«Наследницы»

Глава 1

Церемония открытия была назначена на вечер.

Сумерки сгустились. Последний лимузин, подъехавший со стороны парка, пристроился в конец цепочки автомобилей, растянувшейся вдоль 78-й Восточной улицы.

На тротуаре, перед входом в недавно отреставрированное здание, был постелен красный ковер, а сверху натянут тент в бело-красную полоску.

У входа, под внимательными взглядами охраняющих конных полицейских, толпились фоторепортеры и зеваки, то и дело хлопали дверцы автомобилей, и из сверкающих лимузинов появлялись Знаменитости. Всякий раз, узнавая кого-то в лицо, толпа принималась гудеть:

— Гляди! Это она на прошлой неделе была на обложке «Пипл».

— А тот, что рядом с ней, главный человек в «Таймс».

— Что здесь происходит? — полюбопытствовал кто-то — похоже, это был приезжий человек.

— У них сегодня открытие.

— Выставки?

— Вроде того. Сегодня открывают нью-йоркский «Деспардс».

— «Деспардс»? А что это такое?

— Как, вы и вправду не знаете?

Мужчина сконфуженно молчал.

— Ну а о «Сотбис» — то вы хоть слышали?

— Конечно.

— А о «Кристи»?

— Ну… кое-что.

— Так вот, «Кристи» — номер два. А сразу за ними идет «Деспардс».

— Значит, номер три!

— Угадали! Но хотят стать номером один.

— И потому здесь столько известных людей?

— Ну да, все эти Знаменитости — лучшая реклама.

К тому же у всех у них водятся денежки, которые сегодня очень пригодятся.

— Пригодятся для чего? — продолжал расспрашивать дотошный приезжий.

— Чтобы участвовать в аукционе, — уже безо всякой охоты ответил его собеседник, которого начинала раздражать подобная непонятливость. — Аукционе китайского фарфора. Сегодня распродается коллекция покойного Уиларда Декстера, и устроители рассчитывают выручить за нее не меньше пяти миллионов долларов.

— Ого! Теперь я понимаю…

— И отлично. А теперь давайте помолчим и посмотрим.

Поднявшись по ковровой дорожке, устилавшей ступени, приглашенные попадали в белый с золотом зал — только что отреставрированное блистательное творение Стэнфорда Уайта. Гости протягивали свои пригласительные билеты лакею, облаченному в ливрею, а тот важно передавал их охраннику, сверявшему имя очередной Знаменитости со списком гостей, а лицо — с фотографией на приглашении. Затем Знаменитость направлялась к роскошной лестнице, которая вела в сияющий зеркалами зал. Здесь гостей встречала миниатюрная, удивительно красивая женщина в нарочито простом черном атласном платье.

Сердечность ее улыбки и длительность рукопожатия находились в прямой зависимости от суммы, которую предположительно мог здесь оставить каждый из гостей.

— Ты видел ее платье? — обратилась одна из известных дам к своему спутнику, изображая крайнюю степень возмущения, а на самом деле сгорая от зависти. — Сразу видно, что под ним ничего нет.

— Доминик дю Вивье всегда в боевой готовности.

Недовольно оглядев переполненный зал, женщина раздраженно сказала:

— Ты уверял, что приглашено будет шестьсот, но, похоже, здесь их не меньше шести тысяч.

— Их ровно шестьсот. Ты не можешь себе представить, каких трудов мне стоило достать билет.

— Известно, каких… — язвительно прошептала на ухо своему спутнику женщина слева, глазами указав на Доминик.

Аукцион, о котором в Нью-Йорке говорили уже несколько недель, проводился в бывшем бальном зале с оставшимся от прежних времен великолепным паркетом и возвышением для оркестра. Вдоль одной из стен тянулся ряд высоких, от пола до потолка, окон, вдоль другой — ряд зеркал, умножавших и без того многочисленную толпу.

С потолка свисали две огромные хрустальные люстры, в которых сверкали и дробились тысячи огней.

Женщины в платьях от Норелла, Халстона, Оскара де ла Ренты, Диора, Ива Сен-Лорана и Карла Лагерфельда, все как одна, с утра побывали в парикмахерской Кеннета и взяли из банков свои драгоценности. Мужчины время от времени похлопывали себя по внутреннему карману, желая удостовериться, что их чековые книжки на месте.

В воздухе витал пьянящий аромат изысканных духов и дорогих сигар.

В людском водовороте то возникали, то распадались маленькие группки. Женщины придирчиво оглядывали соперниц. Те, у кого были «Старые Деньги», брезгливо косились на нуворишей. Известные Имена старались держаться рядом с Известными Лицами, которых здесь было пруд пруди. Женщины тихонько ахали при виде смуглого красавца — нового секс-символа — под руку с партнершей по телесериалу и пялили глаза на Живую Легенду, пребывавшую на вершине Голливуда — подумать только! — с 1940 года. Здесь собрались политики, воротилы с Уолл-Стрит, индийский магараджа и два гонконгских миллионера, а также Игорь Колчев и Александр Добренин, некогда белоэмигранты, а ныне американские мультимиллионеры — любители восточного фарфора и непримиримые соперники. Сюда съехались финансовые тузы и крупные промышленники с Восточного и Западного побережья, а также несколько европейцев — взглянуть, как приживется самый консервативный аукционный дом в суматошном, помешанном на успехе Нью-Йорке.

Зал вибрировал, наэлектризованный женщиной в черном и предстоящими торгами. Вот-вот будут потрачены огромные деньги. Сквозь гул доносились обрывки фраз:

— ..сюда приплыла крупная рыбка со всех океанов.

— ..на подготовку ушло два года. Не пожалели ни сил, ни денег.

— ..а Доминик в боевой готовности.

— Не только она. Похоже, и Добренин, и Колчев готовятся к сражению. Что эти двое русских, все борются с революцией?

— ..»Деспардс» давно наступал им на пятки. Но «Сотбис» и «Кристи» так просто не сдадутся.

— ..это никуда не годится, вот что я вам скажу.

Чарльза Деспарда еще не успели похоронить!

Двое стоявших в стороне мужчин не отрывали взглядов от Доминик дю Вивье. Мужчины на нее смотрели всегда.

— Уверяю тебя, под этим черным платьем ничего нет.

— Ошибаешься, под ним есть все, что нужно.

— Не распаляйся. Не забывай про Блэза Чандлера!

Пусть он и на одну восьмую краснокожий, но этот факт бледнеет перед тем, что скоро он унаследует состояние, равное четверти национального дохода.

— Что-то я его здесь не вижу.

— Он обязательно придет. Ведь это как-никак его жена открывает нью-йоркский аукцион.

— А правда, что она успела убедить старика открыть здесь филиал?

— Чистая правда. Ей давно хотелось развернуться.

В Лондоне всем всегда распоряжался старик, в Париже дела идут неважно — вспомни галерею Друо, — Гонконг и Монте-Карло города хотя и престижные, но сравнительно небольшие. Взгляни на это великолепие. Для «Деспардс» настают великие времена. К тому же выставить на открытие коллекцию Уиларда Декстера — это нож в спину конкурентам.

— Но каким способом ей удалось ее раздобыть?

— Ты, старина, совсем одичал за границей. Открой глаза пошире. Ты видишь, что у нее есть и что она с этим делает. Доминик дю Вивье всегда получает то, что хочет.

Тем способом, о котором мы все мечтаем по ночам.

— Но, кажется, у этого парня мечты стали явью, — заметил один из собеседников, кивком головы указав на очень высокого, очень смуглого человека, который склонился над Доминик, чтобы коснуться губами ее нежной, как лепесток магнолии, щеки.

— Да, это он. Блэз Чандлер.

Доминик благосклонно приняла поцелуй мужа, ни на секунду не забывая об устремленных на нее взглядах: мужчины глядели с вожделением, женщины — с завистью.

— Все в порядке, дорогая? — спросил Блэз с улыбкой. — Сегодня великая ночь. Ты к ней готовилась два года. — Он обвел взглядом зал. — Посмотри на эту толпу!

— Смотреть здесь стоит только на меня, — прошептала ему по-французски Доминик, широко раскрыв сапфировые глаза.

Как она и ожидала, Блэз расхохотался, сверкнув белоснежными зубами. Ее дикарь. Несомненно, самая большая ее удача — не считая сегодняшнего вечера.

Нынче ее венчают на престол. Король умер. Да здравствует королева! Нет! Она готовилась к этой ночи не два года, как думает Блэз, а двенадцать лет: с того самого дня, когда Чарльз Деспард женился на ее матери. Тогда ей исполнилось восемнадцать, и единственным ее богатством были внешность и мозги — ну и, конечно, имя. А теперь она не только яркая звезда на небосклоне искусства, не только признанный знаток восточного фарфора, но и деловая женщина с железной хваткой, которая задумала изменить старомодный облик «Деспардо, созданный ее отчимом. Она сумела почувствовать ветер перемен. Лондон как центр искусств теряет свое значение. На первый план выходит Нью-Йорк. Иначе почему сюда перебрались и „Сотбис“ и „Кристи“? Потому что они тоже это поняли. И вот она устроила это открытие с оркестром, дорогим шампанским, вечерними туалетами, драгоценностями, изысканным угощением и каталогом, который сам по себе был, как и выставленный на аукционе фарфор, произведением искусства. Она собрала здесь весь бомонд и повернула дело так, что достать приглашение стало вопросом жизни и смерти. Она позаботилась о том, чтобы об аукционе заговорили газеты, распускала слухи, делала многозначительные намеки и в результате разожгла невиданный ажиотаж. Но незадолго до открытия произошло непредвиденное: от сердечного приступа скончался ее отчим, Чарльз Деспард. Задумывая аукцион, она рассчитывала поразить публику роскошью и блеском, она не стремилась к сенсации, но раз уж сенсация случилась, она расчетливо ею воспользуется.

— Ты все же будешь проводить аукцион, несмотря ни на что? — Блэз недовольно нахмурился.

— Разумеется, буду.

— Но как? У тебя же нет аукциониста?

— Я сама займу папино место.

— Но у тебя нет опыта. Это не Гонконг и не Монте-Карло. Это Нью-Йорк. Я с детства знаю этот город. Им подавай самое лучшее. Здесь не прощают ошибок.

— А кто почти пять лет готовился к этому аукциону?

Кто уговаривал, убеждал, строил планы, разрабатывал бюджет, выискивал и приручал будущих клиентов? Я знаю, чего это стоит, и не была бы здесь, если бы сомневалась в себе.

Это я составила список приглашенных, это я знаю людей, которые будут торговаться, по-настоящему торговаться.

Это я пригласила Колчева и Добренина и легко справлюсь с ними обоими. Ведь они прежде всего мужчины…

Лицо Блэза оставалось неподвижным и бесстрастным, как всегда, когда он сердился. Черт побери, думал он, глядя на прекрасное лицо своей жены, теперь, когда Чарльза больше нет, Доминик не удержать. Она закусит удила и помчится сломя голову туда, куда стремилась всю жизнь: в стан победителей. Ей всегда удавалось получить от отчима то, что ей было нужно, и Блэз не сомневался, что именно ей он оставил дело своей жизни — этот аукционный дом.

Сейчас, когда до начала крупнейшего аукциона оставалось пять минут, Блэз думал, что не позже завтрашнего дня в его руках окажутся документы, подтверждающие законное право Доминик дю Вивье на «Деспард и Ко».

Хотя Доминик и была падчерицей Чарльза Деспарда и женой Блэза Чандлера, она не поменяла имя, полученное ею при рождении. Под которым она стала известной. Доминик всегда отличалась независимостью, и у нее хватило духу на третий день после смерти отчима явиться на открытие аукционного дома «Деспардс» в атласном облегающем платье, которое, хотя и было черным, не скрывало ее великолепного тела, подчеркивая каждую линию и выпуклость, обрисовывая ее дерзко торчащие груди, соблазнительные ягодицы и тонкую талию. Она понимала, что все только и думают о том, что она почти голая, но ее это не трогало. Всю жизнь Доминик делала что хотела: презрение к условностям, как и красота, было частью ее легенды. Она была чуть выше метра пятидесяти — изящная живая куколка. Блестящие иссиня-черные волосы с прямой, как у японских девочек, челкой обрамляли овальное лицо, от которого захватывало дух. Точеные черты, тонкая, прозрачная, словно фарфор, кожа. Огромные сапфировые глаза, окаймленные густыми ресницами, будто два глубоких озера пальмами. Маленькое тело было совершенным, как у Венеры, а беспредельная сексуальность сжигала мужчин на медленном огне. Того, кто хоть раз ее видел, преследовали эротические фантазии. Она улыбалась вам через плечо — и туман застилал глаза, она бросала взгляд из-под шелковых ресниц — и язык прилипал к небу. Ее прозвали Пираньей: свою очередную жертву она отпускала, лишь дочиста обглодав своими острыми зубками все косточки.

Доминик была замужем за Блэзом Чандлером два года. Они встретились на каком-то коктейле. Она изнывала от скуки, а он, увидев ее, мгновенно загорелся. Их взгляды встретились, двенадцать испепеляющих секунд они молча смотрели друг на друга, затем Доминик, попрощавшись с хозяйкой, вышла. Когда через две минуты Блэз последовал за ней, она уже ждала на заднем сиденье его машины.

Он был ошеломлен, желание сжигало его, поднимало и швыряло вниз, ни на миг не угасая. Он, как в легенде о Клеопатре, чем больше получал, тем больше этого жаждал. Но временами он вдруг осознавал, что ему не нравится его жена.

Глядя в смуглое лицо Блэза, Доминик тихо рассмеялась воркующим смехом.

— Тебе не понятно, как люди могут сходить с ума из-за безделушек?

— Я никогда не стремился обладать красивыми вещами.

Если, конечно, не считать тебя, — уточнил он галантно.

— Но ведь ты платишь огромные деньги за лошадей.

— Лошади — другое дело. На них можно ездить. А что делать с фарфоровой фигуркой — смотреть на нее?

Он взял у подошедшего официанта бокал с шампанским. Поднос, который тот держал на вытянутой руке, словно акулий плавник разрезал толпу. Блэз взял всего один бокал. Он знал: когда Доминик работала, она не притрагивалась к спиртному.

Глядя, как он потягивает шампанское, Доминик одобрительно кивнула, затем, пожав плечами, отвернулась:

Блэза все равно не переубедить.

На лестнице появилась запоздавшая пара. Женщина притронулась щекой к щеке Доминик.

— Ни пуха ни пера, — весело пожелала она прежде, чем влиться в толпу.

— К черту.

Доминик слегка отодвинула манжету с запястья мужа, чтобы взглянуть на его тонкие, как листок бумаги, часы «Патек Филип».

— Осталось пять минут… Можете закрывать. — Она кивнула лакеям, стоявшим по обе стороны двери.

— Ты уверена, что больше никто не придет?

— Если и придет, его не пустят. Аукцион начинается ровно в половине девятого, мне пора. — Ее глаза смеялись.

Она направилась к двери, но Блэз ее окликнул:

— А под каким девизом проходит аукцион?

Она остановилась и, взглянув на него из-под густых ресниц, улыбнулась — он сразу узнал эту улыбку.

— «Пусть побеждают богатые» — , — сказала она и повернулась на каблуках. Люди расступались перед ней. Подобно королеве Виктории, Доминик всегда гордо шла вперед, зная, что не встретит сопротивления.

Она уверенно прошла к кафедре и уселась на изящно сделанное возвышение из полированного ореха, которое привезли из Лондона специально для этого случая. Кафедра принадлежала Чарльзу Деспарду и была изготовлена в 1835 году для его прадеда; на медной дощечке красовалась надпись: «Деспард и сыновья». Как только Доминик заняла свое место, зазвенел колокольчик. Затем раздался скрип изящных позолоченных стульев с высокими спинками, которые стояли в двенадцать рядов, по тридцать в каждом, с проходом посередине. Официанты бесшумно обошли ряды и, собрав бокалы с шампанским, покинули зал. Доминик подождала, пока публика займет свои места, свет в люстрах стал постепенно гаснуть, и зал погрузился в полутьму. Одна Доминик дю Вивье стояла в ярком свете прожектора, сверкая белой кожей, черными волосами и огромными сапфирами в ушах. Она подождала, пока шум в зале стихнет: откроют программки, мужчины поддернут брюки, усаживаясь поудобнее, прочистят горло. Стоявший недалеко от выхода Блэз — скоро ему нужно было уходить: в полночь он вылетал в Лондон — с восторгом убедился, что Доминик блестяще справилась с задачей. Потрясающе! Крошечная Доминик безраздельно господствовала над залом. Черный бархатный занавес у нее за спиной бесшумно раздвинулся, открывая взглядам небольшой круглый столик, освещенный прожектором и тоже задрапированный черным бархатом. Чуть в стороне от Доминик в два ряда стояли телефоны для приема предложений из-за океана, по левую руку расположился ее помощник Джон Дикин, который тридцать лет помогал Чарльзу Деспарду. За сценой дежурили невидимые публике ассистенты, в обязанность которых входило подносить лоты.

Доминик ждала, пока атмосфера в зале накалится, она ощущала вибрацию зала, как паук ощущает вибрацию паутины, позволяя жертве самой приблизить свою погибель. Только почувствовав, что время настало, она с очаровательным акцентом произнесла:

— Ваши сиятельства! Уважаемые дамы и господа, добро пожаловать в нью-йоркский «Деспардс»!

В зале сидело два сиятельства: английский граф, у которого было много славных предков, но мало денег, он был женат на богатой американке и информировал «Деспардс», кто и что хочет продать; и итальянский князь, который занимался тем же в Европе. Оба были приглашены сюда в качестве свадебных генералов. Доминик знала, что американцы обожают титулы, а у этих двоих они были настоящими. Она не сомневалась, что ее собственное старинное имя и тот факт, что ее отец был виконтом, придавали ей особый шарм. И еще, что она была замужем за Блэзом Чандлером Обычно он не присутствовал на аукционах, но сегодня она попросила его прийти. Нужно, чтобы все увидели их в новой роли: царствующая королева и принц-консорт, ее супруг.

— Сегодня, — уверенно продолжала Доминик, — мы отмечаем завершение двухлетней подготовительной работы «Деспардс и Ко» открывает свои двери в Нью-Йорке как равный среди равных. Отныне в Америке не два, а три аукционных дома. «Деспардс» наконец-то занял принадлежащее ему по праву место.

Кто-то — так было условлено заранее — стал аплодировать, и вскоре рукоплескал уже весь зал. Доминик, изящно наклонив головку, ждала, пока аплодисменты стихнут.

— Мне кажется, прежде чем открыть торги, нам следует воздать должное человеку, благодаря которому «Деспардс» оказался в Нью-Йорке, тому человеку, который всего два дня назад трагически ушел от нас. Я говорю о великом Чарльзе Деспарде.

И снова по залу прокатилась волна аплодисментов.

— Он был мне не только отчимом, — продолжала Доминик, — но и наставником, учителем, лучшим другом. Мне очень будет не хватать его. Нам всем будет его не хватать.

Я посвящаю его памяти первый аукцион в новом и, несомненно, самом перспективном филиале «Деспарде».

Внезапно свет погас и секунд пятнадцать не зажигался.

Когда люстры наконец вспыхнули, по рядам прошел гул восхищения. На черном бархатном столе стояла вещь невыразимой красоты. Даже Блэз восторженно покачал головой.

— Леди и джентльмены, перед вами лот номер один. — В голосе Доминик звучало благоговейное восхищение, которое передалось залу. — Это совершенно необыкновенная вещь, — продолжала она, — даже я, опытный специалист, глядя на нее, не перестаю восхищаться.

Все присутствующие невольно подались вперед. Даже Блэз неожиданно для себя вытянул шею.

— Великолепное, чрезвычайно редкое блюдо с подглазурной росписью медью, белое с красным, по краям медь наложена очень густо и дает яркий, насыщенный цвет, в центре краска светлее, блюдо покрыто прозрачной молочно-белой глазурью, которая образует не правильной формы наплывы, оставляя кое-где небольшие участки неглазурованного бисквита, особенно по верхнему краю. Подобное совершенство глазуровки является уникальным, поскольку, как вам известно, при обжиге раннего китайского фарфора нужный цвет получался крайне редко. В данном случае он получился. Вещь в безупречном состоянии: ни сколов, ни царапин, ни крошечного пятнышка. К блюду прилагается футляр, в котором оно хранилось все эти годы. Время изготовления: вторая половина четырнадцатого века. Я бы сама отнесла его к династии Юань, то есть приблизительно к 1350 году. Мне известно только одно подобное блюдо, которое хранится в Эрмитаже, в Ленинграде. Я начинаю торги со ста тысяч долларов…

Со своего места Блэз не мог видеть публики, но с интересом наблюдал за Доминик. Она вела торги, ничем не выдавая своего волнения, хотя цена быстро росла. Когда она перевалила за полмиллиона долларов, в рядах послышался шепот, восклицания и даже аплодисменты. Голос Доминик звучал спокойно, только ее глаза зорко следили за каждым предложением, которые в основном поступали из первого ряда и мест возле прохода, где сидели крупные покупщики. Блэз вспомнил о двух смертельных врагах, Колчеве и Добренине, которые боролись за титул обладателя лучшей в мире коллекции.

— Шестьсот тысяч долларов здесь… против вас, мистер Добренин… Шестьсот пятьдесят тысяч долларов… — Доминик сделала паузу и, поняв, что Колчев дальше не пойдет, ударила молотком, словно вынося приговор. — Итак, лот номер один приобретает мистер Добренин за шестьсот пятьдесят тысяч долларов.

Зал взорвался аплодисментами.

Блэз с удивлением заметил, что сердце у него громко колотится. «Ну и ну! — подумал он. — Почти три четверти миллиона за фарфоровую скорлупку!»

Доминик дождалась, пока шум в зале стихнет, и свет снова погас. Когда он зажегся, на возвышении стояли шесть белых с синим пиал. Они были такой поющей, совершенной формы, что их хотелось взять в руки и погладить.

— Шесть белых с синей росписью пиал династии Мин, — объявила Доминик. — На всех пиалах имеется но четыре иероглифа с именем императора Сюань Ди и датой изготовления, высота каждой пиалы десять с половиной сантиметров, у каждой имеется свой футляр. Все знают, что покойный Уилард Декстер очень ревностно относился к качеству предметов. Все вещи из его коллекции в превосходном состоянии. Начальная цена шестьсот тысяч долларов… семьсот тысяч, благодарю, мистер Добренин…

«Господи, она была права — как всегда! — думал Блэз, глядя на возбужденный зал. — Они готовы глотки друг другу перегрызть и вместо крови истечь миллионами…»

— ..Один миллион долларов… один миллион долларов в первом ряду… миллион с четвертью. Миллион с четвертью — цена покупателя из-за границы… — Одна из девушек за телефоном поднялась и передала записку Доминик. — Полтора миллиона… и три четверти… Два миллиона долларов…

Зал затаил дыхание. «Бог мой, два миллиона долларов! — подумал Блэз. — Невероятно! Она сказала, что, по скромным подсчетам, должна получить пять миллионов долларов, но скорее всего — десять». В который раз Доминик оказалась права! Она вытянет из них все денежки. Она их просто стравливает, играя на их вражде.

— Итак, за два миллиона пятьсот тысяч долларов, — молоток опустился опять, — мистеру Колчеву!

Публику охватило крайнее возбуждение. На этом аукционе деньги не играли главной роли: исход торгов решали два соперника, готовые на все, лишь бы досадить друг другу. Почувствовав, что напряжение слишком велико, Доминик объявила перерыв. Зажегся яркий свет, в проходе появились официанты с шампанским.

— С ума сойти! Больше трех миллионов долларов!

А мы только переходим к лоту номер три!

— Мои нервы не выдержат…

— Здесь все по высшему классу, включая шампанское.

— При том, сколько она получит комиссионных, она вполне может это себе позволить!

Доминик всегда добивается своего, размышлял Блэз.

Она упорно шла к успеху, долго уговаривала Чарльза Деспарда открыть в Нью-Йорке новый дорогой филиал.

Чарльз же любил Лондон, где у него были постоянные солидные клиенты, которые годами обращались к нему, как иные — к семейному адвокату. Он с недоверием относился к роскошным; голливудского типа аукционным домам, которые прельщали Доминик. Он не был аукционистом, который захотел стать джентльменом, он был джентльменом, который стал превосходным аукционистом. Когда речь заходила о восточном фарфоре, сразу же всплывало его имя. Он обладал верным глазом, обширными знаниями, безупречным вкусом и бесконечной любовью к своему делу. Этим он отличался от своей падчерицы. Чарльз занимался антиквариатом, потому что любил свою работу, а Доминик — потому что любила деньги.

Это Доминик привела в «Деспардс» титулованных поставщиков информации. Она настояла на том, чтобы «Деспардс» не закрывался в выходные дни, учредила отдел предварительной записи и десятки других новшеств, приносивших прибыль. Она предложила даже воспользоваться услугами рекламного агентства, но в этом вопросе Чарльз уперся, и переубедить его было невозможно. «Деспардс» сам себе реклама, таково было его убеждение. Не закрыл он и «Деспардс» в Даунтауне, где-то на Кенсингтон-сайд-стрит, где, к огромному неудовольствию Доминик, продавались только недорогие вещи.

Доминик начала выступать с рекламой «Деспардс» по телевидению — Чарльзу же была ненавистна сама мысль об этом, — потому что она хотела увеличить объем продаж на мировом рынке. В настоящее время «Деспардс» только на четыре процента уступал «Кристи», но сильно отставал от «Сотбис». В прошлом году его годовой оборот составил триста миллионов, на двадцать пять миллионов больше, чем в предыдущем году. В этом году Доминик рассчитывала увеличить оборот на семнадцать процентов, и, если этот аукцион пройдет успешно, она достигнет цели.

Доминик блестяще подготовилась к аукциону. В зале сидело множество людей, которых Блэз знал либо лично, либо через свою бабку — а она знала всех. И то, что они пришли сюда лично, а не прислали своих агентов, свидетельствовало об авторитете Доминик. Каталог, который она вопреки установленной традиции сделала платным, давным-давно разошелся — еще одно доказательство, что это Аукцион Года. Сверхбогачи собрались здесь, чтобы навесить ярлык с ценой на то, что цены не имеет, а те, у кого не водилось таких денег, заплатили за то, чтобы на них поглазеть. Неудивительно, что они охали и ахали.

Сегодня здесь было больше знаменитостей, чем на любой презентации. По слухам, одна известная красавица заложила два жемчужных ожерелья, чтобы потом хвастать тем, что приобрела вещь из коллекции Уиларда Декстера.

Когда зажегся свет, из уст возбужденной публики вырвался то ли вздох, то ли стон. Из темноты выплыла чаша редкой красоты и необычной формы.

Доминик всех их держит в руках, подумал Блэз. То, что после двух лотов ей удалось заставить избалованную, все повидавшую, самоуверенную публику смиренно приносить свои дары на ее алтарь, говорило о том, что место на самом верху, к которому она стремится, по праву может принадлежать ей.

— Лот номер три, леди и джентльмены. Сосуд для вина. Самое начало династии Мин. Украшен летящими драконами и фигурками бессмертных богов. Обратите внимание на то, что кобальт здесь положен очень густо, так что образовались наплывы. На донышке имеется знак императора Чжэн Хуа, — при этих словах два ассистента бережно приподняли чашу, чтобы показать китайские иероглифы, — а также его личная монограмма. Сосуд не имеет изъянов: ни сколов, ни царапин.

Позволив присутствующим немного полюбоваться на это чудо, Доминик вернула их на землю.

— Я начинаю торги с двухсот пятидесяти тысяч долларов… Триста тысяч, благодарю вас, мсье Шартр…

Триста пятьдесят… Пятьсот, пятьсот пятьдесят, шестьсот тысяч долларов… Шестьсот пятьдесят, семьсот, семьсот пятьдесят тысяч… Восемьсот у мистера Александера… восемьсот пятьдесят… миллион долларов, благодарю, мистер Добренин… миллион долларов в первом ряду… миллион с четвертью…

Доминик сохраняла полное спокойствие, покупщики бешено торговались. Публика с азартом наблюдала за торгами. Хьюго Александер был южноафриканским Крезом.

Поговаривали, что он из бывших нацистов. В конце войны, изменив не только имя, но и внешность, он сумел бежать с развалин «третьего рейха», прихватив с собой огромные деньги. Он обожал все китайское. Все его любовницы были китаянками. Он люто ненавидел Добренина и Колчева, они платили ему тем же. Между этими троими и разгорелась жестокая битва, которую Доминик умело вела к завершению. Ее улыбка подстегнула Хьюго Александера, как удар бича.

— Миллион с четвертью против вас, мистер Александер… полтора миллиона долларов… благодарю, мистер Александер… и три четверти… два миллиона… два миллиона долларов — раз… два миллиона долларов — два…

Еще ни на одном аукционе за китайский фарфор не платили больше миллиона долларов. «Деспардс» не только завоевывал новую территорию, но и ставил рекорды.

Чарльз был бы доволен, подумал Блэз с горечью. Чарльз научил Доминик искусству вести аукцион, тонкому и точному. Эти распаленные торгом богачи следовали за ней, как овечки на бойню. Но чего не сделают мужчины ради Доминик дю Вивье?

— ..за два миллиона восемьсот тысяч долларов, — молоток обрушился на стол с таким звуком, словно кому-то раскроили череп, — лот номер три приобретает мистер Александер.

И вновь зал взорвался аплодисментами. Послышались реплики:

— Господи, это нужно было видеть!

— В жизни не поверил бы в такие цены!

— Это смешно, вот что я вам скажу. Четыреста тысяч долларов — красная цена, а тут почти три миллиона!

Женщины нервно прихорашивались, мужчины хмурили брови. Доминик попросила услужливого молодого человека усилить вентиляцию.

Блэз посмотрел на часы. Ему действительно пора. Он обещал забрать тещу из дома Фрэнка Кэмпбелса, где она в течение всего дня принимала соболезнования. И сразу после этого он должен вылететь в Лондон, где у него была назначена встреча в адвокатской фирме «Финч, Френшам и Финч» по поводу завещания Чарльза. Но уходить Блэзу не хотелось. Обычно аукционы оставляли его равнодушным — в нем не было амбиций коллекционера.

Они проснулись в нем всего один раз: когда он впервые увидел Доминик. Блэз не любил сидеть дома: он ездил верхом, охотился, ловил рыбу, катался на лыжах, летал на своем самолете. Доминик ненавидела спорт, мысль о том, чтобы провести время на природе, приводила ее в содрогание. Она ни разу не была на ранчо, где бабка Блэза жила почти безвыездно. Она и слышать не хотела о Колорадо и Скалистых горах. Блэз решил остаться еще на один лот. Он успеет заехать за Катрин, отвезти ее домой, а потом из Чандлер-билдинга доберется на вертолете до аэропорта Кеннеди, где его ждет «боинг-737».

— Леди и джентльмены, лот четыре. Фигурка Шоу-Лао, бога долголетия. Конец династии Мин. Согласно китайской легенде, владельца подобной статуэтки ждет долгая жизнь. Мистер Декстер, как вам известно, дожил до восьмидесяти семи. — Публика оживилась. — Обычно подобные фигурки делались из керамики, но эта, фарфоровая, вероятно, была изготовлена по заказу знатного вельможи или жреца. Обратите внимание на глубокий синий цвет глазури и теплые тона фигурки оленя — другого символа долголетия, — на котором восседает бог. Я начинаю торги с пятидесяти тысяч долларов… Семьдесят… восемьдесят… девяносто… сто тысяч долларов. — Ей передали записку. — Только что поступило предложение из-за границы: сто двадцать пять тысяч долларов… сто пятьдесят тысяч… сто семьдесят пять… двести тысяч долларов…

Как и до этого, беспощадная схватка между главными соперниками смела с пути всех остальных. Хьюго Александер сдался на ста тысячах. Ему, разумеется, хотелось бы долго жить, но сама фигурка не настолько ему нравилась, чтобы швырять на ветер тысячи. Пускай те двое поторгуются. А он дождется фарфоровых блюд эпохи императора Канг Ши с французскими подставками восемнадцатого века из позолоченной бронзы.

— Итак, триста тысяч долларов… за триста тысяч долларов… — Доминик сделала паузу, подняла молоток, ее брови слегка приподнялись. Она мягко подвела обоих соперников к этой цифре: улыбка — одному, взгляд — Другому, вкрадчивый голос — им обоим. Теперь, когда они заколебались, она поняла, что понукать их больше не следует. Удар молотка заставил нескольких женщин вскрикнуть, так захвачены они были разыгравшейся на их глазах драмой. — За триста тысяч долларов — мистеру Колчеву.

Снова аплодисменты, снова удивленные голоса и лица.

Она получит свои десять миллионов, подумал Блэз, испытывая одновременно и восхищение, и досаду. В глубине души он надеялся, что на этот раз Доминик переоценила себя. Ему следовало бы знать: Доминик не делает ошибок. Она слишком долго готовилась к этому дню. Блэз взял бокал с шампанским, которое снова стали разносить по рядам. Накануне, когда Доминик назвала ему круглую сумму, потраченную на открытие, он удивленно присвистнул. Теперь он был уверен, что она десятикратно окупится. К тому же нью-йоркское отделение «Деспардс» сэкономит миллионы на рекламе. Об этом аукционе завтра будет говорить весь город.

— Боже мой, Блэз! — Спешивший облегчить свой мочевой пузырь знакомый сжал его руку. — Доминик превзошла себя! Что за открытие! Колчев и Добренин едва не перегрызли друг другу глотку! Я никогда не видел таких цен, как, впрочем, и вещей такого качества. Когда Декстер купил эту фигурку, она стоила вчетверо дешевле. Я рассчитывал приобрести пару ваз «розового семейства», но теперь сомневаюсь, что это удастся… — Знакомый заторопился, чтобы побыстрей вернуться.

Лот номер пять представлял собой двенадцать полихромных фарфоровых фигурок, изображавших китайские знаки зодиака, начиная с Крысы и кончая Свиньей.

Они относились ко времени правления императора Канг Ши и были не больше пяти сантиметров высотой. Их приобрела за десять тысяч долларов пожилая дама, у которой была известная коллекция статуэток.

Лот номер шесть оказался круглой парфюмерной коробочкой «Цветы персика» с куполообразной крышкой.

Верх ее был покрыт красной глазурью с зелеными вкраплениями. На основании коробочки имелось шесть иероглифов: с именем императора Канг Ши и временем изготовления. К коробочке прилагался футляр. Она ушла за неслыханную цену в десять тысяч долларов. Купил ее голливудский продюсер, которого все время толкала локтем его любовница, секс-символ этого года, потому что она обожала персиковый цвет.

Лот номер семь представлял собой массивное блюдо для рыбы эпохи Мин, с синей росписью по белому фону.

На нем изображались фазаны и утки, гуляющие по берегу реки среди пионов, маргариток, камелий и цветов персика. Блюдо датировалось концом шестнадцатого века, а на дне имело в круге шесть иероглифов с именем императора Вань Ли и датой изготовления. Как и у предшествующих предметов, у него не было никаких изъянов. За блюдо яростно сражались Хьюго Александер и два русских соперника, и наконец южноафриканец приобрел его за двести тысяч долларов.

Блэз посмотрел на часы. Ему и в самом деле пора…

Тут зал заволновался. У Блэза не было каталога, и он впервые пожалел об этом, но, когда люстры зажглись, он увидел то, ради чего стоило остаться. Доминик считала эту вещь украшением коллекции. Великолепный белый с синим кувшин начала династии Мин, расписанный традиционными цветами: пионами, камелиями, гардениями, лотосами, хризантемами и гибискусами. Доминик начала торги с четверти миллиона долларов. Колчев и Добренин снова бросились в атаку.

Не прошло и минуты, как цена кувшина превысила миллион долларов, а еще через полминуты достигла двух миллионов. Цена росла гигантскими скачками в четверть миллиона долларов. Зал дрожал от возбуждения. Оба соперника сидели, положив руки поверх каталога, и внешне сохраняли спокойствие, лишь судорожно сцепленные пальцы выдавали их волнение.

— Три миллиона долларов — цена мистера Добренина .

Зал замер в ожидании. Предложит ли Колчев беспрецедентную цену: более трех миллионов долларов за вещь из китайского фарфора. Доминик подняла руку с молотком, предупреждая, что время уходит.

— Итак, три миллиона долларов… — повторила она так, что всем стало ясно: это в последний раз.

Лицо Колчева оставалось бесстрастным, однако на лбу его выступили капли пота и костяшки пальцев побелели. Дышал он глубоко и отрывисто. Добренин глядел прямо перед собой, но каждой клеточкой чувствовал, что делает его соперник. Публика затаила дыхание.

Бах! Удар молотка привел зал в движение: женщины сжали руки на груди. Казалось, они присутствуют при казни. Впрочем, так оно и было…

— За три миллиона долларов вазу приобретает мистер Добренин…

Публика аплодировала стоя, все поздравляли Добренина, хлопали по плечу. Колчев, которому пот заливал глаза, с трудом уняв дрожь в руках, достал белоснежный платок и промокнул лоб.

— Господи! Три миллиона долларов! Вы когда-нибудь слыхали, чтобы за какую-то паршивую вазу платили три миллиона долларов? — раздался пронзительный голос молодой актрисы, не входивший в число ее достоинств.

Нет, подумал Блэз, чувствуя, как напряжение вдруг ослабло, словно огромная рыба, уйдя на глубину, порвала леску. Сам я никогда столько не платил, но все на свете бывает в первый раз, и обычно это связано с Доминик .

А он еще уговаривал Доминик отложить открытие, сетовал он, спускаясь по великолепной лестнице. Но тогда им руководили любовь и уважение к памяти Чарльза. А Доминик, как жесткая и практичная француженка, на первое место ставила бизнес, а уж потом все остальное. С ней рядом Блэз иногда чувствовал себя простоватым американцем из провинции.

Однако Чарльз был другим. Он вел дела жестко, но в жизни был сентиментален — не свойственная французам черта. К тому же он был чувствителен. Доминик была страстной, но не чувствительной. Ее отличали холодность и расчетливость, она жила головой, а не сердцем.

Чарльз любил без оглядки, как и жил. Он никогда не скрывал своих чувств. Какие бы чувства ни испытывала Доминик — порой Блэз задавался вопросом, чувствует ли она вообще, — она никогда не обнаруживала их ни перед кем. В этом она не была похожа ни на Чарльза, ни даже на собственную мать. Блэз пришел к выводу, что Доминик, вероятно, унаследовала это свойство от своего покойного отца, которого он никогда не знал.

Блэз знал, что ему будет недоставать Чарльза. Смерть Чарльза застала его врасплох. Когда он был в Чикаго, ему позвонили из Нью-Йорка. Чарльз Деспард умер от сердечного приступа, и все попытки реанимировать его не принесли успеха. Мадам Деспард в отчаянии, а ее дочь нигде не могут найти. Мадам просила связаться с ним — может быть, он сможет срочно приехать?

Вылетев в Нью-Йорк, он по бортовому радио пытался разыскать Доминик. В конце концов ее обнаружили в Гонконге. С тех пор, как она получила в свое распоряжение гонконгское отделение «Деспардс», она проводила в этом городе много времени. Когда Доминик оказалась в Нью-Йорке, газеты уже опубликовали некролог, но даже тогда голова Доминик была занята только аукционом.

Блэза потрясла жесткая практичность Доминик.

Чисто французская. На ее фоне его американский прагматизм выглядел даже жалко. Из всех людей, которых знал Блэз, только его бабка, Агата Чандлер, могла бы составить Доминик конкуренцию.

Когда он сообщил своей бабке Агате по телефону печальную новость, она, немного помолчав, сказала своим низким «шаляпинским» басом:

— Я буду скучать без него. Он был моим старым добрым другом. — Затем печаль сменилась плохо скрываемым отвращением. — А что эта мерзавка, твоя жена? Небось вцепилась в наследство обеими руками? Вот уж не думала, что увижу своего малыша у жены под башмаком.

— Прекрати, Герцогиня. Ты ведь знаешь, по этому вопросу мы расходимся.

— Вот посмотришь, как только она приберет к рукам «Деспардс», чертям в аду жарко станет.

— Поскольку ты всегда уверяла меня, что Доминик — исчадие ада, то ничего нового ты мне не открыла.

Смех бабушки пророкотал на самых низких нотах.

Она любила словесные перепалки.

— Тебе известно, как я отношусь к твоей горе-женитьбе. Я прямо тебе сказала, что я думаю об этой вертихвостке, и своего мнения не переменю. Она тебя погубит, Мальчуган. Стоит мужчине попасть на крючок к такой женщине, как она, и мозги у него оказываются между ног.

— Ты что, пытаешься тактично мне сказать, что она тебе не нравится?

И снова пророкотал ее смех, удивительно громкий и веселый для женщины, которой вот-вот стукнет восемьдесят пять.

— Я просто говорю, что, когда она себя проявит, можешь рассчитывать на меня.

— Твоя самоуверенность ничем не лучше самонадеянности, в которой ты обвиняешь Доминик.

— Мои доктора дают мне еще пять лет, а это гораздо больший срок, чем возраст твоего брака. За эти два года вы не расстались только потому, что провели вдвоем не больше трех месяцев. — Она презрительно фыркнула. — Что это за женитьба такая? Какого черта ты полез под венец? И не говори мне, что ты не смог бы получить то же самое, не заходя так далеко.

— И не стану, — ответил Блэз. По звуку его голоса Агата поняла, что на этот раз слишком далеко зашла она.

Блэз многое ей позволял — только ей одной, — потому что любил ее, но даже она знала, где остановиться.

— Я беспокоюсь за тебя, Мальчуган. Она совсем не то, что тебе нужно, это факт. Но ты из-за нее совсем потерял голову, это тоже факт. Послушай, как только она получит «Деспардс», дела обернутся совсем по-другому. Не дай себя одурачить.

— Не беспокойся, моя голова еще цела, — успокоил ее Блэз.

— Ну, хорошо, — решительно произнесла Агата после недоброго молчания, — не исчезай надолго. Держи меня в курсе. — Затем с притворным безразличием она спросила:

— Он ведь оставил завещание?

— Наверно, — подыграл ей внук, знавший о ее ненасытном любопытстве.

— А определенно ты ничего не знаешь?

— Нет. Возможно, моя теща знает. Но ей сейчас не до этого. Она очень тяжело переживает смерть Чарльза.

— А чего ты ждал? В нем была вся ее жизнь. Всего себя отдавать другому человеку — это большая ошибка, ты тоже ее совершаешь. Когда дорогой человек от тебя уходит, остается слишком большая рана, и ты истекаешь кровью.

Блэз притворился, что не заметил намека.

— Я уверен, что мэтр Фламбар, адвокат Чарльза, скоро свяжется с нами.

— А Чарльз никогда не говорил тебе, кому он собирается оставить «Деспардс»? — не унималась Агата.

— Конечно, Доминик, кому еще?

Агата молчала.

— Ты знаешь что-то такое, чего не знаю я? — насторожился Блэз.

— Если бы так, — последовал неопределенный ответ, и Герцогиня, как всегда, неожиданно повесила трубку.

Сев в машину, Блэз вынул письмо, которое накануне получил от мэтра Фламбара. Тот писал, что у него имеется завещание Чарльза, касающееся его французской собственности. Что распоряжения относительно его собственности в Англии наверняка находятся в надежных руках адвокатской фирмы «Финч, Френшам и Финч», которая вела дела «Деспардс» — да и самого Чарльза — в Англии. В конце письма сообщалось, что Чарльз назначил душеприказчиком своего зятя, Блэза Чандлера.

«Это разумно, — подумал Блэз, — оставить два завещания». Законы во Франции и Англии были разными, и английское отделение «Деспардс» финансировалось и функционировало в соответствии с английскими законами. Каждое отделение «Деспардс» было независимым и действовало в соответствии с законами той страны, где находилось. Однако все они управлялись холдинговой компанией из единого центра в Женеве. Как опытный юрист, Блэз одобрял подобное устройство «Деспард и Ко» (когда Чарльз понял, что у него уже не будет сына, он изменил название «Деспард и сын» на «Деспард и Ко»). Нью-йоркское отделение учреждалось как совершенно независимое в том, что касалось его непосредственной деятельности, но подотчетное «Деспардс Интернешнл» в финансовых вопросах, а его вице-президентом назначалась Доминик.

Теперь она, без сомнения, станет президентом. Ее мать, Катрин, разумеется, тоже получит все необходимое. Чарльз обожал свою красавицу жену.

Машина Блэза остановилась на Мэдисон-авеню, у входа в дом Фрэнка Кэмпбелса, где состоялось прощание с Чарльзом. Весь день сюда приходили толпы людей — отдать Чарльзу Деспарду последний долг, теперь зал опустел. Только вдова одиноко сидела в слишком большом для нее кресле, в отчаянии глядя на гроб: Катрин настояла, чтобы крышка гроба была закрыта. Она не захотела ни с кем делить Чарльза даже в смерти. Поцеловав его на прощание, она поместила меж сомкнутых ладоней мужа его первый подарок — выцветшую и высохшую мальмезонскую розу, — а затем отошла, наблюдая со стороны, как его закрывают навсегда. Теперь она — крохотная фигурка в черном платье — сидела и смотрела на гроб, свечи и горы цветов. Она перебирала четки, и ее губы шевелились, но Блэз знал, что она не молится. Она разговаривала с покойным мужем, потому что для Катрин Деспард он не умер. В кошмарные годы своего первого замужества она превратила Чарльза в мечту, и то, что ода наконец стала его женой, было исполнением той же мечты, а всякому известно, что мечты не умирают.

Когда Блэз склонился над ней, она доверчиво подняла к нему лицо Она была миниатюрной, как и дочь Но в отличие от дочери у Катрин Деспард были золотые волосы, теперь высветленные, коротко постриженные и тщательно уложенные. Они трогательно обрамляли ее лицо, когда-то невыразимо прелестное, но и теперь привлекающее к себе внимание: голубые глаза, бело-розовая, как у фарфоровой куколки, кожа. Беспомощный вид и привычка склонять набок голову, словно спрашивая: «Вы позаботитесь обо мне, правда?», обычно очаровывали мужчин и раздражали женщин.

Блэз поцеловал ее крошечную руку, на которой было только обручальное кольцо, и Катрин улыбнулась.

— Простите, что опоздал, но аукцион был просто потрясающим.

Искренняя улыбка Катрин стала механической: «Деспардс» был ее соперником. Все годы их совместной жизни он отнимал у нее Чарльза. Она ни разу не была на аукционе и совершенно не интересовалась делами мужа.

Придя домой в конце дня, Чарльз знал, что о «Деспардс» лучше не упоминать.

— Я уверена, Доминик обо всем позаботилась… — Ее с придыханием, как у маленькой девочки, голос звучал по обыкновению чуть растерянно, но вместе с тем чувственно, ее французский — она отказывалась говорить по-английски — был безупречным.

— Вы, должно быть, устали. Вы просидели здесь так долго.

— Устала, — как эхо отозвалась она.

Катрин никогда не заканчивала фразы.

— Давайте я отвезу вас домой.

— Домой..

Она остановилась в доме его бабки, на 84-й улице.

Агата почти не зналась с Катрин, а та, в свою очередь, панически боялась старой леди, которую принимала за индейскую скво. Тем не менее Агата наказала Блэзу, чтобы вдова Чарльза ни в чем не нуждалась.

— Как любезно… — пробормотала Катрин.

И так удобно. В ее распоряжение отдали огромную, роскошно обставленную комнату, а также слуг, которые должны были обслуживать только Катрин. У Доминик с Блэзом был собственный пентхаус в Чандлер-тауэрс, где было достаточно места, но Доминик намекнула, что ее матери будет удобней в не столь современном помещении.

Что она имела в виду — неизвестно. По мнению Блэза, Доминик относилась к матери с плохо скрываемым презрением. Блэз же по-своему любил ее, как любят милого несмышленого ребенка. Блэз часто недоумевал, что Чарльз нашел в своей жене. Казалось, ей всегда нечего сказать.

Возможно, именно поэтому с ней было спокойно. И она на удивление обожала своего мужа, и ее удовольствие — ее счастье — заключалось в том, чтобы был счастлив он.

Однако она не менее решительно очертила границы собственного неудовольствия, и то, что в ее присутствии нельзя было упоминать о «Деспардс», было добровольной жертвой Чарльза.

Теперь, глядя на ее поразительно спокойное лицо, Блэз вспоминал слова Агаты: «В нем была вся ее жизнь… остается слишком большая рана, и ты истекаешь кровью». Что было в ее жизни, кроме мужа? Разве что вышивание, с которым она не расставалась. И теперь оно лежало рядом, выглядывая из сумочки для рукоделия, которую она повсюду носила с собой. Она никогда не читала книг, хотя обожала разглядывать модные журналы, она не любила театр, хотя, оказываясь в Америке, каждый день смотрела по телевизору мыльные оперы. На званых обедах она была очаровательной, великолепно одетой хозяйкой, восполняющей недостаток слов лучезарной улыбкой Она была из тех женщин, которые растворяются в своем муже, сияя его отраженным светом.

Чей свет она станет отражать теперь?

Катрин протянула руку к сумочке с рукоделием. Перехватив взгляд Блэза, она сказала с милой гримаской, напомнившей ему Доминик:

— Привычка… Это успокаивает. Всегда успокаивало, когда мне было плохо… И я продолжала вышивать, когда мне стало хорошо… — Она казалась убитой горем. — Я вышивала домашние тапочки для Чарльза… — добавила она с потерянным выражением лица. — Он ушел от меня так внезапно. Он сел на постели… — Она вздрогнула. — Он не мог говорить, но он пытался. Я видела в его глазах… такое отчаяние… Его губы двигались, и чтоб его услышать, я приложила ухо. «Кэт, — сказал он, пытаясь произнести мое имя, — моя маленькая Кэт» А потом его не стало…

Блэз слышал этот рассказ несколько раз. Это было первое, что она сообщила ему, когда он приехал в больницу. Она повторяла эту историю, гордясь тем, что даже на краю могилы ее муж думал о ней. Блэз кивнул головой, улыбнулся, произнес сочувственные слова, ласково похлопал ее по руке. В Катрин было что-то такое, что заставляло мужчин опекать ее.

Он отвез тещу на 84-ю улицу и сдал ее на руки горничной, пожилой француженке. Потом, вместо того чтобы направиться к Чандлер-билдинг, он приказал шоферу ехать в «Деспардс». Он вылетит в Лондон одним из реактивных самолетов, которые всегда дежурят в аэропорту.

У него был заказан билет на «боинг-737», потому что он хотел поговорить с группой администраторов из «Деспардс», которые летели этим же рейсом. Он успеет поговорить с ними позже. Он не может пропустить эту ночь.

Когда он проскользнул в зал, аукцион подходил к концу. Публика находилась в состоянии эйфории Доминик по-прежнему стояла на возвышении, но атмосфера утратила свой накал: последняя крупная вещь только что ушла за астрономические деньги к Колчеву.

— Ну и вечер, Блэз! — воскликнула одна из его знакомых дам, схватив за руку. — Доминик держалась бесподобно! Она всех потрясла!

— Превосходная работа, дружище, — знакомый англичанин похлопал Блэза по плечу, словно тот факт, что Доминик его жена, давал ему право разделить успех.

Когда Блэз пробирался вперед, Доминик, увидев его, торжествующе улыбнулась. Она вывела «Деспардс» на первые полосы. Блэз заметил в зале журналистов и телекамеры. Завтра репортажи об этом аукционе появятся во всех новостях, а возможно, ему будет посвящена отдельная передача. Вокруг было столько знаменитостей, что одних интервью хватило бы на неделю.

Возбужденная публика ринулась к Доминик, увлекая за собой Блэза. Он видел, как ее обступила почти обезумевшая толпа, и, пустив в ход мускулы, стал проталкиваться вперед, боясь, как бы ее не задавили, однако она не проявляла никаких признаков страха — она шла вперед со спокойной уверенностью победительницы. Ее сверкающие глаза прокладывали ей путь.

«Ну как? — словно выспрашивали они. — Кто оказался прав? Разве я не достойна стать президентом и исполнительным директором „Деспард и Ко“?»

Доминик протянула руки, Блэз поднес их к своим губам. Зал разразился аплодисментами.

— Это я пожелала тебе удачи, помнишь? — подлетела блондинка с роскошными бриллиантами. — Так и получилось. Дорогая, ты была великолепна!

Люди столпились вокруг, раздавались поздравления, но Доминик повернула голову в ту сторону, где все еще сидели двое русских: Колчев и Добренин, и, поработав плечами, Блэз ухитрился проложить в толпе проход, чтобы его жена могла спуститься с возвышения и подойти к главным покупателям. Затем, отойдя в сторону — он чувствовал, что русские заслужили право побыть с Доминик наедине, — Блэз услыхал, что они говорят по-французски.

Добренин покинул зал первым. Он встал, позволил своему секретарю, молодому человеку внушительных размеров, накинуть ему на плечи пальто, взял в руки трость — в его коллекции их было несколько сотен, а у сегодняшней набалдашник был сделан из огромного топаза, — и прошел мимо своего соперника, глядя на него как на пустое место. Пока он шел к выходу — он никогда не оставался на банкет после аукциона, — его провожали аплодисментами. Бурные аплодисменты достались и Колчеву, когда он направился к маленькому столику, где для него были приготовлены дюжина чесапикских устриц, бутылка «Дон Периньон 47» и свежезажаренная дичь. После удачного аукциона он всегда много ел и пил. Тех, кто подходил его поздравить, он никогда не угощал. Колчев придерживался мнения, что аукционный дом предлагает присутствующим достаточно еды и питья и нечего зариться на чужое.

Пока Колчев пробирался к своему столику, рядом с которым стояло его любимое клубное кресло, стулья с позолотой вынесли, а из стенных шкафов, спрятанных за зеркалами, вынули удобные стулья и диванчики. Оркестр заиграл джаз — перед аукционом квинтет играл Шуберта, — люстры ярко вспыхнули. В зал вкатили тележки, заставленные различными блюдами. Там были крохотные горячие волованы с вкуснейшей начинкой, сочные маленькие сандвичи для женщин и большие, с непрожаренной говядиной, для мужчин, черешки сельдерея, перепелиные яйца, икра, устрицы, холодная дичь и марочное шампанское.

Сначала Доминик принимала поздравления, затем давала интервью для телевидения, и наконец фотограф захотел запечатлеть ее вместе с Блэзом, и тот получил свою порцию вопросов:

— Как вы относитесь к фантастическому успеху вашей жены, мистер Чандлер?

— Я горд и доволен.

— Он явился для вас неожиданностью?

— Я никогда не сомневался в ней.

— Думаете ли вы, что ваша жена займет место покойного Чарльза Деспарда?

— Я не знаю лучшей кандидатуры.

— Вы ожидали, что общая сумма выручки достигнет 11, 8 миллиона долларов?

— Нет. В отличие от своей жены я не специалист, я полагал, что будет… около десяти миллионов.

Блэз с легкостью солгал. Он не думал, что Доминик получит больше пяти миллионов. Но он не мог заявить об этом публично.

К счастью, он никогда не имел никакого отношения к «Деспардс». Ему хватало и своих дел. После того, как его бабка, президент крупнейшей многонациональной корпорации Чандлеров, заболела и не смогла разъезжать по миру, как прежде, он стал вице-президентом компании.

Блэз много раз по-родственному — бесплатно — давал Чарльзу юридические советы, но этим дело и ограничивалось. Мир искусства был для него закрытой книгой. Раньше, когда у него брали интервью, он со смехом признавался, что ничего не смыслит в искусстве. Теперь он инстинктивно понял пора играть другую роль. Сейчас Доминик ждала от него искренней поддержки — впервые за их совместную жизнь он с изумлением обнаружил, что ей нужно от него не только тело.

Когда они наконец оказались вдвоем, он спросил:

— Ты действительно получила одиннадцать миллионов восемьсот тысяч?

— Если честно, то девятьсот тысяч, но я немного преуменьшила. Не хочу казаться алчной.

— Ты была великолепна. Поэтому я и вернулся.

— Я не удивилась, когда увидела, как ты вошел. Это особая ночь, и не только из-за аукциона. — Она подошла к нему совсем близко. — Многое еще впереди. Тебе обязательно лететь сегодня ночью?

— Я думал, тебе не терпится узнать свою судьбу.

— Мне и так все известно. Кто это может быть, если не я? Мне нужно было подтверждение. Сегодня я публично подтвердила свое право на «Деспардс», а теперь я хочу подтвердить свое право на тебя .

— Я полечу «конкордом» завтра утром, — глухо проговорил Блэз.

Доминик взяла руку Блэза, поцеловала его ладонь и начала легонько покусывать его указательный палец.

— Хорошо, — пробормотала она. — А теперь вернемся к гостям…

«Лондонский „Деспардс“ вышел на нью-йоркскую сцену. На вчерашнем аукционе была выручена фантастическая сумма в одиннадцать миллионов восемьсот тысяч долларов за коллекцию, стоимость которой оценивалась в пять-семь миллионов. Ставки достигали невиданной высоты. Ценители китайского фарфора, съехавшиеся со всего мира, ожесточенно боролись за право приобрести предметы из знаменитой коллекции покойного Уиларда Декстера, которую тот собирал более пятидесяти лет.

Вчерашняя ночь говорит о том, что у «Сотбис» и «Кристи», прочно обосновавшихся в Нью-Йорке, появился серьезный соперник. Более двух веков «Деспардс» занимал ведущее положение на лондонском рынке антиквариата.

В ближайшем будущем его должна возглавить падчерица покойного Чарльза Деспарда Доминик дю Вивье, проводившая вчерашний аукцион Она заявила, что сделает все возможное, чтобы «Деспардс» занял достойное место среди ведущих аукционных домов. По мнению нашего обозревателя, это будет битва гигантов, на которую стоит посмотреть. Не говоря уже о новом президенте «Деспардс», потрясающей Доминик дю Вивье».

При этих словах Блэз, разбуженный звуком телевизора, уселся в постели.

— Не рановато ли выступать с подобными заявлениями? — удивился Блэз. — Моя индейская кровь говорит, что нельзя искушать судьбу.

— А моя французская кровь говорит, что надо полагаться на здравый смысл.

Обнаженная Доминик сидела, скрестив ноги, на широченной кровати и обмакивала свежий круассан в большую чашку кофе с молоком. Обычно она избегала продуктов с повышенным содержанием жира. Блэз потянулся и почувствовал в мышцах ноющую боль. После вчерашней бурной ночи Доминик вполне может позволить себе хоть дюжину круассанов. Он несколько раз поцеловал ее спину.

Кожа была невероятно гладкой, шелковистой и все еще хранила запах секса и ее духов, сделанных специально для нее парижским кутюрье. Доминик издала звук, похожий на мурлыканье, повела плечами, однако не отвела глаз от экрана.

— Много отзывов? — спросил Блэз, беря кофейник.

— Очень, и все положительные. Я записала их на видео. Газеты тоже не отстают. Гляди. — Она протянула ему пачку. — В разделах по искусству только и речи что об открытии «Деспардс». Все в один голос твердят о превосходной организации аукциона.

— Я с ними совершенно согласен.

— Видишь, я знала, что, если свести Добренина и Колчева вместе, цены подскочат до небес. Они великолепно знают фарфор, но, если бы один из них не пришел, другой ни за что не заплатил бы такие деньги. По-моему, они и живы до сих пор только благодаря этой вражде. В ней единственный смысл их жизни. Денег у них хоть отбавляй, для женщин они слишком стары — к тому же Добренин всегда питал склонность к мальчикам. Вчера они получили двойной заряд энергии. Я сделала для них доброе дело, честно.

— Позволив им потратить восемь миллионов долларов?

— Для них это не деньги. У них осталось в ста раз больше.

Блэз посмотрел на часы.

— А я очень скоро узнаю, что осталось тебе. Мне нужно увидеться с мистером Финчем в четыре по лондонскому времени, а сейчас уже семь. Слава Богу, что есть «конкорд».

— Позвони мне, как только что-нибудь узнаешь. Хорошо? Где бы я ни находилась, я оставлю свои координаты в «Деспардс». Звони туда.

— Чем сегодня займешься?

— Разумеется, следующим аукционом. Он должен состояться через полгода, но это совсем скоро. На открытии я выпалила из всех пушек, теперь надо восполнить запас снарядов.

— Тебе придется вести жестокий бой.

— Я знаю. Сегодня я обедаю с Джервазе Пенуорти.

Говорят, он продает свои картины. У него есть Дуччо, который принесет по меньшей мере пять миллионов долларов.

— Он, скорее всего, уже договорился с кем-то из твоих конкурентов.

— Вряд ли. Несколько лет назад он поссорился с «Сотбис» из-за того, что за его картину не дали даже резервируемой цены. Он сказал, что это их вина. А на аукционе старых мастеров у «Кристи» ему не достался Рафаэль. Поэтому он зол на них. Он сложный человек, но мне всегда удавалось справляться с ним.

— Покажи мне мужчину, с которым ты не справилась бы, — пробормотал Блэз, наклоняясь, чтоб ее поцеловать.

Когда он захотел выпрямиться, она схватила его за лацкан и пристально посмотрела в глаза.

— Сразу же позвони мне, — повторила она.

— Обязательно.

Блэзу смертельно не хотелось уходить. Они и раньше не виделись неделями или месяцами: у нее была своя работа, у него — своя, и дела нередко забрасывали их в противоположные концы света. Но благодаря этому, думал он, вспоминая о бурном всплеске страсти, оставившем их обоих без сил, они с неослабевающей силой стремились друг к другу.. Но почему сегодня ему особенно не хочется уходить? Возможно, потому, что вчерашняя ночь окончательно и бесповоротно подтвердила, что его жена будет отдавать «Деспард и Ко» еще больше времени, отнимая у Блэза то немногое, чем он владел до сих пор. Истина была проста: он не хотел, чтобы Доминик унаследовала «Деспардс», потому что не хотел делить ее ни с кем и ни с чем другим.

— Счастливого пути, дорогой, — сказала она, посылая воздушный поцелуй. — А когда ты вернешься, у нас будет что отпраздновать.

— Тогда повременим со встречей. После сегодняшней ночи мне придется еще долго восстанавливать силы.

Он услышал, как брошенная вслед ее туфля ударилась в закрытую дверь.

Глава 2

Блэз Чандлер стоял напротив маленького магазинчика, расположенного на Кингс-роуд, в той ее части, где дома были пониже и попроще. Какое убожество по сравнению с «Деспардс», неприязненно подумал он. Хорошо еще, что она ведет дела не под своей фамилией. На вывеске элегантным курсивом было выведено: «Кейт Меллори.

Фарфор». Какие бы причины ни побудили ее отказаться от имени отца — как, впрочем, и от него самого, — воплощавшая этот отказ надпись над входом впечатляла. И все же дочь Чарльза занимается фарфором — из подражания или соперничества, — а значит, их столкновение с Доминик неизбежно…

Блэз позвонил Доминик, как и обещал, однако ее реакция его не обрадовала.

— Повтори, что он сделал? — прошипела она в трубку.

— Поделил «Деспардс» между тобой и родной дочерью. Она…

— Я прекрасно знаю, кто она, — отрезала Доминик.

Блэз был ошарашен.

— Так ты знала?!

— Ну конечно, с самого начала. Отец бросил их, чтобы жениться на моей матери. Еще бы мне не знать!

— Тогда какого черта ты никогда об этом не говорила? Почему не сказала мне? — Невозмутимость Доминик начинала его бесить.

— Зачем? Папа не любил об этом говорить, а мама не выносила ни малейшего упоминания о его прежней жизни.

Неудивительно, подумал Блэз. В той жизни у Чарльза была дочь! С его глаз словно спала пелена.

— Тогда с чего ты взяла, что он оставит все тебе? — Блэз с трудом сдерживал ярость. — Из-за тебя я попал в глупое положение…

— Но ведь они не виделись с тех пор, как он от них ушел. Двенадцать лет он писал ей письма, которые она возвращала нераспечатанными. Она никогда не скрывала, что он перестал для нее существовать. Так что, поверь мне, ты не сообщишь ей ничего нового.

Проклятье, подумал Блэз. Ты втянул меня в опасную игру, Чарльз. Что мне теперь делать? Изображать третейского судью?

— Но ты по меньшей мере могла бы предупредить меня о ее существовании.

— Я была уверена, что папа сам сообщил тебе, раз он назначил тебя душеприказчиком.

Верно, подумал Блэз, сообщил, но слишком поздно.

Он был вне себя от ярости. Он никогда не сомневался в полном доверии Чарльза, и хотя тот неоднократно повторял это в своем письме, Блэза не покидало ощущение, что его подставили. Он много раз перечитывал это письмо.

Выучил наизусть…

«Мой дорогой Блэз, — так начиналось оно. — Теперь ты знаешь, что я избрал тебя своим душеприказчиком.

(Это касается обоих завещаний: французского и английского.) В этом письме я попытаюсь объяснить тебе причину своего решения.

Дело в том, что ты лучше других сумеешь выполнить мою последнюю волю. Я всегда абсолютно тебе доверял.

К тому же ты муж моей падчерицы. Меня всегда восхищало твое умение справляться с Доминик. Это не просто: красивые женщины своевольны.

Короче, дорогой Блэз, я прошу тебя убедить мою родную дочь Кэтриону Деспард принять оставленное ей наследство — лондонское отделение компании.

Предвижу твое изумление. Кроме моей жены и падчерицы да нескольких старых служащих, никто не знает, что у меня есть дочь от первого брака. Мириться с поражением не в моем характере, а с дочерью, увы, я потерпел поражение.

Ее зовут Кэтриона Сьюзан Деспард, ей двадцать шесть лет. Она живет в Лондоне, на Кингс-роуд, над маленьким магазином, в котором она под именем Кейт Меллори торгует — чем бы ты думал? — фарфором. Дочь отказалась от моего имени после того, как я ушел от ее матери к Катрин. Я пытался объяснить этот неизбежный шаг в тех письмах, которые посылал ей в течение двенадцати лет.

Напрасно, она не потрудилась даже распечатать их. Первое письмо вернулось ко мне разорванным в клочки в другом конверте, все остальные просто отсылались назад с надписью: «Адресат выбыл. Вернуть отправителю».

Блэз, я прошу тебя, убеди ее прочесть эти письма. Мне нужно, чтоб она поняла причины, побудившие меня совершить то, что она сочла предательством и отказалась простить. Когда-то мы с ней были очень близки. Я любил ее всем сердцем, и она платила мне тем же. Я никогда не перестану сожалеть о том, что принес ей много горя, вот почему я так упорно добивался примирения. Беда — и мой жизненный крах — в том, что она не хочет простить.

Я мечтаю о том, чтобы моя маленькая Кэт — так я ее называл — продолжила дело Деспардов. Она плоть от плоти моей. У нее глаз и чутье Деспардов. Совсем малюткой я каждую субботу брал ее на аукцион и дал ей торжественное обещание: когда-нибудь все это будет принадлежать ей. Я сдержал слово. Я возлагаю на нее большие надежды. В пять лет она проявляла задатки прирожденного знатока антиквариата, в десять могла безошибочно отличить подделку от подлинника, верно атрибутировать вещь, расшифровать китайские иероглифы, обозначающие время и место изготовления. Она унаследовала то, чего не приобрести никакими усилиями: природный вкус своих предков. Она должна занять место за письменным столом, где я просидел тридцать пять лет. В ней течет кровь Деспардов, и ей по праву принадлежит наследство и имя, которое она отвергает — Кэтриона Деспард.

Но я не могу забыть и о своей падчерице. Я оставляю ей филиалы в Париже, Женеве, Монте-Карло и Гонконге — в этом последнем городе она вела дела самостоятельно. Каждой из них я даю год, в течение которого им нужно будет проявить себя. Та, у которой будет больший годовой доход, получит «Деспардс Интернешнл». Но, чтобы Кэтриона освоилась с делами, требуется время. Талант не заменит опыта, которого у Доминик предостаточно. Если я умру в начале или конце финансового года, который начинается 1 января, то первый год пойдет на обучение — это справедливо Но если моя смерть наступит в середине финансового года, тогда остаток года пойдет на обучение, и испытательный срок начнется 1 января.

После подведения годового баланса победительница займет мое место президента и генерального директора «Деспардс Интернешил».

Ничего лучше я не смог придумать. На стороне Кэтрионы врожденный талант, тогда как у Доминик большой опыт работы в крупном аукционном доме. Надеюсь, я предоставил им равные возможности, но все же, Блэз, на всякий случай даю тебе право действовать так, как тебе представляется наиболее справедливым. Прошу тебя стать моим поверенным Когда я говорю, что мы оба хорошо знаем Доминик, я не хочу сказать ничего дурного, ты понимаешь, что я имею в виду.

Отстаивай мои интересы, Блэз. Я никогда ни о чем тебя не просил. Мне хочется быть уверенным, что аукционный дом Деспардов будет развиваться в том направлении, которое я наметил много лет назад — конечно, в пределах разумного. О Катрин не тревожься: она будет прекрасно обеспечена, а дела, как нам обоим известно, ее не интересуют.

Оставляю выбор средств на твое усмотрение. Прошу тебя об одном: исполнить мою последнюю волю.

Благодарю, твой Чарльз».

«Ну и работу задал мне старик», — подумал Блэз.

И хотя приложенная к письму фотография не позволяла судить о характере дочери Чарльза — снимок был сделан на улице и по нему невозможно было составить представление о Кэтрионе, — он уже чувствовал к ней неприязнь.

Из-за нее заварилась вся эта каша. Если она сражалась с отцом двенадцать лет, то вряд ли смягчится, узнав о его смерти. И зрелищем похорон ее не пронять. Она наверняка из тех злопамятных мегер, которые годами вынашивают планы мести. Однако Чарльз искал с ней примирения… Почему же она не прочла его писем? Похоже, она привыкла видеть мир в белом и черном цвете.

С такими мыслями Блэз стоял перед со вкусом оформленной витриной. Бежевая ковровая ткань, бархатные драпировки того же цвета, изящный резной столик — китайский? — на нем бронзовая с зеленой патиной статуэтка лошади. Тоже наверняка китайская. Жалюзи мешали заглянуть внутрь.

Он решил обойтись без предварительного звонка: женщина, лелеявшая злобу долгих двенадцать лет, останется глуха к любым увещеваниям. Нужно застать ее врасплох, встретиться лицом к лицу. Тогда, возможно, она выслушает его. Он резко распахнул входную дверь, и колокольчик зазвенел, как на пожаре. Одна из двух женщин, занятых беседой, та, что повыше, повернула голову и холодно произнесла: «Подождите немного, сэр. Я занимаюсь с покупательницей». И снова повернулась к нему спиной. Сомнений быть не могло. Перед ним стояла Кейт Меллори. Он узнал ее по хлопковому пиджаку, который заметил на ней на фотографии. И джинсы были те же самые, и ковбойские ботинки. Неожиданной оказалась ярко-рыжая копна волос. Он заметил, что веснушек у Кейт больше, чем песка на пляже, а глаза золотые, как у тигрицы. Голос был резким. И выговор совершенно английский. Он почему-то ждал легкого французского акцента, как у Чарльза…

Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Блэз обернулся. У великолепной ширмы, которая отделяла служебную часть магазина от остального помещения, стоял высокий элегантный мужчина, похожий на Сомерсета Моэма. Когда он перехватил взгляд Блэза, его насмешливое лицо скривилось в улыбке, которая заметно теплела по мере того, как он, ощущая исходивший от посетителя запах денег, подсчитывал стоимость костюма от Сейвила Pay, туфель ручной работы, чемоданчика из крокодиловой кожи и сделанного по особому заказу лосьона после бритья.

Полученная в итоге сумма вполне удовлетворила незнакомца, и, поклонившись, он хорошо поставленным голосом произнес:

— Добрый день, сэр. Позвольте мне помочь вам.

— Я хотел бы поговорить с мисс… Меллори.

Короткая намеренная заминка произвела свое действие: улыбка исчезла, холодные глаза утратили свой блеск.

— Мисс Меллори занята.

Он перевел взгляд на обладательницу рыжих волос, по-прежнему беседовавшую с покупательницей.

— Я подожду.

Голос Блэза звучал непреклонно. Губы его визави поджались, светло-серые глаза на секунду встретились с агатовыми глазами Блэза, и Ролло Беллами направился туда, где две женщины священнодействовали над вазой, которую держала в руках Кейт. Несколько сказанных шепотом слов, и ваза перекочевала из одних рук в другие, покупательница придвинулась поближе к Ролло, а Кейт с улыбкой направилась к Блэзу. Он отметил, что она высокая, почти с него ростом, худощавая и прямая, как палка.

Кэтрион не спеша взяла его визитную карточку, пробежала ее глазами и вежливо спросила:

— Что вам угодно, мистер Чандлер?

На карточке значилось название корпорации Чандлера. Наверное, она слышала о корпорации — кто о ней не слышал? — и теперь недоумевала относительно цели его визита. Голос ее звучал располагающе, но сама она была лишена всякой привлекательности. Блэза поразила ее неухоженность и отсутствие всякого желания нравиться.

Однако через секунду он решил, что она права: вряд ли ей что-нибудь поможет. Худое лицо, тонкие губы. Кого-то она ему напоминает… А эти волосы! Такие рыжие, что хочется зажмурить глаза. В ней не было ничего от Деспардов. Чарльз был шатеном с карими глазами. Похоже, эта особа унаследовала от матери не только имя, но и внешность.

Беспокойство, которое испытала Кейт при первом взгляде на рослого незнакомца, теперь сменилось совсем другим чувством. Перед ней стоял самый красивый мужчина, какого ей только доводилось видеть. Именно таким она воображала Эдварда Рочестера, героя любимого романа «Джен Эйр» и своих детских грез. Он был значительно выше Кейт, его черные как смоль глаза окаймляли ресницы, которым позавидовала бы любая красавица. Длинные, пушистые, они придавали его мужественному лицу странную мягкость. Кожа была смуглой, как у индейца.

«Вот почему, — подумала она в замешательстве, — у меня возникло ощущение чего-то дикого. И враждебного».

— Вы Кэтриона Сьюзан Деспард?

Веснушчатое лицо застыло, под тонкой кожей резко обозначились скулы. Словно перед ним кто-то с силой захлопнул дверь.

— Меня зовут Кейт Меллори, — поправила она тусклым голосом.

— Но покойный Чарльз Деспард был вашим отцом?

Блэз увидал в ее глазах панику — в спешке поднимается подъемный мост, на стены выбегают лучники, горнист трубит тревогу.

— Вот именно — был, — резко ответила она.

— Я нахожусь здесь в качестве его душеприказчика.

— Я не желаю иметь с Чарльзом Деспардом ничего общего. — Она протянула назад визитную карточку. — Прощайте, мистер Чандлер.

Но Блэз не тронулся с места. Кейт обошла его и рывком распахнула входную дверь. Колокольчик снова зазвенел.

Ролло и покупательница повернули головы. Стараясь, чтобы голос звучал спокойно, Блэз Чандлер произнес:

— Сколько же злобы нужно накопить, чтобы отвергнуть своего отца.

Тонкая, бледная, почти прозрачная кожа Кейт стала пунцовой.

— Это вас не касается, — зло отрезала она.

— Как раз наоборот, касается самым непосредственным образом. Вы разве не слышали, что я сказал? Как душеприказчик вашего отца я пришел сообщить, что он оставил вам наследство.

— Мне ничего от него не нужно.

— И тем не менее я должен ознакомить вас с содержанием завещания.

— А я уже двенадцать лет ничего ему не должна. Прощайте, мистер Чандлер.

Но он не уходил и продолжал смотреть на нее так, что ей захотелось его ударить. Чем больше она выходила из себя, тем более спокойным и настойчивым делался он.

— Вы что, оглохли? — прошипела Кейт. — Я ничего не возьму у Чарльза Деспарда. Двенадцать лет назад он рассчитался со мной сполна.

Они не заметили, как Ролло тихонько проводил к дверям ошеломленную покупательницу и подошел к ним.

— Я полагаю, — вставил он бархатным голосом, — дальнейшее выяснение отношений было бы лучше провести вдали от посторонних глаз. Из-за тебя я потерял покупательницу, — сказал он Кейт и повернулся к Блэзу. — Прошу извинить мою компаньонку, мистер Чандлер, но должен вас предупредить, что в этом доме одно упоминание о Чарльзе Деспарде чревато последствиями, о которых не принято говорить в приличном обществе. — Он протянул Блэзу ухоженную руку. — Позвольте представиться, Ролло Беллами.

Кейт, возмущенная тем, как ловко Ролло выдал себя за ее компаньона, пыталась испепелить его взглядом, но, как бывало уже не раз, ей это не удалось: Ролло был сделан из асбеста.

Ее била дрожь, внутри все клокотало, к глазам подступали непрошеные слезы. Она с ненавистью уставилась на Блэза. Подонок! Чего он о себе воображает?

Законченная психопатка, презрительно подумал Блэз.

Так дрожат от возбуждения мустанги, когда раз в году возвращаются на ранчо. Если подойти к ним слишком близко, могут и покалечить. По этой кобылице узда плачет..

— Я полагаю, тебе следовало бы вежливо выслушать мистера Чандлера, — укоризненно произнес Ролло.

— Но ты же знаешь — все, что связано с Чарльзом Деспардом, для меня плохие новости, — горячо возразила Кейт. — Он давно расплатился с нами, бросив нас. И я ничего не хочу от него принимать!

— Признаться, не ожидал встретить в вас такую бурю чувств, — прозвучал голос Блэза, в котором было столько неприязни, что Кейт залилась краской.

Она понимала, что разошлась не в меру, но, как всегда, не могла остановиться. Она заранее знала, что произойдет: имя Чарльза Деспарда неизменно ввергало ее в клокочущую бездну ярости, боли и отчаяния.

— Меня не интересует, чего вы ожидали, — отрезала она. — Да как вы смеете являться сюда и кого-то осуждать! Где вы были двенадцать лет назад? Чарльз Деспард наверняка сочинил какую-нибудь трогательную историю о том, почему он бросил нас с мамой — которая от горя умерла — и как он от этого страдает. Но это ложь, как и все, что он говорил! Он не задумываясь бросил жену и дочь ради какой-то шлюхи. Он лгал нам, и я не собираюсь менять о нем свое мнение. — Кейт буквально трясло от ярости. — Проваливайте отсюда вместе со своим завещанием! Он умер для меня двенадцать лет назад! Я не помню о нем и не желаю вспоминать!

— Неужели? Что-то вы слишком разволновались из-за человека, которого якобы не помните.

Лицо Кейт исказила боль, голос срывался Ну почему ей никогда не удается совладать со взрывом чувств, когда при ней упоминают имя отца? Она понимала, что зашла слишком далеко, но не могла остановиться.

— Значит, вы не готовы выслушать объяснения, которые я могу вам предоставить. Вы не хотите знать причины, по которым ваш отец поступил так, а не иначе?

— Для человека, бросившего жену и дочь, не может быть никаких оправданий. Он обманул нас, предал, говорил одно, а делал другое. Двенадцать лет назад мой отец перестал для меня существовать. Я уже получила от него наследство: боль и страдания, мать, умершую от горя.

С меня довольно.

Кейт повернулась и снова распахнула дверь Она стояла, тяжело дыша, с искаженным лицом, и ждала, когда Блэз уйдет.

«Не отец ей нужен, — угрюмо подумал тот, — а психиатр».

— Тогда я попрошу вас прислать мне письменный отказ от всех прав на наследство, — сказал он, пряча за невозмутимостью желание влепить ей пощечину.

— С превеликим удовольствием!

Он смерил ее взглядом, от которого ее шесть футов уменьшились до шести дюймов, отвесил издевательски вежливый поклон и вышел вон из магазина с видом человека, исполнившего неприятный долг и наконец-то, хвала Всевышнему, свободного.

Дверь с треском захлопнулась, рука Кейт шарила вокруг в поисках подходящего предмета. Клокочущая ярость грозила вырваться наружу. Ролло быстро схватил великолепную мейсенскую статуэтку Нептуна, восседавшего на колеснице, запряженной дельфинами. Прижав к груди этот фарфоровый шедевр, в котором кремовый цвет великолепно сочетался с алым, зеленым и золотым, он наблюдал, как Блэз Чандлер пересек улицу и завернул за угол.

— Ты совершила ошибку, моя милая, — произнес он размеренно. — Я знаю, знаю, — он предупреждающе поднял руку, — твой отец поступил с вами не лучшим образом, но Блэз Чандлер знает только его версию случившегося. Если бы ты держала себя в руках…

— Плевать мне на то, что думает Блэз Чандлер! — набросилась на Ролло Кейт. — Я ничего не приму от человека, решившего облегчить свою вину и откупиться от дьявола!

— По-моему, ты хватила через край, дорогая, — растерянно пробормотал Ролло. — Я не судил бы так строго.

Но даже ты не можешь отрицать того, что твой отец тебе писал — много раз.

— Раскаяние! — горько воскликнула Кейт. — Да он пытался успокоить больную совесть. Если он так раскаивался, то почему остался с этой француженкой? Почему не вернулся к нам? — Голос у нее прервался, перед глазами поплыли круги.

— Как ты похожа на своего отца, — вздохнул Ролло— Бросаешься из одной крайности в другую. И такая же вспыльчивая и упрямая!

Он воздел бы руки к небу, но руки были заняты мейсенской статуэткой. Он осторожно поставил ее на место.

— Не смей сравнивать меня с отцом! — взорвалась Кейт. — Ты слишком много себе позволяешь. Представился как мой компаньон С каких это пор ты им стал?

— Так лучше звучит, — невозмутимо ответил Ролло. — Не говорить же Блэзу Чандлеру, что я безработный актер, который в свободное время помогает тебе в магазине Ты все еще не знаешь, кто он такой?

— Меня это не интересует. Какой-то напыщенный болван!

— Ему есть чем гордиться. Хотя бы тем, что он женат на Доминик дю Вивье! Постой-постой . — нахмурил брови Ролло. — Но ведь тогда выходит, что каким-то боком он твой родственник — муж твоей сводной сестры.

Еще совсем недавно ты была одна на белом свете: мать умерла, братья отца погибли на войне, — а теперь у тебя полно родственников…

— Какие еще родственники, когда у меня есть ты, — усмехнулась Кейт. Но ее голос и глаза потеплели. — Мне очень жаль, что я не сдержалась, Ролло, но ты же знаешь, как мне больно вспоминать о… том, что произошло.

— Ты слишком остро все переживаешь, Кейт. Что было, то прошло, и не стоит растравливать свои раны.

А ты все время носишься со своей ненавистью, словно это знак почета.

— Наверное, все дело в том, что, стоит мне только подумать о маме, как я все вспоминаю, — спокойно сказала Кейт.

Ролло быстро взглянул на нее. Казалось, он хотел что-то сказать, но передумал. Отсутствовавший взгляд свидетельствовал о том, что мысли его далеко.

Ролло Беллами любил повторять, что исполняет при Кейт Меллори роль серого кардинала. И одевался он соответственно Ролло всегда покупал самое лучшее. В конечном счете так дешевле — утверждала его жизненная философия. Его серый костюм был из тончайшей шерсти, рубашка от Тернбалла и Ассера, белая, в широкую красную полоску, но с белым воротничком; галстук от Кристиана Диора, серебристо-серый, в тон его светло-серым глазам с тяжелыми веками, над которыми, как у ящерицы, нависали складки кожи — его хирург наотрез отказался подтягивать их в очередной раз. Ролло стукнуло шестьдесят четыре. Лицо его всегда носило на себе печать усталости, а рот с опущенными углами придавал ему брезгливое выражение. Родившись ипохондриком, он постоянно ожидал от жизни самого худшего, и та редко его разубеждала.

Хотя он был актером по профессии, на подмостках он никогда не блистал так, как за прилавком, но, будучи снобом, никогда себе в этом не признавался. Он мог привести покупателя в уныние одним движением бровей, воодушевить блеском глаз, одобрить кивком головы. Это благодаря его усилиям магазинчик держался на плаву.

И еще врожденному чутью Кейт. «Совсем как у отца», — любил повторять он, но так, чтобы Кейт не слышала.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что, может быть, отказываешься от очень больших денег? — уныло произнес он.

— Вопреки твоему мнению, деньги — еще не все.

— Это подлая ложь, распространяемая теми, у кого их нет. Как у нас. Нельзя сказать, чтобы мы гребли деньги лопатой.

— Не все сразу, — сказала, оправдываясь, Кейт.

— Ты держишь магазин уже пять лет, это немалый срок.

— Я обязательно добьюсь успеха, Ролло, дай мне время.

— У меня его нет, — тихо сказал он.

В глазах Кейт мелькнул страх.

— Не говори этого, Ролло! Тебе всего шестьдесят четыре! Ты проживешь еще много лет…

— По-моему, в моем возрасте в этом нельзя быть уверенным.

— Ты предлагаешь, чтобы я позволила ему откупиться?

— Я ничего не предлагаю, просто ты могла бы уэнать, с чем твой отец просил своего душеприказчика.

Разве для тебя ничего не значит то, что даже после смерти он все еще ищет примирения? Что все эти годы он неотступно думал о тебе так же, как и ты о нем?

Кейт не ответила, но ее взгляд говорил о многом.

— Оставим эту тему, — оборвала она. — Я хочу отнести лиможскую пудреницу к «Хауэлл энд Роберте».

— Не уступай в цене. Она им по карману.

— Не беспокойся. Все уловки Брайена Хауэлла я теперь знаю.

Ролло глядел, как она размашисто шагала по улице, вскинув голову, расправив плечи. Возможно, из-за того, что она стеснялась своей внешности, она всегда делала вид, что ей наплевать на то, как она выглядит. И одевалась соответственно, мрачно подумал Ролло. Затем, перевернув табличку «Открыто» на «Закрыто», он прошел в глубь магазина и сел за огромный, заваленный бумагами письменный стол Кейт Он пододвинул к себе телефон и набрал номер, который знал наизусть.

— «Деспардс»? Добрый день. — Он говорил голосом избалованного аристократа, уверенного, что его никто не осмелится перебить — эту роль он с блеском играл когда-то в пьесах Уайльда. — Я знаю, что мистер Чандлер в городе. Не сможете ли вы связать меня с ним? Дело касается завещания покойного Чарльза Деспарда. Меня зовут Ролло Беллами. Я беседовал с мистером Чандлером сегодня… Благодарю вас…

Он покопался в картотеке своей феноменальной памяти: то, что туда попадало, оставалось навсегда.

Блэз Чандлер. Корпорация Чандлеров, внук Агаты Чандлер и наследник. И самое примечательное — муж Доминик дю Вивье, следовательно, он был зятем Чарльза Деспарда. Близок к вершинам власти, наверняка пользуется там доверием, иначе не стал бы душеприказчиком Чарльза. И к тому же просто неотразим, подумал Ролло.

Неплохо было бы вонзить зубы в этот плод. Впрочем, если Блэз Чандлер женат на женщине, которую называют Пираньей, то этот плод уже порядком объеден.

— Что? Да, это срочно. Очень срочно… Я через час ухожу, — солгал он, потому что к этому времени Кейт уже вернется. Он повторил номер телефона и еще раз предупредил:

— Только не позже, чем через час. Прекрасно. Благодарю вас. До свидания.

Он повесил трубку. В «Деспардс» никогда не сообщали телефонных номеров. Нужно дождаться звонка.

Он не позволит Кейт погубить свое будущее. Если Блэз Чандлер отзвонит, значит, дело серьезное. Чарльз Деспард не мог завещать своей дочери какую-нибудь мелочь.

Что бы это могло быть? Акции? Доход с капитала? Все остальное наверняка отойдет его ловкой падчерице. Эта лисичка обрабатывала старика годами, и если он все-таки оставил дочери наследство, то речь наверняка пойдет не о какой-то мелочи. А Кейт по глупости не желает ничего принимать.

Ролло был в ярости. Он вспомнил, что в свое время не пожалел мрачных красок для портрета Чарльза Деспарда. Но кто же тогда мог знать! Ну что ж, решил он, настало время перемен — придется подправить изображение. Пьесы Оскара Уайльда и комедии с переодеванием не принесли ему ничего, а в неореалистической драме он был не силен. Кейт тоже избегала реальности. Ролло вздохнул. И здесь была его вина. Нужно изменить еще одну вещь: этот защитный камуфляж Кейт. Он больше не позволит ей разгуливать в этих ужасных ковбойских сапогах. Пора сменить феминистскую униформу и выглядеть как подобает нормальной женщине.

Но действовать следует с осторожностью сапера.

Едва речь заходит об ее отце, как Кейт становится опасной, словно минное поле. И если в первые четырнадцать лет она неслась на волнах вместе с отцом, то после его ухода волны выбросили ее на пустынный берег. Она не была записной феминисткой, но после предательства отца все мужчины стали для нее врагами. Ну что ж, я должен войти в роль и сыграть спектакль своей жизни, решил Ролло.

Блэз быстро шагал по улице, пытаясь охладить клокочущий гнев. Злобная дрянь! И эта мегера — дочь Чарльза Деспарда? Стоило переживать из-за нее двенадцать лет! Она лелеет обиды, как любимых деток. А мужчин, естественно, ненавидит. С такой внешностью ей ничего другого и не остается, И вдруг до него дошло, кого она ему напомнила: молодую Кэтрин Хэпбернnote 1. Высокие скулы, плотно сжатый рот. Но за внешностью той скрывалась потрясающая индивидуальность.

Кейт Меллори накинулась на него с яростью. Почему? Равнодушные так себя не ведут, скорее слишком ранимые. Когда гнев Блэза поостыл, он вспомнил ее дрожащий голос, глаза, в которых пряталась боль, когда она обвиняла отца в предательстве. Значит, она так и не прочла ни одного из писем Чарльза. Ей было всего четырнадцать, когда он ушел. Самый уязвимый возраст. Уже не ребенок, но еще не женщина. В этом возрасте все видится либо черным, либо белым, глаза еще не привыкли к оттенкам серого, из которого в действительности соткана жизнь. И как ни посмотри, убеждал он самого себя, Чарльз ведь в самом деле бросил их и ушел к Катрин…

Причину ухода он пытался объяснить в письмах. Если бы дочь поняла отца, может быть, она бы изменила свое отношение и к нему?! Блэз размышлял об этом, пока не дошел до Арлингтон-стрит. Чарльз просил его сделать все возможное, предупредил, что у дочери трудный характер. Но, когда она потеряла самообладание, Блэз тоже не смог сдержаться. «Ну что ж, придется попробовать еще раз…

Вот почему, войдя в кабинет Чарльза, которым он временно пользовался, и услыхав, что мистер Ролло Беллами ждет его звонка, он первым делом испытал облегчение — вопрос о повторной встрече снимался сам собой.

Но через минуту облегчение сменилось подозрением.

Блэз знал о Ролло Беллами все. Досье на этого господина лежало у него на столе.

Поэтому, когда он позвонил в магазин, голос его звучал холодно.

— Спасибо, что не заставили долго ждать звонка, . — вежливо сказал Ролло. — И позвольте извиниться за поведение Кейт. Не забывайте, что уход отца тяжело ее ранил. Ненависть — обратная сторона медали, на лицевой стороне которой некогда была горячая любовь.

— Если бы она удосужилась прочесть хотя бы одно из отцовских писем, она бы все поняла.

— Если вы не возражаете, я мог бы попытаться уговорить ее выслушать ваши доводы. — Сделав паузу, Ролло прибавил:

— Скажу откровенно, мистер Чандлер, я единственный человек, имеющий на Кейт какое-то влияние. Честно говоря, после того, как Чарльз Деспард ушел из семьи, я заменил ей отца. Она мне доверяет, а после предательства отца она не доверяет никому. Я знаю ее с детства, во время крестин я держал ее на руках. — Он снова сделал паузу. — Знаете ли, я был близким другом. ее матери…

— Да, я знаю, — ответил Блэз.

Наверное, Чарльз рассказал ему об этом, подумал Ролло.

— Тогда дайте мне время, чтобы уговорить Кейт встретиться с вами еще раз. Но я должен знать о том, что вы собираетесь сообщить, иначе мне трудно будет убедить ее.

— По закону, — ответил Блэз, помолчав, — я никому ничего не обязан сообщать, кроме самой наследницы, но при сложившихся обстоятельствах мне, вероятно, ничего другого не остается.

Услышав ответ Блэза, Рояло с трудом смог скрыть волнение, но сказал только:

— Так я и думал, речь идет о наследстве, и Кейт должна его принять.

— Вы уверены, что ее удастся уговорить?

— Кейт такой же человек, как и все, мистер Чандлер.

Просто ее взгляды на события, о которых идет речь., достаточно устоялись. Но я постараюсь ее подготовить, — пообещал Ролло. — Но я не могу сделать это в один день.

У меня свои соображения на этот счет. Сегодня пятница.

Дайте мне время до понедельника. В понедельник утром я вам позвоню.

— В понедельник я буду во Франции, на похоронах. Но вернусь в Лондон во вторник. Позвоните мне днем, скажем, в четыре. Нет, — поправился он, вспомнив, что Доминик будет в Лондоне. — Я сам позвоню вам в магазин.

— Договорились, — с готовностью согласился Ролло. — Во вторник в четыре. Благодарю вас, мистер Чандлер. Вы не пожалеете о нашем разговоре.

— А если и пожалею, — сухо ответил Блэз, — то буду знать, кого винить. — И положил трубку.

Доминик, словно тигрица в клетке, металась по персидскому ковру, устилавшему пол ее кабинета на верхнем этаже нью-йоркского отделения «Деспардс». Она крутила кольца, пальцы сжимались и разжимались, выдавая волнение.

Как это могло произойти? Где она допустила ошибку? Почему отчим предал ее? Она трудилась целых двенадцать лет, пыталась раз и навсегда уверить его в своих чувствах, способностях, возможностях, занять, наконец, место его дочери. А теперь ей придется делить — делить! — с ней то, что принадлежит ей одной по праву.

Это немыслимо. «Деспардс» всецело принадлежит ей.

Она работала, планировала, тратила время, ждала, ждала…

Она была абсолютно уверена в победе, испытывала торжество всякий раз, когда очередное письмо отчима возвращалось назад нераспечатанным. Она со злорадством наблюдала, как эта идиотка губит себя своей непомерной гордостью. Как получилось, что Чарльз Деспард оставил самый крупный бриллиант в короне Деспардов дочери, которую покинул двенадцать лет назад? Как? Неужели она старалась зря: льстила, убеждала, намекала, — и несмотря ни на что, любовь к дочери по-прежнему жила в его сердце?! Нет, это безумие. Доминик сцепила пальцы рук. Этого нельзя допустить, пока не поздно, нужно действовать. Сама мысль о том, что этому чучелу достанется то, что принадлежит ей, Доминик дю Вивье, была невыносимой. Она никогда никому не уступала. Никому.

Она вдруг разозлилась на Блэза, но тут же взяла себя в руки — ее муж здесь ни при чем. Чем меньше он будет знать, тем лучше. Сделав над собой усилие, она постаралась успокоиться. Именно отец научил ее при всех обстоятельствах владеть собой.

— Ты совершенно уверен в законности завещания? — спросила она, когда Блэз позвонил ей из Лондона.

— В этом не может быть никаких сомнений. Бумаги составлены в соответствии с английскими законами, компания «Деспардс» зарегистрирована в Англии, и лондонская ветвь пока контролирует нью-йоркскую. Здесь нет никаких противоречий. «Деспардс» находится в семейной собственности. Ты получаешь Париж, Монте-Карло, Женеву и Гонконг, которые и так принадлежали тебе. Она получает Лондон, Эдинбург и другие филиалы, включая Дублин. Тот, кто покажет лучший результат, получает контроль над швейцарской холдинговой компанией — «Деспардс Интернешнл». В настоящее время вы обе имеете право пользоваться нью-йоркской ветвью, пока победитель не получит все. Это я и собирался ей сегодня сказать.

— Значит, она согласилась встретиться с тобой? — осторожно спросила Доминик.

— Нет, я не извещал ее заранее. Судя по тому, что сообщил мне Чарльз, узнай она, кто я такой и что мне нужно, она отказалась бы от встречи.

— Тогда почему ты к ней пошел? — спросила она подозрительно.

— Потому что Чарльз настойчиво просил меня об этом, — услышала она в ответ.

Лицо Доминик постепенно мрачнело, становилось все более жестким и решительным, но голос звучал так же ровно.

— Я ничуть не боюсь потерять «Деспардс», — сказала она беззаботно. — Папа просто хотел сделать великодушный жест, вот и все. К тому же эта особа никогда не справится с поставленными условиями. Что она умеет? У нее нет ни связей, ни опыта. — Доминик зло рассмеялась. — После ее магазинчика управлять «Деспардс» все равно что пересесть с разбитой колымаги на «конкорд»! Нет, мой дорогой, конкуренции я не боюсь. Делай то, о чем тебя просил папа, но не удивляйся, если нарвешься на грубость.

— Откуда тебе известно, чем она занимается? — спросил недоуменно Блэз.

— Дорогой, ты меня недооцениваешь. Мне известно все, что было известно папе. Все эти годы он наблюдал за ней.

Молчание на другом конце провода было ей ответом.

— Правда, мне всегда казалось, что он попусту тратит время, — закончила Доминик.

Перебирая в уме все сказанное Блэзом, она пришла к выводу, что это был лишь сентиментальный жест со стороны отца, его последнее «прости». Едва ли, пыталась убедить себя Доминик, закосневшая в своей злобе Кейт Меллори согласится принять наследство.

И тем не менее она должна держать события под контролем, исключить любую случайность. Она должна заставить Кейт Меллори отказаться. И, кажется, она знает, как это сделать…

Доминик решительно взяла телефонную трубку.

Кейт стремительно домчалась до Фулема: гнев, кипящий у нее внутри, подгонял ее. Она не замечала, куда идет. Она хотела убежать, побыть одной, попытаться восстановить душевное равновесие, которое теряла всякий раз, заслышав имя отца.

«Какая наглость!» — возмущалась она. Пытается купить себе отпущение грехов. Отец, бессердечно покинувший жену и дочь ради роскошной блондинки и ее дочери, не заслуживает прощения. Она всегда считала, что отец не способен лгать, а он нарушил все свои обещания. Если он действительно раскаивался, то почему не вернулся назад, почему остался с этой расфуфыренной француженкой? «Лжец! — думала она. — Обманщик! Предатель!» Ее пронзила привычная боль. Нет, никогда она не простит отца и ничего не возьмет от него. Ее мать умерла от горя. Это она, Кейт, мучительно наблюдала, как мать таяла с каждым днем. Ни словом она не упрекнула отца, всегда старалась, чтобы и Кейт посмотрела на вещи его глазами. Но сердце Кейт словно окаменело, в нем не было места прощению.

Кейт шагала, погрузившись в свои мысли, стараясь успокоить бурю чувств, которая разыгрывалась всякий раз, как звучало имя отца. Проходили недели, даже месяцы, когда казалось, что наконец она обрела спокойствие, но стоило кому-то произнести его имя, как все начиналось сначала Почему она не может его забыть? Когда приходили его письма, ее поначалу бросало в дрожь, но она упрямо отказывалась прочесть их, несмотря на уговоры матери.

— Он не забыл тебя, дорогая. Погляди, какое толстое письмо. Прочти его. Или позволь мне объяснить, почему…

— Не смей оправдывать его, мама. Он бросил нас обеих ради другой женщины и чужой дочери.

— Все это очень сложно и…

— Что тут сложного? Мы больше ему не нужны — вот и все. Ты видела фотографии в газетах? Видела, какая она красивая и как роскошно одета — и ее дочка тоже. Вот чего он хотел. Мы были недостаточно хороши для него.

— Доченька, ты не знаешь жизни и многого не можешь понять. Твоему отцу было очень трудно сделать этот шаг. Через год-другой ты станешь взрослее, боль немного утихнет, и я тебе все объясню…

Тяжелая болезнь на целый год приковала мать к постели, и Кейт убедила себя, что мать умирает от горя, хотя из благородства в этом не признается.

Но мать умерла, и горькая обида, словно ржавчина, продолжала разъедать сердце Кейт.

После похорон Кейт, посоветовавшись с юристами, продала большой дом в Холланд-парке и переехала к Ролло, которого мать еще при жизни просила не оставлять Кейт. Окончив колледж при Галерее Куртолда, Кейт на год отправилась во Флоренцию писать диссертацию.

Вернувшись в Англию, она работала в «Сотбис» в отделе восточного фарфора, пока не почувствовала, что приобрела достаточно знаний и опыта, чтобы открыть свой магазин.

По-прежнему приходили письма от отца, и она по-прежнему отсылала их обратно. Она отправила ему и напечатанное в «Таймс» объявление о смерти матери, которое составила она сама. «Деспард Сьюзан Меллори. Скончалась 10 августа, оставив любящую дочь Кейт: не выдержало сердце».

Мать завещала кремировать ее и развеять прах над милыми шотландскими горами. Кейт приехала в Глен-Струан, на родину матери, и, горько плача, высыпала пепел, который подхватил порывистый восточный ветер.

Она оплакивала мать, ее разбитое сердце — и себя.

В ту же ночь постояльцы гостиницы были разбужены ее криком, и сопровождавшему ее Ролло пришлось разбудить Кейт.

— Мне приснился страшный сон, — ответила Кейт.

И это была чистая правда: она опять стояла на покрытых вереском холмах, и ветер снова разносил пепел, на этот раз — ее отца…

И теперь, хотя ей уже исполнилось двадцать шесть, одно упоминание имени отца выводило ее из себя. Когда Ролло молча положил перед ней номер «Таймс», где три колонки были посвящены памяти Чарльза Деспарда, она отодвинула газету. «Для меня он давно умер». Потом другое сообщение — об аукционе в Нью-Йорке… Оно причинило ей боль. Глубоко ранило. «Это могла быть я!» — промелькнула неожиданная мысль. Однако на следующий день она выгнала отцовского эмиссара вон…

Глава 3

Блэз собирался позвонить Доминик, как и обещал, сразу после встречи с Кейт Меллори, однако после разговора с Ролло Беллами последовал целый ряд деловых звонков, и, когда Блэз наконец освободился, его жена, как это нередко с ней случалось, уже успела разом изменить все планы, решив перенести вылет на сутки. Доминик и Катрин сопровождали гроб с телом Чарльза Деспарда. С самолетом проблем не возникло: в аэропорту Кеннеди всегда находился свободный самолет. На этот раз это был «боинг-737». Доминик позвонила сначала в похоронную фирму Фрэнка Кэмпбелса и сделала необходимые распоряжения, а затем — горничной матери.

К тому времени, когда Блэз стал разыскивать ее по всему Манхэттену, траурный кортеж уже направлялся в аэропорт, и вскоре гроб с телом Чарльза Деспарда поместили в багажное отделение, а Катрин устроили в салоне самолета, напоминавшем гостиную на Парк-авеню. Сама Доминик давала инструкции французскому поверенному, который должен был сопровождать мадам и тело покойного мсье в Париж, где гроб погрузят на маленький самолет, вылетающий в Марсель. В Марселе их будет ждать катафалк, который и доставит тело в скромную церковь близ деревушки Вант. Когда-то Чарльз купил и заново отстроил здесь старый дом, где любил проводить свободное время. Двести лет назад его прапрапрапрадед, Гастон Деспард, покинул родной Прованс и отправился в Париж, где, став ростовщиком, положил начало благосостоянию семьи. Теперь Чарльз вернется в родные края и обретет покой под старым, уже одичавшим кустом белых мальмезонских роз, которые он очень любил.

Когда Доминик сообщили, что звонит ее муж, она не взяла трубку. Ей не хотелось посвящать его в свои планы.

Блэз может подумать, что она вмешивается в его дела, и у них опять возникнет спор, а спорить ей хотелось меньше всего. Она попросила передать мужу, что отдыхает и просит ее не беспокоить. После того как все уладится, подумала она, у нее будет достаточно времени для объяснений.

В магазине, кроме Кейт, никого не было. По субботам Ролло обычно на час-другой уходил в свой любимый паб, где собирались театралы и гомосексуалисты. А Кейт в это время перекусывала сандвичем с чашкой кофе: суббота считалась для нее удачным днем. Поэтому, услышав звон колокольчика над дверью, она стремительно поднялась, надеясь увидеть еще одного выгодного покупателя.

Час тому назад какой-то невзрачный мужчина выложил восемьсот фунтов наличными за редкий стаффордширский кувшин, который она откопала на деревенском рынке среди всякой рухляди. Она уплатила за него пять фунтов, очистила от слоя вековой грязи, и перед ней оказался чудом сохранившийся образец великолепной стаффордширской керамики. Подобные находки случались крайне редко, но цепкий взгляд и врожденное чутье никогда ее не подводили. Кейт вышла из-за ширмы с улыбкой, которая тут же исчезла, когда она увидела, кто к ней пожаловал.

Кейт узнала посетительницу по многочисленным фотографиям в газетах и журналах. Однако, увидев ее перед собой, она вдруг ощутила острый приступ бессильной зависти и отвращения к себе. Доминик дю Вивье выглядела так, как мечтает выглядеть любая женщина. Черный бархатный костюм с высоким меховым воротником и узкой юбкой облегал все волшебные изгибы ее тела, плотно охватывая тонкую талию. Высокие каблуки подчеркивали все достоинства ее точеных ног. На черных блестящих волосах сидела маленькая шляпка с вуалеткой. В ушах сверкали сапфиры. Вокруг нее витал пьянящий аромат порока.

Но самое главное было в другом: как ни мучительно это признавать, Доминик дю Вивье окружала плотная атмосфера чувственности.

Ее улыбка заставила Кейт вздрогнуть.

— Ну конечно, — сказала она по-французски. — Это она. Такая высоченная… Такая лохматая… — Последнее слово было произнесено с легкой дрожью, словно волосы Кейт были оскорблением хорошему вкусу. Затем, одним ударом уничтожив все, что осталось от достоинства Кейт, она произнесла:

— Вы, разумеется, поняли, кто я такая?

— Да, поняла, — ответила Кейт на том же языке, и при звуках безупречного французского тонкие черные брови Доминик поползли вверх.

— Ну конечно. Папа научил вас своему родному языку. — И, повернувшись к креслу эпохи Людовика XVI, спросила:

— Я могу сесть?

— Садитесь, если хотите, — нелюбезно ответила Кейт.

Она понимала, что ведет себя не лучшим образом: ей снова приходилось защищаться.

— Благодарю. — Доминик легко, как перышко, опустилась на стул. Она не могла не чувствовать ничем не прикрытую враждебность Кейт.

— Я решила, что, раз уж мы оказались в этой немыслимой ситуации, которую создал папа, нам лучше побеседовать с глазу на глаз, без свидетелей и посредников.

Кейт напряглась, выставив вперед подбородок, болезненно ощущая свою некрасивость, несуразность одежды, всклокоченные волосы. Она чувствовала себя оскорбленной и раздавленной. И неуклюжей, как танк.

Доминик закинула ногу на ногу, эта позиция была у нее отработана блестяще.

— Надеюсь, вам ясно, что из этого ничего не выйдет.

Папа был очень сентиментален. Хотя вы, вероятно, его почти не помните? Вы с ним давно не виделись… — Это был прямой выпад. — Двенадцать лет — долгий срок, вы жили вместе немногим больше. И были тогда совсем ребенком. Конечно же, это злополучное решение он принял потому, что не в меру расчувствовался.

«Да как она смеет говорить в таком тоне об отце? — возмущенно подумала Кейт. — И называть его папой, хотя он ей вовсе не отец. Он мой отец. Мой!»

— Отчего же, я хорошо его помню, — холодно произнесла Кейт. — Отец был не из тех, кто принимает решение под воздействием чувств. Для этого он был слишком французом. И всегда точно знал, чего хочет.

— Вот как — прозвучал нежный голосок. — Можно ли из этого заключить, что вы изменили о нем свое мнение?

— Мое мнение остается при мне, я просто излагаю факты так, как их помню, — уточнила Кейт, понимая, что перед ней опасный противник.

— Значит, вы по-прежнему относитесь с нему враждебно? — Сапфировые глаза смерили Кейт еще одним уничижительным взглядом. — Или большие деньги, не говоря уже о связанной с ними власти, внесли в ваши чувства некоторые коррективы?

Кейт и не думала о деньгах. Ее слова были ответной реакцией на причиненную ей боль.

— Если я и соглашусь принять наследство, — произнесла она с презрением, — то только потому, что моя фамилия Деспард и я имею на него законное право.

— Но ведь, когда отец ушел от вас, вы отказались носить его фамилию, — произнесла Доминик с медовой улыбкой «Точнее, когда вы с вашей матерью увели его», — готово было вырваться у Кейт, но она промолчала, сообразив, что эта красотка наверняка задалась целью спровоцировать ее на ссору иди скандал — Я последняя в роду Деспардов, — произнесла она с такой неподдельной гордостью, что брови Доминик поползли вверх. — И мой отец никогда не забывал об этом.

То, что Доминик дю Вивье позволила себе выставить отца сентиментальным чудаком, больно задело Кейт.

Только она одна имеет право думать и говорить о своем отце что угодно: она его дочь, его плоть и кровь. У Доминик такого права нет.

— Мне кажется, — сказала Доминик, — что, прожив столько лет в Англии, он стал совсем англичанином. Настоящий француз никогда не написал бы такого странного завещания. Но вы не можете судить о своем отце — вы давно не жили с ним вместе, вы даже не прочли ни одного его письма. Я понимаю, — продолжала она с фальшивым участием, — очень больно, когда тебя бросают. К тому же для всякой женщины отец — это первый в жизни мужчина. Образ отца влияет и на последующий выбор… — «А ведь у тебя никого нет, голубушка, и я это знаю», — говорила ее ехидная улыбка. — Вы совсем на него не похожи, — продолжала она, всем своим деланно сочувствующим видом давая понять, что это обстоятельство достойно всяческого сожаления.

— Люди, знавшие моего отца, говорят, что у меня его характер, — отпарировала Кейт, возведя Ролло во множественное число.

— Тогда, коль скоро вы унаследовали его замечательный здравый смысл, — с издевкой произнесла Доминик, — то должны понимать, насколько абсурдно его завещание Ну что вы знаете о «Деспардс»?

Так, значит, речь идет о «Деспардс». Еще одна разгадка.

— Я знаю «Деспардс» с пяти лет, — гордо ответила Кейт.

— С тех пор многое изменилось.

— Но не в «Деспардс». Отец был не из тех, кто ищет перемен ради самих перемен Он никогда ничего не менял, не имея на то веских оснований — Так вы полагаете, что знаний, полученных вами в раннем детстве, достаточно? Но это нелепость. «Деспардс» принадлежит мне. Я вложила в него столько сил. Папа обещал мне…

У Кейт перехватило дыхание. Потому что ее сводная сестра лгала. Отец оставил «Деспардс» не Доминик, а Кейт…

— Если б отец обещал, он сдержал бы слово. Но, если вы остались ни с чем, значит, никакого обещания не было. — Кейт постаралась, чтобы голос ее звучал спокойно.

— «Деспардс» принадлежит мне по праву! — Доминик начала терять самообладание.

— Но мой по крови!

Удар пришелся точно в цель. Однако Доминик не думала сдаваться.

— Не слишком ли поздно вы об этом вспомнили? — язвительно заметила она. — Впрочем, англичане известны своим лицемерием.

— Лучше поздно, чем никогда. И лицемерие здесь ни при чем.

«Я всегда надеялась, — подумала Кейт. — Всегда в глубине души верила». Она вдруг осознала, что все двенадцать лет знала, что когда-нибудь все будет именно так.

Словно тяжелая ноша свалилась с плеч. Кейт выпрямилась, подняла голову. Поняв, что это означает, Доминик взвилась от ярости:

— И у вас хватит наглости взять то, что вам давно не принадлежит ни по совести, ни по закону?

— Мой отец, очевидно, так не думал. — Кейт торжествующе улыбнулась. — Он часто говорил мне, что главное в его жизни — я.

— И потому ушел к моей матери? — Смех Доминик ранил в самое сердце.

Но Кейт не сдавалась. Новые оскорбления лишь прибавили ей решимости.

— Второй любовью моего отца был «Деспардо, а я — Деспард.

— Но вы совершенно не француженка, вы типичная англичанка, только англичане не стыдятся собственной двуличности.

— Я не собираюсь ничего скрывать и честно заявляю, что хочу получить «Деспардс».

— Так значит, это я веду себя нечестно?

— О, я не стану отрицать, что «Деспардс» дорог вам, но только потому, что он дорого стоит.

Тут Доминик разразилась потоками французской брани. Многих слов Кейт в жизни не слышала, даже от отца. Доминик слишком поздно поняла свою ошибку: Кейт поразительно похожа на отца — так же бесстрашно принимает любой вызов, так же гордится своими предками.

Не нужно ей было сюда приходить. Пускай бы Кейт и дальше оставалась в плену своих нелепых, разрушительных идей. Она своими руками помогла ей освободиться.

«Дура! — в ярости ругала Доминик саму себя. — Безмозглая идиотка'«

Кейт не двинулась с места, хотя ей и хотелось убежать.

Из сапфировых глаз Доминик дю Вивье на нее глядела злобная фурия. Она не слишком ошиблась, посчитав Доминик и ее мать своими злыми демонами. За ангельской внешностью этой красивой женщины скрывалось настоящее чудовище.

— Ты еще пожалеешь об этом, — прошипела она.

— Не думаю. Что бы ни происходило между мной и отцом, вас это не касается. Я — его плоть и кровь. Мне наплевать, что вам кажется справедливым, а что — нет.

Можете говорить и делать что угодно. Двенадцать лет вы старались занять мое место, но перед смертью отец думал обо мне. — Платя за жестокость жестокостью, Кейт улыбнулась. — Я с благодарностью приму дар моего отца. Кейт Деспард вступит в свои законные права!

— Ненадолго! — Доминик пулей вылетела из магазина, хлопнув дверью с такой силой, что стекла в витрине задребезжали, а колокольчик захлебнулся.

— Навсегда! — крикнула Кейт ей вслед.

Кейт опустилась на стул. Руки у нее дрожали. Неужели это правда? То, что отец оставил ей «Деспардс».

Не может быть… Но это так. Иначе эта ведьма не примчалась бы сюда. Причиной тому лондонский «Деспардс» — жемчужина «Деспард и Ко».

— Да, это так, — произнесла Кейт вслух. Поднявшись с места, она направилась к лаковой ширме. Мысли ее лихорадочно метались. Боже, зачем я прогнала того человека? Почему не выслушала его? Нужно как можно быстрее с ним связаться, сказать, что я передумала… Его визитка! Где она? Встав на колени, Кейт принялась рыться в корзине для бумаг. Визитки не было! Как его зовут?

Блэз… А дальше как? Чандлер! Душеприказчик отца!

В «Деспардс» должны его знать, нужно им позвонить.

И вдруг Кейт осознала, что ярость, которая захлестывала ее при одном упоминании об отце, исчезла. Она ч покинула Кейт в ту минуту, как Доминик отозвалась об отце как о сентиментальном чудаке. А отец Просто помнил о ней всегда и оставил ей главное дело своей жизни.

Отныне ей не придется бороться с ураганом оскорбленной гордости: корабль поменял курс, и ветер доверия наполнил его паруса. Она сделает все, чтобы оправдать надежды своего отца.

Теперь, невидящими глазами глядя на оживленную Кингс-роуд, она чувствовала, что приняла самое важное решение за последние двенадцать лет, если не считать поступления в Куртолд. Тогда, как и сейчас, она подумала: папа был бы мною доволен… Кейт никак не могла успокоиться. Да как эта надменная дрянь так смела говорить об отце? Им руководила любовь, глубокая любовь. Сентиментальные жесты не в его характере. Нет. Доминик ничего не поняла. Она переоценила себя. Ей слишком многое досталось даром: ум, красота, элегантность. Вот она и вообразила, что получит еще и «Деспардс».

«Ах, папа, прости, пожалуйста, прости. Я слишком долго была капризным ребенком. Сегодня я наконец стала взрослой…»

Едва взглянув на Кейт, Ролло спросил:

— Что-нибудь случилось?

— У меня только что была посетительница, — сообщила Кейт. — На редкость наглая особа. Она меня просто взбесила, Ролло. Она заявила, что завещание — всего лишь глупый жест моего отца и что в моих же интересах от него отказаться. Ну нет, этого она не дождется! Черта с два я откажусь!

Ролло молча смотрел на Кейт с таким выражением, что она вспыхнула.

— Я понимаю… — пробормотала она. — Я развернулась на сто восемьдесят градусов. Но ведь еще не поздно? — спросила она с тревогой. — Не поздно поговорить с мистером Чандлером?

Ролло скроил такую кислую мину, что Кейт мгновенно побледнела.

— О Боже! Слишком поздно? Но ведь он сам говорил, что нужно подписать отказ.

— Вчера вечером Блэз Чандлер уехал из Лондона, — сказал Ролло. — В Париж, на похороны твоего отца.

Кейт замолчала. Она подошла к окну и отвернулась.

Угадав ее мысли, Ролло подошел к ней и положил руку на плечо.

— Нет, дорогая, ничего не получится. Мадам Деспард не потерпит твоего присутствия. Позже ты сможешь прийти к отцу на могилу.

— Как это странно… — Голос Кейт дрогнул. — Я ведь и вправду думала, что для меня отец мертв. Была уверена… Но почему мне так больно, Ролло, почему?

— Твое отношение к отцу было для тебя лишь средством заглушить боль. Ты никогда не переставала его любить, Кейт. Это испортило тебе жизнь, но, может быть, ты наконец прекратишь сводить счеты с прошлым и начнешь смотреть вперед. Не приукрашивай прошлого. Но Бог с ним, с прошлым, поговорим лучше о будущем. — Он повернул к ней бесстрастное лицо и, выдержав многозначительную паузу, произнес:

— Имею честь сообщить, мисс, что ваш отец оставил вам самую ценную часть своего состояния — лондонское отделение «Деспардс».

Хотя эти слова лишь подтвердили ее предположения, Кейт не могла побороть охватившего ее волнения.

— Доминик дю Вивье недаром всполошилась, ведь ей достались филиалы помельче: Париж, Женева, Рим. Вы обе вправе заниматься нью-йоркским отделением, а через год та, у которой результаты будут лучше, получит «Деспардс Интернешнл». На следующей неделе мы встретимся с Блэзом Чандлером и выясним детали. А теперь мне придется рассказать тебе кое-что о так называемом счастливом браке твоих родителей.

— Сама во всем виновата! — Вот первые слова, которые произнес Блэз, встретившись со своей женой в Марселе.

Доминик с удивлением смотрела на него.

— Ролло Беллами поспешил ввести меня в курс дела.

— Что ж, признаю, я ошиблась, — пожала плечами Доминик. — Но больше я не ошибусь.

В глубине души Блэз был доволен случившимся, но не стал обнаруживать свои чувства.

— Зачем ты к ней пошла? — спросил он с любопытством. Теперь он даже испытывал к Доминик сочувствие. — Твой приход был для нее как красная тряпка для быка.

Достаточно было тебя увидеть, и она тут же изменила решение и ринулась в бой.

— Я ее недооценила, — откровенно призналась Доминик. — Забыла, что она наполовину англичанка, а значит, способна говорить одно, а делать другое. Англичане умеют отказаться от малого, чтобы заграбастать все.

— По-твоему, ей хочется именно этого?

— Неважно, что ей хочется. Желания не Всегда совпадают с действительностью.

— Знаю, — сказал Блэз. — Но я бы не советовал тебе недооценивать ее таланты. По всем отзывам, они у нее есть.

— Талант не заменит опыта. — Доминик раздраженно махнула рукой.

— Ошибаешься. Это опыт не заменит таланта. В Лондоне я расспросил знающих людей, и все в один голос утверждают, что она прекрасно ведет свои дела и это у нее «от природы».

Доминик рассмеялась. Этот воркующий смех сводил мужчин с ума.

— Верно подмечено, она дика, как сама природа.

— И тебе не следует об этом забывать, — отпарировал Блэз. — Некрасивые женщины терпеть не могут красоток вроде тебя. У тебя есть все, чего нет у нее. К тому же это ты, а не она была рядом с ее отцом последние двенадцать лет. О чем ты только думала?!

— Конечно же, о том, что все должно достаться мне!

В Нью-Йорке я убедилась в этом окончательно. И цель была так близка, а теперь мне придется ждать. Но не сомневайся, Кейт Деспард, победа останется за мной. Я всегда выигрываю.

— Теперь рассказывай, Ролло. Что ты имел в виду? сказала Кейт.

Они поужинали. Посуда была вымыта и сложена в буфет, а Ролло удобно расположился в кресле с рюмкой любимого «Курвуазье» и чашкой кофе. Кейт уселась на полу рядом с ним, у газового камина с фальшивыми углями.

Ролло неторопливо потягивал коньяк.

— Будь твоя матушка немного посмелее, она уже давно рассказала бы тебе эту историю. К несчастью, она никогда не считалась с собственными чувствами — как, впрочем, и с чужими. Мысли-то у нее всегда были кристально чистыми, а о чувствах она заботилась меньше.

Мне часто хотелось надрать тебе уши, которые ты упорно затыкала, не желая ничего слышать о своем отце. Мать не решилась развеять твои иллюзии. Она никогда не забывала, что ты — дочь своего отца, к тому же злопамятная и упрямая.

— Ах, что за текст! Кто его автор? — спросила Кейт, ничуть не рассердившись. — Бомонт или Флетчер? Ты слишком давно не выходил на сцену.

— Я почил на лаврах.

Пытаясь обратить все в шутку, Кейт улыбнулась.

— И хочешь увенчать лаврами меня? Насколько мне известно, ты никогда не любил моего отца.

— Мы говорим о твоей любви, моя милая, не о моей.

— Тогда переходи к делу, если, конечно, ты еще не забыл, о чем собирался рассказать.

— Эту историю трудно забыть, она по-своему очень интересна. Вряд ли ты знала, что твой отец женился на твоей матери только потому, что она от него забеременела.

Настала мертвая тишина, которую нарушало лишь тиканье часов и еле слышное шипение газа. Кейт широко раскрытыми глазами глядела в немигающие глаза Ролло.

— Однажды, случайно встретив свою давнюю любовь — ту женщину, из-за которой он оставил впоследствии твою мать, — Чарльз Деспард чудовищно напился, разбил машину и угодил в полицию. Твоя мать поручилась за него и отвела к себе домой. Ему тогда было абсолютно безразлично, где и с кем он находится. Чарльз переспал с твоей матерью… Все, что он чувствовал к Катрин — так звали ту женщину, он излил на твою мать. И она прекрасно это поняла.

— Откуда ты все это знаешь? — спросила Кейт, когда к ней вернулся дар речи.

— От твоей матери.

Кейт сидела не шелохнувшись, пристально глядя на языки пламени.

— Как и все другие истории, эта началась давным-давно, в 1946 году. В тот год твой отец вернулся во Францию, чтобы восстановить то, что осталось от «Деспардс».

Он отправился в Иль-де-Франс к маркизу де Вильфору.

Во время немецкой оккупации «Деспардс» прекратил свою деятельность. Летом 1939 года твой дед предусмотрительно отправил сына в Лондон, а вместе с ним и все, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Когда в Париж вошли немцы, «Деспардс» закрылся и твой дед с полным правом заявил, что у него ничего нет. Погиб он в концлагере. Вернувшись во Францию, Чарльз захотел восстановить дело отца. И вот тогда маркиз де Вильфор предложил ему приобрести коллекцию севрского фарфора, которую он спрятал во время войны в крепостном рву.

Чарльз отправился в замок к маркизу. И там впервые увидел свою прекрасную Катрин. Ей было восемнадцать. Ее красота ошеломила твоего отца, и он влюбился без памяти. — Ролло сделал паузу. — Она и впрямь была чудо как хороша. Твоя мать показывала мне фотографию, с которой Чарльз не расставался.

Кейт молчала, не в силах вымолвить ни слова.

— К тому времени Катрин уже была помолвлена с Ги дю Вивье, деньги, полученные за фарфор, предназначались на ее приданое.

Когда Катрин сказала, что хочет расторгнуть помолвку, и не скрыла причину своего неожиданного решения, родители сочли ее слова бредом и просто посадили ее под замок. Они и слышать не хотели о никому не известном молодом человеке, владельце антикварной лавки.

Чарльзу дали понять, что ему не на что надеяться, не забыв при этом заключить с ним сделку на выгодных для Вильфоров условиях — это так по-французски, — а Катрин выдали замуж. Твой отец, кажется, даже пытался ее выкрасть, но безуспешно — ее неусыпно стерегли. Уже в Лондоне он прочел в одном из французских журналов о ее пышной свадьбе.

Когда Ролло сделал паузу, чтобы отхлебнуть коньяку, Кейт тихо спросила:

— Можно я сделаю глоточек?

Ролло протянул ей рюмку и продолжил свой рассказ.

— Твой отец никогда не любил твою мать. Всю жизнь он любил одну женщину — Катрин де Вильфор, в замужестве дю Вивье. У него было много любовных связей, на которые твоя мать всегда закрывала глаза. Твой отец был очень сексуален — еще одна сторона их мезальянса, — а сексуальность Сьюзан была сродни дождливому английскому уик-энду. Как бы то ни было, сердце твоего отца навеки было отдано Катрин де Вильфор, с того момента, как он ее увидел, и до самой смерти. Я знаю это от твоей матери. Чарльз был откровенен с ней и все ей рассказал, а она мне. Сьюзан работала в «Деспардс» бухгалтером.

В 1948 году твой отец открыл магазин в районе Сент-Джеймса, она перешла туда вместе с ним и стала заведовать финансовым отделом. Чарльз постепенно привык к ней и стал в ней нуждаться. Когда она попросила помочь мне с работой, он с радостью выполнил ее просьбу. Я познакомился с твоей матерью во время войны, мы вместе работали и подружились. К Сьюзан Меллори все хорошо относились. И в этом была ее трагедия. К ней все хорошо относились, но никто не любил ее.

— Я любила, — в голосе Кейт звучала боль.

— Я знаю, но, думаю, ты идеализировала ее.

— Она ни от кого ничего не требовала.

— И поэтому ничего не получала. В общем, по прошествии некоторого времени они с Чарльзом стали Друзьями. Она умела слушать. Никогда не говорила о себе, только слушала. Именно ей Чарльз рассказал о своей несчастной любви к Катрин. Он довольно эгоистично и беззастенчиво ее использовал, доверял ей свои проблемы, чувства, свое отчаяние, а она терпеливо все выслушивала, и ему становилось легче. — Ролло вздохнул. — В этом вся Сьюзан. Твой отец оплакивал свою несчастную любовь, Сьюзан его утешала, а другие женщины с ним спали. Так дело обстояло до 1951 года. Тогда был Фестиваль Британии. — Ролло передернуло. — Ты, слава Богу, ничего об нем не знаешь, хотя этот праздник был косвенной причиной твоего зачатия. Потому что в Лондон по случаю торжеств приехали виконт и виконтесса дю Вивье. Виконт, хотя и красавец, был настоящий сукин сын: он находил удовольствие в страданиях других людей. Он знал о своем сопернике, ему удалось что-то вытянуть из бедной Катрин. И вот он берет ее под руку и нарочно заявляется в «Деспардс». Твой отец и Катрин смотрят друг на друга и понимают, что ничего не изменилось, пяти лет разлуки как не бывало. Ги дю Вивье без умолку болтает о том, как это замечательно встретить старого друга, а сам наслаждается их терзаниями. Когда он увел свою жену, сердце Чарльза истекало кровью, и он сделал то, что в подобных случаях делают многие — напился до потери сознания, сел в машину и врезался в столб.

В полиции, когда он пришел в себя, то первым делом вспомнил о Сьюзан. И она тут же прилетела, сочинила историю про какие-то ужасные новости, которые он получил, Чарльз отделался штрафом, и Сьюзан отвезла его к себе на Белсайз-парк. Она принялась его успокаивать, сварила ему кофе, но он был в таком состоянии, что принял ее участие за приглашение и накинулся на нее, бредя своей любимой Катрин. На следующее утро он помнил только то, что был смертельно пьян. Твоя мать постеснялась сказать ему, что он буквально ее изнасиловал, и спокойно проводила его на работу. А она, видишь ли, все еще была к тому времени девственницей.

Из сомкнутых губ Кейт вырвался сдавленный вздох.

Ролло понимал, что волшебная сказка превращается в кошмар, но Кейт сама захотела услышать всю правду.

— Через два месяца Сьюзан явилась ко мне и сказала, что беременна. Она вся светилась от радости и, когда я предложил договориться с надежным человеком, пришла в ужас. Она была полна решимости оставить ребенка.

Тогда я спросил, на что же она с будущим ребенком собирается жить. В подобных случаях обычно вспоминают об отце, но, зная Сьюзан и ее отношение к сексу, приходилось думать о непорочном зачатии. Когда она сказала мне, что отец ребенка — Чарльз Деспард, я не поверил своим ушам. Она не сомневается, заявила она, что он не станет уклоняться от ответственности. Ее волновало одно: как бы он не заподозрил, что ею руководят корыстные интересы! Я постарался убедить ее, что Чарльза Деспарда она не разорит: его дела резко пошли в гору. Я предложил сопровождать ее — мне хотелось посмотреть, как он отреагирует на новость, — но Сьюзан отказалась. «Это касается только нас двоих», — твердо сказала мне она.

Затем она приглашает меня в Кэкстон-холл, в бюро записи актов. Кажется, когда она рассказала все Чарльзу, он сначала пришел в ужас, а потом, поразмыслив, решил, что это судьба. Ты ведь знаешь французов. Он решил жениться на Сьюзан, чтобы иметь наследника.

Два его младших брата погибли на войне. Он был последним Деспардом, и ему был нужен сын. Это и решило дело: он женится на Сьюзан ради сына. Они не любили друг друга, но прекрасно ладили, и он знал, что Сьюзан будет хорошей матерью. Ребенок должен был родиться в браке, иначе по французским законам он не мог иметь прав на наследство, а Чарльз в то время еще жил по французским законам. Твои родители решили пожениться ради ребенка. Множество браков заключается на гораздо менее прочном фундаменте. Надежды на счастье с Катрин не было никакой, но Сьюзан с ее дурацким чувством чести поставила одно условие: если когда-нибудь у Чарльза появится возможность получить свою Катрин, то он свободен от всяких обязательств. Единственное, что она просила для себя, чтобы ребенок, если это будет девочка, остался с ней. А если мальчик, что ж… — Ролло фыркнул. — Черт бы ее побрал с ее нелепым благородством.

И снова Кейт не то тихонько всхлипнула, не то застонала.

— Это был брак по расчету, в полном смысле этого слова: удобный, выгодный, надежный. Любви здесь не было места. Для них обоих главным был ребенок — сын, которого хотел он, просто ребенок — которого хотела она.

Они поженились только ради этого.

— Ради меня, — горько сказала Кейт.

— Да, ради тебя. Скромная церемония в Кэкстон-холле, где я был свидетелем. А через семь месяцев родилась ты. Узнав, что родилась девочка, твой отец был заметно огорчен, но ты с первых же дней стала его любимицей. Он излил на тебя всю любовь, которую не мог дать любимой женщине. А когда ты подросла, в тебе стали проявляться унаследованные от отца способности.

Чарльз был в восторге, он был абсолютно убежден, что ты сумеешь продолжить его дело. Он хотел научить тебя всему, что знал сам, чтобы ты смогла стать непревзойденным экспертом по восточному фарфору. Он распланировал твое будущее, и в этом будущем ты всегда была рядом с ним. То, что ты унаследовала от него способность глубоко любить, значило для него очень много. Потому что он знал, что научить любить нельзя. Субботы, которые он проводил с тобой в «Деспардс», были для него праздником.

Вернувшись домой, он рассказывал твоей матери обо всем, что ты сказала или сделала. Ты была точной его копией, с той лишь разницей, что ты родилась девочкой. Вы были очень близки, ты и он.

— Судя по тому, что случилось потом, эта близость немногого стоила, — покачала головой Кейт.

— Он никогда бы не ушел к Катрин, не будь он уверен, что со временем все образуется. Твоя мать пообещала ему, что он сможет видеться с тобой в любое время, она понимала, что отец имеет на тебя больше прав, чем она. По-моему, дело в том, что новая миссис Деспард не желала иметь соперниц. После долгих лет ожидания она ни с кем не хотела делить своего мужа.

— И у нее была дочь.

— Вот именно. Сьюзан сделала все от нее зависящее, чтобы твой отец не чувствовал за собой вины. Однако она не учла твоей реакции. Уход отца оказался для тебя таким жестоким ударом, что с этого момента он перестал для тебя существовать. Ты так и сказала ему, Помнишь? Ты заперлась в своей спальне и отказалась выходить, как он тебя ни просил.

Кейт не нуждалась в напоминании. Она хорошо помнила ужас, который обрушился на нее тогда, помнила свое отчаяние и невыносимую боль. Она все еще слышала голос отца, полный горечи и муки. Она прокручивала этот день в своей памяти тысячу раз. Тогда она крикнула ему:

«Если ты уйдешь из этого дома и от меня, ты перестанешь для меня существовать! Умрешь для меня, слышишь?

Умрешь! Я ненавижу тебя!»

Привычно читая по ее выразительному лицу, Ролло тихо сказал:

— Ведь он был женат на твоей матери, а ты вела себя, как ревнивая жена.

— Он предал меня. Он говорил мне, что я папина дочка. И я верила ему. Но он лгал. — Кейт заплакала.

— Как и все мужчины, он говорил много разных вещей, не думая, что когда-нибудь они обернутся против него..

— Или помешают ему уйти от меня к другой женщине.

Повисло короткое, напряженное молчание. Когда Кейт подняла заплаканное лицо, Ролло мягко переспросил:

— Уйти от тебя к другой женщине?

— Ну что ж, скажи наконец! — крикнула она. — Да, я была влюблена в своего отца!

— Здесь нет ничего удивительного, — невозмутимо ответил Ролло. — Ведь именно так женщины узнают о любви и о мужчинах. Твоя беда в том, что уход отца болезненно повлиял на твою психику. В то время, как большинство женщин ищут мужчину, похожего на отца, ты бегаешь от мужчин, как черт от ладана. Ты одеваешься так, чтобы ни один мужчина даже не взглянул на тебя. Эти ужасные джинсы, свитера, уродливые куртки. Не мне судить о женщинах, но в наши дни они не были похожи на мужчин.

— Мне плевать, на кого они были похожи в твое время.

Я одеваюсь, как хочу, и не обязана ни перед кем отчитываться. Ты слишком много себе позволяешь, Ролло.

Смерив ее холодным взглядом, Ролло отчеканил:

— Ты же хотела знать правду, моя милая. А я не из тех, кто ее приукрашивает.

На несколько секунд их взгляды скрестились, затем Ролло примирительно сказал:

— Кейт, как бы отец ни любил тебя, одной вещи он не мог от тебя получить: кровосмешение — наше последнее табу, нарушить которое вряд ли кто решится. Твоему отцу был нужен секс, часто и помногу. Вот почему он так нравился женщинам. Он был сексуальным животным. Но он не спал с твоей матерью. В этом плане она его не привлекала, хуже того — она избегала секса. А в Катрин де Вильфор было все, чего он искал в женщине. Судя по тому, что я о ней слышал, у нее не было и сотой доли той доброты, сострадания и ума, которыми обладала Сьюзан, но Чарльзу это не было нужно. Он Хотел, чтобы с женщиной было хорошо в постели, чтобы она служила рекламой ему и «Деспардс» и чтобы у нее не болела голова, когда он хотел заняться сексом.

У Кейт был такой потерянный вид, что на какую-то секунду сердце у Ролло сжалось. Чертова любовь, в ярости подумал он, она делает таким уязвимым даже сильного человека.

— Могу тебя заверить, — произнес он, вздохнув, — что больше всего на свете мужчин интересует секс. Им не так уж и важно, умна ли и добра их избранница. Они загораются, увидев смазливое личико, стройные бедра, мягкую выпуклость груди. Мы все заложники природы. — В его голосе прозвучала горечь. — У нас нет сил сопротивляться зову плоти. Твой отец бросил верную жену и любящую дочь, потому что не получал от них того, чего ему действительно хотелось. Все эти годы ты думала лишь о себе.

А ты хоть раз подумала о том, что было нужно твоему отцу?

Кейт принялась громко всхлипывать.

— Плачь, не стесняйся, и тебе станет легче. Вот уж не думал, что буду испытывать благодарность к Доминик дю Вивье, однако следует признать, что это она заставила тебя повзрослеть. Ты наконец поняла, что в этом мире нет святых. Во имя любви люди творят ужасные вещи. Они слабы, эгоистичны, тщеславны, жестоки, но, в конце концов, мы все такие. Твой отец причинил тебе много горя, но он искупил свою вину, использовав единственный шанс, который у него оставался: оставил тебе «Деспардс».

Не жене, не падчерице, а тебе — дочери, которую он любил больше всего на свете. Прими этот дар и докажи, что ты не зря носишь фамилию Деспард. Он сумел понять и простить твою ненависть, прости же и ты ему его слабости.

— Но он тогда поступил вероломно, бессовестно!

— Как раз наоборот, все эти годы его мучила совесть.

Ты, как и прежде, во всем обвиняешь отца. Неужели мои слова ничего тебе не объяснили?

— Теперь мне придется расстаться с мыслью, что я — плод счастливого брака, а это так мучительно.

— Каким бы ни был этот брак, ты не можешь отрицать, что детство у тебя было счастливым. — Он дал ей носовой платок. — Вот, вытри глаза и нос. А я пойду заварю чаю.

Когда он вернулся, глаза у Кейт были хотя и красными, но сухими.

— Тебе, наверно, трудно было со мной все эти годы? — Кейт слабо улыбнулась.

— Когда характер у тебя стал портиться, было уже поздно: я слишком сильно к тебе привязался. К тому же я обещал Сьюзан приглядывать за тобой.

— Бедняга Ролло, тебе и своих забот хватало! — Глаза у Кейт сделались совсем грустными. — Наверное, я была ужасно трудным ребенком…

— Теперь ты наконец стала взрослой…

Допив чай, Кейт поставила чашку на стол.

— Мне еще предстоит все обдумать, со многим примириться, многое переоценить….

— К счастью, завтра воскресенье. Успеешь и выспаться, и подумать.

— Кажется, я проспала бы неделю.

— Неудивительно, мой рассказ перевернул все твои представления о прежней жизни. Такое не проходит бесследно. Но самое трудное впереди.

— Ты ведь поможешь мне, Ролло, правда? — В голосе Кейт звучал страх. — Сейчас ты мне очень нужен.

— Конечно, помогу. — Ролло поставил на стол пустую чашку. — А теперь марш в постель, — скомандовал он. — Нам предстоит трудный день, и я хочу, чтобы ты как следует выспалась. Коль скоро ты объявила войну своей сестрице, то времени терять нельзя. Завтра же приступаем к делу.

Кейт вопросительно посмотрела на него.

— Ты, вероятно, забыла, — сказал Ролло, — что я тоже работал в «Деспардс» и в отличие от тебя сохранил кое-какие связи. Я в курсе их дел, и чем скорее ты с ними познакомишься, тем лучше.

То, что теперь происходило с ней, напомнило Кейт «сумасшедшее чаепитие» из «Алисы в Стране чудес», Она неожиданно поняла, почему персонажи «Алисы» все время пересаживались с одного места на другое: чтобы взглянуть на мир с другой стороны. Теперь и она сама все время словно перемещалась по кругу, и то, что раньше было скрыто от глаз, теперь поражало и ошеломляло. Рассказ Ролло, подобно увесистой пощечине, вывел Кейт из истерики и вернул к реальности. Как будто перед ней прокрутили документальный фильм, скрупулезно и бесстрастно зафиксировавший все события прошедшей жизни.

Всю ночь она лежала не смыкая глаз, не в силах совладать с ураганом мыслей. Ровно в шесть она вскочила, натянула тренировочный костюм и побежала по пустынным улицам Челси к Гайд-парку. Она любила спорт. В школе она была чемпионкой по плаванию, великолепно играла в хоккей и волейбол. Когда ей было девять лет, она страстно влюбилась в лошадей и даже хотела стать наездницей.

В конце концов победила любовь к искусству, но она никогда не упускала возможности поездить верхом. Когда ей хотелось что-нибудь обдумать, она ходила пешком или бегала трусцой.

Пока она медленно бежала, ее освобожденная память устремилась в прошлое. Она ясно видела отца: коренастого — фигуру Кейт унаследовала от матери и ее сухопарых шотландских предков, — темноволосого, с проседью на висках. Когда он улыбался, в уголках карих глаз собирались морщинки. Впервые за много лет Кейт отдалась воспоминаниям, она могла спокойно думать о том, что прежде причиняло острую боль. Одно за другим она вынимала из тайников души события своей жизни и медленно, с забытым удовольствием рассматривала их, но уже не глазами ребенка. Кейт стала взрослой, всего за одну ночь она перестала рассуждать как четырнадцатилетняя девчонка, чувства которой как бы заморозились после пережитого потрясения.

Теперь, с высоты своих двадцати шести лет, она оглянулась назад и многое поняла. Безжалостный луч правды высветил странный союз ее родителей. Кейт поняла, что идеализировала их брак, чтобы усыпить собственные подозрения. Она стремилась защитить не только себя, но и своих родителей. Здравомыслящую, практичную даже в мелочах мать и пылкого, влюбленного в искусство отца.

Теперь она поняла: двух более разных людей трудно себе представить.

Как же отцу было тесно в клетке этого брака! Сьюзан Меллори была доброй женщиной, прекрасной матерью, отличной хозяйкой, верным другом, но воображение у нее начисто отсутствовало, в ее мире безраздельно царил здравый смысл. Случайная покупка, неумеренный восторг, импульсивное решение были не для Сьюзан. Все надлежало обдумать, рассчитать, тысячу раз взвесить. И одевалась она на редкость прозаично: добротный твид, скромные шерстяные кофточки. Она никогда не покупала кашемира, ей это казалось расточительством. Вещи от «Маркса и Спенсера» гораздо практичнее. Да, подумала Кейт, слово «практичный» можно было бы сделать маминым девизом. Но в детстве она никогда не позволяла себе критиковать мать. Когда ей хотелось иметь красивое белье вместо «практичного», что покупала ей Сьюзан, Кейт гнала мятежные мысли прочь. Маме лучше знать. Она ее любит.

Любая критика казалась Кейт предательством.

Однако, когда отец привез из-за границы совершенно непрактичный подарок, что-то абсолютно ненужное, но одним своим видом заставляющее замереть от восторга, Кейт была безгранично счастлива. Она до сих пор хранила все подарки отца в сундуке, который после продажи дома пришлось отправить на склад. Кейт хорошо помнила, как отец привез матери дорогое ожерелье, которое та отказалась носить — «Ты же знаешь, Чарльз, все эти побрякушки не для меня», — потом он стал привозить ей только «практичные» вещи: кожаную сумочку, дюжину хрустальных бокалов или вышитую скатерть, — их Сьюзан благосклонно принимала. Кейт всегда зорко следила за тем, чтобы не обидеть мать, она боялась показать, что в их семейном треугольнике только две стороны соединялись, а третья как бы была удалена от них в пространстве. Теперь она поняла, что мать это нисколько не волновало. «Кэтриона — папина дочка», — любила повторять она, бесстрастно констатируя очевидный факт. Или: «Не понимаю я всех этих артистических восторгов. Я, знаете ли, привыкла иметь дело с цифрами, и для меня нет ничего красивее стройной колонки цифр с правильной суммой внизу».

Мать интересовали мелочи жизни, а отца — грандиозные замыслы. Когда он возвращался из поездок, Кейт бросалась к нему на грудь. Она тормошила его, целовала, смеясь и чуть не плача от радости, а мать невозмутимо спрашивала: «Как съездил, Чарльз?» Сьюзан хотелось знать, что он купил, у кого я за сколько — все эти мелочи жизни, а Кейт отец рассказывал о красоте этих вещей — так ярко, что они во всем великолепии представали перед ней. А потом родители расходились по разным комнатам, даже не испытывая неловкости от того, что после долгой разлуки они не радуются встрече. Теперь Кейт поняла, что вторая жена всегда с нетерпением ждала возвращения Чарльза. Она принимала ванну, душилась и надевала что-то такое, отчего глаза у него загорались, и через несколько минут они, наверное, оказывались в их общей спальне, в какой-нибудь огромной кровати.

Наверное, Доминик называла ее отца папой. Конечно, кто же откажется иметь такого отца?! К тому же Доминик искренне восхищалась Чарльзом. Надеюсь, вы все вместе были счастливы. На фотографиях, которые Кейт видела в газетах, ее отец выглядел счастливым, вот почему Кейт вообразила, что мама умерла от горя. Конечно, это не так, у нее был врожденный порок сердца, а с годами ей становилось все хуже, вот и все. Сьюзан не была святой, она была самой обыкновенной женщиной, вышедшей замуж за необыкновенного мужчину. Он принял на себя ответственность за совершенный в беспамятстве проступок, а когда у него появилась дочь, излил на нее всю свою неутоленную любовь. Так продолжалось до тех пор, пока судьба не сжалилась над ним, послав ему наконец ту женщину, которую он должен был получить с самого начала.

Ее родители не были Тристаном и Изольдой. Ролло был прав: она думала только о себе и не хотела замечать одиночества отца, его тоски. Она не представляла себе жизни без него. Болел он редко, но, когда это случалось, она часами молилась в церкви, чтобы Бог не дал ему умереть. Когда заболела мать, Кейт самоотверженно ухаживала за ней, но в глубине души смирилась с ее уходом.

Кейт перешла на шаг, остановилась и, положив руки на пояс, сделала глубокий вдох. Она поняла: все эти двенадцать лет она оплакивала отца. Но чтобы выжить, ей пришлось превратить свою боль в ненависть.

Она подошла к ближайшей скамейке и опустилась на нее. Спустя какое-то время Кейт решительно поднялась и медленно побежала назад. Через некоторое время она без всякого удивления обнаружила, что стоит перед отелем «Риц», а на другой стороне улицы возвышалось здание «Деспардс».

Кейт не была здесь с тех пор, как рассталась с отцом.

Теперь ноги сами привели ее сюда. Она стояла и смотрела.

Прохожие с изумлением оглядывались на высокую рыжеволосую девушку в зеленом тренировочном костюме, по щекам у которой катились слезы… Ролло был, как всегда, прав. Это у нее в крови, она — Деспард. И «Деспардс» принадлежит ей. По праву. Отец вложил в него свою душу. И передал ей. Она и «Деспардс» нераздельны.

Когда она пустилась в обратный путь, шаг ее был легким, а глаза сухими. После долгих лет заточения она наконец оказалась на свободе.

Ролло также провел бессонную ночь, встал он рано и к десяти утра был в магазине. Поднявшись к Кейт, он обнаружил, что квартира пуста и тренировочного костюма нет на месте.

Он с облегчением вздохнул. По крайней мере, он знает, что с ней. Но время шло, и он стал волноваться. Около четырех он с тревогой глядел в окно, раздумывая, не позвонить ли в полицию. И тут он ее увидел: высокий рост И рыжие волосы сразу бросались в глаза. Он пригляделся. Кейт бодро шла своим размашистым шагом и выглядела довольной.

Когда она вошла, Ролло лежал на вытертом голубом диване, накрыв лицо «Санди таймс», но, подтверждая репутацию человека с необыкновенно чутким сном, он тут же отодвинул газету с лица и сказал, зевая:

— Ах, это ты! Который час?

— Ровно четыре.

— Неужели? — воскликнул он удивленно. — Я, кажется, задремал.

— Наверно, ты пришел к ленчу? Жаль, что ты меня не застал. Я ушла рано утром. Мне нужно было подумать.

— Я заметил, что тренировочного костюма нет на месте.

— Ты что-нибудь ел? Ты, наверное, чертовски голоден.

Не так давно он попил кофе с сандвичами, но сказал:

— Угадала. А ты?

— Просто умираю от голода.

— И далеко ты бегала?

— Бог знает куда… Сначала до Бейсуотер, там я немного посидела на скамейке, потом обежала вокруг парка, а потом снова сидела и думала… — Она прошла в ванную, но продолжала говорить из-за полуприкрытой двери. — Честно говоря, я не ожидала, что окажусь рядом с «Деспардс», и знаешь, мною овладело странное чувство. Словно я встретилась с тем, чего годами боялась, и обнаружила, что это всего лишь бумажный тигр. Теперь, я надеюсь, мои страхи и обиды позади.

Услышав, как потекла вода в ванной, Ролло поднялся, чтобы бросить на решетку свиные отбивные, явно предназначавшиеся для ленча, потом достал пакеты с морожеными овощами — брюссельской капустой и картошкой-фри, которую нужно было только разогреть. Кейт неплохо готовила, но еда не настолько интересовала ее, чтобы терять драгоценное время на кухне.

Через десять минут Кейт, гладко причесанная, в старом махровом халате, сидела за столом и за обе щеки уплетала аппетитно поджаренную отбивную. Еще один добрый знак. Она всегда теряла аппетит, когда нервничала.

— Я вижу, ты вступила в бой со своими демонами и наподдала им как следует? — спросил Ролло.

— Ну, можно сказать, что пока я выигрываю по очкам.

— Ты должна победить. Американское влияние проникло так глубоко, что поражение стало бранным словом с привкусом позора.

— Абсолютно с тобой согласна, — сдержанно сказала Кейт. — Я, похоже, в хорошей форме.

— Кстати о твоей форме. — Ролло бросил взгляд на ее пустую тарелку. — Тебе не мешало бы полностью сменить гардероб. Боюсь, клиенты «Деспардс» не поймут твоего стиля.

— Знаю. — Впервые за все время Кейт отреагировала на его замечание спокойно.

— Да мы изменились!

— Надеюсь. — Недавно обретенную уверенность Кейт ничто не могло поколебать. Она зевнула.

— Мы собирались заняться делами, — напомнил Ролло.

— Вряд ли это получится, — сказала Кейт таким тоном, что Ролло внимательно на нее посмотрел. Желать ей спокойной ночи было излишним. Она заснула, как только ее голова коснулась подушки.

Кейт проспала четырнадцать часов. Когда она проснулась, из кухни доносился запах кофе. Поднявшись, она набросила атласный халат, рождественский подарок Ролло — он был темно-болотного цвета, простого фасона и складно облегал ее фигуру, оттеняя рыжие волосы.

Когда Кейт вошла на кухню, Ролло поднял глаза.

— Ну как, выспалась? — спросил он. — Я не стал открывать магазин. По-моему, теперь в этом нет нужды.

К тому же сегодня понедельник, а в самом начале недели наша торговля идет совсем уж вяло.

Он налил ей кофе, и Кейт уселась за безупречно отдраенный сосновый стол, бережно держа чашку в ладонях и глядя на Ролло с ласковой улыбкой.

— Не знаю, что бы я без тебя делала, — с нежностью произнесла она. — Ты настоящий ангел-хранитель.

— Спасибо за теплые слова, но в первый и последний раз я выступал в роли ангела на Рождество, когда был годовалым младенцем. А теперь займемся делами, они ждут нас со вчерашнего дня.

— Не сейчас, — сказала Кейт. Заметив удивленно поднятые брови Ролло, она добавила:

— Мне нужно сходить в церковь.

— Ну что ж, иди, — поспешно поддержал ее Ролло.

Чарльз был католиком, а Сьюзан, хотя и была, как все шотландцы, доброй кальвинисткой, не стала крестить малютку-дочь в свою веру: пусть та подрастет и сама решит, кем ей стать. Кейт так и осталась некрещеной. Теперь она хотела найти католический храм и попросить священника помолиться за душу ее отца. Она чувствовала, что должна это сделать. Священник оказался юным и отнюдь не лишенным любопытства, но после того, как Кейт заверила его, что отца похоронили по католическому обряду, он принял пожертвование и произнес в ее присутствии положенные молитвы.

Она еще немного посидела в церкви, думая об отце уже без ненависти, без мучительного отчаяния и боли. Она молилась за него, прощала его и плакала облегчающими ее душу слезами. И вдруг каким-то непостижимым образом она ощутила, что отец простил ее.

По возвращении из церкви за ленчем Кейт была задумчива и тиха, и Ролло не пытался вывести ее из этого состояния. Она наверняка не замечала, что ест, долго сидела, подперев подбородок рукой и глядя в пустоту. Но постепенно она возвращалась к действительности, и, когда она наконец сказала: «Что ж, займемся делами», Ролло не стал говорить, что день уже на исходе.

— Главную опасность представляет для тебя Доминик, у нее есть все основания тебя ненавидеть: ведь ты родная дочь Чарльза, которой он оставил «Деспардс», — начал Ролло. — К тому же она завидует твоим способностям, которые ты унаследовала от отца. Она, конечно, знает свое дело, и весьма неплохо, но для этого ей пришлось упорно трудиться. К несчастью, учитель у вас был один и тот же.

У тебя, правда, есть кое-что, чего нет у нее: интуиция и врожденное чутье. Не забывай, что только в этом твое преимущество. Ты — Деспард.

Кейт кивала головой, впитывая каждое слово.

— Что касается остального… рад сообщить, что у тебя есть союзники. «Старая гвардия» тебя помнит и любит, хотя ты и не виделась с ними с тех пор, как впала в мрачность.

Краска стыда и раскаяния залила щеки Кейт.

— Неужели старый Смит все еще работает? — недоверчиво спросила она.

— По-прежнему реставрирует картины. Ему семьдесят пять, но, как известно, для «Деспардс» это не возраст.

К тому же мистер Смит незаменим. Джордж Хакетт, как и прежде, колдует над часами, а Хенри Брук — над стеклом. Я регулярно вижусь с ними.

— Ты мне ничего не говорил…

— Боже упаси! Ты сочла бы меня предателем, и тогда бы мне несдобровать. Во всяком случае, наши союзники мечтают о том, чтобы твоя сестрица с треском вылетела из «Деспардс», иначе, как только она придет к власти, вылетят они. Доминик помешана на модернизации, рационализации, компьютеризации и тому подобном. Она выкинет их всех на улицу.

— Но ведь это глупо!

— В отличие от тебя ей наплевать на старых друзей, как, впрочем, и на всех остальных, кроме самой себя. И…

— Как они? — перебила Кейт.

— Всегда рады слышать о тебе. Поэтому-то я с ними и встречался. — Ролло помолчал. — И еще чтобы быть в курсе того, что происходит в «Деспардс».

— А что происходит?

— Они сами тебе расскажут. Они буквально сгорают от нетерпения. Ты увидишь их утром в среду. — Ролло снова сделал паузу. — А в двенадцать у нас встреча с Чандлером.

Кейт удивленно вскинула голову.

— Он будет ждать нас, — пояснил Ролло. — Он знает, что ты передумала.

— Ты говорил с ним?

— По телефону. Он просил держать его в курсе дела.

— По-твоему, ему можно доверять? — нахмурившись, спросила Кейт. — Ведь он муж Доминик?

— Он сам себе хозяин, — вздохнул Ролло.

— Похоже, ты ему симпатизируешь? — спросила Кейт.

— Не стану отрицать. Но его брачный союз с Пираньей — так называют его жену — красноречиво свидетельствует о его сексуальных пристрастиях.

— Эти-то пристрастия меня, и беспокоят, — мрачно сказала Кейт.

— Твой отец назначил Блэза душеприказчиком, он должен следить, чтобы игра велась честно.

— Но почему? Вот что мне хочется знать.

— Вероятно, потому, что хорошо знал свою падчерицу.

— По-твоему, она способна смошенничать? — спросила Кейт с отвращением.

— Нисколько в этом не сомневаюсь.

— Но Блэз Чандлер не может быть беспристрастным, он так или иначе будет держать сторону жены.

— У каждого из них своя жизнь. Блэз вовсе не под каблуком у жены. К тому же, если бы Чарльз в нем сомневался, то он не сделал бы его душеприказчиком.

— И все же я остаюсь при своем мнении, — сказала Кейт, вспомнив свое яростное столкновение с Блэзом.

Остаток дня они провели, обсуждая тактику. Ролло сообщал Кейт все, что знал о нынешнем положении дел в «Деспардс».

— К счастью, наверху еще остались люди, которые тебя помнят, хотя Пиранья успела внедрить туда свою «пятую колонну». Отсюда следует, что нам придется иметь дело и с этими людьми. К тому же она наверняка зашлет шпионов и в наш лагерь.

— Похоже, ты ее хорошо знаешь. — Кейт почувствовала легкий укол ревности. До сих пор Ролло всецело принадлежал ей одной. Ей было неприятно, что Ролло проявил столь пристальный интерес к кому-то другому, тем более — к красивой женщине.

— Нам приходилось встречаться, — пожал плечами Ролло, умолчав о том, что он сам искал этих встреч, что их было несколько и что они-то и породили стойкую взаимную неприязнь. Но когда дело касалось Ролло, Кейт становилась необыкновенно проницательной.

— Ты не имел успеха? — радостно спросила она.

— Она возненавидела меня с первого взгляда, — честно признался Ролло. — Доминик терпеть не может гомосексуалистов. Мужчины — главные козыри в ее игре.

К тому же, — Ролло сделал многозначительную паузу, — мы с ней положили глаз на одного и того же парня.

Кейт залилась неудержимым смехом.

Ночью впервые за много месяцев Кейт извлекла из тайника альбом, куда много лет наклеивала вырезки из газет и толстых глянцевых журналов. Она принялась внимательно разглядывать фотографии, где рядом с отцом стояла его вторая жена, и впервые обратила внимание на то, как она смотрела на мужа: с откровенным обожанием. Катрин и вправду была необычайно хорошенькой, похожей на куколку. Она разительно отличалась от сухопарой и неулыбчивой Сьюзан Деспард. Вне всякого сомнения, Катрин — покорная, изысканная, чувственная — подчинила свою жизнь жизни мужа. Только сейчас Кейт поняла, что Сьюзан Деспард жила своей жизнью — просто она находилась рядом с Чарльзом. На фотографиях на Катрин Деспард было элегантное платье и великолепные драгоценности. Она выглядела так, как и должна выглядеть жена богатого, преуспевающего человека. А ее мать редко посещала торжественные обеды, обычно отец приглашал клиентов или коллег в ресторан, потому что Сьюзан была болезненно застенчива и в присутствии посторонних совершенно терялась. Вот почему, догадалась Кейт, отец всегда заботился о том, чтобы маленькая Кейт научилась свободно общаться с людьми, и отправил ее в школу, где она завела друзей и перестала дичиться.

И все же бесспорно — ей далеко до Доминик. Кейт отыскала на фотографиях прекрасное, как цветок, лицо, и сердце у нее болезненно сжалось. Можно ли соперничать с такой красавицей?! Кейт ненавидела свою внешность с того самого дня, когда случайно подслушала безжалостный приговор своей шотландской бабки, столь же практичной, как и ее дочь: 4 Она никогда не будет красавицей.

Будем надеяться, что Господь наделил ее мозгами, потому что девчонке придется самой пробивать себе дорогу».

Боль, причиненная этими словами, долго жила в девочке. Кейт поднялась и подошла к зеркалу. «Я похожа на смерть, — с тоской подумала она. — Худое лицо, тонкие губы. Всю жизнь меня дразнили морковкой. Хорошо бы хоть чуть-чуть поправиться, а то кожа да кости». Она похлопала себя по бледным щекам, удрученно принялась разглядывать веснушки. Бабушка была права. Ей остается полагаться только на себя. До сих пор в ее жизни не было мужчин, и впредь она постарается держаться от них подальше. После предательства отца Кейт перестала доверять мужчинам и бессознательно держалась с ними так, что результаты предсказать было нетрудно. Отсутствие успеха у мужчин она объясняла тем, что некрасива. Известно, что мужчины предпочитают хорошеньких. Она убедилась в этом еще в школе — на школьных вечерах она из года в год подпирала стенку.

Расстроенная, она легла в кровать. Доминик же была сотворена природой с любовью: казалось, ее каждый день бережно вынимали из выстланного атласом ларца. Но в ней было еще нечто: необычайная сексуальность. То, чего не было в Кейт. Захлопнув альбом, она положила его на тумбочку и натянула одеяло на голову. Как в детстве, когда она чувствовала себя несчастной.

Итак, красота Доминик против интеллекта Кейт.

Кейт была настолько же уверена в своих способностях, насколько сомневалась во внешности. Она знала, что умна, и имела тому доказательства — призы за отличную учебу.

За короткое время она успела приобрести репутацию знатока восточного фарфора и честного антиквара. Но разве этого достаточно, чтобы управлять большим аукционным домом? Кейт знала, как функционирует «Деспардс», в свое время отец объяснил ей это, а Чарльз был не из тех, кто вносит бесконечные поправки в безупречно работающий механизм. Вряд ли за последние двенадцать лет что-нибудь существенно изменилось. Она прекрасно разбиралась в искусстве. Но персонал? Ее крохотный магазинчик не шел ни в какое сравнение с «Деспардс». Когда она ходила на аукционы, за прилавком оставался Ролло. Это были чисто личные отношения. Но «Деспардс» устроен гораздо сложнее. На вершине пирамиды находился ее отец — президент и директор-распорядитель, далее шли заведующие отделами, за ними менеджеры, за ними администраторы помельче. Кроме того, была бухгалтерия и каталожный отдел, отдел упаковки и хранения, а также перевозок и экспорта, еще один отдел объединял ответвления торгового отдела, занимавшиеся налогами и ценами. В «Деспардс» работало около тысячи человек. У нее по спине побежали мурашки. Должно быть, за двенадцать лет многое изменилось: одни сотрудники пришли, другие ушли. Но три ее старых знакомых все еще там.

И многие другие, кого она помнит с детства. Они были преданы отцу, но будут ли они преданы его дочери? Как бы там ни было, в «Деспардс» ей помогут даже стены.

Хорошо, думала она, время покажет. А пока не стану волноваться зря. Но когда она подумала о предстоящем свидании с Блэзом Чандлером, от мнения которого очень много зависело, она ощутила в груди холодок. Интересно, какие полномочия вообще имеет душеприказчик? Кейт знала только, что душеприказчик должен следить за тем, чтобы воля покойного была исполнена непреложно.

Давал ли ее отец какие-либо указания зятю? Хуже всего то, что Блэз женат на Доминик. Кейт сомневалась в его беспристрастности. Блэз предан жене. Ведь мужья всегда преданы своим женам. Но тут она вспомнила, как отец оставил ее мать, и поняла, в чем ее ошибка. Мужья преданы женам, пока их любят. Но разве можно разлюбить такую красавицу, как Доминик дю Вивье? Боже, подумала она, я начинаю заводиться. Она сделала несколько глубоких вздохов, встала с постели и уселась на ковер в позе лотоса. Это не стоило ей никакого труда, Кейт прекрасно владела своим телом.

Расслабившись, закрыв глаза, она глубоко дышала, считала про себя и наконец почувствовала, что напряжение схлынуло. Сердце перестало тревожно биться, мышцы расслабились, и, когда Кейт снова очутилась в постели, она мгновенно погрузилась в сон.

Глава 4

Как только Катрин де Вильфор вышла замуж за Шарля-Эдуарда Ги дю Вивье, она лишилась всех прав на свое приданое: оно перешло в полное владение мужа — таковы французские законы. Де Вильфоры были богаты, а дю Вивье — родовиты. Последние принадлежали к потомственным дворянам и вели свой род по женской линии от тех влиятельных вельмож, которые в 978 году посадили Гуго Капета на французский трон, а первые — всего лишь к сословию служилого дворянства. Но так как французская аристократия всегда ценила деньги и власть превыше геральдических тонкостей, а за Катрин де Вильфор давали богатое приданое, бракосочетание было отпраздновано со всей подобающей пышностью.

Катрин досталась мужу девственницей. Она совершенно не знала жизни и безнадежно любила другого. Сам Шарль дю Вивье к тому моменту был уже разочарованным, циничным человеком с подорванным в бесконечных оргиях здоровьем, и хотя красота и девственность жены поначалу произвели на него некоторое впечатление, как только она забеременела — а это случилось на третью ночь их медового месяца, — он потерял к ней всякий интерес и вернулся к своим шлюхам, мальчикам и прочим развлечениям. Безропотная и глубоко несчастная Катрин была отправлена в Нормандию, в родовой замок дю Вивье, дожидаться рождения ребенка.

Она понимала, что ее брак, как и большинство аристократических браков во Франции, был откровенной сделкой и что устроила эту сделку ее мать, урожденная Гортензия Шмайссер из Эльзаса, дочь миллионера, владельца сталелитейных заводов и к тому же еврея. Во время войны авиация союзников превратила заводы Шмайссера в груду развалин, а выплата репараций была делом далекого будущего. Немцы разграбили замок, оставив одни голые стены, однако владельцам удалось спасти прекрасную коллекцию севрского фарфора, спрятав ее на дне крепостного рва. За этой коллекцией и приезжал к родителям Катрин Чарльз Деспард, который затем продал ее в Париже за сумму, о которой маркиза де Вильфор не могла и мечтать. Ее дочь была спасена. Она не будет страдать от насмешек, доставшихся на долю Гортензии Шмайссер. Все это было сказано Катрин, которая привыкла беспрекословно подчиняться родителям. До встречи с Чарльзом Деспардом она никого не любила, и захлестнувшее ее чувство нарушило ее душевное равновесие, которое с годами становилось все более неустойчивым.

Когда ее муж начал поколачивать ее, Катрин не стала жаловаться своим родителям — это было бесполезно, — а просто перестала вставать с постели, пока у ней не родилась дочь. Оказалось, что малютка как две капли воды похожа на отца, и тот был этим необычайно польщен, хотя и хотел мальчика. Когда врачи сказали, что у Катрин детей больше не будет, он поначалу пришел в ярость, но, вспомнив о своей неизлечимой болезни — у него последняя стадия сифилиса, был уже затронут и мозг, — пришел к заключению, что, может, это и к лучшему. Свою дочь он испортил постоянными похвалами. Он называл ее маленькой королевой, поэтому она с детских лет считала себя выше других, что подтверждала и ее редкая красота.

Отца она обожала и восхищалась им. Пока болезнь не изуродовала его, он казался дочери самым красивым мужчиной в мире. К тому же он был энергичен, властен и крайне самолюбив. Он всегда добивался своего, его не беспокоила судьба ничтожных людишек, которые годились для одного — удовлетворять его прихоти. Эту жизненную философию он внушил и своей дочери.

К матери Доминик не испытывала ничего, кроме жалости. Та была слабой, робкой, словно погруженной в сон.

Большую часть дня она проводила у себя за вышиванием, по-прежнему мечтая о своем прекрасном принце. Когда Доминик немного подросла, отец в самых издевательских тонах описал ей историю любви Катрин и Чарльза. Самые дикие выходки Ги дю Вивье не могли вывести Катрин из оцепенения. Даже когда он заставлял ее смотреть, как он совокупляется с другими женщинами, мальчиками или теми и другими одновременно, она неподвижно сидела, сложив руки на коленях и глядя перед собой невидящими глазами, пока он раздраженно не приказывал ей убираться. Когда же отец, все стремительней погружавшийся в безумие, предложил Доминик стать свидетельницей его очередной оргии, она наблюдала за ним с таким холодным любопытством и презрением, а после высказала столько едких замечаний, что Ги, задрожав, неуверенно посмотрел на дочь. Впервые в жизни он задумался над тем, кого он вырастил и что скрывается за этим прекрасным лицом. Его пронзила мысль, что по сравнению с ней он сам не более чем расшалившийся школьник.

Когда Ги дю Вивье превратился в слабоумного идиота, Доминик заперла его в башне, приставив к нему глухонемого детину, который неусыпно ухаживал за ним и сторожил за ничтожное вознаграждение. Целых два года, последние три месяца из которых безумец представлял опасность не только для себя, но и для окружающих, Ги дю Вивье провел в заточении в далеком нормандском замке. Когда он наконец умер, Доминик перевезла гроб с телом в Париж и выставила для прощания в огромном зале. Смерть стерла с лица Ги дю Вивье следы безумия, лишь иссохшее тело говорило о тяжелой болезни. Тем, кто пришел высказать соболезнования, сообщили, что Ги дю Вивье умер от рака.

Жена и дочь похоронили его с почестями в семейной усыпальнице рода дю Вивье. Обе были в густых вуалях.

Обеим вуаль весьма пригодилась: Катрин не могла скрыть радостной улыбки, а Доминик — ярости. Отец оставил им одни долги. У Доминик были планы, но они требовали денег. Когда она тщетно пыталась найти у них в доме хоть что-нибудь, что отец не успел продать, она неожиданно вспомнила о Чарльзе Деспарде.

Оказалось, что дела у Чарльза идут как нельзя лучше.

За последние двадцать лет в его жизни произошли большие перемены. Он стал богат, очень богат. У него также появились жена и дочь. Не беда, от них легко избавиться.

Но прежде нужно убедиться в том, что чары ее матери еще действуют.

Когда Чарльз прочел письмо Доминик, где она просила его о встрече, он ничего не заподозрил. Он знал, что Катрин вышла замуж за одного из дю Вивье, но род дю Вивье был многочисленным, а яркая, чувственная красота девушки ничем не напоминала нежную прелесть его златокудрой Катрин. Когда Доминик попросила у него работу, он удивился: она принадлежит к одной из самых родовитых семей во Франции…

— Имя — единственное мое богатство, — объяснила Доминик, пожав плечами.

— Вы забыли о вашей внешности, — любезно произнес Чарльз.

— Мама говорила, что вы любезный человек. — Увидев, что брови Чарльза полезли вверх, Доминик добавила:

— Вы знали ее как Катрин де Вильфор.

Он изменился в лице.

— Как поживает мадам дю Вивье? — спросил он после паузы.

— Она сейчас в трауре по моему отцу. Мама ничего не знает о нашей встрече. Отец не оставил нам ни гроша.

Я должна, я вынуждена работать. Видите ли, я вращаюсь в том мире, где заключается большая часть ваших сделок.

И мне пришло в голову, что я могла бы работать у вас… осведомителем? Так вы их называете? То есть давать информацию о том, что и у кого продается. А вы платили бы мне комиссионные от конечной аукционной цены.

Спокойная уверенность юной особы — ей было не больше восемнадцати, ее продуманные, четкие доводы произвели на Чарльза впечатление.

— Я попросила бы вас никому не говорить, что я работаю на «Деспардс». Иначе мне будет трудно посещать дома моих друзей…

Чарльз утвердительно кивнул, его мысль продолжала работать.

— Вы закончили учебу?

— Да. Я вернулась из Англии на похороны отца, не доучившись всего несколько недель.

— Меня заинтересовало ваше предложение, мадемуазель. Давайте обсудим дальнейшие детали…

Так Доминик стала работать в «Деспардс». Она блестяще начала карьеру. Используя свое общественное положение, она посещала бесконечные коктейли, обеды, приемы, шоу, балы. Она напоминала бабочку, впервые распустившую крылья. Никто не знал, что она получает приличные комиссионные, которые кладет на номерной счет в швейцарском банке. Она объявила отца банкротом, так как не собиралась тратить свой заработок на оплату его астрономических долгов. Взяв материнские драгоценности, она отнесла их Чарльзу Деспарду и грустно спросила, сколько они, по его мнению, стоят? Как будто решилась принести их в жертву. После смерти отца фамильные драгоценности дю Вивье больше им не принадлежали, но у Катрин осталось жемчужное ожерелье, завещанное отцом, и пара прекрасных сапфировых серег — свадебный подарок бабушки. Чарльз Деспард купил их за хорошую цену — жемчужины были без изъяна, сапфиры чистейшей воды — и, как и ожидалось, вернул их Доминик. Тогда она пригласила его на чай, чтобы возобновить их знакомство с Катрин.

Она едва не силой вытащила мать в Париж. После смерти мучителя-мужа та наслаждалась покоем сельской жизни. Она работала в саду и вообще делала все, что хотела. Но Доминик сказала, что готовит для матери сюрприз и что та должна выглядеть как можно лучше. Она отправила ее к парикмахеру, маникюрше, визажисту, купила ей великолепные платья у «Бальмэ». Когда в назначенный день и час Чарльз вошел в гостиную дю Вивье, то увидел сияющие золотые волосы и лицо своей возлюбленной, которое, к его глубокому изумлению, ничуть не изменилось. Она собиралась улыбнуться ему вежливой, ничего не значащей улыбкой, но, увидав, кто это, прижала руку ко рту и, всхлипнув, прошептала:

— Чарльз?

— Катрин! Моя прекрасная Катрин!

Доминик отвела им десять минут. Если за это время у них ничего не выйдет, то ничего не выйдет вообще. Когда, вернувшись в гостиную, она увидела их лица, то сразу поняла: получилось.

Чарльз и Катрин заключили брак в мэрии прованской деревушки, из которой Гаспар Деспард отправился в Париж двести лет назад. После этого Доминик почти не вспоминала о прежней семье отчима. Если он был им нужен, то почему они не боролись? Сама она приготовилась к борьбе и разработала план действий. То, что отношения между Чарльзом и его первой семьей прервались, вполне устраивало Доминик, но все же она рассудила, что не мешает принять меры предосторожности. Она была в восторге, что знаменитый Чарльз Деспард ее отчим, и почти сразу же начала называть его папой. Она постаралась сделаться для него незаменимой. Это ей он много раз рассказывал историю о том, как потерял свою Катрин, ей признавался, что Катрин де Вильфор для него воплощение Женщины. Катрин была безмерно предана Чарльзу.

Он с восторгом обнаружил, что если бы он, а не первый муж приказал ей смотреть, как он развлекается с другими женщинами, мальчиками и даже собаками, то она с радостью согласилась бы: для нее было счастьем исполнять любые его желания. Она поздно открыла для себя секс, и ее долго спавшая чувственность бурно пробудилась к жизни, не уступая чувственности мужа. В отношениях с Катрин воплотились самые смелые фантазии Чарльза, она восхищала его бесконечной изобретательностью, страстной покорностью его желаниям. Ему и в голову не приходило, что она претворяет в жизнь все то, что видела на оргиях Ги дю Вивье.

Никогда еще Чарльз не был так счастлив. Лишь через несколько месяцев Доминик заметила, что он немного погрустнел. Именно тогда она обнаружила, что его письмо к дочери вернулось нераспечатанным. Притворно сочувствуя, Доминик грустно поведала ему, как страдала Катрин в первом браке, прозрачно намекая, что второй разлуки с Чарльзом она не перенесет. Его дочь, утешала она отчима, еще ребенок. Когда она вырастет и поумнеет, то все поймет сама. От Доминик Чарльз узнал, что для его жены существует только он, что Катрин болезненно ранима и ей невыносимо слышать о его прежней семье, что если он захочет привести сюда дочь, то нанесет своей любимой страшное оскорбление, тем самым показав, что с ней он скучает. Похоже, у Катрин совершенно расшатаны нервы, с тревогой подумал он. Стоило его вниманию переключиться на какой-нибудь другой предмет, как она впадала в беспокойство, она ревновала его даже к «Леопарде». Чему тут удивляться, если вспомнить, какую ужасную жизнь она прожила со своим злодеем-мужем… Хорошо, что Доминик ничего от него не скрыла. Он постарается ничем не огорчать свою Катрин, теперь он знает, какая она хрупкая. А его маленькая Кэт и впрямь, когда подрастет, поймет все сама. Четырнадцать лет трудный возраст.

Нужно подождать хотя бы до шестнадцати… Но он по-прежнему будет ей писать. Это никому не причинит вреда.

Матери Доминик объяснила, что Чарльз не был счастлив в первом браке. Он женился без любви, страшась одиночества.

— Это судьба, мама, что Чарльз вернулся в твою жизнь как раз тогда, когда ты стала свободной. Я и представить себе не могла, что встречу его на том скучном коктейле.

Я сразу поняла, что он до сих пор влюблен в тебя. Если бы ты видела его лицо, когда он услыхал, что я твоя дочь…

К тому времени, когда Доминик закончила плести свою паутину, Чарльз был опутан по рукам и ногам и совершенно беспомощен. Доминик не только устроила встречу Катрин с Чарльзом, но и позаботилась о том, чтобы до Лондона время от времени доходили слухи о новой счастливой жизни ее отчима. А когда его письма к дочери возвращались нераспечатанными, Доминик, торжествуя в душе, притворно утешала и подбадривала Чарльза, стараясь занять в его сердце место Кэтрионы Деспард. Когда Кейт исполнилось восемнадцать, Доминик предложила Чарльзу поехать поздравить дочь, предварительно позаботившись о том, чтобы в печати появились статьи о преуспевающем Чарльзе Деспарде и его красавице жене, в которых снова всплыла давняя история его любви. Как она и рассчитывала, Чарльз вернулся ни с чем.

С годами пропасть между Чарльзом и его родной дочерью росла, и Доминик поверила, что ей наконец удалось занять ее место. Сама она с удивлением обнаружила, что стала питать к Чарльзу теплые чувства. Он обладал редким качеством: добротой. Он не любил причинять другим боль, вот почему, как ни старалась Доминик, разрыв с дочерью лежал у него на душе тяжким грузом. И чем старше он становился, тем тяжелей страдал. Он постоянно следил со стороны за ее жизнью. Доминик узнала об этом, когда, вернувшись из Лондона, поспешила сообщить отчиму, что его дочь открыла магазин под именем Кейт Меллори.

— Знаю, — печально ответил Чарльз, вид у него был убитый. — Мне об этом сообщили.

— Мне очень жаль, — сочувственно пробормотала Доминик. — Кажется, она решила вычеркнуть вас из жизни.

Известие о том, что Чарльз оставил лондонское отделение «Деспарде» этой самой дочери, потрясло Доминик.

Почему он это сделал? Где она допустила ошибку? Быть может, они тайно встречались? Она перерыла все ящики в его письменных столах в Нью-Йорке, Лондоне и Париже и не нашла там никаких подозрительных бумаг. Лишь позже она вспомнила, что не нашла и его писем к дочери.

Когда Блэз сообщил, что Чарльз назначил его своим душеприказчиком, Доминик поняла, куда делись письма.

Но не стала задавать Блэзу никаких вопросов. Он был очень проницателен, и чем меньше он будет знать, тем лучше. Она не стала скрывать, что неожиданный поворот событий огорчил и даже раздосадовал ее, однако высказала полную уверенность в победе. «У меня за плечами двенадцать лет практики, — резонно заметила она. — Папа научил меня не только разбираться в фарфоре, но и вести дела. Я думаю, он написал это странное завещание просто для очистки совести — ведь он был очень совестлив, я знаю. Годы, прожитые в Англии, не прошли даром. Не смейся, но он стал похож на англичанина. Он никогда не поступил бы так… не по-французски, если бы в свое время не жил по ту сторону Ла-Манша. Что ж, пусть будет так, как он хотел. По-моему, он не сомневался в исходе. Мне не о чем тревожиться. Я получу „Деспарде“ годом позже, только и всего».

«Но я не собираюсь ждать слишком долго», — думала Доминик, лежа на массажном столе. Ее голова покоилась на согнутых руках, глаза были закрыты. Она обожала массаж. Умелые руки атлета-массажиста то сдавливали, то поглаживали ее тело, разминали сплетение мышц, причиняя легкую, граничащую с наслаждением боль. Масло, которым он ее растирал, пахло цветами и горными травами. К концу массажа тело у Доминик стало податливым и гибким, словно его сделали из новенькой резины. И сразу под душ: сначала теплый, потом прохладный и, наконец, обжигающе ледяной.

Этот ежеутренний ритуал давал Доминик заряд бодрости на целый день, ей были не страшны любые неприятности, проблемы, осложнения и конфликты. Вчера у нее был трудный день — похороны Чарльза. В последний путь покойного провожали только жена, падчерица, зять и несколько пожилых родственников и старых друзей, долгие годы проработавших с ним в «Деспарде». После скромной панихиды Чарльза похоронили на южном склоне холма под пышным кустом мальмезонских роз.

Когда-нибудь с ним рядом уляжется Катрин. На противоположном холме виднелась старая усадьба, которую он купил и отстроил двадцать лет назад. С ее террасы, на которой любил отдыхать Чарльз, тоже было видно маленькое кладбище. После похорон на террасе накрыли стол, а когда Доминик и Блэз уехали, Катрин осталась сидеть в большом плетеном кресле с неизменным вышиванием в руках. Ее взгляд был устремлен туда, где покоился прах ее мужа. Его скромные похороны, на ее взгляд, выгодно отличались от торжественного погребения Ги дю Вивье, с пышной мессой, которую служил кардинал, с псаломщиками и ладаном. Чарльз не был примерным католиком, да и Катрин охладела к религии с тех пор, как священник семьи де Вильфор сказал, что ее долг слушаться родителей, которые сами выберут ей мужа. Ее долг рожать детей и быть во всем покорной мужу. Неспособность произвести на свет наследника Катрин всегда рассматривала как изощренную месть своему супругу.

После похорон Доминик отвезла Блэза на аэродром, он полетел в Лондон, она — в Женеву. Ему предстояло свидание с Кейт Деспард, у Доминик были собственные планы.

После душа она вытерлась, нанесла на тело полные пригоршни увлажняющего крема, прошла обнаженная в гардеробную с зеркальными стенами и распахнула дверцу шкафа, где на полукруглых полках лежало ее белье.

Она предпочитала чистый шелк: плотный, черный атлас, густо покрытый вышивкой — он великолепно оттенял прозрачную белизну ее кожи. Глубоко вырезанный соблазнительный лифчик, крохотные трусики, узкая полоска пояса с длинными резинками — когда Доминик закидывала ногу за ногу, выше чулка мелькала белоснежная кожа. Она любила тонкие шелковые чулки. Колготки, на ее взгляд, были негигиеничны, к тому же они могли оказаться досадным препятствием, когда рука мужчины скользила вверх по ее бедру. Она никогда не носила грации: ей нечего было стягивать или поддерживать. Все ее платья и юбки плотно облегали фигуру. Она придирчиво добивалась того, чтобы ее одежда сидела как влитая.

Она вынула из шкафа белый костюм от Сен-Лорана.

Белый сегодня будет весьма уместен. Напоминает о девственности… Юбка узкая, как мораль пуританина, зато с высоким разрезом сзади. Как только шелковая подкладка с шелестом скользнула по ее бедрам, Доминик закрыла глаза от наслаждения: кожа у нее была очень чувствительная. Затем она надела жакет в талию: широкие плечи, присобранные рукава, маленькая гофрированная баска, узкий, глубокий вырез, от которого захватывало дух. Наряд дополняли черные атласные лодочки на высоченных каблуках.

Кончив одеваться, она подошла к туалетному столику и зажгла яркий свет. Она нанесла на лицо увлажняющий крем — при ее безупречной коже крем-пудра была не нужна, — затем умело оттенила веки, коснулась тушью и без того темных ресниц, тронула помадой губы и наложила на нежные скулы румяна. Чуть сбрызнула себя специально сделанными для нее духами «Доминик». Последним штрихом — ее фирменным знаком — были десятикаратные сапфиры в ушах и кольцо с сапфиром на левой руке.

Затем она прошла на середину комнаты и стала медленно поворачиваться на месте, разглядывая себя в зеркалах.

Убедившись, что она — само совершенство, Доминик вышла из комнаты и направилась к террасе.

Ее вилла располагалась на самой границе Франции со Швейцарией, на одном из женевских холмов. Доминик купила ее на собственные деньги, миллиарды Чандлера тут были ни при чем. Когда она вышла на террасу, ее глазам открылся изумительный вид: озеро, город, голубое небо, зелень лесов и далекие вершины гор. Водная гладь искрилась, как шампанское, ветви деревьев шевелил легкий ветерок. Запах только что сваренного кофе — его приготовили по сигналу служанки, когда Доминик кончила одеваться, — щекотал ноздри. Ровно четыре унции натурального апельсинового сока приятно освежили рот. Когда она отодвинула пустой стакан, ее дворецкий Жюль взял в одну руку кофейник, а в другую серебряный молочник и налил их содержимое в большую белую чашку, на дне которой лежал один кусочек сахару. Поблагодарив его улыбкой, Доминик обхватила чашку обеими руками и, блаженно зажмурившись, сделала первый глоток.

Убедившись, что все в порядке, Жюль удалился, а Доминик протянула руку к двум кусочкам подсушенного хлеба, взяла один из них и, окунув в чашку с кофе, медленно, с удовольствием проглотила. Завтрак она особенно любила, хотя не всегда могла насладиться им в полной мере. Поднявшись утром, она первым делом вставала на весы, и если стрелка чуть отклонялась от ее оптимальных сорока пяти килограммов, она пила черный кофе без сахара и не притрагивалась к хлебу. Но сегодня с ее весом было все в порядке. Доминик стала перебирать в уме текущие дела. Она любила утренние часы, когда она могла спокойно посидеть и все обдумать.

Ее секретарша, мадемуазель Демулен, появилась на террасе, когда Доминик допила вторую чашку кофе. В руках она держала записную книжку, ежедневник, а также утреннюю почту.

— Бонжур, мадам.

— Бонжур, Ортанз. Что у нас сегодня?

Сначала они занялись почтой, затем Доминик, взяв Из рук секретарши толстый, в кожаном переплете ежедневник, просмотрела записи на этот день, затем Ортанз, любившая посплетничать, как и все старые девы, стала пересказывать ей новости.

— Мсье Лебек говорит, что маркиз де Босолей вроде бы собрался продавать своего Моне и что он ведет переговоры одновременно с «Дрюо» и «Сотбис», хотя ничего пока не решено. Мсье Лебек полагает, что вы еще успеете перехватить маркиза, к тому же мадам де Босолей — ваша старая приятельница…

— Где она сейчас?

— В Париже, мадам, на авеню Фош.

— Позвони ей. — Доминик задумчиво поджала губы. — Если мне не изменяет память, Моне у них великолепный.

— Вы правы, мадам. Портрет госпожи Мариньи с дочерью. — Она не хуже Доминик знала, что кому принадлежит.

— Отлично. Этим и займись, Ортанз. Узнай, нужны ли Соланж деньги… — Доминик сделала гримаску. — Она наверняка совершила еще один набег на Диора.

Ортанз заглянула в ежедневник.

— Поступила партия товаров от де Врие.

— Хорошо. Я буду на складе в четыре.

— У вас сегодня обед с господином Лангом.

— Ах, да. — Доминик поставила чашку на стол. — Мы будем обедать здесь. Через десять минут пришли ко мне Антуанетту.

— Хорошо, мадам.

Антуанетта была поварихой, которая с бесстрастной практичностью создавала кулинарные шедевры. Однако ее таланты этим не ограничивались: она до хрипоты торговалась с продавцами в магазинах и на рынке — хотя, казалось бы, в этом не было нужды, — устоять перед натиском мадам Моляр не мог никто. Доминик мудро позволяла ей оставлять сэкономленные деньги себе — в качестве поощрения.

Встав из-за стола, Доминик прошла в кабинет. Отсюда она вела телефонные переговоры — у нее была своя частная линия, — здесь писала письма, плела интриги, вынашивала тайные планы. Вошла Антуанетта, как всегда, в черном платье и белоснежном накрахмаленном фартуке.

Пожелав госпоже доброго утра, она встала перед письменным столом, скрестив руки на груди.

— К обеду у нас будет гость, англичанин. — Их глаза встретились, и Доминик пожала плечами, словно извиняясь за то, что какой-то дикарь будет удостоен чести отведать стряпню Антуанетты. — Обед должен быть сытным, но не слишком…

И снова две женщины обменялись взглядами. Ничто на широком крестьянском лице Антуанетты не говорило о том, что она прекрасно поняла свою хозяйку: сегодняшний гость предназначен на заклание.

— Можно подать баранину. Соте из барашка в лимонном соусе, а к нему цикорий, фаршированный шампиньонами, и зеленый горошек, — предложила она.

Доминик утвердительно кивнула.

— Так и сделаем… А на десерт фрукты и сыр. Англичане любят сыр.

— Может быть, мой щавелевый суп на первое?

— Отлично.

Вынув из ящика письменного стола шкатулку с деньгами, Доминик извлекла оттуда несколько банкнот и протянула поварихе, сделав пометку в записной книжке.

— Мерси, мадам.

Антуанетта ушла, а Доминик ногой нажала маленькую кнопку на полу. На этот раз появился дворецкий.

— Жюль, у нас сегодня гость, англичанин. Мы подадим барашка.

— Я предложил бы «Мутон Каде» 1971 года, мадам.

Оно не слишком тяжелое для этого времени дня и подойдет к барашку, так как достаточно молодое.

— Превосходно. А в качестве аперитива бутылку «Крюг-63».

Жюль наклонил голову. Вероятно, важный гость, если он заслуживает «63». Мадам хочет его ублажить… а может, и больше. В зависимости от того, какое вино заказывалось к обеду, Жюль точно знал, какие виды имеет на гостя хозяйка.

— Когда он приедет, мадам?

— В час, обед назначен на полвторого.

Покончив с делами, Доминик прошла в гардеробную — слегка подмазаться и причесаться перед выходом из дома.

У дверей ее ждал «роллс-ройс» «фантом-4». За рулем сидел ее шофер Жан-Поль.

— В магазин, — приказала Доминик, когда он распахнул перед ней дверцу.

Ровно в десять машина мягко выехала из ворот дома номер 1 и направилась к Женеве.

Пирс Ланг проработал два года личным помощником Чарльза Деспарда. Он был молод — тридцать лет — и честолюбив. Ему как младшему сыну не приходилось рассчитывать на наследство. Он имел хорошие манеры и по материнской линии был в родстве со многими английскими аристократами, которым время от времени приходилось расставаться с фамильными реликвиями. В этом отношении он был незаменим.

Доминик дю Вивье возбуждала его с тех самых пор, как он впервые ее увидел, но, помня о ее полудикаре-муже, Пирс Ланг предпочитал держаться от нее подальше и демонстрировать восхищение со стороны. Теперь, подъезжая к ее вилле, он пробовал угадать, почему Доминик внезапно вызвала его в Женеву. Причина могла быть одна.

Рассказы о сексуальных аппетитах Пираньи передавались испуганным шепотом. Судя по отзывам, близость с Доминик дю Вивье была чем-то незабываемым… Пирс Ланг дрожал от нетерпения. Надеюсь, думал он, она не станет тянуть время. Еще немного, и при мыслях о ней он взорвется.

Вилла потрясла его своим великолепием. Вышколенные слуги, свежие цветы, великолепная мебель и картины, только подлинники: превосходный натюрморт Ренуара, мейсенский и севрский фарфор и… неужели даже Фрагонар?

— Мадам скоро будет, — почтительно произнес дворецкий.

Чем скорее, тем лучше, подумал Пирс, оглядываясь по сторонам. Да, Доминик — лакомый кусочек, такой же лакомый, как и ее вилла.

Когда Доминик наконец появилась в гостиной, то пенис Пирса немедленно ей отсалютовал.

— Мадам… счастлив вас видеть.

— Добрый день, мистер Ланг. Как дела в Лондоне?

— «Деспардс» напоминает растревоженный улей.

Мы все возмущены.

— Неужели все?

— Конечно, не считая старикашек — так мы их называем. Они, по-моему, в восторге. Но ведь они отстали от жизни, живут вчерашним днем, но мы не хотим возвращаться к прошлому. Мы хотим, чтобы вы стояли во главе, мадам. Сейчас двадцатый век. Для тех, кто понимает, вы и есть «Деспардс».

— Мой отчим думал иначе…

— Годы, проведенные в Англии, изменили его. — Пирс Ланг пожал плечами. — Обычно мы сентиментальны только по отношению к животным, но… — Он снова пожал плечами. — При всем уважении в вашему отчиму, мадам, я не могу с ним согласиться.

Доминик улыбнулась. Жадный, подумала она. Пустой. Неразборчивый в средствах. Во всем ищет выгоду.

Что ж… Пусть говорит, что положено в этом случае: что ее отчим негодяй, что он поступил несправедливо, что все в «Десйардс» на ее стороне и так далее. «Спасает собственную шкуру, — презрительно подумала Доминик. — Он доволен работой, хочет сохранить ее и спешит продемонстрировать свою преданность. Глупо его не использовать.

Он только на это и годится. А после — выкинуть вон». Доминик улыбнулась. Она ценит его преданность, сказала она, и тронута до глубины души… Теперь он на крючке.

Она видела его насквозь.

Обед удался. Суп был великолепен, барашек таял во рту, овощи чуть похрустывали на зубах, сыр был в меру выдержан. Пирс Ланг выпил три бокала «Мутон Каде» и рюмку арманьяка за кофе. Когда Жюль повернулся, чтоб идти, Доминик как бы невзначай сказала: «Прошу нас не тревожить»…

Пирс Ланг почувствовал, как набухает его пенис. Его разгорячили не только шампанское, вино, арманьяк и близость красивой женщины, но и картины, нарисованные его воображением. Он станет партнером Доминик, они сотрут в порошок это ничтожество Кейт Деспард и поднимутся к вершинам славы…

Доминик глядела на его раскрасневшееся лицо. Болван, она видела его насквозь: жадный, мелочный, запутавшийся в долгах. Он брал небольшие комиссионные с клиентов, что в «Деспардс» было строго запрещено. Он был вещью, которую следовало использовать и выбросить. Большего он не заслуживал. Она получала огромное наслаждение, используя людей, которое не могло сравниться даже с сексом. Она догадывалась, что это Чувство было как-то связано с возмездием, но не хотела углубляться в дебри подсознания. Этот болван уже созрел.

Только поглядите на него. Весь лоснится от похоти и алчности. Он то закидывал ногу на ногу, то поворачивался боком, стараясь скрыть эрекцию.

Решив, что момент настал, Доминик наклонилась вперед — якобы для того, чтобы подлить гостю немного арманьяка, — и положила руку ему на молнию, туда, где оттопыривались брюки. Их взгляды встретились — его, помутневший от страсти, и ее, холодный и презрительный, однако Пирс Ланг ничего не видел: он ощущал только пальцы, сжимавшие его пенис. Его дыхание стало хриплым и прерывистым. Доминик расстегнула молнию. Почувствовав прохладу ее руки, он застонал. Ее пальцы погладили головку члена, скользнули к мошонке. Пирс Ланг попытался подняться, но Доминик крепко сжала его пенис, и он уступил. Страсть и вино затуманили ему глаза.

Склонившись над ним, Доминик обхватила губами пульсирующую головку. Он вскрикнул, корчась от наслаждения. Язык Доминик неутомимо двигался, он то легко касался кожи, то плотно прижимался к ней, исследуя каждый изгиб, нащупал углубление… Тело Пирса Ланга выгнулось. «О Боже… еще!., еще!..»

Расчетливо, не теряя контроля, Доминик довела его до исступления. Ее язык скользил по набухшему члену, руки перебирали отяжелевшие яички. Пирс Ланг стонал, кричал, хрипел, его бедра поднимались и опускались. Доминик была великолепна. Он никогда не испытывал ничего подобного, никогда. Он был готов умереть от удовольствия… Кровь стучала в висках, перед глазами плыл красный туман… Вдруг его тело пронзила сладкая боль, бурно излившаяся наружу. Доминик предусмотрительно уклонилась. Ее лицо осталось бесстрастным, глаза — пустыми и, холодными. «Кретин», — подумала она с ледяным презрением. Но она умело довела его до полного изнеможения, точно определив момент, когда он не мог больше выдержать. Только тогда она позволила ему откинуться назад, ловя ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Его лицо пылало, волосы слиплись от пота, грудь тяжело вздымалась, мокрый, обвисший пенис прятался в жестких густых волосах на лобке.

Оставив Пирса Ланга на террасе, Доминик прошла к Себе, разделась, отдала костюм служанке, чтобы та его почистила, приняла душ и снова надела в точности такой же костюм. Когда она вернулась, Пирс Ланг еще лежала в прострации. Она уселась в кресло напротив, закурила и через некоторое время услышала, как маленькие часы из севрского фарфора пробили полчаса. Она наклонилась и легонько потрясла гостя за плечо. Увидев Доминик, он просиял, преданно глядя ей в глаза. Тогда она медленно, заговорщически улыбнулась и сказала, что ей от него нужно.

Во вторник утром Ролло пришел в магазин не один.

Рядом с ним стояла необыкновенно элегантная женщина неопределенного возраста.

— Кейт, позволь представить тебе мою давнюю приятельницу Шарлотту Вейл. Зная о ее безукоризненном вкусе и богатом опыте, я попросил ее помочь тебе как-то изменить свою внешность.

Шарлотта увидела перед собой высокую нескладную девушку, с более чем некрасивым лицом, ужасно неуверенную в себе. Делает вид, что ей наплевать на то, как она выглядит — отсюда джинсы и свитер, — однако на самом деле болезненно это переживает. Шарлотта безошибочно оценила ситуацию.

— Ролло, как всегда, преувеличивает, — произнесла Шарлотта с улыбкой. — Я обещала помочь, но лишь в том случае, если вы сами этого захотите.

— Кейт необходимо привести в порядок, — не унимался Ролло. — То, что она носит, надо выкинуть на помойку.

Бледное лицо Кейт вспыхнуло от унижения.

— Шарлотта когда-то была самой элегантной актрисой Лондона, — торжественно объявил Ролло.

— Друг мой, — Шарлотта положила руку ему на локоть, — спустись-ка лучше в магазин и займись делом.

Мы с мисс Деспард прекрасно обойдемся без тебя.

К огромному удивлению Кейт, он подчинился. Шарлотта повернулась к Кейт:

— Я в самом деле просила его сначала заручиться вашим согласием. Но ведь вы знаете Ролло: он хочет всеми командовать и никого не желает слушать.

— Верно, — согласилась Кейт, немного оттаивая.

— Ролло объяснил мне ваши… обстоятельства, а так как теперь я лишена возможности свободно тратить деньги, то охотно помогаю делать это другим женщинам.

— Я никогда не тратила много на одежду, — защищаясь, сказала Кейт. — Мама с детства внушила мне, что очень дорогие вещи не стоят потраченных денег. Меня вполне устраивает одежда от «Маркса и Спенсера».

— Вас, может быть, и устраивает, но президента и директора-распорядителя «Деспардс» она не может устраивать, — мягко возразила Шарлотта.

— Боюсь, вы правы, — неохотно признала Кейт.

— Тогда почему нам не пойти туда, где меня хорошо знают? — Шарлотта, словно опытный охотник, приготовилась нанести решающий удар. — У нас нет времени шить вещи на заказ, но в наши дни можно выбрать что-либо очень достойное из коллекции pret-a-porte.

«Да, но сами-то вы носите другие вещи», — подумала Кейт. Она интуитивно поняла, что на Шарлотте штучные вещи от какого-нибудь известного модельера — haute couture, хотя и знавшие лучшие дни: темно-синее платье в стиле пятидесятых годов с облегающей юбкой, высоким воротником и отогнутыми манжетами из жесткого белого пике. Маленькая, сдвинутая набок шляпка из тонкой соломки была тоже белой, с лихо торчащим пером, бросавшим легкий штрих тени на немолодое, но необыкновенно привлекательное лицо. Интересно, сколько ей лет? Похоже, за пятьдесят…

— Мне шестьдесят, — спокойно произнесла Шарлотта Вейл, словно читая ее мысли. — А этому платью двадцать. Я в нем играла в «Отдельных столиках». На сцене я всегда носила вещи, сделанные мастерами высокой моды.

Мои критики иронизировали, что женщины приходят на мои спектакли, чтобы посмотреть, как я одета. — Она пожала плечами. — Как бы там ни было, но они приходили.

Увы, тех пьес, в которых мы играли с Ролло, теперь не ставят. Мы устарели… — Она тихонько вздохнула. — Вот я и предлагаю свой опыт и знания тем, кто может их купить. Вам, например. Обычно мои клиенты гораздо старше, — скромно добавила она, — но это не меняет дела. Я только хочу сказать, что не гонюсь за модой, а выбираю классические вещи.

Кейт слушала, широко открыв глаза.

— Я, знаете ли, получаю комиссионные в тех магазинах, куда привожу клиентов.

Смущение испытала Кейт. Вот истинный пример самообладания, восхищенно подумала она. К тому же прямота всегда ей импонировала.

Однако преподанные в детстве матерью уроки бережливости не прошли даром: мысль о том, что ей придется потратить на тряпки целое состояние, привела ее в ужас.

Но тут же в памяти всплыла картинка из прошлого: отец показывает матери журнал с красивой, нарядной женщиной на обложке. «Тебе не хотелось бы для разнообразия купить себе что-нибудь в этом роде, Сьюзан?» И мать возмущенно отвечает: «Ах, Чарльз, о чем ты только думаешь? Меня замучили бы угрызения совести. Я не привыкла швырять деньги на ветер». Разумно? Да. Но слишком прозаично. Мать никогда не позволяла себе пустых трат. Вещи должны служить годами…

— Я вполне могу потратить эти деньги, — решительно сказала Кейт. Она должна была произнести это вслух.

— Разумеется, — спокойно подтвердила Шарлотта. — Иначе я не была бы здесь.

Она в самом деле необыкновенная женщина, с завистью подумала Кейт. В ней нет разящей наповал элегантности Доминик, и все же она в высшей степени элегантна, не только ее одежда, но и она сама. Мягкие золотистые волосы безупречно уложены, ногти покрыты бледно-розовым лаком, фарфоровую кожу оживляет легкий, умело наложенный грим. В ушах жемчужины в бриллиантовой оправе, на запястье плоские золотые часики. На левой руке обручальное кольцо и кольцо с бриллиантом, на шляпе скромная, но необыкновенно изящная булавка. Туфли, сумочка и перчатки — из мягкой телячьей кожи.

— По-моему, очень важно, как ты выглядишь, — медленно произнесла Кейг.

— Необыкновенно важно. Мужчины могут не помнить, что вы сказали, но никогда не забывают, как вы выглядели.

— Но это просто деловая встреча, — испуганно сказала Кейт. — К тому же он муж моей сводной сестры.

По взгляду, брошенному на нее Шарлоттой, Кейт поняла, что сказала что-то лишнее, и снова покраснела.

— В «Деспардс» работают в основном мужчины?

— Да.

— С этим придется считаться. Вы молоды, моя милая, а они, насколько я понимаю, нет.

— Да, это так.

— Тогда вам лучше не подчеркивать разницу в возрасте. Когда вы прочно займете свое место, то сможете делать что угодно. Пока же вам нужно заручиться их поддержкой, верно?

Кейт утвердительно кивнула, не переставая восхищаться логикой этой невозмутимой женщины.

— Тогда ваша одежда должна быть такой, как нужно.

Начиная понимать, Кейт кивнула еще раз.

— Хорошо. Так вы согласны принять мою помощь?

— Да, — горячо прошептала Кейт, с восторгом отдаваясь в руки Шарлотты. Затем она удрученно посмотрела на свои джинсы и принялась теребить свитер.

— У вас есть платье или юбка с блузкой? — тут же спросила Шарлотта. — Покажите мне их.

Вещей оказалось немного, с первого взгляда было видно, что почти все они от «Маркса и Спенсера»: несколько блузок, две-три юбки, столько же пиджаков.

Вряд ли они еще понадобятся, подумала Шарлотта, но пока воспользуемся тем, что есть. Она выбрала костюм из пестрого твида, и Кейт быстро переоделась. Слишком худа, бесстрастно констатировала Шарлотта, но хорошо сложена. Прекрасная гибкая спина, длинная шея, грудь как раз такая, чтобы одежда хорошо сидела. Красивой формы руки и ноги. Но лицо… Она вздохнула. Нужно что-то сделать с веснушками, и волосы покрасить потемнее — что ж, Генри с этим справится. А умело наложенный грим творит чудеса… Здесь пригодится ее сценический опыт.

Через несколько часов, сидя в роскошной парикмахерской, Кейт с внутренним содроганием подсчитывала, сколько она истратила за сегодняшний день. Наверное, весь свой годовой доход. Она погладила безупречно завязанный бант кремовой шелковой блузки, нащупала золотую булавку, которой он был заколот. Затем восхищенно посмотрела на новые туфли из блестящей красно-коричневой кожи и такого же цвета сумочку с пряжкой от Эрме. Ее бархатный костюм — а точнее, брюки с жакетом — был великолепного темно-зеленого цвета, который очень шел к ее блестящим потемневшим волосам, уже не ярко-рыжим, а восхитительно каштановым.

Когда парикмахер Шарлотты — «увы, представитель вымирающей породы, истинный художник, а не просто пара ножниц», — вынул из волос Кейт шпильки, они тяжелой волной упали ей на плечи.

— Ваши волосы нуждаются в стрижке, — прозвучал приговор, — а также в правильном уходе. Как вы их моете?

— Как? Шампунем… — пролепетала Кейт.

— Каким шампунем?

— Каким обычно пользовалась мама… — Кейт назвала шампунь, известный с незапамятных времен.

— Для ваших склонных к сухости волос он не годится. Он только сушит их еще больше. Волосы у вас секутся, и мне придется их состричь сантиметров на десять.

— Если высчитаете нужным… — покорно пробормотала Кейт.

— К тому же они слишком грубые и непослушные, их нужно смягчить и придать им форму. Ну, это дело поправимое, зато они красиво вьются.

— Что-нибудь не слишком сложное, пожалуйста, — отважилась попросить она, — чтобы я сама могла причесываться.

— Не беспокойтесь, я не буду делать никаких укладок, — последовал ответ.

Когда Генри подстриг, помыл шампунем, снова подстриг и высушил — как в старину, рукой и щеткой — ее волосы, Кейт не поверила своим глазам. Волнистые пряди спускались со лба, красиво обрамляя лицо. Раньше, когда она стягивала волосы узлом, ее лицо заострялось, теперь из зеркала на нее смотрела прелестная молодая женщина с высокими скулами.

Кейт завороженно смотрела на свое отражение.

— Пока сухость не исчезнет, будете мыть голову не чаще двух раз в неделю, причем будете пользоваться только тем шампунем и ополаскивателем, которые я вам дам.

И раз в неделю будете приходить на специальные масляные процедуры.

Кейт послушно кивнула. Она сделает все, что прикажет ей этот волшебник.

Счет потряс Кейт не меньше, чем собственная метаморфоза, однако она оплатила его с благодарностью. Она еще раз с изумлением взглянула на себя в зеркало и вспомнила о куче свертков и коробок, лежавших у нее в машине. Впервые в жизни она стала обладательницей шелкового белья с ручной вышивкой, шелковых рубашек и блузок из органзы, пальто из натуральной замши, цвета львиной шкуры, кашемировых свитеров, мягких шерстяных платьев таких оттенков, которых она никогда прежде не носила: сливовый, серо-голубой, жемчужно-серый, терракотовый. У нее появился брючный костюм из зеленого бархата, такого темного, что он казался черным и превосходно оттенял ее кожу и волосы, и вдобавок полдюжины сумок и столько же пар великолепных туфель — конечно же, все это не поместится в ее единственный платяной шкаф в спальне. Тут Ролло небрежно заметил:

«Переедешь в пентхаус».

Странно, она об этом не подумала. Ей было известно, что отец, после того как ушел из дома, устроил себе квартиру на последнем этаже «Деспардс». Но Кейт никогда там не была.

Голова у нее кружилась от новых впечатлений. Они втроем сидели в гостиной, Кейт механически ела, а разговор витал где-то у нее над головой, как и аромат ее новых духов.

— По-моему, — сказала Шарлотта после того, как Кейт перенюхала множество пузырьков, — эти духи как раз то, что вам нужно. Они современные, свежие, изысканные и подходят для любого времени суток: «Y» от Сен-Лорана.

Теперь, сидя за столом, Кейт чувствовала, как аромат этих духов туманит ее и без того одурманенную голову.

Она поняла, что не учла всех последствий своего решения. Тогда она по наивности вообразила, что речь пойдет только о профессиональной стороне дела. Теперь до нее дошло, что стоять во главе «Деспардс» бесконечно сложно. Она вспомнила, что говорила Шарлотта о мужчинах в «Деспардс»… Ведь большинство из них знали ее с детства! И она считала их чем-то вроде своих дядюшек. С чего им ее опасаться? Ее, дочери Чарльза Деспарда?

— ..завтра рано утром, — донесся до нее голос Ролло.

— Прости, что ты сказал?

— Я сказал, что договорился о встрече со старыми сотрудниками завтра в восемь утра.

— В восемь утра! Но…

Встретившись глазами с Ролло, она поняла, почему он назвал столь ранний час. Вернуться в «Деспардс» для нее непросто. Возможно, ей будет тяжело держать себя в руках, особенно под множеством жадных, любопытных взглядов, «Деспардс» открывается в 9.30. В восемь утра там никого не будет, и Кейт без помех сможет встретиться со «старой гвардией». Она улыбнулась, благодарно кивнула Ролло и потрепала его по руке.

— Конечно, — сказала она. — Ты, как всегда, прав.

— Шарлотта посоветует тебе, что надеть. Постарайся исправить дурное впечатление, которое сложилось о тебе у Блэза Чандлера. У него в «Деспардс» сильные позиции, и нужно попытаться расположить его в свою пользу.

И Ролло принялся объяснять Кейт, как ей себя вести, что говорить и что делать. Покорно внимая его наставлениям, Кейт бросила взгляд на Шарлотту, та скорчила уморительную гримасу, и Кейт поняла, что обрела союзницу, которая поможет ей освободиться от деспотической опеки старого друга.

— Давно вы знакомы с Ролло? — спросила Кейт, когда они с Шарлоттой стали распаковывать покупки.

— Мы познакомились еще до войны. Я была молоденькой инженю, а он вторым любовником в пьесе Кауарда.

— Он был таким же, как сейчас?

— Почти таким же. Свои представления о жизни Ролло впитал с молоком матери, но тогда он очень мне помог.

Наш первый любовник был всеобщим кумиром, который считал, что право первой брачной ночи во всех спектаклях, в которых он играл, принадлежит ему, а я имела глупость в него влюбиться. Вообще-то Ролло славный парень. Порой он бывает ужасно тяжелым, он любит командовать, но он на редкость верный друг.

— Это так, — согласилась с энтузиазмом Кейт, — хотя он и правда немного властный…

— Немного? — улыбнулась Шарлотта. — Ролло требует полного подчинения. — Она помолчала. — Вам нужно быть начеку. Когда вы начнете работать в «Деспардс», Ролло захочет дергать за все веревочки.

— Его и так уже называют моим серым кардиналом, — честно призналась Кейт.

— Не давайте ему слишком много власти, — мягко предостерегла Шарлотта. — Сами принимайте решения, не бойтесь взять на себя ответственность. Тогда, глядя по утрам в зеркало, вы будете видеть себя, а не чье-то отражение.

— С сегодняшнего дня я смотрюсь в зеркало с удовольствием! — воскликнула Кейт. Не удержавшись, она еще раз взглянула на свое отражение. — Честно, я даже не представляла себе, что макияж и прическа могут так изменить лицо…

— Людей, не нуждающихся в косметике, очень мало.

Я знала всего одну такую женщину, она была живой легендой.

— Кто это?

— Глэдис Купер. Ей не было равных. — Замолчав, Шарлотта внимательно посмотрела на Кейт. — А вы, Кейт, напоминаете мне молодую Хэпберн — не Одри, а Кэтрин, хотя Одри такая же худенькая, как вы. У вас тот же тип лица и те же рыжие волосы. — что у Кэтрин. Говорят, у каждого из нас есть двойник, вам повезло, что вы похожи на мою любимую актрису.

Кейт вспыхнула от удовольствия.

— Я очень рада, что Ролло познакомил меня с вами! — воскликнула она. — Вы ведь и дальше будете мне помогать? Ролло говорит, что нужно будет устраивать приемы, коктейли и пресс-конференции…

— Вам в новой роли это крайне необходимо, — подтвердила Шарлотта.

— Да, понимаю. Я слишком все упрощала. Верно?

— Вы унаследовали главное отделение одного из крупнейших аукционных домов. По этому поводу ходит много слухов, все сгорают от любопытства: кто победит, вы или ваша сводная сестра?

— И как считают, у кого выше шансы? — Кейт попыталась сказать это как бы шутя, но у нее не получилось.

— У нее, — со свойственной ей прямотой ответила Шарлотта. — Людям трудно понять вашего отца. Те, кто был с ним близок, знают о вашем существовании, хотя он никому о вас не рассказывал. Они знают, что вы давно не поддерживаете отношений. Естественно, их удивило, когда он оставил «Деспардс» вам, а не падчерице. В определенных кругах ходили слухи, что с вами ему не повезло и что вы от него отказались.

Лицо Кейт, всегда готовое залиться румянцем, стало пунцовым и тут же побледнело.

— Это он меня бросил.

— Не правда, — мягко возразила Шарлотта. — Он бросил жену.

— Вот и Ролло мне говорит, что я вела себя как ревнивая жена… — в отчаянии прошептала Кейт.

— Вы любили его, — сказала Шарлотта просто.

— Да, очень любила, очень, — вздохнула Кейт, чувствуя, что Шарлотта все понимает.

— Оскорбленная женщина склонна к саморазрушению, — сказала она. — Возьмите Медею… — Она поднялась с места и огляделась, ища сумочку и перчатки. — Но он тоже вас любил и доказал это, оставив вам «Деспардс».

— Я сделаю все, чтобы оправдать его надежды, — всхлипнула Кейт.

— Не сомневаюсь, что у вас получится. Вы очень пылкое существо, Кейт. Такая юная — и такая уязвимая. Вам нужно многому научиться, и не всегда это будет приятно… — Шарлотта подошла к Кейт, которая все еще сидела на кровати. — Если вам понадобится моя помощь, можете на меня рассчитывать.

Кейт захотелось крепко обнять ее, но она побоялась что-нибудь нарушить в ее туалете. Почувствовав это, Шарлотта наклонилась и поцеловала ее в щеку.

— Вы знаете мой телефон и адрес. Звоните или приходите. Как только я понадоблюсь вам.

Улыбнувшись, она вышла из комнаты, и Кейт услыхала, как она что-то сказала Ролло, затем послышался тихий звон дверного колокольчика. Через некоторое время Ролло поднялся к ней.

— Мы хорошо сегодня поработали, — заметил он, входя в спальню. — В таких делах Шарлотта незаменима, к тому же ей нужны деньги. Она была хорошей актрисой, но, на ее несчастье, все роли ее плана достались Корал Браун, и Шарлотте не удалось полностью реализовать себя. Вдобавок ей всегда нравились проходимцы, которые оставили ее без гроша. Она едва сводила концы с концами, пока не устроилась преподавать этикет в Общество хорошего тона. Обычно она дает советы нуворишам, но, когда я объяснил ей твою ситуацию, она сразу согласилась. Я могу тебе помочь во многом, но есть области, в которых мужчине нечего делать.

Кейт промолчала. Не время выяснять отношения.

Сначала нужно набраться опыта, обрести уверенность, знания, силу, а уж потом постараться освободиться из-под опеки Ролло. Раньше она охотно позволяла ему вмешиваться в свою жизнь. Когда он был «на отдыхе», то помогал ей в магазине, и Кейт из собственных средств выкраивала ему скромную зарплату. После смерти матери Ролло всегда был рядом, скрашивая ее одиночество, и только за это Кейт была безмерно ему благодарна. Однако теперь она поняла, что позволить ему распоряжаться в «Деспардс» было бы неверно. Отец наверняка не одобрил бы этого. Иного ждал от нее и Блэз Чандлер. Сам он не собирался проталкивать в «Деспардс» свою жену. Поэтому будет только справедливо, если и Кейт станет действовать без посторонней помощи. Но время для этого еще не наступило. У нее есть чуть меньше четырех месяцев на то, чтобы войти в курс дела, а после она объявит Ролло, что будет жить своим умом. Но даже сейчас при мысли об этом сердце у нее сжималось…

— Завтра тебе нужно быть в форме. Ложись пораньше, у тебя был трудный день.

— Спасибо тебе за Шарлотту. Она мне ужасно понравилась.

— Я в этом не сомневался, — довольно ответил Ролло. — Я зайду за тобой в четверть восьмого. Постарайся получше выглядеть. — Он поднял палец. — Если будешь хорошо себя вести, завтра я покажу тебе кое-что интересное…

Глава 5

«Деспардс» занимал целый квартал между Арлингтон-стрит и Сент-Джеймсом. Главный вход располагался на Арлингтон-стрит: классический фасад, низкие каменные ступени перед входными дверями — на них в дни проведения аукционов укладывали красную дорожку, — высокие двойные двери темно-зеленого цвета с медным дверным молотком и такой же табличкой, на которой значилось: «Деспард и Ко».

В ящиках перед окнами первого этажа круглый год цвели цветы: нарциссы, гиацинты, тюльпаны и пролески — весной, карликовые розы, гвоздики, бархатцы и махровые маргаритки — летом, астры — осенью, а ближе к Рождеству появлялся усыпанный красными ягодами остролист. Внутри, в небольшом вестибюле и в приемной, тоже всегда стояли букеты свежих цветов — в красивых вазах из селадонаnote 2, серебра или цветного стекла. Посреди приемной располагался великолепный золоченый стол с круглой столешницей из итальянского мрамора. Из приемной на второй этаж вела величественная лестница, покрытая красным уилтонским ковром, а у ее подножия в небольшой нише стоял письменный стол в стиле Людовика XV с позолоченными бронзовыми накладками в виде листьев и козлоногих кариатид. Здесь всегда сидела мисс Хиндмарш, теперь ушедшая на пенсию. На ее столе, рядом с настольными часами «арт деко», тоже всегда стояли цветы в темно-бирюзовой фарфоровой вазе с двумя ручками. Ее буковое кресло, тоже в стиле Людовика XV, было обито в тон занавесям золотистым шелком. На стене слева от входа висел портрет Гастона Деспарда, основателя фирмы. Под ним, в маленькой стеклянной витрине, лежали его молоток, очки в металлической оправе и первый гроссбух.

Когда Кейт оказалась в знакомом вестибюле, она почувствовала себя напряженно и скованно, и Ролло тактично оставил ее наедине со своими воспоминаниями. Она глядела на маленькую фарфоровую лейку, которую старый Гастон держал в руках: в сине-золотую полоску, расписанную распустившимися розами. Отец рассказывал ей, что из такой же лейки королева Мария-Антуанетта поливала духами фарфоровые цветы в Версале. Она знала, что сама лейка хранилась наверху, в кабинете отца. Когда маленькая Кейт приходила в «Деспардс», отец позволял ей подержать леечку в руках, так он ей доверял. А чтобы она не забыла рассказанную им историю, он подарил ей флакон чудесных французских духов и позволил полить ими корзиночку с цветами из челсийского фарфора.

Когда Кейт повернула голову, Ролло заметил у нее на глазах слезы. Как он и предполагал, она не на шутку разволновалась. Поэтому он и привел ее к восьми, пока в «Деспардс» никого не было. Подойдя к столу, Кейт провела рукой по холодному мрамору, шмыгнула носом и вдруг застыла в изумлении.

— Мистер Смит! И мисс Хиндмарш… Боже, мистер Хакетт и мистер Брук!

Мистер Смит, маленький седой человечек с умными голубыми глазами, лицо которого сияло улыбкой, протянул руки ей навстречу.

— Добро пожаловать домой, мисс Кэт…

Кейт разрыдалась.

— Господи, слезы текут, как из крана, — смущенно сказала она, сидя в кресле мисс Хиндмарш, в котором ей позволялось сидеть в детстве.

— Вы просто разволновались, увидев нас всех сразу.

Надо было подготовить вас, но мистер Беллами сказал, что это должен быть сюрприз.

— Чудесный сюрприз, — растроганно сказала Кейт. — Мне так приятно видеть моих старых друзей. И в такую рань.

— О, мы все приходим к восьми и уходим в четыре.

Чтобы не попасть в часы пик. Но мисс Хиндмарш специально приехала из Рейгейта, она ведь уже семь лет на пенсии.

Кейт была растрогана. Мисс Хиндмарш — Кейт даже не знала ее имени — всегда казалась ей директрисой, с ее стальными волосами и такой же дисциплиной. Она начала работать в «Деспардс» машинисткой, когда фирма еще поставляла товары в Париж, и знала Чарльза Деспарда еще школьником. Поэтому она имела право говорить с ним так, словно он им и оставался, и никогда не упускала этой возможности. Сейчас ей, вероятно, было не меньше семидесяти: Кейт увидела ее впервые, когда мисс Хиндмарш была уже в пенсионном возрасте, — но и теперь спина ее оставалась такой же прямой, глаза за стеклами очков — такими же проницательными, а волосы были коротко острижены по моде полувековой давности. Даже ее одежда осталась прежней: длинная темно-синяя шерстяная юбка, шелковая блузка с жабо — сегодня она была небесно-голубого цвета, — а на плоской груди — у мисс Хиндмарш никогда не было груди как таковой — золотые с эмалью часы на цепочке, подарок от «Деспардс» к пятидесятилетию.

— Мы рады видеть тебя, Кэтриона, — сказала она сурово. — Ты вернулась на свое законное место. Твой отец именно этого и хотел. Как одна из его старых друзей, я не могла при этом не присутствовать.

— Верно, — кивнул Джордж Хакетт. — Мы не можем пропустить такой день.

— Вы все ни капли не изменились! — воскликнула Кейт.

— Не совсем так, — вздохнул Генри Брук. — Мы постарели.

— Хотелось бы надеяться, что все остальное так же мало изменилось, как и вы.

Они переглянулись. Генри Брук, добрая душа, кашлянул в кулак.

— Многие старые служащие все еще здесь, — признал он. — Но у нас произошли некоторые перемены…

— И не к лучшему, — констатировала мисс Хиндмарш. — Но теперь, когда ты вернулась, Кэтриона, все наладится. Во главе «Деспардс» должен стоять только Деспард.

Трое ее старых друзей согласно закивали головами, и Кейт поняла, что для них ее приход был спасением. Они боялись, что Доминик дю Вивье вышвырнет их на улицу.

— Именно для этого я и здесь, — сказала Кейт.

Они снова принялись кивать.

— Мы на вас надеялись, — просто сказал Уилфрид Смит.

Он всегда был самым близким ее другом в «Деспардс». Кейт в детстве любила приходить в его орлиное гнездо на последнем этаже, в комнату со стеклянным потолком, где он реставрировал самые ценные произведения искусства. Он был мастер на все руки: реставрировал не только живопись, но и фарфор. Кейт любила смотреть, как он работает. Держа в руках маленькие щипчики, он так ловко составлял осколки фарфора, что место соединения нельзя было увидеть невооруженным глазом. Ей нравилось, как пахнет в его мастерской: льняным маслом, клеем, скипидаром и краской. Эти запахи всегда возвращали ее к тем субботним дням, которые она проводила в «Деспардс».

— Тогда не будем вам мешать, — сказал Генри Брук. — Увидимся во время ленча.

Кейт вопросительно посмотрела на Ролло, и тот мягко сказал:

— «Риц» как раз напротив. А у тебя сейчас есть деньги на представительские расходы.

Он повел «старую гвардию» к лифту, а Кейт принялась вытирать глаза и приводить себя в порядок. Когда она немного успокоилась, началось ее неторопливое путешествие в прошлое.

На первом этаже на стенах висели картины, к каждой из которых были прикреплены два маленьких ярлыка: круглый — с датой торгов и квадратный — с номером лота.

У дальней стены стояла золоченая деревянная софа времен Георга III, обитая шелком того же золотистого цвета, что и шторы. Справа от софы, на маленькой консоли, лежали каталоги будущих аукционов и экземпляры «Деспардс», ежеквартального журнала, публиковавшего краткий отчет за предыдущий квартал с соответствующими примечаниями. Там же лежала стопка тонких брошюр, в которых подробно рассказывалось о том, какие услуги предлагает «Деспардс» своим клиентам, приводились названия, адреса и телефоны всех местных и зарубежных отделений фирмы, а также печатались цветные фотографии недавно проданных предметов и время проведения ближайших аукционов. Пролистав их, Кейт убедилась, что «Деспардс» по-прежнему выставляет на торги лучшие произведения искусства.

Затем, едва касаясь кончиками пальцев полированных перил, она поднялась на второй этаж. Здесь находились отделы стекла, фарфора, керамики, мебели, живописи, часов, ювелирных украшений, оружия — ряд великолепных комнат, выходящих в центральный коридор, куда допускались посетители. Даже ковры на натертых паркетных полах предназначались на продажу, и на каждом был соответствующий ярлык. В конце коридора была квадратная комната с надписью «Оформление». Здесь клиенты оплачивали покупку. На втором этаже также велись предварительные переговоры, а сами торги проходили этажом выше, в одном из трех больших залов. В каждом из них стены были увешаны картинами, посередине стояли стулья, а в дальнем конце на возвышении стояла кафедра аукциониста, над которой висело электронное табло, показывающее объявленную цену в долларах США, французских франках, немецких марках, швейцарских франках, японских иенах и, конечно, фунтах стерлингов. Табло могло также служить телеэкраном.

Здесь помещалась душа «Деспардс». Здесь кипели страсти. Кейт кожей ощущала это. За долгие годы стены пропитались надеждой и отчаянием. Здесь она впервые побывала на аукционе. Стоя на стуле в заднем ряду, она видела, как ее отец продал картину Пуссена за невиданную тогда сумму: миллион фунтов стерлингов. Тогда она впервые почувствовала возбуждение: во рту стало сухо, ноги дрожали, сердце колотилось. Потом, если в «Леопарде» бывали действительно крупные аукционы, она всегда приходила посмотреть. Теперь, стоя в просторном зале, Кейт снова вдыхала запах сигар, женских духов, напряженную, волнующую атмосферу аукциона. По коже у нее побежали мурашки.

Она начала подниматься на следующий этаж. Вместо ковра под ее ногами были деревянные ступени, ведущие в помещение, где работали эксперты. Здесь столько раз ставили новые перегородки, что в результате образовалось множество крохотных комнаток, порой без окна, в которых умещались только письменный стол и стул. Они были завалены книгами, бумагами, картонными коробками, возвышавшимися до потолка. Здесь студенты корпели над своими диссертациями, ожидая, пока им позволят продемонстрировать свои познания этажом ниже, под неусыпным оком одного из заведующих отделом, которых насчитывалось больше тридцати. Это были специалисты высочайшего класса, они прекрасно знали английское серебро, европейский фарфор, восточный фарфор, английское и европейское оружие, французскую мебель, английскую мебель и тому подобное — от игрушек и кукол до старинной живописи. Здесь всегда было тихо, лишь иногда приглушенно звучали голоса. Кейт заметила новое приобретение: теперь обширная информация «Деспардс» хранилась в компьютере.

В конце коридора располагалась большая комната, где проходили ежемесячные собрания — так называемые «расследования». На них обсуждались вопросы о том, почему та или иная вещь не достигла резервированной цены, какие меры применить к дилерам, искусственно завышающим цены на торгах, что делать с постоянным клиентом, который в данное время испытывает серьезные финансовые трудности. Кейт подошла к большому столу и огляделась.

«Мадонна» кисти Мемлинга все еще висела над камином, дубовые панели, украшавшие стены, были куплены самим Чарльзом Деспардом на распродаже имущества доминиканского монастыря. На потолке висела люстра из уотерфордского хрусталя. На шелковом китайском ковре в бледно-розовых, темно-голубых и кремовых тонах были вытканы императорские сады и водоемы. Кейт вышла в коридор, неторопливо обошла все комнаты, оттягивая момент, которого страстно ждала и одновременно боялась.

Этажом выше находился кабинет ее отца. Обычно посетители поднимались туда на лифте, но Кейт воспользовалась деревянной лестницей. Пол в холле был застелен ковром, за двойными закрытыми дверями царил покой.

Ролло был прав, подумала она, берясь за дверную ручку: ей нужно один на один встретиться с призраками и похоронить воспоминания.

Первое, что она почувствовала, — знакомый запах, который вернул ее в прошлое, окутав, словно невидимое облако. Дым сигар «Ромео и Джульетта», аромат воска, которым натирали двойной письменный стол отца, и сухих розовых лепестков, хранящихся в изящной китайской вазочке с дырчатой крышкой времен императора Цзяцзина.

Вазочка стояла на мраморной доске камина, там же находился безмятежный нефритовый Будда и селадоновый сосуд для благовоний. Над камином висели картины, которые менялись в зависимости от времени года. Сейчас там висел прелестный натюрморт Ренуара: букет белых лилий в большой бело-синей вазе эпохи Мин.

Письменный стол отца стоял напротив трех высоких окон, завешенных тяжелыми бархатными шторами, глубокий темно-красный цвет которых оттенял рубиновые и голубые тона бессарабского ковра. Между окнами располагались парные столики в стиле Георга III, над каждым из них висело зеркало в позолоченной деревянной раме.

У стены напротив камина красовался японский черный с золотом лакированный шкафчик на подставке из черного дерева. Кейт знала, что внутри отец держал виски, бренди, чудесный старый херес и рюмки. Два больших удобных стула для посетителей — из красного дерева, с готическими узорами на спинке — стояли перед письменным столом, а два других — справа и слева от японского шкафчика. На столе не было бумаг: они лежали у секретарши в смежной комнате. В детстве Кейт секретарем была миссис Хеннесси, пухлая, надутая, как индюк, но очень расторопная. Миссис Хеннесси поздно вышла замуж и так и не смогла расстаться со своей работой.

Кейт долго стояла в дверях, не в силах двинуться с места: прошлое обрушилось на нее, словно лавина. Собравшись с духом, она шагнула вперед и затворила за собой дверь. Затем, сделав глубокий вдох, медленно обошла комнату, дотрагиваясь то до одной, то до другой вещицы, приподнимая их, поглаживая — и вспоминая, вновь чувствуя благоговение, которое испытывала еще ребенком, сидя в отцовском кабинете и дожидаясь, пока он сделает важные телефонные звонки. Тогда она верила: если, приходя в кабинет отца, она не коснется каждой вещи, она не сможет вернуться сюда опять. Теперь ее пальцы вспоминали восхитительную гладкость старого дерева, мягкое тепло мыльного камня, шелковистость слоновой кости. Двенадцать лет назад, когда уход отца заслонил от нее весь мир, она потеряла все. Теперь отец снова был рядом с ней, он глядел на нее с улыбкой, любящий, ласковый — такой, каким она его помнила.

Кейт, словно к алтарю, приблизилась к письменному столу отца. Он был в точности таким, каким она его помнила. Зеленое сукно, поднос с перьевыми ручками — отец никогда не употреблял шариковых ручек, полагая, что они портят почерк, — викторианская чернильница с его любимыми индийскими чернилами; ежедневник в кожаной обложке, всегда зеленого цвета, с отцовскими инициалами в правом верхнем углу. Здесь же стоял китайский увлажнитель из слоновой кости, бронзовая настольная лампа, которая давала мало света, но очень нравилась отцу. Три телефона: один внешний, другой, со множеством кнопок, внутренний и третий, белый, — его частная линия.

Маленькие часы в форме зонтика и сейчас показывали точное время. Кейт взяла их в руки: когда она была маленькой, эти часы завораживали ее. Пока она разглядывала их, другие часы пробили девять. Эти георгианские часы очень нравились Джорджу Хакетту: зеленый лакированный футляр был украшен миниатюрами в китайском стиле. Увы, и эти часы говорили о быстролетном времени. Зайдя с другой стороны, Кейт увидела на столе вещь, которой там раньше не было: фотографию Катрин в плоской серебряной рамке. Отец никогда не держал на своем столе фотографии ее матери.

Кейт почувствовала болезненный укол в сердце. Да, Катрин Деспард была настолько же красива, насколько некрасива была Сьюзан. Золотые волосы, небесно-голубые глаза, бело-розовая кожа. Плечи у нее были обнажены, на шее и в ушах матово поблескивали жемчужины.

Кейт вспомнила, что Сьюзан никогда не носила украшений. Фотография стояла так, чтобы отец мог постоянно глядеть на нее. Кейт выдвинула из-за стола еще один георгианский стул и удобно уселась. Вытянув вперед правую ногу, она коснулась вделанной в пол кнопки. И тут же дверь в соседнюю комнату распахнулась, и перед Кейт возникла миссис Хеннесси собственной персоной.

— Господи, как я перепугалась! Я вдруг подумала… — Держась за сердце, она испустила театральный вздох. — Я не ожидала в такую рань…

Кейт слишком поздно вспомнила, что в «Деспардс» миссис Хеннесси прозвали «глаза и уши». Она вылавливала сплетни из воздуха, как птицы мошкару. Как, например, то, что Кэтриона Деспард придет сюда в среду, в восемь утра. Теперь на ее красном лице — следствие слишком туго затянутой грации — было написано искреннее изумление и неприкрытое любопытство. Но взгляд был тяжелым и настороженным.

— Какой сюрприз! После стольких лет!

— Верно.

— Раз вы уже не девочка, я буду называть вас мисс Кэтриона.

— Лучше мисс Деспард, — сказала Кейт.

Ярко-розовые щеки Шейлы Хеннесси стали сливового цвета. Она всегда недолюбливала Кейт, полагая, что мисс Кэтриона Деспард слишком избалована своим снисходительным отцом, однако всем было известно, что миссис Хеннесси имела на своего патрона серьезные виды, когда же ее романтические надежды рухнули, она приписала свой провал пагубному влиянию дочери Чарльза Деспарда. Теперь в ее глазах застыла неприязнь.

— Сегодня до полудня у меня назначена встреча с мистером Чандлером, — сказала Кейт, — позаботьтесь о том, чтобы нас никто не беспокоил. — Заметив, что тонкие губы миссис Хеннесси сжались в ниточку, она с удовольствием прибавила:

— Когда он придет, пожалуйста, приготовьте кофе.

— Я знаю мистера Чандлера, — раздраженно произнесла Шейла Хеннесси, — он много раз бывал здесь, один или с мадам. Чего не могу сказать о вас, — нагло заявила она.

Кейт подняла на нее свои золотые кошачьи глаза.

— Тогда не говорите.

От досады щеки миссис Хеннесси сделались пунцовыми.

— Вы будете у себя до прихода мистера Чандлера?

— Нет. Но я позвоню вам, когда вы будете мне нужны. А вы будете у себя? — Последнюю фразу Кейт произнесла язвительно, как предостережение.

— Конечно.

— Вот и отлично. И попрошу вас впредь без стука не входить.

Голубые глаза вылезли из орбит, и дверь с шумом захлопнулась, но Кейт облегченно улыбнулась. У нее получилось. Она сумела показать свою власть. Пусть Шейла Хеннесси старый сотрудник, но работать вместе они не будут, это очевидно. Кейт понимала, что люди Доминик будут информировать ее соперницу о каждом ее шаге.

Почему миссис Хеннесси оказалась здесь так рано? Похоже на утечку информации. Нужно будет этим заняться…

— Народ начинает собираться, — сообщил Ролло, входя без стука. — Кстати, мне попалась на глаза миссис Хеннесси. Она по-прежнему все вынюхивает и высматривает. Тебе нужно от нее избавиться. Она явно на стороне Доминик.

— Я уже решила перевести ее, — твердо сказала Кейт.

Ее голос звучал спокойно и уверенно, но в нем оставалась свойственная ей мягкость. Глаза у Ролло сузились. Похоже, изменилась не только ее одежда, но и она сама. На Кейт был вчерашний зеленый костюм, который ей очень шел, и кожаные сапоги до колен. Ее волосы сверкали, а в ушах поблескивали золотые бантики, такие же, как на булавке, которой был сколот ворот. Из резкой, задиристой девицы она вдруг превратилась в женщину.

— Я тут кое-что разузнал, — сказал Ролло. — Мисс Хиндмарш поддерживает связь почти со всеми из «старой гвардии», и в этом отношении она кладезь информации. — Ролло сделал паузу — актерская привычка, чувство ритма у него всегда было безупречным. — Мечи вынуты из ножен.

«Старая гвардия» за тебя, потому что Доминик против них: на ее взгляд, они недостаточно современны. «Младотурки» за нее, но это в основном мужчины. Несколько женщин стремятся ей подражать. Их лозунг: рационализация и реорганизация. — Он снова сделал паузу. — Я также выяснил, что Блэза Чандлера считают порядочным человеком. Он пользовался доверием твоего отца.

Похоже, что года два назад он вытащил «Деспардс» из какой-то темной истории, связанной с деятельностью его жены.

В дверь постучали. Когда Кейт увидела, кто пришел, лицо ее просияло. Это был Найджел Марш, заместитель директора, проработавший в «Деспардс» двадцать восемь лет. В детстве Кейт сидела у него на коленях. Когда он увидел Кейт, его лицо озарилось изумленной и в то же время восторженной улыбкой. А Кейт поспешила ему навстречу, вытянув вперед руки.

— Кэтриона… или Кэт?

— Меня уже давно так никто не называл, — растроганно сказала Кейт.

— Пожалуй, я буду называть вас мисс Деспард, ведь вы теперь молодая леди… Как приятно снова вас здесь увидеть. Все только и говорят о вашем возвращении. Почему вы меня не предупредили?

— Мне не хотелось поднимать липшего шума, ведь я так давно…

— Конечно, конечно. — Он понимающе похлопал ее по руке. Его выцветшие голубые глаза с восторгом разглядывали Кейт. — Но как вы изменились, как выросли.

— Я стала старше на двенадцать лет.

— Я тоже.

И Кейт заметила, что его прежде чуть тронутые сединой волосы стали серебряными, вокруг глаз прибавилось морщин, спина немного сгорбилась.

— Мне хотелось бы встретиться со всеми старыми друзьями, — сказала Кейт.

— И им хотелось бы того же, уверяю вас. Мне известно, что на утро у вас назначена встреча с Блэзом Чандлером, но, может быть, в полдень?

Кейт заколебалась, и только Ролло собрался тактично вмешаться, как услышал голос Кейт:

— Встреча с мистером Чандлером назначена на девять двадцать, и до полудня еще останется время. Мы могли бы собраться, например, в половине одиннадцатого и вместе попить кофе в дирекции.

— Прекрасная идея, — согласился Найджел. — Встретиться без лишних формальностей со старыми друзьями и вспомнить прошлое.

— Именно без формальностей, — подхватила Кейт. — Ведь до Нового года я нахожусь здесь как бы неофициально.

— Понимаю, — кивнул Найджел. Он снова положил свою ладонь на руку Кейт. — Приятно знать, что вы займете место вашего отца.

— Мне хотелось бы, чтобы здесь все оставалось по-старому, — сказала ему Кейт.

— Это правильно, — удовлетворенно произнес Найджел. — Вы можете целиком рассчитывать на меня. Кое-кто здесь не в восторге от вашего прихода, но большинство на вашей стороне. На стороне «Деспардс», каким мы его знаем и любим.

— Благодарю вас, — растроганно сказала Кейт.

— Тогда в половине одиннадцатого. Я сообщу остальным. — Он кивнул Ролло, которого недолюбливал. — Беллами…

— Мистер Марш… — Ролло ответил на приветствие легким наклоном головы. — Напыщенный старый болван, — сказал он, как только дверь захлопнулась. — Твой отец взял этого типа только из-за его связей. Помощник директора — то же самое, что вице-президент: почет и никакой ответственности. К тому же ему наверняка стукнуло шестьдесят пять.

— Не может быть, — возразила Кейт.

— Он старше меня, а мне скоро шестьдесят четыре!

Твой отец был на четыре месяца старше меня. А я-то думал, что ты встретишься со «старой гвардией». Я даже заказал шампанское… — раздраженно сказал Ролло.

— Я успею встретиться со всеми, а потом пойдем в «Риц», — успокоила его Кейт. — Мне представилась прекрасная возможность поближе познакомиться с тем, что происходит в «Деспардс», и я не могу ее упустить.

— Насколько я понимаю, мое мнение здесь ничего не значит, — проворчал Ролло. — Но ты хотя бы выйди к ним сейчас. Они ждут.

Кейт провела почти час со «старой гвардией», вспоминая былые времена и узнавая много нового: какие перемены произошли за последние двенадцать лет и особенно каких перемен больше всего боялись, если Доминик дю Вивье придет к власти. О том же она говорила на первом этаже, в дирекции, где ее ждали человек двенадцать.

Всех она знала в лицо. Кое-кого она недосчиталась, вероятно, потому, что они принадлежали к другому лагерю.

Первой подошла к ней Клодия Джеймисон, эксперт по викторианскому искусству.

— Ты вовремя вернулась, Кэтриона. Я много раз говорила твоему отцу, что ваша ссора нелепость.

Она имеет право так говорить, подумала Кейт. Теперь она знала то, чего не знала в детстве: что Клодия Джеймисон долгое время была любовницей отца, а когда их роман кончился, они остались друзьями. Теперь ей было пятьдесят. Она немного растолстела, ее светлые волосы потемнели, а лицо словно усохло, но она все еще курила, вставляя сигареты в длинный нефритовый мундштук, и носила на себе столько золота, что, надумай она его продать, она дестабилизировала бы рынок.

— Но почему ты прервала отношения с нами? — продолжала Клодия.

— Тогда я оказалась в ситуации «все или ничего», — попыталась объяснить Кейт.

— Но целых двенадцать лет! Хотя я понимаю тебя, я сама была в шоке, когда услышала. — Карие глаза на миг потемнели, накрашенные губы дрогнули.

— С ней он был счастлив, — услышала Кейт свой собственный голос.

— Верно, — со вздохом согласилась Клодия. — Когда он на ней женился, он помолодел лет на десять. Она была глупа, как пробка, и совершенно не интересовалась его делами, но… — она пожала плечами, — это было то, что ему нужно. — Клодия жадно затянулась сигаретой. — Впрочем, до нее нам нет дела, мы против того, чтобы здесь распоряжалась ее дочь.

— Она не будет здесь распоряжаться, — сказала Кейт.

— Слава Богу! Я всегда говорила, что ей не удастся провести твоего отца, несмотря на их кажущуюся близость.

«И слава Богу, я оказалась права, — думала Клодия. — Теперь я смогу влиять на Кейт и с ее помощью укрепить собственное положение, которое сильно пошатнулось из-за этой дряни Доминик дю Вивье. Она столько лет водила своего отчима за нос». Одно время Клодия даже стала подозревать, что Чарльза водили совсем за другое место, потому что эта французская шлюха сделала ставку на секс. Вот Кейт совсем другая. Прелестное дитя, абсолютно неискушенное в делах большого аукционного дома, но это даже к лучшему: ее можно научить…

Кейт почти сразу же поняла, что ее возвращение было воспринято с огромной радостью. Люди были напуганы. И все — одной и той же женщиной. Многим из них было далеко за пятьдесят, а некоторым — за шестьдесят.

Все работали в «Деспардс» много лет. Все знали, что Доминик дю Вивье выкинет их отсюда со всеми потрохами.

Неудивительно, что они приветствовали Кейт как спасительницу. Разумеется, ее нужно ввести в курс дела. Они будут давать ей советы, руководить ею, контролировать ее… С ней они получали шанс сделаться незаменимыми.

Практически каждый из них шептал ей, отведя ее в сторонку: «Только между нами, я не люблю ябедничать, но…» — и далее следовало перечисление обид, нанесенных Доминик. Она, по общему мнению, сосредоточила в своих руках слишком много власти, нередко пользовалась сомнительными методами, которые раньше никогда не применялись в «Деспардс», страдала непомерными амбициями, была коварна и неразборчива в средствах. Все эти недостатки отсутствовали у Кейт.

Кейт слушала, сочувствовала, утешала и огорчалась все больше и больше. Эти мужчины и женщины когда-то были для нее высшими существами, они наклонялись, чтобы погладить ее по головке, угостить шоколадкой, дать полкроны, весело спросить, какие у нее отметки. Они не без страха смотрели, как она берет в руки фарфоровые или хрустальные вещицы, стоившие целое состояние; их страх прошел, когда она стала старше и они поверили в нее.

— Чарльз, старина, она вся в тебя…

Для маленькой девочки их понимание и любовь к тому, что любила она, означали очень много.

Теперь, повзрослев на двенадцать лет, Кейт поняла, что эти люди, занявшие удобную нишу, смертельно боятся потерять ее. Они были в панике. К примеру, Клодия, всегда любившая посплетничать на скользкие темы, успела за пять минут рассказать такие подробности из жизни их общих знакомых, что Кейт совершенно опешила.

— Я еще не такое знаю, — мстительно бормотала Клодия сквозь клубы дыма.

— Но откуда? — спросила Кейт, понимая, что Клодия может оказаться ценным источником информации.

— Люди мне доверяют, — весело пожала плечами Клодия.

— Вы мне окажете неоценимую помощь, — заговорщически прошептала Кейт.

Клодия понимающе ей подмигнула.

— Не бойся, дорогая. Клодия с тобой и никуда не собирается уходить, несмотря на эту стерву-француженку.

Ты узнаешь все, что захочешь. Сила — в знании.

— Верно, — согласилась Кейт, решив разузнать как можно больше. Но тут ее потянул за рукав Питер Маркем, заведующий отделом редких печатных изданий.

— Мне бы хотелось сказать вам несколько слов, Кэтриона… — Это был нервный, педантичный человек, который питал отвращение к реальному миру, предпочитая ему утонченный мир книг. Он хотел предупредить Кейт о планах Доминик слить отдел редких книг с отделом редких печатных изданий. — Этого нельзя делать, уверяю вас.

Речь идет о двух разных направлениях. Я знаю, что другие аукционные дома слили эти отделы, но мы не должны этого делать, не должны. Их нельзя взять и просто соединить во имя так называемой рационализации. Надеюсь, вы не станете разрушать то, что складывалось десятилетиями, — тут он сжал ее руку, — даже веками. Вам дороги наши традиции, потому что вы впитали их с молоком матери.

Вы — Деспард, дорогая Кэтриона, вы понимаете нас.

И Кейт все больше убеждалась в том, что это чистая правда. Она чувствовала себя так, словно вернулась наконец домой после долгих лет скитаний. Она в глубине души опасалась, что ей не будут рады, но обнаружила, что все в восторге. Она, несмотря ни на что, была Деспард, она продолжала традиции, она олицетворяла стабильность перед лицом пугающих перемен. По-видимому, «Деспардс» разделился на враждующие фракции: те, кто пришел сегодня утром, были на ее стороне, те, кто не пришел — а их было почти столько же, — на стороне Доминик. Большинство ее противников были относительно молоды, им нравились современные методы управления, которые внедряла Доминик, эффективность и стремление получить прибыль любой ценой. Хорошо, что Клодия сообщила ей не только о тех, кто оказался в стане ее врагов, но и известила о том, почему. Кейт жадно впитывала информацию и наконец без двадцати двенадцать вернулась к себе и попыталась привести свои мысли в порядок. В кабинете было тихо. Ролло куда-то ушел, миссис Хеннесси тоже не было видно. Слышно было, как на камине тикают часы. Однако самый воздух вокруг был пропитан присутствием ее отца. Кейт закрыла глаза, положила подбородок на руки и отдалась своим мыслям.

«Помоги мне, папа, — мысленно просила она:

— Дай мне твою силу, твою мудрость. Если ты и впрямь считаешь меня своей наследницей, помоги мне это доказать».

Она сидела неподвижно и старалась ни о чем не думать, сосредоточившись всего на одном лишь слове: «папа».

В приемной Блэзу сообщили, что мисс Деспард беседует в дирекции со старыми сотрудниками, и он решил подождать ее в кабинете. Но когда он тихо, как всегда, открыл дверь — Блэз двигался с индейской легкостью и грацией, — он увидал, что Кейт сидит за столом, за которым он привык видеть ее отца. Она сидела, опершись подбородком на руки, с закрытыми глазами и таким спокойным и сосредоточенным лицом, что Блэз понял: он застал ее в момент глубокой погруженности в себя. «Она сейчас совершенно другая», — подумал он удивленно и закрыл дверь.

Миссис Хеннесси в один прыжок выскочила из-за стола.

— Мистер Чандлер! Почему меня никто не предупредил, что вы пришли? Я бы спустилась за вами. Право, сегодня здесь творится что-то невообразимое. Можно подумать, что наступило второе пришествие… — По тону миссис Хеннесси было очевидно, что сама она так не думает. — Мистер Чандлер, — продолжала миссис Хеннесси после некоторого колебания, — мне хочется, чтоб вы знали: по-моему, здесь должна сидеть миссис Чандлер — мадам дю Вивье, как мы ее называем. Это несправедливо, чтобы…

— Мистер Деспард считал это справедливым, — оборвал ее Блэз так резко, что она покраснела. — А теперь сообщите, пожалуйста, мисс Деспард, что я здесь.

Миссис Хеннесси ничего не оставалось, как постучать в дверь.

На этот раз Кейт стояла у окна, и солнечные лучи на какой-то миг образовали сверкающий нимб у нее над головой.

— Бог мой, вам не хватает только карающего меча, — весело сказал Блэз.

— Сомневаюсь, что он мне понадобится, — спокойно ответила Кейт, поворачиваясь к нему.

Теперь он разглядел ее как следует и был изумлен переменой. Ее волосы потеряли морковный оттенок и сияли, как вино при свете свечей. Кейт была прекрасно пострижена, ее макияж был едва заметен, но он удивительным образом преобразил ее лицо. Тонкий аромат незнакомых Блэзу духов довершал новый образ Кейт.

Заметив его искреннее изумление, Кейт мстительно подумала: «Один ноль в мою пользу, мистер Чандлер».

Они пожали друг другу руки. Рука Блэза была теплой, сильной и большой.

— Приятно, что вы передумали, — начал он с подчеркнутой любезностью.

Кейт указала ему на один из георгианских стульев, обошла вокруг стола и села.

— За это можете благодарить свою жену, — ответила она холодно.

— Неужели? — Блэз сделал вид, что не заметил лобовой атаки.

— Вы разве не знаете, что она приходила ко мне?

— Знаю.

— И заявила, что мой отец сентиментальный болван, который сам не понимал, что делает.

— Я не отвечаю за слова моей жены, — ответил Блэз.

— А я и не обвиняю вас. Просто ставлю в известность. Она сказала мне приблизительно следующее: что в моих же интересах все ей уступить. Эффект оказался обратным. Мне можно делать разные предложения, мистер Чандлер, но если я не согласна с ними, я их не принимаю.

«Ого, да у нее есть характер», — подумал Блэз.

— Я говорю это вам, чтобы прояснить свою точку зрения, — продолжала Кейт. — Вы оказались в неловком положении. Ваша жена и я, мистер Чандлер, смотрим на вещи по-разному. И преследуем совершенно разные цели. Если вы чувствуете, что эта… неприязнь может повлиять на вашу позицию, тогда вам лучше отказаться от роли посредника.

— Ни за что на свете! — воскликнул Блэз. — И чтобы избавить вас от дальнейших вопросов, хочу вам заявить, что в данном случае я не преследую никаких корыстных Целей. Я никогда не вмешивался и не собираюсь вмешиваться в дела моей жены. Ваш отец это знал и потому назначил меня своим душеприказчиком.

Он умолчал о том, что Чарльз знал еще об одном: с Доминик может справиться только муж. Внезапно Блэз осознал, что в предстоящей битве он собирался играть роль — стороннего наблюдателя. Он думал, что ему придется вместе с Ролло Беллами уламывать скандальную дочку Чарльза изменить свое решение, а вместо этого увидел перед собой сдержанную, элегантную, уверенную в себе женщину. Ах, Доминик, ты даже не представляешь, какой вред ты себе нанесла, подумал он. С этой женщиной не так-то легко будет справиться.

— Я должна быть признательна Доминик, — сухо продолжала Кейт. — Ведь это она заставила меня передумать. — Постарайся расположить его к себе, учила ее Шарлотта. Не показывай враждебности. Будь, или выгляди, откровенной. Нащупай его слабые места. — Вашей жене не следовало плохо говорить о моем отце, — прибавила она.

— Вы полагаете, что это право принадлежит только вам? — не выдержал Блэз.

— Но он — мой отец.

— И ее, хотя всего лишь по закону.

— Всего лишь, — повторила Кейт.

— И благодаря этому вы сразу вспомнили, что вы его плоть и кровь?

— Вы правы, здесь нет никакой логики. Я понимаю это и не собираюсь ничего объяснять. Я не желала слышать об отце во время нашей первой встречи, но… у меня были причины.

— Развод — неизбежный факт нашей жизни. У меня самого поменялось три отчима, когда мне не было и девяти.

— А у меня был всего один отец, настоящий. И я не могла пережить, что он ушел от меня. Я получила глубокую душевную травму, которая и стала причиной нашего разрыва. Я не отрицаю своей вины. Но что бы вы обо мне ни думали, будьте уверены в одном, мистер Чандлер: я приму наследство, которое оставил мне отец, и сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать его доверие.

— Лучше поздно, чем никогда.

«Мерзавец!» — возмущенно подумала Кейт.

— Этого хотел мой отец, — произнесла она, — и я исполню его волю. Я знаю искусство, знаю «Деспардс», а тому, чего я не знаю, я вскоре выучусь. Мы с «Деспардс» одно целое, он в моей крови. Сегодня я это поняла. Я — Деспард…

— Рад это слышать.

Кейт пристально посмотрела на него. Она ему не нравилась, никогда не будет нравиться, поэтому ей нечего терять. К тому же, что бы Блэз ни говорил, он все же не может не быть на стороне своей жены. Поэтому она сказала:

— Если я смогла расстаться со своими предубеждениями, то вы наверняка сможете избавиться от своих.

— Л юрист, мисс Деспард, а в этом конкретном случае — что-то вроде адвоката дьявола. Вероятно, ваш отец любил вас, но он наверняка не хотел нанести ущерб «Деспардс».

— Никакого ущерба не будет.

— Это еще надо посмотреть.

— И посмотрите в конце года.

Увидев, как сжались его губы, Кейт спросила:

— А что вы сделаете, если я не буду хорошей девочкой? Отберете у меня «Деспардс»?

— Согласно завещанию вашего отца, именно так я и должен буду поступить. Сейчас сентябрь. До конца года вам нужно полностью войти в курс дела. Здесь много опытных людей, они вам помогут. Начиная с первого января следующего года от вас будет зависеть, покажет ли лондонский «Деспардс» лучшие результаты: объем продаж, годовой оборот, реальная прибыль — все это будет подсчитываться. Мной. Моя обязанность — следить за тем, чтобы соревнование было справедливым. В остальном вы имеете полную свободу действий.

— Я знаю свое дело, — сказала Кейт мягко. — И знаю фарфор…

— Возможно, но сегодня торговля антиквариатом — это крупный бизнес. Старые джентльменские времена прошли. Теперь у людей есть деньги и их стандарты изменились. Борьба в этой области стала очень жесткой. Всемирно известных произведений искусства поступает на рынок все меньше. Все продается и перепродается за немыслимые деньги.

— Вы, кажется, не одобряете этого? — спросила Кейт, радуясь, что обнаружила трещину в его броне.

— Не одобряю. Я не одержим страстью к коллекционированию. — Он нагнулся, чтобы взять портфель. — А пока я хочу ознакомить вас с некоторыми цифрами. Прежде чем пускаться в опасное плавание, нужно знать, где вы находитесь. Будем надеяться, что к концу года вы не пойдете ко дну.

Кейт промолчала, хотя глаза у нее сверкали. Блэз разложил перед ней бумаги.

— Это копии счетов на день смерти Чарльза Деспарда. С потоком наличных денег нет никаких проблем. Ваш отец был необыкновенно точен в расчетах как с покупателями, так и с продавцами и всегда выставлял на аукционы только первоклассные вещи. У него были очень высокие требования.

— Вы это говорите мне? — Ее вежливый голос был полон яда.

— Двенадцать лет — большой срок, — отпарировал Блэз, не пошевелившись. Кейт стиснула зубы. Возразить ей было нечего. — Надеюсь, вы сумеете наверстать упущенное.

— Не забывайте, что я не новичок в этом деле. К тому Же здесь у меня много друзей; которые Помогут мне во всем разобраться.

Он поднял на нее свои черные глаза.

— Отлично. Я рад, что они вас еще помнят.

Услышав это, Кейт пришла в ярость, но сдержалась.

— Прекрасно помнят и рады меня видеть. Я знаю, что такое управлять аукционным домом, мистер Чандлер.

Вы, кажется, забыли, что я два года проработала в самом крупном из них. Я знаю, что устраивать аукционы — это не просто продавать то, что сегодня оказалось в моде, как вы, видимо, считаете.

— Я так не считаю, — ответил Блэз.

Вот сукин сын! Кейт с трудом удавалось держать себя в руках.

— Я также знаю, что мой отец оставил мне в наследство безупречную репутацию. — Посмотрев прямо в черные глаза собеседника, Кейт медленно и отчетливо договорила:

— Именно поэтому я решила продолжить его дело: чтобы репутация «Деспардс» осталась незапятнанной.

Это был прямой вызов. Она бросила перчатку к его ногам.

— Надеюсь, так и будет, — только и сказал он.

Они с вызовом смотрели друг на друга, когда открылась дверь и вошла миссис Хеннесси с георгианским серебряным подносом в руках, на котором стоял великолепный севрский сервиз и две тарелки с бисквитами.

Кейт метнула в ее сторону испепеляющий взгляд. Георгианского серебра удостаивались только самые почетные гости. Миссис Хеннесси недвусмысленно демонстрировала свою лояльность.

— Можно поухаживать за вами? — довольно игриво спросила она.

— Нет, — решительно возразила Кейт. — Благодарю вас, миссис Хеннесси.

Кейт сама разлила кофе в чашки, кипя от ярости, с трудом унимая дрожь в руках. Пока Блэз пил кофе — целых две чашки — и налегал на шоколадные бисквиты — Кейт неодобрительно зафиксировала количество, — она еще раз проглядела бумаги. Когда она задала свой первый вопрос, Блэз поставил чашку, поднялся, подошел к столу и, склонившись над Кейт, показал красивым длинным пальцем на подчеркнутые цифры. Кейт чувствовала его тепло, свежий запах его лосьона, цифры у нее перед глазами поплыли, и она с трудом заставила себя сосредоточиться на том, что он говорил о прошлых и будущих продажах, доходах, расходах, накладных, заработной плате и всем прочем.

— И я смогу в любое время заняться нью-йоркским отделением? — спросила Кейт.

— Не лучше ли сначала научиться управлять лондонским? — язвительно произнес он.

— У меня впереди целый год, — холодно напомнила Кейт.

— Мой вам совет, сконцентрируйте усилия на том, что вы умеете. К тому же в Нью-Йорке вас никто не знает.

— Это легко исправить.

— Я бы на это не рассчитывал, — сурово заметил Блэз. — На первом аукционе моя жена имела бешеный успех. Прямо сейчас с вами никто не будет разговаривать. Сначала проявите себя.

— И проявлю, — пообещала Кейт. — Не беспокойтесь.

— Я и не беспокоюсь. — Блэз сам удивился, что сказал это искренне. Кейт, несомненно, была умна. Она мгновенно замечала спорные места и задавала ему вопросы, которые он сам бы задал на ее месте. И как она держит себя в руках! Интересно, кто за этим стоит. Очевидно, кто-то весьма влиятельный. Быть может, какой-то мужчина, привлеченный благоприятными перспективами? — Так вот, — продолжал Блэз. — У вас есть полгода на то, чтобы войти в курс дела. Соревнование начнется с первого января будущего года. До этого я постараюсь утвердить завещание. Я постараюсь как можно быстрей сдвинуть это дело с мертвой точки.

— Не сомневаюсь, вы способны двигать горы, — сладким голосом сказала Кейт.

Она могла поклясться, что его красивые, плотно сжатые губы дрогнули, но он ничего не ответил. Засунув руку в карман пиджака, он вынул маленькую связку ключей и протянул Кейт.

— Они вам понадобятся.

— Благодарю вас.

Ключи от письменного стола отца, его сейфа и бара.

— Вот копии документов. — Кивком головы Блэз указал на пачку на столе. — Советую вам внимательно их изучить. В случае затруднений я с удовольствием отвечу на любой ваш вопрос. У вас ведь есть моя визитная карточка? — спросил он ехидно.

— Где-то была, — солгала Кейт, прекрасно помня, что она ее выбросила. — Лучше дайте мне другую.

Раскрыв небольшую серебряную коробочку, он протянул ей визитку.

Кейт проводила его до двери — так всегда поступал ее отец с важными гостями, — и они снова пожали руки.

— Желаю удачи, — сказал он.

Когда он уже выходил, Кейт остановила его:

— Вы забыли сказать: пусть победит достойный.

Он обернулся.

— Насколько я знаю, достойный не всегда побеждает.

Кейт захлопнула дверь.

— Боже, — сказала она, клокоча от ярости. — Меня в жизни никто так не злил!

Не успела она сесть за стол, как появился Ролло.

— Ну как?

— Он нарисовал весьма привлекательную картину.

— И ты поверила ему?

— Поживем — увидим. Не могу сказать, что с ним легко, но, судя по всему, ему можно доверять. На этом пока и остановимся.

— Это событие нужно отметить. Сейчас двенадцать тридцать. «Старая гвардия» ждет тебя.

Только в пятом часу они отвезли всех на вокзал, где каждый сел на свой поезд. Мисс Хиндмарш выглядела несколько помятой, и ее несравненная дикция слегка пострадала от выпитого шампанского. Трое мужчин были прилично навеселе.

— Чудесно, дорогая Кэт, просто чудесно, — восторженно признался Уилфрид Смит. — Совсем как в доброе старое время…

Они подняли друг за друга множество тостов, прежде чем Ролло удалось направить разговор в нужное русло.

На обратном пути на Кингс-роуд он мрачно сказал Кейт:

— Встреча была очень полезной. Теперь мы знаем, где проходит линия фронта. Непредсказуемая Вениша Таунсенд оказалась в стане врага. Этого я не ожидал.

— Чаще всего они повторяли имя Пирса Ланга, — задумчиво заметила Кейт.

— Он новичок, в «Деспардс» всего три года. Был личным помощником твоего отца. Взят по рекомендации Доминик.

— Раньше у папы никогда не было личных помощников.

— Потому что он в них не нуждался. Мне кажется, что Доминик подсунула Пирса Ланга только для того, чтобы следить за всем, что происходит в «Деспардс». В настоящий момент он в Европе. Могу поклясться, получает очередные инструкции.

— Возможно.

— Ты слышала, что они сказали? Он бегает за Доминик высунув язык. — Ролло хмыкнул. — Как бы его не забрали в полицию за аморальное поведение.

— Одного я не могу понять: если Пирс Ланг действительно ее шпион, то для чего ей понадобилось шпионить за папой? — озабоченно сказала Кейт.

— Прежде всего, ты не понимаешь самой Доминик дю Вивье. Она совершенно не похожа на тебя. У нее другой образ мыслей, другие представления о жизни. Она любит заговоры и интриги ради них самих. А если она всех и вся подозревает, то, разумеется, считает, что все подозревают и ее. Она отвратительная особа, вот и все.

— Совсем недавно я думала, что это я отвратительная, — сказала Кейт, криво усмехнувшись. — Но Шарлотта сотворила чудо. Я больше не стесняюсь себя, — добавила она с улыбкой.

— То ли еще впереди, — пообещал Ролло. — Шарлотта мне сказала, что у тебя большой потенциал.

— В каком смысле?

— Как у женщины, разумеется.

— Ох, — сказала Кейт. — Это…

— Послушай, — сурово произнес Ролло. — Доминик дю Вивье успешно ведет дела, умело манипулирует людьми и блестяще устраивает аукционы, но, когда ты думаешь о ней, ты об этом забываешь. Ты думаешь о ее лице, о теле и что бы ты хотел с ним сделать — я, разумеется, говорю о мужчинах. Она получает все, что хочет, благодаря сексу. И я бы посоветовал тебе обратить наконец внимание на твою сексуальную привлекательность, которой ты столь долго пренебрегала.

Глава 6

Ноябрь

— А теперь, — сказал Дэвид Холмс, — начнем торги.

Кейт еще раз наскоро пробежала глазами каталог: красным обозначена резервированная цена, синим — цены, предложенные теми, кто не смог или не пожелал присутствовать на аукционе. Она мысленно прорепетировала начало, помня наставления Дэвида: необходимо выбрать такой ритм, чтобы цифры вылетали изо рта как бы автоматически, и никогда не держать в голове больше двух заявок.

Она откашлялась и начала:

— Лот номер пять, георгианский серебряный поднос, около 1730 года. Тысяча фунтов… тысяча двести… тысяча четыреста… тысяча шестьсот…

Она то и дело обводила взглядом всех сидевших перед кафедрой. У каждого был свой особый способ повышать цену, а некоторые, подчиняясь сценарию, вообще не торговались, а только делали жесты, которые могли сбить с толку аукциониста. Кейт увидела, как кто-то из финансового отдела почесал нос, и быстро проговорила:

— Тысяча восемьсот…

— Нет, нет, — раздраженно произнес Дэвид. — Он же не дотронулся до носа, он его по-настоящему почесал.

Вы должны уметь отличать одно от другого. К тому же с этим человеком никто не уславливался заранее, как он будет давать знать, что повышает цену. Обо всех этих деталях необходимо помнить, они могут оказаться решающими. Начнем сначала.

— Не падайте духом, — шепнул один из ее помощников, Джордж Аллен. — Он обращается так со всеми, кого учит. А теперь для него дело чести — добиться, чтобы вы стали лучше всех.

Джордж оказался настоящим подарком судьбы — он с неизменным терпением присутствовал на репетициях, выслушивая все тот же классический, жизненно важный, иссушающий душу, проклятый монолог аукциониста, который, к ее ужасу, она бормотала даже во сне. Уже много дней она жила под знаком аукциона. Из всего, чему ей пришлось учиться, это оказалось самым трудным. Она училась целых два месяца, а сейчас в первый раз играла перед публикой. Она в отчаянии старалась припомнить советы Дэвида и применить на практике методы главного аукциониста, у которого за плечами был более чем тридцатилетний опыт работы в «Деспардс».

— Вы управляете аукционом. Аудитория — ваш оркестр. Но всегда помните, что его нельзя слишком подгонять, и в то же время не теряйте темпа. Вы всегда должны быть начеку. Наблюдайте за тем, как идет торг, откуда поступают предложения…

Он учил жестко, учил ее так же, как многих других подававших надежды, из которых едва ли половина в конце концов становилась аукционистами. Но у нее была масса других дел, ей приходилось учиться урывками, и, может быть, поэтому Дэвид был с ней особенно строг.

Терпение не входило в число его добродетелей, и иногда он доводил ее почти до слез, хотя она ни разу не позволила себе по-настоящему разреветься. Она прокляла бы себя, если б сдалась или обнаружила слабость.

Стараясь запомнить его наставления, Кейт снова и снова повторяла их перед сном.

Первое. Чувствуйте атмосферу, в ней множество примет того, что произойдет.

Второе. Бывая на аукционах, которые я провожу, внимательно следите за тем, как я обращаюсь с публикой и как управляю ею.

Третье. Если вы провалили один из лотов, не расстраивайтесь. Переходите к следующему.

Кейт отсидела добрую дюжину аукционов, наблюдая, учась. Она поняла, что вести аукцион большое искусство — об этом не раз говорил ей отец, — что высшее мастерство как раз и заключается в полной естественности происходящего. Таким мастерством обладал ее отец.

И Дэвид Холмс. Только когда Кейт познакомилась с работой других, менее опытных, аукционистов, она стала замечать оплошности, промахи, шероховатости. «Деспардс» в лице Дэвида Холмса проводил через это испытание — псевдоаукцион — всех будущих аукционистов.

Сейчас Кейт пыталась так управлять торгами, чтобы достигнуть отправной цены, и вот уже дважды ее постигла неудача.

— Помните, Кейт, — окликнул ее Дэвид из первого ряда, — резервируемая цена — две тысячи пятьсот. До этой цены вы должны дотянуться или, вернее, дотянуть публику.

Кейт кивнула, лихорадочно подсчитывая в уме, с чего ей следует начать, чтобы, невзирая на превратности торга, прийти к нужной цифре.

— Кейт, вы должны определить, с чего начать, — отрывисто бросил Дэвид.

— Я начинаю торг с тысячи фунтов, — громко объявила она. — Тысяча двести… тысяча пятьсот… две тысячи… — На этот раз она не обратила внимания на руку, откинувшую со лба густую шевелюру. — Две тысячи двести… Две тысячи пятьсот… — Никто не шевелился. Значит, она наконец добралась до отправной цены…. Что делает та девушка в третьем ряду?.. Кейт подождала. — Итак, две тысячи пятьсот… — она подняла зажатый в руке молоток. В последнее мгновение она увидела поднятый каталог. Для чего? Чтобы посмотреть в него или это знак? Других движений из этой части зала не последовало. Она решила рискнуть. — Две тысячи восемьсот… Три тысячи фунтов… — Она опять сделала паузу, нервно оглядывая сидящих. Ничего. Она опустила молоток. — Итак, продано за три тысячи фунтов.

Ее рука была влажной от пота, и молоток, выскользнув, упал на пол.

Дэвид вскочил с кресла, поднял молоток и положил на кафедру.

— На этот раз лучше, — сказал он без особого пыла. — Вам не хватает практики, Кейт. Если вы действительно хотите проводить аукционы, вам нужно посвящать этому больше времени.

— Дэвид, будь у меня свободное время, я так и сделала бы, — устало ответила она уже в сотый раз. — И у меня впереди еще целый месяц.

— Вот и используйте его на то, чтобы шлифовать свое мастерство. Сейчас вам еще очень далеко до настоящего аукциониста.

Кейт вернулась в свой кабинет расстроенная. Сейчас вторая половина ноября, срок ее обучения подходит к концу. Научиться вести аукцион оказалось самым трудным. Она справлялась с административной работой, встречами, дискуссиями, оценкой рынка и экспертизой товара, которой она занималась с большим удовольствием, особенно если дело касалось китайского фарфора. Она с успехом проводила обеды, приемы и коктейли, на которых встречалась с персоналом «Деспардс», наиболее важными клиентами, посредниками, конкурентами и представителями прессы. Она почти смирилась с необходимостью давать интервью — даже на телевидении — и позировать перед фотокамерой, хотя первоначальный интерес к ее особе, к счастью, уже начал угасать.

Тем временем из-за океана приходили известия о том, что Доминик дю Вивье все больше набирает силу, сама проводит аукционы, ставшие необходимым элементом нью-йоркской жизни, и устанавливает на них неслыханные цены. Немало предметов, минуя лондонский «Деспардс», теперь прямым ходом отправлялись в Нью-Йорк.

Этому было посвящено специальное заседание.

— Нет никакого сомнения в том, что Нью-Йорк прямо-таки всех околдовал, — мрачно объявил Найджел Марш. — Куча первоклассных вещей уплывает прямо к ней в руки.

— И неудивительно, если посмотреть на цены, которые она умудряется выбивать, — заметил Дерек Морли, глава финансового отдела. — Чем скорее мисс Деспард сможет устраивать собственные аукционы и приобретет популярность, тем будет лучше.

— Я стараюсь изо всех сил, — сухо ответила Кейт, — но у меня слишком много дел и совсем нет свободного времени.

— Значит, нам надо позаботиться о том, чтобы у вас его стало больше, — примирительно сказал Найджел. — Конечно, Кейт не может все делать сама. — Он обвел лица сидящих за столом вопросительным взглядом.

— Приемы и пресс-конференции, кажется, закончились, — мягко вставила Вениша Таунсенд, эксперт по Ренессансу. — Они, несомненно, отнимали уйму времени.

— Но были совершенно необходимы. Мы должны были продемонстрировать, что «Деспардс» не изменился, что факел просто передан в другие руки, — высокопарно заявил Найджел. — Люди хотели знать, что собой представляет новый президент компании. К тому же дополнительная реклама никогда не помешает.

— Если мы растеряем ценных клиентов, — язвительно отпарировала Вениша, сохраняя при этом мягкость тона, — то от нее будет мало толку.

— Это все потому, что с нами нет Чарльза, — вздохнула Клодия. — Он был душой и сердцем «Деспардс». По сути «Деспардс» — это он сам.

— Так же как теперь Нью-Йорк — это Доминик дю Вивье, — тем же кисло-сладким тоном заметила Вениша.

— Значит, мы должны сделать так, чтобы Лондон принадлежал Кэтрионе Деспард, — с воодушевлением заявил Найджел.

— Каким образом? — послышался вопрос.

— Ну, всего-навсего одна выдающаяся продажа…

— Этого не будет, если аукцион станет вести Кейт, — твердо проговорил Дэвид Холмс. — Она еще не готова.

— А вы не могли бы немного ускорить ход событий? — В голосе Найджела послышались просительные нотки.

— Нет, не мог бы. Кейт лишь тогда появится за кафедрой, когда я сочту, что она готова.

А до этого, к сожалению, еще далеко. Доминик уже выиграла у нее несколько очков. Надо быстрее что-то делать. Научиться проводить аукционы. Во что бы то ни стало. Клодия права: сейчас это главное. Обо всем остальном надо пока просто забыть. Женщина-аукционист — большая редкость, и Доминик играет эту роль с блеском.

Что-то подобное должно произойти и в Лондоне, иначе «Деспардс» скатится вниз и к решающему моменту у Кейт на руках не останется ни одного козыря.

Когда Кейт вернулась к себе в кабинет, человек, который, очевидно, уже давно взволнованно вышагивал по ковру взад-вперед, с облегчением воскликнул:

— Слава Богу! Я не решился прервать совещание, потому что Дэвид и так страшно злится, что вы уделяете его урокам мало времени.

— В чем дело? — спросила Кейт.

Джеймс Грив, руководитель отдела восточного фарфора, был бледен как мел, руки у него дрожали.

— Я только что говорил с Рольфом Хобартом, он звонил из Нью-Йорка. В жизни не имел более неприятного разговора. Кажется, статуэтка лошади эпохи Тан, которую мы ему продали, — подделка.

Кейт молча смотрела на него, чувствуя, что ледяная рука все сильнее сжимает ей сердце. Кошмар каждого эксперта. Неужели появился второй Ван Меергрен, самый блестящий поддельщик всех времен и народов? Наконец она смогла выговорить:

— Это невозможно.

— Я ему сказал то же самое, но он делал термолюминесцентную экспертизу. Вы же знаете, что он никому не верит, даже людям с самой безупречной репутацией. Он зачитал мне данные лабораторного анализа — лошадь была изготовлена не более пяти лет назад.

Кейт рухнула в ближайшее кресло.

— Не может быть… — Она закрыла глаза, чувствуя дурноту и головокружение.

— Если это выплывет наружу, наша песенка спета. «Деспардс» принимает подделку и продает ее за четверть миллиона фунтов…

— Я уверена, что это не подделка, — глухо проговорила Кейт. — Но если это действительно так, то нас ожидают серьезные неприятности. Потому что это означает, что за работу принялся неизвестный гений.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Джеймс с тяжелым вздохом произнес:

— Я сказал ему, что у нас не возникло никаких сомнений относительно возраста статуэтки, что я сам ее осматривал и вы установили ее подлинность — а мы ведь два ведущих эксперта в этой области. В ответ он заявил, что мы идиоты и раз мы сами ничего не смыслим в этом деле, то почему не удосужились проверить статуэтку термолюминесцентным методом.

Кейт вспыхнула.

— Потому что у меня не было никаких причин сомневаться в ее подлинности. — Она помолчала, потом добавила:

— Хотелось бы мне знать, кто заставил усомниться Хобарта…

Теперь уже Джеймс плюхнулся в кресло.

— Не может быть, — еле слышно пробормотал он. — Неужели вы хотите сказать, что вся эта история от начала до конца — обман? Нет, вряд ли, — продолжал он несколько окрепшим голосом. — Ведь здесь на карту поставлена не только репутация «Деспардс», но и весьма солидной адвокатской фирмы. Нет, быть того не может.

«А вдруг так оно и есть? — подумала Кейт. — А вдруг Пирс Ланг — настоящий Франкенштейн?»

Пирс Ланг появился в «Деспардс» вскоре после того, как Кейт начала свое ученичество. Она невзлюбила его с первого взгляда. Слишком красив, слишком мягкие манеры, слишком угодлив. Его лесть была такой же фальшивой, как трехдолларовая бумажка, к тому же он явно думал, что каждая женщина только о нем и мечтает. Знакомясь с Кейт, он слишком долго не выпускал ее руку, глядел в глаза слишком глубоким взглядом и вкладывал в голос излишне много чувства. Актером он был никудышным. А еще, думала Кейт с нарастающей яростью, он был подлым предателем.

Через десять дней он обратился к ней с просьбой о конфиденциальном разговоре. Сказал, что к нему обратилась одна весьма престижная адвокатская фирма, клиент которой хочет продать очень ценную вещь.

— Вы не ошиблись, предоставив мне рекламу, — сказал он, демонстрируя белоснежные, скорее всего, искусственные зубы. — Гигантская работа, которую я проделал, открыла нам доселе неведомые тайники. — Это было правдой: с помощью своих связей ему удалось добыть несколько весьма ценных предметов, и то, что к нему обратились с крупным предложением, свидетельствовало о его растущей популярности. — Думаю, я напал на нечто выдающееся, — закончил он доверительно.

— Что это?

— Первое столетие эпохи Тан.

Кейт постаралась не выдать охватившего ее радостного возбуждения.

— Интересно, — произнесла она как можно равнодушнее.

— Нашелся старый чудак-затворник, который решил продать эту лошадку, потому что ему увеличили страховку за нее в четыре раза. — Пирс Ланг насмешливо хмыкнул. — Представляете, он может себе позволить иметь бронзу эпохи Тан и отказывается заплатить за страховку лишнюю тысячу фунтов.

— Это лошадь?

— Так мне сказали, — ответил Пирс.

— Кто его поверенный?

— Некий мистер Потекери из «Потекери, Тильман и Тильман». Это старинная фирма, с прочнейшей репутацией, их услугами пользовался мой отец. Они по мелочам не работают.

— И что они вам сказали об этой лошади?

— Что их клиент собирается продать ее через «Деспардс», но настаивает на том, чтобы его имя нигде не фигурировало. Малейшая возможность разглашения тайны, и он снимает вещь с продажи. Он самый настоящий параноик — до смерти боится, что о нем кто-нибудь узнает.

— Но я-то могу, по крайней мере, поинтересоваться его именем?

Пирс виновато улыбнулся.

— Боюсь, что нет. Мне кажется, он опасается налоговой инспекции или чего-то в этом роде. Что с него взять — старик, видно, в полном маразме. Все переговоры следует вести с мистером Потекери. Еще одно условие: резервированная цена — 250 000 фунтов , на меньшее клиент не согласен. Если торг до этой суммы не дойдет, вещь снимается.

Кейт подняла брови — теперь подщипанные и подрисованные.

— Тогда, должно быть, речь идет о выдающемся произведении. Я не припомню, чтобы за статуэтку эпохи Тан давали такую цену.

— Ну, это его вещь, и цену назначает он. Я должен только сообщить мистеру Потекери, заинтересовало ли нас это предложение.

— А почему именно мы? Почему не «Сотбис», или «Кристи», или даже «Филипс»?

— Потому что ваш отец пользовался репутацией признанного знатока восточного искусства, а теперь она распространяется и на вас.

— Этот джентльмен, пожелавший остаться неизвестным, коллекционер?

— В некотором роде. По-моему, он долго жил в Китае. Разумеется, давным-давно.

— Сначала надо посмотреть лошадь, — сказала Кейт и вызвала по внутреннему телефону Джеймса Грива.

Пирс Ланг устроил, чтобы экспертиза состоялась в помещении «Потекери, Тильман и Тильман», и Кейт в сопровождении Джеймса и Пирса отправилась туда во вторник к двенадцати часам. Их встретил мистер Потекери, джентльмен старой школы — явно выпускник Итона — с манерами, мягкими, как первосортное масло, внешностью героя-любовника и взглядом, острым как бритва. Он явно обладал чувством сцены и склонностью к мелодраме. Он предложил им шерри с миндальным печеньем и после нескольких минут разговора на общие темы поднялся, сказав:

— А теперь, если вы последуете за мной, я покажу вам лошадь.

Она стояла на маленьком столике у огромного окна, купаясь в бледном свете ноябрьского дня. Как только Кейт увидела ее, она почувствовала, что по коже побежали мурашки. Похоже, что Дэвид испытывал те же чувства.

Вокруг столика можно было обойти, и Кейт с Джеймсом осмотрели статуэтку со всех сторон. Она вся дышала жизнью — от выгнутой дугой шеи до точеных копыт, весело отставленного хвоста и раздувающихся ноздрей. Патина выглядела именно так, как и требовалось на такой старинной бронзе — фигурка радовала глаз изумительными переливами зеленоватого, бронзового и золотистого, местами прочерченного охряными полосами. Это был вариант знаменитого танского летящего коня — так же безупречно выполненный, с теми же певучими линиями, созданный во славу бытия неизвестным и невоспетым гением. У Кейт пересохло горло и защипало в глазах, как с ней всегда бывало перед лицом великих произведений искусства.

— Можно взять ее в руки? — спросила она Джулиана Потекери, который внимательно наблюдал за ней.

— Разумеется. Не сомневаюсь, что вы, мисс Деспард, умеете должным образом обращаться с ценными предметами искусства.

Он говорил серьезным тоном, но Кейт чувствовала, что в глубине души он не принимает ее всерьез. Она тоже испытывала к этому человеку неприязнь и недоверие.

Она приподняла лошадь — статуэтка была хорошо сбалансирована. Потом Кейт изучила поверхность металла настолько тщательно, насколько это было возможно без лупы. Подделка вещей этой эпохи сама по себе считалась искусством, и существовало несколько всемирно известных предметов, появившихся на свет Бог знает где, в каких-то неведомых миру мастерских. Кейт показалось, что в данном случае опасаться нечего» она не заметила ни признаков современных способов литья, ни следов от напильника Она молча протянула вещь Джеймсу, который осмотрел ее столь же внимательно, а затем вернул, едва заметно кивнув головой.

— Мы с радостью выставим эту вещь, — мягко сказала Кейт застывшему в ожидании адвокату. — К счастью, ближайший аукцион состоится через несколько недель. Мы еще успеем сфотографировать статуэтку и включить ее в каталог.

— Действительно, все складывается как нельзя лучше, — проговорил Джулиан Потекери, просияв улыбкой.

— Нам потребуется более детальное обследование статуэтки на предмет ее подлинности и какие-либо подтверждения ее происхождения с вашей стороны.

— Разумеется, — с готовностью согласился Джулиан. — Наш клиент представил счет за эту вещь, полученный в Шанхае в 1908 году. Статуэтка принадлежала одному знатному семейству в течение нескольких столетий. Есть копии документов в переводе.

Они порешили на том, что лошадь на следующий день переправят в «Деспардс» вместе с копией документа, подтверждающего ее подлинность, и Пирс Ланг, сославшись на дела, тут же их покинул.

— В жизни не видал такого скользкого типа, — заметил Джеймс Грив в такси на обратном пути в «Деспардс».

— Вы считаете, он темнит?

— Да, пожалуй. Юристов-жуликов полным-полно, независимо от того, какое положение они занимают, — но, по моему мнению, вещь подлинная. И очень редкая.

Такие не часто появляются на рынке, и в этом нет ничего удивительного. Вы же слышали, что нынешний владелец шестьдесят лет держал ее существование в тайне.

— Это настоящее чудо, — мечтательно произнесла Кейт. — Я видела такие вещи только в музеях.

— Назначенную цену мы получим без труда. Покупателей будет хоть отбавляй.

Кейт вздохнула.

— Это ужасно дорого. Даже за танскую лошадь.

— Я согласен, цена чудовищная, но вспомните, что и за какую цену продает ваша сводная сестра в Нью-Йорке.

Правда, ей удалось стравить двух давних врагов. Именно это и привлекает внимание публики к ее аукционам. Есть на что полюбоваться — алчность и яростное соперничество. Хорошо было бы и нам устроить что-нибудь в этом роде, но, увы, ни Колчев, ни Добренин никогда не интересовались китайской бронзой. Правда, есть один американец — он, конечно, прохвост, но безумно богат Его финансисты посоветовали ему вкладывать деньги в коллекции, и он как раз остановился на бронзе. Нынешней весной мы ему продали несколько бенинских бронзовых голов Он вцепится в эту лошадку зубами.

— Да, я припоминаю еще несколько имен. Надо проследить, чтобы им всем сообщили.

Все заинтересованные лица были уведомлены, за считанные секунды цена лошади достигла требуемой суммы, а через пятьдесят две секунды ровно вещь была продана Рольфу Хобарту за 275 тысяч фунтов. И вот теперь ее владелец выкрикивал в трубку оскорбления и угрозы, потому что она оказалась подделкой.

— Он грозит привлечь нас к суду и сыплет какими-то немыслимыми цифрами, — взволнованно говорил Джеймс. — Этому нужно положить конец. Я предложил ему приехать, но он и слушать не желает. Он ни с кем не станет говорить, кроме вас. — Увидев растерянное лицо Кейт, он торопливо продолжал:

— Вам обязательно надо ехать. Если эта история выплывет наружу, все, вам конец — вы же вместе со мной признали лошадь подлинной. Доброе имя «Деспардс» будет втоптано в грязь еще до того, как начнется ваш испытательный срок. Господи, надо же — в самое неподходящее время!

Кейт словно окаменела. Джеймс с беспокойством вглядывался в ее лицо. Она была слишком импульсивной от природы, но ему нравилось, как она держалась все эти три месяца — работала, не выходя из кабинета сутками.

И то, что теперь ей достаточно было подняться этажом выше, чтобы оказаться дома, было как нельзя кстати.

Решив превратить верхний этаж в жилье, Чарльз знал, что делал. Но то, что случилось сейчас, было худшим из того, что может случиться с аукционным домом: попасться на удочку к мошенникам и продать подделку как подлинник — подделку, которую можно было без труда распознать, применив современные средства исследования.

Весь ужас в том, что у них не возникло и тени подозрений.

Документы были подлинными — их тщательно проверили.

Господи! Сколько еще осталось таких вещиц? И, главное, кто их делает? Этот человек разрушит весь рынок…

О том же думала и Кейт, только она знала, кто во всем виноват. У нее не было никаких доказательств, но она знала, нутром чуяла — ее намеренно заманили в западню. Сводная сестра и ее любовник. Почему она не уволила Пирса Ланга? Ведь он чувствовал себя как дома и в постели Доминик, и в ее карманах. Он мог бы подать в суд, а это означало бы нежелательные толки. «Господи, — думала она, чувствуя ноющую боль в сердце, — Доминик нанесла мне удар в самое больное место. И втянула в свою игру Рольфа Хобарта. Он же параноик чистой воды. Зачем он хочет со мной встретиться?»

— Я позвоню ему, — сказала она вслух.

— Уладить это дело по телефону не удастся, — неловко и несколько виновато ответил Джеймс. — Вам придется ехать. Мне кажется, ему хочется над вами поизмываться, это на него похоже. Говорят, он настоящий садист, и самое большое удовольствие для него — унижать других. Нам, конечно, придется вернуть ему деньги и уплатить немалую компенсацию. Он хочет видеть вас еще и по этой причине: только вы можете назвать окончательную сумму.

У Кейт заломило затылок. Удар по ее гордости был рассчитан как нельзя лучше. Она, претендовавшая на роль ведущего эксперта по восточному искусству, ошиблась! Ошиблась первый раз в жизни. Внутренне она уже корчилась от унижения. Доминик дьявольски проницательна. Она видела Кейт насквозь, понимала, что «Деспардс» — дело ее жизни, предмет величайшей гордости.

Кстати, подумала Кейт, если я правильно представляю себе Ролъфа Хобарта, придется выложить не меньше полумиллиона фунтов. Интересно, сколько из этой суммы попадет в руки Доминик?

— Да, конечно, мне придется ехать, — наконец проговорила она.

— Надо позвонить в «Конкорд». Чем скорее вы окажетесь в Нью-Йорке, тем лучше, — посоветовал Джеймс.

— Разумеется.

— А вы… вам не трудно будет одной? Хобарт безобразно обращается с людьми. Все его бывшие жены утверждают, что он их бил.

— Пусть только попробует, — мрачно пошутила Кейт. — Нет, судя по тому, что я узнала о мистере Хобарте на аукционе, он предпочтет расправиться со мной при ., помощи языка. — Ее глаза потухли, голос звучал тускло и невыразительно. — И поделом мне. Как можно было так ошибиться?

— Я тоже ошибся, — возразил Джеймс, — и, если уж на то пошло, скажу вам, что на нашем месте ошибся бы каждый. Я работаю в «Деспардс» уже тридцать лет и никогда не сталкивался ни с чем подобным. Работа того же класса, что подделки Вермеера, о которых так много писали…

— И обсуждать которые у нас сейчас нет времени.

Мне нужно оказаться в Нью-Йорке прежде, чем Хобарт успеет сунуться к газетчикам.

— Вы уверены, что справитесь одна?

— Даже если он потребует встать на четвереньки, мне придется это сделать.

На миг она пожалела о том, что рядом с ней нет Ролло.

Он поехал к своему бывшему возлюбленному, который из-за финансовых затруднений собрался продать несколько картин Пикассо «голубого периода». В прошлом году он вложил деньги в мюзикл, который поставил Ролло, а мюзикл с треском провалился.

— Уж я выберу самое лучшее, предоставь это мне, — говорил он, радостно потирая руки. — Мартин такой милашка. Он не будет по ним скучать. Он коллекционировал современную живопись только потому, что в свое время это было модно. К тому же его ждет приятный сюрприз — он увидит меня.

И Ролло отправился куда-то в самую глубь Вустершира. Официально он занимал должность личного помощника Кейт — после того, как Пирса Ланга перевели в отдел рекламы, — но настоящей его работой было держать нос по ветру и вынюхивать малейшую возможность конкуренции, заговора, подкупа, шантажа и прочих опасных действий со стороны Доминик. К тому же эти обязанности не оставляли ему времени для того, чтобы встревать в чужие дела и портить отношения с союзниками Кейт.

В «Деспардс» многие хорошо помнили его по прежним делам и либо ценили как личность — которой, однако, не следовало доверять, — либо боялись его злого языка.

Нет, придется выкручиваться самой. Она позвонила секретарше. Миссис Хеннесси перевели в Кенсингтон, а девушке, пришедшей на ее место, было почти столько же лет, сколько самой Кейт, и рекомендовала ее, как ни странно, миссис Хиндмарш. Ее звали Пенни, и она отличалась веселым нравом, общительностью и здравым смыслом. Они с Кейт сразу понравились друг другу.

— Пенни, мне надо попасть на первый же «конкорд», который летит в Нью-Йорк. Дело очень срочное. Не знаю, сколько я там пробуду, но надеюсь вернуться через день.

Когда рейс?

— На утренний вы уже опоздали, но, может быть, что-нибудь получится с шестичасовым. Он прилетает в Нью-Йорк в пять пятнадцать по местному времени. Но тогда вам придется там ночевать, потому что до восьми часов — обратный рейс на Лондон — вам не управиться.

Может, лучше отложить полет до завтра в десять тридцать? — Пенни помнила все рейсы наизусть: ее прежний босс не вылезал из «конкорда».

— Нет, мне нужно спешить. Попробуйте шестичасовой, хорошо?

На шестичасовой самолет свободных мест не было.

На следующий день в десять тридцать было всего одно место — один из пассажиров аннулировал заказ.

Тогда Кейт позвонила Рольфу Хобарту, который обрушил на нее поток истеричных обвинений и оскорблений. Под конец он заявил:

— Лучше поскорее выбирайтесь сюда, моя милая, пока я не передал всю эту историйку в газеты. И приготовьтесь раскошелиться, не жадничайте, иначе через суд я с вас сдеру не меньше пяти миллионов.

— Я буду в Нью-Йорке в половине десятого Давайте встретимся в половине одиннадцатого у вас в офисе.

— Даю вам срок до одиннадцати, а после созываю пресс-конференцию.

Он швырнул трубку. Кейт трясло от унижения и злости. Она терпеть не могла хамов, особенно когда они орут во весь голос.

Ночью она почти не спала. Она достала копию документа, подтверждающего подлинность лошади. Кроме перевода, который ей предоставили в адвокатской фирме, «Деспардс» сделал еще один. Их эксперт по Китаю сказал, что документы подлинные — стиль, язык, бумага — все указывало на это. Он проверил имя семьи, продавшей статуэтку. Оказалось, что она действительно принадлежит к древнему аристократическому роду. Кейт снова и снова разглядывала снимки лошади, сделанные с разных точек, под всеми возможными углами, множество фотографий увеличенных фрагментов, и не видела, где она могла ошибиться. Но в результатах термолюминесцентного анализа не приходилось сомневаться. Этот дорогостоящий метод, аналог углеродного анализа, определял возраст металла с точностью до десяти лет. А по результатам анализа, который делал Рольф Хобарт, получалось, что лошадь была изготовлена меньше пяти лет назад.

Как? Где? Кем? Для чего? Эти вопросы безостановочно прокручивались в ее голове, так что утром она села в самолет совершенно разбитой. У нее не было сил ни смотреть на индиговую полосу небосвода, ни слушать, что говорит ей вежливый немец, ее сосед. Она могла думать лишь о предстоящем сражении. В сумочке у нее лежал незаполненный чек — на коротком собрании было решено, что Рольфа Хобарта надо умилостивить, чего бы это ни стоило. Вместе с подделкой они выкупали у него доброе имя «Деспардс». Когда люди уходили из кабинета, Кейт видела, что они потрясены и разочарованы. Как она их подвела… И она, и Джеймс. Этого никогда не случилось бы при Чарльзе Деспарде — вот что она прочла на их лицах.

Блэз Чандлер тоже только что прилетел в Нью-Йорк, но из Гонконга. Он уже собирался сесть в ожидавший его автомобиль, как вдруг заметил рыжеватую голову и нетерпеливо машущую руку. Он выпрямился, сказав шоферу: «Подожди минутку, ладно?» — и бросился, прорываясь сквозь поток машин и людей, на другую сторону шоссе.

— Мисс Деспард!

Кейт резко обернулась, и он с удивлением увидел выражение явного облегчения на ее лице.

— О, слава Богу! Я уже отчаялась найти такси. Мне надо быть в Нью-Йорке к одиннадцати — это в прямом смысле вопрос жизни или смерти. Вы не могли бы меня подбросить?

— Конечно. Я за этим и пришел. Идемте.

— Вы, наверное, переодетый ангел, — с благодарностью сказала Кейт, опустившись на мягкое светло-серое сиденье. Было уже пятнадцать минут одиннадцатого. Она целую вечность провела в очереди на паспортном контроле, негодуя на задержку и ежесекундно бросая взгляд на часы.

— А почему такая спешка? — спросил Блэз.

Замешкавшись с ответом, Кейт увидела, как его мягкий взгляд вдруг обрел непроницаемую твердость.

— Вы все еще мне не доверяете, правда?

Надо было решаться. Она набрала в грудь побольше воздуха и все ему рассказала.

— Вы связались с гнусным человеком, — сказал Блэз. — Сам я с ним не знаком, но моя бабушка его знает.

Она и отца его знала. Они не просто слегка помешанные, это ярые сторонники крайне правых, подозревающие всех и вся. Он захочет не только урвать свой кусок мяса, но и кровушки попить. — Блэз нахмурился. — А почему вы?

Я имею в виду, почему вы одна? Свою жену я бы к нему не пустил, а ей палец в рот не клади.

— Я тоже не сахар, — обиженно ответила Кейт. Нервы у нее были напряжены до предела, но она старалась этого не показать.

— Именно это я о вас и слышу, — сухо проговорил он.

— Как? Откуда?

Он повернул голову, встретил ее удивленный взгляд.

— Обычным путем.

— Боже мой, — с горечью пробормотала Кейт, — неужели уже ни для кого не осталось ничего святого?

— Я не бываю там, но получаю донесения, — безразличным тоном продолжал Блэз. — Не беспокойтесь, в них нет о вас ничего плохого.

— Но мой год еще не начинался, — возмутилась Кейт.

— Именно поэтому я и получаю донесения. Когда год начнется официально, вы должны будете действовать самостоятельно, и я не буду вмешиваться. Я просто хотел знать, как у вас дела.

Кейт виновато вспыхнула, неловко поерзала. Она не ожидала такого интереса к себе с его стороны.

Блэз постукивал кончиками пальцев по кейсу.

— Куда вам надо? — спросил он.

— Здание «Хобарт Энтерпрайзис» на Пятой авеню.

— Я знаю, где это.

— Мы успеем?

Блэз взглянул на часы.

— Думаю, что да, но удостовериться не мешает. — Он щелкнул выключателем и сказал:

— Джим, нам надо в четырехсотый квартал Пятой авеню к одиннадцати.

В ответ послышался благодушный голос шофера:

— Успеем, мистер Чандлер.

Машина прибавила скорости.

— Я думала, что здесь не любят тех, кто превышает скорость, — нервно заметила Кейт.

— Не любят, если им удастся вас поймать. — Он помолчал немного, потом произнес:

— Вы надолго в Нью-Йорк? Собираетесь зайти в «Деспардс»?

— Вряд ли. Я сегодня же возвращаюсь в Лондон дневным рейсом.

Опять наступило молчание, потом Блэз сказал:

— Вы говорите, лошадь нашли через Пирса Ланга?

Всю оставшуюся часть пути она отвечала на его вопросы. Когда они остановились у небоскреба, где помещалась «Хобарт Энтерпрайзис», Блэз вылез из машины первым. Кейт невольно задрала голову. Ее первый небоскреб, первое посещение Нью-Йорка — и при таких обстоятельствах! Нет, она не станет заходить в «Деспардс», никто не должен знать, что она прилетела в Нью-Йорк.

Она не могла понять, хорошо это или плохо, что приезд Блэза совпал с ее приездом, но чувствовала странное облегчение от того, что он все узнал. Она вдруг поняла, что он никому ни о чем не скажет.

— Спасибо, — с благодарностью сказала она. — Я не опоздала, и это благодаря вам.

— Не знаю, сможете ли вы в это поверить, но я на вашей стороне, — ответил Блэз, сел в машину и уехал, оставив ее на тротуаре с открытым ртом.

Глава 7

Офис Рольфа Хобарта был немногим меньше, чем стадион Уэмбли. В дальнем конце, как миниатюрный каток, блестел огромный письменный стол. Человек с жабьим лицом доложил о ней, и всю дорогу, пока она пересекала необъятную комнату, она не могла оторвать глаз от лошади, которая стояла в самом центре стола.

— Ну и как? — буркнул Рольф Хобарт вместо приветствия. — Вон она, эта подделка, которую вы пытались мне всучить. — Он был огромным, с мрачным и свирепым выражением лица, грубым, оглушительным голосом и ухватками человека, который привык считать, что деньги дают ему право вести себя как заблагорассудится.

— Мы не собирались продавать вам подделку, — поправила она мягко, но твердо.

— Только не говорите мне, что вы, как и ваш специалист, ничего не подозревали.

Кейт подавила в себе желание сказать ему, что он тоже ни о чем не подозревал, пока его кто-то не надоумил, и честно призналась:

— Да, я ошиблась. Мне никогда не приходилось сталкиваться с такой великолепной подделкой. Можно, я еще раз осмотрю ее?

— Вы можете забрать эту проклятую штуку с собой, но только после того, как вручите мне чек на миллион долларов.

Миллион долларов! Это был самый настоящий шантаж, но на кон было поставлено доброе имя «Деспардс», которое стоило гораздо больше. Кейт знала, что Хобарт может потребовать еще больше, что он вообще может отказаться принимать что-либо в неофициальном порядке и через суд получить сумму с пугающим количеством нулей.

Она понимала, что он просто демонстрирует, кто здесь хозяин, играет с ней в кошки-мышки: сегодня я, так и быть, тебя пощажу, но в другой раз…

Она осмотрела лошадь. Даже сейчас, зная результаты термолюминесцентного анализа, она не могла не относиться к ней как к произведению искусства. Пусть это не старинная вещь, но она не менее прекрасна, чем многое из того, что было сделано тысячелетия назад. Теперь она в полной мере могла представить себе ощущения экспертов, когда на их глазах Ван Меергрен создал великолепного Вермеера. Кейт чувствовала себя так, будто все ее знания разом обесценились. В первый раз в жизни она не смогла распознать подделку — правда, необыкновенно талантливую, но все-таки подделку. Она поставила лошадь на стол, вынула из сумочки чековую книжку, проставила требуемую сумму и подписала чек. Потом она протянула чек Хобарту.

Он вырвал бумажку у нее из рук, а потом начался сущий кошмар. Рольф Хобарт срывался на визг, выкатывал глаза, бегал вокруг стола, нависал над Кейт, брызгая ей в лицо слюной. Когда он занес над ее головой сжатые кулаки, она отшатнулась и подумала, что он сошел с ума.

Его обвинения все больше и больше походили на бред помешанного: его нарочно постарались выставить идиотом, он никогда этого не простит, ноги его не будет в Лондоне, он обратился в «Деспардс» только потому, что все говорили, будто там разбираются в восточном искусстве лучше, чем в других местах. Теперь он всегда будет держаться за свою страну, где живут честные люди, надо было знать, что проклятые иностранцы всегда надуют…

Вдруг зазвонил телефон. Рольф Хобарт, замолчав на полуслове, схватил трубку. Кейт не слушала, о чем он говорит — сердце у нее колотилось как бешеное, а ноги подкашивались. Никогда в жизни она не испытывала такого ужаса. Она нисколько не сомневалась, что он в любое мгновение может потерять остатки самообладания и пустит в ход свои чудовищные кулаки. Такие случаи уже бывали, и только громадные деньги и власть позволяли ему избегать судебного преследования. Оставив чек на столе, она побежала к двери, но вдруг услышала за спиной «Подождите!», произнесенное совсем другим тоном. Она замерла на месте, но не поворачивалась, пытаясь нащупать дверную ручку. Когда он снова заговорил, Кейт с трудом поверила, что это тот же самый человек.

— Почему вы не сказали мне, что знакомы с Агатой Чандлер? — сказал он подозрительно миролюбиво. — Это меняет дело… — Его голубые глаза все еще были серо-холодными от ярости. Он, заставлял себя извиняться из-за кого-то, кого звали Агата Чандлер, но что явно стоило ему большого труда.

— Давайте-ка забудем всю эту историю, а? — И на глазах у пораженной Кейт он порвал чек в клочки. — Я хотел только слегка проучить вас. С Рольфом Хобартом шутки плохи, ясно? Просто верните то, что я вам заплатил, и покончим с этим. Не обиделись?

К величайшему изумлению Кейт, он протянул ей граблеобразную руку. Не веря своему счастью, она пожала ее дрожащими руками и выскочила за дверь.

В лифте она бессильно прислонилась к стенке. Этот человек сумасшедший! То он готов превратить ее в лепешку, угрожает, трясется от ярости, а через минуту извиняется из-за какой-то Агаты Чандлер. Чуть позже, когда она немного оправилась от шока и голова заработала, Кейт вспомнила слова Ролло: «…внук Агаты Чандлер, а ей принадлежит полмира. Стара, как Мафусаил, но все еще обладает огромной властью».

Когда дверь лифта открылась, Кейт продолжала стоять, прислонившись к стене, пока чей-то голос не вывел ее из оцепенения:

— Мисс Деспард?

Она увидела шофера в униформе с кепкой под мышкой, который обеспокоенно заглядывал ей в лицо.

— Да?

— Мистер Чандлер прислал за вами машину.

— Что? Машину? — Ее охватило чувство несказанного облегчения. Поскорей убраться отсюда… — Спасибо.

Машина стояла на обочине — огромная, длинная, с затемненными стеклами. Пока она садилась, шофер не сводил взгляда с ее побелевшего лица и, захлопнув дверцу, предложил:

— Мисс, вон в том шкафчике есть кое-что для поддержания сил.

Потянувшись к ореховой дверце, Кейт заметила, что ее рука дрожит. Но она все-таки смогла достать хрустальный графинчик и наполнить низкий стакан, который одновременно служил крышкой, двойной порцией бренди.

Напиток жарко заструился по жилам, добрался до потрясенного мозга, она наконец расслабилась, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Ну и денек! Ну и псих! И какой дьявольски хитрый расчет. Кто же они с Доминик теперь, враги?

Да, Доминик объявила войну и провела первый диверсионный рейд. «Идиотка, — ругала себя Кейт. — Тебе со всех сторон говорили, что ей нельзя доверять, и что ты сделала? Ничего. Ролло прав. Ты считаешь, что у всех те же нравственные принципы, что и у тебя. Приспосабливайся, деточка, или вон с корабля». Тут она открыла глаза и увидела, что они едут по широкой улице с газоном и кустами посередине. Парк-авеню? На перекрестке она заметила дорожный указатель: 84-я Восточная улица. 84-я Восточная улица? Кейт достаточно хорошо представляла себе Нью-Йорк, чтобы понять — они едут в северном направлении. Господи, она же собиралась лететь рейсом час сорок пять. Ей в другую сторону!

Она забарабанила по стеклу.

— Мы не туда едем.

— Туда, мисс. — Шофер услышал ее, несмотря на толщину стекла. — Я должен доставить вас к миссис Чандлер.

«Теперь еще похищение, — подумала Кейт, которая была близка к истерике. — Это не день, а какой-то кошмар».

Агата Чандлер, по-видимому, была ничуть не лучше Рольфа Хобарта. Неужели все очень богатые люди страдают манией величия?

Откинувшись на спинку, она увидала, что шофер говорит что-то в телефонную трубку. На следующем перекрестке они свернули направо. Судя по домам, это был фешенебельный район. Машина затормозила у большого дома с двумя фронтонами и отполированными до зеркального блеска дверьми. Как только машина остановилась, двери распахнулись, вниз по ступенькам спустился пожилой дворецкий в сопровождении лакея, который открыл для нее дверцу. Кейт вылезла, причем ей все время хотелось ущипнуть себя и проснуться.

— Доброе утро, мисс Деспард, — торжественно произнес дворецкий. Кейт улыбнулась, услышав его английский выговор. — Миссис Чандлер ждет вас.

Он проводил ее в просторный красивый зал с высокими потолками, паркетным полом и легкой винтовой лестницей, над которой висела роскошная люстра. В центре зала в инвалидном кресле сидела пожилая дама, рядом с ней стояла — Кейт снова захотелось ущипнуть себя — настоящая индианка, скво. Дама коснулась ручки кресла, и оно бесшумно покатилось навстречу Кейт.

— Значит, вы дочка Чарльза, — проговорила она голосом, который, наверное, был слышен даже на Лонг-Айленде. — Я Агата Чандлер. Ваш отец был моим большим другом.

— Здравствуйте, — ошеломленно ответила Кейт, пожав скрюченную артритом руку со вспухшими суставами и растопыренными пальцами.

В ответ раздался грубоватый смех.

— Вы уж небось собрались ноги прочь уносить, да я вас перехватила, — довольно сказала старуха. — Когда Блэз позвонил мне и сказал, что собирается сделать этот придурок Хобарт, то я решила малость вправить ему мозги.

— С помощью увесистой дубины? — не удержалась Кейт.

Старуха снова довольно засмеялась.

— Правильно, девочка! — Потом она продолжала более мягко:

— Ну и как он? Вел себя как последний хам?

Кейт содрогнулась.

Агата Чандлер снова разразилась кудахтающим смехом и изуродованной рукой хлопнула себя по коленке.

— Я с него мигом спесь сбила. Сказала, что если он с вами плохо обойдется, то больше меди не получит, не говоря уж обо всем остальном, что ему дает Корпорация.

Я знавала обоих Хобартов — и отца, и сына. Оба умалишенные: вообразили о себе невесть что и всему свету свою силу доказывают. А теперь, детка, надо убираться из этого холодильника. Соме! — окликнула она пожилого дворецкого. — Ты уверен, что отопление работает как надо?

— Да, мадам. Термостат поставлен на максимум.

— Что-то непохоже, — проворчала старая дама.

Только сейчас Кейт осознала, что в зале жарко, как в оранжерее, в углу она увидела мраморный камин, в котором пылало пламя, какое, наверное, можно было видеть, когда горел Чикаго.

— Ненавижу этот промозглый город, — бормотала Агата Чандлер. — Бываю тут, только если уж очень приспичит. Поскорей бы обратно в горы. Поверни меня, Минни, — приказала она древнему изваянию, безмолвно стоявшему рядом с креслом. — Это моя двоюродная сестра, Минни Лосиный Рог, — обратилась она к Кейт. Минни кивнула с тем же непроницаемым выражением. На вид она была еще старше, чем Агата, что последняя и подтвердила:

— Только потому и держу ее подле себя, что лет ей еще побольше, чем мне. По-английски ни слова, но все понимает. Поехали-ка в теплое местечко. За мной, Кейт.

Совершенно завороженная, Кейт влилась в процессию. Впереди вышагивал лакей, который, дойдя до дверей, широко распахнул их. Дворецкий встал сбоку и помог Минни, толкавшей кресло, провести его сквозь дверной проем. Кейт замыкала шествие.

— Теперь можете принести нам кофе, — приказала Агата. — Погорячее да покрепче.

— Хорошо, мадам.

Минни поставила кресло перед точно таким же ревущим пламенем, а Агата, пошарив рукой в россыпи бриллиантов, украшавших ее наряд, извлекла откуда-то лорнетку.

— Дай-ка я хорошенько разгляжу тебя, Кейт Деспард.

Ты знала, что мы с твоим отцом были друзьями?

— Нет, — честно призналась Кейт.

— Да уж конечно, откуда тебе знать… Мы с ним познакомились лет десять назад и сразу друг другу понравились. Ты на него не похожа.

И вовсе она не дурнушка. Блэз тогда сказал: «Внешность не больше чем на двойку, зато за мозги может получить „отлично“. Конечно, это не Доминик, думала старая дама, но у нее прекрасный рост и длиннющие ноги. И волосы совсем не морковные. Кто-то, видно, над девочкой поработал, и это пошло ей впрок».

— Можно я сниму пальто? — спросила Кейт.

Агата Чандлер хмыкнула.

— Жарковато стало? Я без тепла никак не могу, с кровью что-то сделалось. Потому и приехала в Нью-Йорк — надо, чтобы эти коновалы меня посмотрели да сказали, много ли я еще протяну. Делай, как тебе удобнее.

Услужливый лакей принял у нее тонкое шерстяное пальто. Под ним оказались узкие твидовые брюки, заправленные в сапоги, и короткий бутылочно-зеленый свитер поверх рубашки цвета меда.

— Если тебе жарко, садись подальше от огня, — предложила Агата, и Кейт расположилась на диване с роскошной обивкой достаточно далеко от камина, чтобы не зажариться живьем.

В дверь постучали. Вошел лакей с коробкой в руках.

— Что это? — спросила Агата.

— Для мисс Деспард, мадам. От мистера Хобарта.

— Лошадь! — воскликнула Кейт, вскакивая с дивана. — Я забыла статуэтку! — Она сняла крышку и убедилась в том, что это действительно она.

— Дай-ка я на нее посмотрю, — попросила Агата.

Кейт поднесла к ней статуэтку. Старая женщина сама не могла держать ее в руках, но с интересом осмотрела.

— Похоже, у нас на ранчо есть кое-что в этом роде, — наконец произнесла она. — Отец мой забавлялся — напокупал целую кучу со всего света.

— Он был коллекционером?

— Не в том смысле, как ты думаешь. Он просто брал да покупал, что ему приглянется. — Потом она прямо спросила:

— Хорошая подделка?

— Потрясающая! Она настолько хороша, что я ни на секунду ничего не заподозрила. Ни я, ни наш эксперт по Востоку. Это, — волнуясь, продолжала Кейт, — самое опасное, что мне приходилось видеть в жизни.

— Угроза рынку, а?

— Еще какая — Гмм… — Агата снова вооружилась лорнеткой. — Ну да ладно, убери ее. Не сомневаюсь, что в Лондоне вы постараетесь докопаться до правды.

— Конечно, постараемся, — мрачно ответила Кейт.

— Есть за что зацепиться?

— Нет, — призналась Кейт. «Только подозрения», — подумала она и убрала лошадь в коробку.

Снова открылась дверь, и дворецкий подал кофе на массивном серебряном подносе. Минни выдвинула столик, на который он поставил поднос. Когда Кейт увидела поднос, глаза у нее заблестели. Это была не ее епархия, но она сразу поняла, что вещь высочайшего качества.

— Поль Ревери, — сказала Агата, перехватив ее взгляд.

— Тоже ваш отец купил?

Старая дама с гордостью кивнула.

Минин налила кофе.

— Из-за этого чертова артрита, чтоб ему пусто было, у меня руки не работают, — пожаловалась Агата. — Но до мозгов дело пока не дошло. — Снова зазвучал ее низкий смех.

Эта женщина сохранила поразительное присутствие духа и жизненную силу, которой позавидовал бы любой.

На лице — бронзовом, но не таком смуглом, как у Минни, — удивительно мало морщин. Орлиный профиль. Волосы, вероятно, крашеные, такие же черные, как у ее внука, и совершенно прямые. Высокий пучок скреплен испанским гребнем — из золота с красными и зелеными камнями. Кейт ни на секунду не усомнилась, что это рубины и изумруды. Одеяние Агаты Чандлер вполне заслуживало того, чтобы называться мантией: тяжелая парча с богатым золотым шитьем. Обруч на шее, который Кейт видела только на изображениях великих инков, буквально усыпан рубинами и изумрудами. Варварски роскошные серьги из тех же камней в золотой оправе свисали почти до плеч, но кольцо было одно — простое обручальное кольцо на левой руке. На Минни же было надето то, что Кейт с восторгом опознала как настоящую индейскую одежду, отделанную бисером и бахромой, из кожи цвета молодой пшеницы, такой же мягкой на вид, какой она, несомненно, была и на ощупь. Ее седые, лунного цвета, волосы тоже были собраны в пучок, но без всяких украшений. Она налила кофе для Агаты в специальную чашку с двумя ручками, в которые та смогла просунуть скрюченные пальцы.

— Хочешь добавить чего-нибудь в кофе? — спросила Агата.

Чувствуя, что лучше сохранить ясную голову, тем более что в ней еще слегка шумело от выпитого в машине бренди, Кейт отказалась, а первый же глоток кофе убедил ее в том, что она поступила правильно. Кофе был черен, как грех, и обжигал, как адское пламя.

Старая женщина словно прочла ее мысли.

— Это папа научил меня варить кофе. Иногда, если ему не удавалось ничего подстрелить, он целый день жил только на этом питье, и хоть бы что.

— Ничего удивительного, — выпалила Кейт, я Агата залилась смехом.

— Мой Мальчуган считает, что в тебе есть сила духа, во все-таки он мне позвонил. «Герцогиня, — говорит, — звони скорее этому Хобарту, пока он не разорвал беззащитную девушку на куски».

— Я вовсе не беззащитная, — возмутилась Кейт.

— Я вижу, но с Рольфом, когда он разойдется, никакого сладу нет. А Блэз, видать, за тебя побаивался. И я рада ему услужить. Он не часто меня о чем-нибудь просит, так что я сразу поняла — дело серьезное.

Кейт молча слушала и удивлялась. Какой странный человек, в смущении думала она. Казалось бы, ему до нее не должно быть никакого дела, а он нашел время позвонить бабушке. При этой мысли с ее языка невольно слетел вопрос:

— Как он вас называет? Герцогиня?

— Я именно ею и была, когда мы с моим Мальчуганом повстречались. В то время я была замужем за итальянским герцогом. У меня было их четверо — мужей-то, — весело продолжала она, — и я их всех пережила. Ну, а мой Мальчуган до сих пор зовет меня Герцогиней — только он один. Для всех остальных я Агата Чандлер. С этим именем я родилась, и оно для меня лучше всех прочих.

— Вы называете его Мальчуганом? — Человека, менее похожего на мальчишку, чем Блэз Чандлер, еще поискать надо, подумала Кейт.

— Когда мы познакомились, ему было всего девять лет.

Кейт изнывала от любопытства, и, почувствовав это, Агата Чандлер протянула свою чашку за новой порцией кофе и углубилась в семейную историю.

Кейт узнала, что, несмотря на то, что у Агаты было четыре мужа, ребенок у нее был всего один — дочь Анна, мать Блэза. Анна выходила замуж четыре раза, как и мать, и Блэз был сыном ее третьего мужа. А сама Анна вместе с четвертым, и последним, мужем погибла на пути из Франции в Италию, когда их машина свалилась в пропасть во время сильной бури. У Блэза есть сводная сестра, ее зовут Консуэло, она дочь Анны от первого брака, ее отец — аргентинский жиголо, и сводный брат, Джеральд, сын Анны и ее второго мужа, английского виконта. По выражению Агаты, ни та ни другой гроша ломаного не стоили, но Блэз, которого Агата усыновила официально после гибели своей дочери и которому дала свое имя, был смыслом ее жизни.

— Он мой единственный наследник и получит столько, что и во сне не приснится, — с коротким смешком продолжала она. — У Консуэло было три богатых мужа, да и четвертый не бедняк, а Джеральду достались титул и поместье отца. Я их и вижу-то только тогда, когда им вдруг что-нибудь от меня нужно.

Под презрительной усмешкой Кейт разглядела боль и горечь, и Агата прочла это на ее выразительном лице.

— Ладно, будет обо мне, — отрывисто проговорила она. — Расскажи-ка ты мне лучше о себе. Справляешься с «Деспардс»?

— Не так хорошо, как хотелось бы. — По лицу Кейт промелькнула тень.

— Если бы твой отец не думал, что ты годишься для такого дела, он бы тебя в него не втравил. Он мне не раз говорил, что у тебя закваска что надо.

Кейт вся засветилась изумлением и радостью.

— Он говорил с вами обо мне?

— Да еще сколько раз. Не мог же он говорить об этом с женой, уж больно она старалась, чтобы он даже не вспоминал о том, что было до нее, а падчерица его — и вовсе дрянь. Ей в жизни ни до кого дела не было, кроме самой себя. А твой отец больше всего на свете хотел с тобой помириться. Как он горевал, когда ты отсылала обратно его письма… Но я-то точно знаю, что ты так поступала тоже с горя. Я сама так сильно любила своего отца, — продолжала она мягче, — что мне тебя понять нетрудно. Если бы он ушел и бросил меня, не знаю, что бы я сделала, может, умерла бы с тоски.

— Мне и казалось, что я умру, — невольно призналась Кейт этой удивительной женщине.

— А потом передумала?

Кейт помедлила. В конце концов, Доминик дю Вивье была замужем за внуком Агаты Чандлер. Наконец она решилась:

— Один человек открыл мне глаза. Я всегда смотрела на вещи только со своей колокольни, а когда попробовала взглянуть с чужой, то поняла, что сама себя загнала в тупик и надо из него выбираться.

Старая дама кивнула с мудрой усмешкой.

— Со мной так тоже бывало — раза два, а то и три.

Они улыбнулись друг другу, чувствуя себя так, будто знали друг друга уже много лет.

— Вы мне так помогли, — порывисто проговорила Кейт. — Спасибо.

— Так ведь это потому, что Блэз меня попросил. Ей-Богу, просто счастье, что он прилетел в Нью-Йорк одновременно с тобой. — Она вздохнула. — Мальчугану приходится слишком часто меня навещать. Он все смотрит, как я… Да ладно, что уж об этом говорить. Этот проклятый артрит меня в дугу согнул.

Кейт вежливо сказала:

— Я его поблагодарю, когда увижу в следующий раз.

Следующего раза долго ждать не пришлось. Она как раз смотрела на часы, удивляясь, что прошло уже столько времени, и собираясь прощаться, когда дверь открылась и появился Блэз Чандлер собственной персоной.

Он кивнул Кейт, быстро подошел к бабушке и склонился над креслом. Та подняла руку, чтобы погладить его по щеке, при этом на ее лице появилось такое выражение, что Кейт поспешно отвела глаза. Когда Блэз выпрямился, Кейт, кашлянув, чтобы избавиться от комка в горле, обратилась к нему:

— Спасибо, что пришли ко мне на помощь или, вернее, попросили бабушку.

— Значит, сработало?

— В жизни ничего подобного не видела — в одну секунду человек стал другим.

Блэз устремил на бабушку признательный взгляд.

— «Хобарт Энтерпрайзис» зависит от Корпорации.

Мы единственные поставщики некоторых жизненно важных для них материалов. А кроме того, Герцогиня всегда побеждала его в армрестлинге.

Агата хрипло засмеялась.

— Меня отец научил, — объяснила она. — Вон он. — Она кивнула на портрет, висевший над камином, который Кейт уже давно хотелось рассмотреть. — Черный Джек Чандлер — вот как его называли.

Это был человек лет сорока, с длинными усами, какие носили в конце прошлого века, в одежде из оленьей кожи и с ружьем на коленях. У него были темные волосы, яркие синие глаза и обветренное лицо человека, привыкшего проводить время на свежем воздухе. Кейт встала и подошла поближе. Потом неожиданно изменившимся голосом она сказала:

— Поправьте, если я ошибаюсь, но, по-моему, это Ремингтон.

Старая дама была очень довольна.

— Ты им всем сто очков вперед дашь. Сколько людей видели этот портрет, а художника узнали — раз, два и обчелся.

— Я знаю, что он редко писал портреты, но стиль, несомненно, его.

— Ты и американское искусство знаешь?

— Изучаю. Это мое хобби. Никогда не думала, что существует так много американских художников и что они так хороши.

— Там, у нас на ранчо, его работ полным-полно.

Отец дружил с Ремингтоном.

У Кейт голова пошла кругом. Даже одна картина Ремингтона стоила целое состояние.

— Там всего много: живопись, скульптура, индейские изделия. Да что говорить, есть один деревянный индеец — прямо как живой. Рука сама тянется проверить, на месте ли еще скальп.

Видя прямо перед собой эти сияющие золотистые глаза, живое заинтересованное лицо, на котором явственно читалось желание увидеть все эти чудесные вещи, Агата приняла одно из своих молниеносных решений:

— Знаешь, что я тебе скажу, Кейт, сегодня пятница, и я вечером возвращаюсь в Колорадо. Как ты смотришь на то, чтобы провести у нас уик-энд?

У Кейт вырвался восторженный вздох.

— А можно? — Потом благоразумие взяло верх. — Нет, мне надо поскорее вернуться в Лондон вместе с этой злосчастной подделкой.

— Зачем? Что тебе там делать в выходные? Пойди, позвони в Лондон и скажи, что вернешься в понедельник утром. Самолеты Корпорации только и делают, что летают взад-вперед через Атлантику. Мы тебя посадим на ночной из Денвера. Вот и скажи, что в понедельник в полдесятого ты будешь сидеть за своим столом. В конце концов, ты сама там теперь хозяйка.

Кейт не стала говорить, что она никак не может к этому привыкнуть. Ее охватило легкое безумие и приятное возбуждение. В конце концов, что она теряет?!

— Действительно А статуэтка лошади теперь у нас в руках…

— И можешь поверить мне на слово: Рольф Хобарт и пикнуть не посмеет, — пообещала Агата. — Мальчуган, проводи Кейт к телефону, чтобы она позвонила в эту свою контору.

Кейт взглянула на Блэза, который сказал: «С удовольствием», но таким тоном, что было непонятно, доволен ли он на самом деле. Все-таки он очень загадочный человек, снова мелькнуло у нее в голове. Сначала просит свою бабку таскать ей каштаны из огня, а потом ведет себя так, словно хочет, чтобы Кейт ела эти каштаны в одиночестве где-нибудь подальше отсюда. Ладно, Бог с ним, решила она, войдя в маленькую комнатку, так же заставленную мебелью и так же слишком жарко натопленную, как гостиная, которую они только что оставили.

«Все правильно, — подумала Кейт, — обстановка принадлежит к тому же времени, что и хозяйка. Обе эти комнаты можно было бы перенести прямо в музей, ничего в них не меняя: громоздкая мебель, картины в тяжелых рамах, папоротники в горшках…»

Она поговорила с Джеймсом Гривом, который испытал беспредельное облегчение.

— Он в самом деле больше ничего не хочет? — спросил он с тревогой.

— В самом деле. Он закроет дело. В итоге мы потеряли клиента, без которого сумеем обойтись, а доброе имя «Деспардс» осталось незапятнанным.

— Кейт, вы просто чудо! — воскликнул Джеймс. — Вы заслужили этот уик-энд. Сегодня вечером пойду и напьюсь. Я дорожку в ковре вытоптал, пока ходил из угла в угол и ждал вашего звонка. Здорово, просто здорово!

— Спасибо, — поблагодарила Кейт. Она решила до своего возвращения не рассказывать о вмешательстве Агаты Чандлер. — Вы не знаете, Ролло еще не вернулся?

— Я его не видел. Если хотите, могу узнать.

— Нет, не стоит. Просто, если вы его увидите» скажите, где я.

— Конечно. Желаю вам приятно провести время, — с искренней теплотой ответил Джеймс. — Точно знаю, что свой уик-энд я проведу как следует. Еще раз, благослови вас Бог, Кейт.

— Ну как? — спросила старая дама, когда Кейт вернулась в гостиную.

— Все в порядке! Я могу остаться! — радостно воскликнула Кейт. — А где находится ранчо?

— В долине Ревущего Потока, — ответил Блэз и, увидев, что название не произвело на нее никакого впечатления, добавил:

— Вы слышали об Аспене?

— Это лыжный курорт? Конечно, кто же о нем не слышал?

— Аспен находится в начале долины.

У Кейт заблестели глаза.

— Ты катаешься на лыжах? — спросила Агата.

— Никогда не каталась, но обязательно попробую.

— Ну, посмотрим, как у нас будет со временем. Насчет одежды не беспокойся, у нас полно всякого барахла как раз на тебя. А верхом ездить умеешь?

— О, да! — Подвижное лицо Кейт засветилось от радости.

— У нас три теннисных корта и два бассейна — один под крышей, а другой на улице. — Старая дама повернулась к внуку. — Мальчуган обожает спорт.

— И я тоже, — весело согласилась Кейт.

«Странно», — думал в это время Блэз. Совсем недавно он считал, что Кейт Деспард вряд ли что изменит. Но если бы Блэз не знал, кто сейчас перед ним, он ни за что бы не поверил, что та угрюмая, язвительная, вызывающе небрежно одетая девица и эта умная, живая, привлекательная женщина с густыми волосами, блестящими, как только что очищенный от скорлупы каштан, одно и то же лицо. Ее одежда говорила одновременно и о вкусе, и о чувстве стиля Ясно, что кто-то над ней как следует поработал. Интересно, кто?

— И ты сможешь как следует посмотреть на все эти штуки, — с воодушевлением говорила Агата. — Мой отец был что твоя сорока — что ему приглянется, то непременно купит. — Она пошарила на каминной полке, заставленной старыми, коричневатыми фотографиями в таких же старинных рамках, и нашла скрывавшиеся за ними часы. — Надо слегка перекусить, а в три выезжаем.

Мальчуган, надеюсь, ты с нами позавтракаешь?

— А зачем я тебе, если ты уже заполучила слушателя?

Агата хмыкнула.

— Ладно, тебе это даром не пройдет.

Кейт подумала, что бабушка и внук очень привязаны друг к другу. Когда Блэз называл бабушку Герцогиней, в его глубоком голосе звучала мягкая усмешка, за которой скрывалась искренняя и глубокая любовь.

Ленч был накрыт на столе, за которым могли бы усесться, по меньшей мере, полсотни человек, в столовой того же стиля, что и весь дом — конца прошлого века.

Эту роскошную мебель красного дерева Кейт с радостью выставила бы на любой аукцион в «Деспардс». Блюда подавали типично американские: сначала свежую форель с изысканно-пряными приправами — «Это из Ревущего Потока, — сообщила старая леди, — мы привезли ее с собой». За ней последовал бифштекс («теленок с нашего ранчо») немыслимого размера и необыкновенно нежный на вкус. К нему полагался печеный картофель, щедро залитый сметаной с жареным диким луком. А после сладкой кукурузы и песочного печенья, только что вынутых из духовки, на десерт подали яблочный пирог.

Покончив с едой, Кейт тяжело вздохнула.

— Надеюсь, мы полетим в Колорадо на грузовом самолете, любой другой меня просто не поднимет. Если вы это называете «слегка перекусить», то обед даже страшно себе представить.

— Ерунда! Мне нравится, когда человек ест с аппетитом. А тебе не помешает нарастить немного мяса на кости.

Ты, верно, не поверишь, но когда-то я сама была как молоденькая ива. Не то что нынче — нынче я смахиваю на целую рощу вековых дубов. — Агата принимала свои размеры как должное, без пустых сожалений и нытья, так же, как и все остальное в жизни.

Когда пришло время уезжать, Блэз бережно накинул бабушке на плечи соболью накидку, при виде которой у Кейт захватило дух, и положил ей на колени маленькую кожаную коробку. Потом она обратилась к Минни на незнакомом Кейт языке, звучавшем как набор хриплых нечленораздельных звуков и щелчков, и та ей что-то ответила спокойным, безмятежным тоном. Наконец кресло было поставлено на настил, покрывающий лестницу и ведущий прямо к дверце огромного автомобиля. Теперь Кейт поняла, зачем у него такая широкая дверца. Блэз взял бабушку на руки и осторожно посадил ее на заднее сиденье. Кресло сложили и убрали в багажник, Минни уселась рядом с шофером, а Кейт с Агатой.

Старая дама взглянула на внука.

— На этот раз сделаешь, как я велела, насчет «Анаконды»?

— Разве я не всегда поступаю, как ты велишь?

— Ха! Ты только и делаешь, что поступаешь наоборот, — фыркнула Агата Чандлер. — Мне ли не знать: ты говоришь мне одно, а потом идешь и делаешь другое. — Но когда Блэз наклонился к ней, чтобы попрощаться, она крепко обняла его за шею. — Береги себя, — хрипло сказала она.

— Я тебе позвоню сегодня вечером.

— Не забудь.

— Желаю приятно провести время, Кейт.

— Спасибо, Блэз, за… за все, — проговорила Кейт.

Блэз улыбнулся, отступил на шаг, захлопнул дверцу, и машина медленно тронулась.

Интерьер автомобиля отличался изысканностью: серая замша и темный орех. В машине было так же жарко, как и в доме, но Герцогиня — Кейт поймала себя на том, что стала называть ее именно так, — зябко куталась в мех.

Блэз успел объяснить Кейт, когда они ненадолго остались наедине, почему в доме так жарко.

— Бабушка страдает редкой болезнью крови, и ей все время холодно, — сказал Блэз. — Из-за недостатка тепла она может умереть. Поэтому она и летает в Нью-Йорк на обследование, а вовсе не из-за артрита. Так что потерпите, если можете.

— Мне совсем не жарко, — беззаботно ответила Кейт и почувствовала себя странно польщенной его ответной благодарной улыбкой.

Агата обернулась, чтобы помахать внуку на прощание, и Кейт увидела, что, несмотря на пронизывающий холодный ветер, Блэз стоял на мостовой, пока машина не свернула за угол. Агата удовлетворенно вздохнула.

— Вот каков мой Мальчуган, — сказала она с гордостью.

Они проехали в дальний конец аэродрома, предназначавшийся для частных самолетов, и сели в «Грумэн Гольфстрим» цвета меди с эмблемой Корпорации на хвосте.

Агату Чандлер пересадили в кресло и ее инвалидную коляску закатили в багажное отделение, а Кейт поднялась по трапу и оказалась в просторном салоне, выдержанном в кремовых и бежевых тонах — от ковров на полу до штор на иллюминаторах, перед которыми стояли удобные кожаные кресла. На столиках лежали кипы свежих журналов, освещенные светом настольных ламп. Их приветствовала улыбающаяся стюардесса.

— Ну, последний перегон, и все, — с облегчением вздохнула Герцогиня, освобождаясь от накидки. — Всего-навсего три часа до Аспена и полчаса до ранчо. Будем там к шести. По горному времени, — объяснила она Кейт, удивленной тем, что было уже четыре. — Там время отстает на два часа.

Конечно, напомнила себе Кейт, Америка — огромный материк, а не маленький остров.

— Поездка была удачной? — спросила стюардесса.

— Так себе. Как дела дома?

— Прекрасно. Когда мы утром вылетели из Денвера, погода была чудесная — солнце и мороз.

— Я слышала, у нас там снегопады.

— Да, снег шел всю неделю. Это очень хорошо для Аспена. Лыжники довольны.

— Надо думать, — согласилась Агата. — Кейт, это Глория. Она присматривает за мной, когда я езжу в Нью-Йорк. Глория, это мисс Деспард. Она проведет у нас уикэнд. Она еще ни разу не была в Колорадо.

— Если уж на то пошло, то и в Америке тоже, — удрученно вздохнула Кейт. — Но я приеду снова.

— Очень приятно, что Америка вам понравилась, — улыбнулась Глория, нисколько не сомневаясь, что иначе и быть не могло. — Вам что-нибудь принести?

— Нет, спасибо.

— Мы выпьем чайку, когда взлетим, — сказала Герцогиня. — Минни, ты не забыла мой чай?

Минни, постоянное безмолвие которой все время заставляло о ней забывать, показала коробку лучшего «Ассама», — Если вам что-нибудь понадобится, позвоните, — сказала Глория. — Звонок справа от вашего кресла.

Кейт родилась если не в роскоши, то в достатке. У них был большой, хорошо обставленный дом в Холланд-парке, она никогда не испытывала денежных затруднений, но прирожденная бережливость матери воспитала в Кейт почти пуританский ужас перед расточительностью.

По ее меркам — а по сути дела, по меркам огромного большинства людей, — Чандлеры принадлежали к сверхбогачам. Ролло говорил, что они богаче Креза, и с того момента, как за ней прислали машину к зданию «Хобарт Энтерпрайзис», Кейт поняла, что вступает в мир, где с миллионами обращаются так же, как она обращается с сотнями.

Не потому ли Доминик и вышла замуж за Блэза Чандлера? Разумеется, если не считать его собственной бесспорной привлекательности. В основе их богатства лежала медь. Черный Джек нашел баснословные залежи в том месте, которое стали потом называть Счастливый Доллар, но теперь Корпорация стала международным предприятием и добывала не только медь, но и олово, вольфрам, ванадий и даже молибден. Она также производила свинец и уголь. Ей принадлежали нефтяные скважины.

А еще «Чандлер Банк», сеть отелей и огромное количество другой недвижимости. Пароходная линия… Все это Кейт почерпнула из статьи в «Форбс» — журнал лежал в комнате, из которой она звонила в Лондон. Теперь, оглядев кипу журналов, она увидела среди них тот же номер.

Значит, она сможет не торопясь дочитать статью.

Взревели реактивные двигатели, но самолет пока не трогался с места. В дальнем конце салона открылась дверь, и человек среднего возраста, очень загорелый, с седыми волосами наклонился, чтобы пройти в салон из рубки, одновременно сняв фуражку.

— Ну как, Джейк? — обратилась к нему Агата. — Устроишь нам хорошенький спокойный полет?

— Постараюсь, мэм. Между нами и Денвером ничего опасного нет — только облака, и то немного.

— Ладно, ладно… Это Джейк Ларсен, мой пилот.

Уж сколько лет меня возит…

Летчик улыбнулся Кейт.

— Добро пожаловать на борт, мэм. Если вам что-нибудь понадобится, только слово скажите. Мы вот-вот взлетим, но я всегда сначала захожу взглянуть, как там миссис Чандлер и не желает ли она чего.

— Лети прямо и не болтайся туда-сюда, больше мне нечего желать, — пробормотала Агата. — Все-таки насколько лучше себя чувствуешь, когда возвращаешься домой. Обо мне не беспокойся. Похоже, с тобой поговорил мой внук. Когда он поблизости, со мной все обращаются, будто я хрустальная.

Джейк ухмыльнулся.

— Не дай Бог подвернуться под руку мистеру Чандлеру, если с вами что-нибудь случится.

Агата что-то проворчала в ответ, но было видно, что ей приятно это слышать. Ей явно нравилось, что внук так заботится о ней, и вовсе не потому — Кейт не сомневалась в этом ни секунды, — что он ее наследник.

Пилот вернулся в рубку, и почти в тот же миг самолет плавно покатил вперед. Пока он набирал высоту, Минни, выпрямившись в кресле, не поднимала глаз от работы — она вышивала что-то бисером, а Агата уткнулась в утренний выпуск «Денвер пост». Только когда машина выровнялась — на высоте 38 000 футов , как показывал альтиметр над дверью рубки, — Кейт обратила внимание, что рука, державшая газету, слегка дрожит, и Агата это заметила.

— Никак не могу привыкнуть отрываться от земли, — ворчливо объяснила она. — Но я не могу тратить время на поезд, а об автомобиле и речи нет, так что, когда меня должны разглядывать под микроскопом, приходится летать. Блэз говорит, чтоб доктора сами ко мне приезжали, но куда это годится — таскать все их приборы через всю страну.

Выпив чаю, она заметно приободрилась, и Кейт поняла, что полет пройдет под знаком откровений старой дамы. Агата любила поболтать и постоянно перескакивала с одной темы на другую. Таким образом Кейт узнала, что та не одобряла женитьбы внука, что мать Доминик просто хорошенькая пустышка, к тому же непомерно ревнивая, что между Доминик и бабкой Блэза нет и следа взаимной симпатии, что для нее, Агаты, отец тоже был кумиром, что ее мать, чистокровная индианка из племени шошонов, умерла родами, когда Агате было всего пять лет, и что ее очень тревожит, что станется с Блэзом после ее смерти, коль скоро его держит на крючке такая женщина, как Доминик.

— ..отбою от женщин не было с тех пор, как он вырос из коротких штанишек. Он любил их и уходил от них, потому что эти женщины были созданы для того, чтобы от них уходить. Я-то знала, что со временем он остепенится, но кто ж мог подумать, что Блэза Чандлера захомутает женщина, с которой он пропадет, если, конечно, не одумается. Это единственное, на что я надеюсь — что в один прекрасный день он прозреет и станет таким, как прежде.

Иногда старая дама просто бурчала себе под нос, словно говорила сама с собой, но все же достаточно громко, чтобы Кейт могла слышать. Щеки у нее горели от смущения. Ролло велел бы ей навострить уши и впитывать каждое слово, но она не обладала его способностями и не любила выведывать чужие тайны. Кроме того, она понимала, что Блэз Чандлер пришел бы в ярость, если бы слышал, что говорит его бабка. Теперь Кейт поняла, почему он не был в восторге от приглашения Агаты. Правда, следовало отдать ему должное — вмешиваться он даже не пытался.

— ..конечно, он работает, как мул. Только дома на ранчо ему и удается по-настоящему отдохнуть. Он любит дом — так же сильно, как я. Как первый раз попал сюда, когда был еще совсем мальчишкой, так и влюбился навек. Сначала сидел на лошади, как какой-нибудь паршивый французишка, только мы сразу же посадили его в пастушье седло, и он не слезал с коня часов по восемь, а то и больше. Так навострился, что участвовал в родео в Колорадо-Спрингс. Теперь ездит, будто родился в седле.

Совсем как мой отец. Вот уж был наездник так наездник.

Но если в жилах есть индейская кровь, то это выходит само собой.

— Ваш отец тоже наполовину индеец?

— Его мать была настоящая индианка из племени «черноногих». Блестящая Вода — вот как ее звали. Ее взяли в плен, а мой дед ее спас. Отец родился в горах — в самый разгар битвы между правительственными войсками и племенем «черноногих». Дед говорил, что бабка и звука не издала во время родов.

Агата кивнула, улыбаясь самой себе, я все с той же улыбкой погрузилась в глубокий сон.

Кейт тяжело вздохнула и вдруг заметила, что Минни за ней наблюдает. Когда она встретила ее взгляд, лицо Минни посветлело.

— Я стара, говорили ее глаза. И одинока. И заслуживаю любви. Кейт кивнула. Минни снова занялась вышивкой, а Кейт некоторое время смотрела в иллюминатор, погрузившись в собственные мысли, пока не вернулась к журналу, который оказался настоящим кладезем полезной информации. Она читала статью, ошеломленная суммами, которыми ворочала Агата Чандлер, — такие суммы обычно звучат, когда в палате общин обсуждается правительственный бюджет. Не миллионы, а миллиарды. И все началось с того, что уроженец Диких гор вместе со своей скво случайно напали на главную жилу богатейшего медного месторождения.

Агата проснулась и продолжала разговор с того места, на котором остановилась. Словно она не спала, а на мгновение задумалась. Ее слова оказались странным образом созвучны мыслям Кейт:

— Чандлеры были исконными горцами, когда впервые поднялись по Снейк-Ривер полтора века назад. Мы плоть от плоти Запада. Старого Запада. Такого, как я его помню, да нынче-то уж мало что осталось — железная дорога его прикончила. Мой отец в юности мог бродить по несколько месяцев и не встретить ни единой живой души.

В те времена пропасть в горах ничего не стоило, хотя заблудиться-то и сейчас можно, если дороги не знаешь.

— А какое у вас ранчо? Большое?

— Ну, сейчас не так чтоб очень большое. Сорок тысяч акров, а когда-то было четверть миллиона. Но сейчас в самый раз, чтоб присматривать за землей. У нас ранчо не для показа, у нас люди работают. А кроме того, высота три с половиной тысячи метров. По ночам холод страшный, и снегу много бывает. Потому и летаем на вертолете, а то раньше, бывало, снегом заметет, и сиди, пока не растает.

Глория, которая всегда была начеку, появилась в салоне, чтобы узнать, не нужно ли чего миссис Чандлер.

Агата попросила бурбон с водой, а Кейт предпочла кофе, почувствовав, что ее неодолимо клонит в сон. От жары в салоне, выпитого утром вина и монотонного голоса Агаты Кейт казалось, что веки у нее вот-вот закроются: в отличие от самолета они никак не могли преодолеть силу тяжести.

Когда Кейт наконец сморил сон, Агата улыбнулась и дала знак Глории, которая накрыла девушку легким одеялом. «Какое милое дитя, — думала Агата. — Полная противоположность Доминик». Она тяжело вздохнула.

Ей не нравилась жена любимого внука, и поведения ее она не одобряла. «Оранжерейный цветочек, — фыркала Агата про себя. — К ранчо никогда и близко не подходила. Морщит нос, услышав слово „скот“, а на лошадь садится только для того, чтобы покрасоваться в этих модных штанах и шляпах. И не то чтобы у нас не хватало комфорта, без которого она жить не может. Да мой папа первым в Скалистых горах завел ванную! — Она тяжело вздохнула. — Мне наплевать, что они все болтают о современном браке. Ясно одно — мой Мальчуган получил совсем не то, что заслуживал».

Они приземлились в Денвере около половины седьмого, потому что в конце пути самолет летел против сильного встречного ветра, вздымавшего над Скалистыми горами снежные вихри, от чего очертания гор терялись в белесоватом тумане. Кейт еще не проснулась как следует, но порадовалась, что на ней плотное пальто, защищавшее от пронизывающего холода. Они побрели по рыхлому снегу, который непрерывно убирали снегоочистители, к огромному автофургону, доставившему их к вертолету.

Внутри было так же удобно и жарко, как и в самолете.

Уже стемнело, и Кейт ничего не могла разглядеть в иллюминатор, кроме дальних гор, снежные вершины которых сияли в свете молодого месяца.

— Скалистые горы? — оживленно обратилась она к Герцогине.

— Точно, — весело подтвердила та.

Они приземлились на ярко освещенной посадочной площадке, и Кейт с удивлением увидела невдалеке силуэт огромного трехэтажного дома. Она ожидала увидеть каркасный или бревенчатый дом, а это сооружение было кирпичным и чем-то напоминало Версальский дворец.

Они прошли, скрючившись, потому что мороз пробирал до костей, по вымощенной кирпичом тропинке и оказались в жаркой, насыщенной влагой и испарениями тропических растений оранжерее, словно попали прямо в дебри Конго.

— Ну вот так-то лучше, — удовлетворенно пробормотала Герцогиня, сбрасывая свои соболя. — Я вижу, опять был снегопад.

— Снег пошел незадолго до полудня, но прогноз на следующие два дня: солнечно, без осадков, — ответил мужчина, кативший кресло.

— Хорошо, хорошо… Не хочется, чтобы нашу гостью прямо с первого раза занесло снегом. Кейт, это Фрэнк Крамер, мой… Мой кто, Фрэнк?

Фрэнк — человек средних лет, с лицом, изборожденным морщинами, — снял ковбойскую шляпу и задумчиво поскреб седую коротко остриженную голову.

— Ну, думаю, можно так сказать: я выполняю почти все, что вы попросите.

— Секретарь и доверенное лицо? — улыбнулась Кейт, пожимая протянутую руку.

— А это вот Кейт Деспард, — представила ее Герцогиня. — Она только что из Англии и в Америке никогда не бывала. Фрэнк, мы должны ей показать настоящее американское гостеприимство.

— С большим удовольствием, мэм, — заверил тот.

— Сейчас мы устроимся, а потом зайди ко мне. Я хочу знать, что тут у вас происходило, пока меня не было, — распорядилась Агата. — И оставайся-ка обедать.

— Хорошо, мэм, — ответил Фрэнк и вышел на улицу, только слегка приоткрыв стеклянную дверь, чтобы внутрь не проник холодный воздух.

— Ладно, теперь я могу и сама покататься, — сказала Герцогиня. Она двинулась впереди, за ней последовала Минни, которая несла накидку и кожаную коробку, а Кейт замыкала процессию. Оранжерея выходила в большой холл, увешанный охотничьими трофеями, из него наверх вела лестница такой ширины, что по ней мог бы проехать дилижанс. Но они воспользовались не лестницей, а расположенным рядом с ней маленьким лифтом, который доставил их на галерею двумя этажами выше.

Полы там были паркетными, в испанском стиле, на стенах тоже висели головы зверей и картины, которые Кейт рвалась поскорее рассмотреть — она была уверена, что узнает знаменитых мастеров, — но они обошли галерею и оказались у больших дверей, распахнутых Минни.

— Вот здесь ты будешь спать, — проговорила Герцогиня.

На кровати под балдахином могли бы уместиться человек шесть. Мебель в комнате была конца прошлого — начала нынешнего века, и Кейт готова была поклясться, что у нее под ногами лежал редкий китайский ковер из шелка. На стенах висели картины художников американского Запада, а когда Минни открыла еще одну дверь, за ней оказалась роскошная ванная комната в эдвардианском стиле, отделанная мрамором и красным деревом.

— Я пригляжу для тебя кое-какую одежду, — сказала Агата, — но если не хочешь, не переодевайся. У нас тут без церемоний. Обед в восемь. Тебя кто-нибудь проводит. — Она хмыкнула. — А то заблудишься: дом-то не маленький.

Оставшись одна, Кейт внимательно осмотрела свою комнату. Карнизы и потолок были украшены лепниной, а картины… У Кейт перехватило дыхание, закружилась голова. Одна из них принадлежала кисти Бирстадта, две — Джорджа Кэтлина, четвертая была, несомненно, кисти Ремингтона. В ванной на гладкой белой стене висело гигантское полотно Истмена, изображающее охоту на бизонов. Она была под стеклом, как и все остальные. Слава Богу, подумала Кейт, о картинах здесь заботятся.

Усевшись на постель, она внимательно разглядела покрывало, сшитое из разноцветных кусочков, в основном голубых и белых, и что-то всколыхнулось в ее памяти. Подушки были отделаны настоящим кружевом, а шнур, свисавший с балдахина, сплетен из бисера. Нечто подобное делала Минни в самолете.

— Это не дом, — вслух произнесла Кейт. — Это музей! — От возбуждения у нее по коже побежали мурашки. Какие еще чудеса ее ждут?

Ванна была полна горячей воды, на полках Кейт обнаружила все современные туалетные принадлежности — тальк, мыло, пену для ванн. Был и душ, но такой же старый, как и все в ванной, и Кейт не знала, как пользоваться рычажками и кнопками, поэтому она оставила его в покое и погрузилась в ванну, такую огромную и глубокую, что в ней можно было плавать. Завернувшись в нагретое полотенце размером с простыню, она вернулась к себе в комнату и увидела, что на кровати лежат чистые, но потертые джинсы и ковбойка.

Позднее она вспоминала, как забавно было увидеть себя в зеркале в этой одежде. Когда-то она не вылезала из рубахи и джинсов, но теперь изысканная прическа и косметика придали ей совсем другой вид. Она подняла ногу, чтобы рассмотреть ковбойские сапожки, которые оказались на удивление удобными. Ее собственные сапоги исчезли.

Пока она гадала, кто за ней придет, раздался стук, и дверь открылась.

— Добрый вечер, мэм. Вы готовы? Пора спускаться. — Это была молоденькая черноволосая девушка, чистокровная индианка.

— Спасибо, я иду.

— Меня зовут Нула.

— Здравствуйте, Нула, — сказала Кейт.

— Меня к вам приставили. Если что понадобится, скажите мне, ладно?

— Хорошо. Спасибо.

Девушка осмотрела ее с головы до ног.

— Эта одежда вам очень к лицу. А как сапожки?

— Очень удобные. Откуда вы узнали, какой у меня размер?

— Я подбирала по вашим сапогам. Мисс Агата, она любит, чтобы в доме было побольше одежды для гостей.

Она обожает компанию, но в последнее время у нас мало кто бывает, потому что она не совсем здорова.

Нула подвела Кейт к двери в углу галереи, за ней оказалась лестница, ведущая к другой двери в длинный. коридор. Вдоль стен стояли стеклянные шкафы с образцами минералов, на стенах висело оружие и головы диких животных. Кейт узнала волка, медведя и бизона, а названий зверя, похожего на львицу, и многих копытных она не знала. Нула заметила, что Кейт их разглядывает.

— Это лось, а это вилорог.

— Кто их убил?

— Отец мисс Агаты. Он считался лучшим стрелком в Колорадо. — Потом она оживленно продолжала:

— Его мать была сестрой моей прапрабабки.

Вспомнив слова Герцогини, Кейт спросила:

— Значит, ты из племени «черноногих»?

— Да, мэм.

«Ну, Ролло, держись, — подумала Кейт. — Ты умрешь от зависти, когда я тебе все это расскажу».

Герцогиня сидела в оранжерее за специальным столиком, который крепился на ее инвалидное кресло. На нем громоздилась куча бумаг. Рядом с ней сидел Фрэнк Крамер, который поднялся, когда Кейт появилась в дверях.

— Ну вот, теперь у тебя вид что надо, — одобрительно заметила Герцогиня.

— Похоже, что здесь у вас, кроме всего прочего, есть магазин готового платья, — пошутила Кейт.

— В этом нет нужды, — ответила Агата. — Папа всегда держал в доме полный набор одежды, на случай, если что-нибудь понадобится гостю, а я просто следую его примеру. Как насчет того, чтобы выпить для аппетита?

— Можно мне сауер с виски? — нерешительно попросила Кейт.

Старая дама улыбнулась.

— Сдается, ты решила пробовать все, чего не пробовала раньше.

— Мне всегда очень нравилось, как это звучит.

На вкус напиток оказался еще лучше. Кейт отпила глоток, языком отодвинула пленку яичного белка и объявила:

— Замечательно.

— Это бурбон, — объяснила Герцогиня. — То, что я обычно пью. Хотя теперь там больше ручьевой воды, чем виски.

— Ручьевой воды? — удивилась Кейт.

— Ну, воды из ручья, который впадает в Ревущий Поток. Посмотришь на него завтра. Я тебе все покажу.

Обедали они в похожей на пещеру столовой с камином, который пришелся бы к месту в Бробдиньяге. Кейт с Фрэнком сидели напротив Агаты и Минни. Минни, как всегда незаметно, следила за тем, чтобы у Агаты все необходимое было под рукой. А еще Кейт заметила, что она нарезает для нее бифштекс, что было не под силу больным Агатиным рукам. Стены в столовой были обиты старинными гобеленами, а обладая уже некоторыми сведениями о Черном Джеке Чандлере, Кейт почти не сомневалась, что это подлинная ткань шестнадцатого века.

Точно так же она не сомневалась в подлинности шелкового абажура, висевшего над обеденным столом, и великолепного большого буфета в стиле «арт деко». А когда она наконец обратила внимание на еду, она увидела, что приборы были серебряными. К концу обеда, сопровождаемого двумя бокалами кларета, она стала ощущать последствия перенасыщенного событиями дня и разреженного высокогорного воздуха. Все это наконец свалило ее с ног.

Она помнила, как зевала и извинялась, как брела вслед за Нулой по длинным коридорам, но напрочь забыла, как раздевалась и ложилась в постель. Среди ночи она проснулась от страшной жажды — она не привыкла ни к кларету, ни к виски — и, найдя ванную, залпом осушила один за другим два стакана горной, ледяной, прекрасной на вкус воды. Снова добравшись до постели, она почувствовала, что ей жарко, пощупала старомодные радиаторы под подоконником — до них нельзя было дотронуться.

Она отодвинула бархатные с бахромой шторы, под ними оказались занавески из тяжелых ноттингемских кружев.

В конце концов она умудрилась немного приоткрыть нижнюю створку окна. От ворвавшегося в комнату морозного воздуха ее разгоряченное тело мгновенно покрылось гусиной кожей. Она отшатнулась от окна, но все же сумела на миг поймать взглядом самолет. Лунный свет отражался от покрытой инеем металлической поверхности, превращая обычный пассажирский лайнер в сияющий космический корабль, величественно рассекающий небесную высь.

Пока Кейт смотрела на него, уже не ощущая холода, вдруг раздался звук, от которого у нее перехватило дыхание: странный, хриплый, похожий на кашель. В ответ нервно заржала лошадь, потом снова послышался кашель. Кейт наконец вздохнула, но воздух, хлынувший в легкие, был таким пронзительно холодным, что она закашлялась и поскорее забралась в постель. Свернувшись клубком, она еще раз вздохнула полной грудью. Теперь у нее не было никаких сомнений — она знала, что полюбит Колорадо.

Кейт разбудил запах кофе. Кончик носа у нее дрогнул, как у Братца Кролика, и она выбралась из-под одеяла. Нула ставила поднос на мраморный столик.

— Доброе утро, мэм. Хорошо спалось?

Зевая и потягиваясь, Кейт ответила счастливым голосом:

— Замечательно.

Часы на ночной тумбочке показывали десять. Она не пред отделяла себе, когда легла накануне, ощущение времени словно исчезло.

— Я решила, что вам надо позавтракать поплотнее.

От горного воздуха всегда разыгрывается аппетит.

— Знаете, я действительно ужасно хочу есть, — с некоторым удивлением призналась Кейт. Обычно еда занимала очень скромное место в ее жизни. Если у нее было мало времени, она могла просто съесть шоколадку, а весь ее завтрак обычно состоял из большой чашки черного кофе.

Сняв серебряную крышку с блюда, она обнаружила ломтики бекона, яичницу, грибы, помидоры, маленькие кусочки жареного хлеба и толстую лепешку, про которую Нула сказала, что она из кукурузной муки. Еще она увидела высокий бокал с апельсиновым соком, таким холодным, что от него ломило зубы. А от чашки кофе исходил поистине неземной аромат.

— Никак не меньше пяти фунтов лишнего веса, — весело констатировала Кейт, принимаясь за еду.

— Мне ведено проводить вас к мисс Агате, когда вы будете готовы, — улыбнулась Нула. — Дерните за этот шнур, и я тут же появлюсь. — Она забрала одежду, в которой Кейт ходила накануне, и оставила ее наслаждаться завтраком.

Оглядевшись по сторонам, Кейт заметила рядом с кроватью телефон. На миг ее охватило жгучее желание позвонить Ролло, чтобы он позеленел от зависти и лопнул от любопытства. Она чувствовала, что ей просто необходимо хоть кому-нибудь рассказать, что после того, как провидение устроило ей встречу с Блэзом Чандлером в аэропорту Кеннеди, вся ее жизнь превратилась в чудо.

Но она тут же передумала. Пусть Ролло пока теряется в догадках — в конце концов, он с ней всегда поступал именно так. Кроме того, это твой спектакль, Кейт. Ролло не приглашен даже на прослушивание.

На этот раз она решила принять душ и экспериментировала с ручками и кранами до тех пор, пока не сумела добиться именно такой температуры воды, которую любила. Услышав доносившееся из ванной пение, Нула, которая принесла Кейт свежую одежду, понимающе улыбнулась: ранчо «Счастливый Доллар» всегда оказывало на людей такое действие.

Одевшись в чистое белье, джинсы и рубашку, Кейт снова последовала за Нулой вниз, но теперь она по пути выглядывала из каждого открытого окна, чтобы посмотреть на дом снаружи. Он был из розового кирпича с белой рустовкой, а из одного окна ее взгляду открылось удивительное зрелище: настоящий партер во французском стиле, примыкавший к огромной оранжерее, — вероятно, той самой, в которой она побывала вчерашним вечером.

— А где же само ранчо? — задала она наивный вопрос. Нула в ответ рассмеялась.

— Это и есть ранчо, мэм. — Нула понимающе усмехнулась. — Вы, верно, ожидали увидеть бревенчатый дом, как в кино?

Кейт смущенно вспыхнула.

В то утро на Агате была длинная с разрезом юбка из тяжелого коричневого твида, свитер с высоким воротом и плотный твидовый жакет с кожаными заплатками на локтях. На ногах у нее красовались сапожки, такие же, как у Кейт, а на голове ковбойская шляпа. Она не надела никаких украшений, кроме тех же индейских серег. Рядом с ней сидел очень высокий человек с выгоревшими волосами. У Кейт подпрыгнуло сердце, когда она увидела, что он одет в настоящий ковбойский костюм и держит в руке потемневшую от пота шляпу.

— Доброе утро, — приветствовала Кейт Герцогиня. — Нула говорит, что ты хорошо спала.

— Как мертвая. Только мне пришлось встать, потому что ужасно хотелось пить, и я услышала за окном странный звук. Как будто какой-то зверь… кашлял.

Высокий блондин улыбнулся.

— Так это, наверное, горный лев, мэм. Я слышал, у вас они зовутся кугуарами.

— Это мой старший работник, Джед Стоун. Я попросила его подобрать тебе лошадь.

Рука Кейт утонула в большой, мозолистой, но удивительно уютной ладони.

— Добро пожаловать в «Счастливый Доллар», мэм.

— Джед родился на ранчо, — объяснила Герцогиня, — и никогда не выезжал из Колорадо.

— Да, дальше Денвера я не бывал, — дружелюбно признался белокурый великан. — У меня нет тяги к путешествиям, к тому же разве хоть один человек, если он, конечно, в здравом уме, захочет покинуть Колорадо? Это место — рай на земле.

Услыхав подобное от кого-нибудь другого, Кейт только поморщилась бы, но в устах Джеда эти слова прозвучали не как свидетельство ограниченности и доморощенного патриотизма, а как сама истина. В этих уроженцах Запада что-то есть, начала понимать Кейт. Что-то прочное и грубоватое, как мать-природа, но ни в коем случае не примитивное. Они действительно были совсем другими.

Кейт с детства любила американский Запад и его героев.

Король Артур и Робин Гуд были не для нее. Она бредила Китом Карсоном, Уайеттом Эрпом и генералом Кастером. Она мечтала увидеть, услышать и ощутить все то, о чем когда-то читала. И вот мечта стала явью.

— У меня есть лошадка как раз для вас, мисс Кейт, — говорил Джед. — Послушная — дальше некуда и к чужим привычная. На ней сидеть все равно что в кресле.

Или в ковбойском седле, подумала Кейт.

— Но это ближе к вечеру, — вмешалась Герцогиня. — А утром… Я подумала, что утром ты могла бы осмотреть дом.

— Правда? — У Кейт загорелись глаза.

— Конечно. По мне ничего нет лучше, как ходить да смотреть на то, что осталось после папы.

Как и подозревала Кейт, сначала здесь был другой дом, действительно сложенный из бревен, кирпичный замок появился гораздо позднее.

— ..да и стоял он на другом месте, в начале спуска к реке. Если у человека есть хоть капля разума, он строит жилище у воды. Я потом тебе покажу это место. А этот — точная копия какого-то дома, который папа видел во Франции. И все до последнего кирпичика оттуда вывез.

И дерево, и мрамор…

Который пошел на несколько роскошных лестниц и полы. Потолок украшали прекрасные образцы цветной — ярко-розовой, как оперение фламинго, и небесно-голубой — лепнины. Взгляд притягивали альковы, отделанные испанской плиткой, люстры из уотерфордского хрусталя и мебель, которая подошла бы такому великану, как Гаргантюа. Влажный воздух был насыщен запахом пальм и папоротников, азалий, рододендронов и горных трав с альпийских лугов Колорадо. Растения прекрасно чувствовали себя при постоянной высокой — как в аду, по мнению Кейт, — температуре. В огромных каминах можно было зажарить быка, но, к счастью, их не топили. Она думала «к счастью» не только из-за жары: открытый огонь представлял угрозу прекрасным вещам: тяжелым бархатным портьерам, хрусталю, коврам ручной работы и множеству семейных реликвий. Но главным было не это. Кейт поняла, что подобной коллекции предметов искусства американского Запада нет больше нигде.

Агата сказала правду про Ремингтона. Картин оказалось так много, что Кейт потеряла им счет. И не только картин — она видела бронзу и даже несколько незаконченных деревянных скульптур, настолько полных жизни, что ошибки быть не могло: их сотворила та же рука. Но, кроме Ремингтона, здесь были представлены все выдающиеся американские художники, а также индейское искусство: одежда, раскрашенные бизоньи шкуры, трубки, изделия из перьев, иголок дикобраза и бисера (наконец-то Кейт поняла, чем занималась Минни в самолете), росписи по коже, рассказывающие об истории племени. Осмотреть все это за один раз оказалось невозможно. А когда Агата стала доставать один за другим альбомы со старинными фотографиями, Кейт поняла, что надо делать.

— Миссис Чандлер…

— Для друзей — Агата. Но ты можешь называть меня Герцогиней, если хочешь.

Кейт порозовела от удовольствия.

— Герцогиня, знаете ли вы, что у вас здесь?

— Конечно, знаю. Папины вещи. Вещи, которые он любил, можно сказать, часть его жизни.

— А я бы сказала, что это нечто гораздо, гораздо большее.

— Ну, может быть, у тебя свой особый взгляд.

— Но разве вы сами не видите, что эти вещи действительно совсем… особенные? Для вас это собрание семейных реликвий, а для меня и для любого другого, умеющего видеть, это коллекция, причем коллекция уникальная.

— Ну до чего же приятно, что ты так говоришь. Папа тоже считал, что у нас все совсем особенное, но это потому, что для него Запад был рай земной. Он и объехал-то полсвета только для того, чтобы это доказать. Но он никогда не думал о своих вещах как о коллекции. И я тоже не думаю.

Кейт облизнула пересохшие губы. Продолжение разговора требовало с ее стороны осторожности и деликатности.

— Но… — Она набрала в грудь побольше воздуха и решительно продолжала:

— Вы когда-нибудь задумывались над тем, что со всем этим станется, когда вас здесь не будет? Если вещи разрознить, это будет настоящая трагедия. Как бы мне заставить вас увидеть всю ценность этой коллекции! В мире нет ничего подобного. Существует знаменитая коллекция в Оклахоме, но ваша уникальна. Даже фотографии бесценны. Все это нужно передать какому-нибудь музею.

— Ни за что! — возразила Агата резким тоном. — Папа не больно-то жаловал музеи, он говорил, что там все за стеклом и везде висят таблички «Не трогать». Он любил, чтобы вещи жили вместе с ним.

— Тогда вам нужно оставить это человеку, который думает так же.

— Некому, — коротко бросила Агата.

— А ваш внук?

Выражение старческого лица смягчилось.

— Он бы сделал это для меня, но Блэз так далек от искусства. Он вырос с этими вещами, но все же иногда относится к этому как к мавзолею Конечно, если я его попрошу, он обязательно будет следить, чтобы здесь еще восемьдесят лет все оставалось таким, как сейчас.

— Значит, именно так вы и должны поступить, — решительно заявила Кейт. — Пожалуйста, Герцогиня, сделайте это. Это самая прекрасная коллекция американского искусства, которую мне только доводилось видеть.

Если она перестанет быть единым целым, это будет огромной потерей.

— А если бы тебе самой предложили пустить эти вещицы с молотка?

— Для меня это было бы еще хуже, — с жаром возразила Кейт. — Такие вещи нельзя разъединять. Слишком многие величайшие коллекции разошлись по всему свету.

Если вы так настроены против музеев, то неужели же вы не хотите, чтобы кто-нибудь из ваших близких сохранил свое наследие?

— Ты ведешь себя совсем не как аукционист, — подмигнув, сказала Агата.

— Я веду себя как человек, который любит искусство. В данном случае меня интересует именно художественная ценность этих вещей, а не их стоимость. Разумеется, если бы я продала все это через «Деспардс», вы получили бы миллионы и миллионы, но ведь они вам не нужны, а коллекция превратилась бы в разрозненные произведения живописи, скульптуры и тому подобное.

Она перестала бы быть коллекцией. Она неотъемлемая часть этого дома, этих мест. — Кейт порывисто взмахнула рукой. — Это был бы самый трагический из всех разводов: разъединить все, что здесь собрано. Они должны остаться вместе для будущего.

На губах Агаты играла едва заметная улыбка.

— А все-таки ты настоящая дочь своего отца. Совсем как он… загораешься из-за куска полотна да дерева. — Она покачала головой. — Ей-Богу, они были для него важнее, чем собственная плоть и кровь. Правда, оставил он их все-таки тебе. — Она задумчиво постучала ладонью по ручке кресла. — О чем ты тут говорила, я обещаю подумать. По правде говоря, я и сама все гадала, что станется с домом, когда я умру. С ранчо-то все в порядке, Блэз за ним присмотрит, а вот дом и все остальное… — Ее взгляд вдруг стал острым:

— Ты говоришь, они дорогие?

— Да, очень.

— Тогда вот что… — Она хрипло засмеялась. — Если бы его жена об этом узнала, она бы сюда пулей прилетела.

Кейт замерла.

— Не говорите ей, — прошептала она, стараясь, чтобы ее голос не звучал просительно. — Она обязательно станет уговаривать вас продать. А я… я вас прошу никогда этого не делать. У других людей нет выбора — им нужны деньги. А вам, простите за грубость, они нужны как дыра в голове. Я недавно вернулась в дело отца и сразу поняла, как все изменилось. Теперь это большой бизнес. Значение имеет не красота вещи, а то, сколько она стоит. — Вдруг она замолчала. — Вы говорите, Доминик ничего этого не видела?

— Да она и близко к ранчо ни разу не подошла с тех самых пор, как вышла замуж за моего внука.

— Значит, она не имеет представления…

— И интереса тоже. Она думает, что мы до сих нор ходим в «стетсонах» и носим по шесть пистолетов, а питаемся вяленой говядиной и солониной. По ее мнению, Чикаго — это конец цивилизации, а снова она начинается только в Сан-Франциско.

Кейт облегченно вздохнула.

— Слава Богу.

Агата нахмурилась.

— А что, это так серьезно?

— Если только она это увидит, то горы свернет, чтобы продать вещи через Нью-Йорк, а продать будет проще простого. Когда коллекционеры узнают… — На лице Кейт вдруг отразился страх. — Кто-нибудь вообще знает?

— Кого ты имеешь в виду?

— Ну, людей искусства, ценителей…

— А я с ними не знакома. Здесь-то, конечно, все знают. Время от времени я получала какие-то запросы из Денвера, а один раз кто-то приезжал из Нью-Йорка. Но это было очень давно.

— Слава Богу, — вздохнула Кент. — Стоит только заикнуться о чем-нибудь подобном, сразу разгорится война не на жизнь, а на смерть. Доминик будет настаивать на том, чтобы вы продавали, по двум причинам: во-первых, чтобы получить баснословные комиссионные, а во-вторых, она одним прыжком окажется на самой вершине нашего бизнеса.

— А ты сама не хотела бы это сделать?

Кейт покачала головой.

— Разум говорит, что я должна была бы хотеть, но сердце говорит нет. Такие вещи должны принадлежать всему миру, а не нескольким десяткам богачей.

Агата наклонила голову.

— Недаром ты сразу пришлась мне по душе…

— Пожалуйста, никому не говорите, — попросила Кейт. — Например, я точно знаю, что, если бы рассказала Ролло, он попытался бы заставить меня извлечь из всего этого пользу.

— Ролло? А-а, это твой приятель-гомик? — Увидев изменившееся лицо Кейт, Агата поспешно продолжала:

— Беру свои слова назад. Блэз говорит, ты к нему сильно привязана.

— Он мой лучший друг, — честно отвечала Кейт.

— Тогда я вдвойне прошу прощения. Настоящих друзей не так уж легко найти. И не мое дело, куда его заносит.

Кейт рассмеялась.

— Надеюсь, когда-нибудь его занесет в эти края.

Если вы с ним познакомитесь, он вас наверняка очарует.

— Правда? В таком случае в следующий раз тащи его с собой.

— Да он сам за мной увяжется.

Взаимопонимание и хорошее настроение были восстановлены. Они вернулись в оранжерею, где Агату ждал легкий завтрак: чашка бульона, неизменный бифштекс — на этот раз небольшой — и салат.

— Врачи говорят, что мне надо есть почаще, — тяжело вздохнула Агата, — а мне и есть-то не хочется, разве что иногда в обед.

— Если мне дадут чашку кофе, я составлю вам компанию, — предложила Кейт, и под ее легкую веселую болтовню и забавные истории Агата незаметно одолел бульон, почти весь бифштекс и половину салата.

Потом ее увезли наверх немного вздремнуть, а Кейт отправилась на прогулку с Джедом.

Снег был глубоким, но сыпучим и ровным, а при температуре чуть выше нуля его поверхность стала именно такой, к какой, судя по всему, привыкли местные лошади. Кейт достался гнедой мерин по кличке Полковник, бывалый напарник объездчиков, который никогда не спотыкался и ничего не пугался. Как и предполагала Кейт, седло на Западе представляло собой нечто вроде кресла.

Запахнувшись в подбитую овчиной куртку, в ковбойской шляпе, из-под которой выбивались яркие волосы, и теплых перчатках, Кейт жадно глотала бодрящий воздух, хотя сначала ей было немного трудно дышать. Впечатлений двух последних дней было достаточно, чтоб закружилась голова, но разве могло все это сравниться с тем, что она едет на настоящей ковбойской лошади рядом с настоящим ковбоем, всего в сорока милях от подножия Скалистых гор.

Снег лежал даже на ветвях сосен, окаймлявших пастбища, но это, как видно, ничуть не беспокоило коров, которые спокойно жевали сено, вытаскивая пучки из расставленных повсюду кормушек, и не обращали ни малейшего внимания на лошадей.

— Это херефорды? — рискнула спросить Кейт, которая знала, что в конце девятнадцатого века сюда привезли английских быков, чтобы скрестить их с местным — более приземистым и плотным — скотом.

— Точно, — подтвердил приятно удивленный Джед. — Чуть не все ведут начало от быка, которого отец мисс Агаты выписал из Англии. У него было мудреное имя с милю длиной, но на ранчо его звали просто Па, потому что он покрыл больше тысячи телок, прежде чем его занесло метелью. Старина Черный Джек выкопал его из-под пятиметрового снега и похоронил, как собственного родича. Его могила на кладбище за домом.

Они провели в седле несколько часов, пока Джед проверял, все ли в порядке на дальних пастбищах.

— А как вы узнаете, куда они пошли? — спросила заинтригованная Кейт.

— Вертолет следит. Подмога хоть куда! Раньше-то, бывало, целыми днями их разыскиваешь, особенно после непогоды. А теперь вертолет находит стадо и нам по радио сообщает. Так что мы точно знаем, куда ехать в случае чего.

— А в случае чего? — поинтересовалась Кейт.

— Ну, например, бурей занесет, или просто застрянут в глубоком снегу, или горный лев кого поранит.

— Это тот, которого я слышала ночью?

— Мы знаем, что здесь один бродит, — кивнул Джед. — Но если он на коров не нападает, и мы его не трогаем. Теперь, когда снегу навалило, за ним легче следить.

Казалось, Джед совсем не управляет своей лошадью, а просто сидит и позволяет себя везти.

— Старина Хэнк сам знает, куда ехать. Он этим уж сколько лет занимается.

Хэнк довольно понуро трусил рысью, но на обратном пути, когда Джед слегка тронул его шпорами, он сразу подобрался, выгнул шею и загарцевал. Даже Полковник наставил уши и пошел боком. Когда они перевалили через вершину холма и увидели розовый дом, лежавший посреди снежной равнины, Кейт, залившись счастливым смехом, воскликнула: «Дома мне ни за что не поверят!» — и подняла Полковника в галоп.

Для лошади с репутацией флегматика Полковник показал удивительную резвость, и, когда они перешли на рысь, Кейт наклонилась и похлопала мерина по выгнутой шее.

— Тебе понравилось, старый плут. И мне тоже!

Глава 8

Растянувшись на королевском ложе огромной спальни в Чандлер-тауэрс, Доминик ленивым движением стряхнула сигарету в стеклянную пепельницу.

— Ты слишком много куришь, — пробормотал ее муж, который слишком устал, чтобы выговаривать ей всерьез. К тому же он знал, что от его замечаний проку все равно не будет.

— Ведь это не сказывается на моих талантах, как ты считаешь?

Он приоткрыл один глаз.

— Я думаю, ты заметила бы первая.

— Ты выразил им свое одобрение уже целых два раза. — Она провела рукой по стальным мышцам его широкой груди, по плоскому животу, добралась до волос на лобке и почувствовала, что, несмотря на то, что дважды за прошедший час они занимались любовью, его плоть шевельнулась в ответ на прикосновение. Глядя, как увеличивается его пенис, она с удовлетворением подумала, что этот человек никуда от нее не денется: он привязан к ней, как лошадь за узду, по выражению его бабки.

— Мой жеребчик, — промурлыкала она, и ее губы оказались там же, где лежала рука, от чего он замер и застонал. — Я вижу, ты сильно по мне соскучился.

— А ты? Разве не за этим ты прилетела ко мне в Нью-Йорк?

Доминик улыбнулась. Больше всего в Блэзе Чандлере ей нравилось то, что он неизменно ускользал из ее сетей.

Как и все остальные мужчины, он прочно сидел на крючке ее чувственности, но почему-то он до сих пор ей не надоел. Их взаимное влечение не угасало, и ее это восхищало. Она точно так же, как и он, не обманывала себя — кроме секса, их ничто не связывало. У Доминика существовало твердое убеждение, что сексуальное влечение, каким бы сильным оно ни было, продолжается не больше двух лет. Даже такое, какое они испытали с той самой минуты, когда впервые увидели друг друга. Ни он, ни она никогда в жизни не ощущали подобного взрыва страсти. Но у всего, что достигает вершины, остается лишь одна дорога — вниз, и поэтому каждая их новая встреча была для них неожиданным подарком. На этом, собственно говоря, и держался их брак, как цинично полагала Доминик. Их отношения были больше похожи на затянувшийся роман, чем на супружество, их встречи — в городах, в которых они оба случайно оказывались, — носили отпечаток чего-то тайного, запретного, как украденные любовниками полчаса, когда ревнивый муж и сварливая жена напрасно ждут в вестибюле гостиницы.

Проживи они вместе хотя бы некоторое время, и непрочное основание их союза разлетелось бы на куски, потому что обоим нужен был если не риск, то хотя бы иллюзия риска. Эта связь была больше похожа на адюльтер. Потому что настоящим мужем Доминик был «Деспардс», а женой Блэза — требовательной и ревнивой — Корпорация Чандлеров. Они встречались тайком от законных партнеров, и эти свидания были, словно жгучим перцем, приправлены риском, что их могут выследить.

— Вообще-то мне сейчас следовало бы сидеть за столом переговоров в Гонолулу… — говорил Блэз. Или Доминик мурлыкала:

— Считается, что в данный момент я лечу в Женеву.

Ты стоишь мне денег и времени, мой прекрасный дикарь.

— Всегда любил прогуливать, — отвечал Блэз.

И они расставались, освеженные друг другом, до тех пор, пока один из них снова не принимался разыскивать другого, и междугородный звонок всегда кончался новой встречей в новой постели. У них не было дома. В Париже они пользовались домом на авеню Фош, в Лондоне жилым этажом «Деспардс», если Чарльз отсутствовал, или отелем. В Гонконге в их распоряжении была квартира Доминик, а в Нью-Йорке три комнаты на сороковом этаже Чандлер-тауэрс. А гостиницы есть во всех городах мира.

Они нигде не бывали вместе. Их никогда не видели ни в ночных клубах, ни в дискотеках, ни на международных приемах или дружеских вечеринках. Они встречались только для того, чтобы заниматься любовью — больше их ничто не объединяло. Но это был секс такого высочайшего класса, что его оказывалось достаточно для продолжения отношений.

Блэз предложил Доминик выйти за него замуж в первом приступе помешательства, когда от одной мысли о том, что кто-то другой может обладать ею, у него темнело в глазах. Доминик приняла предложение, потому что он был Блэзом Чандлером. Став его женой, она получала доступ в мир международного бизнеса, что открывало новые горизонты в торговле антиквариатом. Некоторое время Блэз пребывал в заблуждении, что страстно влюблен, влюблен на всю жизнь, и только когда кипящая лава стала покрываться коркой и твердеть, он понял, что в его чувстве реальным было лишь желание. Но Доминик была настолько хороша в постели, что и теперь разлука с ней вызывала ощущение щемящей тоски и напряжения, от которого он мог избавиться только одним способом. Два года он не смотрел на других женщин — Доминик давала ему такое безмерное удовлетворение, что, когда приходила пора, он снова тянулся только к ней. Он ясно понимал, насколько сексуальна его жена — то, что было для него удовольствием, для нее было потребностью. Жизни без секса для нее не существовало, и в тех случаях, когда он не отвечал на ее призыв — отчасти из-за неотложных дел, отчасти для того, чтобы сохранить хоть какую-то независимость, — она искала удовлетворения с другими.

Но то, что она всегда к нему возвращалась, для него служило доказательством собственного превосходства в этой области. Он никогда не позволял себе думать иначе. Кроме того, существовали и дополнительные мотивы, подстегивающие любого человека: зависть мужчин и ненависть женщин. Доминик дю Вивье была бестселлером, а издательские права принадлежали ему.

И теперь Доминик, мурлыкая, как ластящаяся кошка, дразнила его, слегка покусывала мелкими белыми зубками. Она всегда называла его «мой прекрасный дикарь», и в обнаженном виде он был именно таким. Меднокожее тело атлета на самой вершине физического совершенства.

Где бы ему ни приходилось бывать, Блэз Чандлер всегда занимался спортом. Он наслаждался, тренируя свое тело, а Доминик наслаждалась результатами. Она скользнула на него, вобрала его в себя, и началась безумная скачка. Ее черные волосы колыхались в такт движению, она то склонялась над Блэзом, так что ее соски скользили по его груди, то откидывалась назад, делая круговые движения, а ее маленькие, совершенной формы груди упруго вздрагивали. Доминик знала, как продлить наслаждение — по тому, как пальцы Блэза сжимали ее тонкую талию, по движениям языка, ищущего ее твердые соски, она чувствовала, насколько он близок к оргазму, и умело удерживала его на грани.

Она любила ощущение власти, ощущение подъема, которое давали ей эти минуты. Перестав сдерживаться, она погнала его, как жокей, ведущий к победе чистокровного скакуна, и когда они вместе пересекли финишную черту невыносимо острого оргазма, раздался ее победный крик. Тело ее вновь и вновь сотрясали судороги наслаждения. Наконец она соскользнула с его блестящего от пота тела и упала, бессильно раскинув руки и ноги, на смятую, покрытую пятнами простыню, в третий раз истощив запас желания.

И только позднее она спросила сонным голосом, словно бы без всякого интереса:

— Есть у тебя какие-нибудь новости о крошке Деспард?

— Эта крошка на голову выше тебя, — ответил Блэз, зная, что жена ни в коем случае не должна заметить или почувствовать его внезапной настороженности. За два года, проведенных с Доминик дю Вивье, он узнал ее гораздо лучше, чем ей того бы хотелось. Он знал, что под безразличием скрывается жгучий интерес. Ее мозг, как и тело, никогда не испытывал полного удовлетворения.

Он зевнул и сказал:

— В последний раз, когда я ее видел, она чувствовала себя неплохо.

— А когда это было?

— Представь себе, вчера.

Доминик рывком села, ее маленькие груди упруго вздрогнули.

, — Она здесь, в Нью-Йорке?

— Была.

— И что делала? Она приезжала в «Деспардс»? Почему я об этом не знаю? Она сказала тебе, зачем приезжала? Где ты с ней виделся? У нее что, здесь клиенты? Что тебе удалось выяснить?

— Ничего, потому что я ни о чем ее не спрашивал, — солгал Блэз. — Знаю только, что она приехала на встречу с клиентом.

Доминик снова легла.

— С клиентом, — тихо засмеялась она. — Могу себе представить…

Что-то в ее бархатном мурлыкающем голосе подсказало Блэзу, что она не только может себе представить, а знает наверняка. Под внешней невозмутимостью Блэза скрывалась интуиция, которая действовала как радар, и этот радар уже давно засек частоту тайных мыслей Доминик. Он знал, например, как тешило ее самолюбие обладание им: его именем, его телом, страстью, деньгами. Она была так уверена в своей власти, что, если бы он изменил ей, это не имело бы никакого значения. В главном он принадлежал ей и будет принадлежать до тех пор, пока она этого хочет. Доминик была создана, чтобы подчинять себе других, и в то же время она любила играть с огнем, балансировать на острие ножа. Это возбуждало и подстегивало ее. Блэз был уверен, что теперь она затеяла игру в кошки-мышки с Кейт Деспард.

Он знал также, что она постарается вовлечь в эту игру и его, чтобы придать ей дополнительную остроту и заодно проверить, насколько он предан.

— Где ты ее встретил? — лениво спросила она.

— На Пятой авеню, — снова солгал Блэз, чтобы навести ее на след и посмотреть, возьмет ли она его.

Доминик провела пальцем по выпуклым мышцам его груди.

— Интересно, к кому она приехала…

— Ты можешь узнать это у Герцогини, — предложил Блэз, зная, что Агата Чандлер — единственный человек, к которому Доминик никогда и ни за чем не обратится.

— У Герцогини?

— Я возил Кейт к ней на ленч. У Кейт оказалось свободное время, а у Герцогини бездна любопытства. — По тому, как вспыхнули сапфировые глаза, он понял, что добился нужного эффекта. — Между прочим, — продолжал он, чтобы добить ее окончательно, — они обе отправились на уик-энд в Колорадо.

— Что?

— Вылетели сразу после ленча, — с готовностью уточнил Блэз.

— Твоя бабка на все готова, лишь бы мне насолить.

— А ты не помнишь, сколько раз она тебя приглашала?

— Только потому, что знала, что я откажусь. — Доминик откинула одеяло и соскользнула с измятой простыни. — Удивительно, что у этой особы есть свободное время, хотя это, наверное, свидетельствует о том, что ее встреча прошла удачно. По всем сведениям, лондонский «Деспардс» жаждет заполучить новую клиентуру.

— От кого у тебя эти сведения? — лениво бросил Блэз.

Доминик рассмеялась низким грудным смехом.

— О, нет, мой дикарь. Не думай, что тебе удастся что-нибудь из меня вытянуть. Займись-ка чем-нибудь другим.

— Но я только и делаю, что занимаюсь другим, и, как мне кажется, совсем неплохо.

Придя в восторг от этой шутки, Доминик порывисто склонилась над ним. Ее волосы упали к нему на грудь. :

— Совсем неплохо! Не могу пожаловаться.

Она ушла в ванную, и он услышал шум воды. Но он знал, что разговор не окончен. Доминик всегда неуклонно шла к цели, и ничто не могло заставить ее свернуть в сторону.

И действительно, она вышла из ванной, завернувшись в полотенце, как в сари, села за туалетный столик, взглянула на себя в зеркало, приблизив к нему лицо, и тут же спросила:

— Все равно, хотелось бы знать, к кому она приезжала. Она не так проста, эта особа, и я ей не доверяю. Надо быть идиотом, чтобы доверять англичанам. Нам предстоит борьба не на жизнь, а на смерть. Я так ей и сказала при встрече.

— Я думаю, до нее дошло, — сказал Блэз.

Доминик потянулась к баночке с кремом и стала втирать его в шею.

— Я слышала, что недавно Рольф Хобарт купил у нее замечательную лошадь эпохи Тан.

— Ну и что? — В голосе Блэза прозвучала скука, Доминик вздохнула и укоризненно покачала головой.

— Если бы я сказала «Хобарт Энтерпрайзис», ты бы сразу навострил уши.

— Это другое дело. Это бизнес.

— А то, чем я занимаюсь, не бизнес? Между прочим, я недавно узнала, что Рольф Хобарт интересуется Востоком.

— Да?

Доминик бросила взгляд на мужа через зеркало. Он лежал, заложив руки за голову, похожий на большого сытого кота. И вполне благожелательно встретил ее взгляд. Она раздраженно передернула плечами и, поняв, что он не собирается поддерживать игру, бросила:

— Вот потому я и не могу положиться на твою информацию, когда дело касается моих клиентов.

— Если ты до сих пор не поняла, что коллекционирование чего бы то ни было, кроме ценных бумаг, не представляет для меня интереса, значит, не поймешь никогда, — пожал плечами Блэз. — Но я хочу предупредить тебя, что я не собираюсь помогать тебе в военных действиях против Кейт Деспард Помни, у меня функции наблюдателя.

Чувственные губы Доминик слегка скривились.

— А я и не рассчитывала, что ты будешь сражаться за меня.

— Ну, и слава Богу.

— Но если у тебя функции наблюдателя, надеюсь, ты не станешь превышать свои полномочия?

— Ты же знаешь, я терпеть не могу вмешиваться в чужие дела.

— Ладно… — мягко произнесла Доминик. — Тогда наблюдай.

— Насколько я понимаю, Чарльз имел в виду нечто определенное, — заметил Блэз.

— Я не позволю, чтобы его сентиментальные порывы влияли на мои шансы. — Ее глаза вдруг вспыхнули, как два сапфира. Это было предупреждением. — Хотелось бы мне знать, почему папа назначил душеприказчиком именно тебя, — произнесла Доминик, наблюдая за ним в зеркало. — Как-никак ты мой муж и в первую очередь должен блюсти мои интересы.

«Так же, как и ты мои», — подумал Блэз.

— И все же я не могу понять, почему ты согласился выполнять эти функции. Ведь по закону ты не обязан это делать, не так ли? Мог бы и отказаться.

— Мог бы, конечно, но обычно это ведет к бесконечным осложнениям. А вдруг бы дело дошло до суда? Тебе тогда пришлось бы туго.

— Так ты принял это предложение, чтобы облегчить мне задачу?

— Отчасти. И потому, что такова была воля Чарльза.

— Что возвращает нас к началу разговора — почему именно ты?

— Потому, что он мне доверял, — ответил Блэз.

— В чем доверял?

«Он попросил меня присматривать за тобой, — подумал Блэз. — Он знал, что я не хочу, чтобы тебе достался „Деспардс“, и дал мне понять, что тоже этого не хочет.

Но он боялся сделать тебе больно. И я как раз предназначен для того, чтобы ты не слишком сильно ушиблась о землю».

— Постарайся быть справедливой, — сказал он.

Синие глаза вспыхнули, как неоновая реклама.

— Я что-то не вижу справедливости по отношению к себе, — мягко возразила она.

Блэз ничего не ответил. Он продолжал лежать с таким видом, будто знает все на свете, и это приводило ее в ярость. Может быть, именно поэтому я до сих пор остаюсь с ним, вдруг подумала Доминик. Была особая прелесть в том, чтобы попробовать довести этого человека до точки, где старомодные идеалы порядочности, честности и справедливости, которые в него вбила эта бабка-скво, вдруг оказались бы ненужными. До сих пор ей это не удавалось, но она не прекращала попыток. Что-то в ней требовало подвергать всех и вся проверке на прочность, шла ли речь о людях или вещах. Если они ломались, она выбрасывала их прочь.

Теперь она поняла, что в ее руках оказался идеальный объект для ее опытов. Хваленая непредвзятость Блэза.

Она ни на секунду не верила в то, что Чарльз просил его следить за собственной дочерью. Нет, именно за падчерицей. Доминик всегда подозревала, что, несмотря на внешние проявления привязанности, отчим любил ее не за то, чем она была, а вопреки этому. Именно поэтому он не завещал ей «Деспардс», тем самым как бы сказав: «Извини Доминик, ты старалась, как могла, и я тобой восхищаюсь, но я тебе не доверяю. Я люблю тебя, но не могу закрывать глаза на то, что ты из себя представляешь, и вовсе не того я хотел бы для „Деспардс“. Вряд ли ты станешь вести себя честно и порядочно, поэтому я и прошу Блэза не спускать с тебя глаз».

Да, желчно подумала она. Вот в чем его доверие…

И тут же рассмеялась, потому что, хотя родной отец научил ее относиться к этому понятию с презрением, Блэзу она все-таки доверяла. В этом мире нельзя доверять никому, кроме себя. Каждый идет своим путем, именно так поступала и она сама. После детства, проведенного с отцом, который больше всего на свете заботился о своем комфорте, и матерью, относившейся к ней как к подкидышу, ей все-таки удалось получить все, что она хотела — или почти все, — не прилагая особых усилий. И только неожиданное препятствие замедлило ее продвижение к вершине. Но это временная остановка. А то, что Чарльз Деспард в конце концов сумел ускользнуть из расставленных ею сетей, лишний раз доказывает, что люди недостойны доверия. «Люди — это пешки в игре жизни, — учил ее отец. — Используй их, манипулируй ими, но помни, что они опасны. Никогда не допускай их в свой внутренний мир, потому что в один прекрасный день они взорвут его.

Смотри, наблюдай, пользуйся случаем, но не позволяй завладеть собой никому и ничему».

Доминик не отдавала себе отчета в том, что она превратилась в бесчувственное существо, неспособное любить никого, кроме себя, да ее это и не заботило. Она знала только, что ей нужна власть, нужно место, где до нее никто не мог бы дотянуться. Только тогда она почувствует себя в безопасности.

— Теперь я понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите, что здесь рай земной, — сказала Кейт, когда они с Джедом не спеша возвращались к дому. — Эта страна так чиста и нетронута: ни дыма, ни пыли.

Все вокруг было белым, лишь на верхушках сосен и елей проглядывала темная зелень, слегка дрожали на ветру тонкие ветки осин.

— Зато в Денвере всего этого теперь хоть отбавляй.

Раньше люди приезжали сюда лечить легкие. А теперь они ездят в Аризону.

Вот по-настоящему хороший человек, думала Кейт, а его отношение к ее занятиям должно послужить ей уроком. Он никак не мог взять в толк, почему некоторые люди готовы платить сотни тысяч долларов за китайскую безделушку. Или стул. Или картину. Хорошая лошадь — это понятно, здесь лошадь действительно ценилась на вес золота, особенно сейчас, в снежную погоду, когда без нее не управиться со скотом даже с помощью вертолета. Он сам выложил три сотни долларов за Хэнка, но как можно платить целое состояние за блюдо или вазу, в голове у него не укладывалось. И Кейт вдруг поняла, как трудно ей привести разумные доводы в защиту того, что было смыслом ее жизни.

Сейчас, находясь рядом с Джедом, она чувствовала, что ее мир действительно нуждается в защите, особенно когда попыталась объяснить, что значит заниматься коллекционированием. Отрицание Джеда было совсем другого рода, чем отсутствие интереса, характерное, скажем, для Блэза Чандлера. Тот понимал искусство, даже если его интересы и лежали в совсем иной области. Джед даже не пытался понять: жесткая конкуренция, жажда обладания, азарт — все это казалось ему верхом глупости, и Кейт показалось, будто Джед распахнул окно и впустил в тепличную атмосферу комнаты, где она жила, порыв холодного ветра со Скалистых гор. Ей вдруг открылась истинная причина ее панического броска в Нью-Йорк: репутация «Деспардс» значила много, но еще важнее, как она со стыдом поняла, была ее собственная. Она хотела спасти себя как эксперта, спасти крохотную частицу той истинной Кейт, на которую смотрел Джед чистым и острым взглядом. Этот взгляд поставил все на свои места.

Мир состоит из множества миров, но каждый человек видит свой узкий, ограниченный мирок. Теперь Кейт поняла, что это не правильно. Существуют миры, в которых лошади эпохи Тан, вазы эпохи Мин, старые мастера и георгианское серебро не значат ровным счетом ничего, потому что они не являются необходимыми вещами. Джед принадлежал именно к такому миру..

Ее беда, как поняла она теперь, именно в том, что она никогда не знала и не пыталась узнать иные миры. В мире, в котором она родилась, значение имело только искусство. После школы, где ее любимым предметом всегда было искусствоведение, она отправилась в колледж, и люди, которых она допускала в свой крошечный, ею созданный мирок, принадлежали только к миру искусства. Потом год за границей, во Флоренции, застывшем произведении искусства. И вот теперь — «Деспардс». Она совсем забыла или даже не знала, что где-то лежит другой, большой мир. Упорное безразличие Джеда показало ей, как велик этот мир и как мал ее. Он считал, что то, чем она занимается, может еще сойти для женщины, но для мужчины…

По крайней мере, для настоящего мужчины.

Как бы то ни было, поездка оказалась поучительной не только в этом смысле. Когда она глядела на горы, то казалась себе совсем маленькой. Она поняла, что всегда носила с собой лупу оценщика, которая мешала разглядеть лес за деревьями, и в результате первая же нависавшая ветка выбила ее из седла. Поддельная лошадь не могла изменить ничью жизнь, разве что ее собственную и тех, кто вращался в ее узком мирке.

Она сделалась в буквальном смысле слова одержимой «Деспардс», не думала ни о чем другом. А если ты теряешь связь с реальным миром, для тебя все кончено.

А ведь отец говорил ей об этом. Он был широким и щедрым человеком, любил людей, любил общаться. Застенчивость она унаследовала от матери, которую всегда приводила в ужас мысль о большом обществе. Все последнее время Кейт делала над собой огромные усилия, но все равно предпочитала обеды в узком кругу, со старыми друзьями. Хотя сейчас она с беспощадной ясностью осознала, что настоящих друзей у нее никогда не было. После предательства отца она поставила барьер между собой и людьми, и пробиться через него было трудно. Только дважды в жизни она допускала мужчин в свой внутренний мир, и оба раза эти отношения не приносили ей ничего, кроме разочарования. С девушками из колледжа она дружила, пока они учились, потом они перестали видеться, или, как с чувством вины поняла сейчас Кейт, она сама не искала с ними встреч. До сих пор в ее жизни главное место занимал Ролло, которого она наделила чертами выдающейся личности, почти гиганта. Но теперь, глядя на него с высоты Скалистых гор, она видела, что и он вряд ли значительнее других.

Что такое есть в этом воздухе, с интересом думала она, что заставляет человека так ясно видеть? Но что бы это ни было, она испытывала облегчение и благодарность. Впервые ей казалось, что Судьба приняла ее сторону в Игре Жизни.

Блэз и сам толком не понимал, что заставило его сесть на первый же самолет в Денвер вместо того, чтобы лететь в Йоханнесбург. Но как только за его женой закрылась дверь, и он вернулся в спальню, увидел смятую постель, почувствовал одуряющий запах секса и духов Доминик и вспомнил, что большую часть из тех десяти часов, которые они провели вместе, они занимались так называемой любовью, только в их случае любовь не имела к этому никакого отношения. И что-то внутри его восстало. Это был секс — жадный, грубый, животный секс, опустошивший его и оставивший чувство раздражения. Вдруг ему захотелось свежего воздуха и открытого пространства.

Он позвонил в транспортное отделение Корпорации и выяснил, что из Ньюарка вылетает грузовой самолет, который доставит его в Денвер к шести утра. Потом он встал под душ и принялся яростно тереться губкой, словно желая смыть с себя даже воспоминание о Доминик, а когда оделся, на нем были джинсы, фланелевая рубашка и старая летная куртка, привезенная еще из Вьетнама. В этой одежде он чувствовал себя совсем другим человеком. Порой ему этого хотелось, и этому настроению всегда сопутствовало желание вернуться в Колорадо.

Он не стал звонить Герцогине — она любила приятные сюрпризы.

Самолет приземлился в Денвере в 6.05. Там Блэз пересел на вертолет и полетел в Аспен, чтобы забрать почту для ранчо. Когда он летел над горнолыжными трассами, чистыми и белыми после ночного снегопада, ему пришла в голову блестящая идея. Снег был великолепен — нигде в мире нет такого снега, как в Скалистых горах, которые огромным барьером отгораживают материк от штормов, идущих с западного побережья. С вертолета было видно, что условия для спуска идеальны: , лыжи будут рассекать снег, не встречая сильного сопротивления, и в то же время не увязать в глубоких местах.

— Что это на тебя нашло? — спросил Уолт Верной, наблюдая, как Блэз переодевается в лыжный костюм, который он только что приобрел в его магазине.

— Мне вдруг смертельно захотелось прокатиться, — признался Блэз.

— Должно быть, ты малость обалдел от своего Нью-Йорка и всех этих мест, по которым мотаешься.

— Точно. Именно так я себя и чувствую.

— Ну, снегу сейчас навалом, так что катайся где хочешь.

— Думаю попробовать спуститься с Аспена.

У Уолта поднялись брови.

— Дружище, а ты помнишь, что время бежит и никто из нас не молодеет?

Но Блэзу было просто необходимо дать выход физической силе, направить ее на что-то другое, а не на женское тело. Хотелось скорости и риска, вдохновения и очищения, которые ему всегда давали лыжи, хотелось ощущать, как в лицо дует ветер, слышать, как шуршит снег под лыжами, когда несешься по склону со скоростью шестьдесят миль в час. Слезая с подъемника, он увидел, что не первый на горе — там уже появилось несколько одержимых лыжников, которые хотели воспользоваться преимуществом раннего часа. Он набрал полную грудь воздуха и почувствовал, как кровь быстрее потекла по жилам. Я застоялся, подумал он, надо выбираться сюда чаще. Он проверил крепления, поудобнее взял под мышки палки и оценил взглядом склон, казавшийся не таким уж крутым из-за большой длины. Внизу трасса становилась более пологой и расширялась на уровне долины, поросшей соснами.

— Первым хотите? — раздался за его спиной звонкий женский голос. Девушка оказалась юной блондинкой и явно не могла понять, что делает такой, с ее точки зрения, немолодой человек на почти вертикальном склоне в две с половиной тысячи футов длиной.

— Прошу, — произнес Блэз, давая ей дорогу.

Она еще раз окинула его удивленным взглядом, пожала плечами и движением, которое, казалось, не стоило ей ни малейшего усилия, оттолкнулась левой лыжей.

Правая сомкнулась с ней, как смыкаются лезвия ножниц, и девушка устремилась вниз. Он с наслаждением набрал в легкие воздуха и ринулся вслед за ней. Она была настоящим асом и выделывала крутые виражи, оставлявшие в снегу легкий, как прикосновение пера, след, который он повторял почти с предельной точностью. Он чувствовал, как растворяются в полете душа и тело. Какая-то часть сознания контролировала движение, в то время как другая наслаждалась красотой, пьянящим воздухом, белизной снега, ароматом сосен. И все это время бедра и колени работали в безупречной слаженности. Девушка все еще была впереди, он видел, как она на миг обернулась, а потом зажала палки под мышками и сильнее согнула колени.

«Дурочка несчастная!» — Мелькнуло у него в голове, но она оказалась неуязвимой в своем мастерстве и в конце вертикали развернулась по безупречной параллели, и в лицо ему презрительно полетела снежная пыль. Девушка оперлась на палки, разглядывая его с откровенным интересом, и проговорила:

— Ничего не скажешь, кататься вы умеете. Профессионал?

— Да, но не в лыжах, — ответил Блэз.

— Хотите еще разок?

— Извините, в другой раз. Нет времени.

Она пожала плечами.

— Вечно мне не везет. — И направилась к подъемнику.

В половине девятого вертолет закружился над ранчо, постепенно снижая высоту, и Блэз счастливо вздохнул.

Он снова был дома.

Родился он в Париже и жил во Франции до девяти лет, когда погибли его мать и очередной отчим. Но Блэз считал себя американцем, несмотря на то, что отец у него был француз. Он стал тем, чем был, благодаря бабке, которая искоренила в нем европейский дух и сделала его истинным сыном американского Запада. Даже сейчас вид долины наполнял его гордостью и успокаивал. Он поездил по всему свету, два года провел во Вьетнаме, но долина Ревущего Потока оставалась для него самым красивым местом в мире. Несмотря на то, что он провел бессонную ночь, несмотря на знакомую боль в паху, саднящие следы женских ногтей на спине, он по-детски улыбался, представляя себе лицо Агаты. Она никогда не стеснялась в выражениях, и это качество Блэз полюбил с того момента, когда он, испуганный девятилетний мальчуган, только что потерявший мать, увидел ее впервые. Он посмотрел на пожилую даму в неописуемом драгоценном уборе, на ее орлиный профиль, и решил, что перед ним королева.

И думал так до тех пор, пока не узнал, что она герцогиня.

— Мальчик, ты знаешь, кто я такая? — спросила она, склонившись над ним.

— Bien sur. Вы моя grandmere Americainenote 3.

— Говори по-английски, когда обращаешься ко мне.

— Хорошо, бабушка.

— Мне наплевать, что тебе говорила твоя мать, и наплевать на то, что отец твой был французом. Чандлеры американцы, слышишь? — Она обошла вокруг него, с отвращением разглядывая его европейскую одежду и прическу. — Первым делом ты у нас станешь похож на американца. Верхом ездишь?

— Да, бабушка.

— Но пари держу, что не так, как у нас на Западе.

Небось катаешься на этаком плоском кусочке кожи, величиной с тарелку. Мы научим тебя ездить как положено.

Тебе известно, что такое Дикий Запад?

— Да. Это место, где живут ковбои и индейцы.

— Верно. Вот это Минни, она индианка. — Она устремила на него пронзительный взгляд черных глаз. — Я тоже. И ты. Ты на одну восьмую индеец.

Он вытаращил глаза от восторга и замирающим голосом спросил:

— А какого племени?

— Шошонов.

Он снова и снова в упоении повторял про себя это слово. Он почти индеец! Шошон!

А раньше ему говорили, что его американская бабушка просто невежественная дикарка. Он привык к содроганию в голосе матери, когда она о ней упоминала. Теперь он понял: мать стыдилась того, что в ее жилах течет индейская кровь. А он никак не мог понять почему. Ему очень понравилась бабушка. Она была, по его мнению, настоящей дамой, герцогиней. С тех пор он всегда думал о ней как о герцогине и не называл по-другому. И вскоре французское детство было забыто.

Блэз почти никогда не виделся ни со своей сводной сестрой, которую считал глупой и жадной, ни со сводным братом, о котором было известно, что тот просто дурачок.

Однако бабка всегда блюла их интересы — потому что в жилах этих людей текла ее кровь, хотя они навещали ее, только когда им нужны были деньги. Никто из многочисленных знакомых его сводного брата и не подозревал, что бабка у него наполовину индианка, «полукровка», как они бы выразились. Отец его сводной сестры, аргентинец, помешанный на чистоте своей испанской крови, словно начисто забыл то обстоятельство, что, в сущности, некоторые из его предков были такими же индейцами, как и бабка его жены. А Блэз гордился тем, что он индеец, настоящий американец, потомок тех, кто встречал «Мэйфлауер» на берегу.

И теперь, когда вертолет пролетел над рекой и впереди показался розовый дом, стоящий посреди неподходящего по стилю строго распланированного итальянского сада, Блэз ощутил прилив гордости. Пусть все твердят о недостатке вкуса — это его дом. Вдруг он заметил внизу коня, который на полном галопе несся к живой изгороди, и, узнав его, пробормотал: «Какого черта!», скорее удивленно, чем раздраженно. Генерал отличался не слишком уравновешенным нравом, и чужим его не давали. Это был очень крупный вороной жеребец, а если он закусывал удила, то остановить его было непросто. А сейчас кто-то направлял его прямо на изгородь. Но конь легко перемахнул через нее, высоко поджав задние ноги. Когда он приземлился, с головы всадника слетела шляпа, и изумленному взгляду Блэза предстали когда-то огненно-рыжие, а теперь каштановые волосы Кейт Деспард. Вертолет опустился ниже — лошади привыкли к нему, — и Блэз увидел, что девушка собрала Генерала, который загарцевал, словно говоря всем своим видом: «Ну, разве я не молодец!», а она, прикрыв ладонью глаза от солнца, поглядела вверх. Когда машина спустилась еще ниже, так что теперь Кейт наверняка могла разглядеть его в кабине, она просияла улыбкой и приветливо помахала рукой. Потом он потерял ее из виду — вертолет повернул к посадочной площадке за домом.

Когда Блэз нырнул во влажную жару оранжереи, Кейт была уже там, но по радостному, изумленному виду Герцогини Блэз понял, что сюрприз все равно состоялся, и, обнимая бабушку, взглядом выразил Кейт свою признательность.

— Ну, Мальчуган, до чего приятная неожиданность!

Сам знаешь, как я люблю такие сюрпризы.

— Мне вдруг захотелось побывать на свежем воздухе, вот и решил заглянуть домой.

Лицо Агаты засветилось радостью.

— Хотелось бы мне иметь вот такое же место, куда всегда можно приехать, — с искренней завистью заметила Кейт.

— Значит, вы считаете, что уик-энд вышел удачным?

— Не то слово!

— Кажется, Генерал тоже неплохо провел время.

— Это я сказала, чтобы Кейт не стеснялась и брала его, — вмешалась Агата. — Джед решил, что она с ним управится, иначе я б не разрешила — ты меня знаешь. Ей показалось, что Полковник не слишком резв.

— Верно, — согласился Блэз, — зато надежен. Вы здорово ездите верхом, — обратился он к Кейт.

— Я с ума сходила по лошадям, когда была подростком. Разрывалась на части между аукционами и соревнованиями по конкуру. А теперь езжу когда могу, но, увы, довольно редко.

— Я сказала Кейт, чтоб приезжала к нам, когда захочет, — приветливо проговорила Агата. — Ведь ей придется часто ездить в Нью-Йорк, вот мы и будем видеться.

Блэз заметил удивленный взгляд Кейт, но она промолчала.

— Ты как раз поспел к завтраку, — тем временем продолжала Агата.

— И это означает, что Кейт на ногах с самого рассвета, — заметил Блэз.

— Разве можно спать в такое утро! — Кейт поднялась. — Пойду-ка ополоснусь, как у вас здесь говорят.

Джинсы подчеркивали длину ее ног, тонкую талию, спортивную сухость фигуры. Она шла легким быстрым шагом, а сверкающие волосы, собранные на затылке в конский хвост, колыхались в такт походке.

Агата смотрела ей вслед любящим взглядом.

— Приятно на нее посмотреть. — Агата вздохнула. — Джед говорит, в седле она чувствует себя как дома. Поэтому, когда она попросилась на Генерала, я ей перечить не стала.

— Она сама захотела?

— Сказала, что он так просительно посмотрел на нее, когда она брала Полковника…

— Генерал может смотреть только с одним выражением — снисходительным, — возразил Блэз.

— Лошадь твоя — сам за него платил. Надеюсь, ты не в обиде, что девочка на нем поездила?

— Конечно, нет, если она с ним справляется.

— О, Джед ее посадил и сам с ней проехался. А потом вернулся и сказал, что Генерал понял — глупостей она не потерпит.

Блэз рассмеялся.

— Кажется, я начинаю убеждаться в этом на собственном опыте.

Агата довольно хмыкнула.

— Да, язычок у нее острый. — Потом она продолжала с невинным видом:

— Стоит ли спрашивать, а не сбежал ли ты сюда от другого острого язычка?

— Нет, не стоит, — признался Блэз.

Герцогиня усмехнулась.

— Так я и думала. Долго у нас пробудешь?

— Как получится.

— По мне так и вовсе бы не уезжал.

— От верховой езды ужасно хочется есть, — объяснила Кейт, заметив удивленный взгляд Блэза.

Она вернулась к столу с тарелкой, которую снова наполнила беконом, яичницей, кусочками колбасы и жареного ржаного хлеба.

— Тебе не мешает малость подкормиться, — объявила Агата. — А то кожа да кости.

— Такой уж у меня обмен веществ, — вздохнула Кейт. — Ем, ем, а в жир ничего не превращается. — Потом она торжествующе улыбнулась. — А вот сегодня я встала в ванной на весы и поняла, что набрала почти килограмм.

— Чтобы хоть что-нибудь стало заметно, надо по крайней мере еще полтора.

— А как вы здесь развлекаетесь? — поспешно вмешался Блэз.

— В основном езжу верхом. А еще пытаюсь найти партнера по теннису.

— Вот с Блэзом и сыграешь, — сказала Агата. — Как ты думаешь, для кого у нас два теннисных корта?

Кейт смущенно взглянула на неприветливое лицо Блэза Чандлера. Ей почему-то казалось, что его не особенно привлекает роль доброго пастыря, спасающего заблудшую овечку Кейт Деспард. Но тот ответил:

— С удовольствием с вами сыграю. Надо немножко порастрясти жирок.

Кейт так удивилась, что выпалила:

— Какой жирок? Я не замечаю ничего лишнего. — И вспыхнула, когда Блэз вежливо ответил:

— Еще не хватало, чтобы вы заметили.

— Не дразни ее, — добродушно вмешалась Агата. — Он просто любит быть в форме. А я-то думала, что ты там играешь раза два в неделю, — попеняла она внуку.

— Играю, когда время позволяет. — И Кейт услышала в его голосе сожаление.

Когда он вышел на корт в белой тенниске с маленьким вышитым крокодилом на левой стороне груди и белых шортах, Кейт смогла оценить выпуклые мускулы, широкую грудь, узкие бедра, сильные длинные ноги, прекрасные движения и совершенную координацию. Этими словно медлительными хищными движениями, подумала она, он напоминает кошку. Мне будет стоить огромного труда доставать его мячи, но надо попробовать.

Это не мячи, а снаряды, решила она чуть позже, пока они разминались, оценивая друг друга. Сначала Кейт только защищалась, потом, когда мозг, глаза и руки набрали силу, она начала подкручивать и подрезать мячи, чтобы они ложились под самой сеткой, так что Блэзу приходилось с трудом их доставать.

Она недурно играет, с удивлением отметил Блэз, входя во вкус и начиная играть всерьез. Когда он посылал мячи к ее ногам, они возвращались к нему с такой скоростью и точностью, что он начал горячиться. Она легко перемещалась по площадке. Неудивительно, мрачно подумал Блэз, с такими-то ногами — от самой головы растут. А еще он неожиданно обнаружил — игра становилась все острее, и влажная от пота майка Кейт обтянула тело, — что у нее есть грудь. Небольшая, но крепкая и упругая, и она совершенно не тряслась во время движений. Когда Кейт подняла руку, чтобы вытереть пот со лба, ее груди приподнялись, и он почувствовал, что его тело отвечает на это движение. «Господи!» — подумал он с ужасом, не ожидая ничего подобного после ночи, проведенной с Доминик, к тому же Кейт Деспард никак не соответствовала его представлению о привлекательной женщине.

Они поменялись сторонами, и она один за другим выиграла три мяча молниеносными подачами. Это решило дело — если раньше он делал скидку на ее пол, то теперь с благотворительностью было покончено. Он заставил ее играть на пределе выносливости и мастерства, но она набирала очки, сражаясь с упорством терьера. Да, силы духа ей было не занимать. Через сорок пять минут, когда она проиграла один за другим три матчбола, силы окончательно ее покинули, и она послала подачу в аут. Все было кончено, Блэз расслабился и услышал за спиной аплодисменты. Обернувшись, он увидел, что все слуги и часть работников наблюдают за ними, и там же под огромным зонтом сидела Агата. Она тоже хлопала вместе с остальными.

— Молодчина, Кейт! — крикнула она.

— Действительно, прекрасно, — поздравил ее и Блэз, когда они встретились у сетки. — В теннис вы играете не хуже, чем ездите верхом.

Кейт смущенно вспыхнула.

— Спасибо.

— А теперь посмотрим, как вы плаваете.

Она начала с тройного сальто с верхней планки и вошла в воду как нож. Черный купальник, которым снабдила ее Агата, обтягивал ее тело как вторая кожа. Основной ее недостаток, подумал Блэз, глядя, как она стремительно рассекает воду, это худоба. Сейчас она кажется слишком костлявой для своего роста, но если на эти кости нарастить три-четыре килограмма, картина может существенно измениться. Хотя, признал он, нырнув в воду с противоположной стороны бассейна, Доминик все равно останется вне конкуренции.

В тот день Кейт с великолепным аппетитом поглощала обед и совсем не чувствовала напряжения от присутствия Блэза Чандлера, хотя непрерывно ощущала это присутствие. Человек, который играл в теннис и плавал с ней, нисколько не напоминал того холодного юриста, с которым она обменивалась колкостями, хотя тогда она ни за что бы не поверила, что она почувствует себя с ним так непринужденно. Она не приписывала эту легкость ни своему обаянию, ни спортивному мастерству. Став взрослой, Кейт поняла, что в сексуальном отношении она полный ноль. Блэз Чандлер, так же как и его жена, относился к категории так называемых красавцев, и в отношении него это было чистейшей правдой. От вида его тела у нее пересыхало в горле, и первый раз в жизни она поймала себя на том, что ее взгляд то и дело задерживается на тонких черных шелковых плавках. Она даже не представляла себе, насколько прекрасным может быть сильное мужское тело.

Успех Кейт у мужчин можно было определить как полное его отсутствие. Предательство отца, случившееся как раз в то время, когда он значил для нее так много, нанесло непоправимый удар по ее гордости и достоинству.

Гордость превратилась в мстительность, а достоинство исчезло вовсе. Раз отец оставил ее ради другой женщины, значит, как прозаически выразилась ее бабушка, Кейт не заслуживала того, чтобы с ней оставаться. Она окончательно убедилась в этом, увидев фотографию второй мадам Деспард. Писаная красавица, предел мечтаний. Мужчинам нужны хорошенькие женщины, сделала вывод Кейт, женщины сексуальные, притягивающие взгляд. Отец предпочел дурнушке-дочери красавицу жену. Так были посеяны в душе Кейт семена ненависти к самой себе, которые дали пышные всходы и надежно укрыли ее от тех немногих мужчин, которых могла привлечь ее индивидуальность. И когда в Куртолде человек, проявлявший к ней интерес, упрекнул ее за то, что она не поддерживает отношений с отцом, Кейт стала прятать от людей и свою индивидуальность. В Италии она познакомилась с выпускником фулбрайтского училища, таким же непривлекательным и никому не нужным, как она сама. Именно одиночество их и сблизило. Но у него не было никакого сексуального опыта, а она была слишком холодна в своей невинности.

Их «роман» кончился унизительным фиаско, и с тех пор они старательно избегали друг друга.

Больше она не имела никаких отношений с противоположным полом, кроме деловых. И теперь она вдруг поняла, что Ролло, как всегда, оказался прав. Она, дочь Чарльза Деспарда, вела себя как ревнивая жена. Но едва ли не с большей горечью она поняла и то, что вина лежит не только на ней, ведь отец сам обращался с ней как с женой. Это ей он рассказывал, что происходило с ним за день, ей поверял мечты и надежды, ей жаловался на неприятности. Он делил жизнь с дочерью, а не с женой. Сьюзан вела его дом, следила за тем, чтобы у него всегда была свежая рубашка, готова была порадоваться его финансовым успехам, но ее никогда не интересовало, откуда они взялись. Это тоже входило в обязанности Кейт. Неудивительно, что отец чувствовал себя таким виноватым: он вел себя с Кейт как с женой во всех отношениях, кроме секса.

Кейт словно поразило молнией. Она отрезала куски еды, клала их в рот и механически жевала, не ощущая вкуса. «0, папа, — думала она, — как много времени прошло, прежде чем я поняла, что все было гораздо сложнее, чем мне казалось». Когда Кейт потянулась за бокалом, рука дрожала. Она выпила до дна темное бургундское, но не почувствовала облегчения. Все вдруг озарилось таким беспощадным, слепящим светом, что она могла лишь сидеть и снова перебирать в памяти яркие картины.

Потом, когда они пили кофе, Кейт покачала головой в ответ на вопрос Блэза, предлагавшего ей коньяку или ликера, и вдруг поняла, что к ней обращается Герцогиня.

— ..завтра в Чандлерсвилль, — говорила она.

— Чандлерсвилль?

— Где все началось, — объяснил Блэз. — Это та первая шахта, где Черный Джек нашел медь. Там быстро построили городок, который потом умер вместе с шахтой.

— О! — Кейт вышла из прострации, выпрямилась и стала внимательно слушать.

Герцогиня хмыкнула.

— Так и знала, что тебе будет интересно.

— Очень!

— Доехать до Чандлерсвилля и обратно — это целый день. — Блэз, нахмурившись, взглянул на бабушку. — Тебе это слишком трудно.

— Глупости! Меня же поезд повезет. А потом ты посадишь меня в кресло да покатаешь по любимым местам.

Больно уж хочется там побывать. Может статься, в последний раз…

Мягкое сердце Кейт дрогнуло, но Блэз только саркастически ухмыльнулся.

— Брось эти штучки, Герцогиня. Не выйдет…

Старая дама закинула голову, и ее серьги затряслись, сияя яркими камнями.

— Рада, что мне пока не удается тебя одурачить, — засмеялась она. Потом обратилась к Кейт:

— Тебе ведь хотелось бы взглянуть на настоящий город призраков, правда?

— Еще бы!

— Стало быть, завтра едем.

Блэз поднялся.

— В таком случае лучше начать топить старичка прямо сейчас. Он нынче уж не тот.

— Старичка! — удивилась Кейт. — Топить!

Блэз повернулся к ней.

— Чандлерсвилль в горах. На высоте больше одиннадцати тысяч футов. Туда можно добраться только по узкоколейке. Ее построил мой прадед.

Лицо Кейт засветилось восторгом, и Блэз на мгновение почувствовал себя жалким скрягой из-за того, что пытался препятствовать путешествию, но он слишком волновался о бабушке.

— Поезд идет очень медленно, — предупредил он, испытывая сомнения. — Машина старая, склон крутой, а воздух еще более разреженный, чем здесь.

— Зато в нем очень удобно, — решительно возразила Агата Чандлер. — Салон по тем временам считался верхом роскоши. Да что говорить — сиденья обиты настоящим французским бархатом. Медленно, конечно, зато какой вид вокруг.

Блэз сдался:

— Встать придется пораньше, чтобы в восемь выехать. В это время года дни короткие.

В отличие от прошлой ночи Кейт никак не могла заснуть. Она ворочалась с боку на бок, взбудораженная событиями дня, собственными открытиями и в предвкушении завтрашних удовольствий. Она чувствовала в себе избыток энергии, несмотря на то, что ее легким пришлось изрядно потрудиться, вбирая как можно больше разреженного, пьянящего, как шампанское, горного воздуха. Теперь ей казалось, что он все еще играет в крови. Единственным способом выплеснуть избыток энергии ночью было поплавать. Ей показали два бассейна — один снаружи, который зимой не наполняли, хотя воду в нем можно было подогревать, а второй внутри. Отсутствие купальника ее не смущало — ночью там никого не будет, а купаться нагишом большое удовольствие. Она быстро вскочила с постели, чтобы не передумать, запахнулась в купальный халат и сунула ноги в отороченные мехом тапочки. Во всех коридорах горел приглушенный свет на случай, если Агате станет плохо, и Кейт без труда бесшумно спустилась вниз по лестнице.

Жара оранжереи охватила ее как влажное полотенце, но из двери в бассейн шел поток более прохладного воздуха и доносился плеск. Кому-то еще захотелось поплавать! Ладно, подумала Кейт, надеюсь, это женщина.

Она осторожно спустилась к бассейну и выглянула из-за растения с густой листвой: кто-то мощным кролем пересекал бассейн, и, судя по скорости, это был мужчина. Потом рука пловца коснулась края бассейна, он повернул, ушел под воду, как тюлень, и снова вынырнул почти на половине дорожки, мощно рассекая воду. Человек проплыл всю длину еще два раза, положил ладони на мраморный бортик в дальнем конце, рывком подтянулся и сел на край. И тогда она увидела, что это Блэз Чандлер.

От неожиданности она вздрогнула, ветви зашевелились.

Он бросил в ее сторону быстрый острый взгляд, и Кейт застыла, моля Бога, чтобы он не подошел посмотреть, в чем дело, и не застал ее за подглядыванием. Щеки у нее пылали, сердце громко стучало, но когда он, потеряв интерес к случайному шороху, поднял руки и провел ими по волосам, чтобы стряхнуть лишнюю воду, Кейт словно пригвоздило к полу.

Он был совершенно обнажен, по телу струилась вода.

Кейт непроизвольным движением стиснула руки, а сердце так застучало в груди, что от каждого удара сотрясалось все тело, которое стало влажным от пота. Она не двинулась с места и продолжала стоять в укрытии, не в силах оторвать взгляд от Блэза Чандлера, болтавшего ногами в воде и хмуро глядевшего вниз. Потом, словно придя к какому-то решению, он одним неуловимым движением поднялся на ноги. Глаза у Кейт расширились, а дыхание прервалось. Он был совсем как статуи, которые она изучала во Флоренции — Донателло ваял его множество раз. На теле чернели густые волосы, и он был — теперь она поняла, что имели в виду женщины, когда говорили так, — прекрасно оснащен. Ее познания в области мужских половых органов не выходили за пределы курса искусствоведения. В реальной жизни она видела их всего два раза, да и то отводила глаза из боязни показаться неопытной. А теперь взгляд ее был прикован к низу его живота, и она чувствовала, что между ее собственными ногами разливается странное тепло, а по спине бегут мурашки, как в первый раз, когда она взглянула в его черные глаза. Она была так поглощена этим зрелищем, что не замечала больше ничего — ни слабого запаха хлора, ни плеска воды, ни жужжания кондиционера. Он стоял так всего лишь несколько секунд, но ей казалось, что прошла вечность, а Эта картина запечатлелась в ее памяти навсегда.

Он подошел к креслу, где оставил полотенце, и стал вытираться. Он был похож на красивое животное. Она впервые поняла, что такое мужская красота. Он был как большой хищный зверь с великолепным мускулистым телом, которым владел в совершенстве, и возбуждал в ней странное ощущение, для которого у нее не было названия. Из-за своей полнейшей неопытности она не понимала, что это желание. Прежде она всегда спасалась бегством, стоило мужчине обратить на нее внимание. А теперь она подглядывала за мужчиной, притаившись в кустах, и все ее существо пылало в огне яростного стремления к этому прекрасному мощному телу.

С первого взгляда на Блэза Чандлера она поняла, что этот человек не для нее — мужчины вроде него даже не замечают женщин, подобных ей. И теперь она смотрела на него, будто ей никогда уже больше не увидеть такого красивого обнаженного мужчину. Она наблюдала, как он энергично растирает тело, ставит ногу на край кресла и наклоняется к ступне, как напрягаются, играют мышцы на спине и крепких ягодицах. Она смотрела, как он вытирает руки, спину, проводит полотенцем между ног, и от этого интимного жеста она до боли прикусила нижнюю губу. Потом он вытер волосы, завернулся в короткий купальный халат, тихонько насвистывая, бросил мокрое полотенце в корзину и исчез за таким же пышным растением, как то, за которым пряталась она. Она услышала, как хлопнула дверь, и осталась одна.

Дыхание ее прерывалось, щеки пылали, она вся дрожала, как те осины, которые она видела во время прогулки.

Она с трудом сглотнула слюну, вытерла влажные ладони о халат, и тут у нее подогнулись ноги. Она рухнула на пол и долго сидела, приходя в себя. Потом вскочила, лихорадочно стащила с себя халат и бросилась в воду. Вода разошлась как масло, теплая и нежная, не обжигающая холодом, как хотелось Кейт. Ее ласкающее прикосновение только усиливало те ощущения, от которых Кейт стремилась избавиться, и она металась по бассейну, словно за ней гналась акула, пока каждый мускул ее тела не взмолился о пощаде. Потом она сидела на бортике, вымотанная физически, но эмоционально взбудораженная так, что ей хотелось закричать. Наконец она с трудом поднялась на ноги и дотащилась до своей комнаты, но когда легла в постель, то пролежала до утра с широко открытыми глазами, не видя ничего, кроме этого прекрасного обнаженного тела. Перед самым рассветом она все-таки заснула, но ей приснился такой не правдоподобно реальный эротический сон, что она проснулась с именем Блэза на устах.

Нула принесла ей завтрак в семь, но Кейт и смотреть не могла на еду. Она приходила в ужас при мысли, что встретится с Блэзом лицом к лицу, чувствовала, что тайна, которую она вчера узнала, останется с ней на всю жизнь, и всей душой хотела оказаться где-нибудь подальше, где ей не надо будет проводить целый день в его обществе.

Сон был таким ярким, что она никак не могла избавиться от ощущения, что все происходило на самом деле. Она спустилась вниз и увидела Блэза в таких же джинсах, фланелевой рубашке и толстом свитере, какие были на ней самой. Он разговаривал с Агатой. Когда он повернулся к Кейт, она вспыхнула и пошла налить себе кофе, которого ей не хотелось, только чтобы не встречаться с ним взглядом. Чашечка звякнула о зубы, а руки дрожали.

— Что это с тобой, Кейт? — спросила Агата, от острого взгляда которой не укрывалось ничто.

— Я неважно спала, — пробормотала она.

— Нам ехать часа два, так что сможешь вздремнуть в поезде.

— Нет, ни за что! Я все хочу увидеть, — воскликнула Кейт.

— Ну тогда на обратном пути. Нула принесла тебе куртку?

— Да, вот она. — Это была кожаная куртка, отороченная мехом.

— Вот и хорошо. Зимой в горах ужасно холодно.

Старая леди была закутана, как эскимос. На ней была шуба до пят из черно-бурой лисы, меховые сапоги, а руки она прятала в муфте. Верная Минни тоже куталась в меха.

— Ладно, пора трогаться.

Фургон доставил их к паровозу, который стоял, попыхивая огромной расширявшейся кверху трубой. К нему было прицеплено два спальных вагона, один салон и служебный вагон. Несмотря на то, что с ней происходило, Кейт не могла сдержать восхищения и побежала к поезду.

— Вот девушка, которая умеет ценить простые радости, — одобрительно проговорила Агата.

— А тебе не кажется, что она слишком наивна? — пожал плечами Блэз. — Ей ведь не шестнадцать, а двадцать шесть.

Но ее восторг оказался заразительным. Скоро она сидела, опершись локтями о подоконник, и, как ребенок, глядела в окно широко раскрытыми глазами, а Блэз с тем же энтузиазмом называл ей имена горных вершин.

— Совсем как в кино! — воскликнула она. — Сколько раз я видела в точности такой вагон. — Она погладила красный плюш на сиденье, потрогала помпончики на шторах.

— Небось наш и был, — сказала Агата Чандлер. — Сколько раз его нанимали для съемок. Не счесть.

— А можно выйти на ту маленькую платформу сзади? — попросила она Блэза. — У нас в Англии таких не бывает.

— Почему же нет? — И снова он с готовностью отвечал на множество вопросов. У Кейт был особый дар заставлять всех делить с ней радость от увиденного, и Блэз невольно пожалел о том, что поездка закончилась. Поезд остановился на небольшой станции с билетной кассой, телеграфной конторой и доской, на которой было написано: «Чандлерсвилль, высота 11 403 фута , 462 жителя».

Кейт заглядывала в окна, восхищалась хранилищем для воды, даже перекинулась словом с машинистом, который показал ей, что и как работает в паровозе. Когда выгрузили Герцогиню, появился хранитель — высокий сухощавый человек в сопровождении крупного пса неизвестной породы.

— Джо, покажи ей все, — велела ему Герлотиня, — И приведи в гостиницу около полудня.

Хранитель оказался человеком знающим и таким же поклонником Дикого Запада, как Кейт. Он мог ответить на любой ее вопрос. Они прогулялись по улице, где стояли конюшни, посмотрели несколько магазинов, парикмахерскую со стульями в красную и белую полоску, где все сохранилось, как было, вплоть до ванночек для бритья с именами давно умерших мужчин. Кейт обозрела тюрьму, зашла в камеру и попросила захлопнуть за собой дверь — так просто, чтобы она поняла, как это бывает. Потом прошлась по гостинице с плюшевыми банкетками в холле, обследовала спальни на втором этаже и в первый раз в жизни побывала в борделе «Дом радости мадам Розы».

Наконец, она выпила в баре, поставив ноги на латунную перекладину и разглядывая обнаженную красавицу рубенсовского типа, возлежащую на облаке и целомудренно задрапированную полупрозрачным газом.

Наконец они попали в обеденный зал, где скатерти на столах были в бело-красную клетку. Для такого торжественного случая растопили огромный камин, а стол был уже накрыт.

Еда приехала в корзинах, горшках и кастрюлях, а Минни только ее подогрела: непременный бифштекс, рагу, яичница и бобы, за которыми последовал яблочный пирог, какой здесь обычно подают туристам. Потом Герцогиня с Минни остались подремать у очага, а хранитель повел Кейт и Блэза в шахту.

В шахте было светло.

— Мы должны заботиться о безопасности публики, — важно изрек хранитель, но при этом подмигнул, — особенно в этой стране, где на тебя в любую минуту могут подать в суд.

Широкий вход вел в просторную галерею, где начинались узкие рельсы, по которым толкали вагонетки с рудой. Она разветвлялась, как щупальца осьминога, на более узкие тоннели, проникавшие в самое сердце горы.

Свод поддерживали деревянные опоры.

— Некоторые из них подлинные, но мы их все время проверяем. Летом тут бывают тысячи людей.

— А откуда здесь электричество? — с любопытством спросила Кейт.

— У нас свой генератор. Летом со мной работают еще несколько человек, это только зимой я один.

— А вам не скучно одному?

— Нет, после летнего наплыва я радуюсь одиночеству.

Воздух был чистым, по-видимому, работали кондиционеры. Кейт вежливо слушала рассказ хранителя о том, как здесь добывали руду, но воспринимала только звуки, а не смысл, потому что мысли о Блэзе вытеснили все остальное из сознания. Он стоял немного в стороне, не перебивая хранителя, который явно любил поговорить, но Кейт все время чувствовала на себе его взгляд и старательно отворачивалась. Слишком часто ей говорили, что по ее лицу можно читать, как по книге, и она себе не доверяла. Вдруг со словами «это мне напомнило» хранитель отвернулся от нее к Блэзу, чтобы спросить о чем-то, а Кейт, воспользовавшись возможностью, стала медленно удаляться вдоль стены. Вслед ей летели обрывки фраз о плавильне, которую надо было бы проверить перед летним сезоном.

Кейт понимала, что Блэз не мог не заметить, что ей с ним не по себе, но понять истинной причины он не мог.

Она часто ловила на себе его взгляд и от этого начинала нервничать еще больше, язык прилипал к гортани, не желая помогать ей заметать следы. Она почти физически ощущала, как в нем нарастает недоумение и раздражение — ведь накануне она вела себя совсем по-другому.

Она и сама надеялась, что острые углы в их взаимоотношениях сгладились навсегда, и вот пожалуйста — из-за того, что ей вздумалось поплавать ночью, все испорчено.

Потому что теперь, когда она смотрела на него, то каждый раз видела мраморную статую такой удивительной красоты, что теряла выдержку. Она брела по одному из тоннелей и, погруженная в свои мысли, не заметила, как свернула за угол, не заметила, что свет становится все слабее и слабее, а в конце тоннеля совсем темно. Она видела только меднокожего Аполлона в его великолепной наготе и ощущала тот же жар, который едва не спалил ее дотла прошлой ночью.

Споткнувшись о камень, она схватилась рукой за стену и коснулась чего-то вроде комочка шерсти, который запищал от прикосновения. Только тогда она очнулась. И поняла, что находится где-то далеко, а вокруг почти темно.

Здравый смысл подсказывал ей, что рука ее коснулась летучей мыши. Они живут в пещерах, любят темноту, а на зиму впадают в спячку. Но эти зверьки всегда внушали ей отвращение, хотя она и знала, что они безвредны, и это отвращение перерастало в настоящий ужас, если они оказывались слишком близко. И теперь, представив себе, что она только что дотронулась до летучей мыши, Кейт пронзительно взвизгнула, а ей ответил целый хор тонких писков из темноты. Она повернулась и побежала, зажав уши руками, ударилась лбом о камень, вскрикнула от боли. И когда она опять на что-то налетела, то была уже в состоянии такой паники, что яростно отбивалась и кричала, пока не услышала резкий голос:

— Кейт! Успокойтесь! Вы так шумите, что мертвых из могилы поднимете.

Она почувствовала на плечах чьи-то руки, прижалась лицом к фланелевой рубашке и выдохнула:

— Летучие мыши… Там летучие мыши.

— Вы, наверно, зашли в секцию, которую мы не используем, — сочувственно сказал хранитель. — Что ж поделаешь, шахты — естественные места обитания летучих мышей.

— С ней все в порядке, — спокойно произнес Блэз, обнимая ее дрожащее тело. — Просто испугалась.

— Не люблю летучих мышей, — слабым голосом пожаловалась Кейт.

— Никто не любит, кроме некоторых натуралистов, — утешил ее хранитель.

Сердце Кейт бешено билось, но не только от испуга, а еще и потому, что она прижималась к тому самому телу, которое видела во всем великолепии прошлой ночью. От него пахло чем-то терпким и в то же время свежим, а грудь была как стена. При всем ее росте голова доставала только ему до плеча, а губы ее находились совсем близко от того места, где начиналась могучая колонна шеи. Она чувствовала его тепло, вдыхала его, и вдруг ее охватило непреодолимое желание прикоснуться губами к его коже, и она отшатнулась от него, бормоча:

— Извините, мне не следовало уходить так далеко.

— Вы, наверное, о чем-то задумались, — сухо предположил Блэз.

— Извините, — повторила Кейт, чувствуя себя глупой и униженной и глядя в землю, как провинившийся ребенок.

Она услышала, как Блэз, вздохнув, нетерпеливо произнес:

— Мы не собираемся ставить вас в угол.

— Наверное, мисс Деспард хочет выйти наружу, — предположил хранитель.

— Да, да, хочу, — так поспешно проговорила Кейт, что Блэз метнул на нее неодобрительный взгляд.

Агата и слушать не захотела сбивчивых объяснений Кейт.

— Сама терпеть не могу этих тварей. Всегда боялась, что они запутаются у меня в волосах.

— Это с их-то радаром они запутаются? — Презрительно бросил Блэз.

— Не знаю я, что у них там за радар, и знать не желаю.

Запутаются, как пить дать, — решительно возразила Агата. — Думаю, у Кейт такое же чувство.

Пора было собираться назад, зимние дни коротки.

На обратном пути Кейт молча сидела и делала вид, что изучает путеводители, которыми завалил ее на прощание хранитель, но не видела ни строчки. Она проклинала себя за идиотское поведение. Все, что могло бы существовать между ней и Блэзом Чандлером — а теперь она ясно понимала, что хочет этого больше всего на свете, — было испорчено. Она вела себя как обыкновенная дуреха, а ведь она всегда гордилась тем, что Кейт Деспард совсем другой породы До сих пор в ее ушах стоял нетерпеливый и презрительный вздох Блэза. Да и как было не презирать женщину, которая ничего лучшего не придумала, как брести куда глаза глядят в незнакомом месте. Колеса монотонно постукивали, паровоз пыхтел, а она повторяла про себя «дура, дура, дура…», и строчки расплывались у нее перед глазами. Герцогиня дремала, Минни с неиссякаемым упорством продолжала свою бесконечную вышивку, а Блэз, на которого она отважилась бросить взгляд из-под опущенных ресниц, был погружен в последний номер «Форбс». Он, по-видимому, уже обо всем забыл — ведь это для нее он стал вехой на жизненном пути, она же останется для него просто случайной знакомой. Тяжесть сдавила ей грудь. Она отложила брошюрки и сидела, уставившись в окно невидящим взглядом, не отдавая себе отчета в том, что ее лицо как в зеркале отражается в стекле, за которым сгущалась тьма, в то время как внутри вагона горел яркий свет. Поэтому, когда Блэз Чандлер поднял голову от журнала, он с недоумением увидел на этом лице выражение глубокого отчаяния и никак не мог понять его причины.

Вечером Кейт терзали противоречивые чувства. С одной стороны, ей совсем не хотелось уезжать, с другой — у нее уже не было сил выносить присутствие Блэза, вернее, свою реакцию на его присутствие. Она притворилась веселой, заставила себя есть, хотя ей не хотелось, потому что еще больше ей не хотелось, чтобы кто-нибудь что-нибудь заметил. И снова она провела бессонную ночь.

Она встала рано, сходила попрощаться с Хэнком, Генералом и Джедом, который тепло пригласил ее приезжать еще.

— Я бы с удовольствием, — поблагодарила она. — Может, на следующий год…

Герцогине Кейт горячо сказала:

— Спасибо вам за самый прекрасный уик-энд в моей жизни. Я никогда его не забуду.

Старая леди обняла ее.

— Приезжай в любое время, — наставляла ее Агата. — Звони мне, не забывай.

— О, конечно, я буду звонить, — пообещала Кейт.

Она повернулась к Блэзу, стоявшему рядом с бабкой.

Он оставался еще на день.

— Я рада, что мы снова встретились, — непринужденно проговорила Кейт, не зря она целое утро репетировала перед зеркалом. — Спасибо вам за все.

— Не за что, — ответил Блэз, и в его улыбке светилось дружелюбие, а рукопожатие было крепким. — Скоро буду в Лондоне. И вам позвоню.

— Конечно, — безразличным тоном ответила Кейт, — звоните. — «Умоляю», — с тоской добавила она про себя.

Она сидела, прижавшись носом к иллюминатору, а вертолет поднимался над розовым домом, похожим на украшение в центре огромного белого торта. Потом он взял курс на Денвер, где Кейт должна была пересесть на самолет до аэропорта Кеннеди. Она не отрывалась от окна до тех пор, пока дом не исчез из виду. Она глубоко вздохнула.

— И впрямь здорово, — дружелюбно сказал пилот, решив, что ее вздох относится к горному пейзажу.

— Да, — еле слышно проговорила Кейт, — лучше некуда…

Глава 9

— А я уже решил, что ты собираешься принять американское гражданство, — сказал Ролло вместо приветствия, когда встретил ее в Хитроу, чего Кейт не ожидала.

— Нет, не собираюсь, — твердо ответила она, сразу же почувствовав, что Ролло обижен. Вероятно, из-за того, что она не взяла его с собой. — Я уехала утром в пятницу, а сейчас всего лишь вторник. И за эти несколько дней я увидела столько удивительных вещей, сколько не видела за всю жизнь.

Ролло внимательно разглядывал ее.

— Действительно, у тебя какой-то странный вид.

— Даже не знаю, с чего начать…

— Потом. Сначала я должен тебе кое-что сообщить. — По его тону было понятно, что ее ждет нечто потрясающее. — Угадай, кто ко мне «случайно заглянул» в субботу?

Кейт заглянула в серые глаза и увидела в них коварную усмешку.

— Что ей было нужно? — спокойно спросила она.

— Что-нибудь вынюхать, как всегда. Она все время закидывала удочку.

— Но ничего не выловила?

Ролло фыркнул.

— Я спутал ей леску.

— Ты сказал ей, где я?

— Я сказал, что ты встречаешься с клиентом, оставив ее в неведении относительно того, кто он и откуда. — Он острым взглядом обшарил ее багаж. — Ты получила статуэтку?

— Да.

— Ну? — в нетерпении воскликнул Ролло. — И что он сказал? Как себя вел? Он собирается подавать в суд?

— Он наговорил массу гадостей, ужасно буйствовал, но в суд подавать не собирается.

Брови Ролло взлетели высоко вверх.

— Ты сотворила настоящее чудо! Я слышал, что он был готов тебя придушить.

— Одно время мне казалось, что так и будет, — призналась Кейт.

Ролло снова оглядел ее. Она излучала какой-то внутренний свет и одновременно казалась потухшей, как будто этот свет не в силах был достичь чего-то. Или кого-то.

— Так что же удивительного ты увидела? — спросил он с той интонацией, какая была больше уместна в постановках пьес Оскара Уайльда.

— Я видела самую впечатляющую коллекцию американского искусства. Десятки картин Ремингтона. Живопись, графика, бронза. Но это еще не все… Ролло, я не могла поверить собственным глазам.

Серебристые глаза жадно заблестели.

— Ты купила?

— О, нет, это было бы преступлением.

Ролло замер на месте и убрал руку с ее локтя.

— Должен ли я понимать это так, — произнес он со зловещим спокойствием, — что ты напала на коллекцию экстра-класса и не приобрела ее для «Деспардс»?

Кейт прямо встретила его взгляд.

— Именно так.

— Ты что, с ума сошла? — прогремел Ролло.

— Не больше, чем ты, — ответила она, сохраняя полное самообладание.

— Опять ты изображаешь из себя святую Кэтриону.

— Это ты все время кого-нибудь из себя изображаешь по привычке, — мягко произнесла Кейт.

Ролло метнул в нее грозный взгляд, но она не покраснела и не опустила глаз.

— Чья коллекция? — спросил он.

— Она принадлежит бабке Блэза Чандлера.

Ролло едва ли не первый раз в жизни потерял дар речи.

— Агате Чандлер! — вымолвил он наконец.

— А что, разве у него есть другая бабка?

Ролло со свистом выпустил воздух из легких, как будто открылся предохранительный клапан.

— Моя дорогая Кейт, ты можешь, конечно, иметь самые высокие принципы относительно продажи произведений искусства, но, как только эта пожилая леди сыграет в ящик, падчерица Чарльза презрит все эти принципы, и, если это случится в ближайший год, тебе конец.

Ради Бога, о чем ты только думала?

— Я сказала ей, что коллекция должна стать достоянием народа Америки, — ответила Кейт.

Ролло закрыл глаза и трагически прошептал:

— Я должен сесть. Сейчас упаду в обморок.

Однако сесть было не на что.

— То же самое я сказала Блэзу Чандлеру, — добавила Кейт.

Ролло застонал.

— Нет, ты действительно сумасшедшая, — произнес он слабым голосом. — Ну, и что он ответил?

Блэз тогда ответил ей удивленным взглядом и сказал:

— Я вас не понимаю…

— И никто, кажется, не понимает, — настойчиво продолжала Кейт. — У вас в доме потрясающая коллекция американского искусства, которую необходимо сохранить. Она должна принадлежать нации. Ее нельзя продавать по частям, чтобы выручить больше денег. Это прошлое вашей страны!

— Американцам больше по душе настоящее.

— Может быть, но тем не менее они завидуют богатому наследию моей страны. Зачем тогда швыряться собственным?

— Довольно часто мы именно так и поступаем, — согласился Блэз, к некоторому ее удивлению. — Но, продавая наследство, мы зарабатываем на жизнь. Можете вы поклясться, что никогда не продадите своего?

— Думаю, что не продам. Аукционный дом — это не просто гигантская утроба, в которую с одного конца поступают вещи, а из другого идут деньги. В Англии вы не имеете права продать коллекцию без разрешения правительства.

Блэз засмеялся, но в его бархатном голосе прозвучала сталь:

— Вряд ли это грозит нашей стране.

— Тем больше оснований позаботиться о том, чтобы дом и все, что в нем находится, превратились в Чандлеровский музей американского искусства.

Он долго смотрел на нее, пронизывая взглядом насквозь, и наконец спросил:

— И вы уже говорили об этом с моей бабушкой?

— Да.

— Тогда вы должны знать, что окончательное решение остается за ней. Этот дом значит для нее очень много, она ни за что не расстанется с ним, пока жива… — В его глазах вдруг появилось странное выражение. — Значит, вы думаете, что я или моя жена можем…

— Не сомневаюсь, что она может, — смело ответила Кейт, разом сжигая все мосты.

— Моя жена не знает, что представляет собой дом и что в нем находится. Она ни разу здесь не была, — сказал Блэз совершенно спокойно.

Кейт подавила в себе желание сказать ему, что ей это уже известно от Агаты.

— Сейчас не знает, но когда Герцогини здесь не будет… — И снова она, не дрогнув, приняла вызов, который прочла в черных глазах.

— Как вы считаете, сколько стоит коллекция? — спросил он.

— Бог знает… По самой грубой оценке одна живопись потянет не меньше чем на десять миллионов долларов. Но ведь вас деньги не интересуют?

— Меня нет, а ее да.

— Я никогда не считала, что стоит продавать только ради выгоды, — с гордостью заявила Кейт. — Во всяком случае, когда речь идет о таких коллекциях. Пусть ваш дом останется тем же чудом, что и сейчас. Пусть американцы видят его и гордятся наследием предков. Вещи для продажи я могу найти где угодно, но нельзя разрушать нечто редкое и достойное восхищения.

И снова она поймала на себе оценивающий взгляд, словно Блэз пытался понять, какие скрытые мотивы ею руководят. Наконец он сказал;

— Не сомневаюсь, что бабушка все это тщательно обдумает.

И это было все.

Теперь она сказала Ролло:

— Он ответил, что они с бабушкой об этом подумают.

— Подумают! — фыркнул Ролло. — Как только до его жены дойдет, о чем они думают, она мгновенно примчится туда. Искусство — это большой бизнес, Кейт. Ради Бога, держи язык за зубами. Если проболтаешься, тебе конец: не только я, но и все остальные будут знать, что Кейт Деспард осталась сентиментальной простушкой, размазней, готовой пищей для акул, которыми полон рынок искусства. — Потом он добавил свысока:

— Это, дорогуша, совсем не то, на что надеялся твой отец, когда передавал тебе королевскую мантию. Он вручил ее тебе в таком состоянии, что она могла бы служить еще долгие годы. А если дело так пойдет и дальше, то очень скоро она превратится в тряпку для мытья посуды.

Пока Кейт была в Америке, Ролло занимался любимым делом: распространял слухи и собирал информацию. Если бы искусство вынюхивания входило в олимпийскую программу, Ролло оказался бы чемпионом. Он чуял труп, как бы глубоко он ни был зарыт, и с наслаждением откапывал скелет. Сейчас он направил свои усилия на «Деспардс», его нос был готов поймать легчайший запах измены, даже если для маскировки применялись самые дорогие духи или лосьоны после бритья.

Для такого дела он годился как нельзя лучше. По рождению — а он был незаконнорожденный сын довольно знатного человека — он имел доступ к аристократическим кругам, а по образованию — не Итон, конечно, поскольку, как грубо заметил его настоящий папаша, там учились «его собственные сыновья», но Хэрроу, который кончал его официальный отец, — имел право называть «старина» выпускников привилегированных учебных заведений. Деятельность в театре, кино и на телевидении, а также то обстоятельство, что он когда-то вел колонку искусства в популярном еженедельнике, сблизили его с четвертым сословием. И, наконец, через «Деспардс» он познакомился с миром искусства — начиная с больших аукционных домов и кончая мелкими, подчас темными дельцами — и сделался там заметной фигурой. Все эти миры накладывались один на другой, как кольца в символе Олимпийских игр, и Ролло легко перемещался из одного в другой, роняя там и сям нужное словцо, а дальше слух распространялся без его усилий.

Он лениво прогуливался по своим орбитам с таким видом, будто все на свете знает, и тогда те, кто не знал, старались показать, что им тоже кое-что известно, при этом они всегда открывали больше, чем им хотелось.

Ролло Беллами не любили, но все соглашались, что с ним лучше не ссориться. Руки у него были не короче памяти (под стать носу, как говорили злопыхатели), а от его языка лучше было держаться подальше. Кроме того, он был знаком абсолютно со всеми, а ведь никогда не знаешь, кто может пригодиться.

На этот раз он начал с одного американского еврея, который однажды пытался продать ему кхмерскую фигурку, якобы совершенно нереставрированную, но зоркий глаз Ролло безошибочно определил, что рот вырезан заново. И вот они сидели за выпивкой и легко перебрасывались фразами по поводу великолепной бенинской головы. Ролло сообщил, что он только что познакомился с одним нуворишем из Техаса, которому посоветовали вкладывать деньги в искусство. Этот техасец хотел бы приобрести именно такую голову-Все знают, что бенинскую бронзу, особенно после начала конфликта между Нигерией и Великобританией, продать не так-то просто, поэтому в ответ на услугу делец обронил, что Пирс Ланг не так давно сказал старому Уилфриду Шелби — а тот довел до сведения остальных, — что неопытная дочь Чарльза Деспарда мало что смыслит в организации аукционов и, чтобы получить приличную цену, лучше обращаться к ее сводной сестре.

Этот маленький успех заставил Ролло — после того, как он пообещал прислать американца, — перейти в следующий круг, где «старина», поджав губы, объяснил ему, что молодой Ланг совсем не то, что был его отец. Мало того, что он играл и всегда был по уши в долгах, ходили слухи, что он подделывает чеки. Тогда Ролло двинулся дальше и побеседовал с продюсером Би-би-си, который, сверившись со списками карточных клубов, подтвердил, что Пирс Ланг — крупный игрок и что он живет не по средствам. И Ролло вырулил на орбиту известного дизайнера по интерьерам, с которым у него когда-то была связь и который, как ему приходилось слышать, не остался равнодушен к золотым кудрям Пирса Ланга. Под деликатным нажимом Ролло дизайнер открыл, что Пирс бисексуал и что он черпает не одной, а обеими руками из озера наслаждений.

К возвращению Кейт Ролло уже было известно не только то, кто шпионил, а также — почему, как и для кого. Поэтому из аэропорта он повез ее не в «Деспардс», а в собственную уютную квартирку на Ройял-авеню, за которую он не платил, потому что его настоящий отец передал ее во владение его матери на девяносто девять лет вместе с доходом от инвестированного капитала, составлявшего ничтожную, по мнению Ролло, сумму — тысячу фунтов в год. Однако этого хватало на оплату счетов за телефонные разговоры, вдобавок он знал, что у него есть крыша над головой.

Он приготовил ростбиф, открыл бутылку вина, но вместо того, чтобы рассказывать, замкнулся в оскорбленном молчании. Раньше Кейт принималась молить его о прощении, а он милостиво уступал. Однако на этот раз ничего подобного не произошло: Кейт молча ела с отрешенным видом. Что бы ни занимало ее мысли, это явно был не он и не их размолвка. Он с чувством величайшего изумления понял, что о размолвке и о нем самом она просто забыла.

Поэтому он желчно заметил:

— Ты даже не поинтересовалась тем, что происходило в твое отсутствие.

Она взглянула на него.

— Если происходило что-то серьезное, ты сам мне расскажешь, когда сочтешь нужным.

И снова он был поражен. Кейт словно подменили.

Что же все-таки с ней случилось за эти несколько дней?

— Ну, во-первых, мне стало известно, что Пирс Ланг уже довольно давно спит с твоей сестрицей. Изредка, конечно. Я узнал это от человека, который занимался интерьером его квартиры и заодно им самим. Наш красавец работает на два фронта.

Выражение лица Кейт не изменилось, но она отложила вилку. Ага, значит, тебя это задело. Кейт не могла есть, когда испытывала отрицательные эмоции. Все вместе привело Ролло к твердому убеждению: тут замешан мужчина. Но кто?

Он закинул удочку:

— Я думаю, красавчика Пирса следует уволить.

— Нет! — резко возразила Кейт. — Нельзя, чтобы она что-нибудь заподозрила.

Ролло скосил глаза к носу.

— Послушай, она же не думает, что у нас не хватит ума связать концы с концами.

— Нет, конечно, но я считаю, что не стоит раньше времени обнаруживать свое участие в игре.

— Значит, мы все-таки не выбыли из игры?

Кейт пропустила его сарказм мимо ушей. , — Да, но мы будем играть по моим правилам. — Это было сказано мягким тоном, в котором читалась твердая решимость. Она взяла бокал с вином. — Удалось тебе выяснить что-нибудь насчет статуэтки лошади?

— Нет. Я следовал твоим инструкциям не привлекать внимания Красавчика и выяснил только, что все, кто замешан в этой купле-продаже, имели, имеют и всегда будут иметь самую безупречную репутацию. У меня сложилось впечатление, что их тоже надули. Они считают, что фигурка подлинная. Подозреваю, что всем заправляют твоя сестричка и ее любовник.

— У нас нет никаких доказательств.

Ролло провел пальцем по длинному носу.

— А мне они и не нужны. Я чую крысу, даже если ее выкупать в шампуне.

— Хотелось бы знать, почему вдруг возникли подозрения у Рольфа Хобарта?

— Наверняка с помощью Доминик. Кто-то шепнул словечко в его безобразное ухо или чем-нибудь пригрозил. Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь: вся эта история — проба сил.

— Как бы там ни было, с ней покончено, — решительно произнесла Кейт. — Этот человек получил назад деньги, а мы — статуэтку. И я займусь ее исследованием.

— Которое все равно не даст ответа на вопрос, кто это сделал.

— Не даст, но мы будем знать больше, чем сейчас.

И снова он уловил в ее голосе нотку отстраненности.

«Черт возьми! — подумал Ролло с негодованием. — Она пообщалась с богатыми и сильными и кое-чего от них понабралась. Ну да ладно, это быстро с нее сойдет. За последние девять лет она не сделала ни шага без моей помощи, и скоро ей опять понадобится плечо Ролло». И он стал воображать, как она будет просить прощения, а он заставит ее как следует помучиться.

Но Кейт думала не о Ролло, не о фигурке лошади, не о Рольфе Хобарте и Доминик. Она думала о Блэзе Чандлере. Как Доминик могла! И с кем — с Пирсом Лангом!

Кейт всегда находила его слишком лощеным, скользким, как змея, и судя по тому, что она знала о Доминик, он понадобился ей не для постели. У него были важные, бесценные связи. И Кейт была уверена, что он уже шепнул о «неприятности» со статуэткой — разумеется, как бы случайно обмолвившись и в виде шутки — кому-нибудь связанному с известной фирмой «Потекери, Тильман и Тильман».

Ее сердце болело за Блэза Чандлера, и в то же время ее возмущало, что Блэза обманывали с таким ничтожеством, как Пирс Ланг. Разве можно было сравнить двух этих мужчин! Да что там говорить, мужчиной из них был только один. И каким… Она поймала себя на том, что перед ней снова возникает образ Блэза Чандлера, обнаженного, стоящего на краю бассейна во всем великолепии своей мужественности.

— ..уговорил Мартина продать своих Пикассо, — продолжал Ролло. — Это должно произвести фурор на рынке.

— Сколько? — спросила Кейт, встрепенувшись.

— Шесть, и все первоклассные. Три «голубого периода», а три — эскизы к его «Девушке». Мне они кажутся абсолютно одинаковыми, душа моя, но это произведения «мастера в расцвете сил». Я лично не вижу в них ничего хорошего, но если люди желают платить за них деньги… — Он улыбнулся улыбкой голодной акулы.

Мысли Кейт снова вернулись к Агате и ее коллекции.

— Я сделала то, что считала нужным, — тихо повторила Кейт с непривычной для Ролло твердостью.

— Надеюсь, о твоем великодушии никто не узнает, — огрызнулся Ролло.

— Меня так же волнует судьба «Деспардс», как и тебя, — резко проговорила Кейт. — Ролло, я Деспард.

Кажется, ты об этом забываешь.

— Я забываю?! Я, по крайней мере, не менял фамилии.

Кейт вспыхнула. Удовлетворенный видом первой крови, Ролло отступил.

— Ну, расскажи мне про ранчо или как его там…

Кейт не нужно было упрашивать, и, пока она говорила, Ролло утвердился в подозрении, что в Колорадо с ней произошло что-то очень важное. Подумаешь, паломничество в Мекку, желчно подумал он.

— А Чандлер? Как он себя вел? — небрежно бросил Ролло, когда она кончила рассказывать.

— Он был очень любезен, — сдержанно ответила Кейт, но покраснела и уткнулась в бокал. Ролло, который видел Кейт насквозь, почувствовал укол ревности, но, поразмыслив, решил, что в отношении Блэза Чандлера Кейт может не питать никаких надежд. Такие мужчины, как он, не замечают таких женщин, как Кейт.

— Интересно, почему он не сказал жене, на каких сокровищах сидит его бабка? — обронил он.

— Он ни за что этого не сделает, — с жаром ответила Кейт. Румянец на ее щеках стал гуще. — Я уверена. Он очень привязан к бабушке, а она не согласится ничего продать, пока жива.

— Но когда она умрет, все достанется ему.

Он видел, что удар достиг цели, но она упрямо покачала головой.

— Все равно он этого не сделает.

— Куда же делся тот высокомерный мерзавец, которого ты не выносишь? — едко поинтересовался Ролло.

— Никуда. Но таким его любит его бабка. И верит ему.

— Кажется, ты добилась больших успехов за эти несколько дней.

Лицо Кейт снова замкнулось. Больше она ничего не стала рассказывать, и Ролло почувствовал легкую панику. Прежде он был единственным человеком, который имел ключ к сердцу Кейт Деспард. Теперь она вдруг сменила замок. Он попробовал другой ход.

— Я только хочу, чтобы этот безумный уик-энд не заставил тебя изменить убеждений, — объяснил он, слегка пожав плечами.

— С которыми ты вечно не согласен?

Это было уже лучше.

— И буду не согласен.

Потом он перевел разговор на другие темы: рассказал об аукционе, происходившем в ее отсутствие, где один араб, у которого пять лет назад не было ничего, кроме двух жен и четырех верблюдов, выложил четыре миллиона фунтов за Тициана с эротическим сюжетом.

— ..ему наплевать на высокое искусство. Все, чего ему нужно, это повесить картину в своем шатре и пялиться на эти необъятные задницы, — говорил он с нескрываемым отвращением. — Сезанн ушел, как ты и предполагала, к Ломбарди. Думаю, у него уже есть на примете какой-нибудь калифорнийский толстосум. — Он замолчал и стал разливать вино. — Однако… — Кейт насторожилась. Эта мастерски выдержанная пауза означала грядущее откровение. — Все только и говорят, что о Гонконге.

Пока еще ничего не объявлено, но ходят слухи, что Пиранья готовит «Аукцион века». Некий гонконгский миллионер, уловив в воздухе запах коммунистических перемен, собирается выставить на продажу самую выдающуюся коллекцию китайского искусства. Говорят, ничего подобного свет не видел. Это будет еще не скоро, но цифры называют такие, что нам ее ни за что не догнать.

— Сколько? — спросила Кейт.

Ролло выразительно пожал плечами.

— Тридцать-сорок миллионов долларов. — И, увидев расстроенное лицо Кейт, добавил:

— А ты только что упустила уникальную коллекцию… Подумай об этом! — тоном школьного учителя сказал он и стал собирать посуду.

Кейт вздохнула. Ролло обижен и злится. У него невероятная интуиция, и он не мог не заметить, что с ней в Колорадо что-то произошло. Он всегда видел ее насквозь. Но ревности Кейт от него не ожидала, хотя удивляться тут нечему. Всю ее самостоятельную жизнь Ролло имел на нее огромное влияние. Она обращалась к нему каждый раз, когда нуждалась в поддержке, а когда он сел на мель, благодушно взяла его в свое дело. Тогда это ее устраивало. Но не сейчас.

Он уже намутил воды в «Деспардс». Официально Кейт назначила его личным помощником, но он со свойственной ему самонадеянностью взял на себя роль серого кардинала, последней инстанции в любом решении. Уже не раз Кейт приходилось улаживать конфликты, успокаивать обиженных и утешать оскорбленных. Теперь она поняла, что Ролло недоволен тем, что она наладила отношения с Блэзом Чандлером. Он всегда был единственным мужчиной в ее жизни, и любое влияние будет воспринимать как угрозу собственному положению. А это означает, что он ни перед чем не остановится, чтобы это положение сохранить. Придется его отвлекать.

Она тоже встала, начала вытирать посуду, искоса наблюдая за ним. Он мыл тарелки со своей обычной скрупулезностью, но по тому, как он ставил их на сушилку и орудовал губкой, было видно, что настроение у него отвратительное. О том же свидетельствовали два ярких пятна на обычно бескровных щеках. С чувством, похожим на жалость, она поняла, что Ролло боится.

Надо было спасать положение.

— Разве нам нечего продавать? — примирительно сказала Кейт. — Я буду стараться изо всех сил. Ведь ты уже добыл целых шесть первоклассных Пикассо. Конечно, мы их выставим, когда год уже начнется.

Немного смягчившись, Ролло пробормотал:

— Можно подумать, что ты от меня этого не ждала…

— Конечно, ждала, — искренне сказала Кейт. — Я знаю, что от тебя следует ожидать только самого лучшего;

Пятна на щеках постепенно стали исчезать.

— Только прошу тебя, не жди слишком многого от Блэза Чандлера.

— Я ничего и не жду, — тихо произнесла Кейт. — Не такая я дура.

Ролло метнул на нее быстрый взгляд. «Да, — подумал он, — лучшее, что Кейт досталось от Сьюзан, — это здравый смысл».

И тут же на выручку подоспел его собственный.

— Мне кажется, ты правильно поступила, что повела себя не так, как его жена, проявила бескорыстие. Если, как ты говоришь, он сильно привязан к бабке…

— Да, — вставила Кейт. — Очень.

Ролло кивнул и слил воду из раковины.

— Тогда это был очень верный шаг. Я слышал, он ведет себя по отношению к старушке как верный рыцарь.

— Она и сама может за себя постоять, — сухо заметила Кейт.

— Ну-ка, расскажи мне о ней, — попросил Ролло.

Он несколько раз смеялся по ходу рассказа, глаза у него блестели, и под конец он воскликнул:

— Я настаиваю на том, чтобы ты меня с ней познакомила. Эта женщина как раз в моем вкусе.

— Сомневаюсь, что она зайдет так далеко, — засмеялась и Кейт. — Но я действительно тебя с ней познакомлю.

— Такая дружба может принести тебе огромную пользу.

Он, как всегда, раскидывал сети и все, что встречалось ему на пути, рассматривал с одной точки зрения — выгоды для себя или Кейт.

— Что бы я без тебя делала, Ролло? — ласково сказала она и, хотя хорошо знала, что делала бы без него, знала также, что ставить его в известность об этом не стоит.

— Попала бы в пасть первому попавшемуся волку.

В глазах Кейт снова появилось новое для нее выражение, но голос звучал как обычно.

— Блэз Чандлер не волк, Ролло. По крайней мере, не по отношению ко мне. — Потом она продолжала более веселым тоном:

— Он больше не видит во мне обузы. И гораздо более дружелюбен. В целом мы неплохо поладили.

Его неодобрение сменилось умеренным одобрением. А это, согласись, весьма неплохо. И, как ты правильно заметил, дружба с Агатой Чандлер может оказаться для нас весьма полезной.

Ролло кивнул и с удовольствием добавил:

— Особенно если, как ты говоришь, она не слишком жалует жену своего внука.

Кейт не стала открывать ему истинное положение вещей.

— А если ты за это возьмешься, как ты назовешь этот музей?

Кейт знала, что он не забыл. Она упоминала об этом в своем рассказе, а у Ролло была феноменальная память.

Но тем не менее она повторила:

— «Чандлеровский музей американского искусства».

— Да, что-нибудь в этом роде. Ну что ж, это может пойти нам на пользу. Я продолжаю считать, что лучше всего пустить все это с молотка, но сохранить коллекцию — тоже хороший ход. И обзавестись друзьями в высших сферах. — Он кивнул, прикидывая. — Да, поздравляю тебя, душа моя.

Он был само дружелюбие, от дурного настроения не осталось и следа.

Кейт улыбнулась в ответ, стараясь не показать облегчения. В будущем с ним надо будет обращаться осмотрительней: любовь Ролло, как и вообще мужская любовь, была чрезвычайно хрупкой. Одно неверное движение, и она бесследно исчезнет. Поэтому Кейт ласково сказала:

— Похвала из твоих уст дорогого стоит, хотя бы потому, что я слышу ее нечасто. Сам знаешь, как бы ни менялся мой мир, в нем всегда останешься ты.

Ролло был растроган, самолюбие его удовлетворено.

— Только не посылай меня ко всем чертям, — пробормотал он. — Терпеть не могу жары и запаха гари.

Глава 10

Декабрь

Доминик повернула «ситроен» на вымощенную кирпичом дорогу, проложенную по указанию Чарльза там, где раньше был неровный каменистый проселок. Дорога вела к усадьбе, уютно пристроившейся на склоне холма. Сад, окружавший ее, был полон фруктовых деревьев, олив, олеандров и жасмина. В воздухе витал аромат пряных трав, которые выращивала Марта, к нему примешивался терпкий запах лимонов, стоявших на террасе в горшках, и сладкое благоухание яблонь, персиков и абрикосов. Доминик опустила стекло и дернула за старый металлический шнур. Раздался звон колокольчика, и вскоре старый Жанно с трудом отворил обе створки ворот и поздоровался, не выказав ни малейшего удивления при виде приехавшей мадам.

Ее поразило великолепие сада, любимого детища матери, особенно запах жимолости, которым было напоено все пространство внутри ограды. Она проехала последние пятьдесят метров по склону до кирпичного разворота, остановилась перед серым каменным домом с островерхой черепичной крышей и белыми ставнями, и ее охватило безотчетное чувство возвращения домой. Марта уже стояла на пороге, как всегда засунув руки в карманы передника в сине-белую полоску.

— Бонжур, мадам.

— Бонжур, Марта. Как дела?

— Спасибо, неплохо, — ответила Марта.

— Возьми покупки с заднего сиденья.

Прежде чем отправиться сюда, Доминик заехала в лучший супермаркет и накупила всяких деликатесов, которые всегда любила мать. Увидев все это, Марта нахмурилась: спаржа, трюфели, заливные перепела.

— Она и есть-то это не станет, — проворчала она, неодобрительно хмыкнув. — В последнее время она клюет как птичка, хотя велит мне готовить на двоих, как всегда.

Пустая трата денег. А Жанно и так толст, как боров.

— На двоих?

— У нас здесь все для двоих: вашей матушки и ее мужа. — В ответ на недоверчивый взгляд Доминик Марта пустилась в объяснения:

— Она с ним все время разговаривает. Я ставлю для него прибор, готовлю пижаму и ночной халат. Она никогда не смотрит телевизор а только играет на пианино его любимые вещи. И все время что-нибудь для него вышивает — тапочки закладку, очешник. И читает вслух — вроде как ему.

Марта прислуживала матери Доминик много лет, и Доминик спросила без обиняков:

— Вы хотите сказать, что она сошла с ума?

— Нет. Я вызывала доктора Мореля. Ну, конечно, ей-то не сказала зачем. Он с ней поговорил и объявил, что она не душевнобольная. Она просто предпочитает вымышленный мир реальному, вот и все.

— Ну, в этом ничего нового нет. — Доминик давно знала, что много лет назад ее мать, взглянув в лицо реальному миру, решила, что он не для нее. Если бы она осталась в нем, то первый муж и впрямь довел бы ее до сумасшествия.

— Где она? — спросила Доминик.

— Как всегда в это время — на террасе.

Катрин сидела в своем любимом кресле с подставкой для ног в тени огромного полосатого зонта. Перед ней открывался великолепный вид: склоны гор, море вдалеке и городок — Антиб — на берегу. Она была одета в простое, но, как всегда, изысканное лимонно-желтое хлопковое платье, загорелые ноги блестели, словно отполированные, ногти на руках и ногах были тщательно наманикюрены.

Очевидно, она недавно побывала у парикмахера или, скорее, парикмахер побывал у нее. Было ясно, что она так же заботится о своей внешности, как и раньше. И для того же человека.

— Maman, — Доминик поцеловала ее в гладкую душистую щеку.

Катрин подняла глаза, увидела дочь и нисколько не удивилась, только выразила одобрение ее костюму.

— Сен-Лоран?

— Глаз у тебя все тот же, — похвалила ее дочь. — Я думала, что, зарывшись в этой глуши, ты потеряешь интерес к таким вещам.

— Женщина никогда не должна терять интереса к своей внешности, — наставительно ответила ее мать, — иначе к ней потеряет интерес муж.

Доминик села в стоявший рядом шезлонг и налила в высокий бокал лимонного сока со льдом.

— Как ты, мама?

— Как видишь, прекрасно. — Катрин потянулась за крошечными ножницами с бриллиантами. По словам продавца, они некогда принадлежали мадам Помпадур. «Как будто у той не было занятий поинтереснее шитья», — насмешливо подумала Доминик.

— Значит, ты счастлива?

Катрин подняла удивленные глаза, такие же огромные и сияющие, как у дочери, но другого оттенка.

— Почему мне не быть счастливой? Это мое самое любимое место. Я всегда здесь счастлива.

— Ты не чувствуешь… одиночества?

— Мне никогда не бывает здесь одиноко.

Она говорит правду, мелькнуло в голове у Доминик.

В Нормандии мать несла свой крест как виконтесса дю Вивье. И только здесь, в усадьбе, купленной для нее вторым мужем, она была тем, кем всегда хотела быть — мадам Деспард.

— И тебе не скучно? — Антиб, хотя и не принадлежал к числу любимых мест Доминик на Лазурном берегу, все же был городом, а здесь поблизости лишь крошечная деревушка, а в ней нет ничего, кроме кафе, двух-трех магазинов, церкви и коллекции старичков, которые играли в буле под присмотром коллекции старушек. Молодежь при первой возможности уезжала отсюда искать счастья в большом мире.

— Скучно? — Катрин снова удивилась. — У меня есть мой сад, книги, музыка, вышивание. И у меня есть Чарльз. Нет, мне не скучно.

— Мама… — под предостерегающим взглядом Катрин Доминик замолчала. Как и все податливые люди, Катрин могла вдруг стать твердой, как кремень, когда дело касалось чего-то жизненно важного, в ее жизни это был Чарльз.

— Я же не спрашиваю тебя, как ты распоряжаешься своей жизнью. Я никогда не вмешивалась в твои дела…

«Потому что тебе никогда не было до меня дела», — подумала Доминик.

— ..поэтому, прошу тебя, не вмешивайся в мои.

Я счастлива. Здесь мой настоящий дом, и я никогда его не покину. Здесь нет чужих людей, нет «Деспардс», зато есть все, что мне нужно в жизни.

«Включая Чарльза, который теперь принадлежит только тебе», — мысленно докончила Доминик.

— Я вполне довольна жизнью, уверяю тебя. И тебе нечего обо мне беспокоиться. Сейчас у нас ленч, и ты мне все о себе расскажешь.

Они ели на террасе: кефаль с лимоном, тушеные артишоки и под конец инжир, еще теплый от солнца, золотисто-оранжевые абрикосы, нектарины, огромные желтые персики и сыр, который делали в этой местности.

— Я, наверное, впадаю в грех чревоугодия, — вздохнула Доминик, когда они пили черный кофе с бренди, — но это так приятно.

Она посмотрела на мать. Ленч был накрыт только для нее с Доминик, а разговор, как и всегда с Катрин, не выходил за пределы утомительных банальностей. Она ни разу не спросила о «Деспардс» или о дочери мужа. Они для нее словно не существовали. Катрин Деспард была на редкость последовательна в желании не видеть того, чего ей видеть не хотелось. Совсем как ребенок, подумала Доминик. Дети изобретают воображаемых друзей, а ее мать живет воображаемой жизнью с мужем, для которого она была предметом обожания. Ей всегда были свойственны тщеславие, эгоизм и незащищенность, она постоянно нуждалась в доказательствах любви и преданности, и только один человек был способен вновь и вновь давать ей эти доказательства.

Он подарил ей этот дом, и она перевезла сюда из особняка на улице Фош все то, что было частью его жизни.

Его портрет, который по праву мог бы украсить картинную галерею, теперь висит над камином в гостиной, слева от камина стоит его кресло с подставкой для ног, украшенной вышивкой Катрин. Прихода хозяина ожидают шлепанцы с его вензелем, также вышитым ее рукой, книга, которую он читает — читал, с раздражением поправилась Доминик, — заложена закладкой ее работы.

На столе коробка сигар «Ромео и Джульетта» и огромная бронзовая настольная лампа. Повсюду взгляд Доминик встречал его любимые вещи: изысканные фигурки из слоновой кости, тунисские коврики, небольшой, но потрясающий по колориту Сезанн, подсвечник из горного хрусталя. И везде цветы. Он любил цветы — их краски, форму, аромат. Охапка пунцовых гвоздик стояла в большой низкой вазе севрского фарфора с одной отбитой ручкой, из венсеннского кашпо свешивались ветви гибискуса. Ничто здесь не изменилось и никогда не изменится.

Позднее, когда ее мать, как было заведено, погрузилась в дневной сон, Доминик отправилась побродить по дому. Она уже отметила, снимая с крючка за дверью спальни легкий халат матери, что купальный халат Чарльза тоже висит на своем обычном месте. А в ванной она увидела пену для бритья и полупустой флакон лосьона «Соваж». «Как странно, — пришло в голову Доминик, — что именно теперь, став вдовой, мать наконец имеет возможность жить так, как хотела всю жизнь».

Она знала скандальную историю первого замужества матери, слышала, что в день свадьбы той пришлось закрыть лицо вуалью, потому что оно распухло от слез. Но с тех пор, как Катрин вышла замуж второй раз, о прежнем несчастье ни разу не упоминалось, словно долгожданная победа испепелила его. Мадам Деспард и виконтесса дю Вивье были двумя разными женщинами. Мать расцвела в лучах беспредельного обожания Чарльза, стала женщиной, которую Доминик прежде не знала.

Теперь на свет появилась еще одна Катрин. Катрин, погруженная в бесконечное спокойствие. Она чувствует себя в полной безопасности, с усмешкой размышляла Доминик, потому что теперь ее муж наконец-то стал таким, каким ей всегда хотелось. Теперь он полностью принадлежит жене, никто не посягает на ее собственность: ни «Деспардс», ни родная дочь, ни прошлое, ни даже будущее. Он жил в сознании Катрин, в фантастическом мире, созданном ею в далеком и страшном прошлом, когда Чарльза не было рядом.

Разговор с Мартой подтвердил предположения Доминик.

— О, да, — сказала та, пожав плечами, — она действительно само спокойствие. Здесь нет ничего, что могло бы ее взволновать. И никого. Распорядок дня все время один и тот же. По вечерам на столике всегда стоит большой бокал с тем самым вином, которое любил мсье, в пепельнице тлеет сигара, а она сидит на стульчике рядом и болтает с ним.

Мне и самой иногда кажется, что он в доме. Теперь, когда его нет, он вроде даже более живой, чем до смерти.

— Вас это не пугает?

Марта снова пожала плечами.

— Нет, ничего страшного тут нет, только… жалко ее. — Потом она твердо продолжала:

— Зато она счастлива. Чего ж еще хотеть?

«Кого-кого, а меня это вполне устраивает, — думала Доминик. — Совесть у меня чиста: у матери есть все, что ей нужно. Теперь надо сосредоточиться на том, что нужно мне. Ах, папа, ты оказался гораздо хитрее, чем я думала.

Ты всегда делал вид, что все в твоей власти, но за этим скрывалась рана, которую ты не в силах был залечить.

Да, ты обращался со мной как с дочерью, но я всегда была для тебя просто частью твоей обожаемой Катрин.

А твоя собственная дочь тебя отвергла и очень умно поступила. Ты ведь не можешь вынести, когда тебя оставляют. Если бы мама не оставила тебя, стал бы ты так упорно цепляться за память о ней? Быть может, ты делал это только потому, что не смог получить ее, когда хотел?

Как и Кэтриону. Мне надо было понимать, что раз твоя жена с такой ревностью относится к любому упоминанию о твоем прошлом, значит, оно много для тебя значит. Ты убаюкал меня своей добротой — ведь я к ней не привыкла. Может быть, с твоей стороны это была благодарность. В конце концов, именно я соединила тебя с матерью, хотя и по своим соображениям. Интересно, знал ли ты это?»

На мгновение она закрыла глаза и вдруг явственно ощутила, как, наверное, ощущала ее мать, присутствие Чарльза. Добрый, терпеливый — когда это его устраивало, — любящий. Когда она, широко открыв глаза, застенчиво и наивно спросила, можно ли называть его папой, он сразу же с полной готовностью ответил: «Конечно. Почему же нет?» «Не надо было обольщаться, — снова подумала Доминик. — Я ведь знала, что он умен, что он проницателен, знала, что, когда надо, он может быть на редкость упрямым. Совсем как его дочь. Он позволил мне думать, что я вытеснила ее из его сердца, но поместил ее в тайном уголке души, куда я не могла заглянуть».

И вдруг она всем сердцем пожалела о том, что ее собственный отец не любил ее так, правда, он вообще никого не любил, кроме самого себя. Он гордился ее красотой, ее юностью, но, если бы не это, он точно так же отправил бы ее на задворки своей жизни, как отправил мать. А от матери она никогда ничего не ждала и ничего не получала.

«Любовь — это роскошь, — думала она, — на которую ни один человек с мозгами не станет себя тратить». Правда, ее матери любовь принесла вполне ощутимую выгоду.

Чарльз был щедрым человеком. Его жена до конца своих дней ни в чем не будет нуждаться. И пусть Марта недовольно морщится при виде оставленной еды, невыкуренных сигар и невыпитого вина — вино прекрасно можно использовать в готовке.

Важно было одно: ее мать, как выразился бы Блэз, слегка тронулась. Но какое ей до этого дело? Пусть каждый живет как хочет, улыбнулась она про себя, когда шла прощаться.

Глава 11

Май

Теперь у Кейт стало ежедневным ритуалом, прежде чем приступить к своим обязанностям, спуститься в половине десятого вниз и увидеть, что работа уже идет полным ходом, что у стоек уже появились посетители. Она глубоко вдыхала воздух, аромат которого, казалось, содержал в себе самую сущность «Деспардс». Вот здесь все и происходило. Именно здесь люди, собиравшиеся что-то продать, впервые сталкивались с «Деспард и Ко». Сюда они приходили, чтобы удостовериться, стоит ли, как они надеялись, принесенная ими фамильная драгоценность целое состояние, не окажется ли их картина, часы или буфет неизвестным или давно утерянным шедевром. Оглянувшись, Кейт видела Джулиана Маркема, который своими изящными, тонкими пальцами поворачивал крохотную фигурку из слоновой кости, разглядывая ее сквозь увеличительное стекло. Вот Эндрю Кларк держит в руках арлекина из челсийского фарфора, неподалеку от него Алек Росс с удовольствием переворачивает страницы редкого фолианта, а Том Хэрриот, по обыкновению мягко и тактично, объясняет обескураженной даме, что ее маленькая шкатулочка Фаберже всего лишь превосходная копия.

Дэвид Холмс, устроившись за столом, внимательно изучает каталог первого предстоящего сегодня аукциона викторианских миниатюр, который должен начаться ровно в десять. А в это же время на втором этаже Кейт встретится с членами правления, чтобы обсудить планы на будущее, текущие проблемы и полученные доходы. Внутренним слухом она чутко вслушивалась в шум запущенной в ход машины, стараясь понять, нет ли сбоев в работе. Но все было спокойно. Она кивнула в знак приветствия кассирше, раскладывавшей квитанции и только что распечатанные пачки денег. В «Деспардс» начинался новый день.

Кейт с улыбкой отвечала на приветствия, довольная, что фирма работает в обычном деловом режиме, как все пять месяцев, что она стоит во главе «Деспардс».

Теперь она уверенно сидела в своем председательском кресле. Перемены в фирме — за исключением, быть может, небольшой заминки, связанной с перемещением либо увольнением сторонников Доминик, в том числе Пирса Ланга и Шейлы Хеннесси, — прошли гладко. Кейт доказала всем свое желание учиться новому для нее делу, стремление брать на себя ответственность, умение принимать ответственные решения. Она была честной и прямолинейной, не стеснялась попросить о помощи, умела быть понимающей и терпеливой; она разыгрывала те карты, которые, по ее мнению, подходили для данного случая, всегда имея в запасе несколько козырей.

Кейт установила новую систему проверки и оценки редкого восточного фарфора, предназначавшегося для продажи. В будущем вещи должны были проверяться более строго, не только их происхождение и история, но также и права владения. Если обнаруживались хотя бы малейшие сомнения, вещь следовало подвергнуть термолюмииесцентному анализу. Заведующий финансовым отделом, узнав о стоимости проверки, в ужасе воздел руки к небу, но Кейт настояла на своем. Она рассказала членам правления о поддельной статуэтке лошади, историю, которая до тех пор была известна только ей, Джеймсу Гриву и Ролло. Рассказ произвел впечатление на слушавших и немало способствовал тому, что предложение Кейт было тут же принято. Кейт и заведующий финансовым отделом сошлись на том, чтобы для клиентов, хорошо известных фирме, дорогостоящий анализ проводился за счет «Деспардс», во всех других случаях — за счет самих клиентов.

Первое большое достижение Кейт было замечено всеми. Однажды, когда Кейт еще владела антикварной лавкой, ей предложили корейский бело-синий кувшин семнадцатого века с драконами, который она сразу же узнала. Точно такой был в «Наследии Стенинга», великолепной коллекции восточного искусства, собранной бывшим британским послом во многих странах Востока.

Человек, принесший кувшин, выглядел вполне прилично, а выдал себя тем, что назначил слишком малую цену. Кейт сразу поняла, кто настоящий владелец вещи, поскольку хорошо была знакома с каталогами и прекрасно знала, кому принадлежит и в чьем доме находится та или иная коллекция. Кейт предложила человеку зайти попозже, сказав, что у нее есть серьезный клиент, интересующийся корейским искусством, который, к сожалению, сейчас находится за пределами Англии, но она постарается связаться с ним. Человек нехотя согласился, и, как только за ним закрылась дверь, Кейт тут же позвонила куратору «Наследия Стенинга». Выяснилось, что кувшин действительно был украден лет пять назад. Когда незадачливый продавец вернулся, его уже ждала полиция.

Попечители «Наследия» были благодарны Кейт, а поскольку она отказалась от вознаграждения, сумели выразить свою благодарность другим способом. Теперь, после смерти старого Джастина Стенинга, последнего в роду, коллекция, в соответствии с завещанием, должна была быть выставлена на продажу. Проводить аукцион пред, дожили «Деспардс».

Акции Кейт подскочили. «Наследие Стенинга», коллекция, насчитывающая около шести десятков лет, оценивалась очень высоко и содержала настоящие шедевры.

Там был не только фарфор, но и предметы из слоновой кости и нефрита, ковры, одежда, японские фигурки, лаковые шкатулки, несколько чудесных японских гравюр и необычайно редкая книга на тонком пергаменте, с тончайшими оттенками красок и поразительно выписанными деталями. Приехав в особняк Стенинга, Кейт обнаружила книгу в запечатанной витрине, и оставшиеся попечители, один другого старше и почтеннее, сообщили, что ей придется забрать книгу, не открывая ее, но если она хочет, то может изучить переплет. Кейт удовлетворилась рассматриванием тончайшей работы статуэток из слоновой кости и причудливой формы нефритов. Исходная оценка коллекции составляла пять миллионов фунтов.

— Кейт, ты просто счастливица! — воскликнул Джаспер Джонс, ее второй заместитель. — Подумать только, нам досталось «Наследие Стенинга» 1 — Мне бы хотелось, чтобы каталог был сделан особенно тщательно, — сказала Кейт заведующему отделом печатных изданий. — Эти лаковые шкатулки и статуэтки из слоновой кости можно сфотографировать так, чтобы у коллекционеров глаза разгорелись. Исходная цена коллекции пять миллионов, но, судя по подобным же недавним аукционам, мы без труда ее поднимем.

— И получим весьма неплохие комиссионные, — заметил Джаспер Джонс. Он не принадлежал к «старой гвардии» ; он проработал у Деспарда всего лет десять и был скорее лицом номинальным, чем действующим. У него были отличные связи — его мать была кузиной королевы-матери, — и это обстоятельство дало фирме возможность провести несколько весьма значительных аукционов.

Джонс не принадлежал и к сторонникам Доминик. Он и не мог быть ничьим сторонником, потому что его жена, сущая мегера, крепко держала его под каблуком. Но он был просто незаменим для представительства.

Верстка первых страниц каталога «Наследия Стенинга» уже лежала на столе у Кейт, и она собиралась просмотреть ее чуть позже.

И сейчас, проходя по зданию, где, несмотря на ранний час, уже вовсю шла работа, Кейт чувствовала удовлетворение. Сейчас проводились и были расписаны на три месяца вперед аукционы, назначенные еще до смерти ее отца или сразу же после нее. И хотя Кейт занималась «Наследием Стенинга», а кроме того, аукционами, на которых выставлялись замечательные картины старых мастеров, старинное английское серебро, персидские и китайские шелковые ковры, ей страшно хотелось получить для «Деспардс» имение Кортланд Парк, покойный владелец которого, Джон Рэндольф Кортланд, наподобие сороки, собирал абсолютно все. Он был американским миллионером, покинувшим на переломе веков родные края в поисках светской, аристократической жизни. Он истратил миллионы, пытаясь получить титул, но безуспешно, как говорили, из-за того, что в свое время оказал поддержку тогдашнему герцогу Виндзорскому, предоставив Кортланд Парк в качестве убежища герцогу и его избраннице миссис Симпсон. После отречения законного наследника, герцога Виндзорского, от престола Кортланд зажил отшельником, но не оставил привычки собирать все, что только привлекало его внимание. Он дожил до девяноста восьми лет, а после его смерти поверенные объявили, что дом вместе с содержимым идет на продажу. Ни для кого не было секретом, что «Сотбис» и «Кристи» живо заинтересовались Кортланд Парком.

Решимость Кейт добиться права на продажу коллекций Кортланда была подогрета слухами о предстоящем аукционе в Гонконге, на котором Доминик намеревалась выставить на продажу уникальные китайские сокровища.

Владелец их, имя которого не называлось, гонконгский миллионер, ликвидировал свою собственность в колонии, и гонконгскому филиалу «Деспардс» была поручена распродажа коллекции. Говорили также, что и цветной каталог аукциона сам по себе — произведение искусства: каждая вещь сфотографирована и снабжена подробнейшим описанием. Предполагалось, что цены могут взлететь на небывалую высоту. Кейт было необходимо заполучить коллекции Кортланд Парка, иначе битва могла оказаться проигранной еще до начала. Представителей «Деспардс» пригласили для осмотра и оценки коллекций — но не их одних, представители «Сотбис» и «Кристи» тоже были приглашены. Это должен был быть огромный аукцион: тысячи лотов, включающих картины и мебель, вот уже полвека находившихся во владении Кортланда, причем среди картин были две работы Рембрандта, Рубенс, несколько французских художников — Буше, Фрагонар, Делакруа, Энгр, и мебель, некогда украшавшая собою залы и покои Версаля.

Кейт направлялась к лестнице, как вдруг увидела знакомое лицо у стойки для публики.

— Миссис Суон? — Пожилая дама обернулась, лицо ее осветилось улыбкой.

— Мисс Деспард? Как я рада снова повидать вас.

Я надеялась… Я читала о вас в газетах. Такая неожиданность… Но я хотела спросить…

— Вы принесли что-нибудь нам на продажу? — прервала Кейт мягко.

Миссис Суон была частой посетительницей лавки на Кингс-роуд, она изредка приносила какую-нибудь небольшую фарфоровую вещицу. Ее покойный муж собирал фарфор — ничего особенного, но все вещи подобраны со вкусом, большинство их было приобретено на небольших провинциальных рынках, зачастую в неприглядном виде, но опытный глаз мистера Суона — реставратора по специальности — безошибочно определял чистоту линий и форм. За эти годы вдова продала через Кейт прекрасные статуэтки челсийского фарфора, изящного мейсенского лебедя и целую коллекцию стаффордширских фигурок. А сейчас миссис Суон покопалась в сумке, извлекла из нее нечто завернутое в газеты и вручила Кейт.

— Я надеялась, что мне не придется его продавать, но времена теперь трудные и все так дорого стоит…

Развернув газеты, Кейт обнаружила кофейник. Глаза ее заблестели. Это был старинный вустерский фарфор — примерно 1705 год — с рисунком из побегов вьющихся роз.

Она приподняла крышку и заглянула внутрь — ни одной трещины, осмотрела донышко — там стояли клейма.

— Ну, разумеется, — сказала она уверенно, с улыбкой, увидев которую старая дама сразу почувствовала облегчение. — Продать эту вещь будет легко — это же Вустер.

— Том так любил этот кофейник… Это была одна из его первых покупок. Еще задолго до войны, на рынке в Кайли. И заплатил всего полкроны.

— Сейчас его можно продать довольно дорого, — уверила ее Кейт.

Лицо миссис Суон прояснилось, но в глазах была грусть.

— Каждый раз, как я продаю что-нибудь из сокровищ Тома, я, кажется, снова расстаюсь с ним…

— Но ведь вам нужно как-то жить, — мягко сказала Кейт. — Существует множество людей вроде вас, миссис Суон, и еще гораздо больше тех, кто охотно заплатит как следует за такую прекрасную вещь, как эта, и будет с любовью хранить ее, как хранил ваш муж.

Старая дама кивнула, облегченно вздохнув.

— Я знала, что вы поймете меня, — произнесла она. — Как тогда, когда я приходила в ваш магазинчик. Вы всегда давали мне хорошую цену… — Она поколебалась. — А долго ли мне нужно ждать? — нерешительно задала она вопрос.

— У нас в конце недели как раз должен быть аукцион фарфора восемнадцатого века, — солгала Кейт. — Вы знаете, — продолжала она, — я уверена, что вы получите хорошую цену, и могу дать вам аванс прямо сейчас.

На щеках миссис Суон выступил румянец.

— Если можно… Я никогда раньше ничего не продавала на аукционах, только в магазинчиках, вроде вашего прежнего. Я пришла к вам, потому что знаю вас и верю вам. Вы всегда вели себя со мной очень порядочно…

— Пойдемте со мной — Взяв миссис Суон под руку, Кейт подвела ее к барьерчику, за которым сидела дежурная кассирша. Кейт обменялась с ней несколькими словами. Затем, отведя посетительницу в сторонку, передала ей в руки конверт.

— Здесь пятьсот фунтов, — сказала Кейт. — Аванс в счет будущей выплаты.

— А сколько это может быть? — волнуясь, спросила старая дама.

— Мы продали похожий кофейник в прошлом месяце за пять тысяч, — ответила Кейт.

— Не может быть!

— Вполне может. Это вустерский фарфор в отличном состоянии. На мой взгляд, исходная цена в пять тысяч фунтов вполне реальная.

— Что значит «исходная»?

— То, что вы бы назвали самой меньшей приемлемой ценой.

— Ну что ж, раз вы так говорите… Вам лучше знать.

— Да, я вполне уверена в том, что говорю. Вы живете сейчас там же, где и раньше?

— Конечно. Я так и буду жить там до конца дней…

Пять тысяч фунтов! — повторила миссис Суон с трепетом в голосе. — А ведь он заплатил всего полкроны…

— Да, но с тех пор прошло больше сорока лет, — мягко заметила Кейт. — И цены за это время выросли невероятно — ко благу тех, кому есть что продать.

— У меня не так много и осталось, — вздохнула посетительница. — Но такой суммы мне хватит надолго…

— У вас есть счет в банке? — спросила Кейт. До сих пор, по просьбе миссис Суон, она всегда рассчитывалась с ней наличными.

— Том никогда не имел дела с банками.

— Мне все же кажется, вам следует открыть счет.

Давайте уговоримся: как только я получу ваши деньги, я заеду к вам, и мы решим, что предпринять, чтобы они были в сохранности.

— Вы так добры, — пробормотала старая дама, — так добры. — И продолжала:

— Пять тысяч фунтов. Я и представить не могла себе. Подумать только, пять тысяч фунтов…

Кейт удостоверилась, что конверт с пятьюстами фунтами надежно спрятан во вместительном кожаном кошельке, а кошелек лежит на самом дне хозяйственной сумки, под смятыми газетами, в которые был завернут кофейник. Затем ей удалось убедить старую даму, что та может позволить себе вернуться домой, в Фулем, на такси. За машиной для миссис Суон Кейт послала Джорджа.

Когда Кейт вернулась в холл, к ней подошел высокий человек, выглядевший так, словно сошел со страниц модного журнала. Котелок и трость он держал в руке, пальто с бархатным воротником сидело как влитое на его широких плечах, лицо озаряла чарующая улыбка.

— Мисс Деспард?

Кейт остановилась.

— Да, Чем я могу быть вам полезна?

— Надеюсь, что многим. Я — Николае Чивли.

Это был человек, от которого зависело, кто будет продавать Кортланд Парк со всем его содержимым.

Сегодня утром Кейт особенно тщательно выбирала одежду, так как в одиннадцать часов ждала важного клиента, которого хотела уговорить доверить «Деспардс» продажу великолепного Веласкеса. Она знала, что в коричневом твидовом костюме с зеленоватыми, в тон глазам, крапинками выглядит отлично. Прическа Кейт была безупречна, а благодаря Шарлотте она прекрасно овладела искусством макияжа. Кейт отметила блеснувшее в темных ореховых глазах собеседника восхищение и самым приветливым голосом произнесла:

— Добрый день, мистер Чивли. Я надеялась, что мы с вами встретимся, и ваш неожиданный визит мне приятен.

Они протянули друг другу руки. Его пожатие было крепким и долгим.

— Надеюсь, вы не сердитесь на меня за это вторжение.

Мне хотелось ощутить атмосферу «Деспардс», взглянуть, как вы работаете.

— Что ж, мне кажется, это чудесная мысль. Хотите, я проведу вас по «Деспардс»? — Она украдкой взглянула на часы — без десяти десять. Время еще есть.

— Я был бы рад. — Снова чарующая улыбка. — Боюсь только, что до сих пор я мало имел дела с аукционными фирмами и с миром искусства.

Конечно, подумала Кейт, у таких, как ты, на это есть дилеры. Николае Чивли был биржевым маклером и, занимаясь акциями Джона Рэндольфа Кортланда, настолько преуспел в этом, что старик назначил его своим душеприказчиком. Вдруг, точно прочитав ее мысли, он сказал:

— Мистер Кортланд мыслил весьма неординарно.

Вполне в его стиле поручить человеку, совершенно далекому от мира искусства, продажу коллекций Кортланд Парка.

— И выбор подходящей для этого фирмы? — спросила Кейт.

— Именно.

— Значит, вы приехали проинспектировать нас. — Это было сказано легко, но с полной уверенностью в себе.

— Долги покойного так велики, что необходима распродажа по самым высоким ценам. — Голос Николаев звучал успокаивающе.

— Судя по рассказам, Кортланд Парк — настоящая пещера Аладдина, — заметила Кейт.

— Да, действительно, дом просто ломится от обилия самых разных вещей.

— Мне очень хочется взглянуть на все это.

— Я как раз собирался договориться с вами относительно дня, когда вы сможете приехать.

— Буду рада поехать, как только вам будет удобно, — уверила его Кейт. Она посмотрела по сторонам, нет ли где Джорджа, и он мгновенно оказался рядом и взял у Николаев котелок, пальто и трость. «У него безупречная фигура», — ошеломленно подумала Кейт. Ей не приходилось встречать раньше таких изящных мужчин, тем не менее она никогда не судила о людях по первому впечатлению.

Методично, как и все, что она делала, Кейт успела навести справки о Николасе Чивли. Она прекрасно знала, что любая купля-продажа тесно связана с психологией, и понимала, что этому человеку она должна как можно лучше представить не только «Деспардс», но прежде всего себя.

— Надо сказать, — произнес Николае, поднимаясь бок о бок с ней по лестнице, — было бы, наверное, неплохо, если бы такой аукцион вела женщина.

Кейт сумела подавить вспыхнувшую панику; она еще вовсе не была готова, хотя, по словам ее учителя Дэвида Холмса, она «делала явные успехи». Но вести аукцион Кортланд Парка!

— Я сочла бы за честь провести его, — любезно ответила Кейт.

Они совершили «большой круг» по «Деспардс», Кейт рассказала Николасу обо всем, что его интересовало, показала ему все, по дороге разрешив один-два небольших вопроса, радуясь тому, что смогла сделать это на ходу, довольная, что могла показать себя. Попутно она познакомила его с несколькими заведующими отделами, а в половине одиннадцатого они уже вернулись в ее кабинет.

— Необыкновенно интересно, — сказал Николае, усаживаясь на предложенный стул. — Я не представлял себе, что аукционная фирма такое сложное устройство.

— Так и должно быть, если хочешь, чтобы все работало без сбоев, — честно призналась Кейт. — Отец был человеком, которого непросто заменить.

Они обсудили, как выглядел бы аукцион, если бы его проведение было поручено «Деспардс». Кейт довольно серьезно обдумывала этот вопрос, и ей было что сказать.

— Мы бы выпустили каталог за несколько месяцев до аукциона, — начала Кейт. — Насколько я понимаю, он бы получился весьма объемным, туда должно войти множество вещей. Разумеется, мы сделали бы цветные фотографии. Что-нибудь наподобие вот этого… — Она протянула ему каталог, напечатанный к подобному аукциону, состоявшемуся год назад.

— Великолепно, — приговаривал Николае Чивли, листая каталог. — У вас такой фотограф, что можно только позавидовать. Если распродажа достанется вам, на какое время вы бы ее назначили?

— На осень, — без колебаний ответила Кейт, — когда все возвращаются в Лондон. Мы бы устроили предварительный просмотр, да и подготовка каталога займет немало времени.

Николае кивнул и добавил, поморщившись:

— Боюсь, что в доме царит страшный беспорядок.

Мистер Кортланд не придерживался никакой системы в своих коллекциях, и никакого собственного каталога у него не было, хотя сам он знал обо всем, где что хранится, вплоть до последней серебряной чайной ложки. Когда вы сможете приехать посмотреть Кортланд Парк?

— Давайте выберем день на следующей неделе. — Кейт потянулась за своим ежедневником. — Среда вам подходит?

Николае достал из кармана пиджака плоскую записную книжечку.

— Да, вполне. Я заеду за вами сюда и отвезу вас. Мы проведем там целый день — я думаю, чтобы все осмотреть, потребуется немало времени. Встретимся в десять, хорошо? — Кейт написала красным фломастером по диагонали через всю графу, отведенную на среду: «Кортланд Парк».

Им принесли кофе. Продолжая болтать с Николасом, Кейт пришла к твердому убеждению, что он воспринимает ее не столько как главу «Деспардс», сколько как мисс Кэтриону Деспард. Раньше ей похвастаться было нечем — просто такого еще не случалось, во всяком случае, с такими красавцами. Кейт вдруг стало легко и весело. Теперь она понимала, чему Доминик дю Вивье обязана успехами в своей деятельности.

Без пяти одиннадцать Кейт отставила чашку с подчеркнутым нежеланием — этому она тоже научилась у Шарлотты, манеры которой были безупречны, — и с сожалением сказала:

— Мне очень жаль, но на одиннадцать у меня назначена встреча…

Николае Чивли с готовностью встал, хотя весь вид его выражал сожаление. Прощаясь, он задержал ее руку еще дольше, чем при встрече.

— Тогда до среды.

— Я буду ждать, — улыбнулась Кейт. Она позвонила секретарше, чтобы та проводила мистера Чивли. Оставшись одна, Кейт облегченно вздохнула. Кажется, на него произвел впечатление «Деспардс» — или она? Как бы там ни было, но надежда у нее теперь есть. Кейт не покидало чувство, что она произвела хорошее впечатление, и это помогло ей при встрече с лордом Эверсли, которая кончилась тем, что он подписал контракт, предоставляющий «Деспардс» право продажи своего Веласкеса с исходной ценой в пять миллионов фунтов. Это должно было стать гвоздем предстоящего аукциона картин старых мастеров.

Когда лорд Эверсли ушел, Кейт радостно закружилась по комнате, но дверь вдруг распахнулась, и Кейт застыла на месте от изумления — перед ней стоял Блэз Чандлер.

— Да, весна чувствуется, — заметил Блэз.

— Просто я только что договорилась о продаже самого лучшего Веласкеса, — торжествующе сообщила Кейт. — А к тому же появилась надежда заполучить Кортланд Парк!

Темные брови Блэза поползли вверх.

— Поздравляю. А моя бабушка шлет вам приветы.

Она спрашивала, когда вы снова приедете к ней в гости.

Кейт вздохнула.

— Как бы мне хотелось поехать, но мы здесь сейчас страшно заняты.

— Ну что ж, это прекрасно.

— А я и не думаю жаловаться. Хотите кофе? Я позвоню, принесут свежий. Хотите что-нибудь выпить?

— Бокал «Амонтильядо» из запасов вашего отца пришелся бы очень кстати.

— Вы специально пришли сюда или просто оказались поблизости? — спросила Кейт, подойдя к лаковому шкафчику-бару.

Блэз пришел после официального мероприятия, за которым последовали коктейли. Доминик на нем не присутствовала, зато о ней много писали. Кейт видела ее фотографии в газетах. Изумительное креповое платье от Брюса Олдфилда, прекрасное лицо, а выше заголовок: «Знаменитая аукционистка». Какое-то время она была в центре внимания, газетчики и телевизионщики брали у нее интервью, большей частью посвященные соперничеству между сводными сестрами. Кейт дипломатично отказалась высказываться на эту тему. Но, воспользовавшись внезапно проснувшимся интересом к судьбам «Деспардс», назначила столько аукционов, сколько было возможно.

Она не уставала благодарить Бога за Шарлотту, служившую ей оплотом, помогавшую советами не только в том, как, что и когда носить, но и в том, как, что и кому сказать. Сначала Кейт то и дело прибегала к помощи старшей подруги, но постепенно, по мере того, как росла ее уверенность в своих силах, начала справляться сама.

Как замечательно все у нее вышло с Николасом Чивли.

Но рука, протянувшая Блэзу рюмку с хересом, все же дрогнула.

— Я рад, что дела у вас идут хорошо, — улыбнулся ей Блэз.

— Насколько хорошо? — решилась спросить его Кейт.

— Первый квартал дал превосходные результаты.

— Я не жду, что вы скажете, какова моя ситуация — но, может быть, хотя бы намекнете?

— Нет, не могу. До полугода вам осталось четыре недели; тогда я вернусь и расскажу вам, как обстоят дела. — Но, увидев ее помрачневшее лицо, резко добавил:

— Но если вы хотите знать точно — вы отстаете от Доминик.

«Это подстегнет ее», — подумал он. Он был огорчен, увидев последние цифры лондонского отделения — им была установлена система, которая учитывала суммы не только по месяцам, но также и по каждому аукциону, и результат был один и тот же: Доминик продолжала лидировать.

Казалось, ей и в самом деле нет удержу. Блэз видел жену все реже и реже; она постоянно была то на обеде, то на коктейле (он запрещал себе думать обо всем остальном) с кем-то для того, чтобы организовать очередной аукцион, а ее подчиненные работали без устали день и ночь. Не было оставлено без внимания ни одно слово, не упущена ни одна лазейка, не забыто ни одно полезное знакомство.

— И серьезно отстаю? — спросила Кейт упавшим голосом.

— Если вы не сократите разрыв в ближайшее время, вам ее не догнать. Нью-йоркский филиал работает практически беспрерывно, а об «Аукционе века» в Гонконге вы наверняка слышали. — Голос его звучал сурово. — Судя по цифрам, вам понадобятся королевские драгоценности, чтобы сравняться.

Кейт молчала. Блэз был сердит на нее. Ему хотелось, чтобы выиграла она, и в то же время он не испытывал ни малейшего желания вмешиваться во все это. Когда Блэз обнаружил, что его бабка, чем только может, пытается повредить Доминик, он пришел в ярость.

— Ради Бога, Герцогиня, я не могу оказывать предпочтение ни одной из сторон. Душеприказчик должен быть совершенно беспристрастным — таков закон.

— Вздор! Разве одна из них не жена тебе? Люди наверняка думают, что ты подыгрываешь ей.

— Мне наплевать, пускай себе думают. Важно то, что я делаю.

— Мне казалось, Чарльз был как моим, так и твоим другом. Ты прекрасно знаешь, что будет, как только эта стерва приберет к рукам «Деспардс».

— Если ты так расположена к Кейт Деспард, тебе не следует недооценивать ее.

— Я правильно оцениваю и ее, и твою жену, за ней-то и надо приглядывать. И ты, и я прекрасно знаем, что бы она сделала с тем, что осталось здесь после моего отца, если бы только соизволила выбраться на ранчо и посмотреть на картины. Кейт отстает только из-за своей честности и прямоты. А твоя жена не задумалась бы продать меня саму за кругленькую сумму. — Она сердито уставилась на внука. — Я не собираюсь сидеть сложа руки. Я на стороне Кейт, и мне неважно, знает об этом кто-нибудь или нет. Я не на стороне твоей жены, и об этом тоже пусть знают те, кому это интересно.

Из-за раздраженных бабкиных слов Блэз ополчился против Кейт, будто она во всем виновата. В первый раз он простился с бабушкой без сожаления.

— Ты можешь называть меня Мальчуганом, — кричал он ей, — но я уже давно не мальчик! Ты привыкла распоряжаться всем и всеми и забываешь, что у людей есть собственные головы на плечах. Оставь это, Герцогиня, говорю тебе.

Но Блэз прекрасно знал свою бабку. Сам же он испытывал к Кейт двойственное чувство. С одной стороны, ему нравилось, как она отнеслась к бабкиной коллекции; а с другой — ему казалось, что она поступила глупо, не использовав подвернувшуюся возможность.

Но сейчас он заставлял себя быть вежливым.

— У вас намечается что-нибудь хорошенькое?

— Надеюсь, что да, — прозвучал осторожный ответ.

«Боже! — подумал он с раздражением. — И эта не верит, что я могу быть беспристрастным».

— Как поживает ваша бабушка? — с живым интересом спросила Кейт.

— Начала разъезжать и действовать с целью создать Чандлеровский музей западного искусства. Ранчо и все его содержимое будут переданы в дар штату Колорадо.

Лицо Кейт расцвело. Блэз был захвачен врасплох.

«Почему, черт побери, я раньше считал ее простушкой?»

— Вы хоть понимаете, что если бы сумели продать эту коллекцию, то, наверное, даже вырвались бы вперед? — холодно спросил он.

— Конечно, но я и сейчас поступила бы так же.

— Это и есть ваша преданность искусству? — Блэз раздраженно фыркнул.

Взгляд Кейт заставил его покраснеть.

— Есть вещи, которые трудно объяснить людям, не имеющим отношения к искусству. Вам никогда не случалось постоять перед красивой картиной и почувствовать себя лучше от этого?

— Не случалось.

— Мне вас очень жаль в таком случае… — Она пожала плечами.

Блэз снова ощутил ее неприязнь. Он поставил свою рюмку и поднялся.

— Ну что ж, рад был видеть вас, а теперь мне пора идти. Меня ждут важные дела.

— Именно это я имела в виду. Вы же не считаете важным то, чем занимаюсь я?

Окончательно разозлившись, Блэз ответил:

— Нет, не считаю. Я думаю, что люди, которые платят тысячи и миллионы за квадрат покрытого краской холста или за фарфоровую вещицу, делают это ради собственной выгоды, а отнюдь не из любви к вашему высокому искусству.

Кейт слабо улыбнулась.

— Вот вы и объяснили, почему я не советовала вашей бабушке продавать коллекцию.

— Почему вы… — Он почувствовал себя побежденным. И неожиданно рассмеялся облегченно и весело. — В какой угол мне встать? — шутливо спросил он. — Сойдемся на том, что наши взгляды расходятся, — предложил Блэз. — Во всяком случае, вы не меняете своих мнений.

— А вы? — спросила она с невинным видом.

Он снова рассмеялся.

— Ваша взяла.

Когда Блэз прощался с ней, его рукопожатие и улыбка были несомненно дружескими.

Кейт не отходила от окна, пока Блэз не сел в машину.

Вздохнув, Кейт повернулась к столу и обнаружила стоящего перед ней Ролло.

— Ты что подкрадываешься ко мне, как убийца? — сердито спросила она.

— Я зашел узнать, как прошла встреча со стариком Эверсли.

— Он подписал контракт.

— Отлично.

— К тому же на следующей неделе я еду в Кортланд Парк. Николае Чивли был здесь с утра, чтобы условиться, когда я смогу поехать.

Седые брови Ролло медленно доползли вверх.

— У тебя было неплохое утро… — Помолчав, Ролло желчно добавил:

— Этот Чивли — командир, дорогая.

А у командиров в подчинении целые дивизионы.

— Вот я и хочу заполучить для «Деспардс» этот аукцион.

— И он необходим тебе, потому что твоя сестрица опять впереди. Блэз что-нибудь сказал?

— Что я отстаю, и все.

— Хотя бы насколько, сказал?

— Нет.

— И ты ничего не выкачала из него?

— Не дури, Ролло, и не считай его дураком. Он сразу понял бы, чего я добиваюсь.

— Ей-то ничего не помешает выжать из него все до капли о тебе.

— Я уже говорила тебе и повторяю еще раз: я не пользуюсь ее методами.

— А жаль.

Дверь за ним закрылась, и Кейт со вздохом уселась за стол. С Ролло все труднее иметь дело. Чем самостоятельнее она становится, тем сильнее ощущает его направляющую руку.

Раньше Кейт не представляла себе, что мирный спокойный «Деспардс» похож на растревоженный муравейник, что за размеренным ритмом работы скрывается огромное напряжение, что в работе сотрудников фирмы сочетается опыт искусствоведов, которыми могли бы гордиться лучшие музеи мира, навыки банковских работников коммерческого банка и сообразительность и расторопность продавцов большого универмага. Она встала со стула и направилась в свою личную гардеробную, чтобы привести себя в порядок перед деловым ленчем с членами правления. Они собирались обсуждать предстоящий аукцион картин старых мастеров, и Кейт чувствовала себя обязанной сообщить им, что, если аукцион Кортланд Парка достанется «Деспардс», она намерена вести его сама…

На следующее утро Кейт разговаривала с Дэвидом Холмсом именно об этом, а также о своей первой попытке провести аукцион — небольшую продажу картин викторианской эпохи. Разговор был прерван звонком секретарши Кейт: сеньора де Барранка выказывала настоятельное желание немедленно увидеться с мисс Деспард.

— Кто это? — спросила Кейт, зная, что Сара всегда умеет все выяснить.

— Жена Эктора де Барранка, это аргентинец, весьма богатый. Но сама она американка.

— Что ей нужно?

— Это она скажет только вам, она не из тех, кто согласится иметь дело с мелкой сошкой.

Кейт была заинтригована.

— Простите, Дэвид. Мы сможем продолжить разговор чуть позже?

— При условии, что вы понимаете: нам необходимо действительно много работать, если ваши намерения относительно Кортланд Парка серьезны, хотя, на мой взгляд, это предприятие рискованное. Начинать с вершины — это совсем не то, что добираться до нее…

— Я проведу столько небольших аукционов, сколько смогу, потом несколько аукционов посерьезнее, а потом два-три больших, — в который раз повторила Кейт.

— Не знаю, как вы справитесь, — ворчал он, выходя из кабинета.

Сеньора де Барранка, сорокалетняя дама с холеным холодным лицом в умопомрачительном норковом манто, вплыла в комнату, распространяя вокруг аромат «Джой».

В руках у нее была сумочка крокодиловой кожи и плоский квадратный пакет из коричневой оберточной бумаги.

Значит, картина, подумала Кейт.

— Добрый день, — произнесла она вслух. — Рада приветствовать вас в «Деспардс». Чем могу вам служить?

— Я хочу продать картину, но у меня мало времени — я сегодня вечером улетаю в Париж, — поэтому давайте сразу к делу. — Она окинула Кейт критическим взглядом. — Вы моложе, чем я думала, но мне говорили о вас как о специалисте по американскому искусству.

— Я действительно изучала его, — осторожно заметила Кейт, — но это скорее мое увлечение, а не специальность.

— У меня здесь Ремингтон… — сеньора де Барранка вытащила из пакета небольшую картину.

Перед Кейт предстал гористый американский пейзаж, но, как только она взяла картину в руки, Кейт ощутила шок, поскольку сразу же узнала ее. Последний раз она видела картину на стене коридора второго этажа розового особняка, носящего имя «Счастливый Доллар».

— Мне сказали, что это замечательная картина Ремингтона, редкая, потому что он почти не писал пейзажи.

Это Колорадо. Картина много лет пробыла в нашей семье. Мой дед был хорошо знаком с Фредериком Ремингтоном.

И тут до Кейт дошло, кто был перед нею. Сеньора де Барранка — это же единокровная сестра Блэза Чандлера и внучка Агаты Чандлер. Кейт готова была поручиться, что картина, которую она хочет продать, не принадлежит ей. Скорее всего, она каким-то образом заполучила холст. Кейт посмотрела в жесткое, бесстрастное лицо и, с трудом сдерживая гнев, сказала ровным голосом:

— Да, это замечательный Ремингтон.

— Ваше отделение в Нью-Йорке продало месяца два назад картину Ремингтона за полмиллиона долларов.

А как вы оцените эту?

— Я без колебаний назначила бы исходную цену четверть миллиона фунтов стерлингов.

Серые глаза блеснули.

— Сколько придется ждать?

— Ее можно выставить на первом же подходящем аукционе.

— И как можно скорее. Я не могу долго ждать.

— Мне нужно знать ее происхождение.

— Это был подарок моему деду, — сказала Консуэло де Барранка, — Черному Джеку Чандлеру. На обороте есть дарственная надпись.

Кейт перевернула картину. Выцветшая надпись гласила: «Моему давнему Другу, Черному Джеку Чандлеру, в память о счастливых днях. Фредерик Ремингтон. Октябрь 1899».

— Если вам нужны мои документы, вот они… — Она открыла свою дорогую, крокодиловой кожи, сумку, вытащила бумажник, тоже из крокодиловой кожи, и, достав из него карточку, сунула ее в руки Кейт. — Но мне не хотелось бы, чтобы мое имя фигурировало на аукционе.

Если станет известно, что я распродаю свою коллекцию картин…

«Свою коллекцию?» — изумилась Кейт.

— Это всего лишь временные трудности. — Консуэло де Барранка одарила Кейт ледяной улыбкой. — Вам наверняка известно, как это бывает…

— Почему вы обратились ко мне? — задала Кейт вопрос.

Консуэло заговорщически улыбнулась.

— Думаю, вы знакомы с моим братом до матери, Блэзом Чандлером?

Кейт изобразила удивление.

— Вам достаточно этого поручительства?

— Разумеется, я знаю мистера Чандлера. Но в таком случае, почему бы вам не предложить картину его жене?

— Доминик? Мы не поддерживаем с ней отношений.

К тому же, мне казалось, вы каким-то образом соревнуетесь с ней? — Тонкие яркие губы дернулись. — Все, что я могу сделать, чтобы эта дрянь проиграла… — Не спрашивая разрешения, она вытащила сигарету и закурила. — Удается вам ладить с Блэзом?

— Мы с ним едва знакомы, — натянуто ответила Кейт.

— Тяжелый случай, правда? Весь деревянный, как индейские божки, что понаставлены у моей бабки по всему дому. Они с женой отлично подходят друг к другу.

Вы с ней встречались?

— Однажды.

— И любви между вами не возникло, — заметила Консуэло со смешком. Затем вернулась к тому, что ее волновало:

— Как скоро это может случиться? Я хочу сказать, когда состоится аукцион?

— У нас будет аукцион американского искусства в течение ближайших полутора месяцев.

— Полтора месяца!

— Возможно, вы предпочтете продать картину сразу же, частным образом…

— Но ведь на аукционе я могу получить больше?

— Американским искусством интересуются многие, оно сейчас в моде.

— Тогда я подожду полтора месяца. Я хочу получить наивысшую цену.

Кейт не сказала впрямую, что она продаст картину, но Консуэло де Барранка самонадеянно решила, что Кейт согласилась. По ее мнению, дело было улажено.

— На карточке есть адрес, по которому меня можно найти. В любом случае, мне перешлют сообщение.

— Не стану вас задерживать, — вежливо ответила Кейт.

— Но вы оставите у себя картину?

— Да.

Консуэло удовлетворенно кивнула.

— Прекрасно. — Она смяла недокуренную сигарету.

— Мне пора. Мой самолет… Приятно было познакомиться с вами, мисс Деспард. Передайте от меня привет Блэзу.

Наверняка вы с ним увидитесь раньше, чем я.

После ее ухода в комнате остался запах «Джой».

Сердце Кейт было полно смятения. Эта наглая дрянь украла картину у собственной бабушки. И тем самым поставила Кейт в затруднительное положение.

Вероятно, Консуэло полагала, что исчезновение одной небольшой картины останется незамеченным. «Плохо же она знала свою бабку, — подумала Кейт. — Агата Чандлер помнила все — где что лежит или висит и с каких пор. Что же мне делать? Придется сказать ей, что эта картина у меня. Не могу же я торговать краденым — скорее всего, это именно так, что бы там ни говорила эта самоуверенная стерва. Почему я промолчала, не сказала ей, что узнала работу, что знаю, откуда она взялась? Нет, с такими дамами нельзя ссориться, если не хочешь нажить неприятностей. А Герцогиня? Что предприняла бы она, узнав, что эта история с ее внучкой всплыла на поверхность? Господи, почему это должно было со мной случиться именно сейчас?»

Все, чему она научилась за последние месяцы в «Деспардс» — ответственность, честность, конфиденциальность, — все в ней восставало. Она снова склонилась над картиной. Возможно, это копия или, напротив, копия висит там, где раньше был оригинал. Она подошла с картиной к окну. Без всякого сомнения, это оригинал. О чем только думала сестрица Блэза?! А что это за разговоры о ее неприязни к Доминик?.. Что она себе позволяет! Боже мой!

Да ведь она и здесь хотела подставить меня! Эта мысль поразила Кейт. Но потом она вспомнила, что Доминик ни разу не была на ранчо, она представления не имеет о том, что за сокровища там собраны.

Кейт взглянула на часы. В Колорадо сейчас семь утра.

Нужно подождать, пока Герцогиня встанет и приведет себя в порядок, то есть до восьми часов. Тогда можно будет позвонить и все рассказать.

Но тревога не оставляла Кейт. Может быть, следовало сразу отказаться от продажи? Но тогда Консуэло отправилась бы в другой аукционный дом, где никто и никогда не заподозрил бы, что картина украдена. Нет, конечно, как только Герцогиня узнает, она обязательно что-нибудь предпримет. Если бы вдруг эта история стала известна Доминик, она бы сумела обернуть ее в свою пользу. А если Консуэло де Барранка захочет когда-нибудь снова стать клиенткой «Деспардс»… Нет уж, пусть обращается куда хочет, только не сюда. Со вздохом облегчения Кейт подумала, что вряд ли Консуэло когда-нибудь появится у них еще раз. И вряд ли она посмеет оболгать «Деспардс», ведь сама-то она хорошо знает, что пыталась продать то, что ей не принадлежит.

Значит, положение ее безвыходное… Во всяком случае, слава Богу, контракт не подписан, существовала лишь устная договоренность. В противном случае картину уже нельзя было бы снять с аукциона. Кейт сделала пометку в своих бумагах: поговорить с юристом о пересмотре условий имеющего хождение типового контракта…

Зазвонил внутренний телефон. Дороти Бейнбридж, заведующая отделом каталогов, спрашивала, можно ли ей зайти к Кейт. Голос сердитый. Что еще стряслось? Ну и денек выдался!

Дороти Бейнбридж, женщина сорока с небольшим лет, была в «Деспардс» новым человеком. Она была настоящим знатоком в своей области, не замужем, увлечена своей работой. Правда, характер у нее был не из легких, но она готовила отличных специалистов. Сейчас Дороти метала громы и молнии.

— Мисс Деспард, вы знаете, я не люблю зря поднимать шум, — начала она, и это была чистая правда. — Но я решительно возражаю против вмешательства мистера Беллами в работу моего отдела. Он постоянно делает моим работникам какие-то непонятные намеки, позволяет себе унизительные замечания и стремится утвердить собственные идеи и методы. — Она перевела дыхание. — Не скрою, мисс Деспард, я ставлю вопрос так: либо он, либо я!

«Черт подери, — подумала Кейт, — Ролло, ты убьешь меня когда-нибудь!»

— Прошу вас, садитесь, — сказала Кейт как можно мягче. — Мне страшно жаль, что так получилось, и, уверяю вас, я и мысли не могу допустить, что вы можете покинуть «Деспардс». Если мистер Беллами вмешивался в вашу работу, будьте уверены, я поговорю с ним относительно этого.

— Не только в работу моего отдела, — кипела Дороти. — Он сует нос всюду, ссылаясь на ваши распоряжения.

— Таких поручений, — произнесла Кейт твердо, — я ему никогда не давала.

— Вряд ли он согласится с вами. Кажется, он считает, что быть вашим личным ассистентом значит быть вторым лицом в фирме.

— Это тоже неверно.

Дороти слегка смилостивилась:

— Мне кажется, этого не должно быть. Покойный мистер Деспард всегда ценил людей и с полным доверием относился к руководителям отделов.

— Я целиком разделяю его принципы, здесь ничего не изменилось.

От этих слов Дороти явно испытала облегчение.

— Я знаю, что он ваш близкий друг, мисс Деспард, но ведь он просто командует нами.

— Я не давала ему таких поручений, — еще раз повторила Кейт. — Положение мистера Беллами, я бы сказала, несколько неопределенно. Его первая обязанность помогать мне, когда в этом есть необходимость, и все.

Будьте уверены, я поговорю с ним об этом совершенно определенно. Он больше не будет беспокоить вас.

На лице Дороти впервые появилась улыбка.

— Я решила, что лучше всего пойти к вам. Мистер Деспард всегда предпочитал, чтобы все жалобы высказывали ему, и вы, кажется, продолжаете его традицию.

— Я рада, что вы пришли, — сказала Кейт. — Я хочу сказать вам по секрету, что мы начали переговоры с душеприказчиком покойного Джона Рэндольфа Кортланда относительно продажи его дома и всех его коллекций.

И каталог аукциона должен представлять собой нечто особенное…

— Кортланд Парк! Вот это добыча!

— Да, и поэтому надо и нам придумать нечто особенное. Мне известно, как тщательно вы работаете. Я знаю, что каталоги «Деспардс» отвечают самым высоким стандартам.

— Благодарю вас, но это заслуга Джона Картера, который все это придумал. Я просто продолжаю начатое им.

— По-моему, у вас есть и собственный стиль.

Дороти Бейнбридж вспыхнула от удовольствия.

И когда спустя минут пятнадцать она вышла от Кейт, сделав несколько оригинальных предложений, на лице ее играл румянец.

Как только дверь за ней закрылась, Кейт позвонила своей секретарше.

— Сара, найдите мистера Беллами, где бы он ни находился, и скажите, что я хочу видеть его немедленно.

Ролло появился через десять минут.

— Госпожа президент, — с улыбкой поклонился он, — слушаю и повинуюсь.

— Тебе действительно придется повиноваться, Ролло, либо ты здесь не останешься.

Ролло выпрямился, наподобие поднявшей голову кобры, поглядел на Кейт сверху вниз и ухмыльнулся — это была его обычная реакция на любые попытки бунта с ее стороны. Он увидел, что Кейт пылает.

— Мне пришлось сейчас довольно долго успокаивать Дороти Бейнбридж, которая была готова уволиться из-за тебя и из-за того, что ты лезешь в дела ее отдела.

— Кретинка! Носится со своими сотрудниками, будто они совершили открытие мирового значения!

— Она — один из лучших специалистов по составлению каталогов. Она обладает энциклопедическими знаниями по искусству. Предупреждаю тебя, Ролло, если мне придется выбирать между нею и тобой, в «Деспардс» останется она!

Ролло побелел от гнева и недоверия.

— Ты должен быть моим личным ассистентом, Ролло, а не моей личной заботой! У меня есть чем заняться и помимо того, чтобы извиняться за твои ошибки!

— Здесь есть что приводить в порядок — не меньше, чем Гераклу в Авгиевых конюшнях!

— Это только твое мнение!

— Я уже высказывал тебе несколько предложений…

— ..как все переделать, чтобы тебе больше нравилось. Но здесь, Ролло, будет так, как нравится мне.

Глаза Ролло сделались холодными, как лед, а на щеках выступили красные пятна.

— Ну и ну, — с ухмылкой произнес он. — Я вижу, возвышение вскружило тебе голову. Ты всего лишь президент лондонского филиала «Деспардс», а не Маргарет Тэтчер!

— Вот именно, — спокойно ответила Кейт, — и я хочу, чтобы ты об этом не забывал. Здесь отдаю приказы я.

— Я не какой-нибудь наемный служащий!

— В общем-то, тебя никто и не нанимал, — резко возразила Кейт. — Ты не раздумывая решил, что будешь там, где я.

— Тебя довольно долго это устраивало.

— Раньше — да, а теперь нет, — ответила Кейт. — Многое изменилось. Я сама изменилась.

— Еще как! И не в лучшую сторону!

— Ты ведь часто говорил, что мне надо вырасти, а теперь не хочешь примириться с этим.

— Весь твой рост для меня ничего не значит. Ведь это я, Ролло, качал тебя на коленях.

— И до сих пор не можешь или не хочешь понять, что это было давно.

— За несколько месяцев нельзя так измениться!

— Мне пришлось, не было выбора. Нужно было вырасти или выйти из игры, а этого я делать не собираюсь.

— Но меня ждет именно такая перспектива?

— Если ты не расстанешься с мыслью, что ты — моя правая и левая рука и единственный, кто может мне указывать, — тогда верно.

Они не сводили глаз друг с друга.

— Ты неблагодарная дрянь! — процедил сквозь зубы Ролло, лицо его горело гневом.

— Нет, я вовсе не неблагодарна. Я очень многим тебе обязана, но существуют и другие обязательства, по которым мне необходимо платить, и я не позволю тебе разорить меня.

— Я сделал для тебя столько, что тебе никогда не расплатиться!

Кейт рассмеялась.

— Ролло, ты не на сцене. К тому же тебе платят, и весьма неплохо.

— Из всех происшедших с тобой перемен эта самая худшая! — трагически воскликнул Ролло. — Ты стала все мерить на деньги!

— Ха! Давно ли они перестали быть для тебя началом и концом всего? — И Кейт вернулась к прежней теме:

— Послушай, я ведь прошу тебя только о том, чтобы ты не отпугивал людей. Пусть они занимаются своей работой, они прекрасно справлялись с ней, когда нас с тобою здесь не было. Я дала тебе огромные полномочия, я не говорю ни слова о твоих многочасовых обеденных перерывах, я разрешаю тебе в рабочее время бывать там, где тебе хочется. Конечно, ты действительно необходим мне — твои глаза и уши, — но я не могу тратить все свое время на то, чтобы выслушивать сетования и утирать слезы. У тебя острый язык, и ты совсем не умеешь держать его за зубами.

— Тебе, как никому, известно, что я не переношу дураков.

— Тогда постарайся избегать их. Занимайся тем, что у тебя так хорошо выходит. Появляйся то там, то тут, собирай слухи, рассказывай мне, кто что собирается продавать и кому, трать деньги без счета — а ты ведь так и поступаешь, Ролло, — но не ссорься с людьми, которые могут оказаться нужны мне.

Что-то в ее лице, какое-то напряжение в голосе заставили Ролло сменить гнев на милость, и он спросил неожиданно:

— Какие-нибудь неприятности, малышка?

Она облегченно улыбнулась. , — Ты же все понимаешь. И поэтому ты нужен мне.

Да, Ролло, ты прав — неприятности…

И она рассказала ему о Консуэло де Барранка и картине Ремингтона.

— Тот же случай, что со статуэткой. Безусловно.

— Вероятно. Я знаю только, что должна сообщить миссис Чандлер. Понимаешь теперь, каково мне приходится? Не добавляй же мне хлопот.

— Кажется, ты хочешь меня разжалобить? — уколол ее Ролло. Потом фыркнул. — Ох, уж эти лицемерные жалобщицы! Да я гроша не дам за все их отделы и за них самих. Мне и без них есть чем заняться. — С этими словами он величественно вышел из кабинета.

Кейт не могла не рассмеяться. Ролло был совершенно непотопляем — какой бы силы ни была буря. Она взглянула на часы — в Колорадо сейчас половина девятого — и взяла трубку.

Агата молча выслушала ее взволнованный рассказ, затем произнесла:

— Так вот куда она отнесла картину.

— Вы обнаружили пропажу?

— Мне сказали об этом на следующий день после отъезда Консуэло. Обнаружили при уборке.

— Я так и думала, что рано или поздно вы заметите, что картины нет, — сказала Кейт с облегчением в голосе.

— В этом случае довольно рано. Консуэло нужны были деньги, а я не дала ей ничего. Я думаю, она взяла картину назло мне. Теперь ни о чем не беспокойся. Я сумею справиться с собственной внучкой Держи картину у себя, а я придумаю, как ее забрать. Ты все сделала правильно, я в долгу перед тобой.

— Никакого письменного обязательства я не давала, только устно согласилась продать картину.

— Я знаю, что ты лучше соображаешь, чем она, — грубовато похвалила ее старая дама. — Она поставила тебя в трудное положение, Кейт, и мне жаль, что так получилось. Больше ни о чем не беспокойся, слышишь?

Как ты вообще живешь, как идут дела?

— Идут, — ответила Кейт, улыбаясь. — Но чем все кончится, непонятно.

— Победой, разумеется, — ободряюще сказала Агата.

— Герцогиня, вы как глоток воздуха!

— Надеюсь, неотравленного! — Кейт услышала знакомый смешок. — Я еще позвоню. — И раздались частые гудки.

Кейт положила трубку и глубоко вздохнула.

— Да благословит вас Бог, Агата Чандлер, — произнесла она.

Звонок бабки застал Блэза Чандлера в постели с его женой. Доминик с нетерпением и обидой дожидалась окончания разговора, да и сам Блэз не был особенно расположен к разговору.

— Консуэло стащила картину Ремингтона, потому что я не дала ей, как она просила, кругленькую сумму в счет наследства. Она привезла картину в Лондон и предложила ее продать Кейт Деспард, а та, узнав картину, позвонила мне, чтобы уточнить. Я хочу, чтобы ты забрал у нее картину.

— Сию минуту? — усмехнулся Блэз.

— Нет, но не тяни долго. Я обещала ей, что кого-нибудь пришлю.

— И, конечно, этим «кем-нибудь» должен быть я?

— Это дело семейное. Мне не хочется, чтобы о нем стало известно. К тому же, — теперь была очередь старой дамы иронизировать, — Консуэло твоя сестра.

— Я возьму, как только смогу, — пообещал он, понимая, что сможет не так уж скоро.

— Прекрасно, мой Мальчуган, — одобрила его Герцогиня.

«В том и беда, — мрачно подумал Блэз, кладя трубку, — что ты не воспринимаешь меня иначе…»

— Твоя бабка-индианка? — спросила Доминик, когда Блэз повернулся к ней — Мне начинает казаться, что она следит за нами.

— Ей приятно знать, что я в любой момент в ее распоряжении.

Доминик провела тонким пальчиком с ярко-красным ногтем по его бронзовой шее.

— Это может показаться обидным, — заметила она. — Ты готов делать для нее то, что должен бы делать только для меня.

— Ей восемьдесят пять лет.

— И еще она очень, очень богата? — промурлыкала Доминик.

Блэз посмотрел на нее, и, как всегда, она отвела взгляд — так бывало только с ним.

«В самом деле, — подумала она, сердясь на саму себя, — как это я позволяю ему? Что в нем такого, что я веду себя, как течная сука? Он, конечно, хорош в постели, но у меня бывали и получше». Наверное, все дело в его силе, проникавшей в каждую клеточку ее тела. Сначала эта сила тяготила ее и раздражала, но вскоре стала доставлять удовольствие, без которого Доминик уже не могла обойтись. Пробыв некоторое время в разлуке с Блэзом, Доминик начинала чувствовать эту жажду, жар, от которого мог спасти только он. Это не было любовью. Она никогда в жизни никого не любила. Но он сделался привычкой, он был единственным, с кем ей не хотелось расстаться.

Возможно, потому, считала она, что он нисколько не заблуждался на ее счет. Других мужчин можно было обольстить, покорить, обвести вокруг пальца, но Блэз всегда оставался при своих убеждениях.

— Что же случилось на этот раз? — Ее руки ловко и умело гладили его тело, где нужно — легко, а где нужно — нажатием пробуждая удовольствие, граничащее с болью, ноготки вонзались, вызывая прерывистое дыхание, язык ласкал, а острые зубки покусывали разгоряченную кожу.

— Ничего особенного, — ответил Блэз невнятно, ощущая только, что она делает с ним.

— Позвонить тебе сейчас — это ничего особенного?

— Ведь она знает только, где я, а не чем занят, — прошептал он, переводя дыхание.

— Что она хочет от тебя в этот раз?

— Выяснить очередное недоразумение, как всегда.

— Ах ты мой бедный дикарь. Не могу решить: то ли она думает, что ты в состоянии выполнить все, о чем она ни попросит, то ли ей кажется, что ты все еще маленький мальчик, которого она взялась опекать много лет назад…

— И то, и другое, — ответил Блэз хрипло.

Ей хотелось продолжить расспросы, но он прошептал со стоном:

— Не останавливайся…

И Доминик решила подождать, потом Блэз, возможно, скорее расскажет ей, в чем дело. Ей хотелось сделать его совсем податливым.

— Скажи… — промурлыкала она, прижимаясь щекой к его груди, ощущая неровное дыхание, — ты виделся с этой Деспард со времени приезда?

— Вчера.

— Она что-нибудь говорила о том, как идут дела?

— Только, что все — я цитирую — очень хорошо.

— Понимаю, она имеет в виду продажу Кортланд Парка со всем его содержимым — если он ей достанется.

Я знаю человека, который будет решать этот вопрос. Она совсем не в его вкусе.

— А ты?

Улыбка Доминик была и дразнящей, и серьезной.

— Я — да.

— Тогда почему он не обратился к тебе?

— Нью-йоркский «Деспардс», к сожалению, нельзя принимать в расчет. Но через несколько лет, уверяю тебя, это было бы первое, что пришло ему в голову.

— Хотелось бы мне быть так же в этом уверенным, — заметил Блэз.

— Где же я тогда, по-твоему, буду?

— Но пока ты еще здесь… — Одно быстрое движение, и она оказалась под ним, в его власти, но и не думала протестовать. Ее глаза блеснули.

— Как, опять? — деловито прошептала она, а ее пальчики легко побежали по его телу. — В самом деле… — Она вздохнула, обвиваясь вокруг него. — Но в последний раз. Завтра рано утром я лечу в Париж.

Глава 12

Судьбе было угодно, чтобы Консуэло, не встречавшая свою бывшую приятельницу более полугода, буквально столкнулась с ней в Париже. Это произошло у Сен-Лорана, Консуэло как раз выходила оттуда, Доминик направлялась ко входу. Обе были одеты безупречно.

Консуэло — в замшевом костюме медового цвета, отороченном бледно-палевой норкой, на ее золотистых крашеных волосах — похожая на кивер шапочка из норки; Доминик в собольей накидке, широкие черные бархатные брюки заправлены в лакированные черные сапоги. На мгновение обе женщины застыли, затем Консуэло, не без удовольствия подумав о том, что по ее воле Доминик лишилась неплохих комиссионных, оживленно заговорила:

— Дорогая! Мы не виделись целую вечность…

— Разве? Неужели прошло столько времени, а я не заметила, — с любезной улыбкой ответила Доминик.

— Глупо ссориться из-за какой-то ерунды, — похлопала ее по руке Консуэло.

— Ну, я бы так не говорила. Поверь мне, он оказался совсем неплох…

Какая сволочь! Консуэло вспыхнула, но подавила гнев.

— Как твои дела, ангел мой? Послушай, ты надолго сюда? Может быть, посидим где-нибудь, поболтаем?

«Ей что-то нужно, — безошибочно определила Доминик. — Очень нужно, раз она смирила свою гордость».

— Почему бы и нет, — решилась она, — только недолго. Мне нужно быть через сорок минут на примерке.

— Ну, как твои дела? — спросила Консуэло, когда они уселись за столик у «Максима», где им было видно всех и они были на виду у всех. — Как идет сражение?

— Сражение? — Доминик, казалось, была удивлена. — Никакого сражения, уверяю тебя.

— Надо сказать, она, конечно, тебе не соперница. Жирафа какая-то!

— Ты виделась с ней? — подозрения Доминик подтверждались. Консуэло что-то затевала.

— Да, на днях в Лондоне. Я оставила ей картину на продажу. — И, в ответ на изумленный взгляд Доминик, добавила:

— Дорогая, ведь мы с тобой были в ссоре. Кроме того, мне было любопытно на нее посмотреть. Ведь твоя сводная сестрица и мой единокровный братец, кажется, как-то связаны? И вот, когда случай представился…

Доминик оставила без внимания этот ложный след.

— Какую картину? — спросила она.

— А, Ремингтона.

— Я не знала, что у тебя есть Ремингтон.

— На самом деле нет — еще нет, скажем так. Но у моей бабки этого барахла полно, а часть все равно обязательно достанется мне, так что я только немного опередила события.

— Полно этого барахла? — медленно переспросила Доминик.

— Господи, ну конечно. Этот ее так называемый розовый дворец битком набит всеми видами кошмарного американского искусства. Джейми глаза вытаращил, когда все это увидел в первый раз, он говорит, что вся коллекция может стоить миллионы. — И тут стало понятно, ради чего Консуэло затеяла этот разговор. — Но ведь ты никогда не была там, правда? Поэтому и не знаешь. Ты, кажется, не выносишь Запада — во всяком случае, так считает моя бабушка.

Она улыбнулась, глядя на застывшее лицо Доминик; глаза ее горели злобной радостью.

«Понятно теперь, в чем дело, — подумала Доминик. — Ты, дрянь, хочешь убедиться, что у меня нет никакой надежды продать ни одного экспоната из сказочной коллекции, которую я, по собственной глупости, упустила. И о которой, кстати, никогда не упоминал мой муж. Прекрасно, допустим, его не интересует искусство. Но меня-то интересует. И он это знает. Как знает и то, что я веду важнейшую для меня битву, что продажа такой коллекции вдобавок к гонконгскому аукциону означала бы для меня полную победу над этой Деспард. Ну да, — думала она, встречая недобрый взгляд холодных серо-голубых глаз Консуэло со спокойствием, которого не ощущала, — теперь я вижу, зачем тебе была нужна эта встреча. Чтобы проявить себя наилучшим образом в том, в чем ты сильна: оскорбить, досадить, унизить…» Доминик чуть улыбнулась, наблюдая, как торжество Консуэло сменяется неуверенностью. Доминик не торопилась. На такую дерзость следует ответить достойно. А, ну конечно… К счастью, Кейт Деспард побывала на ранчо в Колорадо. В самом деле, подумала Доминик, в такие моменты начинаешь верить, что Бог существует.

Взяв рюмку недрогнувшими пальцами, она небрежно спросила:

— Сколько ты просила за своего Ремингтона?

— Кейт Деспард назначила исходную цену двести пятьдесят тысяч фунтов. Моя бабка-индианка просто сидит на миллионах. — Голос Консуэло звучал раздраженно, но она внимательно следила за Доминик.

«Поделом тебе, заносчивая стерва, — злорадно думала она. — Тебе в лапы не перепадет ничего. Старуха за этим присмотрит. Ну что ж, изображай спокойствие. Я-то знаю, что внутри ты вся пылаешь. Ты промахнулась, правда? Великая Доминик дю Вивье сама лишила себя возможности распродать огромную коллекцию американского искусства, о какой любой американский музей мог только мечтать».

— Мне сейчас пришло в голову, что твой поступок не пойдет на пользу тебе, — ответила Доминик прежним легким тоном, с улыбкой. — Кейт Деспард должна была узнать картину.

— Узнать? Как это узнать? Насколько я знаю, картина нигде не выставлялась.

— Это не обязательно. Кейт Деспард не так давно была в гостях на ранчо у твоей бабушки. Ручаюсь, она внимательно рассмотрела все, особенно коллекцию американского искусства. Блэз говорил, что она прекрасно в нем разбирается. — Последняя фраза была ложью, но Консуэло не знала этого и вряд ли стала бы проверять, особенно если предложила Кейт Деспард на продажу картину, которая, что ни говори, не была пока ее собственностью.

Консуэло побледнела, ее узкие губы вытянулись яркой полоской. Она выругалась по-испански, язык этот, как никакой другой, располагал весьма красочными проклятиями.

— Она не сказала мне ни слова. Чертова ледышка, лживая, лицемерная гадина!

— Не стану возражать. У меня нет сомнений, что она поняла, откуда взялся твой Ремингтон, дорогая моя Консуэло, и, конечно, тут же позвонила старухе и выдала тебя с головой.

— Боже мой! — Голос Консуэло дрожал.

Люди за столиками начали оборачиваться в сторону Консуэло и Доминик, прислушиваться к тому, что происходило за их столиком.

— Черт бы побрал все это! Мне срочно нужны эти деньги. У меня куча долгов… Джейми убьет меня, если узнает, — Ты подписала контракт?

— Какой контракт?

— Подумать только, как быстро она учится. Вещи, обладающие такой ценностью, как «твой» Ремингтон, продаются с оформлением контракта; пока контракт не подписан, никакое соглашение не действительно — существует только ее свидетельство против твоего. Говорила она тебе: «Да, я продам вашу картину»?

— Ну, может быть, не с такой четкой формулировкой.

— Что именно она сказала?

— Ну… я просто так решила. То есть она казалась заинтересованной. К тому же она сказала, что аукцион американского искусства должен пройти в ближайшие полтора месяца.

— Она сказала, что включит в него твою картину?

— Нет.

— То есть это значит, она вообще не говорила, что продаст эту картину, так?

— Но она не говорила, что не станет продавать.

Доминик покачала головой.

— Она замечательно переиграла тебя. Она, конечно, узнала картину и, несомненно, как только ты ушла, бросилась звонить старой скво, чтобы все ей рассказать.

На Консуэло глядели огромные сапфировые глаза, и в них таилась насмешка.

— Эта Деспард поступила абсолютно законно. Она сообщила владелице, что картина была предложена на продажу другим человеком. Когда все обнаружится, тебе не позавидуешь.

— Значит, это не должно обнаружиться, — пробормотала Консуэло в панике. Она получила крепкий удар, оказавшись на коленях перед женщиной, которую сама хотела унизить. — Ты ведь никому не скажешь? Особенно Блэзу — ты знаешь, как он любит старуху, а когда вся эта ерунда выйдет на поверхность, он по сравнению со мной снова окажется просто святым. Плохо уже то, что бабка узнает о пропаже… И неизвестно, чем это обернется для меня Окажись здесь эта гадина, я бы удушила ее на месте! — Консуэло подозвала официанта и заказала еще вина. — Господи, она заплатит мне за это, — зловеще пообещала она. — Я знаю кучу людей, которые пользовались услугами «Деспардс», но впредь не будут, я сумею этому помешать!

— Мне бы тоже хотелось каким-то образом отомстить, — подлила масла в огонь Доминик. Злоязычная Консуэло де Барранка, безусловно, сумеет повредить Кейт Деспард, причем наговоры Консуэло будут казаться объективными — ведь все знают о ее ссоре с Доминик из-за одного бразильского юноши. Нужно было подсластить пилюлю. — Дорогая Консуэло, — с сочувствием произнесла она. — Не беспокойся из-за этой ерунды. Эта Кейт свое получит. Неужели ты думаешь, что я позволю ей обогнать меня?

— Я готова помочь тебе, чем смогу.

— Нет, это я могу помочь тебе. Если у тебя временные затруднения с деньгами, позволь мне одолжить тебе.

Иначе зачем же существуют друзья… Давай вернемся со мной вместе к Сен-Лорану, а потом пойдем в мой офис и заключим дружеское соглашение.

— Доминик, ты ангел! — воскликнула Консуэло, вздохнув с облегчением. — Я скоро отдам, вот только справлюсь…

Доминик была совершенно уверена, что не получит этих денег назад, но считала, что дело того стоит. Консуэло была опасным врагом. Кейт Деспард, несомненно, потеряет несколько распродаж из-за того, что столкнулась с Консуэло. «Но тем не менее, — думала Доминик, — я совершила серьезную ошибку, не сдружившись с Агатой Чандлер. Почему Блэз никогда не упоминал о коллекциях на ранчо? Все это время он знал и молчал, наблюдая, как я сама себе рою могилу… Полно Ремингтона, подумать только! Хорошо же, — решила она, — Блэз мне за это заплатит, и скоро — как только мы увидимся…»

В среду утром Николас Чивли поднялся наверх по лестнице «Деспардс» точно в десять часов. Его одежда идеально подходила для загородной поездки: безупречный твид, на локтях пиджака кожаные заплатки, ему не хватало только трости-сиденья, чтобы выглядеть настоящим сквайром.

Перед встречей с ним Кейт решила посоветоваться с Шарлоттой.

— Николас Чивли! — пробормотала та, высоко подняв брови. — В таком случае необходимо одеться с особым тщанием. Николаса Чивли еще не видели с женщиной, которая не была бы само совершенство.

— Ты с ним знакома? — наивно спросила Кейт.

Шарлотта улыбнулась.

— Да, знакома, — ответила она. — Видишь ли, ведь лондонское общество — совсем небольшой мирок. Он был родственником моего первого мужа. И еще кое-кем, но это уже другая история. Твид, я думаю, — решила она, подумав, — Я знаю одно место.

Поэтому, спускаясь вниз, Кейт была уверена, что прекрасно выглядит в чудесном клетчатом костюме с юбкой-брюками, с настоящими костяными пуговицами и в жакете со шлицей. Сапожки на низком каблуке, перекинутая через плечо объемистая сумка с карманами, в которой, по совету Шарлотты, лежала пара легоньких удобных мокасин («На случай, если придется ходить по каким-нибудь замечательным коврам»). Красновато-коричневый кашемировый джемпер Кейт был подобран в цвет волос, шелковый шарф — от Гермеса. Духи для поездки тоже выбирала Шарлотта.

Кейт заметила быстрый оценивающий взгляд Николаев и увидела одобрение в его глазах.

— Я думал, мы сможем избежать формальностей, — сказал Николас Чивли, открывая перед ней дверцу «ягуара XJS», золотистого, как новая монетка, что как нельзя лучше подходило к тонам одежды Кейт. — Но они знают о нашем приезде, и я должен был заказать ленч.

— Замечательно, — прошептала Кейт.

Кейт хотелось поскорее увидеть Кортланд Парк, а присутствие Николаса Чивли заставляло ее нервничать. В последние несколько дней стало очевидно, что служащие «Деспардс» вполне осознают, что от этой поездки зависит многое. Клодия Джеймисон сказала таинственно:

— Удачи вам, Кейт, но присматривайтесь к нему, хорошо? Он вроде айсберга: на поверхности лишь одна восьмая.

Джаспер Джонс, священнодействуя, как обычно, вручил Кейт целый список с наставлениями, что можно и что нельзя. Дэвид Холмс качал головой.

— Я был бы счастлив увидеть Кортланд Парк со всем его содержимым в каталогах «Деспардс», Кейт, но не забывайте, что это влечет за собой трудную, большую работу.

Шарлотта сказала просто:

— Дорогая, ты выглядишь прекрасно. Но… я знаю, что даю тебе советы как старая тетушка молодой девице: не принимай все за чистую монету, особенно обещаний.

Он знает женщин и умеет обращаться с ними… а здесь, как и всегда, важно, кто будет назначать цену.

— Я предлагаю ему «Деспардс», — горячо возразила Кейт, — а не себя.

Шарлотта улыбнулась.

— Именно это я имела в виду. Я вижу, ты быстро понимаешь…

По пути в глубь Сассекса Кейт сумела понять довольно многое относительно природы мужчины-хищника.

В самой очаровательной манере, ни разу не высказываясь прямо, Николас Чивли дал ясно понять: он готов к самым убедительным доказательствам того, что именно «Деспардс» заслуживает права вести аукцион.

И, когда они уже ехали по огромному парку и видели вдалеке здание с бесчисленными окнами и каминными трубами, Кейт вдруг подумала: стоит ли одно другого?

«Я хочу получить этот аукцион, но неужели я должна для этого продать себя?» И как бы в ответ услышала голос отца: «Следует сделать все возможное, когда добиваешься аукциона, но не нужно идти на то, что может скомпрометировать „Деспардс“ или самого тебя. Помни это, моя маленькая Кейт, когда станешь управлять фирмой, это самое важное».

В доме в беспорядке были нагромождены и редкостные вещи, и сущая ерунда. Комнаты, большие, с богатой лепниной, плохо освещенные — окна затянуты выцветшими, истершимися шторами, были набиты мебелью, фарфором, бронзой, мрамором, хрусталем, картинами, некоторые из них просто были прислонены к стенам. В нескольких комнатах один на другом лежали ковры. В одном месте Кейт насчитала шесть, приподнимая один за другим углы; последний, на мраморном полу, оказался великолепным казахским ковром.

Пока они неторопливо шли по первому этажу, Кейт прикидывала цену увиденного. Расчеты были весьма приблизительными, а в случае, когда Кейт была не совсем уверена, она сознательно занижала оценку.

Спальни на втором этаже были превращены в склады: прекраснейшая французская мебель стояла бок о бок с чудовищами викторианской эпохи и изумительными образчиками «арт нуво». Среди картин было несколько работ Рембрандта, восхитительная обнаженная женщина кисти Рубенса, не меньше десятка первоклассных голландских натюрмортов, два Гейнсборо, Лоуренс и Стаббс, которые Кейт оценила как превосходные. Покойный мистер Кортланд не жаловал современную живопись, самая поздняя картина датировалась тысяча девятьсот десятым годом.

Фарфор был неподражаем. Буфеты ломились от целых сервизов севрского и лиможского фарфора, изысканного венецианского стекла. При виде серебряных с позолотой кубков итальянской работы семнадцатого века у Кейт заблестели глаза. Николас Чивли указал Кейт на кровать под пыльным бархатным балдахином, уверяя, что эта вещь принадлежала некогда мадам Помпадур.

— Дамы ее времени, кажется, имели обыкновение принимать гостей прямо в своих спальнях? — спросил он оживленно.

— Что ж, если можно было присутствовать при пробуждении короля, то, наверное, не было ничего дурного и в том, чтобы посетить даму в спальне, — ответила Кейт легко. — Кроме того, в те времена, в сущности, не было частной жизни и уединения.

— Даже когда она бывала с королем?

Кент повернулась к нему и заметила голодный блеск в карих бархатных глазах.

— Ей приходилось довольно часто видеть, как он уединяется с другими дамами. А пока он развлекался, ей приходилось управлять страной.

Он засмеялся.

— Вы меня убедили.

Во время ленча он шутил и пикировался с ней, даже когда вполне серьезно расспрашивал, как она стала бы готовить и устраивать предаукционный просмотр всего этого скопления.

— Я бы убрала отсюда все, что не пойдет на продажу; ценные вещи я бы классифицировала по времени и стилю; затем, после того как дом будет вымыт от крыльца до чердака, я бы по-новому разместила все вещи, пригласила лучшего декоратора, так, чтобы люди, которые придут на просмотр, увидели бы полностью обставленные комнаты. Везде надо расставить вазы с цветами, эти жуткие шторы нужно убрать и везде сменить лампочки на более мощные. Я бы вымыла каждую фарфоровую и стеклянную вещь, отполировала бы всю мебель, вынула бы из рам картины и отдала бы их промыть — у меня в «Деспардс» работает лучший в Англии реставратор, а потом развесила бы их так, чтобы они выглядели наилучшим образом. Я бы подготовила каталог, при одном взгляде на который у людей разгорались бы глаза; я бы создала здесь некую атмосферу и, конечно, сделала бы показ событием в светской жизни…

— Сколько времени может на это понадобиться?

— Минимум полгода.

— Значит, октябрь. — Николас помолчал. — Я хочу предупредить вас, что правительство может решить продать дом со всем его содержимым. — Глядя в удивленное лицо Кейт, он пояснил:

— Долги покойного превышают семь миллионов фунтов.

Кейт заморгала.

— Если кредиторы согласятся принять в погашение долга Кортланд Парк и все коллекции, то, боюсь, никакого аукциона не состоится.

— Насколько это реально?

Николас пожал плечами.

— Переговоры идут со дня смерти мистера Кортланда, но вы же знаете, как медленно вращаются колеса бюрократической машины. К тому же есть один человек, который развил бурную деятельность, защищая культурное наследие страны. Он считает, что часть работ в коллекции покойного — это национальное достояние.

— Он имеет в виду, очевидно, живопись, особенно английскую, и часть мебели.

— Вам виднее, вы, а не я специалист. Но он пользуется авторитетом, к его мнению прислушиваются.

— Но вы тем не менее хотите, чтобы в «Деспардс» составили детальный план того, как бы мы решили представить все эти сокровища, если торги состоятся?

— Да. Нельзя сидеть сложа руки. Я должен быть готов к любой возможности.

«Конечно, — подумала Кейт. — Могу поспорить, что у тебя в багажнике припасена сумка на случай, если бы я выразила желание остановиться в уютной деревенской гостинице неподалеку…»

Удивительно, ей не хочется этого не только потому, что тотчас же — как во всех подобных случаях — выплывет наружу: Кейт Деспард решила прибегнуть к сексу, чтобы заполучить аукцион. И тогда и она, и «Деспардс» потеряют свою репутацию. Но и потому, что, хотя Николае был весьма привлекателен, в определенном смысле он не привлекал ее. Приятно было видеть его восхищение, выслушивать комплименты, но как мужчина он не производил на нее впечатления. Если бы на его месте был Блэз Чандлер, если бы он хоть раз так посмотрел на нее, Кейт колебалась бы не дольше минуты.

— В конечном итоге, может быть, это к лучшему, — произнесла она медленно, возвращаясь мыслями к реальности.

— О чем вы говорите? — спросил Николас.

— Протесты общественности относительно продажи Кортланд Парка. На мой взгляд, надо дать публике понять, чего стоит содержать такие сокровища, как несоразмерно высоки налоги, заставить людей почувствовать, что в подобных домах наряду с собранными коллекциями сохраняется дух времени.

— Как бы то ни было, правительство еще не решило, продаст оно усадьбу за долги или нет, но это не должно останавливать вас. Вам нужно представить предложения душеприказчикам. Октябрь — это самая поздняя дата аукциона; потом на долги пойдет не только стоимость усадьбы, но и все деньги, которые можно выручить на аукционе. На меня произвел большое впечатление ваш рассказ о том, как невероятно поднялись цены за последние несколько лет; если представить себе, что содержимое этого дома находится здесь около полувека…

После ленча, который был накрыт на углу огромного — едва ли не с крикетную площадку — стола, ленча, приготовленного явно не здесь (Кейт видела кухню, там сейчас невозможно было приготовить хоть что-нибудь), а привезенного из Лондона, они оказались в той части дома, которая много лет оставалась нежилой. Здесь запустение было еще более очевидно, и Кейт заметила:

— Я рада, что скоро будет аукцион, что вещи, которые истлевают здесь, перейдут в другие руки; столько растрачено попусту…

— Да, я тоже против расточительства, против пустых трат, — с готовностью согласился Николас Чивли, имея в виду время, которое они могли бы провести с большим удовольствием для обоих. Кейт раньше не встречала людей, которые так виртуозно владели бы искусством намеков и подтекста. Николас не пытался сказать прямо: «Вы кажетесь мне очень привлекательной. Мне бы хотелось заняться с вами любовью. Давайте доставим друг другу эту радость», — тем не менее он давал ясно понять, что его желание все растет и что любой ее шаг навстречу непременно будет учтен, когда будет решаться вопрос, какой фирме вести аукцион.

Кейт была уверена, что Доминик дю Вивье не стала бы раздумывать. Хорошо было известно, что Доминик пользуется своим телом, чтобы добиться того, чего хочет, но она была так хороша собой, и каким-то образом ее поведение никого не возмущало. Светские дамы, не обладающие ни красотой Доминик, ни ее сексапильностью, будь они так же щедро одарены природой, не раздумывая, последовали бы ее примеру. Но Кейт знала, что, если она поведет себя так же, это будет совсем другое дело. Это вызовет шок, ужас и неприкрытое осуждение. Потому что, вдруг осознала она, хотя прошло всего несколько месяцев, в ней признали как специалиста, так и наследницу Деспарда — дочь Чарльза Деспарда. Доминик была принята в этот мир, потому что так хотел ее отчим, но в действительности она не была в нем своей. Именно поэтому от нее и не ждали строгого поведения.

Внезапно Кейт поняла, что Николас что-то говорит ей.

— Что»? Простите, я отвлеклась…

— Я понял, — ответил он сокрушенно. — Отвлеклись из-за всего, что тут есть, да? Именно это для вас дело жизни?

— Да, вы правы, — просто и прямо ответила Кейт.

Он взял ее руку и поднес к губам с неизменным изяществом.

— Конечно же, вы сделаете все, что возможно, и даже немножко больше, если аукцион достанется вам, не так ли?

Кейт мягко, но решительно отняла свою руку и сделала шаг в сторону. Вдруг, увидев что-то, она издала восклицание и метнулась на другой конец просторной комнаты.

— Невероятно! — чуть ли не простонала она.

— Что случилось?

Кейт указала на громоздившуюся у стены мебель.

— Это французская работа, восемнадцатый век, — пробормотала она. — Целое состояние… в таком плачевном виде. Нужно сейчас же разобрать эту… эту поленницу!

Николас Чивли взглянул в ее глаза и беспрекословно повиновался. Он спустился вниз за хранителем и сторожем, которые жили в особняке. Но этим дело не ограничилось: он стал помогать тащить вниз прекрасные комоды, похожие на троны стулья и великолепные, обитые шелком диваны.

— Невероятно, — беспомощно повторяла Кейт. — Такие сокровища свалены в кучу, как дрова!

— Боюсь, что с возрастом он перестал помнить, какими сокровищами обладает, — объяснял Николас.

— Теперь я точно уверена, что оказалась здесь раньше, чем другие аукционисты, — рассмеялась Кейт. — Видно, что здесь годами ни к чему не притрагивались.

— Да, вы первая попали сюда, — подтвердил он.

«Один — ноль», — подумала Кейт в приливе уверенности в себе.

Николас наблюдал, как ее рука поглаживает обивку на старинном диване, и поймал себя на том, что представляет эту легкую, с длинными пальцами руку на собственном теле. Он чувствовал, как нарастает в нем желание. Ему казалось, все будет просто. Неопытность ее была видна невооруженным глазом, и Николас не видел ничего дурного в том, чтобы совместить дело и развлечение. Но она сумела удержать его на расстоянии, и стремление добиться ее возросло тысячекратно. «Не только произведения искусства со временем приобретают большую цену», — подумал он. В ней была юность и свежесть — чудесные длинные ноги, тонкая кость, изящество. Она оказалась к тому же отличным собеседником. И явно обладает огромными знаниями в своем деле. Она заставила его увидеть то, что раньше для него не существовало, понять, что именно заставляло старика Кортланда со страстью собирать коллекции. Несомненно, идеи, которые она высказывала, были интересными. Его сотоварищи-душеприказчики с сомнением качали головами, когда он предложил начать переговоры с «Деспардс» наряду с двумя другими большими аукционными фирмами.

— Если бы Чарльз Деспард был жив, другое дело, — возражали они. — Ведь его дочь еще неопытна, она так недавно начала работать. Возможно, через несколько лет…

«Нет, — думал он сейчас. — Она совершенно четко видит, что здесь есть, и знает, что нужно делать».

— Сколько времени займет аукцион?

— Самое большее — десять дней, — без колебаний ответила Кейт. — Здесь сотни предметов. — Глаза ее горели, лицо освещал внутренний огонь. — Можно было бы показать аукцион по телевидению… дать людям, которые никогда не бывали на таких распродажах, возможность своими глазами увидеть все это великолепие. Вход должен быть только по билетам. Буфет самого высшего разряда. Среди моих служащих есть человек, незаменимый в таком деле.

«Ролло был бы здесь в своей стихии, — подумала она. — Его безошибочное театральное чутье было бы благословением для Кортланд Парка. И для „Деспардс“, конечно».

Ее энтузиазм зажег Николаса. «Боже, — думал он с нарастающим волнением, — у нее действительно великолепные идеи!»

— Вы понимаете, что здесь главное — время, — продолжала она твердо, глядя на него, и Николаса приводил в восторг свет ее удивительных глаз. — Конечно, правительство может оказаться серьезным препятствием.

— Знаете, у меня есть один приятель на довольно высоком посту, — тихо произнес Николас. — Я попробую поговорить с ним…

«Почему я это делаю? — в смущении спрашивал он себя. — Подумать только, я жалел, что буду иметь дело не с твоей сводной сестрой. Вряд ли встреча с Доминик дю Вивье доставила бы мне столько удовольствия».

Когда они вернулись в Лондон, шел восьмой час.

— Может быть, пообедаем? — с надеждой спросил он.

— Боюсь, что не сегодня.

У него появилась возможность задать вопрос:

— А когда?

— Позвоните мне, — сказала она, выходя из машины.

— Обязательно, — пообещал он с пылом, которого давно уже не замечал в себе. Куда до нее «Сотбис» и «Кристи»! Их представители — оба мужчины. Он задумался: понимают ли они, каким секретным оружием владеет теперь «Деспардс»!

Оказавшись в своем пентхаузе, Кейт швырнула сумку, закружилась и издала боевой клич. Она чувствовала, что выполнила обязательства и по отношению к фирме, и по отношению к самой себе на все сто процентов. «Шарлотта, ты моя удача!» — подумала она и сняла телефонную трубку.

— Ну, как прошла поездка?

— Не хочу хвалиться, но, по-моему, он клюнул, — радостно сообщила Кейт.

— На тебя или на фирму «Деспардс»?

— На обеих. Он приглашал меня пообедать. Мне снова понадобятся твои советы.

— В любой момент, дорогая. Ты не представляешь, какое удовольствие я от всего этого испытываю.

— Я вела себя с ним точно так, как ты советовала.

— Тебя это позабавило? — спросила Шарлотта.

Кейт рассмеялась.

— Как ничто до сих пор. — А потом добавила задумчиво, с оттенком сожаления в голосе:

— Теперь я понимаю, чего себя лишала.

— Ты молода, — сказала Шарлотта со вздохом, в котором сквозили ее собственные сожаления, — перед тобой еще целая вечность.

— Ну что? — спросил Ролло, когда Шарлотта положила трубку.

— Она просто парит в небе от собственного успеха.

На лице Ролло было ясно написано, что он обо всем этом думает.

— Перестань, дружище, — упрекнула его Шарлотта. — Вырастая, она будет отдаляться. Она так многому научилась за последние несколько месяцев, не сердись на нее за этот запоздалый приход в мир взрослых.

— Прежде чем начать бегать, учатся ползать, — раздраженно проворчал Ролло.

— У нее нет на это времени. Ей дан всего год, а ее соперница известна повсюду. — Шарлотта мягко добавила:

— Ведь ты хочешь, чтобы она победила? Но учти, что, даже проиграв, она уже никогда не будет такой, как прежде.

Ролло не ответил. Он снова принялся тасовать карты.

Они играли в вист.

— Она многому научилась у тебя, — констатировала Шарлотта. — Мне понятно, откуда у нее эта проницательность, эта практичность. Она умеет разглядеть за видимостью сущность.

Больше она не сказала ничего. Ролло не часто прислушивался к чужому мнению, но Шарлотта принадлежала к числу тех, кого он слушал. И ей оставалось надеяться, что он способен еще и видеть.

Кейт тут же взялась за работу. Когда она рассказала о своих планах членам правления, они были вполне удовлетворены ее сообщением, хотя и не спешили расставаться с деньгами, не имея твердой уверенности вернуть их.

— Сделать такой каталог — пусть даже только и макет — обойдется в кругленькую сумму, — предостерегал заведующий финансовым отделом.

— Я уверена настолько, что готова рискнуть, — отвечала Кейт. — И не забывайте, что срок — полгода. Кроме того, вы же видели цифры… это самое меньшее десять миллионов фунтов, конечно, ради этого стоит рисковать.

Кейт сумела убедить всех; за десять дней были составлены сметы, подготовлен план, охватывавший все, вплоть до работы буфета и парковки автомобилей; все это было распечатано и роздано заведующим отделами. Заключили договор с типографией, умышленно позволили отделу рекламы обнародовать некоторые сведения, чтобы возбудить интерес к предстоящему событию, окончательно установили дату и время интервью Кейт для рубрики «Женщина-администратор» в одном из популярных женских журналов. Из-за нехватки времени у Кейт интервью предполагалось провести в «Деспардс», что давало возможность сопроводить статью выигрышными для фирмы фотографиями.

Труднее всего было обосновать то, что организацию всего шоу будет осуществлять Ролло. Отдел рекламы затаил обиду, но Кейт убедила Ролло представить им свои предложения с цветными рисунками, которые она выполнила собственноручно. Они с Ролло сидели безвылазно два дня и две ночи, превращая предстоящий аукцион в театрализованное зрелище, и Кейт мудро позволила ему играть главную роль при встрече с отделом. Выкладки Ролло звучали настолько убедительно, что, несмотря на некоторые возражения, приняты были единогласно.

— Господи, если аукцион состоится, он может затмить гонконгский, — услышала Кейт чью-то реплику, когда все расходились после совещания.

— Да, и по затратам тоже, — кисло возразил собеседник.

— Если она что-то вобьет себе в голову, ее не удержишь.

— Совсем как ее отец.

Никакое другое признание не могло бы обрадовать ее больше.

Когда Кейт, все еще в возбуждении, вошла в свой кабинет, стоявший у окна мужчина обернулся к ней. Это был Блэз Чандлер. Он не видел причин особенно торопиться, поэтому появился в «Деспардс» спустя десять дней после звонка Агаты.

— Добрый день, — произнесла Кейт с такой ослепительной улыбкой, что Блэз против воли улыбнулся ей в ответ.

— Я пришел забрать Ремингтона, — без всяких объяснений объявил он.

Сияние померкло.

— У меня не было выбора, Блэз, — сказала Кейт твердо. — Я сразу узнала картину, а «Деспардс» не торгует краденым.

«Даже если это сделала твоя сестра», — непроизнесенная фраза тяжело повисла между ними.

— Вы поступили правильно, — успокоил ее Блэз. — Я тоже не поощряю воров, пусть даже они принадлежат к членам моей семьи. Моя бабушка просит прощения за то, что вы оказались втянутой в это малоприятное дело. — Их глаза встретились. — Мне очень жаль, — сказал он, и тяжесть вдруг исчезла.

Кейт отвернулась, чувствуя, как перехватывает дыхание.

— Я должна распорядиться, чтобы принесли картину. — Пальцы ее вздрагивали, когда она брала трубку внутреннего телефона.

— Я слышал, вы ведете переговоры относительно Кортланд Парка, — заметил Блэз, прогоняя неизвестно откуда взявшееся напряжение.

— Да. Я как раз вернулась с совещания но этому вопросу, — сказала она, повернувшись к нему.

— Прекрасно. Это был бы мощный рывок вперед.

Кейт не сомневалась в искренности его слов.

— Если получится, то аукцион в Кортланд Парке можно будет сравнить с гонконгским аукционом Доминик.

Зазвонил телефон. Кейт, извинившись, взяла трубку.

— Это звонит мистер Чивли, мисс Деспард.

— Соедините меня, — нетерпеливо сказала Кейт. — Николас?

— Вы разрешили позвонить, и я непременно давно бы сделал это, но мне пришлось уехать из города. Я вернулся лишь сегодня утром и спешу наверстать упущенное.

— Считайте, что наверстали. — Какая-то нотка в голосе Кейт заставила Блэза бросить на нее взгляд.

— Мы можем уговориться на сегодняшний вечер?

— Конечно.

— Я заеду за вами в половине восьмого.

— Я буду готова.

Николас Чивли не мог поверить своей удаче. Его тактика — заставить ее поскучать — сработала.

— У вас есть какой-нибудь излюбленный ресторан?

— Я целиком полагаюсь на вас.

— Я запомню это.

«Не сомневаюсь, что запомнишь», — подумала Кейт.

Она намеренно тщательно подбирала слова, присутствие Блэза Чандлера вдохновило ее на эту невинную импровизацию.

Положив трубку, Кейт извинилась, не переставая удивляться самой себе. Никогда в жизни ей еще не приходилось использовать одного мужчину в игре против другого. «Возьми себя в руки, Кейт Деспард, пока не опозорилась, — сказала она себе строго. — Этого человека тебе не одурачить».

— Как поживает Герцогиня? — спросила она как можно любезнее.

— Во все встревает и жалуется, если не все выходит по ее воле.

Кейт засмеялась.

— Она замечательная женщина. Я ее полюбила.

— Я готов биться об заклад, что вы уже создали общество взаимного обожания. — Голос его звучал сухо, но по какой-то нотке Кейт вдруг догадалась: он вполне осознает, что делает его бабка — при каждой возможности сводит его с Кейт. Забрать Ремингтона, несомненно, мог бы любой из служащих Корпорации, но старая дама послала за ним своего внука.

«Он любит ее, — подумала Кейт, — и потому слушается».

В дверь постучали. Это принесли картину, уже в специальной упаковке для перевозки.

— Хотите взглянуть на нее? — спросила Кейт;

— Не стоит. Я доверяю вашему мнению. — И вдруг Блэз резко спросил:

— Что моя сестра сказала, когда принесла вам картину?

— Что это фамильная собственность, но что она хотела бы продать ее анонимно.

— Могу себе представить. Сколько она хотела, получить?

— Я сказала ей, что картина стоит четверть миллиона фунтов.

Он удивленно поднял брови.

— Высокое искусство, помните? — сказала она с иронией, возвращаясь к их последнему разговору.

— Давайте не будем начинать все сначала, — оборвал ее Блэз.

— К счастью, я узнала картину. Но если бы я не побывала в Колорадо…

— Вы бы заработали комиссионные, только и всего.

— Если бы я не видела картину раньше, я бы продала ее — и чертовски быстро!

Блэз внимательно изучал ее.

— Но вы не жалеете, что дело повернулось таким образом?

— Нет, нисколько. Ремингтоны еще будут, но Агата Чандлер одна.

— Хвала Господу, — сказал Блэз, и Кейт рассмеялась.

— Не придирайтесь, — упрекнула его Кейт. — Вы же не хотели бы, чтобы она была другой. Я бы, по крайней мере, не хотела.

Его темные, как смоль, глаза опять блеснули.

— Да… Я, пожалуй, тоже.

«Но что ты стала другой, я рад», — подумал Блэз.

Кейт осталась все той же острой на язык амазонкой, какую он увидел в тот вечер в лавчонке на Кингс-роуд, но в ней появилось достоинство. В ней появились лоск, изысканность, которые дает только уверенность в себе. «Да, — продолжал размышлять Блэз, — она уже не так рвется в драку и к тому же может привлечь мужчину такого калибра, как Николас Чивли». Блэза задела легкость их телефонного разговора. «Это не для Кейт Деспард, — оскорбление подумал он. — Не ее стиль». И вдруг, как будто кто-то нажал нужную кнопку, его озарило: это было бы вполне в стиле Доминик.

Кейт показалось, что он сердит на нее. Боже, пронеслось у нее в мыслях, что за перемены настроения… Она тоже начала злиться. Блэз очнулся.

— Неудивительно, что вы так сошлись с моей бабкой, — смеясь, сказал Блэз. — Она тоже всегда говорит без обиняков.

Кейт чуть не вздрогнула. Он сравнил ее со своей бабкой — это самый высокий комплимент!

— Передайте ей от меня огромный привет, — с чувством сказала она.

— Бабушка предпочла бы увидеть вас лично.

— Ах, если бы я могла…

— В любое время, когда захотите, — он помолчал. — Мне также ведено сказать вам, что Джед посылает привет.

— Как мило с его стороны. От меня ответные приветы.

— Вы произвели там фурор, — заметил Блэз. — Как правило, Джед сторонится представительниц противоположного пола…

Кейт взвилась ракетою.

— Вы считаете, он не причислил меня к ним?

«А, — подумал Блэз, — значит, стопроцентной уверенности в себе у тебя, милочка, нет? И все-таки быстро же ты учишься», — думал Блэз, не понимая, радует это его или огорчает. Рассердившись на себя за эти мысли, он поднялся и взял картину.

— Я прослежу, чтобы она благополучно вернулась на место, — сказал он сдержанно.

— Вы мне напомнили… существует ли на ранчо какая-нибудь система сигнализации? Если нет, очень страшно оставлять Герцогиню так, окруженную всеми этими сокровищами…

— На ранчо полно людей, которые, не задумываясь, умрут за нее, — ответил Блэз и обернулся к ней. — Но как только вы сказали мне, насколько ценны все эти картины, я тут же поставил сигнализацию. Фотоэлектрический барьер — если его кто-нибудь пересечет, включится свет, сирена, а на участке у местного шерифа раздастся сигнал. На всех окнах и дверях новые замки, а ночью мы спускаем с цепи полдюжины ротвейлеров. Имейте это в виду, если во время ваших будущих визитов захотите прогуляться ночью.

К его изумлению, Кейт залилась краской. Какого черта?.. «Боже, так вот почему Джед передавал ей такие нежные приветы! Она наверняка прогуливалась ночью и, возможно, вместе с Джедом… Кейт Деспард и Джед! — подумал Блэз с раздражением. — Боже, любовь не только слепа, а еще и глуха, и нема!» Блэз стал торопливо прощаться и вышел, твердо решив отказаться от бабкиных поручений — пусть в будущем их выполняет кто-нибудь другой, во всяком случае, те, что связаны с Кейт Деспард.

Кейт спрятала лицо в горячих ладонях. Она прочитала в его взгляде сначала удивление, затем… неодобрение? И она догадалась… Блэз решил, что она ходила на ночное свидание к Джеду. Джед! Ей хотелось засмеяться, но на глазах выступили слезы. «Это к тебе, болван, к тебе ходила я! Все дело в тебе!»

— Почему ты не сказал мне, — без всяких вступлений начала Доминик, — что у твоей бабушки великолепная коллекция американского искусства?

Блэз взглянул на жену.

— С каких пор моя бабушка стала темой наших с тобой разговоров?

Доминик положила нож и вилку.

— Я говорю о коллекции, продажа которой могла бы принести удачу нью-йоркскому филиалу «Деспардс».

Если бы ее продавала я, разумеется — Моя бабка не собирается расставаться со своей коллекцией. Кстати, а откуда тебе известно о коллекции?

Доминик поднесла бокал к губам.

— Перестань. Не делай вид, что ты не знаешь, как твоя ненаглядная сестрица стянула картину и собиралась продать ее через лондонский «Деспардс». Она мне рассказала.

— Мне казалось, вы с Консуэло не разговариваете.

— Ей так хотелось поделиться со мной… — пожала плечами Доминик.

— И тогда ты, конечно, поведала ей, что Кейт посещала ранчо?

Улыбка появилась на губах Доминик.

— Ну, разумеется.

— Ты зря тратила время. Герцогиня заметила отсутствие картины. Она знает свои холсты до последнего квадратного дюйма, хотя любит делать вид, что они не важны для нее. Не беспокойся, картина уже вернулась на законное место.

— Значит, «Деспардс» упустил возможность продать ее.

— Ее и не собирались продавать.

Прелестные брови Доминик поднялись вверх.

— Она отказалась?

— Она не торгует краденым. — Блэз спокойно посмотрел на жену. — Какова бы ни была Кейт Деспард, ее нельзя назвать нечестной. В этом она вполне дочь своего отца.

— А я — нет? — спросила Доминик бархатным голосом.

Но это не тронуло Блэза.

— Что ж, надо признать, ты — нет.

— Да, ты настоящий юрист! — сказала Доминик, вскинув голову истинно французским движением. — Иногда мне кажется, законность значит для тебя больше, чем чувство.

— Правда? — спросил Блэз таким Тоном, что она сердито сказала:

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Почему ты не рассказал мне о коллекции на ранчо?

— Если бы ты приняла хоть одно из многочисленных приглашений приехать, ты бы увидела все своими глазами.

— Я бы приехала, если бы знала.

— Не сомневаюсь, — сказал Блэз.

Доминик взглянула на него из-под густых ресниц.

Сегодня Блэз в странном настроении. Вопреки обыкновению, приехав, он не отправился с нею в постель, а вместо этого больше часа говорил по телефону, написал кучу писем и отправил множество телеграмм. К этому времени ужин — Доминик запланировала ужин вдвоем при свечах, чтобы привести его в нужное расположение духа, — был готов. Она хотела отвоевать утраченные позиции, сказать, как она была не права по отношению к его бабке, исповедаться и признать свою вину. Но он был все так же резок и нисколько не смягчился, и, если бы она не тормошила его своими вопросами, сидел бы молча. Доминик не помнила, чтобы он когда-нибудь раньше был таким сдержанным. Крохотный звоночек тут же подал ей сигнал тревоги. Если он почему-либо остыл к ней, она сумеет вновь разжечь его жар. Она не собиралась дать Блэзу ускользнуть, не сейчас же, когда у него в руках ключ от возможного аукциона, который вместе с гонконгским мог бы дать ей возможность обогнать Кейт настолько, что дальнейшая борьба потеряла бы для Кейт всякий смысл.

Теперь Доминик понимала, что ей надо забыть о наказании, которое она надумала для Блэза. Она собиралась дать ему понять, что он виноват перед ней, и не думала, что ситуация повернется против нее. Не показывая Блэзу своего беспокойства, она болтала о том и другом, не обращая внимания на его равнодушный взгляд, на его бесстрастный голос. К тому же его бокал оставался полным, и Доминик решила пустить в ход все свое очарование. Когда она наклонилась, чтобы подлить Блэзу вина, ее грудь коснулась его плеча, волосы упали ему на лицо, запах духов смешался с ароматом кларета. А когда они перешли в гостиную, в огромных — от пола до потолка — окнах которой виднелась потрясающая панорама ночного Нью-Йорка, она прижалась к нему на огромном честерфилдовском диване.

Но и после отличного ужина Блэз не торопился привлечь ее к себе, обхватить ладонями ее грудь, теребя сосок пальцами, за чем обычно следовали поцелуи, одежда разлеталась по полу, а они предавались страстному, неудержимому сексу. Вместо этого он потянулся к «Нью-Йорк тайме». Мельком заглянув в газету, Доминик отметила про себя, что у Корпорации Чандлеров денег больше, чем у Французского банка! И вдобавок бесценная коллекция американского искусства… Доминик ни капли не сомневалась, что, узнав, каковы цены, его бабка откажется от продажи. Она практичная старуха, сохранившая, наверное, и свой первый заработанный доллар… разве что теперь его не найти среди этих миллиардов. Боже, а какое богатство она таскает на себе! Увешана драгоценностями, как рождественская елка игрушками, презрительно подумала Доминик. Но Блэз очень решительно сказал, что при жизни бабки ничего не будет продано. Какая жалость! Это был бы сокрушительный удар по надеждам Кейт Деспард. А если бы Доминик все же удалось заполучить помимо гонконгского еще и этот аукцион!..

Ну что ж, ведь бабка Блэза уже очень стара. Значит, это только вопрос времени. Все, что нужно, — очень аккуратно поработать над Блэзом. Доминик не сомневалась, что ей это удастся. Блэз не из тех, кем легко манипулировать, но в одном отношении он податливее глины в руках скульптора. В их сексуальных отношениях ведущая роль принадлежала ей, она умела околдовать его своим телом и теми наслаждениями, которые оно могло принести. Блэз не был сверхсексуальным мужчиной, но в Доминик было нечто, заставлявшее его мгновенно отзываться. Она не обманывала себя и не называла это «нечто» любовью, но очень точно оценивала силу своей сексуальной притягательности для Блэза.

— Как идут дела у малышки Деспард? — небрежно спросила Доминик, поближе подвигаясь к Блэзу, при этом длинная серебристая юбка взметнулась, как бы невзначай высоко обнажив ногу.

— Не так хорошо, как у тебя, — Блэз был по-прежнему сдержан.

— Ну, это понятно. У нее есть в запасе что-нибудь приличное?

— Ты всегда узнаешь все раньше меня. Лучше расскажи мне об этом сама.

— Я знаю далеко не все. Ну, к примеру, у нее сейчас великолепная картина Веласкеса, которая может стоить миллионов пять, но какая именно, я пока не знаю.

— Меня занимает только то, что уже продано, я вижу лишь цифры и не могу принимать во внимание, что она надеется или должна получить. Мое дело — суммы банковского счета.

Доминик изобразила обиду, — Я знаю, что папа назначил тебя судьей в этом деле, но ты безусловно мог бы быть откровенным со мною, со своей женой!

— Не могу именно потому, что ты моя жена. — Блэз обернулся и посмотрел на нее. — И ты это прекрасно знаешь.

Доминик справилась со своим гневом и не рванулась с места, как ей хотелось.

— Неудивительно, что папа назначил тебя душеприказчиком… Он всегда говорил, что больше всего ценит в тебе твою честность. — И примирительно добавила:

— Я понимаю, ты сердит на меня, ведь я сказала твоей сестре, что Кейт Деспард наверняка узнала картину.

Блэз отложил газету.

— А сказала ты ей, несомненно, потому, что она обратилась с этим не к тебе — уж ты бы продала эту картину без малейших угрызений.

— Конечно. Ведь я бы не смогла узнать ее!

— Вот ты себя и выдала. Ты места себе не находишь, оттого что ты проморгала огромную коллекцию. А я уже сказал тебе и повторяю еще раз: пока моя бабушка жива, ни один из экспонатов ее коллекции на ранчо не будет продан, как, кстати, и после ее смерти. Дом со всем содержимым станет Чандлеровским музеем американского искусства и будет передан штату Колорадо.

Доминик оцепенела. Сапфировые глаза сделались холодными как лед.

— Ну конечно… это работа малышки Деспард, верно? — Она вскочила. — Зная, что ей не заполучить этих сокровищ, она постаралась, чтобы они не достались и мне!

— Это совсем не так. Но ты не поймешь.

По непонятным причинам постоянное употребление слова «малышка» по отношению к Кейт задевало его. Конечно же, не рост Кейт выводил Доминик из себя. Она повлияла на твою бабушку. Воспользовалась такой возможностью. Тебе эта возможность тоже представлялась. И не однажды.

— Ну хорошо, я совершила ошибку. Но уже не повторю ее.

— У тебя не будет на это шанса. Герцогиня уже занимается созданием фонда, который бы финансировал музей, когда он перейдет государству. Так что тебе не удастся привесить к своему поясу еще и этот скальп.

Доминик хотелось ударить его. Вместо этого она вскочила и бросилась в свою спальню, хорошенько хлопнув дверью.

Блэз тяжело вздохнул. Он был в плохом настроении с тех пор, как забрал картину, а затем встретился с Консуэло.

Они виделись нечасто — для этого не было оснований, но в этот раз ему хотелось вправить ей мозги. Она тоже была в отвратительном настроении, и свидание их кончилось банальной ссорой. Сестра упрекала его в том, что он выносит сор из избы и старается лишить наследства и ее, и их брата.

— Не воображай, что я не знаю, чего ты добиваешься, — кричала Консуэло, — ты хочешь забрать себе все! Ничего не получится! Я затаскаю тебя по судам!

— Попробуй только, — Блэза вдохновила эта мысль, — и я разорву тебя на клочки! Тебе наплевать на бабку, и этому безвольному существу — нашему брату — тоже. Ты появляешься у нее только для того, чтобы получить деньги. А если бы она не была богата, ты бы и не вспоминала о ней.

— Зато ты прекрасно о ней помнишь. Ты присосался к ней и делаешь все, чтобы навредить нам и чтобы деньги достались одному тебе.

— Вы достаточно навредили себе сами. Ты ясно дала понять, что семейство твоего отца тебе больше по душе, Джеральд носится с полученным титулом. А у меня есть только бабка.

— И как только ты к ней попал, ты всегда пытался отпихнуть нас как можно дальше.

— Вы сами оказались так далеко, как только возможно.

Размахнувшись, Консуэло влепила ему пощечину.

— Вот тебе за все мои унижения, подонок! Ты думаешь только о себе! А я из-за тебя потащила картину к этой чертовой Деспард. Если бы я только знала, что ты поволок эту девицу к нашей бабке на ранчо! — Как всегда, поняв, что совершила ошибку, Консуэло стремилась переложить вину на другого. Признать себя виноватой ей не позволяла гордость, а уверенный тон брата, которому она всегда завидовала, окончательно вывел ее из себя.

Блэз молча вышел из комнаты, слыша за спиной ругань, — Конни никогда не умела проигрывать. Блэза она терпеть не могла с самого его рождения. Их мать безумно любила отца Блэза и обожала своего сына, так что Консуэло, которой к моменту рождения Блэза было шесть лет, лишилась внимания матери и сгорала от ревности к маленькому брату. Джеральду, тогда пухлому медлительному мальчику, исполнилось четыре, и, поскольку в будущем он должен был стать виконтом Стэнстед, Консуэло, в которой рано проснулся снобизм, подлизывалась к нему.

После того как отец Блэза был убит, — сам Блэз помнил только, как мать, истерически рыдая, металась по их огромной белой вилле на мысе Феррат, рвала на себе одежду, пыталась броситься с балюстрады вниз, на скалы, — Энн Чандлер возненавидела сына. Сначала Блэз не мог понять, почему. Уже потом он, кажется, разобрался в причине: он был очень похож на отца. Няня Блэза объяснила ему, что так бывает, что нужно время, чтобы горе улеглось. Но постепенно Блэз стал осознавать, что дело в чем-то другом. Во взгляде матери он читал гнев, неодобрение, недовольство. Он не знал, а няня не могла ему объяснить, боясь только ухудшить ситуацию, что напоминал матери не своего отца, а своего прадеда, он был копией деда матери, меднолицего Черного Джека Чандлера, и поэтому выдавал ее неблагородное, как ей казалось, происхождение. Энн Чандлер уже давно оборвала все связи с родными, изменила цвет своих роскошных черных волос и непреклонно скрывала, что ее бабка была чистокровной индианкой из племени шошонов. А теперь ее сын и сын человека, который был ей дороже всех в жизни, оказывается похожим не на собственных родителей, а на полуиндейца, женившегося на какой-то скво.

Для Блэза настали тяжелые времена. Консуэло, быстро уловив, что ветер переменился и что она может без помех превратить жизнь Блэза в ад, с удовольствием занялась этим. Защищала мальчика только няня, пока Консуэло не обвинила ее в краже. Няню уволили, а на ее место взяли другую — построже. По условиям развода с отцом Консуэло Энн Чандлер могла держать у себя дочь шесть месяцев в году, и эти полгода, с апреля по сентябрь, вселяли в Блэза ужас. Джеральд тоже всегда приезжал на лето к мамочке в сопровождении собственной няньки, которая всегда была готова посплетничать со своей товаркой и посочувствовать, что той приходится присматривать за мальчишкой, что ни говори, все-таки не белой расы. Вот тогда-то Консуэло брала свое, а жизнь Блэза превращалась в ежедневную муку. Ей нравилось причинять боль. Джеральд, незлобный, медлительный, но вполне способный оценить, кто взял верх, поддерживал сестру. Когда они что-то разбивали, они сваливали вину на него. Они напускали ему в постель муравьев и ящериц, сыпали в еду соль. В играх ему выпадала роль индейца, а они вдвоем ловили его и мучили. Консуэло предпочитала такие игры всем остальным. Она выкручивала Блэзу пальцы, держала его изо всей силы, пока Джеральд, связав его, засовывал спички ему между пальцев ног и поджигал их. Видя, что Блэз не плачет, Консуэло выходила из себя и принималась лупить его палкой или обрывком веревки.

— Плачь! Ну, плачь же! — кричала она ему в лицо. — Ведь ты же хочешь заплакать, ну давай, реви… — Но Блэз не плакал. Индейцы не плачут. Только ночью, уткнувшись головою в подушку, он выплакивал свои обиды.

А Консуэло, мать или няньки видели только бесстрастное лицо, безукоризненные манеры.

Но однажды Консуэло зашла слишком далеко: игра заключалась в том, что Блэза сжигают на костре, и она развела нешуточный огонь. Тут с небес спустилась разъяренная старая дама — сам Блэз не сомневался, что это индейская царица, которая напугала его мать, заставила Консуэло дрожать от страха, а Джеральда — спрятаться под кроватью.

После того как она уехала, ни Консуэло, ни Джеральд больше не мучили Блэза, они вообще больше не приставали к нему, хотя он был уверен, что Консуэло ненавидит его еще больше из-за того, что индейская царица заступилась за него, пригрозив матери: «Заботься о Мальчугане, либо, клянусь Богом, я перестану заботиться о тебе».

Блэз решил, что старая дама — его ангел-хранитель. Когда ему было девять лет, мать и ее очередной муж, не уследив за дорогой, занятые пьяным спором — кто из них больше проиграл в казино в Монте-Карло, разбились в машине, сорвавшейся с обрыва. Тогда старая дама вновь спустилась с небес — к этому времени Блэз уже понимал, что на вертолете, — ив этот раз объявила мальчику, что она его бабушка.

Когда Консуэло узнала, что только Блэз вернется в Америку и станет жить с их бабушкой, она пришла в ужас. Отец приказал ей добиться бабкиного расположения, он же объяснил ей, какое состояние поставлено на карту. Но было слишком поздно. Консуэло недобрым словом помянула мать, которая не сказала ей, что эта скво, которой она, как и мать, стыдилась и которую презирала, — самая богатая, за исключением, может быть, английской королевы, женщина. Это ее деньги пошли в уплату за виллу, ими же оплачивали все разводы матери, все их расходы — вплоть до еды. И теперь эта старуха считает своим внуком этого Блэза, как две капли похожего на их прадеда. Черного Джека Чандлера. Бабушка никогда не смогла простить Консуэло то, как она мучила Блэза и издевалась над ним. Отец Консуэло был тогда в ярости, он избил ее и отдал в монастырь под строгий надзор монашек в тихом пригороде Буэнос-Айреса, где она пробыла до семнадцати лет и откуда бежала с первым же мужчиной, которого ей удалось соблазнить.

Бабушка назначила Консуэло приличное содержание с условием, что та будет держаться как можно дальше от ранчо в Колорадо. Джеральд — мой брат, лорд Стэнстед, как любила небрежно говорить Консуэло, — тратил огромные деньги на содержание Стэнстедского аббатства.

Консуэло не сомневалась, что и у него, как и у нее, нет никакой надежды получить чандлеровские миллиарды. С годами бабка предоставляла Блэзу все больший контроль над Корпорацией. Консуэло понимала, что бабка долго не протянет. Она отчаянно хотела наладить отношения с Блэзом. Ради этого добивалась расположения Доминик, которую не любила и которой не доверяла. Но Блэз не забыл и не простил Консуэло пережитых издевательств.

Он не любил сестру тогда, не любил ее и сейчас и не видел причин, по которым это следовало бы скрывать.

— « Но ведь она твоя сестра, — заметила как-то Доминик, которую без устали обхаживала Консуэло.

— Только потому, что это ее сейчас устраивает. Когда она считала, что я никто, она знать меня не хотела.

Блэзу были совершенно ясны намерения Консуэло.

Великодушием она никогда не отличалась.

И в эту встречу с женой, едва взглянув на Доминик, Блэз понял, что она хочет смягчить его, и ему даже доставило удовольствие собственное упрямство. Он страшно хотел ее — он всегда хотел ее, — но не позволил плоти возобладать над разумом. И теперь, преодолев себя, Блэз чувствовал усталость и разбитость, несмотря на прекрасный ужин и «Шато-Латур 59». Он ухмыльнулся. Он всегда мог понять, насколько серьезны претензии жены, по тому, какую еду и вино она выбирала для него. Он продолжал читать в ней, как в открытой книге… Но он не считал, что она откажется от того, чтобы ее раз за разом перечитывали заново. И, ощутив себя главным в их союзе, Блэз пришел в хорошее расположение духа. Хватит сердиться.

Он последовал за женой в спальню. Доминик была в душе, он слышал шум льющейся воды. Блэз быстро разделся, скользнул за прозрачную дверь огромной ванной и встал позади Доминик. Лицо ее было поднято вверх, глаза закрыты, струи из трех душевых головок били по ней, точно в наказание, вода стекала по совершенному телу сверкающими ручейками, черные волосы прилипли к голове наподобие купальной шапочки. Блэз не догадывался, что Доминик специально приняла такую позу, что она ждала его, включив только один душ, прислушиваясь, не идет ли он — она была уверена, что придет. Но ее испуг, когда он, бесшумно подкравшись, встал сзади нее и, притянув к себе, заставил ощутить прикосновение напряженного, пульсирующего пениса, был разыгран безупречно. Тихонько вскрикнув, она прижалась к нему спиной, сладострастно потерлась о его тело твердыми маленькими ягодицами, еле слышно застонала, когда он, взяв в ладони ее груди, принялся тихонько покусывать зубами ее шею. Вдруг Доминик одним движением обернулась к нему, руки ее обвились вокруг его шеи. Следуя ее желанию, Блэз обхватил ее за талию и приподнял. Она быстро нашла и обещающе сжала его член, затем Блэз дал ей медленно соскользнуть вниз. Ее ноги сплелись на его спине, его руки поддерживали ее ягодицы, она откинулась, дав ему возможность жадно приникнуть губами к ее напряженным, твердым соскам. Ее искусные ласки заставили Блэза задрожать — и обезуметь.

Глава 13

Июнь

Доминик сидела за столом в своем кабинете в гонконгском отделении «Деспард и Ко» и просматривала список лиц, расположенных по общественному положению и по величине состояния, которые должны были присутствовать на ее трехдневном «Аукционе века», открывавшемся через четыре дня. Она была удовлетворена: на листе были имена только влиятельных и очень богатых людей. Иначе просто и быть не могло — ведь она потратила на организацию аукциона столько времени и денег. Доминик со всей возможной осторожностью распространила слух, что будет распродавать коллекцию одного неназванного гонконгского миллионера, который хочет убраться подальше от предстоящих коммунистических перемен. Коллекция включала в себя статуэтки из гробниц эпохи Тан и Хань, равных которым никто не видел уже много лет. Да, подумала Доминик с легкой улыбкой, это бесспорно. Таких статуэток еще никто не видел, тем более не выставлял на продажу на аукционе.

В каталоге, написанном ею самой, говорилось, что начало коллекции было положено до второй мировой войны, а в Гонконг она попала во время японо-китайской войны, когда ее владельцу пришлось бежать из Шанхая. Владелец именовался «хорошо известным гонконгским миллионером, пожелавшим остаться неизвестным», и личность его вызывала множество разнообразных предположений.

Он предоставил свидетельства о безупречном происхождении большинства, если не всех, своих вещей, часть которых, — как утверждалось в каталоге, была приобретена «по необычным каналам», но инспекция при просмотре удостоверила их подлинность. Оба вечера на просмотре было полно народу. Безусловно, так же будет и на самом аукционе. Доминик вздохнула, глядя на цифры предполагаемой выручки. Сумма выглядела невероятной, но Доминик была уверена, что достижимой. «Действуй смелее, — учил ее отец, — и люди поверят тебе. Начнешь колебаться — и ты пропала, твоим замешательством непременно кто-нибудь воспользуется. Повторяй одно и то же, и это станут воспринимать как непреложную истину» — . Именно так она и готовилась к этому аукциону в течение долгих месяцев. Передвинула его проведение, зная, что ей предстоит сражаться с Кейт Деспард. При этом Доминик столкнулась с некоторым сопротивлением, но, объясняя, почему дата аукциона перенесена, говорила убежденно и откровенно:

— Наша «кровная вражда» обошла страницы всех газет. Мы с моею сводной сестрой оказались тем, что американцы любят называть «горячие новости», а это будет только способствовать успеху аукциона.

Доминик приложила огромные усилия, чтобы аукцион прошел на высшем уровне — это касалось и атмосферы, и выбора приглашенных, и доходов. Она пригласила дизайнера-китайца, который превратил огромный конференц-зал, где должен был проходить аукцион, в дворцовые покои; она сама пересмотрела все склады «Деспардс», разыскивая ковры, драпировки, столы, курильницы, картины и образцы китайской каллиграфии. Преобладающими цветами должны были быть красный — в китайском понимании счастливый цвет — и желтый, тоже приносящий удачу. Сама Доминик собиралась надеть традиционное китайское одеяние, некогда принадлежавшее мандарину, из красного и золотого шелка, с изображением золотого дракона, изрыгающего пламя удачи. На рукавах — изысканно вышитая кайма. Вся атмосфера заставляла предвкушать то великолепие, какое являли собою сами вещи, расставленные на лакированном столе, который сам по себе был неповторим и стоил целое состояние.

Доминик даже прибегла к консультации астролога, чтобы выбрать наиболее удачный день для проведения аукциона, когда устанавливается верный фун-шуи — своего рода равновесие, когда семь элементов природы и пассивное женское начало Инь уравновешиваются активным мужским началом Ян. Доминик знала, что малейший слух о дурном фун-шуи моментально отпугнет богатых покупателей-китайцев, а благоприятный фун-шуи заставит их поспешить на аукцион. Даже еда в буфетах подавалась на классический китайский манер и воплощала пять вкусов: кислое, горячее, горькое, сладкое и соленое. Было приготовлено китайское вино, мао-тай, а для европейцев также выдержанное шампанское, «Крюг-59», а также несколько сортов чая, в том числе бо-лей, черный чай.

Доминик, в течение нескольких лет возглавлявшей гонконгское отделение «Деспардс», было отлично известно, что для китайцев большое значение имеет сама церемония. Ей хотелось привести посетителей аукциона в восторг. А ее собственное удовлетворение целиком зависело от того, как высоко взметнутся цены.

Уверенность Доминик в успехе скрасила неприятное ощущение собственного промаха в отношении чандлеровской коллекции. К тому же ей удалось преодолеть возникшую в отношениях с мужем натянутость, перестав говорить о коллекции, когда она поняла, что это совершенно бесполезно. Пока, разумеется. А после смерти старой дамы… Но это уже другая история, и Доминик без колебаний напишет ее заново. Все это утверждало ее во мнении, что Кейт Деспард сентиментальна и неопытна и не обладает никакими особенными способностями и знаниями. Доминик не собиралась предоставить Кейт проводить аукцион Кортланд Парка со всеми его сокровищами. Насколько Доминик было известно, аукцион Кортланд Парка считался в Лондоне самым большим за год и вполне мог быть приравнен к ее гонконгскому. Поэтому Доминик решила сегодня же ночью отправиться в Лондон. Здесь все было готово, и у нее оставалось в запасе немного времени. Стоило потратить его с пользой и попробовать подпилить ступеньки лестницы…

Доминик поднялась из-за стола, грациозно, как кошечка, потянулась и подошла к окну. Спускались сумерки, зажигались огни Гонконга. Она любила этот город, любила его суету, его нетерпение и стремление к быстрому обогащению. Деньги, прибыли составляли смысл существования Гонконга, как и смысл существования Доминик, и этот город был ей понятен и близок. Несколько лет назад она приехала в Гонконг, чтобы набраться опыта и обеспечивать лондонское отделение притоком китайских изделий, но постепенно наладила там собственную процветающую торговлю. Увидев, насколько Доминик справляется с делами, отчим предоставил ей полную свободу. Гонконгское отделение принадлежало ей не меньше, чем лондонское — самому Чарльзу. А нью-йоркское тоже будет ее, если она сумеет этого добиться. Доминик желала владеть всеми отделениями «Деспардс», но меньше всего ей хотелось потерять гонконгский филиал. «Теперь, — с удовлетворением думала Доминик, глядя на мерцающие огни, — он останется моим». Да, она вполне может позволить себе ненадолго переключиться на Лондон. Доминик продумала все ходы, изучила положение всех фигур на доске, главной из которых был, конечно, Николас Чивли. Кейт она отвела место пешки. Доминик предстояло завоевать Чивли, причем не теряя времени.

Давно уже она не принимала участия в подобной игре.

Все должно получиться, и тогда…

— Я думаю, — неожиданно заявил Ролло, — что неплохо было бы мне съездить в Гонконг на этот «Аукцион века».

Кейт отложила «Тайме», в котором она тщетно надеялась найти хоть какое-нибудь упоминание о дальнейшей судьбе Кортланд Парка.

— Ты хочешь поехать?!

— А что? Я давно мечтаю посетить места, где прошла моя юность, а заодно могу взглянуть, на что способна твоя названая сестрица.

— Ты знаешь Гонконг?

— Я был там во время войны.

— Но ведь туда уже летит Джеймс Грив как заведующий восточным отделением.

— И прекрасно, мне хотелось бы нанести… менее официальный визит.

Кейт с подозрением посмотрела на Ролло. Лицо его было спокойно и безмятежно, а Кейт по опыту знала, что это означало: Ролло что-то скрывает. Она прищурилась.

— Ты знаешь что-то неизвестное мне?

— Еще нет, — поспешно ответил Ролло, — но у меня есть ощущение… — Он потер длинным пальцем переносицу. — Если бы это был твой аукцион, ее шпионами просто все кишело бы.

— Но аукцион послезавтра открывается. Почему ты не заговорил об этом раньше?

— У меня еще не было приглашения.

— Не было чего?

— Да нет же, не на аукцион. Ничего подобного. Приглашение от старого друга. Он как раз живет в Гонконге.

— Как удачно, — поддела его Кейт.

— Да, действительно, — согласился Ролло. — Меня ведь здесь ничто не держит. Мы подготовили все возможное к аукциону. Сделано уже столько, что, если ты не получишь Кортланд Парк, тебе придется держать ответ перед твоими заведующими. Может быть, ты найдешь какой-нибудь способ повлиять на Николаса Чивли.

— Нет. К тому же он, не единственный душеприказчик, ты ведь знаешь.

— Конечно, но он единственный, чье мнение принимается в расчет. Старик Кортланд доверял ему. — И Ролло добавил:

— Если бы ты решилась… А впрочем, поступай как знаешь. Хотя ничего нового тут не придумаешь — все сценарии уже хорошо известны.

— Ты же знаешь, Ролло, все дело во мне, — ответила Кейт резко. — Я предлагаю «Деспардс», а не себя.

— Твоей сестрице это вреда не приносит.

— Зато меня не зовут Пираньей.

— Ты права… — согласился Ролло, но что-то в его тоне заставило ее задать вопрос:

— Но у меня тоже есть прозвище? Какое?

— Знаешь, про тебя говорят, что ты заломила за себя слишком высокую исходную цену.

Кейт возмутилась:

— Ну что ж тут негодовать, дорогая! Всем известно, что Николас Чивли добивается твоей благосклонности.

Я слышал, даже заключаются пари… — Ролло замолчал.

Глаза Кейт метали молнии. — Наши соперники, если проиграют, несомненно станут утверждать, что дело решилось именно таким образом…

— Подонки, — прошипела Кейт сквозь стиснутые зубы.

— Вот я и еду, чтобы все выяснить. Не волнуйся, детка. Все будет хорошо. Ручаюсь, Николасу понравилась наша презентация. Но откровенно говоря, все дело в том, решишься ли ты… мне надо договаривать?

— Я не веду дела таким образом. Отец говорил, что если потеряешь уважение рынка, то можешь выходить из игры.

— Если так дальше пойдет дело, тебе все равно придется выйти из игры, поскольку все достанется твоей сестре.

— У меня впереди полгода — за это время многое может случиться. Я получила коллекцию монет Ван Халена, разве не так? А Пикассо просто был сенсацией — благодаря тебе.

— Ерунда. Единственно, что может привести нас к победе, — это Кортланд Парк. Нам необходимо заполучить его. Иначе ты можешь уже сложить оружие.

— Ни за что!

Ролло заметил ее гневный румянец и переменил тему:

— Как идет твое аукционирование?

— Все лучше и лучше. Дэвид по-настоящему доволен мной. — И Кейт добавила:

— Но если ты уедешь в Гонконг, ты пропустишь мой дебют, — Жаль, конечно, во если Дэвид запишет его на видео, чтобы использовать в дальнейших занятиях, я смогу посмотреть потом.

Кейт, расстроенная, спросила:

— Ты что-то знаешь, правда? Что-то хочешь проверить?

— Меня одолевает любопытство. Впрочем, я могу тебе сказать, в чем дело. Я убежден, что статуэтка лошади эпохи Тан пришла к нам из Гонконга.

Глаза Кейт округлились. Ролло кивнул и предостерегающе поднял руку.

— У меня свои источники, — только и сказал он, оставив Кейт сгорать от любопытства. — И, кроме того, почему не убить двух зайцев сразу? Посмотрим, смогу ли я обнаружить, откуда появилась статуэтка, а заодно кое-что узнаем о стиле Доминик.

Идея была неплохая. Джеймс Грив, конечно, предоставит подробный отчет, но кто лучше Ролло сумеет почувствовать атмосферу аукциона?! Ролло сумеет увидеть и услышать то, что Джеймс может пропустить, на что ему даже не придет в голову обратить внимание.

Кейт внимательно взглянула на Ролло.

— У тебя уже все готово, да? Наверное, и билет на самолет есть?

— Я на всякий случай заказал.

Кейт не могла не рассмеяться.

— Ну хорошо. Сколько ты собираешься отсутствовать? Аукцион начинается через три дня.

— По-моему, недели мне должно хватить.

— Прекрасно — Кейт только вздохнула. — Я оформлю твою поездку в финансовом отделе… но ради Бога, не переходи границ Они и так держат на меня зуб из-за этой чертовой презентации. Как узнаешь что-нибудь новое, звони мне.

— Никаких рассказов по телефону, дорогая. Что бы я ни обнаружил — если это вообще удастся, — я расскажу тебе лично.

Кейт снова посмотрела на него.

— Похоже, ты что-то знаешь?

— Ничего, что я мог бы рассказать тебе сейчас, — произнес Ролло.

В последнее время Ролло был молодцом; Кортланд Парк настолько увлек его, что он перестал вмешиваться в чужую работу, а благодаря его склонности к театральным эффектам аукцион превращался в еще не виданное — даже если принимать в расчет Гонконг — зрелище. Все в «Деспардс» знали, что она непременно добьется права проводить этот аукцион.

Кейт меньше всего хотела обмануть ожидания своих сотрудников. Но беда заключалась в том, что она не могла относиться к сексу как к услуге, предлагаемой на продажу. Для нее секс был одним из многих аспектов настоящей любви. Для Доминик же, как, впрочем, и для Николаса Чивли, любовь была одним из аспектов секса, причем, Кейт была уверена, далеко не самым важным. Так же, как выгода была для них обоих выше всяких принципов.

Кейт никогда не поступалась своей порядочностью.

Те уроки, что когда-то давно преподал ей отец, навсегда запечатлелись в ее душе. Теперь пришла пора проверки.

Вечером Николас Чивли пригласил ее в Королевский оперный театр — пела несравненная Джоан Сазерленд.

После театра планировался поздний ужин. И Кейт решила за ужином откровенно поговорить с Николасом. Она скажет ему, что ждет, как он оценит ее профессиональную работу, скажет, что сама она не выставляется на продажу — ни сейчас, ни в дальнейшем. Если она потеряет Кортланд Парк — что ж, так тому и быть. Но если она переспит с ним, то никогда не узнает потом, что именно решило вопрос в ее пользу.

Она поговорила об этом с Шарлоттой, единственной женщиной, с которой она когда-либо обсуждала вопросы секса.

— Женское тело всегда было товаром для мужчины — зачем еще нужны проститутки? — прозаически рассудила Шарлотта. — Есть женщины, готовые иметь дело с мужчинами на этом уровне. Ты, дорогая Кейт, к ним не принадлежишь. И, я подозреваю, это в большей мере связано с твоим отцом.

— Каким образом? — удивилась Кейт.

— Сколько тебе было — четырнадцать, — когда он оставил вас? Это трудный возраст, период сексуального развития. Думаю, что его уход нарушил это развитие; сексуальные ощущения стали слишком болезненными.

Отец дарил тебе свою любовь и восхищение, ты ощущала свою ценность, что необыкновенно важно для женщины.

Когда он покинул вас ради другой женщины, дочь которой была всего на несколько лет старше тебя, ты расценила это как отрицание твоей собственной женственности.

И ты отказалась от нее и всего связанного с нею — именно отсюда твои джинсы, нелюбовь к украшениям, упорное неприятие всего, что ищет мужчина в женщине.

— Я никогда не думала об этом, — озадаченно произнесла Кейт.

— Ты не позволяла себе думать о чем-либо, связанном с отцом. Но сейчас все изменилось. Отец вернул тебе гораздо больше, чем «Деспардс»: он вернул тебе твою суть, и сейчас ты в силах осознать, что у Николаса Чивли и у тебя — разные пути, что его обольщение унизительно для тебя. Вспомни Мэрилин Монро — слишком много мужчин, слишком много секса на продажу погубили се. Мне кажется, она попала на сцену, когда в ней уже ничего не оставалось, никакого уважения к себе. Каждый раз, продаваясь, теряешь какую-то часть себя. Ты снова стала собой, и это дает тебе силы сказать «нет». — Шарлотта улыбнулась. — Возможно, ты решишь, что я — последняя женщина, которая должна говорить об этих вещах… Мои три мужа и Бог знает сколько любовников, именно любовников. Я любила их, а они любили меня. Я ни разу в жизни не переспала с режиссером или продюсером ради того, чтобы получить роль.

Кейт, измученная своими сомнениями, почувствовала себя гораздо увереннее.

— Я не знала твоего отца, но не думаю, что он хотел бы, чтобы ты следовала примеру своей сводной сестры, в сущности, потерявшей все то, чего она добилась своими… методами. Существуют мужчины — к сожалению, их немного, — которых отталкивает такой способ ведения дел.

Репутация Доминик сделалась притчей во языцех, ее прозвище говорит само за себя. Не думаю, что отец хотел бы для тебя… подобной известности. — Шарлотта ободряюще улыбнулась. — Будут и другие аукционы, у тебя все впереди.

У Николаса была ложа.

— Моя фирма спонсирует «Ковент-Гарден», — небрежно бросил он. — Это обычно производит впечатление на клиентов. — Он улыбнулся. — А вы, Кейт, производите впечатление на меня. Вы выглядите чудесно.

Кейт в который раз преисполнилась благодарности к Шарлотте, порекомендовавшей ей для этого случая один из шедевров Брюса Олдфилда — платье из тонкой тафты цвета бронзы. Увидев цену, Кейт вздрогнула, но не отступила.

Примадонна была в голосе, и Кейт была очарована.

Когда, после множества вызовов актрисы, занавес, наконец, закрылся, она подняла на спутника сияющие глаза.

— Это было великолепно… благодарю вас, Николас.

— Вы же как-то сказали, что любите оперу. — Он встал подать ей отороченную норкой накидку из такой же, что и платье, тафты. — Должен сознаться, что меня музыка увлекла гораздо меньше, чем вас.

Им пришлось долго спускаться по лестнице в толпе зрителей, а когда они шли по фойе, рядом послышался чей-то голос с очаровательным акцентом, проговоривший:

— Кейт? Дорогая, я едва узнала вас…

Николас Чивли заметил, что лицо Кейт перестало лучиться радостью, как только она увидела невероятно красивую женщину в шелковом сапфировом платье, с палантином из голубой шиншиллы. Женщину сопровождал невысокий и некрасивый, но обаятельный человек.

— Как идут дела, дорогая? Как удачно, что мы встретились. Я не была в Лондоне целую вечность — столько дел…

Она прямо посмотрела на Николаса и протянула руку.

— Добрый вечер. Меня зовут…

— Я знаю, кто вы, — ответил он, поднося ее руку к губам.

Улыбка Доминик засняла ярче сапфиров в ее серьгах.

— Николас Чивли, — представила его Кейт голосом, не выражавшим ничего.

— А это мой старый друг, Рауль де Шевиньи. Он здесь во французском посольстве.

Невысокий смуглый человек склонился над рукою Кейт, а в его карих глазах блеснула не то симпатия, не то участие, Кейт затруднилась бы сказать, что именно. Она же с трудом могла выдавить из себя улыбку. Лицо ее словно окаменело, тело охватило холодом. Внезапно она ощутила, что все пропало, и вздрогнула.

— Вам холодно? — обеспокоенно спросил Николас. — Сейчас я попробую поймать машину…

Кейт была охвачена ощущением внезапной и неизбежной катастрофы и потому не чувствовала ничего.

Ее не удивило, что они все вчетвером оказались в огромном черном «роллсе». Она понимала, что их встреча подстроена, и прекрасно знала, с какой целью: Доминик решила попробовать заполучить Кортланд Парк. Она-то, не раздумывая, пойдет на то, что не могла сделать Кейт, — она пойдет навстречу любому желанию Николаса. Кейт почувствовала, что сковавший ее холод уступает место горячему гневу. «Как Блэз мог? — думала Кейт. — Как он мог? Блэз единственный, кто знал, что я должна встретиться с Николасом. Он полетел в Нью-Йорк и поспешил все ей выложить». Предательство Блэза потрясло Кейт. Значит, она была права, подозревая, что он во всем оказывает поддержку своей жене.

Приезд Доминик в Лондон за три дня до открытия ее нашумевшего «Аукциона века» говорит, какое большое значение она придает коллекции Кортланд Парка. Поглощенная этими мыслями, Кейт постоянно ощущала на себе чей-то взгляд и, отвернувшись от окна, увидела сверкающие глаза своей сводной сестры. В них горело злорадство и упоение смятением Кейт. «Я же предупреждала тебя, не берись», — говорил ее взор…

Остаток вечера был сущим кошмаром. Конечно, ужинали они вчетвером, и Доминик обрушила все свое обаяние на Николаса, не обращая внимания ни на своего спутника, ни на Кейт. Она словно забыла о них; абсолютно сломленная Кейт уловила в глазах француза участие.

Он, конечно же, тоже прекрасно понимал, что делает Доминик. Он пригласил Кейт танцевать, и она охотно приняла приглашение; это было лучше, чем быть пустым местом за столом. Рауль де Шевиньи оказался прекрасным партнером, а поскольку он был гораздо ниже Кейт, она скользила невидящим взглядом поверх его плеча, погрузившись в собственные размышления.

— Послушайте, вы не должны, — тихо произнес он.

— Не должна… чего? — встрепенулась Кейт.

— Уступать ей. Вы же сдались сразу, как только увидели ее. Почему?

Кейт слабо улыбнулась.

— Вы видели, как он на нее смотрит?

— Он много значит для вас?

— Это совсем не то, что вы подумали, — ответила Кейт. Ей никому не хотелось объяснять, в чем дело. Она снова чувствовала себя неуклюжей, некрасивой и никому не нужной.

— А-а-а… — мягко продолжал француз. — Понимаю.

Это, видимо, связано с вашим… деловым соперничеством?

— Да.

— Я так и знал, что здесь что-то кроется. — Он криво улыбнулся. — С Доминик всегда так. — После недолгого молчания он спросил:

— А почему вы не боретесь с ней?

— Я не обладаю ее оружием или ее неразборчивостью в использовании его.

— Значит, так вы полагаете? — Француз понял все. — И прежде всего ее уверенностью в том, что вы не справитесь с любыми превосходящими силами противника?

— Я уверена только в собственных силах, — ответила Кейт. — А моя сила совсем в другом.

— Этим она и воспользуется, как обычно.

— Кажется, вы неплохо ее знаете.

— Возможно, лучше многих других, и в течение долгих лет…

Кейт иронически улыбнулась.

— Значит, у нее действительно есть верные и надежные друзья.

Ответная улыбка Рауля была столь же ироничной.

— Они у нее стратегически распределены. — И, очевидно почувствовав реакцию Кейт, он добавил с трезвостью истинного француза:

— Каждый берет то, что может.

«И ты тоже?» — подумала Кейт. Какова же власть Доминик над мужчинами! Даже над таким, как Блэз Чандлер. Кейт вновь ощутила боль. Блэз смертельно оскорбил ее. После той поездки в Колорадо, после того, как они, казалось, достигли взаимопонимания, он оказался способным на такое предательство. Ролло был прав: нельзя верить никому, нигде и никогда.

— Давайте вернемся к столику, — резко произнесла Кейт.

За их столиком никого не было, и, оглянувшись на танцующих, Кейт увидела улыбающееся лицо Николаса над необыкновенно красивым, поднятым кверху личиком. Выражение лица Николаса заставило Кейт отвернуться. «Все пропало, — поняла она, — все пропало…»

Она почувствовала, как глаза ее заволокло слезами.

— Я думаю, мне пора… — удалось ей произнести слабым голосом. — У меня сегодня был трудный день.

— Разрешите мне проводить вас?

— Не нужно. — Ей хотелось побыть одной. — Прошу вас, останьтесь здесь…

— Что мне сказать вашему… приятелю?

— Что у меня разболелась… голова, — тихо сказала Кейт.

— Вы совершаете ошибку, — тихо произнес Рауль.

— Нет, только убеждаюсь в уже совершенной.

Он встал вместе с ней, взял протянутую ему руку и поднес к губам.

— Желаю удачи, — пожелал он искренне.

Кейт заставила себя улыбнуться, затем повернулась и быстро вышла из зала.

В такси, откинувшись на сиденье, она позволила своим печалям полностью завладеть собой. «Ох, Шарлотта, — думала она, — как ты ошиблась! При ней я теряю всякую уверенность…»

Шарлотта позвонила Кейт на следующее утро узнать, как дела.

— Ты не должна была уступать ей, Кейт, — сказала она. — Нужно было продолжать борьбу.

— Каким образом? Она оказывает какое-то завораживающее действие на мужчин. Достаточно одного ее взгляда — и они покорно идут за нею. Она прекрасно знала: я вижу, что она делает. Она наслаждалась этим! Она продемонстрировала мне свою силу.

— Николас не звонил тебе?

— Нет. Я и не жду звонка. Он теперь позвонит, только чтобы сообщить, что Кортланд Парк уплыл в другие руки.

— Ты в этом уверена?

— А зачем иначе она приехала, как ты думаешь? Она не задумается над тем, чтобы переспать с ним или сделать все что угодно, чтобы добиться желаемого. Она может это сделать без раздумий. А я — нет, не могу. Не могу, и все.

— Но ваша презентация — мне казалось, ты была так уверена, что все хорошо.

— В этом-то я и сейчас уверена. У меня просто нет никакой уверенности в Николасе.

Она услышала, как Шарлотта вздыхает.

— Да, на него трудно полагаться. В Сити его считают человеком ненадежным.

— Я никогда на него особенно не рассчитывала. — Кейт то ли вздохнула, то ли всхлипнула.

— Но он также реалист, — бодро сказала Шарлотта. — Его задача — получить от Кортланд Парка как можно больше. Согласно завещанию старика, Николас получает доход с доверительной собственности…

— Как?

— Ты не знала?

— Он никогда не говорил об этом.

— Конечно, и не должен был. Николасу хочется получить все. И тебя, и свои солидные пять процентов. Остальное пойдет на создание фонда для молодых американцев, которые хотят жить и учиться в Европе — что-то наподобие Фулбрайтовской стипендии. Но цель Николаев — получить максимум самому, ему дела нет до неизвестных американских юнцов.

— Это совершенно меняет дело. — Кейт вдруг снова ощутила надежду, которая, казалось, покинула ее навсегда.

— Потому-то он тебе ничего не говорил. Насколько я знаю Николаса, — а я знаю, поверь, — он не изменит из-за твоей сестрицы своего решения. Его репутация бабника просто ширма, за которой кроется его непрекращающийся роман с деньгами. Николас ведет весьма дорогостоящую жизнь. Не вешай нос, Кейт. Если ваши идеи относительно аукциона могут дать лучшую финансовую картину, Николае постарается доверить аукцион вам, что бы там ни предлагала ему Доминик.

— Если даже он сочтет меня ужасной трусихой в любовных делах?

— Николас пока не может позволять себе руководствоваться эмоциями, принимая решения. А в сущности, как все бабники, он просто бессердечный ублюдок.

Кейт мгновенно воспрянула духом.

— Надеюсь, что ты права — как всегда! — воскликнула она. — Знаешь, мне сразу стало лучше.

— Ты очень эмоциональна, Кейт. Не переставай размышлять, даже когда тебя захлестывают эмоции, и помни, что у тебя еще нет опыта твоей сестрицы. Мне кажется, — проницательно заметила Шарлотта, — что именно твоя чистота прежде всего могла привлечь такого закаленного воина, как Николас Чивли, лет восемьдесят назад мамаши советовали бы дочерям держаться от него подальше, а сами в то же время уговаривались с ним о тайных свиданиях. Так или иначе, — весело закончила она, — не считай вчерашнее своим Ватерлоо. Для Николаса важны доходы, а не люди. Я готова побиться об заклад…

И она бы выиграла. Николас Чивли не собирался менять решение, которое принял, как только увидел, что подготовила Кейт Деспард для аукциона Кортланд Парка.

Ее предложения были настолько смелы, что дух захватывало. Экзотическое зрелище, а не аукцион. Представители. двух других аукционных домов предлагали что-то вполне приличное, но Николас сразу, без всяких сомнений почувствовал, что «Деспардс» оставляет их далеко позади.

Он не говорил этого Кейт, потому что она заинтересовала его. Ему уже давно не встречалось такое свежее, нетронутое существо. Его забавляли — но и очаровывали — ее смущение, румянец, ее чистота. Он знал, что ей отчаянно нужен этот аукцион, и его интересовало, как далеко она может зайти ради этого. Скажем, решится ли оказаться в его постели.

Когда, вернувшись к столу, Николас не обнаружил Кейт, он сразу понял, в чем дело. Но, рассудил он, ее можно понять — мало кто может соперничать с Доминик дю Вивье. Он выразил некое приличествующее случаю беспокойство, в то время как Доминик не скрывала своего триумфа. А Николас был последним человеком, способным отринуть такие соблазны.

И действительно, думал он на следующее утро, стоя под душем в роскошной ванной Доминик, все соблазны не обманули его ожиданий, все слухи о Доминик оказались чистой правдой. Он осторожно намыливал пах. Николае сам обладал завидным сексуальным аппетитом, он был вполне способен переспать за сутки с несколькими женщинами, но Доминик дю Вивье оказалась невероятной.

Приведя его в полное изнеможение, она, казалось, была полна сил и желания. Давно ему не приходилось проводить такую необузданно-страстную ночь. «Теперь, — думал он, улыбаясь собственным мыслям, — она должна предъявить мне счет».

И действительно, счет был ему предъявлен — с таким же безупречным искусством, как и все предшествовавшее. Доминик ни разу не произнесла «не надо», она лишь предполагала, что, возможно, Николасу стоило бы обратиться к более опытным специалистам на этом поприще.

Она развенчала свою сводную сестру, подчеркнув ее статус начинающей, и подчеркнула безупречность собственной работы. Никто в здравом уме не поставит двести к одному на аутсайдера, зная, что существует несомненный фаворит.

Николас выслушал ее с самым серьезным видом, задумчиво кивая, временами хмурясь, выказывая беспокойство.

— Я благодарен тебе за несомненно профессиональные советы, — сказал он наконец. — Ты обладаешь опытом и «ноу-хау», чего твоей сестре не хватает, но, знаешь ли, у меня связаны руки в вопросах выбора аукционного дома; у покойного мистера Кортланда была самая настоящая американофобия. — Все это было произнесено с подобающим сожалением.

Лицедейство Доминик не уступало его собственному.

— Я поняла… Жаль, что он заделался таким европейцем. Я могла бы столько для тебя сделать.

— Ты и так многое сделала для меня.

Доминик одарила его улыбкой.

— Я спрашивал кое-кого, — неуверенно продолжал он, — и должен признаться, ты не одинока в своем мнении. Если бы покойный Чарльз Деспард был жив…

— Тогда, — сказала Доминик с легчайшим вздохом, — было бы совсем другое дело. — Затем, превосходно изображая озабоченность, добавила:

— Понимаешь, меня беспокоит репутация «Деспардс». Если аукцион пройдет плохо, это может плачевно отразиться на будущем всей фирмы.

— Ты несомненно права, — согласился Николас.

Еще улыбка.

— Я знала, что ты поймешь…

— Да, конечно, конечно, — уверял он ее, прекрасно все понимая. Кейт Деспард ведет с ней борьбу не на жизнь, а на смерть. «А на ее месте в постели могла бы оказаться и Кейт», — вдруг подумал он, улыбаясь.

— Хотелось бы мне побыть в Лондоне подольше, — говорила Доминик. — Но сегодня я должна вернуться в Гонконг.

— О да, твой «Аукцион века». Даже я кое-что слышал о нем.

— Надеюсь, он действительно вызвал большой интерес, — промурлыкала Доминик.

— Я бы хотел присутствовать на нем, — не кривя душой, признался Николас. — Я уверен, это будет замечательное зрелище.

— Ничего подобного ему еще не было, — подтвердила Доминик.

«И тебе тоже», — подумал он. Они вряд ли увидятся еще — Доминик слишком опасна. А к тому же, поняв, что попытка не увенчалась успехом, она бесспорно раз и навсегда вычеркнет его из своего списка.

Николас нехотя поднялся, превосходно изображая сожаление. И в этом она опять оказалась равной ему. Им обоим, вдруг осознал он, хочется расхохотаться над спектаклем, который они устроили. «Да, мы оба доверяем только себе, — думал Николас. — В этом мы похожи, и поэтому Доминик опасна… Но как жаль, в самом деле, как жаль, она так хороша…»

Николас послал Кейт цветы с запиской, в которой выражал сожаление о случившемся и выражал надежду, что они увидятся, когда она выздоровеет. Он не звонил ей, пока не увидел в газете фотографию Доминик в аэропорту Хитроу на пути в Гонконг.

Тогда он позвонил своему высокопоставленному приятелю в Департамент окружающей среды. Никаких изменений не произошло: правительство не решалось брать на себя устройство судьбы Кортланд Парка. Экономические условия не способствовали этому.

Кейт вела очередной пробный аукцион, когда ей передали, что ее хочет видеть Николас Чивли.

— Попросите его подождать, — ответила она и под одобрительные улыбки Дэвида Холмса довела аукцион до конца.

— Очень неплохо, Кейт, — похвалил он. — Вы стали гораздо сильнее. Я предупреждал вас, что здесь нужно много работать, и теперь могу сказать, что вы отлично справляетесь. Я считаю, что аукцион викторианских миниатюр на следующей неделе должны проводить вы сами.

У Кейт перехватило дыхание.

— Вы уверены?

— Совершенно. Теперь вы прекрасно знаете, что и как надо делать.

Войдя в кабинет, Кейт застала Николаса Чивли у окна. Улыбаясь, он обернулся к ней.

— Надеюсь, вы чувствуете себя лучше?

— Гораздо, — искренне призналась Кейт.

— Прекрасно. У меня для вас новость, от которой вы почувствуете себя на вершине мира. Правительство не собирается заниматься Кортланд Парком.

Именно тогда Кейт поняла, что она выиграла. На какие-то секунды она замерла, слыша звон в ушах и чувствуя, что сердце сейчас выскочит из груди.

— Да, — улыбнулся Николас, читая по ее выразительному лицу. — Я уполномочен от имени душеприказчиков покойного Джона Рэндольфа Кортланда просить вас принять содержимое поместья Кортланд Парка к продаже, которая должна состояться не позднее 31 декабря этого года.

Руки Кейт обвились вокруг него и сжали его в объятиях. Николас почувствовал, что ее искренняя радость передалась и ему. «Как удивительно в ней все смешано, — подумал Николас, ощущая странную нежность, чувство, которое он редко испытывал к женщинам. — Такая решительная и уверенная, когда речь идет о работе, такая робкая, когда дело касается ее самой».

Опомнившись, Кейт смущенно произнесла слова благодарности:

— Благодарю. «Деспардс» сделает для вас все возможное.

— Я знаю это.

Немного поколебавшись, Кейт все же задала ему вопрос:

— Что же, в конце концов, убедило вас?

Он понимал, что даже сейчас ей нужны подтверждения.

— Ваша презентация, разумеется. Совершенно блестящая, с новыми идеями, в корне меняющими представление об аукционах. К тому же я уверен, что вы непременно достигнете намеченных вами исходных цен. Кстати, именно это произвело на меня впечатление, когда я в первый раз увидел вас. Помните тот день? Я какое-то время ходил по «Деспардс», чтобы почувствовать атмосферу.

А вы разговаривали с пожилой дамой, хозяйкой вустеровского кофейника…

— Миссис Суон!

— Может быть. Вы произвели на меня впечатление.

Вы безошибочно определили кофейник и назначили цену, которой — я проверил потом — он достиг. Я подумал: ладно, это небольшая вещь, но если так же определяют и более значительные… К тому же вы не пытались обмануть клиентку. Если бы вы сказали ей, что кофейник стоит пятьсот фунтов, она была бы и в этом случае до конца дней вам благодарна и не подумала бы вас проверять. Было очевидно, что она безгранично доверяет вам.

Я изучал работу «Деспардс», и все, что я выяснил, подтверждает мое мнение о том, что именно ваша фирма лучше всех справится с продажей Кортланд Парка.

Они оба хорошо представляли, что стоит за этим решением. Доминик в самом деле пыталась подкупить Николаса, и он поддался ее соблазнам и насладился ими, но своего решения не изменил.

Кейт старалась не выдать своего изумления. Доминик проиграла! Но тут она вспомнила трезвые рассуждения Шарлотты: секс хорош, по мнению Николаса Чивли, но и за него надо платить…

— Я думаю, нам нужно выпить по этому поводу, — радостно объявила Кейт.

У Николаса расширились зрачки, когда Кейт протянула ему бутылку «Дон Периньон-59».

— Великолепно, — одобрил он.

Кейт налила светлую, золотистую жидкость в два высоких бокала и, протянув один Николасу и коснувшись его бокала своим, послала мысленный привет Ролло, который сейчас летел над Тихим океаном. Когда он позвонит ей, она порадует его хорошими новостями.

Глава 14

Известие о том, что проведение аукциона Кортланд Парка поручено «Деспардс», появилось в соответствующих колонках во многих газетах, во всех соответствующих разделах еженедельников, об этом сообщали и телевизионные информационные передачи по двум каналам. Кейт интервьюировали, фотографировали, поздравляли. Сотрудники «Деспардс» ликовали. Телефон звонил не переставая, шли факсы, телеграммы приходили охапками. Обнаружился и весьма приятный побочный эффект предстоящего аукциона — приток новых предложений, включая, например, предложение продать коллекцию драгоценных камней Корнелии Фентрисс Гарднер. Корнелия была единственной дочерью герцога Фентрисса, американского мультимиллионера, который перед первой мировой войной нашел себе жену в среде английской аристократии. Драгоценные камни были страстью Корнелии; судя по слухам, ее коллекция могла бы соперничать с коллекцией английской королевы. В завещании содержалось распоряжение продать коллекцию, поскольку единственный сын Корнелии Фентрисс Гарднер погиб в 1940 году.

Как только душеприказчики позвонили Кейт, она, не теряя времени на консультации с Хью Стрейкером, заведующим отделом драгоценных камней, и не будучи особо сильна в них, предоставила ему заниматься переговорами.

Кейт, хотя и была страшно занята с тех пор, как стало известно о предстоящем аукционе, поехала вместе с Хью, зная, что он не тратит времени попусту. Она подала ему несколько новых идей, в частности, предложила демонстрировать выставленные на аукцион камни манекенщицам, совмещая с показом мод «от кутюр». Именно это предложение решило дело, тут же было заключено соглашение и назначена дата проведения аукциона — через три месяца.

— Боже мой, Кейт! — говорил Хью, когда они на такси возвращались в «Деспардс». — Невероятно! У нас бывали время от времени превосходные вещи, но целая коллекция — никогда! Ваша идея относительно манекенщиц ошеломляюща! И к тому же удивительно разумна…

Почему раньше никто не додумался сделать этого?

— Раньше меня здесь не было, — ответила Кейт.

Глаза ее сияли.

— Хвала Господу, теперь вы здесь.

— Вести аукцион будете вы. Вы понимаете в драгоценностях. Я никогда особенно не увлекалась ими.

— С удовольствием. Вы видели этот жемчуг? Мне не попадалось ничего подобного с тех пор, как я смотрел жемчуга великой княгини Натальи несколько лет назад.

— Надеюсь, нам не придется скупать на аукционе собственные вещи?

— Эти? Никогда. Драгоценные камни всегда в цене, к тому же и оправы сказочной работы. Кортланд Парк и эта небольшая коллекция должны заметно повысить ваши шансы.

— Да, сегодня как раз заканчивается «Аукцион века», и, судя по сообщениям Джеймса Грива, чистая выручка достигла астрономических цифр.

— Теперь мы получим многое, — уверенно сказал Хью. — Ничто так не способствует последующему успеху, как предыдущий успех.

…Именно это ощущение не покидало Доминик. Все прошло точно по плану. Как будто судьба решила преданно ей служить. Доминик это было важно — особенно после того, как она узнала о предательстве Николаса Чивли. Она впала в бешенство, рыдала, швыряла вещи, заставляя слуг держаться от нее подальше. Он за это заплатит… И эта притворщица, эта простушка Кейт Деспард поплатится тоже.

Открытие «Аукциона века», как и предполагала Доминик, произвело сенсацию: дворцовые покои, сильный запах благовоний, ее собственное царственное появление и, наконец, сами вещи — все подогревало желание торговаться и набавлять цену. К концу первого дня намеченная Доминик сумма была превышена на пятнадцать процентов.

И теперь, стоя на возвышении, рассматривая разгоряченную толпу возбужденных людей, Доминик улыбалась. Общая сумма уже превысила двадцать миллионов долларов США. «Пускай эта сухая жердь попробует получить больше», — зло думала Доминик.

Все присутствующие настолько жаждали приобрести что-нибудь на «Аукционе века», что цены были небывалые. «Да, Кейт придется здорово потрудиться над своим Кортланд Парком, чтобы догнать меня», — думала Доминик, в то время как на столик ставили последний лот, парные статуэтки знаменитых лошадей эпохи Тан Она услышала восторженный вздох, вырвавшийся из груди присутствующих. Лошади, казалось, вот-вот устремятся вперед — столько в них было жизни-хвосты развевались, грива летела, передние ноги взмыли в воздух. Доминик не кривила душой, сказав, что это самые красивые вещи, которые ей когда-либо выпадала честь продавать.

Цены росли бешено. Доминик вела соперников вверх по лестнице, каждая ступенька которой означала стотысячедолларовые надбавки, что в результате прибавило к сумме четверть миллиона — так велико было желание приобрести прекрасные старинные изделия. Зал пульсировал напряжением. Лица присутствующих застыли, дыхание замерло, когда цена подошла к двум миллионам гонконгских долларов, а сама эта сумма была встречена потрясенным шумом. А в тот момент, когда покупатель-китаец едва заметным кивком головы подтвердил сумму два миллиона пятьсот тысяч гонконгских долларов и прозвучал удар молотка Доминик, публика, казалось, сошла с ума — разумеется, европейская ее часть. Китайцы сохраняли сдержанную невозмутимость, напоминая Доминик статуэтки, которые она продавала.

Затем сама Доминик, изящная красно-золотая фигурка, оказалась в окружении людей, жаждущих приблизиться к ней, поздравить ее, сказать, что никогда не забудут этого вечера. Казалось бы, она могла чувствовать усталость — настолько она сама выложилась за время аукциона, — но она ощущала лишь возбуждение. Она позировала фотографам, отказалась от бокала шампанского, но взяла предложенную чашку ароматного чая и пила его мелкими глоточками, с улыбкой принимая похвалы.

Немногим позже в круглой вращающейся кровати под шелковым балдахином в полной зеркал спальне своего пентхауза Доминик нашла наилучший выход для переполнявших ее чувств. Она приподнялась налить шампанского, стоявшего в ведерке со льдом на прикроватном лакированном шкафчике китайской работы шестнадцатого века, в два бокала, один из которых вручила своему партнеру и любовнику китайцу.

— Мы сумели это сделать! — ликовала она. — Два долгих года планов и работы, но мы все сделали!

Китаец скользнул взглядом по собственному телу.

— Еще не все…

Доминик рассмеялась. Этот Чжао Ли неподражаем!

В нем сочетались мудрость тысячелетней цивилизации и блеск новейших достижений. К тому же он был превосходно сложен, хотя и невысок ростом, всего на несколько дюймов выше ее. Его обнаженное тело напоминало бронзовую флорентийскую фигурку, которую Доминик как-то купила, очарованная сладострастностью ее позы. Его пенис был соразмерен с телом, но то, что он проделывал в постели, поражало Доминик, которая, как ей казалось, знала и умела все.

Китайцы многое научились делать гораздо раньше европейцев, неудивительно, что они раньше открыли и тайны сексуальных игр. Слова, которые произносил Чжао Ли, были так же изысканны, как и действия, соответствующие им. Он мог не кончать до тех пор, пока Доминик, испытав ряд потрясающих оргазмов — китайцы называют их «облаками и дождем», не начинала молить о пощаде.

Он доводил ее до изнеможения, чего никто не мог добиться, даже ее муж. Только Чжао Ли пробуждал в ней звериную ненасытность и оставлял ее полумертвой от усталости. И ей это нравилось.

Почти так же, как ей нравился ее собственный «Аукцион века»!

— Какие цены! — торжествующе восклицала она, устраиваясь около своего любовника среди множества подушек. — Это все человеческая жадность, откровенная и неприкрытая.

— Я же говорил тебе, — произнес Чжао Ли.

Доминик рассмеялась.

— Представь, так алчно набрасываться на подделки!

— Но какие подделки! К тому же благоразумно разбавленные подлинными вещами…

— Конечно, — Доминик внимательно взглянула на любовника. — Они действительно прекрасны. — Ее рука тихонько поползла вниз по его бронзовой коже. — Ты все еще не хочешь сказать мне, кто их делает?

— Я уже говорил тебе, что не могу. Нам разрешили продавать их при условии, что мы не будем задавать вопросов.

— Вы, китайцы, обожаете таинственность. — Это было сказано в шутку, но не без желания задеть его.

— Чем больше людей знает, тем вероятнее опасность разоблачения. Ты получаешь свою прибыль, они — свою.

Зачем тебе вмешиваться не в свое дело?

«Затем, что я не люблю быть вне игры», — подумала она. Чжао Ли отличался способностью держать рот на замке, как и все эти китайцы. Когда он впервые рассказал ей о производстве подделок, она отнеслась к этому скептически. Связываться с подделками опасно, существует слишком много научных методов определения подлинности вещей. Потом он принес образец, и Доминик поняла, что видит нечто уникальное. Она забросала его вопросами — как, где, кто… Но в ответ получила только возможность выбирать — либо она принимает статуэтки к продаже, не задавая вопросов, либо сбыт фигурок осуществится без ее участия. Доминик согласилась не раздумывая. Спустя два года в полной тайне было изготовлено достаточное число вещей, рынок был подготовлен умело распространявшимися слухами, выпущенный каталог сам собой представлял произведение искусства. Сомнения Доминик окончательно рассеялись. Чжао Ли говорил ей с непоколебимой уверенностью, что от покупателей отбоя не будет: Гонконг создан для торговли, да и время подходящее. Красный Китай расправляет крылья, и люди охотно вкладывают деньги в дорогостоящие произведения искусства, которые несложно вывезти из страны в случае необходимости. Он оказался прав во всех отношениях. Цены поднялись даже выше, чем она предполагала. Теперь Кейт Деспард ее не догнать.

Доминик видела здесь специалиста по китайскому искусству из «Деспардс», наряду с такими же знатоками из «Сотбис», «Кристи» и других ведущих аукционных домов.

Но Кейт Деспард не было, и это смущало Доминик. Китайский фарфор, что ни говори, был специальностью Кейт. Наверное, она не нашла в себе мужества приехать, зная, что здесь ее надеждам придет конец. Доминик рассмеялась.

— Что ты смеешься?

— Я вспомнила ту статуэтку, которую моя сестрица продала Рольфу Хобарту… за подлинность которой она так горячо ручалась. Если она не обнаружила подделки, никто другой тоже не сможет.

— Я же говорил тебе, — повторил Чжао Ли.

— Она сочла, что статуэтке две тысячи лет. — Опять смешок. — Как бы мне хотелось сказать ей, что лошадке нет и двух лет.

— Если ты это сделаешь, то больше не увидишь меня.

Доминик повернулась и посмотрела в его блестящие миндалевидные глаза. Внезапно она вздрогнула.

— Никаких вопросов, — снова сказал Чжао Ли.

— Никаких, — легко согласилась Доминик. «Пока — никаких», — подумала она. Ей служило утешением то, что она все это время дурачила людей. Доминик нравилось это занятие. Все эти важничающие специалисты с их высокопарными приговорами. Она всех их провела. Сомнения не мучили ее. Неприятное ощущение, что расчеты относительно Кортланд Парка не оправдались, оставило ее.

Теперь все должно пойти само собой. И при некотором везении она легко оставит Кейт Деспард позади.

Она почувствовала, что Чжао Ли не прочь снова предаться любовным играм, и выбросила из головы все остальное. Как только он прикасался к ней, она уже не могла думать ни о чем другом…

Пронзительный телефонный звонок вырвал Блэза Чандлера из тяжелого забытья. Он схватил трубку и сердито произнес:

— Да?

— Я так и надеялась, что ты скажешь «да», Мальчуган.

— Герцогиня? — Он привстал, зажег лампу. — Бог мой, сейчас только четыре утра.

— Да, мне жалко, что я потревожила твой спокойный сон или чему еще я там помешала, но дело срочное.

Озабоченность в ее голосе заставила его моментально прийти в себя.

— С тобой ничего не случилось? — встревоженно спросил он.

— Не со мной, с Кейт Деспард.

Блэз выругался.

— Что еще?

— Этого старого гея, с которым она вместе держала магазинчик, здорово избили в Гонконге. Его положили в больницу Королевы Елизаветы, но я позвонила Бенни Фону и попросила переместить его в Чандлеровскую клинику. Кейт тоже там. Я хочу, чтобы ты сам посмотрел, что можно сделать — и как можно скорее.

— Какого черта Ролло Беллами делал в Гонконге?

— Я думаю, присутствовал на аукционе твоей жены.

Разве она тебе о нем не сообщила?

Блэз пропустил колкость мимо ушей.

— Как его при этом могли так избить?

— Вот я и хочу, чтобы ты это выяснил. Я позвонила в Лондон поболтать с Кейт, и мне сказали, что она позавчера улетела в Гонконг.

— Герцогиня, я говорил тебе раньше и повторяю теперь. Не пытайся сделать из меня ангела-хранителя Кейт Деспард. Она достаточно взрослая, чтобы справляться со своими делами самостоятельно.

— Не сомневаюсь в этом. Я только боюсь, ей не приходилось раньше сталкиваться с чем-то подобным. А кроме того, — лукаво добавила старая дама, — разве Чарльз не просил тебя позаботиться о ней?

— Да, но не караулить же! Мне, в конце концов, есть чем заняться, кроме как устраивать ее дела!

— Конечно, конечно! Но она так дорожит своим старым другом! Да и вообще, не нравится мне это дело. Я хочу, чтобы ты был там и чтобы на твою помощь можно было рассчитывать.

— Бог мой, ведь он в больнице, какая помощь?

— Но он искалечен, по словам Бенни. Его сильно отделали.

— Обычная потасовка гомиков, — грубо сказал Блэз, не в силах сдержать раздражение.

— Это возможно. Меня беспокоит, что Кейт там совсем одна, у постели человека, который в любую минуту может умереть. В такой момент нужно бывает на кого-нибудь опереться. Мне-то всегда было на кого опереться — не так ли, Мальчуган? — С внезапной хрипотцой в голосе она добавила:

— Я полюбила эту девочку, Блэз. Она мне по сердцу…

— А мне не по сердцу, к чему ты клонишь, Герцогиня.

— Сделай это ради меня, — попросила Агата Чандлер. Голос был усталым и старческим. — Ради меня, если не можешь сделать ради нее.

— Прекрати, Герцогиня, — на Блэза не произвели впечатления уговоры.

Тут она заорала в трубку:

— Тогда сделай, потому что я тебе приказываю, хорошо? Пока еще я всем распоряжаюсь.

— Только не мной в качестве ангела-хранителя Кейт Деспард, — проревел в ответ Блэз.

— Я все-таки хочу, чтобы ты полетел туда. Ролло в плохом виде — он может умереть, как мне сказали. Поэтому Кейт отправилась к нему. Если это случится, ей понадобится помощь. Это ведь не такое уж непосильное одолжение, правда? — вкрадчиво закончила она.

«Еще какое большое», — подумал Блэз в ярости, но сказал только:

— Хорошо. Я отправлюсь туда, как только смогу.

— Узнаю моего Мальчугана, — нежно сказала старуха. — И что бы ты ни обнаружил, дай мне знать.

И она резко, как всегда, оборвала разговор.

Блэз положил трубку, на минуту задумался, потом снова потянулся к телефону и набрал номер.

— Бенни? Это Блэз Чандлер. — Он слушал, как Бенни Фон, руководивший Корпорацией в Гонконге, четко и сжато изложил ситуацию. Затем сказал:

— О'кей. В общих чертах я понял. Теперь узнай подробности. Все, что только сможешь: кто, где и как. Имеет ли к этому делу касательство полиция? Где остановилась Кейт Деспард? Я вылечу ближайшим самолетом, встреть меня на Кай Так. Сделай все тщательнейшим образом, как ты умеешь. Моя бабушка приняла эту историю близко к сердцу…

— Будет сделано, босс, — послышался бодрый ответ Бенни.

Блэз улыбнулся. Это означало, что, прибыв в Гонконг, он узнает все, вплоть до имени и квалификации лечащего врача Ролло.

Блэз ехал в аэропорт в отвратительном настроении.

Он прибыл в Йоханнесбург семь часов назад после долгого перелета из Токио. Теперь же ему предстоит практически проделать обратный путь. И все из-за того, что бабке хочется устроить его жизнь по собственным планам, которые включают и Кент Деспард. «Не выйдет, Герцогиня», — насмешливо подумал он.

В самолете, пытаясь заснуть, Блэз поймал себя на том, что вспоминает свой последний приезд в Гонконг. Это было неделю назад. Он, тщательно обдумав, изменил свое расписание, чтобы повидаться с женой накануне ее шумно разрекламированного аукциона. Но у нее совершенно не было для него времени; все вокруг было сплошной подготовкой к завтрашнему открытию.

Он слонялся вокруг, надеясь как-нибудь поймать ее, ощущая подавленность и раздражение, чувствуя, что сейчас он не нужен и не желанен, что ей до него нет дела.

Доминик встретила его такими словами:

— Дорогой, ты выбрал совершенно неподходящее время! Завтра самое важное событие в моей жизни. Мне нужно готовиться к нему.

Но увидев, что Блэз не в том настроении, чтобы можно было от него отделаться, она должна была, как он в ярости подумал, все же «втиснуть его» в свое расписание. И в довершение неудач, он впервые в жизни оказался бессилен в постели. Доминик рассвирепела. Все окончилось ужасной ссорой. Она была в ярости из-за потраченного зря времени, он — вне себя от унижения. Ничего подобного с ним не случалось на протяжении всех двадцати лет — сколько он занимался сексом и, по свидетельству Доминик, да и не только ее, делал это превосходно. И вот он впервые вылетел из ее спальни в ярости, перебирая возможные причины неудачи.

Усталость исключена. Перед этим он был в Токио и после восемнадцатичасовых серьезных переговоров добрался до отеля и проспал десять часов. Он проснулся, сгорая от желания. Он хотел ее и, зная, что она чертовски близко, решил изменить свое расписание. Почему же тогда он потерпел унизительное фиаско? Возможно, потому, что она заставила его ждать слишком долго — и желание ушло. Но ведь раньше одного прикосновения, одного взгляда, одного запаха восхитительного тела было достаточно, чтобы пробудить в нем неистовую страсть. Он как-то сказал в шутку:

— Если ты захочешь удостовериться, что я действительно мертв, тебе надо будет только подойти и встать над моим гробом…

А сейчас она не только склонялась над ним, она даже становилась на колени, она делала все — и все напрасно.

Возможно, надо было просто переспать с другой женщиной. Поломать существующий порядок. За два года, что они были женаты, ему не приходило в голову смотреть на кого-нибудь, кроме Доминик. Ему хватало ее. Почему же в этот раз его словно не было рядом с нею? Почему вид прекрасного тела жены не будил желания обладать им? «Ушла любовь», — как поется в известной песне. Неужели то, что обрушивается на человека неожиданно и мощно, может и исчезнуть так же внезапно? Блэз глядел невидящим взглядом на тяжелые облака за стеклом иллюминатора и не находил ответа.

Бенни Фон ждал его на аэродроме Кай Так, и, как обычно, магическое слово «Корпорация» способствовало на редкость быстрому и легкому оформлению всех нужных документов. Улыбка, слова: «Рады видеть вас снова, мистер Чандлер», — и его багаж уже прошел таможню.

«Надолго ли в этот раз, мистер Чандлер?» — и паспортный контроль позади. Большой автомобиль ждал их и, как только они уселись на заднем сиденье, за двадцать минут домчал их до города. Блэз сказал:

— О'кей, Бенни, что там произошло?

— Он в плохом состоянии. Множественные переломы, в том числе тазовых костей. Врачам пришлось удалить ему селезенку. Но опаснее всего повреждение ствола мозга. Из-за этого он находится в коме. Его мозг функционирует, если судить по томограмме, но функционирует слабо, он как бы отключен. Доктора говорят, что его шансы невелики и все решится в ближайшие двое суток.

— Где его нашли?

— Он лежал в одном из дворов на Тан Чжау-стрит.

Блэз изумился.

— Да, — с непроницаемым видом подтвердил Бенни. — На краю Укрепленного города.

— Какого черта он там делал?

— Он был в китайском платье и загримирован под китайца, — добавил Бенни.

— Что?!

— Да-да… никто не догадывался, что это европеец, пока он не оказался в реанимации в больнице Королевы Елизаветы и с него не стали снимать одежду.

— Как же тогда удалось установить его личность?

— Китаец, у которого он остановился, сообщил о его исчезновении сутки спустя. Его зовут Лин Бо, и он держит антикварную лавочку на Лок Ку-роуд. У него хорошая репутация. Он говорит, что Ролло — его старый друг, с которым они не виделись много лет.

— И поэтому он приехал в Гонконг?

— Лин Бо говорит, что это частный визит, но при этом Ролло неофициально присутствовал на аукционе вашей жены. Официальный представитель «Деспардс», мистер Джеймс Грив, остановился в «Мандарин-отеле», где и проходил аукцион.

«Что за черт? — думал Блэз. — На какой двойной игре поймали Беллами?»

— Отличная работа, Бенни, — произнес он вслух. — Продолжай. Разыщи все, что сможешь, узнай, что он здесь делал, куда направлялся. — Блэз нахмурился. — Ты сказал, никто не понял, что Ролло европеец, пока он не оказался в больнице?

— Да. Он сошел бы за китайца в толпе, если бы не рост. Наверное, он сутулился.

— А что полиция?

— Они дожидаются вас. Я говорил им о вашем приезде. Мы сейчас едем к ним.

Полицейские держались очень вежливо, очень уважительно по отношению к мистеру Чандлеру, одному из владельцев богатейшей в городе Корпорации.

— Мистера Беллами обнаружила одна старуха ранним утром дня четыре назад. Он был весь в крови и без сознания. Поначалу она решила, что он мертв. Проезжавший мимо полицейский патруль заметил, как она обыскивала тело, и остановился проверить, в чем дело. Они обнаружили, что в человеке еще теплится жизнь, и тут же отправили его в больницу.

Полицейские подтвердили то, что уже сказал Блэзу Бенни: мистер Лин Бо — весьма уважаемый торговец антиквариатом в Гонконге, он живет здесь уже много лет.

Он заявил об исчезновении мистера Беллами, когда тот не вернулся, выйдя из дома переодетым в китайское платье. «Он артист, — рассказал полицейским Лин Бо, — и хотел посмотреть, как пройдут проверку на улицах города его умение гримироваться и актерское искусство».

Ролло не обещал вернуться до ужина, но когда его не оказалось дома в шесть утра, Лин Бо заявил о его исчезновении. Когда с неизвестного китайца смыли кровь и грим и обнаружили, что это европеец, все совпало.

— Он и ваш друг тоже, мистер Чандлер? — задал вопрос старший офицер полиции.

— Нет, он друг моего друга — мисс Кейт Деспард.

— Да, понятно. Она прилетела вчера утром и с тех пор не отходит от его постели.

— Мисс Деспард — глава лондонского отделения «Деспардс». — Блэз сделал паузу. — Моя жена ее сводная сестра. — Он не сказал ни слова о том, что Ролло работает на «Деспардс». — Мистер Беллами — близкий и старинный друг мисс Деспард, она знает его с раннего детства.

Если с ним что случится, она будет в отчаянии.

— Здесь выходит не совсем понятно. Она сказала, что мистер Беллами приехал навестить старого друга и, возможно, посмотреть на аукцион. — Полицейский откашлялся. — Об аукционе сейчас много говорят в городе.

Он имел небывалый успех. Цены неслыханные. — Выражение лица и тон были безупречно вежливы, но синие глаза смотрели пронзительно. Полицейский чувствовал, что Блэз чего-то недоговаривает.

— Он искалечен? — спросил Блэз.

— Во всяком случае, жестоко избит. — Полицейский снова кашлянул. — Я полагаю, мистер Беллами гомосексуалист.

— Да, это так, — коротко подтвердил Блэз.

— Это может служить объяснением происшедшему, странно только, что его обнаружили в таком месте. Европейцы, даже переодетые, как правило, не появляются в Укрепленном городе.

— Как я понял, это была просто проба актерского искусства, — пожал плечами Блэз.

— Возможно. Насколько мне стало известно, мистер Беллами был в Гонконге во время войны.

Блэз сумел не показать удивления и не дать заметить, что он давно подозревал старого гея в какой-то сложной игре.

— Я не знал ничего об этом, — сказал он безразлично. — Мы не очень хорошо знакомы друг с другом.

— Конечно, мы расспрашиваем людей, но… — полицейский выразительно пожал плечами:

— Европеец, оказавшийся гомосексуалистом, да еще загримированный и одетый как китаец… Ему еще повезло, что его не убили.

— При нем были деньги, документы, паспорт? — спросил Блэз.

— По словам Лин Бо, только деньги.

Старший офицер проводил Блэза до автомобиля.

Несомненно, Блэз пользовался в Гонконге большим вниманием.

— Вы собираетесь долго пробыть у нас, мистер Чандлер?

— Еще не знаю. Я приехал по просьбе «Деспардс».

Дело в том, что я душеприказчик покойного отца мисс Деспард, и, узнав, что я собираюсь в Гонконг, ко мне обратились с просьбой узнать, все ли с ней в порядке.

— Она, конечно, расстроена и обеспокоена, но все остальное нормально, — уверил его полицейский. — Вы поедете в больницу?

— Да, прямо сейчас.

— Мы сделаем все возможное, чтобы разобраться, что случилось, но, возможно, придется ждать момента, когда мистер Беллами придет в сознание, а я боюсь, что доктора за это не поручатся.

Они пожали друг другу руки, и Блэз с Бенни вновь уселись в автомобиль.

«Да, — размышлял старший офицер полиции, возвращаясь в полицейское отделение. — Что же связывает мощную Корпорацию с неким Ролло Беллами? Еще важнее узнать — кто же он все-таки, этот Ролло Беллами?

Возможно, несколько запросов в соответствующее управление в Лондоне дадут ответ на эти вопросы».

Чандлеровская клиника была основана Агатой Чандлер после того, как во время очередного визита в Гонконг она увидела очереди в одной из бесплатных городских больниц. У нее была слабость к китайцам. Дед Бенни Фона работал на ее отца и однажды спас ему жизнь, когда на того напал растревоженный голодный медведь. Блэк Джек в порыве благодарности заплатил за обучение старшего сына Фона, способного мальчика, который впоследствии стал работать в Корпорации. Бенни, его старший сын, которому тоже оказала поддержку Агата, его крестная мать, сделался руководителем гонконгского филиала Корпорации и уже несколько лет прекрасно с этим справлялся.

Когда они вошли в белое здание, построенное на деньги Чандлеров, но по китайским проектам и в соответствии с нужным фун-шуи, где традиционная китайская медицина применялась наряду с последними достижениями европейской, доктора — все китайцы — уже ждали их.

Мистер Беллами, подтвердили они, страдает от множественных повреждений органов. Внутричерепное давление на нуле, но он на реанимационных аппаратах и на мониторе. Два дня назад ему пришлось удалить селезенку, к тому же у него еще разорвано легкое да еще переломы… они, как бы ни хотели, не могут оценить его шансы выше чем на пятьдесят процентов. Все должно решиться в ближайшие двое суток.

Наконец Блэз направился в отделение реанимации, чтобы увидеть все собственными глазами. Здесь все было иначе, чем во всем остальном здании, где мягкое освещение не резало глаз; как только ты проходил в двери РО — реанимационного отделения, ты оказывался в царстве резкого, безжалостного света. Он сразу же увидел Кейт, яркое пятно ее волос было заметно издалека. Сквозь стеклянную стену он мог прекрасно разглядеть палату. Ролло лежал на высокой кровати, вокруг разместилась целая батарея всяческих аппаратов, голова забинтована, лицо в нашлепках пластыря, его ноздри, рот, руки соединены тоненькими трубочками с подключенной к нему аппаратурой, обе руки в лубках, нога подтянута кверху. «Бог мой! — в ужасе подумал Блэз. — Во что же он впутался?»

Кейт не заметила бесшумного появления Блэза. Она не отрывала взгляда от белого лица Ролло. Сама она выглядела не намного лучше. Блэз вдруг почувствовал раздражение. Кожа обтянула скулы, сделав Кейт похожей на чудом выжившую узницу концлагеря, щеки ввалились, под глазами темные круги. Сколько же времени она тут торчит?

Блэз окликнул Кейт, и, увидев его, она на мгновение просияла от радости и облегчения, но тут же лицо ее вновь лишилось всякого выражения, стало пустым, враждебным.

— Что вы здесь делаете? — спросила она вместо приветствия.

— Герцогиня звонила вам, собираясь просто поболтать, а ей сказали, где вы и почему. Разумеется, она послала сюда меня.

Застывшая маска вновь на минуту исчезла.

— Она так добра… — Кейт обвела рукой вокруг. — Все это… пожалуйста, передайте ей, как много это значит для меня, для нас обоих…

— Конечно, передам. — Он приблизился к кровати и вновь натолкнулся на почти ощутимый барьер враждебности, — казалось, испуганная мать защищает свое дитя.

— Как он? — спросил Блэз, желая услышать ее версию.

— Плохо. Очень плохо.

«Как будто сам не знаешь», — слышалось в ее голосе.

— Как давно вы здесь? С Ролло, я имею в виду.

— С самого приезда.

— А когда вы приехали?

Кейт нахмурилась, пытаясь вспомнить, затем махнула рукой.

— Какая разница? Я здесь, а Только это и важно.

— Вы спали, что-нибудь ели?

— Да, кофе с бутербродом… Я не голодна.

— Но вы, должно быть, устали.

— Отчего? Я ничего не делаю, просто сижу.

— И сколько еще собираетесь сидеть? Доктора говорят, что он вряд ли скоро придет в себя. Он в глубокой коме.

— Я знаю, они и мне это говорили. Но пока остается такая вероятность, я хочу на всякий случай быть при нем.

— Если он очнется, а вас здесь не будет, вас тут же разыщут.

— Нет, — ответила Кейт. — Я приехала, чтобы быть рядом с Ролло. Я нужна ему. Он всегда оказывался рядом, когда был мне нужен. Теперь моя очередь.

Блэз взял себе стул и уселся с другой стороны кровати.

— Что он делал в Гонконге?

— Был на «Аукционе века», устроенном вашей женой.

— Как же он тогда очутился вдали от главных улиц, на окраине Укрепленного города? Туристы никогда не заходят туда, даже сами китайцы редко попадают туда, Это опасное место.

Кейт не сводила глаз с изуродованного лица Ролло.

— Откуда мне знать? — сокрушенно покачала она головой.

Она лжет, у Блэза не было на этот счет никаких сомнений. Почему? Он недоумевал и злился. Опять вернулась враждебность, с которой началось их знакомство.

А ему-то казалось, что они научились мирно сосуществовать. В последнее время при встречах с ним она была спокойнее, уравновешеннее, и по мере того, как она осваивалась со своей новой работой и новой ролью, казалась все увереннее. Вопреки тому, что Блэз говорил Агате и что служило лишь камуфляжем, ему нравились встречи с Кейт в Лондоне, нравилось наблюдать, как она меняется — не только ее внешность, но и сама ее суть, как она расцветает — подобно лицу, после долгой зимы ощутившему лучи солнца. И вдруг опять неприязнь и неприкрытая агрессивность. Она смотрела на него, как на незнакомца, разговаривала с ним, как с врагом, и лгала ему, как предателю.

— Вы представляете себе, что такое Укрепленный город?

Она мотнула головой, как бы говоря; «Не знаю и знать не хочу».

— Это политический анахронизм. Им никто не управляет, там не существует законов, там властвуют уличные банды, там раздолье для преступления и порока.

Зачем Ролло пошел туда? Насколько мне известно, там нет баров для геев.

— Не знаю, — снова солгала Кейт.

— Он знает Гонконг?

Она с минуту помолчала, затем неохотно призналась:

— Он был здесь во время войны.

— В каком качестве?

— Работал в Ассоциации зрелищных мероприятий для военнослужащих.

«Что ж, он и сейчас в этой Ассоциации? Состоит на тайной службе?» Случай довольно распространенный, но сама мысль о связи Ролло — Ролло Беллами — с Ассоциацией казалась забавной. Беллами — шпион? Тайный агент, работающий под прикрытием «Деспардс»? Боже, подумал он сердито, вот что значит дать волю воображению. Но почему тогда Кейт лжет? Что в действительности привело Беллами в Гонконг? Почему он оказался в Укрепленном городе?

Конечно, Ролло был найден за пределами Укрепленного города, но разгадкой служила какая-то точка в лабиринте темных улиц, ведущих к самому сердцу города.

Ролло Беллами мог бы находиться в богатом Китайском квартале, в Гонконгском клубе, мог остановиться в «Мандарин-отеле», а не у какого-то китайца с антикварной лавочкой. А кстати говоря, что он собой представляет? И почему Ролло изображал китайца?

— Он говорит по-китайски? — спросил Блэз.

— Насколько я знаю, нет.

— У него есть здесь еще друзья, кроме человека, у которого он поселился?

— Ну, если он жил здесь во время войны…

Она не говорит ему правды. Почему он снова впал в немилость? Блэз чувствовал, что его терпение, не такое уж и безграничное, почти исчерпано. Эта девица становится жерновом у него на шее.

— Вы посылали его сюда?

— Нет, не посылала.

— Значит, это его идея?

— Он сказал, что его приглашает старый друг и что заодно он заглянет на аукцион.

— Но Джеймс Грив уже был отправлен на аукцион?

— Ну и что? Я не сторож Ролло 1 — Нет, скорее он вас сторожит, — не удержался Блэз.

На бледном лице Кейт вспыхнули яростью глаза.

— Он мой хороший друг, а вы…

— Что ж, договаривайте, — неприязненно сказал Блэз. — А я могу только мечтать об этом?

Лицо Кейт стало каменным.

— Что с вами творится? — взорвался Блэз. — Можно подумать, что это я собственноручно искалечил Ролло.

Никакого ответа, но в самом молчании, казалось, крылось обвинение.

Блэз взял себя в руки.

— Он общался с вами по приезде сюда?

Кейт покачала головой, но по ее внезапному напряжению Блэз понял, что она опять лжет. Чертова девка!

Блэз злился на себя. Ему-то тогда что здесь надо?!

Ролло действительно звонил Кейт, очень коротко, вечером в день Открытия аукциона, чтобы рассказать об астрономических суммах, которые, впрочем, вполне соответствовали качеству вещей.

«В пару к нашей собственной драгоценной лошадке».

Кейт почувствовала, как подпрыгнуло и часто забилось сердце.

— Из того же источника? — спросила она, тщательно подбирая слова, не в состоянии поверить Ролло.

— Не могу пока поручиться, но выясняю. Могу сказать, что я лично уверен в этом.

— Не может быть! — задохнулась Кейт. — У нее не хватит выдержки! Это не может пройти! Я хочу сказать, в больших количествах. Ты, как всегда, драматизируешь ситуацию. Или напился рисового вина.

— Трезв как стеклышко, моя дорогая.

— Но как…

— Не задавай вопросов, — быстро прервал ее Ролло.

— Хотя бы до тех пор, пока у меня не будет ответов.

— Сколько времени это может занять?

— Этого я тоже пока не могу сказать…

— Или не хочешь, — перебила его Кейт. — Ради Бога, Ролло, будь осторожен. Мне кажется, у тебя просто пунктик на этой почве, но тем не менее…

— Мартышек ловят осторожно, — нараспев сказал Ролло, — но в нашем случае это не мартышка, а крыса.

— Если ты прав, то целый выводок.

— Послушай, я уверен, что одну знаю. Но говорить не буду. Не сейчас по крайней мере…

— Мне кажется, ты просто спятил, — сказала Кейт, вдруг испугавшись за него. — Ради Бога, не встревай ни во что.

— Ты знаешь, я ведь не люблю скопления народа, — ответил Ролло многозначительно.

— Тогда возвращайся домой! Ты уже кое-что узнал.

Возвращайся, мы все обсудим…

— Ну что ты, я только начал развлекаться. Я успел забыть соблазны Гонконга. А ты карауль лавку и будь умницей. Я еще позвоню. — И он положил трубку, не дав ей возможности сказать ни слова.

Да, она оказалась права. За всем этим крылось что-то жуткое, а рассказать было некому. Говорить с Блэзом Чандлером — все равно что с его женой. Теперь Кейт знала, что ему нельзя доверять, несмотря на все его притворное беспристрастие. Она взглянула на него с неприязнью. Все, чем она располагает, это подозрения Ролло, и неизвестно, насколько Блэз Чандлер осведомлен о делах жены. Но ведь он регулярно приезжает в Гонконг, правда? И если его жена задумала и совершила величайшее, чудовищное мошенничество, он должен знать об этом.

А если это обнаружит кто-нибудь еще… Ей сделалось нехорошо. Тогда «Деспардс» разорится. Она сама разорится. Все труды ее отца пойдут прахом. Она не имела представления о том, что обнаружил Ролло, но понимала, что он чуть не погиб из-за этого. Без сомнения, его хотели убить. Доктора говорят, что ему повезло. Если бы не старуха, обнаружившая его, и не полиция, оказавшаяся рядом, Ролло бы уже не было в живых.

Тут ей пришла в голову другая, не менее страшная мысль. Жизнь Ролло находится в постоянной опасности, поскольку живой он кому-то мешает. Тот, кто хотел его убить, страшно напуган, и поэтому во что бы то ни стало захочет завершить задуманное. Страх наполнил все существо Кейт. Она не питала никаких иллюзий относительно Доминик дю Вивье, но как далеко она может зайти?! Кейт нужно быть очень осторожной, поскольку она не знает, где может таиться опасность. Именно это произошло с Ролло.

Она не должна доверять никому. И меньше всего — Блэзу Чандлеру, несмотря на его показное участие. Потому что именно он, а не кто другой, муж Доминик.

Блэз счел, что пора проявить решительность.

— Я собираюсь отвезти вас в гостиницу, вам нужно выспаться. Не спорьте. — Его тон заставил Кейт закрыть рот, когда она готова была возразить. — Рассудите здраво, если вы в силах. Чем вы сможете помочь Ролло, если вы валитесь с ног от усталости? Чтобы помочь ему, вам понадобятся силы, которых у вас сейчас нет. Выспитесь хорошенько, дайте отдохнуть и телу, и мозгу и возвращайтесь сюда. Он бы сказал вам то же самое. Разве не так?

Кейт вынуждена была согласиться. Ролло терпеть не мог мучеников и именовал их «самыми эгоистичными людьми в мире». Но что, если он придет в себя в ее отсутствие, если он скажет что-нибудь важное, а она не будет знать…

— Не превращайтесь снова в строптивую девицу, какой были в момент нашей первой встречи, — предостерег Блэз. — Она мне не нравилась.

Это была его ошибка. Кейт взвилась:

— Мне плевать, что вам нравится! Ничего бы не случилось, если бы не вы и не ваша… — Она вовремя прикусила язычок.

— Если бы не я и не моя… что? — мягко спросил Блэз.

Спокойнее, сказала себе Кейт. Придержи язык, пока он не навредил тебе всерьез! Блэз не должен ничего заподозрить, иначе он предупредит жену.

— Простите меня, я совсем не владею собой. Вы правы, глупо доводить себя до такого состояния. Может быть здесь, в больнице, найдется комната или запасная кровать… Мне не хочется оставлять Ролло одного.

Она встала и, почувствовав, как закружилась голова, пошатнулась.

Блэз успел подхватить ее за локти.

— Вы давно тут сидите? — мрачно спросил он.

— С тех пор, как приехала.

— Черт! Идти-то вы сможете?

— Смогу. Ноги вот только разойдутся… — Но без помощи Блэза она не могла сделать ни шагу.

— Вам нужно поесть и выспаться, — тон Блэза не допускал возражений.

— Есть я не хочу, но я действительно ужасно устала.

Если бы здесь нашлась кровать…

Блэз не слушал ее.

— Я заберу вас из больницы. Если что-нибудь изменится, врачи сообщат мне.

Кейт подчинилась. Она держалась из последних сил.

В глаза будто насыпали песок, голова клонилась вниз.

Но она нашла силы обернуться и взглянуть на Ролло.

— Непохоже, что он придет в себя в ближайшее время, — сказал Блэз потеплевшим голосом. — Он в глубокой коме.

Кейт отвернулась, в глазах ее стояли слезы. В машине Кейт со вздохом откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. К тому времени, как они подъехали к гостинице, где у Корпорации всегда был зарезервирован номер, Кейт уже спала глубоким сном. Блэзу пришлось разбудить ее, помочь ей подняться по ступенькам ко входу. Ветерком донесло до них брызги фонтана, Кейт с трудом проговорила:

— Где мы?

— В гостинице.

Кейт вздохнула. Она явно засыпала снова. В лифте она снова прислонилась к Блэзу, и, когда на нужном этаже открылась дверь, ему пришлось подхватить ее на руки.

Кейт была словно пушинка — она ничего не весила. Блэз внес ее в номер, захлопнув за собою дверь, и осторожно опустил на огромную кровать. Блэз откинул край покрывала, снял с Кейт туфли, расстегнул брюки и стащил их с нее. Ноги у нее, бесстрастно отметил Блэз, начинались едва ли не от подмышек: стройные, прекрасной формы. Он снова приподнял Кейт, и она наклонилась к нему вперед, ничего не ощущая и не чувствуя, и он, стащив с нее джемпер, принялся расстегивать блузку. Ее дорогое белье удивило Блэза — очевидно, метаморфоза с Кейт произошла полная. Лифчик был кружевной, розовый, как ее просвечивающие сквозь тонкий шелк и кружево соски. Он оставил на ней и лифчик, и крохотные кружевные трусики.

Когда он накрывал Кейт одеялом, она что-то прошептала и свернулась, как младенец в материнской утробе, потом кротко вздохнула и зарылась лицом в подушку. Блэз оставил гореть лампу и тихо прикрыл дверь в спальню.

Затем направился к телефону на низком столике.

Кейт проспала восемнадцать часов. Когда она проснулась, была пятница, семь часов вечера, как свидетельствовали часы рядом с кроватью. Кейт села на кровати, окинула себя непонимающим взглядом, покрутила головой, чтобы обнаружить свою одежду, и действительно увидала ее, аккуратно повешенную на спинку стула у окна. Она вспомнила, что Блэз Чандлер диктаторским тоном объявил, что отвезет ее в гостиницу. В какую?

Кейт потянулась за коробком спичек, лежащим в хрустальной пепельнице. «Пенинсула-отель». Очевидно, он привез ее сюда, раздел и положил в постель. В памяти осталось ощущение, что ее несли — и все. Ну и пусть, подумала Кейт, теперь он знает обо мне самое худшее. И она тут же потянулась к телефону. Номера телефона больницы она не знала, но на коммутаторе гостиницы ей должны были сказать.

«В состоянии мистера Беллами изменений нет», — услышала она наконец в трубке. И снова начала звонить.

В Лондоне, должно быть, уже полдень.

Кейт поговорила с Джаспером Джонсом, сказала ему, что задержится в Гонконге до тех пор, пока не будет хоть какой-то ясности с дальнейшим состоянием Ролло.

— А как у вас дела, все в порядке? — спросила она.

— Не беспокойтесь, дорогая. Подготовка к аукциону идет полным ходом, все в полном соответствии с вашим расписанием. Бригада мойщиков работает в особняке в полную силу, Дороги Бейнбридж со своим отделом тоже поехала туда. Каталог в работе. Фотограф в распоряжении Дороти.

— Никаких затруднений?

— Ничего, о чем вам стоило бы беспокоиться.

— Передайте Дэвиду, что мне очень жаль, что я пропускаю возможность впервые вести аукцион, но ничего не поделаешь. В ближайшие недели он сможет подготовить еще один.

«Я очень на это надеюсь», — подумала она. Разум отказывался принять мысль о том, что в ближайшие недели Ролло может умереть.

— Конечно. Наши пожелания скорейшего выздоровления Ролло. Мы знаем, как вы к нему привязаны.

— Благодарю вас, Джаспер. Я позвоню, как только будут новости.

Она положила трубку и задумалась. Никаких эмоций она не ощущала. Запоздалая реакция, решила она. Даже то, что Блэз Чандлер раздел ее и уложил в постель, не произвело на нее никакого впечатления. После крепкого, без сновидений, долгого сна она чувствовала себя вялой И безразличной. Казалось, ее мозг тоже отключился. Нехотя она вылезла из постели. Душ должен был помочь.

Когда она уже вытиралась, зазвонил телефон. Это была Герцогиня.

— Как вы узнали, что я здесь? — спросила Кейт.

— Мальчуган сказал мне. Я отправила его помочь тебе.

Он справился?

— Он был очень добр, — дипломатично ответила Кейт.

— А твой друг — как он?

— Боюсь, что не очень хорошо. — И Кейт вкратце рассказала Герцогине о полученных Ролло травмах.

— Ну что ж, по крайней мере, он в хорошей больнице.

— Я должна вас поблагодарить… — начала Кейт.

— На что же иначе нужны друзья?

— Даже если так. Вы мой ангел-хранитель, Герцогиня.

— Я сделала бы то же для любого из друзей, — резко ответила старая дама. — А тебе незачем загонять себя в гроб. Я говорила с врачами, они и без тебя сделают все возможное для мистера Беллами.

— Ах, Герцогиня, что тут сказать… — голос Кейт задрожал.

— Скажи, что будешь умницей и будешь слушать, что тебе говорят.

«Только не он», — строптиво подумала Кейт, но солгала:

— Хорошо, Герцогиня.

— И я, и Мальчуган с тобой, ты не одинока.

«Нет, одинока, — печально подумала Кейт. — Никогда в жизни я не была так одинока».

— Мальчуган поможет тебе.

«В том вся беда, — хотела Кейт сказать ей, — не надо, чтобы он помогал мне, я боюсь доверять ему…»

— Звони мне в любой момент, если тебе будет что-нибудь нужно или просто захочешь поговорить.

— Хорошо, — пообещала Кейт, надеясь, что ей не придется рассказывать обо всем Герцогине, понимая, что об этом вообще лучше никогда никому не говорить.

Она оделась, чудесным образом обнаружив в номере сумку, которую брала в поездку, и стояла у окна, глядя на огни гавани.

В дверь постучали.

— Войдите.

На пороге полутемной гостиной возник силуэт Блэза Чандлера, за его спиной был виден ярко освещенный коридор.

— Хорошо выспались?

— Да, спасибо.

— Голодны?

Кейт с удивлением поняла, что и в самом деле голодна.

— Я бы съела что-нибудь.

— Прекрасно. Тогда пошли.

— Куда?

— В один из знаменитых гонконгских плавучих ресторанов. Вам необходимы зрительные впечатления и новые опущения.

— А как же больница?

— Что больница?

— Мне нужно поехать туда…

— Зачем? Чем вы можете помочь?

Его безжалостная логика подействовала на нее, как ушат холодной воды. Конечно, этот высокомерный красавец был, как всегда, прав.

— Если хотите, позвоните в больницу перед тем, как мы уйдем. Убедите свою кальвинистскую совесть, что сейчас самое время развлечься.

— Я уже звонила, — пробормотала Кейт.

— Что? Я не расслышал.

— Я сказала, что уже звонила в больницу.

— Тогда чего мы ждем? — Сарказм в его голосе был острее бритвы.

Они ехали в машине с поднятым верхом, вечер был влажным, дул теплый ветер. В гавани китайская лодка отвезла их на Абердин, где стояли на якоре плавучие рестораны. Когда лодка оказалась вблизи кораблей, Кейт неожиданно сказала:

— Это похоже на плавучие универмаги во время рождественской распродажи.

Блэз рассмеялся, и ее настроение вдруг изменилось, тяжесть пропала. Она ощущала соблазнительнейшие ароматы, облаком окружившие их, и, пока они поднимались на палубу, почувствовала зверский аппетит. Все кругом сверкало разноцветьем, слышались голоса, смех, музыка.

«Он был прав, — подумала Кейт. — Это мне и было нужно, чтобы выйти из депрессии. Как он догадался?»

Весь четырехпалубный корабль служил ресторанным залом. Все кругом, включая скатерти на столе, было красным и золотым, на мачтах горели причудливой формы китайские фонарики. Улыбающиеся официанты, гул множества голосов, сервировка стола — все поднимало настроение Кейт.

— Вы часто бываете здесь? — спросила Кейт, усаживаясь за стол.

— Только когда хочу показать кому-нибудь Гонконг.

Вам нравится китайская кухня?

— Если вы спрашиваете про настоящую китайскую кухню, то мне не приходилось с ней сталкиваться.

— У вас есть возможность попробовать. В этом ресторане подают кантонские блюда. Кантонская кухня считается лучшей в Китае. Есть такая китайская поговорка: жить нужно в Сучжоу — там самые красивые женщины, умирать в Лючжоу — там делают самые лучшие гробы из тикового дерева, а есть в Гуаньчжоу — так по-китайски называется Кантон.

Кейт удивленно изучала меню.

— Все, что я знаю из китайской кухни, это рубленая сьюей, яйца фу-юн и чау-мейн.

— Здесь вам ничего такого не подадут — это все американские изобретения.

Кейт положила меню.

— Вам придется заказать мне ужин. Все равно я в этом ничего не понимаю. Я доверяю вам.

— Давно пора.

Кейт поймала на себе взгляд его темных глаз. Она отвела взгляд и стала смотреть, ничего не видя, в окно.

«Что за ерунда с ней творится?» — сердито думал Блэз.

То вполне раскованна, то зажата намертво. Ведет себя как капризная девица. Лучше всего было бы накормить ее как следует и напоить рисовым вином. Может быть, она бы тогда послала к черту свое упрямство. У Блэза не было ни времени, ни желания утешать людей, которые носятся со своими комплексами, утешать их, прижимать к груди — тут в его памяти всплыл вчерашний образ Кейт, ее юная грудь, стянутая розовым шелком, розовые соски, дразняще проглядывающие сквозь кружево, — образ, который Блэзу легко удалось изгнать из памяти. Никогда не представлял себе, что ему придется этим заниматься. Когда они в последний раз виделись в Лондоне, они расстались довольно дружески. В чем же, черт побери, она считает его виноватым? Блэз решил выяснить.

— Я бы предложил вам начать с чего-нибудь жареного на вертеле. В этом кантонская кухня несравненна.

И вот перед Кейт поставили тарелку с нежнейшими кусками свинины с золотистой корочкой и бобы, приправленные анисом. Себе Блэз заказал то же самое. Еда оказалась необыкновенно вкусной, и девушка съела все до последнего кусочка. Затем подали утку по-пекински. Кейт завороженно следила за шеф-поваром, который подошел к их столу, молниеносно действуя огромным, острым, как бритва, ножом, разрезал утку, сначала хрустящую корочку, затем мясо. Утка была начинена нежной, сладковатой пастой из соевых бобов, смешанных с зеленым луком и огурцами. Все это следовало поместить на тончайшую пшеничную лепешку, свернуть ее и есть руками. Блэз что-то сказал повару, тот заулыбался и закивал головой. После утки им подали суп. Кейт удивилась, что им не подали рис, но Блэз объяснил, что рис нужно заказывать заранее. Вместо риса они ели лапшу, которую делали тут же, а ужин Кейт закончила нежнейшим десертом: печеные, облитые сиропом яблоки окунали в ледяную воду, и они лопались, превращаясь в воздушное чудо. За едой Кейт выпила несколько рюмок рисового вина. К тому времени, как Кейт сполоснула пальцы в поставленной перед ней чаше и взяла протянутое нагретое полотенце, она чувствовала, что наелась до отвала — это была ее первая настоящая еда за почти целых три дня — и чуть опьянела.

Больше пить ей не хотелось.

— Прибавлю в весе пять фунтов, — сокрушенно вздохнула она.

— Вы последняя женщина, которой стоит беспокоиться о своем весе, хотя, я заметил, вы немного поправились.

Она быстро взглянула на него и тут же опустила взгляд. Краска, покрывшая ее щеки, исчезала медленней.

— Я борец по натуре, — сказала она спустя минуту. — Это способствует обмену веществ.

— И за что вы сражаетесь? — начал атаку Блэз. — У вас что-то на уме, и это заботит меня. Если вы чем-то недовольны, скажите мне прямо.

Когда Кейт не ответила, тщетно пытаясь найти хоть какое-то объяснение ее холодности, которую она не сумела скрыть, он нетерпеливо продолжил:

— Наверняка я сделал что-то, что не должен был, либо не сделал того, что был должен. Если бы взгляды могли убивать, я бы уже оказался на соседней с Ролло койке.

— Я просто была расстроена, — пробормотала Кейт.

Не могла же она сказать: «Ты, как я вижу, рассказал своей женушке, что я должна, как по личным мотивам, так и по рабочим, встретиться с Николасом Чивли, человеком, от которого зависело, кому в конечном итоге достанется Кортланд Парк, и она тут же прискакала подкупить его — на свой собственный манер». Нет, Кейт не могла сказать ничего подобного. Его гнев покажется просто пустяком по сравнению с тем, что обрушится на нее, когда она расскажет, как жена наставляла ему рога с Николасом Чивли.

— Я знаю, что вы были расстроены, но вы еще и злились. Почему? — настаивал Блэз.

Кейт уклонилась от прямого ответа.

— Ну, — сказала она, — разве я вас просила приезжать? Я ведь могу продержаться сама, если даже вы в этом сомневаетесь.

— Это моя бабушка беспокоилась о вас, а не я. Я считаю, что вы справляетесь сами, но бабка уже стара, а к тому же привыкла встревать во все.

— Нет, — запротестовала Кейт. — Это не так.

— Тогда в чем же дело?

«Вот что значит юрист», — со злостью подумала Кейт.

Он что, и дальше собирается устраивать ей допросы, пока не будет доволен результатами?

— Мне казалось, вы влезаете не в свое дело, — солгала она. — Я устала, и мысли путались. Мне очень жаль, если я показалась вам неблагодарной.

— Я знаю Гонконг, Кейт, знаю, куда здесь можно пойти и что можно сделать, а вы не знаете. Тем не менее, если вы не хотите, чтобы я…

— Хочу, — быстро произнесла Кейт. — Но я и сама хочу выяснить все, что можно. — Она вдруг умолкла, внутренне ужаснувшись тому, что, если Ролло был прав, могло ей открыться. Она чувствовала себя в западне, выхода не было.

Блэз видел по ее лицу — она все еще не говорит ему всей правды. К тому же она явно испугана. Что, черт побери, здесь происходит? Почему она что-то от него скрывает? Одному Богу известно, что этот прохвост Беллами здесь делал. Что бы это ни было, Кейт не хочет ничего об этом рассказывать. И почему в Гонконге? Ведь это территория его жены. Доминик. Ее имя словно осветило все вокруг. Ну, разумеется… Это что-то, связанное с ее проклятым аукционом. Почему Беллами приехал неофициально, если Джеймс Грив официально представлял здесь «Деспардс»?

Конечно, Беллами что-то вынюхивал и попался на этом.

Но как разузнать, в чем дело?

— Прекрасно. Я сделаю все возможное, чтобы выяснить, кому помешал Беллами. В этом городе полно всяческого рода преступников, да еще аукцион моей жены, конечно, привлек многих.

Блэз следил за выражением лица Кейт и, подбросив приманку, увидел, как она прикрыла глаза и отвела взгляд в сторону, словно вид из окна целиком поглощал ее внимание.

«Бог мой, — подумал он, — что же такое сделала Доминик?»

Блэз отправился в гонконгский «Деспардс», оставив Кейт спать в гостинице.

— Значит, ты уже знаешь о моем успехе, — вместо приветствия сказала Доминик.

— Думаю, о нем не знает только мертвый. — Блэзу было интересно, это известно его жене про Ролло, и он воспользовался возможностью. — Кстати, Ролло Беллами чуть не умер.

На мгновение в ее синих глазах появилось замешательство.

— Ты говоришь об этом гее — приятеле Кейт Деспард? Он болен?

— Он в Чандлеровской клинике, находится в коме, — на него напали и страшно избили несколько дней назад.

Глаза и рот Доминик округлились от удивления.

— Так он в Гонконге? Но его не было на аукционе…

— Как я слышал, там были толпы народу, ты могла его не заметить, — усмехнулся Блэз.

— Если он должен был составлять отчет для Кейт Деспард, он бы нашел возможность поговорить со мной.

— Я и не знал, что ты с ним знакома.

— Да мы виделись всего один-два раза, к тому же он знал отца.

— И не любил его.

— Папа его тоже терпеть не мог, — сказала Доминик, сморщив носик. — Всегда шпионил за людьми… Да, он наверняка приехал сюда вынюхивать. У него всегда вид человека, который подслушивает под дверью.

— Что тут можно вынюхивать?

— Кто присутствует, кто покупает, каковы цены, как ведется аукцион — все! Может быть, они собираются воспользоваться моими идеями для своего аукциона в Кортланд Парке. — Доминик невесело рассмеялась. — Интересно, что она сделала, чтобы склонить Николаса Чивли на свою сторону? Насколько я слышала, он принадлежит к тем людям, что требуют платы за свои услуги. — И, заметив удивление мужа, Доминик спросила:

— А ты ничего не знал? Где же ты был?

— Конечно, не знал. Я был в Южной Африке. Я слышал, что лондонский филиал претендует на этот аукцион, но не знал, что они его все-таки получили.

— Да, это, конечно, распродажа, о которой можно только мечтать. Я бы с удовольствием занялась этим сама, но Нью-Йорк, к сожалению, не годится. Однако… — Теперь в смехе Доминик звучало самодовольство. — Ей еще придется поработать, чтобы догнать меня. Мне удалось здорово взвинтить цены. Кортланд Парк или что другое, думаю, мне бояться нечего. Теперь скажи, ты сюда надолго?

— Не знаю. Это зависит от разных обстоятельств.

— От каких? — И Доминик сказала с неожиданной резкостью:

— Только не говори мне, что ты приехал сюда, потому что твоя королева-мать послала тебя на помощь Кейт Деспард, а не за тем, чтобы поздравить собственную жену!

— Я прекрасно могу сочетать одно с другим, разве нет? — потянулся к ней Блэз. — Ты для меня — самое главное, сейчас у меня в этом нет никаких сомнений.

— Надеюсь, что так, — сказала Доминик, позволяя мужу целовать и ласкать себя. — Но сегодня ничего не выйдет, мне придется угощать важного клиента, который истратил на моем аукционе совершенно астрономические суммы.

— В таком случае когда? — Блэз нахмурился.

— Завтра. Завтра мы сможем провести вместе целый день, а на той неделе мне предстоит новый аукцион в Нью-Йорке…

— Бог мой! — взорвался он. — Меня начинают бесить эти мимолетные встречи.

— Дорогой… — Доминик прильнула к нему. — Ты думаешь, мне не надоела такая жизнь? Но это очень важный клиент. — Она и вправду так считала, с удовольствием предвкушая встречу, а важной персоной был Чжао Ли. — Я не могу обмануть его ожиданий.

— А меня можешь? — неприязненно спросил Блэз. — Кстати, где ты была? Я звонил тебе сюда раз десять.

— Дорогой, — прошептала Доминик с легким упреком. — Такие аукционы случаются раз в жизни, а мы с тобой связаны навеки… — Через его плечо она метнула быстрый взгляд на часы, висевшие на стене в ее кабинете.

До назначенной встречи осталось сорок минут. — А пока — давай воспользуемся моментом…

Оставив Блэза, она подошла к письменному столу, нажала кнопку. Он услышал, как щелкнул дверной замок.

Не сводя глаз с мужа, Доминик позвонила по интеркому.

— Никаких звонков, никаких посещений в течение ближайшего получаса, — распорядилась она.

Затем вернулась и, расстегивая легкий пиджак Блэза, потянула его к громадному кожаному дивану.

Теперь, мысленно возвращаясь к разговору, оценивая его, как если бы это были свидетельские показания, он понял, что в тот момент, увлеченный другими чувствами, кое-что упустил. Он понял также, что его пыл был специально подогрет, что Доминик не задавала никаких вопросов, ничем не осложняла ситуацию. Она выразила удивление относительно Ролло Беллами и потом, казалось, выкинула его из головы. У Блэза на какую-то долю секунды возникло ощущение, что Доминик его попросту использует в своей неведомой Блэзу игре, но другие ощущения оказались сильнее. В этот раз он не подкачал, напротив, но, к своему удивлению, остался неудовлетворенным. Блэз отнес это за счет того, что был озабочен другими делами. Теперь он понимал, что это Доминик была озабочена чем-то другим. Ее движения, ее действия были знакомыми и безошибочно верными, но автоматическими. Они достигли высот, но не вершин.

Ему также припомнилась одна фраза Доминик, удивившая его подбором слов: «Он наверняка приехал сюда вынюхивать»

Вынюхивать на открытом аукционе? Джеймс Грив должен будет сделать официальный отчет, к тому же именно он, а не Ролло Беллами специалист. И вдруг он ясно понял: Ролло Беллами действительно приехал вынюхивать, но не на аукционе. Его интересовало что-то, связанное с аукционом. Хотя, может быть, Доминик права, и, если Кейт получила Кортланд Парк, она могла что-то позаимствовать у сводной сестры.

Кейт продолжала смотреть в окно. Чувствовалось, как она напряжена. Незаметно для себя она покусывала нижнюю губу. Несколько принужденно Блэз сказал:

— Я еще не поздравил вас с тем, что Кортланд Парк достался вам. Я был бы рад сделать это раньше, но услышал новость от своей жены только сегодня днем.

Кейт обернулась к нему. На лице ее читалась явная радость и нечто похожее на раскаяние.

— Но я думала… — Кейт оборвала фразу. — Благодарю вас. Наверное, Доминик вам сказала, что мы встречались в Лондоне?

Блэз был удивлен.

— Мимолетный визит? — спросил он наугад.

— Что-то в этом роде, — согласилась Кейт, недоумевая, — это было за два дня до открытия этого аукциона.

Что означало, сразу же понял Блэз, дело чрезвычайной важности. Иначе Доминик не полетела бы в Лондон.

— Она заходила в «Деспардс»? — как бы между делом спросил Блэз.

— Нет, — Кейт отвечала ему в том же тоне. — Мы случайно встретились в опере.

— В опере!

— Я вообще-то люблю оперу.

«Возможно, но Доминик — нет, — удивился Блэз.. — Опера нагоняет на нее скуку».

— Что вы слушали?

— «Сомнамбулу». Пела Джоан Сазерленд.

Что для Доминик тоже неважно. Что-то другое — или кто-то другой — привлекло ее туда. Тут в памяти Блэза всплыло имя: Николас Чивли. Доминик упоминала его, а Кейт, когда Блэз заходил за картиной, разговаривала по телефону с человеком по имени Николас. Он решил рискнуть:

— Вы были с Николасом?

Она кивнула.

— Да, с Николасом.

Блэз сделал еще шажок:

— С Николасом Чивли?

Кейт бросила на Блэза взгляд и снова отвела глаза.

Его подозрения подтверждались.

— Да.

Блэз заставил себя улыбнуться.

— Разве дурно сочетать дело и удовольствие?

Он почувствовал, что ей стало легче.

— Нет, конечно.

Итак, он восстанавливал картину. Николас Чивли обладал властью решать, кому достанется аукцион Кортланд Парка. Лондонский филиал «Деспардс» был одним из претендентов. Николас Чивли, по словам Доминик, принадлежит к людям, которые ожидают платы за оказанное предпочтение. Кейт Деспард не из тех женщин, которые могут расплатиться определенным образом — у нее нет такого опыта. А у Доминик есть… Да, все совпадает. Он вздрогнул. Его жена беззастенчиво дарила своей благосклонностью тех, в ком нуждалась. Блэз ощутил боль. Но к ней примешивалось и удивление — на этот раз Доминик не получила того, чего добивалась.

Он взглянул на Кейт с уважением и сочувствием.

Может быть, ты и выиграла Кортланд Парк, мысленно сказал он ей, но зато ты лишилась возможности участвовать в честной борьбе. Доминик не любит проигрывать.

Блэз ощутил вдруг навалившуюся усталость. Проклятые часовые пояса! Никаких открытий он не сделал, он знал, что представляет собой его жена, когда позволял себе думать об этом. Но в большинстве случаев он просто считал это ценой, которую должен платить. А теперь ему впервые пришло в голову, не слишком ли она высока.

Когда Блэз задумывался над тем, что представляет собой его жена, он всегда приходил к выводу, что она обладает какой-то мистической силой, неотразимым обаянием. Его до сих пор неодолимо влекло к Доминик. Он знал о существовании в ее жизни других мужчин, знал, что она, не выбирая средств, идет к поставленной цели.

Он знал, что она иногда лжет, что не остановится перед обманом. Но он предпочитал закрывать глаза на все и видел в ней прекрасное, чувственное, сексуальное существо, пленившее его. Когда Блэз пытался осмыслить свои отношения с Доминик, у него ничего не получалось. Он понимал только, что чем дальше, тем больше хотел ее.

Что-то наподобие вольтовой дуги синим пламенем вспыхнуло между ними в самую первую встречу, и он до сих пор чувствовал этот жар. Иногда ему казалось, что его чувство к Доминик — разновидность порока. Другие пьют или накачиваются наркотиками, Блэзу же была необходима доза Доминик дю Вивье. Сама мысль о том, что он может лишиться этого, была так ужасна, что он предпочитал не видеть, не слышать и не замечать опасности. Он пробовал пересиливать себя, но напрасно — вся его жизнь тогда сводилась к желанию, причинявшему настоящую боль. Он знал, что бабка не может понять его привязанности. Что он мог сказать ей, если не в состоянии был ничего объяснить себе?

Кейт рассматривала его отражение в оконном стекле.

Его лицо было непроницаемым, далеким. Блэз, казалось, замкнулся в себе. Кейт хотелось извиниться перед ним, объяснить, как ей неловко, что она несправедливо судила о нем, что у Доминик, очевидно, оказались и другие информаторы о том, что делается в «Деспардс» в Лондоне.

Но как можно извиниться в том, о чем он даже не подозревает?

«Ах, — печально вздохнула она, — почему у меня все так по-дурацки складывается с этим человеком?»

Наверное, она сказала что-то не то. Кейт перебрала в памяти весь их разговор. Нет, ничего. Но он умеет понимать и недоговоренное. «Ну что ж, — подумала она, — если он выяснит, что сделала его жена, моей вины в этом не будет». Но в то же время она знала, что в ее общении с Блэзом всегда будет помехой боязнь сказать то, что он сможет расценить как обвинение в адрес жены. «Зачем тебе надо было жениться на Доминик? — молча негодовала Кейт. — Разве не ясно, что она собой представляет?»

Но вряд ли Блэз разделял мнение Кейт.

Кейт так глубоко вздохнула, что пламя свечей заколебалось, и это вывело Блэза из глубокой задумчивости.

Он взглянул на часы.

— Поедем? — спросил он.

— Мы не могли бы заехать по дороге в больницу?

Чандлеровская клиника и «Пенинсула-отель» находились в разных концах города, но Блэз поспешно кивнул:

— Конечно.

В машине он снова задумался и за весь путь не проронил ни слова.

Ролло был в том же состоянии, что и накануне. «Состояние стабильное», — так сказали врачи.

На пути в гостиницу Блэз неожиданно спросил:

— Вы виделись с моей женой, когда приехали в Гонконг?

— Нет. Она, я думаю, и не знает, что я здесь…

— Знает, я сказал ей.

Кейт ответила коротким возгласом «О!», и остаток пути они проехали в молчании. Он открыл перед ней двери гостиницы, поднялся в лифте, остановился у двери ее номера.

— Спасибо, — сказала Кейт. — Вы были правы. Мне действительно надо было немного развлечься.

— Нам это обоим на пользу, — ответил Блэз странным тоном и быстро попрощался с ней.

Глава 15

На следующий день Кейт, сидя у кровати Ролло, разговаривала с ним. Блэз накануне дал ей брошюру — откуда она у него взялась, Кейт не знала, — изданную Медицинским институтом в Филадельфии, где проводились массовые исследования людей в коматозных состояниях.

В брошюре были даны различные советы по стимулированию пациента, рекомендовалось разговаривать с ним, давать ему возможность трогать, нюхать, слышать нечто знакомое. Кейт взяла выглядывавшую из-под повязки руку Ролло в свою. Рука была влажной и одеревеневшей.

Кейт упорно продолжала напоминать ему о том, что они делали вместе, о местах, где когда-то бывали, вспоминала о своем детстве, о матери. Она сидела уже более часа, но отклика не было никакого, даже веки Ролло ни разу не дрогнули, и нельзя было понять, подозревает ли он о ее присутствии, слышит он ее. Но Кейт и не ждала скорого результата. Судя по брошюре, такие попытки могли длиться неделями, даже месяцами.

Кейт была настолько поглощена своим занятием, что не слышала, как отворилась дверь. Услышав знакомый запах духов, она выпрямилась на стуле и, подняв голову, увидела напротив себя, с другой стороны кровати, Доминик дю Вивье, как всегда неотразимую, а за ее спиной — Блэза. Кейт, которую этот визит застал врасплох, не сумела скрыть своих чувств, на лице ее отразились неприязнь и смятение.

Пораженная их силой, как молнией, Доминик отступила на шаг, едва не отдавив мужу ногу. Блэз тоже успел заметить то, что было написано на лице Кейт, и понял, что нашел недостающую часть головоломки.

Он не удивился, вдруг отчетливо осознав, что с самого начала подозревал о причастности своей жены к случаю с Ролло, только отказывался признаваться в этом даже сам себе. Теперь, читая правду в глазах Кейт Деспард, он ощутил, как на секунду напряженное тело жены прижалось к нему. Но она, как всегда, быстро взяла себя в руки, тело ее расслабилось, и мягкий голос сочувственно произнес:

— Мне так жаль, дорогая моя Кейт. Если бы я знала раньше, я бы немедленно навестила вас. Но я понятия ни о чем не имела, пока Блэз не сказал мне… Как себя чувствует ваш друг? — Она наклонилась над лежащим без сознания Ролло, и свесившиеся пряди ее черных волос чуть не коснулись его лица. Тяжелый аромат духов окутал Кейт, она откинула назад голову и в этот момент ощутила, что рука Ролло в ее руке дрогнула.

— Вы беспокоите его, — сказала она резко. — Вы слишком близко наклонились…

Доминик выпрямилась и отступила на шаг, и тут Кейт с тревогой увидела, что Ролло начал беспокойно ворочаться на подушке, а на лбу его выступил пот.

— Он реагирует на вас! — не веря своим глазам, воскликнула Кейт. — Он чувствует, что вы здесь! — 3 голосе ее слышалось изумление.

— Чепуха! — возразила Доминик. — Я просто слишком низко наклонилась и задела его волосами.

— Но я говорила с ним и держала его за руку в течение часа — и никакого результата! — настаивала Кейт. — Разве вы не понимаете — значит, его мозг функционирует! Надо сказать врачам…

Ее рука дотянулась до звонка, прежде чем Блэз успел остановить ее. Он тоже видел реакцию Ролло на Доминик и решил, что она наклонилась слишком низко и, как сказала Кейт, побеспокоила его. Но если Кейт сидела здесь и держала руку Ролло, не получая никакой реакции, что же могло вызвать ее сейчас? Духи Доминик?

Это означало, насколько он мог себе представить, что Ролло вдыхал их аромат не так давно, стимулом обычно служат самые последние впечатления. А его реакция — беспрестанные движения головой, выступивший пот — свидетельствует о том, что с этим запахом связаны отнюдь не приятные воспоминания. Блэзу неоднократно доводилось наблюдать подобную реакцию во время войны во Вьетнаме. Контуженные в бою, лежащие без сознания солдаты подобным же образом реагировали на звук выстрелов или на гул низко летящего самолета.

Блэз молча ждал, и Доминик вместе с ним, пока врачи, склонившись над Ролло, светили ему в глаза, смотрели показания мониторов.

— Обнадеживающий знак, — осторожно сказал один из них, — вы видели его реакцию?

— Да, — ответил Блэз, ощущая на себе внимательный взгляд жены.

— Он знает вас? — задали врачи вопрос Доминик.

— Мы виделись несколько раз.

Один из врачей спросил:

— Вы всегда употребляете эти духи?

— Они были созданы специально для меня, — ответила Доминик. — Ни у кого больше таких нет.

— Значит, по этому аромату он мог бы узнать вас?

— Любой мог бы, — пожала плечами Доминик.

— Вы встречались с мистером Беллами недавно?

— Последний раз в Лондоне, несколько месяцев назад.

Врачи вполголоса совещались. Кейт не могла усидеть на месте.

— Это хороший знак, правда? — умоляюще спрашивала она.

Это обнадеживает, ответили они, но если бы мадам еще раз наклонилась над ним, может быть, они смогли бы собственными глазами увидеть…

Доминик с самым доброжелательным видом выслушала просьбу и, поняв, что другого выхода нет, вновь наклонилась над бесчувственным Ролло, темные пряди упали вниз, запах духов стал ощутимее. Блэз видел, что один из врачей с удовольствием втянул в себя аромат. Кейт не спускала глаз с Ролло, и вот он снова начал слабо подергивать головой, веки его затрепетали, лоб покрылся каплями пота.

— Он реагирует на внешние раздражители, — говорили врачи. — Безусловно, с вашими духами у него связано сильное впечатление, — Нам приходилось… спорить… не один раз, — с гримаской заметила Доминик.

— И… ваша последняя встреча тоже была спором?

— Да, ее можно расценить и так, — согласилась Доминик.

Врачи опять принялись совещаться, но они говорили по-китайски, и Кейт ничего не могла понять. Наконец они объявили:

— Некоторые участки мозга мистера Беллами реагируют на раздражители, некоторые — нет. Он не слышит и не ощущает присутствия мисс Деспард, но он узнал аромат духов мадам дю Вивье. Будем ждать и надеяться, что клетки мозга и в других участках тоже смогут восстановиться. Подождем, что покажет время.

На лице Кейт читались радость и смятение, Доминик выглядела невозмутимой и, как всегда, классически прекрасной. Блэз всматривался в бледное лицо лежавшего без чувств Ролло. «Почему ее духи? — задавался он вопросом. — Почему не голос или рука Кейт — самой близкой из всех? Почему Доминик? Какие ассоциации связаны с ней?» Врачи тактично умолчали об этом, но познаний Блэза в китайском хватило, чтобы понять — их это удивляет. Они решили, что Доминик недоговаривает чего-то очень важного о ее последней встрече с Ролло.

Блэз знал о неприязни Доминик к Ролло, он не сомневался, что и Ролло не жалует Доминик, но о каком скандале может идти речь? Да еще не один месяц назад?

Это казалось ему сомнительным. Самое последнее воспоминание, как правило, пробуждается первым, значит, они виделись совсем недавно. Может быть, здесь, в Гонконге? Не поэтому ли Беллами появился здесь? И, переодевшись китайцем, отправился в Укрепленный город? Блэз никак не мог связать одно с другим. Потом, решил он, он сядет и запишет все по порядку, и, может быть, тогда что-нибудь прояснится. И только когда он будет знать, в чем замешана его жена, он сам спросит ее обо всем.

Доминик прощалась.

— Если что-то нужно, достаточно только позвонить, я сделаю все, что в моих силах, — заботливо говорила она Кейт. — Нужно было позвонить сразу же, как только вы приехали сюда.

Она казалась обиженной. Последняя фраза, казалось, осталась недоконченной, слова «вместо того, чтобы обращаться за помощью к моему мужу» не были произнесены.

— Благодарю вас, но я уже получила помощь, в которой нуждалась, — ответила Кейт, на самом же деле ей хотелось сказать нечто совсем иное: «А если бы и не получила, ты была бы последним человеком, к кому бы я обратилась за помощью».

Врачи бесстрастно наблюдали за женщинами, смутно чувствуя их взаимную неприязнь, которая, казалось, потрескивала, как электрические разряды.

— Вы останетесь здесь? — спросил Блэз у Кейт.

Она заметила, что он с трудом подавляет гнев. «Он что-то подозревает, — подумала она, глядя в непроницаемые черные глаза Блэза. — А как же иначе? Доминик или те, кто с ней связан общими делами, выследили и поймали Ролло». Кейт не могла четко оформить собственные подозрения. Об этом страшно было и подумать. «Но Блэз во всем будет винить меня, — подумала Кейт. — Потому что я появилась на сцене, потому что папа поручил ему занятие, для него неприятное. Он не хотел браться за это дело, оно ему не нравилось. И я ему не нравлюсь. Я слишком сильно вторглась в его частную жизнь, в то, что связано с его женой. На самом деле он не знает, что она представляет из себя, что она сделала, что делает. Он только хочет ее».

— Да, — произнесла она тихонько, — я останусь.

Он кивнул и вслед за женой вышел из палаты.

Когда машина отъехала от больницы, Доминик беззаботно спросила:

— Интересно, во что впутался этот грязный педик?

Как ты считаешь?

«Вот уж этого я тебе никогда не скажут, — подумал Блэз и, пожав плечами, ответил:

— Может быть, приставал к кому не надо. Гомосексуализм весьма распространен среди гонконгских китайцев.

— И вырядился китайцем.

— На то он и актер.

— Но, — продолжала Доминик, — ведь ему надо было говорить по-китайски, правда?

— Возможно, он им владел. Не знаю, да и знать не хочу. — И он забросил свою удочку:

— Удивительно, что он так сильно реагировал на твои духи.

— Да, действительно, — спокойно согласилась она.

— Я не знал, что у вас с ним бывали столкновения.

— Мы испытывали взаимную антипатию.

— Тем не менее ты произвела на него неизгладимое впечатление.

Доминик улыбнулась, на щеках обозначились прелестные ямочки.

— Как и на всякого другого.

Она не собиралась сдаваться, и Блэзу было отлично известно, что ей нет равных в искусстве самозащиты. Ему необходимо все выяснить самому. Для того, чтобы в душе его снова воцарились мир и спокойствие.

В душе Доминик не было ни мира, ни спокойствия.

Блэз довез ее до «Деспардс», и она направилась в свой кабинет. Муж сказал, что не сможет пообедать с нею, сославшись на условленную встречу, но вечер обещал провести с Доминик. В этом не было ничего необычного, но, сбросив меха и перчатки на кожаный диван, где они накануне занимались любовью, она подумала, что тон его был чуть более резок, чем обычно. «Нет, не может быть, он ничего не знает, — успокоила себя Доминик. — Ролло Беллами шпионил, и с ним разделались — об этом ей было кое-что известно, — пока он ничего никому не рассказал». Надо признать, загримирован он был безупречно.

Его притащили, уже без сознания, залитого кровью, в небольшую комнату, служившую офисом фабрики в самой глубине Укрепленного города, где Доминик разговаривала с Чжао Ли. Тело Ролло беспомощно висело в сильных руках двух здоровенных парней, охранников Чжао Ли.

Его кожа, глаза, волосы не вызывали сомнения в том, что он китаец. При нем не было ничего, что помогло бы установить его личность. Ей стало интересно, и она на секунду наклонилась над ним — тогда он, очевидно, уловил аромат ее духов, прежде чем Чжао Ли произнес: «Разберитесь с ним», — и охранники потащили его прочь.

Это была ошибка, сейчас Доминик понимала. Но кто бы мог предположить, что Ролло Беллами способен так загримироваться, изменить разрез и цвет глаз, вставив контактные линзы. Ведь он актер, напомнила она себе. Конечно, его невозможно было узнать: что общего между истекающим кровью, в беспамятстве, стоящим на ногах благодаря крепкой хватке охранников человеком и неизменно элегантным, в серебристых сединах мужчиной, который был ей хорошо знаком?

Позже Чжао Ли спросил о нем у своих громил, и они признались, что потерпели неудачу. Им не удалось заставить его заговорить: они переусердствовали с побоями, и мужчина уже не был в состоянии сказать что-либо. Его должны были отвезти на берег залива и утопить. Бросить его на краю Укрепленного города было непростительной ошибкой. Понятно, что его хотели изобразить очередной жертвой внутренних разборок — Укрепленный город был известен полным пренебрежением к законам, и гонконгская полиция обходила его стороной. Поговорить с Чжао Ли удастся лишь через сутки. Он уехал в Макао и возвратится лишь к завтрашнему вечеру. Это было очень некстати, потому что им был нужен свой человек в больнице, чтобы знать, как идет выздоровление Ролло, и успеть вовремя прекратить этот процесс. Слишком опасно оставлять его в живых, даже если, как это бывает при подобных травмах, он потеряет память. Но быть уверенной в этом нельзя. Нет, Чжао Ли придется довести до конца свою работу. Ошибиться во второй раз нельзя.

Пусть Чжао Ли выяснит также, каким образом Ролло добрался до Укрепленного города. Как и от кого он мог узнать? Кто-то предал их? Об их делах знали немногие.

Сама Доминик имела связь лишь с Чжао Ли, хотя знала, что он занимается этим не один. В продолжавшейся два года подготовке операции главная заслуга принадлежала Чжао Ли. Он нашел фабрику, он обеспечивал всем необходимым неизвестного гения — Доминик до сих пор не имела понятия о том, кто это, — изготовлявшего эти потрясающие, гениальные подделки. Ее же задачей было продавать их. Часть доходов шла Чжао Ли, но и Доминик получила немало. Она была им просто необходима.

Ее аукционы, ее экспертиза, умение создать нужную атмосферу. Конечно, она и рисковала больше всех: если что-то пойдет не так, она разорится. Единственным человеком, кого она могла бы назвать, был Чжао Ли. Да, он сознательно удерживал ее вдалеке от происходящего. Ей нужно было настоять на своем и выяснить все. А пока неожиданное развитие событий оставляет ее на милость Чжао Ли — если это его настоящее имя. Он — единственное звено, связывающее ее с людьми, стоящими за всей операцией. Необходимо что-то придумать. Несомненно, что бы ни разузнал Беллами, — если ему это вообще удалось, — не должно пойти дальше. Чжао Ли должен знать, как действовать. Она, Доминик, не должна иметь к этому делу никакого отношения.

А пока Чжао Ли будет действовать за сценой, ей придется последить за Кейт Деспард Либо самой, либо с помощью Блэза. Очень кстати, что эта старуха индианка совершенно рехнулась и упорно сводит Блэза с малышкой Деспард. Сейчас это очень кстати. Доминик будет всячески поощрять Блэза помогать Кейт, а затем сумеет вытянуть из него все, что тот узнает.

И, решив, как ей казалось, эту проблему, Доминик принялась обдумывать другие.

В середине дня улыбающаяся медсестра принесла на подносе чай и бисквиты для Кейт. Очень вовремя, потому что Кейт устала говорить, и в горле у нее пересохло. Она говорила с Ролло почти два часа и совершенно безрезультатно. Кейт налила чай в небольшую пиалу и, обхватив ее руками, ощутила приятное тепло. Чай распространял дивный аромат, и Кейт попробовала поднести пиалу к носу Ролло, но чай явно уступал по силе воздействия духам Доминик. Кейт съела бисквит, показавшийся ей слишком сладким, и взяла салфетку, чтобы вытереть рот. Развернув ее, Кейт увидала, что на тонкой бумаге было что-то написано. «Мисс Кейт Деспард, мое имя Лин Бо, я Друг Ролло, у которого он останавливался. Мне кажется, что пришла пора рассказать вам, что Ролло собирался сделать. У меня есть магазин на Лок Ку-роуд — „Лин Бо, восточные древности“, — и я был бы рад вашему визиту. Предметы, которыми я торгую, могут представлять интерес для вас, поэтому ваше посещение магазина ни у кого не возбудит подозрений. Я доверяю эту записку своей племяннице, которая работает медсестрой в Чандлеровской клинике.

Если вы согласны, сложите салфетку квадратиком, если нет — треугольником. Мне есть что вам рассказать. Лин Бо». Сердце Кейт заколотилось. Значит, Ролло что-то выяснил! Но вдруг это ловушка? Вдруг Доминик, поняв, что Кейт подозревает ее, решила разделаться и с ней?

Вдруг она поедет, но ее будет поджидать не Лин Бо, а страшные люди, которые расправятся с ней не хуже, чем с Ролло? Не валяй дурака, одернула она себя. Доминик не такая наивная. Сначала Ролло, потом ты? Это все равно что откровенно рассказать обо всем. Нет, записка настоящая. И, допив чай, она сложила салфетку аккуратным квадратиком. Когда медсестра — хорошенькая и стройная, какими бывают только очень молоденькие китаянки, — вернулась, она первым делом посмотрела на салфетку. Она не произнесла ни слова, но Кейт показалось, что улыбка ее стала еще приветливее.

Во второй половине дня появился Блэз Чандлер.

К этому времени Кейт уже успела перекусить, не отходя от постели Ролло, но обрадовалась предложению прогуляться по городу.

— Сегодня чудесный день, — сказал ей Блэз. — Здесь это совсем незаметно. Я могу побыть с ним в ваше отсутствие.

Кейт колебалась. Что, если Ролло придет в себя… Но его вид исключал эту возможность. Кроме того, так она сможет посетить магазин Лин Бо.

— Мне бы хотелось посмотреть Гонконг, — решилась она. — Наверное, здесь много магазинов, специализирующихся на фарфоре.

— Десятки, — сухо ответил Блэз.

— А где самые лучшие?

— Это зависит от того, что вас интересует — старый фарфор или новый.

— Наверное, я предпочту старый.

— Тогда вам нужно на Кэт-стрит, там полно художественных и антикварных лавок, в Центральном районе есть еще и другие. Но мне кажется, Кэт-стрит вам подойдет больше других. Там просто можно переходить из одной лавки в другую. Возьмите такси, и вас отвезут туда. Но если соберетесь что покупать, сравните цены в нескольких магазинчиках, иногда они заметно расходятся.

— Нет, я не собираюсь ничего покупать, только посмотрю. — Она еще пыталась пошутить:

— Взгляну на конкурентов. Сколько времени вы мне даете?

Блэз посмотрел на часы.

— Сейчас половина третьего. У меня есть договоренность относительно ужина, значит, можете гулять до пяти, хорошо?

— Да, этого мне вполне хватит, — заверила Кейт. — Спасибо, Блэз.

Больничный привратник поймал для Кейт такси, и шофер отвез ее на Лок Ку-роуд. Она очутилась среди толпы людей, одинаково одетых в черные пижамы, наводнявших улицу. Зрелище было по меньшей мере живописное. Множество торговцев предлагало свой товар прямо на улице. В воздухе стоял запах разогретого масла, раздавалось шипение жарящейся еды. Кейт прошла мимо рядов, где продавались овощи и фрукты, многие из которых были ей незнакомы, и неторопливо продвигалась вперед. Она казалась полностью поглощенной происходящим вокруг, но глаза ее неотрывно искали вывеску магазинчика Лин Бо. Магазинчик оказался на противоположной стороне улицы. Кейт прошла мимо еще метров сто, затем пересекла улицу и пошла медленно, заглядывая в витрины лавок. Вот она посмотрела на витрину магазинчика Лин Бо. Витрина была просторной, в отличие от многих других, заваленных товаром. С первого взгляда было ясно, что Лин Бо торгует прекрасными вещами, чего стоила одна статуэтка индуистского божества-локапалы, стоящая в центре! Кейт прижалась лицом к стеклу, чтобы лучше видеть. На нее смотрели темные глаза, а затем она разглядела и их обладателя, пожилого китайца в традиционной одежде и плотно прилегающей к голове шапочке, стоявшего у витрины. Глаза их встретились.

Китаец едва заметно кивнул. Собравшись с духом, Кейт взялась за ручку двери. Зазвонил колокольчик, и она вошла внутрь. Кроме старого китайца, в магазинчике никого не было.

— Мисс Деспард, — обратился к ней китаец на прекрасном английском языке. — Ролло, как всегда безупречно, описал вас. Прошу вас, входите. Я думаю, лучше всего будет, если вы будете вести себя как покупатель и сядете вон на тот стул у стойки. А я покажу вам некоторые свои вещи.

— И статуэтку локапалы с витрины?

Он улыбнулся.

— С удовольствием.

Лин Бо зашел за прилавок, достал квадратный кусок бархата, постелил его поверх застекленной витринки.

В витринке рядом лежали изделия из слоновой кости необыкновенной красоты. Магазинчик напомнил ей ее собственный. Здесь все обнаруживало безупречный вкус и стиль хозяина. Лин Бо торговал не только фарфором, слоновой костью и нефритом, но и расписными веерами — лакированными, разрисованными пером и тушью по шелку, великолепными китайскими одеждами, напомнившими Кейт одеяния знаменитых китайцев на портретах, живописью, тончайшей работы вышивкой и лакированными изделиями. Он подошел к окну взять статуэтку, принес ее и положил на бархат.

Затаив дыхание, Кейт спросила:

— Можно мне взять ее?

— Конечно.

Кейт подняла с бархатного квадрата великолепное изделие.

— Я очень беспокоюсь о моем бедном друге, — сказал Лин Бо. — Я предупреждал его, но он не слушал. Я говорил ему, что прошло слишком много времени.

— О чем вы его предупреждали? — спросила Кейт, не переставая рассматривать локапалу.

— О «Триадах».

— О «Триадах»? Что это? — Кейт не поднимала головы. , — Вы слышали о мафии?

Руки Кейт замерли, но голос звучал спокойно:

— Конечно.

— «Триады» — это китайская мафия.

Кейт аккуратнейшим образом положила локапалу на бархат.

— Что общего у них с Ролло?

— Он искал фабрику, которая, как мы полагали, находится в Укрепленном городе. Фабрику, занимавшуюся изготовлением поддельных старинных вещей. — Лин Бо наклонился и достал из-под прилавка причудливой формы курильницу для благовоний.

Кейт автоматически взяла ее, стараясь унять дрожь в пальцах.

— Именно потому я просил Ролло приехать в Гонконг и присутствовать на аукционе. Именно потому, что он связан с работой лондонского филиала «Деспардс».

— Вы хотите сказать, — Кейт тщательно подбирала слова, — что несколько вещей, проданных на только что состоявшемся аукционе, подделки?

— Не несколько, а большая часть.

Кейт прикрыла глаза. Боже мой!

— Вы уверены? — спросила она спустя минуту.

— Теперь совершенно уверен. После того, как был избит Ролло. Я попробую убедить вас…

Он исчез за портьерой в глубине магазина и тут же вернулся, неся статуэтку, которую Кейт определила как танскую: слуга с поднятыми руками, ладони сжимают воображаемую уздечку, и рядом фигурка коня.

— Рассмотрите ее и дайте свое заключение.

Кейт вдумчиво и неторопливо изучала. Глазурь, лепка, вес статуэтки, стиль. Лин Бо, не говоря ни слова, протянул ей увеличительное стекло, каким пользуются ювелиры, и Кейт пристроила его в глазнице, прежде чем начать рассматривать клейма, которые могли быть затерты.

Клейм не было. Поверхность глазури свидетельствовала о давности вещи. Статуэтка производила впечатление подлинной. Она, конечно, не могла быть поддельной.

Но когда Кейт пришла к такому выводу, Лин Бо сказал:

— Она сделана не больше двух лет назад.

— Как это может быть? — недоверчиво спросила Кейт. — Невероятно, что это подделка.

— Я согласен с вами. Мне тоже не доводилось раньше видеть ничего подобного. Таких работ очень много.

— Они и продавались на прошлой неделе?

— Причем по весьма высоким ценам. Но вы знаете об этом.

— И ни у кого не возникло подозрений?

— Ни у кого. Разумеется, гонконгский филиал «Деспардс» обладает высочайшей репутацией. Именно поэтому они пошли на риск. Кому может прийти в голову, что один из известнейших в мире аукционных домов станет на глазах у множества народу продавать за многие тысячи изделия, которые не стоят и сотен? Я без колебаний признаю человека, сделавшего это, величайшим мастером. Все эти вещи созданы одним необыкновенно талантливым человеком.

— Ну хорошо, а при чем здесь «Триады»? Если они похожи на мафию, значит, они гангстеры, а те, как правило, не занимаются подделкой произведений искусства.

— Верно… Но это лишь одна из их многих отдушин.

В начале своего существования как мафия, так и «Триады» были благородными обществами. Теперь же они полностью погрязли в вымогательстве, терроре, проституции, наркотиках. Состав их постоянно пополняет улица, но на самом верху находятся люди культурные и утонченные.

Продолжая игру, он поставил перед Кейт селадоновую чашу, при виде которой она не могла удержаться от восхищенного возгласа:

— Какая красота!.. А Ролло знает об этом? — спросила она минуту спустя.

— Да, конечно. Ролло знает о Гонконге все, он ведь был здесь во время войны.

— Да, он говорил, что был в актерской ассоциации.

— Это служило прикрытием. На самом деле мы с ним оба работали на британскую разведку.

— Ролло? — в голосе Кейт слышалось недоверие.

— Ну, тогда он был помоложе. Оба мы были моложе… Поэтому я и пытался отговорить его от этого опасного маскарада. Но он и слушать не хотел. «Погоди, пусть Кейт узнает, что я проделал, — повторял он. — Тогда она по-другому запоет».

— О Боже мой, — Кейт была встревожена. — Мы с ним… не сходились во мнениях, — беспомощно объясняла она. — Он рассердился на меня, ему казалось, что он отошел для меня на второй план…

— Ролло всегда был по натуре собственником, — подтвердил Лин Бо.

— Мне не надо было отпускать его сюда. Он ничего не рассказывал мне… Но я не понимаю, о чем она только думает?

— Та женщина, о которой вы говорите, думает только об одном — о деньгах, — ответил Лин Бо.

Кейт взглянула на него удивленно.

— Вам все известно о моей сводной сестре и обо мне? — прямо спросила она.

— Да, Ролло все рассказал мне.

— А мне он ничего не рассказывал. — Она покачала головой. — Подумать только — Ролло и британская разведка! Он никогда не говорил мне об этом ни слова.

— Он не мог. А вот у меня есть возможность рассказать это вам, но при существующих обстоятельствах, мне кажется, вы должны знать о грозящей вам опасности.

— О грозящей мне опасности?

— Именно так. «Триады» не останавливаются ни перед чем.

Кейт побледнела.

— Ролло свободно владеет двумя китайскими диалектами, — сказал Лин Бо, вновь повергая Кейт в растерянность. — В юности он какое-то время жил в Китае.

Отец устроил его на работу в одну из иностранных компаний в Шанхае, а потом он попал сюда. Ролло не нравилась его работа, но он любил Китай. Мне кажется, тогда он впервые попробовал гримироваться под китайца.

— Да-да, я припоминаю, он однажды оделся китайцем, — вспомнила Кейт. — Ради меня, на Рождество… я была еще совсем маленькой.

— Его грим был безупречным. Но отправляться в Укрепленный город, в котором хозяева — «Триады», опасно для любого, кто не принадлежит к их числу. Прошу вас, увезите его из Гонконга, мисс Деспард! И как можно скорее. Он представляет собой угрозу для них, с ним непременно разделаются. Как я понял, у вас влиятельные друзья.

— Вы имеете в виду Чандлеров? Да. Но они — и мистер Чандлер, и его бабушка — ничего об этом не знают и не должны знать. Ведь Блэз Чандлер — муж моей сводной сестры, — добавила Кейт неохотно.

— Я знаю.

— Но а как же вы сами? — спросила Кейт с тревогой. — Они знают что-нибудь о вас?

— Думаю, что нет. Теперь я всего-навсего торговец антиквариатом. Все, что я делаю, — слушаю и рассказываю затем об услышанном определенным людям. Китайцы любят поболтать. Информация, как правило, предоставляется в обмен на оказанную услугу, в качестве платы за долг, для достижения успеха. Когда я услышал о подделках, я тут же написал Ролло.

— Значит, больше никто об этом не знает?

— Пока нет. Хотя это, как вы понимаете, преступное дело.

Кейт только кивнула, не в силах говорить.

— Прошу вас… — произнесла она наконец. — Вы можете еще какое-то время ничего не предпринимать? Я и сама хочу добраться до сути дела, но здесь на карту поставлено очень многое. Как только станет известно, что «Деспардс» сознательно выдает подделки за подлинные вещи и продает их с огромной для себя выгодой, — всей фирме придет конец. Если существует хоть малейшая возможность спасти положение — не знаю пока, каким образом, то я сделаю это.

— Не беспокойтесь, без веских доказательств я ничего сделать не смогу, — уверил ее Лин Бо. — Местоположение фабрики до сих пор неизвестно, к тому же сейчас она наверняка переведена в какое-нибудь другое место.

Ее не оставят там, где поблизости был обнаружен иностранец. Обвинять без доказательств — это безрассудство, а мы, китайцы, народ осторожный. Кроме того, все это должно быть проделано аккуратно и не иметь никакой связи со мной. Я просто передаю информацию, а пока Ролло не будет в состоянии сообщить ее мне, я ничего не могу сделать.

Кейт ощутила огромное облегчение. Ей уже представлялись полицейские обыски в аукционных залах гонконгского филиала «Деспардс» в аркаде «Мандарин-отеля» и кричащие заголовки в «Тайме».

— А пока я прошу вас, мисс Деспард, немедленно увезите Ролло из Гонконга. Здесь он в опасности.

— Но он же в Чандлеровской клинике и около него круглосуточно дежурят.

Лин Бо улыбнулся.

— Я ведь сумел передать вам записку, правда? Кто может поручиться, что под видом уборщика или Швейцара там не работает один из членов «Триады»? Они везде, мисс Деспард, во всяком случае, там, где им нужно. — Он кашлянул, прикрыв рот рукой, и это по китайским правилам поведения означало, что он собирается позволить себе дерзость. — Как мне кажется, мистер Чандлер — человек чести, и ему можно довериться.

— Возможно, но о его жене этого не скажешь. Боюсь, что все, что я ему скажу, может стать известным и ей.

Нет, он не должен ничего знать. Это слишком рискованно.

— Тогда, возможно, его бабушка? В Гонконге с благоговейным трепетом относятся к ее богатству, к ее власти и к ее преклонному возрасту.

— Да… Герцогиня, пожалуй, может все понять.

— Если вы захотите воспользоваться телефоном, соблюдайте крайнюю осторожность. Я повторяю — члены «Триады» присутствуют всюду. — И без малейшей паузы он продолжал, услышав звон дверного колокольчика, тем же тоном:

— Взгляните, вот совершенно необыкновенная вещь…

В магазинчике появилась супружеская пара, европейцы.

— Спасибо, что вы показали мне все это, — сказала Кейт, поднимаясь со стула, — но боюсь, я сейчас не могу себе позволить таких трат.

— Возможно, вы окажете мне честь посетить мой магазин во время следующего визита в Гонконг, — ответил на это Лин Бо с изысканной вежливостью.

— Да, непременно, — пообещала Кейт, уверенная, что супружеская чета, рассматривающая фарфоровую статуэтку богини Кван Йинь, англичане. — До свидания.

Он с поклоном проводил посетительницу до двери.

Кейт пробиралась сквозь толпу, не совсем представляя, куда идет, поглощенная свалившейся на нее информацией. Когда она, наконец, вернулась к действительности, то обнаружила, что находится на широкой магистрали, забитой машинами, трамваями, автобусами, фургонами, грузовыми автомобилями. Людей здесь было еще больше.

На другой стороне улицы Кейт увидела гигантское современное здание, название которого прозвучало для нее как набат — «Конноут Центр». В потоке пешеходов она пересекла улицу. Часы на улице показывали четыре. Блэз Чандлер не ждет ее раньше пяти. Что ж, предполагалось, что она ходит по магазинам, а из путеводителя в гостиничном номере она знала, что в «Конноут Центр» полно всевозможных магазинов…

Кейт рассчитала точно — такси подъехало к клинике без пяти пять.

Она успела рассмотреть витрины множества магазинчиков и лавочек, обнаружила одно довольно симпатичное кафе, уселась за столик с чашкой кофе и попыталась спокойно обдумать случившееся. Первый шок уже прошел, она еще чувствовала себя потрясенной, но по крайней мере к ней вернулась ее способность здраво размышлять.

А в палате она появилась, сияя улыбкой.

— Я вернулась, — бодро объявила она, — надеюсь, не опоздала?

— Точно в срок. Вы нашли то, что хотели посмотреть?

— Да, это было потрясающе… Столько прекрасных вещей.

Она взглянула на Ролло. Он лежал так же неподвижно, как и перед ее уходом.

— Никаких изменений. — Блэз поднялся на ноги, расправил плечи. — Не сидите здесь долго, — сказал он. — Я пришлю машину в восемь часов, чтобы вас отвезли в гостиницу. Поужинайте в номере и ложитесь пораньше.

— Хорошо, я так и сделаю.

— Как вам Гонконг?

— Просто дух захватывает, — ответила Кейт, нисколько не покривив душой. Потом нерешительно спросила:

— Как вы думаете, я могу позвонить Герцогине, правда?

— Разумеется. Она будет рада вашему звонку.

— Я позвоню ей из гостиницы.

— Только не забудьте про разницу во времени. Между Колорадо и Гонконгом разница в пятнадцать часов. Позвоните ей завтра утром; девять утра в Гонконге — это шесть вечера в Колорадо.

— Спасибо, я совсем забыла об этом. — Кейт упада духом, ей хотелось поговорить с Агатой немедленно.

Ей был необходим собеседник, и немедленно, ей так хотелось рассказать обо всех своих открытиях и тайнах.

Она вновь и вновь прокручивала в голове свалившуюся на нее информацию. Почему она ничего не знала о том, что Ролло был связан с опаснейшей работой во время войны, что он говорит на двух китайских наречиях?

Раньше Кейт думала, что знает о нем все, но она никогда не слышала, что в юности он жил в Китае. Сколько ему тогда было лет? Двадцать? Двадцать один? Ролло познакомился с матерью Кейт в 1946-м, конечно, к тому времени у него вполне могла сложиться собственная, богатая событиями жизнь, которая для нее и, возможно, для всех остальных так и осталась тайной. Шарлотта познакомилась с Ролло перед войной — может быть, она знала?

Если даже и так, она молчала тоже. Теперь этот Лин Бо.

Кому он передает информацию? Полиции? Это он завербовал Ролло? На первый взгляд они были ровесниками.

Лин Бо не сказал ей ничего лишнего о себе. На кого он работает, откуда получает информацию?

— ..для них, — закончил Блэз.

— Что? Ох, простите, я задумалась.

— Я понял. Вы не заходили в «Деспардс»? — спросил он небрежно.

— Нет. И не собираюсь.

— Почему? Вы вправе сделать это.

— Это вражеская территория, — твердо ответила Кейт.

Блэз пристально посмотрел на Кейт и протянул ей газету, которую читал, сидя у постели Ролло.

— Посмотрите, что делается в мире, — сказал он. — И до завтра.

Газета так и осталась нераскрытой. Кейт вполне хватило того, что делалось в Гонконге.

На следующее утро Кейт позвонила Агате. Герцогиня явно обрадовалась ее звонку.

— Ну что, хорошие новости? — спросила она с надеждой.

Кейт вкратце обрисовала ей состояние Ролло, потом без всяких предисловий спросила:

— Герцогиня, мне нужно поговорить с вами так, чтобы нас невозможно было подслушать. Это возможно?

— Да, — отозвалась старая дама, скрывая свое удивление. — Ты только должна добраться до Чандлер-билдинг, это на Конноут-роуд. Спроси Бенни Фона. Я позвоню ему и объясню, в чем дело. Ему можно доверять.

Когда ты можешь быть там?

— Я могу выйти прямо сейчас.

— Постой-ка, ты ведь на полуострове, значит, тебе придется перебираться через гавань. Оставайся в гостинице, я сейчас пришлю кого-нибудь за тобой. Не беспокойся ни о чем. Все будет в порядке.

Через четверть часа Кейт сообщили по телефону, что машина ждет ее внизу. Улыбчивый юноша-китаец, который представился ей как Джон Фон, племянник Бенни Фона, занимал ее беседой всю дорогу. Они ехали сначала по направлению к гавани, затем спустились в туннель, потом, снова вынырнув на поверхность, очутились у белого небоскреба, выстроенного в американском стиле на берегу залива. Маленький и круглый Бенни Фон уже ждал ее в фойе.

— Миссис Чандлер звонила мне, — почтительно сказал он. — Пойдемте со мною, мисс Деспард.

Он повел ее к лифту, на котором виднелась надпись «Личный», поднялся вместе с нею на самый верх, на тридцатый этаж, и проводил ее в громадный кабинет с окнами на две стороны, из которых открывался вид на Гонконг и на гавань. Перед окном стоял длинный стол, на котором было все только самое необходимое — ежедневник, квадратные часы на подставке, лоток с карандашами и ручками и три телефона.

— Это кабинет мистера Чандлера, — объяснил Бенни. — Сам он появится позже.

Бенни направился к столу, но не за тем, как подумала Кейт, чтобы соединить ее с миссис Чандлер. Вместо этого Бенни Фон открыл маленьким ключиком ящик стола и извлек оттуда еще один телефонный аппарат. Кейт принялась рыться в сумочке в поисках записной книжки.

— Вам ничего не понадобится, мадам, — сказал Бенни. — Миссис Чандлер позвонит вам сама.

Не успел он произнести это, как раздался телефонный звонок.

— Что я вам говорил? — улыбнулся Бенни и оставил ее одну в кабинете.

— Ну вот и я! — начала Агата. — Это частная линия с какими-то электронными штучками, которые не дают подслушивать, и ты можешь говорить все, что хочешь.

Никто, кроме меня, не услышит. Рассказывай, что-то мне кажется, у тебя неприятности.

И Кейт рассказала ей все.

— ..поэтому мне нужно увезти Ролло из Гонконга как можно скорее, и единственный человек, который, как я знаю, может в этом помочь, это вы, а точнее, Корпорация.

— И буду рада сделать это. — Агата не спросила, почему Кейт не обратилась к Блэзу. После того, что она только что услышала, это и ей казалось невозможным. — Предоставь действовать мне. Вы оба будете вне опасности в течение ближайших суток. Может быть, я сейчас с трудом передвигаюсь, но с помощью телефона до сих пор еще могу творить чудеса.

Кейт почувствовала такое облегчение, что могла только срывающимся голосом произнести:

— Ах, Герцогиня… Не могу сказать вам, что значит иметь возможность просить… и получить так много.

— Меня радует возможность все это сделать, — коротко отозвалась Агата. — И я понимаю, что помешало тебе обратиться к Блэзу, хотя ни на минуту не поверю, что он сколько-то замешан в махинациях жены.

— Дело не в этом, — печально сказала Кейт, — а в том, что… Ну как я могу просить Блэза о помощи, ссылаясь на то, что опасаюсь его жены и ее приятелей-гангстеров?

— Честно говоря, мне и самой не хочется говорить с ним об этом, — ответила Агата. — А я — единственный человек, который говорит ему то, что никто другой бы не посмел. Но рано или поздно ему предстоит все это узнать, и, насколько я знаю Блэза, лучше раньше, чем позже. Но это тоже предоставь мне. Не беспокойся. Готовься к отъезду. Когда все будет устроено, Бенин скажет тебе.

Облегченно вздохнув, Кейт положила трубку. Она так и думала, что Герцогиня поможет ей. Кейт облегченно опустилась на большое кожаное кресло, чувствуя, что с ее плеч спало тяжелое бремя. Вид, открывшийся ей из окна, заворожил ее. Ярко-синюю воду гавани бороздили всевозможные суда: зелено-белые паромы, пересекавшие гавань всего за восемь минут, большие трехпалубные корабли, направлявшиеся в дальние страны, моторные лодки, маленькие и большие яхты, рыбацкие суденышки — все, что предназначено для плавания по морю. «Благоуханная Гавань», вспомнила Кейт, переводя на английский название этого города — Гонконг. Она сомневалась, что старинные китайские суденышки с измочаленными от старости парусами и пеньковыми канатами могли бы распространять вокруг себя благоухание. Еще дальше — высоко в небе — светился точкой реактивный самолет, а к гавани приближались гигантские танкеры и сухогрузы.

Чудесное место для работы. Кейт взглянула на здания центрального района — туда, где она вчера была, — на группу достающих до неба высотных зданий. Перейдя к другому окну, она увидела пик Виктории, вершина которого скрывалась в облаках, по склону медленно полз трамвай, Кейт вернулась к столу. Совершенно пустой стол, непроницаемый — как хозяин. Ее мысли снова вернулись к Блэзу. Может быть, стоило обратиться прямо к нему?

Узнав, что она звонила в Колорадо, — а Блэз непременно будет знать об этом, — он страшно разозлится. Но она по-прежнему не была уверена в нем. Ну хорошо, она ошиблась, — не он сказал Доминик про Николаса Чивли. Но это не значит, что, узнав, во что впуталась его жена, он не станет выгораживать ее, защищая ее репутацию, да и свою собственную. Нет, решила Кейт, ей надо быть очень осторожной — Лин Бо предупреждал ее.

Вернувшись, Бенни Фон застал Кент у окна.

— Прекрасный вид, правда?

— Изумительный! Но знаете, я бы здесь не смогла работать. Я бы весь день смотрела в окно.

— Не хотите ли чашку кофе? Или чаю?

— Спасибо, ничего не нужно. Но я была бы вам очень благодарна, если бы кто-нибудь отвез меня в больницу.

— Машина и Джон — в вашем распоряжении во все время вашего пребывания в Гонконге. Это распоряжение миссис Чандлер.

Кейт рассмеялась.

— Она и вас держит в страхе?

— Она, как вы выразились, держит в страхе только тех, о ком беспокоится, — серьезно ответил Бенни. Затем усмехнулся:

— Думаю, мы с вами относимся к этой категории.

…Блэз появился в своем кабинете в половине одиннадцатого в гораздо лучшем, чем накануне, настроении.

Они с Доминик ужинали вдвоем, за ужином и после она была внимательной и любящей, нежной и страстной. Блэз был уверен, что она хорошо подготовилась к встрече — ни один его вопрос не застал ее врасплох. Казалось, его допрос даже забавлял Доминик. Спрашивай, говорила она всем своим видом, мне скрывать нечего. А утром он проснулся от ее ласк, и живейшее наслаждение становилось все сильнее, и ему не раз казалось, что он умирает, не достигнув вершины, а там он испытал оргазм, который, казалось, длился вечно… Затем он провалился в сон, а проснувшись, обнаружил, что Доминик уже ушла — в этом не было ничего необычного, и записку: «Теперь-то ты веришь мне?»

«Детка, — подумал он, — если ты возьмешься убеждать меня подобным образом, я готов поверить, что белое — черное».

Так что сообщение Бенни ошеломило его.

— Кент Деспард… что делала?

— Мисс Деспард была здесь в половине десятого утра и разговаривала с вашей бабушкой по компьютофону.

… Компьютофон был изобретением Корпорации, он преобразовывал телефонный разговор в ряды двоичных цифр, так что любой, кто подслушивал его, различил бы только помехи. Компьютофон использовался лишь для самых важных конфиденциальных разговоров.

— Откуда, черт побери, она узнала о его существовании?

— Миссис Чандлер позвонила мне и приказала доставить мисс Деспард сюда, чтобы та могла воспользоваться им. — Бенни замолчал, и Блэз понял, что это еще не все.

— Продолжай, — сказал он хмуро.

— Я должен подобрать подходящий самолет Корпорации, чтобы отправить мистера Ролло Беллами и мисс Деспард обратно в Лондон как можно скорее с необходимым для поддержания его жизни оборудованием, вместе с врачом и медсестрой. «Боинг-737» приготовлен на сегодня на двенадцать часов. — Бенни опять умолк. — Миссис Чандлер разговаривала также с клиникой.

— Хорошо, Бенни. Спасибо.

Лицо Блэза не выражало ничего, но Бенни понимал, что он страшно зол.

Ну вот опять, думал он, направляясь к двери. Старуха любит пускать в ход шпоры там, где дело касается ее внука. Он для нее смысл жизни, но она настолько привыкла держать в руках уздечку, что та приросла к ним. Теперь надо ждать крепкой ссоры. Старуха, кажется, от них только расцветает. Бенни считал, что таким образом Агата Чандлер способствует продлению своей жизни.

При этом он, как китаец, не мог не одобрять почтительного отношения внука к ее преклонным годам и мудрости.

— Отлично, Герцогиня, — вкрадчиво произнес Блэз, .когда его бабушка взяла трубку, — объясни мне, что тут творится. Какого черта ты просишь приехать меня в Гонконг, если потом берешься за дело сама? Если ты хочешь, чтобы я зря тратил время, скажи, не стесняйся, чем бы мне еще заняться.

Показное спокойствие Блэза не обмануло Агату.

— По вполне серьезным причинам Кейт нужно было поговорить со мной, не опасаясь подслушивания…

— Поэтому мы и сейчас используем ту же самую линию. Что у вас за тайны, которые нельзя обсуждать открыто?

— Ты готов услышать. Мальчуган?

— Наверное, нет. Но, я думаю, это не имеет значения, поэтому давай, начинай.

И пока Блэз слушал, выражение его лица несколько раз менялось. Рука, сжимавшая трубку, напряглась так, что суставы побелели. Он застыл, сидя в кресле, глядя в окно, но не видя ничего, кроме картины, нарисованной перед ним собственной бабкой.

Когда она закончила, Блэз выдержал такую долгую паузу, что она уже собралась окликнуть его, но тут он сказал:

— Я полагаю, все это доказуемо.

— Я проверила этого Лин Бо, с ним все в порядке.

Никаких судимостей, к тому же он действительно был в Гонконге во времена японской оккупации. С Ролло Беллами другое дело. До войны он жил в Шанхае, где выучился говорить на двух китайских наречиях — он тогда работал в большой английской торговой фирме, где его папочка (настоящий, поскольку у него был еще один — для видимости) владел большой долей финансов. Он уехал, чтобы участвовать в развлекательных поездках артистов в армию, на этом история заканчивается. Больше никому ничего не удалось добиться, что, на мой взгляд, означает ложный след. Во всяком случае, я думаю, что Бенни должен посетить Лин Бо и что вы оба должны посмотреть на подделку. Если эта история выйдет наружу, считай, «Деспардс» погиб. Это и беспокоит Кейт больше всего. По ее мнению, если Доминик возьмет на себя ответственность за всю эту историю, чтобы репутация фирмы не пострадала, то дело еще можно спасти. — Она помолчала. — Но я так не считаю.

— Я тоже, — произнес Блэз.

— Теперь послушай, Мальчуган. Я рассказала тебе все, что мне говорила Кейт, потому что она боялась причинить тебе боль, сказав правду. «Как сказать Блэзу такое про его собственную жену? Я не могу нанести ему такой удар», — вот что она мне сказала.

— Да, — безжизненным голосом откликнулся Блэз, — она не любит причинять боль.

Сейчас он был полностью сосредоточен на себе, причем видел себя как бы со стороны, страдающего, застывшего, закрытого для внешнего мира. Только не устраивай трагедий с разбитым сердцем! — сказал он себе. Ты всегда знал, что твоя жена и тебя продаст, если это окажется делом прибыльным. О какой великой любви идет речь?

Все, что связывает тебя с Доминик, — это чувственное удовольствие. На все остальное ты ухитрялся закрывать глаза, «умывал руки» — как Понтий Пилат! Теперь мучайся. Ты всегда знал, что когда-нибудь придется расплачиваться. Какую же цену придется ему заплатить? Похоже, это будет стоить потери достоинства… Хотя нет, это скорее удар, нанесенный гордости. Что ж, разве он единственный, кто страдает из-за последствий безумной страсти? Ты знал, какова Доминик, но тебе было удобно этого не замечать. Хватит ныть, при чем тут любовь? Это классический пример сладострастия. Если бы ты любил ее, ты бы принимал ее всю — со всеми ее пороками. Несовершенства возлюбленной — часть ее натуры. Помнишь, «и буду любить ее, всему вопреки»? Если бы ты любил жену, ты бы сейчас был готов помочь ей, несмотря на то, что она впуталась в мошенничество, задуманное с размахом, в попытку убийства, несмотря на то, что она неверна тебе… Мир — штука весьма несовершенная, что же удивляться человеческому несовершенству, если к тому же оно было очевидно с самого начала?

За тебя думал твой пенис, продолжал Блэз иронизировать над собой. Рядом с нею какие еще мысли могли прийти в голову? Но ведь именно ты лучше многих мог бы понять, что к чему. Разве пример твоей матери в самом раннем детстве не показал тебе, что такое ложь и предательство? Тебя устраивала Доминик, потому что она никогда не претендовала на твой внутренний, эмоциональный мир, вас связывали чисто физические отношения.

К тому же кое о чем ты вообще предпочитаешь не вспоминать? Разве ты не помнишь, что она ответила на твою просьбу выйти за тебя замуж?

Она спросила, хочешь ли ты взять ее такую, как есть, помнишь? А ты сказал, что какая бы она ни была — именно ее ты хочешь больше всего в жизни. Тогда она предупредила тебя, что, если она окажется не тем, чем ты думаешь, будет поздно сожалеть. На что ты ответил дословно:

«Никто в здравом рассудке никогда не будет ни о чем сожалеть, если ты рядом».

Вот мы и дошли до сути, спокойно заключил он.

Наконец-то ты выразился точно. Ты уж точно не был в здравом рассудке. Почти все эти три года ты не был в здравом рассудке. А этот крепкий удар помог тебе прийти в себя, вот и все…

…Бенни занимался приготовлениями к транспортировке Ролло из Гонконга в Лондон. Кейт не слышала и не видела Блэза. Он знает, что я наделала, думала она, и он В ярости. Ей очень хотелось спросить Бенни, где Блэз, но она не решилась.

Кейт забрала вещи из гостиницы, и Джон Фон привез ее в клинику, откуда специально оборудованная машина «скорой помощи» доставила Ролло, всю необходимую аппаратуру, его врача, медсестру и саму Кейт на аэродром Кай Так, где уже дожидался огромный «боинг». За «скорой помощью» следовала машина с четырьмя крепкими охранниками-китайцами, а за ней — полицейский автомобиль. Пока выгружали носилки с Ролло, Бенни показал Кейт салон самолета.

— Мы убрали несколько сидений, чтобы могла встать кровать на колесиках и чтобы ее можно было прикрепить к полу. Вы долетите до Лондона без дозаправки. Баки заполнены горючим под завязку.

— Спасибо, мистер Фон. Вы сделали больше чем достаточно.

— Все называют меня Бенни.

— Хорошо, Бенни. Я действительно очень благодарна вам.

— Это миссис Чандлер велела сделать все для вас, чтобы вы не беспокоились.

Кейт отошла в сторону, чтобы не мешать подъему кровати, на которой лежал неподвижный Ролло. Застегивая ремень своего кресла, расположенного между переборками — так, что она могла смотреть в иллюминатор и на Ролло, Кейт увидела, как к самолету подъехала черная машина. Из нее вышел Блэз Чандлер. Он поднялся в самолет, и Кейт отметила про себя, что на этот раз он выглядит совершенно чужим, безупречно вежливым, но посторонним человеком. Кейт поняла, что эта его отчужденность явилась следствием ее звонка.

Блэз осведомился, довольна ли Кейт тем, как все устроено, она ответила благодарностью.

Она понимала, что этот гордый, сдержанный человек не может не видеть ее сочувствия, с которым она отзывается на его неприятности. Но Блэз как бы прочертил линию, через которую никто в мире не мог переступить.

Они пожали друг другу руки (его лицо по-прежнему являло собою бесстрастную маску), он пообещал звонить ей изредка домой и покинул самолет.

Кейт отвернулась к окну, ничего не видя перед собой из-за слез, застилавших глаза. Она так и не узнала, что Блэз Чандлер стоял на краю поля все время, пока самолет бежал по взлетной полосе и затем набирал высоту, постепенно исчезая из виду. Только тогда он вернулся к машине и уехал.

Полет прошел спокойно. Ролло не пошевелился и не издал ни звука. Кейт просмотрела несколько журналов, выпила кофе, но от еды отказалась. Пробовала задремать, но мысли не давали ей заснуть. Она снова и снова перебирала в памяти события последних дней.

Правильно ли она сделала, позвонив Герцогине? Но нужно было спасать Ролло, а единственный человек, который мог помочь ей в этом, это Герцогиня. Иначе ей пришлось бы ждать чартерного рейса еще сутки. Так или так, частный визит в моих личных интересах. Я вовсе не жду, что правление будет оплачивать счета.

Найджелу стало неловко. Именно эта ситуация не так давно бурно обсуждалась. Теперь же он неуверенно сказал Кейт:

— Это решать вам… — и протянул ей газетное воскресное приложение. — Четыре цветные страницы посвящены «Аукциону века» вашей сестры. Реклама самого высшего качества. Сообщения об аукционе звучат как хвалебная песня. — Он сдержанно кашлянул и продолжал уже другим тоном:

— Чем скорее ее фотографии в газетах уступят место вашим — тем лучше. Такая реклама оказывает весьма сильное воздействие на клиентов, колеблющихся в выборе.

Эти слова следовало понимать таким образом: в первую очередь Кейт следовало сосредоточиться на делах «Деспардс», а не Ролло Беллами.

— Раз в Кортланд Парке началась работа, то и мы все займемся подготовкой к этому аукциону, — твердо ответила Кейт. — К счастью, Ролло успел составить подробный план проведения рекламной кампании.

Найджел вздохнул.

— Я вынужден вас разочаровать. Отдел рекламы не совсем устраивает работа Ролло.

— Я знаю, что делаю, — сказала Кейт, и в голосе ее послышалась отцовская властность. — У господина Беллами был весьма многообещающий рекламный проект, а Кортланд Парк, как вы совершенно правильно отметили, должен стать нашим ответом на аукцион в Гонконге.

Столь же ярким, столь же интересным, столь же незабываемым «Такая твердая решимость, — подумал Найджел, — это нечто новое». Кейт похудела, выглядела измученной, глаза ввалились. Но в ней появилась стальная хватка.

Робкая, неуверенная девушка закалилась в испытаниях.

Что же все-таки произошло в этом Гонконге?

— Я устала, — обезоруживающе призналась Кейт, — Да, у вас утомленный вид, — сочувственно подтвердил Найджел.

— Я пойду домой и высплюсь. Завтра займемся делами…

Но ей необходимо было сделать еще один визит.

— Дорогая моя, — удрученно сказала Шарлотта. — Я так беспокоилась. — Она была поражена измученным видом Кейт, ее потухшим взглядом. — О, моя дорогая… — утешала она девушку, и, растроганная ее добротой и сочувствием, Кейт разразилась слезами.

— Если бы ты видела его лицо… — говорила она сквозь рыдания. — У него был такой взгляд, словно это я обрекла его на адские муки. Но у меня не было выбора, мне нужна была помощь… Но он теперь ненавидит меня, я уверена, Я заставила его увидеть то, что он не хотел ни видеть, ни знать.

«И увидеть тебя совсем в другом свете, — подумала Шарлотта. — О Боже, девочка моя, ты выбрала себе трудного человека. Я поняла это, как только увидела его.

С такими сдержанными, замкнутыми мужчинами всегда трудно, потому что когда-то они были совсем другими и дорого за это заплатили».

Но Шарлотта продолжала утешать и успокаивать Кейт, напоила ее горячим сладким чаем и вместе с ней вернулась в пентхаус. Там она дождалась, пока Кейт ляжет.

Две таблетки валиума, положенные Шарлоттой в чай, начали оказывать действие. Она сидела у постели девушки, пока всхлипывания той не сменились ровным дыханием.

Потом Шарлотта поехала в больницу к Ролло.

Спустя несколько дней Бенни Фон сидел в кабинете Блэза напротив него.

— Это нелегко, босс. Если начать расспрашивать, никто ничего не знает, но совершенно ясно, что, как только ты выходишь за дверь, они начинают звонить как раз тем людям, которых ты и разыскиваешь. Поэтому я пошел к своему другу, которого вышибли из полиции. Он был честным полицейским и задавал слишком много вопросов там, где не надо. Он говорит, что «Триады» становятся мощнее день ото дня. Они контролируют фирму «Гонконг Коннекшн», которая транспортирует героин в Европу. Полицейские здесь бессильны, и большинство из них подкуплено. Он назвал мне несколько действительно очень важных персон, связанных с «Триадами», и еще некоторых весьма достойных людей в Гонконге — членов «Триад».

— Например, кого?

Бенни произнес их имена, и Блэз испытал настоящий шок. Это были люди, с которыми он был связан деловыми отношениями, люди достойные и порядочные, среди них те, кто в свое время получил награды и титулы от самой королевы.

— Его сведения верны. А если вам нужен человек, то он как раз подходит. — Бенни помолчал, и Блэз почувствовал, что приближается самое важное. — Существует некий Чжао Ли, торговец антиквариатом. У него есть собственный магазин. По словам моего приятеля, он — Большой Брат в «Триадах» и носит имя Золотого Дракона. — Бенни опять помолчал. — У него были деловые связи с миссис Чандлер.

Спустя минуту Блэз негромко сказал:

— Продолжай.

— Мой приятель ручается, что этот человек весьма опасен. Это он обнаружил моего друга, когда тот подобрался к ним слишком близко. Эта организация — «Триада» — весьма многочисленна — насчитывает, наверное, пять тысяч членов. Считается, что во всем Гонконге их пятьсот тысяч, но точной цифры никто не знает. Их может оказаться в десять раз больше. Друг мой говорит, что организация функционирует практически по армейским законам: железная дисциплина, присяга, скрепленная кровью. Если же кто-либо из организации нарушит секретность, ему это дорого обойдется — это означает смерть как для него самого, так и для членов его семьи. Совсем как мафия, только там Солдаты, а в «Триадах» их называют Воинами, а Грамотеи, посредники, — это те, кто у мафии называется «консильери». Старших именуют Дядюшками, но по-настоящему высоко стоят Красные Одежды, иначе Большие Братья. Мой приятель совершенно уверен в том, что Чжао Ли — Большой Брат. — Бенни еще раз Прервал свой рассказ. — Знает ли об этом миссис Чандлер — неизвестна, мой приятель считает, что вряд ли.

Они обычно сначала глубоко втягивают людей, так что пути назад нет, а потом уж откровенничают.

Мужчины испытующе смотрели друг на друга. Одновременно их посетила одна и та же мысль.

— Это возможно. — Бенни тщательно выбирал слова. — Они используют любое прикрытие для перевозки Героина. Все это идет из «Золотого треугольника» — сырой опиум, я имею в виду, — и существуют фабрики для его обработки. Затем героин в виде белого порошка переправляют отсюда.

— Каким образом? — спросил Блэз.

— Контрабандой вместе с легальным грузом на кораблях и самолетах. Мой приятель говорил, что героин обнаруживали даже в тюбиках с зубной пастой.

— И куда же они отправляют героин?

— В Нью-Йорке — в Чайнатаун, в Сан-Франциско — тоже в китайские кварталы. Оба города — крупные порты, где работает много китайцев. У Чжао Ли есть также филиал на Мэдисон-авеню.

Они снова обменялись долгими взглядами, каждый из них рисовал себе одну и ту же картину. Антиквариат из Гонконга для «Деспардс» в Нью-Йорке или для недавно открытого филиала в Сан-Франциско, таящий в себе дозы чистого героина в пластиковых мешочках.

— Возможно, они это уже проделывали — с антиквариатом, я имею в виду, — говорил Бенни. — Никто не может поручиться. А возможно, это что-то совсем новое для них, и они пробуют этот способ впервые.

— Ты ручаешься за свою информацию? — спросил Блэз.

— Мой друг знает, о чем говорит. Он годами следил за ними.

— А как могут прятать героин?

— Внутри статуэток, фигурок, вот для чего нужны подделки. Их делают из двух частей или, возможно, с отверстиями, чтобы можно было заполнить их порошком, затем отверстия запечатывают, а фигурки обрабатывают так, что ничего нельзя заметить. Очевидно, разработана какая-то новая методика. А этот Чжао Ли легально занимается бизнесом. В его магазине продаются вещи подлинные, поэтому небольшое количество подделок проходит незаметно. Там, на другом конце маршрута, наверняка существует другая организация для изъятия героина.

— Я хочу, чтобы именно это ты и выяснил, — сказал Блэз. — И еще мне нужно, чтобы за моей женой следили.

Бенни низко склонил голову, делая вид, что записывает что-то в блокноте, на самом же деле он не решался посмотреть в лицо Блэзу.

— Я хочу, чтобы в ее кабинете поставили подслушивающую аппаратуру. В пентхаусе я беру это на себя.

Очень осторожно Бенни заметил:

— Будьте осторожны, босс. «Триады» не доверяют никому. Ваша жена так или иначе уже у них в руках.

— Пусть так. Она — единственное звено, которое у нас есть, а зная, что она собирается предпринять, я могу и защитить ее, и выяснить, насколько глубоко она связана с ними. Используй все свои связи, Бенни, трать сколько хочешь, но мне нужно знать все, что только можно.

Голос Блэза звучал ровно, но Бенни все еще не мог заставить себя посмотреть ему в глаза. Он любил и уважал своего босса и не один раз поражался, как тот мог связать свою жизнь с женщиной типа Доминик дю Вивье, а сейчас, не переставая удивляться, какого черта он старается вытащить ее из скверной истории, сам решил сделать для этого все возможное.

— Выясни, кто занимается упаковкой и транспортировкой грузов «Деспардс» и как давно. Мне нужны копии по возможности всех документов, вообще все.

— Это несложно, — ответил Бенни. Он решил поручить это своему родственнику Чжою. Чжой работал швейцаром в местном отделении «Деспардс». А для слежки подойдет брат Эдди. Если он следит за кем-то, то сам становится невидимкой. Как и все китайцы, Бенни в первую очередь полагался на семью.

— Я хочу еще, чтобы все поверили в то, что жизнь Ролло Беллами в опасности. Даже если он придет в себя, то будет вести растительное существование. Дай этой информации просочиться по нужным каналам.

— Будет сделано, — отвечал Бенин, — у меня есть люди в Сохо.

— С этим следует быть осторожным, — ответил Блэз. — Если они так безжалостно обошлись с Ролло, мне следует сделать все, чтобы защитить жену. Она в большой опасности, но я не хочу, чтобы у нее возникло даже подозрение о том, что именно нам известно. Иначе она может пойти на крайние меры, а это нам совсем не нужно.

Слова: «А мы знаем, что она способна на многое», — остались непроизнесенными.

«Вот ведь дрянь», — кипел негодованием Бенни, полный ненависти к Доминик. Он видел, как переживает Блэз. Сам Бенни никогда не любил миссис Чандлер и не доверял ей. Он не знал точной даты рождения Доминик, но он готов был биться об заклад, что в ее гороскопе определяющее положение занимает Змея. Женщины-змеи — это роковые женщины, они завораживают мужчин. По китайским верованиям, Змея существо сверхъестественное, которому присуще зло, и Доминик представлялась Бенни красивой коброй, сжимающей в своих объятиях Блэза. Змеи также удачливы в интригах, обладают безудержным стремлением к власти и умеют разыграть напоказ и сильную страсть, и глубокую привязанность.

Неплохо бы распространить эти сведения, вдруг решил Бенни. Китайцы серьезно верят в знаки зодиака, все будут очень осторожны, когда узнают, что имеют дело со Змеей.

— Я все сделаю, — пообещал он, поднимаясь, но Блэз не слышал его. Он снова смотрел в окно, а выражение его лица заставило Бенни потихоньку выйти из комнаты.

Глава 16

Сентябрь

В этот вечер, покидая больницу, Кейт решила отправиться домой пешком. Стояло бабье лето, воздух казался особенно чистым и свежим после запахов эфира и лекарств, хотя сама по себе больница больше походила на роскошный отель. До Кейт доходили разговоры о том, что Ролло Беллами получил по заслугам — нечего было совать свой длинный нос куда не следовало. Но Кейт все равно еще на что-то надеялась. И она пустила в ход весь свой авторитет, заметно укрепившийся в последнее время, чтобы пресечь подобные разговоры. Кейт удалось установить строгий контроль за финансовым состоянием «Деспардс», она сделала все, чтобы устойчивое положение фирмы сохранялось и дальше, а этого можно было достичь лишь постоянным участием в аукционах — как крупных, так и не слишком выигрышных и заметных. Именно поэтому за прошедшие после возвращения полтора месяца Кейт предложила ввести некоторые новшества.

Кейт не забыла тот ужасный день в Гонконге, когда бродила около Конноут-Центр и случайно набрела на уютное кафе. С какой радостью она воспользовалась короткой передышкой и посидела в кафе. И ей в голову пришла мысль открыть такое же кафе и в «Деспардс». Она проконсультировалась с архитектором, и тот сделал проект перепланировки четвертого этажа здания на предмет размещения там небольшого кафе.

Эта идея Кейт вызвала бурю негодования.

— Мы известная фирма, — возмущенно клокотал Джаспер Джонс, — а не какой-нибудь дешевый универмаг в Вест-Энде!

Но Кейт не сдавалась и утверждала, что посетителю нужно где-нибудь присесть со своим каталогом, чтобы поразмыслить о возможном приобретении за чашечкой кофе или чая, вкусным пирожным или сытным сандвичем. Это означало, что финансовому отделу придется перебираться в Даунтаун, где помещений было вполне достаточно. Кейт не обращала внимания на стоны по поводу расширения уже созданной компьютерной сети — приток информации увеличивался с каждым днем, и ее необходимо было обрабатывать.

— Но ведь это такие затраты! — негодовал финансовый директор. — Нам необходима стабилизация, а не расширение.

— Я полагаю, именно расширение, — настаивала Кейт.

Джаспер Джонс пригрозил отставкой, но Кейт твердо стояла на своем, и ему пришлось смириться.

— Господи! — жаловался он всем подряд. — Ей еще многому надо учиться, а она вообразила, будто сама может поучать всех нас.

Но Кейт получила одобрение Клодии Джеймисон и двух-трех более молодых сотрудников, которые горячо поддержали ее идею.

Однако Кейт прекрасно понимала, что последнее слово останется за ней, ведь и сам Чарльз Деспард был таким — приветливым, радушным, но твердым — подлинным главой своей фирмы. Но никто не ожидал, что его дочь — прежде такая робкая и нерешительная — вдруг превратится в женщину, которая не только знает, чего хочет, но и умеет претворять свои желания в жизнь.

Ее замыслы относительно Кортлаид Парка, встреченные поначалу с оскорбительным недоверием, вскоре стали предметом разговоров и серьезного внимания.

— Похоже, она кое-чему научилась от своей сестры, — говорили некоторые.

Другие же полагали, что Кейт Деспард весьма быстро завоюет право, как выразился Джаспер Джонс, поучать.

— Нам нужно закрыть брешь в 28 миллионов фунтов, — заявила Кейт на правлении, — и я намерена сделать для этого все.

Чтобы добиться своего, она ввела в фирме «Деспардс» своеобразный день открытых дверей: людям, которым никогда не пришло бы в голову посетить аукцион, было предложено приносить сюда на оценку — и, может быть, на последующую продажу — любой предмет, имеющий в их собственных глазах определенную ценность.

В первые же четыре дня было собрано немалое количество вещей, пригодных для аукциона, — И среди них была даже одна потрясающая находка. Какой-то человек явился с небольшой картиной, которую, как он объяснил, привез из Франции после войны его отец. В ходе боев за освобождение тот поделился продуктами с француженкой, чей дом был разрушен и дети сидели голодными; в знак благодарности она заставила его взять картину — по ее словам, очень ценную. С той поры картина висела у него над сервантом; узнав из газет о дне открытых дверей, он захотел убедиться в истинности слов француженки. Дарительница была права. Одна из младших сотрудниц «Деспардс» с первого взгляда предположила, что это ранняя работа кого-то из известных мастеров, и немедленно позвала начальника отдела. Тот подтвердил ее догадку. Это оказалась ранняя работа французского примитивиста Анри Руссо по прозвищу Таможенник. Стоимость картины определялась в пределах от 200 до 400 тысяч фунтов.

После этого мгновенно прекратились язвительные замечания снобов о «дне фирменного мусорного ящика».

Идея принесла свои плоды.

Очередной переполох вызвали решения Кейт по поводу распродажи драгоценностей Корнелии Фентрисс.

Время аукциона — непривычно позднее; публика — в вечерних туалетах; драгоценности — не на бархатных подушечках, а в качестве украшений на профессиональных манекенщицах, одетых соответствующим образом.

— Вы подумали о мерах безопасности? — с ужасом спрашивали ее сотрудники и знакомые.

Она подумала. Агата Чандлер порекомендовала ей одну фирму, чьими услугами уже пользовалась ее Корпорация, и после детального обсуждения были разработаны надлежащие меры предосторожности.

— Мы слишком долго замыкались на самих себе, — уверенно говорила Кейт членам правления. — Наш собственный рынок мал, а число потенциальных покупателей огромно, и нам необходимо найти и привлечь их.

Поэтому за приемную стойку была посажена юная красавица с белозубой улыбкой — подобное создание вряд ли могло оставить равнодушным. Кейт также ввела в практику то, что никогда прежде не делалось, — клиенты, намеренные принять участие в распродажах фирмы, могли теперь рассчитывать на «аванс». Так, для гигантского аукциона драгоценностей Корнелии Фентрисс был предусмотрен годичный кредит для потенциальных покупателей — разумеется, после тщательного изучения их социального и финансового положения.

— Здесь таятся большие возможности, — убеждала Кейт скептиков. — Многие из недавних богачей готовы выложить крупную сумму за престижную вещь, скажем, за подлинное произведение искусства. Мы не должны ограничиваться узким кругом наших постоянных клиентов.

Нам необходимо расширяться.

Впрочем, она удержалась от соблазна включить вторую скорость и не допустила чрезмерного увеличения цен — в этом ее полностью поддержала Дороти Бейнбридж, чей консерватизм вошел в поговорку.

И вот теперь, неторопливо шагая по парку, она ощущала гордость при мысли о финансовых показателях полугодия: доходы выросли на 55 процентов против полученных в прошлом году. Конечно, очень помогли в этом шесть картин Пикассо, найденные Ролло, и «Наследие Стенинга», но впереди были Кортланд Парк и распродажа драгоценностей Фентрисс, от которых можно ожидать многого.

Кейт стала прикидывать, как должны выглядеть приглашения для этих двух аукционов — их следует напечатать в дополнение к великолепным каталогам в холодно-блестящих красочных обложках. Для первого подойдет синий цвет «Деспардс» с золотой каймой. На этом фоне портрет старого Гастона, а ниже изящная каллиграфическая надпись, напоминающая о традициях фирмы: «Деспардс». Кортланд Парк в Сассексе, имение покойного Джона Рэндольфа Кортланда. Начало недельного аукциона — в понедельник 30 октября. Предварительный просмотр с 23 по 27 октября». А для второго — черные каллиграфические строчки на белом фоне: «Деспардс», Арлингтон-стрит. Ювелирные украшения — собственность покойной Корнелии Фентрисс Гарднер. Среда, 16 октября, 20 часов. Вечерние туалеты».

Кейт была настолько погружена в размышления, что, пересекая Девоншир-плейс, не обратила ни малейшего внимания на большую черную машину с потушенными фарами, медленно ползущую следом за ней. Людей вокруг почти не было, стояла полная тишина, но Кейт не успела услышать, как внезапно взревел мотор — именно в тот момент, когда она оказалась посреди улицы. Она лишь ощутила резкий толчок в спину, и кто-то навалился на нее сзади, повалив на тротуар. Она больно ударилась коленом, а голова ее уткнулась в широкую мужскую грудь.

«На меня напали!», — успела подумать она, а потом все померкло у нее перед глазами.

Кейт очнулась через несколько секунд и, увидев, что над ней склонилась какая-то темная фигура, инстинктивно прикрыла рукой лицо.

— Все в порядке, мэм. Простите, что пришлось так обойтись с вами, но иначе вы очутились бы под колесами вон той машины.

— Какой машины?

— А вы не видели? Она прошла в нескольких сантиметрах от нас.

— Нет, я не видела никакой машины.

Незнакомец заботливо помог Кейт подняться, отряхнул ладонью ее одежду и быстро спросил:

— Сильно ушиблись?

— Наверное, завтра будут синяки, но, похоже, переломов нет.

— Дайте я посмотрю.

Руки у него были проворные и деликатные.

— Надо же… Прямо чудом уцелели.

— Спасибо вам.

— Хорошо, что я оказался сзади. Похоже, вы о чем-то сильно задумались.

— Это правда, — согласилась Кейт.

Уличный фонарь освещал лицо незнакомца, и Кейт удалось рассмотреть его получше. Это был рослый человек — по меньшей мере два метра — и соответствующей комплекции. Копна соломенных волос и светло-голубые глаза. «Стопроцентный американец», — подумала она и спросила:

— Наверное, у вас такая реакция, потому что вы играете в футбол?

— В колледже я действительно играл.

Судя по виду, он был одних с ней лет. Приветливый и добродушный — похож на большого лохматого щенка.

В широкой улыбке обнажились безупречные американские зубы.

— Хотите, я поймаю такси? — спросил он.

— Если сумеете. — И она добавила с усмешкой:

— Повезло так повезло: в кои-то веки я решила пройтись пешком, чтобы немного развеяться.

— Я тоже, — признался он с обезоруживающей откровенностью и пронзительно свистнул, вложив два пальца в рот.

Такси, стоявшее примерно в пятидесяти шагах от них, тут же двинулось к ним.

— Вы позволите проводить вас до дома?

— Почему бы и нет? Что-нибудь выпьем… хоть этим я вас отблагодарю.

— Вы живете над магазином? — удивленно спросил он, когда такси остановилось у входа в «Деспардс».

— Что-то в этом роде.

Он продолжал изумленно оглядываться, пока они шли к лифту.

— Это картинная галерея или нечто подобное?

— Нечто подобное, — с улыбкой ответила Кейт. — Вы никогда не слыхали о фирме «Деспардс»?

Он покачал головой.

— «Сотбис»?

— Слышал, конечно.

— «Деспардс» занимается тем же. Аукционы.

— Понимаю. А вы у них менеджер?

— Отчасти.

Двери лифта открылись в ее просторной гостиной с прекрасным видом из окна на Лондон. Она услышала, как он тихонько присвистнул.

— Вот это да… Какая у вас здесь красота. — Он обошел гостиную. — И внутри, и снаружи.

— Что вы будете пить?

— Если можно, кофе.

Он привалился к косяку двери, ведущей в кухню, наблюдая, как она готовит кофе.

— Чем вы занимаетесь в Англии? — спросила Кейт.

— Работаю. В посольстве на Гровенор-сквер.

— И что делаете?

— Всего лишь оформляю визы. — Он протянул ей свою широкую ладонь. — Меня зовут Лэрри Коул.

— Кейт Деспард.

Он еще раз пожал ее руку.

— Так вы босс?!

Когда они вернулись в просторную гостиную с удобной мебелью, которую выбирал сам Чарльз Деспард, и с лампами, дающими теплый золотистый свет, Лэрри произнес таким тоном, что она сразу догадалась, как он поражен:

— Должно быть, вы здорово разбираетесь в искусстве?

— Конечно, ведь это моя работа.

— Наверное, это чертовски интересно.

— Для меня да.

— У меня мать англичанка, — вдруг сказал он. — Отец жил в Брайз Нортоне в конце пятидесятых, — Значит, у вас есть родственники здесь?

— Только тетка по матери.

С этим приветливым спокойным великаном было легко разговаривать, и они просидели в гостиной до тех пор, пока на маленьких часах с купидоном не пробило одиннадцать часов.

— Ого, вы только посмотрите, как поздно! — воскликнул он. — Кажется, я заболтался…

— Где вы живете?

— В Мейд-вейл.

— На Пиккадилли можно взять такси.

— Да, я знаю.

— Сколько вы уже здесь пробыли?

— Месяц.

— Тогда вы еще многого не видели.

— Да, не все, что хотелось бы. — И он добавил с обаятельной улыбкой:

— Может, вы поможете мне ликвидировать пробелы?

Кейт неожиданно для самой себя ответила:

— Не раньше воскресенья. Сейчас у меня нет других свободных дней.

— Воскресенье вполне сойдет. Я заеду за вами?

— Почему бы и нет?

— Вот и отлично! — с энтузиазмом воскликнул он.

Вставая, Кейт вдруг почувствовала такую боль в ушибленной ноге, что невольно вздрогнула.

— Все-таки вы сильно ударились, — с сочувствием произнес Лэрри. — Вам бы надо принять горячую ванну.

— Пожалуй, я так и сделаю.

Она спустилась с ним на лифте. У выхода он вновь протянул ей руку.

— Значит, до воскресенья?

Кейт ответила на рукопожатие.

— Еще раз благодарю вас.

— Рад был познакомиться с вами, мэм.

Он снова одарил ее белозубой улыбкой и двинулся широким шагом по улице. Кейт какое-то время смотрела ему вслед, прежде чем закрыть дверь.

Следуя его совету, она заполнила ванну и, накапав в воду ароматического масла, со вздохом забралась в нее.

Тем временем Лэрри Коул, быстро дойдя до стоянки такси на Пиккадилли, сел в машину и назвал адрес в Хэмпстед-хит. Войдя в дом, он сразу же направился к телефону.

— Это Лэрри Коул.

И коротко рассказал о встрече с Кейт: описал черный автомобиль, назвав его номер, а затем добавил, что вступил в контакт согласно инструкциям. Манеры его совершенно изменились — он вел себя как хладнокровный опытный профессионал, а когда снял пиджак, под мышкой у него оказалась кобура.

На следующее утро у Кейт болело все тело, и днем ей пришлось вызвать врача. Тот осмотрел ее и сказал, что переломов нет, но ушибы очень сильные. Посоветовав ей не напрягаться в ближайшие два дня и прописав обезболивающее, посетовал на лихачество обезумевших автомобилистов.

— Вам повезло, что этот молодой человек действовал столь быстро и решительно, — сказал он на прощание.

— Да, — ответила Кейт, улыбнувшись самой себе, — мне и в самом деле повезло.

Доминик мерила шагами огромную гостиную в своем летнем доме на Виктория-пик. Чжао Ли запаздывал. Она приняла ванну и натерлась душистым кремом; бутылка шампанского стояла в ведерке со льдом рядом с блюдом его любимого дим-сум. Где же он? Обещал прийти в девять, а сейчас уже десять. Взглянув на свое отражение в зеркале, висевшем над диваном, покрытым алой драпировкой, которая некогда была кардинальской сутаной, она поправила приколотый к платью солитер с голубоватым отливом.

Возможно, его задержали новости из Лондона; вернувшись, он наконец сообщит ей, что незавершенное дело доведено до конца и что Ролло Беллами мертв.

Когда она услышала, что Ролло отправили в Лондон на реактивном самолете Корпорации, ярости ее не было предела, хотя она остереглась показать это мужу. Впрочем, в последнее время она не часто его видела — увидев же, особой радости не испытывала.

— У меня много своих дел, — сказал он в ответ на ее упреки в невнимании.

— Конечно, тебе надо было обеспечить Ролло Беллами уход по самому высокому классу.

— Кейт хотела, чтобы он вернулся домой. Она тоже сильно занята, правда, не в Гонконге.

— Какая трудолюбивая пчелка, — презрительно фыркнула Доминик.

— У тебя ведь тоже большие запасы меда, — последовал лаконичный ответ.

Доминик подошла к камину и стала разглядывать сложенные в нем листья. Ее длинные пурпурные ногти барабанили по мраморной доске. На маленьких часах стрелки показывали пять минут одиннадцатого. Она придвинула ближе двух одинаковых, как близнецы, будд, стоявших по краям, а затем снова начала расхаживать по гостиной, машинально отщипывая кусочек от китайского лакомства каждый раз, когда проходила мимо пурпурно-черного лакированного столика, на котором стояло блюдо. Подойдя к окну с тонкими, как паутинка, занавесками, она раздвинула их и стала смотреть на мерцающие внизу огни Гонконга. Ногой она нетерпеливо постукивала по полу: на ней были домашние туфельки на высоких каблуках, без пятки, их белый атлас прекрасно гармонировал с надетым на голое тело облегающим платьем с широкими прозрачными рукавами. Доминик терпеть не могла ждать. Ее рука потянулась к толстой перекрученной нитке из жемчуга и сапфиров на шее, скрутив ее еще сильнее. Это было не похоже на него. Прежде он всегда приходил либо вовремя, либо раньше назначенного часа.

И никогда не опаздывал. Она познакомилась с ним два года назад на аукционе, где он купил изящную чашу из белого нефрита. Он взглянул тогда на Доминик довольно дерзко для китайца, и взгляд его черных глаз, казалось, Проник в ее душу. Она сразу поняла, что сексуальным аппетитом он вполне может сравниться с ней, и пригласила его выпить с ней в кабинете наверху. За этим шагом последовал целый ряд других. Это был единственный мужчина, которого она не смогла прочно привязать к себе: едва ей начинало казаться, что дело сделано, он в очередной раз исчезал — именно это, вкупе с его невероятной изощренностью и неутомимостью в любовных играх, заставляло ее постоянно искать новых встреч с ним.

Теперь же нервы ее были на пределе. При всем своем непревзойденном мастерстве в обращении с мужчинами она позволила обращаться с собой, как с последней шлюхой.

Услышав шорох, она вздрогнула — Чжао Ли стоял под аркой, ведущей в прихожую.

— Наконец-то! — раздраженно вскрикнула она, но тут же осеклась, увидев Чжао Ли.

Он был одет по-китайски, в пурпурный халат, а не в привычный европейский костюм, и выглядел абсолютно чужим. Пугающе чужим. Даже поклон его был чисто китайским.

— Мадам…

— Мадам? Что это означает? Я жду тебя целый час, может быть, даже дольше. Где ты был? Почему так задержался? У тебя есть для меня новости?

— Разумеется, у меня есть для тебя новости.

И вновь этот бесстрастный, невозмутимый тон заставил ее сдвинуть брови.

— В чем дело? — нетерпеливо бросила она.

— Сядь, пожалуйста. — Это прозвучало не как просьба, а как приказ. — Нам нужно кое-что обсудить.

Она посмотрела на него с изумлением.

— Что это на тебя нашло? Разумеется, нам нужно многое обсудить… скажем, почему Ролло Беллами до сих пор жив… и некоторые другие неприятные вещи.

— То, о чем я хочу поговорить с тобой, покажется тебе необычным, — произнес Чжао Ли.

Доминик вновь с изумлением взглянула на него.

— То есть?

Он ответил не сразу, но глаза его неотрывно смотрели на нее. Ей показалось, будто какая-то тяжесть давила ей на грудь. Почти против воли она двинулась к креслу и села. Белый атлас платья резким пятном выделялся на кроваво-красной обивке кресла. Доминик напряглась в ожидании опасности: ветер явно переменился, и нужно было выбирать новый курс — вот только какой?

Однако она не желала показать Чжао Ли внезапно охватившей ее тревоги. Потянувшись к серебряной коробке с сигаретами, она взяла одну и закурила.

— Итак? — спросила она.

— Я пришел, чтобы обсудить твое будущее.

Доминик широко раскрыла глаза.

— Мое будущее? — недоуменно повторила она.

— И чтобы сказать, что обстоятельства изменились И что нам необходимо осуществить задуманное в кратчайшие сроки.

— Задуманное? Ты же знаешь, что не может быть и речи о следующем аукционе в течение многих месяцев…

— Я говорю не об аукционах, мадам.

— О чем же ты говоришь?

— Если ты будешь вести себя, как полагается женщине, я объясню тебе.

Доминик вновь показалось, будто ее толкнули. Вести себя, как полагается женщине? Да разве она не проделывала это много раз в своей просторной кровати наверху?

— Я должен дать тебе инструкции, — произнес он все тем же безучастно-вежливым тоном.

— Ты собираешься инструктировать меня? — Доминик позволила себе усмехнуться.

— А тебе предстоит как следует запомнить мои инструкции, — продолжал он так, словно не слышал ее вопроса. — Первое: тебе нужно сменить судовладельцев и экспедиторов. Ты заключишь контракт с фирмой «Флауэринг Черри Импорт-Экспорт», которая имеет многолетний опыт транспортировки антикварных ценностей. Их оформляют, пакуют, грузят и доставляют по месту назначения с полным соблюдением всех необходимых формальностей. Отныне фирма «Деспардс» должна будет пользоваться услугами только этой компании.

— Никогда! Как ты смеешь диктовать мне условия?

Это моя фирма, и у меня нет никаких оснований порывать с нынешними моими партнерами. Кроме того, я представления не имею о твоей «Флауэринг Черри» или как ее там!

— Тебе и не нужно иметь о ней представление. Ты должна выполнять то, что тебе приказывают.

Доминик уже открыла рот, чтобы послать его ко всем чертям, но вновь ощутила, исходившую от него силу, и голос ее пресекся. Расширившимися глазами она уставилась в его зрачки, не в силах пошевелиться.

— Отныне, мадам, вы будете молча принимать наши распоряжения как в этом деле, так и во всех других, имеющих отношение к нам. Вы будете выполнять то, что вам приказывают.

Доминик была словно пригвождена к креслу этими черными блестящими глазами — от них исходила такая пугающая мощь, что она ощущала полное свое бессилие.

Однако она сохранила ясность ума и сумела выговорить:

— С вашей стороны опрометчиво диктовать мне условия. Я слишком много знаю.

Ей показалось, будто Чжао Ли, невзирая на всю свою невозмутимость, улыбнулся, хотя лицо его оставалось совершенно бесстрастным.

— Нет, мадам. Вы не знаете ровным счетом ничего.

Доминик почувствовала озноб — такого Чжао Ли ей еще не доводилось видеть. Перед ней сидел высокомерный повелитель, который смотрел на нее пренебрежительно, как на свою служанку, и отдавал распоряжения, словно она была его пленницей.

— Вы увязли в этом так же глубоко, как и я, — холодно произнесла она.

— Нет, мадам. Мы лишь вырыли яму… и только вы угодили в нее.

По коже у Доминик забегали мурашки: она чувствовала опасность так остро, как никогда в жизни. «Мне надо выпить, выпить во что бы то ни стало», — подумала она. Однако нельзя было выдавать себя. Нельзя было показать ему свой страх.

— Вы, мадам, — продолжал Чжао Ли, — в присутствии многочисленных свидетелей продали на публичном аукционе и по немыслимо высоким ценам произведения искусства, которые в действительности являются лишь искусными подделками. Фабрика, производившая эти подделки, прекратила свое существование; человек, занимавшийся этим, уже далеко отсюда. Я ничего не продавал. Я ничего об этом не знаю. Нет никаких документов, никаких снимков — нет ровным счетом ничего, что связывало бы меня с совершенным вами мошенничеством «Гонконгский миллионер, пожелавший остаться неизвестным» — это ведь ваша выдумка. Аукцион от начала и до конца — ваше деяние. Именно вы удостоверили подлинность этих подделок, поставив на карту свою репутацию эксперта, поскольку ваши покупатели доверились вашему опыту. Вы и только вы виновны в мошенничестве, обмане и лжесвидетельстве. Вам не удастся ни в чем уличить меня и моих компаньонов. А вот мы можем уличить вас. У нас есть для этого все возможности. Я известен как опытный дилер в сфере торговли антиквариатом. Я сам купил несколько вещиц на этой распродаже. Мне достаточно отдать на экспертизу одну из них, и если она будет подвергнута термолюминесцентному анализу…

Слишком поздно осознала Доминик, что ее, как наивную девчонку, обвели вокруг пальца более искушенные, чем она, ловкачи. Она без колебаний и по собственной воле преступила грань, из-за которой нет возврата.

Попалась в сети собственной алчности. В душе Доминик клокотала такая ярость, что ей пришлось какое-то время переждать, пока она не убедилась, что может справиться со своим голосом.

— Кто вы такой? — спросила она, собрав все силы.

— Для вас я Чжао Ли, дилер по антиквариату. Тем, кто представляет интерес для меня, я известен в другом качестве, и, поскольку сделать вы уже ничего не можете, скрывать это от вас нет необходимости. Я принадлежу к братству 7К, более известному под названием «Триада Золотого Дракона». — Впервые за весь разговор Чжао Ли холодно улыбнулся. — Полагаю, это вам кое о чем говорит.

«Триада»! В ушах Доминик это название отозвалось зловещим эхом. «Триада»!

— А теперь вам предстоит убедиться, что вы находитесь в нашей власти и будете отныне действовать согласно нашим инструкциям.

Лицо Доминик посерело, когда она поняла, что означают эти слова. Она угодила в расставленные им сети, попалась в западню — поддельные произведения искусства были лишь приманкой, наживкой для крупной рыбы!

Она была лишь винтиком в огромном колесе, маленькой песчинкой в безбрежном океане их замысла. На какое-то мгновение в глазах у нее помутилось от гнева и бессилия.

Она испытывала почти нестерпимое унижение при мысли, что оказалась такой дурой. Этот человек занимался с ней любовью, ее тело раскрывалось и принимало его — и она сама поощряла его, доверялась ему! А для него это было только средством осуществить свои замыслы. Если бы у нее в руках был пистолет или нож, она бы не задумываясь убила его.

— Сейчас вам станет ясно, что вы должны беспрекословно исполнять мои приказания, мадам.

Подняв руку, он щелкнул пальцами. Мгновенно появились двое рослых китайцев и встали за креслом Доминик. Чжао Ли что-то быстро сказал им на кантонском диалекте, и ее тут же крепко схватили за кисти, превратив в беспомощную пленницу.

— Не делайте того, о чем будете сожалеть, — сказала Доминик, стараясь говорить бесстрастно.

— Мы никогда этого не делаем, мадам.

Он кивнул третьему китайцу, возникшему неизвестно откуда. Тот подошел к столику возле кресла Доминик, поставил на него маленькую черную шкатулку и открыл ее. Внутри лежала полая игла и пузатый флакончик.

Глаза Доминик расширились от ужаса, дыхание стало прерывистым.

Чжао Ли сначала обратился к человеку, державшему флакон, а затем повернулся к Доминик.

— Стопроцентный чистый героин, мадам. Одна десятая грамма, и вы мертвы. Ради вашего же блага, мадам, не вынуждайте нас прибегнуть к этому.

Доминик сглотнула слюну. Чжао Ли вновь что-то сказал, и третий китаец, закрыв шкатулку, исчез. Он отдал приказание двум другим, и те разжали руки, а затем безмолвно удалились.

— Теперь вы понимаете, мадам, что мы люди серьезные, — сказал Чжао Ли, когда они остались одни. — Вы в полной безопасности до тех пор, пока исполняете наши приказы. Вы поняли меня?

Доминик кивнула, не в силах произнести ни слова.

— Отлично. В скором времени вы получите необходимые инструкции.

Он снова поклонился в отстраненно-вежливой манере, как подобает китайцу, имеющему дело с презренным чужаком-иностранцем, и вышел.

Обхватив плечи руками, Доминик наклонилась вперед, словно испытывала страдания от физической боли или пронизывающего холода. Наконец она заставила себя подняться и подошла к столику с напитками. Руки у нее дрожали так сильно, что она пролила изрядное количество виски, и, наполнив наконец стакан, опрокинула в рот его содержимое. На глазах у нее выступили слезы, дыхание пресеклось, однако спиртное разлилось теплом по телу. Тут же налив вторую порцию, она выпила и ее, а затем снова бессильно опустилась в кресло. Доминик долго сидела в оцепенении, уставившись в одну точку невидящим взором, пока не услышала, что кто-то настойчиво обращается к ней. Подняв глаза, она увидела, что на нее пристально смотрит ее мажордом Чанг.

— Что такое? — раздраженно спросила она.

Он повторил свой вопрос: будет ли она ужинать дома?

— Нет, не надо ужина. Ничего не надо, понятно?

Я хочу остаться одна. Вам ясно? Никто не должен меня беспокоить!

Глаза ее были расширены, голос звучал непривычно резко.

Чанг безмолвно удалился. Ему было что сообщить своему родственнику Бенни.

В главной галерее «Деспардс» ряды золоченых стульев, расставленных с математической точностью, застыли в ожидании трехсот человек, которым в ближайшие полчаса предстояло раскупить коллекцию драгоценностей покойной Корнелии Фентрисс Гарднер. Система радиотрансляции на два смежных зала сначала попискивала и потрескивала при проверке, но затем голоса стали звучать чисто и ясно, изображение на телевизионных экранах было отрегулировано до совершенной четкости.

Сотрудники службы безопасности сновали повсюду: их было так много, что на каждого посетителя приходилось по охраннику, но в толпе они не выделялись, поскольку также были в смокингах и с галстуками-бабочками. Руководители отделов и ассистенты что-то обсуждали, склонившись над заметно захватанными каталогами; в задних комнатах самые рослые и сильные парни стояли на страже запертых сейфов, где хранились драгоценности; в одном из кабинетов, из которого вынесли мебель и отдали в распоряжение топ-моделей, с полдюжины девушек довершали последние приготовления к выходу.

Внизу привратник уже открывал ворота перед первым роскошным лимузином. Двое охранников, предварительно изучив фотографии всех приглашенных, сверялись со списком из трех листов, ставя галочку против соответствующего имени и пропуская каждого человека мимо скрытой камеры с рентгеновским излучением, позволяющим обнаружить любые металлические предметы — в первую очередь оружие. Только после этого гости могли подняться наверх, где им предлагали по бокалу шампанского.

По мере того как громадный зал наполнялся, все громче слышались возгласы, сопровождаемые объятиями и поцелуями:

— Дорогая, как поживаете?

— Целую вечность вас не видела…

Кейт стояла в задней комнате вместе с Шарлоттой и Дэвидом Холмсом.

— ..принесет прибыль, — говорил Дэвид. — И не стесняйтесь называть цену… на публике или по телефону, везде. Людям нравится сознавать, что они покупают по-настоящему дорогую вещь.

Кейт покорно кивала. Нервы ее были напряжены до предела. Для нее это был первый большой аукцион. Она не хотела демонстрировать свое умение до распродажи Кортланд Парка, однако Дэвид слег с тяжелейшим радикулитом — сейчас он уже мог вставать и пришел, чтобы подбодрить Кейт в последнюю минуту. Он-то и настоял, чтобы Кейт заняла его место.

— Это большой аукцион, — сказал он ей серьезно. — Он имеет очень важное значение для «Деспардс», и раз уж я оказался вне игры, вы должны взять это на себя.

— Но, может быть, Хью Стрейкер или Роджер Ментленд…

— Не на этом аукционе, Кейт. В нынешнем году более крупного не было, и нам необходимо показать, что мы уделяем ему соответствующее внимание. Именно поэтому вы и должны провести его. Вы уже вели с десяток пробных аукционов и столько же настоящих.

Он ободряюще улыбнулся.

— Это будет отличной пробой перед Кортланд Парком. К тому же разве не вы ввели все эти новшества? Это вы все подготовили, дорогая Кейт, так что смело берите ответственность на себя. А я помогу вам во всем, и, пока у нас есть еще немного времени, я готов еще немного поднатаскать вас.

И Кейт поехала к Дэвиду домой. Жена Дэвида Анджела покорно сказала ей при встрече:

— Я начинаю думать, что его выздоровление зависит от успеха этого аукциона.

Кейт стала изучать каталоги, пока не затвердила их так, что могла бы без запинки описать все лоты вместе и каждый по отдельности. Она взвесила каждую драгоценную вещицу в руке и полностью освоилась с ними, затем примерила, чтобы полюбоваться их блеском, огнями и цветом, но осталась к ним равнодушна. Когда она имела дело с фарфором, излучавшим тепло, ее душу переполнял подлинный восторг. А драгоценности были холодными. Но она приложила все усилия, чтобы показать их достойным образом, и здесь неоценимую помощь оказала Шарлотта с ее врожденным изяществом и умением организовать зрелище. Она договорилась с многими лондонскими модельерами, которые обещали предоставить свои платья в обмен на упоминание в каталоге — истинном произведении искусства. Манекенщицы были выбраны с таким расчетом, чтобы их стиль и внешний облик самым выгодным образом оттеняли то или иное украшение. Задник за спиной Кейт был задрапирован черным бархатом — наилучший фон для показа платьев и драгоценностей. Не забыла она и про игру света — этим занялся другой приятель Шарлотты, один из лучших театральных осветителей.

Сама Кейт была в «маленьком» бархатном платье, тоже черном, как драпировка задника. От украшений она сознательно отказалась — надела только маленькие жемчужные серьги.

— Но меня ведь продавать не надо, — пошутила она по этому поводу.

Впереди ее ожидал либо провал, либо успех, однако спокойная уверенность Дэвида вкупе с горячей поддержкой Шарлотты помогли Кейт держать себя в руках. Правда, ей очень недоставало Ролло с его острым языком и ядовитыми репликами — от него исходило совершенно особое чувство уверенности. Клерк, усаживаясь на свое место рядом с кафедрой, ободряюще бросил:

— Удачи, мисс Деспард.

Все стулья были уже заняты, и Кейт, набрав в грудь побольше воздуха, выступила вперед, чтобы предстать перед своими судьями.

— Справится она? — напрямик спросила Шарлотта Дэвида.

— Да. Она полностью готова. Ей больше нечему учиться. Беспримерная самоуверенность сводной сестры — последнее препятствие, которое она должна взять. Пре-, одолев его, она станет непобедимой.

Кейт с застывшей на лице улыбкой взошла по трем ступенькам, ведущим на кафедру. Она не видела в зале лиц, фигур, только блеск драгоценных камней ослеплял ее — дамы пришли в украшениях, чтобы обрести больше уверенности и почувствовать свою значительность. Глубоко вздохнув, Кейт открыла аукцион.

— Добрый вечер, леди и джентльмены. Фирма «Деспардс» приветствует вас на распродаже коллекции госпожи Корнелии Фентрисс Гарднер — коллекции феноменальной и не имеющей себе равных, как вы сами уже могли убедиться, если дали себе труд ознакомиться с каталогом.

По залу пронесся одобрительный легкий смешок, и она почувствовала, как слабеют мешавшие ей путы.

— Никогда еще фирме «Деспардс» не выпадала честь представлять столь внушительную коллекцию. Должна сказать, и в моей жизни это событие не имеет себе равных, поскольку для меня это крещение в пламени, отсвет которого может сравниться лишь с блеском драгоценностей, которые вам предстоит увидеть.

На этот раз вслед за смехом кое-где послышались аплодисменты, и Кейт ощутила теплую волну, разлившуюся по телу.

Левой ногой она нажала на кнопку.

— Наш первый лот… брошь в виде райской птицы.

Грудку ее украшает сапфир в 63 и 40 десятых карата, хвост собран из бриллиантов, сапфиров, рубинов, изумрудов, топазов и бирюзы…

Первая девушка-модель в платье из белого крепа величаво ступила на подиум. Одно плечо было обнажено, на другом на легкой драпировке прикреплена брошь, переливавшаяся всеми цветами радуги в бликах умело выбранного освещения. Кейт услышала, как зал охнул, увидела, как зрители подались вперед, пока манекенщица неторопливо и эффектно прохаживалась взад и вперед, давая всем возможность рассмотреть украшение. Камни сверкали холодным блеском, огромный сапфир блистал, словно воплощая собою небесную синеву. Кейт выдержала рассчитанную паузу, а затем, когда манекенщица встала перед ней, демонстрируя переливающуюся брошь и словно бы искушая замершую публику, начала торг с уверенностью и решимостью профессионала, хотя внутренне трепетала от страха.

— Итак, стартовая цена 100 тысяч фунтов, леди и джентльмены…

Гонка сразу же взяла стремительный темп.

— 110 тысяч… 120 тысяч… 130 тысяч… 140 тысяч…

Таблички с номерами поднимались над рядами, и Кейт приходилось следить за всеми разом, мысленно отмечая тех, кто поднимал руку чаще других и явно не собирался уступать, когда цены поползут вверх.

— 150 тысяч… 160 тысяч… 170 тысяч… 180 тысяч…

Торг продолжался без сбоев и пауз — все участники его были сосредоточенны и полны решимости завладеть драгоценной брошью.

— 200 тысяч…

По залу пронесся шепот.

— 210 тысяч… 220 тысяч… 230 тысяч…

Голос Кейт звучал спокойно, ободряюще, почти просительно, а таблички подымались и опускались с монотонной ритмичностью.

— Вот и 250 тысяч…

Впервые она стала руководить ходом торгов.

— 250 тысяч, справа…

По ее интонации нельзя было и представить, каким трудом дается ей спокойствие, какое лихорадочное возбуждение владеет ею.

— Это все? — мягко спросила она. — Итак, 250 тысяч…

Она подняла левую руку с зажатым в ладони молоточком, давая публике возможность разглядеть его.

— 260 тысяч… 270 тысяч…

Переведя дух, она вновь выжидательно умолкла.

— 270 тысяч, слева…

Табличку поднял известный дилер — Кейт знала, что он совершает покупку для своего клиента.

— Итак, 270 тысяч…

Она еще медлила, но интонацией своей давала понять, что финал близок. Цена была явно предельной — больше никто не даст. Молоточек опустился на доску.

— 270 тысяч предложил… мистер Деврис.

Дрожащей рукой она сделала пометку против синих цифр — 270 тысяч. Красными цифрами была обозначена исходная цена.

«Какое начало! — с восторгом подумала она. — Вот так бы и дальше…»

Уверенность в своих силах стремительно росла в Кейт. Она уже полностью владела ситуацией; она держала свою публику, как молоточек — в крепко сжатой руке.

Вторым лотом был знаменитый «тигриный» браслет — с чередующимися полосками из рубинов и желтых алмазов, с двумя изумрудами, изображающими глаза тигра.

Это украшение было хорошо известно, поскольку создал его парижский ювелир Картье по эскизу самой Корнелии Фентрисс Гарднер. Сейчас оно сверкало на запястье жгучей брюнетки в вечернем платье золотистого цвета, прекрасно оттенявшем драгоценные камни. Положив руку на бедро, чтобы показать браслет в полном блеске, манекенщица медленно двинулась по подиуму, и зрители подались вперед, желая получше разглядеть уникальную вещь.

— Эта вещь настолько знаменита, что мне нет нужды ее описывать, — сдержанно продолжала Кейт. — Без сомнения, это неповторимая драгоценность, подлинное произведение ювелирного искусства. Все рубины здесь одинаковой формы, размера и веса, а желтые алмазы — их миссис Гарднер любила больше всего — принадлежат к самым крупным из тех, что известны в мире. Камни вставлены в браслет таким образом, чтобы воспроизвести окраску тигра — несомненно, самого красивого хищника земли.

Она говорила неторопливо, давая манекенщице возможность пройтись по подиуму, а затем встать перед кафедрой. Полоска на обнаженной руке вспыхнула ослепительным светом, и по напряженному молчанию зала Кейт поняла, что ее вновь ждет удача. Начав торг со 100 тысяч фунтов, она ощутила нарастающую уверенность, когда всего лишь за минуту цена подскочила до полумиллиона и продолжала расти, ибо двое из участников — пожилая женщина, сидевшая слева, и грузный мужчина в первом ряду — вступили в отчаянную схватку, не желая уступать друг другу.

— 510 тысяч фунтов, — звонко возвестила Кейт. — 600 тысяч, слева…

Едва лишь мужчина в первом ряду поднял табличку, как раскрасневшаяся женщина раздраженно заерзала в кресле и вскинула вверх свою табличку.

— Семьсот тысяч…

Публика дружно выдохнула.

— Семьсот тысяч, слева…

Толстяк сидел неподвижно, никак не реагируя на поднятую левую руку Кейт.

— Итак, семьсот тысяч фунтов…

Отклика не было. Дальше он не пойдет. Все застыли в напряженном ожидании, и Кейт опустила молоточек.

— Семьсот тысяч фунтов… миссис де Кейпр.

Зал разразился аплодисментами.

— Отличная работа, мисс Деспард, — шепнул клерк Кейт. — Вы их просто стрижете, как овец, уж простите мне такое выражение.

Не помня себя от радости, Кейт одарила его сияющей улыбкой. Она знала, что теперь все пойдет как по маслу — все исходные цены будут превзойдены, а общая сумма намного превысит предполагаемый итог. И действительно, в ходе аукциона даже более мелкие вещицы — бриллиантовый бант, сверкающая брошка из бриллиантов и рубинов, ожерелье из пятидесяти совершенно одинаковых по размерам и весу жемчужин, брошь из бриллиантов и жемчуга в форме раскрытого веера, брошь из желтых алмазов в виде нарцисса с продолговатыми камнями-лепестками и тонким камешком-ножкой — все эти драгоценности разошлись по ценам, невиданным прежде на подобных распродажах. Когда Кейт объявила самый главный лот, напряжение достигло точки кипения, и зал громовой овацией встретил последнюю манекенщицу — сногсшибательную огненно-рыжую красавицу в изумительном платье от мадам Грез. Тонкая талия ее была перетянута поясом, при виде которого зрители задохнулись от восторженного изумления. Он был шириной в четыре дюйма и буквально усыпан изумрудами.

— Исфаханский пояс, — благоговейно произнесла Кейт, дождавшись, когда установится полная тишина. — Некогда был составной частью обмундирования конника и принадлежал в былые времена наместнику Бхапура.

Сделан из чистого золота с инкрустацией: содержит тридцать четыре плоских изумруда, двенадцать изумрудов сложной огранки, триста сорок семь бриллиантов и двести пятьдесят жемчужин.

Она сделала паузу, чтобы публика переварила эту потрясающую информацию, а затем спокойно объявила, что торг начнется с полумиллиона фунтов. За тридцать секунд цена возросла до двух миллионов. Зал трясло от возбуждения. Борьбу вели двое — известный швейцарский ювелир, который, несомненно, действовал по поручению клиента, и бразильский плейбой, прославившийся тем, что дарил невероятно дорогие драгоценности своим очередным пассиям в надежде добиться взаимности. Кейт было известно, что бразилец терпеть не может проигрывать, однако она не знала, как далеко готов зайти швейцарский дилер и кто его нанял. Используя свой шанс, она решила поднажать.

— Два миллиона фунтов слева… два миллиона фунтов за исфаханский пояс… вещь в своем роде уникальную.

Швейцарец сидел с каменным лицом, и она поняла, что он выдохся. Пора было завершать торги.

— Итак, два миллиона фунтов…

Молоточек упал со стуком.

— Мистер да Сильва.

Зал взорвался. Вскочив со своих мест, люди смеялись и аплодировали, хлопали по плечу счастливого бразильца и направлялись к Кейт. Закрыв дрожащими руками каталог, она наклонилась к своему клерку со словами:

«Отличная работа, Джон, благодарю вас», — а затем спустилась с кафедры на ватных, подгибающихся ногах.

Ее тут же окружили — всем хотелось пожать ей руку, похлопать по плечу, сказать «отличная работа», или «просто изумительно», или «фантастика». Найджел Марш, пробившись к ней, сумел увести ее туда, где ждали практически все главные лица «Деспардс», ибо такого аукциона никто пропустить не мог, и здесь Шарлотта ухитрилась сунуть ей в руки бокал охлажденного шампанского, который Кейт осушила залпом.

— Сегодня вечером шампанское будет литься рекой, — радостно провозгласил Джаспер Джонс, но Кейт взглянула на своего учителя.

— Хорошая работа, Кейт, — сказал Дэвид. — В самом деле, отличная. Я сам не провел бы лучше.

После этого последнего признания она наконец позволила себе расслабиться.

— Полагаю, можно смело утверждать, отныне на любой распродаже драгоценностей эти цены станут ориентиром, — услышала она самодовольный голос Хью Стрейкера.

— А вы обратили внимание, что почти все вещи были раскуплены частными лицами, а не дилерами? — восторженно крикнул Найджел. — И одиннадцать лотов ушло по цене свыше полумиллиона…

— Общий итог, — провозгласил финансовый директор, кашлянув, чтобы призвать присутствующих к молчанию, — общий итог составляет 14 миллионов 800 тысяч фунтов… прежний британский рекорд превзойден в два раза.

— А я что говорил? — обиженно отозвался Найджел.

— Всем шампанского! — промурлыкала восторженно Клодия.

Кейт с наслаждением выпила второй бокал — ее мучила жажда.

— А теперь надо пройтись по залу, — твердо сказал Джаспер. — Личные контакты, дорогая Кейт, в нашем деле необходимы. Уже сейчас нужно думать о будущих аукционах, и этот успех следует развить. Покажитесь на людях, а потом я поставлю вас перед камерами…

И он с важным видом повлек ее в толпу зрителей.

— Пригласить для показа украшений манекенщиц — какая изумительна» находка! — воскликнула одна из женщин.

— Ваш отец гордился бы вами, — подхватила другая.

Кейт пришлось пережить настоящую осаду, ибо все жаждали обменяться с ней рукопожатием, чтобы потом рассказывать своим знакомым, что они не только побывали на этом потрясающем аукционе, но и пожали руку женщине, которая его провела.

Джаспер Джонс подошел к Кейт и, взяв за руку, безжалостно потащил к уже нацеленным на нее телевизионным камерам и нетерпеливо ожидавшему репортеру. Поздравив ее с успехом, тот спросил:

— Вы надеялись, что цены будут такими высокими, мисс Деспард?

— Нет, — искренне ответила Кейт, — «но я, разумеется, не могу не радоваться этому.

— Кому принадлежит идея привлечь к показу топ-моделей?

— Мне.

— Порадуете ли вы подобными новшествами на будущих аукционах?

— Да, но это пока не для печати. Подождите до Кортланд Парка, — сказала Кейт, улыбаясь в камеру.

— Этот аукцион состоится в октябре, не так ли?

— Да, 28 октября, в Кортланд Парке, в Сассексе.

— Вы рассчитываете повторить нынешний успех?

— Ну, если бы это зависело только от моего желании, — рассмеялась она.

Кейт была на седьмом небе от счастья, и два бокала шампанского были тут совершенно ни при чем. Словно на крыльях, полетела она назад, к своей восторженной публике. Она сумела сделать это! Кейт выдержала испытание, доказала, что она — истинная дочь и последовательница своего отца. Из всех услышанных ею сегодня вечером комплиментов этот был для нее самым дорогим. Поэтому она улыбалась, шутила, любезно прощалась с уходившими и сквозь уже изрядно поредевшую толпу разглядела, кто стоит, прислонившись спиной к стене, в дальнем конце зала. Блэз Чандлер. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, а затем перед ней расступились, давая проход, и Она направилась к нему.

— Поздравляю, — сказал он. — В самое яблочко.

— Спасибо.

Он улыбнулся — отчуждения как не бывало.

Она улыбнулась в ответ.

— Вы были здесь во время аукциона?

— Почти с самого начала.

— Но в торгах не участвовали.

— У моей бабушки тоже есть коллекция драгоценностей. Полагаю, вы легко могли бы продать и ее по таким же ценам.

— Я вспомнила о ней, когда в первый раз увидела исфаханский пояс.

Блэз усмехнулся и сразу помолодел на много лет.

— Да, это в ее стиле.

Ожерелье из сапфиров и алмазов заставило Кейт подумать о Доминик, но она не посмела назвать это имя — время еще не пришло.

— Как поживает Герцогиня?

— Умирает от любопытства. Ей не терпится узнать, как вы справились. Я пришел, потому что иначе вряд ли смог бы хоть что-то рассказать…

Одна бровь у него приподнялась.

— Я и аукционы… вы же понимаете. Но я остался по собственной воле. Дело того заслуживало.

Кейт зарделась от удовольствия.

— Как Ролло? — спросил он, и радость ее мгновенно померкла.

— Без изменений. Он вне опасности, но в остальном никаких перемен.

— Я видел финансовые показатели за полугодие, — сказал он, вновь возвращаясь к их соревнованию. — Сегодня вечером вы сравнялись с Доминик.

Вот он и произнес это имя — с такой же легкостью, как любое другое.

— После Кортланд Парка я надеюсь вырваться вперед, — дерзко заявила Кейт.

— Не сомневаюсь в этом, — сказал Блэз, и по его тону она поняла, что он действительно не сомневается.

Осмелев, она радостно произнесла:

— После аукциона у нас традиционная вечеринка…. я вас приглашаю.

— Извините, сегодня не смогу. Возможно, после Кортланд Парка.

Кейт продолжала улыбаться, хотя обида пронзила сердце, как игла.

— Я не забуду вашего обещания, — предупредила она.

Ей хотелось задать ему еще один вопрос, но она не решалась, и Блэз, будто угадав ее мысли, спокойно ответил:

— Нет. Никаких новостей нет.

Кейт кивнула, не зная, как нужно реагировать в подобной ситуации, и он помог ей, спросив напрямик:

— Почему вы предпочли рассказать о своих открытиях в Гонконге не мне, а моей бабушке? Это было уважение к ней или жалость ко мне?

Она на секунду смешалась, а потом решила, что будет лучше сказать правду.

— И то, и другое, — ответила она с той же прямотой. — Кроме того, у меня не было доказательств.

Блэз улыбнулся, и она посмотрела на него с недоумением.

— Наверное, Шекспир имел в виду таких, как вы, когда писал; «В их власти сделать больно, но они не могут…» — Кейт широко раскрыла глаза. Ему вновь удалось поразить ее. Блэз Чандлер и стихи! — Я читаю не только законы, — сказал он с непроницаемым видом.

— Если вам нравится поэзия, почему вы так равнодушны к искусству? — воскликнула Кейт.

Он поднял руку со словами:

— Дайте мне время, я же только учусь…

И добавил мягко:

— Да, учусь, и очень многому.

Их взгляды встретились, и он сказал, чтобы нарушить молчание, вдруг ставшее бездонно глубоким:

— Нам с вами нужно поговорить, но не сейчас. Тем не менее…

Сунув руку в карман, он извлек небольшую пачку, перетянутую красной резинкой. Кейт с невольной дрожью узнала письма, которые писал ей отец на протяжении многих лет — те самые письма, что она вернула, не прочитав ни одного из них.

— Ваш отец отдал их мне, положившись на мое решение. Я должен был, когда наступит время, — если наступит вообще, — вручить их вам. Или, наоборот, оставить навсегда у себя. Сейчас такой момент настал. Вот ваши письма.

Он протянул ей пачку.

Кейт проглотила ком в горле.

— Спасибо, — с усилием произнесла она, не отрывая взгляда от писем. — Вы их читали?

Это прозвучало немного напыщенно.

— В соответствии с данными мне инструкциями.

— Неудивительно, что вы считали меня злобной девчонкой.

— Тогда вы и были такой. Время, события… и вы сами — все это изменило вас до неузнаваемости. Прежняя Кейт ничего бы не поняла. Нынешняя поймет.

Кейт заморгала, пытаясь сдержать слезы.

— Спасибо, — повторила она.

— Мне пора идти.

— Чтобы успеть к очередному самолету?

Он лишь улыбнулся в ответ.

— Вы слишком много работаете, — сказала она неожиданно для самой себя, — и слишком много путешествуете.

— Корпорация действует в масштабах планеты, и все мои люди постоянно в форме, поскольку не знают, когда меня ждать.

Он выглядит усталым, подумала она. Отчужденность исчезла, но возникло напряжение.

— До свидания, Кейт, и еще раз поздравляю вас. Ваш отец не ошибся. Вы по праву носите фамилию Деспард. — Он наклонился, впервые коснулся губами ее щеки и пошел к выходу.

Глава 17

Доминик не терзала себя вопросами, отчего примчалась в то единственное место, которое считала своим домом, и отчего ее потянуло к матери, а не к мужу. Она лишь сознавала, что ей нужно почувствовать себя в безопасности. Именно в Провансе она сможет отдышаться, поразмыслить и выработать план действий. Ей было необходимо убежать от всего, что навалилось на нее в последнее время от сокрушительного открытия, что она впуталась в дела «Триады»; что угодила в ловушку, которую сама же помогла подстроить; что впервые в жизни оказалась в ситуации совершенно безвыходной Мать не станет докучать ей и воспримет ее приезд как должное. Скорее наоборот: Доминик предстанет благонравной дочерью, озабоченной здоровьем матери.

Катрин была полностью погружена в мир своих фантазий. Она встретила Доминик с равнодушным удивлением, поскольку занята была только мыслями о муже, который, если верить Марте, уже не выпускал ее из-под своей власти.

— Теперь она совсем не желает признавать очевидное… когда идет работать в саду, он работает рядом; на террасе всегда стоит его кресло, для него всегда приготовлены графин с лимонным соком и свежий номер «Монд». Она покинула наш мир и удалилась в тот, что придумала сама, и постепенно дверь за ней закрывается.

— Но ведь она счастлива этим, не так ли? И всем довольна… разве она высказывает тебе какие-то претензии?

— С ней нет никаких проблем, — неохотно признала Марта.

— Значит, это тебе плохо с ней?

Марта негодующе фыркнула.

— В деревне ходят всякие разговоры…

— Пусть болтают. Если тебе с ней плохо, ты в любой момент можешь уйти. Я сумею подобрать замену.

Однако Марта поспешно отвергла это предложение.

Перед ней открывалось обширное поле деятельности — мадам ни во что не вмешивалась при условии, что выполнялись все распоряжения относительно мужа, хотя за счетами продолжала внимательно следить. Прочее было предоставлено Марте, которая своей выгоды не упускала. Но это отнюдь не означало одобрительного отношения ко всему происходящему. И служанка осведомилась, надолго ли приехала Доминик.

— Сама не знаю. Я очень много работала и какое-то время хочу провести в полном покое. Меня нет дома ни для кого… без всякого исключения.

— А мсье Чандлер…

— Не собирается приезжать сюда. А всех остальных я не принимаю, поскольку нуждаюсь в отдыхе. Ты поняла?

— Как пожелает мадам. — И Марта добавила с торжеством:

— А мсье Чандлер все-таки побывал здесь неделю назад.

— Почему ты мне не сказала об этом? — резко осведомилась Доминик.

— Вы не спрашивали.

— Я желаю знать обо всех, кто у нас бывает, — сказала Доминик категорическим тоном. — Даже если не хочу их видеть. — Помолчав, она спросила:

— Сколько пробыл здесь мой муж?

— Только переночевал. Мадам была счастлива увидеться с ним. Она всегда питала к нему слабость.

За обедом Доминик небрежно спросила у матери:

— Зачем приезжал Блэз?

— Повидаться со мной, конечно, — ответила Катрин, преисполненная гордости. — Он хотел узнать, хорошо ли мне живется, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь, нет ли у меня каких желаний.

— И это все?

В голубых глазах Катрин застыло недоумение и оскорбленное достоинство.

— А зачем бы он еще приезжал?

«Я бы тоже хотела это знать, — зло подумала Доминик. — Он всегда относился к матери с любовью и снисходительностью, но приезжать сюда… Хотел что-то разнюхать?» Она уже успела почувствовать, что Блэз стал задавать слишком много вопросов. Она помнила, как настороженно он держался в Гонконге, но, обдумав все еще раз, решила, что в этом не было ничего необычного. Возможно, она сама стала чрезмерно подозрительной, не веря уже никому и ничему, поэтому и его поведение показалось ей странным. Как мог Блэз узнать про это дело?

Узнавать было просто нечего. При первых же признаках катастрофы в лице Ролло Беллами оборудование было демонтировано и перевезено в другое место, и она понятия не имела, куда; самому же Беллами, как сказал ей Чжао Ли, не суждено выйти из комы, а если он даже и очнется, разум не вернется к нему никогда.

Нет, по-настоящему Доминик тревожило другое: они требовали, чтобы она сменила судовладельческую компанию. Хотели еще глубже запустить в нее свои когти?

Узнав об этом, все сразу же поймут, что Доминик полностью зависит от «Триад» и участвует в их подлых делишках.

Чжао Ли зашел к ней еще раз накануне отъезда, что утвердило ее в решимости расстаться с Гонконгом. Она сказала ему, что не намерена менять своих партнеров и пусть убирается ко всем чертям. Их союз прекратил свое существование раз и навсегда — он может идти своей дорогой, а она пойдет своей. Никаких аукционов с подделками больше не будет, хотя первоначально предполагалось устроить вторую распродажу в отдаленном будущем — при условии, что первая пройдет удачно. Теперь же Доминик не желает иметь с ними дело. Своей цели она достигла и с помощью первого аукциона — она убила и похоронила всякие надежды Кейт Деспард. При мысли об этом она улыбнулась.

Но когда пришел доставленный авиапочтой свежий номер «Тайме», она прочла в колонке об аукционах, которую всегда внимательно отслеживала, что лондонская фирма «Деспардс» устроила невиданную в Британии распродажу ювелирных изделий, и выручка всего за три часа составила 14 миллионов 800 тысяч фунтов. Она прочла, что «мисс Кэтрион Деспард пришла в голову блестящая идея привлечь к показу топ-моделей, благодаря чему украшения засверкали новым блеском… и разошлись по максимально высоким ценам». Грязно выругавшись по-французски, она в ярости скомкала газету, но этого ей показалось мало, и она не успокоилась до тех пор, пока не разорвала ее в мелкие клочья. Затем, взяв карандаш и бумагу, села считать с карманным калькулятором в руках и вскоре, не помня себя от бешенства, убедилась, что Кейт закрыла брешь. «Пока я еще лидирую, — подумала она, — но ведь впереди чертов аукцион в Кортланд Парке, и это будет нечто чудовищное. Проклятье, проклятье, проклятье! Я должна остановить ее, но как? О, я еще припомню это двуличному Николасу Чивли. Этот ловкач заплатит за то, что посмел взять, ничего не давая взамен».

Доминик начала расхаживать по комнате, как всегда в минуту тревоги. Аукцион в Кортланд Парке должен был состояться через пять недель, если за это время ничего не произойдет. Ей было необходимо найти какой-нибудь способ, чтобы сорвать распродажу… Она проклинала Пирса Ланга за тупость: зачем было выказывать столь явное предпочтение делам французского филиала? Проявив некоторую сдержанность, он мог бы по-прежнему давать нужную информацию. Вдобавок эту дуру секретаршу перевели туда, где пользы от нее никакой не было.

Доминик надеялась, что все сведения будет получать от этих двоих, а в результате руки у нее оказались связаны.

Причем именно в тот момент, когда Кейт Деспард начала набирать силу, вводить свои новшества, превращая многих недоброжелателей в друзей, привлекая к фирме всеобщее внимание и вызывая интерес у тех, кого Доминик считала своими безусловными сторонниками. Она явно недооценила соперницу, уверовав в то, что Кейт Деспард не по плечу дело ее отца.

«Я бы спалила ее в адском пламени, если бы только могла, — подумала Доминик. И вдруг застыла. В пламени? И пламя зажглось в ее глазах. — Небольшая сделка, — подумала она. — Если они хотят, чтобы я им помогала, то и сами должны помочь мне. Они легко могут это сделать, в Лондоне существует тоже Китайский квартал… Почему бы и нет? — лихорадочно размышляла она. — Это решило бы все мои проблемы — из руин аукцион не слепишь. А за оставшееся время второго Кортланд Парка не найти».

«Мне надо вернуться в Гонконг, — решила Доминик, — и повидаться с Чжао Ли. Я сумею с ним справиться: не появился еще на свет такой мужчина, которого я бы не заставила плясать под свою дудку. Если они сделают то, что я хочу, я сделаю то, что они хотят. Я сменю судовладельцев». Она понимала теперь, что именно это и было их целью с самого начала. Их вовсе не интересовала продажа подделок, поскольку этим можно было заниматься лишь изредка — с интервалом в несколько лет, чтобы свести риск к минимуму. Нет, безграничную прибыль сулила именно контрабанда наркотиков: они жаждали получить надежное прикрытие для этой контрабанды, и «Деспардс» с его постоянными и частыми морскими перевозками был для них идеальным вариантом. Что может быть лучше, чем транспортировка антикварных изделий под эгидой солидной и известной компании? И кто бы заподозрил, что эти антикварные изделия начинены чистейшим героином? Они были хитры. Разумеется, Доминик потребует свою долю. Дело настолько прибыльное, что и представить трудно. А когда «Деспардс» перейдет в ее руки… о, тогда она покажет им всем! Впервые за последние недели Доминик заснула глубоким сном, без ночных кошмаров и без снотворного.

Она не проснулась, когда черная фигура легко преодолела стену, бесшумно, словно слетевший осенний лист, опустилась на землю и, держась в тени, безмолвно проскользнула к темному фасаду дома. Затем стала карабкаться наверх, как паук, используя вместо лестницы выступы и неровности стены, пока не нашла то, что искала — приоткрытое окно на втором этаже. Это была ванная комната Катрин Деспард. Беззвучно спрыгнув на кафельный пол, человек мгновенно оказался у массивной дубовой двери и прислушался. Слабый шепот был еле слышен. Чрезвычайно осторожно и медленно человек отворил слегка скрипнувшую дверь. Голос принадлежал женщине, повторявшей одно и то же имя в полубреду близкого к разрешению оргазма:

— Чарльз, о Чарльз… Чарльз…

Человек оглядел спальню, освещенную лампой на ночном столике, и увидел голую женщину, стоявшую на коленях у кровати. Причудливо изогнувшись и засунув руки во влагалище, она была целиком во власти экстаза.

В предвкушении оргазма голос ее звучал все резче и громче, а тело содрогалось и корчилось, подчиняясь исступленной работе пальцев.

— О, любовь моя… да, да…

Она покрывалась испариной и дрожала мелкой дрожью от безумного желания, не замечая ничего и ощущая лишь жгучую потребность своей плоти. Сейчас она не услышала бы даже грохота барабанов.

, ':. Молча и быстро человек скользнул к кровати; словно бы по волшебству, руки в черных перчатках извлекли крохотный флакончик и длинную тонкую иглу; полый конец ее опустился в густую жидкость, которая начала заполнять цилиндр шприца; затем поршень двинулся вперед, выдавив еле заметную струйку. Когда Катрин, содрогаясь и тяжело дыша, хриплым облегченным стоном встретила желанный оргазм, игла с неумолимой точностью пронзила нежную кожу на шее. Последний крик наслаждения внезапно оборвался, тело выгнулось дугой, словно натянутый лук, в жажде достичь высшего наслаждения, которое пришло одновременно со смертью. Вытаращив уже невидящие глаза, она вдруг завалилась набок, и последний выдох прозвучал так, словно бы из шины выпустили воздух.

Выждав несколько секунд, человек сделал шаг вперед. Прежде всего он извлек иглу, которая исчезла так же мгновенно, как и появилась. Затем склонился над телом, застывшим в вечном оргазме. Через минуту лишь зыбкая тень мелькнула у стены и вскоре растворилась в темноте, среди деревьев.

Марта, как обычно, поднялась рано — эту привычку всей жизни она сохранила до сих пор, хотя могла теперь вставать попозже. Как всегда по утрам, она сначала убрала комнаты, а потом приготовила все для завтрака хозяйки: свежий круассан, небольшую розетку с абрикосовым джемом, деревенское масло, маленький кофейник с крепким черным кофе и стакан теплого молока. Утренняя газета, которую Марта уже успела просмотреть за своей первой чашкой кофе, была тщательно сложена и лежала на красивом подносе из лиможского фарфора, покрытого салфеткой из валансьенских кружев.

Тяжело ступая по лестнице, она поднялась на второй этаж.

— Доброе утро, мадам, — сказала она, войдя в спальню.

Поставив поднос на комод возле двери, подошла к окну, чтобы отдернуть занавески. Обычно в ответ на приветствие всегда слышалось сонное: «Доброе утро, Марта».

Сегодня хозяйка не отозвалась. Марта вернулась за подносом, чтобы подать его в постель.

— Мадам!

Поднос с грохотом упал на пол, горячий кофе обжег ей ноги, но она ничего не замечала — только кричала и кричала.

— Внезапный острейший сердечный приступ, мадам, — сказал доктор Морель Доминик. — Все кончилось за несколько секунд.

— У моей матери было абсолютно здоровое сердце.

Доктор Морель деликатно кашлянул.

— Вынужден напомнить вам, мадам, при каких обстоятельствах ваша матушка… гм… скончалась. В такие моменты сердце испытывает сильнейшую нагрузку…

— Не большую, чем это бывало много раз в ее замужней жизни.

Доктор снова кашлянул.

— Мадам Деспард стала несколько старше…

И он пожал плечами в чисто галльской манере.

— Это довольно распространенный случай, и это, несомненно, чрезвычайно приятная смерть.

Доминик вспомнила лицо матери: что выражалось на нем — агония или экстаз? Рыдания Марты ворвались даже в ее глубокий сон, но проснулась она окончательно от шока при виде Катрин, застывшей в той позе, в какой ее застала смерть, когда заглянула в невидящие, расширенные, слегка вытаращенные глаза и увидела ее руки, засунутые между ногами. Влепив Марте увесистую пощечину, она приказала помочь ей уложить тело более пристойным образом, но трупное окоченение уже сделало свое дело. У Доминик не оставалось иного выхода, как довериться доктору Морелю, и она разрешила ему осмотреть тело таким, как его нашли. Он был мудрым человеком и опытным врачом и за сорок лет своей практики видел абсолютно все; Катрин Деспард была не первой женщиной, скончавшейся вследствие сокрушительного оргазма. В его практике были и более впечатляющие случаи. Взять хотя бы старого мсье Монтана: он вцепился в волосы молоденькой женщины, делавшей ему минет, такой мертвой хваткой, что пришлось отрезать волосы, чтобы освободить ее. А брак Чарльза и Катрин Деспард всегда и во всех отношениях был союзом скорее плотским, нежели духовным…

— Вам нечего тревожиться, мадам, — сказал он Доминик, — вы вполне можете рассчитывать на мою сдержанность, и, разумеется, я без всяких колебаний поставлю свою подпись на свидетельстве о смерти.

Когда с формальностями было покончено и доктор Морель удалился, Доминик пошла на кухню, где Марта сидела за стаканом коньяку.

— Ах, мадам, — сказала она, утирая хлынувшие ручьем слезы, — как это ужасно. Подумать только, ведь ваша матушка умерла без исповеди и последнего благословения… в таком виде…

— О чем ты никогда никому не скажешь, — жестко произнесла Доминик.

Она посмотрела на зареванное опухшее лило взглядом тяжелым, словно камень.

— Ты поняла? Это был сердечный приступ, ты поняла? Обо всем остальном — рот на замок. И чтобы не было никаких сплетен. Иначе ты горько пожалеешь. Я достаточно ясно выразилась?

Марта, у которой так жестоко отобрали лучшую сплетню в ее жизни, безмолвно кивнула, стараясь не показать испуга. Даже когда дочь мадам была совсем девочкой, с ней было лучше не спорить. Но Марта утешилась быстро.

Можно и выждать. Хорошая сплетня — как хорошее вино… со временем вкус только улучшается.

Обмывая тело, она ничего не упустила из вида, и ее зоркие глаза разглядели красное пятнышко на шее, у самого основания затылка — должно быть, от укуса, хотя никаких следов не было. Из любопытства она самым тщательным образом осмотрела Катрин. Очень неплохо сохранилась для своего возраста — впрочем, иначе и быть не могло. Мадам делали массаж со всеми положенными кремами и Притираниями, да и сама она занималась гимнастикой — сущее наказание для такой ленивой натуры.

Марта хмыкнула. Да, это была в высшей степени сексуальная женщина. О, она слышала их обоих, когда был жив мсье, — все эти стоны и возгласы. Экое непотребство в их-то возрасте! Она, конечно, знала, что мадам занимается этим делом… в общем, играет сама с собой, хотя по выражению ее лица можно было понять, насколько все это для нее серьезно. Отнеся полный таз в ванную, она вылила воду и вернулась в спальню мадам за щеткой и гребешком. Покончив с волосами, она вынула из большого шкафа ночную рубашку — самую красивую, из тонкого шелка. Затем она сложила руки Катрин на груди и накрыла ее по пояс белоснежной простыней с кружевами.

В последний момент ей пришло в голову воткнуть между пальцами веточку жимолости. Вот так будет лучше, с удовлетворением подумала она. Воплощенная невинность…

Когда Доминик пришла посмотреть на мать, Катрин напоминала восковую куколку. Пожалуй, можно наложить макияж, подумала Доминик.

И направилась к туалетному столику, где Катрин держала свою косметику единственной фирмы, которую признавала, — «Ланком». Но стоило Доминик выдвинуть ящик, как она застыла с вытянутой рукой при виде предмета, лежавшего рядом с зеркальцем матери. Медленно, словно подбираясь к неразорвавшейся бомбе, пальцы Доминик коснулись его, сжали и подняли. Это был бархатный футляр для очков — черного цвета, с вышитым красной нитью драконом. Из отверстия выскользнули очки, которые мать надевала для чтения. Доминик тяжело опустилась на стул. Она никогда не видела эту вещь прежде. Мать всегда предпочитала сдержанные тона; эти бисерные блестки были не в ее вкусе — они выглядели слишком… слишком азиатскими. В безумной спешке, будто торопясь успеть к назначенному сроку, она перерыла все ящики и наконец обнаружила второй футляр в тумбочке около кровати. Когда она перекладывала очки из одного футляра в другой, руки у нее дрожали, но позднее, показав бархатный футляр Марте, она ничем не выдала себя, и в вопросе ее прозвучало только удивление:

— Ты не знаешь, кому это принадлежит? Прежде я подобной вещи не видела… Или же мама решила сменить стиль?

Марта, надев свои собственные очки, взяла в руки футляр.

— Нет, у мадам не было такого, — уверенно сказала она. — Я никогда его не видела.

— Быть может, она его недавно где-нибудь купила, — предположила Доминик. — Он был в одном из ее ящиков.

— Наверное, так и есть, — легко согласилась Марта. — Вряд ли она стала бы пользоваться подобной вещью. Она часто покупала не раздумывая, а потом все это пылилось без всякой пользы.

«Только не в этом случае, — подумала Доминик, — такую вещь мама не купила бы. Ей это дали… вернее даже, оставили у нее, чтобы я могла найти».

Поднявшись вновь в спальню матери, она стала медленно и методично осматривать тело в поисках разгадки, но ничего не обнаружила. «Как же они это сделали? — спрашивала она себя. — Как?» Ибо никаких сомнений у нее не осталось с того самого момента, как она увидела красного дракона, которого подбросили как печать или подпись под приговором. Если ее мать действительно скончалась от острого сердечного приступа, то это произошло не в силу естественных причин, а при помощи каких-то других, непонятных средств.

Пища исключалась, поскольку они втроем ели то, что приготовила Марта. Питье также. Кроме того, яд оставляет следы, или бывают и исключения? Быть может, таблетка или пилюля? Она осмотрела все пузырьки и баночки в аптечке в ванной — ничего, кроме аспирина и прочих самых обыкновенных лекарств. У матери было крепкое здоровье: глупость укрепляет тело, как любила говаривать ее бабушка дю Вильфор. «В таком случае, — презрительно сказала себе Доминик, — нечего удивляться, что моя матушка никогда не болела». На многих коробочках были просроченные даты — ее мать не увлекалась глотанием пилюль. Но как же тогда? Как они убили ее?

Нанесли смертельный удар? Она знала, что в карате и дзюдо есть приемы, позволяющие убить пальцами или рукой. Однако на теле Катрин не было синяков или кровоподтеков — ничего не было, если не считать красного пятнышка у самого основания затылка, как если бы она слегка расчесала шею, и нескольких царапин на пальцах из-за работы в саду без перчаток. Происхождение этих царапин не вызывало сомнений.

Доминик осмотрела все — даже кремы и лосьоны в ванной комнате, а также пудру и притирания. Смертельный яд мог содержаться в самых обычных вещах, и достаточно было всего лишь крохотной капли, чтобы…

Она долго сидела, напряженно размышляя об одном и том же. Эти люди были так хитры. Судя по всему, они изучили привычки матери — им было известно, чем она занимается по ночам. И каким-то образом, каким-то способом — эту загадку она так и не разгадала — они совершили убийство, придав ему вид естественной смерти.

Если бы они не пожелали таким странным способом известить ее об этом, Доминик ничего бы не заподозрила.

Это было, конечно, предупреждение. Они давали ей понять, что она в их власти и если не сделает того, что ей приказали, ее ждет печальная судьба матери. Она содрогнулась. Они даже не знали ее мать. Впрочем, Катрин для них была только средством, ведущим к цели. Только теперь Доминик стало понятно, в какие беспощадные руки она попала, и ужас пронзил ее. Она была их собственностью, их вещью, которой они могли распоряжаться по Своему усмотрению и в любое время. На какое-то мгновение ее охватила паника, ей хотелось завизжать, забиться в какую-нибудь нору, позвать на помощь и указать на своих мучителей обличающим перстом… Вместо этого она вернулась в свою комнату и проглотила еще одну таблетку — всего одну, чтобы успокоить нервы. Спать было нельзя — она должна была распорядиться насчет похорон матери.

Блэз приехал через несколько часов; она позвонила по номеру, которым пользовалась в тех случаях, когда было необходимо поговорить. К счастью, он оказался недалеко — во Франкфурте.

К его приезду Доминик несколько успокоилась, но выглядела осунувшейся и потрясенной. Она рассказала ему, в каком положении нашли тело матери, на что он ответил просто:

— Да, она все больше погружалась в мир своих фантазий. Но если это помогало ей жить, кто осудит ее?

— Конечно, не я, — убежденно сказала Доминик.

— Хорошо, что ты была здесь.

— Разумеется. А что такое?

— Могло быть иначе. Ведь у тебя столько дел и вообще…

Она пристально взглянула на него из-под опущенных ресниц. На его лице ничего нельзя было прочесть. Эта проклятая индейская невозмутимость доводила ее до бешенства. Однако она предоставила ему распоряжаться похоронами — по правде говоря, сейчас она могла думать только о своей ужасающей ситуации. Встречаться с Чжао Ли не было смысла. Если они способны на такое, чтобы всего лишь предупредить ее, то вряд ли удастся уговорить их пойти на уступки.

Блэз видел, что какая-то мысль терзает жену. Слишком уж она была потрясена. Внезапная смерть матери в случае с Доминик была для такого безмерного страдания явно недостаточным основанием. Поэтому он решил переговорить с доктором, но ничего не извлек из этой беседы.

— У моей тещи не было неприятностей с сердцем, — уверенно сказал Блэз.

— Это ровным счетом ничего не означает, мсье Чандлер. Я повидал много смертей, когда умирали на вид здоровые и сильные люди. Уязвимый орган далеко не всегда выдает себя во внешних проявлениях.

И доктор Морель осторожно добавил:

— У мадам Деспард были большие аппетиты. Если верить Марте, она занималась этим каждую ночь. В подобные минуты сердце испытывает значительную нагрузку. А постоянное напряжение могло привести к приступу… — Он пожал плечами. — Это произошло быстро и безболезненно. Не самая худшая смерть.

«Только не для Катрин, — подумал Блэз. — Оба они — и Катрин, и ее первый муж — отличались завидными сексуальными аппетитами, но она нашла удовлетворение только со вторым мужем благодаря любви. Неудивительно, что Доминик унаследовала животную страсть к сексу».

На похоронах присутствовали в основном те, кто знал Катрин как жену Чарльза; у нее было мало собственных друзей, поскольку она в них не нуждалась — она нуждалась только в нем. Отныне он будет принадлежать ей вечно. Однако явилось и несколько человек, входивших в круг знакомых родителей Катрин; прочая публика состояла из деревенских жителей, пришедших из любопытства и почтения. Заупокойная месса была торжественной, цветы радовали глаз своим великолепием. Марта хлюпала носом в течение всей церемонии: начиная с момента, когда гроб внесли в церковь, и вплоть до той минуты, когда тело Катрин опустили в одну могилу с покойным супругом — согласно завещанию, по которому все ее имущество без всяких условий переходило к дочери.

Позднее, по возвращении в дом, Доминик сыграла одну из лучших ролей в своей жизни: трогательно-бледная, в черном платье, она с достоинством и скорбью переходила от кружка к кружку, находя для каждого приглашенного нужные слова Старые вдовушки, которые помнили Катрин еще девочкой, одобрительно перешептывались. «Воспитание всегда сказывается, — говорили они. — Да, да! Дю Вивье до кончиков ногтей!»

Блэз никогда еще не видел Доминик такой красивой: она двигалась с утонченной грацией и затмевала своей прелестью любую женщину, когда почтительно внимала словам какой-нибудь престарелой маркизы.

Старушки, — в свою очередь, глядели на Блэза с восхищением: казалось, он сам не сознавал своей мужской привлекательности. Они наслаждались его безупречным французским, ловили его взгляд и с жадностью, с восторгом судачили о нем… Железные мускулы, восхитительный, невероятно обаятельный…

Подобно Доминик, он прекрасно играл свою роль, и иногда их глаза встречались. Странное дело, именно сейчас, в подобную минуту, он чувствовал, что она близка ему, как никогда.

Позже, когда все разошлись, они сидели на террасе в золотисто-красной дымке угасающего дня, все еще чувствуя близость, все еще соблюдая перемирие. Блэзу хотелось, чтобы Доминик обо всем рассказала — лучшего момента было не найти. Но она этого не сделала.

— Ты будешь продавать дом? — спросил он, помолчав.

— Нет… Прежде я думала, что это самый край, как говорят англичане. А это оказалось убежищем. Я оставлю дом, чтобы было куда возвращаться в те моменты, когда мне необходимо перезарядить батареи.

— А они разрядились?

Она глубоко вздохнула.

— Быть может. Слегка…

— Ты слишком много работала в последнее время.

Не хочешь немного передохнуть?

— Только не сейчас, когда Кейт Деспард наступает мне на пятки. Ты слышал, как успешно прошла ее распродажа драгоценностей?

— Да.

Он предпочел не говорить, что побывал там.

— И она сама вела аукцион.

— Ей пора было попробовать, разве нет?

— Я уже целую вечность не вела аукцион… целую вечность! И это было в Гонконге.

— Вероятно, она многому научилась.

— Потому что очень многие жаждали научить ее… даже ты.

— Я не помогал Кейт Деспард в том, что имеет хоть какое-либо отношение к вашему соревнованию.

— А кто вывез из Гонконга ее дружка-педераста? Кто приглашал ее снова в Колорадо? Не считай меня дурочкой, это оскорбительно. Неужели ты будешь отрицать, что твоя бабушка использовала все свое немалое влияние, чтобы поддержать ее?

— Это твоя ошибка. Ты пальцем не пошевелила, чтобы привлечь бабушку на свою сторону.

Она угрюмо молчала, и он впервые за этот день заметил, что ее пальцы постоянно крутят какой-то предмет.

Черный бархатный футляр для очков с вышитым красным драконом. Катрин любила сдержанный стиль и вряд ли стала бы пользоваться таким футляром: края прошиты металлической нитью, а его теща предпочитала шелк, к тому же в нем не было очков.

Услышав поздно вечером шум в коридоре, Блэз вышел узнать, в чем дело, и увидел, что Доминик дергает оконную раму, проверяя ее на прочность.

— Мне показалось, будто что-то хлопнуло, — объяснила она, не вдаваясь в подробности.

Но вечер был очень тихим, безветренным. Она чего-то боялась… или кого-то? Чтобы успокоить ее, он сам обследовал окно и убедился, что его не открывали в течение многих лет — настолько набухшей была деревянная рама.

Как только они легли, она тесно прижалась к нему, и он понял, что ей хочется не сексуальной близости, а надежной защиты.

— Спасибо тебе, что приехал, — прошептала она после недолгого молчания.

— Как я мог не приехать?

— Мы оба знаем, что в последнее время не все у нас… было в порядке.

— Не бывает такого брака, чтобы всегда все было в порядке.

— Когда закончится этот год, все изменится, — обещала Доминик.

Да уж, лучше бы все изменилось, подумал Блэз.

Она вздохнула.

— Две смерти всего лишь за один год… кто мог такое представить?

— Раз Катрин теперь вместе с Чарльзом… а она в это верила… к чему так переживать?

— Ты в это веришь?

— Нет.

— Я тоже. В аду оказываешься не после смерти. Настоящий ад — это жить, не получая того, что желаешь.

— Так вот почему ты хочешь загнать в него всех, кроме самой себя.

Доминик рассмеялась.

— Ах ты, — сказала она в прежней своей манере и, устроившись поудобнее, вздохнула уже с облегчением.

Через несколько минут она заснула, но Блэз долго лежал без сна, напряженно размышляя.

— Нет!

Резко высвободившись, Кейт вскочила с софы.

— Но почему? — озадаченно спросил Лэрри.

— Потому что… — Слова «потому что ты не тот человек» уже готовы были сорваться с ее губ, однако вслух она произнесла другое:

— Потому что я не в настроении.

Лэрри смотрел на нее угрюмо.

— Быстро же оно у тебя меняется.

— Прости, — сказала она устало. — Это не твоя вина.

— У тебя есть еще кто-то? Неужели меня обошли?

Этот парень Чивли, да?

— Ему придется подождать, — бросила Кейт.

— Тогда кто же?

— Никого нет, Лэрри, совсем никого. Прости, что завлекла тебя… но мы ведь не будем разыгрывать из себя Антония и Клеопатру, правда?

Он невольно ухмыльнулся.

— Скорее уж это Мат и Джефф…

Кейт улыбнулась. Этим и правился ей Лэрри — он никогда не падал духом. Просто резиновый мячик.

— У меня сейчас голова занята совсем другим, — призналась она. — Кортланд Парк… я только об этом и думаю.

— Я могу чем-нибудь помочь? Знаешь, в свое время я командовал скаутским отрядом.

Кейт со смехом отвернулась от него.

— Нет, но за предложение спасибо.

«Какой же он милый, — подумала она, — и удобный, как разношенные тапочки». Когда он начал ухаживать за ней, она позволяла ему целовать и ласкать себя. Но когда сегодня вечером он решил пойти дальше, она, внезапно прозрев, осознала неопровержимую истину: она не может этого и не хочет, она готова принять его в качестве друга, но никак не любовника, ибо подобная роль… Подобная роль предназначалась тому, кто походил бы на Блэза Чандлера. Она изо всех сил пыталась бороться с этим безнадежным и ненужным чувством. Однако пять минут назад, в объятиях Лэрри Коула, когда нужно было уступить или же отказать, она поняла, что уже ничего не сможет с собой поделать.

Она влюбилась в Блэза Чандлера, несмотря на все свои ухищрения: возводила надежный барьер из обиды и неприязни, усердно выискивала любой повод для подозрений, всячески стремилась — безуспешно, как выяснилось, — держать его на безопасном расстоянии. Слишком поздно: он занял прочное место в ее сердце и в ее мыслях, целиком завладев ими. В нем воплотились ее девические грезы — как будто Эдвард Рочестер вдруг сошел со страниц романа и обрел новую жизнь в облике Блэза Чандлера. Сама же она превратилась в Джен Эйр, что было только естественно, ведь они обе не отличались красотой.

— А это не потому, что ты до сих пор воображаешь себя уродиной? — спросил Лэрри, словно прочитав ее мысли.

Кейт была удивлена его проницательностью.

— Почему ты так решил? — сказала она, уклонившись от ответа.

— Мне кажется, ты просто не веришь, что можешь понравиться любому человеку… то есть любому мужчине.

Кейт сдвинула брови.

— Это не так, — произнесла она наконец и тут же искренне добавила:

— В свое время так оно и было, но я жила тогда не здесь, и вообще, той девчонки больше нет.

— В самом деле нет? — спросил Лэрри.

— Да, — твердо ответила Кейт.

— О'кей, — легко согласился он. — Значит, дело во мне. Не умею понравиться.

— Перестань, — насмешливо сказала Кейт. — Ты сам знаешь, что это не правда.

— Я не знаю, чему верить. Вроде бы я все делал правильно и говорил нужные слова…

— Так оно и было. Только мне нужны другие слова.

Лэрри застегнул рубашку, подтянул галстук и потянулся за пиджаком.

— Что ж, всех завоевать нельзя, — кивнул он, примиряясь.

— Полагаю, ты завоевал гораздо больше, чем положено тебе по справедливости.

Он встал, горделиво расправил плечи.

— Не жалуюсь.

Но Кейт чувствовала, что он раздосадован.

— Ты мне очень нравишься, — честно сказала она, — но не больше того. Возможно, во мне что-то еще сохранилось от прежней Кейт, и я не могу относиться к этим вещам легко…

Она ткнула пальцем в сторону измятого покрывала на софе.

— Для меня это должно быть… серьезно.

— Значит, это несерьезно. В любом случае, для тебя.

— И для тебя тоже, — спокойно парировала Кейт. — Будь честен.

— Какой же парень упустит свой шанс? — честно признался он.

— У меня такое ощущение, — с улыбкой произнесла Кейт, — что тебе шанс подворачивается частенько.

Он фыркнул.

— О'кей, обойдемся без разбитых сердец. Всего лишь еще одна любовь растоптана.

— Это тоже не правда, — резко бросила Кейт.

Когда дверь лифта распахнулись, он наклонился к ней:

— Мы по-прежнему друзья?

— Надеюсь, — ответила Кейт.

— Я заеду за тобой завтра вечером?

— Нет, у меня аукцион на носу. В четверг.

— Договорились.

Он одарил ее своей белозубой, широкой, беспечной улыбкой — и дверь лифта медленно закрылась за ним.

Кейт расправила покрывало на софе, отнесла бокалы на кухню и вымыла их. Затем выключила свет и направилась в спальню.

Она ничего не изменила в меблировке: кровать была очень большой, а драпировки выдержаны в серых и бордовых тонах — цвета чисто мужские. Все здесь было подобрано ее отцом: и блестящая полированная французская кровать, и высокий комод с восемью выдвижными ящиками, и роскошные бархатные занавеси. Она подложила под спину широкие твердые подушки и вновь склонилась над пачкой отцовских писем. Прочитав их в первый раз, она рыдала так, что даже заснула в слезах — настолько ей было стыдно за себя. Снова взяв в руки письма, в которых сохранилось так много от ее любимого отца, она спросила себя, не стало ли вырвавшееся на волю и безмерно выросшее чувство к Блэзу Чандлеру в некотором смысле роковым искуплением.

Она была преисполнена самых добрых намерений, когда прочитала письма впервые: мысленно клялась, что оправдает надежды отца, что станет достойной любви, пронизывающей все строки этих писем. Слишком поздно она осознала, что после его кончины перестала любить себя, хуже — возненавидела себя за то, что считала своим падением. Теперь же, ощутив исходящее от Блэза Чандлера тепло и раскрывшись перед ним в их искреннем разговоре, она понимала, что женщина может почувствовать себя красивой, только если ее любят. Девочкой она не считала себя некрасивой и не обращала внимания на слова бабушки, даже однажды передала их отцу. Он посмотрел на нее серьезно и сказал: «Но для меня ты красавица, моя маленькая Кэт». Лишь позднее, когда он перестал быть рядом, когда никто уже не называл ее прелестной, она потеряла всякий интерес к своей внешности, носила только джинсы и майки и уверовала в жесткую оценку бабушки, как в истину Евангелия. Только пережив шок от первого чтения, она начала вглядываться в себя и терзаться мукой невосполнимой утраты, сознавая, что обязана исполнить завещанное, ибо отец оставил ей самое дорогое, что у него было. Почему-то она совершенно не расстраивалась при мысли, что Блэз Чандлер также знает содержание этих писем — это обстоятельство сближало их еще больше. Письма были сугубо личными, но она была уверена, что он все понял — иначе не отдал бы их ей.

Кейт с удивлением обнаружила, что радуется его осведомленности. Теперь она могла признаться в своих чувствах к нему, хотя понимала их безнадежность — это не имело значения, поскольку ее радовали сами эти чувства.

Ей казалось, что она умерла для любви, поскольку в душе ее ничто не шелохнулось в ответ на страсть Николаса Чивли и Лэрри Коула. Теперь она ясно видела, что может полюбить мужчину, но только настоящего. Ей не суждено его получить, и в этом ее расплата за то, что она отвергла любовь, которую никогда не теряла, хотя и пыталась уверить себя в обратном.

Ей следовало бы печалиться, однако грусти не было.

Напротив, она ощущала, что окончательно и бесповоротно освободилась от тоскливого чувства пустоты и утраты, так долго владевших ею. Письма отца, полные безыскусной и горячей любви, заставили ее вернуться к самой себе.

У нее стало радостно на сердце, и она не смогла отказаться от удовольствия перечитать их еще раз.

…В Нью-Йорке Доминик переодевалась в вечернее платье, когда в комнату внесли цветы. Подумав, что их прислал мужчина, который должен был заехать за ней через полчаса, она сняла крышку с коробки и, едва взглянув на ее содержимое, похолодела от ужаса. Крошечные, Кроваво-красные розы были сплетены так, что напоминали огнедышащего дракона. На маленькой белой карточке было написано: «8 вечера. Следующий понедельник». Это был сигнал. На какую-то секунду она ощутила такой жуткий страх, что потянулась к телефонной трубке. Надо позвонить Блэзу, во всем ему признаться, ринуться под его защиту. Он мог окружить ее магической, непроницаемой стеной, опираясь на мощь своей Корпорации. Нет, сказала она себе, опуская руку, не торопись. Узнай, что они хотят. Не показывай своей силы. Оставь Блэза на крайний случай; Возможно, мы сумеем договориться. Я не поехала в Гонконг, как они надеялись. И не сменила судовладельцев. А если они попытаются избавиться от меня…

Постепенно к ней возвращалась прежняя уверенность.

Да, хладнокровно подумала она, надо встретить их лицом к лицу. Взять их на пушку.

И она сняла трубку, чтобы отдать распоряжение секретарше: пусть закажет билет на рейс, которым она должна будет прибыть в Кай Так в ближайший понедельник днем.

Сидя в машине, увозившей ее из аэропорта, она рассеянно слушала подробный отчет своего секретаря-китайца о том, что произошло за время ее отсутствия, и мысленно составляла план предстоящей кампании.

Когда Чжао Ли вошел, как всегда, не доложив о себе — ибо слуги пропускали его либо в силу соответствующих инструкций, либо из-за таинственной связи, существующей между всеми китайцами, — она была готова к встрече и ждала его, облачившись в черный шелковый чонсам с разрезами на бедрах и высоким оранжевым воротником, который был усеян неограненными сапфирами и квадратиками бриллиантов. В ушах ее сверкали знаменитые сапфировые серьги.

Она чувствовала себя свежей после горячей ванны и массажа: опытные руки мастера сумели снять с нее напряжение, сделали ее тело гибким и податливым, а главное — вернули ей ясность мысли. Она долго занималась своим лицом, затем надушила виски и заставила горничную расчесать волосы до блеска — при помощи щетки, обернутой в тонкий шелк. И вот наконец, медленно поворачиваясь перед зеркалом, она увидела то, к чему стремилась, — идеальное совершенство, которое, в свою очередь, вознаградило ее полной уверенностью в себе. Красота всегда служила ей надежным щитом — сегодня вечером нельзя было допустить никакого сбоя.

После некоторого размышления она выбрала самую выгодную для себя позицию: когда появился Чжао Ли, она стояла у окна, где на фоне блестящей белой паутины занавесок ее черное платье и сверкающие драгоценности выглядели особенно эффектными — при виде подобной женщины у любого мужчины перехватило бы дыхание.

Ее труды не пропали даром, ибо темные, как терновая ягода, глаза Чжао Ли вдруг вспыхнули, и он сумел скрыть этот огонь лишь за глубоким поклоном. Она также склонила голову, ничем не выдав ненависти и страха, сжимавших ей грудь.

— Мадам…

— Чжао Ли…

— Как вы поживаете? — вежливо осведомился он.

— Прекрасно, благодарю вас. Не хотите ли выпить?

Как и всегда прежде, на столике их ожидала бутылка шампанского, а дополнял благостную картину дим-сум на традиционном каншийском блюде.

— Прошу вас…

Она показала на его любимое кресло из светлого лакированного бамбука с пухлыми подушками из бирюзового тайского шелка и, когда он сел, прошла мимо него со столь характерной для нее ленивой грацией — достаточно близко, чтобы в ноздри ему ударил опьяняющий аромат ее духов.

Доминик сама разлила шампанское, гордясь спокойными движениями своих рук и пальцев с длинными ногтями, сверкающими от недавно наложенного кроваво-красного лака.

— Итак, — иронически произнесла она, наслаждаясь вкусом холодного шампанского, — нам с вами необходимо кое-что обсудить.

— Вы ошибаетесь, мадам. Нам нет необходимости обсуждать что-либо.

Доминик улыбнулась. Эти стальные, без прищура, глаза, казалось, излучали силу.

— Напротив. Кое-что изменилось со времени вашего последнего… визита.

Она сделала паузу, словно бы намекая ему на то, что случилось во Франции, а затем перешла в решительное наступление:

— Если вы не сделаете кое-что для меня, я буду не в силах сменить судовладельцев и даже не смогу разрешить вам воспользоваться одним из моих судов. Моей сводной сестре посчастливилось приобрести права на два очень крупных аукциона: первый позволил ей сравняться со мной, второй же — если не воспрепятствовать этому — выведет ее в лидеры. Я же в таком случае потеряю и ту небольшую часть фирмы, которая пока находится под моим контролем. «Деспардс» уйдет из моих рук и, следовательно, из сферы ваших интересов.

Чжао Ли помолчал, обдумывая услышанное, а затем коротко бросил:

— Чего же вы хотите?

— Аукцион должен состояться в следующем месяце, в Кортланд Парке, большом загородном доме в графстве Сассекс. Если вам не удастся помешать этому, я не смогу за оставшееся время получить такие комиссионные, чтобы закрыть брешь, для этого необходимо устроить с полдюжины больших аукционов, а это сейчас невозможно, хотя я прилагаю все усилия. И я хочу предупредить вас: если эта распродажа состоится, фирма «Деспардс» будет потеряна для нас обоих.

После недолгой паузы Чжао Ли спросил:

— А если этот аукцион по каким-либо причинам не состоится?

— Тогда у нее не будет шансов догнать меня. Я сохраню первенство в течение необходимого мне времени благодаря аукциону, который провела здесь. Тогда фирма «Деспардс» станет моей, и я смогу… оказать вам содействие в вашем бизнесе.

Он вновь погрузился в размышления, а потом приказал:

— Вы предоставите мне детальные сведения об этом доме: его местоположение, план комнат, сроки проведения аукциона. Все сведения, которыми вы располагаете.

Я должен посоветоваться со своими партнерами. Вы получите наш ответ в течение суток.

Помолчав, он добавил:

— А когда мы осуществим задуманное, вы перейдете в наше распоряжение.

«Я сделаю все, чтобы этого не произошло», — подумала Доминик, но вслух смиренно произнесла:

— Конечно.

Несколько секунд Чжао Ли пристально смотрел на нее.

— Вы понимаете, что ваша информация будет немедленно перепроверена?

— Вы убедитесь, что она точна.

— Если это действительно так, у меня есть все основания полагать, что аукцион не состоится.

— Это все, что мне нужно. Меня не интересует, как вы это сделаете. Главное — сделать это.

— И тогда вы будете делать то, что нужно нам?

— Да.

— В таком случае, мадам, нам в скором времени предстоит встретиться вновь.

Он ушел, еще раз склонившись перед Доминик в глубоком поклоне.

Глава 18

Октябрь

Кейт появлялась в Кортланд Парке по меньшей мере раз в неделю, чтобы взглянуть, как продвигается подготовка к аукциону. Все, что находилось в доме, было уже описано, ибо она предоставила в этом полную свободу Дороти Бейнбридж, желая, чтобы работа была сделана как можно быстрее. То, что не представляло особой ценности — а такого добра было очень много, предлагалось любому человеку, который готов был заплатить наличными за приглянувшуюся ему вещь, и этими деньгами расплачивались с фирмой по уборке помещений, наводившей глянец на дом сверху донизу. Занавеси были сняты и вычищены, стены по возможности вымыты, ковры и дорожки обработаны при помощи жидкого мыла, ступеньки лестниц и мебель отполированы, канделябры освобождены от полотняных чехлов, фарфор и хрусталь были начищены до блеска, как и георгианское серебро, совершенно заброшенное и хранившееся Бог весть сколько времени в коробочках, выложенных сукном, или в бархатных мешочках, стянутых тесьмой.

Для трех дней предварительного осмотра Кейт решила использовать главную залу — такую большую, что в ней мог бы состояться охотничий бал, а также две смежные комнаты — просторную гулкую столовую и огромную гостиную с двумя каминами. Гостиную она целиком отвела для великолепной французской мебели, столь дорогой сердцу покойного мистера Кортланда. Здесь были выставлены аристократические серебристые кресла в стиле Людовика XVI; изумительный комод красного дерева с пластинами из позолоченной бронзы, мозаикой и резьбой; резные часы на подставке красного дерева в стиле Людовика XV — работы парижского мастера Эрбо; позолоченное кресло, сделанное для Большого кабинета Марии-Антуанетты в Версальском дворце; еще два комода красного дерева с бронзовыми пластинками: первый — работы Ж. Ф. Леле, около 1775 года, а второй более ранний — предположительно 1740 года работы Шарля Крессана; наконец, изящный секретер — возможно, работы Бернара ван Риденберга. А лучшим в этой экспозиции был угловой шкаф с пластинами из позолоченной бронзы работы Дюбуа. Кейт не сомневалась, что на аукционе он будет продан самое малое за миллион фунтов. Мебель будет стоять на вычищенном и отреставрированном ковре эпохи Людовика XIV, мануфактура Савонри, размером сорок футов на тридцать, в кремовых, золотистых и голубых тонах — некогда этот ковер покрывал пол в маленькой гостиной мадам дю Барри. На стенах, затянутых светло-голубым шелком (также тщательно отреставрированным), она повесит зеркала, найденные на одном из чердаков дома, которые будут чередоваться с тщательно подобранными картинами: только портреты и исключительно XVIII век — Гейнсборо, Рейнольдс, Гойя, Фрагонар и Буше.

В углу она представит лучшие образцы французского фарфора: такие, как ваза эпохи Людовика XV с черепаховыми и бронзовыми пластинками, а также севрские кувшины с печаткой, и в них будут расставлены красивые цветы. В столовой она разместит огромный стол розового дерева для парадных приемов, украсив его севрским королевским синим сервизом и георгианским серебром, а также хрустальными бокалами и глубокими фарфоровыми блюдами зеленого семейства — их было ровно двенадцать, и Кейт подумала, что за них наверняка удастся выручить около 100 тысяч фунтов. В холле она покажет старых мастеров: два полотна Рембрандта, картина Рубенса, роскошная обнаженная женщина Энгра будут великолепно сочетаться с изысканной меблировкой. Главной же приманкой, несомненно, станет кабинет Адама Вайсвайлера с японскими лакированными миниатюрами.

Все эти сокровища были скрыты от глаз людских в течение нескольких десятилетий.

«Зато теперь, — с радостью сказала себе Кейт в четверг днем, отправившись на машине в Кортланд Парк за десять дней до открытия аукциона, — они не только выйдут на свет, но сразу попадут под вспышки фотокамер».

Рекламная кампания уже набирала обороты, и цены ожидались соответствующие. Каталог стоимостью пятьдесят фунтов, по слухам, перепродавали за двести. Тираж разошелся мгновенно, и она распорядилась, чтобы в специальной подсобной типографии сделали допечатку — без иллюстраций. Столько народу уже объявило о своем желании принять участие в торгах, что ей пришлось набрать дополнительный штат аукционистов, поскольку охватить одним взглядом все таблички в людском море было бы невозможно; но она потребовала, чтобы ее помощники прошли интенсивную тренировку — промахи здесь были недопустимы. Все зависело от этого аукциона — ее собственное будущее, судьба фирмы и множества людей, работающих на нее.

На карту была поставлена и репутация Кейт. Зная, какой ревнивый интерес проявляют к аукционам музеи, она лично проследила, чтобы каждый экспонат, представляющий особую ценность, был отмечен красной звездочкой. Сюда прибудут телевизионные бригады со всего мира, журналистов набежит еще больше, служба безопасности будет свирепствовать — уже и сейчас были приняты чрезвычайные меры предосторожности, ибо перед лицом публики должны были предстать произведения искусства, оцененные по меньшей мере в двадцать миллионов фунтов.

Комиссионные фирмы «Деспардс» — десять процентов от общей суммы — должным образом увенчают годовой баланс и позволят ей вырваться вперед, если только Доминик не заготовила какой-нибудь ошеломительный сюрприз, что маловероятно. Но она все же пристально изучала финансовые отчеты отделений в Нью-Йорке и Гонконге, равно как и филиалов рангом поменьше, находившихся под контролем сводной сестры. Пока не было никаких оснований для тревоги — ничто даже отдаленно не напоминало грандиозного «Аукциона века» в Гонконге.

Лихорадочная деятельность держала в постоянном напряжении Кейт и ее служащих, но общая атмосфера восторга и возбуждения искупала все — все жили в предвкушении успеха. Кортланд Парк станет высшим достижением года.

Когда Кейт приехала в Парк, там царила привычная суета. Работа кипела: одни что-то приколачивали, другие отмывали; рабочие на стремянках драили канделябры, уборщики протирали до блеска роскошные вазы для свадебного кекса из уотерфордского хрусталя, огромная машина полировала сияющие паркетные полы.

К ней бросились, едва она появилась в холле.

— О, мисс Деспард, хвала небесам, что надо делать с…

— Мисс Деспард, под скажите мне…

— Мисс Деспард, я никак не пойму…

Кейт занималась всеми этими делами до пяти часов, а потом, когда рабочие и уборщики, закончив работу, разошлись по домам, с ней осталась еще дюжина ее личных помощников, разместившихся в гостинице неподалеку.

В шесть она отпустила и их, зная, сколько сил отнял у них этот день, и приказала охранникам включить систему сигнализации, предупредив, что сама еще останется на какое-то время. Ей хотелось побыть в доме одной, побродить по нему, ощутить его атмосферу, в каком-то смысле попробовать на ощупь, чтобы убедиться, как все выглядит в реальности, а не на бумаге.

— , — Уже похоже на дело, а, мисс Деспард? — сказал ей один из охранников.

— Вам нравится?

— Настоящий дворец… В день распродажи мы придем с женой: я — охранять, она — смотреть. Боюсь, купить здесь мы ничего не сможем… нам это не по карману.

Кейт слегка переместила базальтовую египетскую голову.

— Попытайте счастья в нашем отделении в Даунтауне, когда вернетесь в Лондон. Цены там вполне разумные.

— Сюда, наверное, заявятся одни миллионеры?

— Да, им придется раскошелиться, — усмехнулась она.

Он направился в громадную кухню, где отдыхала охрана, а Кейт прошлась по холлу.

Хорошо ли смотрится автопортрет Рембрандта на этой стене, или лучше будет заменить его картиной Рубенса, великолепной по композиции? Возможно, Рембрандт чуть темноват… Она сделала пометку в блокноте. Ковер, очищенный от многолетней грязи, просто радовал взор, а новую шелковую обивку нельзя было отличить от старой — настолько тщательно были подобраны тона. Члены правления «Деспардс» полагали, что она сошла с ума, вкладывая такую уйму денег в чужой дом, но Кейт знала, как могут взлететь цены, если создать нужную обстановку, нужный фон для вещей, выставленных на продажу.

Кроме того, она пока не стала говорить им, что собирается превратить этот дом в постоянный филиал «Деспардс» для аукционов за пределами Лондона. Решающим фактором будет размер предполагаемых комиссионных. Она сможет приобрести Кортланд Парк лишь в том случае, если воплотятся в жизнь все ее планы и надежды.

Фламандский гобелен очень удачно вписался в этот угол — днем на него будет падать мягкий свет из окна, а вечером он заблестит в лучах лампы — бронзовой нимфы с горящим факелом в руках, изготовленной в Германии примерно в 1600 году. Кейт неторопливо и с наслаждением обошла три большие комнаты, любовно все оглядывая и поглаживая, вновь и вновь делая пометки в блокноте относительно тех улучшений, которые еще можно было сделать. Всего лишь через два дня дом откроется для предварительного просмотра, и она стремилась добиться полного совершенства. Телевизионные камеры, искусно скрытые под потолком, ловили каждое ее движение — они сумеют уследить за толпой во время смотровых дней; четверо охранников, сидевших за мониторами на кухне, вели наблюдение, готовясь к встрече с нечистыми на руку и откровенно завистливыми вандалами. Здесь были спрятаны также и микрофоны — любой звук передавался при помощи стереосистемы в помещение охраны.

Кейт услышала щелчок, а затем чей-то голос произнес:

— Чашку чая, мисс Деспард? Мы только что заварили.

— Дайте мне еще пять минут…

Тяжелая форма ветрянки, подхваченной у младшей дочери, стала причиной того, что Бенни Фон лишь через десять дней прослушал последнюю кассету из магнитофона, спрятанного в комнате Доминик, и получил представление о ее разговоре с Чжао Ли, в котором решалась судьба Кортланд Парка.

Миниатюрный магнитофон, включавшийся на звук человеческого голоса, был искусно вмонтирован в переносной транзистор мажордома Чанга, работающий весь день, — лучшего места нельзя было и придумать. Чангу было приказано проверять кассету каждый день и заменять новой, когда старая закончится. Записанную пленку прятали в пустой пачке роскошных длинных сигарет с фильтром, которые курила Доминик, а затем выносили вместе с другими отходами в мусорном ведре. Каждое утро содержимое ведра тщательно проверял еще один из родственников Бенни и, обнаружив пачку, передавал ее одному из уличных торговцев, а тот — доверенному человеку Бенни. Но на следующий день после визита Чжао Ли Доминик уехала с друзьями в Макао, чтобы развлечься там карточной игрой, и магнитофон оставался в бездействии. Проверив его, Чанг увидел, что для записи еще есть место, и не стал менять кассету. Доминик вернулась через два дня, и магнитофон вновь заработал, однако пленка лежала без движения на письменном столе в офисе Бенни, пока тот не оправился после болезни.

Приехав в Париж, Блэз Чандлер решил обязательно проведать Кейт на пути домой, раз уж оказался так близко. Он много слышал о Кортланд Парке, и самые разные люди спрашивали, собирается ли он присутствовать на аукционе.

— Это будет что-то грандиозное, — говорили все в один голос. — Если в каталоге нет преувеличений, то схватка предстоит нешуточная. Дойдет до рукопашной…

Он позвонил в парижский филиал «Деспардс» и убедился, что здесь царит не меньший энтузиазм.

— Просто потрясающе, — сказал ему директор-француз. — Жаль, что сокровища Франции продаются не там, где должны были бы, но в любом случае распоряжается ими наша фирма.

Позвонив в «Деспардс» из Хитроу и узнав, что Кейт в Сассексе, Блэз решил отправиться туда и повидаться с ней. Отпустив лимузин с шофером, принадлежавший Корпорации, он зашел в «Херц» за ключами от своего «порше».

Теплый день уже клонился к вечеру: в половине седьмого он будет в Парке. Кейт покажет ему весь дом, а затем он повезет ее ужинать. При мысли о том, что он снова встретится с Кейт, настроение у него повышалось. Она славная, и с ней есть о чем поговорить, а ему так редко это удавалось с женщинами, подумал Блэз не без горечи. В каком-то смысле он гордился ею: попав в жесткие условия соревнования, она не пала духом и здорово справилась с делом — об этом можно было судить хотя бы по реакции Доминик. Блэз знал, что его жена прилагает сейчас все усилия и ничего не жалеет, чтобы прибрать к рукам самые лучшие и самые выгодные распродажи. Он заглянул во все филиалы, находившиеся под ее контролем, и везде ему говорили одно и то же: в последние дни мадам дю Вивье напоминает фурию — требует результатов и грозит карами. Он сказал себе, что Доминик ожидают разочарования. И поделом. Она сама устремилась в пропасть, и он мог только присматривать за ней, стараясь предотвратить худшее, если это было еще возможно, ибо даже ей не стоило связываться с подобными людьми.

Но пока ему не удавалось раздобыть сведения, которые позволили бы вырвать Доминик из-под власти «Триады». Ролло по-прежнему находился в коме; информация, добытая Бенни, сводилась лишь к тому, что мастерская существовала, однако сейчас все оборудование было вывезено. Никто не мог или не хотел сказать, куда оно подевалось. Не помогла даже «сладкая смазка» Блэза — иными словами, щедрые взятки. Страх замкнул все рты на замок.

Единственной зацепкой была Доминик, которая все еще пыталась держаться. Из последних донесений Бенни он узнал, что она больше не встречалась с Чжао Ли и не сменила судовладельцев, однако она была очень напугана, и он понял причину ее страха, лишь когда вновь прослушал кассеты с записью. Внезапная смерть матери и футляр для очков с изображением красного дракона — сопоставив эти факты, Блэз вскочил с кресла с намерением немедленно известить полицию, но тут же понял, что никаких доказательств у него нет. Была только абсолютная уверенность, что организация совершила убийство его тещи. Вот почему Доминик так боялась, вот почему обдирала руки, проверяя ржавые шпингалеты, — и это женщина, которой все в жизни доставалось само собой!

Конечно, они хотели предупредить ее. Предупредить о том, что произойдет, если она не подчинится их требованиям., Он приказал Бенни усилить наблюдение, не спускать с нее глаз ни на секунду — «даже когда она идет в туалет». Больше он ничего не мог сделать для Доминик, однако должен был обеспечить и безопасность Кейт — с этой целью он прислал в Лондон Лэрри Коула и еще одного из своих личных телохранителей, а также рекомендовал Кейт фирму, к услугам которой она прибегла для охраны Кортланд Парка.

Сама Кейт не понимала, что ей грозит опасность, — впрочем, она никогда не думала о себе. Ей по-прежнему не приходило в голову, что Лэрри Коул спас ее от настоящего покушения. Но Блэза терзало предчувствие беды: в затылке ныло и покалывало — ощущение, которое ни разу не подвело его во Вьетнаме. И это была одна из причин его приезда сюда — ему хотелось удостовериться, что все в порядке. В качестве дополнительной меры предосторожности он распорядился удвоить охрану в больнице, где находился Ролло. К нему была приставлена медсестра, когда-то служившая вместе с Блэзом в войсках специального назначения во Вьетнаме. Кажется, все было предусмотрено, однако ожидание становилось невыносимым.

За поворотом показалась стена высотой в восемь футов с резными выступами. Блэз сбавил скорость и ехал так примерно милю, пока не оказался перед железными воротами — ажурными и легкими, как кружево. Примерно в десяти шагах за ними находился домик охраны. Блэз вышел из машины, а на пороге дома тут же возник человек в форме.

Отлично, подумал Блэз. Она умно поступила, не пожалев на это денег, — Кортланд Парк стоил того. Охранник двинулся к Блэзу, а тот быстро взглянул наверх: да, за каменными выступами были спрятаны небольшие телевизионные камеры, следившие за всеми подъездами к дому. На душе у Блэза стало легче.

— Чем могу вам помочь, сэр? — вежливо спросил охранник.

Рослый, с приветливым выражением лица… Блэзу был хорошо знаком подобный тип людей — прекрасно подготовленных и беспощадных.

— Меня зовут Блэз Чандлер. Я хотел бы повидаться с мисс Деспард.

— Она вас ждет, сэр?

— Нет. Я только сегодня утром прилетел в Англию, но не сомневаюсь, что она захочет повидаться со мной.

— Прошу вас подождать минутку, сэр.

Охранник удалился в караульное помещение, и Блэз кивнул с еще большим одобрением. Ему стало не по себе, когда он прочел в аукционных колонках газет, какие цены ожидаются на этой распродаже — медовая приманка для шершней всех мастей, жаждущих поживиться чужим добром. Строгие меры безопасности показывали, что и Кейт это понимает.

Охранник вернулся. Манеры его совершенно изменились.

— Мисс Деспард просит вас подъехать к дому, сэр.

Она будет ждать вас там. Вот по этой аллее…

Блэз сел в свою машину, а охранник подошел к воротам — огромные створки бесшумно распахнулись.

Вырулив на песчаную дорожку, Блэз помахал рукой.

— Спасибо…

Широкая извилистая аллея вела в глубь огромного парка. Что заставляет англичан прятать свои дома за деревьями? На этой площади поместился бы нью-йоркский Сентрал-парк, подумал он, проезжая мимо грандиозного фонтана — вода была отключена — и расставленных в живописном беспорядке мраморных статуй. Наконец за последним поворотом перед ним возникла темная громада дворца эпохи короля Якова. На ступеньках перед дверьми, куда свободно мог бы въехать танк «шерман», стояла Кейт.

— Еще один приятный сюрприз, — сказала она с улыбкой, спускаясь ему навстречу.

— Я позвонил в ваш офис, и мне сказали, что вы здесь, поэтому я решил приехать сюда, а заодно посмотреть на то, о чем сейчас говорят все.

Блэз закинул голову, чтобы взглянуть на огромный фасад с фигурными окнами и каменными завитушками.

— Большой, правда? — сдержанно проговорила Кейт.

Повернувшись, она показала на две большие лужайки справа и слева от входа.

— В день аукциона мы установим тут два больших шатра: в одном можно будет перекусить, а в другом — оформить сделку.

— Значит, все уже готово?

— Почти. Войдем в дом, я вам покажу.

Блэз был приятно удивлен.

— Кто все это придумал? — спросил он, обводя рукой прекрасно обставленную комнату.

— Это моя работа, — скромно сказала Кейт. — Конечно, я сама ничего не переносила, но все сделано по моим указаниям.

— Не знаю, какое это произведет впечатление на ваших клиентов, но меня вы сумели поразить. Готов держать пари, что в такой обстановке любая вещь значительно повысится в цене.

— Я надеюсь.

— Похоже, вы много работали в последнее время, — сказал Блэз.

— В течение нескольких месяцев безумно много, — призналась Кейт.

— Но результаты стоят того?

— Я могу только надеяться.

— Я смотрю, вы позаботились о мерах безопасности, — вскользь произнес он.

— Так ведь здесь собрано столько ценного! Я обратилась к тем людям, о которых вы говорили, они приехали, все тщательно осмотрели, а я просто исполнила все их рекомендации. Это обошлось в кругленькую сумму, но…

— Вам это обошлось бы намного дороже в случае, если бы отсюда вынесли хоть малую часть вещей. Вы все правильно сделали.

На самом деле он лично договорился с людьми, к помощи которых прибегла по его совету Кейт. Он хорошо знал этих людей, был уверен в них и не сомневался в том, что они сумеют принять все необходимые меры: случившееся в Гонконге и ноющая боль в затылке служили ему постоянным напоминанием о безопасности Кейт. Увидев теперь, как бдительно охраняется дом, он немного успокоился, хотя обеспечить безопасность на территории такого огромного парка было непросто — даже под постоянным наблюдением телевизионных камер тут можно было бы укрыть целую армию. Но все-таки в радиусе двадцати метров вокруг дома были установлены многочисленные фотоэлементы, способные передать сигнал тревоги в ближайший полицейский участок и оповестить охрану, размещенную в доме; Однако судьба Катрин Деслард не давала забыть о той опасности, которой подвергалась Кейт. Конечно, у нее были свои, как говорят британцы, «ангелы-хранители»: один оберегал ее здесь, а Лэрри Коул с двумя другими охранниками ходил за ней хвостом в Лондоне. Кейт, разумеется, не подозревала о том, что это стоило куда больше истраченной ею «кругленькой суммы». Блэз взял все расходы на себя.

— Сколько же времени нужно, чтобы управиться со всем этим? — спросил он.

— Пять дней. Начало в десять, а закрытие в четыре.

У каждого дня своя специализация: мебель в понедельник, затем фарфор и хрусталь, затем серебро, бронза и церковная утварь… Финальным аккордом станет живопись.

— Вам придется изрядно потрудиться.

Когда же она провела его по дому, он уточнил:

— Вижу, что вы уже изрядно потрудились. Но результаты впечатляют. У вас есть вкус, Кейт, и чутье, и острый глаз… недаром Чарльз так их расхваливал. Я, правда, не коллекционер и даже не любитель искусства…

— На этих словах он лукаво прищурился. — Однако и у меня дух захватывает. Помоги Господи покупателям.

Кейт вспыхнула от радости, уловив восхищение в его голосе.

Он, в свою очередь, смотрел на нее с удовольствием.

Она прекрасно выглядела сегодня в этом сером фланелевом костюме и кремовой блузке с кокетливым бантом. Ее прекрасные волосы отливали медным блеском, а чуть округлившееся лицо совсем не напоминало ту постную и неприятную физиономию, которую он увидел при первой встрече — черты стали мягче и обрели изящество. Своей грациозностью Кейт напоминала ему нервную породистую лошадь — такая же порывистая и элегантная.

Кейт повернулась к нему с немым вопросом, и он, мысленно выругав себя за то, что так беззастенчиво рассматривает ее, спросил поспешно:

— Зачем вы вкладываете столько денег в дом, который вам не принадлежит?

— Надеюсь, он в скором времени будет моим.

Кейт рассказала ему о своих планах сделать из этого загородного дома филиал «Деспардс», где будут происходить распродажи частных коллекций, принадлежащих одному хозяину.

— Мне нужен филиал, в котором экспозиция предстанет в самом выгодном свете. Красивые вещи требуют соответствующего интерьера — для них не подходит аукционный зал с резким освещением и не слишком удобными стульями. Когда покупатель видит, как выглядит мебель в интерьере, он получает дополнительный стимул приобрести ее, поскольку знает, как она вписывается в уже знакомую обстановку. Что касается полотен известных мастеров, то их приобретают вовсе не для того, чтобы показывать на публике — если, конечно, в роли покупателя не выступает музей, — а затем, чтобы впоследствии перепродать со значительной прибылью.

— Возвращение к высокому искусству? — смиренно спросил он.

Она засмеялась, откинув голову назад, и он в который раз поразился своей слепоте — как можно было считать ее некрасивой? Нет, дурнушкой она не была. Ее просто нужно было привести в порядок, как и этот дом, — и оба они стали радовать глаз своим совершенством.

— Раз уж мы заговорили о высоком искусстве, — проговорила Кейт, — какие новости из Гонконга?

— Никаких. Очень трудно раздобыть информацию, даже моя «смазка» не помогает. Этот Чжао Ли, судя по всему, страшный тип… ему удалось замкнуть на замок все рты. А Доминик выглядит довольно бледно.

Кейт промолчала. И Блэз, и она знали, что с этим именем они вступали на минное поле.

Однако Блэз чувствовал себя гораздо увереннее и решил не отступать:

— В Гонконге я готов был вырвать вам язык, по это была просто запоздалая реакция. Моя жена совершила такую ужасную вещь, что одним небрежным «прости» этого не искупишь. И я начинаю думать, что ваш отец поставил меня между вами, поскольку предполагал нечто подобное.

— Значит, он верил, что вы с этим справитесь. Папа прекрасно разбирался в людях.

— Возможно… Я знаю, что нравился ему… и знаю, что он мне доверял. Кроме того, у меня была самая выгодная позиция.

Блэз сделал паузу, разглядывая темный автопортрет Рембрандта, старика, который изобразил самого себя с уверенной бесстрастностью гения.

— Видите ли, он знал ее куда лучше, чем я. Конечно, ему нравилось появляться с ней на людях… вы помните, как он любил все красивое… но никогда ей не доверял.

А нас он предупредил об этом, когда решил не оставлять ей все и когда приставил меня наблюдать за вами. Согласно его распоряжению, я должен был добиться, чтобы вы приняли наследство. По иронии судьбы это случилось благодаря Доминик, но меня это вполне устраивало, поэтому я не стал вмешиваться. В то время мне не хотелось, чтобы «Деспардс» достался ей, потому что это отдалило бы ее от меня.

Он снова посмотрел на Кейт. На губах его играла легкая усмешка, но глаза были серьезны.

— Вы, конечно, думали, что я буду действовать в ее пользу. Но теперь-то, я надеюсь, вы больше мне доверяете.

Она взглянула ему в глаза и тут же в испуге отвернулась, едва не оступившись от волнения. «У тебя воображение разыгралось, — резко одернула она себя, — он просто хочет помочь Доминик и фирме выпутаться из трудного положения — разве не так? Причем именно в таком порядке…»

— Кстати, как дела у Ролло? — спросил Блэз.

— Никаких изменений. Я навещаю его, когда могу, но в последнее время это случалось редко.

Ей явно было непросто сделать такое признание.

— Вы же не можете успеть повсюду, — проговорил Блэз. — И прошу вас, будьте осторожнее. Я могу полагаться лишь на свою интуицию, в общем, я буду очень рад, когда этот проклятый аукцион завершится. Надеюсь, успешно.

— Ждать осталось недолго… и что они могут сделать сейчас, когда все уже готово?

— Именно это меня и беспокоит.

Они в молчании спустились по лестнице в холл. Кейт ожидала дальнейших объяснений, но Блэз явно сказал больше, чем намеревался, поскольку сразу же резко переменил тему разговора:

— Вы знаете, что Катрин Деспард умерла?

— Да.

Кейт прочла об этом в светской хронике и не испытала никакого злорадства, хотя прежде она призывала страшные наказания на голову жены Чарльза.

— Сердечный приступ, верно?

— Такое заключение сделал ее врач. Как бы то ни было, я убежден, что после смерти Чарльза она, в сущности, и не жила. Во всяком случае, в реальном мире.

Она ушла в страну своих фантазий, где Чарльз принадлежал ей и только ей одной… а она всегда желала только этого.

Кейт глубоко вздохнула.

— Я это понимаю… теперь.

В голосе девушки слышалось раскаяние, и он быстро взглянул на нее.

— Письма?

— Да.

— И они… помогли?

— Они заставили меня испытать мучительный стыд, но вы были правы, время для них настало только сейчас.

Если бы я прочла их сразу, после того, как они были написаны, мне вряд ли удалось бы понять. Я должна была повзрослеть…

— Поумнеть?

— Да.

— Вы очень многому научились. Я пристально наблюдал за вами.

— Мне пришлось учиться, ведь я ничего толком не умела.

— Это так. Мне не понравилось ваше поведение в нашу первую встречу. — В голосе его прозвучала какая-то странная горечь. — Впрочем, и я не понимал, как много значил для вас отец, какой утратой стала его смерть.

— Ролло сказал, что я вела себя как ревнивая жена, — честно призналась Кейт.

— Ему ли не знать, — с коротким смешком ответил Блэз. — Мне кажется, наши чувства по отношению к другим людям во многом определяются тем, как они относятся к нам. — Он вновь помолчал. — Думаю, с некоторыми чувствами нельзя бороться иначе, как заставив их замолчать.

Именно это ты и сделал, подумала Кейт, ясно сознавая теперь, чем объяснялась его отстраненность, выражение лица, на котором было написано: «Не подходи ко мне слишком близко». Стал ли он бороться со своими чувствами или просто махнул на них рукой? Она решила, что совладать с собой он не смог, а потому уступил. Как бы то ни было, она безусловно предпочитала нынешнего Блэза прежнему.

В этот момент с аллеи до них донесся рокот мотора.

— Это Николас! — воскликнула Кейт.

«С удивлением или с радостью?» — мысленно спросил себя Блэз, а в холл уже входил высокий элегантный мужчина, который поцеловал Кейт в щеку, привычным и фамильярным жестом положив руку ей на плечо.

— ..дела в Сассексе, вот я и решил заехать, чтобы пригласить вас поужинать в одной прелестной гостинице с замечательным рестораном.

Он вежливо и вместе с тем настороженно взглянул на Блэза.

— Николас Чивли… Блэз Чандлер, — представила их друг другу Кейт.

Лицо Николаса прояснилось.

— Блэз Чандлер! Какой приятный сюрприз. Тот самый человек, с которым мне очень хотелось познакомиться! Я собирался просить об этом Кейт… Она просто читает мои мысли.

«Это совсем не трудно, — безмолвно прокомментировала Кейт. — Мысль только одна — деньги».

— Ведь вы поужинаете с нами? Нам обязательно надо поговорить. Я должен вам кое-что сказать… и это вас наверняка заинтересует.

Это означало, что Кейт придется немного подождать с тем, что должен был ей сказать Блэз.

Блэз взглянул на Кейт. Она ответила ему взглядом.

И закусила губу.

— Звучит заманчиво, — произнес он вежливым тоном, свидетельствующим об отсутствии всякого энтузиазма, и слегка пожал плечами, словно говоря Кейт: «Извините, в другой раз».

Кейт, для которой уже и эта встреча стала сюрпризом, если не сказать больше, почувствовала себя счастливой, потому что это означало еще одно свидание.

— Я только отлучусь на минутку, чтобы проверить сигнализацию и охрану, а потом сразу поедем…

Отправившись на кухню, он спросил коротко:

— Все в порядке? Система работает?

Он с радостью позволил Кейт установить дорогую сигнализацию. Впрочем, дом скоро перейдет в ее собственность…

— Непременно.

Николас посмотрел на мониторы: одно сокровище сменялось другим, паркетные полы отливали глянцем в лучах телекамер, проникавших в самые темные углы.

— О вас позаботились? Чай и все такое…

— Да, сэр. Газовая плита действует, а этот старый котел в подвале дает на удивление много тепла.

— Не переборщите с отоплением за пределами кухни, — назидательно произнес Николас. — В смотровых залах температура должна быть постоянной: не слишком высокой, не слишком низкой. Следите за этим, ладно?

— Да, сэр.

Очень довольный собой, он неторопливо направился В холл. Он не ошибся, выбрав Кейт Деспард. Просто невероятно, но в ее руках этот ветхий сарай превратился в настоящий дворец — и за такое короткое время! От выставленных вещей глаз нельзя было отвести, и, если верить слухам, в день открытия тут будет не протолкнуться. Его законные пять процентов составят кругленькую сумму, и как удачно сложилось, что здесь оказался Чандлер. С тех пор, как Николас узнал, что исполнителем завещания Чарльза Деспарда назначен наследник могущественной Корпорации, он стал вынашивать один план, и если задуманное осуществится, его по праву назовут финансовым воротилой.

— Ну, едем? — оживленно сказал он. — Я буду показывать дорогу, а вы, старина, просто следуйте за мной.

Да, подумал Блэз, у этого парня ничего не пропадает зря… он подгребает к себе все, что увидит.

Всего лишь через пять минут после их отъезда на кухне зазвонил телефон.

— Кортланд Парк… кто? Говорите громче, вас плохо слышно… Мистера Блэза Чандлера? Он только что уехал… как? Нет, я не знаю, куда… скорее всего, возвращается в Лондон… мисс Деспард? Она уехала вместе с ним… Нет, завтра ее здесь не будет. Сегодня суббота… да, будьте спокойны, я передам ей, если она позвонит… как? Произнесите по буквам… Ф-о-н… мистер Фон, очень хорошо. Да, я скажу ей, что это очень срочно…

И охранник повесил трубку.

— Этот чертов китаец от нетерпения просто писает кипятком…

Гостиница называлась «Пинк Тэтч». Это было трехэтажное здание, построенное в XVII веке из великолепного строевого леса розоватого оттенка. Выглядело оно очень уютным и гостеприимным, а от запаха пищи у Кейт закружилась голова. Как всегда, она забывала во время работы о еде. Но сейчас ее ожидал прекрасный ужин, а завтра она обязательно навестит Ролло. Уже неделю ей не удавалось выбраться к нему, однако звонила она в больницу регулярно, получая неизменный и безнадежный ответ — никаких изменений.

Зал ресторана был невелик, как и его меню, но готовили здесь божественно. Кейт с наслаждением приступила к ужину, предоставив мужчинам вести беседу, все ее мысли были сконцентрированы на предстоящем аукционе — это была самая крупная распродажа не только для нее самой, но и для «Деспардс». Либо полный успех, либо полное поражение. Венец года. Конечно, в планах фирмы значились и другие аукционы, но ни один из них не обещал такой громадной прибыли, какую она намеревалась получить по истечении ближайших десяти дней. Поглощая форель в белом соусе и запивая ее терпким «Шардоне», Кейт прикидывала, как вести распродажу, чтобы добиться комиссионных, необходимых для завоевания лидерства.

Лишь за кофе она очнулась, уловив сказанные ей в доверительном тоне слова Николаса:

— Дело верное, старина. У них большие финансовые затруднения. Неудачное руководство и проблемы с наличностью. Даже ребенок с ними справится, честное слово, и для Корпорации это может стать лакомым куском…

Кейт недовольно отвернулась. Николас сел на своего любимого конька — деньги. Она посмотрела на Блэза.

Лицо его выражало вежливый интерес, но она почувствовала, как он томится, и, когда он поймал ее взгляд, попыталась безмолвно сказать нечто вроде: «Извините, я знаю, что он зануда», — но тут же поспешно отвела глаза, чтобы не выдать себя. Ибо Блэз незаметно для Николаса подмигнул ей. Что я так волнуюсь, подумала Кейт. Он всегда опережал меня на шаг…

Посмотрев на часы, она решила, что с ужином пора заканчивать, и, встав из-за стола, направилась в дамскую комнату. Проходя через маленький холл, она услышала пронзительный вой сирены и рычание пожарной машины. В округе жгли стерню — вероятно, какой-нибудь фермер недоглядел за своим имуществом.

Она подошла к раковине и вымыла руки, затем поправила прическу. Хоть бы Николас не стал медлить в надежде выловить свою рыбку! Когда она вышла в холл, До нее донеслись обрывки оживленного разговора.

— ..похоже, очень большой, — услышала она мужской голос, — уже третья машина проехала…

— А я ничего не видела, — с сожалением отозвался женский голос.

— Ты и не могла видеть. Дом находится в стороне от дороги, в большом парке, но ворота стоят нараспашку, а обычно они заперты. Дом старый, деревянный, возможно, гнилой… в общем, от него мало что останется.

Сердце у Кейт перестало биться.

— Простите, — сказала она, — о каком доме вы говорите?

— Кортланд Парк, — ответил мужчина. — Другого здесь просто нет…

Кейт побежала в зал. Блэз, увидев ее, тут же поднялся навстречу.

— Что такое? — быстро спросил он.

— Дом… Какой-то человек сказал, что случился большой пожар и что другого дома здесь нет…

Лицо ее побелело как мел, глаза стали огромными.

Блэз схватил ее за руку и повлек к выходу. Они были уже у дверей, когда Николас только положил свою салфетку.

— Я слышала вой сирены… и этот человек сказал, что горит Кортланд Парк.

— Это надо выяснить.

Мотор «порше» взревел, и Блэз, вырулив со стоянки на дорогу, погнал машину вперед на большой скорости.

Как и говорил незнакомый мужчина, ворота были распахнуты настежь, в караульном помещении никого не было, а преодолев первый поворот, они увидели над деревьями столб дыма.

— О Боже мой, — простонала Кейт.

Блэз нажал на акселератор, а Кейт приподнялась со своего сиденья, чтобы лучше видеть. Последний поворот, и теперь они уже могли оценить все масштабы бедствия.

Задняя часть дома была охвачена огнем, и над ней вздымались клубы дыма. Три красные машины стояли у входа, и пожарные уже разворачивали шланги. Но Кейт не сводила расширенных глаз с людей, которые поспешно вытаскивали из дома вещи. В мгновение ока выскочив из автомобиля, она ринулась им на помощь.

— Не валяйте дурака! — крикнул ей Блэз. — Вам там нечего делать!

— Нет, я должна! Это мой аукцион… я спасу все, что смогу.

Он остановил ее, схватив за руку, как ни пыталась она вырваться.

— Распорядитесь, что выносить… но в дом не лезьте!

— Я не собираюсь стоять здесь и смотреть, как все пропадает в пламени!

Ей удалось наконец освободиться — вырвав руку, она устремилась в дом.

— Что случилось? — спросила она у охранника, согнувшегося под тяжестью массивного кресла.

— Взрыв… возможно, котел в подвале… точно никто не знает…

Она побежала в гостиную и, вытащив один из ящиков комода, начала быстро складывать в него фарфор и хрусталь с изящного столика.

— Сюда! — крикнула она человеку, заглянувшему в комнату. — Выносите этот ящик и быстрее возвращайтесь.

Она вынула и заполнила второй ящик, потом третий и четвертый, полностью очистив столик. Вслед за этим она начала стаскивать к двери стулья, работая с лихорадочной быстротой, но методично. Когда она закончила со стульями, раздалась сирена полицейских машин, и тут же на пороге комнаты появились двое полисменов.

— Слава Богу… Помогите мне снять эти картины…

— Вам нельзя здесь оставаться, мисс, — властно произнес один из них.

— Эти вещи предназначены для аукциона, который я должна открыть… если он вообще состоится… через десять дней. Помогите мне, иначе продавать будет нечего!

Они сняли картины — Буше, Фрагонара, Ватто — со стены, обитой красным узорчатым шелком, и Кейт бросилась развинчивать стол. Он состоял из трех частей и был так велик, что не прошел бы в дверь. Вернувшиеся пожарники быстро вынесли разобранный стол наружу.

Когда они снова пришли в гостиную, она сворачивала ковер.

— Вам двоим с ним никак не управиться, — в панике произнесла Кейт. — Нужно по меньшей мере четыре человека… Эй, послушайте…

Мужчина, который нес на руках, словно младенца, тяжелое золотое блюдо, обернулся. Это был Блэз Чандлер.

— Помогите нам с ковром, — умоляюще сказала она. — Неужели здесь не найдется еще пары свободных рук?

— Подождите, — сказал он, примериваясь. — С каждого края по одному, а я посредине. Вот так! Беритесь., Все трое нагнулись.

— Отлично, поднимаем!

Взвалив ковер на плечи, они понесли его наружу.

Кейт бросилась к камину, сняла позолоченные севрские часы и две китайские фигурки. Подбежав с ними к дверям, она столкнулась с вернувшимся назад Блэзом.

— Похоже, подоспели ваши люди… их не меньше дюжины.

— Слава Богу… Нам нужно как можно больше рук.

— Боюсь, пожар уже не остановить. Вся задняя часть дома сгорела, и пламя скоро доберется сюда…

Он показал кивком на дальнюю стену холла.

— Придется работать быстрее.

И Кейт метнулась в один из смежных залов, из которого, к ее великому облегчению, уже почти все вынесли.

— Следите за стенами, — сказал Блэз, появляясь за ее спиной. — Как только дым станет гуще, немедленно уходите… вы меня поняли?

— Да, конечно, — ответила Кейт машинально, снимая со стены одну за другой прекрасные лаковые миниатюры.

— Я вам приказываю! — крикнул Блэз, и Кейт обернулась к нему с раскрытым от изумления ртом. — Я знаю, какое значение имеет этот аукцион, но если вас на нем не будет, все пойдет насмарку… поэтому глядите в оба! Пламя рычит, и это нельзя не заметить. Как только услышите сильный рокот, сразу же уносите ноги.

— Ну разумеется, я все поняла, — нервно бросила Кейт.

«Тоже командир нашелся», — подумала она, устремляясь к стене в самом дальнем конце комнаты за очередными миниатюрами. Они были горячими на ощупь.

Спасенные вещи вынесли наружу и уложили их в груду, которая росла на глазах; она улучила момент, чтобы взглянуть на дом. Крыша полыхала, языки пламени вырывались из окон с лопнувшими стеклами, жадно облизывая фасад и все сильнее рокоча… Как и говорил Блэз, они почти рычали. В воздухе носились хлопья сажи, разгулявшийся ветер забивал глаза дымом. Это походило на какой-то сюрреалистический кошмар — огненные языки в темном небе поднимались словно бы из самого ада. «Молю тебя, — мысленно воскликнула она, устремляясь назад к дому, — молю тебя, Господи, дай нам еще немножко времени».

У входа в гостиную Кейт обдало горячей волной, а дым внезапно повалил гуще. Закашлявшись и прикрывая рукой слезящиеся глаза, она побежала через всю комнату к камину. Картина Гейнсборо, которую она сама повесила над ним, была спасена, но на резной мраморной доске еще оставались статуэтки мейсенского фарфора — дюжина прелестных обезьянок, одетых в костюмы XVIII века и с музыкальными инструментами в руках. Снимая их, она заметила, что обивка бледно-голубого шелка потемнела. Сорвав с себя жакет, она осторожно сложила в него фигурки и связала в узел, использовав для этого рукава.

Теперь статуэткам ничто не угрожало, и она с воодушевлением взвалила свою ношу на плечи. Еще когда она стояла на коленях, стена над ней треснула, и показалось пламя в громадных клубах дыма. Пригнувшись, она побежала, но тут же резко остановилась, уловив ясное мелодичное позвякиванье сквозь рокот пожара. Взглянув назад, она едва не разрыдалась.

— Нет, нет…

Изысканные люстры из уотерфордского хрусталя были обречены. Не было времени, чтобы забраться наверх и снять их — подобная работа требовала кропотливых усилий и большого умения. Она могла только терзаться в бессильной муке, глядя на эти прекрасные сверкающие подвески, уже окутанные черным дымом.

— Что вы, черт возьми, здесь делаете?

Это был Блэз — весь в саже, промокший до нитки и злобный, как тигр.

— Фасад уже в огне. Неужели до вас не дошло, что я сказал?

Он осекся, увидев блеснувшие у нее на глазах слезы.

— Что с вами? — испуганно спросил он. — Вы не ранены?

Кейт покачала головой.

— Вам все равно не понять, — с горечью произнесла она и, спотыкаясь, последовала за ним к дверям.

Кейт смотрела на горящий дом, и в глазах ее по-прежнему стояли слезы. Теперь дым поднимался вверх почти вертикально, и было хорошо видно, что происходит внутри. Кортланд Парк, освещенный уродливыми и зловещими бликами, казался адом. Огонь, словно озверев от сопротивления, прорвался к фасаду через центральный холл. Теперь уже нельзя было спасти кровать дю Барри с уникальным балдахином, расписные панели, украшавшие стены ее спальни, люстры… нельзя было спасти гардероб, серебряное зеркало и туалетный прибор…

— Нет, это невозможно! — сказала Кейт, задыхаясь. — Будь я проклята, если не вытащу их!

Не раздумывая, она вновь побежала к дому, но на сей раз немного отклонилась в сторону, чтобы попасть под мощную струю воды из шланга. Пожарные что-то крикнули ей, но она не обратила на них внимания, ибо получила то, что хотела, — промокла насквозь. Оставляя за собой мокрый след, она ринулась вверх по громадной лестнице, еще не тронутой огнем. Спальня с уникальной мебелью находилась в правом крыле, довольно далеко от лестничной площадки. Зато великолепное квадратное зеркало в толстой серебряной оправе стояло на столике возле самого окна. Здесь же находился и туалетный прибор. Кейт во второй раз сняла насквозь промокший жакет и принялась складывать в него всевозможные флакончики, шкатулочки, скляночки, горшочки. Связала узлом рукава жакета и, высунувшись из окна, пронзительно крикнула, обращаясь к суетящимся внизу людям:

— Прошу вас… кто-нибудь… ловите! Только осторожно!

Мгновенно внизу был развернут китайский ковер, и Кейт сбросила на него свой драгоценный узел. Люди что-то кричали ей, размахивая руками, но Кейт ничего не расслышала за треском горевшего дерева и крикнула вниз:

— Сейчас я вытащу зеркало…

Она вернулась за зеркалом, которое оказалось очень тяжелым — ей понадобились все силы, чтобы подтащить его к окну, но водрузить его на подоконник она уже не смогла. Кейт беспомощно оглянулась, ища глазами, на что бы она могла забраться. Ближе всего к ней оказался пуфик. Кейт встала на него ногами, обхватила обеими руками зеркало и, подняв его наконец на подоконник, крикнула тем, кто был внизу:

— Прошу вас… ловите!

Снизу на нее смотрели люди, в толпе стоял и Блэз Чандлер. Он с ужасом взирал на Кейт и видел, как опасно она высунулась из окна, пытаясь сбросить вниз, на разложенный толстый ковер, внушительных размеров зеркало. Господи! Что она делает! Блэз слышал выражение:

«Кровь стынет в жилах», теперь он почувствовал, как это бывает на самом деле. Казалось, сердце его перестало биться. Пожарные уже велели всем отступить подальше от дома, потому что крыша могла вот-вот рухнуть. И представив себе, как Кейт Деспард исчезает под рухнувшей крышей, пожираемая пламенем, Блэз вдруг почувствовал такое безнадежное отчаяние, какого не испытывал никогда в жизни. Из груди его рвалось рыдание — долгий мучительный стон бесконечной муки, не услышанный никем в этом страшном шуме. И он бросился к дому, подгоняемый одним желанием — спасти Кейт, прежде чем обвалится крыша. «Господи, дай мне шанс, я должен успеть.

Господи, помоги мне!» — беззвучно повторял Блэз. Он взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, остановился, оглядываясь, на площадке с балюстрадой и устремился в длинный коридор. Дым был густым, а жар почти нестерпимым.

— Кейт! — выкрикнул он. — Кейт!

Дым проник ему в легкие, и он задохнулся. Глаза его начали слезиться. Ворвавшись в спальню, он увидел, что она стоит на высоком пуфике, наполовину высунувшись из окна, и со стороны казалось, что через секунду она вместе с зеркалом рухнет вниз. Блэз кинулся вперед и ухватил ее за лодыжки в тот самый момент, когда ступни ее оторвались от мягкой поверхности пуфика, и они оба повалились на пол.

— Бог мой! — прорычал Блэз, в ярости дав волю своим чувствам. — Какая же вы упрямая дрянь!

Она в немом негодовании уставилась на него, и Блэз, увидев перед собой ее испачканное сажей лицо, растрепанные волосы, мокрую блузку, облепившую маленькие твердые груди, пробуждавшие совершенно неуместные эротические мысли, вдруг захохотал. Глаза щипало, горло было забито дымом, но он, прижав ее к себе, хохотал, как безумный.

— Господи, ну и пугало! — сквозь смех выговорил он.

— Посмотрели бы на себя, — выдохнула Кейт, чувствуя, что у нее трещат ребра от этого объятия.

Он был грязный и насквозь мокрый, от него пахло дымом и копотью, но, когда Блэз слегка отстранил Кейт от себя, продолжая удерживать за плечи, она поймала его насмешливый взгляд и тоже начала смеяться.

— Я решил, вам пришел конец. Вы почти вывалились из этого окна, и я подумал, что сейчас крыша рухнет, ивы…

Кейт смотрела на него с изумлением. Этот человек с обезумевшими глазами и нервным смехом был совсем не похож на того Блэза Чандлера, которого она знала. Но под ее озадаченным взором он вдруг перестал хохотать, усмешка исчезла, а лицо исказилось мукой и напряжением.

— Это было невыносимо, представить себе, что вы… — проговорил он в безумной спешке, — это было невыносимо, Кейт! Вот и все…

Кейт была оглушена этим признанием. Дыхание у нее пресеклось, она увидела его потемневшие, ставшие словно незнакомыми глаза. Они застыли в дыму и в пекле, в гуле уже близкого пламени, изумленно глядя друг на друга, и Блэзу вновь показалось, будто все окружающее странным образом размывается и отступает от них.

— Кейт, — произнес он глухим голосом. И она вздрогнула, медленно подняла на него глаза и прильнула к нему. Когда губы их встретились, их обоих будто бы ударило электрическим разрядом, потом он обнял ее так сильно и нежно, что она испугалась своей безумной радости и восторга, а поцелуй его почти лишил ее сил.

Это длилось всего несколько секунд, но им обоим показалось, что минула вечность. Вдруг над их головами раздался треск, заставивший их отпрянуть друг от друга, — по лепнине поползли, извиваясь, как змеи, громадные изогнутые трещины.

— Господи, сейчас рухнет крыша!

Едва Блэз успел вымолвить эти слова, как одна из стен спальни начала сыпаться. Он снова привлек Кейт к себе.

— Крепко держись за мою руку и, что бы ни случилось, не отпускай… поняла?

Он кричал во весь голос, стараясь перекрыть грохот.

Кейт кивнула, впервые до конца осознав, в каком ужасном положении оказалась из-за своего глупого рвения.

Блэз спас ее от неминуемой гибели. И вот его сильная рука сжала ее ладонь, их пальцы переплелись. От руки Блэза исходило тепло и уверенность, но Кейт не могла отрешиться от убеждения, что все это ей просто снится.

Кейт дрожала как в лихорадке, даже страх отступил перед ее необъяснимым волнением, она почувствовала, как Блэз осторожно сжал ее пальцы, приглашая ее следовать за ним. «Что это такое?» — с изумлением спросила она себя, пока он вея ее к выходу.

В галерее второго этажа уже ничего нельзя было разглядеть из-за дыма. Прорвавшееся пламя лизало обивку из узорчатого шелка, лакированные панели, золотые разводы на лепном потолке, деревянные резные двери ручной работы.

Блэз пригнул голову Кейт и прокричал ей в ухо, чтобы перекрыть гул огня и треск горевшего дерева:

— Я попытаюсь держаться за перила, мы будем осторожно продвигаться по галерее, пока не доберемся до лестницы… не отпускай мою руку, иначе я не смогу отыскать тебя в этом дыму!

Они продвигались вперед медленно, дюйм за дюймом, Блэз нащупывал путь, потому что разглядеть что-либо было невозможно. Кейт задыхалась, ее легким недоставало кислорода. Фигуру Блэза она различала с трудом — руки были единственным, что надежно связывало их.

И Кейт намертво впилась в руку Блэза — если им суждено погибнуть, они погибнут вместе. Обретя Блэза столь чудесным образом, она не могла его потерять…

Холл за их спиной уже был объят пламенем, жар опалял кожу, дым забивался в ноздри — и еще этот гул огня.

Кейт никогда не думала, что огонь может порождать такие звуки. В груди ее словно поворачивали раскаленную кочергу, глаза ослепли от дыма и слез. Но Блэз потихоньку двигался вперед, держась свободной рукой за перила, и когда его пальцы вдруг натолкнулись на пустоту, Блэз понял, что они наконец добрались до лестницы. И в эту минуту что-то тяжело рухнуло за их спинами.

«Бог мой! — ужаснулся Блэз. — Слишком поздно.

Это обвалилась крыша… Господи! Почему именно теперь, теперь, когда я знаю, что должен делать? Как же я был слеп и упрям, не разглядев того, что было рядом со мной!» Он прижал Кейт к себе и наклонился к ее уху.

— Крыша рушится! — крикнул он с бессильной яростью.

И Кейт поняла: в этом огне погибнет нечто большее, чем этот великолепный дом. Кейт, ослабевшая и покорная, прильнула к Блэзу, укрылась на его груди. Последнее, что она слышала, был его протяжный страстный крик, в котором она различила свое имя, и в этот момент крыша рухнула.

Случилось невероятное: на головы Блэза и Кейт обрушились не старые балки и перекладины, изглоданные огнем настолько, что они стали походить на гнилые кости, а потоки воды. Огромная цистерна, стоявшая на плоской крыше, треснула от жара, и тысячи галлонов воды устремились вниз сквозь щели и дыры, подобно водопаду или струе Гаргантюа, все сметающей на своем пути. Потоки воды потащили их к лестнице, будто опавшие листья.

Кейт пронзительно выкрикнула имя Блэза, а затем ее оглушило, и она покатилась вниз, ударяясь о ступеньки.

Сверху на нее что-то падало, иногда удары были болезненны, а порой она совсем не чувствовала боли! Блэз не расцеплял пальцев, которые сжимали густые мокрые волосы Кейт так сильно, что она едва удерживала крик боли. Но эта же боль вернула Кейт сознание, и она поняла, что Блэз держится и с ним все в порядке.

Они барахтались в потоках воды, глотая воздух ртами и задыхаясь от дыма. Их тащило по лестнице, кидало в стороны, но Блэз не выпускал Кейт. И вдруг сильный удар по голове оглушил Блэза, и он потерял сознание. Пальцы его не разжались даже тогда, когда они с Кейт, одолев последние ступеньки, оказались на мозаичном полу нижнего холла, — и здесь поток швырнул их к металлическим входным дверям с такой силой, что нога Блэза, ударившись о косяк, хрустнула, точно сухой прут.

Кейт повалилась на Блэза, и он принял на себя и ее падение. Они застыли со сплетенными руками и ногами. У Блэза текла кровь из раны за ухом, а левая нога была неестественно вывернута, Кейт уткнулась лицом ему в пах.

Кейт отключилась лишь на несколько секунд и пришла в себя от боли, пытаясь понять, что же произошло; некоторое время она лежала, жадно ловя ртом воздух и кашляя. И только потом осознала, в какой позе лежит.

«Боже мой, — подумала она, едва удержавшись от истерического смеха, — ведь скажут, что я воспользовалась удобным моментом…» С трудом приподнявшись, она увидела, что Блэз лежит неподвижно: кровь сочилась из раны на голове, а одна нога как-то странно подогнута.

Кейт с трудом приподнялась на четвереньках и почувствовала, что рука Блэза по-прежнему сжимает ее волосы.

Изнемогая от боли, она попыталась освободиться от его пальцев, но мокрые спутавшиеся волосы не давали ей это сделать. Она попыталась крикнуть:

— Кто-нибудь… пожалуйста, помогите мне!

Начиная снова терять сознание, она услышала торопливые шаги на крыльце, почувствовала прикосновение чьих-то рук, услышала удивленные восклицания:

— Господи, они оба еще живы! Носилки, быстрее…

— Блэз… — прошептала Кейт, сражаясь с навалившейся на нее тьмой.

— С ним все в порядке… он в надежных руках, о нем позаботятся…

— Я хочу увидеть его…

— Конечно, мисс, конечно…

Она блаженно улыбнулась, и все померкло у нее перед глазами.

Глава 19

Кейт очнулась на узкой кровати. По яркому свету и специфическому запаху сразу догадалась, что находится в больнице. Она села на кровати и ойкнула — все тело болело. Медсестра, сидевшая неподалеку за маленьким столиком, взглянула на Кейт и подошла к кровати.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она, привычным жестом трогая запястье Кейт, чтобы сосчитать пульс.

— Как будто выстояла пятнадцать раундов против Мохамеда Али.

— Ничего удивительного. Вы вся в синяках. Наверное, мощная струя воды скатила вас с лестницы.

Кейт взглянула на себя.

— И больше ничего? — спросила она с надеждой.

— Да, по счастью. Вы будете некоторое время чувствовать себя не вполне хорошо, но у вас только царапины и синяки. Сотрясения нет.

— А Блэз… то есть, мистер Чандлер?

— Боюсь, что у него сотрясение, а к тому же глубокая рана над левым ухом. У него к тому же сломана нога, но перелом, слава Богу, несложный. И, как и вы, он весь в синяках.

— Я могу повидаться с ним?

— Боюсь, что нет. Он все еще без сознания. Ему наложили двенадцать швов.

Заметив испуганный взгляд Кейт, медсестра улыбкой подбодрила ее:

— Не беспокойтесь. Он сильный человек и скоро поправится. — Она усмехнулась и добавила:

— Каждая из наших медсестер нашла повод, чтобы заявиться в операционную, когда там перевязывали мистера Чандлера, Они только о нем и говорят.

— Да, — услышала Кейт свой голос. — Так всегда и бывает.

Медсестра вздохнула.

— Всегда больше всего говорят о самых лучших.

— Где я нахожусь? То есть — в какой больнице?

— В больнице Форшем Коттедж — в двенадцати километрах от Кортланд Парка, это ближайшая больница, но вы здесь недолго пробудете. Да и вообще в будущем году мы закроемся, останется одна Чичестерская. Вы не хотите есть?

— Дайте мне, пожалуйста, чашку чая Мне бы хотелось крепкого горячего чая с молоком, но без сахара.

— Сейчас мы это устроим. Ох да, ведь мистер Чивли дожидается здесь с тех пор, как вас привезли. Он хотел видеть вас.

— Николас! — воскликнула в волнении Кейт. Она ни разу не вспомнила о нем с тех пор, как они вышли из ресторана. — Пожалуйста, впустите его.

Николас Чивли выглядел не так безупречно, как всегда. На его элегантном костюме были заметны следы грязи и сажи, но сам Николас, безусловно, успел умыться и причесаться.

— Дорогая моя Кейт! — воскликнул он патетически. — Господи! На вас страшно смотреть. Больно?

— Я, признаться, еще не пришла в себя, — созналась она. — А пожар? Что произошло, когда рухнула крыша?

Что дом — совсем пропал? Что удалось спасти? Звонили в Лондон? Мне непременно нужно связаться с Энтони Ховардом…

Николас протестующе поднял руку.

— Успокойтесь, Кейт. Пожар погасили. Помогла рухнувшая цистерна. Боюсь, что дом пропал. То, что от него осталось, придется разобрать. Я знаю, что ваш администратор — Энтони Ховард — уже там, вместе с мистером Маршем. Мистер Ховард проверяет, что удалось спасти, и надеется, что сможет представить вам доклад об этом сегодня, попозже.

— А какой сегодня день? — словно испугавшись чего-то, спросила Кейт.

— Сейчас половина третьего. Пожар был вчера вечером.

— Правда?

— Вы были без сознания около трех часов. Пожар начался внезапно, как мне потом сообщили, почти в девять вчера вечером. Вы и господин Чандлер были доставлены сюда в четверть двенадцатого, а в половине двенадцатого пожар был потушен. И, по достоверным сведениям, большая часть вещей спасена. Это просто чудо какое-то.

— Большая часть вещей спасена? — повторила Кейт, не веря своим ушам.

— Да. Я не могу сказать определенно, что сгорело, но несомненно мистер Джонс все это выяснит.

— Большая часть вещей спасена, — нараспев повторила Кейт, словно магическое заклинание.

— Но какой ценой! — взволнованно воскликнул Николае. — Вернуться в дом, когда вся крыша объята пламенем, — это безрассудство, и это еще мягко сказано!

— Я не слышала, что мне кричали, — с виноватым видом оправдывалась Кейт.

— А если бы слышали, вернулись? Слава Богу, что Чандлер не терял вас из виду. Он влетел в дом пулей — если бы не он .

Его пристальный взгляд заставил Кейт поежиться и при первом же движении охнуть от боли.

— Что ж, я вижу, вам все равно досталось, — сказал Николас скорее язвительно, чем сочувственно. — Мне пора возвращаться в город. Я приеду днем вместе с представителем страховой компании. Вам ничего не нужно привезти? Скажем, одежду?

— Да, прошу вас… вы только скажите Мейзи, что произошло, она сообразит, что нужно. Когда вы вернетесь?

— Сразу же после обеда, я думаю. Мне надо принять ванну, побриться и немного поспать Но я не хочу тянуть время. Чем раньше страховщики приступят к работе, тем лучше.

— Я надеюсь, страховка составляет значительную сумму? — спросила Кейт.

— Естественно, — с достоинством ответил Николае. — А вы предполагали иное?

«Ничего я не предполагала, — подумала Кейт, чуть заметно усмехнувшись. — Предусмотрительность — это же одно из ваших главных достоинств».

Николас направился к дверям, но вдруг обернулся.

— Да, кстати… скажите Чандлеру, что его разыскивает человек по имени Бенни Фон. Он звонит по всем мыслимым телефонам. Он позвонил в Кортланд и был ужасно огорчен, что не застал мистера Чандлера. — Николае сочувственно улыбнулся и исчез за дверью.

Бенни Фон! Кейт почувствовала, как к ней вернулся прежний страх. Что могло случиться в Гонконге? Зачем он разыскивает Блэза? К тому же у Блэза еще и сотрясение…

Медсестра вернулась и сказала Кейт неодобрительно:

— Вы выглядите очень обеспокоенной. Взгляните на себя. Вам нужно расслабиться, выспаться хорошенько.

А теперь держите… — Она подала Кейт бумажный стаканчик и крошечную белую таблетку. — Это снимет боль.

Кейт послушно проглотила таблетку, подумав про себя: какой уж тут сон, когда столько нужно обдумать.

Сердце ее радостно забилось, как только она подумала о том событии, которое произошло всего несколько часов назад. Разумеется, она не имела в виду пожар. Что же все-таки случилось с ними? Кейт пребывала в замешательстве, пытаясь понять, какая стрела поразила их обоих.

Ярость в его взгляде, бешеный стук сердца, невыразимую сладость его поцелуя… Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного. Два неудавшихся романа, как теперь было ясно Кейт, не пробудили ее чувств, Лэрри Коулу тоже это не удалось. Но Блэз просто потряс ее…

При одном воспоминании у нее начинало гулко стучать сердце. Ей захотелось свернуться в клубок, хотя тело болело при каждом движении, и, обхватив себя за плечи, снова и снова вспоминать… «Он вернулся за мной — за мной! Он испугался за меня! Он хотел меня!»

— Это все сон, — пробормотала она. — Вот я проснусь, и окажется, что на улице дождь, а я проспала и не успела вовремя открыть магазин… Да, как ни странно, ужасно клонит в сон, — она зевнула.

«Блэз, как он там?» — подумала она. Еще один глубокий вздох.

— Блэз… — прошептала она и незаметно погрузилась в сон.

Когда Кейт проснулась, было светло, а часы над дверью, которые она раньше не заметила, показывали без десяти двенадцать. Она резко села на кровати и снова ойкнула. Тело казалось чужим, непослушным, а посмотрев на руки, Кейт увидела сплошные синяки. Она откинула одеяло: ноги, бедра, когда она задрала коротенькую больничную рубашку, тоже оказались испещрены синяками и ссадинами. Желто-зеленые, бордовые и лиловые пятна. Тело болело, но Кейт решила вылезти из постели.

Ступив на пол, она ощутила боль в ступнях. Тут вошла медсестра, но не прежняя, а другая.

— Ну, как вы себя чувствуете сегодня? — приветливо спросила она.

— Как будто по мне пробежало стадо слонов.

— Горячая ванна пойдет вам на пользу. Хотите, я пущу воду?

— Да, пожалуйста…

— Потом завтрак. Доктор, конечно, захочет посмотреть вас, прежде чем отпустить, но я думаю, что вас не станут задерживать здесь.

— Я тоже надеюсь. — Кейт нахмурилась. — Слишком много дел. — Потом спросила:

— А как мистер Чандлер?

— У него была тяжелая ночь, но сейчас он спит.

— Ох…

Разочарование обрушилось на нее, как крыша Кортланд Парка. «Ну ничего, — подумала она, — потом… Хорошо, что с ним все в порядке».

Кейт вдоволь понежилась в ванне, ей это действительно пошло на пользу. Ни Николас, ни ее вещи, о которых она просила, не появлялись, поэтому ей ничего не оставалось, как снова облачиться в больничную одежду.

Принесли завтрак — сок, бекон, яйца, жареные помидоры и грибы и тосты с джемом. Кейт с удовольствием поела.

— Так-то лучше, — одобрила вернувшаяся медсестра. — Ну что ж, вас хотят видеть мистер Марш и мистер Джонс. Я впущу их?

— Конечно!

Оба они сгорали от любопытства, восхваляли Кейт и высказывали сочувствие, увидев, в каком она состоянии.

— Моя бедная Кейт, — цокал языком Найджел, а Джонс в это время отечески похлопывал ее по руке.

— Вот это умница! Спасено девяносто процентов вещей… Кто бы мог подумать?

— Девяносто процентов?

Оба просияли, видя ее радость.

— Энтони приблизительно подсчитал. Мы оба были на месте в девять утра, а бедный Энтони работал всю ночь. Мы отправили его отсыпаться.

— Энтони просто замечательный, — с чувством сказала Кейт. — Да и все они… А что мы потеряли? — Кейт приготовилась услышать худшее. — Я знаю, что пропали канделябры, и кровать дю Барри, и лаковый экран…

— Целы почти все ценные картины, мебель, хрусталь, фарфор, — горделиво перечислял Найджел. — Просто удивительно. Столько удалось спасти в этом жутком огне…

— Ну, дом, положим, погиб, — как всегда трезво заметил Джонс. — Но Чивли сказал мне, что все застраховано. Кейт, он воспевает ваш организаторский талант.

Мне казалось, что ваши приготовления слишком скрупулезны, но на поверку оказалось, что вы правы. Если бы там не было столько охранников и столько сотрудников «Деспардс», результат был бы плачевен.

— И полиция, слава Богу, и пожарные…

— Настоящий подвиг, — сказал Джаспер. — Найджел и я полагаем, что нужно придумать какой-нибудь знак нашей признательности.

Кейт кивнула.

— А для сотрудников — денежную награду.

— Конечно, — с готовностью согласился Джаспер.

— А мистер Чандлер? Как он? — спросил Найджел с тревогой. — Он просто герой дня, судя по рассказам.

— Он спас мне жизнь, — только и сказала Кейт.

— Мы бы хотели поблагодарить и его.

— Он сейчас спит. Я тоже его еще не видела.

— А как вы? Отдохнете несколько дней и вернетесь на работу как ни в чем не бывало?

— Никогда в жизни! У меня нет времени лежать здесь без дела! Надо же организовывать аукцион.

Они уставились на нее в удивлении.

— Но ведь нужно перенести аукцион в другое место, надлежащим образом подготовить его, информировать людей.

— Мы не будем никуда его переносить. Я проведу аукцион в Кортланд Парке, как мы и намечали, только он пройдет на воздухе, а не в доме. Мне понадобятся еще по крайней мере два шатра — вы сможете это организовать, Джаспер? Я не смогу показать мебель и картины на их настоящем месте, но собираюсь использовать все преимущества показа на открытом воздухе. Мы можем разложить ковры, повесить портьеры и расставить мебель, как если бы дело происходило в доме. Нужно придумать, каким образом развесить картины. И я думаю, все придется вычистить. Свяжитесь, пожалуйста, с Йоргенсоиами, Найджел. Попросите их прислать бригаду как можно скорее.

— Я рад, — с облегчением произнес Найджел, — что вся эта история не причинила вам вреда.

— Надо дать сообщения в прессе — во всех разделах, где обычно пишут об аукционах, и, я думаю, несколько отдельных рекламных объявлений. Возможно, имеет смысл связаться с телевидением… — Кейт на минуту задумалась. — У нас осталось девять дней. Мы успеем разослать приглашения всем, кого мы в первый раз пригласили на аукцион. Нужно подтвердить, что аукцион состоится в назначенный срок.

— Я думаю, о рекламе сейчас можно не думать. — Найджел улыбнулся. — Все газеты вышли с опозданием сегодня утром из-за Кортланд Парка. Я думаю, сегодня вечером «Стандард» даст репортажи на первой полосе.

В Парке уже толпится масса репортеров и фотографов.

— Би-би-си и Ай-ти-ви прислали свои съемочные группы, — добавил Джаспер.

— Прекрасно. Я сообщу, что подготовка к аукциону идет как запланировано. — Кейт вздохнула. — Куда же делся Николас с моим чемоданом?

— Ох, мы же привезли ваши вещи. Он сказал, что поскольку мы едем раньше, то вполне можем захватить чемодан.

— Дайте мне его, пожалуйста. Не будем тратить время.

«Что делать с лицом?» — спрашивала себя Кейт с отчаянием. Кожа на левой щеке была содрана, а справа под глазом со всей определенностью обозначился синяк. Но, когда она предстала перед своими сотрудниками, она выглядела уверенно и деловито.

— Я зайду к Блэзу, посмотрю, может, мне удастся сказать ему несколько слов. Потом, я думаю, доктора отпустят меня. Я сейчас вернусь.

Блэз Чандлер все еще спал. Самое большее, что ей позволили, — это посмотреть на него. Он лежал на высоко подложенных подушках, над левым ухом белел бинт, лицо, как и у нее, было в синяках и ссадинах, нога в гипсе. Волосы Блэза были сбиты повязкой и падали на лоб, превращая его в Мальчугана, какого до сих пор видела в нем Агата. Кейт хотелось поцеловать его в губы, но присутствие медсестры удержало ее.

Доктор быстро, но тщательно осмотрел ее, велел не переутомляться и показаться своему врачу, если появятся головные боли. Он также дал ей мазь для заживления ран и синяков и упаковку болеутоляющих таблеток.

— Ну вот и все! — бодро сказала Кейт ожидавшим ее сотрудникам. — Давайте приниматься за работу.

Величина урона стала очевидна при дневном свете.

Сохранился лишь фасад дома, а сзади виднелся только остов. Все было залито водой. Спасенные вещи лежали рядами, накрытые брезентом, уже рассортированные, осмотренные и либо отложенные для чистки, либо намеченные для небольшой реставрации. Вещи пострадали главным образом от дыма и копоти; у одного из бесценных стеклянных шкафчиков подломилась ножка, и одни часы остановились. Прекрасные картины не пострадали, сейчас они стояли, завернутые в пластик. Несколько царапин на задних сторонах картин, но сами полотна были целы. Фарфор был по-прежнему прекрасен. Ни трещин, ни сколов. Эти вещи нужно было только хорошенько помыть. Кейт не верила своим глазам. Ей хотелось всем сказать «спасибо», и она пожимала руки своих сотрудников и благодарила их горячо и искренне.

Вечером у Кейт взяли интервью для вечернего выпуска новостей оба телевизионных канала. Она полностью использовала возможность сообщить о том, что аукцион состоится, как это и планировалось.

— Разве его не предполагалось провести внутри особняка?

— Да, конечно. Но теперь, как вы видите сами, дом не представляет собою нужного обрамления, хотя теперь, увы, он может быть только обрамлением…

Операторы нацелили объективы на здание. Обгорелые стропила, пустые глазницы окон, закопченные камни стен, вода кругом…

— Где же вы собираетесь провести аукцион?

— В шатрах на лужайках. У меня уже есть два шатра, один предполагалось использовать как офис, другой — как буфет. Теперь я поставлю еще два — самые большие, какие только бывают, — и все расположу в них.

Получится не совсем то, что мне хотелось, но все устроится. Мне хотелось бы обратиться ко всем, кто собирался прийти: не сомневайтесь, аукцион состоится 30 октября, как и планировалось. Прошу вас, если вы хотели посетить аукцион, не меняйте своего решения. Мы будем здесь вместе со всеми прекрасными произведениями искусства, которые с таким трудом нам удалось спасти.

Просмотр назначен на 23 октября.

— Но ведь осталось всего пять дней.

— Это только вопрос размещения вещей. Посмотрите — все чудесным образом уцелело.

— А как мистер Чандлер? — спросил репортер. — Правда, что он рисковал жизнью, спасая вас?

— Да, — ответила Кейт. — Я не отдавала себе отчета, что крыша рушится. Боюсь, что я думала тогда только о великолепном серебре, которое пыталась спасти. Вот это… — Она подошла к столу, где лежало зеркало и все аксессуары.

— Такую вещь стоило спасать, — заметил репортер.

— Конечно, но не ценою жизни. Нас спасли мощные потоки воды.

— А это — свидетельства вашего героизма? — с улыбкой спросил репортер, указывая на синяки Кейт.

— Стихия не выбирает себе жертв, — грустно заметила Кейт. — Я еще легко отделалась. У мистера Чандлера рана на голове и сломана нога.

— А что ваша сводная сестра — миссис Чандлер?

Она в больнице, около мужа?

— Она едет к нему, — ответила Кейт. Джаспер Джонс сообщил ей, что связался с Нью-Йорком и попросил их разыскать Доминик, где бы она ни находилась, и сообщить ей новости.

— Она будет присутствовать на вашем аукционе?

Кейт постаралась не показать, что вопрос неприятен ей, и улыбнулась.

— Не знаю.

— Обычно вы не присутствуете на аукционах друг у друга?

— Мы слишком заняты подготовкой своих собственных.

Когда интервью закончилось, Кейт взглянула на часы. В Колорадо сейчас должно быть восемь утра. Агата, наверное, уже встала. Кейт подошла к одной из переносных телефонных кабинок, входивших в оборудование офиса.

Агата ответила сразу, слышно было, что она обрадовалась звонку.

— Вот это приятная неожиданность.

— Как вы себя чувствуете? — спросила осторожно Кейт, боясь, что новости окажутся слишком сильным шоком для старой дамы.

— Врачи говорят, что я могу протянуть еще несколько лет, но это я и сама могла бы им сказать. Ты виделась с Мальчуганом?

Этот вопрос давал Кейт возможность рассказать о случившемся, и она воспользовалась ею. Агата приняла известие мужественно.

— Ты говоришь, сломал ногу? Ему не впервой. Когда ему было двенадцать лет, он переломал себе все руки-ноги. Так что он знает, каково это. А что за рана на голове?

— Глубокая, но чистая. Ее зашивали, наложили двенадцать швов.

— Это все?

— А разве мало?

— Я только хотела убедиться, что это все.

— Он вне опасности, — подчеркнула Кейт. — Только ему придется какое-то время воспользоваться костылями, это не очень удобно.

— Зато отдохнет, это ему на пользу, — рассудительно ответила Герцогиня. — Но все-таки я прилечу первым же рейсом. Ближе к ночи по вашему времени. Мальчугану не говори, пусть это будет для него сюрпризом.

Выйдя из кабинки, Кейт увидела Джаспера Джонса.

— Вы ведь сообщили Доминик?

— Я говорил не с ней самою, но мне обещали переслать ей сообщение.

Блэз проснулся с именем Кейт на устах. Он тут же спросил, где она и что с ней, и узнал, что она покинула больницу часа три назад.

— Врачи охотно задержали бы ее еще на сутки, на случай проявления какой-нибудь отсроченной реакции, но она настояла на том, чтобы ее отпустили, потому что, по ее словам, у нее слишком много дел, чтобы позволить себе лежать в постели.

Блэз улыбнулся.

— Она хотела зайти к вам, но вы спали и беспокоить вас было нельзя, поэтому она только взглянула и ушла.

Но она просила передать, что еще вернется. Она настаивала, чтобы я точно передала вам ее слова.

Блэз ощутил облегчение, чуть ли не эйфорию. Значит, это не фантазия, неизвестно откуда пришедшая в его гудевшую и болевшую голову. Ссадины жгло, нога болела, но мысль о Кейт принесла тепло и утешение. Кто бы мог подумать? «Кейт Деспард!» — Блэз произнес ее имя вслух. «Она ведь мне никогда даже не нравилась, — ошеломленно думал он. — Совершенно не мой тип». Оглядываясь назад, он ясно видел, что его всегда привлекали красотки, знавшие, чего они хотят. Кейт в такой игре даже не принимала участия. Но с ней он чувствовал себя так спокойно и свободно, как в детстве рядом с бабушкой. Кейт была естественной, с ней можно было поговорить, но разговоры с Доминик и с другими женщинами раньше ему были неинтересны. Что же тогда? Нельзя сказать, что он бывал увлечен ими, все, что он хотел от них, — это их тела. Теперь Блэзу было ясно, что эмоционально он оставался совершенно холоден. Этот холод поднимался из глубин детства как реакция на то, что мать отвергла его. Больше он не позволял ни одной женщине приблизиться настолько, чтобы она могла причинить ему боль. Кейт сумела растопить этот лед, хотя сам Блэз понял это не сразу. Общение с нею в течение последних нескольких месяцев стало своеобразной цепной реакцией, приведшей к взрыву, когда он увидел ее высунувшейся из окна. И еще одно: Кейт — смелый человек.

Ничто не может сломить ее борцовский дух. Его бабка заметила это сразу, разумеется, не то что он, промерзший и погрязший в своих предубеждениях. Чарльз тоже понимал это.

— Ах Чарльз Деспард, какая же ты старая лиса, — громко сказал Блэз.

Неужели его собственная бабка и Чарльз придумали это, Чарльз — ради Кейт, своей любимой дочери, и ради «Деспардс», а бабка — желая ему счастья? «Почему бы и нет? Чарльз знал, что Доминик никогда не смирится с тем, что ее обошли, и положит жизнь на то, чтобы отомстить. И Чарльз постарался защитить Кейт, дав ей все, что только мог, а оставшееся дал Доминик и надеялся, что я сумею найти с Кейт общий язык. Неудивительно, что Герцогиня сразу так заинтересовалась Кейт. Она сразу поняла, чем это должно кончиться. Поэтому она стала расспрашивать меня, как только я сообщил ей о смерти Чарльза, относительно его завещания. Хитрющая моя бабка, — подумал он с любовью. — Откуда же, черт побери, ты все знала? Похоже, ты знаешь меня лучше, чем я сам».

Ощущение нереальности происходящего не покидало Блэза. К тому же его радость была омрачена мыслями о пожаре. Блэз понимал, что пожар означал крушение надежд Кейт. Гнев просыпался в Блэзе, когда он думал о доме, который уже невозможно восстановить, в прах обратились и все усилия Кейт, и время, потраченное на подготовку к аукциону. Потребуется не один месяц, чтобы вновь создать нечто подобное. «Что же все-таки случилось? — думал Блэз. — Случайность это или чей-то злой умысел?!»

И Блэз получил ответ на мучившие его вопросы: в дверях его палаты возникла фигура его жены. Блэз не смог бы объяснить, как это могло произойти, но в одну секунду ему словно все открылось. Достаточно было взгляда на завораживающую красоту Доминик, на ее сияющие сапфировые глаза.

— Дорогой… разве ты не рад мне? Ты удивлен моим приездом? Я приехала сразу же, как только смогла.

Огромная охапка темно-красных роз почти целиком закрывала лицо Доминик, но ее прекрасные глаза светились любовью. Доминик была в норке, несмотря на сравнительно теплый день. Она поцеловала мужа горячим долгим поцелуем.

— Бедняжка мой… — в ее голосе звучало искреннее сочувствие. Но Блэз уже знал ему цену.

На этот раз ему было нелегко справиться со своими эмоциями, но Блэз постарался сказать как можно спокойнее:

— Кто сообщил тебе?

— Джаспер Джонс звонил в нью-йоркское отделение. Я сразу поняла, что он в жутком состоянии. Что там был за пожар? Мне сказали только, что произошло ужасное несчастье… что ты ранен. Я тут же приехала. — Точно выверенными движениями она коснулась его перевязанной головы, гипса на ноге. — Что же случилось, дорогой, расскажи мне наконец.

— Кортланд Парк сгорел как свеча.

Губы Доминик дрогнули, глаза округлились, она едва перевела дыхание — все это было проделано превосходно.

— Не может быть… Какой ужас! Но ты, каким образом ты там оказался?

— Приехал на просмотр. Это стоило посмотреть. — И гневно подумал: как будто ты сама не знаешь.

— И что же? Все погибло? Ничего не удалось спасти?

— Дом совершенно разрушен. — Блэз заметил промелькнувшее в лице жены удовлетворение, которое тут же погасло, едва она услышала следующую фразу:

— Но, насколько я знаю, большую часть вещей удалось спасти.

Благодаря новообретенной остроте восприятия ему удалось уловить и легкое изменение в тоне ее вопроса:

— Удалось спасти?

— У Кейт там было довольно много народу. Сторожа, сотрудники фирмы, к тому же полиция явилась мгновенно. По Счастью, огонь начался в задней части дома, и это дало нам возможность вытащить большинство вещей.

— Там-то ты и попал под удар? — Она мягко коснулась его повязки.

— Я оказался внутри дома, когда провалилась крыша. Вместе с нею рухнула стоявшая наверху цистерна с водой и все залила. Меня смыло потоком воды.

— Ах ты, бедняжка… А как же Кейт? Она, наверное, в ужасном состоянии.

— Не знаю. Я не видел ее. Я был без сознания, когда нас обоих доставили сюда прошлой ночью, а сегодня днем ее выпустили.

— Вас обоих?

— Она тоже находилась в доме.

Доминик поискала взглядом стул, подвинула его ближе к кровати. Позабытые розы остались лежать на полу.

— Я сгораю от любопытства. Расскажи мне все по порядку…

Блэз преподнес жене несколько подредактированную версию происшедшего.

— Значит, ты спас ee! Ты настоящий герой… — Она вздохнула. — Бедная Кейт… Этот аукцион был так важен для нее.

«И для тебя тоже», — подумал Блэз, удержавшись, чтобы не сказать этого вслух и не вспугнуть Доминик.

Если она будет думать, что добилась своего, то станет менее опасной.

— Ты долго пробудешь в больнице? — спросила Доминик озабоченно.

— Не знаю. Перелом чистый, но в плохом месте, поэтому гипс наложили пока временный. Через день-два врачи посмотрят ногу еще раз, сделают рентген. Если никаких неожиданностей не будет, гипс положат уже постоянно.

— А как голова?

— Всего-навсего глубокий порез. — Но порез этот провоцировал головную боль, которая не ослабевала.

Оглядев комнату, Доминик сморщила носик.

— Что это за больница? Получше места не нашлось?!

— Это то, что в Англии именуется сельской больницей. И существовать ей осталось недолго. Ее в будущем году закроют, поскольку в Чичестере уже построена новая, большая, для всего этого района. Жаль, потому что здесь как раз очень хорошо знают, чем тут занимаются. Мне не на что пожаловаться.

— Ну, если ты доволен… — пожала Доминик плечами.

— Насколько позволяет мне мое состояние.

— А Кейт, ты говоришь, не ранена?

— Нас обоих смыло водопадом, но я пострадал больше. Ей достались только синяки и ссадины.

Доминик состроила гримаску.

— Дорогой, не моя вина, что ты очутился здесь — вдали от всякой цивилизации. Думаю, тебе здесь до смерти скучно. Посмотри, я привезла тебе кое-что почитать…

Она извлекла из-под букета роз кипу журналов:

«Тайм», «Лайф», «Форчун», «Форбс», «Интернэшнл геральд трибюн».

— Я купила их в Риме… — Она не добавила, что ездила туда на встречу с неким римским аристократом, в чьей постели провела ночь, дабы склонить его к тому, чтобы предоставить ей продажу принадлежавшей ему картины Андреа дель Сарто.

Блэз нахмурился.

— Если они сообщили тебе, значит, я думаю, сообщат и Герцогине.

— Конечно, сообщат — разве они могут не сообщить?

Ты хочешь, чтобы я ей позвонила?

— Нет, — ответил Блэз. И Герцогиня не хотела бы, подумал он.

Доминик вновь скользнула взглядом по комнате.

— Неужели у тебя здесь нет телефона?

— Здесь есть один переносной. Его принесут, если попросить.

— Что ж, если тебе нравится находиться в этой дыре…

Устав от холодности мужа и умирая от желания пойти выяснить, как обстоят дела в Кортланд Парке, Доминик спросила:

— Может быть, тебе чего-нибудь хочется?

— Да, поскорее выбраться отсюда.

— Дорогой, что с тобой творится? Ты что-то очень раздражен.

— В моем состоянии это естественно.

— Мне необходимо срочно кое-что купить. Как ты думаешь, здесь поблизости есть магазины?

— Может быть, в Чичестере? Там есть театр, значит, и магазины тоже.

— Это далеко?

— Километров тридцать.

— Чудесно. Я так торопилась, что ничего не взяла с собой. Я поищу тебе что-нибудь вкусненькое. Не станешь ты ведь есть больничную еду!

— Завтрак был вполне приличный, — возразил Блэз. — Нет ничего лучше традиционного английского завтрака.

— Единственное, что они умеют готовить, — не сдавалась Доминик. — Я вернусь часа через два. Тебе что-нибудь нужно?

— Я уверен, ты сама придумаешь что-нибудь.

Но прежде всего Доминик поехала в Кортланд Парк.

Ей было необходимо понять, насколько удалась ее попытка помешать Кейт. Судя по словам Блэза, не на сто процентов. Тем не менее, увидев разрушенный дом, Доминик удовлетворенно вздохнула. Вряд ли они сумели спасти много вещей… Но тут она увидела длинные ряды раскладных столов, на которых были разложены уцелевшие вещи. Кругом был народ, большинство служащих «Деспардс» она узнавала, но никого из своих людей не увидела. Кейт тоже нигде не было видно.

Энтони Ховард заметил Доминик, когда она шла по дорожке к дому, сияя улыбками и бросая кругом острые взгляды, и успел по телефону предупредить Кейт:

— Мисс Деспард, приехала ваша сестра.

«С какой стати она здесь?» — была первая мысль , Кейт.

— Кейт, дорогая моя, я приехала, как только узнала от Блэза… О, какой ужас! Что с вашим лицом!

Лицо Кейт действительно было в синяках и царапинах, бледное, но Доминик говорила о ней так, словно она была химерой с парижского Нотр-Дама.

— А сам дом… кошмар какой-то. Но, как я вижу, вам удалось кое-что спасти.

— Около девяноста процентов, — возразила Кейт.

— Непостижимо!

«Неужели это правда?» — пронеслось в голове Доминик. Чжао Ли снова подвел ее. Какой смысл был в этой затее, если все содержимое дома осталось в целости? Она сама организовала бы это лучше. Но, во всяком случае, аукцион, несомненно, откладывался, что дает ей еще возможность помешать этой везучей стерве.

— Да, могло быть хуже, — безмятежно произнесла Доминик. — По словам Блэза, вы едва не расстались с жизнью. По счастью, он оказался поблизости.

— Да, я обязана ему жизнью.

«К тому времени, как я с тобой разделаюсь, ты не будешь так сильно радоваться этому», — мысленно поклялась Доминик.

— Ну и что же вы теперь собираетесь делать? — сочувственно спросила она.

— Устроить аукцион снаружи, а не внутри.

— Вы проведете его, не перенося сроков? Каким образом? Где?

— В шатрах на лужайках.

— А как же просмотр? Ведь он назначен на понедельник?

— И состоится в понедельник. Мы будем работать весь уик-энд, чтобы все подготовить.

— Вот это самоотверженность!

— Да, мне повезло с сотрудниками, — с гордостью ответила Кейт.

— Повезло! Дорогая, вы просто невероятная счастливица. Наверняка у вас есть ангел-хранитель.

— Блаженны чистые сердцем, — пробормотала Кейт, ясным взором отвечая на внезапно ставший подозрительным взгляд Доминик. «Ты пришла порадоваться моему несчастью, но я не доставлю тебе этой радости», — подумала она.

— Хотите посмотреть, как мы справляемся? — простодушно пригласила Кейт.

— К сожалению, у меня нет времени. Я еду в Чичестер кое-что купить. Бедный Блэз томится, как в клетке, в этой больнице. Скучает смертно. Я думаю купить ему книг и, возможно, сборник кроссвордов — он обожает их отгадывать. — Доминик рассмеялась так, что было видно: она считает это чудачеством, хотя и простительным.

— Тогда я не стану вас задерживать, — сказала Кейт и, словно только что вспомнив, спросила:

— Кстати, как он?

— Очень раздражителен. Не выносит заточения, бедняжка… Но, боюсь, ему еще придется потерпеть. Почему бы вам не навестить его? Как-нибудь подбодрить…

— Обязательно, если у меня будет время, — ответила Кейт, изо всех сил стараясь казаться равнодушной.

— Ну разумеется. Сначала — дело «Можешь сказать ему все, что хочешь, маленькая Пиранья, — подумала Кейт. — Он поймет, что правда, а „что нет“.

— Передайте ему от меня привет! — крикнула она вслед Доминик, а та, удаляясь, махнула на ходу рукой.

Кейт снова принялась за работу. К шести часам она с трудом справлялась с усталостью. На каждое движение тело отзывалось болью, голова гудела.

— Дорогая моя, вы выглядите совершенно разбитой, — с упреком сказал Николас Чивли, увидев ее, бледную и изможденную работой. — Все, хватит, — решительно сказал он, — вы уже и так сделали больше, чем могли. Здесь полно людей, которые могут еще поработать, но даже они собираются разъехаться по домам.

Кейт выпрямилась, повела затекшими плечами.

— Да, я собираюсь домой. Мне только нужно кое-что еще доделать сегодня. А завтра сюда приедет Пенни…

— Вот она все и докончит, — сказал Николас резко. — Если вы не отдохнете сегодня, то завтра не сможете подняться с постели.

— А, перестаньте, Николас… — устало ответила Кейт. — К тому же я хочу заехать в больницу навестить Блэза.

— Да, я думаю, вам следует это сделать… если вспомнить, чем вы ему обязаны… Но прошу вас, ненадолго.

Запирая кабинку одного из переносных телефонов, Кейт услышала звонок.

— Не берите трубку, — резко сказал Николас.

— Не могу. Это может быть что-то важное.

— Можно подумать, ваше здоровье — это нечто абсолютно неважное! — От состояния здоровья Кейт зависело и проведение аукциона, и, соответственно, размер пятипроцентной суммы, которая причиталась Чивли от продажи имущества покойного Кортланда.

— Подождите меня в машине, — попросила Кейт— Я постараюсь закончить все побыстрее.

Николас нехотя подчинился.

— Мисс Деспард? — раздался в трубке знакомый голос, в котором явно сквозило облегчение.

— Бенни! Я думаю, вы уже знаете, что у нас тут случилось, что мистер Чандлер ранен?

— Только что услышал, связавшись с Лондоном.

Мой человек видел шестичасовые телевизионные новости. Я чувствую себя страшно виноватым во всем. Если бы я не подхватил ветрянку, я бы узнал раньше, что они собираются делать, и предупредил бы босса.

— Предупредили? — Кейт вздрогнула. — О чем?

— Что миссис Чандлер уговорилась с «Триадами», что если они помогут ей справиться с вами, то она примет их предложение и ее фирма будет служить им легальным прикрытием.

Кейт почувствовала, как у нее задрожали ноги, и опустилась на ближайший стул. Она не могла произнести ни слова.

— Мисс Деспард, вы меня слышите?

Она справилась с подступавшей тошнотой.

— Да, слышу… — Она переложила трубку из одной руки в другую, вытерла ставшую влажной ладонь. — Может быть, вы расскажете мне все по порядку? — собрав все свои силы, произнесла она.

И сокрушенный Бенни рассказал Кейт и о подслушивании, и о слежке, и о том, как мало теперь доверяет Блэз своей жене.

Кэйт была потрясена. Так вот в чем причина его отчужденности, его резкости в последнее время… Доминик связана с «Триадами», а про этого китайца Чжао Ли Кейт предупреждал друг Ролло, Лин Бо. Неудивительно, что Доминик немедленно примчалась сюда. Хотела лично удостовериться… Но как она могла?

Ничто не могло потрясти Кейт больше. Даже то, что случилось с Ролло. Для человека, связанного с миром искусства, способствовать уничтожению трудов человеческого гения — самое гнусное и последнее из преступлений.

«Она сошла с ума, — ужаснулась Кейт. — Конечно, она сошла с ума! Другого объяснения нет!»

— ..все в порядке? — снова услышала она обеспокоенный голос Бенни.

— Что? Простите, Бенни, связь плохая…

— Я хотел узнать, как мистер Чандлер? Мне сказали, он в больнице…

— Сломана нога и рана на голове. Ничего опасного, он скоро поправится.

Вздох облегчения послышался в трубке.

— Благодарение всем богам. Вы передадите ему, мисс Деспард, то, что я вам рассказал? Мне нужны распоряжения, я должен знать, какие шаги предпринять.

— Не беспокойтесь, Бенни. Я все передам мистеру Чандлеру. За все это в ответе лишь один человек… — Лицо Кейт застыло. — А запись разговора, Бенни, вы могли бы мне ее переслать как можно скорее?

— Чтобы вы могли передать ее боссу? Конечно.

Я смогу отправить ее через полчаса, и она дойдет до вас в течение суток.

— Завтра суббота… вы сможете устроить так, чтобы я получила ее к вечеру?

— Конечно. Послать в «Деспардс»?

— Да, но только лично мне.

— Будет сделано. У меня в Лондоне есть человек, которому можно доверять.

— Спасибо, Бенни.

— Вам спасибо, мисс Деспард. — Бенни колебался. — Мой человек сказал, что миссис Чандлер приехала, чтобы быть рядом с мужем, это правда?

— Правда. Она появлялась и здесь, чтобы полюбоваться на плоды своих трудов, — в голосе Кейт слышалась ярость, — но любоваться оказалось особенно нечем!

— А старая дама? То есть миссис Агата Чандлер?

— Она в пути. Не беспокойтесь, Бенни. Ваш босс в хороших руках, к тому же я уверена, он все поймет и не станет ни в чем винить вас. Это просто плохой — как у вас говорится?

— Джосс, плохой джосс, неудача.

— Да, очень плохой джосс.

— Мои наилучшие пожелания боссу, хорошо?

— Конечно, я передам. — «Но ничего больше, — подумала она. — Это моя битва. Она целилась в меня, и сражаться с ней буду я. Потом, когда все будет кончено, я расскажу ему…»

Николас дожидался Кейт, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю. Увидев ее, он не мог удержаться:

— Боже мой, что случилось? Вы выглядите скверно.

Плохие новости?

— Да, сегодня я получила полную порцию плохих новостей, — ответила Кейт, усаживаясь на удобное сиденье «ягуара». — Знаете, Николас, я передумала. Не стоит ехать в больницу, я слишком устала. Отвезите меня сразу домой…

Доминик и Блэз смотрели в шестичасовых телевизионных новостях интервью с Кейт. Когда ведущий перешел к другому репортажу, Доминик выключила телевизор.

— Какая реклама, — Сказала Доминик со смешком. — Нарочно не придумаешь. Конечно, теперь туда толпы повалят. А она умна, хоть и кажется наивной простушкой.

Ловкий ход — продемонстрировать вещи, «спасенные из пламени», причем сама со всеми этими синяками на личике. Да, англичанам всегда был по душе образ Жанны д'Арк. — Она повернулась к мужу. — А кто тогда ты? Ее рыцарь в сверкающих доспехах?

— Пожалуй, тяжеловат для всадника, — нехотя ответил Блэз.

— До чего же вовремя случился этот пожар! Можно подумать, что он был специально подстроен.

— Я был рядом с Кейт весь вечер вплоть до того момента, как мы узнали о пожаре.

— А, перестань. Это ничего не доказывает. Существуют же такие вещи, как взрывные заряды замедленного действия.

— Смотри-ка, ты хорошо осведомлена. Сомневаюсь, что Кейт что-либо об этом знает. Не приписывай ей собственной хитрости.

Доминик призадумалась над репликой мужа.

— Ты всегда питал к ней слабость, верно? А мне казалось, только англичане любят неудачников. Американцам это несвойственно.

Блэз, как бы не слыша жену, сказал, не сводя с нее глаз:

— Что послужило причиной пожара, будет выяснено. Сейчас существуют экспертизы, способные определить, какими спичками пользовались при поджоге.

Супруги обменялись быстрыми взглядами. «Куда же улетучилось обаяние Доминик?» — подумал Блэз.

— Ты злишься, потому что знаешь, что она вырывается вперед. Я видел последние данные. Сейчас еще — пока — ведешь ты, но этот аукцион лишит тебя преимущества. К тому же в твоем распоряжении осталось всего два месяца.

— За два месяца многое может случиться. Даже мир был создан за семь дней!

— Бог мой, я всегда подозревал, что у тебя мания величия, но, кажется, дело зашло слишком далеко.

Назревавшую размолвку предотвратил стук в дверь, и молоденькая медсестра заглянула в палату.

— Звонила мисс Деспард, — сказала она. — Она просит извинить ее за то, что не сумела заехать вечером в больницу. Она постарается навестить вас завтра.

Доминик засмеялась.

— Я так и думала! Она объяснила мне, что у нее много дел…

— Ты виделась с ней?

— Я заезжала в Кортланд Парк. Если бы я, находясь так близко, не навестила Кейт, это могло бы показаться выражением неприязни.

Блэз ощутил огромное облегчение. Так вот почему она не пришла — из-за того, что здесь Доминик. Кейт умна, но свои чувства ей вряд ли удалось бы скрыть…

— Кажется, тебе это безразлично, — язвительно заметила Доминик.

— Ты права, — подозрительно легко согласился с женой Блэз. — После того, что случилось, у Кейт, конечно, чертовски много работы.

«Но Кейт думает обо мне. Пусть приходит, когда сможет, а лучше, когда не будет здесь Доминик». Он даже решился спросить:

— Как выглядит Кейт? — Вопрос был довольно безобидный. — Нас обоих сильно побило.

— Вот именно, — ответила Доминик не без удовольствия. — Так она и выглядит — сильно побитой.

«Какая же ты бесчувственная дрянь, — думал Блэз, вглядываясь в тонкое, прекрасное, словно цветок, лицо жены. — Интересно, как бы ты вела себя, если бы оказалась там, на пожаре. Тебе там и место, огонь — это единственный способ борьбы с ведьмами».

Теперь Доминик отдавала распоряжения медсестре, которая пришла узнать, что бы хотелось Блэзу заказать на ужин:

— Я купила еды для мистера Чандлера и хотела бы, чтобы ее приготовили… я буду ужинать вместе с ним. Вот лососина, а вот цыплята, их нужно хорошенько прожарить, а вот молодая фасоль, и приготовьте еще…

Блэз перестал слушать.

Герцогиня прибыла около девяти, как государственный деятель — в черном «линкольн-континентале», с множеством пакетов и коробок, с огромной плетеной корзиной, которую вытащил из багажника шофер с огромными плечами. Он легко, как перышко, поднял Агату и усадил в кресло на колесиках, которое повезла Минни, сам же он шел следом и нес корзину.

Старая дама увидела Доминик, и глаза ее сверкнули.

— Замечательно, — произнесла она, и от ее тона у Блэза по телу пошли мурашки, — вот и все семейство в сборе.

— Как вы себя чувствуете, мадам? — спросила Доминик с такой искренней заботой, что Блэз хмыкнул.

— Совершенно так же, как при последней нашей встрече, два года назад. — Старуха повернулась к внуку. — Изображаешь супермена? Что это за история, в которую ты вляпался? Все газеты только об этом и пишут.

— В нем действительно много от супермена, — отпустила двусмысленную шутку Доминик.

Старая дама не обратила на ее реплику никакого внимания.

— Выглядишь ты неплохо, — заключила она.

— И чувствую себя неплохо.

— Вот и прекрасно. — Агата приподнялась на кресле и потянулась обнять внука.

— Кто тебе сообщил?

— От тебя бы я ничего не узнала. Это Кейт взяла на себя труд известить меня.

На губах Доминик заиграла усмешка, но взгляд Блэза удержал ее от реплики.

— Где она, кстати?

— Вернулась в Лондон.

— Она не ранена?

— Нет.

— Тогда все в порядке. Без сомнения, она здесь появится.

— Я в этом уверен, — сказал Блэз.

— Ну хорошо. Я привезла тебе кое-что из дома.

Больничная кормежка — это разве еда? А тебе нужно есть как следует, если ты свалился. Я привезла бифштексы, пекановые пироги, что испекла Луэлла, и ее же шоколадный кекс, ветчину и корзину фруктов, которые я сама нарвала в оранжерее. Виноград, персики и прочее.

— Герцогиня, в Англии больше двадцати пяти лет назад отменили продуктовые карточки, — взмолился Блэз.

— В такой маленькой больничке вряд ли можно ждать чего-нибудь от кухни, — насмешливо сказала Герцогиня. — Уж очень крошечная.

— Да, это не огромная клиника, — согласился Блэз, — но дело свое они знают.

— Ну и ладно, если ты доволен.

— Надеюсь, путешествие было приятным, — внесла свою лепту в разговор Доминик.

— Проспала почти всю дорогу. Удачно, что аэропорт неподалеку. Раньше я им не пользовалась. Люди приятные и услужливые. И машина меня дожидалась, и все остальное было готово. А гостиница, где Кейт забронировала мне номер, тоже здесь поблизости?

— Как она называется?

— «Пинк Тэтч» или что-то в этом роде.

— Да, неподалеку. Небольшая, но первоклассная.

Тебе будет там хорошо. Ты надолго приехала?

— Как выйдет. Я собираюсь попасть на аукцион Кейт. После всей этой истории, наверное, стоит сходить взглянуть.

— Можем отправиться вместе, — предложил Блэз.

Доминик внимательно посмотрела на него.

— Я чувствую себя в некотором роде причастным, — пояснил он смиренно.

— Отчего же не пойти? — поддержала внука старая дама. — Ты ведь помог спасти порядочно вещей, которые она собирается продавать, разве не так? — Она лукаво посмотрела на внука. — Спасать девиц из пламени, кажется, не совсем твоя роль?

— Не беспокойся, я не собираюсь превращать это в привычку.

Доминик встала, забрала свои меха и сказала небрежно:

— Возможно, когда Блэз сможет передвигаться, ему стоит съездить домой, в Колорадо. Нам обоим не помешает хороший отдых.

Старая дама откинулась на спинку своего кресла.

— Мне казалось, ты не любишь больших открытых пространств.

— Это правда, но ради Блэза… К тому же год был тяжелым.

— Охотно верю, — весело откликнулась Агата. — Ты отхватила кусок больше, чем можешь прожевать.

— У меня неплохие зубы, — отпарировала Доминик, продемонстрировав их в улыбке.

Герцогиня засмеялась.

— Ты могла бы сниматься в рекламе зубной пасты, — загрохотала она. Потом атаковала Доминик впрямую:

— Ты все еще думаешь, что придешь первой?

— Это единственный вариант.

— Совсем как для меня Колорадо. — Агата повернулась к внуку. — Кстати, я закончила все музейные дела.

Все подписано, снабжено печатями и отправлено. Когда я умру, ранчо и все прочее перейдет во владение штата Колорадо. А Чандлеровский фонд будет присматривать за всем хозяйством. Кейт пришла в голову отличная мысль.

Губернатор был просто счастлив.

Блэз наблюдал за лицом жены. На нем ничего не отразилось. Доминик накинула жакет.

— Я оставлю вас беседовать на эту тему, — ровным голосом произнесла Доминик. Она нагнулась поцеловать мужа. — Завтра я вряд ли приеду. Но я позвоню, а в воскресенье я буду обязательно.

Она была не настолько глупа, чтобы броситься с поцелуями к старой даме.

— Au revoir, Madame.

— И тебе тоже, — любезно ответила Герцогиня.

Когда Доминик ушла, старуха разразилась хриплым смехом.

— «Как вы себя чувствуете, мадам?» — словно она считает меня содержательницей борделя. — Герцогиня фыркнула. — Пусть знает.

Старуха посмотрела на внука, но он молчал. Она нахмурилась.

— Что случилось, Мальчуган? Или что должно случиться?

Снова никакого ответа.

Герцогиня обернулась к Минни, которая, как обычно, незаметно сидела в уголке.

— Минни, пойди узнай, не найдется ли у них чашка доброго английского чая.

Минни вышла, — Ну же, Мальчуган, — резко сказала старая дама, — меня тебе никогда не обмануть, я же вижу, тебя что-то гнетет.

— Двухкилограммовая повязка подойдет?

Бабушка взглянула на его загипсованную ногу.

— Эта повязка не тянет на два килограмма.

— Повязка нет, а вместе с гипсом потянет.

— Ты и раньше ломал ноги — и руки, кстати, тоже.

Я помню, как это выглядит. Что-то гложет тебя. Я просто вижу следы зубов на твоем теле.

— Герцогиня, два столетия назад тебя бы сожгли на костре.

— Вот и я про огонь говорю — тебя-то что жжет?

— Я весь в синяках, голова раскалывается, к тому же у меня сломана нога. Разве этого мало?

Лицо старой женщины смягчилось. Она уселась поудобнее и распахнула свою накидку из русских соболей.

Стал виден ее алый с золотом кафтан, отделанный рубинами.

— Хочешь, я увезу тебя отсюда? Поедем в Лондон?

— Не надо.

Ответ прозвучал неожиданно резко, и бабушка бросила внимательный взгляд на внука.

— Ты не хочешь включить телевизор?

— Нет. То есть, да. — Он взглянул на часы, взял пульт дистанционного управления, включил телевизор.

Информационная программа только что началась, на экране мелькали анонсы сюжетов. «Переговоры о разоружении в Женеве». «Выступление миссис Тэтчер». «Очередные атомные испытания в России». «Таинственный пожар в загородном особняке; спасены произведения искусства ценою в миллион фунтов».

Старая дама посмотрела на внука. Лицо его было напряженным. Она сумела удержаться от реплики. Как и ожидал Блэз, шестичасовое интервью с Кейт было повторено.

— Так это же Кейт! — воскликнула Герцогиня.

— Т-с-с-с, — одернул ее Блэз.

Агата Чандлер промолчала, но пока ее внук не сводил взгляда с Кейт, она неотрывно наблюдала за ним.

И нашла ответ на свой вопрос.

Кейт опустила трубку телефона, упала в кресло и застыла, глядя в пустоту. Она то и дело мысленно возвращалась к разговору с Бенни Фоном, не в силах, как ни старалась, представить себе все возникшие сложности.

Всю дорогу до дома она пыталась осознать, что же случилось. Кейт не понимала, что у нее наступила отсроченная реакция. Она слишком быстро и самозабвенно окунулась в работу и работала слишком интенсивно. Кейт ощущала себя сбитой с толку, ошеломленной, ни к чему не способной. Шок парализовал ее. Кейт продолжала сидеть в кресле, уставившись в пустоту. Зазвонил телефон, но она не слышала звонка. Через некоторое время звонок повторился, но Кейт застыла в неподвижности. Время от времени телефон снова принимался звонить. Так продолжалось около часа.

Кейт не слышала, как в замке повернулся ключ и вошла Шарлотта Вейл.

Запасной ключ Кейт ей дала давно, еще в самом начале своего преображения. Так Шарлотта могла появляться здесь в отсутствие хозяйки и оставлять вещи, которые, по ее мнению, могли подойти Кейт. Это она безуспешно названивала Кейт. Шарлотта не видела шестичасовых телевизионных новостей, но сразу же после девятичасовых, позвонив в Кортланд Парк и обнаружив, что номер постоянно занят, принялась периодически набирать городской номер Кейт. Она все больше беспокоилась — ведь было уже около одиннадцати. Возможно, Кейт не поехала в Лондон… Шарлотта связалась с местной гостиницей, где ей рассказали, что Кейт ужинала у них перед пожаром, но больше не появлялась. Должно быть, что-то случилось… Не раздумывая, Шарлотта оделась и села в машину. Кейт сидела рядом с телефоном в большом георгианском кресле с подголовником, сложив руки на коленях, неестественно застывшая. «Шок», — решила Шарлотта, увидев симптомы, знакомые ей со времен войны, когда она водила санитарную машину. Она подняла Кейт с кресла — та двигалась, как автомат. Шарлотта отвела девушку в спальню, раздела ее, как ребенка, уложила в постель. Затем вызвала доктора.

Доктор подтвердил ее диагноз.

— Шок и отсроченная реакция. Она преждевременно покинула больницу. Девушке пришлось пройти через тяжелое испытание, насколько я понимаю. Пусть полежит, дайте ей одну из этих таблеток, чтобы помочь расслабиться. Завтра я зайду. Побудьте пока с нею.

Через двенадцать часов, когда Кейт еще спала, зазвонил телефон. Шарлотта подняла трубку и услышала в трубке резкий мужской голос:

— Кто это? Я хочу поговорить с Кейт Деспард.

— Сейчас это невозможно.

— Почему? — В голосе слышалось беспокойство. — Ее нет дома?

— Она спит.

— А-а — беспокойство сменилось облегчением.

— Могу я узнать, кто говорит? — спросила Шарлотта, но по американскому акценту говорившего она уже догадалась, кто это был.

— Блэз Чандлер.

— Добрый день. Меня зовут Шарлотта Вейл.

— Добрый день, мисс Вейл. С Кейт все в порядке?

— У нее запоздалая реакция на события вчерашнего дня. Я застала ее в шоковом состоянии. Доктор рекомендовал ей отдых.

— Я решил, что что-то случилось, поскольку ждал ее сегодня. Она обещала навестить меня в больнице.

— Боюсь, что еще день-другой Кейт никуда не сможет выходить.

— Вы присмотрите за нею?

— Да.

— Благодарю вас В двух простых словах чуткое ухо Шарлотты и ее интуиция уловили целое страстное любовное послание.

— Вы хотите, чтобы я держала вас в курсе? — спросила она.

— Боюсь, что у меня здесь не будет собственного телефона, но, может быть, вы сможете звонить моей бабушке — миссис Агате Чандлер? Она остановилась в гостинице «Пинк Тэтч» в деревне Тэтчем, у меня сейчас нет их телефонного номера, но я думаю, его несложно найти — Конечно, я позвоню Я обязательно сделаю это для вас, человека, спасшего ей жизнь.

— Благодарю вас, мисс Вейл. Позаботьтесь о Кейт, пожалуйста.

— Обязательно, — пообещала Шарлотта.

Она пошла взглянуть на Кейт. Та все еще крепко спала, но, как показалось Шарлотте, не была уже смертельно бледной «Да, — подумала Шарлотта, — неудивительно, что ты так переживала». Подумать только, Блэз Чандлер… Нелегко тебе придется с этим мужчиной, Кейт.

Услышав от Блэза новости про Кейт, Агата готова была тут же отправиться в Лондон.

— Не надо, Герцогиня, — категорически запретил ей Блэз — Шарлотта Вейл добрый друг Кейт и во многом помогла ей. Она старше Кейт, она все понимает и сделает все необходимое. Да и потом у тебя уже есть больной, который нуждается в ласке и в уходе…

В этот день Доминик собралась встретиться за ленчем с Венишей Таунсенд, своей давней знакомой, в «Тант Клэр».

— Дорогая Вениша, — промурлыкала она, когда они обменивались поцелуями, — прошла целая вечность…

Как вы поживаете? Не могу не сказать — вы выглядите великолепно.

Венише было сорок четыре года. Плоскогрудая и близорукая, она принадлежала к числу тех женщин, которых мужчины не замечают. В ответ на комплимент Вениша чуть порозовела. «Какой парик, ну и умора», — думала Доминик, не позволяя себе рассмеяться. Собственные волосы Вениши были неопределенного мышиного цвета, к тому же она начинала седеть. С недавних пор Вениша стала носить каштановый парик, слишком яркий для ее невыразительного лица, и обнаружила пристрастие к стилю, который подошел бы юной женщине, лет на двадцать моложе ее.

Она была очарована Доминик с самого первого появления изящной восемнадцатилетней девушки в «Деспардс» много лет назад. У Доминик было все, что хотелось бы иметь Венише: она была необыкновенно красива, прекрасно сложена и обладала сексуальным магнетизмом, неотразимо действовавшим на мужчин. Вениша старалась держаться поближе к этой звезде, потому что, как ей казалось, это была единственная возможность достичь вершины. Вениша была историком искусства, специализировавшимся на Ренессансе, и с течением времени стала заместителем заведующего отделом. Выше этой должности она не поднялась, причем помехой послужила не только ее внешность, но и привычка разговаривать с клиентами свысока.

Вениша хотела уйти из «Деспардс», когда во главе фирмы встала Кейт, но Доминик убедила ее остаться.

— Вы будете необходимы мне, когда «Деспардс» будет моим, — в притворном смятении признавалась она Венише. — Разве я смогу найти кого-нибудь с такими знаниями, как у вас?

Доминик промолчала, что у нее есть один человек на примете в Нью-Йорке, с нетерпением ожидающий вакансии. Он был молод, хорош собой и невероятно честолюбив. Вениша нужна была Доминик на этом месте сейчас.

Страшная сплетница, как многие люди, лишенные личной жизни, Вениша получала удовольствие, рассказывая Доминик обо всем, что случилось. Доминик время от времени приглашала Венишу на ленч, и пока та жадно ела, Доминик наслаждалась ее рассказами.

Вот и теперь она просто физически ощущала негодование, которым буквально исходила Вениша при виде возросшей популярности Кейт Деспард.

— ..реклама, — говорила она, то и дело набивая рот лососиной. — Газеты и журналы всего мира жаждут получить у нее интервью. Представьте себе, к ней обратились из «Саус-Бэнк шоу»! Они собираются сделать целую серию программ об аукционах, и именно Кэтриона Деспард будет рассказывать о «Деспардс»! — Вениша положила нож и вилку на опустошенную тарелку. — Я была уверена, что гонконгский аукцион оставил ее далеко позади. — И, шмыгнув длинным носом, она продолжала:

— Это, несомненно, дело рук этого льстеца Нико-. ласа Чивли. Все знают, что он просто без ума от нее.

— Неужели? — мягко спросила Доминик, мысленно записав и это на его счет.

— Да, без сомнения. Если бы вы претендовали на право продажи коллекций Кортланд Парка, я думаю, другие кандидаты отпали бы сами собой. По-моему, отвратительно и несправедливо, что душеприказчики не приняли в расчет американский филиал фирмы.

Доминик пожала плечами.

— Такова жизнь…

— А пожар пошел только на пользу. Предложения идут одно за другим. Масса людей, которые к нам до сих пор не обращались.

— Например?

Вениша перечислила несколько имен, услышав которые Доминик вынуждена была покрепче стиснуть зубы.

Она подняла свой бокал и отпила немного «Шабли».

Затем она выпустила пробный шар:

— Из-за этого ужасного пожара ее хваленый аукцион сделался просто событием. Такой рекламы не купишь.

Право, можно подумать, что она собственноручно устроила все это… — Последнюю фразу Доминик произнесла со смешком, как бы говорящим «конечно-я-не-имею-этого-в-виду», но при этом заметила, что маленькие глазки Вениши заблестели — значит, семя пустило корни. — Я хочу сказать, что заинтересованность, которую проявил мой муж, нехарактерна для него. Он всегда так стремится подчеркнуть свою беспристрастность. Но оказаться там при таких ужасных обстоятельствах да еще спасти ей жизнь… Кстати, скажите мне, вы бы полезли в горящий дом, не будучи уверенной в собственной безопасности? Конечно, я знаю, она говорит, что не слышала криков пожарных. В конце концов, сказать можно все, что хочешь… — Доминик чуть нахмурилась. — Похоже, будто она обеспечила себе безукоризненной честности свидетеля. — Доминик откинулась на спинку стула, подняла бокал с вином и наблюдала, как прорастает брошенное ею семя. — Но, разумеется, — и Доминик повела плечиками, — я вовсе не считаю ее настолько хитрой.

— Она неглупа, — возразила Вениша с неприязнью в голосе. — Но я никогда не поддерживала эту мисс Невинную Простушку. Она может дурачить кого угодно, но меня ей не провести.

Доминик улыбнулась про себя. Вениша уже начала подкармливать проросшее семя своей ненасытной фантазией. К тому времени, как она вернется в «Деспардс», семя это разрастется, и отростки будут охотно переданы тем, кто только проявит интерес. Но, чтобы быть абсолютно уверенной, Доминик подбавила еще изрядную порцию навоза.

— Вот что не перестает удивлять меня, — доверительно сказала она, понизив голос. — Там толпилось столько народу, Блэз говорил мне, что было восемь сторожей и столько сотрудников фирмы…

— Пятнадцать. — Вениша подала реплику вовремя.

— Да к тому же и полицейские! Блэз рассказывал, что она предпринимала повышенные меры предосторожности. — И с легкой всезнающей улыбкой, по которой собеседница должна была понять, что Доминик знает, о чем говорит, добавила:

— Мужчины… их так легко провести…

В ответ на взгляд округлившихся глаз Вениши Доминик возразила:

— Нет-нет, я не думаю, что сама малышка Деспард… — Даже по ее тону можно было понять, что сама мысль ей кажется смешной. Но она знала, что брошенное ею семя упало на плодородную почву. — А теперь, — сказала Доминик, когда им принесли следующее блюдо, — расскажите мне о том, как вы тут жили…

Глава 20

Кейт проспала восемнадцать часов, а проснувшись, удивилась, обнаружив, что лежит в постели. Она не помнила ничего, кроме того, что присела на минутку подумать… Отбросив в сторону одеяло, она собиралась встать, как вдруг дверь отворилась и вошла Шарлотта.

— Привет, — улыбнулась она, — тебе стало получше?

— Что ты здесь делаешь?

— Это длинная история. Давай-ка я принесу тебе чаю, а тогда уже все объясню.

Позже, сидя у кровати Кейт тоже с чашкою в руке, Шарлотта закончила свой рассказ словами:

— Меня просто потянуло сюда. Время от времени у меня появляются подобные необъяснимые желания, и я следую им Когда я пришла, ты сидела здесь и была похожа на зомби.

Шарлотта заметила, как потемнели золотистые глаза Кейт; взгляд девушки, казалось, был обращен внутрь себя.

— Кстати, звонил Блэз Чандлер.

Кейт вскинула голову. Глаза ее вновь искрились светом, сияя, как топазы.

— Он беспокоился, потому что ты не заехала, как обещала.

Бледные щеки Кейт порозовели.

— Я просила передать ему, что буду там сегодня…

Под ясным взглядом Шарлотты румянец Кент заполыхал сильнее.

— Так, значит, вот почему он рисковал ради тебя жизнью…

Кейт уткнулась носом в чашку.

— Ты понимаешь, кому бросила вызов?

— Да.

— Он потрясающе привлекателен, Кейт, и, откровенно говоря, не тот, кто, на мой взгляд .

— Подходит мне? — Она вздохнула, покачала в раздумье головой. — На мой взгляд, тоже. — И продолжала:

— Произошла странная вещь, Шарлотта…

Каким облегчением была возможность рассказать все кому-нибудь! Это помогло самой Кейт лучше разобраться в случившемся.

Шарлотта покачала головой.

— С ума сошла… Эта Доминик просто сумасшедшая.

Знаешь, это вполне вероятно. В мире полно людей, казалось бы, совершенно здоровых, а в сущности, безумных.

— Скорее всего, она обезумела от ненависти.

— Как только она обнаружит, что область вашего соперничества расширилась, берегись, Кейт.

— Я боюсь этого.

— Одно здесь ясно. Блэз Чандлер не будет созывать пресс-конференцию, чтобы рассказать всю правду о случившемся. Он знает свою жену лучше, чем кто-либо другой, и представляет себе, на что она способна. Если он испытывает к тебе какие-то чувства, его первым желанием будет защитить тебя. Но тебе самой надо быть осторожной, очень осторожной.

— Знаешь, Шарлотта, больше всего меня потрясает даже не это, — задумчиво сказала Кейт, — а то, что Доминик хладнокровно готова была уничтожить бесценные произведения искусства ради своих целей… Я не говорю об их аукционной цене, я имею в виду произведения творческого гения. И при этом она хочет заполучить «Деспардс». Как же совместить это? Я не понимаю ее. Чего она добивается?!

— Власти, положения, быть может? Хотя она и сейчас миссис Блэз Чандлер.

— Она, очевидно, считает это не самым важным, и, если на то пошло, в этом я с ней согласна. Я бы тоже совсем не хотела быть известной лишь как чья-то жена.

Я сама тоже что-то значу, я знаю себе цену, я заслуживаю большего Кроме того, Блэз не против того, что всему миру она известна именно как Доминик дю Вивье. Единственно, кто называет ее «миссис Чандлер», — это Бенни Фон. Все остальные так обращаются только к Герцогине.

— Я понимаю Знаешь, давай сейчас не будем вникать во все это. Должно быть, все дело в деньгах, которые для нее олицетворяют власть Как и для многих других.

— Но решиться пожертвовать шедеврами, бесценным наследием…

— Вот в этом-то и разница между вами. Ты занимаешься своим делом, потому что любишь его, а она — потому, что оно приносит ей то, что ей нужно — Я должна остановить ее, — сказала Кейт.

— Каким образом?

— С помощью магнитофонной записи.

— Это дело Блэза.

— Нет, это мое дело. Ее удар был направлен против меня.

— Именно поэтому Блэз и установил подслушивающую аппаратуру у нее в квартире. Он уже оберегает тебя.

— Ну конечно, я все расскажу ему — но не раньше, чем доведу дело до конца.

— Ты думаешь, это разумный шаг?

— Думаю, что целесообразный. — Кейт говорила обдуманно, решительно. — Сначала я должна ее победить.

Доказать, что я достойная преемница своего отца. Аукцион Кортланд Парка решит дело. Я никогда не смогу простить ей этого эгоизма и безумной решимости уничтожить великие произведения ради своих целей. И потому я собираюсь взвинтить цены так, что она опомниться не сможет. А потом, когда всем станет ясно, что я победила, я пригрожу ей магнитофонной лентой. Если она сделает хоть один неверный шаг в течение ближайших двух месяцев, я разоблачу ее безо всяких колебаний.

— Она сотрет тебя в порошок. — Шарлотту не покидали сомнения.

— Не выйдет. Тогда у нее не будет ни малейшей надежды выиграть. Доминик страшно самоуверенна, ей не приходит в голову, что она не сумеет победить меня, даже если будет играть по правилам. Кроме того, я предложу ей сделку. Если она будет бороться честно и победит меня, то я отдаю ей запись. А в случае моей победы пленка остается у меня, и я пушу ее в ход, если Доминик будет продолжать мешать мне.

— Говорить легко. Доминик ни в чем нельзя доверять.

— Но ведь у меня на руках будет пленка.

— Тебе же известен ее способ добиваться права на проведение аукционов…

— Но я-то добиваюсь этого честно и собираюсь продолжать так же.

— А как Блэз?

— Я не хочу ему говорить, пока все не кончится. Мне И нужно всего восемь дней — до конца аукциона.

— А если Бенни Фон сам все захочет рассказать Блэзу, как и собирался с самого начала?

— Да, но ведь Блэз в больнице.

— Ну, врачи же не станут держать его там вечно.

— Нет, конечно, но, может быть, ему захочется остаться в Сассексе из-за меня…

Шарлотта посмотрела на девушку с восхищением.

— Теперь я понимаю, что он нашел в тебе.

— Если говорить честно, — сказала она смущенно, — я сама не знаю… я хочу сказать, не понимаю, что он нашел во мне. После Доминик…

— Это не было браком, Кейт. Насколько я знаю, а я знаю, что по этому поводу говорят, они жили каждый своей жизнью. Ее красота, ее внешность приводят в восторг, но ее сущность… — Шарлотта задумалась. — Ее можно было бы назвать Мессалиной — такая же красивая, безудержная и коварная. Кроме того, именно из-за тебя Блэз рисковал жизнью.

— Да, он вернулся за мной… Это было потрясающе.

Он так смотрел на меня… А когда он поцеловал меня…

Глаза Кейт закрылись, и Шарлотта увидела, как девушка прерывисто вздохнула.

Шарлотта попыталась вернуть Кейт к реальности:

— Тебе нужны силы для предстоящих сражений, поэтому я предлагаю поужинать пораньше и лечь спать.

Скоро придет наш доктор — он уже заходил, когда ты спала, — посмотрим, что он скажет тебе.

Внезапно Кейт широко открыла глаза.

— Магнитофонная запись! — произнесла она сдавленным голосом. — Ее должны были доставить сегодня.

О Боже мой! Я обещала быть в «Деспардс» и совершенно забыла…

— Ну, ведь нетрудно выяснить, принесли ее или нет… Сейчас половина седьмого. Позвони и спроси, я думаю, Пенни еще не ушла.

По внутреннему телефону, который связывал ее квартиру со всеми отделами «Деспардс», Кейт позвонила в кабинет своей секретарши.

— Мисс Деспард! — в голосе Пенни слышалось облегчение. — Как вы? Меня целый день спрашивают о вас…

Пока Кейт спала, Шарлотта спустилась вниз предупредить, что Кейт рекомендован отдых и что ее не будет на работе весь день.

— Гораздо лучше, спасибо, Пенни. Мне только нужен покой и небольшой отдых.

— Все только и говорят о пожаре. Мы все просто потрясены, что удалось так много спасти. То, что могло обернуться несчастьем, превратилось благодаря вам в триумф.

— Не только благодаря мне, — возразила Кейт. — Скажи, Пенни, сегодня должны были принести посылку.

Ее не приносили?

— Как же, приносили. Сегодня после обеда приходил один джентльмен по поручению мистера Фона.

Я сказала ему, что вы нездоровы и отдыхаете дома, а он ответил, что все понимает и что, если это удобно, придет снова в понедельник в одиннадцать.

— Чудесно, Пенни, — вздохнула с облегчением Кейт. — В понедельник я буду, как обычно, на месте.

— Вы уверены, что будете в состоянии? — озабоченно спросила ее секретарша.

— Совершенно уверена. Увидимся в понедельник.

До свидания. — Кейт положила трубку и откинулась на подушки со вздохом облегчения. — Он придет в понедельник. Конечно, можно было бы догадаться, что Бенни все предусмотрит.

— Хорошо, значит, все в порядке. Как ты отнесешься к моему омлету с грибами?

— С восторгом, — последовал ответ.

Доктор нашел, что состояние Кейт вполне удовлетворительное.

— Значит, я могу вернуться к работе?

— Только если пообещаете не переутомляться.

— Да, конечно, обещаю, — клялась Кейт. — Через несколько дней у меня самый важный аукцион, и я должна быть в хорошей форме.

У Кейт отлегло от сердца, и следующие десять часов она проспала крепким, без сновидений, сном. А воскресенье провела вместе с Шарлоттой, отдыхая и просматривая новости в газетах. В понедельник утром, в половине десятого, она уже была на своем рабочем месте.

Час или больше ушел на поздравления и расспросы, выяснение подробностей пожара. Кейт поняла, что так может пропасть целый день, и быстро созвала собрание, на котором поблагодарила сотрудников за добрые пожелания и объявила им, что аукцион состоится в назначенное время. Известие было встречено аплодисментами и приветственными возгласами. Кто-то выкрикнул: «Вперед, „Деспардс“!», что вызвало всеобщий смех и новые аплодисменты.

Кейт вернулась к себе в кабинет около одиннадцати, и вскоре Пенни сообщила ей, что пришел мистер Бенджамин. Он галантно пожал ей руку, сочувственно осведомился о здоровье, высказал несколько замечаний относительно последних событий и затем, без каких бы то ни было вступлений, набрал нужные цифры на замках своего «дипломата», открыл его и вытащил небольшой плоский сверточек.

— С наилучшими пожеланиями от мистера Бенсона Фона.

— Благодарю вас, — Кейт бережно приняла сверточек. — И, пожалуйста, передайте мою благодарность мистеру Фону и скажите ему, что все будет передано по назначению, как мы и договаривались.

Мистер Бенджамин поклонился.

— С удовольствием.

Еще поклон, и посланец Бенни вышел из кабинета.

Кейт вернулась к своему столу и нажала кнопку звонка.

— Пожалуйста, Пенни, не соединяйте меня ни с кем, никаких посетителей. Я дам вам знать, когда освобожусь.

— Хорошо, мисс Деспард.

Кейт достала пленку, вставила ее в свой «Грюндиг» и нажала кнопку.

Голос Доминик можно было узнать безошибочно.

Хрипловатый, полный чувственности и неги — это, несомненно, был ее голос, к тому же легкий очаровательный акцент нельзя было спутать ни с каким другим. Вкрадчивый голос мужчины был незнаком Кейт. Но суть разговора она уловила сразу. Кейт сидела и слушала, как ее сводная сестрица обещала услуги «Деспардс» в перевозке наркотиков в обмен на уничтожение Кортланд Парка и хранящихся в нем коллекций. Кейт сидела неподвижно, словно окаменев. Запись кончилась, и Кейт нажала клавишу. Кейт вынула пленку из магнитофона и заперла ее в своем личном сейфе. Сегодня вечером, когда в здании никого, кроме ночных сторожей, не останется, она сделает копию записи. Доминик не стоит показывать оригинал.

От нее всего можно ожидать, так что рисковать больше не стоит. Покончив с этим, Кейт занялась неотложными делами.

Во вторник Блэзу наложили постоянную гипсовую повязку, и он смог передвигаться с помощью легких костылей. Через два дня он должен был появиться в больнице снова, чтобы снять швы с раны на голове, но поскольку он не собирался уезжать из Сассекса, во всяком случае, пока не пройдет аукцион, то никаких сложностей это не представляло. Агата Чандлер приехала за ним на своем «линкольне», и они покинули больницу, сопровождаемые добрыми пожеланиями целой толпы молоденьких медсестер, которые с искренним сожалением расставались и с Блэзом, и с его экстравагантной бабкой, сумевшей внести оживление в жизнь тихой маленькой больницы.

«Наконец-то, — подумал Блэз, очутившись в собственном номере в „Пинк Тэтч“, — у меня есть телефон».

Бабушка сказала ему, что никаких сообщений не было, и это, с одной стороны, означало, что все идет хорошо, но, с другой, вселяло тревогу за Кейт.

Блэз уселся поудобнее в кресле у окна с телефоном в руке, собираясь сделать ряд звонков. «Возможно, — подумал он с надеждой, — Кейт сегодня приедет». От Шарлотты, которая звонила ему накануне, Блэз знал, что Кейт поправилась и приступила к делам.

— Насколько я знаю, она собиралась поехать в Сассекс в среду, — сказала ему Шарлотта.

— Скажите, Шарлотта, ведь Кейт обо всем рассказала вам, да? — вдруг по наитию спросил Блэз.

— Ей нужно было с кем-нибудь поделиться… Не только пожар выбил ее из колеи, мистер Чандлер. Кейт очень эмоциональна, как вы знаете, и сейчас у нее сложный период. Все, как нарочно, обратилось против нее.

И я бы не хотела, чтобы она сейчас столкнулась с чем-нибудь, что могло бы ухудшить ее состояние.

Это был намек на непростую ситуацию, в которую невольно вовлекались все трое: и Блэз, и Кейт, и Доминик.

Кейт, с ее безупречной честностью, не могла не испытать неловкость по отношению к Доминик. Пусть она и продемонстрировала, что не остановится ни перед чем, но узнай Доминик что-то о своем муже и о Кейт, она стала бы еще более опасной.

— Я не дам Кейт в обиду, — сказал он таким тоном, что Шарлотта сразу успокоилась. Она только добавила:

— Ведь Кейт беспокоится не о себе, мистер Чандлер.

— Конечно. Она никогда не беспокоится о себе. — Он минуту помолчал, затем продолжил:

— Хорошо, пусть Кейт сама решает, когда ей появиться у меня.

Важно, что она хочет это сделать.

«Вот вы какой, Блэз Чандлер, — мудрый и терпеливый», — подумала Шарлотта удивленно.

Теперь, глядя в окно на живописный сад позади гостиницы с большим прудом, в котором плавали лебеди и утки, Блэз думал: «Если терпение добродетель, то я превращаюсь в какого-то Святого Блэза Многострадального.

Он со вздохом потянулся к своим бумагам, разложенным на столе. Работа, что ни говори, лучшее успокоительное. Но тут кто-то постучал в дверь.

— Открыто, — крикнул он, и вошла Кейт Бумаги выпали у него из рук. Блэз схватил костыли, с трудом поднялся на ноги.

— Кейт!

От его улыбки, его взгляда ноги Кейт сделались ватными, она неловко шагнула вперед, прямо в его широко раскрытые объятия.

— Это был сюрприз, — произнесла она дрожащим голосом.

— Мисс Вейл сказала, что ты не приедешь раньше завтрашнего дня. А, понимаю… Наверное, Герцогиня тоже участвовала в заговоре?

— Я хотела знать наверняка, что все в порядке.

— Она только что была здесь и вернется не раньше вечера.

— Я знаю, — честно призналась Кейт.

Он ликующе рассмеялся и чуть ослабил объятия, чтобы получше рассмотреть ее.

— Все еще больно смотреть, — сказал он голосом, заставившим ее затрепетать.

Ее пальцы легко тронули повязку на голове.

— А здесь больно?

— Когда касаешься ты, нет.

Его губы были теплыми, мягкими, родными. Он взял в ладони лицо Кейт и заглянул в ее золотистые глаза.

— Это все всерьез. Понимаешь, Кейт?

— Я знаю.

— Для меня это совершенная неожиданность, но меньше всего хотелось бы повернуть все вспять.

— Я знаю, — нежно, словно утешая ребенка, произнесла Кейт. Она целовала его щеки, нос, снова губы. Она целовала его снова и снова.

Она очень волновалась перед новой встречей, а решилась на нее, чувствуя, что желание увидеть Блэза становится нестерпимым. Предыдущую ночь Кейт провела без сна, выспавшись накануне, и была не в силах не думать о Блэзе. Шарлотта рассказала Кейт о разговоре с Блэзом.

Конечно, Блэз не даст ее в обиду, но разве сама она не делает ему больно? Он же ждет ее, надеется на встречу?

Если путь свободен, нужно ехать. Кейт позвонила Агате, боясь передумать, и, узнав, что Доминик не будет у Блэза, решила ехать немедленно.

— Давно пора, — весело ответила старуха. — Мальчуган похож на ревущего от страсти молодого бычка.

Я вижу, что-то произошло, и догадываюсь, что именно.

Ему никогда не удавалось обмануть меня.

— Я не могу остаться надолго, — сказала Кейт Блэзу.

— Спасибо и за это.

Он сжал ее в объятиях и, осторожно опустившись в кресло, посадил себе на колени.

— Но ведь твоя нога…

— Тут еще кое-что есть.

— Да, я знаю, — не подумав, сказала Кейт.

Брови Блэза полезли вверх.

— Что ты знаешь?

Блэз с улыбкой смотрел, как лицо Кейт, сейчас еще покрытое синяками, медленно заливается краской. Его трогало ее смущение, робость, удивительно уживавшиеся в ней с твердостью и силой.

— Знаешь, тогда в Колорадо, — сказала Кейт, не отводя взгляда от треугольного выреза джемпера Блэза, — я спустилась ночью поплавать. А ты уже был в бассейне.

— Я не видел тебя.

— Я спряталась…

— Прекрасно, во всяком случае, ты знаешь, что тебе досталось.

— Все это просто какое-то чудо, я никогда не думала, что так получится…

Герцогиня дала им полчаса. Ей слышен был шепот, прерывавшийся то и дело долгим молчанием, и вот, производя как можно больше шума, ударив в дверь колесами своего кресла и упрекнув Минни, что та не смотрит, куда идет, она наконец появилась в дверях. К этому времени Кейт стояла у окна, приглаживая волосы, лицо ее горело, глаза сияли. Блэз сидел в кресле и был похож на человека, которому только что вручили целый мир и взамен забрали душу. «Благодарение Богу», — произнесла про себя Агата Чандлер. Многие годы вся ее любовь была отдана внуку, и ей больно было видеть его удрученным.

Сейчас перед ней был ее прежний Блэз.

Кейт сделала несколько шагов и очутилась в объятиях Герцогини.

— Дай-ка мне рассмотреть тебя хорошенько, — говорила Агата, с нежностью глядя на девушку. Она прищелкнула языком при виде синяков и ссадин на лице Кейт. — Можно подумать, каждый из вас хочет перещеголять другого, — заметила она, покачав головой, и обратилась к Минни:

— Сходи посмотри, готово ли шампанское, которое я заказывала. И особый ленч.

— Не рановато ли праздновать, Герцогиня? — поддразнил ее Блэз.

— Хоть я уже слаба зрением, но вижу, что у тебя нет повода противиться этому.

Старая дама улыбалась им, ее улыбка сияла ярче бриллиантов с изумрудами, которые она сегодня надела.

— Ах, Герцогиня, это замечательно — увидеть вас вновь, — с чувством сказала Кейт.

— Я тоже рада, — последовал сердечный ответ. — Ну а теперь я хочу услышать все об этом твоем аукционе.

Похоже, все кругом только о нем и говорят.

— Но Блэз сказал, что вы придете вместе.

— Непременно. Я хочу посмотреть, как ты утрешь ей нос. Ведь ты это и собираешься сделать?

— Я собираюсь побить ее по всем статьям, — горячо ответила Кейт. А Герцогиня узнала все, что хотела узнать, наблюдая, как Кейт то и дело с улыбкой поворачивается к Блэзу, как он не выпускает из рук ее руки. Герцогине передалась их радость. «На этот раз все верно», — сказала она себе. На этот раз не то, что он не может с собой справиться, он сам хочет этого.

Кейт, согретая любовью, расцвела, словно цветок в лучах солнца. Но в тот момент, когда Герцогиня спросила ее о Ролло, радость ее потухла.

— Я не видела его уже неделю, — созналась она.

— Ну что ж, там много времени не надо, только поглядеть на него. А он и знать не будет, была ты или нет.

— Даже если так, — сказала она озабоченно, — мне надо навестить его. Я, пожалуй, заеду к нему завтра.

— Если он очнется, тебе будет что ему рассказать.

Кейт рассмеялась.

— Может быть, и он мне тоже кое-что скажет!

— Будем надеяться, — заметил Блэз таким тоном, что Кейт быстро взглянула на него.

И тогда Кейт, повинуясь импульсу, изменила прежнее решение.

— У нас появились некоторые сложности, — сказала она вдруг.

Блэз мгновенно уловил изменения в ее голосе.

— Рассказывай, — властно произнес он.

И Кейт рассказала ему о звонке Бенни и о магнитофонной пленке. К тому времени, как Кейт кончила говорить, лицо Блэза напоминало маску, и это, как она знала теперь, означало, что он пытается справиться со своими эмоциями. Герцогиня же была так потрясена, что не могла сказать ни слова, лишь недоверчиво качала головой.

Пока Кейт рассказывала, Блэзу казалось, что он ощущает присутствие жены: холод и зло. Это разоблачение стало лишь подтверждением его собственных предчувствий. В последние несколько дней он чувствовал себя возродившимся, ожившим, освободившимся от плен а Доминик. Вдыхая свежий воздух вместо ее одуряющих ароматов, почти болезненно воспринимая другие ощущения, он знал, что обязан этим Кейт. Хотя Блэз и подозревал, что Доминик связана с происшествием в Кортланд Парке, рассказ Кейт оглушил его, раздавил, уничтожил.

Блэз так глубоко ушел в свои мысли, что очнулся только от прикосновения руки Кейт. Она с сожалением смотрела на него.

— Мне не нужно было говорить. Но я не могла больше таить это в себе, скрывать от тебя…

— Нет-нет, ты все сделала правильно. На самом деле мне приходило в голову нечто подобное. — Он помедлил, подбирая нужные слова. — Это было всего лишь смутное ощущение. Доминик выглядела успокоенной, просто лоснилась от удовольствия, как бывало всегда, когда она получала то, что хотела. Нет, она не сделала ни одного неверного шага, не сказала ни одного неверного слова…

— Совсем как мой отец, — тихонько перебила его Агата. — Его тоже нельзя было обмануть. Это индейская кровь сказывается, — удовлетворенно сообщила она Кейт, как если бы этим можно было все объяснить.

— Да, — сказала Кейт с облегчением, хотя мало что поняла. — Во всяком случае, я должна победить Доминик, победить открыто. Потом, когда я докажу не только ей, но и всем остальным, что я честно веду дела и достойна быть во главе всего «Деспардс», я пойду даже на то, чтобы шантажировать ее, если только это сможет остановить ее в противозаконных делах до конца года.

Герцогиня с сомнением покачивала головой, а Блэз мягко сказал:

— Она никогда не поверит тебе, любовь моя. Подумай сама, Кейт. В Гонконге тебя не знают, у тебя нет там никаких связей. Каким же образом тебе удалось установить такую сложную подслушивающую аппаратуру в ее комнате? Без ее ведома? И, главное, почему ты? — Блэз покачал головой. — Доминик сразу поймет, что тебе кто-то помог и что этот «кто-то» — я. Она поймет, что тебе это не могло бы прийти в голову, а мне могло…

— Я об этом не подумала, — призналась Кейт.

— Шантажировать не в твоем стиле, — решительно возразила Герцогиня.

— Кейт права, она должна победить Доминик на аукционе, — задумчиво сказал Блэз. — Она не может сделать ничего другого, кроме как работать не покладая рук, чтобы вырваться вперед. А если запись будет у меня…

— Или у меня, — сказала Герцогиня. Она сжала ручку своего кресла. — Да, это пойдет. Она знает, что я ее терпеть не могу и сделаю все, чтобы она свое получила. — Глаза старой женщины загорелись. — А она не раз подумает, прежде чем пойти против меня.

— Вот этого я и не хотела, — запротестовала Кейт. — Я вас впутала, а ведь она метила в меня.

— Мы все впутаны в это, — перебила ее Агата. — Мальчуган из-за тебя, я из-за него. Она не станет долго сомневаться в том, что я могла наставить «жучков» у нее в квартире, потому что знает, что я никогда ей не доверяла. Она поверит, когда я пригрожу ей разоблачением.

У меня есть для этого способы, а денег больше, чем она может сосчитать. Что она уважает, так это силу. Кроме того, ей известно, что я на твоей стороне. Ведь я сделала музей по твоему совету, верно? И наша Корпорация помогла тебе в Гонконге, она об этом прекрасно знает. Она знает и о моей подозрительности. Нет, — решительным тоном закончила она. — Ты делай то, что должна, девочка. Давай проводи аукцион и старайся вырваться вперед.

А я сделаю все остальное. Так что она оставит тебя и Мальчугана в покое.

— Ты думаешь? — с иронией спросил Блэз.

Агата нахмурилась.

— Ну, тебя, может быть, и нет… такие, как она, всегда хотят вернуть, что имели. Но она знает, чего от тебя можно ждать, и станет осторожнее.

— Мне нравится эта идея, — сказал он. — Как ты и сказала, единственное, что она уважает, — это силу, и она крепко подумает, прежде чем пойдет против тебя.

— Ну, — она повернулась к Кейт. — Я знаю, что этот твой аукцион позволит тебе обогнать ее, я хочу знать, насколько.

— Я могу показать тебе последние цифры, — сказал Блэз.

— И мы можем дать им возможность просочиться куда следует. Новости, если их сообщить кому следует, распространяются быстро.

— И появляются в печати, — с лукавым видом ввернула Герцогиня. — Я владею не одной газетой и несколькими журналами. А еще есть один журналист, который мне кое-чем обязан… Мы сыграем с ней в ее собственную игру.

Но Доминик ухитрилась нанести Кейт еще один удар.

Кейт вернулась в Лондон с ощущением, что ее несдержанность в этот раз оказалась уместной. Они с Блэром и Герцогиней обсудили тактику; она свозила их обоих в Кортланд Парк посмотреть, как подвигается подготовка к аукциону; Блэз подбил последние итоги, из которых следовало, что они с Доминик идут вровень, но, по расчетам Кейт, исходные цены Парка могут достичь — и достигнут, уверенно сказала Кейт, — более десяти миллионов фунтов. Что означало, что Доминик должна провести какой-то потрясающий аукцион в ближайшие два месяца.

Кейт ощущала полную готовность к борьбе и предчувствие победы. Но за три дня до начала аукциона к ней подошел Найджел Марш с каменным лицом и сказал:

— Мне думается, вам следует знать, Кейт, что не только в «Деспардс», но и в светских кругах, и среди наших потенциальных клиентов распространяются невероятно оскорбительные слухи.

— Относительно чего?

— Пожара в Кортланд Парке. Будто бы поджог устроили вы сами. Будто бы вы предприняли столько предосторожностей и собрали там столько людей, чтобы иметь возможность лично спасти коллекции, будто бы пожар самым подходящим образом начался в задней части дома, чтобы дать время и возможность разыграть «чудесное» спасение.

Лицо Кейт побелело.

— Как?

— Именно так. Такие слухи могут свести на нет все наши усилия и предрешить провал предстоящего аукциона.

— Значит, их следует немедленно прекратить.

— Я разговаривал с Джейн Боумен, известной журналисткой, специализирующейся по искусству, и объяснил ей, что слухи не имеют под собой ни малейшего основания. Я даже сказал, если слухи будут продолжаться, мы возбудим судебное дело о привлечении за клевету.

Она обещала напечатать это в завтрашней публикации.

Но одной заметки недостаточно. Нам нужно довести до сведения всех и как можно скорее, что все это подлая ложь, и, если возможно, обнародовать настоящую причину его возникновения.

Зазвонил телефон, Кейт сняла трубку.

— Вы уже слышали? — произнес Николас Чивли.

— Только что.

— Это все чепуха, конечно, я так всем и говорю.

— Мне нужны результаты экспертизы представителей страховых компаний. Я собираюсь выступить с публичным заявлением, если у меня будут эти сведения.

— Я уже пробовал, Кейт. Это первое, что мне пришло в голову, но страховщики говорят, что экспертиза еще не полная. При таких разрушениях это занимает довольно много времени. Они и сейчас там…

— Они не вылезают оттуда целыми днями!

Отчаяние в голосе Кейт заставило Николаса пообещать:

— Я сейчас же отправлюсь к ним снова.

— Это вопрос жизни и смерти, Николас. Либо слухи прекратятся, либо вместо аукциона состоятся мои похороны, а следом и ваши, поскольку вы занимались страховкой дома.

— Я еду немедленно.

— Хорошо. — Кейт положила трубку и обернулась к Найджелу. — Я хочу созвать пресс-конференцию — сейчас же! На кой черт мы держим отдел по связям с общественностью? Почему они до сих пор ничего не сделали?

— Сначала казалось, что слухи вот-вот утихнут… но они неожиданно стали набирать силу.

— И ведь мы знаем почему, правда? Даже знаем, от кого они идут. Ах, эта стерва! Эта сволочь!

— Я сейчас же поговорю с Биллом Сондерсом, — торопливо пообещал Найджел. Ему еще не приходилось видеть Кейт в такой ярости. Она вся пылала, под стать своим волосам.

Опровержение Кейт появилось в тот же день в вечернем выпуске «Стандард»:

— (ГЕРОИНЯ КОРТЛАНД ПАРКА ОПРОВЕРГАЕТ СЛУХИ». ЭТО ОТВРАТИТЕЛЬНОЕ ПОСЯГАТЕЛЬСТВО НА РЕПУТАЦИЮ И ЧЕСТЬ НЕ ТОЛЬКО МОЮ, НО И АУКЦИОННОГО ДОМА, ИМЕЮЩЕГО БЕЗУПРЕЧНУЮ РЕПУТАЦИЮ. Я ПОДАМ ДЕЛО В СУД, — ЗАЯВЛЯЕТ НАСЛЕДНИЦА «ДЕСПАРДС».

Ее заявление сводилось к тому, что в циркулирующих слухах, будто бы пожар, разрушивший Кортланд Парк, где чуть было не погибли произведения искусства ценою в миллионы фунтов, был подстроен в рекламных целях, нет ни капли истины».

Примерно то же прозвучало в шестичасовом выпуске новостей. Сидя за своим рабочим столом, Кейт говорила прямо в камеру, горячо и возмущенно. Она не скрывала ни своего гнева, ни обиды.

— Я руковожу аукционным домом, и у меня есть репутация, которую я не могу ронять. Кортланд Парк — всего лишь один из аукционов. Не глупо ли было рисковать всеми возможными аукционами ради одного этого?

Более того, неужели я стала бы рисковать жизнью людей ради рекламы? — Затем она рассказала, что собиралась купить Кортланд Парк. — Я предложила это поверенным покойного мистера Кортланда. Мне хотелось, чтобы у «Деспардс» было подходящее место для следующих аукционов. Я уже вложила изрядное количество денег в ремонт дома. Никто в здравом рассудке не поджигает после этого дома!

Наблюдая за выступлением Кейт, Агата Чандлер кивала головой.

— Покажи им, девочка, — подбадривала она.

Кейт позвонила сама, она хотела знать мнение Блэза.

— Как тебе кажется, это звучало убедительно? — с беспокойством спросила она.

— На мой взгляд, да. Ты здорово сказала все это.

И хорошо, что не стала никого обвинять. Оставь это мне.

На следующий день, открыв газету, Кейт увидела заявление, сделанное мистером Блэзом Чандлером. В нем совершенно недвусмысленно утверждалось, что слухи пущены «людьми, которые во что бы то ни стало хотят препятствовать проведению аукциона», и полностью отрицалась какая-либо связь происшедшего с мисс Деспард или с ним самим.

Как он и ожидал, Доминик пришла в бешенство.

— Как ты мог написать такое про меня! — кричала она.

— Я не называл ничьих имен.

— Тебе и не надо было. Всем понятно, в кого ты метишь.

— Тогда тебе прежде всего не следовало затевать эту историю со слухами.

— У тебя нет доказательств, что это я.

— Они мне не нужны. На всем видны следы твоих коготочков.

— А, все ясно… ты клялся в преданности, так как же с этим?

— Ну, скажем, все, что я испытывал к тебе, пропало.

Доминик перевела дыхание, потом прошипела:

— Так значит, твоя хваленая беспристрастность оказалась поддельной?

— Думаю, что ты лучше многих знаешь о подделках, лживости, двуличии и двойной игре.

Доминик ощутила силу черных глаз и почувствовала, что между ней и Блэзом возникла стена, которую уже не преодолеть. И она вдруг услышала:

— Ты с самого начала играла нечестно по отношению к Кейт Деспард. А теперь получила то же самое от меня.

Ты не умеешь действовать честно, верно? Если ты так всемогуща, если ты настолько лучше всех, зачем же эти обманы? Потому что без них ты не получаешь удовольствия от игры. Предупреждаю тебя, еще один выпад против Кейт Деспард, и я изобью тебя до синяков.

— Ты не посмеешь.

— Попробуй, узнаешь.

Доминик почувствовала укол страха. Любовь Блэза не просто ушла, она сменилась открытой ненавистью. Угроза, исходившая от него, была почти осязаемой.

Когда-то он отдал свою душу за ее улыбку. Теперь, она знала, он больше не посмотрит в ее сторону. Ее мысли метались. Да, надо признать, она переоценила его преданность; ей казалось, что ее способность очаровывать усыпит любое подозрение, любые сомнения. Она рискнула — и проиграла.

Но смелости ей было не занимать.

— Не лезь в мои дела, — прошипела она.

— Согласись, я никогда этого не делал.

Презрение Блэза оказалось последней каплей. Доминик обрушила на мужа поток французских ругательств.

Блэз наблюдал за ней, скрывая свои чувства за внешней бесстрастностью. Ему хотелось сомкнуть пальцы на ее прекрасной белой шее и изо всех сил сжать их. Ему хотелось бросить ей в лицо обвинение во всех ее мерзких делишках, хотелось осыпать ее оскорблениями, но он стоял и молча смотрел на нее. Смотрел так, что она не выдержала, схватила ближайший предмет — это был кофейник с уже остывшим кофе — и швырнула в Блэза. Он увернулся, кофейник ударился о стену. Доминик бросилась к двери, рванула ее на себя и выскочила из комнаты.

Через сутки представители страховых компаний опубликовали результаты своих розысков: ими была обнаружена трещина в газовой трубе, ведущей к котлу отопления. Скопление газа происходило постепенно и в конце концов привело к взрыву. Труба была старой, еще довоенной установки, и сильно проржавевшей. При работе котла взрыв раньше или позже был неминуем.

— Спасибо, Николас, — поблагодарила его Кейт.

— Не за что. Это все Чандлер. Оказалось, его Корпорация главный держатель акций страховой компании. Он дал им понять, что дело важное и что они должны поторопиться с экспертизой, если не хотят неприятностей. Эти американцы времени даром не теряют. Он еще послал в Кортланд Парк своего детектива. Настоящий сыщик, специалист по поджогам. Человек тертый, знакомый со всякими уловками. Я думал, он приведет нашу газовую компанию в полный порядок, но они пошли на попятный.

И вот ваше имя, дорогая Кейт, очищено от каких бы то ни было подозрений.

Кейт улыбнулась, слыша саркастические нотки в голосе Николаса. Она давно чувствовала, что Николас ревнует ее к Блэзу. Теперь это было совершенно ясно.

— У вас высокопоставленные друзья, — продолжал Николас. — Если речь идет об абсолютной власти, я всегда знал, что деньги обладают даром убеждать, но они говорят на всех языках, доступных человеку.

«Все, что мне надо, — чтобы Блэз говорил на языке, доступном мне», — подумала Кейт.

— Итак… — закончил Николас, — завтра вы им всем покажете.

— Но вы ведь, конечно, будете там?

— Никто не в состоянии помешать мне попасть в Кортланд Парк, и я думаю, что там необходимы будут полицейские заслоны, чтобы сдержать толпы жаждущих попасть на аукцион.

Николас оказался прав. Кейт осталась ночевать в «Пинк Тэтч» и утром, приехав в Кортланд Парк к девяти часам, застала толпы людей, стремящихся попасть на аукцион. Автостоянки были забиты машинами.

Ровно в десять Кейт под аплодисменты собравшихся поднялась на кафедру. В первом ряду она увидела Блэза и Агату Чандлер, Кресло Агаты стояло в проходе между рядами. Кейт улыбнулась им, и Блэз в ответ так посмотрел на нее, что на мгновение все, кроме его взгляда, расплылось у нее перед глазами. Агата подняла сжатые руки в боксерском приветствии.

Аукцион начался.

Как рассказывали впоследствии, зрелище было невиданное. Количество выставляемых на торги предметов и их превосходное качество просто потрясали. Одни только каталоги приводили людей в волнение; предварительный просмотр породил лихорадочную жажду приобретения, торг шел необыкновенно быстро — не больше двух минут на лот — и яростно, в нем участвовали претенденты со всего мира. Публика, раскрыв рот, следила за ходом аукциона.

Кейт использовала огромный круглый тент, под которым свободно могла разместиться тысяча человек. Она затянула его тысячами метров светло-розового шелка, купленного, по иронии судьбы, на распродаже тканей, предпринятой после пожара складов фирмы. Ее кафедра находилась в центре. Телевизионные экраны позволяли наблюдать за торгами зрителям из задних рядов, а в каждом из проходов стояли люди, чтобы не пропустить поднятой руки кого-то из участников торга. Кейт должна была находиться начеку, чтобы все видеть и слышать.

В руке у нее был микрофон, и ее голос был слышен в самом дальнем ряду. Ощущалось всеобщее лихорадочное возбуждение, и, по мере того как взлетали цены, даже воздух вокруг, казалось, вибрировал.

В первый день на аукцион была выставлена мебель работы французских мастеров. Каждый предмет превысил исходную цену, цена за некоторые вещи дошла до миллиона фунтов.

Был сделан перерыв на ленч, объем торгов был так велик, что справиться с ним за одно утро нечего было и думать. Напитки продавались в шатре рядом; на составленных раскладных столах была разложена еда. Можно было купить что-либо и расположиться на газоне. Солнце сияло, руины сгоревшего дома представляли собой живописный контраст всему происходящему, местный оркестр играл популярные мелодии. Завсегдатаи аукционов удивленно отмечали, что этот аукцион ни в малейшей степени не напоминал чинные торги на Арлингтон-стрит.

Вечером Агата заявила, что все это больше походит на прием гостей в саду, чем на аукцион.

На следующий день на торги были выставлены фарфор и стекло, на третий — серебро и бронза, на четвертый — ковры и гобелены с утра, драгоценности и золото вечером. В последний день должны были продаваться картины, рисунки, наброски знаменитых художников.

К этому времени Кейт была окончательно вымотана.

Под тентом было жарко. Свет, телевизионные камеры, — аукцион демонстрировался каждый вечер в специальном выпуске новостей, кроме того, велась съемка для интервидения, — напряжение и сосредоточенность дались ей нелегко.

Блэз с волнением следил за ней. Кейт осунулась и похудела на несколько фунтов. Как всегда, когда волновалась, она ничего не ела. Слава Богу, сегодня последний день. Она просто могла больше не выдержать. Ей нужен мир и покой, тишина и отдых, и Блэз ломал голову над тем, как лучше устроить ей отдых.

Но в Кейт таились скрытые резервы, ее вела решимость перекрыть все рекорды своей сводной сестры.

И когда цена первого же рисунка, набросок работы Дюрера, за полминуты взлетела с 50 тысяч до 700 тысяч фунтов, Кейт поняла, что она победила Доминик!

Каждый вечер после аукциона она подводила итоги дня; каждый вечер цифры убеждали ее в том, что она опередила Доминик дю Вивье.

Аплодисменты, которыми публика встречала появление каждой вещи, жаркий торг и прекрасно организованный аукцион устанавливали новые правила. И новые цены. Кейт писала исходную цену цифрами, а не кодом, как обычно, — настолько она была уверена в успехе.

Снова и снова она перечеркивала цифры и писала последнюю цену, и уже уставшая рука выводила цифры нетвердо.

Возбужденные зрители начали вскакивать с мест, от гула голосов, казалось, становилось все жарче. Когда Кейт объявила — «миллион фунтов» за шедевр кисти Досси, художника эпохи Возрождения, наступила тишина. Молчали и оба конкурента, сражавшихся за картину, — нью-йоркский дилер с внешностью Франклина Д. Рузвельта и элегантный француз, который, как было известно, покупал вещи по поручению греческого судовладельца-миллиардера. Кейт казалась удивленной.

— Ну так как же, джентльмены? Это все? — спросила она с наигранным удивлением, словно была поражена тем, что два эксперта могут так «невысоко» оценить вещь исключительных достоинств. Тент задрожал от смеха и аплодисментов.

А когда, наконец, стукнул молоточек и картина перешла в собственность француза за 1200 тысяч, все присутствующие поднялись, чтобы аплодисментами и одобрительными возгласами выразить свое восхищение не только Кейт, но и самим удивительным аукционом, приковавшим к себе внимание публики на целых пять дней.

Овация длилась несколько минут.

Кейт покинула кафедру совершенно ошеломленной, но Блэз тут же оказался рядом, служа ей защитой, отодвигая плечом тех, кто стремился оказаться рядом с нею, не замечая ее бледности, отсутствующей улыбки, механических приветственных слов. Кейт слишком устала, она не могла даже разговаривать. Блэз решительно протащил ее сквозь толпу, обнимая за плечи, поддерживая, когда она спотыкалась. Он привел Кейт в ее импровизированный кабинет, заставил, несмотря на сопротивление, выпить бренди. А потом они вместе сели в поджидавший автомобиль. И уехали, оставив Найджела Марша, Джаспера Джонса и других сотрудников «Деспардс» наслаждаться поздравлениями, похвалами, восторгами. К тому времени, как они очутились в гостинице, Кейт буквально валилась с ног. Поднимаясь по лестнице, Блэз заметил:

— Один раз это все уже с нами было, помнишь?

Кейт ответила ему слабой улыбкой. И как тогда, в Гонконге, Блэз раздел ее и уложил в постель, но в этот раз он поцеловал ее.

— Ты все сделала замечательно, любовь моя, — сказал он. — Просто великолепно.

Тяжелые веки Кейт затрепетали.

— Правда? — полусонным голосом спросила она.

— Что? Что все замечательно?

— Что я — твоя любовь?

— Да, моя единственная и только моя. Я люблю тебя.

Кейт удовлетворенно вздохнула.

— Я тоже… — и с этими словами она заснула.

Отклики на аукцион появились в прессе многих стран. А британская пресса расточала щедрые похвалы, посвящая ему целые разделы в ежедневных газетах и цветные приложения к воскресным выпускам.

Общая сумма выручки достигла 23 490 тысяч фунтов, что составляло мировой рекорд для аукционов подобного типа. Но главное, о чем говорили и продолжали говорить еще не одну неделю, — это стиль аукциона.

— Хотя, конечно, — утверждали некоторые, — удивляться тут нечему, ведь Кейт Деспард наполовину француженка.

— Что же тогда сказать о ее сводной сестре? Ведь эта женщина француженка на все сто процентов, и что же?!

О Доминик не было ни слуху ни духу со времени ее ссоры с Блэзом. О ней не напоминала ни пресса, ни реклама. Через день после аукциона Кейт, Блэз и Герцогиня со всем своим сопровождением перебрались в город, и в тот же вечер Кейт устроила прием в «Клариджес» Шампанское лилось рекой, а Кейт в чудесном платье из тонкой золотистой ткани, с летящими рыжими волосами была душою вечера. Здесь была и Шарлотта в бледно-голубом шифоновом платье, и Лэрри Коул, и все сотрудники «Деспардс», вплоть до посыльных. Кейт пригласила сторожей, пожарных и полицейских, так же как и представителей страховой компании, осчастливившей Николаев Чивли. А сам он, вдохновленный причитающимися ему пятью процентами, пел дифирамбы Кейт Деспард, «аукционистке века». Герцогиня, вся в ослепительном сверкании драгоценностей и в шелковом одеянии с золотым шитьем, отбивала ритм музыки, с удовольствием наблюдая за своим внуком и дорогой своей Кейт.

— Я так и знала, что это случится, если я буду сталкивать их друг с другом достаточно часто, — самодовольно сообщила она Минин, вызывавшей всеобщее любопытство своим светло-кремовым одеянием с бахромой и экзотической национальной вышивкой. — Теперь все, что нам надо сделать, это заставить ту, другую, убраться с дороги. Иначе в один момент все может рухнуть.

Допивая уже второй бокал шампанского, Герцогиня не заметила появления «той, другой». И не замечала до тех пор, пока Минни не дотронулась до ее руки. Поглядев туда, куда кивком головы указала Минни, Герцогиня увидела в дверях Доминик в алом платье с блестками, отливавшими, как чешуя. Ее знаменитые сапфиры в ушах горели, как два луча света.

Ее появление, казалось, повергло всех в оцепенение.

Разговоры утихли, танцы прервались, оркестр сыграл еще несколько тактов и замолк. Кейт, танцевавшая с Николасом Чивли, высвободилась из его рук и в развевающемся золотом платье решительно двинулась навстречу своей сводной сестре.

— Доминик, — вежливо приветствовала ее Кейт, осознавая ее красоту, присутствие духа, блеск и в первый раз сознавая свою собственную силу и красоту.

— Кейт, — кивнула Доминик ей в ответ с легкой улыбкой.

Они не прижались друг к другу щеками, не пожали рук, вообще не коснулись одна другой.

— Что здесь нужно этой шлюхе? — пробормотала Агата, ища глазами своего внука. Она увидела, как он неподвижно стоит в дальнем конце зала, не отрывая взгляда от двух женщин.

— Поздравляю, — холодно сказала Доминик.

— Благодарю, — ответила Кейт, выдерживая взгляд внимательно разглядывавших ее необыкновенных глаз.

— Успех вам к лицу, — продолжала ее сводная сестра.

— Я собираюсь теперь не расставаться с ним, — улыбнулась Кейт.

Сейчас только Доминик поняла, что Кейт неуязвима.

Ее уверенность в себе стала ей защитой. Вместо неуклюжей, замкнутой девушки, измученной детскими обидами, перед ней стояла сдержанная красивая женщина в сиянии бесспорного успеха. В ней наконец проснулся огонь, а Доминик по своему опыту знала, что, начав гореть, он не угасает. Но ситуация все же не безнадежная, решила она.

С помощью интриг можно добиться многого. Вот почему Доминик решила появиться на приеме сегодня вечером.

Удивить всех и попытаться что-нибудь узнать.

— Вы не хотите угостить соперницу бокалом шампанского? — насмешливо спросила она.

— Я не могу пригласить вас разделить мою радость, — сказала ей в ответ Кейт, — но, пожалуйста, возьмите бокал.

Высоко неся голову, чуть улыбаясь, чувствуя на себе многочисленные взгляды и пренебрегая ими, Доминик проплыла к длинному столу, а затем вдоль него к тому месту, где стоял ее муж. Она подошла прямо к нему, положила руку ему на локоть, встала на цыпочки и коснулась губами его подбородка.

— Дорогой… — прошептала она, а в сапфировых глазах загорелся вызов. На мгновение она ощутила триумф, увидев, как дрогнули его красиво очерченные губы, как в черных глазах появился интерес. Но рука, которой она касалась, была безответной. Однако именно он подал Доминик бокал шампанского. Обернувшись к Кейт, Доминик подняла бокал.

— Победителю достаются трофеи, — произнесла она, прежде чем осушила его. — Мы можем поговорить?

Кейт кивнула и, повернувшись, пошла между расступившимися гостями к зеркальным дверям в конце зала.

Открыв дверь, она пропустила Доминик вперед, прошла сама, и двери захлопнулись.

— Боже мой! — воскликнул кто-то. — Побеседовать!

Ну и наглость!

Поднялся шум:

— Вы видали что-нибудь подобное?

— Кейт держалась с ней бесподобно.

— Да, смелости у нее не отнимешь.

— Что ей сейчас нужно?

— Кто-нибудь проверил, у нее нет оружия?

Все повернулись к Блэзу, по виду которого было совершенно невозможно понять, что он чувствует, когда вот так стоит, высокий, безупречно элегантный в смокинге, а лицо его бледностью может соперничать с рубашкой.

Тогда взгляды всех обратились к Агате, а она повелительно произнесла:

— Вечер еще не кончился, друзья.

Оркестр снова принялся играть, танцующие пары вышли на середину зала, остальные, стоя группами, бурно обсуждали событие. Спустя несколько минут Блэз отставил свой бокал и подошел к бабке.

— Какого черта она тут разыгрывает? — хотела узнать Герцогиня.

— Для Доминик игра не кончается до тех пор, пока она не выигрывает.

— Но сейчас она выиграть не может.

— Именно это она решила выяснить.

— Думаешь, Кейт с ней справится?

Блэз улыбнулся.

— Теперь она сможет справиться, и справится. Это ее борьба; она не только должна выиграть, нужно, чтобы увидели, что она выиграла и объяснила Доминик, каким образом.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Как правило, знаю, но ведь каждый может ошибиться. Успокойся, — невозмутимо сказал Блэз. — Давай лучше выльем еще шампанского…

В небольшой комнате, белой с золотой лепниной, две женщины стояли друг напротив Друга, их отражения множились несчетно в зеркальных дверях и в зеркалах на противоположной стене, так что казалось, их противостояние уходит в бесконечность.

— Я недооценила вас, — призналась Доминик.

— Не могу сказать вам того же.

— В любом случае, и говорить об этом поздно.

— Для вас вообще все сейчас поздно.

Доминик открыла сумочку, алую, в тон платью, вытащила золотой портсигар и не торопясь зажгла сигарету.

— Скажите мне, — спросила она, — как вы этого добились?

— Честным и кропотливым трудом.

— О, я спрашиваю не про подвиги малышки Неподкупности, я имела в виду Блэза.

— Я ничего не делала. Просто была такой, какая я есть.

— Была повсюду, куда бы он ни повернулся, куда вас подталкивала эта вечно везде сующая свой нос его бабка. Меня она никогда не любила. А мне не приходило в голову считаться с ней. А вы, напротив, начали с нее…

Это весьма предусмотрительно. Она — единственный человек в мире, имеющий на него влияние.

— Она любит его.

— Да… а он, в сущности говоря, не такой уж милый человек. Привлекательный, конечно, очень мужественный. Я хотела его с самого начала.

— Но вы никогда не любили его.

— Ему это и не было нужно.

— Тогда.

— Как легко вы расправляетесь с Прошлым, — прошептала Доминик.

— В счет идет только будущее. Я дошла до этой мысли непростым путем.

— Да… Чарльз, разумеется, знал. Он знал намного больше, чем я могла себе представить. И что самое главное, он знал вас.

— Он был моим отцом «И, — подумала Кейт, — ты больше не смеешь называть его отцом. Это больше, чем все остальное, говорит о моей победе!» Пока Доминик могла пользоваться именем Чарльза Деспарда, ему было гарантировано место в ее памяти, теперь же он стал просто человеком, который когда-то был женат на ее матери.

— С вашей стороны было умно перетянуть на свою сторону нужных людей.

— Я не так безумно самонадеянна, чтобы считать, что сумею обойтись без их помощи.

— Она еще вам понадобится. Ведь, как вам известно, год еще не кончился.

— Для вас — кончился.

Бархатные брови высокомерно поднялись.

— Я — то есть мы, — поправилась Кейт, — знаем слишком много, чтобы позволить вам продолжать действовать так же, как раньше. Поддельная статуэтка эпохи Тан была получена от вас, из тех же рук, что и все те вещи, которые вы без стыда и совести продали на вашем пресловутом «Аукционе века». Ролло, — Кейт ощутила, как гнев перехватывает ей горло, — чуть-чуть не убили по вашему распоряжению. Пожар устроили ваши приятели-гангстеры, и, наконец, все эти мерзкие слухи исходили от вас.

— Вас неплохо снабдили информацией.

Доминик старалась не показать, как напрягся каждый ее нерв, как холодные пальцы страха сжали ее сердце.

— Это вы снабдили нас информацией. За вами следили, вас подслушивали.

Прекрасное тело окаменело, прелестное лицо превратилось в маску.

— Блэз… — произнесла она с трудом.

— Да.

«Как он был прав, — благодарно думала Кейт. — Она бы никогда не поверила, что это устроила я. Как хорошо он знает ее», — промелькнула мысль, и Кейт почувствовала, как в ней шевельнулась ревность.

— Все началось с поездки Ролло в Гонконг. Ему казалось, что с вашим аукционом не все в порядке, и он получил сведения, подтверждающие это. Вы выбрали неудачный город для, ваших махинаций, там даже у стен есть уши.

— Только если хотят подслушивать, — зло возразила Доминик. — Я полагаю, у вас есть доказательства?

Кейт встретила насмешку настолько спокойно, что Доминик ответила на свой вопрос сама.

— Конечно, есть… Блэз делает все наверняка.

— Важнее всего сейчас последние данные, — сказала Кейт. — Я победила вас, я на 5400 тысяч фунтов впереди вас по доходам, а без вашего обычного подкупа и совращения у вас вряд ли есть какая бы то ни было надежда догнать меня до 31 декабря. Я победила вас — причем не в вашей игре, поскольку мне омерзительны ваши методы, — в том, что зовется Честной Игрой.

Кейт вздернула подбородок, голова ее была откинута назад, волосы окружали лицо сияющим ореолом.

Доминик засмеялась.

— Не хватало еще, чтобы вы сообщили, что сберегли для избранника свою девственность…

Ей хотелось задеть Кейт, и это удалось. Но Кейт быстро справилась с собой.

— Нет. Но, конечно, вас мне никогда не догнать.

— Ах ты дрянь!

— Если вы хотите играть в грязные игры, я с удовольствием понаблюдаю, так как здесь вам нет равных.

— Берегитесь, — предупредила Доминик.

— Нет, это вам нужно беречься. Один неверный взгляд, одно неверное слово, полшага за черту — и я уничтожу вас.

— И «Деспардс» тоже? Не думаю.

— Мне предстоит сделать «Деспардс» недосягаемым для вас. У меня есть одна пленка, очень четкая и качественная. Вы связаны с организацией китайских гангстеров, и полиция Гонконга будет рада возможности засадить их — да и вас — за решетку Если вам нужны публичные разоблачения, пожалуйста. Мне скрывать нечего, и я не побоюсь извлечь на свет все ваши грязные делишки за эти последние месяцы. — Кейт шагнула вперед. — Я хочу, чтобы вы покинули «Деспардс» Помните, победитель получает все. И я намерена взять «Деспардс» и удержать его. Я даю вам ваши два месяца — с условием, что вы либо ведете честную игру, либо уходите. Лучше уходите. Вам в нашем деле делать нечего.

— Расследование пришло к выводу, что пожар начался в результате несчастного случая.

— Да, так и будет считаться, пока я не предъявлю пленку, доказывающую, что поджог организован вами. — Кейт перевела дыхание. — Я предлагаю вам соглашение с одним условием: используйте оставшиеся два месяца для честных дел, если вы придете к концу года с лучшими, чем у меня, результатами, тогда и пленка, и все остальное достается вам. Но и не пытайтесь обманывать.

Два коротких месяца! У Доминик внутри все переворачивалось.

— Вы можете устраивать сколько угодно аукционов — но без обманов и хитростей.

— Согласна! — Доминик не колебалась. Она что-нибудь придумает, она может рассчитывать на поддержку людей, которые пользовались ее благосклонностью, она будет иметь дело с теми, кто захочет ее в обмен на то, что хочет она, она пустит в ход все свои связи, выпросит, одолжит или украдет — только чтобы продолжать заниматься аукционами! Один большой аукцион — и дело выровняется… ей придется работать со скоростью света. Но наберет ли она столько предметов для больших аукционов?

Но разве не у нее служащие лучше, чем во всех других аукционных домах? Разве у нее самой нет той же выучки еще со времен, когда сама она работала помощницей в «Деспардс»? Это может выручить ее… Во всяком случае, стоит попробовать.

Кейт почти воочию видела, какой расчетливый, холодный, компьютерный мозг включился в работу. , — Ну, что же решаете? — спросила Кейт.

Доминик посмотрела в ее лицо, такое изменившееся и похорошевшее, в глубокие сияющие глаза, взглянула на летящее платье.

— А вы изменились, — заметила она наконец.

— Надеюсь.

— И кое-чему научились.

— К счастью, не у вас. Теперь ваша очередь показать, что вы можете измениться, причем за вами будут наблюдать.

— Не существует того, что я не могла бы сделать, если приложу к этому усилия, — мягко сказала Доминик.

— Начнем с того, что я служу доказательством обратного, — улыбнулась Кейт.

Доминик подошла к дверям, которые Кейт открыла перед нею.

— Моего последнего слова вы еще не слышали. — Она проскользнула мимо Кейт и направилась к выходу, высоко вскинув голову, платье ее шуршало по ковру, и вот уже последняя вспышка переливающегося алого платья — и прекрасное видение исчезло.

Кейт перевела дух.

— Ну как?

Обернувшись, она увидела рядом с собой Блэза.

— Я хорошо провела разговор.

— Сказала про запись?

— Она знает, что запись у нас и каким образом мы ее получили.

— А ваше соглашение?

— Она согласилась.

— Это означает, что борьба продолжается.

— Но честная, в противном случае…

— Ты сказала, что за ней будут наблюдать?

— Да.

— Значит, она будет Предельно осторожна.

— Я знаю и тоже буду осторожна.

Но Блэз не улыбнулся в ответ.

— Доминик будет грозить опасностью, пока живет на свете.

— Я не захожу так далеко, когда строю планы.

Это заставило Блэза улыбнуться, чего она и добивалась.

— Я думал о том, чтобы… уехать с тобой вместе куда-нибудь далеко.

Радость Кейт стала еще заметнее.

— Правда? Куда?

— Я ничего не скажу тебе заранее.

— Когда я с тобой, мне все равно, где я нахожусь.

Их глаза встретились.

— Чертов гипс, — сказал Блэз таким тоном, что у Кейт перехватило дыхание. — Я не могу даже потанцевать с тобой.

— Я могу, — послышалось за их спинами.

Обернувшись, они увидели Лэрри Коула.

— Разрешите мне еще раз предложить себя в качестве замены?

Кейт рассмеялась. Теперь ей было известно, какую роль он играл по поручению Блэза.

— Я не возражаю, — покорно сказал Блэз. — Я, по крайней мере, смогу наблюдать за вами.

— Мне думается, мы не сможем так часто видеться в будущем, — поддразнила Лэрри Кейт, когда они начали танцевать.

— Наоборот. Мистер Чандлер распорядился, чтобы я не спускал с вас глаз, — с восхищением в голосе сказал Лэрри.

Кейт взглянула туда, где сидел Блэз; вытянув перед собою загипсованную ногу, он не сводил с нее взгляда.

Лэрри печально вздохнул:

— Как я, понимаю, у меня нет никаких шансов. Это из-за него мне не удалось прийти к финишу первым?

— Да.

— Значит, не повезло.

— Ox, я не знаю, — серьезно ответила Кейт, — но мы все же будем поддерживать какие-то отношения.

Сидя рядом с Блэзом, Шарлотта заметила:

— Как она хороша.

— Вы должны гордиться своей ученицей.

— Я и горжусь ею, и испытываю к ней нежность.

Кейт очень изменилась из-за вас.

— Да, я вижу, — не стал возражать Блэз.

— Как бы мне только хотелось, чтобы Ролло был здесь и видел все это, — сказала Шарлотта с грустной улыбкой.

— Как его дела?

— Все так же. Мы собираемся навестить его завтра.

Боюсь, Кейт чувствует себя виноватой, хотя я и убеждала ее, что никакой необходимости в ее визитах не было.

Ролло никогда не узнает, была она у него или нет.

— Они были так дружны, — сдержанно заметил Блэз.

— Были… Я знаю, звучит ужасно, но для Кейт было благом оказаться без Ролло. Она уже начала отдаляться от него, когда, не по его и не по ее вине, он был насильственно удален с главной позиции в ее жизни. — Она посмотрела на Блэза. — Вы заняли его место.

— Я и хочу быть главным в ее жизни, — тихо признался Блэз. — Она для меня важнее всех.

— То, что Кейт забыла про Ролло — пусть на несколько дней, — доказывает, что так и есть, — шутливо объяснила Шарлотта. — И уже довольно давно.

— Она неплохо это скрывала для человека, у которого все эмоции так очевидны.

— Она получила горький урок, увы, от своего отца.

— Возможно, это лучший способ научиться чему-нибудь, — задумчиво сказал Блэз. — Палочные уроки.

— Вы хотите сказать, что прошли ту же науку?

Он рассмеялся.

— А вы догадливы, Шарлотта Вейл. Думаю, вы отлично поладили бы с моей бабкой.

— Да мы уже поладили.

— Рад это слышать, — искренне сказал Блэз. Ему нравилась Шарлотта. Кроме того, он знал теперь, сколько она сделала для Кейт, и испытывал к ней и благодарность, и уважение. Она будет незаменима, когда, если это вообще произойдет, нужно будет справляться с яростью заброшенного Ролло Беллами. Да, думал Блэз, один Бог знает, что ждет нас впереди. Ему самому тоже нужно время, чтобы усилить и углубить свою власть над Кейт.

Поскольку он был влюблен впервые в жизни и, как и все влюбленные, жаждал полного обладания.

Кейт и Шарлотта поехали навестить Ролло в воскресенье после полудня. Он был худ, щеки запали, глаза ввалились. Пластыри и перевязки были сняты — прошло уже четыре месяца с тех пор, как он был избит, но перемен, увы, не было никаких.

— Ты думаешь, он когда-нибудь поправится? — спрашивала Кейт, держа исхудавшую руку Ролло.

— Доктора не видят причин, которые бы этому мешали.

— Но ведь он здесь уже так долго!

— Всего несколько месяцев. Я знаю, что люди годами могут находиться в коме.

— О Боже, молю тебя, нет… Я бы предпочла, чтобы он умер, а не лежал как живой мертвец.

— Тебе его не хватает?

— Ну… да, конечно. Сначала ужасно не хватало, но в эти последние месяцы… — вздохнула Кейт.

— Ты просто выросла и не нуждаешься больше в няньке.

— Да, мне кажется, можно это представить и так. — Она улыбнулась. — Когда мама умерла, он определенно обращался со мной, как с непослушным ребенком.

«Ролло отшлепает»… А сам меня ни разу пальцем не тронул.

— Только пускал в ход язык.

Кейт поежилась.

— О да… — Она снова вздохнула. — Я бы не возражала против любой его брани, только бы он вернулся.

Но Ролло, как обычно, сам выбрал время появления, Кейт с Шарлоттой покинули больницу и отправились в «Коннот», где должны были обедать с Блэзом и Агатой.

Когда они ели первое блюдо, Блэза попросили к телефону. Он возвращался медленно, и по его улыбке Кейт поняла, что у него хорошие новости.

— Корпорация заработала очередной миллиард долларов, — поддразнила она Блэза.

— Нет, хотя новость не хуже. Ролло пришел в себя.

Кейт вскочила, опрокинув стул — Пообедай, мы сейчас поедем туда, — быстро проговорил Блэз, когда она пробежала мимо него.

— А, пускай потом нам принесут новый обед, — не выдержала Агата. — Не могу пропустить такого зрелища.

Пойдем, Шарлотта…

Он больше не лежал, а сидел, привалившись спиной к подушкам. Глаза его были закрыты. Кейт, привыкшая к тому, что он всегда распоряжается всеми, была сбита с толку.

— Ролло… — нерешительно позвала она.

Глаза Ролло открылись. Они были какого-то неопределенного цвета, как небо в облаках, без обычного серебристого блеска, но взгляд их стал таким сердитым, когда Ролло увидал Кейт, что у нее перехватило дыхание.

— Ролло, — снова сказала она. — Это я, Кейт.

— Я не слепой, — голос стал тише, слабее, из него ушла резкость. — Что ты здесь делаешь? Почему ты не в школе?

Он вернулся в какой-то период в прошлом, сказали врачи. Надо предоставить ему возможность самому выйти из этого состояния. С ним нужно разговаривать, отвечать на его вопросы, но ни в коем случае ни о чем его не спрашивать. Просто быть здесь, когда он в вас нуждается. Ролло узнал Шарлотту, но спросил, как дела с ее новым спектаклем, в котором она участвовала давным-давно — еще в 1962 году. Блэза он не узнал, а вид Агаты заставил его, высоко подняв брови, страдальчески произнести:

— Никаких наркотиков, дорогая. Я никогда не работаю под этим делом.

Кейт прикусила губу, но Агата громко расхохоталась. Ролло Беллами оживал, оправдывая свою репутацию, и Агата стала навещать его чаще, чем кто-либо другой. Кейт появлялась у Ролло почти каждый вечер вместе с Блэзом, на что Ролло отреагировал, фыркнув:

— Я вижу, ты, наконец, завела себе дружка.

— Да, Ролло.

— Я не разрешаю тебе целыми ночами шататься по Лондону или заниматься чем еще…

— Знаешь, Блэз, мне кажется, шестидесятые годы как пунктик все же лучше, чем тридцатые, — сказала Кейт, когда они ехали обратно. — То, что он вообще вернулся, такое чудо — можно просто кричать от радости.

Но Блэзу не хотелось кричать от радости. Он внезапно оказался в тисках ревности. Ролло Беллами оказал решающее влияние на жизнь Кейт, был собственником по отношению к ней. Вдруг он, когда окончательно вернется к действительности, начнет казнить или миловать Блэза, а может быть, просто выставит его.

Не услышав ответа, Кейт взглянула на Блэза, увидела выражение его лица, с чуткостью любящей женщины стиснула его руку и сказала:

— Нет, любовь моя, так, как было, уже не будет.

Я изменилась. Я больше не нуждаюсь в Ролло, мне нужен ты.

Она увидела, что выражение его лица смягчилось.

— А если он сам не захочет признать это? — спросил Блэз.

— Ему придется. Это будет так, потому что я этого хочу.

Темные глаза Блэза встретились с ее глазами. У нее сердце разрывалось от сочувствия к нему. Этот большой, сильный человек был безумно ревнив, и это делало его ближе, человечнее, уничтожало остатки его суперменства. Он просто человек, поняла Кейт, как любой другой, но случилось так, что она любила именно этого.

— Я справлюсь с Ролло, — сказала она твердо.

— Дело в том, что я не могу справиться с собой, — сказал Блэз задумчиво. — С тех пор, как появилась ты…

Понимаешь, я словно потерял свою раковину и пытаюсь спрятаться в тени других чувств. Ни одно человеческое существо не значило никогда для меня больше, чем ты.

О тебе моя последняя мысль, когда я засыпаю, и о тебе думаю я, открывая глаза утром. Не могу работать, не могу собраться — я даже не могу с тобой заняться, наконец, любовью из-за этого проклятого гипса.

— Для одноногого ты справляешься неплохо, — серьезно заметила Кейт.

Блэз захохотал и привлек ее к себе.

— Скверная девчонка, — ухмыльнулся он. — Быстра на язык… И этим, и всем другим ты меня привязала, Кейт. Я никогда не думал, что можно так привязаться к кому-нибудь, но боюсь, что подозревал об этом и поэтому держался ото всех женщин подальше. Но за эти месяцы ты привязала меня к себе; я не видел этих уз, не ощущал их — до самого пожара. А тогда я понял. Кейт, я люблю тебя так, что это причиняет мне боль…

Ее рука сжала его руку, ее глаза лучились, лицо сияло.

— Вот почему я ревновал к Ролло. Вы были так дружны, и мне пришло в голову: что, если он захочет, чтобы все было как прежде? Что, если ваши отношения так крепки, что мне не разорвать их…

— Они не разорвались, они исчезли, когда я поняла, что они не нужны мне, — сказала Кейт, с любовью глядя на Блэза. — Они существовали, потому что я нуждалась в этом. Потом они умерли. Я очень люблю Ролло, но это же совсем другое. Он занимает важное место в моей жизни. А ты — моя жизнь…

На этот раз во вздохе Блэза слышалось удовлетворение. Он обнял Кейт, и остаток пути они проехали в молчаний, которое было полно неслышных звуков, жестов и взглядов.

Кейт была необходима только одна вещь. Портрет отца, чтобы повесить его в холле «Деспардс».

— Он принадлежит Доминик, — заметил Блэз. — Этот портрет был сделан в подарок ее матери.

— Но портреты Деспардов всегда в конце концов оказывались там, где и должны были быть, — в «Деспардс».

— Значит, так же будет и с этим. Я куплю его для тебя.

— Она должна его отдать, — не соглашалась Кейт.

— Но не отдаст. Ни тебе, ни мне, ни, тем более фирме «Деспардс».

— Но продаст? — спросила Кейт.

— За хорошую цену, безусловно, — Блэз тихонько встряхнул ее. — Деньги меня волнуют меньше всего.

Но Доминик деньги как раз волновали больше всего.

После того, что сообщила ей Кейт, Доминик лихорадочно принялась продавать себя, чтобы с ужасом обнаружить, что никто больше не интересуется ею. Снова и снова, когда ей казалось, что она вот-вот ухватится за какую-то стоящую вещь, оказывалось, что Кейт Деспард опередила ее. Несколько клиентов, раньше предлагавших вещи на аукцион, теперь отказались от ее услуг; человек, который раньше в нетерпении ждал у телефона ее звонков, теперь постоянно отсутствовал.

Если имя Доминик оказывалось в разделе светской хроники, с ним, как правило, были связаны какие-то сомнительные слухи и утверждения Она привыкла относиться к подобным вещам свысока и сейчас обнаружила', что не умеет ни к кому толком подольститься. Слишком поздно Доминик поняла, что быть миссис Блэз Чандлер значило гораздо больше, чем ей казалось Не прошло и месяца, как она поняла, что надежды выиграть состязание у нее нет. Оказалось, как с болью поняла Доминик, что она вышла из моды…

Теперь у всех на устах была Кейт Деспард, вокруг которой крутились, которой льстили и поклонялись.

Когда Кейт полетела в Нью-Йорк, ей были оказаны просто королевские почести. Даже сотрудники Доминик в Нью-Йорке, держа нос по ветру, отложили аукционы, чтобы встретиться с Кейт. А обед на ранчо «Счастливый Доллар» в честь передачи Чандлеровской коллекции американского искусства штату Колорадо! Агата Чандлер публично назвала Кейт инициатором всего этого мероприятия перед лицом собравшихся гостей, в число которых входил президент Соединенных Штатов. На долю Доминик оставалась только горечь. Которая усиливалась еще больше, когда она снова и снова видела на первых страницах журналов фотографии женщины, победившей ее, и мужчины, который был для нее потерян. На этих фотографиях они улыбались друг другу так, что Доминик физически ощущала боль.

К тому же Кейт продолжала работать. Расписание предстоящих аукционов вызывало у Доминик недомогание. Клиенты дожидались своей очереди, чтобы воспользоваться услугами Кейт. Те, кто раньше добивался знакомства с Доминик дю Вивье, теперь, когда она проиграла и продолжала проигрывать, сторонились ее.

Даже Вениша отвернулась от нее.

Доминик поехала в Прованс. Оттуда она написала Блэзу как душеприказчику официальное письмо с отказом от каких бы то ни было притязаний на «Деспардс», а заодно сообщила ему о том, что возбудила бракоразводный процесс на основании того, что он бросил ее. С присущим ей практицизмом она поняла, что, посмей она обвинить его в супружеской неверности, ее могли бы побить камнями.

«Ты коварный человек, — мысленно обращалась она к портрету своего отчима, висевшему в гостиной над камином. — Я думаю, ты все это спланировал. Мне казалось, что ты занимаешь ровно то место, которое я тебе предназначила, а оказалось, все это время ты манипулировал мною… Ну что ж, „Деспардс“ потерян для меня.

Но деньги, которые я заработала в Гонконге, целы, а все доходные дела, которые я обделывала на стороне, привели меня в один швейцарский банк. В этом банке не скоро узнают последние новости обо мне. Я еще вернусь. Пусть пройдет время. У людей короткая память. И я постараюсь получить как можно больше из чандлеровских миллиардов. Я могу разыграть роль покинутой жены — я вообще могу разыграть любую роль. Он получит свободу, но заплатит за нее, потому что мне понадобится много, очень много денег. Доминик дю Вивье восстанет из пепла. Птица Феникс позавидует мне.

Доминик взяла в руки небольшую шкатулку работы Фаберже, которая обычно хранилась в ее личном сейфе-.

Повернула крошечный ключик, подняла инкрустированную драгоценными камнями крышку и увидела плотно связанные бумаги: письма, записки, фотографии, гостиничные счета и тому подобное.

«Какая предусмотрительность — запастись всем этим!» — похвалила себя Доминик. Она, улыбаясь, принялась перебирать бумаги. Вот Лукка ди Ченца, который подделывал Тьеполо, целых четыре картины; вот Эдуарде Санта Анна, владелец сомнительного Гойи, столько людей, столько сомнительных сделок… и столько постельных фотографий, причем ни на одной нет ее лица, видно только тело. Ах да, вот еще прием на вилле Караччио в Венеции, неожиданно окончившийся оргией… целый ряд хорошо знакомых лиц, мужчины и женщины, и каждый в состоянии хорошо заплатить за негативы — и продолжать молчать «Мое обеспечение», — удовлетворенно подумала она, раскладывая фотографии по столу, как колоду карт в пасьянсе. И стала прикидывать, испытывая при этом мстительное удовольствие, — с кого же начать?

Блэз появился в доме без предупреждения, и на какой-то миг Доминик показалось, что она все-таки выиграла, что она настолько сильно привязала его к себе, что он не может обойтись без нее. Когда же она услышала, что привело его сюда, то злорадно сказала:

— Это обойдется тебе в кругленькую сумму.

— Я так и полагал.

— Боюсь, что ты не представляешь…

— Назови свою цену.

Доминик выглядела как всегда прекрасно. Она была по-прежнему верна себе даже тогда, когда верность ей других людей пошла на убыль. Она была одета в просторную шелковую пижаму цвета маков с широкими рукавами и брючинами, а ее волосы лежали, как всегда, волосок к волоску, блестя, словно китайские лаковые фигурки От нее исходил присущий лишь ей неповторимый аромат, но теперь он показался Блэзу приторным.

И красота Доминик не тронула его. Ему хотелось лишь договориться о картине и уехать. И лучше бы им больше никогда не встречаться.

— Ну так как же? — спросила Доминик с ленивой улыбкой. — Какую цену мы назначим за этот прекрасный портрет покойного Чарльза Гастона Деспарда? — Она чувствовала себя настолько неуязвимой, что собиралась поиграть с ним в кошки-мышки, уверенная в своих острых ноготочках, в своей невероятной быстроте и ловкости. — Это, конечно, не шедевр, но вещь редкая.

Доминик взглянула на портрет: Чарльз сидел в своем кабинете за письменным столом, держа в руке ручку. На лице его играла улыбка, белые пряди обрамляли смуглое чувственное лицо с теплыми карими глазами. Позади него висел портрет старого Гастона, основателя фирмы.

— Нельзя назвать это высоким искусством, — вынесла приговор Доминик, — но портрет превосходно передает сходство. Кому ты думаешь заказать портрет Кейт?

К Аннидзони не обращайся, все его портреты напоминают восковые фигуры. Какая жалость, что Болдини уже умер, он мог преобразить в красавицу самую что ни на есть простушку…

— Так сколько же? — спросил Блэз спокойно.

У Доминик больше не было над ним власти, и она решила наказать его за это.

— Так это ты устроил слежку за мной, да? Это ты записывал каждое мое слово, ты подучил малышку Деслард шантажировать меня?

— Я установил за тобой наблюдение, это правда, и записывал тоже я, но Кейт сама решила, что делать с результатами.

— У нее не хватило бы храбрости воспользоваться им».

— Кейт не любит причинять боль. Но во мне течет индейская кровь. Мы не позволяем чувствам мешать нам.

Они обменялись долгим, оценивающим взглядом, и Доминик ощутила, как по телу прошла дрожь. Да, подумала она. Это его затаенное дикарство и притягивало меня.

— Что тебя навело на мысль следить за мной?

— Кейт. Ей трудно скрывать свои эмоции, а ты вызывала у нее откровенную неприязнь, и я чувствовал это.

Она не из тех, кто ненавидит без причины, я поискал эту причину и обнаружил ее — Ролло Беллами. Он узнал тебя. И не только по аромату духов. Он подозревал тебя с самого начала. Поэтому и отправился в Гонконг. И поэтому ты приказала избить его — до смерти, как ты полагала, но он оказался человеком крепким, с сильной волей к жизни. Именно после этого я установил в твоих комнатах подслушивающее устройство и велел следить за тобой.

Мне известно, с какими людьми и как часто ты виделась там; мне известно, сколько времени проводил с тобой Чжао Ли как в твоей постели, так и вне ее.

— Я не верю тебе, Чжао Ли обязательно заметил бы, — передернула плечами Доминик.

Блэз улыбнулся.

— Ты забываешь, я был во Вьетнаме. За два проведенных там года я кое-что понял в восточной психологии.

Ты знаешь, твоя главная беда — это тщеславие. Ты ни на минуту не подумала, что кто-нибудь может следить за тобой. Твой аукцион имел успех, который вскружил тебе голову, и в то же время это была невероятная наглость.

Ты была так уверена, что все сойдет тебе с рук — даже убийство. — Он помолчал. — Я хотел бы узнать одну вещь. Что, маскарад Беллами был настолько хорош?

— Он был, — Доминик с неудовольствием повела плечиками, состроила гримаску, — неузнаваем. — Она вспомнила черноволосую голову, кровь, беглый взгляд, брошенный ею на обезображенное побоями лицо, и снова пожала плечами. «Тебе и сейчас наплевать на это, — подумал Блэз. — Единственный человек, интересующий тебя, — это ты сама».

— Ты сделала еще одну ошибку, не поверив в то, что Кейт знает, что делает. Неужели ты думала, что она оставит без присмотра огромный дом, доверху набитый бесценными старинными вещами? А ты бы на ее месте допустила такое?!

Ответа не последовало, только Пустой взгляд.

— Ты бы предприняла те же меры предосторожности, что и она. Ты была не права, допустив, что Кейт не хватит здравого смысла. Ты недооценила даже меня.

Тебе казалось, что ты уже похоронила нас, и тебе ничего больше не оставалось, как прислать на наши похороны букет цветов. Жаль только, — кратко закончил Блэз, — что похороны оказались твои…

— Я бы на твоем месте не говорила так уверенно, — повернулась к нему Доминик, кипя злобой. — И не думай, что, раз я сейчас в прорыве, меня можно списывать со счетов Пользуйся своим везением и знай, что я своего не упущу, а когда придет время, знай, я с тобой рассчитаюсь. Кстати, о расчетах, я хочу за этот портрет десять миллионов долларов.

Портрет не стоил и десяти тысяч, но Доминик знала — он бесценен для Кейт, а она — для Блэза.

— Эту сумму переведут тебе на твой нью-йоркский счет.

— Не на нью-йоркский, на женевский. В ближайшем будущем я собираюсь жить здесь.

— Как хочешь.

Он подошел к камину, аккуратно снял портрет.

Доминик наблюдала. На белой стене остался след — ровный прямоугольник. Она тут же решила повесить сюда что-нибудь, например, поддельного Матисса — натюрморт, который она приобрела в самом начале своей карьеры, не усомнившись в его подлинности, как и все остальные. И поняла свою ошибку, только когда человек, написавший картину, скверный художник, но отличный фальсификатор, сознался, что это его работа. Она сохранила картину как напоминание себе — для того чтобы не повторять дважды одну и ту же ошибку. И тем не менее повторила. Почему же Блэз Чандлер исчез из ее жизни, как вода, прорвавшая плотину? Ее охватило желание причинить ему боль.

— Что, неужели она стоит таких денег, эта малышка Деспард?

Блэз помолчал, глядя на нее сверху вниз.

— Всех денег мира не хватит, чтобы купить мою Кейт, — сказал он.

— Наконец-то! — воскликнула она, вне себя от злости. — Ты влюбился!

Он молчал, и Доминик увидела легкую улыбку на его губах. Он никогда так не улыбался ей.

— Да, влюбился, — подтвердил он.

Она уже не могла справиться с желанием ощутить еще большую боль.

— Что же тогда было у нас с тобой?

Он ответил сразу, и она поняла, что ответ был давно готов:

— Ничего.

Когда он с портретом вышел из комнаты, Доминик подбежала к окнам, выходившим на открытую террасу, вдоль которой он должен был пройти к своему автомобилю. Распахнув одно из окон, она дала волю своей злобе, выкрикивая ему вслед:

— Желаю тебе удачи, тупица! Она еще понадобится тебе… вам обоим! Вы еще услышите обо мне, и уж тогда вы вряд ли сможете быть счастливыми.

Глава 21

Февраль

Блэз и Кейт лежали на песке обнаженные, сплетясь в объятиях, позволяя ленивым океанским волнам омывать их разгоряченные любовью тела и наблюдая, как огромное ярко-красное солнце опускается за горизонт, как монетка в прорезь автомата.

Было тихо, только ветер вздыхал в пальмах и рябил воду, перекатывавшую камушки, которые постукивали, как кастаньеты, только цикады заводили свой вечерний концерт.

Кейт испытывала невероятное блаженство. Никогда в жизни она не ощущала ничего подобного и не верила, что возможно такое бесконечное удовлетворение, такое полное счастье.

И все это благодаря человеку, который сжимал ее в объятиях и который все еще оставался внутри ее лона — и ей это нравилось. Месяц назад сюда приехала Кейт Деспард, девушка, а завтра отсюда уедет Кейт Деспард, женщина. Женщина, которая плавала обнаженной, перестав стыдиться своего чуть округлившегося тела, ставшего золотистым от загара, гибким и ловким; женщина, способная брать и давать, испытывая невероятные ощущения, женщина, чья страсть, пробудившись, стала требовательной и ненасытной, погружавшей ее избранника в глубины и возносившей к вершинам, каких он раньше не знал и принимал с почти робкой благодарностью Она много плавала, ела столько, что ее саму это удивляло, играла в теннис, каталась верхом, предавалась любви — медленной и долгой — в послеполуденное время, прежде чем уснуть, чтобы проснуться и поплавать перед ужином, после которого они с Блэзом танцевали, прижавшись друг к Другу, прикрыв глаза, ведомые эротическим ритмом — пока желание не заставляло их скрыться в спальне и в очередной раз попытаться достичь пределов блаженства.

Блэз привез ее сюда, в отдаленный уголок на Юкатанском полуострове, месяц назад на акваплане. Белая вилла, казалось, стояла на краю земли. С трех сторон было море, с четвертой — непроходимые заросли. Здесь был плавательный бассейн, бирюзовый прямоугольник, где было прохладно даже в полуденную жару, а ночью они спускались на лифте, встроенном в утес, на пустой пляж, и там плавали обнаженными — кругом не было никого, только слуги в доме.

Блэз восхищал ее все больше. Поразительно и восхитительно было его знание не только ее тела, которое он, наконец, освободившись от гипса и не стесняемый более ничем, изучал со сводящей с ума неторопливой задумчивостью, заставлявшей ее просить, чтобы он наконец взял ее, но и ее мыслей. Она была потрясена тем, насколько хорошо он изучил ее за тот период, который он теперь называл «своим временным безбрачием».

Как-то Кейт упомянула о давно виденном фильме; там была вилла — она точно не помнила места действия — с белыми стенами, у моря, вся в арках, с шахматными черно-белыми мраморными полами, прохладными белыми прозрачными шторами, с высокими белыми свечами, мерцающими от дуновения теплого ветерка, со столом, накрытым на двоих, с шампанским в ведерке со льдом, с магнолиями и доносящимся откуда-то фортепианным ноктюрном Шопена. Все это, а в особенности ноктюрн, врезалось ей в память. Это сделалось ее девической мечтой — оказаться в таком месте с человеком, лица которого она тогда еще не могла себе представить.

Прилетев на Юкатан вечером, они поднялись на мозаичную, с перилами, мраморную террасу виллы с большими белыми арками, с прохладными белыми занавесками, с шампанским в ведерке и магнолиями, плавающими в пруду, где журчал фонтан, и его мелодия наполняла звуки шопеновского ноктюрна…

Она говорила Блэзу, что обожает зеленый цвет, — и обнаружила, что ее спальня была выдержана в бледных, серебряно-зеленых и белых тонах; она поделилась с ним своим мнением относительно того, что воплощением роскоши для нее служит утопленная в полу ванна, — и нашла в своей ванной комнате — у Блэза была отдельная — огромную ванну, к которой нужно было спускаться по лестнице из шести ступенек. Она рассказывала, как любит музыку и какие вещи производят на нее самое сильное впечатление, — и на вилле оказался самый современный музыкальный центр со всеми дисками, о которых она когда-либо упоминала. Казалось, Блэз запомнил все, что когда-либо говорила Кейт, и воссоздал здесь. Например, белые азалии в спальне, аромат которых смешивался с ночным воздухом, тонкие батистовые простыни, флакон ее любимых духов — «Vent Vert».

Кейт немедленно пробежала по всем комнатам.

— Но кому же все это принадлежит? — спросила она, затаив дыхание.

— Теперь мне, — ответил Блэз.

— Теперь?

— Я купил дом всего полтора месяца назад, когда я узнал, что он продается… Я гостил здесь однажды и не мог забыть этих мест…

Они оказались далеко от всех и всего, так далеко, что у Кейт было ощущение края земли, хотя, по словам Блэза, здесь поблизости располагались два крошечных острова-города: Пуэрто Хуарес и Эль Диас. Слуги были наняты там. А все остальное доставлялось из Майами: еда, вина, вода. Упаковку за упаковкой выгружали из акваплана, чтобы забить огромную морозилку, большой холодильник, кухонные буфеты. Никто из слуг не говорил по-английски, но Кейт обнаружила, что Блэз свободно изъясняется на испанском.

— Скажи, что еще ты умеешь, о чем я не подозреваю? — спрашивала она в восхищении, осматривая дом, открывая дверцы шкафов и обнаруживая, что они набиты одеждой ее размера; дотрагиваясь до резных фигурок ацтеков и майя, рассматривая золотые чеканные маски и головные украшения из драгоценных камней. — Это все было здесь, когда ты купил дом?

— Да. Это было единственное условие, которое я поставил, когда мне предложили купить виллу: чтобы все здесь было так, как-я-помню, до последних мелочей…

— Да, — сказала Кейт, — ты был прав насчет сюрприза…

И подумать только, после того, что произошло в Колорадо в воскресенье после Рождества, ей казалось, что ничто не может ее удивить. Они сидели за поздним завтраком, как вдруг Ролло позвал их взглянуть на экран телевизора. Все повернулись к телевизору.

— «…Доминик дю Вивье, бывшая жена Блэза Чандлера, одного из владельцев Корпорации, который скоро женится на ее сводной сестре, Кейт Деспард, вчера в Женеве зарегистрировала брак с бароном Анри Бейлем, швейцарским промышленником, мультимиллионером».

И на экране появилась Доминик в белом костюме с жакетом на одной пуговице, который, когда она наклонилась, чтобы взять у маленькой девочки букетик цветов, распахнулся, показав на мгновение ее не стянутую бюстгальтером грудь.

— Палома, младшая дочь барона — у него шесть детей от предыдущих четырех браков, — была подружкой невесты.

Блэз и Кейт переглянулись и снова, как загипнотизированные, уставились на экран.

«На последовавшем за церемонией приеме барон объявил, что для своей жены создает аукционный дом, который будет известен как „Дю Вивьез“, так что, похоже, соперничество, которое привлекло всеобщее внимание в прошлом году, еще не окончилось. Смотрите наши программы, и мы предоставим вам новейшую информацию.

Теперь сообщение из Вашингтона…»

Ролло выключил телевизор и сказал, сделав замысловатый жест:

— Она все еще пробует отодвинуть тебя в дальний угол сцены, дорогая.

Но Блэз и Кейт рассмеялись легко и весело.

— Шесть детей… — задыхался он. — Бог мой, чего стоит только сосчитать их… шестеро…

— И при этом выходит замуж в белом платье! — сквозь смех выдавила Кейт.

— Хороша, ничего не скажешь, — фыркнула Герцогиня.

— Да он ей в отцы годится, — с осуждением сказала Шарлотта.

— Но очень, очень богат, — докончил за нее Блэз.

— Есть люди, которые не знают, когда остановиться. — Кейт вытирала выступившие на глазах слезы.

— Она именно из таких, — сказал Блэз.

Взгляды черных и золотых глаз встретились. Все присутствующие сидели молча. Герцогиня кивала, тоже не говоря ни слова, в знак согласия с тем, что было сказано. Шарлотта наблюдала за Ролло, которому было больно смотреть на Блэза с Кейт. «Ох, не надо, не надо, дружище, — думала она. — Это больше не твоя Кейт. Она самостоятельная личность и, такая, как есть, вручает себя с радостью другому человеку» Шарлотта чувствовала неудовольствие Ролло, наблюдавшего за влюбленными, но само его молчание означало, что он принял происшедшие изменения. Все уляжется, думала Шарлотта. Кейт сейчас во всеоружии успеха, и любовь Блэза окрыляет ее. Кейт в эти дни просто сияла. Казалось, ничто не могло задеть ее. И даже ты, с сочувствием подумала Шарлотта, глядя на старого друга. Она обернулась и увидела, что Кейт и Блэз все еще не отрывают глаз друг от друга. Но вот Блэз улыбнулся.

— Да, — сказал он, — Ты справишься. Я уверен, что справишься.

Кейт взяла Блэза за руку, а он легонько хлопнул в ладоши.

— Берегитесь, баронесса, — мягко сказала Кейт. — Деспард снова на коне.

После Нового года Кейт и Блэз уехали с ранчо, оставив Герцогиню в компании Ролло и Шарлотты. Кейт не представляла, куда Блэз везет ее. В Майами они сменили «боинг-737» на акваплан, который перенес их через Флориду, Кубу и Юкатанский пролив и опустился у подножия утеса, где возвышалась волшебная вилла.

— Это рай, — мечтательно сказала Кейт, когда они с бокалами шампанского в руках наблюдали закат солнца.

— Нет… рай будет потом, — уточнил Блэз и поглядел на нее так, что вся она, казалось, начала таять.

Но потом неожиданно пришел страх, почти что паника. Кейт сидела перед туалетным столиком в белом воздушном платье, казавшемся весьма замысловатым, но буквально спадавшем с плеч, если расстегнуть единственную пуговицу в тон топазовым серьгам, подарку Блэза («Они идут к твоим глазам»), и знала, что выглядит прекрасно. Но чувствовала себя отвратительно, боясь разочаровать человека, который, как она понимала, ждал от нее многого. Пока Блэз ходил с гипсовой повязкой, тяжелой, неуклюжей, громоздкой, он целовал и ласкал Кейт — но не больше.

— Нет смысла, — говорил он, криво усмехаясь, — сейчас и начинать. Кроме того, мне хочется, чтобы все это было красиво, и, Бог даст, я тоже буду…

Он не сводил с нее глаз весь вечер. А разве сама она мечтала не об этом? Даже молилась. Но теперь, когда пришло время, ей хотелось сказать:

— Спасибо, я передумала.

Кейт была элементарно неопытна. В ее жизни было только двое мужчин, и обе связи оставили у нее чувство разочарования. А сейчас она боялась сама обмануть надежды единственного человека в мире, чьего разочарования она бы не вынесла.

И, чтобы справиться с волнением, она выпила перед ужином шампанского, а после ужина бренди, но оставалась на удивление трезвой. Она смотрела на магнолии, плывущие по прозрачной воде, на мерцающее пламя белых свечей и думала: «Вот так создаются мечты. Это прекрасно в кино… когда все плоское, на целлулоидной пленке, а ты сидишь в одном из первых рядов, ешь конфету с ликером и льешь сентиментальные слезы, потому что все выглядит романтично и красиво. Но действительность совсем другая: это напряжение, и большие ожидания, и невозможность оправдать их, и…»

— Кейт?

Она подняла на Блэза глаза, но тут же отвела их в сторону.

— Кейт…

Он стоял рядом с нею, и в его голосе было столько нежности и понимания, что глаза ее мгновенно наполнились слезами.

— Ты пробуешь что-то сказать мне — вроде того, что ты напилась, чтобы выдержать меня?

— Я не напилась, — жалобно возразила Кейт.

— Но не потому, что не хотела. Что случилось?

Она заставила себя взглянуть в его черные глаза.

— Я боюсь… Здесь так красиво, а я боюсь, что не подхожу ко всему этому…

— Разве ты еще не знаешь, что все, что бы ты ни сделала, не может разочаровать меня?

— Я разочаровывала других… мне говорили, что я холодна, как рыба…

— Не бывает холодных женщин, только неумелые мужчины.

— Ax, — она покачала головой и убежденно сказала:

— Ты не можешь быть неопытным. Доминик, наверное, не теряла бы с тобой времени даром…

Вино начало действовать.

— Значит, ты хочешь, чтобы мы с тобою занялись любовью?

— Да, конечно, хочу. Я только… я не… у меня нет… — рассыпавшаяся фраза наконец составилась. — Я не очень опытна.

— Прекрасно. Зато я опытен.

— Но после Доминик…

— А! Понимаю. Ты думаешь, я ищу другую Доминик?

Он улыбался, глядя на ее озабоченное лицо.

— И одной больше чем достаточно. Мне нужна Кейт.

Я купил этот дом для Кейт. Мне наплевать на Доминик, и меньше всего мне хотелось бы, чтобы ты думала о том, что я сравниваю вас. Ты — это ты, и другой такой нет на свете, и я хочу именно тебя. Не беспокойся о том, что делать, когда или как. Все, что я хочу от тебя — это шага мне навстречу…

Блэз подхватил ее на руки и понес к одному из плетеных шезлонгов, в котором вытянулся, прижимая ее к себе.

— Торопиться не нужно… никакой спешки…

И он потихоньку ласкал ее, шептал ласковые слова, нежно целовал, поцелуи становились все более страстными, и ее напряженность пропала, а робость испарилась от жара, охватившего их, ее нервозность сменилась желанием и проснувшейся чувственностью. Оба они трепетали…

— Люби меня, прошу тебя, люби меня… — Ее дыхание щекотало губы Блэза, усиливая его желание. Он снова поднял ее на руки и внес в дом, в серебристо-зеленую спальню, широко раздвинутые шторы которой позволяли лучам лунного света ложиться на прохладный мозаичный пол и огромную постель.

И на этой постели он любил ее, как никто до этого, заставляя ее выгибаться, ловить ртом воздух и содрогаться, пока она не ощутила его в себе, он заполнил ее всю, и ей показалось, что она сейчас взлетит, и она удивленно вскрикнула. Затем еще и еще раз высоким, ломким голосом, и ее длинные ноги обвились вокруг его талии. Блэз испытывал странное ощущение, словно он первый раз был с женщиной, его сводила с ума горячая упругость ее плоти, сочетание страстности и невинности, ее желание отдать все, что у нее есть, даже душу. Ощущение было таким сильным, таким глубоким, что он боялся умереть от наслаждения и, почувствовав, как Кейт застыла, выгнувшись дугою, откинув голову и широко открыв рот, дал себе волю, и они, покинув реальный мир, были подхвачены водоворотом, оставившим их обоих почти без чувств. Когда они очнулись, Блэз все еще был глубоко в ее лоне, и Кейт вдруг ощутила, что полностью слилась с ним, как будто выступившая на коже испарина сплавила их обоих в одно. Она открыла затуманенные глаза и встретила взгляд огромных темных глаз Блэза. Он пробормотал:

— Вот видишь…

— Да, я не представляла себе… зато теперь я понимаю, почему говорили, что я слепа. Теперь я прозрела.

— Нет, — сказал он странным голосом, — это я прозрел.

Кейт свернулась, как кошечка, проводя ступней по его освобожденной от гипса ноге, и прижалась к нему, чуть не мурлыча от чувственного наслаждения.

— У тебя подходящее имя, — улыбнулся ей Блэз. — Ты совсем как кошечка… я буду теперь звать тебя «Кэт».

— Хорошо, — согласилась Кейт. — Мне нравится это имя… меня так называл только отец.

— Твое имя было последним, что он произнес, знаешь ли ты об этом? Его жена думала, что он говорил о ней, но я никогда не слышал, чтобы он называл Катрин иначе, чем «моя красавица». Она говорила мне, что он сказал «Кэт… моя маленькая Кэт». Когда я прочел письма, я понял, что он говорил о тебе. — Блэз откинул упавшие на лицо Кейт тяжелые, ставшие влажными волосы. — Теперь я знаю, почему он так любил тебя…

Кейт спрятала лицо у него на груди.

— Спасибо, что ты сказал мне сейчас об этом. Все становится замечательным… — Она приподнялась. — Яне разочаровала тебя, правда?

— Ты изумила меня…

Ощутив прохладу, Блэз накрыл простынями Кейт и себя, и теперь они лежали в полном молчании. Кейт видела прекрасную комнату, лунный свет, падавший сквозь раздвинутые шторы, белую шапку азалий, блестящий мозаичный пол, чуть покачивающиеся от ленивого ветерка прозрачные белые шторы.

— Может быть, я умерла, — сонно прошептала она, — и рай выглядит именно так.

— Нет, не умерла, просто поняла, что значит жить.

Кейт еще крепче прижалась к нему.

— Да, да, ты прав…

Лежа на берегу, сонная Кейт пошевелилась.

— Это был самый чудесный месяц в моей жизни…

Я чувствую себя заново родившейся, совершенно новой и чистой, да, чистой, если это слово можно употребить для описания отношений любовников. Но ведь между нами нет ничего нечистого, правда? Мне кажется, что все нечистое сгорело…

— Как твоя белая кожа?

— Я неплохо загорела для рыжей. Даже рядом с тобой заметно, что загар есть.

Кожа Кейт была золотистой, кожа Блэза напоминала красное дерево.

— Как быстро все исчезло, — вздохнула Кейт, садясь на колени — Как и все твои запреты, — усмехнулся Блэз. — Подумать только, считалось, что у тебя нервы не в порядке.

Кейт кинулась на него, и некоторое время они боролись, как дети, пока он не победил и не пригвоздил запястья широко раскинутых рук Кейт к песку.

Но при виде ее смеющегося, сияющего лица Блэз не выдержал и склонился поцеловать ее, освободив запястья. В этот момент Кейт быстро откатилась от него, сбежала с берега и кинулась в воду.

— Еще разочек… — крикнула она.

Этой ночью, после нежного, долгого любовного акта, Кейт вдруг сказала:

— Интересно, я беременна?

Блэз рассмеялся.

— Если нет, то не по недостатку усердия.

— Ты огорчишься, если я беременна?

— Я буду счастлив, а Герцогиня перестанет пилить меня, чтобы я завел наследника Чандлеров.

— И наследника Деспардов.

— В таком случае тебе лучше родить близнецов.

— Тогда, — сказала Кейт самым невинным тоном, — может быть, нам стоит попробовать еще разок?

Примечания

1

Голливудская звезда 30-50-х годов.

(обратно)

2

Вид китайского фарфора со светлой серовато-зеленой глазурью.

(обратно)

3

Конечно. Вы моя американская бабушка.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21 . . . .