава – злато

без примеси, без порчи: наконец,

о, наконец Господь в Своем дому —

хозяин, и сбываются слова

обетований. Он приходит – Тот,

чье имя чудно: Отрок, Отрасль – тонкий

росток процветший, царственный побег

от корня благородного; о Ком

порой в загадках, а порой с нежданным

дерзанием от века весть несли

сжигаемые вестью; Тот, пред Кем

в великом страхе лица сокрывают

Шестикрылатые —

Но в тишине

неимоверной ясно слышен голос

Отроковицы – ломкий звук земли

над бездной неземного; и слова

текут – студеный и прозрачный ток

трезвейшей влаги: Внятен в тишине,

меж голых стен, меж четырех углов

вопрос:

«Как это будет, если я

не знаю мужа?» —

Голос человека

пред крутизной всего, что с человеком

так несоизмеримо. О, зарок

стыдливости: блюдут ли небеса,

что человек блюдет? Не пощадит —

иль пощадит Незримый волю Девы

и выбор Девы? О, святой затвор

обета, в тесноте телесной жизни

хранимого; о, как он устоит

перед безмерностию, что границ

не знает? Наставляемой мольба

о наставлении: «как это будет?»—

Дверь мороку закрыта. То, что Божье,

откроет только Бог. На все судил

Он времена: «Мои пути – не ваши

пути». Господне слово твердо. Тайну

гадания не разрешат. Не тем,

кто испытует Божий мрак, себя

обманывая сами, свой ответ

безмолвию подсказывая, бездне

нашептывая, – тем, кто об ответе

всей слезной болью молит, всей своей

неразделенной волей, подается

ответ.

И Вестник говорит, и вновь

внимает Наставляемая, ум

к молчанию понудив:

«Дух Святой —

тот Огнь живой, что на заре времен

витал над бездной, из небытия

тварь воззывая, возгревая вод

глубь девственную, – снидет на Тебя;

и примет в сень Свою Тебя, укрыв

как бы покровом Скинии, крыла

Шехины простирая над Тобой,

неотлучима от Тебя, как Столп

святой – в ночи, во дни – неотлучим

был от Израиля, как слава та,

что осияла новозданный храм

и соприсущной стала, раз один

в покой войдя, – так осенит Тебя

Всевышнего всезиждущая сила».

О, сила. Тот, чье имя – Божья сила,

учил о Силе, что для всякой силы

дает исток. Господень ли глагол

без силы будет? Сила ль изнеможет

перед немыслимым, как наша мысль

изнемогает?

Длилось, длилось слово

учительное Вестника – и вот

что чудно было:

ангельская речь —

как бы не речь, а луч, как бы звезда,

глаголющая – что же возвещала

она теперь? Какой брала пример

для проповеди? Чудо – о, но чудо

житейское; для слуха Девы – весть

семейная, как искони ведется

между людьми, в стесненной теплоте

плотского, родового бытия,

где жены в участи замужней ждут

рождения дитяти, где неплодным

лишь слезы уготованы. И Дева

семейной вести в ангельских устах

 внимала – делу силы Божьей.

«Вот

Елисавета, сродница Твоя,

Бесплодной нарицаемая, сына

в преклонных летах зачала; и месяц

уже шестой ее надеждам».

Знак

так близок для Внимающей, да будет

Ей легче видеть: как для Бога все

возможно – и другое: как примера

смирение – той старицы стыдливо

таимая, в укроме тишины

лелеемая радость – гонит прочь

все призраки, все тени, все подобья

соблазна древнего. Недоуменье

ушло, и твердо стало сердце, словно

Господней силой огражденный град.

И совершилось то, что совершилось:

как бы свидетель правомочный, Вестник

внимал, внимали небеса небес,

внимала преисподняя, когда

слова сумела выговорить Дева

единственные, что звучат, вовеки

не умолкая, через тьму времен

глухонемую:

«Се, раба Господня;

да будет мне по слову Твоему».

И Ангел от Марии отошел.

Благовещенская песнь

Ангел предстал Гедеону

и сказал ему: «Господь с тобою!»

Он ведет тебя путем неизвестным,

и верность Его – вовеки.

Он явит для тебя чудо, знаменье

Своей правды:

сойдут небесные росы,

напитают руно на камне.

Он ведет тебя путем неизвестным,

Он ведет тебя путем веры.

Не в числе воинов спасенье,

не во многом множестве рати:

с тремястами лакавших воду

ты низложишь гордых и сильных,

и дрогнут враги от вопля:

«Меч Господа и Гедеона!»

Ангел предстал Благодатной

и сказал Ей: «Господь с Тобою!

Он ведет Тебя путем неизвестным,

Он ведет Тебя за все пределы.

Он явит для Тебя чудо,

знаменье Своей силы:

сойдут небесные росы

на руно Твоего Девства.

Не в громах и гласе трубном,

но тихо, как роса на травы,

сойдет на Тебя действо Духа,

осенит Тебя Всевышнего сила.

Все у Бога возможно,

и милость Его – шире неба,

милость выше созвездий,

милость глубже преисподней,

милость – без меры и предела,

но вмести ее в Твоем сердце.

Как от века твердили Пророки,

пели боговещие Жены,

Дева зачнет во чреве,

Сына родит Отроковица.

Сбываются древние обеты,

от слова сбываются до слова!

Ты наречешь Ему имя,

как весть вечного спасенья;

примет Он престол Давида,

царство в народе верных;

цари земные изнемогут,

но царство Его – вовеки.

Не в злате и сребре богатство,

не в коне и всаднике – сила:

Он трости надломленной не сломит,

курящегося льна не угасит,

как овца, пойдет на закланье,

не отверзнет уст Своих, как агнец, —

и дрогнет мощь Аваддона

пред кротостью Его страшной;

и преклонится всякое колено

небесных, земных и преисподних

о имени Твоего Сына,

Льва от колена Иуды».

Алексей Апухтин (1840–1893) 24 декабря

Восторженный канон Дамаскина

У всенощной сегодня пели,

И умилением душа была полна,

И чудные слова мне душу разогрели.

«Владыка в древности чудесно спас народ…»

О верю, верю. Он и в наши дни придет

И чудеса свершит другие.

О Боже! не народ – последний из людей

Зовет Тебя, тоскою смертной полный…

В моей душе бушуют также волны

Воспоминаний и страстей.

Он волны осушил морские

О, осуши же их своей могучей дланью!

Как солнцем освети греховных мыслей тьму…

О, снизойди к ничтожному созданью!

О, помоги неверью моему!

1883

Белла Ахмадулина (1937–2010) Елка в больничном коридоре

В коридоре больничном поставили елку. Она

и сама смущена, что попала в обитель страданий.

В край окна моего ленинградская входит луна

и недолго стоит: много окон и много стояний.

К той старухе, что бойко бедует на свете одна,

переходит луна, и доносится шорох стараний

утаить от соседок, от злого непрочного сна

нарушенье порядка, оплошность запретных

рыданий.

Всем больным стало хуже. Но все же – канун

Рождества.

Завтра кто-то дождется известий, гостинцев,

свиданий.

Жизнь со смертью – в соседях. Каталка

всегда не пуста —

лифт в ночи отскрипит равномерность

ее упаданий.

Вечно радуйся, Дево! Младенца ты

в ночь принесла.

Оснований других не оставлено для упований,

но они так важны, так огромны,

так несть им числа,

что прощен и утешен безвестный

затворник подвальный.

Даже здесь, в коридоре, где елка —

причина для слез

(не хотели ее, да сестра заносить повелела),

сердце бьется и слушает, и – раздалось,

донеслось:

– Эй, очнитесь! Взгляните – восходит

Звезда Вифлеема.

Достоверно одно: воздыханье коровы в хлеву,

поспешанье волхвов и неопытной Матери

локоть,

упасавший Младенца с отметиной чудной

во лбу.

Остальное – лишь вздор, затянувшейся лжи

мимолетность.

Этой плоти больной, изврежденной

трудом и войной,

что нужней и отрадней столь просто

описанной сцены?

Но корят – то вином, то другою какою виной

и питают умы рыбьей костью обглоданной

схемы.

Я смотрела, как день занимался в десятом часу:

каплей был и блестел, как бессмысленный

черный фонарик, —

там, в окне и вовне. Но прислышалось

общему сну:

в колокольчик на елке названивал

крошка звонарик.

Занимавшийся день был так слаб, неумел,

неказист.

Цвет – был меньше, чем розовый: родом

из робких, не резких.

Так на девичьей шее умеет мерцать аметист.

Все потупились, глянув на кроткий

и жалобный крестик.

А как стали вставать, с неохотой глаза

открывать,

вдоль метели пронесся трамвай, изнутри

золотистый.

Все столпились у окон, как дети:

– Вот это трамвай!

Словно окунь, ушедший с крючка:

весь пятнистый, огнистый.

Сели завтракать, спорили, вскоре устали,

легли.

Из окна вид таков, что невидимости

Ленинграда

или невидали мне достанет для слез и любви.

– Вам не надо чего-нибудь?

– Нет, ничего нам не надо.

Мне пеняли давно, что мои сочиненья пусты.

Сочинитель пустот, в коридоре смотрю

на сограждан.

Матерь Божия! Смилуйся!

Сына о том же проси.

В день Рожденья Его дай молиться и плакать

о каждом!

1985

Юргис Балтрушайтис (1873–1944) Вифлеемская звезда

Дитя судьбы, свой долг исполни,

Приемля боль, как высший дар…

И будет мысль – как пламя молний,

И будет слово – как пожар!

Вне розни счастья и печали,

Вне спора тени и луча,

Ты станешь весь – как гибкость стали,

И станешь весь – как взмах меча…

Для яви праха умирая,

Ты в даль веков продлишь свой час,

И возродится чудо рая,

От века дремлющее в нас, —

И звездным светом – изначально —

Омыв все тленное во мгле,

Раздастся колокол венчальный,

Еще неведомый земле!

1912

Владимир Бенедиктов (1807–1873) Елка Отрывок

Елка, дикую красу

Схоронив глубоко,

Глухо выросла в лесу,

От людей далеко.

Ствол под жесткою корой,

Зелень – все иголки,

И смола слезой, слезой

Каплет с бедной елки.

Не растет под ней цветок,

Ягодка не спеет;

Только осенью грибок,

Мхом прикрыт – краснеет.

Вот сочельник Рождества:

Елку подрубили

И в одежду торжества

Ярко нарядили.

Вот на елке – свечек ряд,

Леденец крученый,

В гроздьях сочный виноград,

Пряник золоченый.

Вмиг плодами поросли

Сумрачные ветки;

Елку в комнату внесли:

 – Веселитесь, детки!

Вот игрушки вам. – А тут,

Отойдя в сторонку,

Жду я, что-то мне дадут —

Старому ребенку?

Нет, играть я не горазд:

Годы улетели.

Пусть же кто-нибудь подаст

Мне хоть ветку ели.

Буду я ее беречь, —

Страждущий проказник, —

До моих последних свеч,

На последний праздник.

К возрожденью я иду;

Уж настал сочельник:

Скоро на моем ходу

Нужен будет ельник.

24 декабря 1857

Привет старому 1858 году

А! Новый! – Ну, милости просим.

Пожалуйте. – Только уж – нет —

Не вам, извините, приносим,

А старому году привет.

Характер ваш нам неизвестен,

Вы молоды слишком пока, —

А старый и добр был, и честен,

И можно почтить старика.

К чему же хитрить, лицемерить,

Заране сплетая вам лесть?

Нам трудно грядущему верить,

Мы верим тому, что уж есть.

А есть уже доброго много,

От доброго семени плод

Не худ будет с помощью Бога.

Не худ был и старенький год.

По солнцу он шел, как учитель,

С блестящей кометой на лбу,

И многих был зол обличитель, —

С невежеством вел он борьбу.

И мир был во многом утешен

И в прозе, и в звуке стиха,

А если в ином был он грешен,

Так где же и кто ж без греха?

Да! В медные головы, в груди

Стучит девятнадцатый век.

Внизу начинаются люди,

И есть наверху Человек.

Его от души поздравляем…

Не нужно его называть.

Один он – и только, мы знаем,

Один он – душа, благодать.

Один… за него все молитвы.

Им внешняя брань перешла

В святые, крестовые битвы

С домашнею гидрою зла.

Декабрь 1858

На 1861 год

«О Господи! Как время-то идет!» —

Твердило встарь прабабушкино племя,

И соглашался с этим весь народ.

Да полно, так ли? Движется ли время?

У нас в речах подчас неверен слог,

Толкуем мы о прошлом, преходящем

И будущем, а в целом – мир и Бог

Всегда живут в одном лишь настоящем.

И нету настоящему конца,

И нет начала. Люди вздор городят

О времени, – оно для мудреца

Всегда стоит, они ж идут, проходят

Или плывут по жизненной реке

И к берегам относят то движенье,

Которое на утлом челноке

Свершают сами. Всюду – заблужденье.

О род людской! Морщины лбов

Считает он, мытарства и невзгоды,

Число толчков, число своих гробов

И говорит: «Смотрите! Это – годы.

Вот счет годов – по надписям гробниц,

По памятникам, храмам, обелискам».

Не полно ль годы цифрами считать

И не пора ль меж новостей, открытий

Открытому сознанью место дать,

Что мир созрел для дел и для событий?

О, вознесись к Творцу, хвалебный глас,

От всей России в упованье смелом,

Что новый год, быть может, и для нас

Означится великим, чудным делом!

О, если б только – в сторону мечи!

И если бы средь жизненного пира

Кровь не лилась! Господь нас научи

Творить дела путем любви и мира!

Воистину то был бы новый год,

И новый век, и юбилей наш новый

И весь людской возликовал бы род,

Объят всемирной Церковью Христовой.

Декабрь 1860

Валентин Берестов (1928–1998) * * *

В день Рождения Христа

В мир вернулась красота.

Январский лед сиянье льет.

Январский наст пропасть не даст.

Январский снег нарядней всех:

Днем искрометный и цветной

И так сияет под луной.

И каждый из январских дней

Чуть-чуть, но прежнего длинней.

И так пригоден для пиров

И встреч – любой из вечеров.

Ясли

Ясли, – так мечтал один ребенок, —

Можно склеить из цветных картонок,

Сделать из бумаги золотой

Пастухов с Рождественской звездой.

Ослик, вол – какая красота! —

Встанут рядом с яслями Христа.

Вот они – в одеждах позолоченных

Три царя из дивных стран восточных.

По пустыне в ожиданье чуда

Их везут послушные верблюды.

А Христос-Младенец? В этот час

Он в сердцах у каждого у нас!

Перевод с франц. из М. Карема

Колыбельная елочке

Спи, елочка-деточка, под пенье метели.

Я снегом пушистым тебя уберу.

Усни на коленях у матушки-ели,

Такая зеленая в белом бору.

Усни и не слушай ты всякого вздора,

Ни ветра, ни зверя, ни птиц, никого!

Как будто возьмут нашу елочку скоро

И в дом увезут, чтоб встречать Рождество.

Нет, в чан с оторочкой из старой бумаги

Тебя не поставят у всех на виду.

Не будешь держать ты гирлянды и флаги,

Игрушки и свечи, шары и звезду.

Нет, спрячешь ты заиньку – длинные ушки,

Тебя разукрасят метель и мороз,

И вспыхнет звезда у тебя на макушке

В тот час, как родился Младенец Христос.

Перевод с франц. из М. Карема

Сергей Бехтеев (1879–1954) Святая ночь

Слава в вышних Богу, и на земли

мир, в человецех благоволение!

Лк. 2: 14

Ночь и мороз на дворе;

Ярко созвездья горят;

В зимнем седом серебре

Молча деревья стоят.

Дивен их снежный убор:

Искр переливчатый рой

Радует трепетный взор

Дивной стоцветной игрой.

Блещут в Тобольске огни,

В мраке сверкая, дрожат;

Здесь в заточеньи они

Скорбью монаршей скорбят.

Здесь, далеко от людей,

Лживых и рабских сердец,

В страхе за милых детей,

Спит их Державный Отец.

Искрятся звезды, горя,

К окнам изгнанников льнут,

Смотрят на ложе Царя,

Смотрят и тихо поют:

«Спи, Страстотерпец Святой,

С кротким Семейством Своим;

Ярким венцом над Тобой

Мы величаво горим.

Спи, покоряясь судьбе,

Царь побежденной страны;

Ночь да откроет Тебе

Вещие, светлые сны.

Спи без тревог на челе

В тихую ночь Рождества:

Мы возвещаем земле

Дни Твоего торжества.

Светочи ангельских слез

Льются, о правде скорбя;

Кроткий Младенец Христос

Сам охраняет Тебя!»

24 декабря 1917

Александр Блок (1880–1921) Ночь на Новый год

Лежат холодные туманы,

Горят багровые костры.

Душа морозная Светланы

В мечтах таинственной игры.

Скрипнет снег – сердца займутся —

Снова тихая луна.

За воротами смеются,

Дальше – улица темна.

Дай взгляну на праздник смеха,

Вниз сойду, покрыв лицо!

Ленты красные – помеха,

Милый глянет на крыльцо…

Но туман не шелохнется,

Жду полу́ночной поры.

Кто-то шепчет и смеется,

И горят, горят костры…

Скрипнет снег – в морозной дали

Тихий, кра́дущийся свет.

Чьи-то санки пробежали…

«Ваше имя?» Смех в ответ.

Вот поднялся вихорь снежный,

Побелело всё крыльцо…

И смеющийся и нежный

Закрывает мне лицо…

Лежат холодные туманы,

Бледнея, кра́дется луна.

Душа задумчивой Светланы

Мечтой чудесной смущена…

31 декабря 1901

* * *

Три светлых царя из восточной страны

Стучались у всяких домишек,

Справлялись: как пройти в Вифлеем?

У девочек всех, у мальчишек.

Ни старый, ни малый не мог рассказать,

Цари прошли все страны;

Любовным лучом золотая звезда

В пути разгоняла туманы.

Над домом Иосифа встала звезда,

Они туда постучали;

Мычал бычок, кричало Дитя,

Три светлых царя распевали.

Перевод из Г. Гейне Январь 1909

* * *

Был вечер поздний и багровый,

Звезда-предвестница взошла.

Над бездной плакал голос новый —

Младенца Дева родила.

На голос тонкий и протяжный,

Как долгий визг веретена,

Пошли в смятеньи старец важный,

И царь, и отрок, и жена.

И было знаменье и чудо:

В невозмутимой тишине

Среди толпы возник Иуда

В холодной маске, на коне.

Владыки, полные заботы,

Послали весть во все концы,

И на губах Искариота

Улыбку видели гонцы.

1902

* * *

Кто плачет здесь? На мирные ступени

Всходите все – в открытые врата.

Там – в глубине – Мария ждет молений,

Обновлена Рождением Христа.

Скрепи свой дух надеждой высшей доли,

Войди и ты, печальная жена.

Твой милый пал, но весть в кровавом поле

Весть о Любви – по-прежнему ясна.

Здесь места нет победе жалких тлений,

Здесь всё – Любовь. В открытые врата

Входите все. Мария ждет молений,

Обновлена Рождением Христа.

1902

Сочельник в лесу

Ризу накрест обвязав,

Свечку к палке привязав,

Реет ангел невелик,

Реет лесом, светлолик.

В снежно-белой тишине

От сосны порхнет к сосне,

Тронет свечкою сучок —

Треснет, вспыхнет огонек,

Округлится, задрожит,

Как по нитке, побежит

Там и сям, и тут, и здесь…

Зимний лес сияет весь!..

Так легко, как снежный пух,

Рождества крылатый дух

Озаряет небеса,

Сводит праздник на леса,

Чтоб от неба и земли

Светы встретиться могли,

Чтоб меж небом и землей

Загорелся луч иной,

Чтоб от света малых свеч

Длинный луч, как острый меч,

Сердце светом пронизал,

Путь неложный указал.

1912

Рождество

Звонким колокол ударом

Будит зимний воздух.

Мы работали недаром —

Будет светел отдых.

Серебрится легкий иней

Около подъезда,

Серебристые на синей

Ясной тверди звезды.

Как прозрачен, белоснежен

Блеск узорных окон!

Как пушист и мягко нежен

Золотой твой локон!

Как тонка ты в красной шубке,

С бантиком в косице!

Засмеешься – вздрогнут губки,

Задрожат ресницы.

Веселишь ты всех прохожих —

Молодых и старых,

Некрасивых и пригожих,

Толстых и поджарых.

Подивятся, улыбнутся,

Поплетутся дале,

Будто вовсе, как смеются

Дети, не видали.

И пойдешь ты дальше с мамой

Покупать игрушки

И рассматривать за рамой

Звезды и хлопушки…

Сестры будут куклам рады,

Братья просят пушек,

А тебе совсем не надо

Никаких игрушек.

Ты сама нарядишь елку

В звезды золотые

И привяжешь к ветке колкой

Яблоки большие.

Ты на елку бусы кинешь,

Золотые нити.

Ветки крепкие раздвинешь,

Крикнешь: «Посмотрите!»

Крикнешь ты, поднимешь ветку,

Тонкими руками…

А уж там смеется дедка

С белыми усами!

Иосиф Бродский (1940–1996) Рождество

Спаситель родился в лютую стужу.

В пустыне пылали пастушьи костры.

Буран бушевал и выматывал душу

из бедных царей, доставлявших дары.

Верблюды вздымали лохматые ноги.

Выл ветер. Звезда, пламенея в ночи,

смотрела, как трех караванов дороги

сходились в пещеру Христа, как лучи.

1963–1964

Рождество 1963 года

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.

Звезда светила ярко с небосвода.

Холодный ветер снег в сугроб сгребал.

Шуршал песок. Костер трещал у входа.

Дым шел свечой. Огонь вился крючком.

И тени становились то короче,

то вдруг длинней. Никто не знал кругом,

что жизни счет начнется с этой ночи.

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.

Крутые своды ясли окружали.

Кружился снег. Клубился белый пар.

Лежал Младенец, и дары лежали.

Январь 1964

24 декабря 1971 года

V. S.

В Рождество все немного волхвы.

В продовольственных слякоть и давка.

Из-за банки кофейной халвы

производит осаду прилавка

грудой свертков навьюченный люд:

каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,

шапки, галстуки, сбитые набок.

Запах водки, хвои и трески,

мандаринов, корицы и яблок.

Хаос лиц, и не видно тропы

в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров

в транспорт прыгают, ломятся в двери,

исчезают в провалах дворов,

даже зная, что пусто в пещере:

ни животных, ни яслей, ни Той,

над Которою – нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней

видишь вдруг как бы свет ниоткуда.

Знал бы Ирод, что чем он сильней,

тем верней, неизбежнее чудо.

Постоянство такого родства —

основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,

что Его приближенье, сдвигая

все столы. Не потребность в звезде

пусть еще, но уж воля благая

в человеках видна издали,

и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят

трубы кровель. Все лица как пятна.

Ирод пьет. Бабы прячут ребят.

Кто грядет – никому не понятно:

мы не знаем примет, и сердца

могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке

из тумана ночного густого

возникает фигура в платке,

и Младенца, и Духа Святого

ощущаешь в себе без стыда;

смотришь в небо и видишь – звезда.

Январь 1972

Сретенье

Анне Ахматовой

Когда Она в церковь впервые внесла

Дитя, находились внутри из числа

людей, находившихся там постоянно,

Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял Младенца из рук

Марии; и три человека вокруг

Младенца стояли, как зыбкая рама,

в то утро, затеряны в сумраке храма.

Тот храм обступал их, как замерший лес.

От взглядов людей и от взоров небес

вершины скрывали, сумев распластаться,

в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом

свет падал Младенцу; но Он ни о чем

не ведал еще и посапывал сонно,

покоясь на крепких руках Симеона.

А было поведано старцу сему,

о том, что увидит он смертную тьму

не прежде, чем Сына увидит Господня.

Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня,

реченное некогда слово храня,

Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,

затем что глаза мои видели это

Дитя: Он – Твое продолженье и света

источник для идолов чтящих племен,

и слава Израиля в Нем». – Симеон

умолкнул. Их всех тишина обступила.

Лишь эхо тех слов, задевая стропила,

кружилось какое-то время спустя

над их головами, слегка шелестя

под сводами храма, как некая птица,

что в силах взлететь, но не в силах спуститься.

И странно им было. Была тишина

не менее странной, чем речь. Смущена,

Мария молчала. «Слова-то какие…»

И старец сказал, повернувшись к Марии:

«В лежащем сейчас на раменах Твоих

паденье одних, возвышенье других,

предмет пререканий и повод к раздорам.

И тем же оружьем, Мария, которым

терзаема плоть Его будет, Твоя

душа будет ранена. Рана сия

даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко

в сердцах человеков, как некое око».

Он кончил и двинулся к выходу. Вслед

Мария, сутулясь, и тяжестью лет

согбенная Анна безмолвно глядели.

Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле

для двух этих женщин под сенью колонн.

Почти подгоняем их взглядами, он

шел молча по этому храму пустому

к белевшему смутно дверному проему.

И поступь была стариковски тверда.

Лишь голос пророчицы сзади когда

раздался, он шаг придержал свой немного:

но там не его окликали, а Бога

пророчица славить уже начала.

И дверь приближалась. Одежд и чела

уж ветер коснулся, и в уши упрямо

врывался шум жизни за стенами храма.

Он шел умирать. И не в уличный гул

он, дверь отворивши руками, шагнул,

но в глухонемые владения смерти.

Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.

И образ Младенца с сияньем вокруг

пушистого темени смертной тропою

душа Симеона несла пред собою,

как некий светильник, в ту черную тьму,

в которой дотоле еще никому

дорогу себе озарять не случалось.

Светильник светил, и тропа расширялась.

16 февраля 1972

* * *

Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве.

В эту пору – разгул Пинкертонам,

и себя настигаешь в любом естестве

по небрежности оттиска в оном.

За такие открытья не требуют мзды;

тишина по всему околотку.

Сколько света набилось в осколок звезды,

на ночь глядя! как беженцев в лодку.

Не ослепни, смотри! Ты и сам сирота,

отщепенец, стервец, вне закона.

За душой, как ни шарь, ни черта. Изо рта —

пар клубами, как профиль дракона.

Помолись лучше вслух, как второй Назорей,

за бредущих с дарами в обеих

половинках земли самозваных царей

и за всех детей в колыбелях.

1980

Рождественская звезда

В холодную пору, в местности, привычной

скорей к жаре,

чем к холоду, к плоской поверхности более,

чем к горе,

Младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;

мело, как только в пустыне может

зимой мести.

Ему все казалось огромным: грудь матери,

желтый пар

из воловьих ноздрей, волхвы —

Балтазар, Гаспар,

Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.

Он был всего лишь точкой. И точкой была

звезда.

Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,

на лежащего в яслях ребенка издалека,

из глубины Вселенной, с другого ее конца,

звезда смотрела в пещеру. И это был

взгляд Отца.

24 декабря 1987

Бегство в Египет

…погонщик возник неизвестно откуда.

В пустыне, подобранной небом для чуда,

по принципу сходства, случившись ночлегом,

они жгли костер. В заметаемой снегом

пещере, своей не предчувствуя роли,

Младенец дремал в золотом ореоле

волос, обретавших стремительно навык

свеченья – не только в державе чернявых,

сейчас, но и вправду подобно звезде,

покуда земля существует: везде.

25 декабря 1988

* * *

Представь, чиркнув спичкой, тот вечер

в пещере,

используй, чтоб холод почувствовать, щели

в полу, чтоб почувствовать голод – посуду,

а что до пустыни, пустыня повсюду.

Представь, чиркнув спичкой, ту полночь

в пещере,

огонь, очертанья животных, вещей ли,

и – складкам смешать дав лицо с полотенцем —

Марию, Иосифа, сверток с Младенцем.

Представь трех царей, караванов движенье

к пещере; верней, трех лучей приближенье

к звезде, скрип поклажи, бренчание ботал

(Младенец покамест не заработал

на колокол с эхом в сгустившейся сини).

Представь, что Господь в Человеческом Сыне

впервые Себя узнает на огромном

впотьмах расстояньи: бездомный в бездомном.

1989

* * *

Неважно, что было вокруг, и неважно,

о чем там пурга завывала протяжно,

что тесно им было в пастушьей квартире,

что места другого им не было в мире.

Во-первых, они были вместе. Второе,

и главное, было, что их было трое,

и все, что творилось, варилось, дарилось

отныне, как минимум, на три делилось.

Морозное небо над ихним привалом

с привычкой большого склоняться над малым

сверкало звездою – и некуда деться

ей было отныне от взгляда Младенца.

Костер полыхал, но полено кончалось;

все спали. Звезда от других отличалась

сильней, чем свеченьем, казавшимся лишним,

способностью дальнего смешивать с ближним.

25 декабря 1990

Presepio [1]

Младенец, Мария, Иосиф, цари,

скотина, верблюды, их поводыри,

в овчине до пят пастухи-исполины —

все стало набором игрушек из глины.

В усыпанном блестками ватном снегу

пылает костер. И потрогать фольгу

звезды пальцем хочется; собственно, всеми

пятью – как Младенцу тогда в Вифлееме.

Тогда в Вифлееме все было крупней.

Но глине приятно с фольгою над ней

и ватой, розбросанной тут как попало,

играть роль того, что из виду пропало.

Теперь Ты огромней, чем все они. Ты

теперь с недоступной для них высоты —

полночным прохожим в окошко конурки

из космоса смотришь на эти фигурки.

Там жизнь продолжается, так как века

одних уменьшают в объеме, пока

другие растут – как случилось с Тобою.

Там бьются фигурки со снежной крупою,

и самая меньшая пробует грудь.

И тянет зажмуриться, либо – шагнуть

в другую галактику, в гулкой пустыне

которой светил – как песку в Палестине.

Декабрь 1991

Колыбельная

Родила тебя в пустыне

я не зря.

Потому что нет в помине

в ней царя.

В ней искать тебя напрасно.

В ней зимой

стужи больше, чем пространства

в ней самой.

У одних – игрушки, мячик,

дом высок.

У тебя для игр ребячьих —

весь песок.

Привыкай, сынок, к пустыне

как к судьбе.

Где б ты ни был, жить отныне

в ней тебе.

Я тебя кормила грудью.

А она

приучила взгляд к безлюдью,

им полна.

Той звезде, на расстояньи

страшном, в ней

твоего чела сиянье,

знать, видней.

Привыкай, сынок, к пустыне.

Под ногой,

окромя нее, твердыни

нет другой.

В ней судьба открыта взору

за версту.

В ней легко узнаешь гору

по кресту.

Не людские, знать, в ней тропы!

Велика

и безлюдна она, чтобы

шли века.

Привыкай, сынок, к пустыне,

как щепоть

к ветру, чувствуя, что ты не

только плоть.

Привыкай жить с этой тайной:

чувства те

пригодятся, знать, в бескрайней

пустоте.

Не хужей она, чем эта:

лишь длинней,

и любовь к тебе – примета

места в ней.

Привыкай к пустыне, милый,

и к звезде,

льющей свет с такою силой

в ней везде,

точно лампу жжет, о Сыне

в поздний час

вспомнив, Тот, Кто сам в пустыне

дольше нас.

Декабрь 1992

25. XII. 1993

М. Б.

Что нужно для чуда? Кожух овчара,

щепотка сегодня, крупица вчера,

и к пригоршне завтра добавь на глазок

огрызок пространства и неба кусок.

И чудо свершится. Зане чудеса,

к земле тяготея, хранят адреса,

настолько добраться стремясь до конца,

что даже в пустыне находят жильца.

А если ты дом покидаешь – включи

звезду на прощанье в четыре свечи,

чтоб мир без вещей освещала она,

вослед тебе глядя, во все времена.

1993

Бегство в Египет (2)

В пещере (какой ни на есть, а кров!

Надежней суммы прямых углов!),

В пещере им было тепло втроем;

пахло соломою и тряпьем.

Соломенною была постель.

Снаружи молола песок метель.

И, припоминая его помол,

спросонья ворочались мул и вол.

Мария молилась; костер гудел.

Иосиф, насупясь, в огонь глядел.

Младенец, будучи слишком мал,

чтоб делать что-то еще, дремал.

Еще один день позади – с его

тревогами, страхами; с «о-го-го»

Ирода, выславшего войска;

и ближе еще на один – века.

Спокойно им было в ту ночь втроем.

Дым устремлялся в дверной проем,

чтоб не тревожить их. Только мул

во сне (или вол) тяжело вздохнул.

Звезда глядела через порог.

Единственным среди них, кто мог

знать, что взгляд ее означал,

был Младенец; но он молчал.

Декабрь 1995

Иван Бунин (1870–1953) Источник звезды Сирийский апокриф

В ночь рождения Исы

Святого, любимого Богом,

От востока к закату

Звезда уводила волхвов.

В ночь рождения Исы

По горным тропам и дорогам

Шли волхвы караваном

На таинственный зов.

Камнем крови, рубином

Горела звезда перед ними,

Протекала, склонялась, —

И стала, служенье свершив:

За долиной, на склоне —

Шатры и огни в Рефаиме,

А в долине – источник

Под ветвями олив.

И волхвы, славословя,

Склонились пред теми огнями

И сказали: «Мы видим

Святого селенья огни».

И верблюды припали

К холодной воде меж камнями:

След копыт и доныне

Там, где пили они.

А звезда покатилась

И пала в источник чудесный:

Кто достоин – кто видит

В источнике темном звезду?

Только чистые девы,

Невесты с душой неневестной,

Обрученные Богу,

Но и то – раз в году.

1906–1911

Новый Завет

С Иосифом Господь беседовал в ночи,

Когда Святая Мать с Младенцем почивала:

«Иосиф! Близок день, когда мечи

Перекуют народы на орала.

Как нищая вдова, что плачет в час ночной

О муже и ребенке, как пророки

Мой древний дом оплакали со Мной,

Так проливает мир кровавых слез потоки.

Иосиф! Я расторг с жестокими завет.

Исполни в радости Господнее веленье:

Встань, возвратись в Мой тихий Назарет —

И всей земле яви Мое благоволенье».

24 марта 1914. Рим

* * *

На пути из Назарета

Встретил я Святую Деву.

Каменистая синела

Самария вкруг меня,

Каменистая долина

Шла по ней, а по долине

Семенил ушастый ослик

Меж посевов ячменя.

Тот, кто гнал его, был в пыльном

И заплатанном кунбазе,

Стар, с блестящими глазами,

Сизо-черен и курчав.

Он, босой и легконогий,

За хвостом его поджатым

Гнался с палкою, виляя

От колючек сорных трав.

А на нем, на этом дробном,

Убегавшем мелкой рысью

Сером ослике, сидела

Мать с Ребенком на руках:

Как спокойно поднялися

Аравийские ресницы

Над глубоким теплым мраком,

Что сиял в Ее очах!

Поклонялся я, Мария,

Красоте Твоей небесной

В странах франков, в их капеллах,

Полных золота, огней,

В полумраке величавом

Древних рыцарских соборов,

В полумгле стоцветных окон

Сакристий и алтарей.

Там, под плитами, почиют

Короли, святые, папы,

Имена их полустерты

И в забвении дела.

Там Твой Сын, главой поникший,

Темный ликом, в муках крестных.

Ты же – в юности нетленной:

Ты, и скорбная, светла.

Золотой венец и ризы

Белоснежные – я всюду

Их встречал с восторгом тайным:

При дорогах, на полях,

Над бурунами морскими,

В шуме волн и криках чаек,

В темных каменных пещерах

И на старых кораблях.

Корабли во мраке, в бурях

Лишь Тобой одной хранимы.

Ты – Звезда морей: со скрипом

Зарываясь в пене их

И огни свои качая,

Мачты стойко держат парус,

Ибо кормчему незримо

Светит свет очей Твоих.

Над безумием бурунов

В ясный день, в дыму прибоя,

Ты цветешь цветами радуг,

Ночью, в черных пастях гор,

Озаренная лампадой,

Ты, как лилия, белеешь,

Благодатно и смиренно

Преклонив на четки взор.

И к стопам Твоим пречистым,

На алтарь Твой в бедной нише

При дорогах меж садами,

Всяк свой дар приносим мы:

Сирота-служанка – ленту,

Обрученная – свой перстень,

Мать – свои святые слезы,

Запоньяр – свои псалмы.

Человечество, венчая

Властью божеской тиранов,

Обагряя руки кровью

В жажде злата и раба,

И само еще не знает,

Что оно иного жаждет,

Что еще раз к Назарету

Приведет его судьба!

31 июля 1912

Бегство в Египет

По лесам бежала Божья Мать,

Куньей шубкой запахнув Младенца.

Стлалось в небе Божье полотенце,

Чтобы Ей не сбиться, не плутать.

Холодна, морозна ночь была,

Дива дивьи в эту ночь творились:

Волчьи очи зеленью дымились.

По кустам сверкали без числа.

Две седых медведицы в лугу

На дыбах боролись в ярой злобе,

Грызлись, бились и мотались обе,

Тяжело топтались на снегу.

А в дремучих зарослях, впотьмах,

Жались, табунились и дрожали,

Белым паром из ветвей дышали

Звери с бородами и в рогах.

И огнем вставал за лесом меч

Ангела, летевшего к Сиону,

К золотому Иродову трону.

Чтоб главу на Ироде отсечь.

21 октября 1915

Вечерний ангел

В вечерний час над степью мирной,

Когда закат над ней сиял,

Среди небес, стезей эфирной,

Вечерний ангел пролетал,

Он видел сумрак предзакатный,

Уже седел вдали восток…

И вдруг услышал он невнятный

Во ржах ребенка голосок.

Он шел, колосья собирая

И васильки, и пел в тиши,

И были в песне звуки рая

Невинной, неземной души.

«Дитя, – сказал посланник Бога,

И грусть и радость затая, —

Куда ведет твоя дорога,

И где сложилась песнь твоя?»

Ребенка взор был чист и светел,

Но он в смущении стоял.

«Не знаю…» – робко он ответил.

«Благослови меньшого брата, —

Сказал Господь, – благослови

Младенца в тихий час заката

На путь и правды и любви!»

И осенил дитя с улыбкой

Вечерний ангел, – развернул

Свои воскрылья в сумрак зыбкий

И на закате потонул.

И как алтарь весенней ночи,

Заря сияла в вышине,

И долго молодые очи

Ей любовались в тишине.

И в созерцании впервые

Дитя познало красоту,

Лелея грезы золотые

И чистой радости мечту.

1891

Петр Быков (1844–1930) Рождественская звезда

На волнах голубого эфира

Родилась на Востоке звезда —

Дивный светоч спасения мира,

Не светивший еще никогда.

Над пастушьей пещерой убогой

Засверкала впервые она —

Отражение южного Бога,

Пробудившего землю от сна.

С мира ветхого сбросив оковы,

Возвещая Христа Рождество,

Пронизала она мрак суровый,

Чтоб сияло любви торжество.

Чтобы солнце Христова ученья

Согревало, бодрило сердца,

Грубой силы смягчая мученья,

Чтобы кровь не лилась без конца.

Чтобы воронов алчная стая

Не терзала сердца и тела…

И в хоромах и в избах святая

Лучезарная правда цвела!

Константин Вагин (1899–1934) * * *

Палец мой сияет звездой Вифлеема.

В нем раскинулся сад, и ручей благовонный звенит,

И вошел Иисус, и под смоквой плакучею дремлет

И на эллинской лире унылые песни твердит.

Обошел осторожно я дом, обреченный паденью,

Отошел на двенадцать неровных, негулких шагов

И пошел по Сенной слушать звездное тленье

Над застывшей водой чернокудрых снегов.

* * *

Грешное небо с звездой Вифлеемскою

Милое, милое баю, бай.

Синим осколком в руках задремлешь —

Белых и нежных девичьих гробах.

Умерла Восточная звезда сегодня.

Знаешь, прохожая, у синих ворот

Ветер идет дорогой новогодней,

Ветер в глазах твоих поет.

Максимилиан Волошин (1877–1932) Реймская Богоматерь

Марье Самойловне Цетлин

Vuе de trois-quarts, la Cathedrale de Reims evoque

une grande figure de femme agenouillee, en priere.

Rodin [2]

В минуты грусти просветленной

Народы созерцать могли

Ее – коленопреклоненной

Средь виноградников Земли.

И всех, кто сном земли недужен,

Ее целила благодать,

И шли волхвы, чтоб увидать

Ее – жемчужину жемчужин.

Она несла свою печаль,

Одета в каменные ткани,

Прозрачно-серые, как даль

Спокойных овидей Шампани.

И соткан был Ее покров

Из жемчуга лугов поемных,

Туманных утр и облаков,

Дождей хрустальных, ливней темных.

Одежд Ее чудесный сон,

Небесным светом опален,

Горел в сияньи малых радуг,

Сердца мерцали алых роз,

И светотень курчавых складок

Струилась прядями волос.

Земными создана руками,

Ее лугами и реками,

Ее предутренними снами,

Ее вечерней тишиной.

…И, обнажив, ее распяли…

Огонь лизал и стрелы рвали

Святую плоть… Но по ночам,

В порыве безысходной муки,

Ее обугленные руки

Простерты к зимним небесам.

19 февраля 1915. Париж

Хвала Богоматери

Тайна тайн непостижимая,

Глубь глубин необозримая,

Высота невосходимая,

Радость радости земной,

Торжество непобедимое.

Ангельски дориносимая

Над родимою землей

Купина Неопалимая.

Херувимов всех Честнейшая,

Без сравнения Славнейшая,

Огнезрачных Серафим,

Очистилище чистейшее.

Госпожа Всенепорочная

Без истленья Бога родшая,

Незакатная звезда.

Радуйся, о Благодатная,

Ты молитвы влага росная,

Живоносная вода.

Ангелами охраняемый,

Цвет земли неувядаемый,

Персть, сияньем растворенная,

Глина, девством прокаленная,—

Плоть, рожденная сиять,

Тварь, до Бога вознесенная,

Диском солнца облаченная,

На серпе луны взнесенная,

Приснодевственная Мать.

Ты покров природы тварной,

Свет во мраке, пламень зарный

Путеводного столба!

В грозный час, когда над нами,

Над забытыми гробами

Протрубит труба,

В час великий, в час возмездья,

В горький час, когда созвездья

С неба упадут,

И земля между мирами,

Извергаясь пламенами,

Предстанет на Суд,

В час, когда вся плоть проснется,

Чрево смерти содрогнется

(Солнце мраком обернется),

И как книга развернется

Небо надвое,

И разверзнется пучина,

И раздастся голос Сына:

 «О, племя упрямое!

Я стучал – вы не открыли,

Жаждал – вы не напоили,

Я алкал – не накормили,

Я был наг – вы не одели…»

И тогда ответишь Ты:

«Я одела, Я кормила,

Чресла Богу растворила,

Плотью нищий дух покрыла,

Солнце мира приютила,

В чреве темноты…»

В час последний в тьме кромешной

Над своей землею грешной

Ты расстелишь плат:

Надо всеми, кто ошую,

Кто во славе одесную,

Агнцу предстоят.

Чтоб не сгинул ни единый

Ком пронзенной духом глины,

Без изъятья, – навсегда,

И удержишь руку Сына

От последнего проклятья

Безвозвратного Суда.

1919

Тварь Отрывок

А медведь вот Серафиму служит…

Радуйся! Чего нам унывать,

Коли нам лесные звери служат?

Не для зверя, а для человека

Бог сходил на землю. Зверь же раньше

Человека в Нем Христа узнал.

Бык с ослом у яслей Вифлеемских

До волхвов Младенцу поклонились.

Не рабом, а братом человеку

Создан зверь. Он приклонился долу,

Дабы людям дать подняться к Богу.

Зверь живет в сознанье омраченном,

Дабы человек мог видеть ясно.

Зверь на нас взирает с упованьем,

Как на Божиих сынов. И звери

Веруют и жаждут воскресенья…

Покорилась тварь не добровольно,

Но по воле покорившего, в надежде

Обрести через него свободу.

Тварь стенает, мучится и ищет

У сынов Господних откровенья,

Со смиреньем кротким принимая

Весь устав жестокий человека.

Человек над тварями поставлен

И за них ответит перед Богом:

Велика вина его пред зверем,

Пред домашней тварью особливо.

1929

Зинаида Гиппиус (1869–1945) Наше Рождество

Вместо елочной, восковой свечи

бродят белые прожекторов лучи,

сверкают сизые стальные мечи

вместо елочной, восковой свечи.

Вместо ангельского обещанья

пропеллера вражьего жужжанье,

подземное страданье ожиданья

вместо ангельского обещанья.

Но вихрям, огню и мечу

покориться навсегда не могу.

Я храню восковую свечу,

я снова ее зажгу

и буду молиться снова:

родись, Предвечное Слово!

Затепли тишину земную.

Обними землю родную…

Декабрь 1914. СПб.

Белое

Рождество, праздник детский, белый,

Когда счастливы самые несчастные…

Господи! Наша ли душа хотела,

Чтобы запылали зори красные?

Ты взыщешь, Господи, но с нас ли, с нас ли?

Звезда Вифлеемская за дымами алыми…

И мы не знаем, где Царские ясли,

Но все же идем ногами усталыми.

Мир на земле, в человеках благоволенье…

Боже, прими нашу мольбу несмелую:

Дай земле Твоей умиренье,

Дай побеждающей одежду белую…

Декабрь 1915. СПб.

Второе Рождество

Белый праздник – рождается Предвечное Слово,

белый праздник идет, и снова —

вместо елочной, восковой свечи,

бродят белые прожекторов лучи,

мерцают сизые стальные мечи,

вместо елочной, восковой свечи.

Вместо ангельского обещанья

пропеллера вражьего жужжанье,

подземное страданье ожиданья

вместо ангельского обещанья.

Но вихрям, огню и мечу

покориться навсегда не могу,

я храню восковую свечу,

я снова ее зажгу

и буду молиться снова:

родись, Предвечное Слово!

Затепли тишину земную,

обними землю родную…

Федор Глинка (1786–1880) Бегство в Египет Из поэмы «Таинственная капля»

Затмитесь, звезды Палестины!

Затихни, сладкий шум ручьев!

Не пробуждайтеся долины

Вечерней песнью соловьев,

Ни горных горлиц воркованьем!

Оденься в тяжкую печаль,

О дар Иеговы, Палестина!

Какая Мать какого Сына

Несет с собой в чужую даль?!

А вы, небесные светила,

Вы – звезды, солнце и луна,

Спешите все к разливам Нила:

К его брегам спешит Она!

По утренним зарям,

Когда роса сребрилась по долинам

И ветерки качали ветви пальм,

Шли путники дорогой во Египет.

Был старец сед, но бодр и величав.

В одной руке держал он жезл высокий,

Другой рукою вел осла,

И на осле сидела, как царица,

Святая Мать с Своим Младенцем чудным,

Которому подобного земля

Ни до Него, ни после не видала.

И Матери подобной не видали!!.

Какой покой в лице Ее светился!

Казалось, все Ее свершились думы

И лучшие надежды уж сбылись;

И ничего Ей более не надо:

Все радости и неба и земли,

Богатства все, всё счастье мировое,

Лежали тут, – в коленях, перед Ней,

Слиянные в одном Ее Младенце,

Который Сам – прекрасен так и тих, —

Под легкою светлелся пеленою,

Как звездочка светлеет и горит

Под серебром кристального потока…

В одежды алые Жена одета,

Скроенные как будто из зари,

И голубой покров – отрезок неба —

Вился кругом главы Ее прекрасной…

Леонид Грилихес (Р. 1961) Песнь Вифлеема

Приди, Михей, возвести свое слово,

Воструби, что писала рука твоя.

– Не мал Вифлеем в уделе своем,

Град Давида средь тысяч Иудиных.

Из тебя выйдет Тот, о Ком клялся Господь,

Кто народ упасет Свой Израиля.

Град Давида царя,

Встречай Царя —

Бога и Человека!

– Я ждал Тебя испокон веков,

Ждал Того, Чье царство от века.

Я слышал как Ноеминь звала себя горькой Марою,

А ныне слышу, Мария: Ублажат Мя —

взывает – все роды.

Та вышла от нас с достатком, а вернулась

с пустыми руками.

Сия шла к нам с пустыми руками, а ныне

Господь на руках Ее.

Там, где Руфь подбирала колосья за жнецами

с земли меж снопами,

Ныне Клас пророс хлеба небесного

Владычествующий над жнецами.

Там, где древо посажено Руфью, дом Иессея

моавитянкою,

Ныне Росток произрос, предуказанный

у Исаии.

Я помню, как Иессей склонялся над люлькой

Давида,

А ныне вижу, как Дева склонилась над Сыном

Давидовым.

Я видел, как сын Овида укутывал

младшего сына,

А ныне: дочь Иоакима спеленала

Своего Первенца.

На полях, где Давид пас стада,

Побросали овец пастухи мои.

Где ходил сын Иессея за овцами,

Пастухи спешат к Сыну Агницы.

Ты – Агнец мой, я – Твой хлев.

Ты – Хлеб мой, я – Твоя житница.

Я – начало земных путей Твоих,

Пришел ко мне Путь и Истина.

Средь дворов моих вписали имя Твое —

Творца мира, за именем плотника:

Иисус дитя, сын Иосифа,

Дом Давида, царя над Израилем.

Град Давида царя, встречай Царя —

Владыку, Чье Царство от века!

– Я ждал Тебя испокон веков —

Царя – Бога и Человека.

Вифлеем, Дом хлеба, распахни свою дверь,

Поднимите, стражи, ворота!

Из тебя вышел Тот, о Ком клялся Господь,

Кто народ упасет Свой Израиля.

2006

Слово на Рождество

Ныне Бог является в мире,

Небесный сходит на землю;

Свет преумный полагается в ясли,

И Слово повивается пеленами.

Один от Трех стал Одним из нас,

Ни один из нас да не будет вне праздника.

Облечемся в слово, вознесем хвалу,

Прославим Слово, облекшееся плотью.

Ты Сын Мой! – речет Отец.

Ты Сын мой! – взывает Мать-Дева.

Я ныне родил Тебя! Проси у Меня —

Народы в наследие дам Тебе.

Как Один от Трех, сущий в лоне Отца,

Из девичьего лона приемлется лоном вертепа?

Как Один от Трех, соприродный Отцу,

Сопрягается человеку?

Приклонил небеса и сошел к нам Всевышний.

Приклонивши колена, поднимемся на высоту.

Соединим три в одно – ум, душу и сердце —

И прославим Единородное Слово,

ставшее ради нас плотью.

Се знак!

Се чудо!

Се удивление!

Се радость! Песнь!

Се хвала!

Се слава в вышних!

Се мир на земле!

Се к людям Божие благоволение!

Днесь звезда встречается с Солнцем,

И ангелы славят Владыку,

Пастухи спешат припасть к Пастырю,

И волхвы обретают Премудрость.

Днесь радуются праотцы,

И празднуют праведники,

Веселятся премудрые,

И славословят священники.

Днесь ликуют цари,

И торжествуют пророки:

Воплощением Бога-Слова

Воплощаются их слова.

Ибо им Он открылся в пророчествах —

нам в исполнениях,

Им в обетованиях – нам в дарованиях,

Им прикровенно – нам откровенно,

Им тайно – нам явно,

Им в видениях – нам во плоти,

Им в букве – нам в Духе,

Им в Писаниях – нам в Слове,

Им в Законе – нам в благодати,

Им в облаке осеняющем —

нам в облике человеческом,

Им в столпе огненном —

нам в Младенце незлобивом,

Им в молнии облеченный —

нам пеленами спеленутый,

Им в громе и гласе трубном —

нам при ангелов пении,

Им в пустыне ужасной —

нам в городе царском,

Им на горе синайской —

нам в пещере вифлеемской,

Им в кусте неопалимом —

нам в яслях скотских,

Им в отросли Иессеевой —

нам же в Самом Иисусе Христе.

Слава, Господи, Рождеству Твоему!

2006

Изабелла Гриневская (1854–1942) Звезда Рождественская песнь

На широком небосводе,

В звездном ярком хороводе,

Светит дивная звезда.

Всюду луч она заронит,

Где людское горе стонет, —

В села, рощи, города.

Луч доходит до светлицы

И крестьянки, и царицы,

И до птичьего гнезда.

Он вскользнет и в дом богатый,

И не минет бедной хаты

Луч волшебный никогда.

Всюду ярче радость блещет,

Где тот звездный луч трепещет,

И не страшна там беда,

Где засветится звезда.

Федор Достоевский (1821–1881) Божий дар

Крошку-Ангела в сочельник

Бог на землю посылал:

«Как пойдешь ты через ельник, —

Он с улыбкою сказал, —

Елку срубишь, и малютке

Самой доброй на земле,

Самой ласковой и чуткой

Дай, как память обо Мне».

И смутился Ангел-крошка:

«Но кому же мне отдать?

Как узнать, на ком из деток

Будет Божья благодать?» —

«Сам увидишь», – Бог ответил.

И небесный гость пошел.

Месяц встал уж, путь был светел

И в огромный город вел.

Всюду праздничные речи,

Всюду счастье деток ждет…

Вскинув елочку на плечи,

Ангел с радостью идет…

Загляните в окна сами, —

Там большое торжество!

Елки светятся огнями,

Как бывает в Рождество.

И из дома в дом поспешно

Ангел стал переходить,

Чтоб узнать, кому он должен

Елку Божью подарить.

И прекрасных и послушных

Много видел он детей. —

Все при виде Божьей елки,

Все забыв, тянулись к ней.

Кто кричит: «Я елки стою!»

Кто корит за то его:

«Не сравнишься ты со мною,

Я добрее твоего!» —

«Нет, я елочки достойна

И достойнее других!»

Ангел слушает спокойно,

Озирая с грустью их.

Все кичатся друг пред другом,

Каждый хвалит сам себя,

На соперника с испугом

Или с завистью глядя.

И на улицу, понурясь,

Ангел вышел… «Боже мой!

Научи, кому бы мог я

Дар отдать бесценный Твой!»

И на улице встречает

Ангел крошку, – он стоит,

Елку Божью озирает, —

И восторгом взор горит.

«Елка! Елочка! – захлопал

Он в ладоши. – Жаль, что я

Этой елки не достоин

И она не для меня…

Но неси ее сестренке,

Что лежит у нас больна.

Сделай ей такую радость, —

Стоит елочки она!

Пусть не плачется напрасно!» —

Мальчик Ангелу шепнул.

И с улыбкой Ангел ясный

Елку крошке протянул.

И тогда каким-то чудом

С неба звезды сорвались

И, сверкая изумрудом,

В ветви елочки впились.

Елка искрится и блещет, —

Ей небесный символ дан;

И восторженно трепещет

Изумленный мальчуган…

И, любовь узнав такую,

Ангел, тронутый до слез,

Богу весточку благую,

Как бесценный дар, принес.

Петр Ершов (1815–1869) Ночь на Рождество Христово

Светлое небо покрылось туманною

ризою ночи;

Месяц сокрылся в волнистых изгибах хитона

ночного;

В далеком пространстве небес затерялась

зарница;

Звезды не блещут.

Поля и луга Вифлеема омыты вечерней росою;

С цветов ароматных лениво восходит в эфир

дым благовонный;

Кипарисы курятся.

Тихо бегут сребровидные волны реки

Иордана;

Недвижно лежат на покате стада овец

мягкорунных;

Под пальмой сидят пастухи Вифлеема.

ПЕРВЫЙ ПАСТУХ:

Слава Седящему в вышних пределах Востока!

Не знаю, к чему, Нафанаил, а сердце мое

утопает в восторге;

Как агнец в долине, как легкий олень

на Ливане, как ключ Элеонский, —

Так сердце мое и бьется, и скачет.

ВТОРОЙ ПАСТУХ:

Приятно в полудни, Аггей, отдохнуть

под сенью Ливанского кедра;

Приятно по долгой разлуке увидеться

с близкими сердцу;

Но что я теперь ощущаю… Словами нельзя

изъяснить…

Как будто бы небо небес в душе у меня

поместилось;

Как будто бы в сердце носил я

Всезрящего Бога.

ПЕРВЫЙ ПАСТУХ:

Друзья! воспоем Иегову,

Столь мудро создавшего землю,

Простершего небо шатром над водами;

Душисты цветы Вифлеема,

Душист аромат кипариса;

Но песни и гимны для Бога душистей

всех жертв и курений.

И пастыри дружно воспели могущество Бога

И чудо творений, и древние лета…

Как звуки тимпана, как светлые воды —

их голоса разливались в пространстве.

Вдруг небеса осветились, —

И новое солнце, звезда Вифлеема, раздрав

полуночную ризу небес,

Явилась над мрачным вертепом,

И ангелы стройно воспели хвалебные гимны

во славу рожденного Бога,

И, громко всплеснув, Иордан прокатил

сребровидные воды…

ПЕРВЫЙ ПАСТУХ:

Я вижу блестящую новую звезду!

ВТОРОЙ ПАСТУХ:

Я слышу хвалебные гимны!

ТРЕТИЙ ПАСТУХ:

Не Бог ли нисходит с Сиона?..

И вот от пределов Востока является ангел:

Криле позлащены, эфирный хитон на раменах,

Веселье во взорах, небесная радость в улыбке,

Лучи от лица, как молнии, блещут.

АНГЕЛ:

Мир приношу вам и радость, чада Адама!

ПАСТУХИ:

О, кто ты, небесный посланник?.. Сиянье лица

твоего ослепляет бренные очи…

Не ты ль Моисей, из Египта изведший нас

древле

В землю, кипящую млеком и медом?

АНГЕЛ:

Нет, я Гавриил, предстоящий пред Богом,

И послан к вам возвестить бесконечную

радость.

Свершилась превечная тайна: Бог во плоти

днесь явился.

ПАСТУХИ:

Мессия?.. О радостный вестник, приход твой

от Бога!

Но где, покажи нам, небесный Младенец,

да можем ему поклониться?

АНГЕЛ:

Идите в вертеп Вифлеемский.

Превечное Слово, его же пространство небес

не вмещало, покоится в яслях.

И ангел сокрылся!

И пастыри спешно идут с жезлами к вертепу.

Звезда Вифлеема горела над входом вертепа.

Ангелы пели: «Слава сущему в вышних! мир

на земли, благодать в человеках!»

Пастыри входят – и зрят непорочную Матерь

при яслях,

И Бога Младенца, повитого чистой рукою

Марии,

Иосифа-старца, вперившего очи

в Превечное Слово…

И пастыри, пад, поклонились.

1834

Сергей Есенин (1895–1925) * * *

Тучи с ожереба

Ржут, как сто кобыл.

Плещет надо мною

Пламя красных крыл.

Небо словно вымя,

Звезды как сосцы.

Пухнет Божье имя

В животе овцы.

Верю: завтра рано,

Чуть забрезжит свет,

Новый под туманом

Вспыхнет Назарет.

Новое восславят

Рождество поля,

И, как пес, пролает

За горой заря.

Только знаю: будет

Страшный вопль и крик,

Отрекутся люди

Славить новый лик.

Скрежетом булата

Вздыбят пасть земли…

И со щек заката

Спрыгнут скулы-дни.

Побегут, как лани,

В степь иных сторон,

Где вздымает длани

Новый Симеон.

1916

Певущий зов

Радуйтесь!

Земля предстала

Новой купели!

Догорели

Синие метели,

И змея потеряла

Жало.

О Родина,

Мое русское поле,

И вы, сыновья ее,

Остановившие

На частоколе

Луну и солнце, —

Хвалите Бога!

В мужичьих яслях

Родилось пламя

К миру всего мира!

Новый Назарет

Перед вами.

Уже славят пастыри

Его утро.

Свет за горами…

Сгинь ты, а́нглийское юдо,

Расплещися по морям!

Наше северное чудо

Не постичь твоим сынам!

Не познать тебе Фавора,

Не расслышать тайный зов!

Отуманенного взора

На устах твоих покров.

Все упрямей, все напрасней

Ловит рот твой темноту.

Нет, не дашь ты правды в яслях

Твоему сказать Христу!

Но знайте,

Спящие глубоко:

Она загорелась,

Звезда Востока!

Не погасить ее Ироду

Кровью младенцев…

«Пляши, Саломея, пляши!»

Твои ноги легки и крылаты.

Целуй ты уста без души, —

Но близок твой час расплаты!

Уже встал Иоанн,

Изможденный от ран,

Поднял с земли

Отрубленную голову,

И снова гремят

Его уста,

Снова грозят

Содому:

«Опомнитесь!»

Люди, братья мои люди,

Где вы? Отзовитесь!

Ты не нужен мне, бесстрашный,

Кровожадный витязь.

Не хочу твоей победы,

Дани мне не надо!

Все мы – яблони и вишни

Голубого сада.

Все мы – гроздья винограда

Золотого лета,

До кончины всем нам хватит

И тепла и света!

Кто-то мудрый, несказанный,

Все себе подобя,

Всех живущих греет песней,

Мертвых – сном во гробе.

Кто-то учит нас и просит

Постигать и мерить.

Не губить пришли мы в мире,

А любить и верить!

Апрель 1917. Петроград

* * *

О Матерь Божья,

Спади звездой

На бездорожье,

В овраг глухой.

Пролей, как масло,

Власа луны

В мужичьи ясли

Моей страны.

Срок ночи долог.

В них спит Твой Сын

Спусти, как полог,

Зарю на синь.

Окинь улыбкой

Мирскую весь

И солнце зыбкой

К кустам привесь.

И да взыграет

В ней, славя день,

Земного рая

Святой Младень.

1917

* * *

То не тучи бродят за овином

И не холод.

Замесила Божья Матерь Сыну

Колоб.

Всякой снадобью Она поила жито

В масле.

Испекла и положила тихо

В ясли.

Заигрался в радости Младенец,

Пал в дрему,

Уронил Он колоб золоченый

На солому.

Покатился колоб за ворота

Рожью.

Замутили слезы душу голубую

Божью.

Говорила Божья Матерь Сыну

Советы:

«Ты не плачь, мой лебеденочек,

Не сетуй.

На земле все люди человеки,

Чада.

Хоть одну им малую забаву

Надо.

Жутко им меж темных

Перелесиц,

Назвала я этот колоб —

Месяц».

1916

Николай Заболоцкий (1903–1958) Бегство в Египет

Ангел, дней моих хранитель,

С лампой в комнате сидел.

Он хранил мою обитель,

Где лежал я и болел.

Обессиленный недугом,

От товарищей вдали,

Я дремал. И друг за другом

Предо мной виденья шли.

Снилось мне, что я младенцем

В тонкой капсуле пелен

Иудейским поселенцем

В край далекий привезен.

Перед Иродовой бандой

Трепетали мы. Но тут

В белом домике с верандой

Обрели себе приют.

Ослик пасся близ оливы,

Я резвился на песке.

Мать с Иосифом, счастливы,

Хлопотали вдалеке.

Часто я в тени у сфинкса

Отдыхал, и светлый Нил,

Словно выпуклая линза,

Отражал лучи светил.

И в неясном этом свете,

В этом радужном огне

Духи, ангелы и дети

На свирелях пели мне.

Но когда пришла идея

Возвратиться нам домой

И простерла Иудея

Перед нами образ свой —

Нищету свою и злобу,

Нетерпимость, рабский страх,

Где ложилась на трущобу

Тень распятого в горах, —

Вскрикнул я и пробудился…

И у лампы близ огня

Взор Твой ангельский светился,

Устремленный на меня.

1955

Вячеслав Иванов (1866–1949) В рождественскую ночь

О, как бы я желал, огнем пылая веры

И душу скорбную очистив от грехов,

Увидеть полумрак убогой той пещеры,

Для нас где воссияла Вечная Любовь,

Где Дева над Христом стояла Пресвятая,

Взирая на Младенца взглядом, полным слез,

Как будто страшные страданья прозревая,

Что принял на Кресте за грешный мир

Христос!

О, как бы я хотел облить слезами ясли,

Где возлежал Христос-Младенец, и с мольбой

Припасть, – молить Его о том, чтобы погасли

И злоба, и вражда над грешною землей.

Чтоб человек в страстях, озлобленный,

усталый,

Истерзанный тоской, жестокою борьбой,

Забыл столетия больного идеалы

И вновь проникся крепкой верою святой, —

О том, чтоб и ему, как пастырям смиренным,

В рождественскую ночь с небесной высоты

Звезда чудесная огнем своим священным

Блеснула, полная нездешней красоты.

О том, чтоб и его, усталого, больного,

Как древних пастырей библейских и волхвов,

Она всегда б вела в ночь Рождества Христова

Туда, где родились и Правда, и Любовь.

* * *

И снова ты пред взором видящим,

О Вифлеемская звезда,

Встаешь над станом ненавидящим

И мир пророчишь, как тогда.

А мы рукою окровавленной

Земле куем железный мир:

Стоит окуренный, восславленный,

На месте скинии кумир.

Но твой маяк с высот не сдвинется,

Не досягнет их океан,

Когда на приступ неба вскинется,

Из бездн морских Левиафан.

Равниной мертвых вод уляжется

Изнеможенный легион,

И человечеству покажется,

Что все былое – смутный сон.

И бесноватый успокоится

От судорог небытия,

Когда навек очам откроется

Одна действительность – твоя.

Георгий Иванов (1894–1958) * * *

Наконец-то повеяла мне золотая свобода,

Воздух, полный осеннего солнца,

и ветра, и меда.

Шелестят вековые деревья пустынного сада,

И звенят колокольчики мимо идущего стада,

И молочный туман проползает

по низкой долине…

Этот вечер однажды уже пламенел

в Палестине.

Так же небо синело и травы дымились сырые

В час, когда пробиралась с Младенцем

в Египет Мария.

Смуглый детский румянец, и ослик,

и кисть винограда…

Колокольчики мимо идущего звякали стада.

И на солнце, что гасло, павлиньи уборы

отбросив,

Любовался, глаза прикрывая ладонью, Иосиф.

1920

Архиепископ Иоанн (Шаховской) (1902–1989) Слава в вышних Богу

Мы слышим детский лепет, словно пенье

Тех ангелов, что вдруг, для всей земли,

Сквозь эту ночь и звездное горенье

К пустынным пастухам пришли.

Мы замечаем братское согласье

И ясность кроткую людей простых,

Открытых Небу, ангелам и счастью,

Что родилось в Святую ночь для них.

Мы постигаем веру и терпенье

Волхвов, искавших вечной глубины,

И снова слышим в этом мире пенье,

Которым Небеса полны.

О Господи, Великий, Безначальный,

Творец всех звезд, былинок и людей,

Ты утешаешь этот мир печальный

Безмерной близостью Своей!

Ты видишь скорбь земли: все наше неуменье

Тебя искать, любить, принять, найти;

И оставляешь Ты средь мира это пенье,

Как исполненье всякого пути.

Горит Твоя звезда – святая человечность,

И мир идет к своей любви большой;

И если кто ее увидел, значит, вечность

Остановилась над его душой.

1960-е

К. Р. (Константин Романов) (1858–1915) * * *

Когда, провидя близкую разлуку,

Душа болит уныньем и тоской,

Я говорю, тебе сжимая руку:

Христос с тобой!

Когда в избытке счастья неземного

Забьется сердце радостью порой,

Тогда тебе я повторяю снова:

Христос с тобой!

А если грусть, печаль и огорченье

Твоей владеют робкою душой,

Тогда тебе твержу я в утешенье:

Христос с тобой!

Любя, надеясь, кротко и смиренно

Свершай, о друг, ты этот путь земной

И веруй, что всегда и неизменно

Христос с тобой!

7 января 1886. С.-Петербург

Царь Иудейский Отрывок

На память мне приходит ночь одна

На родине моей. Об этой ночи

Ребенком малым слышала нередко

Я пастухов бесхитростную повесть.

Они ночную стражу содержали

У стада. Ангел им предстал; [и слава

Господня осияла их. И страх

Напал на пастухов. И ангел Божий,

Их ободряя, молвил им: «Не бойтесь!

Великую я возвещаю радость

И вам, и людям всей земли: родился

Спаситель вам. И вот вам знак: в пещере

Найдете вы Младенца в пеленах;

Он в яслях возлежит». И появилось

На небе много ангелов святых;

Они взывали: «Слава в вышних Богу,

Мир на земле, благоволенье людям!»

И смолкло все, и в небе свет погас,

И ангел Божий отлетел.] По слову

Его они пошли и увидали

И ясли, и спеленатого в них

Прекрасного Младенца Иисуса,

И радостную Мать Его, Марию.

1912

Сергей Киснемский (1859–1906) * * *

Лежит Он в яслях, тих, прекрасен,

С улыбкой дивной на устах,

И Божий Промысел так ясен

В Его Божественных чертах.

Пред Ним в раздумии глубоком

Сидит Его Святая Мать

И зрит в чертах духовным оком

Страданий будущих печать!..

И в этот час Его Рожденья,

Великой ночи поздний час,

Раздался с неба трубный глас

И хора ангельское пенье, —

То хоры ангелов толпой,

Слетевши к Божьему чертогу,

Запели «Слава в вышних Богу», —

И песне дивной и святой

Природа чуткая внимала

И вся, казалось, трепетала,

Исполнясь радостью живой.

1905

Дмитрий Кленовский (1893–1976) * * *

Елочка с пятью свечами

Без игрушек и сластей

Робко льет скупое пламя

В нищей комнате моей.

Ах, не так же ль у порога

В мой заветный Вифлеем

Сам стою я перед Богом

Не украшенный ничем!

Только иглами сухими

Всех земных моих тревог,

Только свечками скупыми,

Что Он Сам во мне зажег.

И мою пуская душу

В путь, намеченный едва,

Сам же скоро и потушит —

До другого Рождества!

1947

Сергей Копыткин (1882–1920) В день Рождества

Если в этот день на время

Вспомнит кто-нибудь из вас

Про Младенца в Вифлееме

Чудно-радостный рассказ,

Если сердце в нем забьется,

Точно птица за окном,

Будто струн его коснется

Ангел ласковым крылом;

Если вдруг, как запах сада,

Как дыханье ветерка,

К сердцу кроткая отрада

Долетит издалека

И в душе светло и жутко,

Словно кто-то ходит там, —

Это Сам Христос-Малютка

Постучался в сердце к вам.

Аполлон Коринфский (1868–1937) Благовестие

Веют в темном мире

Скорби и бессилья

Ангельские хоры,

Ангельские крылья.

Озарились ясно

Песнью благостыни

И холмы, и долы

В скудной Палестине.

Слышится та песня

В шири небосклона

От вершин Ливана

До струи Кедрона…

Мудрецы с Востока,

К радости всемирной,

Держат путь с дарами —

С ладаном и смирной…

Под святые звуки

Горнего напева

Озарился сумрак

Каменного хлева.

А в забытых яслях

Ярче век от века

Светит лик Младенца —

Богочеловека…

Двадцати столетий

Пронеслась громада,

Но душа все так же

Вдохновенно рада.

Но на сердце так же

При воспоминаньи

Легче груз заботы

И светлей страданье.

И парят над миром

Скорби и бессилья

Ангельские хоры,

Ангельские крылья!

Христославы

Под покровом ночи звездной

Дремлет русское село;

Всю дорогу, все тропинки

Белым снегом замело…

Кое-где огни по окнам,

Словно звездочки, горят;

На огонь бежит сугробом

«Со звездой» толпа ребят…

Под оконцами стучатся,

«Рождество Твое» поют.

– Христославы, Христославы! —

Раздается там и тут…

И в нестройном детском хоре

Так таинственно чиста,

Так отрадна весть святая

О рождении Христа, —

Словно сам Новорожденный

Входит с ней под каждый кров

Хмурых пасынков отчизны —

Горемычных бедняков…

Христос-Младенец

I

То не льется ли к долинам

Дальний говор волн морских,

Не домчал ли песню моря

Вольный ветер и затих?

То не шепчут ли деревья

В полуночной тишине,

Или полночь голубая

Замечталась обо дне?

То не птицы ли запели —

Зазвенели по кустам,

Голоса ли чуткой ночи

Раздаются здесь и там?

Или, может быть, с цветами

Сговорилися цветы —

Рассказать далеким звездам

Все желанья, все мечты?

Или, может быть, и звезды

С высоты своих небес

Шлют земле, объятой мглою,

Вести, полныя чудес?!.

Нет, не звезды, нет, не волны,

Нет, не хоры птиц звенят;

Это – сонмы сил небесных,

Это – ангелы летят!..

II

За строем строй,

За клиром клир —

Летят они

В подлунный мир.

Они летят,

И шелест крыл

Немую даль

Заворожил.

С полей небес —

Как с выси гор —

Спустился вниз

Их звонкий хор.

Небесный гимн

Они поют,

Завет небес

Земле несут;

Поют о том,

Что в мир тревог

Пришел Христос —

Младенец Бог,

Что с Ним сошли

Любовь и мир

В обитель слез,

В мятежный мир.

III

А Он – Божественный Младенец,

А Он заснул и видит сон;

И первый сон Христа-Младенца

Крылами тайны осенен.

Небесных звуков сочетанье,

Земных мелодий чудный строй

Лелеет слух Христа-Младенца

Своей волшебною игрой.

Он видит: три бесплотных брата,

Перед собой развеяв тьму,

Пришли к Нему, к Христу-Младенцу,

Царю и Богу своему.

Он слышит, – первый молвил: «Слава —

И на земле, и в небесах —

Той, что в Своем Христе-Младенце

Мессию держит на руках!..»

Второй промолвил: «В темном мире

Не льется в эту полночь слез, —

Земле Собой Христос-Младенец

Свет чистых радостей принес!..»

И молвил третий – ангел скорби:

«Он в мир пришел – за мир страдать!..»

Но не слыхал Христос-Младенец,

Но не внимала даже Мать…

А ночь плыла над Вифлеемом

Под гимны ангелов святых,

Венчая сон Христа-Младенца

Венцом созвездий золотых…

* * *

Вот, вот она опять, сметая злые годы,

Как в отдаленные от наших дней века,

На землю сходит ночь – светла и глубока,

Как чудо – высшее из всех чудес природы;

И в сердце льется вновь могучая река —

Река любви, надежд, и веры, и свободы…

«Христос рождается!» – звенят в душе слова, —

И полнится она отрадой безграничной,

Она – оторвалась от суеты обычной,

Чужда ей черных дум докучная молва, —

Как будто для нея нет больше жизни личной,

Как будто скорбь ея бессонная мертва…

О, ночь священная! Ночь тайны бесконечной,

Непостижимая холодному уму!..

Как властно говоришь ты сердцу моему

О том, что – волею Судьбы

судеб Предвечной —

Свет Воплотившийся рассеет жизни тьму,

Сотрет главу змеи – дух мысли человечной…

Христос – рождается… О, ночь волшебных

грез!..

Проснитесь, спящие! Свет Разума – сияет!

Пред Солнцем Правды – весь мрак лжи

и злобы тает!..

Иссякнет навсегда поток кровавых слез, —

Все – славу Небесам, все – мир земле

вещает…

Воспряньте, падшие! – Рождается Христос!..

Обремененные! Легко вам станет бремя, —

Грядите вслед за Ним уверенной стопой!

Приникни ты к Нему воскресшею душой,

Ты – всех униженных, всех

угнетенных племя!..

Смиритесь, гордые! – ударил час святой:

Звезда Любви взошла, исполнилося время!..

Умолкни навсегда, потемной злобы пир! —

Звезда Любви горит над безднами порока…

Погрязший в слепоте страстей своих глубоко,

Стряхни ярмо вражды с себя, безумный мир!..

Христос – рождается! Он – с высоты

Востока —

Несет на землю к нам уже не меч, а мир!..

Звезда Вифлеема

И вот свечерело… И ночь голубая

Раскинула плащ над снегами…

И вспыхнуло небо от края до края,

И вспыхнуло небо звездами.

Алмазы – не звезды! Но в россыпи звездной

Одна всех ясней, всех заметней,

Зажглась, как светильник над темною бездной,

И светит теплей и приветней.

Во мраке веков над далеким Востоком

Она в первый раз засияла,

Царям и рабам, и вождям, и пророкам

Дорогу к любви указала.

Все тленно, все временно в суетном мире:

Погибнет и мудрость седая,

Погибнет богатство в кичливой порфире,

И сила погибнет живая.

Одно лишь, одно не изменится вечно,

Одно не погибнет на свете —

Любовь, та любовь, что, как Бог, бесконечна.

Что знают и старцы, и дети…

Она родилась в Вифлеемской пещере,

Зажглась, как звезда золотая,

Весь мир укрепляет в надежде и вере,

Зажглась и не меркнет, сияя…

Без этой любви жизнь могилы темнее,

А светит она между нами.

И радость, и счастье рождаются с нею,

Над жизнью мерцая звездами.

Александр Круглов (1852–1915) * * *

Жизнь без любви и без тепла,

Жизнь без молитв и упований…

Мир задыхается от зла,

Изнемогает от страданий.

И тщетно вопиют уста,

Ждут света плачущие очи!

Ночь все темней… И без Христа

День не придет на смену ночи.

1908

Михаил Кузмин (1875–1936) Волхвы

Тайноведением веры

Те, что были на часах,

Тихий свет святой пещеры

Прочитали в небесах.

Тот же луч блеснул, ликуя,

Простодушным пастухам.

Ангел с неба: «Аллилуйя!

Возвещаю милость вам».

Вот с таинственнейшим даром,

На звезду направя взор,

Валтасар идет с Каспаром,

Следом смутный Мельхиор.

Тщетно бредит царь угрозой,

Туча тьмою напряглась:

Над вертепом верной розой

Стая ангелов взвилась.

И, забыв о дальнем доме,

Преклонились и глядят,

Как сияет на соломе

Божий Сын среди телят.

Не забудем, не забыли

Мы ночной канунный путь,

Пастухи ли мы, волхвы ли —

К яслям мы должны прильнуть!

За звездою изумрудной

Тайной все идем тропой,

Простецы с душою мудрой,

Мудрецы с душой простой.

1913

* * *

Ангелы удивленные,

Ризами убеленные,

Слетайтесь по-старому,

По-старому, по-бывалому

На вечный вертеп!

Божьи пташечки,

Райские рубашечки,

Над пещерой малою,

Ризою алою

Свивайте свой круг!

Пастухи беспечные,

Провидцы вечные,

Ночными закатами

Пробудясь с ягнятами,

Услышьте про мир.

Мудрецы восточные,

Дороги урочные

Приведут вас с ладаном

К Тому, Кто отрада нам,

Охрана и Спас.

И в годы кромешные

Мы, бедные грешные,

Виденьями грозными,

Сомненьями слезными

Смущаем свой дух.

Пути укажите нам,

Про мир расскажите нам,

Чтоб вновь не угрозою,

Но райскою розою

Зажглись небеса!

О люди, «Слава в вышних Богу»

Звучит вначале, как всегда, —

Потом и мирную дорогу

Найдете сами без труда.

Исполнитесь благоволенья,

Тогда поймете наставленье

Рождественских святых небес.

Сердца откройте, люди, люди,

Впустите весть о древнем чуде,

Чудеснейшем из всех чудес!

1915

Зима

Близка студеная пора,

Вчера с утра

Напудрил крыши первый иней.

Жирней вода озябших рек,

Повалит снег

Из тучи медленной и синей.

Так мокрая луна видна

Нам из окна,

Как будто небо стало ниже.

Охотник в календарь глядит

И срок следит,

Когда-то обновит он лыжи.

Любви домашней торжество,

Нам Рождество

Приносит прелесть детской елки.

По озеру визжат коньки,

А огоньки

На ветках – словно Божьи пчелки.

Весь долгий комнатный досуг,

Мой милый друг,

Развеселю я легкой лютней.

Настанет тихая зима:

Поля, дома —

Милей все будет и уютней.

1916

Елка

С детства помните сочельник,

Этот детский день из дней?

Пахнет смолкой свежий ельник

Из незапертых сеней.

Все звонят из лавок люди,

Нянька ходит часто вниз,

А на кухне в плоском блюде

Разварной миндальный рис.

Солнце яблоком сгорает

За узором льдистых лап.

Мама вещи прибирает,

Да скрипит заветный шкап.

В зале все необычайно,

Не пускают никого,

Ах, условленная тайна!

Все – известно, все ново!

Тянет новая матроска,

Морщит в плечиках она.

В двери светлая полоска

Так заманчиво видна!

В парафиновом сияньи

Скоро ль распахнется дверь?

Это сладость ожиданья

Не прошла еще теперь.

Позабыты все заботы,

Ссоры, крики, слезы, лень.

Завтра, может, снова счеты,

А сейчас – прощеный день.

Свечи с треском светят, ярки,

От орехов желтый свет.

Загадаешь все подарки,

А загаданных и нет.

Ждал я пестрой карусели,

А достался мне гусар,

Ждал я пушки две недели —

Вышел дедка, мил и стар.

Только Оля угадала

(Подглядела ли, во сне ль

Увидала), но желала

И достала колыбель.

Все довольны, старый, малый,

Поцелуи, радость, смех.

И дрожит на ленте алой

Позолоченный орех.

Не ушли минуты эти,

Только спрятаны в комод.

Люди все бывают дети

Хоть однажды в долгий год.

Незаслуженного дара

Ждем у запертых дверей:

Неизвестного гусара

И зеленых егерей.

Иглы мелкой ели колки,

Сумрак голубой глубок,

Прилетит ли к нашей елке

Белокрылый голубок?

Не видна еще ребенку

Разукрашенная ель,

Только луч желто и тонко

Пробивается сквозь щель.

Боже, Боже, на дороге

Был смиренный Твой вертеп,

Знал Ты скорбные тревоги

И узнал слезовый хлеб.

Но ведет святая дрема

Ворожейных королей.

Кто лишен семьи и дома,

Божья Мама, пожалей!

1917

Иосиф

Ю. Юркуну

Сомненья отбросив,

На колыбель

Смотрит Иосиф.

Ангел свирель:

«Понял ли, старче,

Божию цель?»

Молись жарче:

Взойдет день

Зари ярче.

Гони тень,

Что знал вначале,

И с ней лень.

Кого ждали,

Тот спит

Без печали,

Пеленами повит.

Возле – Мария

Мирно стоит.

О, Мессия!

Конечно, я не святой,

Но и на меня находит удивленье,

И мне трудно сдержать волненье

При мысли о вас.

Конечно, я не святой,

Но и я не избежал скуки

И ныл от ревнивой муки

В былой час.

Конечно, я не святой,

Но и мне ангел открыл,

Каким я глупым был,

Не оберегая вас.

Я вижу настоящее и будущее

(Еще более головокружительное)

Сокровище,

Чей я небрежный хранитель

(Так часто теперь сам

Делающийся хранимым).

Я вижу еще никем не выраженную,

Может быть, невыразимую

Нежность,

На которую так недостаточно, неумело

(Не знаю, более любящий или любимый)

Отвечаю.

Я вижу исполненными

Самые смелые желанья,

Лелеемые мною с давних пор

В скромном родительском доме

Или в рассеяньи веселой и насмешливой

жизни.

Я вижу, немея, все,

И еще больше,

Чего вы и сами можете не видеть,

И, как Иосиф Младенцу,

Кланяюсь,

И как голодный,

Получивший краюху горячего белого хлеба,

Благодарю в этот день небо

За вас.

1918

Рождество

Без мук Младенец был рожден,

А мы рождаемся в мученьях,

Но дрогнет вещий небосклон,

Узнав о новых песнопеньях.

Не сладкий глас, а ярый крик

Прорежет темную утробу:

Слепой зародыш не привык,

Что путь его подобен гробу.

И не восточная звезда

Взвилась кровавым метеором,

Но впечатлелась навсегда

Она преображенным взором.

Что дремлешь, ворожейный дух?

Мы потаенны, сиры, наги…

Надвинув на глаза треух,

Бредут невиданные маги.

1921

Вильгельм Кюхельбекер (1797–1846) Рождество

Сей малый мир пред оными мирами,

Которые бесчисленной толпой

Парят и блещут в тверди голубой,

Одна пылинка; мы же – что мы сами?

Но солнцев сонм, катящихся над нами,

Вовеки на весах любви святой

Не взвесит ни одной души живой;

Не весит вечный нашими весами.

Ничто вселенна пред ее Творцом;

Вещал же так Творец и Царь вселенной:

«Сынов Адама буду Я Отцом;

Избавлю род их, смертью уловленный, —

Он не погибнет пред Моим лицом!»—

И Бог от Девы родился смиренной.

1832

Архиепископ Леонид (Краснопевков) (1817–1876) * * *

Над серебряной равниной,

Освещенною луной,

Древний храм златой вершиной

Блещет ярко предо мной.

Хладный воздух зимней ночи,

Темно-синий свод небес,

Бриллиантовые очи

Этих звезд, и мир чудес,

Что за ними созерцает

Сердце верою живой, —

Все меня располагает

К умиленью пред Тобой!

В преполовеньи ночи чудной

От превыспренних высот

К сей юдоли нашей скудной

Слово Божие сойдет,

От престолов царских Ратник

Не мечом вооружен

И не в медь закован латник,

Благодатью облечен.

Судия, но не каратель

В мир ниспослан от Тебя.

Он погибших душ Взыскатель

Сам за них предаст Себя.

Из-за яслей Крест сияет,

Кровь струится… Иисус

Человека искупает

От греховных рабских уз.

Он – Младенец – научает

Чистоте меня Своей,

И с Креста Он призывает

К распинанию страстей.

Яслям Агнца поклоняюсь,

Лобызаю Крест святой.

Ночь преходит… озираюсь:

Звезды блещут надо мной,

Звонкий воздух разливает

Шумный колокольный глас,

Древний храм в огнях блистает…

Сладкий, мирный, дивный час!

Михаил Лермонтов (1814–1841) * * *

В часы тяжелых дум, в часы разуверенья,

Когда находим жизнь мы скучной и пустой

И дух слабеет наш под бременем сомненья,

Нам нужен образец терпения святой.

А если те часы печали неизбежны

И суждено вам их в грядущем испытать,

Быть может, этот Лик, спокойный, безмятежный,

Вам возвратит тогда и мир и благодать!

Вы обретете вновь всю силу упованья,

И теплую мольбу произнесут уста,

Когда предстанет вам Рафаэля созданье,

Мадонна Чистая, обнявшая Христа!

Не гасла вера в Ней и сердце не роптало,

Но к небу мысль всегда была устремлена;

О, будьте же и вы – что б вас ни ожидало —

Исполнены любви и веры, как Она!

Да не смущает вас душевная тревога;

Да не утратите средь жизненного зла,

Как не утратила Святая Матерь Бога,

Вы сердца чистоты и ясности чела.

1853

Константин Липскеров (1889–1954) Волхвы Из цикла «Три сонета»

Неистовствует царь. В неправедных шатрах

Пирует воинство, грозящее всемирно.

И поняли волхвы: родился Тот, Кто мирно

Народы поведет, отринувшие страх.

Несут они ларцы, в чьих золотых нутрах

Сирийская смола, египетская смирна.

Покровы путников горят златопорфирно

И перстни мудрости на поднятых перстах.

Вот их привел пастух к неведомому хлеву,

Парчой спугнув овец, они узрели Деву,

Младенца под снопом навеса негустым.

Он спит. Но луч сверкнул, дары

царапнув резко, —

И жмурится Дитя от радостного блеска,

И ручки тянутся к забавам золотым.

1922

Елена Львова (Середина XIX в.) Рождество Христово

Благословен тот день и час,

Когда Господь наш воплотился,

Когда на землю Он явился,

Чтоб возвести на Небо нас.

Благословен тот день, когда

Отверзлись вновь врата Эдема;

Над тихой весью Вифлеема

Взошла чудесная звезда!

Когда над храминой убогой

В полночной звездной полумгле

Воспели «Слава в вышних Богу!»—

Провозвестили мир земле

И людям всем благоволенье!

Благословен тот день и час,

Когда в Христовом Воплощенье

Звезда спасения зажглась!..

Христианин, с Бесплотных Ликом

Мы в славословии великом

Сольем и наши голоса!

Та песнь проникнет в небеса.

Здесь воспеваемая долу

Песнь тихой радости души

Предстанет Божию Престолу!

Но ощущаешь ли, скажи,

Ты эту радость о спасеньи?

Вступил ли с Господом в общенье?

Скажи, возлюбленный мой брат,

Ты ныне так же счастлив, рад,

Как рад бывает заключенный

Своей свободе возвращенной?

Ты так же ль счастлив, как больной,

Томимый страхом и тоской,

Бывает счастлив в то мгновенье,

Когда получит исцеленье?

Мы были в ранах от грехов —

Уврачевал их наш Спаситель!

Мы в рабстве были – от оков

Освободил нас Искупитель!

Под тучей гнева были мы,

Под тяготением проклятья —

Христос рассеял ужас тьмы

Нам воссиявшей благодатью.

Приблизь же к сердцу своему

Ты эти истины святые,

И, может быть, еще впервые

Воскликнешь к Богу своему

Ты в чувстве радости спасенья!

Воздашь Ему благодаренье,

Благословишь тот день и час,

Когда родился Он для нас.

Константин Льдов (1862–1937) Волхвы

В сияньи звездном к дальней цели

Спешит усердный караван:

И вот леса зазеленели,

Засеребрился Иордан,

Вот башни стен Ерусалима,

Громады храмов и дворцов,

Но горний свет неугасимо

Зовет все дальше мудрецов.

Струит звезда над Палестиной

Лучи прозрачные свои…

Вот над уснувшею долиной

Гора пророка Илии.

Все ниже, ниже свет небесный,

Вот Вифлеем – холмов гряда…

И над скалой пещеры тесной

Остановилася звезда.

Лучи небесные погасли:

Янтарный отблеск фонаря

Чуть озаряет ложе – ясли

Новорожденного Царя.

Волхвами вещий сон разгадан,

Открылся Бог своим рабам.

И смирну, золото и ладан

Они несут к Его стопам.

Младенец внемлет их рассказам,

Небесный луч им светит вновь:

В очах Христа – предвечный разум;

В улыбке – вечная любовь.

Рождество Христово

Дева днесь Пресущественнаго раждает,

и земля вертеп Неприступному приносит.

Ангели с пастырьми славословят,

волсви же со звездою путешествуют…

Пустыня спит. Горят светила

На ризе ночи голубой.

Чья мысль их властно превратила

В завет, начертанный судьбой?

Кто поспешает в мраке зыбком

За звездным факелом вослед?

К каким восторгам и улыбкам?

К каким виденьям юных лет?

То мудрецы, цари Востока,

Провидцы в жизни и во снах,

Рожденье нового Пророка

Прочли в небесных письменах.

Они чеканные сосуды

Везут с дарами… Путь далек.

Идут, колеблются верблюды,

Вздымая облаком песок…

Святое всех роднит со всеми, —

Как смерть, как совесть, как грехи.

Под утро, в горном Вифлееме,

Проснулись в страхе пастухи.

Как озарилась их обитель!

Само вещает Божество:

«Рожден для смертных Искупитель,

Идите, – узрите Его!»

Смиренных духом сочетало

Преданье с мудрыми земли:

Одно их чувство волновало,

Одни надежды их влекли.

Для них Избранник неизвестный

Уже идет и в этот час

На подвиг Свой – на подвиг крестный

Во искупление за нас!

1890-е

Осип Мандельштам (1891–1938) * * *

Сусальным золотом горят

В лесах рождественские елки,

В кустах игрушечные волки

Глазами страшными глядят.

О, вещая моя печаль,

О, тихая моя свобода

И неживого небосвода

Всегда смеющийся хрусталь!

1908

* * *

Где ночь бросает якоря

В глухих созвездьях зодиака,

Сухие листья октября,

Глухие вскормленники мрака,

Куда летите вы? Зачем

От древа жизни вы отпали?

Вам чужд и странен Вифлеем,

И яслей вы не увидали.

Для вас потомства нет – увы,

Бесполая владеет вами злоба,

Бездетными сойдете вы

В свои повапленные гробы.

И на пороге тишины,

Среди беспамятства природы,

Не вам, не вам обречены,

А звездам вечные народы.

1920

Лев Мей (1822–1862) * * *

То были времена чудес,

Сбывалися слова пророка:

Сходили ангелы с небес,

Звезда катилась от Востока,

Мир искупленья ожидал —

И в бедных яслях Вифлеема,

Под песнь хвалебную Эдема,

Младенец дивный воссиял,

И загремел по Палестине

Глас вопиющего в пустыне…

1855

Дмитрий Мережковский (1866–1941) Елка

Не под кровом золоченым

Величавого дворца,

Не для счастья и довольства,

Не для царского венца —

Ты в приюте позабытом

Вифлеемских пастухов

Родился-и наг, и беден —

Царь бесчисленных миров.

Осторожно, как святыню,

В руки Мать Его взяла,

Любовалась красотою

Безмятежного чела.

Ручки слабые Младенец

В грозно-сумрачный простор

С беспредельною любовью

С лона Матери простер.

Все, что борется, страдает,

Все, что дышит и живет,

Он зовет в свои объятья,

К счастью вечному зовет.

И природа встрепенулась,

Услыхав его призыв,

И помчался ураганом

Бурной радости порыв.

Синева ночного неба

Стала глубже и темней,

И бесчисленные звезды

Засверкали ярче в ней;

Все цветы и все былинки

По долинам и лесам

Пробудились, воскурили

Благовонный фимиам.

Слаще музыка дубравы,

Что затронул ветерок,

И звучнее водопадом

Низвергается поток,

И роскошным покрывалом

Лег серебряный туман,

Вечный гимн запел стройнее

Безграничный океан.

Ликовала вся природа,

Величава и светла,

И к ногам Христа-Младенца

Все дары свои несла.

Близ пещеры три высоких,

Гордых дерева росли,

И, ветвями обнимаясь,

Вход заветный стерегли.

Ель зеленая, олива,

Пальма с пышною листвой —

Там стояли неразлучной

И могучею семьей.

И они, как вся природа,

Все земные существа,

Принести свой дар хотели

В знак святого торжества.

Пальма молвила, склоняя

Долу с гордой высоты,

Словно царскую корону,

Изумрудные листы:

«Коль злобой гонимый

Жестоких врагов,

В безбрежной равнине

Зыбучих песков,

Ты, Господи, будешь

Приюта искать,

Бездомным скитальцем

В пустынях блуждать,

Тебе я открою

Зеленый шатер,

Тебе я раскину

Цветочный ковер.

Приди Ты на отдых

Под мирную сень:

Там сумрак отрадный,

Там свежая тень».

Отягченная плодами,

Гордой радости полна,

Преклонилася олива

И промолвила она:

«Коль, Господи, будешь

Ты злыми людьми

Покинут без пищи —

Мой дар Ты прими.

Я ветви радушно

Тебе протяну

И плод золотистый

На землю стряхну.

Я буду лелеять

И влагой питать,

И соком янтарным

Его наливать».

Между тем, в унынье тихом,

Боязлива и скромна,

Ель зеленая стояла;

Опечалилась она.

Тщетно думала, искала —

Ничего, чтоб принести

В дар Младенцу Иисусу,

Не могла она найти;

Иглы острые, сухие,

Что отталкивают взор,

Ей судьбой несправедливой

Предназначены в убор.

Стало грустно бедной ели;

Как у ивы над водой,

Ветви горестно поникли,

И прозрачною смолой

Слезы капают обильно

От стыда и тайных мук,

Между тем как все ликует,

Улыбается вокруг.

Эти слезы увидала

С неба звездочка одна,

Тихим шепотом подругам

Что-то молвила она.

Вдруг посыпались-о, чудо! —

Звезды огненным дождем,

Елку темную покрыли,

Всю усеяли кругом.

И она затрепетала,

Ветви гордо подняла,

Миру в первый раз явилась,

Ослепительно-светла.

С той поры доныне, дети,

Есть обычай у людей

Убирать роскошно елку

В звезды яркие свечей.

Каждый год она сияет

В день великий торжества

И огнями возвещает

Светлый праздник Рождества.

Николай Минский (1855–1937) * * *

Заветное сбылось. Я одинок,

Переболел и дружбой и любовью.

Забыл – и рад забвенью, как здоровью,

И новым днем окрашен мой восток.

Заря! Заря! Проснувшийся поток

Мне голос шлет, подобный славословью.

Лазурь блестит нетронутою новью,

И солнце в ней – единственный цветок.

Сегодня праздник. Примиренный дух

Прощается с пережитой невзгодой.

Сегодня праздник. Просветленный дух

Встречается с постигнутой природой.

Сегодня праздник. Возрожденный дух

Венчается с небесною свободой.

Владимир Набоков (1899–1977) Евангелие Иакова, гл. 18

И видел я: стемнели неба своды,

и облака прервали свой полет,

и времени остановился ход…

Все замерло. Реки умолкли воды.

Седой туман сошел на берега,

и, наклонив над влагою рога,

козлы не пили. Стадо на откосах

не двигалось. Пастух, поднявши посох,

оцепенел с простертою рукой

взор устремляя ввысь, а над рекой,

над рощей пальм, вершины опустивших,

хоть воздух был бестрепетен и нем,

повисли птицы на крылах застывших.

Все замерло. Ждал чутко Вифлеем…

И вдруг в листве проснулся чудный ропот,

и стая птиц звенящая взвилась,

и прозвучал копыт веселый топот,

и водных струй послышался мне шепот,

и пастуха вдруг песня раздалась!

А вдалеке, развея сумрак серый,

как некий Крест, божественно-светла,

Звезда зажглась над вспыхнувшей

пещерой,

где в этот миг Мария родила.

1918

Рождество

Мой календарь полуопалый

пунцовой цифрою зацвел;

на стекла пальмы и опалы

мороз колдующий навел.

Перистым вылился узором,

лучистой выгнулся дугой,

и мандаринами и бором

в гостиной пахнет голубой.

1921

Волчонок

Один, в рождественскую ночь, скулит

и ежится волчонок желтоглазый.

В седом лесу лиловый свет разлит,

на пухлых елочках алмазы.

Мерцают звезды на ковре небес,

мерцая, ангелам щекочут пятки.

Взъерошенный волчонок ждет чудес,

а лес молчит, седой и гладкий.

Но ангелы в обителях своих

все ходят и советуются тихо,

и вот один прикинулся из них

большой пушистою волчихой.

И к нежным волочащимся сосцам

зверек припал, пыхтя и жмурясь жадно.

Волчонку, елкам, звездным небесам —

всем было в эту ночь отрадно.

1922

В пещере

Над Вифлеемом ночь застыла.

Я блудную овцу искал.

В пещеру заглянул – и было

виденье между черных скал.

Иосиф, плотник бородатый,

сжимал, как смуглые тиски,

ладони, знавшие когда-то

плоть необструганной доски.

Мария слабая на Чадо

улыбку устремляла вниз,

вся умиленье, вся прохлада

линялых синеватых риз.

А Он, Младенец светлоокий

в венце из золотистых стрел,

не видя Матери, в потоки

Своих небес уже смотрел.

И рядом, в темноте счастливой,

по белизне и бубенцу

я вдруг узнал, пастух ревнивый,

свою пропавшую овцу.

1924

Семен Надсон (1862–1887) Легенда о елке

Весь вечер нарядная елка сияла

Десятками ярких огней,

Весь вечер, шумя и смеясь, ликовала

Толпа беззаботных детей.

И дети устали… потушены свечи, —

Но жарче камин раскален;

[Загадки и хохот] веселые речи

Со всех раздаются сторон.

И дядя тут тоже: над всеми смеется

И всех до упаду смешит;

Откуда в нем только веселье берется, —

Серьезен и строг он на вид:

Очки, борода серебристо-седая,

В глубоких морщинах чело, —

И только глаза его, словно лаская,

Горят добродушно-светло.

«Постойте, – сказал он, и стихло в гостиной… —

Скажите, кто знает из вас, —

Откуда ведется обычай старинный

Рождественских елок у нас?

Никто?.. Так сидите же смирно и чинно, —

Я сам расскажу вам сейчас…

Есть страны, где люди от века не знают

Ни вьюг, ни сыпучих снегов;

Там только нетающим снегом сверкают

Вершины гранитных хребтов…

Цветы там душистее, звезды – крупнее,

Светлей и нарядней весна,

И ярче там перья у птиц, и теплее

Там дышит морская волна…

В такой-то стране ароматною ночью,

При шепоте лавров и роз,

Свершилось желанное чудо воочью:

Родился Младенец Христос;

Родился в убогой пещере, – чтоб знали…»

1882

Иван Никитин (1824–1861) Елка

Посвящается

кн. Е. П. Долгорукой

Одиноко вырастала

Елка стройная в лесу,

Холод смолоду узнала,

Часто видела грозу.

Но, покинув лес родимый,

Елка бедная нашла

Уголок гостеприимный,

Новой жизнью зацвела.

Вся огнями осветилась,

В серебро вся убралась,

Словно вновь она родилась,

В лучший мир перенеслась.

Дети нужды и печали!

Точно елку, вас, сирот,

Матерински приласкали

И укрыли от невзгод.

Обогрели, приютили,

Чист и светел ваш приют,

Здесь вас рано научили

Полюбить добро и труд.

И добра живое семя

Не на камень упадет:

Даст Господь, оно во время

Плод сторичный принесет.

Начат сев во имя Бога.

Подрастайте, в добрый час!

Жизни тесная дорога

Пораздвинется для вас.

Но невзгода ль вас застанет

На пути, или порок

Сети хитрые расставит —

Детства помните урок.

Для борьбы дана вам сила;

Не родное по крови,

Вам свет истины открыло

Сердце, полное любви.

И о Нем воспоминанье

Да хранит вас в дни тревог,

В пору счастья и страданья,

Как добра святой залог.

1855

Неизвестный автор Рождество Христово

Во славном было городе Вифлееме,

Во той стране было иудейской

На востоке звезда воссияла —

Народился Спаситель, Царь Небесный.

Бог во убожестве приложился,

Во убогих яслях возложился,

Никто про Его, Света, не ведает.

Спроведали персидские цари,

Принесли Ему честные дары:

И смирну, и злато со ливаном.

Царие Царю поклонились:

«Прими наши честные дары:

И смирну, и злато со ливаном!»

Царие Царя стали вопрошати:

«Не ты ли есть Бог над богами,

Не ты ли есть Царь над царями?» —

«Гой еси, вы, персидские цари!

Хощете Меня вы испытати,

Про Меня царю Ироду сказати,

На распятие жидам Меня предати,

Безвинную кровь проливати». —

«Не дай же нам, Господи, подумать,

Не дай нам, Владыко, помыслить!

Мы хощем с Тобой вкупе жити,

Во едином Царстве Небесном!» —

«Коли хощете со Мной вкупе жити,

Ко Ироду-царю вы не ходите,

Иным путем обратитесь,

Ироду-царю вы поругайтесь».

Царие Царю поклонились,

Поклонившись, они прослезились.

Прослезившись, и вовсе они просветились,

Во своя страны воротились,

Ироду-царю поругались.

Безбожный царь про это проведал,

Безбожный царь Ирод возъярился,

Послал же он свое войско

Во ту страну иудейскую,

Во все пределы вифлеемские

Побить неповинные младенцы

От двою лет и нижае

За Спасителя Христа Бога.

Русские духовные стихи из Голубиной книги

Об Ироде и о Рождестве Христовом

Дева Мати Пречистая

С небес взята, Пресветлая.

В темной ночи звезда просветила,

Дала всем верным помощи

От роду Адамова.

Родилися люди от Адама.

Девица, всем Царица,

Христа, Сына Божия породила

В иудейской земле, во вертеп-горе.

Пошли волсви Христа искать

По звезде волсви по честной;

Звезда идет, и волсви идут.

Пришли волсви ко вертеп-горе,

Принесли Христу честны дары;

Наложил Господь на них златы венцы.

Пошли волсви, радуются,

Не путем во дома свои,

Ироду-царю про Христа не споведали.

Ирод-царь возмущается,

Умом-разумом колыбается,

Не хочет он Бога видети,

Славу Божию слышати,

Хочет Бога погубить.

Посылает Ирод-царь посланников

По всей земле святорусской:

«Подьте вы, посланники,

Побейте вы младенцев многосущиих

Двух годов и полутора».

Много они младенцев прибили —

Три тьмы и три тысячи.

Нигде Господи во младенцах не изыскался.

Проречет Господь ко младенцам:

«Подьте вы, младенцы, во Царствие,

Во Царствие во Небесное

За ту за смерть за напрасную

Ко святому Авраамию,

Ко Исаку, ко Иакову».

Поем славу Тебе великую,

Песнь поем: аллилуия.

Русские духовные стихи из Голубиной книги

* * *

Ночь тиха над Палестиной,

Спит усталая земля,

Горы, рощи и долины —

Скрыла все ночная мгла.

В Вифлееме утомленном

Все погасли огоньки,

Только в поле отдаленном

Не дремали пастухи.

Стадо верно сосчитали,

Обвели ночной дозор,

И, усевшись, завязали,

Меж собою разговор.

Вдруг раздался шелест нежный,

Трепет пастухов объял,

И в одежде белоснежной

Ангел Божий им предстал:

«Не пугайтесь, не смущайтесь,

От Небесного Отца

Я пришел с великой тайной

Вам возрадовать сердца.

Милость людям посылает

Сам Христос Владыка Царь,

Грешный мир спасти желает

И Себя приносит в дар».

Ночь тиха над Палестиной,

Спит усталая земля,

Горы, рощи и долины —

Скрыла все ночная мгла.

Колядки * * *

Шел, перешел месяц по небу,

Встретился месяц с ясною зарей.

– Ой, заря, где ты у Бога была? где теперь

станешь?

– Стану я в Ивановом дворе,

В Ивановом дворе, в его горенках,

А во дому у него да две радости:

Первая радость сына женити,

А другая радость – дочку отдати.

Будь здоров, Иван Терентьич,

С отцом, с матерью, со всем родом.

Со Иисусом Христом,

Святым Рождеством!!!!

* * *

Пречистая Дева Мария

Иисуса Христа породила,

В яслях положила.

Звезда ясно сияла,

Трем царям путь показала.

Три царя приходили,

Богу дары приносили,

На колени припадали,

Христа величали.

* * *

Славите, славите,

Сами люди знаете:

Христос родился,

Ирод возмутился,

Иуда удавился,

Мир возвеселился.

С праздником поздравляю,

И вам щастья же желаю!

Подавайте колбасу,

Больше не прошу!

* * *

Коляда ты, коляда,

Заходила коляда,

Записала коляда

Государева двора,

Государев двор среди Москвы,

Середь каменныя.

Кумушка-голубушка,

Пожертвуйте лучинки

На святые вечера,

На игрища, на сборища.

Спасибо, кума, лебедь белая моя,

Ты не праздничала, не проказничала,

На базар гулять ходила, себе шелку накупила,

Ширинку вышивала, дружку милому отдавала.

Дай тебе, Господи, сорок коров, пятьдесят

поросят, да сорок курочек.

* * *

Пришла коляда

Накануне Рождества,

А дай Бог тому,

Кто в этом дому.

Ему рожь густа,

Рожь ужимиста.

Ему с колосу осьмина,

Из зерна ему коврига,

Из полузерна пирог.

Наделил бы вас Господь

И житьем, и бытием,

И богатством.

И создай вам, Господи,

Еще лучше того!

* * *

Рождество Христово, Ангел прилетел,

Он летел по небу, людям песню пел:

«Вы люди, ликуйте, все днесь торжествуйте,

Днесь Христово Рождество!»

Пастыри в пещеру первые пришли

И Младенца Бога с Матерью нашли,

Стояли, молились, Христу поклонились —

Днесь Христово Рождество!

Все мы согрешили, Спасе, пред Тобой,

Все мы, люди, грешны – Ты Один Святой.

Прости прегрешенья, дай нам оставленье —

Днесь Христово Рождество!

* * *

Небо и земля, небо и земля

Ныне торжествуют.

Ангелы, люди, Ангелы, люди

Весело ликуют.

Христос родился, Бог воплотился,

Ангелы поют, славу воздают.

Пастухи играют, Пастыря встречают,

Чудо, чудо возвещают.

Во Вифлееме, во Вифлееме,

Радость наступила!

Чистая Дева, чистая Дева,

Сына породила!

Христос родился, Бог воплотился,

Ангелы поют, славу воздают.

Пастухи играют, Пастыря встречают,

Чудо, чудо возвещают.

* * *

Ты, хозяин, не томи,

Поскорее подари!

А как нынешний мороз

Не велит долго стоять,

Велит скоро подавать:

Из печи пироги,

Либо денег пятачок,

Либо щей горшок!

Подай тебе Бог

Полный двор животов!

И в конюшню коней,

В хлевушку телят,

В избушку ребят

И в подпечку котят!

Олеся Николаева (Р. 1955) Рождество (Отрывок)

…И пустыня уже приготовила Ему вертеп.

И небо уже зажгло для Него звезду,

и пастухи уже развели огонь, разложили хлеб,

и волхвы потекли в путь,

и праведники вострепетали в аду…

Словно бы им привиделся сияющий вертоград.

И они Царю его сказали: «Благослови!»,

пав пред ним…

Блаженнейший виноград

Он давал вкушать умирающим от любви…

И на всем лежал отсвет этой звезды и покров

мглы,

и ангелов стало так много на острие

наитаинственнейшей иглы,

пришившей небо к земле.

И лестница протянулась от самых седьмых

небес

от первых и от последних дней

до этой сухой земли с ветрами наперевес,

до этих бесплодных слез, до этих мертвых

камней.

И каждый стал думать, что ему принести

Младенцу, Мужу скорбей:

пещера сказала: животных в теплой шерсти,

пустыня сказала: люльку моих зыбей.

Золото, ладан, смирну, – волхвы сказали,

а твердь

сказала: звезду,

а нищий очаг – огня.

А пастухи – свое ликованье,

а Ирод сказал: «смерть»,

а сердце мое: «меня,

принеси меня!»

Борис Никонов (1873–1950) Легенда о рождественских розах

То было в давние года:

Над спящим миром ночь царила

И светозарная звезда

Над Вифлеемом восходила.

И дети бедных пастухов,

Узнав, что родился Спаситель,

Со всех сторон, из всех шатров

С дарами шли в его обитель.

Несли ему ягнят живых,

И соты меда золотого,

И молоко от стад своих,

И хлеб от очага родного…

И только девочка одна,

В святой вертеп войти не смея,

Стояла поодаль грустна,

А дети шли, смеясь над нею…

«О Боже! – плакала она. —

Зачем меня Ты создал нищей?

Я одинока, я бедна…

С чем я войду в Его жилище?»

Вдруг свет, как тысяча огней,

Сверкнул вокруг во тьме унылой,

И видит девочка: пред ней

Посланник неба светлокрылый.

«Не плачь, бедняжка, не грусти! —

Промолвил кротко гость небесный. —

Ты можешь Богу принести

Своих слезинок дар чудесный.

Взгляни, малютка: на земле,

Куда твои упали слезы,

Там вырастают, там во мгле

Цветут прекраснейшие розы.

Ты розы светлые сорви,

Иди к заветному порогу

И дар страданья, дар любви

Отдай, дитя, Младенцу Богу!»

И вот с кошницею цветов,

Цветов, усеянных шипами,

Она вошла под Божий кров,

Сияя светлыми слезами…

И ей в ответ в очах святых,

Как искры звезд, сверкнули слезы,

И изо всех даров земных

Христос-Младенец выбрал розы…

Борис Пастернак (1890–1960) Рождественская звезда

Стояла зима.

Дул ветер из степи.

И холодно было Младенцу в вертепе

На склоне холма.

Его согревало дыханье вола.

Домашние звери

Стояли в пещере,

Над яслями теплая дымка плыла.

Доху отряхнув от постельной трухи

И зернышек проса,

Смотрели с утеса

Спросонья в полночную даль пастухи.

Вдали было поле в снегу и погост,

Ограды, надгробья,

Оглобля в сугробе,

И небо над кладбищем, полное звезд.

А рядом, неведомая перед тем,

Застенчивей плошки

В оконце сторожки

Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Она пламенела, как стог, в стороне

От неба и Бога,

Как отблеск поджога,

Как хутор в огне и пожар на гумне.

Она возвышалась горящей скирдой

Соломы и сена

Средь целой вселенной,

Встревоженной этою новой звездой.

Растущее зарево рдело над ней

И значило что-то,

И три звездочета

Спешили на зов небывалых огней.

За ними везли на верблюдах дары.

И ослики в сбруе, один малорослей

Другого, шажками спускались с горы.

И странным виденьем грядущей поры

Вставало вдали все пришедшее после.

Все мысли веков, все мечты, все миры,

Все будущее галерей и музеев,

Все шалости фей, все дела чародеев,

Все елки на свете, все сны детворы.

Весь трепет затепленных свечек, все цепи,

Все великолепье цветной мишуры…

…Все злей и свирепей дул ветер из степи…

…Все яблоки, все золотые шары.

Часть пруда скрывали верхушки ольхи,

Но часть было видно отлично отсюда

Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.

Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,

Могли хорошо разглядеть пастухи.

– Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, —

Сказали они, запахнув кожухи.

От шарканья по снегу сделалось жарко.

По яркой поляне листами слюды

Вели за хибарку босые следы.

На эти следы, как на пламя огарка,

Ворчали овчарки при свете звезды.

Морозная ночь походила на сказку,

И кто-то с навьюженной снежной гряды

Все время незримо входил в их ряды.

Собаки брели, озираясь с опаской,

И жались к подпаску, и ждали беды.

По той же дороге чрез эту же местность

Шло несколько ангелов в гуще толпы.

Незримыми делала их бестелесность,

Но шаг оставлял отпечаток стопы.

У камня толпилась орава народу.

Светало. Означились кедров стволы.

– А кто вы такие? – спросила Мария.

– Мы племя пастушье и неба послы,

Пришли вознести Вам Обоим хвалы.

– Всем вместе нельзя. Подождите у входа.

Средь серой, как пепел, предутренней мглы

Топтались погонщики и овцеводы,

Ругались со всадниками пешеходы,

У выдолбленной водопойной колоды

Ревели верблюды, лягались ослы.

Светало. Рассвет, как пылинки золы,

Последние звезды сметал с небосвода.

И только волхвов из несметного сброда

Впустила Мария в отверстье скалы.

Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,

Как месяца луч в углубленье дупла.

Ему заменяли овчинную шубу

Ослиные губы и ноздри вола.

Стояли в тени, словно в сумраке хлева,

Шептались, едва подбирая слова.

Вдруг кто-то в потемках, немного налево

От яслей рукой отодвинул волхва,

И тот оглянулся: с порога на Деву,

Как гостья, смотрела звезда Рождества.

1947

* * *

Снег идет, снег идет.

К белым звездочкам в буране

Тянутся цветы герани

За оконный переплет.

Снег идет, и все в смятеньи,

Все пускается в полет, —

Черной лестницы ступени,

Перекрестка поворот.

Снег идет, снег идет,

Словно падают не хлопья,

А в заплатанном салопе

Сходит наземь небосвод.

Словно с видом чудака,

С верхней лестничной площадки,

Крадучись, играя в прятки,

Сходит небо с чердака.

Потому что жизнь не ждет.

Не оглянешься – и Святки.

Только промежуток краткий,

Смотришь, там и Новый год.

Снег идет, густой-густой.

В ногу с ним, стопами теми,

В том же темпе, с ленью той

Или с той же быстротой,

Может быть, проходит время?

Может быть, за годом год

Следуют, как снег идет,

Или как слова в поэме?

Снег идет, снег идет,

Снег идет, и все в смятеньи:

Убеленный пешеход,

Удивленные растенья,

Перекрестка поворот.

1956

Федор Пестряков (1862–1911) Рождественское утро

Льется звучными волнами

Звон колоколов,

В Божий храм валит толпами

Люд со всех концов,

И богатый и убогий,

Пробудясь от сна, —

Все спешат одной дорогой,

Мысль у всех одна.

Звон торжественный почуя,

Все во храм идут.

И с молитвой трудовую

Лепту в дар несут,

В дар Тому, кто в ночь родился

И средь пастухов

В яслях, Кроткий, приложился,

Принял дар волхвов.

Кто пришел на землю худших

Грешных оправдать,

И Своих овец заблудших

К Пастырю собрать.

Святая ночь

Давно померк закат огнистый,

Последний луч зари погас:

Мерцают звезды, ночь чиста.

И близится полночи час.

За дни грядущие спокоен,

Одетый ризой световой

Мир весь молитвенно настроен

Пред Чудом тайны мировой…

Плывет Святая ночь незримо,

Свершая мира торжество,

И славословят Херувимы

Младенца Бога Рождество.

Степан Пономарев (1828–1913) Вифлеем Из «Палестинских впечатлений»

I

Итак, о чем мечтал когда-то,

О чем молился я порой,

Что душу радовало свято, —

То вот я вижу пред собой!

Твержу себе неумолимо

И сам не верю между тем,

Что я у стен Иерусалима,

Что я вот еду в Вифлеем!..

Так много памятных явлений

Встает пред бедною душой,

Так много сразу впечатлений,

Что я подавлен их толпой:

Теснятся в душу быстро, смутно,

Едва слежу их в тишине,

И грусть, и радость поминутно

Чредой сменяется во мне…

Ерусалим – одно кладбище;

Идем на родину Христа!

Здесь путь ровней, и зелень чище;

И веселей кругом места.

А древность снова обступает!

Смотри, живая голова:

Цепь Моавитских гор сверкает;

Над Мертвым морем синева;

Там длинный слой густого пара

Повис вдоль гор и берегов,

Как мгла от древнего пожара

Пяти библейских городов.

Наш путь идет, то поднимаясь,

То опускаяся слегка,

Между горами, опираясь

На их отлогие бока.

Здесь и по камням, по стремнинам

Побеги зелени висят,

И чуть не рощи по долинам

В глаза мне весело глядят.

А по бокам все эти горы

Каймой широкою идут;

Они и ныне, как в те поры,

К вертепу путников ведут.

Благочестивые преданья

Сопровождают каждый шаг

И будят в нас воспоминанья

О днях чудес и дивных благ.

Вот – ныне полный запустенья —

Колодезь памятный сердцам,

Как место нового явленья

Звезды восточным мудрецам.

И что-то веет пред душою

И тихо шепчет мне: «Смотри —

Какой влечешься ты звездою,

Какие ты несешь дары!»

Молчу… Ильинская обитель

На горке высится над всем;

Отселе разом видит зритель

Ерусалим и Вифлеем.

Здесь ангел некогда пророка

Воздвиг уснувшего: «Восстань!

Тебе идти еще далеко,

Востань и ешь: вот Божия дань!»

И встал пророк, и укрепился,

И сорок дней он шел, пока

Его душе Господь явился

В дыханьи кротком ветерка…

И мнится мне, что будто кто-то

Вдруг на меня слагает длань

И, весь проникнутый заботой,

Зовет найсточиво: «Восстань!..

Восстань, объятый сном греховным!

Очнись, опомнись: близок срок, —

И пред тобой, рабом виновным,

Господь в вертепе недалек!»

И слышит сердце все внушения,

И знает – истине укор;

Но… жадно ловит впечатленья

Окрестных мест, далеких гор…

Вон – по горе – в Хеврон и Газу

Верблюды тянутся гуськом;

Так ясно видимые глазу

С своим зыбучим седоком.

А здесь – любимая дорога

Евреев грустных: вот они

Идут в кругу своей родни

Призвать Иаковлева Бога,

Святого Праотца почтить,

Взглянуть на памятник Рахили,

У ней поплакать на могиле,

Прошедшим душу освежить.

С горой подушек и с узлами,

Перину кинув на осла,

На нем и боком и верхами

Сидят еврейки без числа…

С душой, прискорбием объятой,

Спешу скорей их обогнуть

И между зелени богатой

Я продолжаю тихий путь.

О, дай Бог кончить благодатно

И не смущаяся ничем!

Уже глядит светло, приятно

Изжелта-белый Вифлеем.

Ему подножием далеко

Рельефно выдалась гора;

Кругом террасами широко

Вся опоясана она;

За нею тесным полукругом

Дома приветливо встают

И, поднимаясь друг над другом,

К себе как будто бы зовут.

Я в группе зданий беспрерывной

Вертеп стараюсь угадать:

«Не вот ли он? не там ли дивный?»

И развлекаются опять.

В краю, что небо возлюбило,

Откуда царственный пророк

И Сам Господь его – все мило,

И дорог каждый уголок.

По белокаменной дороге

За нами весело следят

И вифлеемец босоногий,

И куча смугленьких ребят,

И их товарищ неразлучный

В отважном беге по горам,

Барашек крашеный и тучный,

Как бы приросший к крутизнам.

Вот с перламутровым издельем

Нас окружает молодежь,

Шумя с рассчитанным весельем:

«Москов хорош! купи, хорош!»

Но крепче их, по горным склонам

Сады, красуяся, манят

И светло-палевым лимоном,

И нежным яхонтом гранат.

Там, под смоковницей широкой,

Глядит так ласково, с сынком,

Лицо арабки черноокой,

В ея хитоне голубом…

В таком же, может быть, наряде

Текла по этому пути

Пречистая, чтоб в малом граде

Спасение миру принести…

И этот город предо мною:

О, здравствуй, тихий Вифлеем!..

Я собираюся душою,

Но весь взволнован я и нем…

II

Прочь гордость, зависть, раздраженье!

Прочь – все дурное из души!

Ах, сердце, жданное мгновенье

Достойно встретить поспеши

К Тому, кто сам Младенцем малым

В вертепе плакал и терпел,

Иди и ты дитей бывалым,

Как Он любил, как Он велел.

И там, где хор духов небесных

С святою радостью парил

И пел о милостях чудесных,

Явитесь хором, полным сил,

Ты – свет души – живая вера,

Ты – радость жизни всей – любовь!

Явитесь: вот близка пещера,

Вот сонмы Божиих рабов,

Пришельцев дальних и соседних,

Идут, теснясь, в пещеру ту, —

Меня же хоть в числе последних,

Введите к Господу Христу…

Невольно внутренне я каюсь,

Молю прощения себе

И тихо, следуя толпе,

В вертеп все глубже опускаюсь.

Там, словно ангелы с небес,

Мерцают светлые лампады,

Как бы глася: «Младенец здесь!

И Он и Матерь всем вам рады;

Дары Им больше не нужны,

Лишь веры ждет от вас Создатель:

Войди – из дальней стороны,

Войди – окрестный обитатель;

Войдите, бедный и богатый;

Явись с любовью, верный раб,

Пади со вздохом, виноватый!»

И богомольная толпа,

Крестясь, целует стены, двери,

Целует место Рождества

И самый пол святой пещеры.

Забыт весь путь, беды и грозы,

И слышны вздохи от души,

И полились живые слезы

На помост мраморный в тиши;

Одна бежит, другая блещет;

Тот пал – и медлит отойти;

Так хочет свечку поднести,

А жжет ее – рука трепещет!

И долго-долго предо мной

Толпа святыню заслоняла,

И за живой ея волной

Душа невольно наблюдала.

Здесь вера дышит на тебя

Так просто, ласково, семейно:

Арабы молятся, любя,

Войдут в вертеп благоговейно

И на коленях пред святым

Сидят и смотрят бесконечно:

Здесь все так близко им, сердечно,

И Бог-Младенец ближе к ним.

С заметным чувством благодати,

Теснятся малые туда ж

И о Спасителе-дитяти

Как будто думают: Он наш!

И перед яслями Младенца,

И перед местом Рождества

Кругом священного столпа

Обвились ленты, полотенца,

Чтоб, прикоснувшися к нему

Хоть на единое мгновенье,

Понесть с собою освященье

И радость дому своему…

А я… смотря на вид прекрасный,

На эту веру ко Творцу,

С чем я паду, с чем я, несчастный,

Явлюся Божию лицу?

Дел добрых нету за душою,

Труда пути не испытал:

Что ж ныне я Тому открою,

Кто за меня вот здесь лежал?!

Одни намеренья благие

Я разве выскажу пред Ним?

Надолго ли?.. как в дни былые

Они рассеются как дым…

Молитву ли в душе тернистой

Затеплю ныне я?.. увы!

Ведь нет елея – веры чистой,

Огня нет – пламенной любви…

Мелькают в сердце, словно грезы,

Слова и вздохи чередой:

Ах, что слова! что наши слезы!

Порыв мгновенный и пустой!

И сознаю я понемногу,

Что я в холодности окреп:

Не так молиться нужно Богу!

Не так являться в сей вертеп!

Не так!.. и тяжко я смутился,

Поник от немощи своей…

Зачем я раньше не явился,

Когда я веровал теплей!..

Вот тот вертеп передо мною,

Вот ясли те я увидал,

О коих детскою душою

Я в церкви Божией слыхал,

Чему в рождественские Святки,

Бывало, радовался я:

Где ж веры той хотя остатки?

Где радость прежняя моя?..

Что ныне? скорбь одна, томленье;

Душа болит от дел моих,

И горько, страшно охлажденье

На этом месте в этот миг!..

В таком затмении плачевном

Как я хотел бы пасть во прах

И в сильном трепете душевном

Разлиться в пламенных слезах

И воплем огласить пещеру:

«О Иисусе! возбуди

Опять младенческую веру

В моей хладеющей груди!

О Иисусе!.. я в волненьи,

Я падаю: Спаситель мой,

Дай руку!.. Вспомни день Рожденья

И радость Матери святой;

И здесь, где Ты родился, ныне

Меня духовно возроди,

И Сам, как мать, в тиши святыни,

В Свои объятья огради,

Уйми сердечную тревогу,

Спаси, как ведаешь, меня,

Спаси, да с радостью и я

Воскликну: слава в вышних Богу!..»

Май 1873. Иерусалим

Николай Реморов (1875–1919) Волхвы

Едет всадник вперед. Полон верою взор

Устремил на звезду весь седой Мельхиор:

Воле Божьей предался он с первого дня.

Не спеша, погоняет вперед он коня.

А за ним – за звездою – чернокудрый Гаспар

Волхв надежды святой – той, что скорбному дар:

Он науке отдал ум, и силы, и дни…

Равномерно вперед погоняют они.

Третий следом идет… волоса словно жар;

Взор любовью горит; это маг Валтасар;

Свое сердце он предал добру, говорят…

Едут бодро вперед и на небо глядят.

Там на небе горит золотая звезда;

Не видали такой никогда-никогда:

Она в небе горит, перед ними идет,

Она к Богу зовет, она манит вперед!..

И вся трепета, счастья и жизни полна,

Над одним из домов опустилась она.

И вступают туда, ускоряют свой шаг,

Видят – Чудо-ребенок – у Девы в руках.

«Вот мой Бог», – опустился седой Мельхиор

и воскурил перед ним фимиам дальних гор.

«Это Царь», – и Царю чернокудрый Гаспар

Опустил золотые изделия в дар.

«Человека искал я весь юный свой век, —

Вижу, вот он лежит предо мной человек!..

Он беспомощен, слаб, на руках он лежит

И зараней об нем мое сердце болит!

Вижу скорбной душою позор твой и суд, —

И на тело твое принес смирны сосуд!» —

Молодой Валтасар головою поник…

И сказал Мельхиор, поднимая свой лик:

«Вижу небо отверсто и Старец в лучах,

Вижу милость к страдальцу в предвечных очах.

А кругом их поют хоры ангельских сил

И возносится дым от небесных кадил…»

И закончил Гаспар речь волхва своего:

«Да приидет скорее к нам Царство Его».

У яслей Христовых

Перед счастливою Марией

Младенец в яслях возлежал:

«Ты тот, о ком во дни иные

Архангел с неба Мне вещал!»

Взирает трепетно Иосиф…

И, мир забыв, всему глухи,

Склонившись к яслям, стадо бросив,

С молитвой смотрят пастухи.

Рассказу странному внимала

Мария, в счастье неземном,

И в сердце бережно слагала

Слова о Господе своём…

Вера Рудич (1872– после 1940) В ночь на Рождество

В Святую ночь сиянием лучистым

Ярчей горят созвездия светил,

И кто внимает чутко сердцем чистым —

Услышит зов незримых вышних сил:

«Все, кто душою грешною робеет

Пред Богом славы в звездной высоте,

Кто о своих скорбях рыдать не смеет

Перед Страдальцем чистым на Кресте, —

Молитесь ныне! В эту ночь Святую,

Чтобы людским молениям внимать,

На горнем месте, Бога одесную,

Стоит с Младенцем благостная Мать!

1908

Григорий Сковорода (1722–1794) Рождеству Христову

С нами Бог, разумейте языцы.

Сиречь: Помаза нас Бог Духом,

посла Духа Сына Своего в сердца наша.

Ангелы, снижайтеся,

Ко земле сближайтеся,

Господь бо сотворивший веки,

Живет ныне с человеки.

Станьте хором, вси собором,

Веселитеся: яко с нами Бог!

Се час исполняется!

Се Сын приближается!

Се лета пришла кончина,

Се Бог посылает Сына.

День приходит, Дева родит,

Веселитеся: яко с нами Бог!

Обещан пророками,

Отчими нароками,

Решит во последня лета —

Печать Новаго Завета.

Дух свободы внутрь нас роди,

Веселитеся: яко с нами Бог!

Даниилов каменю,

Из купины пламеню

Несеченый отпадаешь,

Огнь сена не попаляешь.

Се наш Камень! Се наш Пламень!

Веселитеся: яко с нами Бог!

Расти ж благодатию

Новый наш Ходатою,

Расти да возможешь стати,

Да попалишь супостаты.

Се вселенну, зря спасенну,

Веселимся вси, яко с нами Бог!

Мы ж Тебе рожденному,

Господеви блаженному,

Сердца всех нас отверзаем,

В душевный дом принимаем.

Песню спевая, восклицая,

Веселящеся, яко с нами Бог!

Константин Случевский (1834–1904) На Рождество

Верь завету Божьей ночи!

И тогда, за гранью дней,

Пред твои предстанет очи

Сонм неведомых царей,

Сонм волхвов, объятых тайной,

Пастухов Святой земли,

Тех, что вслед необычайной,

Ведшей их звезде пошли!

Тех, что некогда слыхали

Песню неба… и, склонясь,

Перед яслями стояли,

Богу милости молясь!

Подле, близко, с ними рядом,

Обретешь ты право стать

И своим бессмертным взглядом

Созерцать и познавать!

Николай Смирнов (1898–1978) * * *

Голубою ризою одета,

Благостно-лучистая лицом,

Ты века сияешь, Матерь Света,

Под Твоим торжественным венцом.

Сколько позабытых поколений

Шли к Тебе с любовью и тоской,

Сколько душ в жару своих молений

Обретали радость и покой…

Вот и я – свидетель лет мятежных,

Раненный в невидимом бою,

Пред Тобой, Споручницею грешных,

На колени радостно встаю.

Я касаюсь робкими устами

Тонкого иконного стекла —

И душа, пронзенная грехами,

Хоть на миг становится светла.

Эти слезы, сердцу дорогие,

Песнопенья, слово и цветы —

Все Тебе, Пречистая Мария,

Образ вековечной красоты.

1958. Плес

Владимир Соловьев (1853–1900) Ночь на Рождество

Посвящается В. Л. Величко

Пусть все поругано веками преступлений,

Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,

Но совести укор сильнее всех сомнений,

И не погаснет то, что раз в душе зажглось.

Великое не тщетно совершилось;

Недаром средь людей явился Бог;

К земле недаром небо преклонилось;

И распахнулся Вечности чертог.

В незримой глубине сознанья Мирового

Источник Истины живет не заглушен,

И под руинами позора векового

Глагол ее звучит, как похоронный звон.

Родился в мире Свет, и Свет отвергнут тьмою,

Но светит он во тьме, где грань добра и зла.

Не властью внешнею, а правдою самою

Князь века осужден и все его дела.

1894

Имману-Эль [3]

Во тьму веков та ночь уж отступила,

Когда, устав от злобы и тревог,

Земля в объятьях неба опочила

И в тишине родился С-нами-Бог.

И многое уж невозможно ныне:

Цари на небо больше не глядят,

И пастыри не слушают в пустыне,

Как ангелы про Бога говорят.

Но вечное, что в эту ночь открылось, —

Несокрушимо временем оно,

И Слово вновь в душе твоей родилось,

Рожденное пред яслями давно.

Да! С нами Бог, – не там, в шатре лазурном,

Не за пределами бесчисленных миров,

Не в злом огне, и не в дыханьи бурном,

И не в уснувшей памяти веков.

Он здесь, теперь, – средь суеты случайной,

В потоке мутном жизненных тревог,

Владеешь ты всерадостною тайной:

Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог!

1892

* * *

…О Всесвятая, Благословенная,

Лествица чудная, к небу ведущая!

С Неба ко мне приклони Свои очи!

Воду живую, в вечность текущую,

Ты нам дала, голубица смиренная,

Ты солнце правды во мрак нашей ночи

Вновь возвела, Мать, Невеста и Дочерь,

Дева Всеславная,

Миродержавная

И таинница Божьих советов!

Проведи Ты меня сквозь земные туманы

В горние страны,

В отчизну светов!

Александр Солодовников (1893–1974) * * *

В яслях лежит Ребенок.

Матери нежен лик.

Слышат волы спросонок

Слабенький детский крик.

Придет Он не в блеске грома,

Не в славе побед земных,

Он трости не переломит

И голосом будет тих.

Не царей назовет друзьями,

Не князей призовет в совет —

С галилейскими рыбаками

Образует Новый Завет.

Никого не отдаст на муки,

В узилища не запрет,

Но Сам, распростерши руки,

В смертельной муке умрет.

И могучим победным звоном

Легионов не дрогнет строй.

К мироносицам, тихим женам,

Победитель придет зарей.

Со властию непостижимой

Протянет руку, один,

И рухнет гордыня Рима,

Растает мудрость Афин.

В яслях лежит Ребенок.

Матери кроток лик.

Слышат волы спросонок

Слабенький детский крик…

Сочельник

Встал я, бездомный бродяга,

Под тротуарный фонарь

Слушать любимую сагу —

Песенку снега, как встарь.

Тихая музыка снега,

Тайное пение звезд…

Пью тебя, грустная нега,

Сердцем, поднятым на крест.

В искрах серебряных ельник,

Комната в блеске свечей,

О, как сияет сочельник

В горестном ряде ночей!

Легкая детская пляска,

Дедушка – добрый шутник!

О, если б страшная маска

С жизни упала на миг!

Если бы жизнь улыбнулась,

Как над подарками мать!

Если б глухой переулок

Радостью мог засиять!

Если б в открытые двери,

В музыке, в блеске, в огне,

Все дорогие потери

Нынче вернулись ко мне!

Встал я, бездомный бродяга

Под тротуарный фонарь,

Слушать любимую сагу —

Песенку снега, как встарь!

31 декабря 1934

Алексей Толстой (1817–1875) Мадонна Рафаэля

Склоняся к юному Христу,

Его Мария осенила,

Любовь небесная затмила

Ее земную красоту.

А он, в прозрении глубоком,

Уже вступая с миром в бой,

Глядит вперед – и ясным оком

Голгофу видит пред собой.

1858

Алексей Ушаков (1864–1943) Вифлеемские пастыри

Звездами блещут небеса,

Луна плывет меж облаками,

И как алмазный дождь роса

Легла над сонными полями.

Холмов песчаные вершины

Во мгле белеются ночной;

Клубясь, плывет на дне долины

Туман сребристою волной,

И над долиной Вифлеем

Спит тихим сном и глух и нем.

Кругом покрыты скаты гор

Его тенистыми садами;

За ними стелется ковер

Лугов с пугливыми стадами.

Все тихо… Чуден вид природы!

Легко вдыхает воздух грудь;

Светил полночных хороводы

Свершают стройно вечный путь,

И пастухи в тиши ночной

Ведут беседу меж собой…

Вдруг слышат: из-за облаков

Несутся звуки песнопенья,

То Богу Вышнему хваленье

Поет незримый сонм духов.

Звучат в той песни вдохновенной

Слова, неведомые им:

«Господь дарует мир вселенной

Благоволением своим;

Ему и слава, и хвала!»

И вот развеялася мгла:

Небесным светом озаренный

Крылатый вождь святых духов

Перед толпою изумленной

Стал вифлеемских пастухов.

«Не бойтесь, – кротко он вещал, —

Настало время жизни новой;

Греха расторгнутся оковы, —

Уж час спасения настал:

Спаситель мира днесь рожден,

Лежит в вертепе в яслях Он».

Исчезло райское виденье,

Как мимолетный чудный сон, —

Лишь оглашает небосклон

С высот небесных песнопенье.

И вновь настала тишина…

И пастухи порой ночною

(Им гор не страшна крутизна)

Спешат знакомою тропою

К пещерам, где приют дневной

Стада находят в летний зной.

Пришли… Вертеп могилой темной

Всегда казался издали. —

Теперь из двери его скромной

Лучи таинственно текли.

Незримый светоч его своды

Лучом чудесным освещал,

И Царь Небес и всей природы

В убогих яслях там лежал.

Но где под кровлею земной

Дышал бы райский мир такой!

На лик Божественно-прекрасный

Младенца Бога в пеленах

Смотрела Мать с улыбкой ясной,

Как солнце в радостных лучах.

И непонятное волненье

Объяло пастырей сердца:

И страх, и радость, умиленье,

И мир, и счастье без конца…

Они, склонившись до земли,

Христу дань сердца принесли

И снова прежнею тропою,

Спеша к стадам своим, идут

И о виденьи меж собою

Беседу тихую ведут…

А ночь торжественно блистала

И в даль небесную звала,

Где нет страдания и зла;

И так светло и мирно стало

В их торжествующих сердцах,

Как в этих чудных небесах.

1895

Александр Федоров (1868–1949) Ночь в сочельник

Ночь близка, и робко звезды

Зажигают небеса,

И под снегом, притаившись,

Дремлют темные леса.

Не встречает ночь, как прежде, —

Сумрак ласковой весны,

Шорох трав и блеск зарницы,

Лепет листьев и волны.

Все молчит в пустыне снежной,

Ночь блестящая мертва, —

И плывет в мерцанье ночи —

Светлый праздник Рождества…

И как будто издалека,

В этот радостный канун

Слышны песни сил небесных,

Точно звуки райских струн.

И сулят святые звуки

Мир озлобленным сердцам

И земли благословенье;

И святыню – небесам!..

Афанасий Фет (1820–1892) * * *

Ночь тиха. По тверди зыбкой

Звезды южные дрожат.

Очи Матери с улыбкой

В ясли тихие глядят.

Ни ушей, ни взоров лишних, —

Вот пропели петухи —

И за ангелами в вышних

Славят Бога пастухи.

Ясли тихо светят взору,

Озарен Марии лик.

Звездный хор к иному хору

Слухом трепетным приник, —

И над Ним горит высоко

Та звезда далеких стран:

С ней несут цари Востока

Злато, смирну и ливан.

1842

* * *

Звезда сияла на востоке,

И из степных далеких стран

Седые понесли пророки

В дань злато, смирну и ливан.

Изумлены ее красою,

Волхвы маститые пошли

За путеводною звездою

И пали до лица земли.

И предо мной, в степи безвестной,

Взошла звезда Твоих щедрот:

Она свой луч в красе небесной

На поздний вечер мой прольет.

Но у меня для приношенья

Ни злата, ни ливана нет, —

Лишь с фимиамом песнопенья

Падет к стопам Твоим поэт.

1887

Явление Ангела пастырям

Встаньте и пойдите

В город Вифлеем;

Души усладите

И скажите всем:

«Спас пришел к народу,

Спас явился в мир!

Слава в вышних Богу,

И на земли мир!

Там, где отдыхает

Бессловесна тварь,

В яслях почивает

Всего мира Царь!»

К Сикстинской Мадонне

Вот Сын Ее, – Он, тайна Иеговы,

Лелеем Девы чистыми руками.

У ног Ее – земля под облаками,

На воздухе – нетленные покровы.

И, преклонясь, с Варварою готовы

Молиться Ей мы на коленях сами,

Или, как Сикст, блаженными очами

Встречать Того, Кто рабства сверг оковы.

Как ангелов, младенцев окрыленных,

Узришь и нас, о, Дева, не смущенных:

Здесь угасает пред Тобой тревога.

Такой Тебе, Рафаэль, вестник Бога,

Тебе и нам явил Твой сон чудесный

Царицу жен – Царицею Небесной!

1864

Константин Фофанов (1862–1911) * * *

Еще те звезды не погасли,

Еще заря сияет та,

Что озарила миру ясли

Новорожденного Христа

Тогда, ведомые звездою,

Чуждаясь ропота молвы,

Благоговейною толпою

К Христу стекалися волхвы

Пришли с далекого Востока,

Неся дары с восторгом грез,

И был от Иродова ока

Спасен властительный Христос

Прошли века… И Он распятый,

Но все по-прежнему живой

Идет, как истины глашатай,

По нашей пажити мирской;

Идет, по-прежнему обильный

Святыней, правдой и добром,

И не поборет Ирод сильный

Его предательским мечом…

Гимн Богу

Тебе, подымавшему бездны,

Бессмертную славу поет

И солнце, и звездное небо,

И все, что под небом живет.

Тебе, созидавшему в мраке

Предвечные солнца лучи,

И мирная ветка оливы,

И мстительной правды мечи.

Тебе, ниспровергшему в пропасть

Надменного демона тьмы,

Высокие мысли и думы,

И полные правды псалмы.

Тебе, ниспославшему Слово

В наш мир для прозренья слепцов,

Огни, ароматы курильниц,

Моленья во веки веков.

Не Ты ль назначаешь дорогу,

Не Ты ли горишь маяком?

Мой дух не Твое ль дуновенье,

И все мы не в духе ль Твоем?

И Ты, совершающий тайны

В сияющем мире Своем,

Ты слышишь, Ты видишь, Ты любишь,

И жизнь Твоя в сердце моем!

* * *

Нарядили елку в праздничное платье:

В пестрые гирлянды, в яркие огни,

И стоит, сверкая, елка в пышном зале,

С грустью вспоминая про былые дни.

Снится елке вечер, месячный и звездный,

Снежная поляна, грустный плач волков

И соседи-сосны, в мантии морозной,

Все в алмазном блеске, в пухе из снегов.

И стоят соседи в сумрачной печали,

Грезят и роняют белый снег с ветвей…

Грезятся им елка в освещенном зале,

Хохот и рассказы радостных детей.

Владислав Ходасевич (1886–1939) * * *

Мечта моя! Из Вифлеемской дали

Мне донеси дыханье тех минут,

Когда еще и пастухи не знали,

Какую весть им ангелы несут.

Все было там убого, скудно, просто:

Ночь; душный хлев; тяжелый храп быка,

В углу осел, замученный коростой,

Чесал о ясли впалые бока,

А в яслях… Нет, мечта моя, довольно:

Не искушай кощунственный язык!

Подумаю – и стыдно мне, и больно:

О чем, о чем он говорить привык!

Не мне сказать…

Январь 1920, ноябрь 1922

Вечер

Красный Марс восходит над агавой,

Но прекрасней светят нам они —

Генуи, в былые дни лукавой,

Мирные торговые огни.

Меркнут гор прибрежные отроги,

Пахнет пылью, морем и вином.

Запоздалый ослик на дороге

Торопливо плещет бубенцом…

Не в такой ли час, когда ночные

Небеса синели надо всем,

На таком же ослике Мария

Покидала тесный Вифлеем?

Топотали частые копыта,

Отставал Иосиф, весь в пыли…

Что еврейке бедной до Египта,

До чужих овец, чужой земли?

Плачет мать. Дитя под черной тальмой

Сонными губами ищет грудь,

А вдали, вдали звезда над пальмой

Беглецам указывает путь.

1913

Алексей Хомяков (1806–1860) * * *

В эту ночь земля была в волненьи:

Блеск большой диковинной звезды

Ослепил вдруг горы и селенья,

Города, пустыни и сады.

Овцы, спавшие на горном склоне,

Пробудившись, увидали там:

Кто-то светлый, в огненном хитоне

Подошел к дрожащим пастухам.

А в пустыне наблюдали львицы,

Как дарами дивными полны

Двигались бесшумно колесницы,

Важно шли верблюды и слоны.

И в числе большого каравана,

Устремивши взоры в небосклон,

Три царя в затейливых тюрбанах

Ехали к кому-то на поклон.

А в пещере, где всю ночь не гасли

Факелы, мигая и чадя,

Белые ягнята увидали в яслях

Спящее прекрасное Дитя.

В эту ночь вся тварь была в волненьи:

Пели птицы в полуночной мгле,

Возвещая всем благословенье,

Наступленье мира на земле.

Марина Цветаева (1892–1941) Рождественская дама Из цикла «Деточки»

Серый ослик твой ступает прямо,

Не страшны ему ни бездна, ни река.

Милая Рождественская дама,

Увези меня с собою в облака!

Я для ослика достану хлеба

(Не увидят, не услышат, – я легка!),

Я игрушек не возьму на небо…

Увези меня с собою в облака!

Из кладовки, чуть задремлет мама,

Я для ослика достану молока.

Милая Рождественская дама,

Увези меня с собою в облака!

1910

Лидия Чарская (1875–1937) За лучистой звездой

В ту ночь далекую, когда в степи безбрежной

В душистой южной мгле, в тиши паслись стада, —

Раздался в небесах звук гимна, тихий, нежный,

И в облаках зажглась лучистая звезда.

Хор светлых ангелов, спускаясь по эфиру,

Тем гимном возвестил, что родился Христос,

Что Он всему, всему страдающему миру

С собой великое прощение принес…

Звезда плыла в ту полночь роковую,

И пастухи за ней в смятенье духа шли;

И привела она к пещере, в глушь лесную,

Где люди Господа рожденного нашли.

С той ночи в небесах горючая, златая,

Звезда является на небе каждый год

И, сердце трепетом священным зажигая,

К Христу Спасителю рожденному зовет.

Федор Черниговец (1838–1915) * * *

Когда из врат святого рая

Был изгнан падший человек,

Стал кочевать он в край из края,

Вдали от райских кущ и рек.

Он населил леса и горы,

Поморья, степи и луга;

Повсюду с ближним вел раздоры,

И в брате видел он врага.

И вот поработил он брата.

С природой в тягостной борьбе

Добыл свободы он и злата

И поклонился сам себе.

Но страсти, смуты и невзгоды

Разбили в нем душевный мир.

И стал шататься древний мир

В избытке рабства и свободы…

Но вот на землю Он пришел,

Людскую долю Сам изведал,

И людям новый Он глагол

Из уст Божественных поведал.

И каждый, кто внимать хотел,

То слово новое услышал

И для высоких чувств и дел

На новый путь и подвиг вышел.

Больному язвы он омыл,

Согрел нагого в день холодный,

В тюрьме страдальца посетил,

И был накормлен им голодный.

Распродал он достаток свой

И с неимущим поделился:

И вновь к нему души покой

И рай забытый воротился.

Опять легко вздохнула грудь,

И человек тепло и свято

Благословил свой трудный путь

И во враге увидел брата…

Но шли века, неслись года,

Забылась заповедь Христова;

Среди борьбы, забот, труда

Душевный рай утрачен снова.

Вернем же снова мир души,

Оставим хоть на миг усердье

К земным заботам – и в тиши

Смиренным делом милосердья

Почтим святое Рождество

Того, Кто вызвал в нас сердечность,

Явивши в Боге – человечность

И в человеке – Божество!.

Саша Черный (1880–1932) Рождественское

В яслях спал на свежем сене

Тихий крошечный Христос.

Месяц, вынырнув из тени,

Гладил лен его волос…

Бык дохнул в лицо Младенца

И, соломою шурша,

На упругое коленце

Засмотрелся чуть дыша.

Воробьи сквозь жерди крыши

К яслям хлынули гурьбой,

А бычок, прижавшись к нише,

Одеяльце мял губой.

Пес, прокравшись к теплой ножке,

Полизал ее тайком.

Всех уютней было кошке

В яслях греть Дитя бочком…

Присмиревший белый козлик

На чело Его дышал,

Только глупый серый ослик

Всех беспомощно толкал.

«Посмотреть бы на Ребенка

Хоть минуточку и мне!» —

И заплакал звонко-звонко

В предрассветной тишине…

А Христос, раскрывши глазки,

Вдруг раздвинул круг зверей

И с улыбкой, полной ласки,

Прошептал: «Смотри скорей!..»

1920

Сергей Ширинский-Шихматов (1783–1837) На Рождество Господне

Христос раждается – народы! славьте с кликом,

Христос нисшел с небес – сретайте общим ликом,

Христос в стране земной – неситесь выспрь умом;

Христа возвеличай, вселенная! вовеки,

Христа в веселии воспойте, человеки!

Христос прославился в Рождении самом.

Бог Слово! Сын Отца! Незримаго зерцало!

Твое во времени, Превечный! Рождество

Свет богознания вселенной воссияло,

И веры Твоея настало торжество:

Тогда, ея лучом, чудесно просвященны,

Учились от звезды поклонники звездам,

От буйства исхитив умы свои прельщенны,

По новым шествовать к премудрости следам,

И кланяться Тебе, о Солнце правды вечной!

И знать Тебя и чтить, Восток от высоты!

Господь! склонись и к нам – и дар

хвалы сердечной

От нашей приими словесной нищеты.

1823

Ольга Шульчева-Джарман Иосиф Обручник

«Старости не было в мире такой!

Годы, пролившись, в песок не уйд ут!

Вот Он, Иосифе, – рядом с тобой —

Бог, обновляющий юность твою!

Гимна вознес бы я древнего глас —

Но разбудить побоялся Его.

Словно Давид, я пустился бы в пляс —

Только пещера тесна без того…»

Снег, как печаль дохристовых времен,

Тает в морщинах и складках пелен.

Бодрствует молча в ночи Мариам,

Сына Превечного слушая сон.

Над книгой пророка Аввакума

Не принесет лоза плода,

Умрут от голода стада,

И не созреет рожь,

Умолкнут гусли и кимвал,

Покроет ржавчина кинжал,

В прах обратится нож.

И радость не вернут пиры,

А буря разнесет шатры, —

Дома из сшитых кож…

На обнажившейся земле,

На светлой, как огонь, скале

Не уцелеет ложь.

А у яслей – осел и вол…

Склонись, гора! Наполнись, дол!

Тогда возвысят голос свой

И скажут нищий с сиротой:

«Как хорошо, что Ты пришел,

и больше не уйдешь!»

Рождество

Он не творит еще чудес.

Он только через год – пойдет.

Звезда. Пещеры черный срез.

Склоненный долу небосвод.

То было тридцать лет назад —

кому об этом вспоминать?

Его шагов в Давидов град

и Петр не в силах удержать.

Ужель крепка любовь у тех,

кто счастлив, исцелен и сыт?

Зевак и стражи громкий смех,

и каждый гвоздь – надежно вбит.

…Он больше не творит чудес,

по водам больше не пойдет.

Пещеры каменистый срез

и неподвижный гроба свод.

Спешащий чистой пеленой

укрыть позорной казни срам

Иосиф рядом с Ним – иной.

Здесь только та же – Мариам.

2006

Дмитрий Щедровицкий (р. 1953) Поклонение волхвов

Вступает ночь в свои права,

В пещеру входят три волхва

Гаспар и Мельхиор…

А детство чудно далеко,

И столько выцвело веков,

Что ты забыл с тех пор,

Как звали третьего… Гаспар

Внес ладан. А Младенец спал,

Вдыхая аромат,

И столько времени прошло,

Что помнить стало тяжело,

И петь, и понимать,

О чем твердил небесный хор.

Смотрел из ночи Мельхиор,

Как золотился свет,

Как подымался сладкий дым, —

В нем вился холод наших зим,

Сияли лица лет…

1980-е

Об издательстве

«Живи и верь»

Для нас православное христианство – это жизнь во всем ее многообразии. Это уникальная возможность не пропустить себя, сделав маленький шаг навстречу своей душе, стать ближе к Богу. Именно для этого мы издаем книги.

В мире суеты, беготни и вечной погони за счастьем человек бредет в поисках чуда. А самое прекрасное, светлое чудо – это изменение человеческой души. От зла к добру! От бессмысленности – к Смыслу и Истине! Это и есть настоящее счастье!

Мы работаем для того, чтобы помочь вам жить по вере в многосложном современном мире, ощущая достоинство и глубину собственной жизни.

Надеемся, что наши книги принесут вам пользу и радость, помогут найти главное в вашей жизни!

Приходите к нам в гости!

Теперь наши книги по издательским ценам в центре Москвы!

Друзья! Теперь книги «Никеи» по издательской цене можно купить в центре Москвы. Новый магазин расположился в помещении издательства около Арбата. Вы можете приходить и выбирать книги, держать их в руках, рассматривать, можете сесть в кресло и почитать. В магазине представлен полный ассортимент книг издательства: прикладная, детская и религиозная литература.

+7 (495) 510-84-12 (магазин) +7 (495) 600-35-10 (издательство) Адрес: Сивцев Вражек, 21, домофон 27К

График работы: пн. – чт.пт.к нам в социальных сетях! Интересные события, участие в жизни издательства, возможность личного общения, новые друзья!

Художественная и религиозная литература

facebook.com/nikeabooks

vk.com/nikeabooks

Детская и семейная литература

facebook.com/nikeafamily

vk.com/nikeafamily

Мы рекомендуем

Рождественские рассказы русских писателей

О чем эта книга?

Рождественский, или святочный, рассказ – это популярный и любимый, пожалуй, всеми литературный жанр. Казалось бы, все произведения, написанные в этом жанре, построены на основе одного сюжета – Рождества Христова. Но какие же они при этом разные! Множество судеб и переживаний – детских и взрослых, порой тяжкие жизненные испытания и неизменная вера в добро и справедливость, ведь родился Спаситель мира! В этой книге собраны самые трогательные рождественские рассказы знаменитых русских писателей – Достоевского, Ку-прина, Чехова, а также менее известных – Евгения Поселянина, Павла Засодимского и многих других. Предлагаем всем вместе разделить согревающую сердце рождественскую радость!

Для кого эта книга? Святочный рассказ – даже если он немножко грустный – всегда полон ожидания чуда. А чуда в жизни ждут не только дети, но и вполне взрослые люди. Эта книга прекрасно подойдет для совместного чтения в кругу семьи, ее интересно будет обсудить вместе с детьми и друзьями. А еще она станет прекрасным рождественским подарком для родных и близких.

«Изюминка» книги

Изначально отличительной чертой святочных рассказов был неизменно добрый финал. В русской классической литературе центральное место занимают внутренние переживания героя. Писатели затрагивают множество социальных проблем и порой неожиданных для Рождества тем.

Но самое удивительное, что эти рассказы не заканчиваются с финальной точкой. Очень многое из жизни героев остается «за кадром», и читатель становится соавтором произведения и будет еще долго размышлять: «А что же дальше?»

Мы рекомендуем

Рождественские рассказы зарубежных писателей

О чем эта книга?

Эта книга, конечно же, о Рождестве, о вере и самых чудесных событиях, которые происходят в человеческой жизни!

Жанр святочного рассказа удивителен в первую очередь тем, что при всей своей кажущейся наивности, сказочности и необычайности он во все времена был любим взрослыми. Быть может, потому, что все взрослые – немножко дети? Ведь это же радость, если мы не утратили детского восприятия мира и способности верить в чудо!

Зарубежные писатели-классики, начиная от родоначальника жанра Чарльза Диккенса, встретят вас рождественским приветствием на страницах этой книги!

Для кого эта книга? Несмотря на то что в рождественских рассказах неизменно присутствует христианская атрибутика, они будут интересны и тем, кто еще не познакомился с Богом. Сочетая в себе поучительность притчи и волшебность сказки, рождественские рассказы помогут родителям в воспитании детей, да и в самовоспитании тоже.

Почему мы решили издать эту книгу? Рождественский, или святочный, рассказ впервые появился в английской литературе и оказал сильное влияние на русских писателей. Именно поэтому мы решили издать рождественские рассказы зарубежных авторов отдельной книгой.

Где купить наши книги

Вы можете приобрести наши книги по издательским ценам на сайтеи в самом издательстве, заглянув к нам в офис по адресу: Москва, переулок Сивцев Вражек, д. 21. В розницу наши книги можно купить в магазинах Москвы и других городов России:

Москва

Партнерские магазины «Символик»

тел.: 8-980-362-64-49, 8-980-362-67-34 «Библио-Глобус»

ул. Мясницкая, д. 6/3, стр. 1, тел.: (495) 781-19-00 «ТДК Москва»

ул. Тверская, д. 8, стр. 1, тел.: (495) 629-64-83 «Сретение»

ул. Большая Лубянка, д.19, тел.: (495) 623-80-46 «Православное слово на Пятницкой»

ул. Пятницкая, д. 51/14, стр.1, тел.: (495) 951-51-84 «Primus versus»

ул. Покровка, д. 27, стр. 1, тел.: (495) 223-58-2 °Cеть книжных магазинов «Новый книжный»

тел.: 8-800-444-8-444

«Московский Дом Книги», тел.: (495) 789-35-91 Санкт-Петербург

Партнерский магазин «Символик»

ул. Камская, д. 9,

тел.: (812) 982-68-26, +7 905 222-68-26

«Слово»

ул. Малая Конюшенная, д. 9, тел.: (812) 571-20-75 Сеть книжных магазинов «Буквоед»

тел.: (812) 601-0-601

Екатеринбург Сеть книжных магазинов «Дом Книги» тел.: (343) 253-50-10

Киев

Партнерский магазин «Символик» Площадь Славы, ТЦ «Навигатор», пав. 38, s тел.: (096) 320-36-78

Сергиев Посад

Партнерский магазин «Символик»

ул. 1 Ударной Армии, д.4А, тел.: +7 968 832-00-67

Интернет-магазины:

Россия «Лабиринт»«Озон»«Сретение»«Зерна»«Благочестiе»«Риза»«Quo vadis»электронные книги:www.ozon.ru www.покупки книг оптом необходимо обратиться в отдел продаж издательства «Никея»:

тел.: (495) 600-35-10;

www.knigosvod.ru, sales@nikeabooks.ru

Примечания

1

Ясли (ит.) .

2

Видимый на три четверти, Реймский собор напоминает фигуру огромной женщины, коленопреклоненной, в молитве. Роден (фр.)

3

С нами Бог

ОглавлениеСергей Аверинцев (1937–2004)БлаговещеньеБлаговещенская песньАлексей Апухтин (1840–1893)24 декабряБелла Ахмадулина (1937–2010)Елка в больничном коридореЮргис Балтрушайтис (1873–1944)Вифлеемская звездаВладимир Бенедиктов (1807–1873)Елка ОтрывокПривет старому 1858 годуНа 1861 годВалентин Берестов (1928–1998)ЯслиКолыбельная елочкеСергей Бехтеев (1879–1954)Святая ночьАлександр Блок (1880–1921)Ночь на Новый годСочельник в лесуРождествоИосиф Бродский (1940–1996)РождествоРождество 1963 года24 декабря 1971 годаСретеньеРождественская звездаБегство в ЕгипетPresepio [1]Колыбельная25. XII. 1993Бегство в Египет (2)Иван Бунин (1870–1953)Источник звезды Сирийский апокрифНовый ЗаветБегство в ЕгипетВечерний ангелПетр Быков (1844–1930)Рождественская звездаКонстантин Вагин (1899–1934)Максимилиан Волошин (1877–1932)Реймская БогоматерьХвала БогоматериТварь ОтрывокЗинаида Гиппиус (1869–1945)Наше РождествоБелоеВторое РождествоФедор Глинка (1786–1880)Бегство в Египет Из поэмы «Таинственная капля»Леонид Грилихес (Р. 1961)Песнь ВифлеемаСлово на РождествоИзабелла Гриневская (1854–1942)Звезда Рождественская песньФедор Достоевский (1821–1881)Божий дарПетр Ершов (1815–1869)Ночь на Рождество ХристовоСергей Есенин (1895–1925)Певущий зовНиколай Заболоцкий (1903–1958)Бегство в ЕгипетВячеслав Иванов (1866–1949)В рождественскую ночьГеоргий Иванов (1894–1958)Архиепископ Иоанн (Шаховской) (1902–1989)Слава в вышних БогуК. Р. (Константин Романов) (1858–1915)Царь Иудейский ОтрывокСергей Киснемский (1859–1906)Дмитрий Кленовский (1893–1976)Сергей Копыткин (1882–1920)В день РождестваАполлон Коринфский (1868–1937)БлаговестиеХристославыХристос-МладенецЗвезда ВифлеемаАлександр Круглов (1852–1915)Михаил Кузмин (1875–1936)ВолхвыЗимаЕлкаИосифРождествоВильгельм Кюхельбекер (1797–1846)РождествоАрхиепископ Леонид (Краснопевков) (1817–1876)Михаил Лермонтов (1814–1841)Константин Липскеров (1889–1954)Волхвы Из цикла «Три сонета»Елена Львова (Середина XIX в.)Рождество ХристовоКонстантин Льдов (1862–1937)ВолхвыРождество ХристовоОсип Мандельштам (1891–1938)Лев Мей (1822–1862)Дмитрий Мережковский (1866–1941)ЕлкаНиколай Минский (1855–1937)Владимир Набоков (1899–1977)Евангелие Иакова, гл. 18РождествоВолчонокВ пещереСемен Надсон (1862–1887)Легенда о елкеИван Никитин (1824–1861)ЕлкаНеизвестный авторРождество ХристовоОб Ироде и о Рождестве ХристовомКолядкиОлеся Николаева (Р. 1955)Рождество (Отрывок)Борис Никонов (1873–1950)Легенда о рождественских розахБорис Пастернак (1890–1960)Рождественская звездаФедор Пестряков (1862–1911)Рождественское утроСвятая ночьСтепан Пономарев (1828–1913)Вифлеем Из «Палестинских впечатлений»Николай Реморов (1875–1919)ВолхвыУ яслей ХристовыхВера Рудич (1872– после 1940)В ночь на РождествоГригорий Сковорода (1722–1794)Рождеству ХристовуКонстантин Случевский (1834–1904)На РождествоНиколай Смирнов (1898–1978)Владимир Соловьев (1853–1900)Ночь на РождествоИмману-Эль [3]Александр Солодовников (1893–1974)СочельникАлексей Толстой (1817–1875)Мадонна РафаэляАлексей Ушаков (1864–1943)Вифлеемские пастыриАлександр Федоров (1868–1949)Ночь в сочельникАфанасий Фет (1820–1892)Явление Ангела пастырямК Сикстинской МадоннеКонстантин Фофанов (1862–1911)Гимн БогуВладислав Ходасевич (1886–1939)ВечерАлексей Хомяков (1806–1860)Марина Цветаева (1892–1941)Рождественская дама Из цикла «Деточки»Лидия Чарская (1875–1937)За лучистой звездойФедор Черниговец (1838–1915)Саша Черный (1880–1932)РождественскоеСергей Ширинский-Шихматов (1783–1837)На Рождество ГосподнеОльга Шульчева-ДжарманИосиф ОбручникНад книгой пророка АввакумаРождествоДмитрий Щедровицкий (р. 1953)Поклонение волхвовОб издательстве