«Маленький скандал»

Посвящается Бенджамину

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Лондон, апрель 1870 года

— Я не поеду! — Она попыталась вырваться. — Я уже говорила тебе. Оставь меня!

Он устал с ней спорить. Порой ему казалось, что все последние семнадцать лет он только и делал, что ее уговаривал.

— Ты поедешь! — В его голосе была слышна угроза. Настолько явная, что лакей непроизвольно напрягся, глядя куда угодно, только не в сторону своего хозяина.

— Нет! — закричала она и снова попыталась вырвать у него руку. В последнее время она стала верткая, как кошка, и все, что ему оставалось, это крепко держать ее за тонкое, обтянутое шелком запястье. — Я сказала, оставь меня!

Он вздохнул. Это нужно было предвидеть. Все указывало на это. Час назад, когда он перевязывал перед зеркалом галстук — Дункан образцовый слуга, это правда, но он с годами стал весьма упрямым, и всякие тонкие изменения в мужской моде лишь раздражали его, и он продолжал завязывать на галстуке такой же узел, какой делал двадцать лет кряду, вынуждая, таким образом, Берка тайком самому переделывать его работу, — мисс Питт, довольно пожилая женщина, компаньонка его дочери, ворвалась в его гостиную без предварительного уведомления и заметно взволнованная.

— Милорд, — прорыдала она. Слезы бежали по ее полным щекам. — Леди Изабель невыносима! Невыносима, вы слышите? Никто — никто — не способен выдержать такие оскорбления… — Мисс Питт прижала руку к губам и выбежала из комнаты.

Берк не был полностью уверен, но, похоже, мисс Питт только что заявила об уходе. Вздохнув, он начал развязывать галстук. Надобности в том, чтобы выглядеть наилучшим образом, уже не было. Ему не придется, как он планировал, наслаждаться в этот вечер обществом несравненной Сары Вудхарт. Нет, к сожалению, ему придется теперь вместо мисс Питт сопровождать Изабель на бал к леди Пигроув.

К черту все!

И сейчас эта несносная девчонка вырывается из его рук, пытаясь его укусить — да, именно укусить, — чтобы он ее отпустил! Он всей душой надеялся, что никто из соседей не видит этой сцены. Эти публичные проявления характера становятся чертовски неудобными. Всего несколько лет назад, когда она была моложе и меньше, все было по-другому, но теперь…

Теперь он обнаружил, что все чаще стремится уединиться с трубкой у уютного камина в своей библиотеке.

Да, камин привлекает его даже больше, чем общество достойной миссис Вудхарт.

Господи, как отвратительно! Разве такое может быть на самом деле? Он что, стареет? Дункан говорил ему это не раз. Намеками, конечно. Хороший слуга никогда не скажет, что хозяин не в форме. Но на днях этот парень имел наглость приготовить ему утром фланелевый жилет — почему-то из всех вещей выбор пал именно на него. Фланелевый! Как будто Берку вот-вот стукнет пятьдесят семь, а не всего-то тридцать семь. Как будто он дряхлый старик, а не мужчина в расцвете лет, каким он считал себя и в чем многие из самых привлекательных женщин Лондона, включая миссис Вудхарт, его уверяли. Тот день, надо признаться, Дункан запомнит надолго.

Так же, как и Изабель. Он не шутил. Тем более что в конце концов это пойдет ей на пользу.

— А я, — он наклонился и хорошо отработанным движением взвалил ее, как мешок пшеницы, на плечо, — говорю, поедешь!

Она издала такой визг, что он, казалось, пронзил густой желтый туман, который словно занавес опустился на Парк-лейн и разнесся по всему Лондону — скорее всего именно этого и ждущему. Им потребуется немало времени, чтобы пробраться через образовавшиеся в связи с туманом заторы на дорогах к дверям Пигроув. Единственное, чего ему сейчас не хватало — кроме истерики Изабель, разумеется, — так это густого удушливого тумана. Еще больше ему не хватало только пули в голову. Или, может быть, кинжала в сердце.

Через мгновение его второе желание почти сбылось. Только вместо кинжала какая-то тень, которая вдруг материализовалась из тумана будто ниоткуда, нацелила кончик зонта прямо ему в сердце. Или туда, где должно было находиться его сердце, которого, если верить Изабель, возвещавшей об этом во весь голос, у него не было.

— Прошу прощения, мадам, — обратился Берк к владелице зонта — и довольно спокойно, как он польстил сам себе, для человека, известного своей вспыльчивостью. — Но не могли бы вы опустить эту штуку? Она мешает мне подойти вон к тому экипажу, который нас ждет.

— Еще шаг, — заявила владелица зонта удивительно твердым для такого… ну, скажем, миниатюрного создания голосом, — и я создам серьезную угрозу вашим надеждам зачать наследника.

Берк взглянул на своего лакея. Ему это привиделось, или на него действительно напал у дверей его собственного дома, да еще на Парк-лейн, самой фешенебельной улице Лондона, совершенно незнакомый человек? Хуже того, этот совершенно незнакомый человек оказался молодой женщиной… именно такой молодой женщиной, которых Берк так старательно избегал в различных общественных местах.

Разве можно его винить за это? На него всегда накатывала тревога, когда во время беседы с одним из этих созданий, которые по большей части, по правде сказать, отнюдь не были блестящими собеседницами, ее увешанная драгоценностями мать внезапно неизвестно откуда пикировала на них и вежливо, но твердо уводила от него свое сокровище.

Здесь же матроны, похоже, не было. Эта молодая дама была совершенно одна. И это выглядело нелепо, да еще в такую мрачную ночь, каких он уже давно не видел. Где ее компаньонка? Конечно же, столь молодая женщина должна иметь компаньонку, хотя бы для того, чтобы та не позволяла ей угрожать джентльменам острым наконечником своего зонтика, что скорее всего у нее уже вошло в привычку.

Ну и что ему делать? Будь это мужчина, Берк просто свалил бы его на землю, переступил через неподвижное тело и продолжил идти своей дорогой. А в случае необходимости он бы даже вызвал этого парня на дуэль и, находясь в таком настроении, с удовольствием всадил пулю ему в лоб.

Но она не мужчина. Она всего-навсего хрупкая женщина. Он подумал, что запросто мог бы поднять ее и переставить на другое место, чтобы очистить себе дорогу. Однако прикосновение к даме, особенно столь юной, могло быть чревато всевозможными проблемами. Ну так что же ему делать?

Перри, от которого он по наивности ожидал помощи, даже пальцем не пошевелил. Он тоже в упор смотрел на молодую женщину, его и без того выпуклые глаза готовы были вылезти из орбит — конечно, не при виде зонта, нацеленного в грудь хозяина, а при виде ее стройных лодыжек, которые стали отчетливо видны из-под юбки, чуть приподнявшейся, когда она приняла стойку фехтовальщика. Глупый мальчишка. Берк проследит, чтобы его завтра же уволили.

— Отпустите ее, — приказала молодая женщина. — Немедленно!

— Послушайте-ка, — голос Берка, несмотря на переполнявшие его эмоции, звучал вполне сдержанно, — прекратите направлять на меня эту штуку. Я, между прочим, являюсь…

— Меня нисколько не интересует, кто вы такой, — перебила его незнакомка, причем довольно бесцеремонно. — Вы поставите девушку на землю, и считайте большой удачей для себя, что я не зову констебля. Хотя я вовсе не уверена, что не сделаю этого. Я в жизни не видела зрелища постыднее! Чтобы мужчина ваших лет пользовался беззащитностью девушки более чем вдвое моложе его!

«Пользовался беззащитностью! — При этих словах Берк едва не уронил свою ношу, настолько он был поражен. — Какая дерзость!»

— Вы что, действительно думаете…

К его ужасу, Изабель, подозрительно затихнув в тот момент, когда появилась эта размахивающая зонтом мегера, приподняла прикрытую плащом голову и проговорила жалобным голоском, который так разительно отличался от ее обычно самоуверенного тона:

— О, пожалуйста, мисс, помогите мне. Он делает мне больно.

Кончик зонта уперся в лацкан его сюртука, и он почувствовал, как металлическое острие вонзается ему прямо в сердце. Молодая женщина уже больше не обращалась к Берку, а повернулась к лакею:

— Не стой же как невоспитанный болван! Беги за полицией.

Перри открыл рот. Берк раздраженно наблюдал, как на лице лакея отражались раздиравшие его чувства: с одной стороны, верность хозяину, а с другой — желание подчиниться девушке с таким властным голосом.

— Но-о… — заикаясь, проговорил этот балбес. — Он уволит меня, если я…

— Уволит? — И без того громадные серые глаза девушки от злости стали еще больше. — Надеюсь, ты предпочтешь быть уволенным, вместо того чтобы сесть за решетку в качестве сообщника похитителя, не правда ли?

— Нет, мисс, но… — запричитал Перри.

Изабель больше уже не могла сдерживаться. Берк ощущал, как она корчится у него на плече. Даже сквозь укрепленный китовым усом корсет он почувствовал содрогание ее живота, когда она прыснула от смеха.

Только вот девушке с остроконечным зонтом в этих звуках, конечно, послышались всхлипы. Он увидел бледное лицо, обрамленное капором — когда-то, видимо, довольно дорогим, но уже давно вышедшим из моды, — и застывшее в гневе. Она размахнулась, намереваясь — он в этом нисколько не сомневался — проткнуть его своим зонтом.

Ему оставалось лишь ухватиться за последнюю соломинку.

— Послушайте же, — возмущенно заявил он, довольно неделикатно стряхнув Изабель с плеча, но при этом продолжая крепко держать ее за руку — его не проведешь! — чтобы не дать ей скрыться в темноте, что в последнее время стало повторяться довольно часто. — Хоть я и не имею ни малейшего представления, чем мог заслужить такое грубое отношение к себе — да еще на пороге собственного дома, — тем не менее позвольте заверить вас, что ситуация со всех точек зрения весьма безобидная. Эта молодая дама приходится мне дочерью.

Зонтик не сдвинулся ни на дюйм.

— Так я вам и поверила! — фыркнула его владелица.

Берк огляделся в поисках чего-нибудь, что можно было бы бросить в нее. Он чувствовал, что его вот-вот хватит удар. В самом деле, чем он заслужил такое? Все, чего он хотел, — все, чего он когда-либо хотел, — это выдать Изабель за какого-нибудь порядочного парня, который не будет ее обманывать и проматывать деньги, выделенные ей Берком в качестве приданого, и почувствовать себя наконец свободным, чтобы иметь возможность провести приятный вечер с милой дамой вроде Сары Вудхарт. Или с книгой. Да, даже с книгой у пылающего камина. Разве он требует слишком много?

Видимо, да, раз улицы Лондона наводнены сумасшедшими дамами, размахивающими зонтами.

Перри раскрыл рот и, похоже, впервые за всю свою глупую жизнь сказал нечто вразумительное, а именно:

— Гм, мисс. Эта молодая леди на самом деле его дочь.

Изабель, которая очень старалась не засмеяться после того, как он поставил ее на землю, огласила улицу звонким смехом.

— О, — воскликнула она, — простите меня! Но было так здорово, когда вы угрожали папе зонтиком. Я ничего не могла с собой поделать.

Зонтик заколебался. Слегка, но это было заметно.

— Если он ваш отец, — ее тонкие брови изумленно сдвинулись под темно-русыми локонами, — тогда отчего же вы так визжали?

— Ах, это! — Изабель закатила глаза, давая понять, что ответ очевиден. — Потому что он заставляет меня ехать на бал к леди Пигроув.

К величайшему изумлению Берка, молодая женщина — эта незнакомка, эта ненормальная — восприняла такое заявление как нечто совершенно естественное. Берк словно громом пораженный наблюдал, как зонтик неохотно опускается вниз, и вот его наконечник наконец звякнул о землю.

— Господи Боже! — вскричала незнакомка. — Вы просто не можете туда идти!

Изабель дернула Берка за рукав, скорее требовательно, чем игриво.

— Видишь, папа? — проворковала она, — Что я тебе говорила?

Теперь уже Берк был абсолютно уверен, что его хватит удар. Он не понимал, что вообще происходит. Всего несколько секунд назад молодая женщина, стоящая перед ним, собиралась звать полицию. А сейчас она преспокойно болтает с его дочерью, словно они сидят у какой-нибудь модистки, а не стоят посреди Парк-лейн в девять часов самого туманного весеннего вечера, какой он только мог припомнить.

— Там самое настоящее столпотворение, — уверяла эта женщина его дочь. — Леди Пигроув приглашает вдвое больше гостей, чем может поместиться в ее доме. Даже рядом с этим местом пройти и то сплошной кошмар. И никто из значительных людей туда не ходит. Только прихлебатели да провинциальные кумушки — и все.

— Я знала это! — Изабель топнула изящной туфелькой. Звук поглотила ковровая дорожка, которую Перри предусмотрительно раскатал на дороге, чтобы по пути к экипажу она не запачкала подол нарядного платья. — Я ему говорила. Но он меня не слушает… Он слушает только мисс Питт, — продолжала Изабель. — А мисс Питт вбила себе в голову нелепую мысль, что надо идти именно к Пигроув.

— А кто такая мисс Питт? — У незнакомки хватило наглости об этом спросить.

Прежде чем Берк смог вставить хоть слово, Изабель ответила:

— А, она была моей компаньонкой. Пока час назад не объявила о своем уходе.

— Компаньонка? С какой это стати вам навязывают какую-то компаньонку?

— Если вас это так интересует… — желчно заметил Берк. — Дело в том, что ее мать умерла. А теперь прошу меня простить, мадам…

— Вовсе нет! — воскликнула Изабель. — Вовсе не потому, папа. — Она доверительно обратилась к незнакомке: — Мама действительно умерла, но он нанимает мне компаньонок потому, что не желает никуда брать меня с собой. Он хочет проводить все свое время с миссис Вудхарт…

Берк еще крепче сжал руку Изабель.

— Перри, — приказал он. — Дверь, пожалуйста.

Лакей, слушавший разговор двух дам с большим вниманием, чем любое из приказаний Берка, подпрыгнул от неожиданности и пробормотал:

— М-милорд?

Берк подумал, не будет ли это слишком жестоко, если он поддаст Перри ногой под зад. Но потом решил, что именно так это и будет выглядеть.

— Дверь! — прорычал он. — Дверь экипажа. Открой ее. Сейчас же.

Глупый лакей бросился выполнять приказание хозяина. Тем временем, к вящей досаде Берка, Изабель продолжала болтать.

— Ох, — говорила она. — Я все время убеждаю их, что ходить следует к Дэйм Эшфорт, но разве они меня послушают? Никогда. Неудивительно поэтому, что я была груба с мисс Питт. Я имею в виду, что когда тебя никто не желает слушать…

— А что, у нее сегодня вечером бал? — Молодая дама беззаботно опиралась на рукоять зонта, будто это был молоток для игры в крокет и все они стояли на залитой солнцем лужайке, наслаждаясь дружеской беседой. — Ах, вот оно что. Но тогда вы просто не можете пропустить бал у Дэйм Эшфорт.

— Да, все это задумано, видите ли, для того, чтобы держать меня подальше от человека, которого я люблю…

— Садись в экипаж, — с каменным лицом прервал ее Берк. Он гордился собой. Он удержался от того, чтобы попросту не затолкать ее внутрь, как ему сначала хотелось. Он старается держать себя в руках. Один Бог знает, чего ему это стоило в последние несколько недель. Но он внимательно следит за собой. Если им удастся избежать кровопролития, на которое напрашивается эта болтливая девица, он будет доволен.

— Но, папа! — Изабель посмотрела на него, округлив глаза. — Я думала, ты слышишь, что говорит леди. Бал у леди Пигроув просто не…

— Садись в экипаж! — загремел Берк.

Изабель сделала шаг назад, но он оказался проворнее. Он поймал ее и усадил в карету, но нежно — даже скандалистка с зонтом должна была признать, что сделал он это очень аккуратно. Как только последний фрагмент шлейфа Изабель скрылся внутри экипажа, он повернулся и сказал удивленной молодой леди, стоявшей посреди улицы:

— Доброго вам вечера.

Затем он тоже скрылся в глубине экипажа, предварительно рявкнув кучеру, чтобы тот трогал, что и было тотчас же исполнено.

Изабель, придя в себя, проговорила с сиденья напротив:

— В самом деле, папа, не было причины быть таким грубым!

— Грубым? — Он усмехнулся без тени юмора. — Мне это нравится! А я считаю, что нет ни капли вежливости в том, что совершенно незнакомая женщина приставляет ко мне свой зонтик, да еще угрожает позвать полицию, словно я какой-нибудь беглый преступник.

— Не такая уж она незнакомка! — возразила Изабель, расправляя ярды белого атласа, из которого была сшита ее юбка. — Это мисс Мейхью. Я встречала ее несколько раз неподалеку от дома.

— Господи! — Берк изумленно уставился на дочь. — Это создание живет на Парк-лейн? Я не знаю в округе никого по имени Мейхью. У кого она живет?

— Она живет в семье Следжей и служит гувернанткой у всех этих несчастных мальчишек.

— А-а… — Берк немного успокоился. Неудивительно, что он ее не узнал. Хорошо хоть, что эта женщина всего лишь служанка и не станет сплетничать с соседями о том, что Берк Трэхерн, третий маркиз Уингейт, не в состоянии обеспечить должное воспитание своей упрямой дочери.

Впрочем, если и станет, вряд ли кто-нибудь из серьезных людей будет ее слушать.

Затем он спросил, и в его голосе слышалось возмущение:

— Если ты видела ее раньше, то тогда какого черта она не знала, что ты моя дочь? С чего это она решила, что я на тебя напал?

— Она только недавно начала там работать, — сказала Изабель, натягивая перчатки. — Кроме того, где она могла тебя увидеть? Конечно, не в церкви, если учесть, как часто ты по субботам добираешься до кровати только на рассвете.

Берк посмотрел на нее при свете масляного светильника, горевшего в салоне экипажа. Он не считал, что дочери следует говорить с отцом в такой фамильярной манере. Вот что получается, подумал он, когда женишься так рано. Ведь отец его предупреждал, и был прав. У других отцов — постарше, которые в отличие от него подождали, пока им не перевалит за двадцать, прежде чем жениться — дочери не разговаривают так непочтительно. Во всяком случае, так думал Берк. Благодаря довольно бурному прошлому и сопутствовавшей ему репутации Берку не довелось иметь очень много друзей.

Однако он полагал, что будь у него друзья-мужчины и если бы у них были дочери, то наверняка послушные и скромные создания, такие, каким он представлял в мечтах свою дочь вместо этого невыносимого существа, которое полтора месяца назад вдруг появилось из дорогого пансиона и с тех пор столь невежливо разговаривало с ним за обеденным столом.

— Изабель, — он изо всех сил старался не повышать голос, — что ты сделала с мисс Питт?

Девушка равнодушно изучала потолок экипажа.

— Если экипаж подъедет к воротам дома Пигроув, я убегу. Я просто тебя предупреждаю.

— Изабель, — сказал он снова — как ему казалось, с изумительным терпением. — Мисс Питт уже пятая компаньонка за последние несколько недель. Не расскажешь ли мне, что тебе в ней так не понравилось? У нее были прекрасные рекомендации. Леди Читтенхаус говорит…

— Леди Читтенхаус! — фыркнула Изабель. — Что она понимает? Ни одной из ее дочерей никогда не нужны были компаньонки. Ни один мужчина в здравом уме даже близко не подойдет к ним. Я в жизни не видела более мерзких физиономий. Можно подумать, что они никогда не слышали про мыло. Будет странно, если какая-нибудь из них вообще выйдет замуж.

— Леди Читтенхаус, — проговорил Берк, не обращая внимания на ее слова, — написала для мисс Питт очень хвалебное рекомендательное письмо…

— Да? А она не упоминала в своем письме, что мисс Питт, помимо того что она фантастически скучная дама, вечно лепечущая о своих драгоценных племянниках и племянницах, еще и плюется при разговоре, особенно когда пытается исправлять мое, как она говорит, дикое поведение? Этого она не упоминала?

— Если мисс Питт столь неприятная особа, — Берк старался говорить как можно спокойнее, если учесть, что он был готов задушить ее, — почему же тогда ты не пришла ко мне и не попросила подыскать кого-нибудь еще?

— Потому что я знала, что ты найдешь еще хуже. — Изабель не отрываясь смотрела в окно на покрытую туманом улицу. — Знаешь, если бы ты позволил мне побеседовать с кандидатками…

Берк не мог удержаться от улыбки, слушая ее нарочито безразличный тон.

— И кого бы ты сочла подходящей кандидатурой, Изабель? Не сомневаюсь, кого-нибудь вроде этой мисс Мейхью.

— А что ты имеешь против мисс Мейхью? — ощетинилась Изабель. — На нее смотреть намного приятнее, чем на эту ужасную старую мисс Питт.

— Тебе вовсе не нужен кто-то, на кого приятно смотреть! — прорычал Берк. — Тебе нужна строгая компаньонка, которая бы следила за тем, чтобы ты не сбежала с этим жалким Сондерсом…

Не успели эти слова сорваться с его губ, как он понял, что сказал что-то не то. И тут же на сиденье напротив разразилась буря.

— Джеффри вовсе не жалкий! — закричала Изабель. — Ты бы и сам в этом убедился, если бы только нашел минуту, чтобы с ним познакомиться…

Берк отвернулся от дочери и тоже выглянул в окно. К несчастью, их экипаж попал в пробку, и его окружили продавцы цветов, лент, попрошайки, проститутки — словом, обычный сброд, который встречается по вечерам на улицах Лондона. Стекла в карете были подняты, поэтому никто не мог дотянуться до них, однако Берк отчетливо видел их руки, поднятые к ним, грязные, натруженные работой и нищетой. Он не удержался и вздохнул. Он совсем не так представлял себе сегодняшний вечер. К этому времени он планировал быть уже в своей ложе в театре. Теперь, если повезет, он успеет лишь к дверям, ведущим за кулисы, прежде чем Сара скользнет через них в толпу, каждый вечер собирающуюся там, чтобы воздать должное ее несравненному таланту…

Во всяком случае, ей нравилось так думать. Берк же прекрасно знал, чему они все там отдавали дань, и талант Сары Вудхарт не имел к этому никакого отношения.

— Мне нет нужды знакомиться с мистером Сондерсом, Изабель, — заявил он, собрав все свое хладнокровие. — Видишь ли, я достаточно наслышан обо всем, что касается этого джентльмена, и могу лишь сказать, что этот щеголь отведает плетки, как только осмелится показаться в дверях нашего дома.

— Папа! — Изабель начала всхлипывать. — Если бы ты только послушал…

— Я слушал твой бред о Джеффри Сондерсе столько, сколько считал нужным, — заявил Берк. — И не произноси больше в моем присутствии его имени. — Это прозвучало очень решительно и безапелляционно, именно так должен звучать голос отца. — А теперь мы поедем к Пигроув, поскольку мне известно, что мистера Сондерса туда не пригласили.

Изабель еще раз всхлипнула, на этот раз значительно громче, и произнесла трагическим голосом:

— Ты хочешь сказать, что поедешь к Пигроув? Я еду к Дэйм Эшфорт!

И прежде чем Берк понял, что она собирается сделать, Изабель бросилась к двери, открыла ее и выпорхнула наружу одним грациозным прыжком, которому позавидовала бы даже непревзойденная Сара Вудхарт.

Берк, вдруг ощутив одиночество, вздохнул. Боже его упаси иметь дело с влюбленными молодыми женщинами. Он и в самом деле совсем не так планировал провести сегодняшний вечер. Он водрузил на голову цилиндр, выбрался через распахнутую дверь и припустил через запрудившую улицу толпу за своим ребенком.

Глава 2

Кроме жара от огромного кухонного очага, который волной обдал Кейт Мейхью, когда она проскользнула в дверь, ее ждала еще Пэтси, поденщица, закружившая ее в своих объятиях — самый настоящий ураган розовых щек и кружевных нижних юбок.

— О, мисс! — закричала Пэтси, подбегая к девушке, которая даже не успела закрыть за собой дверь. — И что, вы думаете, произошло на этот раз? Никогда не догадаетесь!

— Генри засунул еще одну змею отцу в карман халата, — предположила Кейт, стягивая перчатки.

— Нет…

Кейт занялась пуговицами на своем пальто.

— Тогда, значит, Джонатан опять в присутствии матери произнес то слово.

— Какое слово, мисс?

— Ты знаешь, какое слово. То, что начинается с буквы «е».

— Да нет, мисс, ничего подобного! Как вы думаете, кто ждет вас в гостиной?

— Если лорд, то это, по правде говоря, очень кстати. — Кейт развязала капор и повесила его на деревянный крюк у двери. — Он должен был встретить меня на концерте, и я целый час повсюду искала его.

— Он сказал, что, видимо, перепутал церкви. — Пэтси шла за Кейт по пятам, пока та пробиралась через кухню. — Старый Филлипс очень расстроен, а хозяин просто вне себя! Он протоптал до дыр пол за дверью гостиной, пытаясь придумать предлог, чтобы туда зайти!

Кейт остановилась перед зеркалом у лестницы, которое там повесили специально для того, чтобы служанки могли поправить свои чепцы, прежде чем пройти в дверь, ведущую из служебных помещений, и безуспешно попыталась убрать со лба локон. Ее щеки, и без того розовые от холодного весеннего ветра, не нуждались в пощипывании, однако нос, пожалуй, чересчур покраснел. Малая толика муки из буфетной комнаты прекрасно устранила этот недостаток.

— Бедный Фредди, — вздохнула Кейт. — Давно он там?

— Почти с тех пор, как вы ушли. — Пэтси стояла справа от Кейт и говорила с ее отражением в зеркале.

— О Господи, — промолвила Кейт. И снова вздохнула. — Миссис Следж, наверное, злится?

— Вовсе нет! Завтра она просто раздуется от гордости, когда дамы из ее благотворительного швейного кружка начнут спрашивать, что это за роскошный экипаж стоял у ее дома, а она сможет сказать им, что это был сам граф Палмер…

— …который приехал навестить гувернантку ее детей? — Кейт прикрепила камею на кружевной воротник блузки. — Я бы сказала, что вряд ли.

— Этого она им не скажет. Она все повернет так, будто он приезжал поговорить с ней…

Служебная дверь распахнулась, и Филлипс, дворецкий, показался на верхней ступени лестницы. Девушки встрепенулись, и Пэтси кинулась к большому столу из толстых досок, на котором была разложена всевозможная медная посуда, и принялась старательно наводить на нее блеск.

Кейт не повезло. Внизу у нее не было никаких обязанностей, и поэтому, по мнению дворецкого, делать ей здесь было нечего. Спускаясь по узкой лестнице с самодовольным видом, он сказал:

— Мисс Мейхью, мне кажется, я неоднократно говорил вам, что хозяину не нравится, когда вы пользуетесь входом для слуг. Как гувернантке его детей вам пристало пользоваться главным входом.

Кейт очень хотелось сообщить дворецкому, что она предпочитает служебный вход парадному — в основном потому, что таким образом ей, как правило, удается избегать встреч с ним, хотя до сих пор не решалась говорить об этом вслух, и уже открыла было рот, но он продолжал говорить.

— И если бы вы на этот раз воспользовались парадной дверью, то не преминули бы обратить внимание, что его сиятельство граф Палмер уже почти два часа ждет вас в гостиной.

— Ах, мистер Филлипс, мне так жаль. Лорд Палмер должен был встретить меня на концерте сегодня вечером, и я подозреваю, что мы каким-то образом разминулись. Просто нет слов, чтобы выразить, как…

— В будущем, мисс Мейхью, — бесстрастно продолжал дворецкий, не обратив внимания на ее слова, — если вам вздумается пригласить в этот дом титулованных особ, будьте любезны заранее ставить меня в известность, чтобы я мог своевременно успеть разлить в графины хороший коньяк ради такого уважаемого гостя.

Кейт поняла, что Филлипс еле сдерживает гнев. Он не кричал и не бросался различными предметами — вышколенный слуга никогда не опустится до подобного проявления эмоций. Однако интонации его речи подсказали Кейт, что он злится, даже разъярен… и все потому, что ему пришлось подносить графу не самый лучший коньяк. Дворецкий такого ранга, как Филлипс, может даже умереть от такого позора.

И уж точно, он никогда не простит этого Кейт. По правде говоря, у них и без того отношения складывались не лучшим образом. Она принесла с собой в дом кошку — и Филлипс расценил это как оскорбление, направленное против него лично, поскольку, по его мнению, кошки были грязными тварями, пригодными лишь для ловли крыс по подвалам. А теперь она еще и унизила его.

Похоже, ей пора подыскивать себе другое место.

— Сказать по чести, мистер Филлипс, — начала Кейт, зная, что никакие ее оправдания не встретят сочувствия, однако решила все же попытаться спасти положение, — если бы я имела хоть малейшее представление, то…

— Не извиняйтесь передо мной, мисс Мейхью, — сухо бросил дворецкий. — Это хозяин старается развлечь графа вот уже в течение целых двух часов, пока вас не было.

Кейт пожала плечами. Что ж поделаешь, если Фредди настолько рассеян, что не может запомнить даже самый простой адрес. И разве она виновата, что он решил дожидаться ее возвращения именно в гостиной Следжа? И вообще, как Филлипс своим «в течение целых двух часов, пока вас не было» смеет намекать на то, что она где-то болтается, когда он прекрасно знает, что сегодня вечером ей разрешили уйти пораньше! В самом деле, в ее единственный свободный вечер ей могли бы позволить…

Но спорить было бесполезно. Во всяком случае, с таким человеком, как мистер Филлипс.

Приподняв юбку, Кейт стала подниматься по лестнице к двери в хозяйскую часть дома. Ей пришлось бочком протиснуться мимо Филлипса, однако он сделал каменное лицо, будто ее не заметил. И к лучшему, решила она, поскольку, скажи он еще хоть слово, она в своем нынешнем настроении могла бы надерзить ему — например, заявить этому мошеннику, что он подменяет хороший кларет худшим по качеству, а счет хозяину выставляет как за высокосортный.

Или, еще хуже, разнюхать какую-нибудь его тайну, которую он старательно скрывает, как время от времени делают ее юные подопечные.

Мистер Следж, как и говорила Пэтси, нервно вышагивал по густому ворсу восточного ковра перед дверью в гостиную. Услышав шаги, он поднял глаза и бросился к Кейт.

— Ох, мисс Мейхью, как я рад, что вы вернулись! — Он даже не старался скрыть облегчение. — Граф Палмер — он там, внутри, и ждет вас. Я принес ему сегодняшнюю газету. Я, знаете ли, не успел ее выбросить. Я подумал, что ему может понравиться.

Кейт улыбнулась своему хозяину. Сайрус Следж был неплохим человеком. Правда, он был не слишком умным и женился на своей уродливой родственнице, даже не подумав о том, что она в один прекрасный момент может унаследовать целое состояние — состояние, из которого теперь платили жалованье Кейт, а также содержали несколько миссий и сотни жителей Папуа — Новой Гвинеи, снабжая их обувью и Библиями.

— Я думал, — прошептал мистер Следж, — дать его сиятельству один из трактатов преподобного Биллингса, тот, что посвящен миссионерской деятельности. Как вы думаете, мисс Мейхью, это его заинтересует? Многие богатые молодые люди нашей страны не особенно интересуются судьбой менее счастливых. Их головы забиты охотой и театром. Но мне кажется, это происходит потому, что они не знают. Зачастую, видите ли, у них не было возможности узнать, как тяжело жить новогвинейцам, у которых нет ни охоты, ни театра, не говоря уже о Боге…

Кейт кивнула:

— Совершенно согласна с вами, мистер Следж. В следующий раз, когда его сиятельство заедет к нам, обязательно поговорите с ним об этом. Я полагаю, ему это доставит большое удовольствие.

Обычно бледное лицо мистера Следжа зарделось от удовольствия.

— Правда, мисс Мейхью? Вы правда так думаете?

— Конечно, я так думаю. — Кейт взяла его под руку и повлекла прочь от двери в гостиную. — Я в самом деле думаю, что вам с миссис Следж нужно подобрать для Фредди — то есть для его сиятельства — целую кипу трактатов преподобного Биллингса и попросить его почитать их сегодня вечером, чтобы потом, когда он появится здесь в следующий раз, вы могли бы его как следует проэкзаменовать по их содержанию.

У мистера Следжа даже перехватило дыхание от подобной перспективы.

— Прекрасная идея! Я сейчас же передам ваши слова миссис Следж. У нас есть несколько очень милых новых книг — разве вы не знаете, мисс Мейхью? — и все они о том, в каких ужасных условиях простые женщины Папуа — Новой Гвинеи рожают детей и как усердно преподобный Биллингс раббтал над тем, чтобы улучшить эти условия…

— О! — восхитилась Кейт. — Это как раз то, что нужно его сиятельству.

Мистер Следж поспешил к себе, потирая руки в предвкушении того удовольствия, которое он надеялся получить от обращения графа в свою веру. Кейт, сдержав смешок, распахнула двери в гостиную.

— Ну, Фредди, готовься! Сейчас мистер Следж принесет свои трактаты. Думаю, это будет касаться вопроса о деторождении.

Высокий светловолосый мужчина, стоящий у камина, с виноватым видом повернулся к ней. Секундой позже Кейт поняла почему. Он нашел прекрасное применение газете ее хозяина, скатывая ее обрывки в маленькие шарики и бросая их в огонь, где они вспыхивали, превращаясь в пепел, который мощной тягой уносило в дымоход. Эта участь уже постигла страницы светских сплетен, и когда Кейт вошла в комнату, он подбирался к финансовым новостям.

— Ах, Фредди, — укоризненно покачала она головой, глядя на остатки газеты, которая еще утром была аккуратно разглажена — буквально отутюжена — Филлипсом, чтобы просушить еще влажную краску. — Знаешь, ты даже хуже Джонатана Следжа, а ему всего лишь пять лет.

Фредерик Бишоп, девятый граф Палмер, вздернул квадратный подбородок и капризно произнес:

— Тебя не было целую вечность. Должен же я был чем-то себя занять.

— И конечно, тебе пришло в голову почитать газету, — фыркнула она, пытаясь разгладить измятые листы. — Порвать ее в клочья и при этом даже не заглянуть в нее!

— А на что там смотреть? — скривился Фредди. — Обычная скучная ерунда о волнениях в Индии, ну и еще что-то в этом роде. Послушай, Кейт, что тебя так задержало? Я здесь уже несколько часов. Я ездил в ту церковь, но там не было никаких концертов. Там была только жена священника — ужасно противная особа, — которая была занята тем, что украшала стены сухими ветками к какому-то празднику. Она надерзила мне, когда я спросил о времени начала концерта Малера. Теперь, когда я вспоминаю ее, она сама мне кажется похожей на сухую ветку.

— Ты опять поехал не в ту церковь! И это был не Малер, а Бах. — Кейт опустилась на один из жестких парадных стульев Следжей. — Полонез был просто замечательный.

— К черту полонез! — разозлился граф Палмер.

— Ну, Фредди, — засмеялась Кейт.

— Я очень огорчен. — Фредди уселся на стул напротив нее. — Я пропустил концерт, и теперь уже слишком поздно, чтобы везти тебя на ужин. Следжи, эти глупые бараны, скоро улягутся спать, и тебе тоже придется идти к себе. А следующий свободный вечер у тебя будет только через неделю. Поэтому к черту полонез!

Кейт снова засмеялась.

— Ты сам виноват, ты же знаешь. Когда ты наконец возьмешь за правило записывать адреса, чтобы не забывать их?

Неожиданно граф лукаво посмотрел на нее:

— Если бы ты была такой дурой, чтобы выйти за меня замуж, то мне вообще не пришлось бы записывать адреса, потому что ты была бы рядом, чтобы их напоминать.

— Ну ты и сказал! Не могу себе представить, что в Лондоне найдется девушка, способная отказать мужчине, который называет ее дурой.

Фредди дернул себя за пышный рыжеватый ус.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. И почему ты всегда такая упрямая?

— Я вовсе не упрямая, Фредди, — улыбнулась Кейт. — Ты ведь знаешь, что я тебя люблю. Просто не так, как жена должна любить мужа. В том смысле, что я не влюблена в тебя.

— Откуда ты это можешь знать? — удивился Фредди. — Ты ведь никогда раньше не влюблялась.

— Нет, — откровенно призналась Кейт. — Но в книгах-то я об этом читала!

Фредди пробурчал что-то не очень приличное.

— Тебе бы стоило попытаться прочесть хоть одну из них, Фредди, — мягко сказала Кейт. — Это тебе может понравиться.

— Сомневаюсь. И вообще, какое имеет значение, влюблена ты в меня или нет? Главное, что я тебя люблю. А ты всегда сможешь научиться любить меня. — Фредди оживился. — Жены всегда так делают. А в этом ты обскачешь всех жен моих друзей. Ты же сообразительная, наконец. Все говорили, что ты и минуты не сможешь пробыть гувернанткой, а смотри, как ты приспособилась.

— Кто это говорил, что я ни минуты не смогу пробыть гувернанткой? — возмутилась Кейт, но граф только отмахнулся от нее.

— Если надо, я могу быть очень милым, — сообщил Фредди. — Прошлой весной Виргиния Читтенхаус сходила по мне с ума. Говорю тебе, она горько плакала, когда мне пришлось признаться, что мое сердце всегда будет принадлежать тебе, даже несмотря на то, что у тебя за душой нет ни одного пенса и что для твоего возраста ты слишком остра на язык.

— Тебе не следовало отвергать Виргинию Читтенхаус, — с некоторым вызовом заявила Кейт. — Она вряд ли обладает острым язычком и, как я слышала, только что получила в наследство пятьдесят тысяч фунтов.

Граф Палмер снова вскочил со своего места и принял театральную позу.

— Мне не нужны пятьдесят тысяч фунтов! Мне нужна ты, Кэтрин Мейхью! — с пафосом произнес он.

— Скажи честно, Фредди, сколько рюмок коньяка ты выпил, пока ждал меня? — подозрительно посмотрела на него Кейт.

— Ты сейчас же бросаешь это гувернантское рабство, — объявил Фредди, — и мы с тобой бежим в Париж.

— Господи, Фредди, мы вцепимся друг другу в горло, еще не добравшись до Кале, и ты прекрасно это знаешь. Я искренне надеюсь, что ты просто пьян. Это единственное логичное объяснение твоему в крайней степени ненормальному поведению.

Граф с грустным видом опустился на стул.

— Я не пьян. Ожидая тебя, я начал беситься от скуки. Этот болван Следж заглядывал каждые пять минут и все спрашивал, не нужно ли мне чего-нибудь. Он даже пытался заговаривать со мной об этих папиных новых гинеях.

— Папуа-новогвинейцах, — поправила его Кейт с улыбкой.

Фредди отмахнулся:

— Какая разница? Где ты была, Кейт? Концерт должен был закончиться к девяти часам.

— Я приехала так скоро, как только смогла. Мне пришлось ехать на омнибусе, поскольку ты не появился и я оказалась лишена удовольствия воспользоваться твоим экипажем. — Она с упреком взглянула на него и приготовилась выслушать новую серию предложений о замужестве, однако неожиданно встрепенулась и добавила: — Да, чуть не забыла. По дороге домой я наткнулась на очень странную сцену. Прямо на улице — на Парк-лейн — я увидела мужчину, который держал на плече девушку и пытался запихнуть ее в карету.

Граф Палмер заерзал на стуле, и его красивое лицо потемнело.

— Ты все выдумываешь! Ты все выдумываешь, чтобы перевести разговор на другую тему. Знай, Кейт, у тебя это не получится. На этот раз я настроен очень решительно. Я все рассказал матери. Ей это не по душе, но она сказала, что если я намерен выставлять себя дураком, то она не в силах мне помешать.

Кейт сочла благоразумным не обратить внимания на последнюю фразу.

— Клянусь, я говорю правду. Меня это совершенно ошеломило. Мне пришлось пригрозить зонтиком, чтобы он поставил ее на землю.

Фредди моргнул.

— Это что, был араб?

— Наверняка нет. Это был джентльмен — по крайней мере он так утверждал. На нем был дорогой смокинг, и рядом болтались несколько совершенно тупых лакеев. Он довольно высок, и у него широкие плечи. А еще грива черных волос и загорелое лицо…

— Точно, араб! — возбужденно воскликнул Фредди.

— Ну, Фредди, это был не араб.

— Откуда тебе знать? Вполне мог быть и араб.

— Во-первых, он говорил со мной на прекрасном английском языке без малейшего акцента. И во-вторых, один из его идиотов-лакеев обращался к хозяину «милорд». К тому же у него были такие странные зеленые глаза, каких мне еще не доводилось видеть. У арабов глаза темные. А у него глаза были светлые, они почти светились, как у кошки.

Фредди помрачнел.

— Ты и в самом деле хорошо его рассмотрела.

— Конечно. Он стоял меньше чем в четырех футах от меня. И туман сегодня вечером не настолько густой. К тому же из дома падал свет.

— Из какого дома?

— Совсем рядом, вниз по улице. — Кейт указала на стену слева от них.

Граф Палмер заметно расслабился.

— Ах, — он закатил глаза, — Трэхерн!

— Прости, кто?

— Трэхерн. Он снял на сезон дом старого Келлога. Это первый сезон его дочери.

— Да, девушка, с которой он вел себя столь скверно, оказалась его дочерью. Очень упрямая молодая особа.

— Изабель, — сказал Фредди, сдерживая зевок. — Да, я встречал ее несколько раз. Насколько я понял, она такая же бешеная, как и ее отец. Устроила представление, появившись накануне в опере с чьим-то вторым сыном или что-то вроде того, у которого ни гроша за душой. Это было мучительно неудобно даже для такого много повидавшего человека, как я. Неудивительно, что старик был несколько резок с ней.

Кейт нахмурила брови.

— Трэхерн. Никогда не слышала о лорде Трэхерне. Конечно, я давно не бывала в обществе, но…

— Не Трэхерн. Уингейт. Берк Трэхерн, второй маркиз Уингейт. Или третий, или какой-то там еще. Как только удается все это вычислить, я до сих пор не понимаю!

— Уингейт? Звучит знакомо.

— Еще бы. Этот человек учинил однажды самый настоящий скандал — хотя, если подумать, ты тогда скорее всего еще училась в школе. А я еще был в Итоне. Помню, однажды твои мать с отцом говорили об этом за обедом с моими родителями. Да, такие вещи хочешь не хочешь всегда вызывают разговоры…

— Какие вещи? — Кейт не любила сплетни, поскольку в свое время ей приходилось бывать их объектом. И все же те глаза было нелегко забыть.

— Развод Уингейта. В течение нескольких месяцев только об этом и говорили. Это было во всех газетах… — Фредди неодобрительно нахмурился. — Не то чтобы я их читал, конечно, однако когда рвешь газеты, взгляд то и дело падает на разные сообщения.

— Развод? — Кейт покачала головой. — Ну, нет. Ты, должно быть, ошибаешься. Юная леди — Изабель — говорила, что ее мать умерла.

— Так оно и есть. Умерла без гроша на континенте после того, как Трэхерн перестал таскать ее вместе с любовником по судам.

— С любовником? — Взгляд Кейт застыл. Она никак не могла в это поверить. — Фредди!

— Ну да, это был настоящий скандал, — с удовольствием продолжал Фредди. — Он, Трэхерн, женился до нелепого молодым — по любви — на единственной дочери герцога Уоллеса. Кажется, ее звали Элизабет. Самое смешное, оказалось, что этот брак был браком по любви только с его стороны. Не прошло и года после рождения Изабель, и Трэхерн застал ее — я имею в виду Элизабет — в объятиях какого-то ирландца или что-то в этом роде во время бала в собственном доме! В смысле в доме Трэхерна. Он выбросил того парня со второго этажа — что я вполне понимаю — и на следующий день отправился прямиком к своему адвокату.

Кейт от удивления открыла рот.

— Господи, он умер?

— Трэхерн? Конечно же, нет. Я уверен, это тот, кого ты видела сегодня вечером. Он сколотил немалое состояние и, вполне понятно, с тех пор перестал появляться в приличных домах. Но по-моему, он понимает, что ему следует вернуться в общество, если он хочет выдать замуж свою мегеру.

Кейт, чтобы успокоиться, глубоко вздохнула. Давнее знакомство с графом Палмером подготовило ее к карьере учительницы более основательно, чем любые официальные курсы.

— Я имела в виду, — сказала она, — участь любовника его жены, когда лорд Уингейт выбросил его в окно.

— А-а, — понял Фредди. — Вовсе нет. Он оправился и, когда развод был оформлен, женился на этой женщине. Конечно же, после всего, что произошло, эти двое не могли больше появляться в Англии. От них отказались все — даже их семьи.

— А ребенок?

— Ребенок? Ты имеешь в виду Изабель? Ну, Трэхерн, конечно, ее вырастил. Ты же не думаешь, что он позволил бы это сделать своей жене! В смысле — бывшей жене. Сомневаюсь, что мать вообще хоть раз видела свою дочь. Трэхерн наверняка позаботился об этом. Помнится, не так давно была какая-то суета вокруг старого Уоллеса — ну, этого, отца Элизабет, — он захотел навестить свою внучку, а Трэхерн ему не разрешил. Очень неприятно, должен тебе сказать.

— Очень. — Кейт поежилась от отвращения. — Какая Ужасная история!

— О, то ли еще будет! Слушай дальше, — предвкушая Удовольствие, проговорил Фредди.

Но Кейт подняла руку:

— Спасибо, я больше не желаю ничего слушать.

— Но это же интересно! Уверен, Кейт, тебе понравится.

Она опустила руку и бросила на Фредди предостерегающий взгляд.

— Ты знаешь, что я не люблю сплетен. Особенно когда они касаются представителей высшего общества. Для меня нет ничего более скучного, чем слушать о процессах и несчастьях до абсурда богатых людей.

Фредди весело хмыкнул.

— О, мы собираемся спорить? Я ужасно люблю с тобой спорить, Кейт. Будет прямо как в прежние времена.

Кейт посмотрела на него.

— Нет, не будет. Потому что не о чем спорить. В этом деле нет двух точек зрения. Меня просто тошнит, когда я слышу о богатых, образованных людях, которые ведут себя не лучше… дворняжек из подворотни.

— Это довольно жестоко по отношению к несчастному Трэхерну, — покритиковал ее Фредди. — Насколько мне известно, этот парень так и не смог оправиться после измены жены. Из энергичного и жизнелюбивого человека он превратился в холодного и желчного.

— А мне он показался весьма энергичным, — возразила Кейт, вспоминая, с какой легкостью он поднял свою дочь, которая была на несколько дюймов выше и намного фунтов тяжелее Кейт.

— Он не нуждается в женском обществе, — заверил ее Фредди. — Последнее его увлечение, как мне известно, это Сара Вудхарт. Помнишь, я рассказывал, что видел ее в прошлом месяце в «Макбете»?

Кейт постаралась отогнать воспоминания о мощной фигуре маркиза.

— Да, верно. Его дочь упомянула что-то о том, что ему больше нравится бывать с миссис Вудхарт, чем таскаться за ней с бала на бал…

— Для того-то Трэхерн и завел целую кучу компаньонок, чтобы те приглядывали за его дочкой. Однако, как мне представляется, у них это не особенно хорошо получается.

Кейт покачала головой.

— Ему следует вновь жениться. В перспективе это обойдется ему дешевле. И я уверена, что в выводке девиц, которых в этом году выпустили в свет, он вполне может найти какую-нибудь глупую или истосковавшуюся девицу из тех, что не станут обращать внимания на его заигрывания со всякими там актрисочками.

— Между прочим, Трэхерн дал зарок больше никогда не жениться. Об этом все знают. Говорит, что женитьба разрушила его жизнь, и заверяет, что второй раз он этого не допустит.

— О, — понимающе протянула Кейт. — Как оригинально. Богатый, симпатичный джентльмен, поклявшийся не жениться! Наверняка все достойные молодые леди в Лондоне пытаются разубедить его в этом.

— Ну, видишь? — Фредди широко улыбнулся и погладил ее по руке. — Все было не так плохо, разве нет? Ты отлично это перенесла. Я чрезвычайно горд за тебя.

Кейт какое-то время недоуменно смотрела на него, потом наконец поняла, о чем он говорит, сжала руку, которую он гладил, в кулак и вскочила на ноги.

— Это нечестно! — воскликнула она и повернулась к нему спиной.

— Очень даже честно. — Фредди, похоже, не заметил ее душевных страданий. Он зевнул и потянулся к камину. — Мы чудесно посплетничали. Как в добрые старые времена.

— Прекрати, — тихо сказала Кейт, все еще обращаясь к стене, а не к нему.

Она говорила так тихо, что Фредди только теперь заметил, что она встала со своего места, и удивленно посмотрел в ее сторону.

— К старым временам нет возврата. Ты знаешь это.

— Ну же, Кэти, — заговорил Фредди, с некоторой тревогой глядя на ее спину. — Не стоит вспоминать об этом…

— Фредди, а как я могу не вспоминать? — Ее голос даже не дрогнул. Ни разу.

— Кэти, — ласково сказал граф, — не надо.

— Это выше моих сил. Я думаю об этом все время. Прошлым вечером я даже…

— Прошлым вечером ты даже — что? — спросил Фредди.

— Ах, — ответила она, качая головой. Ее глаза, когда она наконец повернулась к нему, подозрительно блестели. — Ничего.

— Кейт, — его голос прозвучал строго, в нем не было ни капли насмешки, — расскажи мне.

Она пожала плечами, но не решилась поднять на него глаза.

— Мне показалось, что я снова видела его.

Фредди уставился на нее.

— Тебе показалось… ты видела кого?

— Дэниела Крэйвена. — Эти слова упали тяжело, словно каждый слог был сделан из камня. — Мне показалось, я видела Дэниела Крэйвена.

Фредди вскочил со стула еще до того, как она закончила говорить, быстро подошел к ней и взял за руку.

— Кейт, мы ведь с тобой говорили об этом.

— Да. — Ее взгляд уперся в ковер под ногами. — Я знаю. Но с этим ничего нельзя поделать. Я видела его, Фредди.

— Ты видела кого-то похожего на него. Вот и все. — Нет.

Кейт выдернула руку из его ладони и, подойдя к ближайшему окну, раздвинула бархатные шторы. Невидящим взглядом она смотрела на занавешенную туманом улицу.

— Это был он, — вздохнула она. — Я знаю, это был он. И главное, он шел за мной.

— Шел за тобой? — Фредди поспешил к ней. — Где он шел за тобой?

— Прямо здесь, на Парк-лейн. Я была с мальчиками…

— Дэниел Крэйвен, — недоверчиво произнес Фредди. — Дэниел Крэйвен, которого никто не видел в Лондоне вот уже целых семь лет, шел за тобой по этой самой улице?

— Я понимаю, это звучит глупо. — Кейт отпустила шторы и направилась к камину. — Ты думаешь, я сошла с ума. А может быть, что я…

Фредди проследил за ней встревоженным взглядом.

— Я не то чтобы не верю тебе, Кейт. Просто…

Она стояла в падающих от камина отсветах огня, держа руки на спинке стула.

— Просто — что? — спросила она, не глядя на него.

— Ну а даже если это и был Дэниел Крэйвен, Кейт? Ты же не можешь все еще думать, что он как-то связан со смертью твоих родителей, ведь так? Я думал, мы все это давно уладили. Что тебе приходит в голову? — Фредди покачал головой. — Думаешь, он приехал через семь лет, чтобы и тебя прикончить?

Кейт сжала зубы.

— Да. Именно об этом я и думаю, прости уж, если это кажется тебе глупыми страхами.

— Ну, Кейт! — вскричал Фредди. — Не смотри на меня так. Ты ведь знаешь, что нет в мире ничего — ничего, чего бы я не сделал ради тебя. Но весь этот вздор о Дэниеле — ты помнишь, что тогда об этом болтали все вокруг?

Кейт сердито посмотрела на него и опустилась на стул.

— Конечно, я помню! Они решили, что я все выдумала. Я и забыла, что ты был среди них, — добавила она с горечью.

— Ну, Кейт, ты ведь всегда любила присочинить. В этом нет ничего плохого, вовсе нет. Уверен, это здорово помогает с твоими маленькими подопечными, но…

— Хорошо. — Кейт устало прикрыла глаза. — Хорошо. Я не могла видеть Дэниела Крэйвена. Я больше никогда об этом не упомяну. Но ты… ты можешь больше не предлагать мне выйти за тебя замуж, Фредди? Я не вынесу этого. Правда. Я имею в виду, что кроме того, что я не люблю тебя, я еще и не желаю иметь ничего общего с теми людьми…

— С теми людьми… — повторил Фредди. — Ты имеешь в виду изысканное общество?

— Я никогда не находила в них ничего изысканного, — сухо бросила Кейт. — Так же, как добра и сочувствия. Бог мой, Фредди, я уверена, что папуасы с Новой Гвинеи Сайруса Следжа проявили бы больше понимания, чем твоя мать и все те люди, которые навязывались мне в друзья. Я бы не стала называть общество, которое все время шепталось обо мне, обвиняло меня за то, что сделал мой отец, изысканным обществом…

— Черт побери!

Теперь настала очередь графа метаться по комнате. Он шагал взад-вперед, засунув руки в карманы брюк.

— Я пришел сюда, Кейт, чтобы устроить тебе приятный вечер, — заявил он, остановившись за массивным столом, уставленным чучелами птиц под стеклянными колпаками. — Чтобы ты хоть ненадолго смогла забыться. Но почему, как бы я ни старался заставить тебя забыть, что произошло с твоими родителями, мы всегда возвращаемся к этой теме?

Кейт повернулась на жестком сиденье, чтобы посмотреть на него, на ее губах играла едва заметная улыбка.

— Как? Фредди, посмотри вокруг. Разве не понятно? Мы сидим в чужой гостиной, потому что своей у меня больше нет, и я не смею заглянуть к тебе из страха, что скажет твоя мать. Фредди, я живое свидетельство того, что боги и на самом деле переносят грехи отцов на их детей…

— Я думал, — перебил ее Фредди, — ты ненавидишь Библию. Ты всегда говорила, что в ней не хватает женских персонажей, чтобы ею интересоваться…

— Господи, Фредди! Эта цитата не из Библии. Это из Еврипида. Ты когда-нибудь слушал, что рассказывали в школе?

Фредди пропустил этот вопрос мимо ушей.

— Мне хочется что-нибудь разбить вдребезги! — громко объявил он.

— Тогда, — сказала Кейт, — тебе лучше уйти. Я не хочу, чтобы меня уволили за то, что ты что-нибудь разбил. Следжи могут быть ужасно скучными, но они по крайней мере добры ко мне, чего я не могу сказать о некоторых из моих прежних хозяев.

Повторив свое «черт побери», Фредди повернулся, чтобы уйти, однако в этот самый момент дверная ручка повернулась, и встревоженный Сайрус Следж просунул голову в комнату.

— Ах, милорд, — пролепетал он, размахивая кипой брошюр. — Я вижу, вы уже собрались уходить. Прежде чем вы уйдете, я прошу вас взять несколько трактатов. В смысле, если вы захотите. В них очень красноречиво рассказывается о предмете, который, я уверен, заинтересует такого человека, как вы, — о несчастной судьбе жителей Папуа — Новой Гвинеи…

На лице графа Палмера появилось такое выражение, что Кейт подумала, что ее хозяину следует, пожалуй, отложить свои трактаты до лучших времен. Она быстро вскочила со стула и обратилась к нему.

— Ах, мистер Следж, — проворковала она. — Лорд Палмер неважно себя чувствует. У него разболелась голова. Может быть, в следующий раз…

— Разболелась голова? — Сайрус Следж с сомнением бросил взгляд на мощную фигуру графа. — А вы знаете, как в Папуа — Новой Гвинее лечат головную боль, сэр? Они жуют кору определенного вида дерева, затем сплевывают пережеванную массу в большой сосуд и оставляют ее бродить на жаре несколько дней…

— Кейт! — Фредди с трудом сдерживал ярость.

Она успокаивающе дотронулась до его руки.

— Все хорошо, Фредди, — проговорила она. — Если позволите, мистер Следж, я провожу его сиятельство до дверей.

— Он сказал мне «масса», Кейт! — прошипел Фредди, когда она вела его к Филлипсу, держащему наготове его цилиндр, плащ и трость. — Он сказал «масса»!

— Это не то, что ты подумал, Фредди. Он имел в виду пережеванную кору. Вот и все.

— А-а, — успокоившись, Фредди позволил дворецкому надеть на себя плащ. — А я подумал… я подумал…

— Я знаю, что ты подумал, — хмыкнула Кейт. Она взяла его трость и перчатки, пока он надевал цилиндр. — Увидимся на следующей неделе. Заезжай за мной в семь.

Фредди кивнул:

— Так будет лучше. Где-нибудь в другом месте нам встретиться никогда не удается.

— Да, — согласилась Кейт. — Поскольку ты всегда забываешь записать адрес. Спокойной ночи, Фредди, — она поймала взгляд Филлипса, — то есть лорд Палмер.

Как только граф ушел и Филлипс закрыл за ним дверь, с лестницы послышался певучий голосок.

— Любовь моя, он взял с собой трактаты? — спросила миссис Следж.

Сайрус Следж печально посмотрел на брошюры у себя в руках.

— Нет, любовь моя, — скорбно отозвался он, — не взял.

Кейт, видя их огорчение, не удержалась:

— Но он взял, мистер Следж. Когда вы не смотрели, я засунула несколько брошюр, лежавших на столике в вестибюле, в карман его сиятельства.

Миссис Следж глубоко вздохнула.

— Значит, он скорее всего найдет их, когда станет раздеваться!

Кейт постаралась, чтобы ее лицо оставалось невозмутимым.

— Непременно, мадам, — кивнула она.

— И он прочтет их перед сном, — со счастливым лицом проговорил мистер Следж. — А когда его сиятельство уснет, ему приснятся жители Папуа — Новой Гвинеи! Как вы думаете, мисс Мейхью?

— Даже не в силах представить, что еще ему может присниться, — честно ответила Кейт, — после того, как он прочтет эти трактаты.

Мистер и миссис Следж удалились, поздравляя друг друга с тем, что им удалось заставить еще одного человека поверить в чудеса преподобного Биллингса, и оставили Кейт один на один с Филлипсом, их дворецким.

— Мисс Мейхью, — позвал мистер Филлипс, запирая входную дверь.

Кейт насторожилась.

— Да, мистер Филлипс?

— Сегодня, когда мы беседовали внизу…

Не смея поверить в то, что дворецкий собирается извиниться за свою грубость, Кейт с подозрением повторила:

— Да, мистер Филлипс?

— Я забыл упомянуть одну вещь. — Дворецкий повернулся к ней. — Не будете ли вы так любезны держать это свое животное у себя в комнате? Сегодня утром я обнаружил в моих ботинках клок шерсти.

И, не сказав больше ни слова, Филлипс повернулся и направился к двери в служебные помещения.

Кейт вдруг почувствовала сильную усталость и прислонилась к стене. Что ж, подумала она, с этого момента она будет проводить все вечера, запершись с книгой в своей комнате.

Глава 3

Было уже далеко за полночь, когда Берк постучал в дверь апартаментов Сары Вудхарт в Дорчестере.

— Интересно, отчего она столько времени не отзывается на стук? И вообще она обычно не уезжает из театра раньше одиннадцати вечера. Скорее всего она еще не в кровати, хотя уже… — Пока Берк ждал ответа, он достал из жилетного кармана часы и бросил на них взгляд при тусклом свете гостиничного коридора. — Ну хорошо, уже четвертый час утра. Однако Сара никогда не ложится спать раньше пяти. — Ему ли этого не знать! Ведь это он заставлял ее бодрствовать по ночам последние несколько недель.

Но когда дверь в конце концов открылась, на него глянуло не нарумяненное и напудренное лицо его любовницы, а чистенькое, по-деревенски свежее личико ее служанки Лилли, которая пролепетала, моргая и протирая глаза, с большим удивлением, чем, по мнению Берка, можно было ожидать в данной ситуации:

— О! Милорд! Это вы?!

— Да, Лилли, — ответил Берк более терпеливо и более добродушно, чем ему хотелось. — Конечно, это я. А кого ты ждешь, позволь спросить? Санта-Клауса?

— Нет, милорд, — смутилась Лилли и бросила взгляд через плечо в сумрак комнаты. — Конечно, нет. Не Санта-Клауса, нет. Но только и не вас. Я не думала… я не думала, что мы увидим вашу светлость. Во всяком случае, не сегодня.

— Почему не сегодня, Лилли? Миссис Вудхарт заболела, или что-нибудь случилось?

— О нет, сэр! Только когда ваша светлость так и не появились в театре…

— Да?

— Ну, мы и решили, что не увидим вас сегодня вечером, вот и все.

— Хорошо, — кинул Берк. — Вы ошибались. Но я пришел. А теперь ты собираешься пропустить меня, Лилли, или мне придется стоять здесь на сквозняке всю ночь?

Лилли снова посмотрела через плечо.

— Ну, конечно, вы можете пройти… только миссис Вудхарт, видите ли, спит.

— Я это предполагал, Лилли. Но не думаю, что она будет против, если я ее разбужу.

Берк не считал, что льстит себе. Бархатная коробочка в кармане сюртука была гарантией того, что Сара ни в коем случае не будет возражать, если ее разбудят посреди ночи — тем более Берк Трэхерн. Он собирался подарить ей браслет в следующем месяце, ко дню ее рождения, однако решил, кроме того, попросить своего ювелира приготовить по этому случаю ожерелье и серьги, которые все вместе составили бы гарнитур. Он понял с годами, что бриллианты — самый верный путь к сердцу женщины.

— Ну-у, — проговорила Лилли, бесконечно растягивая это слово. — Не могли бы вы, сэр, обождать, пока я сперва посмотрю, смогу ли я ее разбудить? Когда мадам пришла, она чувствовала себя слегка неважно… К тому же, вы знаете, она всегда хочет выглядеть в ваших глазах наилучшим образом.

Берк очень медленно, чтобы она наверняка поняла, что он говорит, произнес:

— Отчего же, конечно, я подожду, Лилли. Но почему ты так не хочешь, чтобы я ждал внутри?

Лилли пропустила его с явной неохотой и согласилась зажечь лишь настольную лампу, когда Берк уселся на диван с видом человека, который имеет на это все права. А он их и в самом деле имел, поскольку именно он оплачивал аренду этих апартаментов. И за диван тоже он заплатил.

Берк решил, что ему придется поговорить с Сарой о поведении Лилли. Он знал, что не так-то легко найти хорошую служанку, и мисс Питт была тому лучшим примером. И все-таки эта девушка явно ни на что не способна. Скорее всего леди Читтенхаус может рекомендовать служанок только для послушных леди. Берк не мог избавиться от мыслей об Изабель…

Он сидел в полутьме, злясь на самого себя. Мысли о мисс Питт доводили его почти до исступления. Если бы она не заявила об уходе в последнюю минуту, как она это сделала, ему не пришлось бы тратить большую часть сегодняшнего вечера на споры с Изабель. На споры? Кого он пытается обмануть? Он потратил большую часть вечера, гоняясь за ней. Его новые брюки — что уж говорить о туфлях! — были вконец испорчены во время сумасшедшей гонки по грязи, когда она ускользнула из кареты. Им обоим пришлось возвращаться домой, чтобы переодеться, прежде чем показаться в доме леди Пигроув, где, к его разочарованию, было именно так, как говорила та строптивая молодая дама на улице, — давка из прихлебателей и провинциальных родственников. Ни одного более или менее подходящего молодого человека.

Ну, по существу-то, все они были неподходящими. Вот в чем проблема. Там не было ни одного молодого человека, которому он мог бы со спокойной душой доверить Изабель на танец, не говоря уже о женитьбе. Все, кто собой что-либо представлял, как заверил его другой хмурый отец, собираются у Дэйм Эшфорт.

Так откуда ему было знать? Разве можно ожидать, что мужчина знает о таких вещах? Для этого он и нанимал компаньонок. Разве он виноват в том, что все компаньонки — все до одной — глупы, как кошки? Кроме того, он пришел к выводу, что Изабель нужна вовсе не компаньонка — ей нужен бегун на длинную дистанцию. Девочка заставила его гоняться за ней через всю Пиккадилли. В конце концов он настиг ее на Трафальгарской площади, и то только потому, что она остановилась перевести дух, да еще белое платье выдало ее в толпе всех этих шлюх и цветочниц.

А что она делала, когда он ее поймал? Смеялась! Смеялась, будто ничего не произошло, будто все это было веселой шуткой.

Шутка! А потом ему пришлось весь оставшийся вечер выслушивать извинения леди Пигроув по поводу того, что на ее балу в этом году нет ни одного пэра, и она не знает, куда они все подевались. Она познакомила лорда Уингейта со своей кузиной Энн («разве она не мила?»), которая тоже овдовела в прошлом году («бедняжка») и теперь у себя в Йоркшире в одиночку управляется с тремя здоровенными сыновьями и парой сотен голов скота — и все это без мужчины, способного навести в хозяйстве порядок.

О да. Прекрасно. Все, что оставалось Берку, это сдерживаться, чтобы не швырнуть бокал из-под шампанского через всю комнату.

Мисс Питт. Во всем виновата мисс Питт. Если бы она не ушла…

И еще та девица. Та девица с зонтом. Она тоже во всем виновата. Она и ее дьявольский язык. А что, если бы она не высказывалась по поводу бала у леди Пигроув…

Интересно, существует ли где-нибудь неписаное правило, обязывающее всех компаньонок и гувернанток держать язык за зубами? Есть ли такое? Может быть, ему повезет и он найдет кого-нибудь, кто потерял язык при каких-то трагических обстоятельствах.

А будет ли толк в бессловесной компаньонке для Изабель? Он подверг испытанию всех компаньонок дочерей леди Читтенхаус, и что же? У них у всех были языки, и ни одна не смогла справиться с его дочерью. Где ему найти другую? Давать объявление? Видно, придется. Это займет не один день и потребует бесконечных собеседований с нарумяненными вдовушками и старыми девами. А потом он должен будет проверять их рекомендации, что потребует еще больше времени. Особенно если они будут лгать.

А они все лгут.

Мужчина в расцвете сил — а Берк был, несомненно, в самом расцвете сил — не должен таким образом проводить время. Между опросом компаньонок и присмотром за Изабель, чтобы она не убежала из дома к своему жалкому Сон-дерсу (Господи, с каким удовольствием он всадил бы этому бездельнику пулю меж глаз!), у него не остается времени для себя. Совсем не остается.

Неудивительно, что Сара легла спать. Достоин ли он вообще, чтобы его ждали?

О чем это он? Конечно, достоин!

Если не считать… если не считать того, что это немного странно, что она так рано легла спать. Он знал наверняка: актрисы и певички обычно ложатся поздно и спят до полудня. Сара уже доказала, что не является исключением. Наверное, она обиделась на него за то, что он не пришел вовремя. И действительно, нет ничего странного в том, что она легла спать. Она женщина — женщина до мозга костей, — и, как всякую женщину, его опоздание ее оскорбило. В самом деле этого следовало ожидать.

И тут он обратил внимание на сапоги.

Они даже не попытались спрятать их. Может, Лилли не знала, что они там стоят. Это была пара сверкающих ботфортов, которые притулились рядом с гардинами, прикрывающими высокие двери, ведущие в спальню Сары, — двери, за которыми только что исчезла Лилли. Берку не нужно было вставать, чтобы удостовериться, что это, бесспорно, мужские сапоги, а не обувь Сары, беспечно оставленная на пороге. Сара была крупной женщиной, это правда, но не настолько крупной, чтобы ей подошли сапоги, которые впору даже ему.

Берк вздохнул.

Ну это уже слишком! Не располагай он достаточным опытом, он мог бы подумать, что все дело в нем самом. Должна же быть какая-то причина в том, что женщины просто не могут долго хранить ему верность. Может, и впрямь, как он говорил себе с того злосчастного вечера, когда застал Элизабет в объятиях этого мерзавца О'Шонесси на лестничной площадке, все женщины непостоянные существа, совершенно неспособные быть верными одному мужчине?

Или все-таки что-то не то было в нем, что-то, что отталкивало от него женщин? Бывало, в прошлом его обвиняли в холодности, в отсутствии сердца. Может, так оно и есть?

Очень может быть. Тут постаралась Элизабет. Она вырвала из его тела сердце, какое бы оно ни было, и швырнула с лестницы зимним вечером шестнадцать лет назад.

Французские двери распахнулись, и несравненная миссис Вудхарт, ослепительная в прозрачном неглиже, одном из тех, что он сам купил ей, возникла в свете настольной лампы. Ее блестящие черные как ночь волосы были распущены по плечам и спадали почти до пояса.

— Дорогой! — воскликнула она хрипловатым голосом, благодаря которому прославилась в этом сезоне в Лондоне. — Вот и ты! Что так задержало тебя?

Берк перевел взгляд с этого прекрасного создания на сапоги, стоявшие не более чем в футе от нее, но в тени они не были ей видны.

Он просто ответил:

— Изабель.

— О нет! — Сара покачала головой. — Только не это! Что она натворила на сей раз? Надеюсь, речь не идет об этом парне, Сондерсе. Знаешь, я слышала, Берк, что он задолжал в Оксфорде тысячи фунтов. Проиграл! Хуже игрока может быть только игрок, который не в состоянии оплачивать свои долги, и я боюсь, что пресловутый мистер Сондерс именно такой.

Берк встал с дивана.

— Тебе нужно что-то делать со своим ребенком, — вздохнула Сара.

Она была не настолько высокой, чтобы смотреть Берку прямо в глаза, когда он возвышался перед ней во весь рост, но ей было достаточно приподнять подбородок, чтобы это сделать. Одно время он находил подбородок Сары Вудхарт довольно милым. Однако сегодня он заметил, что красивая мушка, которую Сара наносила под нижней губой в уголке рта, смазана, а на ослепительно белой шее красовалось красное пятно.

— В самом деле, Берк, — говорила она, — ты позволяешь ей поступать как вздумается. Нельзя же пускать дело на самотек. Ты должен взнуздать ее и показать, что все решаешь ты.

Берк начал медленно, палец за пальцем, стягивать перчатки.

— Вся проблема этих компаньонок, которых ты без устали нанимаешь, — продолжала Сара, в ее голосе не было ни капли сварливости (в этом заключалась одна из обворожительных черт характера миссис Вудхарт), — в том, что они боятся быть уволенными, если не станут потворствовать капризам леди Изабель. Тебе нужно найти кого-то, Берк, кто поставил бы ее на место и объяснил твоей дочери, что если она будет продолжать вести себя словно невоспитанная девчонка, то ей не поздоровится.

Перчатки наконец были сняты.

— Отойди-ка в сторонку, — попросил он Сару.

Миссис Вудхарт, казалось, только сейчас опомнилась.

— Ах, Берк. Разве Лилли не сказала тебе? Извини, но у меня слегка першит в горле. Поэтому я отправилась прямо в кровать, выпив предварительно целый галлон чая с медом. Ты уж лучше не подходи ко мне слишком близко, любовь моя, а то еще заразишься. Доктор Петере говорит, что мне стоит поберечь голос, иначе я ни на что не буду годна во время завтрашнего ночного шоу. — Она робко улыбнулась.

Берк хлопнул перчатками по ладони. Он не торопится. Ему некуда торопиться.

— Отойди-ка в сторонку, Сара, — повторил он. — Мне нужно кое-что сделать, а потом я уйду, и ты можешь отдыхать.

Сара бросила взгляд через плечо в темную спальню.

— Ну в самом деле, Берк. — Теперь она говорила чуть громче, чем было необходимо. — Не могу представить, для чего тебе нужно в спальню, ведь я уже сказала, что чувствую себя не слишком хорошо…

— Я кое-что забыл, — медленно сказал Берк, — когда был здесь в прошлый раз.

Сара, повернувшись к нему спиной, слегка пожала прекрасными плечами.

— Поступай как знаешь, — заявила она таким тоном («получай-то-что-заслуживаешь»), который обычно приберегала для молодых людей, поджидавших ее у дверей театра при любой погоде, лишь бы увидеть актрису хоть одним глазком.

— Спасибо, — только и ответил Берк.

Следуя за ней, он вдруг уловил легкий аромат духов Сары, составленных ею самой и местным химиком в надежде, что эти духи завоюют лондонский рынок и прославятся как персональный аромат величайшей драматической актрисы. Они собирались назвать свой продукт «Сара». Довольно странно, но этот запах напомнил Берку жимолость, которая росла у конюшни, где он мальчишкой держал своего коня. Поскольку это было приятное воспоминание, ему он понравился, однако порой он задавал себе вопрос, а не является ли этот привкус конюшни намеренно привнесенным Сарой в составленный ею букет запахов.

В спальне было бы совершенно темно, если бы не едва заметные красные отблески умирающего в камине огня. Огромная кровать под балдахином была пуста, хотя на подушках отчетливо виднелись следы от двух голов, покоившихся на них совсем недавно. Сара, не самая опрятная из женщин, оставила свое белье разбросанным по полу. Берк не заметил среди кринолинов, подвязок и атласных комнатных туфель никаких следов мужской одежды.

Зато он заметил неясную тень на веранде. Среди клубов тумана проглянула луна, и теперь он отчетливо увидел руку, мелькнувшую за окном.

Берк прямиком направился туда и обеими руками распахнул высокие двери. У него за спиной судорожно вздохнула Сара, а Лилли еле слышно прошептала:

— Ой, мамочка!

На веранде, трясясь на холодном весеннем ветру, стоял незнакомый мужчина. Одна его нога была продета в брючину, другая оставалась голой. Он застыл — в буквальном смысле, — когда увидел Берка, и его глаза стали большими, как два яйца. Пока Берк думал о том, что не знает этого парня, впрочем, это и неудивительно — он не может знать всех в Лондоне, — мужчина оторвал взгляд от Берка и, скосив глаза, взглянул вниз через перила балкона. И судорожно сглотнул.

Берк засмеялся, хотя веселья в его голосе не было.

— Не беспокойтесь, — хмыкнул он, — я не собираюсь выбрасывать вас отсюда.

Мужчина — скорее мальчик, ему было не больше двадцати пяти лет — запинаясь проговорил посиневшими от холода губами:

— Прав-вда не соб-бирает-тесь, мил-лорд?

— Конечно, — успокоил его Берк. — Дни, когда я выбрасывал людей из окон и с балконов, давно уже миновали.

— Пр-равда, милорд?

— Истинная правда. Злость, знаете ли, произрастает из страсти, а я уже давно ни к чему не питаю страсти — и уж точно ни к одной из женщин. Вы почувствуете то же самое, сынок, когда станете старше.

Юноша заметно успокоился.

— Ах… спасибо вам, милорд.

— Но то, что я не рассердился, — продолжал Берк как бы с неохотой, — вовсе не означает, что я не пожелаю потребовать от вас удовлетворения. Я буду ждать вас завтра на рассвете — ах нет, пожалуй, это слишком рано, всего через несколько часов. Как насчет вечера, когда начнут опускаться сумерки? В дальнем углу парка. Вам выбирать оружие. Пистолеты или клинки?

Сердце молодого человека — Берк отчетливо видел, как оно колотилось под кожей, так как парень был без рубашки — судорожно сжалось.

— О, сэр, — пробормотал мальчишка. — Я… пожалуйста, сэр…

— Тогда пистолеты, — заключил Берк, подумав, что парень едва ли владеет холодным оружием. Фехтование в течение долгого времени считалось неотъемлемой частью образования джентльмена, а теперь оказалось утраченным искусством прошлого, о чем Берк весьма сожалел. — Захватите секунданта. Я приглашу врача. Спокойной ночи.

Он повернулся и вошел в спальню. Там, распростершись на кровати, громко подвывала Сара.

— О, Берк, пожалуйста! — рыдала она, подняв от кружевной наволочки прекрасное, мокрое от слез лицо. — Ты не понимаешь! Он принудил меня! Я просто пригласила его выпить по рюмочке — и опомнилась, когда было уже поздно!

Берк кивнул, натягивая перчатки. Он сначала хотел ударить ими по лицу соперника, но, увидев трясущегося парня, передумал. Однако он пожалел, что под рукой нет плетки. Он бы с удовольствием прогулялся ею по округлому заду миссис Вудхарт, поскольку, как ему показалось, он — зад — очень даже заслуживает порки.

— Пожалуйста, Сара, — вздохнул он. — Подобные штучки, может, и приносят тебе аплодисменты, когда ты на сцене, но меня они не проймут. Если сегодня ночью и было совершено насилие, то, бьюсь об заклад, его совершила ты. Прекрати рыдать и внимательно выслушай меня.

Но Сара слишком углубилась в роль, чтобы сразу остановиться. Она взвизгнула:

— Берк! Разве ты не знаешь, что я люблю только тебя? Только тебя, Берк!

Берк опять тяжело вздохнул.

— Слушай, Сара. Аренда оплачена за месяц, но я хочу, чтобы к первому числу тебя здесь не было. Ты, конечно, понимаешь, о чем я говорю.

Сара всхлипнула. Берку пришло в голову, что, если бы она вложила хотя бы половину этой энергии в роль леди Макбет, критики были бы более щедры на похвалы. Впрочем, публика ее любила, в первую очередь за весьма приятную наружность.

Ну а он-то чем отличается ото всех?

— Драгоценности и экипаж можешь оставить себе, — устало проговорил Берк. Он знал, что теперь он уже не тот. Всего год назад он бы потребовал вернуть экипаж. Теперь же ему просто не хотелось мелочиться. — И конечно, одежда, шляпки и остальное — тоже твое. — Все? Он пытался вспомнить. Давал ли он ей еще что-нибудь?

Нет. Ему ничто не угрожает. Ничего из его вещей у нее нет.

— Ну что ж. — Он с интересом наблюдал, как всеми уважаемая миссис Вудхарт колотит кулаками по матрасу. — Спокойной ночи, Сара.

Он вышел из спальни и принял свою шляпу из рук глядевшей на него во все глаза Лилли. Провожая его до дверей, служанка довольно решительно для такой маленькой деревенской штучки заявила:

— Если бы только вы сегодня вечером были здесь, а не шлялись неизвестно где, этого бы никогда не случилось. Между ней и им, я имею в виду.

При этих обвиняющих словах Берк поднял брови.

— Что ж, Лилли, — произнес он. — Мне ужасно жаль. Но я нигде не «шлялся», как ты очень мило выразилась. Я присматривал за своей дочерью.

Лилли покачала головой — она явно чувствовала себя несчастной из-за того, что ее пребывание в такой роскошной гостинице подходит к концу.

— Народу хватает, чтобы нанять кого-нибудь присматривать за дочерьми, вы это знаете, милорд. — И она захлопнула дверь за его спиной.

* * *

Возвращаясь в экипаже к себе домой, Берк размышлял о словах служанки. «Народу хватает, чтобы нанять кого-нибудь присматривать за дочерьми». Точно. И он нанимал — скольких? Он потерял счет дамам, которые распаковывали свои чемоданы в комнате по соседству с комнатой дочери только для того, чтобы снова упаковать их через несколько дней — как правило, при этом обливаясь слезами. Да есть ли в Англии женщина, с которой Изабель могла бы ладить больше недели? Кого нанять, чтобы дочь была довольна?

Он задал этот вопрос Изабель сразу после того, как они вернулись с бала у леди Пигроув. Она ответила, хлопнув дверью, как бы желая подчеркнуть этим свои слова:

— Кого-нибудь, кто похож на мисс Мейхью!

«Ладно, — решил Берк, выходя из экипажа. — Если Изабель хочет мисс Мейхью, клянусь Богом, она ее получит!»

Глава 4

Кейт поставила Леди Бэбби на свой стол.

— Что мне с тобой делать? — спросила она.

Леди Бэбби смотрела на нее холодными зелеными глазами.

— Если ты не хочешь, чтобы нас с тобой отсюда вышвырнули, — наставительно сказала Кейт, — ты должна прекратить укладывать ему на подушку безголовых мышей. И больше не играть с фалдами его сюртука. И никаких клоков шерсти у него в ботинках. Ты должна прекратить все это. А то он сделает мою жизнь самым настоящим несчастьем.

Леди Бэбби открыла пасть и широко зевнула, выставив на обозрение свои белые острые зубы и длинный розовый язык.

— Если бы ты только, — обреченно пробормотала Кейт, — понимала, что я говорю.

За дверью классной комнаты послышались шаги. Поскольку Кейт пообещала Филлипсу не выпускать кошку из своей спальни, она быстро схватила ее и запихнула под стол, удерживая ее, шипящую и фыркающую, в ожидании того, кто покажется в дверях.

Но это была всего-навсего Пэтси, задыхающаяся от бега — не так-то легко взлететь с первого на четвертый этаж, где располагалась школьная комната, ни разу при этом не передохнув.

— Ох, — облегченно перевела дыхание Кейт. Она достала шипящую кошку из-под стола. — Это ты. Как ты меня напугала! Я была уверена, что это Филлипс.

— Мисс, — Пэтси прислонилась к косяку двери, пытаясь восстановить дыхание, — вы не поверите… Вы не поверите…

Леди Бэбби заворчала, и Кейт пришлось ее отпустить, чтобы не быть поцарапанной.

— Вот противное существо, — ласково сказала она, глядя, как кошка гордо ретируется, рассерженно поигрывая хвостом. — Ну, давай иди. И не обвиняй меня, если за тобой придет мистер Филлипс с тазом воды, когда тебе в твою маленькую головку в следующий раз придет идея нанести визит вежливости в его комнату.

Леди Бэбби устроилась у камина и принялась тщательно умываться. Кейт бросила взгляд на маленькие часики, приколотые к блузке.

— Мальчики уже вернулись с урока верховой езды? — спросила она. — Мне казалось, у них еще по меньшей мере полчаса. Я еще не успела предупредить повара по поводу чая для них.

— Не мальчики! — Пэтси наконец обрела способность говорить. Она приложила руку к груди, словно пытаясь утихомирить рвущееся наружу сердце. — Приехал какой-то джентльмен, чтобы повидать вас, мисс. Он ждет в библиотеке. Филлипс был вынужден проводить его в библиотеку, поскольку хозяйка в гостиной проводит заседание женского общества за улучшение участи жителей Папуа — Новой Гвинеи…

— Какой-то джентльмен? — Кейт инстинктивно принялась поправлять волосы. — Какого черта Фредди делает здесь, да еще в середине дня? Он же знает, что по вторникам у меня не бывает выходных. Что с ним такое случилось?

Пэтси покачала головой.

— Нет-нет, мисс! — протараторила служанка, ее глаза горели таким огнем, что его по ошибке можно было принять за лихорадочное возбуждение. — Это не лорд Палмер. Вовсе нет! Это смуглый мужчина громадного роста. Он огромный, как гора, и с глазами, как у вашей Леди Бэбби. Мне кажется, это тот человек, который, как вы рассказывали, обижал свою дочь на улице накануне вечером…

— Что? — Кейт вскочила, даже не заметив этого. — Ты имеешь в виду лорда Уингейта?

— Совершенно верно. — Пэтси щелкнула пальцами. — Точно, его именно так и зовут! Филлипс говорил мне, но я позабыла. Правильно, Уингейт.

Глаза Кейт широко распахнулись от удивления.

— Лорд Уингейт? Здесь? Повидаться со мной?

— Да, мисс. Он так и сказал. Он дал Филлипсу свою визитную карточку и спросил, дома ли вы, как будто вы хозяйка в доме! — Щеки Пэтси горели. — Вы бы видели лицо старого Филлипса! Он выглядел так, будто у него приступ! Пошел прямо к мистеру Следжу и все рассказал ему, а мистер Следж и говорит: «Ну и не стой, как истукан, Филлипс. Пойди и приведи ее!» — Пэтси нервно хихикнула. — «Пойди и приведи ее», — говорит! Филлипсу! Видели бы вы лицо этого размазни!

— Господи Боже! — Кейт поспешно отряхнула с юбки кошачью шерсть. — Что ему могло понадобиться?

— А может, вы ему проткнули зонтом дыру в сюртуке? — предположила Пэтси. — Может, он хочет, чтобы вы купили ему новый?

— О нет! — застонала Кейт. — Боже, Пэтси, я не смогу купить новый сюртук этому человеку. Только одни его галстуки, наверное, стоят больше, чем я зарабатываю за целый год.

Пэтси погладила ее по руке.

— Не беспокойтесь, мисс. Просто попросите у него тот сюртук, и миссис Дженнингс заштопает на нем дырку. Помните, как здорово она отремонтировала детские пальтишки в тот день, когда им пришло в голову побросать друг в друга горячие каштаны? Сюртук будет как новый. Он даже не сможет вспомнить, где была дырка.

Не слишком-то утешенная, Кейт медленно спускалась на второй этаж, где ее ждал его светлость. Она понимала, что причиной, по которой маркиз Уингейт удостоил своим посещением дом мистера Сайруса Следжа, могло быть только одно: он, вне всякого сомнения, до сих пор не может простить Кейт выдвинутые ею обвинения, сделанные тем вечером, около недели назад, и пришел потребовать, чтобы ее уволили и, естественно, убрали подальше от Парк-лейн. Когда она войдет в библиотеку, мистер Следж немедленно уволит ее — в обмен, конечно, на скромное пожертвование в пользу преподобного Биллингса.

Однако, подойдя к двери, ведущей в библиотеку, она обнаружила там в нерешительности топтавшегося мистера Следжа. Поблизости также находились миссис Следж и Филлипс. Все трое выжидательно смотрели на Кейт, когда она шла к ним, и миссис Следж с довольно дружелюбным видом громко прошептала:

— Как же так, мисс Мейхью! Мы и не знали, что вы знакомы с лордом Уингейтом!

Кейт потупилась.

— Я… — начала она, но мистер Следж перебил ее:

— Лорд Уингейт очень богатый человек, мисс Мейхью. — Ее хозяин — Кейт ясно видела это — старался сохранять достоинство, но волнение брало верх. — Хотя он обладает репутацией человека, которого преподобный Биллингс вряд ли пожелал бы иметь в числе своих спонсоров — у лорда Уингейта было в некотором роде бурное прошлое, уверен, мне нет нужды рассказывать вам, — но он настолько богат, что лепта, которую он может счесть ничтожной, способна удержать аборигенов Папуа — Новой Гвинеи за молитвенниками годы и годы и, может быть, стать источником жалованья тому, кто научит эти заблудшие души их читать!

— Знаете, я думаю, что, если бы лорд Уингейт пришел, чтобы сделать пожертвование, он захотел бы видеть вас, сэр, а не меня. Возможно, здесь какая-то ошибка…

— Здесь нет никакой ошибки, — величественно произнес Филлипс от двери. — Он спросил вас по имени, мисс Мейхью.

«О Господи, — подумала Кейт, — я обречена».

— Хорошо. За чем бы он ни пришел, — миссис Следж, что-то сунув в руки Кейт, слегка подтолкнула ее к двери, — попробуйте вручить ему эти трактаты. Насколько я понимаю, лорд Уингейт неплохо образован. Говорят, он ради собственного удовольствия изучал право, читает труды философов и всякое такое. Поэтому они должны ему понравиться.

Прежде чем она смогла что-либо ответить, Филлипс распахнул дверь и громко возвестил:

— Мисс Мейхью, милорд!

Кейт в буквальном смысле влетела в комнату, в чем ей помог дворецкий, весьма бесцеремонно толкнув в спину.

И конечно же, она споткнулась о край пушистого ковра и выронила книжки. Восстановив равновесие и взглянув вверх, она увидела мужчину, на которого набросилась на улице несколько дней назад. Он стоял у камина и смотрел на нее.

Здесь не было тумана, смягчавшего и придававшего несколько расплывчатый вид его удивительно острым чертам лица, и Кейт увидела, что маркиз Уингейт в помещении выглядит гораздо более устрашающе, чем на улице. Он был намного выше ее, а в плечах так же широк, как каминная полка. Под атласным жилетом не было и следа брюшка. И все же он был слишком велик, чтобы Кейт в его присутствии чувствовала себя уютно, — слишком велик, а его взгляд, с тревожащей пронзительностью устремленный прямо на нее, был слишком откровенен.

Взгляд был столь откровенен и столь пронзителен, что Кейт быстро отвела глаза, надеясь, что он не заметит ее испуга.

— Ищете зонтик, мисс Мейхью, — ухмыльнулся он, — чтобы проткнуть меня?

Заметил. Она вздрогнула и довольно легко узнала его голос. Тогда это был глубокий угрожающий рык, который распарывал туман и обволакивал ее своим раздражением. Теперь в нем было больше интереса, чем раздражения… но тем не менее он вселял в нее страх.

— Позвольте вас заверить, — заявила Кейт, подняв глаза, — что я так же ловко управляюсь с каминной кочергой, как и с зонтом.

Если лорда Уингейта и удивила ее безрассудная отвага, то на его лице это никак не отразилось. Он проговорил довольно сухо:

— Спасибо за предупреждение. Но мне бы хотелось выразить надежду, что сегодняшняя встреча пройдет без попыток проткнуть меня насквозь. Вы знаете, кто я такой?

Кейт спрятала руки за спиной и сделала, по ее мнению, подходящее случаю глупое лицо. Это было выражение, которое она тщательно отрабатывала перед зеркалом, когда поняла, что только ее ум и находчивость помогут ей выжить после смерти родителей. Она гордилась тем, что смогла быстро собраться с духом.

— Конечно, знаю, милорд, — спокойно ответила она. — Вы Берк Трэхерн, маркиз Уингейт.

— Да, — прогрохотал он. — Надеюсь, вы помните, что оскорбили меня не так давно своими ужасными подозрениями?

Она кивнула:

— Да, милорд.

Одна из его черных бровей взлетела вверх.

— Но не раскаиваетесь, как я вижу.

— Прошу простить меня, милорд, если вас оскорбило мое предположение, что вы совершаете насилие над невинной женщиной. Но я не прошу прощения за эти мысли. Вы и в самом деле выглядели весьма подозрительно. Так что это было вполне естественное предположение.

— Естественное предположение? О том, что — как вы там обо мне думали? — я совершаю насилие над невинной женщиной прямо в центре Лондона? Вам часто доводилось сталкиваться с подобными явлениями в этом районе, мисс Мейхью?

Кейт едва заметно пожала плечами.

— Не у меня ведь на плече лежала рыдающая женщина, сэр.

— Я объяснил вам, — нахмурился лорд Уингейт, — что это моя дочь.

— Да, но с какой стати я должна была вам верить? Если вы и впрямь были подлым насильником, то вполне могли придумать что угодно, лишь бы вас не поймали.

Лорд Уингейт прокашлялся.

— Теперь понятно. Ну хорошо. Как вы думаете, вам удастся отложить подозрения относительно моей личности на некоторое время, чтобы выслушать мое предложение?

— Предложение? — У Кейт отлегло от души. Ему нужна вовсе не она. Прекрасно! — Тогда скорее всего вам следует переговорить с мистером Следжем. Это он собирает пожертвования в поддержку преподобного Биллингса, который намерен спасти угнетенный народ Папуа — Новой Гвинеи. Мне позвать его?

— Вовсе нет! — Лорд Уингейт смотрел на нее с любопытством. Да, именно с любопытством и слишком долго.

Она больше не опускала глаза, но ей очень хотелось это сделать. Единственное, о чем она была способна думать, когда смотрела на него, это то, что у него такие руки, которые вполне способны выбросить из окна еще кого-нибудь. Бицепсы, рельефно проступающие через рукава прекрасно сшитого сюртука, были поистине огромны.

Об этом и еще о том, что две глубокие складки, которые пролегли от носа к уголкам его полных, неожиданно чувственных губ, скорее всего следствие пережитого горя из-за развода с женой. Буквально на секунду ей стало почти жаль его, несмотря на все его деньги и на то, как гадко он обошелся со своей супругой. Ей пришлось одернуть себя. Нет нужды жалеть таких, как маркиз Уингейт!

— Меня нисколько не заботят жители Папуа — Новой Гвинеи, — заявил лорд Уингейт таким тоном, что она испугалась. — Вы, мисс Мейхью, на самом деле убежденная сторонница преподобного Биллингса?

Кейт не смогла сдержать легкий смешок.

— Вовсе нет! Он как-то раз приходил сюда на обед и…

Девушка замолчала, решив, что ей не стоит рассказывать этому огромному, страшному мужчине о том, что преподобный Биллингс, выпив целую бутылку кларета, подстерег ее в буфетной комнате и попытался ознакомить с интимными ритуалами жителей Папуа — Новой Гвинеи. Кейт достойно ответила этому господину, надев ему на голову блюдо с пирогом, после чего он поспешно удалился, не дав никаких объяснений своим благодетелям, которые приписали такое странное поведение капризу великого гения.

Лорд Уингейт обратил внимание на то, что фраза осталась незаконченной, но не показал этого. Он с облегчением вздохнул.

— Ну тогда все в порядке. О чем я хотел просить, мисс Мейхью — надеюсь, вы простите мне, что я не написал предварительно, но мне показалось, что личное обращение будет принято лучше, если учесть нашу… как бы это выразиться… необычную встречу на прошлой неделе.

При этих словах он устремил на нее такой пронзительный взгляд, что Кейт чуть не спряталась за креслом, но ее спасло то, что рядом оказалась деревянная подставка, на которой лежал семейный географический атлас, и она уцепилась за ее угол.

— Мне хотелось бы знать, — продолжал его светлость, — не могли бы вы рассмотреть возможность прекращения работы в семье Следжей и перехода на работу ко мне в качестве компаньонки моей дочери Изабель, с которой вы, как мне известно, в какой-то мере знакомы.

Кейт моргнула. Всего лишь раз. И покрепче ухватилась за деревянную подставку.

— Я совершенно уверен, — невозмутимо развивал свою мысль лорд Уингейт, — что в состоянии предложить вам по меньшей мере такие же удобства, какими вы пользуетесь здесь… — Он окинул библиотеку неприязненным взглядом. Комната, хоть и дорого отделанная и наполненная классической литературой, была обставлена весьма неудобной мебелью. Кроме того, библиотека имела удивительно маленькие размеры. — И вдвое большее жалованье.

У Кейт сам собой приоткрылся рот. Стоять с открытым ртом крайне невежливо — она безуспешно пыталась вбить это в головы младшим Следжам, — но теперь просто ничего не могла с собой поделать!

Маркиз Уингейт только что предложил ей работать у него. Это необычно. Это больше, чем необычно. Это невероятно. Вот погодите, она расскажет Фредди!

— Ах, — выдохнула она, когда ей наконец удалось закрыть рот. — Покорно благодарю, сэр, но, боюсь, это невозможно.

Настал черед лорда Уингейта вытаращить глаза, и получилось это у него восхитительно. Кейт была абсолютно уверена, что он собирался дать ей почувствовать, что она столь же ничтожна и незначительна, как соринка на его столе. Но она не позволила себя напугать. Она стояла с высоко поднятой головой.

Его чересчур ясный взгляд проникал в нее, обжигая огнем.

— Почему же, — медленно, со спокойствием, которое резко контрастировало с выражением его лица, спросил маркиз, — нет?

Кейт незаметно для самой себя подняла свободную руку и прижала ее к сердцу. Ей вдруг пришло в голову, что этот жест получился слишком театральным — не может же он одним взглядом прожечь дыру у нее в груди, как нарисовало ее причудливое воображение, — и она (конечно, в самую последнюю минуту) принялась теребить свою брошь.

Конечно же, она не могла рассказать ему. Рассказать правду. В этом не было нужды. Причин, по которым она не сможет работать у маркиза, найдется много. Помимо того что у него самая ужасная в мире репутация — только на днях она слышала, что лорд стрелялся на дуэли и чуть не убил кого-то в Гайд-парке, и ходят слухи, что это как-то связано с Сарой Вудхарт, — он еще и в физическом смысле самый страшный мужчина, каких ей доводилось встречать в своей жизни.

Не то чтобы он был некрасив. Он достаточно привлекателен, подумала она, хотя никак не скажешь, что он симпатичный. Фредди намного красивее — у него светлые волосы и ямочки на щеках. Он вылитый англичанин — и по внешнему виду, и по бестолковости. А в Берке Трэхерне есть что-то цыганское. В каждой из его черт нет ничего отталкивающего, это правда, но, сложенные вместе, они вряд ли вызовут у кого-нибудь желание ими любоваться. Его лицо неотразимо, думала она, своей резкостью, почти жестокостью, но в нем нет ничего такого, из-за чего можно было бы потерять голову. С другой стороны, эти плечи…

— Просто, — пролепетала Кейт, сглотнув, — не могу.

— Тогда я спрашиваю еще раз — почему?

Ну, это уже невежливо! Неужели он не может спокойно принять отрицательный ответ и оставить ее в покое? Но, взглянув на лорда Уингейта, она подумала, что он не из тех людей, которым часто приходится слышать слово «нет». Чума его побери! Что же ей делать? Она набрала полную грудь воздуха, однако прежде чем успела что-нибудь сказать, маркиз спросил:

— Какое жалованье вы сейчас получаете?

Перед Кейт вдруг сверкнул лучик надежды. Вот оно. Она просто ему не по карману!

— Сто фунтов в год, — выпалила она максимально большое число, какое ей только могло прийти в голову.

— Прекрасно, — спокойно ответил лорд Уингейт. — Я удваиваю эту сумму.

Глава 5

Какое-то мгновение Берку казалось, что Кейт вот-вот потеряет сознание. Она вцепилась в подставку красного дерева, костяшки ее пальцев побелели. Они стала такими же белыми, как и щеки ее в тот момент, когда она появилась в комнате. Наконец лицо ее начало приобретать нормальный цвет, когда они разговорились; но теперь она вновь побелела, а ее губы едва двигались, шепча:

— Двести фунтов? Двести фунтов?

— Да, — твердо сказал Берк. — Мне это кажется вполне приемлемой суммой.

Конечно, на самом деле это было не так. Он держал мисс Питт и всех ее предшественниц за тридцать фунтов в год. Девушка, несомненно, лгала. Этот жалкий крот Следж никак не может позволить себе платить ей сто фунтов в год. Ну вообще-то он мог бы позволить себе заплатить ей сто фунтов, но он не из тех, кто согласится выбросить такие деньги на столь важное дело, как образование своих детей. Нет, Сайрус Следж не задумываясь выложит деньги на эту дурацкую миссионерскую деятельность. Но тратить их на то, чтобы его дети выросли умными и воспитанными членами общества? Об этом даже невозможно помыслить!

В то же время ясно — по какой-то причине, а Берк, придя к заключению, что никогда не сможет понять женщин, даже не пытался интересоваться, по какой именно, — что мисс Мейхью не хочет у него работать. Поэтому если ему придется платить ей двести фунтов в год, то, Бог свидетель, он заплатит. И это будет, он уже решил, хорошее вложение капитала. В последние несколько дней он потратил много времени, наблюдая за мисс Мейхью, о которой было так много разговоров, во всяком случае, в его доме, и пришел к выводу, что именно она идеально подходит для решения всех проблем. Будучи не такой ужасно молодой, как ему показалось в первый раз — он поначалу дал ей не больше двадцати лет, — Кэтрин Мейхью держалась с такой уверенностью, что окружающие неверно оценивали ее общественное положение. В церкви — да, он пошел даже на то, что заставил себя отправиться на утреннюю воскресную мессу вместе с Изабель, чтобы проверить способности мисс Мейхью — четверо юных Следжей, старшему из которых было не больше семи лет, при ней вели себя тихо, и это было искусство, которое Берк, хорошо помнивший Изабель в таком возрасте, не мог не оценить. На улице ее тепло приветствовали все, кто попадался навстречу, и она с удовольствием отвечала на приветствия, в одинаковой степени вежливо здороваясь с продавцом мороженого и с герцогиней. Она одевается строго, но элегантно, и смотреть на нее одно удовольствие. Кроме того, она уже доказала, что в качестве компаньонки с ней никто не может сравниться, и по части отваги, и по части находчивости: разве не пыталась она напасть на него с зонтом, когда сочла, что Изабель в опасности?

В общем, несмотря на свой нежный возраст, Кэтрин Мейхью, похоже, идеально подходит для такой работы. Только ее внешность вызывала у него сомнения — слишком уж хрупка она была, хотя и надеялась однажды свалить его при помощи зонта.

Но то, что мисс Кэтрин Мейхью невероятно миловидна, Берк заметил только в тот момент, когда она вошла в библиотеку в доме Сайруса Следжа. Ни в коем случае не красива. Она слишком миниатюрна, чтобы ее можно было отнести к какому бы то ни было типу красоты. Однако Изабель была совершенно права, заявив однажды, что на мисс Мейхью приятно смотреть. В самом деле, Берк не мог отвести от нее глаз. Она вовсе не относилась к тому типу женщин, которым он восхищался — он предпочитал блондинкам брюнеток, и ему нравились в целом более статные тела, чем то, которым обладала мисс Мейхью. Однако ее волосы цвета меда очень ей шли, локон, который спадал на лоб, великолепно оттенял ее большие серые глаза, чуть прикрытые ресницами немного темнее волос. Ее простая, опрятная одежда — блузка и юбка, наряд, идеально подходящий для гувернантки — лишь сильнее подчеркивала изящество талии, и если грудь у нее не была большой, то, во всяком случае, она составляла изумительную пропорцию со всем остальным.

Но вот на что Берк не мог не обратить внимания, так это на ее губы. Губы у мисс Мейхью, как и все остальное, были чрезмерно малы — меньших он просто никогда не видел, за исключением, быть может, у детей. И все же это были, бесспорно, чувственные губы — губы великолепной формы и удивительно подвижные, чем-то напоминающие знамя, реющее на ветру. Теперь, когда она смотрела на него в изумлении, они были приоткрыты. Он успел разглядеть мимолетный блеск ровных белых зубов и маленький острый язычок, и все это он нашел очень милым…

Затем он спросил себя, не утомила ли его эта картинка, ведь в обычных условиях он не находил удовольствия в созерцании чьего-то открытого рта, если не сказать больше.

— Мисс Мейхью, — заговорил Берк, которому показалось, что эта симпатичная мисс Мейхью еще долго будет не в состоянии промолвить ни слова, так ее ошеломило сделанное им предложение, — с вами все в порядке?

Она кивнула, не издав ни звука.

— Может, вам что-нибудь принести? Воды? Бокал вина? Или вам лучше сесть? Такое впечатление, что вам самое время посидеть.

Кейт потрясла головой.

Берк слегка озадаченно, но тем не менее твердо продолжал:

— Хорошо, тогда следует распорядиться, чтобы были перевезены ваши вещи. Я пришлю моих лакеев, Бэйтса и Перри. Когда, по-вашему, вы закончите укладывать вещи? Сегодня вечером не слишком рано для вас? У Изабель сегодня танцы, или, скорее, она настаивает на том, чтобы пойти танцевать, поэтому было бы хорошо, если бы вы приступили к обязанностям прямо сегодня. А если вы захотите, я могу прислать мою экономку помочь вам собраться…

Маленький ярко-розовый рот захлопнулся, словно Кейт была марионеткой и невидимый кукловод потянул за нитку.

— Я вряд ли смогу! — пролепетала девушка.

Берку показалось, что в голосе ее звучит ужас. Но чего ей бояться? Каких-либо угроз с его стороны? Ее склонность к фантазиям, похоже, поразительна.

— Хорошо, — вздохнул он. — Полагаю, вы считаете необходимым дать Следжам время, чтобы они подыскали вам замену. Я прекрасно понимаю вас. Как вы с ними договаривались? Уведомление за неделю? Надеюсь, не две недели?

— Я… — Кейт вновь потрясла головой. Когда она так сделала, пряди ее светлых волос, собранных на затылке, упали и заколыхались по обе стороны лица, как водоросли в воде.

— Мне очень жаль, милорд… — сказала она. Ее голос, подумал Берк, также приятен, как и все в ней: не высокий и не визгливый, какими часто бывают голоса у молодых женщин. Секундой позже, однако, он уже не находил ее голос и вполовину таким приятным, когда она продолжила фразу: — но я вряд ли смогу работать у вас. Мне очень жаль.

Берк не шелохнулся. Он был уверен, что не двинул даже пальцем. Но внезапно мисс Мейхью метнулась за подставку для атласа, словно стремилась воздвигнуть между ними преграду понадежнее. Вцепившись обеими руками в деревяшку, которая доходила ей до груди, она закончила:

— Только, пожалуйста, не сердитесь.

Маркиз уставился на нее. Он не сердился. Он был раздражен, быть может, но совсем не сердился. Берк давным-давно перестал сердиться. Он никогда не умел управлять своими эмоциями и поэтому просто прекратил сердиться на что-либо. За исключением разве что Изабель и этого ее молодого человека. Возможно, словосочетание «Джеффри Сондерс» было единственной вещью, которая еще была способна привести его в ярость.

— Я не сержусь, — Берк постарался, чтобы его голос звучал спокойно, — ни капли.

Кейт, все так же стоя за подставкой, заявила:

— Я вам не верю. У вас очень сердитый вид.

— Но я не сержусь. — Берк сделал глубокий вдох. — Мисс Мейхью, вы считаете, что я могу вас ударить?

— У вас репутация жестокого человека, милорд, — выпалила она.

Теперь у Берка и впрямь возникло желание что-нибудь расколотить вдребезги, лучше всего подставку, за которой она пряталась. Ему очень захотелось вырвать эту деревяшку из рук Кейт и швырнуть ее через всю комнату в окно, в котором были вставлены омерзительные цветные стекла. Но потом он вспомнил, что уже покончил с такими выходками, и подавил в себе глупую вспышку.

— Мне обидно слышать это, мисс Мейхью, — пробурчал он. — Если я и впрямь не делаю никаких попыток удержаться от применения силы, когда дело касается мужчин, то никогда в жизни не ударил женщину.

Он увидел, что ее тонкие пальцы несколько ослабили хватку на краях подставки.

— Простите, милорд, — смутилась она. — Но выражение на вашем лице, когда я сказала, что не смогу у вас работать, было довольно… угрожающим…

— Вы меня боитесь? — нетерпеливо перебил ее Берк. — Поэтому вы не хотите принять мое предложение? Вы явно не боялись меня в тот вечер, когда пытались проткнуть своим зонтом. Так почему испугались теперь? Если, конечно… — Он вновь испытал прилив раздражения. Это не злость. Он отказывается называть это злостью. — Если, конечно, кто-нибудь не наговорил вам про меня. Про мое прошлое.

— Вовсе нет. — Ответ прозвучал слишком быстро.

— Понятно, наговорили! — Берк посмотрел на Кейт. — Откуда еще вам знать о моей репутации жестокого человека? Хорошо, вы уже назвали меня подлым насильником. Должно быть, вам приятно сознавать, что вы были правы.

— Ваши личные дела, — чопорно произнесла мисс Мейхью, — совершенно меня не касаются, милорд.

— Они и не должны вас касаться, — хмыкнул маркиз. — Но, как я вижу, у вас уже сложилось по этому поводу особое мнение. У вас имеются какие-то возражения относительно моего развода с женой, мисс Мейхью? — Она потупила взгляд. — Я бы хотел услышать ответ, мисс Мейхью. В подобных вопросах — я имею в виду деловые отношения, — полагаю, честность между заинтересованными сторонами обычно приносит пользу. Поэтому я повторяю мой вопрос: вы не одобряете, что я развелся с женой?

— Я нахожу не многое в жизни, которую ведут люди вроде вас, — проговорила она, обращаясь к атласу, — что было бы достойно одобрения.

Берк выпучил глаза.

— Прекрасно, — произнес он, помолчав. — Во всяком случае, откровенно. Я вижу, что тот, кто говорил вам про меня, не пожалел красок, рисуя подробности.

Она вскинула голову.

— Лорд Уингейт, — заявила она. Если бы он имел меньший опыт, то мог бы заподозрить, что она разозлилась. — Я уже сказала вам, что ваша частная жизнь меня совершенно не касается!

— Ах да. И именно это вы продемонстрировали в тот вечер на улице, когда набросились на меня со своим зонтиком?

Мисс Мейхью выставила вперед маленький, довольно острый подбородок.

— Я действительно полагала, что молодой женщине грозит опасность. — В ее серых глазах загорелся опасный огонек.

— Ну да, конечно, — усмехнулся маркиз. — И вы были совершенно убеждены, что вы и ваш зонт остановят мужчину втрое больше и тяжелее вас.

— Я полагала, что должна хотя бы попытаться, — ответила Кейт. — В противном случае я бы возненавидела сама себя.

От этого ответа по спине Берка пробежал холодок. Он сказал себе, что эта странная физическая реакция на ее слова всего лишь облегчение, поскольку она оказалась именно тем человеком, которого он так долго искал в компаньонки для Изабель. И конечно, ничто иное. И не потому он это почувствовал, что подумал, будто ему удалось найти — и именно на своей улице — эту самую редкую разновидность людей в Лондоне: по-настоящему доброго, по-настоящему честного человека. И уж разумеется, не потому, что вся эта доброта и честность оказались неотъемлемой принадлежностью этого неотразимо милого создания.

И вместе с тем ее слова были для него настолько неожиданными, что он тут же забыл обо всем и рассмеялся.

— Мисс Мейхью, а что, если я предложу вам триста фунтов в год? Пойдете тогда ко мне работать?

Она в полном смятении воскликнула:

— Нет!

— Во имя Господа, но почему? — Вдруг ужасная мысль пришла ему в голову. Он должен был подумать об этом раньше. — Вы обручены, мисс Мейхью?

— Простите, что?

— Обручены? — Он посмотрел на Кейт. — Это не такой уж странный вопрос Вы привлекательная молодая женщина, хоть и немного странная. Полагаю, у вас должны быть поклонники. Вы собираетесь выйти замуж за кого-нибудь из них?

Она ответила, будто сама эта идея была полнейшей нелепицей:

— Конечно же, нет.

— Хорошо. И чем вызваны тогда ваши колебания? Может, вы влюблены в Сайруса Следжа? И расставание с ним для вас невыносимо?

При этих словах она расхохоталась. Смех мисс Мейхью произвел на Берка странный эффект. Он вдруг подумал, что тридцать шесть лет — это не такой уж почтенный возраст и, возможно, в будущем его ждет что-нибудь получше, чем фланелевый жилет и книги у камина.

Вероятно, он потерял голову. И в самом деле, другого объяснения он не находил. Его камердинер, несомненно, прав — Берк начинает впадать в маразм. Но ему вдруг показалось, что сейчас самая естественная вещь в мире — это сделать несколько шагов, обнять мисс Мейхью за талию и запечатлеть на ее смеющихся губах крепкий поцелуй.

Во всяком случае, это было то, что он намеревался сделать. И он почти во всем преуспел, застигнув Кейт врасплох и легко притянув ее к себе. Но когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она стукнула его географическим атласом по голове. Хотя удар был не очень сильным, но для Берка оказался полной неожиданностью, если не сказать больше, и изумленный маркиз выпустил Кейт из объятий…

А она кинулась бежать, распахнув двери и оставив его в библиотеке Сайруса Следжа наедине с самим собой.

И нет ничего удивительного в том, что он схватил атлас и швырнул его изо всей силы в цветные стекла окна.

Глава 6

Кейт бежала до самой классной комнаты. Очутившись в относительной безопасности, она схватила Леди Бэбби, которая спала на каминной полке, и, спрятав лицо в ее шерстке, стала ходить по комнате взад-вперед.

«Господи, — молила она, — пожалуйста, не дай им уволить меня! Умоляю, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не дай им уволить меня. Мне больше некуда — совсем некуда — идти».

Эта молитва мало отличалась от той, которую она произнесла, когда на нее в буфетной напал преподобный Биллингс. На самом деле единственная разница была в том, что она благословила преподобного блюдом потому, что он был ей отвратителен, а маркизу досталось атласом… ну, скажем, по другой причине.

Пэтси заглянула как раз в тот момент, когда Кейт произносила беззвучную молитву.

— Ну, — нетерпеливо спросила она, — что там ему было нужно?

Кейт опустила на пол кошку, которая уже начала вырываться у нее из рук.

— Ох, Пэтси, — вздохнула она. — Я так несчастна.

Пэтси покачала головой.

— Значит, новый сюртук, я права? Негодяй! Эти титулованные паршивцы все одинаковы, строят из себя шикарных джентльменов, а внутри — обычные хапуги. Ладно, я тут скопила немного денег, если хотите, могу дать взаймы, мисс. Даже не буду брать проценты, пойдет?

Кейт опустилась на приступку камина.

— Дело не в сюртуке, Пэтси. И вовсе он был здесь не из-за сюртука. Он хочет нанять меня в компаньонки для своей дочери на время ее первого сезона в Лондоне. За две, нет, за три сотни фунтов в год. — Кейт вздохнула. — А я сказала «нет».

Пэтси, как на крыльях, перелетела через всю комнату. Она взяла Кейт за руку и сказала:

— Я соврала. Я подозревала, что он приехал не из-за сюртука. Я видела, как вы бежали вверх по лестнице, а потом в библиотеке раздался страшный грохот. Уверена, что он там что-то разбил, так как Филлипс и Следжи кинулись туда. Бьюсь об заклад, он все еще там разбирается с мистером и миссис. Мы можем остановить его, пока он не добрался до дверей, и вы скажете ему, что передумали. Скорее же! Постарайтесь выглядеть молодцом, иначе вы его упустите.

Кейт освободила руку.

— Пэтси, я не могу.

Служанка посмотрела на нее так, будто ее стукнули по голове.

— Что не можете? Вы не можете жить, как королева, на триста фунтов в год? Вы хоть представляете, какие это деньги, мисс? Это больше, чем любая из нас едва ли увидит за целую жизнь, вот сколько это!

Кейт поморщилась, когда голос Пэтси перешел в визг.

— Пэтси, — прошептала она, — ты не понимаешь…

— Вы правы, я не понимаю! Должна сказать вам, мисс, вы мне нравитесь больше других надутых девиц, которых хозяева нанимали смотреть за детьми до вас. Но если вы не согласитесь работать у его светлости лорда, то, клянусь, я больше не скажу вам ни слова!

— Пэтси… — Кейт уткнулась лицом в колени. Когда она заговорила снова, ее голос звучал глухо: — Я не могу работать компаньонкой. Здесь, в Лондоне.

Служанка взглянула на нее:

— А почему нет?

Конечно, она не могла все рассказать Пэтси. Никому в доме Следжа она не рассказывала о своем прошлом. Она не представляла, что они могут подумать о Фредди, если бы стали интересоваться, где они познакомились и почему стали настолько дружны. Однако никто не потрудился спросить. Эта семья была как-то по-особому нелюбопытна.

На самом деле Кейт очень тщательно выбирала хозяев. Следжи — в отличие от всех остальных хозяев, у которых ей пришлось работать до них, — несмотря на свое богатство, не были вхожи в высшее общество. Их почти никогда не приглашали на крупные балы сезона. Они даже не посещали театр или скачки. Они не числили среди своих знакомых никого, кто мог бы помнить фамилию Мейхью или по случаю владеть алмазными копями. А это, с точки зрения Кейт, было просто замечательно. Чем тише жизнь ее хозяев, тем больше у нее шансов сохранить удобную анонимность, которой ей удалось добиться за долгие семь лет. Дело не в том, что должность гувернантки была для нее опасна сама по себе — она просто боялась, что ее могут узнать. Порой ей доводилось сопровождать своих маленьких подопечных на дни рождения и другие праздники. Но даже там вероятность того, что ее узнают, была невелика, так как она сталкивалась в основном с такими же гувернантками, как она сама.

Однако в качестве компаньонки, к тому же дочери богатого маркиза Кейт окажется ввергнута в те самые круги, в которых она вращалась в прошлой жизни. Ей придется посещать семьи, в которых ее прежде принимали как гостью, встречаться с людьми, которые когда-то были ее близкими друзьями, сталкиваться после долгого отсутствия со старыми знакомыми — не говоря уже о старых врагах.

И все начнется сначала, ей снова придется терпеть оскорбления, ехидные замечания, подозрительные взгляды, от которых ей в конце концов удалось скрыться.

Нет. Один раз она уже все это пережила. Как ей это удалось, она и сама не знала. Но она выдержала. Но больше она этого не переживет. Не сможет.

Потому что презирает их всех. Она до глубины души презирала людей типа маркиза за их лицемерие, снобизм и эгоистичную лживость. Людей типа маркиза, которые полагают, что, раз у них есть деньги, они могут обращаться с людьми как им вздумается. Людей типа, маркиза, которые безучастно смотрели, как гибнет ее отец. Людей типа маркиза, которые холодно повернулись к ней спиной, когда она так нуждалась в их сочувствии.

Все, кроме Фредди. Доброго, простоватого Фредди, который был рядом с ней даже в самые тяжелые минуты.

Ничто не могло поколебать его дружеского расположения к ней. Он был единственным. Единственным иа всех, кто не бросил ее, когда она по-настоящему нуждалась в поддержке.

И Фредди был единственным, кого она могла теперь переносить.

Она не могла вернуться назад. И она не вернется. Ни за какие деньги на свете.

— Я не могу, — повторила Кейт, убрав руки от лица. — Разве ты не понимаешь? Мне ведь тогда придется появляться на обедах, балах и других подобных сборищах.

Пэтси хмыкнула.

— Ну конечно, — насмешливо произнесла она, — такая судьба хуже смерти. Может, вам к тому же придется каждый вечер пить шампанское и есть икру. Да плюс к тому получать еще триста фунтов в год! Ужасные вещи требуют от девушек в наши дни!

— Ты не понимаешь, — тряхнув волосами, простонала Кейт. — Это совсем не то, что ты думаешь, Пэтси. Эти люди — маркиз и его друзья — совершенно не такие, как ты и я. Они даже не похожи на Следжей. Они ужасные. По-настоящему ужасные. Все как один. В них нет ни грана чести, ни капли человеческой порядочности. Все, о чем они думают, это лишь о себе и своих распрекрасных деньгах. Они способны разрушить жизнь человека, в нужный момент шепнув кому-нибудь что-нибудь на ухо. И не важно, правда ли то, что они говорят, или нет. Тот факт, что это уже сказано, принимается как доказательство достоверности.

— Если бы кто-нибудь дал мне три сотни фунтов в год, я бы позволила людям говорить обо мне что им вздумается. Что мне до их пересудов, когда у меня в руках триста фунтов?

— Но тебе было бы до этого дело, Пэтси. — Кейт встала и заходила по комнате. — Тебе пришлось бы обращать на это внимание, потому что это причиняет боль. Особенно когда о тебе говорят неправду.

— Причиняет боль, — вставила Пэтси, — если ты принимаешь это близко к сердцу.

Кейт остановилась и посмотрела на служанку. Пэтси легко, подумала она, верить в подобные банальности. Ей никогда не приходилось сталкиваться с такими делами, никогда за всю ее короткую жизнь. Ну может, у нее была не слишком удачная любовная интрижка… но ничего особо непоправимого. Старшая из двенадцати детей, ее родители еще живы. Пэтси легко оставаться смелой. Ей не доводилось терять то, что она любила. Ей не доводилось терять все, что она любила.

Вдруг Кейт улыбнулась. Она не могла удержаться от улыбки. Ничто не могло долго удручать ее, нынешняя ситуация тоже не была исключением.

— Какой толк грустить? — спросила она, широко разведя руки. — Даже если бы я решилась пойти на это — жить среди всего этого, — маркиз вряд ли захочет меня теперь. Я ударила его, Пэтси.

— Что вы сделали?

— Ударила его. По голове. — Кейт изобразила, как она это сделала. — Атласом. Он попытался меня поцеловать, прямо как преподобный Биллингс, самоуверенный болван!

Кейт увидела, как рот Пэтси от изумления принял форму идеального «о». Через секунду она подскочила и, схватив Кейт за руку, стала изо всех сил тянуть ее к двери.

— Еще не слишком поздно, — бормотала служанка. — Может, он еще внизу. Идите и просите прощения.

— Просить прощения? Мне? Пэтси, ты в своем уме? Разве ты не слышала, что я тебе рассказывала? Он попытался…

— У меня для вас есть три слова, мисс Кейт, — отчеканила Пэтси. — Три сотни фунтов. Понимаете меня? А теперь идите вниз и извиняйтесь. Если нужно будет, то и на коленях. Но сделайте это!

— Пэтси! — Кейт топнула ногой. — Лорд Уингейт не из тех людей, кто способен простить девушку, которая треснула его по голове. — Ее улыбка стала еще шире. — Но если бы ты видела его лицо, когда я… Хотя не вижу ничего смешного в том, чтобы потерять триста фунтов.

— Не могу больше ни о чем думать, — согласилась служанка. — Особенно как представлю, сколько времени можно жить на триста фунтов и даже не ударять при этом палец о палец.

Голос Пэтси вновь сорвался на визг, но в этот момент Кейт вдруг схватила ее за руку и сильно сжала.

— Ах, — прошептала она побелевшими губами. В ее голосе больше не было ни капли юмора. — О Господи, Пэтси!

Пэтси, поморщившись от боли, сказала почти спокойным голосом:

— Передумали насчет бесчувственного богача, да? Я так и знала.

— Я не подумала, — прошептала Кейт. — Я не подумала… Я совсем о ней забыла. Но три сотни фунтов! Триста фунтов смогут поддержать ее довольно долгое время…

Пэтси не имела никакого представления, о чем говорит Кейт. Ей было достаточно, что та наконец образумилась.

— И, — привела веский аргумент Пэтси, — у него, такого богача, наверняка много атласов. Вы сможете каждый раз, когда он опять возьмется за свое, бросать в него новым атласом. В том случае, если он не понял намека.

Кейт почувствовала, как холодная рука сжала ей сердце.

— Как ты думаешь, он еще не ушел? — спросила она пересохшими от волнения губами.

— Есть только один способ это узнать, — улыбнулась Пэтси.

Они с таким шумом выскочили из комнаты, что Леди Бэбби, которая было снова забралась на стол, распушила хвост, отчего он стал втрое толще обычного, и рассерженно зашипела, прежде чем улечься на оставленных Кейт бумагах.

Маркиз Уингейт и в самом деле еще не ушел. Он стоял в прихожей, выписывая чек для преподобного Биллингса — этого потребовал мистер Следж в виде компенсации за разбитое окно. Берка до глубины души возмутило то, что ему приходится выписывать этот чек — тем более что выставленная сумма вдвое превышала стоимость стекла, — но что он мог поделать? Он готов был совершить непростительную дерзость — похитить у соседа служанку. И он не посмел усугубить оскорбление отказом платить за то, что разбил вполне преднамеренно.

Положение осложнялось тем, что Следжи не имели ни малейшего представления, как он разбил окно, или даже о том, с чего это ему вообще пришло в голову посетить их. О мисс Мейхью они думали не больше, чем о ком-либо вне Папуа — Новой Гвинеи. Это касалось и их собственных детей, которые гурьбой ввалились в переднюю, когда он ставил подпись на чеке, и не удостоились ничего, кроме окрика: «Вытирайте ноги». Никто не потеребил их вихры и даже не сказал: «Перестань стегать брата плеткой».

В результате Берку самому пришлось отнять плетку у одного из мальчиков, пока тот никого серьезно не поранил. Его строгое замечание: «Ты ведь можешь выбить брату глаз» — было встречено хихиканьем, и это еще раз убедило его в том, что мисс Мейхью была настоящим ангелом. Как иначе ей удалось бы так хорошо управляться с этими зверенышами Следжей?

Ангелом или ведьмой. Он начинал подозревать последнее, потому что первое вряд ли оставило бы ему на память пульсирующую боль в голове, от которой он сейчас так страдает.

И тут, словно одной мысли о мисс Мейхью было достаточно, чтобы она материализовалась из воздуха, он увидел ее на лестнице. Похоже, больше никто ее не заметил. Мистер Следж, беспрестанно бубнил о варварском обращении с собаками на набившем оскомину острове, одно упоминание о котором уже готово было привести Берка в бешенство, в то время как его жена в соседней комнате говорила своим гостьям, что им нет нужды беспокоиться, так как это просто маркиз Уингейт, который частенько заезжает к ним навестить ее мужа. Дворецкий мрачно проследовал мимо них с совком, в котором лежали осколки цветного оконного стекла, а дети в это время пинали друг друга перепачканными в грязи сапогами для верховой езды.

И все же через весь этот, шум Берку удалось разобрать голос мисс Мейхью, прозвучавший с лестницы — ближе она к нему подобраться просто не имела возможности, поскольку все столпились в передней:

— Лорд Уингейт, я с радостью пойду к вам работать, если вы еще приглашаете меня.

Берка Трэхерна вполне справедливо обвиняли во многих недостатках, но в глупости его никто заподозрить не мог. Он не имел ни малейшего представления, что могло заставить мисс Мейхью передумать, хотя у него появилось подозрение, что рыженькая девчонка в одежде служанки имеет к этому какое-то отношение, судя по тому, как энергично она подталкивала мисс Мейхью в спину.

Но он не собирался ставить под сомнение ее решение.

Его вовсе не порадовало то, как она отразила его заигрывания. Он был оскорблен и даже огорчен. Но в конце-то концов, она всего лишь прислуга, и ничего другого от нее ждать не приходится. Отец всегда запрещал ему флиртовать с прислугой, и только теперь Берк понял, что отец был мудрым человеком.

Она явно ненавидит мужчин. Это единственное объяснение ее поведению. Берк никогда в жизни не встречал сопротивления со стороны женщин, и то, что произошло, совершенно сбило его с толку…

Однако мужененавистница, как это ни прискорбно, будет прекрасной компаньонкой для Изабель. Поэтому он склонил голову в поклоне, и его голос перекрыл окружавший их гам:

— Мисс Мейхью, почту за честь. Могу я сегодня вечером прислать лакея?

Она молча кивнула. Хотя, нужно сказать, если бы она и заговорила, то в гвалте, который достиг небывалого накала, никто, даже Берк, не смог бы ее расслышать. Он бросил на нее последний оценивающий взгляд — она и впрямь необычайно мила. Жаль только, что она ненавидит мужчин. Затем он сам взял плащ и шляпу — дворецкий казался занятым, а лакеев поблизости не было видно — и вышел из дома довольный тем, что ему удалось приобрести не только успокоение для себя, но и светлое будущее для своей дочери. И всего за какие-то триста фунтов.

Конечно, была еще хорошая шишка на лбу. Но он решил не обращать на это внимания. Он вел себя постыдно, и мисс Мейхью своевременно дала ему это понять. Такого больше не случится.

Или если и случится, то он постарается, чтобы поблизости не было тяжелых книг.

Глава 7

Кейт стремительно взбежала по каменным ступеням. В ушах громко стучало, горло так сильно пересохло от страха, что она едва могла дышать. «Пожалуйста, — молила она. — Пусть дверь не будет заперта! Пожалуйста, пусть она будет открыта. Пожалуйста…»

Парадная дверь, однако, распахнулась еще до того, как она успела к ней прикоснуться. Винсенс, дворецкий лорда Уингейта, вопросительно посмотрел на нее.

— Мисс Мейхью, — приветливо улыбнулся он. — Как поживаете? Вы…

Но у Кейт не было времени на любезности. Она проскользнула мимо него, схватилась за ручку двери и захлопнула ее за собой.

К чести Винсенса, он повел себя так, словно подобное странное поведение было абсолютно нормальным, и сказал только:

— Надеюсь, вам удалось добраться до почты, прежде чем она закрылась, мисс.

Кейт едва ли слышала его. Бросившись в гостиную, где еще не разожгли к вечеру камин, она подбежала к одному из окон и раздвинула шторы.

— Мистер Винсенс! — задыхаясь, позвала она, не отрывая взгляда от окна. — Вы видите вон того человека? Который стоит на углу рядом с газовым фонарем?

Дворецкий послушно посмотрел на улицу через ее плечо.

— Конечно, вижу, мисс, — проговорил он.

Вот! Это не игра ее воображения. Во всяком случае, на этот раз.

— Прошу прощения, мисс, — подал голос дворецкий. Они стояли в сумраке комнаты и смотрели на залитую дождем улицу. — Но по какой причине вам не нравится мистер Дженкинс?

Стекло, через которое Кейт продолжала вглядываться в вечерний мрак за окном, слегка запотело от ее дыхания. Она протерла его ладонью.

— Мистер Дженкинс? Кто такой мистер Дженкинс?

— Это тот джентльмен, на которого мы смотрим.

Кейт ошарашенно взглянула на дворецкого:

— Вы знаете его?

— Конечно, мисс. Он врач. Он частенько приходит по вызову в соседние дома…

Кейт, почувствовав, как загорелись ее щеки, отпустила штору.

— Какая же я дурочка, — смущенно призналась она. — Я подумала… Я приняла его за кого-то другого.

— Вполне простительно, мисс, — добродушно усмехнулся Винсенс, — в такой туман.

Но Кейт не могла так легко отмахнуться от своей ошибки. Фредди, уныло думала она, поднимаясь по широкой, украшенной резьбой лестнице к своей комнате, был совершенно прав. У нее и правда слишком богатое воображение. Какого черта Дэниелу Крэйвену делать на углу улицы — да еще под дождем — в Лондоне, где его никто не видел вот уже семь лет? Она ведет себя смешно. И не просто смешно — истерично.

Но когда она подошла к двери в свою спальню и увидела приоткрытую дверь — она совершенно точно помнила, что закрывала ее, когда уходила, — в душу опять закралось подозрение. Конечно же, Винсенс сказал бы, если бы к ней кто-нибудь приходил. И уж он, разумеется, не позволил бы посетителю заходить в ее комнату! Нет, это, должно быть, кто-нибудь из служанок или…

Кейт распахнула дверь и немало удивилась, увидев леди Изабель Трэхерн — она лежала на животе, задрав ноги, — растянувшуюся у нее на кровати и тискавшую Леди Бэбби.

— Я и не знала, что у вас есть кошка, мисс Мейхью! — закричала Изабель, когда Кейт появилась на пороге.

«Все! Пребывание Леди Бэбби в доме перестало быть секретом», — подумала Кейт. Треволнения, которые она пережила, тайком пронося в дом в корзине возмущенное животное, оказались напрасными.

А в будущем, если она не ожидает посетителей, следует запирать дверь.

Вслух же Кейт проговорила:

— Будьте осторожны. Она кусается, когда у нее плохое настроение.

Леди Бэбби, видимо, из чувства противоречия позволила Изабель чесать свои ушки и при этом еще довольно мурлыкала.

— Послушайте только, как она поет! — восхитилась Изабель. — Я всегда хотела иметь кошку, а папа мне говорил, что я слишком безответственна для того, чтобы ухаживать за растениями, не говоря уже о животных, поэтому он так и не разрешил мне завести кошку. Как ее зовут, мисс Мейхью?

Кейт смущенно покашляла, развязывая ленты капора.

— Леди Бэбби, — сказала она.

— Как-как? Я не расслышала.

— Леди Бэбби, — чуть громче повторила Кейт.

Изабель удивленно посмотрела на нее.

— Какое странное имя. Вы назвали ее так в честь кого-то знакомого?

— Не совсем так, — пробормотала Кейт, снимая капор.

И направилась к зеркалу, чтобы поправить прическу. Затем, заметив недовольное выражение на лице Изабель, нехотя объяснила: — Мне было десять лет, когда она появилась в моем доме. Тогда кличка Леди Бэбби казалась мне необыкновенно изысканной. Это все, что я могу сказать в свою защиту.

— С десяти лет… — повторила Изабель, погладив кошку. — Теперь она, должно быть, глубокая старушка.

— Ей всего тринадцать лет, — отозвалась Кейт, слегка возмутившись.

— Так вам двадцать три года? — Изабель сейчас же утратила всякий интерес к кошке, перевернулась на спину и стала смотреть в белоснежный балдахин, разукрашенный розовыми и зелеными цветами. — Это вполне солидный возраст. Я думала, вы много моложе.

Кейт отошла к полке у камина, чтобы переставить кое-какие книги — занятие, которое она прервала час назад, чтобы отправить с почты письмо.

— Двадцать три — это не так уж и много. — В ее голосе слышалось легкое недовольство.

— Конечно, это для тех, кто уже замужем. — Изабель снова перевернулась, уперла локти в матрас и положила голову на ладони. Девушка была лишь в нижнем белье и шелковом пеньюаре, а волосы она накрутила на бумажные папильотки, — все это напомнило Кейт Пэтси, часто навещавшую ее в подобном вечернем наряде. — Почему вы не были замужем, мисс Мейхью? Вы такая симпатичная, хрупкая. Даже представить не могу, почему это кто-нибудь не подобрал вас, не положил в карман и не оставил там. Разве никто не предлагал вам?

Кейт, глядя на корешок книги, которую держала в руках, ответила нарочито рассеянным тоном:

— Предлагал положить меня в карман? Конечно, нет.

— Ну, тогда выйти за него замуж.

— Никто из тех, в кого я была влюблена.

— Правда? Значит, он женился на ком-то другом?

Кейт поставила книгу на полку.

— Кто женился на ком-то другом?

— Человек, которого вы любили, конечно.

Кейт засмеялась:

— Я никогда никого не любила.

Изабель села на кровати и посмотрела на нее в полном замешательстве:

— Что? Никогда? Мисс Мейхью! Мне всего семнадцать лет, а я уже была влюблена пять раз! Только за последний год два раза.

— Матерь Божья! — Кейт залезла в ящик, который Филлипе лично принес от Следжей — так он был рад от нее избавиться, — и достала следующую книгу. — Думаю, я более привередлива в этом плане.

— Видно, так и есть, — вздохнула Изабель. — Папа вам говорил, от кого я в последнее время без ума?

Кейт поставила очередную книгу на полку, решила, что ей здесь не место, и заменила на другую. Поскольку она ни разу не видела лорда Уингейта с тех пор, как они оказались участниками сценки в прихожей Следжей, она не могла с полным основанием сказать, что да, у нее был продолжительный разговор по поводу романтических похождений его дочери. В самом деле, уже больше недели она не видела маркиза. Мистер Следж прямо-таки взорвался, когда узнал о ее намерении уйти от них, а миссис Следж слегла на целых сорок восемь часов. Кейт сочла единственно правильным остаться у них до тех пор, пока они не найдут ей замену, и направила маркизу записку с объяснением. Она получила письменный ответ, но не от маркиза, а от его экономки миссис Клири, в котором ей предлагалось распоряжаться своим временем так, как она сочтет нужным.

И хотя было приятно узнать, что Следжи высоко оценили ее талант воспитательницы — особенно миссис Следж, которая не стеснялась в выражениях в адрес маркиза, похитившего ее у них, — было так же невыразимо радостно покидать этот неуютный, заставленный мебелью дом. Пэтси была единственным существом, по которому, как думала Кейт, она будет скучать. Пэтси и, как ни странно, маленькие Следжи, которые горько плакали, когда она сообщила им о своем уходе, и отказались обещать, хотя она очень просила их об этом, не издеваться над их новой гувернанткой, подкладывая ей терновые ветки в постель и пуская в чай улиток.

Если бы не Фредди, Кейт была бы совершенно довольна своим решением. Его оно привело в такой ужас, что он несколько минут не мог вымолвить ни слова, чего с ним никогда не бывало прежде в течение всех лет, что они были знакомы.

— Лорд Уингейт? — воскликнул Фредди, когда наконец обрел дар речи. К этому времени они сделали целых два круга по парку в его новом фаэтоне, в котором он очень хотел покатать Кейт, вместо того чтобы, как хотела она, провести время в уютном чайном домике, а не трястись в открытом экипаже. — Лорд Уингейт? — повторил Фредди. — Ты имеешь в виду Берка Трэхерна? Того самого, кого ты тыкала зонтом?

— Да, — ответила Кейт, — того самого. Смотри за дорогой, Фредди. Ты чуть не задавил собаку…

— Ты собираешься жить в доме Трэхерна и присматривать за его дочерью?

— Да, Фредди. Именно это я и сказала. За триста фунтов в год. Хотя я не думаю, что мне придется работать там целый год, потому что, если леди Изабель будет столь же милой, сколь и богатой, она может выйти замуж еще до конца этого сезона. Фредди, нам обязательно ехать так быстро?

— Но я же рассказывал тебе о нем, Кэти! Я все тебе рассказал о нем, разве нет? О том, как он развелся с женой и выбросил…

— …и выбросил ее любовника в окно. Лорд Уингейт, похоже, имеет пристрастие все выбрасывать из окон. Как ты уже знаешь, он выбросил в окно атлас, когда я сказала, что не буду у него работать.

— Клянусь Богом, он так и сделал!

Кейт начала сожалеть, что вообще упомянула об этом. Она, конечно же, должна была ему рассказать — он бы все равно в конце концов узнал. Ей только хотелось, чтобы он хоть немного вошел в ее положение.

— Мне это не нравится, — категорически заявил Фредди. — Кроме того, что тебе придется жить с ним, — на его помрачневшем лице ясно читалось, кого он имеет в виду, — ты поставишь себя в ужасное положение. Подумай об этом, Кейт. Ты будешь водить девушку туда, где всего несколько лет назад ты сама была званой гостьей. Только теперь ты будешь там в качестве чьей-то служанки…

— Несколько лет назад, — хмыкнула Кейт. — Почему ты не скажешь — семь лет назад, Фредди? Никто и не вспомнит.

— Черта с два они не вспомнят! Кейт, они ни о ком, кроме тебя, не говорили в течение…

— Семь лет назад, Фредди. Я теперь пожилая леди. А что, я недавно нашла у себя седой волос.

Фредди нахмурился.

— Тебе кажется, что ты изменилась, Кэти, но, поверь мне, это вовсе не так. Они узнают тебя ..

— Никто не обращает внимания на компаньонок, — с надеждой проговорила она.

— …и тогда будут заданы неприятные вопросы, которые ты так ненавидишь, а возможно, увидишь и жалостливые взгляды. Все эти старые склочницы, которых ты презираешь, только и будут говорить: «Ты не поверишь, Лавиния, кто был у меня прошлым вечером! Та девица, Мейхью. Только теперь она в компаньонках, бедняжка.

Кейт усмехнулась.

— Знаешь, Фредди, я прежде не замечала, что в тебе пропадает прекрасный мим. Ты только что изобразил леди Хил-денгард, правильно?

— Дело в том, что ты будешь об этом жалеть, — сердито отозвался Фредди. — Ты сама знаешь, что не сможешь промолчать, когда эти женщины…

— Фредди, ты забываешь главное. Триста фунтов — это очень большие деньги. За триста фунтов я готова терпеть всех леди Хилденгард в мире. Ты же знаешь, что папа не оставил мне ничего, кроме долгов…

— Ты не обязана отвечать за долги, которые оставил твой отец, — напомнил ей Фредди.

— Нет, но я не могу не думать о людях, которые остались после него. Знаешь, нянюшка не получила ни пенса.

— Нянюшка! — взорвался Фредди. — И из-за этого ты все затеяла? Из-за старой няньки?

— Да, — тихо сказала Кейт. — Из трех сотен фунтов можно заплатить аренду ее коттеджа на многие годы вперед. Поэтому я никак не могла отказаться, Фредди.

— Ты не должна была говорить «да»! — проворчал Фредди, резко остановив коня. — Кейт, ты не будешь работать у Берка Трэхерна! Я этого не допущу!

— Ах! — всплеснула она руками. — И тогда, видимо, ты заплатишь аренду няниного домика?

— Я уже говорил, что заплачу, если ты позволишь.

— А я не позволю, — покачала головой Кейт. — Я сама позабочусь о няне.

— Я разыщу ее адрес, — пригрозил Фредди, — и напишу о твоих художествах. Тогда тебе будет стыдно.

Кейт рассмеялась.

— Ну и что ты ей расскажешь, Фредди? Что я согласилась на работу, за которую мне будут платить в девять раз больше, чем я получала раньше, хотя работать придется меньше? Я собираюсь пойти в компаньонки к дочери лорда Уин-гейта. Это, Фредди, вполне респектабельная работа. Даже няня согласилась бы с этим. Это совсем не то, — добавила она, — как если бы я согласилась стать содержанкой или чем-то в этом роде.

— Черт побери, Кэти! — Фредди схватил ее руку и сильно сжал пальцы. — У этого человека невыносимый характер. На прошлой неделе он подстрелил какого-то несчастного из-за этой Вудхарт. К тому же он распутник. Может, он и нанял-то тебя, чтобы соблазнить, а потом бросить, когда ты ему надоешь. Знаешь, у него нет сердца.

Кейт какое-то время изумленно смотрела на него, а потом рассмеялась. Фредди было не до веселья, и он неодобрительно взглянул на нее. Но Кейт не могла остановиться и, все еще не в силах отдышаться, спросила:

— Ах, Фредди, ты и вправду так думаешь? Мне всегда хотелось, чтобы меня соблазнил распутник! К тому же за эту честь он собирается мне платить. Видишь, как мне повезло?

Фредди нахмурил брови.

— Это совсем не смешно, Кейт. Я предупреждаю тебя, что Трэхерн…

— Да, да, да! — Кейт вырвала у него свою руку и похлопала его по плечу. — Он ужасный, страшный человек, Фредди. Поверь мне, я все это знаю. И я буду начеку.

— Начеку? Кейт, это не тот случай, когда нужно просто быть начеку. А что, если…

— Кроме того, Фредди, лорд Уингейт не выказывает ко мне в этом смысле ни малейшего интереса. — Она, конечно, не осмелилась сказать ему, что на самом деле все было как раз наоборот. — Чтобы развлекаться, у него есть миссис Вуд-харт. Что ему до меня, когда у него есть она?

Фредди что-то едва слышно пробормотал, но она не расслышала.

— И хотя, быть может, лорд Уингейт и распутный хам, — Кейт продолжала скорее уверять себя, чем его, — ты должен признать, что он очень сильно печется о счастье своей дочери. А разве может быть чересчур страшным человек, который любит свою дочь?

— Кейт…

— А что касается распутства, Фредерик Бишоп, маркиз меня для того и нанял, как я понимаю, чтобы свободно уходить из дома по вечерам и заниматься распутством, а дочь об этом не знала. Что ты теперь скажешь на это?

Фредди с побитым видом заерзал на сиденье.

— Кейт, а может, выйдешь за меня замуж? Все было бы намного проще.

Кейт искоса взглянула на него. Ей так нравилось быть с Фредди, что порой она совсем забывала, что он считает ее не просто приятельницей. Она почувствовала себя виноватой, когда поняла, что, видимо, ей не следовало принимать его приглашений кататься в фаэтоне или сидеть в чайном домике. С ее стороны это нечестно, вдруг подумала она, продолжать с ним встречаться. Это рождает у него ложные надежды. И все же он лучше всех и единственный оставшийся от прежней жизни. Она не могла представить себя без него. К сожалению, она также не могла представить себя с ним… в том качестве, которого он добивался.

Она прерывисто вздохнула.

— Ох, Фредди, это ничего не сделает проще. Действительно, не сделает.

Так как, хотя она и не хотела напоминать ему лишний раз об этом, для нее больше не было места в мире, в котором живет Фредди, — в том мире, где когда-то она чувствовала себя как рыба в воде. Как она вообще могла бы вернуться туда, зная (а она знала), что люди говорили — и, без всякого сомнения, еще говорят — об ее отце? Невежественное лицемерие, гнусные сплетни. Господи, нет! Она скорее умрет, чем вернется туда.

И конечно же, даже если бы она могла заставить себя броситься в объятия того мира, из которого бежала — или, скорее, была изгнана — столько лет назад, то, будучи в здравом рассудке, никогда бы не вышла замуж за Фредди. Поскольку точно знала, что не любит его. Если предположить — только предположить, — что она вышла замуж за Фредди, а потом поняла, как случилось с матерью Изабель, что на самом деле она влюблена в кого-то другого? Как ужасно! Она не могла проделать такое с Фредди — то, что Элизабет Трэхерн проделала с маркизом. А ведь достаточно посмотреть, каким кошмаром это обернулось для всех.

* * *

Беглый осмотр комнаты, в которой она стояла, подсказал ей, что плохо это обернулось все же не для всех. Это была самая красивая спальня из тех, где она бывала, пока не умерли ее родители, и, конечно, самая красивая с тех пор, как она начала служить гувернанткой. Стены были оклеены обоями, прекрасно гармонировавшими с материалом, из которого был сшит балдахин над кроватью, — на белом фоне розовые и зеленые букеты. Здесь был также очень подходящий по расцветке гарнитур из глубоких, обшитых зеленым бархатом кресел у камина, белого с золотом туалетного столика и большого зеркала в позолоченной раме над ним. Эта комната совсем не напоминала каморку, в которой она мерзла у Следжей из-за скаредности Филлипса.

Что касается остального дома, то… Кейт не могла припомнить, когда в последний раз она бывала в более элегантном и при этом удивительно уютном доме. Все здесь, от картин на стенах до свечей в канделябрах, было великолепного качества и прекрасного дизайна.

И за жизнь в такой роскоши ей еще будут платить триста фунтов в год!

— Я не могу сказать, что ваш отец в разговоре со мной упоминал о вашем ухажере, — сказала Кейт.

— Ухажер, — усмехнулась Изабель. — Джеффри немало посмеялся бы, назови вы его так. Послушайте, мисс Мейхью, вы и вправду прочитали все эти книги?

Кейт посмотрела на коробку, стоящую у ее ног.

— Да. Конечно.

— Так для чего вы их храните? — спросила Изабель удивленно. — Я имею в виду — после того как вы их уже прочли?

— Потому что, — Кейт подняла довольно зачитанный экземпляр книги «Гордость и предубеждение», — некоторые из них настолько хороши, что их хочется читать снова и снова. К ним привязываешься. А они становятся… ну, они становятся как семья.

— Семья? — повторила Изабель.

— Да. Когда прочитаешь их много раз, волей-неволей начинаешь думать о них, как о родных — надежных, любящих родных, которые никогда не оставят в беде. Снова открыть любую из них — это как навестить любимую тетю или… или забраться на колени к любимой бабушке. — Увидев, что выражение на лице Изабель остается скептическим, Кейт проговорила с легким смешком: — Хорошо, леди Изабель, для вас, я вижу, это звучит непонятно, но ведь у вас, в конце концов, есть любящий отец и, думаю, еще кое-кто из родственников, которые в вас души не чают. У меня же вся семья — это мои книги. — Она не хотела, чтобы ее слова звучали театрально, и, поняв, что они именно такими и были, добавила шутливо: — Потом, иметь книги вместо родственников выгоднее, поскольку они никогда не станут одалживать у вас денег и не свалятся в один прекрасный момент как снег на голову. Единственная реальная опасность заключается в том, что их можно оставить в омнибусе, к моему стыду, это случалось раз или два в прошлом…

Изабель наморщила носик.

— Мисс Мейхью, как здорово, что вы такая хорошенькая. Это компенсирует тот факт, что вы довольно странная. — Она посмотрела в потолок. — Кроме всего прочего, я никогда не читала такой книги Я имею в виду — книги, которую мне захотелось бы прочесть во второй раз.

— Нет? — Кейт протянула ей «Гордость и предубеждение». — А эту вы читали?

Изабель бросила взгляд на обложку.

— Ах! — Она с отвращением оттолкнула руку Кейт. — Папа постоянно пытается заставить меня ее прочесть.

— А вам бы следовало. Вам бы понравилось. Это о девушках вашего возраста, которые влюбились.

Изабель приподняла лицо от кулачка, на котором оно до того покоилось.

— Правда? А я думала, это о войне.

— О войне? Господи, почему вы решили, что она о войне?

— Ну, она же называется «Гордость и предубеждение», не правда ли? — Изабель искоса взглянула на Кейт. Однако все-таки поднялась с кровати, подошла к Кейт, взяла у нее из рук книгу и стала просматривать ее. — Кроме того, папа имеет обыкновение читать книги, и все они, как правило, о войнах или по юриспруденции, или что-нибудь еще более тоскливое.

Кейт снова потянулась к коробке.

— Да? — спросила она равнодушно. — Значит, ваш отец любит читать?

Изабель хмыкнула.

— Он больше ничем и не занимается. В смысле — если не считать ухаживаний за дамами типа этой ужасной миссис Вудхарт.

Кейт кашлянула. Но Изабель, к сожалению, не уловила поданного ей знака.

— Клянусь, мисс Мейхью, — продолжала она со вздохом, — иногда мне кажется, что, не будь таких женщин, как миссис Вудхарт, папа вообще не выходил бы из дома! Вернувшись домой — Уингейтское аббатство, да и только, — он не поднимает головы от книги, которую в данный момент читает, разве что для краткой верховой прогулки. Просто стыд!

— Стыд? — выпрямилась Кейт.

— Ну, ни у кого больше отцы так не делают. У девочек, у которых мне доводилось бывать в гостях, когда я училась в школе, все отцы каждый день гуляют, охотятся, ходят на рыбалку или делают что-нибудь в этом роде. Но только не мой отец. Мой отец всегда сидит дома и читает. Я все время говорю ему, что это противоестественно, что ему надо больше бывать на улице. Я имею в виду, что он не становится моложе, мисс Мейхью. Ему уже исполнилось тридцать шесть лет. Он вообще не собирается искать кого-нибудь своего возраста и устраивать свою жизнь.

— А я слышала, что он уже встретил кое-кого, — с невинным видом сказала Кейт. — Вы же сами упоминали некую миссис Вудхарт.

— Но не может же он жениться на Саре Вудхарт! — вскричала Изабель. — Она актриса. Папа не может жениться на какой-то там актрисе. Она ему не пара. Кроме того, она уже замужем.

Кейт приподняла бровь.

— Да ну?

— Проблема в том, мисс Мейхью, что времени осталось не так уж и много. Мы с Джеффри скоро поженимся, и папа останется совершенно один.

— Правда? — Брови Кейт поднялись еще выше. — Вы и Джеффри?

— Да. Я должна найти папе хорошую женщину, мисс Мейхью, чтобы ему не было одиноко, когда я уйду. И уж конечно, не такую, как миссис Вудхарт. Хорошую женщину, — взгляд Изабель коварно заскользил в ее сторону, — такую, как вы, мисс Мейхью.

Кейт пришлось сделать усилие, чтобы не рассмеяться. Сама мысль, что человек вроде маркиза Уингейта опустится до того, чтобы жениться на компаньонке собственной дочери, была настолько абсурдна, что ей захотелось кому-нибудь рассказать об этом. Очень жаль, что Фредди так плохо отнесся к ее решению.

Вспомнив слова Фредди о том, что маркиз поклялся больше никогда не жениться после своего первого неудачного брака, она подумала, что было бы правильно сменить тему, пока Изабель не слишком углубилась в нее.

— А мистер… э-э… Сондерс уже и в самом деле попросил вас, леди Изабель, выйти за него замуж?

Одно только упоминание имени Джеффри, как оказалось, могло отвлечь Изабель от любого другого предмета.

— Еще нет! — воскликнула она с пылом. — Правда, у него не было пока возможности, ведь папа не отпускает меня ни на шаг от себя, где бы мы ни были. — Она наградила Кейт еще одним коварным, как бы исподтишка брошенным взглядом. — Но быть может, теперь, когда вы, мисс Мейхью…

Кейт уже было собралась сообщить леди Изабель, что скорее рак на горе свистнет, чем она пойдет против желаний человека, который ей так щедро платит за то, чтобы она присматривала за его единственной дочерью, как этот самый человек постучал в дверь, которую Кейт оставила открытой.

— А, мисс Мейхью, — улыбнулся лорд Уингейт. У него в руках была одна из тех книг, к которым с таким пренебрежением относилась его дочь, а страница, где он остановился, заложена указательным пальцем. — Простите, что прервал вас. Насколько я знаю, вы и Изабель сегодня вечером куда-то идете?

Кейт кивнула и быстро отвела взгляд, чтобы не смотреть в эти слишком ясные зеленые глаза. Берк Трэхерн передал свои нефритовые глаза по наследству дочери, но на ее не слишком красивом лице они совсем не создавали такого поразительного впечатления.

К тому же, может быть, это вовсе не глаза маркиза так волновали Кейт, а тот факт, что в последний раз, когда она в них смотрела, ей пришлось бросить в него атлас. А еще раньше она направляла острый наконечник своего зонта прямо в его сердце. И впрямь, чтобы познакомиться друг с другом, им пришлось немало пережить.

— Да, милорд, — наконец ответила Кейт. — Сначала обед у леди Аллен, затем бал у баронессы Хивершем…

— Потом завтрак у лорда и леди Блейк, — перебила Изабель, она загибала пальцы, скучающим тоном перечисляя мероприятия, — и поход по магазинам с их противными дочками. Потом ленч у Бейли, опять магазины, или, возможно, мы забежим кое к кому, чтобы выяснить, кто уже помолвлен, а кто пока нет. Дальше переодеваемся к обеду с лордом и леди Кроули, после чего — в оперу. Затем партия в карты у Элоизы Бэнкрофт и несколько мгновений сна, потом прогулка верхом с этими ужасными Читтенхаусами и опять завтрак, клянусь, уже не помню где…

— Изабель, — мягко сказал лорд Уингейт, — может, ты предпочитаешь вернуться в аббатство?

Изабель замолчала и посмотрела на него.

— Вернуться в аббатство? Ты говоришь об Уингейтском аббатстве? Конечно же, нет. Что мне делать там, когда Джеффри здесь?

— Просто если судить по твоему тону, кажется, ты находишь Лондон скучноватым.

Изабель опустила руки по швам. Кейт стояла достаточно близко от нее, чтобы заметить, как ее тонкие пальцы сжались в кулачки.

— А ты бы хотел этого, не так ли? — Леди Изабель вскинула голову, тряхнув своими кудряшками на папильотках. — Что угодно, только бы не позволить мне видеться с Джеффри!

Кейт не была уверена, что это не игра ее воображения, но лорд Уингейт показался ей несколько смущенным.

— Наоборот, — улыбнулся он. — Я уж стал подумывать, что тебе, может, нужна небольшая передышка за городом, чтобы восстановить свои силы.

Изабель фыркнула, рассерженно прошествовала к двери и что было сил захлопнула ее за собой — скорее всего желая подчеркнуть драматизм момента.

И оставила Кейт и ее хозяина вдвоем в спальне.

Глава 8

Кейт испуганно смотрела на закрытую дверь, словно, если это делать достаточно долго, она могла открыться сама и, таким образом, вернуть ситуации пристойность.

Лорд Уингейт между тем, похоже, не испытывал никакой неловкости. «Как же, — с отвращением подумала Кейт, — будет он испытывать неудобство!»

Он тут же уселся в одно из зеленых бархатных кресел у камина и стал угрюмо смотреть на пляшущие языки огня.

— Вы понимаете, конечно, — заговорил своим глубоким голосом лорд Уингейт, не отводя взгляда от огня, — против чего я выступаю. Любовь в молодые годы. Это серьезный противник, мисс Мейхью.

Кейт на мгновение повернула голову в сторону лорда Уин-гейта, затем снова стала смотреть на дверь. «Да, но удобно ли это? — подумала она. — А вдруг миссис Клири, экономка, проходя мимо, услышит голос его светлости, доносящийся из спальни новой компаньонки?» Или еще хуже, мистер Вин-сенс, дворецкий. Мистер Винсенс до сих пор никак не показал своего презрительного к ней отношения, хотя, несомненно, счел ее поведение крайне странным. Но Винсенс еще ничего не знает о Леди Бэбби — пока не знает. И он, конечно же, не в курсе, что его светлость без всякого приглашения зашел в комнату Кейт во время вечернего чая для беседы тет-а-тет…

— Изабель, — продолжал лорд Уингейт таким будничным тоном, будто они обсуждали погоду где-нибудь в Бате, — убедила себя, что влюблена в этого молодого человека, этого Джеффри Сондерса. Он, конечно, ей ни в коем случае не пара. Мистер Сондерс второй сын в семье и без гроша за душой, если не считать ничтожного содержания, которое ему выделяет старший брат. Полагали, что он займется наукой, но его выгнали из Оксфорда по настоянию нескольких человек, которым он должен деньги, проигранные в карты. На что он теперь живет, я не имею ни малейшего представления, но следует предположить, что без женщин тут не обходится. — Он наконец оторвался от камина и уперся стальным взглядом в Кейт. — Изабель следует держать подальше от него любыми способами!

Прикованная его изумрудными глазами к месту, Кейт судорожно сглотнула. Она полагала, что пара кресел у камина были довольно большими — когда она садилась на их мягкие подушки, там оставалось еще много свободного места. Но рядом с громадной фигурой лорда Уингейта мебель казалась лилипутской, что волей-неволей заставляло Кейт осознавать факт, от которого она всеми силами пыталась бежать, — что Берк Трэхерн, третий маркиз Уингейт, был по-настоящему поражающим воображение мужчиной.

Кейт вспомнила, что миссис Клири сегодня в полдень вручила ей чек на пятьдесят фунтов.

— Это задаток, — сообщила она девушке, — для оплаты возможных расходов, которые могут возникнуть при переезде к месту новой службы.

И хотя Кейт не просила задатка, она с благодарностью приняла деньги и сразу отправилась в банк и на почту, чтобы перевести всю сумму своей няне в Линн-Реджис. Она тогда ни на миг не задумалась, для чего лорду понадобилось выплачивать ей вперед двухмесячное жалованье. Кейт решила, что деньги ей даны для того, чтобы она прикупила то, что ей понадобилось бы на светских мероприятиях, где ей непременно придется бывать, дабы не ввести в конфуз своего хозяина. Но ей пока еще впору наряды, которые она носила в собственный первый сезон. Когда их проветрили, они оказались вполне пригодными, нужно только попросить миссис Дженнингс, мастерицу на все руки, над ними немного поколдовать, чтобы юбки не были слишком широкими, как того требовала последняя мода, а вырезы на платьях — чересчур низкими, что негоже для девушки, выступающей в роли компаньонки. Платья также следовало перекрасить, так как большинство из них были белыми. В свои двадцать три года Кейт считала, что уже слишком стара для белых нарядов.

Однако теперь ее посетила новая и довольно тревожная мысль по поводу того, ради чего ей выплатили задаток. Ей дали деньги, чтобы она не могла взять и уволиться. Если она вздумает это сделать, то останется должна лорду Уингейту солидную сумму денег — сумму, которую ей никогда не удастся вернуть. Маркиз, видимо, извлек урок из опыта с последними компаньонками Изабель и хотел получить гарантию, что эта по крайней мере не ускользнет от него так легко. Нужно бежать, было первой мыслью, которая пришла в голову Кейт, когда на нее взглянули изумрудные глаза лорда Уингейта. Она и в самом деле посмотрела на дверь, за которой скрылась Изабель.

Она уже было положила руку на ручку двери, когда рокочущий голос маркиза: «Мисс Мейхью?» — заставил ее опомниться.

«Господи, что это я?» Кейт Мейхью никогда ни от чего не убегала — ну, если не считать зыбких теней на улице, которые она по ошибке приняла за Дэниела Крэйвена. Но уж точно не от сластолюбивых маркизов, каким бы пронизывающим взглядом они ни обладали и насколько бы они ни заполняли собой ее кресла.

И тогда, вместо того чтобы бежать, она собралась с духом и широко распахнула дверь, чтобы все проходящие мимо могли видеть, что хозяин дома всего лишь наносит визит вежливости своей только что принятой на работу служащей.

— Я прекрасно понимаю, — начала Кейт спокойным голосом, обернувшись к нему (ей даже удалось встретить его взгляд и не покраснеть), — у вас есть возражения против этого молодого человека. Это совершенно естественно. Вы любите дочь и хотите для нее всего самого лучшего. Только я задаюсь вопросом, является ли запрет для леди Изабель встречаться с мистером Сондерсом лучшим способом контролировать ситуацию?

Лорд Уингейт из-за спинки кресла, в котором сидел, посмотрел на нее. Видимо, ему было очень неудобно сидеть таким образом, и Кейт, вдруг пожалев его, подошла ко второму креслу и облокотилась на его спинку.

— Прошу меня простить, — проговорил маркиз с легким вызовом, — но мне кажется, я и сам знаю, как мне обращаться со своей дочерью.

— Я почти уверена, что именно так думали родители Джульетты, запрещая ей видеться с Ромео.

Лорд Уингейт поднял бровь, но лицо его осталось непроницаемым.

— Мне уже давно во время беседы не бросали в лицо Шекспира.

— Тогда, если позволите, — сказала Кейт, — я напомню вам трагедию Абеляра и Элоизы. Я совершенно уверена, что дядя Элоизы, Фулберт, относился к Абеляру так же, как и вы к мистеру Сондерсу.

Маркиз усмехнулся:

— Знаете, а мне Фулберт очень симпатичен. Я бы ничуть не сожалел, если бы мистера Сондерса постигла та же судьба, что и Абеляра…

— А я считаю, — решительно перебила его Кейт, — трагедии Ромео и Джульетты, Абеляра и Элоизы произошли из-за того, что родители вмешались в их чувства…

Маркиз исподлобья взглянул на нее.

— Черт побери, мисс Мейхью, Изабель вовсе не собирается убивать себя, не говоря уже о том, чтобы бежать в какой-нибудь монастырь! Хотя, если честно, я бы предпочел, чтобы она ушла в монастырь, только бы не связывала свою жизнь с этим бездельником…

— Лорд Уингейт, и история, и литература учат нас, что запрет ребенку в чем-нибудь придает этому предмету в его глазах особый вкус, чего в противном случае не было бы. Может быть, именно то, что вы так не любите мистера Сондерса, и привлекает в нем леди Изабель.

— Так что же вы предлагаете, мисс Мейхью? — сердито спросил лорд Уингейт. — Позволить ей кинуться в объятия этого хлыща?

Кейт развела руками:

— А что плохого в том, что они несколько раз потанцуют? Чем больше времени она будет проводить с ним, тем скорее разглядит его недостатки.

— А вдруг не разглядит? — возразил лорд Уингейт. — А если их отношения станут еще теснее и меня вдруг поставят в известность, что я — дедушка?

Кейт залилась краской. Она была рада, что стоит рядом с камином, так что все перемены в лице можно было списать на жар, который оттуда исходил.

— Я сомневаюсь, что дело зайдет так далеко, милорд, — произнесла она. — Мне кажется, Изабель весьма неглупая девушка, к тому же с сильным характером. Она никогда не позволит себя скомпрометировать.

Лорд Уингейт засопел и поудобнее уселся в кресле.

— Вы ведь не очень хорошо знаете молодых девушек, да, мисс Мейхью?

— Вы имеете в виду, что мне не доводилось быть одной из них? — Кейт не удалось смягчить голос, который прозвучал чересчур сухо.

Лорд Уингейт вновь устремил на нее изумрудный взгляд.

— Мне думается, мисс Мейхью, что вы были совсем не такой девушкой, как Изабель.

Кейт посмотрела на него.

— Может, ваша дочь богаче и занимает более высокое положение в свете, но, уверяю вас, я была совершенно…

Она смущенно замолчала, увидев, что лорд Уингейт смеется. Ей еще не приходилось слышать, как он смеется, — с того вечера, когда она с ним познакомилась, он всегда пребывал в дурном настроении. Но теперь, когда смех выплескивался из него наружу, маркиз вдруг стал выглядеть намного моложе своих тридцати шести лет. Кейт неожиданно для себя почувствовала неловкость, заметив, что у лорда ослаблен галстук. Когда он, хохоча, откинул голову, воротник его рубашки открылся настолько, что стала видна шея, а внизу, у выреза, она заметила выглядывающие из-под рубашки черные волосы. Кейт почувствовала, что не в силах оторвать глаз от этих шелковистых завитков. «Что это со мной?» — лениво подумала она.

Когда лорд Уингейт прекратил смеяться и взглянул на нее, ей очень захотелось, чтобы он не заметил ее нездорового интереса к распахнувшемуся воротничку его рубашки и того, что теперь яркая краска заливала все ее лицо и шею.

— Я вовсе не имел в виду, что вы небогаты и незнатны, мисс Мейхью. — Он все еще улыбался. — Я имел в виду, что вы намного привлекательнее, чем когда-либо будет моя дочь, и скорее всего вы были такой уже в возрасте Изабель. Привлекательность компенсирует отсутствие денег. В отличие от Изабель ваши кавалеры вряд ли ухаживали за вами из-за денег.

Внезапно Кейт захотелось закрыть дверь, и не потому, что она не желала, чтобы кто-нибудь услышал слова лорда о ее якобы бедном детстве. Она поспешила к двери и захлопнула ее, бросив через плечо:

— Ш-ш! А вдруг она слышит вас?

— Ну и что из того? Изабель знает, что не красавица. К сожалению, она унаследовала мою внешность… — Он вынул из жилетного кармана часы и принялся их заводить. — И мозги своей матери.

— Это просто ужасно — так пренебрежительно отзываться о собственном ребенке! — возмутилась Кейт. — Леди Изабель довольно мила…

— В ней живут животные инстинкты, — поправил ее лорд Уингейт. — А это совсем не то, что физическая привлекательность. Людей влечет к ней из-за особой живости ее характера. Хотя я посылал Изабель в лучшие школы, она не усвоила там, как мне кажется, ничего, кроме нескольких танцевальных па. А вас, мисс Мейхью, Бог наградил и красотой, и умом, чего не скажешь о моей дочери. Теперь, конечно, вы понимаете, — он убрал часы, — отчего я считаю, что в данных обстоятельствах всякие сравнения между вами в юности и Изабель некорректны.

Потом, будто только-только заметив, что она стоит, а он сидит, маркиз смущенно поднялся и указал на кресло, которое стояло перед ним.

— Я совсем забыл о приличиях. Садитесь.

Кейт взглянула на закрытую дверь.

— Я не думаю…

— Садитесь!

Резкий тон маркиза напугал Кейт, и она поспешно села, сложив руки на коленях, и осторожно взглянула в его сторону.

— Так-то лучше, — усмехнулся лорд Уингейт, удовлетворенно усаживаясь в свое кресло. — Вы такая миниатюрная, мисс Мейхью, но я чуть не свернул себе шею, глядя на вас снизу вверх.

Не зная, как на это ответить, Кейт решила вернуться к предмету, который они обсуждали вначале.

— Я и в самом деле полагаю, что леди Изабель следует разрешить видеться с этим мистером Сондерсом — во всяком случае, в моем присутствии. Вряд ли они допустят что-либо предосудительное, если я буду находиться с ними в комнате.

— Мисс Мейхью, — сурово произнес лорд Уингейт. — Как же так, в тот вечер, когда мы встретились, у вас зародились некие подозрения по поводу моего совершенно безобидного поведения, и при этом вы весьма наивно полагаете, что двое в присутствии компаньонки не смогут… — Он замолчал, метнув в нее один из своих пронизывающих взглядов, и вдруг неловко заерзал в кресле. — Ну, хорошо, мисс Мейхью, не обращайте на меня внимания. Но достаточно сказать, что я был не намного старше Изабель, когда начал ухаживать за ее матерью. Уверяю вас, что и при компаньонке возможны все мыслимые шалости…

Кейт тихо перебила:

— Может быть, в этом-то и заключается проблема.

В глазах лорда Уингейта промелькнула досада.

— Что за проблема, мисс Мейхью?

— Возможно, вы боитесь, что ваша дочь однажды совершит ту же ошибку.

— Конечно же, я именно этого и боюсь, мисс Мейхью. — Он как-то странно посмотрел на нее. — И должен сказать, я нахожу… довольно необычным, если не сказать более, что сижу здесь и обсуждаю свою женитьбу с женщиной, которую нанял в качестве компаньонки для моей дочери.

— И тем не менее вы упускаете один очень важный момент, лорд Уингейт.

— Какой именно?

— А то, что каким бы опрометчивым поступком вы ни считали вашу женитьбу на матери Изабель, из вашей дочери получилось нечто, что вам очень дорого. Вы вряд ли вправе винить дочь за то, что она отказывается прислушиваться к предостережениям своего отца, сэр, поскольку она прекрасно знает, что, послушайся вы своего отца, она бы никогда не появилась на свет.

Он так стремительно откинулся назад, что кресло жалобно заскрипело под ним. Маска невозмутимости слетела с его лица. Он выглядел ошеломленным. Кейт, вдруг осознав, что, видимо, зашла слишком далеко, принялась рассматривать узор на ковре. Триста фунтов, сказала она себе. Три сотни фунтов!

— Милорд… — С ее губ уже были готовы сорваться извинения, но лорд Уингейт опередил ее.

— Мисс Мейхью… — начал он, и Кейт напряглась.

«Может, он собирается, — подумала она, — выбросить меня из окна?» В ее комнате было три окна, все выходили на красивый сад, раскинувшийся рядом с домом. Ей пришла в голову мысль, что благодаря весенней оттепели земля внизу должна быть довольно мягкой и она, наверное, только сломает несколько костей, но не убьется насмерть.

— Вы выражаете свою мысль, — продолжал маркиз, — удивительно честно, независимо оттого, используете ли для этого зонт или атлас или обходитесь без них.

Кейт почувствовала, как кровь, которая было отхлынула от лица, удивительно быстро прилила к щекам.

— Лорд Уингейт…

— Нет, мисс Мейхью, вы совершенно правы. Запрет Изабель видеться с мистером Сондерсом ни на йоту не охладил ее страсти к нему.

Кейт тоже встала.

— Лорд Уингейт… — снова начала она, но сразу замолчала, поняв, что обращается к серебряным пуговицам на его жилете. Берк Трэхерн был настолько выше, что ей пришлось бы задирать голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

А потом, в ту же минуту, когда Кейт так и сделала, она пожалела об этом. Потому что, хотя и прошла почти неделя с того досадного инцидента в библиотеке Сайруса Следжа, ей вдруг отчетливо вспомнились все ее тогдашние ощущения: шок от твердости его груди, необычайная сила рук, манящий запах — запах, который не должен был бы возбуждать, поскольку это была всего лишь смесь ароматов мыла и табака, чувственные губы, столь неуместные на этом мужественном лице. Но больше всего — волны тепла, которые исходили от него и рождали в Кейт незнакомое желание отдаться этому теплу, прижаться к маркизу и забыть обо всем, забыться в этой пьянящей мужественности… И еще, конечно, ужас от того, что она могла даже подумать об этом, вместе с возмущением по поводу того, что он заставил ее об этом подумать, что, собственно, и стало причиной использования атласа…

И вот теперь она, спустя несколько дней, столь же отчетливо ощущает его физическое присутствие, как тогда, когда он держал ее в объятиях. Только в этот раз они даже не прикоснулись друг к другу, он даже не обнял ее…

Кейт резко опустилась в кресло, у нее как будто отнялись ноги.

Маркиз, однако, остался стоять на прежнем месте. Она не была уверена, так как не могла заставить себя поднять глаза, но ей казалось, что лорд все время на нее смотрит.

И вдруг, как если бы его мысли работали в том же направлении, он мрачно проговорил:

— Думаю, что должен перед вами извиниться за тот печальный инцидент, что произошел в библиотеке у Следжей.

Кейт, уверенная, что покраснела до самых корней волос, неотрывно смотрела в огонь.

— Мы оба должны извиниться друг перед другом, — сухо заметила она. — Давайте считать, что слова извинения произнесены, и покончим с этим делом.

Но лорда Уингейта такой оборот, судя по всему, не удовлетворил.

— Боюсь, так дело не пойдет, мисс Мейхью. Это я вел себя мерзко. И вы были вправе поставить меня на место.

— Но мне следовало, — Кейт теперь обращалась к своим коленям, — сделать это не так грубо. И я прошу меня простить за это.

Лорд Уингейт прокашлялся.

— Тем не менее я, как ваш работодатель, считаю своим долгом заверить вас, что такого больше никогда не повторится.

Кейт осмелилась украдкой взглянуть на маркиза, ее удивили слова, а главное, тон, каким они были произнесены. Что же, они и впрямь звучат искренне! Но это просто невозможно. Искренность не входит в число добродетелей, которые ценятся в высшем свете. Он просто механически протараторил то, что, по его мнению, джентльмен обязан сказать в подобной ситуации.

Разве не так?

Но он явно выглядит так, будто сожалеет. Разве может быть такое, чтобы среди знати нашелся хоть один человек, который не был бы двуликим паразитом? Нет. А если бы и нашелся, то, уж конечно, не этот человек. Она не скоро забудет, как он обошелся с ней в тот день в библиотеке, будто ее предназначение на земле заключается исключительно в том, чтобы потакать его развратным прихотям.

И все же Кейт встала, чтобы он не подумал, что она никак не может забыть обиду. Она протянула ему руку и, глядя прямо в глаза, когда его огромная теплая ладонь накрыла ее маленькие прохладные пальцы, с улыбкой произнесла:

— А я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не стали дедушкой до того, как будете к этому готовы, лорд Уингейт.

На лице маркиза промелькнуло странное выражение. Оно было похоже на то, которое появилось у него в тот день за мгновение до попытки поцеловать ее, и она поспешно отступила на шаг.

Но он просто пожал протянутую руку и повернулся, чтобы уйти, пробормотав, что ей следует поторопиться с переодеванием, так как у нее не очень много времени и скоро подадут карету.

Неожиданно лорд Уингейт остановился, увидев Леди Бэбби, которая томно потянулась на подушках кровати, выпустив все свои когти.

— Господи! — выдохнул он.

Кейт почувствовала, что вся ее самоуверенность сразу улетучилась. Но прежде чем она начала извиняться за присутствие животного, лорд Уингейт спросил:

— Это ведь кот, а не кошка, не правда ли?

Кейт подняла брови.

— Это кошка. А почему вы спросили?

— Ну, просто это объясняет, почему рыжий кот Винсенса все время что-то вынюхивал на этом этаже. Советую вам держать эту дверь закрытой, мисс Мейхью, если не хотите сами стать бабушкой.

И маркиз молча вышел из комнаты.

Глава 9

Берк Трэхерн не мог в это поверить, но через шесть томительно долгих недель у него наконец выдался свободный вечер, который он мог провести так, как ему хочется.

С тех пор как Изабель вернулась из школы, Берка все раздражало, он весь изошел на слова. Он льстил, угрожал, ругал ее — и все впустую. Потоки слез стали обычным явлением. Обстановка накалялась с каждым днем. Берк обнаружил, что начал прибегать к словам, которые не использовал со времен собственного школярства, когда хлыст учителя был немедленной наградой за каждое ругательство и в конце концов отучил его от вредной привычки. Однако достаточно было наступить первому сезону семнадцатилетней девушки, чтобы все они вновь вошли в его обиход.

А теперь внезапно наступила тишина. Полная, ничем не нарушаемая тишина.

Это было необыкновенное ощущение. Берк все еще с легким недоверием относился к происходящему. Под твердым, но нежным руководством мисс Мейхью его дочь Изабель, уезжая из дома, не пролила ни единой слезинки, не произнесла ни единого упрека. Она даже поцеловала его на прощание! Поцеловала в щеку и, засмеявшись, сказала:

— Спокойной ночи, глупый старичок. И спасибо за то, что позволил мне повидаться с Джеффри. Наслаждайся своими глупыми старыми книгами.

Это было совершенно другое существо, а ведь мисс Мейхью не провела в доме и двадцати четырех часов. А что, если бы он уступил требованиям Изабель и разрешил ей видеться с этим ничтожным Сондерсом, может быть, эта тишина наступила бы на несколько недель раньше?

Нет. Невозможно. Потому что с другими компаньонками все превращалось в сражение — от выбора платья, которое нужно надеть, до способа укладки волос. Но сегодня ничего этого не было! Платье было выбрано без скандала, а прическа Изабель никогда не выглядела скромнее — несомненно, работа мисс Мейхью.

Никаких сомнений. Это мисс Мейхью. Так должно было быть. Других объяснений просто быть не может.

А он теперь свободен. Свободен наконец и может наслаждаться «своими глупыми старыми книгами».

И Берк принялся именно за это, стал наслаждаться своей старой глупой книгой — впрочем, она такой и была, — сочинением мистера Фенимора Купера, которое он должен был прочесть еще в детстве, но добрался до него только сейчас. Он сидел в глубоком, очень удобном кресле перед камином, и огонь в нем время от времени начинал шипеть из-за дождя, непрерывно льющего на улице. На маленьком столе рядом с креслом стоял стакан с его любимым виски, и он дал указание Винсенсу его не беспокоить ни сообщениями о его заморских владениях — а он имел собственность и в Африке, и в Америке, — ни мелкими домашними делами, и прежде всего это относилось к миссис Вудхарт.

Дело в том, что Сара Вудхарт, пытаясь вернуть его любовь, в последнее время взяла за привычку присылать письма с пометкой «важно» в любое время дня и ночи с приказом посыльному дожидаться ответа, держа, таким образом, в напряжении весь дом до тех пор, пока Берк, не читая, отправлял письмо назад или набрасывал короткий ответ. На самом деле все эти послания вовсе не были важными, поскольку содержали лишь длинные и слезливые — порой чернила бывали размыты как бы настоящими слезами — обращения к его доброте и благородству и мольбы простить ее.

Однако, по мнению Берка, ему нечего было прощать. Порой он думал, что ему следует благодарить Сару за ее непостоянство. Из-за него он пошел на отчаянный шаг, принесший в результате покой, которым он теперь наслаждается. Он ни на минуту не сожалел и о деньгах, которые ему придется заплатить за этот покой. Хотя для некоторых триста фунтов были фантастической суммой, но для человека, у которого, кроме тех трехсот фунтов, нашлось бы еще несколько сотен тысяч, это не считалось деньгами.

К тому же они обеспечили ему кое-что такое, что он ценил выше любых денег.

Покой.

Блаженствуя в одиночестве, Берк с головой ушел в роман, начав с того, с чего и полагалось: с предисловия, которое он обычно пропускал. Ведь ему никуда не надо было спешить. У него впереди весь вечер. А если уж говорить откровенно, в его распоряжении длинная череда вечеров, пока он не найдет замену несравненной миссис Вудхарт. Он не торопился искать себе новую любовницу. Любовницы — это приятное дело, что правда, то правда, — столь же приятное, как это виски, которое рождает на языке такой нежный вкус, — и все же их, как и виски, не должно быть слишком много.

А может, подумал маркиз, подняв глаза от книги и посмотрев на огонь, он и не будет искать новую любовницу, а для разнообразия прибегнет к воздержанию. Это была абсолютно новая мысль, но она прекрасно гармонировала с тем состоянием ленивого покоя, в котором он сейчас находился. Если уж на то пошло, он еще ни разу не пробовал ограничивать себя в общении с дамами. Даже в тот ужасный день, когда он застал Элизабет с этим жалким ирландцем и в хмельном угаре несколько месяцев колесил по континенту, у него были физические потребности, и он не задумываясь удовлетворял их с танцовщицами и подвернувшимися под руку певичками.

Но дело в том, что любовницы ему надоели. Разумеется, они могли доставить удовольствие. И его щедрость в благодарность за красивую ножку или нежное плечико ни капли не уменьшилась. Хотя нельзя отрицать, что, за исключением чисто утилитарного использования для снятия сдерживаемого… напряжения, от них одни неприятности и лишние хлопоты.

Видимо, это естественный результат того, что их любовь покупается и продается. И если актрисочки типа Сары Вудхарт прекрасно разыгрывали интерес к «покупателю», то все эти танцовщицы и певички даже и не пытались этого делать. Они слишком привыкли к тому, что их боготворят, и понятия не имеют о том, как боготворить других. А Берк считал, что если он тратит на какую-нибудь женщину хорошие деньги, она должна хотя бы делать вид, что он ей нравится.

И конечно, был еще один неприятный момент, который заключался в том, что он был не самым уравновешенным из мужчин. Каждый раз любовницы — видимо, в силу самой природы своей значимости в жизни мужчины — неизменно вынуждали его к насилию в той или иной форме, будь то выяснение отношений с каким-нибудь претендентом на их чувства (если они вообще есть) или защита от различных родственников, разгневанных его отказом жениться на их сестре-дочери-кузине-племяннице или — как в одном памятном случае — матери. Из-за быстро меняющегося настроения Берк пользовался неважной репутацией. А он и не собирался его контролировать.

Именно эти соображения укрепили Берка в решении какое-то время обходиться без любовниц.

Он сделал еще глоток виски, поставил на место стакан и углубился в содержание второй страницы предисловия к «Последнему из могикан». Он решил, что будет наслаждаться вновь обретенным миром и покоем.

Наконец, наконец мир и покой!

Но теперь, обретя их, Берк не мог отделаться от мысли, что, возможно, вокруг слишком тихо.

Не то чтобы он соскучился по истерикам Изабель. И не то чтобы ему не хватало компаньонок, влетающих в комнату с заявлением об уходе за десять минут до начала какого-либо мероприятия. Господи, по этим вещам он вовсе не скучал! Но он понял, что вполне… привык к ним. К тому, чтобы в доме был хоть какой-нибудь шум. Младенцем Изабель была очень шумной и в результате выросла в неуправляемого ребенка. После развода его жизнь была полна всяческих потрясений, но одно оставалось неизменным: Изабель и ее невероятное умение наполнять любой дом независимо от его размеров своим присутствием. Сколько раз он сердито требовал, чтобы она вела себя потише? Сколько нянек он уволил за то, что они были не в состоянии утихомирить ее?

А теперь, когда наконец его желание исполнилось и он получил то, что хотел, ему вдруг стало не хватать криков, ссор, вспышек гнева. Неожиданно стало так тихо, что он услышал, как тикают часы над камином. Они и в самом деле тикают довольно громко. Вероятно, с ними что-то случилось. Часы не могут идти так шумно.

И этот дождь. Он тоже слишком громко стучит в стекло. Видно, на улице настоящий ураган, коли дождь так сильно льет. Изабель, подумал он, поскольку ее отсутствие заставило его мысли вернуться к ней, так обрадовалась его перемене к Джеффри Сондерсу, что даже, кажется, похорошела. Она влетела к нему в комнату в одном их десятков белых платьев, которые он ей купил, чтобы поблагодарить его, пока мисс Мей-хью ждала у дверей, держа в руках пелеринку своей юной подопечной. Мисс Мейхью, которая — сразу отметил Берк — была совершенно не похожа на ту мисс Мейхью, с которой у него всего час назад состоялась — как бы это сказать? — очень интересная беседа. Та мисс Мейхью была очаровательна, но не более того, в простенькой белой блузке и юбке из шотландки. Эта же мисс Мейхью была ослепительна в шелковом, а если точнее, в сером шелковом наряде, явно призванном подчеркнуть достоинства хозяйки, которые (в случае мисс Мейхью) включали очень узкую талию и маленькую, но дерзкую грудь.

Покрой платья был отнюдь не смелым — в нем не было даже намека на декольте, — и все же, понял Берк, такой женщине, как мисс Мейхью, все равно, чем драпировать свое тело: мужчина всегда сумеет представить ее обнаженной. Во всяком случае, такой мужчина, как он.

Конечно, у него нет ни малейшего намерения когда-либо вновь уступить естественному влечению к ней. Тогда, у След-жей, он совсем потерял голову. Такого больше не случится. Он не посмеет позволить этому случиться еще раз, если он ценит вновь обретенные мир и покой. И тем не менее приходится признать, что видение мисс Мейхью в новом обличье — в шелковом наряде, хотя и в весьма сером — его взволновало. Если Берк нашел ее привлекательной, то и другим мужчинам она, естественно, тоже понравится.

Берк вдруг встрепенулся. Что это с ним? Он бредит по поводу фигуры компаньонки своей дочери, вместо того чтобы наслаждаться заслуженным вечерним одиночеством! Дункан совершенно прав: он становится чудаковатым, как и все старики в его возрасте.

Берк решительно уставился на третью страницу предисловия книги, которую читал. Очень интересное предисловие. Надо запомнить, что впредь предисловия следует читать. Они включаются в книги, чтобы их обязательно читали. Почему он всегда пропускал их?

Почему эти чертовы часы так громко тикают? Он привык считать, что это Изабель сводит его с ума своим шумом, но теперь-то он знает, что такое шум. Завтра он пошлет миссис Клири почистить часы. У них точно что-то случилось с механизмом.

Берк прекрасно знал, что компаньонки не танцуют на балах. Они сидят позади мамаш, вдов и старых дев, где никому до них нет дела, и наблюдают за своими подопечными, следя за тем, чтобы ни один мужчина не позволил себе по отношению к ним ни одного неприличного жеста и чтобы сами подопечные не ускользнули со своими кавалерами в сад или в спальню на верхнем этаже. Берк ни разу не слышал, чтобы компаньонки танцевали на каком-либо балу, где находились со своими подопечными.

Но ему пришло в голову, что на самом деле нет никаких установленных законом правил, по которым джентльмен не может пригласить какую-нибудь компаньонку танцевать. К тому же мисс Мейхью слишком молода, чтобы ее с первого взгляда могли принять за компаньонку. Допустим, просто допустим, что кто-нибудь на балу, куда она отправилась с Изабель, обратит внимание на молодую женщину с красивыми волосами в сером шелковом платье. А вдруг этому кому-то придет в дурацкую голову пригласить ее на танец? И поскольку ясно, что мисс Мейхью не помолвлена, то с ее стороны было бы неучтиво сказать «нет». Но Берк никогда не находил оскорбительной неучтивость со стороны Кэтрин Мейхью по отношению к нему. Почему же тогда другие мужчины должны относиться к этому по-другому? Ее резкость, быть может, как раз и привлекает к ней сердца других мужчин.

Ее невоспитанность и, признался он себе, эти чересчур маленькие ярко-красные губы.

Конечно, она могла бы сказать тому парню, что не может принять приглашение на танец, поскольку маркиз Уингейт нанял ее компаньонкой для своей дочери. Это именно то, для чего она туда отправилась, а вовсе не затем, чтобы танцевать со всякими прыщавыми юнцами, которые наверняка следят за ней с площадки для танцев. Именно так она и должна поступить, решил для себя Берк.

А поведение мисс Мейхью всегда безупречно. Разве она не позаботилась о том, чтобы дверь в ее комнату была открыта почти все время, пока Берк там находился? Не многих из знакомых ему женщин волнуют подобные формальности. Особенно когда это касается такого богатого и знатного мужчины, как он. Многие женщины — это он знал по своему опыту — в подобных обстоятельствах незамедлительно бросились бы ему на грудь.

Но не мисс Мейхью. Ни в коем случае. На самом деле…

На самом деле, будь лорд Уингейт менее опытен, он мог бы заподозрить, что мисс Мейхью питает к нему отвращение.

Но это вряд ли. Она ведь простила его слабость, которую он допустил в библиотеке у Сайруса Следжа. Они ведь пожали друг другу руки. Рукопожатие мисс Мейхью было теплым и великодушным. И он ей не неприятен. Нисколько.

Если только…

А если предположить, что парень не какой-нибудь хлюпик? Тот парень, который пригласил ее на танец. Если предположить, что это какой-нибудь итальянский граф, любезный и красивый, и мисс Мейхью при ее явной неопытности — подумала же она, что Берк подлый насильник, когда впервые увидела его, — вдруг увлечется им? Богатому джентльмену с иностранным акцентом и приятным лицом будет нетрудно завоевать сердце такой девушки, как мисс Мейхью, если только он не будет торопиться. Она наверняка ищет возможность избавиться от рабской зависимости в качестве платной компаньонки для испорченных богатых девчонок. А что, если прямо сейчас, в эту самую секунду, какой-нибудь гнусный мерзавец пытается обольстить мисс Мейхью, обещая достать ей с неба луну и звезды?..

Берк отбросил книгу и вышел в коридор, чтобы приказать Дункану приготовить его вечерний наряд. Он понимал, что это нелепо. Он был именно тем, кем его назвала Изабель, — старым глупым старикашкой. Иначе мисс Мейхью ни за что бы не убежала с каким-то там итальянским графом.

Но Берк достаточно хорошо знал мужчин и понимал, что попыток ее искусить будет предостаточно. И если мисс Мейхью после этого или любого другого бала не станет жертвой какого-нибудь негодяя, то это случится только благодаря тому, что здравого смысла у нее больше, чем у обычной женщины. Это ей удавалось всегда, причем без его помощи. Но она, без всякого сомнения, еще не бывала в кругах, где ей предстоит оказаться. Она просто не может знать, какими бессовестными бывают джентльмены из высшего света, стоит лишь им увидеть свежее личико. А поскольку это он заставил ее войти в этот хваленый высший свет, то его первейшая обязанность — оберегать ее от посягательств со стороны любого представителя сильного пола. Компаньон для компаньонки, так сказать. Он всего лишь зайдет на минуту, чтобы посмотреть, как мисс Мейхью там себя чувствует. Если у нее все в порядке, он поедет к себе в клуб. Берк положил в карман пальто экземпляр «Последнего из могикан» — так, на всякий случай.

Если вдруг понадобится его помощь, он окажется рядом.

А заодно воспользуется случаем, чтобы проверить верность ее теории об Изабель и молодом Сондерсе. В целом, решил он, наблюдая за подъезжающим экипажем, это будет полезный вечер.

Глава 10

Кейт отчетливо ощущала на себе взгляд джентльмена. Он не отрывал от нее глаз с той минуты, как она появилась в зале. Но она отказывалась — она наотрез отказывалась — думать, что это Дэниел Крэйвен. Нет. Одного раза вполне достаточно. Она не собирается позволить себя дурачить во второй раз. И без того плохо, что он на такое продолжительное время поселился в ее снах и мысли о нем превратили ее в дрожащую студенистую массу. Она должна запретить себе думать, что видит его наяву. Должна, если не хочет, чтобы ее сочли сумасшедшей.

Человек, который глазеет на нее, решила Кейт, видимо, просто подумал, что они знакомы. Что ж, она знала, что такое может случиться. Стараясь держаться как можно дальше от танцевальной площадки, она заметила по меньшей мере дюжину знакомых лиц. Ей удавалось избегать встречи с ними, прячась за колоннами и пальмами в кадках, но она понимала, что в любой момент кто-нибудь может отодвинуть в сторону листья пальмы и закричать: «Ого, Кейт Мейхью! Ты что тут делаешь? Разве это не твой отец…»

Кейт подвинула свой стул поближе к седовласой вдове, сидевшей перед ней. Она и не думала, что пожилая дама снизойдет до разговора с ней, простой компаньонкой. Даже мысли такой не допускала! Просто Кейт надеялась, что башнеподобная прическа дамы поможет ей спрятаться от любопытных взглядов.

Изабель, как ни печально Кейт было это видеть из-за голов сидящих впереди нее дам, вела себя хуже некуда. Ее поведение за обедом было кошмарным: она едва удостоила вниманием вполне приличных и симпатичных джентльменов — ее соседей по столу. Как она позднее объяснила Кейт, ее сердце было слишком переполнено, чтобы она была в состоянии болтать, она не могла дождаться предстоящей встречи с мистером Сондерсом. Кейт объяснила ей, что все это хорошо, и просто прекрасно ожидать встречи с мистером Сондерсом, но когда у тебя по одну руку сидит герцог, а по другую — барон, то можно было бы, например, спросить у них, нравится ли им фазан.

А потом, когда они приехали к баронессе, Изабель буквально швырнула ей свою пелерину и как сумасшедшая кинулась в танцевальный зал, где немедленно вцепилась в какого-то высокого светловолосого джентльмена и не отходила от него ни на минуту в течение всего вечера. Это, подумала Кейт, скорее всего и есть тот самый Джеффри Сондерс. В нем не было ничего отталкивающего, он был как все молодые джентльмены. Кейт подумала, что в нем что-то должно было быть, иначе Изабель так не заинтересовалась бы им. Она не была полностью уверена, но ей показалось, что она знает его еще по своему первому сезону — если, конечно, она не путала его со старшим братом, который, как она услышала из разговора дамы впереди, располагает двадцатью тысячами фунтов годового дохода.

Младший мистер Сондерс оказался того же возраста, что и Кейт, и своим внешним видом старался произвести неизгладимое впечатление на окружающих. Его белокурая шевелюра была завита мелкими кольцами, а на боку болталась сверкающая шпага — явное излишество, поскольку он не служил в армии и тем более не носил мундира. Теперь она понимала, как молодая, неопытная девушка вроде Изабель могла клюнуть на этого Джеффри Сондерса. Особенно когда больше ни один из джентльменов не проявлял к ней интереса, если, конечно, ее подчеркнутое предпочтение мистеру Сондерсу уже не отпугнуло всех кавалеров.

Она обязательно поговорит с леди Изабель, решила Кейт, как только они опять останутся одни. Девушке просто нельзя себя так вести. Она предстает дурочкой перед остальной публикой. Неудивительно, что отец запретил ей видеться с этим молодым человеком… Ну вот, а теперь она игриво тянет его за эту нелепую шпагу. И это дочь маркиза!

Впрочем, маркиза, который пользуется самой дурной славой в Лондоне, тут же поправилась она. Возможно, именно поэтому никто, даже эта знатная дама рядом с ней, и бровью не ведет по поводу постыдного поведения Изабель. Похоже, они не ждут ничего другого от девушки, чьи родители разыграли позорную комедию со своим разводом.

— Ну так что, — раздался у ее плеча низкий голос. — Значит, Кейт, ты собираешься не замечать меня весь вечер?

Она быстро повернулась на стуле.

— Фредди!

Он галантно поклонился:

— Он самый. Последние десять минут я только и делаю, что стараюсь привлечь твое внимание. Почему ты не смотрела на меня? Я же знаю, ты видела, что я здесь.

Кейт покраснела. Ну не могла же она признаться Фредди, что приняла его за Дэниела Крэйвена! Он только еще раз посмеется над ней. Вдруг заметив, что дама, сидящая впереди, и некоторые из ее собеседниц внимательно прислушиваются к их разговору, Кейт встала и подала графу руку, позволяя увлечь себя через море розовато-лиловых и серебристых платьев.

— Я видела тебя, — призналась Кейт, когда они отошли от того места, которое она когда-то, будучи в возрасте Изабель, пренебрежительно называла углом старых дев. Она и не подозревала в то время, что однажды окажется среди них! — Понимаешь, — продолжала Кейт, — я чувствовала, что кто-то все время смотрит на меня. Но не представляла, кто это может быть. Что ты здесь делаешь, Фредди? Я думала, ты презираешь подобные мероприятия.

— Ты права. — Он раздраженно натягивал белые перчатки. — Мать заставила меня прийти сюда.

Кейт нервно осмотрелась.

— Она тоже здесь? Стоит ли нам показываться вместе? Ты ведь знаешь, что она обо мне думает.

— Я ее не боюсь, — пожал плечами Фредди.

— А следовало бы, — сухо сказала Кейт. — Она ведь контролирует каждый твой шаг, разве нет?

— Только до тех пор, пока мне не исполнится тридцать лет, — заявил Фредди. — А потом я буду делать что захочу, получив в наследство деньги дедушки.

— Даже не понимаю, что это я беспокоюсь. — Кейт дернула плечиком. — Похоже, она не узнала меня. Клянусь, Фредди, это именно так. Мне уже довелось столкнуться с полудюжиной девушек, с которыми я была прежде знакома, но ни одна из них так меня и не узнала.

Фредди недоверчиво посмотрел на нее.

— Прости, Кейт. Думаю, они прекрасно узнали тебя. Узнали, но просто решили не возобновлять знакомства. А ты ни капли не изменилась. По-прежнему самая красивая девушка во всем собрании.

— Ох, Фредди, — добродушно сказала Кейт, — продолжай. — Она усмехнулась. — Мой Бог! — Она стала вглядываться в гостей. — Я не ошибаюсь? Это Эммелина Сент-Питерс? Разве она еще не нашла себе мужа?

Фредди проследил за ее взглядом.

— Старушка Эмми? Конечно, нет. Просто нет никого, кто был бы ее достоин. Это что же? Ее восьмой сезон?

— Десятый, — многозначительно заявила Кейт. — Она окончила школу на два года раньше меня. Ох, Фредди, нам не стоит сплетничать по ее поводу. Это нечестно. Но с какой стати она все еще носит белое?

— Это мне кое-что напоминает, — хмыкнул Фредди. — Кстати, я не мог видеть раньше на тебе это платье, только в другом виде?

Кейт оторвала взгляд от перезрелой дебютантки и посмотрела на свое платье.

— Что ты имеешь в виду?

Фредди взял ее за руки и сделал шаг назад.

— Дэйм Эшфорт, — произнес он, пробежав сверху донизу по ее платью изучающим взглядом. — 27 июня 1863 года. Ты танцевала со мной лишь один раз, а потом сказала Эми Хетерлинг, что я оттоптал тебе ноги. Узнав об этом, я почувствовал себя раздавленным.

Кейт от удивления открыла рот.

— Да, — сказал Фредди, отпуская ее руки. — Видишь, как я люблю тебя. Мне оно больше нравилось, когда было белым. А что ты сделала с декольте? Скрыла все свои маленькие прелести.

Придя в себя, Кейт спокойно проговорила:

— Маленькие прелести, как ты их назвал, я прикрыла вставкой. Нельзя, ты же знаешь, чтобы у компаньонки бюст был открыт больше, чем у ее подопечной.

Фредди вздохнул:

— Можно сгореть со стыда, так уродуя платье от Уорта.

— Если уж говорить о горении, — спокойно ответила Кейт, — то мистер Уорт должен быть рад, что это платье оказалось таким, какое оно есть, особенно если учесть, сколько ему лет. Теперь уже даже дыма не чувствуется.

На симпатичном лице Фредди появилось выражение ужаса.

— Кейт! — вскричал он. — Прости меня, я так виноват перед тобой, Я не хотел…

Кейт игриво коснулась веером его плеча.

— Фредди! Что это с тобой? Я ведь просто пошутила.

— Я знаю. — У него был несчастный вид. — Только на самом деле это вовсе не было шуткой. Я имею в виду, что все твои вещи страшно дымились после… после…

Она одним движением раскрыла веер и приложила его к губам Фредди.

— Больше ни слова! — приказала она с шутливой властностью. — Как будто тебе больше нечего делать в бальном зале, как только говорить о подобных вещах. Бахус может обидеться.

Когда она опустила веер, Фредди робко взглянул на нее.

— Тогда позволь мне в качестве компенсации, во имя веселого бога пирушки, пригласить тебя на танец.

На лице Кейт промелькнул испуг.

— Ты в своем уме? Ты хочешь, чтобы у меня были неприятности в первый же вечер? Мне полагается смотреть за леди Изабель, а не скакать со своими бывшими кавалерами.

— Что ты подразумеваешь под словом «бывшими»?

— Ты знаешь, что я хотела сказать. — Тут Кейт услышала крик и, узнав голос Изабель, быстро обернулась к танцевальному кругу. Джеффри Сондерс вырвал шпагу из рук Изабель и делал вид, что собирается проткнуть ею девушку. Кейт вполне разделяла его намерения, но положа руку на сердце больше не могла терпеть такого поведения своей подопечной.

— Прости, Фредди. — Ее губы сжались в твердую полоску. — Боюсь, мне придется кое-кого убить.

Однако Фредди поймал ее за руку, не дав сделать и шага.

— Тпру-у! Так не пойдет.

Кейт прошипела:

— Ты что? Фредди, я не могу позволить ей продолжать в том же духе. Она устраивает спектакль.

— Но будет еще хуже, если выскочит ее компаньонка и схватит ее за ухо. — Он кивнул в сторону танцевального круга. — Я придумал кое-что получше. Идем. Ты подходишь слева. Я захожу справа.

Кейт не имела ни малейшего представления о том, что Фредди собирается делать, но все же пошла в направлении, которое он указал. Изабель окружила большая группа молодых людей, и если она и не была здесь самой красивой девушкой, то уж точно была возбуждена больше всех, а Кейт знала, что темперамент красит даже самое невзрачное лицо.

Кейт ожидала, что ее подопечная, заметив ее, бросится наутек… Кейт была совершенно уверена, что неодобрение свободно читается у нее на лице. Но вместо того чтобы исчезнуть, Изабель выскочила вперед и, схватив Кейт за руку, потянула ее, несмотря на все протесты, в центр группы.

— Джеффри! — кричала Изабель, подтаскивая Кейт к своему кавалеру, как призовой улов. — Это она, Джеффри! Это милая мисс Мейхью, которая дала мне возможность снова видеть тебя! Разве она не истинный ангел, Джеффри? Такая миниатюрная и нежная! Я ее просто боготворю, и ты тоже должен.

На что мистер Сондерс ответил:

— Ваше желание, леди Изабель, как всегда, закон для меня.

К ужасу Кейт, молодой человек склонился, взял ее руку и поцеловал пальцы.

Кейт была страшно рада, что после ужина уже прошло немало времени, иначе она продемонстрировала бы всем, что было подано за столом.

— Разве она не мила, Джеффри? О, мисс Мейхью, я так рада, что вы приехали жить ко мне. Правда! Я, наверное, самая счастливая девушка в мире!

Мистер Сондерс все не отпускал руку Кейт. Он очень внимательно смотрел на нее, и она невольно обратила внимание на необычный синий цвет его глаз — это, по мнению Изабель, должно было делать его неотразимым.

Еще до того, как он открыл рот, Кейт уже знала, какой вопрос он собирается задать. В самом деле, она могла произнести это вместе с ним, так все было ей знакомо.

— Мы с вами не встречались где-нибудь, мисс Мейхью? — спросил молодой человек.

— Не представляю, каким образом это могло бы быть возможным, мистер Сондерс, — кисло улыбнулась Кейт. Она потянула руку, и мистер Сондерс сразу же ее отпустил. Повернувшись к Изабель, Кейт прошептала: — Леди Изабель, если позволите, я хотела бы переговорить с вами.

Изабель ответила тоже шепотом, но достаточно громко, чтобы услышали все, кто находился в этом конце переполненного зала:

— Не сейчас, мисс Мейхью.

Кейт взяла Изабель за руку повыше локтя.

— Нет, — прошептала она. — Сейчас, миледи!

Изабель взвизгнула, потому что Кейт сильно надавила пальцами на одно чувствительное место у нее на руке. Она не делала ей по-настоящему больно, но и удовольствия это ей не могло доставить никакого.

В этот момент к ним вразвалочку подошел Фредди и с размаху хлопнул Джеффри по спине.

— Сондерс, старина! — завопил он. — Рад тебя видеть. Ты здесь давно?

Джеффри побледнел.

— Лорд Палмер, — пробормотал он, сразу утратив всю браваду, которую демонстрировал перед Кейт. — Очень приятно снова видеть вас.

— Слушай, Сондерс, — Фредди обнял молодого человека за шею, — не уверен, что ты помнишь нашу последнюю встречу. Это было в загородном доме старика Клэймора. Весь уикэнд лил дождь, и нам пришлось сидеть в четырех стенах и играть на бильярде. Теперь вспоминаешь? Если я правильно помню, ты к понедельнику задолжал мне кругленькую сумму…

По мере того как граф уводил молодого человека прочь, их голоса становились все тише. Изабель мрачно наблюдала, как они уходят, и больше не сопротивлялась, когда Кейт быстро повела ее в тихий уголок.

— Леди Изабель, — сердито сказала Кейт, поправляя локоны на ее прическе, — вы переходите всякие границы! Нельзя так открыто выказывать свою привязанность к этому молодому человеку. Вам следует быть более сдержанной.

Изабель, продолжая смотреть вслед своему возлюбленному, механически проговорила:

— Вовсе нет.

— Да, леди Изабель! — Кейт поправила корсаж подопечной, который опустился слишком низко. — Нельзя позволять молодым людям быть абсолютно уверенными в ваших чувствах. Если вы хотите заполучить его, то следует держать его в неведении и заставить сомневаться в том, что он вам нравится.

Ярко-зеленые глаза Изабель, так похожие на глаза отца, остановились на лице Кейт.

— Но если он не будет знать, что он мне нравится, так и не подойдет, — жалобно проговорила девушка.

— Наоборот! — отчеканила Кейт. — Он будет лишь сильнее стремиться к встрече.

Изабель упрямо выпятила нижнюю губу.

— Чепуха! — объявила она. — Если тебе кто-то нравится, то ему следует об этом знать.

— Конечно, но… после того, как он признался в своих чувствах.

— Но как же он узнает, что нужно признаться, — удивилась Изабель, — если я его не поощрю к этому?

— А вы его и поощрите, — терпеливо объяснила Кейт. — Вы должны поощрять всех своих кавалеров в равной степени. Сейчас слишком рано выделять из всех кого-то одного.

— Но Джеффри единственный, кто по-настоящему обратил на меня внимание, мисс Мейхью!

— Потому что вы ясно дали понять всем остальным, что отдаете предпочтение мистеру Сондерсу и что больше никто вас не интересует. Но вы ведь не можете сказать, что только он один приглашал вас сегодня на танец.

— Ну, — неохотно согласилась Изабель, глядя в пол, — нет. Но он приглашает меня каждый раз, как увидит, и потому, когда сэр Уильяме хотел…

— Вы оказались ангажированы на все танцы, — закончила Кейт. — В будущем вам следует оставлять для мистера Сондерса первый и последний танцы, а остальные предоставить другим молодым людям, чтобы они тоже могли вас пригласить.

— Но, мисс Мейхью…

— Вы хотите, чтобы мистер Сондерс сделал вам предложение?

— О да!

— Тогда вам придется изменить свое поведение. Вы не должны бегать за ним. Если он подумает, что вы уже у него в кармане, то скоро ему надоедите и он переключится на кого-нибудь, кто покажется ему более крепким орешком.

— Надоем? — вскричала Изабель, побледнев. — Какой ужас! — Она скосила глаза в направлении возвращавшихся мистера Сондерса и графа. — Я не выдержу, если он станет мной тяготиться…

Фредди, как заметила Кейт, продолжал болтать вполне дружелюбно, а мистер Сондерс становился все более хмурым. Не спеша подойдя к Кейт и хлопнув по спине молодого человека, граф бросил на нее хитрый взгляд и весело сказал:

— Что ж, я рад, что все уладилось. Это было всего лишь небольшое недоразумение между друзьями. Такое часто случается, правда, Кейт?

Кейт хмуро взглянула на него.

— Я не уверена, лорд Палмер, — сказала она, намеренно избегая употреблять имя «Фредди» и надеясь, что он поступит так же, — что понимаю, о чем вы говорите.

— Ба-а! — Фредди повернулся к Изабель, которая смотрела снизу вверх на Джеффри Сондерса, на ее пухленьком личике застыло выражение, которое можно было бы назвать почтением. — Эй, маленькая леди! — вскричал Фредди таким громовым голосом, что Изабель даже подпрыгнула. — Как вы посмотрите на то, чтобы мы с вами разочек покрутились по залу? Я бы с удовольствием крутанулся раз-другой.

Зеленые глаза Изабель стали громадными, когда она переводила их с Фредди на Джеффри, затем на Кейт и обратно.

— Ах, но… — заикаясь, проговорила она. — Ах, но я обещала… — Ее взгляд остановился на Кейт, которая вдруг сложила губы так, что получился как бы маленький овал. — О, — сказала Изабель, снова опустив глаза, — о, конечно. Спасибо, лорд Палмер. С радостью.

Кейт с удовлетворением отметила, что Джеффри Сондерс открыл рот, когда граф увлек Изабель за собой на танцевальный круг. Он казался не столько обиженным, сколько растерянным. Довольная собой, Кейт открыла веер и принялась энергично им обмахиваться.

— Чудовищно жарко в этой комнате, — объявила она. — Вам не кажется, мистер Сондерс?

Джеффри Сондерс был красивым мальчиком — несомненно, на него было приятно смотреть, — но то, что он выглядел как ангел, вовсе не означало, что он и был ангелом, в чем Кейт очень скоро убедилась. Потому что, когда он пришел в себя настолько, что обрел дар речи, с его губ слетели такие слова:

— Эй, мисс Мейхью, — причем произнес он их со вкусом.

Кейт, притворившись удивленной, подняла брови.

— Да, мистер Сондерс?

— Значит, так. — Голубые глаза Джеффри Сондерса — это Кейт увидела, когда взглянула на него — были обрамлены чересчур длинными для мужчины золотистыми ресницами. И, отметила она, мистер Сондерс знал, какой эффект они производили. — Я вот думаю. Вы не похожи на других компаньонок Изабель. В смысле — помимо того что вы моложе… и намного привлекательнее…

Эти последние слова сопровождались быстрым одобрительным взглядом из-под ресниц, который, Кейт это знала, должен был заставить ее раскраснеться от удовольствия. На самом деле, однако, он заставил ее лишь еще быстрее заработать веером в попытке охладить пылающее лицо, в то время как она лихорадочно думала: «Какая наглость! Какая ужасная наглость!»

— …мне кажется, у вас в мозгах имеется извилина или две. Что ж, и у меня тоже есть мозги. — Джеффри сделал паузу, будто ожидал услышать от нее что-нибудь вроде: «Конечно же, у вас есть мозги, мистер Сондерс. Это любому видно». Но Кейт, нарушая правила игры, отказалась доставить ему удовольствие и не ответила ничего.

— Что я хочу сказать, — продолжал Джеффри, — так это то, что здесь можно сделать деньги, мисс Мейхью. Хорошие деньги. И если мы вместе пораскинем мозгами, мисс Мейхью, то, уверен, сможем придумать план, который поможет нам почувствовать себя вполне… комфортно.

Кейт невозмутимо произнесла:

— Правда?

— Правда.

Мимо прошел лакей, и мистер Сондерс взял у него с подноса шампанское, по бокалу для каждого. Кейт, однако, отказалась принять вино, которое он ей предложил, и мистер Сондерс, пожав плечами, осушил один за другим оба бокала.

— Можно спросить, сколько вы получаете жалованья? Могу я называть вас Кейт?

Кейт резко возразила:

— Ни в коем случае! К тому же я не вижу никаких оснований для того, чтобы говорить вам, сколько я получаю.

Мистера Сондерса нисколько не смутила ее резкость.

— Ладно, я и так могу сказать сколько. Двадцать пять фунтов в год. Я прав?

Кейт наблюдала, как Фредди умело кружит Изабель по залу. Было видно, что девушка наслаждается танцем. Ее щеки вновь раскраснелись, и она время от времени улыбалась чему-то, что говорил ей граф.

— Двадцать пять фунтов в год, — повторил мистер Сондерс, не обращая внимания на намеренное молчание Кейт. — А вы, мисс Мейхью, хоть представляете, сколько на самом деле стоит маркиз Уингейт? Ну, сколько?

— Не имею ни малейшего представления, — равнодушно пожала плечами Кейт, — но уверена, что вы собираетесь меня просветить.

— Черт возьми, именно это я и собираюсь сделать! Около полумиллиона фунтов! — Мистер Сондерс поставил пустые бокалы на поднос проходящему лакею. — Он располагает владениями в Вест-Индии, Африке и Южной Америке, и все, что туда входит, самое меньшее стоит полмиллиона фунтов, мисс Мейхью! Из всего этого вы получаете какие-то жалкие двадцать пять фунтов в год. Вас это не злит, мисс Мейхью?

Кейт наблюдала, как, закончив тур, граф низко поклонился леди Изабель, а она присела в изящном реверансе.

— Что меня злит, мистер Сондерс, — спокойно ответила она, — так это ваше нахальство.

Вместо того чтобы обидеться, мистер Сондерс, казалось, порадовался.

— Ну и ну, мисс Мейхью! — восхищенно проговорил он. — У вас есть характер. Мне нравятся девушки с характером. Мы с вами найдем общий язык.

Кейт не успела сказать Сондерсу, что она не питает ни малейшего интереса к продолжению их знакомства, поскольку дальнейшие события заставили ее забыть обо всем другом.

Фредди, вернувшись с Изабель, внезапно обнял Кейт за талию и закружил, объявив во всеуслышание:

— Клянусь, я готов танцевать всю ночь! Ты просто обязана танцевать следующий вальс со мной, Кэти!

Она уже приготовилась сказать ему, чтобы он прекратил дурачиться, как вдруг краем глаза увидела высокого смуглого мужчину, который энергично пробирался к ней. Решив, что объявился по меньшей мере еще один старый знакомый, который узнал ее, несмотря на аккуратно перешитое платье, она начала вырываться из объятий Фредди, а затем обернулась, чтобы достойно встретить этого приставалу.

Но слова застряли в неожиданно пересохшем горле. Потому что хоть перед ней и стоял знакомый, однако их знакомство не было столь уж долгим. Поскольку, как вы понимаете, это был маркиз Уингейт.

Глава 11

— Лорд Уингейт.

Она произнесла это так тихо, что Фредди просто не мог услышать ее слов, особенно среди музыки, которую исполнял нанятый баронессой оркестр.

Но Фредди, видно, услышал, так как отпустил ее так резко, что она покачнулась. Хотя она быстро восстановила равновесие, ей все же пришлось убрать с лица волосы, упавшие на глаза, и когда она снова смогла видеть, то поняла, что пропустила самое интересное, так как Фредди пристально смотрел на отца Изабель, а тот столь же пристально смотрел на него.

— Бишоп, — холодно промолвил лорд Уингейт.

— Трэхерн, — тем же тоном ответил Фредди.

Кейт и сама не знала, что вдруг заставило ее встать между двумя мужчинами. Но она поступила именно так, и сердце ее билось неровными толчками. Однако когда она заговорила, ее голос звучал вполне искренне.

— Лорд Уингейт! Какая неожиданность! Мы и не думали увидеть вас здесь сегодня вечером.

— В этом, — пробурчал маркиз, глядя поверх ее головы на Фредди, — нет никакого сомнения.

Кейт продолжала говорить, хотя и понимала, что несет какую-то чушь, но была не в силах остановиться.

— Я не знала, что вы знакомы с графом Палмером.

— И в самом деле, — скривился маркиз. — У нас с лордом Палмером много общих… — он помедлил, как будто подыскивая подходящее слово, но потом решил его не употреблять, — приключений.

Фредди, к удивлению Кейт, рассмеялся.

— Приключений, — повторил он с ухмылкой. — Что ж, это слово вполне подходит. — Затем он протянул руку Берку: — Приятно опять увидеть тебя, Трэхерн.

— И мне, — обтянутая перчаткой рука лорда Уингейта сжала ладонь Фредди, и Кейт показалось, что рукопожатие скорее болезненное, чем дружеское, — тоже приятно.

Мужчины разжали руки и молча уставились друг на друга. Кейт чувствовала, что взгляд лорда Уингейта прикован к ней, но была не в состоянии посмотреть ему в глаза, поэтому открыла сумочку и сосредоточенно принялась в ней копаться, злясь на себя и на весь мир. «Господи, я убью этого Фредди, возьму и убью! Это он во всем виноват. Я ведь говорила ему, что компаньонки не танцуют. Теперь лорд Уингейт выгонит меня, и мне придется отдавать деньги, которые он заплатил вперед. Что ж, я прекрасно знаю, где взять эти пятьдесят монет, и если Фредди хоть заикнется о том, что его несчастная мать будет ворчать по поводу его трат, уж я напомню ему, как он своими дурацкими штучками заставил меня потерять великолепную работу…»

И тут Изабель весело прощебетала:

— Папа, ты знал, что две лошади лорда Палмера в этом году участвуют в скачках в Аскоте?

Лорд Уингейт воспринял это известие с восхитительным спокойствием.

— Да? — осведомился он вежливо.

— Да, — радовалась Изабель. — Они обе из Америки!

— Тогда я могу предположить, — ее отец не отводил взгляда от Кейт, хотя она всего лишь выудила из сумочки часы и смотрела на циферблат, — что лорда Пал-мера не устраивают английские породы.

— Вовсе нет! — возмутился Фредди. — Просто я случайно услышал об очень хорошем заводчике в Кентукки, который поставил моим друзьям несколько роскошных скакунов, поэтому я подумал…

— А, — перебила Изабель, устремив зеленые глаза на мистера Сондерса, — разве вы не говорили мне, что только что приобрели скакуна, мистер Сондерс? Он тоже из Кентукки?

— Как ни странно, — растягивая слова, проговорил Джеффри Сондерс с излишней, по мнению Кейт, самоуверенностью, если учитывать, к кому он обращается, — но я предпочитаю арабов.

— Арабов? — закричал Фредди. — Ты, видно, шутишь?

Сондерс выставил вперед отлично вылепленный подбородок.

— Прошу прощения, милорд, но я не шучу.

Естественно, зашел спор о том, кто выводит лучших лошадей: англичане, американцы или арабы. Кейт, благодарная мистеру Сондерсу, улучила момент, чтобы ускользнуть в поисках шампанского, которым она хотела подкрепить себя перед поездкой домой, не обещавшей быть особенно приятной.

Однако лорд Уингейт, как оказалось, не имел ни малейшего намерения откладывать наказание. Нет, он, похоже, решил устроить ей разнос прямо здесь, на балу, на глазах всех присутствующих.

Она почувствовала, как жесткие пальцы сжали ей локоть, и, конечно же, ей не нужно было и оборачиваться, чтобы догадаться, кому эти пальцы принадлежат. Она обреченно вздохнула и замедлила шаги. «Правда, — подумала она, — я готова убить Фредди».

— Лорд Уингейт, — пролепетала она, поворачиваясь, — позвольте мне объяснить. Это скорее было детское…

Но лорд не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен на Фредди.

— Мисс Мейхью, — произнес он, — этот джентльмен не докучал вам?

Она перевела глаза туда, куда смотрел он. Да, он определенно бросал гневные взгляды на Фредди. Стараясь не думать о том, что его пальцы по-прежнему перекрывают ток крови на ее руке, она промямлила:

— Ну, не то чтобы очень. Видите ли…

— Я вижу! — нахмурился маркиз. — И я очень опасался, что может произойти нечто подобное. — Он отпустил ее руку и принялся стягивать перчатки.

— Лорд Уингейт, — почувствовав, что назревает скандал, Кейт попыталась успокоить его, — мне кажется, вы меня неправильно поняли…

— О, я понял, — маркиз все никак не мог снять перчатки, — и хотел бы надеяться, что вы примете мои извинения, мисс Мейхью, за оскорбительное поведение этого джентльмена. Я предполагал, что его репутация в том, что касается прекрасного пола, не позволит ни одной уважающей себя даме в Лондоне принимать его в своем доме, но баронесса — иностранка и, должно быть, не слышала о его последних скандальных похождениях…

Глаза Кейт широко распахнулись от удивления. Ее, с одной стороны, ошеломила мысль, что у Фредди могут быть какие-либо похождения, скандальные или нет, с другой — что маркиз Уингейт, о котором она не слышала ничего, кроме шокирующих слухов, говорит о чьем-то предосудительном поведении.

— В самом деле? — спросила она. — С кем-нибудь здесь, в Лондоне?

Маркиз нетерпеливо махнул рукой, словно разговор не представлял для него интереса.

— Певичка из Вены.

Кейт бросила в сторону Фредди удивленный взгляд. Певичка из Вены? В то время как он постоянно твердил о своей любви к ней? И оказывается, он все это время занимался любовью с какой-то певичкой из Вены? Нет, это совершенно невозможно!

— Не может быть! — заявила она, недоверчиво качая головой. — Вы, милорд, должно быть, спутали его с кем-то. Это не может быть Фредди.

Маркиз перестал снимать перчатки.

— Фредди? — повторил он.

Кейт слишком поздно поняла свою ошибку.

— Ах, — проговорила она, почти не разжимая вдруг ставших сухими губ. — Я хотела сказать — граф Палмер.

Взгляд маркиза, казалось, просверлил в ней дырку. Наверное, на свете есть вещи похуже, чем взгляд маркиза Уингейта, подумала Кейт. Просто сейчас она не могла сразу придумать, что бы это могло быть, но она была совершенно уверена, что такие вещи есть. Должны быть.

Но взгляд этих глаз, похожих на два тлеющих в остывающей золе уголька — хотя Кейт даже представить себе не могла, какой сорт угля может гореть зеленым пламенем — и пронизывающих насквозь, заставил ее поежиться.

— Вы сказали, — маркиз, похоже, не заметил ее смущения или, если заметил, явно им наслаждался, потому что ни на мгновение не отводил от нее немигающего взгляда, — Фредди. Я слышал это совершенно отчетливо. Это верно, что в этом чертовски душном зале ужасно шумно и… — остальные слова он произнес очень сухо, — я действительно намного старше вас, я это знаю. Но слух у меня пока отличный. И мне хотелось бы напомнить вам, мисс Мейхью, что тогда, в библиотеке Следжа, вы говорили мне, что одиноки.

Кейт была ошарашена, поняв, какое направление принимал разговор.

— Ну и что же? Да, я это говорила, лорд Уингейт. Потому что я и в самом деле одинока.

Лорд метнул взгляд в направлении Фредди. И внезапно — Кейт даже почувствовала легкое головокружение — она отчетливо поняла, куда клонит лорд Уингейт.

— Ox, — быстро заговорила она, надеясь, что если будет держаться естественно, маркиз уйдет от этой темы. — Не следует обращать внимания на Фредди, милорд. Он просто сглупил. Я подумала, что он может убедить вашу дочь, что Джеффри Сондерс не единственный молодой человек на свете. И конечно, я ничего тогда не знала о его… гм… репутации…

— Вот опять, — перебил ее лорд Уингейт с видом человека, который слышит нудное жужжание рядом с собой, но не может определить, откуда оно доносится.

Кейт и вправду посмотрела, нет ли поблизости мухи, и, не обнаружив ее, спросила:

— Что «вот опять», милорд?

— Это имя. — В его голосе появились угрожающие нотки. — Вы назвали его Фредди, мисс Мейхью! Я слышал это отчетливо дважды. А вы все равно говорите мне, что одиноки!

— Так и есть, — пожала плечами Кейт — Я…

— Значит, у вас нет каких-либо отношений с лордом Палмером?

— С моей стороны нет, лорд Уингейт, — выпалила она, но тут же об этом пожалела, когда маркиз проговорил «та-ак», словно она подтвердила мучившее его подозрение.

— Значит, граф, по всей вероятности, питает к вам романтические чувства?

Сердитая на себя за то, что вообще открыла рот — а еще больше на него за то, что он вынудил ее это сделать, — Кейт заявила:

— Я бы никогда не решилась полагать, что знаю чьи-либо тайные мысли и желания, милорд. С уверенностью я могу говорить только за себя. И, как я уже сказала, мои мысли не идут дальше естественной привязанности к человеку, которого я очень давно знаю. Я знакома с графом с детства. Наши родители дружили. Когда вы вошли в зал, Фредди просто дурачился, как любил это проделывать во время школьных каникул, которые я часто проводила в Палмер-Парк…

Она замолчала. По выражению лица лорда она видела, что он не верит ни единому ее слову. Она почувствовала себя уязвленной не столько из-за того, что маркиз считал, что она лжет — она была совершенно уверена, что мужчина, с которым поступили так, как с лордом Уингейтом поступила его жена, не станет ждать от женщин ничего, кроме лжи, — сколько из-за того, что ему удалось выудить из нее эти сведения. С какой стати она рассказывает этому человеку интимные подробности своей жизни? Она вовсе не хотела, чтобы он много знал, и ее успокаивало, что он пока не задает вопросов о ее прошлом, о родителях. А это была такая печальная история… такая по-своему глупая история. Если бы это был роман, то она не стала бы дочитывать его до конца, поскольку он был слишком тоскливым, а действующие лица — чересчур печальными. Она не собиралась ничего этого рассказывать — если, конечно, ее не вынудят это сделать. Но судя по выражению его лица, краткая версия рассказа может все-таки понадобиться.

Однако прежде чем она успела произнести хоть слово, к ним поспешно подбежала Изабель. Концы развязавшегося шарфа развевались за ее спиной.

— Мисс Мейхью! — задыхаясь, закричала она. — Не могли бы вы закрепить этот дрянной шарф? Он постоянно развязывается, и все на него наступают. — Она повернулась к Кейт спиной, и та принялась механически завязывать шарф. — Папа, тебе нравится этот бал? — спросила Изабель отца, пока Кейт занималась ее туалетом. — Мне так весело. А тебе?

Кейт не видела лица лорда Уингейта, когда он сухо ответил:

— Прекрасно.

— Только мне кажется, папа, — продолжала Изабель, — что ты не очень вежлив, стоя здесь столбом, когда у мисс Мейхью нет партнера на этот тур. Тебе бы следовало пригласить ее на танец.

Кейт затянула узел потуже.

— Не стоит беспокоиться об этом, леди Изабель, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал мягко. — В конце концов, я здесь не для того, чтобы танцевать. Я здесь для того, чтобы присматривать за вами.

Изабель не обратила на ее слова никакого внимания.

— Тебе следовало бы поторопиться с приглашением, папа, — сообщила она отцу, — или все ее туры окажутся расписанными.

Кейт с силой дернула за концы шарфа.

— Честно говоря, никак не пойму, с чего это вам в голову пришла такая чушь.

— А как же, первым в списке будет граф Палмер! — деловым тоном заявила Изабель. — А теперь еще во-он тот симпатичный джентльмен. — Изабель кивнула в сторону мужчины, который без всякого смущения глазел на них. — Клянусь, он смотрит на вас уже в течение пяти минут. Видно, он восхищен вами, мисс Мейхью.

Кейт посмотрела в указанном направлении… и застыла.

Она была не в состоянии сдвинуться с места. Ни на дюйм. Лишь сердце под корсажем сохранило способность биться, но оно стучало слишком быстро, и стук этот так громко отдавался в ушах, что заглушал даже оркестр, который вовсю играл на другом конце зала.

Она как-то отстраненно подумала, что вот-вот упадет в обморок. Ей всего лишь один раз в жизни доводилось падать в обморок, и, что интересно, лицо, на которое она смотрела сейчас, было последним, которое она увидела перед тем, как потерять сознание. Позже, когда она пришла в себя, те, кто был вокруг, хором утверждали, что она ошибалась. Дэниела Крэйвена, доказывали они, там даже близко не было, и он не имеет ничего общего с пожаром, в котором погибли родители Кейт.

Так они тогда говорили. И даже сейчас, когда прошло семь лет, у нее нет каких-либо оснований не верить им. Если не считать, конечно, того, что она видела это своими глазами.

Однако дым, как и туман, способен играть злые шутки с мозгом. Расплывчатая тень, которую — в этом она могла поклясться — она заметила, когда распахнула дверь своей спальни в ту страшную ночь и обнаружила, что коридор, ведущий к комнате родителей, объят пламенем, могла ей привидеться как порождение ее больного воображения, которое пыталось найти какое-то объяснение тому кошмару…

Дым. Дым и пламя. Вот что она увидела. Густой дым, который душил ее, когда она отчаянно звала родителей, пытаясь докричаться до них через ревущий огонь. И языки пламени. Они поднимались все выше и выше, образуя сплошную стену огня, которая отделяла ее от двери в спальню родителей.

Она не смогла до них добраться. Она упала на пол, кашель разрывал ей легкие. Но даже тогда она продолжала ползти, пока что-то не остановило ее прямо перед стеной из огня и дыма. Что-то… или кто-то. Кто-то знавший ее имя и произнесший его, когда поднимал ее и уносил от жара. Дэниел Крэйвен. Она была совершенно уверена, что это был Дэниел Крэйвен.

Но Дэниела Крэйвена, как они сказали ей позже, даже не было в то время в Англии — его имя было в списке пассажиров на пароходе, отплывшем в Южную Африку за неделю до случившегося, — и он не мог спасти ее в ту ночь.

Никто, однако, так и не объяснил, как ей удалось выбраться из охваченного дымом и пламенем коридора и оказаться возле служебной лестницы, где ее обнаружила прислуга, спасавшаяся от пожара.

Она никогда не узнает. Она давно сказала себе, что никогда не узнает, да так, в конце концов, и лучше — не мучить себя вопросами.

Если бы…

Если бы не было тех, кто повсюду шептал — шептал страшные подробности о той ночи. Подробности, которым Кейт никогда не верила, подробности, которые — Кейт чувствовала — не могли быть правдой.

О чем никто не шептал — никто, кроме Кейт, — было имя Дэниела Крэйвена.

И вот он перед ней, смотрит на нее так, словно она птица феникс, возродившаяся из пепла…

— Смотрите, — прошептала Изабель. — Он идет сюда. Он очень симпатичный, мисс Мейхью. Кто он? Один из ваших прежних кавалеров?

— Не совсем так, — еле шевеля губами, ответила Кейт.

Глава 12

— Ну и ну, неужели это Кейт Мейхью?

Этот голос. По ее телу прошла волна отвращения. Как он мог? Как он мог такой небрежной походкой подойти к ней, ведь Дэниел Крэйвен всегда ходил небрежно. Он слишком ленив, чтобы ходить как-то иначе, и ко всему прочему осмеливается называть ее по имени, будто ничего — совсем ничего — не произошло с тех пор, как они виделись в последний раз… Когда же это было? Обед, подумала она. Обед в ее родном доме за несколько дней до пожара…

— Мне сказали, что ты переехала или что-то в этом роде. — От его голоса ее чуть не вывернуло наизнанку. — А ты вот где и выглядишь, должен сказать, очаровательно, как всегда. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку, его губы были прохладными.

Она промолчала, но мозг ее лихорадочно работал. Это был он. Это наверняка был он, — так случалось каждый раз, когда она думала, что видит его. Он следит за ней. Да, следит!

Кейт стояла потупившись и не видела выражения лица лорда Уингейта, но полагала, что он, должно быть, очень удивлен, поскольку Дэниел сказал ему в своей обычной развязной манере:

— О, не беспокойтесь. Мы с Кейт старые, очень старые друзья. Ведь так, Кейт? Ну же, будь хорошей девочкой, представь меня этим прекрасным людям.

Кейт подняла голову. Она посмотрела прямо в его светло-голубые глаза и произнесла голосом, в котором сквозил холод:

— Не знала, что вы вернулись в Англию, мистер Крэйвен.

— Гм… — Дэниел пожал плечами.

Это был крупный мужчина, выглядевший почти так же по-английски, как и Фредди, хотя волосы его были немного темнее и он не носил усов. Он обладал необычно худыми конечностями — это был тот вид худобы, который делал его неподходящим для танцевального зала. Его место, совершенно очевидно, было в седле среди английских гончих или, быть может, в компании охотников, преследующих носорогов в африканской саванне. Однако внешность его была обманчива, поскольку, каким бы спортивным ни выглядел Дэниел, он был трезвым бизнесменом — и еще более трезвым наблюдателем за человеческими повадками.

— Да ладно, — проговорил он с непринужденной улыбкой, которая тогда, семь лет назад, заставляла звенеть сердечные струны у многих леди, в том числе какое-то время и у Кейт. — Я вернулся. Из Ботсваны, я имею в виду. Безобразно жаркая эта Африка. Просто ужасная.

Джеффри Сондерс, вставший за спиной Изабель, когда их танец закончился, спросил, расслышав лишь окончание фразы Дэниела:

— Южная Африка? Какого черта вы там делали?

Его улыбка стала — во всяком случае, так сочла Кейт — похожа на змеиную. Тем не менее взгляд Дэниела, обращенный к ней, не был лишен теплоты. Это и делало Дэниела Крэйвена опасным для женщин. Случайный наблюдатель мог бы даже сказать, что он способен на сочувствие и жалость.

Опыт Кейт, однако, говорил о другом.

— Алмазы, — лениво протянул он. — Или, вернее, алмазные копи. — Он одарил Кейт примирительным взглядом. — Там действительно было месторождение, Кейт, — сказал он. — Как всегда. Не там, где я думал сначала, но и не так далеко. Вовсе не так далеко.

Она кивнула. Конечно. Конечно, месторождение существовало. Неподалеку от того места, в которое Дэниел Крэйвен уговорил отца и его друзей вложить деньги, но достаточно далеко, чтобы алмазы в нем не принадлежали им.

— Но что ты здесь делаешь, Кейт? — Дэниел взял ее за руки. — Это все та же Кэти, не правда ли? Мне не придется обращаться к тебе «миледи»? Я знаю, как настойчив тот молодой парень… как там его зовут? Ну, тот молодой граф, который совсем потерял из-за тебя голову. Вы с ним к настоящему времени наверняка должны были пожениться… — Он замолчал, вопросительно глядя на нее. — Что такое, Кэти, в чем дело? Ты побелела. И ты дрожишь.

К крайнему изумлению Кейт, лорд Уингейт мягко, но уверенно вынул ее пальцы из рук Дэниела.

— Мисс Мейхью чувствует себя нездоровой, как вы видите. Простите нас.

Дэниел был крайне удивлен. Он наверняка обратил внимание на присутствие лорда Уингейта, но, видно, отмахнулся от этого факта — хотя Кейт не представляла, что можно не заметить столь представительную фигуру, как маркиз, — и теперь растерялся.

— Минутку… — заморгал он. — Я имею в виду, что Кейт и я всего лишь…

Но окончания фразы Кейт не услышала, потому что лорд Уингейт вывел ее из танцевального зала. Он сделал это быстро, с легкостью человека, который имеет богатый опыт посещения балов. Хорошо, думала Кейт, что он держит ее под локоть, иначе она могла бы споткнуться — так быстро он двигался.

Он распахнул дверь, и Кейт ощутила на своем лице струп прохладного воздуха. Подняв голову, она увидела, что стоит на каменной террасе, выходящей в затененный вечерним сумраком сад. В темноте пели сверчки, но так тихо, что их почти заглушал оркестр, который продолжал играть в зале.

«Сверчки поют, — отозвалось в каком-то отдаленном уголке мозга Кейт, — как смешно! В центре Лондона. Сверчки!»

Ноги больше не держали ее, и она опустилась на грубую каменную скамью. Она сидела там, склонив голову и вбирая в себя душистый воздух в надежде, что он не подумает, что она вздыхает или, еще хуже, плачет.

Розы. Она ощущала аромат роз. Должно быть, здесь целые кусты роз, которые опоясывают стену террасы. Дождь прекратился, но скамья под ней все еще была влажной.

— Вот, — лорд Уингейт поднес к ее губам стакан с какой-то жидкостью, — выпейте это.

— Не нужно, — попыталась отказаться Кейт. — Я чувствую себя намного…

— Выпейте это.

Это был голос, которого она не смела ослушаться. Кейт взяла стакан и поднесла его к губам. Кларет, густой и согревающий. Она выпила все до дна.

— Так-то лучше. — Он взял у нее стакан и отставил в сторону. Затем, прежде чем она поняла, что он собирается делать, лорд снял сюртук и накинул ей на плечи.

— Ох, — ее удивил неожиданный вес на плечах, не говоря уже о тепле, которое ее согрело, — не нужно, я не могу…

— Чепуха. — Он устроился на скамье рядом с ней, стараясь — она обратила на это внимание, — чтобы между ее кринолином и им оставался примерно фут. — Вы вся дрожите.

Она и вправду дрожала, но очень надеялась, что он не заметит. И все же тепло, которое исходило от сюртука, было очень приятным, даже несмотря на то, что оно пахло им: запах свежей рубашки и едва заметный аромат табака — смесь, которую Кейт помнила очень хорошо с того возмутительного момента в библиотеке, когда он ее обнял…

Нет, думала она, это вряд ли повторится. Он намерен уволить ее. Дэниелу Крэйвену мало того, что он уже один раз разрушил ее жизнь. Нет, он будет продолжать делать это все снова и снова.

Она сидела, жалкая и униженная, терзая себя этими мыслями и слушая пение сверчков и раздающиеся из зала взрывы смеха. Даже с такого расстояния голос Изабель был отчетливо слышен. Услышав его, Кейт встрепенулась. Она была готова хотя бы попытаться исполнить обязанности, ради которых ее нанял лорд Уингейт…

Однако он удержал ее, положив ладонь на ее руку.

— С Изабель все будет в порядке, если она побудет с мистером Сондерсом минуту-другую. Пока мы ее слышим, можно быть уверенными, что она не сотворила что-либо предосудительное. А если честно, я думаю, у нас есть более важные основания беспокоиться — у меня и у вас.

Кейт поспешно проговорила:

— Я не могу вернуть вам пятьдесят фунтов, которые вы заплатили мне вперед. Я их уже потратила.

Взгляд, которым он одарил ее — она ясно видела его лицо в свете, падающем через стекло высоких дверей, которые вели на террасу, — был непроницаем.

— Не припоминаю, чтобы я просил вас вернуть задаток.

— Но если вы собираетесь уволить меня…

— Не припоминаю, чтобы я говорил, что собираюсь вас уволить.

Она посмотрела на него.

В зале послышался голос Изабель:

— О, я никогда!..

Кейт запинаясь проговорила:

— Я просто… Я просто подумала, что после…

— Признаюсь, что мне было бы интересно узнать, как получилось, что такая молодая женщина, как вы, ведущая, как мне представлялось, затворническую жизнь, оказалась знакома со столькими джентльменами одновременно…

— Их не так уж и много, — перебила его Кейт. — Двое. Два джентльмена. И я уже объяснила, что один из них — лорд Палмер — старый знакомый семьи…

— Ах да, — кивнул маркиз. — Именно так вы сказали. А другой?

Кейт, которая не ожидала, что вопрос будет поставлен настолько прямо, пробормотала:

— Он… он был деловым партнером. Партнером моего отца.

— Деловой партнер, — задумчиво повторил лорд Уин-гейт, — вашего отца. — Увидев, что Кейт с готовностью закивала, он добавил: — Деловой партнер вашего отца, на которого вы смотрели так, словно он призрак.

Кейт содрогнулась.

— Прошло… прошло много времени с тех пор, как мы с ним… Я не ожидала увидеть его здесь. Его долго не было в Англии…

— Я так и понял. Он вроде бы сказал, что был в Южной Африке. Занимался алмазными копями. — Лорд Уингейт говорил тем же сухим тоном, которым отвечал на вопрос дочери, нравится ли ему на балу. — Ваш отец, должно быть, обладал прекрасными связями, мисс Мейхью, раз водил знакомство с графами и владельцами алмазных копей.

Возмущенная, Кейт вскочила на ноги, несмотря на то что колени у нее еще подрагивали. Как глупо она себя вела! Как она могла подумать, даже на минуту, что он не такой, как все остальные? Ее обманула его доброта, один стакан кларета и его сюртук. Что ж, в другой раз она не сделает такой ошибки.

— Я буду признательна вам, лорд Уингейт, — произнесла она с достоинством, какое только смогла изобразить, — если в разговоре со мной вы будете воздерживаться от подобного насмешливого тона. Я не обманщица, как вы, видимо, подумали. Если же вы сочли нужным думать так, то это ваше…

— Сядьте, мисс Мейхью. — В голосе маркиза слышалось раздражение.

— Не сяду, — пробурчала Кейт. Ей так хотелось заплакать, слезы уже подступили к уголкам глаз, но она, вздернув подбородок, продолжала: — Я не желаю оставаться в обществе людей, которые сомневаются в моей честности…

— Я не сомневаюсь в вашей честности, мисс Мейхью, — пожал плечами маркиз. — Наоборот, я считаю, что родители компаньонки, которая в тот момент, когда я ее встретил, была гувернанткой, вполне могли оказаться друзьями какого-нибудь графа. — Должно быть, на ее лице было написано недоверие, поскольку лорд продолжал: — Что ж, я могу предположить, что ваш отец был педагогом и в этом качестве он, несомненно, знал многих родителей мальчиков, которых учил. Но, — добавил маркиз, — по вашему лицу видно, что я ошибаюсь.

Кейт, почувствовав легкий укол стыда — было странно сознавать, что после всего, что она испытала в течение последних нескольких лет, ей было по-прежнему не все равно, что о ней думают другие, — заговорила, но тон ее уже не был таким высокомерным, как всего несколько мгновений назад.

— Нет, вы не ошибаетесь. По крайней мере, — она пожала плечами, — не настолько ошибаетесь, чтобы вас поправлять.

— Приятно это слышать. — Лорд Уингейт поднялся со скамьи. — Но это пока не объясняет выражения смертельного ужаса, которое появилось у вас на лице, когда к вам подошел тот джентльмен.

Кейт почувствовала, что у нее горят щеки. Теперь, когда она избавилась от присутствия Дэниела Крэйвена, она могла выругать себя за то, что держалась при нем так глупо. Какая нелепость, полная нелепость думать, будто он преследует ее и что он был в ее доме в ту ночь, когда умерли родители, и имеет какое-то отношение к их смерти. Теперь, когда его светло-голубые глаза не смотрели на нее, Кейт стало ясно, насколько глупо было даже думать об этом. Дэниел Крэйвен — мошенник, это очевидно. Еще он любит приволокнуться за юбкой. Но не убийца. Он, пожалуй, слишком ленив для такого сложного дела, как убийство.

— Это… — Кейт изо всех сил старалась придумать объяснение, которое звучало бы правдоподобно. Так как любое объяснение, кроме правды — что она считает его хладнокровным убийцей, — подходило, то большой трудности это не представляло. — Просто я не видела его — мистера Крэйвена — с тех пор, как еще были живы мои родители. В том смысле, чтобы поговорить с ним. Они с отцом были очень близки, однако он… мистер Крэйвен не удосужился прийти даже на похороны. Поэтому я решила, что он не имеет права обращаться ко мне в такой манере — так фамильярно. И потом, так вести себя перед вами… Я была уверена, что вы уволите меня прямо на месте, особенно после того, что у нас произошло с Фредди, и я… ну да, я занервничала.

Маркиз усмехнулся.

— Занервничала, — повторил он. — Вы до сих пор не казались мне нервной особой, мисс Мейхью. — Но то, как он смотрел на нее слишком уж зелеными глазами, и в самом деле рождало в ней беспокойство. — Я, между прочим, вовсе не такой бесчувственный чурбан, каким вы, видимо, представляете меня, мисс Мейхью. Меня очень огорчило сообщение о том, что вы потеряли родителей. Когда это случилось?

Она едва слышно прошептала:

— Семь лет назад.

— Могу я спросить, как они умерли?

— Произошел пожар.

Произошел пожар. Два простых слова, просто звуки. Но для Кейт это были два самых страшных слова, от которых ее всегда будет знобить. И она туже стянула полы сюртука на своих плечах, словно пыталась защититься от внезапно налетевшего холода.

А потом, к своему крайнему смущению, она почувствовала, что пальцы маркиза, скользнув по ее щеке, остановились на подбородке и приподняли ее лицо так, чтобы он мог смотреть прямо на нее.

— Такого, — сказал он так тихо, что могло показаться, будто он говорит сам с собой, — я никогда прежде не видел.

Кейт не поняла, что он хотел сказать, поскольку была парализована его прикосновением.

— Прошу прощения? — только и сумела произнести она.

— У вас до странности выразительное лицо, мисс Мейхью, — тихо говорил он. — И еще я заметил, что вы абсолютно не способны скрывать свои чувства. Вы весьма жизнерадостны по природе, и потому, когда вы упомянули о пожаре… В общем, я был удивлен тем, что увидел в ваших глазах.

Кейт, не в силах отвести взгляд, тихо спросила:

— И что же вы увидели в моих глазах, лорд Уингейт? Она не хотела провоцировать его. Она спросила только потому, что ей было действительно интересно это узнать. Она что, выглядела испуганной? Кейт надеялась, что нет. Она не терпела трусость, хотя и понимала, что не показала большой смелости, когда так внезапно появился Дэниел Крэйвен.

Или она выглядела печальной? Бывали времена, когда тоска Кейт по родителям — даже по ком-нибудь, с кем ее связывала общая судьба, с кем, кроме Фредди, она могла поговорить о своей жизни до пожара, изменившего ее так непоправимо, — была просто невыносимой. Как она выглядела? Что он увидел в ее глазах?

Но узнать это ей было не суждено. Лорд Уингейт уже открыл рот, чтобы ответить — его пальцы на ее лице согревали, это было тепло, которое, как и сюртук на ее плечах, должно было бы ее успокоить, однако сердце Кейт начало бешено колотиться, — когда двери вдруг распахнулись и Изабель радостно прокричала:

— Вот вы где! Я вас повсюду искала! Скоро заиграют «Сэра Роджера». Вы идете?

Маркиз убрал руку в тот момент, когда Изабель начала говорить, а Кейт отвернулась, и сюртук сполз с ее плеч. Изабель продолжала стоять, выжидательно глядя на них, и Кейт пришлось протянуть сюртук маркизу.

— Спасибо, лорд Уингейт. Мне уже намного лучше.

Лорд Уингейт взял сюртук, не промолвив ни слова, однако Изабель не была столь же тактична.

— Ах, вам не стоит беспокоиться, мисс Мейхью, — щебетала она, — из-за того человека, что заставил вас так сильно побледнеть. Он ушел сразу же, как только папа вас увел. А кто все-таки это был? Он один из тех, кто любил вас? Он очень симпатичный. Не понимаю, отчего вы не вышли за него замуж.

— Это не был один из, — ответил лорд Уингейт, прежде чем Кейт смогла сказать хоть слово. Надев сюртук, он взял дочь под руку. — Это старый знакомый ее отца, которого мисс Мейхью не видела несколько лет. А теперь что там насчет «Сэра Роджера»?

— Начинается через пять минут! Танцевать должны все, или будет неинтересно. Вы с мисс Мейхью тоже должны участвовать. Хорошо, папа? Мисс Мейхью? Ну пожалуйста!

Кейт, которая немного ожила, отведав кларета — однако в еще большей степени благодаря теплу от прикосновения лорда Уингейта, необъяснимым образом разлившегося у нее по телу, — сумела сказать почти своим обычным деловым тоном:

— Вы прекрасно знаете, леди Изабель, что я не могу составить вам компанию. Однако я с удовольствием посижу и понаблюдаю, как вы и ваш отец будете танцевать.

Изабель состроила гримаску.

— Я? С папой? Танцевать? Нет уж, спасибо! Джеффри уже пригласил меня. Папа, если мисс Мейхью не пойдет танцевать с тобой, тебе придется искать другую партнершу.

Лорд Уингейт улыбнулся несколько таинственно.

— Я посмотрю, что можно сделать, — проговорил он.

И вот они растворились в водовороте людей, заполнявших зал. Изабель, которая быстро нашла мистера Сондерса, побежала к нему, а к лорду Уингейту прицепилась крупная, увешанная драгоценностями дама, обернувшаяся в тот момент, когда он нечаянно задел ее, пытаясь проскользнуть мимо.

— Уингейт! — обрадовалась дама. — А я и не знала, что вы здесь! Я видела милую леди Изабель, а вас нет. Вы когда приехали? Отчего же вы, приехав, не нашли меня?

Кейт не стала ждать, чтобы увидеть, как маркиз перенесет этот поток приветствий. После их беседы на террасе — да и вообще во время всего вечера — она чувствовала себя крайне неуютно, если не сказать больше, и, облегченно вздохнув, отошла в сторону, надеясь, что эта почитательница займет ее хозяина настолько, что он не заметит исчезновения Кейт.

Однако когда через несколько минут Кейт опустилась на свое место в «углу старых дев», она снова увидела его и поняла, что пронизывающий взгляд маркиза не отрывается от нее, несмотря на кудахтанье разодетых дам, которые пытались привлечь к себе его внимание. Он посмотрел на нее поверх голов поклонниц — поклонниц, которых, похоже, нисколько не смущала репутация маркиза Уингейта — и поднял руку.

Кейт, неотрывно глядя на эту руку, ощутила нежданный и непонятный прилив эмоций. И сразу покраснела, поняв нелепость своей реакции. Потому что это была всего-навсего рука, правда, поднятая специально для того, чтобы дать ей понять, что ее исчезновение не осталось незамеченным, и маркиз постарался выяснить, куда именно она делась.

Но в то же время для Кейт это было больше, чем просто рука. Для нее это был знак, что она впервые за многие годы не одинока. Ну, на самом-то деле она никогда не была совершенно одинока — в конце концов, у нее есть Фредди. Однако, несмотря на то что Фредди был хорошим другом, это не означало, что на него всегда можно было положиться, а теперь, когда она узнала про его певичку, она поняла почему. Он был явно не из тех, кто, находясь в окружении поклонниц, обеспокоится тем, чтобы искать ее, поинтересоваться, где она сидит, и помахать ей рукой.

Это заставило Кейт задуматься, а что, собственно, стало главной причиной приезда лорда Уингейта на бал. У нее сложилось впечатление, что он не выносит подобных мероприятий. Так что он делает на этом балу? Очевидно, он здесь не из-за дочери. Смотреть за Изабель было ее обязанностью. Может, у лорда Уингейта закрались некоторые сомнения в ее способности контролировать его дочь? Может быть, он приехал на бал посмотреть, как она справляется со своими обязанностями?

Или есть другие причины, ради которых он столько проехал, да еще под дождем?

«Я очень опасался, что что-то в этом роде произойдет». Это его слова, произнесенные, когда он первый раз отвел ее в сторону. Может, он боялся, что она станет манкировать своими обязанностями, как наверняка могло показаться, когда он вошел в зал и увидел ее в объятиях Фредди?

Но он не отчитал за это Кейт. Наоборот, он извинился за Фредди, сочтя, что тот позволяет себе излишние вольности. А когда Дэниел Крэйвен подошел к ней, маркиз фактически защитил ее, уведя из зала, потому что почувствовал, что ей нехорошо…

«Я очень опасался, что что-то в этом роде произойдет».

Господи Боже! Кейт выпрямилась на своем стуле почти столь же резко, как если бы наткнулась на булавку, которую кто-то воткнул в спинку. Вот оно что.

Лорд Уингейт смотрел за ней.

Это он и делал в тот миг, стоя недалеко от нее. И хотя он уже опустил руку, его взгляд был прикован к ней даже тогда, когда он небрежно приветствовал знакомых и потягивал шампанское. Он не спускал с нее глаз. Он поглядывал и на свою дочь, но…

Но он также приглядывал за ее компаньонкой.

Конечно, это было смешно. Даже нелепо. Он — мужчина, обладающий такой плохой репутацией, что дальше некуда: он развелся с женой и пытался убить ее любовника; он оставил себе плод их союза, стремясь наказать ее за любовь к другому мужчине; он дрался на дуэлях с бог знает сколькими людьми, и волочился за женщинами по всей Европе, и даже покушался на ее честь…

И все же, сидя здесь, Кейт испытывала прилив теплых чувств и благодарности, да и — она могла признать и это — симпатии к своему хозяину.

Как она может? Как ей вообще может нравиться такой человек? Как может она, Кейт Мейхью, у которой есть голова на плечах, питать симпатию к человеку типа Берка Трэхерна, в котором, как ни посмотри, нравственности нет ни на грош? Что с ней происходит? О чем это она думает?

Но она точно знала, о чем думает. А думала она — просто не могла не думать — о том, как давно уже никто не заботился о ней, даже чуть-чуть.

Ну конечно, Фредди заботился, когда вспоминал о ней, что обычно происходило, когда его мать уезжала из города. А маркиз примчался сам, ни у кого не спрашивая, специально для того, чтобы посмотреть, как у нее идут дела.

Уже давно, очень давно никто и ни за что не извинялся перед Кейт. То, что маркиз извинился, заставило ее почувствовать… ну, в общем, она почувствовала себя так, словно ей покровительствуют.

Это был пустяк, смешной пустяк. Но он был. Она почувствовала, словно у нее есть… не обязательно кто-то, но что-то… семья. И не семья из страниц и переплетов, которую всего несколько часов назад она назвала Изабель своей единственной семьей. А настоящая семья, из плоти и крови.

У нее никогда раньше не возникало чувства, что она принадлежит к каким-то другим семьям, в которых она жила после смерти родителей, — ни к Пьемонтам, ни к Хитуэллам, ни даже к Следжам. Кейт знала, что людям ее профессии нельзя слишком привязываться к своим подопечным. Дети вырастали, и отпадала нужда в гувернантке — или в данном случае в компаньонке. Такое с Кейт несколько раз случалось, несмотря на ее сравнительно недолгую карьеру. Единственное, что оставалось в такой ситуации, это набраться храбрости и искать следующее место. А что ей оставалось делать?

Конечно, она могла выйти замуж за Фредди. Она всегда могла выйти замуж за Фредди, если бы только свыклась с его матерью.

Ну и, разумеется, с певичкой.

Но Кейт не собиралась сдаваться, а если она выйдет замуж за Фредди, это будет означать капитуляцию. Она была абсолютно уверена, что где-то есть ее суженый, и, несмотря на то что в свои двадцать три года она уже была залежалым товаром на ярмарке невест, Кейт не собиралась сдаваться без боя. В конце концов, она знавала девушек, которые и в двадцать восемь, и в тридцать лет находили свою любовь и выходили замуж. А чем она хуже их?

Что ж, она будет продолжать жить, и работать, и смотреть на каждый следующий день как на очередную возможность найти любовь, которая, она до сих пор верила, где-то ее ждет. Потому что все, что она прочла за свою жизнь, убеждало ее, что любовь приходит к тем, кто терпелив и добр. А она верила, что оба эти качества в ней есть. Конечно же, любовь ждет Кэтрин Мейхью за одним из углов. Ей просто нужно найти этот угол.

Свой угол.

А пока, похоже, она нашла семью. Разбитую, нужно заметить, но все же семью, к которой, как она вдруг поняла, она принадлежит.

И именно это чувство принадлежности рождало в ней теплоту. Ощущение, которого она не испытывала уже давно и которое ей очень нравилось.

Ощущение, к которому она очень боялась привыкнуть.

Глава 13

— Нет, — капризничала леди Изабель Трэхерн. — Я не это просила! Я просила принести засахаренные апельсиновые дольки, а не персиковые. — Она упала на кучу подушек, поднесла к красному, распухшему носу кружевной платок и простонала: — О, уберите это. Уберите же это!

Бриджит, личная служанка леди Изабель, огорченно посмотрела на Кейт, которая сидела в нескольких футах от своей подопечной. Бриджит тяжело переживала болезнь хозяйки и все время старалась как-нибудь развлечь или порадовать ее.

Кейт же с большим трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться над актерским мастерством леди Изабель. На этот раз ей удалось сохранить строгое лицо лишь потому, что она набралась кое-какого опыта за последнюю неделю, в течение которой простуда Изабель — а это, как заверил их доктор, была всего лишь весенняя простуда — непрерывно прогрессировала.

Вера Кейт в то, что она наконец обрела свое место, не оставляла ее, даже несмотря на то, что ее подопечная становилась все более раздражительной и все менее приятной по мере того, как развивалась болезнь. Поскольку теперь, когда не нужно было постоянно бывать в опере, на балах или карточных партиях, на скачках, обедах, не нужно было бродить от одной лавки к другой в поисках подходящего капора, Кейт близко сошлась с остальной прислугой и заслужила искреннюю симпатию у всех обитателей дома по Парк-лейн, 21.

Экономка миссис Клири была умной и отзывчивой женщиной и чуть ли не боготворила Кейт за ее способность пресекать капризы Изабель, которая, как узнала Кейт, до ее приезда не слушала никого. Дворецкий Винсенс был полной противоположностью Филлипсу и к тому же прекрасно играл в шахматы. Он постоянно ходил за Кейт, спрашивая, не найдется ли у нее времени сыграть с ним партию. Даже француженка Бриджит, чья голова была забита одними сплетнями, тоже оказалась весьма приятной собеседницей. Хотя Кейт подозревала, что единственной причиной, по которой служанка симпатизировала компаньонке хозяйки, было то, что Кейт немного говорила по-французски и Бриджит, соскучившаяся по родному языку, с большим удовольствием снова на нем болтала.

Таким образом, единственным обитателем дома на Парк-лейн, 21, по поводу которого у Кейт были какие-либо опасения, был его хозяин… да и то потому, что она видела его очень редко. Для человека, который, по словам собственной дочери, ничего, кроме хорошей книги, не любил, лорд Уин-гейт слишком редко бывал дома, чтобы наслаждаться одной из них. Во время болезни Изабель Кейт была вынуждена тратить много времени в библиотеке ее отца в поисках книги, которая могла бы развлечь ее, и ни разу не застала его там. Значительно чаще она видела маркиза до болезни дочери, когда из своего «угла старых дев», отыскав его в толпе, обнаруживала, что он ухитряется наблюдать за ними обеими.

Это ей не досаждало. Это ей ни капли не досаждало. Сказать по правде, тот вечер, когда она неожиданно наткнулась на Дэниела Крэйвена, сильно выбил ее из колеи. Почему именно, она сказать не могла. Рациональная часть ее мозга говорила ей, что Дэниел просто не может быть связан со смертью ее родителей. Но что-то, спрятанное глубоко в ее душе, утверждало, что это не так. Это была та мысль, от которой она обычно отмахивалась, но мысль обладала свойством возвращаться вновь и вновь… особенно в снах, которые с тех пор, как она встретила Дэниела, вновь стали все чаще вертеться вокруг того пожара.

Она надеялась, что рассталась с кошмарами. Они мучили ее чуть ли не каждую ночь в течение первого года после смерти родителей. Но через семь лет почти прекратились. Их не было, пока ей не показалось, что она видела Дэниела Крэйвена на Парк-лейн… а потом и вправду увидела его в бальном зале.

Теперь кошмары вернулись, они не стали регулярными, но не были и редкостью. В них она снова пыталась добраться до родителей через пылающую галерею, и снова что-то — кто-то — не пускало ее. Во сне она никогда не видела, кто это был.

Однако, проснувшись, она знала: Дэниел Крэйвен. Дэниел Крэйвен. «Дэниел Крэйвен», — по утрам звучало у нее в голове, подобно церковному колоколу, который звонил во внеурочный час.

К счастью, после того вечера она больше его не видела. Она его высматривала — теперь она будет постоянно его высматривать, зная, что он вернулся в Англию. Но к счастью, его, как оказалось, не приглашали на многие из тех вечеров, на которых бывала дочь маркиза Уингейта.

Кейт это вполне устраивало, хотя ей казалось, что во время их первого разговора она показала себя не с лучшей стороны, однако не горела желанием исправить положение. Чем дальше от нее находился Дэниел Крэйвен, тем счастливее она была.

Вместе с тем совсем другие чувства она питала к тому джентльмену, который, кажется, всячески избегал встреч с ней.

Кроме того, Фредди. Кейт прекрасно понимала, что ей не следовало открывать рот по поводу его певички, но однажды вечером это получилось как-то само собой.

Они стояли рядом, наблюдая, как Изабель кружится в танце по залу, положив руку на плечо молодого человека — не Джеффри Сондерса, что каждый раз заставляло мистера Сондерса, стоявшего неподалеку, сетовать:

— Как это понимать? Приехав сегодня вечером на бал, она пообещала танцевать только со мной, но каждый раз ее приглашает какой-нибудь другой малый.

Довольная видом расстроенного молодого человека, Кейт процитировала, взяв бокал с подноса проходящего мимо лакея:

— «Женщина всегда ветрена и непостоянна».

Фредди бросил на нее озадаченный взгляд.

— Это, конечно, не из Библии, Кейт?

— Бог мой, конечно, нет! — Она сделала глоток вина. — Это Вергилий.

— Послушай, Кейт, — тихо сказал Фредди, придвинувшись к ней. — Там, у пальмы, Трэхерн. Он смотрит прямо на тебя. Что он-то здесь делает, хотелось бы мне знать? Не думаю, что такого рода вечеринки ему по душе. Как ты думаешь, он здесь не для того, чтобы шпионить за тобой?

Кейт пожала плечами.

— А я подумала бы, что он так пристально смотрит именно на тебя. В конце концов, ведь это ты все время приглашаешь на танец его дочь, разве не так?

— Только потому, что ты со мной не танцуешь, — обиженно пробурчал Фредди. Затем, словно это только что пришло ему в голову, он сказал: — Эй, Кейт, а он ничего тебе не говорил про меня в тот вечер, когда застал нас танцующими?

— По поводу твоего грубого обращения со мной, ты это имеешь в виду? — спросила Кейт.

— Да. Мне очень жаль, что так получилось. Не знаю, что на меня накатило. Просто наваждение какое-то. Да я не такой уж любитель танцев.

— Нет, — ответила Кейт, — его светлость ничего не говорил о твоей грубости.

Кейт ничего не сказала Фредди о появлении в Лондоне Дэниела Крэйвена. В тот вечер Фредди Бишоп, затеявший горячий спор о лошадях с молодым мистером Сондерсом, его не заметил. Она решила, что это и неплохо: ее друг был из числа тех, кто считал утверждение Кейт, будто она во время пожара видела Дэниела Крэйвена, одним из симптомов отравления дымом, своего рода галлюцинацией. То, что она едва не лишилась чувств, увидев этого человека семь лет спустя, только укрепило бы уверенность Фредди в том, что ее антипатия к Дэниелу Крэйвену всего лишь плод больной фантазии. В конце концов, что он такого сделал на балу — просто, как воспитанный человек, поприветствовал ее. А она чуть не потеряла сознание.

Вместо этого она из вредности сказала:

— Однако лорд Уингейт поинтересовался, что ты здесь делаешь, и тут же предположил, что она, должно быть, была занята в тот вечер.

Фредди уставился на нее:

— Кто была занята в тот вечер? Ты имеешь в виду мою мать?

— Вовсе нет. — Она сделала еще глоток шампанского. — Твоя певичка из Вены, конечно.

Фредди открыл рот и бросил в сторону маркиза такой взгляд, что, заметь тот его, ему стало бы не по себе.

— Ах, черт! — задохнулся Фредди. — Послушай меня, Кэти. Она для меня ничего не значит, клянусь. Она просто… Ну, если бы ты подала мне какой-нибудь знак… — Фредди вновь свирепо посмотрел в сторону маркиза. — Я убью его, — услышала она его бормотание. — Клянусь, я сделаю это.

Кейт слегка коснулась веером его руки.

— Ох, Фредди, прекрати! Я рада услышать, что ты не проводишь время, когда меня нет рядом, тоскуя по моему обществу. Это удар по моему самолюбию, должна признать, и я огорчена тем, что ты никогда не рассказывал мне о ней, ведь я думала, что между нами нет секретов друг от друга. — «Ну, почти никаких», — виновато добавила она про себя. — Но, думаю, я это переживу.

Фредди был настолько смущен, что не мог выговорить больше ни слова. И его обида от ее слов, которые она рассматривала как добродушный выговор, по всей видимости, была чрезмерна, поскольку после этого он долго не давал о себе знать. Он не появлялся на тех балах, где она могла быть, и даже не навещал ее по воскресеньям, в ее единственный выходной день.

Удивленная, Кейт предположила, что певичка значит для него больше, чем она думала.

А тут еще, несмотря на то что дочь была больна — конечно, пустяковая болезнь, но тем не менее неприятная, — лорд Уингейт редко показывался ей на глаза, в том числе и в собственном доме. Иногда он заглядывал сразу после завтрака, чтобы справиться, как Изабель провела ночь, и изредка появлялся вечером, вернувшись домой, но и только. Кейт уже начала думать, что он подыскал кого-то вместо миссис Вудхарт, с которой, о чем она узнала от Изабель — кстати, та знала больше, чем ей положено знать о сердечных делах отца, — он расстался. Но это предположение Изабель с отвращением отвергла. Не находил он никакой замены и не станет искать, если хочет себе добра. По мнению Изабель, ему нужно жениться, и чем скорее, тем лучше, так как Джеффри Сондерс мог в любой день сделать ей предложение.

Однако прочие обитатели дома скептически относились к вероятности женитьбы маркиза, как бы страстно этого ни желала Изабель. Они неоднократно слышали, что он напрочь отвергает саму мысль о женитьбе и обычно, когда кто-нибудь из слуг объявлял о намерении обзавестись семьей, старается отговорить его от этого. Если несчастный (или несчастная) не отказывался от идеи похода к алтарю, маркиз, как говорили, печально вздыхал, одаривал их золотой кроной и желал им найти счастье таким тоном, который заставлял предположить, что такое счастье встречается крайне редко.

И наконец, Кейт узнала от лакея лорда Уингейта, что тот все последнее время проводит не в поисках новой любовницы, а в своем клубе. Во всяком случае, именно туда Дункан отвозил свежие сорочки.

Не то чтобы Кейт интересовали кухонные сплетни. Только она не могла не прислушиваться к разговорам, где упоминалось имя лорда. Например, рассказ миссис Клири о том, как однажды в сочельник в Уингейтском аббатстве навалило столько снега, что набожная экономка решила отказаться от мессы из страха упасть по дороге. Представьте ее удивление, когда в рождественское утро она проснулась от скребущих звуков и, выглянув в окно, увидела хозяина дома — он всей прислуге в этот день дал выходной, — расчищавшего для нее дорожку в снегу!

— И даже не пожелал выслушивать слов благодарности! — сообщила как-то за вечерним чаем миссис Клири, после того как Изабель забылась в беспокойном сне. — Не пожелал слушать. И ведь он даже не ходит в церковь! Но он всегда был таким, с детства, когда еще был маленьким мастером Берком. Всегда старался для других, но делал это тайком, чтобы никто об этом не узнал, разве что это происходило случайно. Я слышала, что находятся такие, кто считает, что у его светлости скверный характер. — Миссис Клири понизила голос. — И я признаюсь вам, у него дьявольский характер! Но только тогда, когда его расстроят, мисс. Только когда его расстроят. В остальное время он лучший из людей. Лучший.

Кейт могла бы подумать, что миссис Клири слегка преувеличивает, как обычно делают пожилые дамы — особенно экономки, когда рассказывают о своих хозяевах, — если бы не слышала похожих историй и от остальных слуг лорда Уингейта. Отец Изабель, судя по их словам, был великодушен сверх всякой меры и воспринимался главным образом таким, как настаивала миссис Клири, — лучшим из людей.

Если не считать, конечно, его характера, который, по общему мнению, был крайне неустойчив. Кейт посоветовали стелить побольше соломы вокруг каждого предмета, способного вызвать хозяйский гнев, и даже предложили перечень этих предметов, включающий вопросы женитьбы и одежду из фланели.

Хотя Кейт и запомнила этот перечень, ей казалось, что едва ли когда-нибудь возникнет необходимость обсуждать эти опасные темы, поскольку теперь она так редко видела его. Она прожила в доме маркиза почти целый месяц, прежде чем ей пришлось сидеть с ним за одним столом. И эта ситуация оказалась откровенно неудобной, поскольку маркиз, который рассчитывал провести завтрак за уединенным просмотром газет, попытался найти какую-нибудь тему, подходящую для разговора, не смог этого сделать и наконец, извинившись, ретировался из-за стола.

Кейт, понятно, не была бы женщиной, если бы это положение не начало ее раздражать. Для нее было очевидно, что лорд Уингейт избегает ее, — столь же очевидно, как то, что раньше он ее преследовав Странно, но то, что он ее избегает, не нравилось ей гораздо сильнее, чем его преследования. Она не льстила себе мыслью о том, что лорд Уингейт влюблен в нее, но полагала, что нравится ему. Хотя бы немного.

Но это было явно ошибочное впечатление, так как его светлость лорд все время пытается доказать, что у него где-то еще есть место для лучшего времяпровождения.

Другие мужчины, однако, не столь переменчивы в своих чувствах. Мистер Джеффри Сондерс остается постоянным поклонником, что только что подтвердила Бриджит, которая принесла письмо на серебряном подносе.

— Может быть, — начала Бриджит с сильным французским акцентом, — может быть, хоть это заставит леди улыбнуться. Принесли почту. Думаю, это еще одно любовное послание.

Изабель застонала с закрытыми глазами.

— Ох, как стучит в голове! У меня нет сил прочесть это. Мисс Мейхью, будьте любезны, положите это письмо на стол вместе с другими.

Кейт отложила в сторону книгу, которую читала вслух — «Наш общий друг», сочинение Диккенса, «Гордость и предубеждение» они закончили наконец читать вчера, — и взяла письмо с подноса. Узнав почерк на конверте, Кейт весело воскликнула:

— Ого, смотрите-ка, еще одно письмо от мистера Сондерса!

Изабель так резко села в кровати, как если бы кто-то сказал ей, что в доме начался пожар.

— От Джеффри? — закричала она. — Правда? О, дайте же мне его, мисс Мейхью! Пожалуйста, дайте мне его! — Кейт протянула письмо, и Изабель набросилась на него, как умирающий от жажды путник на воду. — О! — кричала она. — О, он скучает по мне, мисс Мейхью! Он говорит, что тоскует по мне.

— Так и должно быть, — ответила Кейт.

— А вдруг он что-нибудь сделает с собой из-за того, что так скучает по мне? Он говорит, что он на это способен. Он говорит, что не может обещать, что ничего с собой не сделает. О, разве мне не следует ответить ему на это письмо, мисс Мейхью? — Изабель посмотрела на Кейт с мольбой. — Ну пожалуйста, можно мне ответить ему?

— Даже не знаю. — Кейт сдвинула брови, притворяясь, что думает. — Это которое по счету письмо на этой неделе?

— Четвертое, мисс Мейхью! Конечно же, я могу написать ему после четырех писем, в которых он умоляет сказать, почему я не пишу ему, и угрожает что-нибудь учинить над собой, если я не отвечу на это послание.

— Думаю, — вздохнула Кейт, — что вы можете послать ему короткую записку и объяснить, что вы болеете, и… — Кейт замолчала, увидев, что Изабель выползает из кровати и направляется к письменному столу, а потом строго сказала: — Куда это вы собрались, миледи? Ну-ка полезайте назад под одеяло. Вы же слышали, что сказал врач!

— Как я могу думать о словах доктора, — причитала Изабель, вырываясь из рук Кейт. — если мой милый Джеффри тоскует по мне?

— Вы будете как следует думать о них, — сердито проворчала Кейт, — если вдруг получите что-нибудь похуже простуды и не сможете увидеться с ним еще несколько месяцев. Подумайте, что он тогда сделает с собой.

Изабель тут же перестала сопротивляться.

— Ох, — застонала она, укладываясь на подушки, — вы правы, мисс Мейхью. Милая мисс Мейхью, что бы я делала без вас? Ведь вы всегда правы.

Кейт, поправляя рукава рубашки, которые Изабель помяла, пытаясь выбраться из кровати, сказала:

— Я действительно всегда права. И вам будет полезно запомнить это, миледи. А теперь лежите спокойно, а я принесу письменные принадлежности. И смотрите, не пролейте опять чернила на простыни!

Но не сделала она и двух шагов к письменному столу, как ее остановил испуганный голос Бриджит.

— О, мисс! — закричала она, когда серо-белое пятно прошмыгнуло мимо ее юбок в галерею через дверь, которую она держала открытой. — Какой ужас! Что это?

Кейт вскочила и бросилась бежать еще до того, как слова замерли на губах служанки. Изабель хорошо относилась к Леди Бэбби, и кошка привязалась к ней из-за постоянных подачек в виде молока и рыбы в сметане и облюбовала для сна ее кровать вместо кровати Кейт. Кейт не возражала, поскольку не сомневалась, что, как только Изабель поправится, она напрочь забудет о Леди Бэбби, которая тогда вернется в ее комнату.

Но пока было весьма трудно держать кошку в комнате больной, так как дверь была постоянно открыта и это позволяло ей свободно бегать по дому, где ее могла поджидать любая опасность. На этот раз кошка направилась в сторону личных покоев лорда Уингейта, куда ей было категорически запрещено заходить. С сильно бьющимся сердцем Кейт мчалась за ней, но кошка успела прошмыгнуть в комнату.

Кейт не колебалась ни секунды. Она распахнула дверь и заглянула в спальню лорда в надежде, что ей удастся увидеть Леди Бэбби прямо с порога и выманить ее до того, как Дункан обнаружит ее присутствие.

Лакея, однако, не было видно. И поскольку Кейт впервые получила возможность войти в комнату хозяина, ее сразу поразили громадные размеры помещения, и она стояла там, открыв от изумления рот, совершенно забыв о Леди Бэбби.

Спальня маркиза была раза в три больше, чем ее комната. В ней находился огромный камин, перед которым стояли удобные кожаные кресла и диван, а над ним на стене висели скрещенные мечи весьма устрашающего вида. У стены напротив стояла не менее массивная кровать.

Это было огромное помещение — поистине огромное, — и все же когда Кейт рассматривала обстановку, ей вдруг стало жаль маркиза. Потому что это была слишком большая комната для одного человека, и она подумала, что ему, должно быть, очень одиноко в ней и, видимо, поэтому он проводит так много времени вне дома, подальше от своих апартаментов.

И вот когда она стояла там, полная этих нелепых мыслей, у нее за спиной вдруг раздался какой-то странный всплеск. Обернувшись, она увидела полуоткрытую дверь, рядом с которой стояло напольное зеркало.

— Дункан? — Кейт похолодела — это был голос лорда Уингейта. — Дункан, куда ты подевался с полотенцами?

А потом, к своему ужасу, она увидела нечто такое, отчего не задумываясь повернулась и выпорхнула из комнаты. Она бежала не останавливаясь, пока не добралась до своей спальни. Влетев внутрь, она заперла за собой дверь.

Она открыла ее, лишь когда услышала встревоженный голос, повторявший:

— Мисс Мейхью? Мисс Мейхью, вы у себя?

Собравшись с духом, насколько ей это удалось, Кейт подошла к двери, отодвинула щеколду и осторожно выглянула в коридор. Она увидела лакея лорда Уингейта, держащего в руке рассерженную и мокрую Леди Бэбби.

— Мисс Мейхью, — Дункан с видом оскорбленного достоинства протягивал ей кошку, — могу я попросить вас, чтобы в будущем вы потрудились следить за этим животным? Я обнаружил его минуту назад, когда оно лакало воду из ванны его светлости.

Кейт молча взяла кошку и начала закрывать дверь, но лакей остановил ее, заботливо спросив:

— Мисс Мейхью, с вами все в порядке? Не прикажете ли прислать миссис Клири, чтобы она побыла с вами? А то у вас такой вид, будто вы только что столкнулись с привидением.

Привидение?! О, она была бы счастлива, если бы то, что она увидела, было всего лишь привидением!

Кейт нашла в себе силы лишь слабо улыбнуться лакею и проговорить:

— О нет. Со мной все в порядке, — а затем закрыть дверь и немного постоять, прислонившись к ней, не обращая внимания на Леди Бэбби, которая отчаянно пыталась вырваться из ее рук.

Ее отчаянно преследовало видение лорда Уингейта в костюме Адама…

Глава 14

Они снова были вдвоем в библиотеке Следжа. На них была почти та же самая одежда, как и в тот день, когда лорд Уингейт впервые сделал свое щедрое предложение. Солнце так же слабо пробивалось сквозь цветное стекло. И так же как и в тот день, лорд Уингейт неожиданно, без всякого предупреждения, обхватил ее за талию и притянул к себе.

Только на этот раз Кейт не остановила его. Она даже пальцем не тронула лежащий рядом атлас. Она даже не посмотрела на него. Вместо этого она обняла лорда Уингейта за шею и подняла лицо ему навстречу самым бесстыдным образом…

И ей было все равно. Ей было все равно, что случится.

А случилось вот что: лорд Уингейт крепко поцеловал ее, и это было чудесно. А на самом деле даже больше чем чудесно. Это было как раз то, чего она страстно желала в течение всех этих недель.

И когда он крепко сжал ее в сильных руках, она почувствовала, как его тепло обожгло ее через одежду, и это… ну, это тоже было то, что надо. И это было настолько правильным и настолько естественным, ну, то, что она гладит руками его рельефные мускулы — сначала те, которые она ощущала под рукавами сюртука, а затем другие, под рубашкой, на твердой, поросшей густыми волосами груди, потом те, что на животе. До тех пор, пока она не запустила руки еще ниже, так низко, что ощутила твердость его бедер под брюками…

Только теперь он был без брюк, что облегчало ей работу. Лорд Уингейт был вообще без одежды, и она тоже была обнажена. Секундой позже они уже лежали, целуясь, на скрипучей кожаной тахте Сайруса Следжа, их руки и ноги переплелись…

На этом Кейт проснулась. Она тяжело дышала, рука покоилась между ног.

Но это еще не все. Ее рука не просто была между ног, прижатая к той части ее тела, которая нежно пульсировала. Когда она убрала руку, там было влажно.

Сев в постели и пытаясь справиться с дыханием, она поняла, что она мокрая вся. Ручейки пота стекали между ее грудей, а не только между ног.

Она оглядела темную спальню. Все было так же, как тогда, когда она несколько часов назад ложилась спать. Но что-то здесь все-таки было не так, не совсем так.

И тут она вспомнила. Да, конечно, все дело в ней самой.

Ничего, конечно, в этом хорошего не было. Как она ни пыталась, ей не удавалось выбросить из головы то, что она увидела в спальне лорда Уингейта. Да и как бы она смогла? Кейт никогда в жизни не видела нагого мужчину, кроме как на картинах или изредка в виде статуи. И если по правде, то, как ей теперь казалось, картины и статуи даже близко не передавали оригинала. У статуй нет волос, это с одной стороны, а картины… Кейт пришла к единственно возможному выводу, который заключался в том, что все художники — мужчины, и когда их натурщик был похож на лорда Уингейта, они, несомненно, из одной только ревности, если не было других причин, приуменьшали внушительные размеры предмета, понимая, что их собственные — ничто по сравнению с ним.

Таково было предположение Кейт. Других рациональных объяснений у нее не было. Его предмет был очень внушительных размеров. Лорд Уингейт — крупный мужчина, она всегда считала его крупным мужчиной. Но она видела немало картин и скульптур, изображающих крупных мужчин, но их предметы никогда не были такими большими, как у лорда Уингейта.

И это еще не все. Этого, конечно, достаточно, но это еще не все. Потому что Кейт видела его фигуру целиком, за исключением головы, в зеркале было его отражение ниже шеи. Но она и без того знает, как выглядит голова лорда Уингейта, так какое ей до нее дело? Ведь именно о том, что она видела ниже шеи, было невозможно не думать.

Он стоял спиной к ней, но в зеркале отразилось все то, что в других обстоятельствах она не могла бы увидеть. Ее взору открылась широкая грудь, покрытая темными вьющимися волосами; небольшие, цвета меди, соски, прячущиеся в этих волосах; резко очерченные брюшные мышцы на плоском животе; плавные впадины на гладких белых ягодицах; даже густые заросли волос между ног, из середины которых свисал тот самый предмет, который заставил Кейт отчетливо понять, что у художников в течение многих веков, к сожалению, не находилось достойной модели.

* * *

Изабель несколько раз указала Кейт, что та, видимо, пропустила страницу. Впрочем, так и было.

— С вами все в порядке, мисс Мейхью? — поинтересовалась Изабель.

— Конечно. — Кейт ответила слишком поспешно. — А почему вы спрашиваете?

— Такое впечатление, что вы не совсем в себе. У вас сильно горят щеки.

Кейт прижала руки к лицу. Ее пальцы на горящем лице показались освежающе прохладными.

— Это ничего, — проговорила она. — Сегодня вечером довольно тепло, а все окна закрыты, чтобы вы не подхватили еще какую-нибудь болячку.

— А может быть, вы тоже заболеваете? — Изабель явно радовалась такой перспективе. — Ах, тогда у меня будет возможность ухаживать за вами, мисс Мейхью. Разве это будет не здорово?

Мысль о том, что леди Изабель Трэхерн будет ухаживать за ней, показалась Кейт весьма занимательной. Однако ей удалось воздержаться от улыбки и она лишь сказала:

— Это так великодушно с вашей стороны, миледи.

* * *

Сидя на кровати, Кейт потрясла головой, пытаясь прийти в себя.

Вдруг что-то ударило в оконное стекло ее спальни, и Кейт вздрогнула от неожиданности.

Стекло не разбилось, однако когда второй снаряд ударил в него секундой позже, она поняла, что именно этот звук разбудил ее. Первым делом, учитывая время суток и года, ей пришло в голову, что это летучие мыши. Но следующей, более здравой мыслью было: «Да это же кто-то бросает камни мне в окно!»

И она мгновенно вскочила, чтобы посмотреть, кто это делает.

Только в самую последнюю минуту она вспомнила, что ее ночная рубашка лежит комком на постели рядом с подушками. Она накинула пеньюар и подошла к другому окну, которое из-за теплой погоды оставалось открытым.

Все три окна ее спальни выходили в небольшой сад, где были не только хорошо ухоженные и симпатичные клумбы с цветами, но и беседка и маленький пруд с рыбками, в середине которого бил фонтан. Это был очаровательный уголок, и Кейт проводила там немало времени, когда ее подопечная в ней не нуждалась.

Вот почему она не слишком удивилась, когда выглянула из окна и увидела светловолосого мужчину, стоящего у беседки рядом с грушевым деревом. Это не было неожиданностью, но было неприятно, если не сказать больше. Кейт, разглядев его, резко отпрянула в сторону, и ее сердце громко забилось.

Потому что она, конечно же, хоть и не разглядела подробно фигуру, пришла к заключению, что это скорее всего Дэниел Крэйвен.

А кто еще это мог быть? Все остальные ее знакомые — ну хотя бы Фредди — обратились бы к ней обычным путем. Кто, кроме Дэниела Крэйвена, стал бы бросать комья земли в окно ее спальни? Откуда Дэниел Крэйвен узнал, что это ее окно, и вообще, как он смог пробраться в сад лорда Уингейта? Кейт, стоя в темноте с пересохшими губами и запахнув воротник ночной рубашки, могла думать только о том, что он все-таки обнаружил ее.

И ей казалось само собой разумеющимся, что теперь он найдет способ ее уничтожить.

Она и сама не могла сказать, почему была так уверена в этом. В конце концов, ее личные отношения с Дэниелом Крэйвеном можно было назвать приятельскими — до тех, конечно, пор, пока он не сбежал со всеми деньгами.

И еще ночь пожара, разумеется.

Что ему нужно? Что ему нужно от нее? Дэниел Крэйвен привык манипулировать людьми, а для чего она ему нужна? У нее теперь нет денег. А может, он собирается обмануть лорда Уингейта, как он обманул ее отца, и надеется использовать ее в своих целях?

Что ж, если он замыслил что-то подобное, его ожидает разочарование…

Еще один камень ударился в стекло, теперь звук был громче, чем прежде. Кейт испугалась, что шум может разбудить остальных обитателей дома, даже Изабель, спавшую в соседней комнате. Что делать? Если узнает лорд Уингейт, у него не будет другого выхода, как только уволить ее. Компаньонке его дочери непозволительно принимать у себя в спальне джентльменов, да к тому же посреди ночи.

Еще один камень ударил в окно, на этот раз с такой силой, что чуть не разбил стекло.

Ну что ж, она должна спуститься вниз и узнать, что ему нужно, иначе он разбудит весь дом. Прижав руку к груди, чтобы унять бешеный стук сердца, Кейт открыла дверь в коридор и выглянула наружу. Там, конечно, не было ни души. Кажется, время перевалило за три часа. Если повезет, ей удастся отделаться от него и успеть вернуться в постель, прежде чем кто-нибудь проснется…

В сад вели две двери. Первая находилась в библиотеке его светлости, вторая — в комнате для завтрака. Кейт воспользовалась дверью в библиотеке, поскольку она была ближайшей. Хотя весь дом был погружен во тьму, свеча ей не понадобилась, так как лунный свет, падавший через окно, вполне сносно освещал ей дорогу. Она миновала темную массу, которая была письменным столом лорда Уингейта, и открыла запор на двери, ведущей на лестницу в сад. Через стеклянные двери она теперь отчетливо видела светловолосого мужчину, но то, что она увидела, поколебало ее решимость.

Потому что это был вовсе не Дэниел Крэйвен, а…

— Мистер Сондерс!

Кейт стояла, освещенная луной, и, уперев руки в бока, смотрела сверху вниз на молодого человека, который у нее на глазах замахивался, чтобы бросить очередной камень в ее окно. Вздрогнув от ее голоса, он уронил камень и повернулся к ней.

— Мисс… Мейхью, — прошептал он, — это вы?

— Конечно, я.

Ей стало легко, как от холодной воды в знойный летний день. Это не Дэниел Крэйвен — вот единственное, о чем она могла думать. Благодарение Богу, это вовсе не Дэниел Крэйвен. Ее сердце забилось ровнее, она уже бранила себя за то, что допустила мысль, будто это Дэниел Крэйвен. У Дэниела Крэйвена нет причин — никаких причин — искать встречи с ней. и он этого делать не стал бы. Никогда больше.

С другой стороны, Джеффри Сондерс… Что стало причиной его полуночного визита?

Кейт спустилась по каменным ступеням в сад, ее прозрачный пеньюар раздувался у нее за спиной, подобно подбитому кружевами парусу.

— Мистер Сондерс, во имя всего святого, что это вы делаете?

Он, выпучив глаза, смотрел на нее. Он был симпатичным мужчиной, но сейчас выглядел глупо, как и любой другой в подобной ситуации.

— Я… — промямлил он, — я…

— Если вы к леди Изабель, — Кейт старалась не повышать голоса, — то должна сказать, что вы немного не рассчитали и попали не в то окно.

Джеффри посмотрел на ее окна.

— Ох, — выдохнул он, приходя в себя, — значит, я перепутал комнаты?

— Совершенно верно. — Быть может, Кейт и не говорила бы с ним так сухо, не прими она его сначала за Дэниела Крэйвена и если бы он не прервал ее сон, бросив камень в окно. Как бы там ни было, однако сейчас она была в крайне возбужденном состоянии, и у нее не было никакого настроения выслушивать молодого симпатичного бездельника. — Мистер Сондерс, — надменно произнесла она, — должна сказать, мне стыдно за вас. Как вы посмели пробраться тайком во владения лорда Уингейта глубокой ночью?

Он улыбнулся ей чуть глуповато, но тем не менее мило. Он был очаровательным молодым человеком.

— Что мне сказать? — Он пожал широкими плечами. — Я влюблен, мисс Мейхью. Я отдаю себя на вашу милость. Почти целую неделю я не имею никаких вестей от нее. Я прощен, мисс Мейхью? Меня выбросили, как грязную перчатку?

Кейт нахмурилась.

— Лучше было бы признаться, что вы пьяны, мистер Сондерс. Избавьте меня от этих поэтических излияний. Леди Изабель последние пять дней провела в постели из-за простуды.

Его лицо просветлело.

— Простуда? Черт побери, мисс Мейхью! Так мило с вашей стороны сообщить мне это, а не обманывать, как поступили бы другие женщины. — Его улыбка стала циничной. — Я же говорил вам, что из нас получилась бы хорошая команда, мисс Мейхью — Его голубые глаза пробежались по ее пеньюару — И могу добавить, что нахожу ваш наряд просто сногсшибательным. Ужасно жаль, что вы были у баронессы не в нем. Вам бы тогда пришлось отбиваться от ухажеров палкой.

Кейт подумывала, не залепить ли ему пощечину. Но вместо этого она сложила руки на груди, потому что его взгляд не отрывался от ее декольте. Она вшила вставки во все бальные платья, но ей и в голову не могло прийти, что кто-то увидит ее в ночной одежде, слишком легкомысленной для простой компаньонки.

— Мистер Сондерс, — рассердилась Кейт, — покиньте эти владения немедленно! Если я еще хоть раз узнаю о ваших попытках увидеться с леди Изабель подобным способом, я пойду прямо к лорду Уингейту.

— Надеюсь, не в таком виде, — хмыкнул мистер Сондерс, — иначе лорд Уингейт будет, как и я, не в состоянии обращать внимания на ваши слова…

— Тогда, может быть, вы обратите внимание на это, — прошипела Кейт, опустив руки. Ее щеки загорелись.

При слове «это» она изо всех сил наступила ему на ногу. А поскольку на ней были домашние туфли с острыми каблуками, она получила большое удовольствие, увидев, как мистер Сондерс взвыл от боли и запрыгал на одной ноге.

— Запомните это, мистер Сондерс, — высокомерно произнесла она, — просто как пример того, что вы получите от лорда Уингейта, узнай он, как вы вели себя сегодня ночью. Скорее всего он влепит пулю в ваш глупый лоб, а я, например, и слезинки не пролью на ваших похоронах.

Она резко повернулась и направилась по лестнице назад к двери. Позади нее мистер Сондерс скакал на одной ноге, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от боли, и это усилие явно давалось ему с трудом. Когда Кейт вновь оказалась в безопасности — задвижка на двери не позволит ему погнаться за ней, — она несколько секунд смотрела на него, надеясь, что основательно напугала его и теперь он едва ли снова полезет через стену сада, как сделал это сегодня ночью. С другой стороны, отчаявшийся мужчина не всегда контролирует свои поступки. Она решила, что будет наблюдать за ним до тех пор, пока не удостоверится, что он убрался восвояси…

И в этот самый момент Кейт услышала, как поворачивается ручка двери, которая ведет в библиотеку. Она быстро обернулась, и через секунду лорд Уингейт с канделябром в руках вошел в комнату.

Глава 15

— Лорд Уингейт, — проговорила Кейт, когда смогла отлепить язык от нёба, куда он прилип, когда она увидела его входящим в комнату.

Лорд Уингейт бросил на нее удивленный взгляд. Он не видел ее, и Кейт с опозданием поняла, что могла бы уйти незамеченной, если бы держала рот на замке.

С другой стороны, если бы он заметил ее до того, как она дала о себе знать, то мог бы подумать, что она что-то скрывает.

Что, собственно, она и делает.

— Мисс Мейхью? — Лорд Уингейт поднял канделябр, чтобы увидеть ее, стоящую рядом с дверью. — Мисс Мейхью? — Он произнес это с таким изумлением, что могло показаться, будто, несмотря на факт проживания под одной крышей в течение последних нескольких недель, он никак не мог рассчитывать столкнуться с ней. — Что…

Он, несомненно, хотел закончить фразу словами: «…вы делаете в моей библиотеке в три часа утра?» Между тем он был настолько ошеломлен, что не смог продолжать, а просто стоял, уставившись на Кейт. Они, конечно, чувствовали себя неловко, если учесть то, как они были одеты: Кейт в пеньюаре, а лорд Уингейт в халате. Однако Кейт не могла избавиться от мысли, что крайнее смущение хозяина было несколько неадекватно ситуации. Она же, в конце концов, не была голой.

Эта мысль неизбежно напомнила Кейт, в каком виде она в последний раз лицезрела лорда Уингейта, а это, в свою очередь, заставило ее мучительно покраснеть. Всемилостивый Боже! Ее сон! Она совсем забыла о своем бесстыдном сне. И вот они стоят вдвоем в библиотеке — не в той библиотеке, где они стояли в ее сне, но все равно в библиотеке. Больше того, на них было гораздо меньше одежды, чем тогда, когда они стояли в библиотеке в прошлый раз. Немудрено, что маркиз так смущен, хотя вряд ли он мог видеть тот же самый сон или знать о ее сне…

Кейт, поняв, что хозяин ожидает от нее хоть какого-то объяснения, сказала первое, что пришло ей в голову:

— Моя кошка.

Лорд Уингейт еще больше растерялся, если такое вообще возможно.

— Ваша кошка, мисс Мейхью?

Она собралась с силами и ответила так четко, как только смогла, хотя ее слова прозвучали не вполне убедительно:

— Да, моя кошка. Я услышала, как в саду дерутся кошки, и подумала, что Леди… — Тут она сбилась, вспомнив, что никогда не сообщала лорду Уингейту, что у ее любимицы такое странное имя, а также и то, что у нее на самом деле до сих пор не было повода делать этого. Она прокашлялась. — Я подумала, вдруг моя кошка выбежала на улицу.

В отсвете канделябра Кейт заметила, что брови у лорда Уингейта поползли вверх. Ей прежде это не приходило в голову, но тут она вдруг осознала, что в смуглом лице и резких чертах ее хозяина было что-то дьявольское. Когда он поднял брови, то в свете канделябра стал похож на изображения Люцифера, какими они запечатлелись в ее памяти.

— И? — Звучный голос лорда Уингейта вывел ее из мечтательного состояния.

— Что? — глупо спросила она.

— И, — повторил лорд Уингейт с завидным терпением, — это… была… ваша… кошка?

Кейт взглянула через плечо и едва сдержала стон. Этот дурацкий Джеффри взял и уселся на каменную скамью, снял ботинок и изучал пальцы, которым от нее досталось, пытаясь найти — она в этом не сомневалась — места переломов! Идиот! Он что, хочет, чтобы ему снесли голову? Потому что этим обязательно закончится, если лорд Уингейт застанет его там…

— Ах, — проговорила Кейт с непринужденным смешком, отворачиваясь от стеклянной двери. — Нет, оказалось, что это не она. А что… — она отодвинулась от дверей в надежде отвлечь внимание маркиза от того, что творилось прямо за ними, — привело так поздно в библиотеку вас, милорд?

Маркиз, как она и надеялась, следил взглядом за ней. Он настороженно смотрел на нее, словно был уверен, что она помешалась и может в любой миг кинуться за кочергой и напасть на него.

— Я спустился, — начал он осторожно, — потому, что у меня был беспокойный сон, а книга, которую я сейчас читаю, не особенно… успокаивает.

— Да? — Кейт все еще опасалась, что сад находится в его поле зрения. Она подошла к нему и посмотрела на книгу, которую он вынул из кармана халата. — А, «Последний из могикан». Теперь понятно, о чем вы говорите.

Взгляд лорда Уингейта, казалось, прикипел к ее лицу — Кейт, учитывая обстоятельства, была совсем не против этого. Он прокашлялся.

— Я никак не вчитаюсь в нее. Не могу осилить предисловие.

Кейт наморщила нос.

— Предисловие? Чего ради вы мучаетесь с предисловием?

Ей показалось, что лорд Уингейт еще больше изумился, услышав эти слова. Но теперь, будучи совершенно уверенной, что надежно отвлекла его от дверей в сад, она не особенно заботилась о том, что он может счесть ее плебейкой за легкомысленное отношение к предисловиям. Кейт взяла книгу у него из рук, доброжелательно сказав:

— Вам нужно, милорд, что-нибудь такое, что усыпляло бы вас. И вы знаете, у меня есть рецепт. Где у вас стоят книги на «С»?

Он продолжал смотреть на нее сверху вниз. В свете свечей канделябра его глаза казались зеленее обычного.

— На какую букву?

— На «С». — Она кивнула на полки с книгами. — Они, я полагаю, расставлены по именам авторов?

— А-а, — он махнул рукой на стеллаж справа от камина, — вон там.

— Прекрасно. — Кейт сунула руку ему под локоть — смелый ход в этой ситуации, но необходимый, решила она — и потащила его в указанном направлении. Он не сопротивлялся, и Кейт подумала, что ночь, возможно, закончится без убийств.

— Дайте-ка посмотреть. — Она всмотрелась в корешки книг, которые занимали все пространство от пола до потолка. — Поднимите, пожалуйста, свет немного выше, милорд. — Он моментально подчинился. — Вот так лучше. Так, что тут у нас есть? «Саб», «Сал», «Coy»… Ага, вот «Ск». Это наверху. О Господи! Мне кажется, нам придется лезть наверх.

Она освободила руку и взялась за стремянку на колесиках, которую кто-то поставил так, чтобы она всегда была под рукой. Передав — с вежливым «подержите минутку, пожалуйста» — лорду Уингейту томик «Последнего из могикан», Кейт приподняла подол пеньюара и без колебаний поставила ногу на ступеньку.

— Мисс Мейхью, — с тревогой в голосе проговорил лорд Уингейт, поспешно отбросив книгу и схватив ее за локоть. — Мисс Мейхью, уверяю вас, я вполне в состоянии сам найти, что читать…

— О, мне это ничего не стоит, милорд, — улыбнулась Кейт. С высоты, на которой она стояла, Кейт бросила взгляд через арочное окно над дверью и, к своему облегчению, увидела, что мистер Сондерс надел наконец свой ботинок и в данный момент был занят прилаживанием на голове шляпы. Глупец! Она повернулась к книгам, которые были перед ней. — Я совершенно не боюсь высоты, — заверила она хозяина.

— Это видно, — сухо заметил лорд Уингейт. Он не отпускал ее локоть, только теперь она была настолько высоко, что он с трудом доставал до нее. — Тем не менее мне будет много спокойнее, если вы позволите…

— Вот. — Кейт нашла то, что искала, и сняла книгу с одной из верхних полок. — Вот мы где. — Она повернула книгу так, чтобы он внизу мог прочесть название. — «Айвенго». Сэр Вальтер Скотт. Усыпит любого. Эпизоды с Ребеккой хороши, а от всего остального ужасно клонит в сон.

— Да, — несколько нетерпеливо сказал лорд Уингейт. — Я читал это, мисс Мейхью. Давайте слезайте оттуда, пока не упали.

Кейт еще раз взглянула в сторону сада. Мистер Сондерс наконец ушел, и она вздохнула с облегчением. Чего это она старается защитить глупого мальчишку? Она мысленно пожала плечами, так как ответа на этот вопрос у нее не было. Но если маркиз пристрелит ухажера своей дочери в своем же саду, то — она прекрасно это знала — злые языки не оставят его в покое, а про маркиза уже и так немало всякого говорят…

Нет, конечно, Кейт абсолютно не волнует, что будут говорить про ее хозяина. Она думала о его дочери. Каких бы глупостей ни натворил ее отец, Изабель не должна от них страдать. Только об этом, а вовсе не о благополучии лорда Уингейта думала Кейт.

Во всяком случае, так она говорила себе.

— Тем лучше, — произнесла она, спускаясь с лестницы, — что вы уже ее читали, я в этом смысле. Значит, она еще быстрее усыпит вас.

— Большое спасибо за беспокойство, — поблагодарил лорд Уингейт, вновь вцепившись в ее локоть. — Смотрите на ступени, мисс Мейхью, вы только что чуть не наступили на свой… э-э… платье…

— Да что вы, нет, — легкомысленно заверила она.

И в этот миг Кейт запуталась в подоле пеньюара и потеряла равновесие.

Она схватилась за верхнюю полку, но так как ей не хотелось бросать книгу, которая показалась ей оригинальным изданием и потому очень дорогим, она не смогла пользоваться двумя руками и промахнулась. Сердце Кейт заколотилось у самого горла, и она, падая, успела подумать: «Как неудобно. Надеюсь, когда приземлюсь, пеньюар не задерется на голову». Поскольку, конечно же, под ним у нее ничего не было.

Только она не упала. Потому что в самый последний момент лорд Уингейт отбросил канделябр и поймал ее.

Серебряный подсвечник громко стукнул о паркетный пол. При падении все свечи погасли. Внезапно оказавшись в полной темноте, Кейт была вынуждена ждать несколько секунд, пока глаза не привыкнут к едва пробивавшемуся из окон свету луны. Да ей и не на что было смотреть. Ее лицо оказалось прижатым к груди лорда Уингейта — к той самой груди, на которую несколько часов назад она, онемев, смотрела в зеркало. Теперь же, с такого близкого расстояния, эта грудь выглядела еще интереснее. По правде сказать, она не могла ее видеть, но зато очень даже была способна ощущать, и это ощущение было столь же возбуждающим, как и то, что она видела.

Лорд Уингейт был в халате из мягкого атласа. А под ним — сорочка из столь же мягкой ткани. Ни халат, ни сорочка не были, однако, слишком плотными, чтобы она не могла не почувствовать через них волосы, которые, как она помнила, ковром покрывали грудь маркиза.

И они были такими же жесткими, какими она их и представляла, глядя на них в зеркало. А еще слышала четкий ритм его сердца. Оно билось в теплую стену из крепких мускулов. Руки, о которых она так долго мечтала, обнимали ее, держа на весу, а уверенность, с которой он это делал, доказывала, что руки его столь же сильны, как она и подозревала. И впрямь он держал Кейт так, словно она была не тяжелее пушинки.

Но это еще не все, что она ощущала. Потому что, шевельнув ногой, она могла бы почувствовать продолговатую и упругую твердость его бедра — такой она и представляла ее, разглядывая тогда в зеркало. Но прямо над бедром и чуть-чуть левее находилось нечто не столь твердое, как все прочие части его тела. Она почувствовала это, случайно прикоснувшись к тому месту ногой, когда пыталась достать ею до земли, еще не осознавая, что маркиз ее крепко держит.

Однако этот мягкий предмет излучал такой удивительный жар, что Кейт почувствовала его даже через свою и его одежду. Единственное, что было жарче неизвестного предмета, — это дыхание лорда Уингейта на ее щеке. Она взглянула вверх и поняла, что видит в темноте лучше, чем думала. И даже настолько хорошо, что смогла разглядеть губы маркиза всего в одном-двух дюймах от своих.

Сразу после этого она сделала еще одно открытие, которое заключалось в том, что в комнате достаточно света, чтобы увидеть глаза лорда Уингейта.

И как только она их увидела, то сразу поняла, что пропала. Бесповоротно пропала. Потому что в ней вдруг возникла уверенность, что он собирается ее поцеловать. Ведь он держал ее на руках и их тела прижимались друг к другу. И в самом деле, все, что ей оставалось, — это поднять ноги и обхватить ими талию маркиза — именно так, как она видела в своем бесстыдном сне, правда, они пока еще были в одежде…

Милостивый Боже! О чем она думает? Она почувствовала, как загорелось ее лицо, и надеялась лишь, что в свете луны не будет заметно, что она так сильно покраснела. Зачем она вспомнила тот сон? Ей следовало думать о другом. Он собирается поцеловать ее. Следует ли ей разрешить ему это сделать? Вокруг не было никаких атласов, и он прекрасно знает это. Он обязательно поцелует ее. Он просто возьмет и поцелует ее.

Но пока все эти мысли проносились в голове Кейт, с ней начала происходить странная вещь. Она ощутила таинственное саднящее ощущение между ног, которое уже однажды испытала, когда представляла себя в его объятиях. И почему-то сразу в том месте стало влажно.

Однако нечто подобное, похоже, происходило и с лордом Уингейтом: жар в том месте, которое вызвало у нее наибольший интерес, внезапно стал сильнее на несколько градусов… и поднялась не только температура. То место, которое было прижато к ней, начало набухать и из единственного, как она думала, мягкого на теле превратилось в твердое, как камень. Теперь эта твердость упиралась ей в бок.

Неожиданно Кейт поняла, что часть ее тела — та предательская часть, что располагается между ног — очень хотела продолжения. Но…

Но затем этот вопрос перестал быть актуальным, потому что лорд Уингейт поставил ее на пол и отступил от нее на шаг.

— С вами все в порядке, мисс Мейхью? — вежливо спросил он.

Все в порядке? Мозг Кейт с трудом пробирался к смыслу этих слов. Все в порядке? «Ты же собирался меня поцеловать. Ты же собирался меня поцеловать, а потом передумал! Нет, со мной вовсе не все в порядке!»

— Да, — ответила Кейт, — все в порядке, спасибо, милорд.

— Вам не следовало лазать по лестницам в таком наряде.

Кейт удивленно посмотрела на него:

— Да, мне действительно не стоило этого делать.

— Что ж, — он взял книгу, которую она все еще держала в руке, затем наклонился за канделябром, — я благодарен вам за то, что вы предложили мне книгу для чтения. И теперь, полагаю, нам обоим лучше вернуться в свои комнаты. Уже очень поздно. Или рано, как посмотреть.

Кейт лишь молча кивнула и шагнула к двери. Она не помнила, как добралась до своей комнаты. Ей показалось, что лорд Уингейт по дороге о чем-то говорил, хвалил ее за успехи в исправлении манер дочери, спрашивал, как ей нравится дом и не нужно ли ей что-нибудь.

«Да, — кричала душа Кейт, — тебя!»

— Нет, — отвечала она вслух. — Спасибо.

Наконец она оказалась в своей комнате, закрыла дверь, а он ушел к себе. Она была одна, если не считать Леди Бэбби, которая спала, свернувшись калачиком в ногах ее кровати.

Кейт рассеянно развязала тесемки пеньюара, и он соскользнул с ее плеч. Она направилась к кровати. Забравшись вновь под прохладную простыню, она лежала неподвижно и пыталась понять, какого черта — какого черта! — это накатило на нее? Как могла она настолько забыться? Как получилось, что она лежала на руках у лорда Уингейта и с такой страстью желала его? Он просто распутный ловелас, который не задумываясь разбивает женские сердца. Разве Фредди не убеждал ее в этом?

Так зачем же она подняла к нему лицо, словно умоляя его, чтобы он ее поцеловал? Она что, сошла с ума? Очень даже может быть. На самом деле ее свели с ума. Свели с ума видом его обнаженного тела. Вот что явилось причиной. До сегодняшнего дня она была вполне нормальной. Единственный взгляд на то, что скрывается под всеми этими атласными жилетами и аккуратными брюками, — и скромная, невозмутимая Кэтрин Мейхью превратилась в сгусток женских страстей.

Больше того, она не была уверена, что он нравится ей.

Ну хорошо. Он ей нравится. Но уж точно она не влюблена в него, она просто желает быть с ним.

Со вздохом Кейт натянула одеяло на голову. Она знала, что ей еще долго не удастся заснуть.

Глава 16

— Она очень мила, милорд, — сказала баронесса, глядя через лорнет на девушку. — Право же, самая очаровательная девушка в этой гостиной.

Берк, который смотрел в том же направлении, что и баронесса, кивнул. Это чистая правда. Она действительно самая красивая девушка в гостиной. И не только здесь. Так было везде, куда бы они ни приезжали. Она неизменно оказывалась самой красивой девушкой.

— Такая грация! — восхищалась баронесса. — Такой шарм! Ей недолго придется быть одной, помяните мое слово, лорд Уингейт.

Будто он и сам не знает этого.

— И знаете что, — продолжала баронесса, — я не могу избавиться от мысли, милорд, что мой сын Хедли мог бы стать для нее хорошей парой. Если честно, ни одного из них не заподозришь в большом уме. Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из них после окончания школы вообще открывал книгу.

Берк бросил на даму удивленный взгляд, потом вдруг понял всю смехотворность ситуации — ведь она говорила об Изабель, а не о Кейт Мейхью! Ну а почему нет? Кейт Мейхью была предоставлена самой себе и сидела в дальнем уголке гостиной. Женщины вроде баронессы Чайлдресс едва ли станут беспокоиться о паре для компаньонки. Конечно, все это время она говорила об Изабель, которая кружилась в танце в центре зала, об Изабель, которую она объявила самой симпатичной девушкой из всех присутствовавших.

Дама явно не в себе.

Берку вовсе не было жаль добавить Изабель несколько баллов за красоту. Но баронесса слепа — или он сам сошел с ума, — если не способна увидеть, что единственной женщиной в этой гостиной, заслуживающей такие панегирики, была компаньонка его дочери.

— Мне кажется, — пела баронесса, — что они изумительно подходят друг другу. И вам, лорд Уингейт, нет нужды беспокоиться, что я, как некоторые менее просвещенные члены общества, придерживаюсь старомодных точек зрения. Я думаю, что в вашем случае развод был вполне оправданной линией поведения.

Нет. Очевидно, сумасшедший именно он.

Сумасшествие подобралось к нему незаметно, но вцепилось в него мертвой хваткой. Почему же еще он сидит на этом приеме, если не по причине сумасшествия? Ведь он специально нанял мисс Мейхью для сопровождения Изабель на подобные вечеринки. Так чего ради он следует за ними обеими? Это сумасшествие. Сумасшествие подступило к нему в тот далекий дождливый день, когда он решил проверить, как отнесутся к ней люди его круга, и, бросив все свои дела, помчался, как мальчишка, за ней на бал! Дурацкая выходка, потому что он убедился, что далеко не первый ее воздыхатель. И вряд ли последний.

— У моего мужа, конечно, на уме другие идеи, как вы, я уверена, знаете. Я думаю, что вполне могу опустить тот факт, что поддерживаю Хедли во всех его начинаниях и что барон вскоре разделит мою точку зрения.

…То, что ему в результате пришлось оградить ее от приставаний не одного, а двух джентльменов, не могло быть причиной — просто не могло быть причиной — той слепой ярости, которую он тогда испытал.

А вот с чего она вспыхнула в нем, когда он обнаружил, что мисс Мейхью столь же привлекательна для других представителей его пола, как и для него самого, он и не пытался понять. Во всяком случае, тогда. Тогда он просто сказал себе, что она — компаньонка его дочери, а как она сможет присматривать за дочерью, если за ней будут волочиться все щеголи Лондона?

— Ох, лорд Уингейт. — Баронесса положила ладонь на его руку, словно почувствовав, что он перестал ее слушать. — Позвольте рассказать вам о наследстве Хедли. У него три тысячи фунтов в год от моего бедного покойного папочки. Конечно, я знаю, что это не так много, но барон намерен передать ему солидные деньги, как только он выберет подходящую невесту. А ваша дочь, безусловно, вполне подходящая кандидатура.

…Может ли такое быть, что Бишоп просто друг их семьи? Ему казалось, что Кэтрин Мейхью не из тех женщин, которые способны опуститься до лжи. И тем не менее совершенно немыслимо, чтобы ее родители — наверняка всего лишь торговцы или, самое большее, мелкие буржуа — могли быть знакомы с графом. У Берка, маркиза, вообще не было знакомых вне своего круга.

О том, что и в этом кругу знакомых у него было не так уж много, он ни разу не задумывался.

А другой молодой человек… Крэйвен, так она называла его, если он не ослышался. Деловой партнер ее отца? Смешно Почему тогда она так побледнела, когда ее всего-навсего поприветствовал бывший партнер ее отца? Тут что-то не то. В этом Берк был теперь уверен. И он собирался докопаться до истины. Он узнает всю правду.

В то же время он утешал себя тем, что с самого начала подозревал истину, которая скрывалась за отношениями между мисс Мейхью и графом Палмером. Бишоп явно был другом семьи Мейхью. Но только потому, что каким-то образом пробрался в их круг, несомненно, сраженный наповал красивыми губками мисс Мейхью.

Сам Берк прилагал неимоверные усилия, чтобы отвлечься от этих соблазнительных губок. Он, как мог, старался держаться от них подальше. Он проводил целые дни, а порой и ночи в своем клубе, который ему никогда не нравился — во многом из-за того, что он испытывал неприязнь ко всем заведениям, в которых принимали людей вроде него самого.

Но клуб по крайней мере помогал ему не бывать дома, где всегда существовала большая вероятность столкнуться с мисс Мейхью. С мисс Мейхью, которая непостижимым образом притягивала его к себе, подобно тому, как огонь тянется к воздуху.

Одного не пробовал Берк — погасить этот огонь.

И вовсе не из-за недостатка предложений. Совсем нет! Сара Вудхарт была, как никогда, настойчива, пытаясь вернуть его в свою постель. Было и еще несколько дам — жена одного известного члена парламента, балерина и даже русская княгиня сомнительных достоинств, но явно благородного происхождения, — которые в любой момент могли быть в его распоряжении в любом виде. Но они его почему-то вообще не интересовали.

Это отсутствие интереса к плотским утехам беспокоило его больше всего. Он знал, дело было не в его нежелании общаться с женщинами. Просто ему нужна одна женщина. И женщина, которую он желал, была единственной, которой он не мог обладать.

Берк ясно понимал, что даже человек с его подпорченной репутацией не может позволить себе соблазнить компаньонку собственной дочери. И это была единственная причина — в этом он был полностью убежден, — почему он так сильно хочет ее. Она была до невозможности привлекательна. Вот в чем дело.

Это вовсе не означает, что она обладает какими-то редкими достоинствами. Это все ее внешность. Конечно, тут дело не в ее доброте. Доброта теперь едва ли считается необходимой чертой характера молодой женщины — хотя, с другой стороны, кто заставляет компаньонку его дочери давать монетки нищим, или говорить ласковые слова маленьким оборванцам на улице, или даже, к его ужасу, помогать старикам перетаскивать поклажу.

Дело и не в ее бесконечном терпении в отношении всего сущего, начиная со Следжа — какового, считал Берк, следовало отвезти на Папуа — Новую Гвинею и оставить там — и кончая его собственным ребенком, не раз заслуживающим, по его мнению, хорошей взбучки, но ни разу не вынудившим мисс Мейхью произнести хоть одно резкое слово!

Это не связано и с ее манерами — безукоризненными, надо признать, — она столь же вежлива со слугами, как и с его соседями, среди которых есть даже герцог.

Это и не ее располагающая непосредственность. И уж точно не то, что она весьма трудолюбива и аккуратна, никогда не кричит и не скандалит, как женщины, с которыми ему довелось столкнуться на жизненном пути.

И это не ее смех, который порой, особенно когда он старается избегать встреч с ней, доносится из комнаты Изабель.

И не потому, что когда он говорит с ней, то уверен, что его слушают, или когда она отвечает, то всегда с редчайшим из всех качеств — честностью.

Он не мог в это поверить. Не мог после стольких лет, когда ему лгали многие женщины, и в первую очередь его собственная жена.

Нет. Это всего-навсего ее внешность, все очень просто. Да, его никогда прежде не влекло к маленьким женщинам, блондинкам и… да, к девственницам. Но в ней было что-то такое, что заставляло его желать ее больше, чем любую другую женщину.

Скорее всего в этом повинны ее губы. И вправду, ему редко удается прогнать из головы мысли о ее губах. С другой стороны, он не видел ничего плохого и в том, что у нее появилось пристрастие бегать по его дому среди ночи в просвечивающей, практически прозрачной ночной одежде. И как ему удалось удержаться от того, чтобы не разложить ее прямо на столе и не овладеть ею всеми возможными способами, — этого он все еще не мог понять. В нем, должно быть, несмотря ни на что, все же сохранилась капля самообладания.

Но это было непросто. То, что он отпустил ее после того, как она так чудесно оказалась у него на руках, потребовало от него огромного самообладания. Когда эти губы — они с самой первой их встречи не оставляли его в покое — были так близко от его губ, он едва не удовлетворил свое желание, которое всего за несколько недель стало почти навязчивым, — поцеловать их.

Ведь и она тоже хотела его. Он был в этом уверен. У нее в руках была книга — большой, тяжелый томик Скотта, — а она даже не подумала им воспользоваться. Она была полностью готова к тому, чтобы он поцеловал ее. А он этого не сделал. Он в самый последний момент опомнился и отпустил ее.

Почему?

Потому, что он сумасшедший. Вот и все. Просто совершенно и бесповоротно сумасшедший.

— И вам не стоит беспокоиться, милорд, — журчала баронесса. — Это правда, что в последнее время у нас появились кое-какие финансовые проблемы — барон захотел вложить деньги в африканские алмазные копи несколько лет назад, и мы все знаем, что из этого вышло, — но любая сумма, которую вы дадите своей дочери, конечно же, останется за ней. Мы мыслим вполне прогрессивно. Теперь даже бароны начинают понимать, что женщины вполне в состоянии распоряжаться своими финансами — конечно, с помощью управляющего.

Берк повернулся к ней:

— Баронесса Чайлдресс.

Она понимающе ему улыбнулась:

— Милорд?

— Если ваш сын… вы сказали, что его зовут Хедли? Значит, Хедли. Так вот, если Хедли хоть раз появится рядом с моей дочерью, баронесса Чайлдресс, я лично вырву у него печень. Вы меня поняли?

Даже пудра не смогла скрыть бледности, которая разлилась по лицу баронессы.

— Лорд Уингейт… — заикаясь, пробормотала она, но он больше не желал ее слушать. Он уже пробирался по краю танцевальной площадки, прокладывая себе путь локтями.

Потому что от его глаз не могло укрыться, что мисс Мейхью сидит уже не одна. К ней присоединился какой-то молодой светловолосый джентльмен. И это был, к его разочарованию, не граф Палмер, которого он бы с искренним удовольствием повозил лицом по паркету. Нет, это был другой, Крэйвен, тот, что так сильно расстроил ее.

Берк не был знаком с этим парнем — он даже никогда о нем не слышал, в чем, в общем, не было ничего необычного, поскольку Берк не знал многих и приучил себя не уделять внимания сплетням, так как сам был предметом многих из них, — и знал, что ему не будет так же приятно отпугивать его, как если бы на его месте был Бишоп. И тем не менее он предвкушал, как развлечется с этим парнем, который, судя по тому, как побледнело лицо компаньонки его дочери, сильно действовал ей на нервы.

* * *

— О да, — говорила мисс Мейхью своим удивительным хрипловатым голосом, который казался чересчур низким для женщины таких крошечных размеров и не раз становился причиной того, что волосы на руках Берка вставали дыбом. В голосе ее не звучало тревоги, которую, как он считал, она должна была испытывать. — Леди Бэбби выжила. Ее, кажется, нашли в шкафу в тот день, когда пожар наконец потушили.

Крэйвен первым заметил его и заговорил с наигранным энтузиазмом:

— Вот так-так! Какой сюрприз. Посмотри-ка, Кэти, твой друг пожаловал к нам. Опять.

Кейт резко повернулась на стуле и охнула от неожиданности. Как только Берк подошел к ним, вся краска, которая ушла с ее лица, вдруг разом вернулась обратно, и ее щеки запылали жарким румянцем. Берк удивленно смотрел на эти метаморфозы, не в силах вымолвить ни слова. Ничего подобного ему до сих пор видеть не доводилось.

Кейт поспешно вскочила и принялась нервно наматывать шелковый шнурок от сумочки себе на палец.

— Ах, — произнесла она. — Я… я…

Берк не обратил на нее внимания — настолько, насколько он был способен не обращать внимания на Кэтрин Мейхью — и, быстро протянув руку к молчаливо улыбавшемуся Крэйвену, весело сказал:

— Поскольку сцена уже становится привычной, полагаю, мне следует представиться. Берк Трэхерн, маркиз Уингейт.

Крэйвен протянул свою руку, сжав пальцы Берка намного слабее, чем тот.

— Дэниел Крэйвен, — объявил он с приятной улыбкой, — эсквайр. — Затем он подмигнул Кейт, что возмутило Берка даже сильнее, чем пальцы этого мерзавца, покоящиеся на спинке стула, на котором сидела девушка, и сказал: — Выходим в свет, Кэти? Зачем нам граф, коль скоро можно заполучить маркиза, а?

Румянец, который ярко цвел на щеках мисс Мейхью, разом исчез. На миг показалось, что она покачнулась, словно он грубо толкнул ее. Но прежде чем Берк успел занести кулак, она едва слышно проговорила:

— Лорд Уингейт — мой хозяин, Дэниел. Я компаньонка его дочери, леди Изабель.

Крэйвен переводил взгляд с пепельно-серого лица Кейт на сжатые кулаки Берка.

— Ого! Я не собирался никого обидеть, милорд. Мы с Кэти старые друзья. Я просто немного пошутил.

— Мне кажется, что мисс Мейхью не нравятся ваши шутки. — Берк с трудом сдерживал ярость. — И мне тоже. Думаю, в будущем вам придется поискать для своих шуток кого-нибудь другого.

Крэйвен не был маленьким мужчиной. Он был того же роста, что и Берк, разве что чуть поуже в плечах. Сойдись они в поединке, трудно было бы сказать, кто выйдет победителем. Если, конечно, не считать, что Берк не проиграл ни разу в жизни, и поэтому предположение, что его могут побить, само по себе казалось нелепостью. Он даже был бы рад, если бы Крэйвен напал первым, несмотря на то что кулачный бой на балу у леди Тетмиллер не лучший способ найти для Изабель подходящего мужа. Но в то же время это могло бы помочь избавиться от напряжения, которое накапливалось в нем на протяжении всех последних недель…

Однако Крэйвен даже пальцем не пошевелил.

— О, мне очень жаль. Не знал. Прошу простить меня, если я показался грубым, — извинился он, а затем, улучив момент, сделал вид, как будто обнаружил в толпе знакомое лицо. — Ах! — воскликнул он. — Это Барнс. Простите, мне придется покинуть вас…

И, к разочарованию Берка, он скрылся.

Но Кейт вовсе не выглядела разочарованной. Она испытала огромное облегчение, когда Крэйвен ушел. Поэтому Берк не мог удержаться, чтобы не спросить, причем довольно резко:

— Мисс Мейхью, кто для вас этот человек? Облегчения, которое секунду назад плескалось в ее глазах, как не бывало.

— Я говорила вам, — едва слышно произнесла она. — Он был деловым…

— …партнером вашего отца, — закончил за нее Берк. — Да, да, вы это говорили. — Он понял, что большего ему пока не добиться. — Что ж, мисс Мейхью, будьте любезны, дайте мне знать, если он потревожит вас снова.

Кейт широко раскрыла глаза.

— Дать вам знать? Но что вы сможете с этим поделать?

Он улыбнулся ее наивности.

— Предоставьте это мне.

Однако она была не настолько наивна.

— Вы не можете убить его, милорд, — с некоторым сожалением сказала она.

Берк взглянул на нее удивленно:

— Не могу? Почему? Надеюсь, вы не влюблены в него, мисс Мейхью, из-за чего не в силах видеть его кровь? Ведь любому видно, что вы ужасно боитесь его.

— Вовсе нет. — Она упрямо выставила подбородок. — И не потому вы не можете его убить.

— А почему же? — Он помимо своей воли отметил, что даже упрямство ей к лицу. В самом деле, если учесть количество девушек в розах и кружевах, которые заполняют здесь все свободное пространство — не говоря уже об их старших сестрах и матерях, увешанных драгоценными камнями и задрапированных в бархат, — трудно поверить, что самой прелестной женщиной среди них могла оказаться бывшая гувернантка, а ныне — компаньонка в скромном платье из серого шелка, на которой нет ни кружев, ни украшений.

И тем не менее это так. Конечно, может найтись человек, который будет это отрицать, но, если по чести, Берка не волновало ничье мнение, кроме его собственного. А по его мнению, Кейт Мейхью была самой красивой женщиной из всех, каких ему доводилось видеть.

Вот почему в тот вечер, когда он впервые встретил ее — в тот вечер, когда она напала на него со своим зонтом, — ему следовало бежать, бежать как можно дальше от нее.

— Почему же я не могу его убить? — повторил он.

— Потому что это вызовет скандал, — неохотно проговорила она. — А тогда у вашей дочери не останется выбора, как только выйти замуж за Джеффри Сондерса, поскольку он будет единственным, кто не захочет расстаться с ней.

Берк обдумывал сказанное, в то время как рядом с ним Кейт делала вид, будто крайне озабочена содержимым своей сумочки, которое она вдруг стала энергично перебирать. Берка осенило: ведь это их первая встреча со времени происшествия в библиотеке недельной давности, и наверняка ее смущает его присутствие. Что ж, это вполне естественно, если учесть ее молодость и неопытность. Значит, он должен попытаться вернуть ситуацию в нормальное русло. Следует дать ей понять, что, с его точки зрения, в их отношениях ничего не изменилось.

Ну почти ничего.

— Я полагаю, — начал Берк, наблюдая за тем, как мисс Мейхью, достав из сумочки золотые часики, поднесла их слишком близко к глазам, хотя у них над головой ярко сияла огромная люстра, — что с Изабель все в порядке. Эти танцы… они не слишком ее утомят?

— О нет. — Мисс Мейхью спрятала часики в сумочку, по-прежнему избегая смотреть на него. — Она чувствует себя прекрасно. Сегодня врач объявил, что она абсолютно здорова. К сожалению, она опять слишком открыто боготворит мистера Сондерса, вместо того чтобы сдерживать свои эмоции.

— Пожалуй, — согласился Берк.

Как бы ему хотелось, чтобы она смотрела ему в глаза! Он не мог выносить эту проклятую неловкость. Если бы только он не решил в тот вечер бросить читать «Последнего из могикан». Если бы только он остался в своей комнате. Тогда бы он ни за что не столкнулся с мисс Мейхью, одетой в прозрачный пеньюар, и никогда не узнал бы, что корсет, надетый на ней сейчас, всего лишь ненужная ей безделица. Ее талия и без того достаточно тонка от природы. А груди, спрятанные под этим шелком, хотя и невелики, но очень близки к совершенству. И он не только прекрасно рассмотрел их — на самом деле что это за компаньонка, которая носит прозрачные пеньюары? — но еще и чувствовал их через ткань своего халата. Ее соски, твердые, как маленькие камешки, казалось, прожгли дырки на атласных лацканах. А каково ощущать их в ладони — вот вопрос, который Берку с тех пор не давал покоя.

Кейт обнаружила нитку, торчащую из перчатки, и занялась ею, обрадовавшись предлогу не смотреть на маркиза.

Может, она сердится на него? Или просто смущена? Может, он всего лишь льстит себе, считая, что она ждала от него поцелуя?

Но ведь ее еще никогда не целовали. В этом, как и в том, что она девственница, он был абсолютно уверен. Чего Берк не знал, так это как следует обращаться с девственницами. Ему не хотелось напугать ее. Конечно, нет смысла припоминать, как ему удалось это с Элизабет, — в их первую брачную ночь он обнаружил, что его жена не девушка, хотя и была на свадебной церемонии в белом платье.

Берка вдруг осенило.

— Мисс Мейхью, я хочу сказать вам, что если тот человек — или любой другой — досаждает вам, то я буду счастлив избавить вас от его назойливости.

Она посмотрела на него так, словно перед ней стоял умственно неполноценный человек.

— Лорд Уингейт! Я говорила вам: мистер Крэйвен ничего для меня не значит. Это просто старый…

Берк скрипнул зубами.

— Может, и так, — прорычал он. Сказав это ей в ухо, поскольку в зале было так шумно, что он едва слышал даже собственные слова, Берк не мог не обратить внимание на то, что ухо мисс Мейхью весьма милое, маленькое и чистое, как и все в ней. — Однако, мне кажется, его намерения в отношении вас мало напоминают дружеские…

Прежде чем она успела открыть свой очаровательный ротик, чтобы ответить, кто-то потянул его за рукав.

— Лорд Уингейт? — произнес знакомый голос.

Он потряс головой, не желая, чтобы прерывали его разговор с мисс Мейхью, пусть даже весь мир пытался бы это сделать. Но дама, стоявшая рядом с ним, не собиралась отступать.

— Милорд? — его снова потянули за рукав. Затем последовало мягкое, многообещающее: — Берк? — Она так часто произносила это имя, как правило, из вороха простыней и подушек.

Он почувствовал, как кровь стынет в жилах. Что она здесь делает? Наверняка ведь ее никто не приглашал. Ей не место на балу дебютанток. С другой стороны, хозяйки балов так жаждали, чтобы их вечеринки проходили успешно и пользовались популярностью, что приглашали почти любого, кто хоть отдаленно мог считаться принадлежащим к свету.

Даже актрис.

— Ты не хочешь представить меня своей новой маленькой подружке, Берк? — Голос Сары был похож на кошачье мурлыканье, когда ее рука змеей проскользнула ему под локоть.

Берк сверху вниз посмотрел на нее. Сара, как всегда, была чрезмерно напудрена и изысканно одета. Трудно было поверить, глядя на нее, что под этой пышной грудью — большая часть которой была теперь выставлена на всеобщее обозрение — бьется сердце, которое, как она продолжала настаивать в потоке писем, адресованных ему, навсегда разбито его жестоким уходом.

Берк нисколько этому не верил. И на ее вопрос он ответил коротким «нет» и отстранился от ее руки.

Сара заморгала подведенными глазами, став похожей на обиженного ребенка. Это выражение лица она часами оттачивала перед зеркалом. Берк знал об этом, ведь было время, когда ему нравилось наблюдать за этими ее упражнениями.

— Лорд Уингейт, — в ее голосе теперь звучала детская обида, — так вы обращаетесь со старым другом?

Прежде чем Берк ответил, мисс Мейхью сказала:

— Нет, конечно, нет, миссис Вудхарт. Но, видите ли, я не новая маленькая подружка лорда Уингейта. Я — мисс Мейхью, компаньонка его дочери.

Хотя обида покинула лицо миссис Вудхарт, ее сменило новое выражение. Берк определил его как подозрение.

— Как же, — многозначительно проговорила она, — компаньонка!

— Несколько месяцев назад я видела плакат, на котором вы изображены в роли леди Макбет, миссис Вудхарт, — продолжала Кейт, — вот потому я и узнала вас.

— И в самом деле, — промурлыкала Сара, и ее брови высоко вскинулись. Берк знал, что это плохой знак. Это означало, что она собирается сказать какую-нибудь гадость. Чтобы избавить мисс Мейхью от оскорблений да и самому избежать неудобного положения, он быстро схватил актрису за руку повыше полного локтя.

— Миссис Вудхарт, — с мрачной безысходностью произнес он. — Могу ли я пригласить вас на танец?

— Конечно, Берк, — ответила та.

Но Берку не удалось достаточно быстро увести ее, и Сара успела на прощание пустить парфянскую стрелу:

— Что ж, теперь понятно, чем ты занимал время на протяжении всех последних недель, Берк.

Кейт, конечно же, слышала это. Все слышали. Сара именно этого и хотела. Она считала себя потерпевшей стороной, несмотря на то что Берк неоднократно напоминал ей, что это он застал ее с другим мужчиной. Он всегда гордился тем, что все его прежние связи — за исключением женитьбы — заканчивались полюбовно. Разрыв с Сарой Вудхарт, похоже, будет не столь безоблачным.

Но насколько он будет непрост, он даже не представлял. До тех пор, пока она не ударила его наотмашь по лицу. Это случилось несколько секунд спустя, после того как он во время танца сообщил, что в его жизни ей больше нет места и что, если она еще когда-нибудь заговорит с ним на любом приеме, где он будет с дочерью, он лично проследит за тем, чтобы всякое финансирование любой пьесы, в которой она принимает участие, было немедленно прекращено.

Большинство гостей и, конечно, хозяйка бала стали свидетелями произошедшего или услышали звук пощечины, и все видели, в том числе и Кейт Мейхью, как Сара поспешно уходит из зала, а юбки ее платья злобно колышутся из стороны в сторону.

Глава 17

— Джеффри, — послышался мечтательный голос Изабель, — говорит, что у него есть о чем попросить меня, мисс Мейхью.

Кейт, сидевшая в своем углу, промолчала. Она была слишком занята своими переживаниями, чтобы прислушиваться к щебетанию Изабель.

— Вы слышите, мисс Мейхью? — Изабель немного подалась вперед — Я сказала, что Джеффри говорит, что у него есть о чем попросить меня.

— Мистер Сондерс, — рассеянно поправила ее Кейт. — Обращаться к молодым людям по имени вульгарно, если они не являются вашими родственниками.

— Хорошо, мистер Сондерс сказал, что у него есть о чем попросить меня, мисс Мейхью.

— Ну и что же? — Голова у Кейт и впрямь была забита мыслями. Можно даже сказать, что она обеспокоена… может, даже глубоко обеспокоена. Но она понимала, что не стоит показывать этого своей подопечной. И поэтому она спросила: — Почему тогда мистер Сондерс не задал свой вопрос сегодня вечером, если это настолько важно? Возможностей у него было немало. Сколько раз вы с ним танцевали?

— Четыре, — все тем же мечтательным голосом ответила Изабель.

— И что же? — снова спросила Кейт. — Возможности у него были. Порой мне волей-неволей приходит мысль о том, что молодому мистеру Сондерсу не хватает ума.

Изабель нисколько не обиделась на этот выпад.

— Думаю, он не спросил меня сегодня на балу потому, что хочет сделать это в более романтической обстановке. У леди Тетмиллер ее очень не хватает, вам не кажется, мисс Мейхью?

Кейт ответила не сразу. Романтическая обстановка — или ее отсутствие — у леди Тетмиллер едва ли занимала ее мысли. Нет, у Кейт из головы не выходило то, что произошло перед тем, как они покинули бал: Дэниел Крэйвен в самую последнюю минуту неожиданно схватил ее за руку и спросил:

— Кэти? Все в порядке? Мне показалось, что этот лорд Уингейт, возможно…

Сейчас она бы знала, что ответить, но не час назад, когда он появился словно из ниоткуда и принялся весело болтать об их общих знакомых. На этот раз она даже не побледнела, но тихо сказала, набрасывая шаль, которую уже успела получить в гардеробной:

— Все хорошо, мистер Крэйвен. Мне бы только хотелось…

— Мистер Крэйвен? — Он выглядел удрученным. — Я помню, ты называла меня Дэниел.

Глядя на него, Кейт ответила:

— Я тоже помню то время, мистер Крэйвен. Но это было очень давно. Еще до пожара…

— К черту пожар! — горячо воскликнул Дэниел. — Разве может какой-то проклятый пожар так сильно все переменить, Кейт, что у тебя больше нет времени для старых друзей?

Она изумленно посмотрела на него.

— Конечно, может, мистер Крэйвен. Пожар переменил все. Вам следовало бы знать это. В конце концов, вы же были там.

Дэниел отшатнулся, словно она, как и ее прошлое, вдруг полыхнула огнем.

— Что ты имеешь в виду? — слишком поспешно спросил он. Его бледные глаза впились в ее лицо. — Что ты имеешь в виду? Меня там не было, Кейт. Меня не было даже близко…

Кейт не услышала конца фразы, потому что Изабель начала звать ее, злясь из-за того, что потеряла перчатку. А теперь, в карете по дороге домой, Кейт удивлялась самой себе. Ну зачем она сказала, что он был в доме в ночь пожара? О чем она только думала? Не было его там. Не было.

— Ну, — капризно проговорила Изабель, возвращая Кейт к действительности. — Ну, мисс Мейхью? Разве вы не согласны со мной? По поводу того, что у миссис Тетмиллер недостает романтической обстановки?

Кейт засмеялась:

— Романтической? Я вряд ли смогу ответить на этот вопрос, поскольку, как вы говорили, я слишком стара, чтобы питать малейшую надежду на внимание хоть какого-нибудь мужчины.

— Ах, — произнесла Изабель, легкомысленно махнув рукой, — я знаю по крайней мере одного мужчину, который очень хотел бы быть с вами, мисс Мейхью. Но сейчас мы говорим обо мне. Я думаю, что Джеффри намерен сделать мне предложение.

— И на что, — поинтересовалась Кейт, — он вам предлагает жить? У мистера Сондерса долгов больше, чем денег, вы же знаете.

— Просто мне придется убедить папу заплатить все его долги, — пожала плечами Изабель. — И тогда мы с ним все начнем сначала.

— Ваш отец скорее согласится выдать вас замуж за папуаса с Новой Гвинеи, чем за Джеффри Сондерса, — улыбнулась Кейт.

Снова легкомысленное движение руки.

— О папе уж я позабочусь. Думаю, он сделает все, что я скажу, после этой неловкой сцены на балу.

Кейт вдруг заинтересовалась видом из окна кареты.

— Не знаю, о чем это вы, — солгала она.

— Ах, мисс Мейхью, не надо притворяться, что вы ничего не видели! Миссис Вудхарт залепила ему такую пощечину, что было слышно до самого Ньюкасла. Меня так не унижали еще никогда в жизни! Правда. Все мои друзья считают, что он сказал ей что-то пошлое и это ее оскорбило.

Кейт посмотрела на Изабель, и ее брови поползли вверх.

— Пошлое?

— Да. Разве не милое словцо? Я вычитала его в одной из ваших книг. Забыла в какой.

Кейт опять отвернулась к окну.

— Я уверена, — после минутного молчания заговорила она, — что они просто поспорили. Миссис Вудхарт — актриса и, вероятно, любит драматические жесты вроде сегодняшнего. Я уверена, что никаких пошлостей там не было.

— Они не спорили! Папа бросил ее несколько месяцев назад. У него нет любовниц с тех пор, как вы приехали к нам, мисс Мейхью.

Кейт притворилась, что всецело поглощена видом проезжавшего мимо ландо.

— Откуда вы все это знаете, — пробормотала она, — никак не пойму.

— О, это просто. Дункан мне сказал.

Кейт покачала головой.

— Вам не следует слушать сплетни, которые распускают слуги, леди Изабель. Вы должны быть выше всяких сплетен.

— Эхе-хе. Для всех давно очевидно — во всем доме, а теперь, вероятно, и во всем Лондоне, — что он влюблен в вас, мисс Мейхью.

Теперь Кейт была вынуждена оторваться от пейзажа за окном и в ужасе уставиться на свою подопечную. Ее щеки заливала краска.

— Леди Изабель! — вскричала она, но ее голос сорвался.

— Но это же правда! — Изабель сейчас напоминала Леди Бэбби, когда той удавалось поймать особенно жирную мышь. Девушка уютно устроилась на своем сиденье и только не мурлыкала от удовольствия. — Вы уже, наверное, заметили, как он пытается избегать вас, когда мы дома. Потом, он появляется всюду, куда бы мы ни поехали, точно по часам. Он ничего с собой не может поделать. Я уверена, что каждое утро, просыпаясь, он говорит себе, — она неумело изобразила густой голос отца: — «Сегодня я обязательно постараюсь не встречаться с мисс Мейхью». Но к вечеру вся решимость улетучивается, потому что перед вами, мисс Мейхью, и вправду невозможно устоять. Как перед шоколадкой.

Кейт посмотрела на нее со всей суровостью, на какую только была способна.

— Леди Изабель, вы должны прекратить эти насмешки! Это неуважительно по отношению к вашему отцу и очень зло по отношению ко мне.

Изабель словно не слышала ее слов.

— Даже миссис Клири на днях кое-что сказала. Она сказала: «Пропускать ужин — это так не похоже на его светлость. Но мне кажется, он не ужинал дома все последние три месяца». А три месяца — это столько, сколько вы живете у нас, мисс Мейхью. Он избегает вас, вероятно, потому, что сам ваш вид заставляет его терять голову от вожделения.

Кейт, которая поняла, что чем больше она будет протестовать против этой темы, тем больше Изабель будет ковыряться в ней, сказала только:

— И где вы нашли эту фразу? Уж точно не в моих книгах.

— Папа всегда обходился без любовниц самое большее три недели, — продолжала Изабель. — Один раз было шесть недель, но это оттого, что у него случилась травма от падения с лошади. А как только он выздоровел, тут же нашел себе женщину. Должно быть, он и вправду влюблен в вас, мисс Мейхью, иначе он бы уже нашел замену миссис Вудхарт.

Кейт проговорила сдавленным голосом:

— О, смотрите! Вот мы и на Парк-лейн.

«Благодарю тебя, Господи!»

— А может, нам устроить двойную свадьбу? — задумчиво протянула Изабель. — Вы и папа, Джеффри и я. Было бы здорово, да, мисс Мейхью? Мы были бы такими привлекательными молодыми парами. Вы бы с папой смотрелись хорошо: вы такая маленькая, смешливая, и папа — большой и громоподобный.

Кейт больше не могла игнорировать эту тему.

— Леди Изабель! — вскипела она. — Надеюсь, вы это все не серьезно? Вы ведь не можете всерьез полагать, что у вашего отца способна зародиться мысль о женитьбе на женщине, работающей у него в доме?

Однако Изабель выглядела абсолютно серьезной.

— А почему нет, мисс Мейхью? — пожала она плечами. — Вы же не какая-нибудь актриса или, — она скривилась, — балерина.

— Маркизы, — прорычала Кейт свирепо, надеясь таким образом положить конец глупому разговору, — не женятся на компаньонках своих дочерей!

Изабель задрала нос кверху.

— Женятся! — заявила она. — Если, конечно, маркиз — это мой папа, а компаньонка — это вы, мисс Мейхью!

Экипаж остановился. Кейт вскочила и вышла первой, чтобы больше не слышать бессердечной болтовни Изабель. Она не посмела поднять глаза на лакея. «Господи, — думала она, — неужели и Бейтс считает, что лорд Уингейт влюблен в меня?» А в прихожей, где их ждал дворецкий, чтобы узнать, не нужно ли дамам чего-нибудь, прежде чем они поднимутся к себе, Кейт, глядя на него, сказала себе: «Ну, уж мистер Винсенс-то такого точно никогда не подумает!» А оказавшись в своей комнате и снимая платье, она услышала хихиканье служанки Изабель, доносившееся из соседней комнаты, и застонала: «О нет! Только не Бриджит!»

Ворочаясь обнаженной в своей кровати — она отказалась от ночной рубашки с того дня, как случайно увидела лорда Уингейта выходящим из ванной, — она в тысячный раз спрашивала себя, почему она не бросит все это и не выйдет замуж за Фредди? Если она поступит так, то все проблемы сразу исчезнут. Что из того, что она не любит его, ведь она уже начала думать, что любовь вовсе не столь приятная вещь. Правда, он почему-то давно не возобновлял предложения — их отношения в последнее время были несколько натянутыми из-за появления этой певички из Вены, — но Кейт знала, что Фредди не скажет ей «нет», если она задаст ему этот вопрос.

К сожалению, в ее плане имелось одно уязвимое место — кроме матери Фредди, конечно, — он, физически избавляя ее от лорда Уингейта, не мог дать гарантии, что она сможет выбросить его из головы, где он находился постоянно всю неделю с той роковой ночи в библиотеке. И было бы совсем нечестно выйти замуж за Фредди, зная, что любишь кого-то другого… если то, что она испытывала к маркизу, было любовью. Кейт не была уверена, что это обозначается словом «любовь». Фраза, которую произнесла Изабель — «терять голову от вожделения», — пожалуй, больше соответствует действительности.

Сон, который в последнее время стал каким-то беспокойным, в ту ночь пришел к ней на удивление быстро. Как обычно, ей снился ее хозяин — на этот раз они оба были на лестнице обнаженные, конечно, — когда она внезапно проснулась от знакомого звука. Сев на кровати, она недоверчиво посмотрела в сторону окна.

Вот опять. Звук камешка, ударяющегося о стекло. Этот идиот не может отказаться от своих проделок. Несмотря на все ее угрозы, он опять пришел, и, несомненно, для того, чтобы задать Изабель тот дурацкий «вопрос», о котором она болтала.

Что ж, на этот раз он пожалеет об этом. Она позовет лорда Уингейта. Посмотрим, что будет.

Откинув простыни, Кейт поспешно набросила ночную рубашку и пеньюар. Однако как только она вышла в коридор, сразу решила, что не станет будить лорда Уингейта. Это будет означать дуэль, поскольку человек с характером маркиза едва ли захочет ограничиться словесным выговором. А известие о дуэли наверняка выйдет наружу, и слухи начнут распространяться со скоростью степного пожара до тех пор, пока в обществе наконец не начнут судачить о том, что отец Изабель обнаружил мистера Сондерса в постели своей дочери и выбросил его в окно…

Нет, она не станет будить маркиза. Она разберется с ситуацией сама. Она еще раз покажет Джеффри Сондерсу, какой противной может быть, если ее к этому вынудить.

Однако в саду оказался вовсе не Джеффри Сондерс. Это был Дэниел Крэйвен.

— А вот и ты. — Он опустил руку, в которой была целая пригоршня камней, которые он явно собирался бросать ей в окно. — Благодарение Господу, я опасался, что перепутал окна.

Кейт смотрела на него, не в силах произнести ни слова. В дальнем уголке ее мозга возникла мысль, что он, должно быть, пьян. Другого объяснения быть не могло.

— Надеюсь, ты не сердишься, Кейт. — Он бросил камни и вытер руку о штанину. — Я спросил того мальчишку, от которого без ума твоя маленькая леди Изабель, как к тебе лучше пробраться — в смысле, минуя это чудище, твоего хозяина, — и это то, что он порекомендовал. Ты не обижаешься на меня, Кейт?

Кейт покачала головой — не в ответ на то, что он спросил, а потому, что она никак не могла поверить в то, что видит.

— Что, — севшим голосом прошептала она, — ты тут делаешь?

— А разве не ясно, Кейт? — Он улыбнулся — улыбка была отчетливо видна ей в лунном свете. Она знала, что он улыбается, чтобы подбодрить ее, но у нее от страха по спине поползли мурашки. — Я должен был прийти. После того, что ты сказала сегодня вечером…

Она замерла.

— Что я такого сказала? Что такого я могла сказать, что заставило тебя поступить настолько… настолько глупо?

— Глупо? — Ему, кажется, не понравилось, как прозвучало это слово. Улыбка пропала. Кейт была, пожалуй, благодарна ему за это. — Что глупого в том, что мне захотелось повидать тебя, Кейт?

— Ты можешь повидать меня утром, — ответила она. — Как нормальный человек, зайдя через дверь. А это… это безумие, Дэниел. Мне нужна эта работа. Ты лучше других должен знать, как мне нужна эта работа. Ты хочешь, чтобы меня уволили?

Похоже было, что он немного расслабился.

— Конечно, нет, — удивился он. — Как ты могла такое подумать? Просто ты ведь слышала его — твоего лорда Уингейта — сегодня вечером. Видно, я ему не особенно понравился. Я совсем не был уверен, что он позволит мне встретиться с тобой нормальным способом. О чем ты только думала, Кейт, когда соглашалась работать на такого человека, как он?

Кейт ответила вызывающим тоном:

— Он очень добрый человек, и я была бы тебе благодарна, если бы ты держал свое мнение при себе. И если хочешь знать, у меня не было большого выбора. Кое-кому из нас приходится зарабатывать на жизнь. Не у всех же имеются алмазные копи.

Он вздрогнул, будто она его ударила.

— Кейт, — проговорил он голосом, который должен был изображать нежность.

Она резко оборвала его.

— Если честно, Дэниел, — бросила она, — я думаю, будет лучше, если ты уйдешь.

Он выглядел обиженным.

— Кейт, — повторил он, широко разведя руки. — Как ты можешь говорить такое? Нам так много нужно сделать вдвоем, тебе и мне. Почему-то мне никак не удается сказать, как мне жаль, что все так случилось — между твоим отцом и мной. Это неправда все, что он всем рассказывал обо мне. Я имею в виду, что ты, естественно, прислушалась к его словам, но на самом деле, Кейт, я не брал ничьих денег. Я не виню его за то, что он хотел найти козла отпущения, но…

Кейт лишь холодно взглянула на него.

— Ты хочешь сказать, что это мой отец взял их? — спросила она.

— Господи, нет, Кейт! Я не знаю, что с ними случилось. Клянусь, не знаю. Думаю, я поступил как трус, скрывшись таким образом, но я… ну, тогда это казалось лучшим выходом. Я всегда сожалел об этом. Ты не представляешь, как я сожалел. Так же, как я сожалею, что меня не было рядом с тобой тогда, после… после пожара. Того ужасного пожара. Твой отец, Кейт, был великим человеком. Действительно великим человеком, что бы… да, что бы о нем кое-кто ни думал. Ты и я, Кейт, вот где теперь правда.

— Я думаю, — осторожно сказала она, — что тебе лучше уйти, Дэниел.

— Мне было так плохо. — Дэниел пропустил ее просьбу мимо ушей. — Я не знал, что твой несчастный отец принял все так близко к сердцу. Я имею в виду, что он никогда не казался мне способным покончить с собой, тем более забрать с собой твою мать…

У Кейт на языке уже вертелись слова подозрения, которые она собиралась выкрикнуть ему в лицо, — подозрения, лелеемого ею с той ужасной ночи. Она и в самом деле набрала в легкие воздух и была готова выложить свои обвинения, хотя здравый рассудок и каждая клеточка ее существа говорили, что она поступает неправильно, но вдруг увидела, как кровь отхлынула от лица Дэниела.

Секундой позже он развернулся и бросился бежать к задней ограде. Она не могла понять, почему он сдался так легко — или почему так испугался, — пока не услышала, как позади нее повернулась ручка на двери, а затем раздался глубокий голос хозяина, в котором звучали сердитые нотки:

— Мисс Мейхью, что здесь происходит?

Глава 18

— Милорд, — смущенно выпалила Кейт и быстро повернулась к нему. — Я все объясню…

Но у нее не было никаких шансов сделать это. Она замолчала, как только увидела его лицо. Маркиз никогда не казался ей особо красивым мужчиной в прямом смысле этого слова, несмотря на то что ее к нему тянуло. Однако она до этой минуты и не подозревала, что у него может быть такое лицо. Говорят, что ярость даже украшает некоторых людей, но этого нельзя было сказать о лорде Уингейте. Его лицо превратилось в мертвую маску, губы втянулись внутрь, став тонкими, как нитки, ноздри раздулись, глаза — его нефритово-зеленые глаза, о которых Пэтси сказала, что они светятся, как у кошки, — и вправду, казалось, сияли из темноты, в которую была погружена библиотека, так как на этот раз он был без свечи.

Кейт издала звук — это было не слово, а именно какой-то булькающий звук, — а затем, прежде чем ей в голову пришла какая-либо оформившаяся мысль, что-то словно выстрелило из темноты, окружающей маркиза, и сомкнулось на ее руке. Кейт слишком поздно поняла, что это рука лорда Уингейта и что, если бы у нее была хоть толика здравого смысла, ей следовало бы взять пример с Дэниела Крэйвена и спасаться бегством.

Но ее сбило с толку то обстоятельство, что лорд Уингейт — он был в вечернем наряде — зачем-то ослабил галстук и расстегнул почти все пуговицы на сорочке, так что она увидела его широкую волосатую грудь. Кейт, хоть и была испугана, все же умудрилась представить себе то ощущение, которое у нее могло возникнуть, если бы она провела пальцами по его мускулистому животу, как вдруг эти мысли выскочили у нее из головы, потому что маркиз так сильно дернул ее за руку, что она чуть не упала, и потянул за собой в темноту комнаты.

Кейт никогда не лезла в карман за словом, но сейчас онемела от страха. Видимо, в этом был виноват маркиз, который захлопнул ногой дверь в сад, взял ее обеими руками за плечи и повернул к себе. Ярость, клокотавшая в его потемневших от гнева глазах, явно была неадекватна сложившейся ситуации.

— Это вашу кошку я видел там вместе с вами, мисс Мей-хью? — хрипло спросил он. — Извините, но на этот раз подобная ложь не сработает. Я ясно видел его, поэтому не вздумайте отрицать очевидное.

Она смотрела на него и не могла понять, почему он ведет себя как ревнивый муж.

— Вам следовало дать мне знать, что вы не можете обходиться без мужчин, мисс Мейхью, — загремел он. — Хоть я и не обладаю сногсшибательной красотой лорда Палмера, все же я несколько более удобен для вас, так как моя комната, как вам известно, находится всего в нескольких ярдах по коридору от вашей.

Ситуация начала проясняться. Лорд Уингейт полагал, что в саду был Фредди, а не Дэниел Крэйвен. Он увидел, что Кейт разговаривает с блондином, и решил…

О Господи!

У Кейт было достаточно времени, чтобы подумать: «Но он настолько возбужден, что даже если я скажу ему правду, разве он мне поверит?» И прежде чем она успела вымолвить хоть слово, лорд Уингейт, издав звук, больше похожий на стон, притянул Кейт к себе и впился губами в ее губы.

Кейт провела много времени, даже больше, чем ей хотелось бы, представляя себе этот самый момент. Но теперь она оказалась совсем не подготовлена к тому, что произошло. Она не знала, что жесткие баки маркиза будут царапать нежную кожу на ее лице. К тому же не предполагала, что его губы окажутся такими твердыми и требовательными. И когда, отвечая этой требовательности, Кейт приоткрыла свои губы, чтобы он мог делать с ними все, что ему так хотелось делать, его язык проник ей в рот. Это было удивительное ощущение.

И конечно же, в ее мечтах маркиз никогда не сжимал ее столь крепко, угрожая раздавить на своей твердой груди. Его руки никогда не гладили ее по спине и бокам, лаская ее через тонкую ткань пеньюара. И никогда, ни разу его руки не касались ее груди.

Однако мечты — это одно. Реальность же порой бывает намного предпочтительнее.

В тот момент, когда рука маркиза коснулась одной из ее грудей, глаза Кейт широко распахнулись. Что это он с ней делает?

Ответ, конечно, был очевиден или должен был быть таковым даже для самого непонятливого из людей. Он любил ее — грубо, страстно, но любил.

А ей это нравилось. Ей это очень даже нравилось.

Кейт и прежде целовали. Но не так, конечно. И вообще все, что ей когда-либо доводилось испытывать, не было похоже на это. Однако она никогда не позволяла мужчине дотрагиваться до себя так, как это делал маркиз… Ей никогда не хотелось, чтобы мужчина дотрагивался до нее так. А теперь она, потеряв стыд, желала, чтобы он прикасался к ней именно так. И что же, как только его пальцы добрались до ее груди, она привстала на цыпочки и забросила руки как можно дальше ему за шею, чтобы глубже вдавить соски в его ладони. А стоило его языку пробраться в ее рот, как она уже встречала его своим языком. Какая девушка позволит мужчине делать такое с собой? Какой девушке это понравится?

Кейт Мейхью это нравилось.

Как хорошо, думала Кейт. А потом она уже просто была не в состоянии думать, потому что его пальцы, трогавшие ее грудь, стали двигаться, и внезапно пеньюар Кейт превратился в прозрачную кучку на полу. И вслед за этим уже обе руки маркиза легли ей на груди. А учитывая то, что он в то же время еще и целовал ее так страстно, так настойчиво, исследуя своим языком каждый уголок ее рта, Кейт обнаружила, что ей трудно дышать и даже просто стоять, так как он был настолько высок, что ей все время приходилось тянуться вверх, чтобы не прерывать поцелуя…

Но как раз здесь-то, как оказалось, и не было никакой проблемы, потому что лорд Уингейт, явно поняв ее затруднительное положение, неожиданно наклонился и, взяв ее ягодицы в ладони, поднял ее и прижал к себе. И Кейт оставалось лишь обнять ногами его талию — ведь именно это она однажды проделывала в своем сне.

Только во сне в такой ситуации она проснулась еще до того, как коснулась очень твердого предмета, рвущегося из его брюк. Теперь же ей казалось совершенно естественным прижаться к нему, и она с готовностью сделала это. И тогда он вновь издал звук, который был чем-то средним между стоном и всхлипом. Она восприняла это как приглашение и прижалась к нему еще теснее.

Конечно, она не могла видеть, куда он ее несет, поскольку его грудь закрывала ей весь обзор. Но когда Кейт ощутила под собой что-то гладкое и твердое, она поняла, что он посадил ее на край стола. Это не то место, подумалось ей, где они занимались любовью в ее снах, но она уже начала осознавать, что сны бледнеют в сравнении с действительностью.

Особенно когда маркиз, по-прежнему целуя ее — похоже, он не собирался вообще отрываться от ее губ, — стянул с нее ночную рубашку.

А затем, к ее большому разочарованию, он перестал ее целовать и отодвинулся от нее. В комнате хватало лунного света, чтобы она могла увидеть, как он просто стоит и смотрит на нее, держа в опущенной руке ее ночную рубашку. Наверное, ей полагалось бы прикрыть наготу, ведь она, в конце концов, совершенно голая. Но она подумала, что однажды видела его без одежды и ей следует удостоить его такой же чести.

Кроме того, ей очень нравилось, как он смотрит на нее, и она откинулась на руках, предоставив ему смотреть на нее, сколько он пожелает, и наконец еще один стон вырвался из его груди. Он бросил ночную рубашку на пол и, приблизившись, впился губами в ее грудь.

Этого Кейт не ожидала и от изумления чуть не соскользнула со стола… Такого она еще никогда не испытывала. Знакомое уже саднящее ощущение между ног пришло как расплата в тот момент, когда он начал ласкать языком сначала один сосок, потом другой. Зарыв пальцы в черные волосы маркиза, Кейт закрыла глаза и начала отклонять голову назад, пока ее волосы не упали на поверхность стола. В самом деле, это было поистине восхитительно…

Но все это было ничто в сравнении с тем, когда пальцы маркиза оказались у нее между ног. Она опять едва не свалилась со стола. Но он подложил ей под шею ладонь и теперь удерживал ее, целуя в шею и массируя пальцами то местечко, которое Кейт трогала несколько дней назад. Ее настолько поразило его знакомство с этим местом, что ей в голову даже пришла мысль о том, что она каким-то невероятным образом передала ему свое желание, и она уже открыла было рот, чтобы сообщить ему об этом, но он снова прижался к ее губам, и тогда она решила, что все это не столь уж и важно.

А важно было то, что она гладит эти плечи, которыми так долго восхищалась. Она потянулась и просунула пальцы ему под сорочку. Его тело было таким же сильным и твердым, как она и представляла, но там, где оно не было покрыто жесткими волосами, кожа была гладкой, почти такой же, как и у нее. Он, кажется, понял ее любопытство и с готовностью сорвал с себя сюртук и рубашку, причем так нетерпеливо, что затрещала ткань.

Но маркиз не обратил на это внимания, он обнял ее и привлек к себе, чтобы снова слиться с ней в очередном лишающем рассудка поцелуе. Теперь между ног Кейт ощущала уже не пальцы, а его напрягшуюся плоть. Она чувствовала этот предмет, рвущийся на свободу, через ткань брюк и думала, что самое правильное — это его освободить. Только она не имела ни малейшего представления о том, как мужчины расстегивают свои брюки. Она положила пальцы на его живот, пытаясь найти какое-нибудь отверстие, но явно сделала ему больно, так как он отскочил от нее, словно она его укусила.

Кейт не видела выражения его лица, потому что он стоял спиной к лунному свету, сочившемуся сквозь окна и высокую дверь. Его глаза оказались в тени, черты лица тонули в темноте. Но чтобы увидеть, как двигаются его руки, света было достаточно. И вот брюки чудесным образом оказались на полу, и когда он снова подошел к ней, та часть его, которая взывала к свободе, была свободна… и опалила своим жаром внутреннюю поверхность бедра Кейт.

А потом та боль, которую Кейт уже доводилось испытывать — то чувство пустоты, которое она ощутила, когда впервые увидела маркиза во сне, — вдруг обрела смысл. Конечно же, боль возникла потому, что она жаждала, чтобы он наполнил ее. И если ее пальцы, которыми она дотронулась до той части его тела, которая столь требовательно прижималась к ней, не обманывали ее, то он был вполне способен выполнить эту работу. Он должен быть способен заполнить ее собой.

На самом деле там, может быть… несколько больше, чем ей нужно. Она подумала, а нет ли способа, чтобы он сделал себя немного… меньше.

Но когда она приподняла голову, чтобы спросить его об этом, его губы снова накрыли ее губы, не позволив ей вымолвить ни слова. И тут, к великому изумлению Кейт, он вдруг начал расти у нее в руке. Она не предполагала, что это возможно, так как и прежде он казался невероятно большим, но это, несомненно, происходило. Горячая плоть, которую охватывали ее пальцы, в самом деле росла. А потом, прежде чем она поняла, что происходит, ладони маркиза вновь оказались под ее ягодицами и подвинули ее к самому краю стола, прямо к его напрягшейся плоти. Он продолжал целовать ее, его язык исследовал ее рот точно так же, как другая часть его тела исследовала пространство у нее между ног. И в течение нескольких секунд Кейт радовалась его тяжести, его мощности, пьянящему чувству того, что наконец, наконец он наполняет ее…

До тех пор, пока слепящая вспышка боли не заставила ее со стоном оторваться от его губ и вонзить ногти в его плечи, которыми она так восхищалась. Ей пришлось закусить губу, чтобы сдержать крик.

Но было уже слишком поздно. Ее сломали. Она была в этом уверена, как и в том, что она сидит на столе. Он переломил ее пополам, и теперь она, видимо, умирает. Она вцепилась в него, чувствуя, как слезы сбегают из уголков глаз. Она умрет прямо сейчас в его объятиях.

Что ж, она, похоже, сама хотела этого.

Но прошла секунда, боль немного отступила, и маркиз прошептал, обдавая ее ухо теплом:

— Мисс Мейхью.

Это почему-то очень рассмешило ее. Хотя было трудно смеяться, когда он таким образом наполнял ее.

— Мне кажется, что с этого момента вам лучше называть меня Кейт.

— Ладно, Кейт. — Он поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Должно быть, он заметил слезы, так как взял ее лицо в ладони и большим пальцем вытер их. — Прекрасная Кейт, — прошептал он, снова склоняя голову, пока они не соприкоснулись лбами.

Потом просто «Кейт», но уже с нотками отчаяния в голосе. А потом, словно не в силах удержаться, словно пытаясь остановить себя, но не имея сил контролировать свою страсть, он еще глубже погрузился в нее…

И больше не было боли. Кейт это поняла сразу, как только его руки, по-прежнему державшие ее лицо, приблизили ее губы к его губам, чтобы не допустить никакого протеста с ее стороны. А она и не протестовала, даже когда его губы и язык начали новое наступление на ее рассудок. Потому что больше не было боли. В самом деле, было приятно ощущать его внутри. Очень приятно. Это было так, будто он был чем-то, чего ей недоставало всю жизнь, и теперь, когда он был внутри, внезапно сделало ее целой.

Может быть, она вовсе и не умрет.

Нет, решила она через мгновение, когда он начал двигаться — сначала медленно, а затем все настойчивее внутри ее, точно не умрет. Если только она уже не умерла незаметно для себя самой и теперь не поднимается к небесам по какой-нибудь небесной лестнице.

Вдруг Кейт показалось, что небесная лестница, по которой она взбиралась наверх, взорвалась мириадами золотых брызг и она стала падать…

…Но это было прекрасное, томительное падение, вместе с кусочками лестницы, сверкающими подобно звездам, которые, медленно кружась в воздухе, осыпаются на нее, целуют ее тело, будто к ней прикасаются тысячи ангельских крыльев…

А потом она открыла глаза и увидела себя на столе в библиотеке лорда Уингейта, и он, тяжело дыша, обессиленный, лежал на ней.

«О нет!» — пронеслось у нее в голове.

Глава 19

— Конечно же, — заявил лорд Уингейт, повернув голову на подушке, — ты немедленно прекратишь быть компаньонкой Изабель.

Кейт посмотрела на темно-синий полог у себя над головой. Он казался очень далеким. Потолки в спальне лорда Уингейта были слишком высокими, и балдахин над его кроватью был поднят почти к самому потолку в отличие от балдахина в комнате Кейт, который был не выше, чем потолок в обычном городском доме.

— Да? — спросила Кейт. — Но почему?

Этот вопрос она задавала себе в течение уже нескольких часов, с того самого момента, когда поняла, что натворила. Однако на этот раз «почему» не означало: «Почему я позволила этому случиться?»

— Ну разве ты не хочешь, чтобы у тебя были свободные вечера? — Лорд Уингейт лениво растягивал слова. — Чтобы проводить их со мной?

— О, конечно! — ответила она.

— Мне так много хочется показать тебе.

Он лежал подле нее, подперев голову рукой. Другой рукой он не прекращал ласкать гладкую белую кожу у нее на спине. Он непрерывно прикасался к ней — перебирал пальцами ее волосы, гладил лицо, держал за руку — с того момента, когда поднял лицо от ее шеи, к которой припал, изнемогая от страсти, и проговорил шепотом, но вполне внятно: «Моя».

Вот и все. Всего одно слово: «Моя».

Не то чтобы Кейт ждала предложения о женитьбе, признания в любви или простой благодарности. Она не была светской дамой в полном смысле этого слова, но и не была чрезмерно наивной.

И все же было странно, что он это сказал. Еще более странно было то, что он произнес это с какой-то дикой убежденностью — ей представилось, что вот так должен ликовать какой-нибудь варвар над останками поверженного им в битве врага. Только лорд Уингейт, кроме того что он словно источал мужественность, не был тем, что определяется словом «варвар»… впрочем, если не видеть его в тот момент, когда он выбрасывает что-нибудь или кого-нибудь из окна.

И еще, Кейт не считала себя жертвой.

Конечно, она понимала, что он может испытывать определенное удовлетворение. Это она могла понять. Она и сама чувствовала себя намного лучше. Во всяком случае, физически.

Но в душе она была убеждена, что только что совершила самую страшную ошибку в своей жизни.

Лорд Уингейт, судя по всему, не испытывал подобных сомнений. В самом деле, с момента, когда он с таким триумфом объявил ее своей, он принялся фантазировать — довольно эмоционально, правда — об их совместном будущем. О будущем, в котором, как Кейт быстро поняла, она уже не будет компаньонкой его дочери. Нет, это место оказалось утраченным для нее навсегда. Теперь ей будут платить по-новому, гораздо более щедро за службу в качестве…

…любовницы маркиза.

— Сразу после завтрака, — заявил он — его пальцы все еще поглаживали ее тело, — мы отправимся выбирать дом. Я слышал, что в Кардингтон-Кресчент сдаются миленькие домики. Хотела бы ты жить там?

— А почему, — удивилась Кейт, — мне нельзя жить здесь?

— Ну, потому, что начнутся всякие разговоры. И потом, мы же не хотим, чтобы Изабель обо всем узнала, правда?

Кейт опять посмотрела на полог балдахина. Ей было больно смотреть на него, совершенно голого. Ее по-прежнему неотвратимо влекло к нему, несмотря на то что они занимались любовью… о, столько раз, что она сбилась со счета. Да что там, ее влекло к маркизу сильнее, чем когда-либо. Он не только был в высшей степени искусным и неутомимым любовником, он был очень добрым — оказывается, столь же добрым, как о нем говорила миссис Клири. Пробормотав свое таинственное «моя», он нежно, как ребенка, поднял Кейт со стола и отнес на руках не в ее кровать, как думала она, а в свою.

Потом маркиз сам — впрочем, не звать же слугу, чтобы он это сделал, когда уже три часа ночи — нагрел ей ванну, заставил ее залезть туда и нежно смыл с нее следы их преступления… хотя почти сразу же после того, как он завернул ее в полотенце, они снова совершили это преступление, на этот раз на огромной кровати его светлости.

Ну и что ей было делать, если он так нежно прикасался к ней, говорил, что она прелестна, и целовал… Господи, как сладко он целовал ее! Как будто не мог остановиться… Словно у ее губ было специальное предназначение на земле — чтобы их целовал маркиз Уингейт. Разве она в состоянии противостоять этому? Разве в состоянии любая женщина противостоять чему-то, что хоть и является грехом, но настолько приятно?

Но это… это не было приятным. Этому, чувствовала Кейт, она может противостоять без особых усилий.

Она перевернулась на живот и обратилась к искусно вырезанной спинке кровати:

— Значит, вы говорите, что… Вы говорите, лорд Уингейт, что я больше не увижу вашу дочь?

— Ради всего святого, Кейт, — он приподнял пальцами прядь ее длинных светлых волос и провел ею себе по губам, — зови меня по имени. Зови меня Берк.

Она произнесла его имя, хотя оно прозвучало в ее устах несколько странно.

— Хорошо, Берк. Мне нельзя будет даже навестить ее? Даже днем?

Но он уже не слушал, что она говорит. То, как прозвучало его имя в исполнении Кейт, подействовало на него возбуждающе, и он вновь потянулся к ней, чтобы ее поцеловать. Губы Кейт слегка саднило после того, что им уже довелось испытать ночью, однако она все же не могла заставить себя противиться ему. Потому что это чудесно, когда он целует ее. Это и в самом деле чудесно.

Когда он отстранился от нее — правда, ровно настолько, чтобы полюбоваться ею в свете свечей, — Кейт проговорила:

— Значит, мне больше не придется разговаривать с вашей дочерью. Я правильно поняла?

Он ответил, лаская ее шею:

— Ну, я не думаю, что это было бы правильно в данных условиях. Но тебе не стоит беспокоиться об Изабель. Я найду ей новую компаньонку, чтобы у нас с тобой, — он положил ей руки на плечи и ласково уложил на спину, — вечера были свободны для этого.

Кейт не нужно было даже спрашивать, что он имел в виду под «этим», — он сразу же продемонстрировал свои намерения, наклонившись к ее груди и лаская языком сосок.

Кейт, глядя в потолок и перебирая густые черные волосы маркиза, сказала:

— Значит, мне придется сидеть целый день в моем новом городском доме и ждать, когда вы навестите меня вечером?

Он произнес нечто, похожее на «угу», понять его было трудно, так как рот его был занят другими делами.

— Думаю, мне будет скучно и одиноко одной в доме.

Он приподнял голову и, улыбаясь, посмотрел на нее. Это была улыбка, от которой у нее замерло сердце, настолько она была прекрасна. Мужчинам не положено иметь красивые улыбки, и Кейт подумала, что кому-то другому она бы такой и не показалась. Но для нее она была прекрасной, и ей пришлось отвернуться, потому что у нее защипало глаза.

— Одиноко? — повторил он. — Тебе не будет одиноко, я найму для тебя лучшую в Лондоне прислугу. Не говоря уже о поваре, дворецком, лакеях, кучерах… Я уже вижу, Кейт, как ты кружишь по парку в черном фаэтоне с желтыми украшениями. Ты хочешь иметь фаэтон, Кейт? С парой одномастных лошадей под цвет твоих глаз?

— Думаю, да. Ничего другого мне не остается.

— Это то, что тебя беспокоит? — Маркиз тихо засмеялся и снова поцеловал ее. — Вам, молодая леди, будет чем заняться. Я об этом позабочусь. У тебя, знаешь ли, будет обязанность: делать так, чтобы я всегда был таким же счастливым, каким ты сделала меня сегодня ночью, а эта работа потребует немало времени. А по поводу одиночества… Я притворюсь, что ты этого не говорила, так как я уже сказал тебе, что буду с тобой каждую свободную минуту. Однако, — он потер кончик носа, — если это так сильно тебя беспокоит, вся эта скука, которую, как ты считаешь, придется пережить, то думаю, что куплю тебе магазинчик. Например, цветочный. Или лучше — книжный! Я знаю, ты любишь книги. Тебе нравится такая идея? Хочешь быть владелицей магазина, Кейт? Быть деловой дамой?

Кейт посмотрела на него. Она не могла честно ответить ему. Если отвечать честно, то придется ответить: «Нет, спасибо, меня это не прельщает. Я бы хотела быть просто твоей женой».

Но конечно же, она не могла сказать ему такое, потому что у него не было ни малейшего желания жениться на ней. Ни сейчас. Ни потом.

По правде говоря, она это знала. Фредди еще несколько месяцев назад сказал ей, что маркиз Уингейт поклялся никогда не жениться, что с него достаточно того урока, который он получил, женившись на Элизабет. Она знала это, прекрасно знала.

Более того, даже если бы маркиз сделал ей предложение, она не могла бы сказать «да». Как бы она смогла?

И тем не менее она взяла и сделала самую большую глупость — действительно, глупее не придумаешь — в своей жизни. Глупее, наверное, не поступала никогда ни одна женщина в мире.

И она не имела при этом в виду любовную связь с маркизом Уингейтом. Это ерунда.

То, что она натворила, было много, много хуже, чем это.

Она влюбилась в него — вот что она натворила!

Глупая, глупая девчонка!

Многие годы она была уверена, что не способна влюбиться. Ну конечно, она любила родителей и — по-своему, как она полагала — Фредди тоже. К тому же она, подобно другим девушкам, изнывала от страсти, когда увлекалась кем-то — вроде Дэниела Крэйвена — больше, чем остальными знакомыми мужчинами на данном отрезке времени.

Но чтобы терять голову, ходить в мечтательной полудреме, испытывать те чувства, о которых постоянно твердила Изабель… эту лихорадочную тягу к сочинению, страница за страницей, меланхолических стихов или еще хуже — песен… Нет, Кейт была твердо убеждена: другие, может быть, но не она. Не Кейт. Она слишком твердо стоит на земле. Она слишком рассудочна, слишком стара в свои двадцать три года, чтобы заниматься подобной чепухой.

О да, это, конечно, случается в книгах. Но настоящая любовь никогда не встречается в реальной жизни, может, только иногда тем, кому очень повезет…

А вот теперь это случилось с ней, а она вовсе не считала себя счастливой. Наоборот, она считала себя самой несчастной из женщин.

— Какое серьезное… — маркиз, задумчиво улыбаясь, провел кончиком пальца по ее губам, — какое серьезное лицо. Мне кажется, я еще не видел тебя такой строгой, любовь моя. О чем ты думаешь?

Но Кейт не могла рассказать ему об этом. Она была слишком большой трусихой. Потому что знала: если сказать ему, что она не может остаться с ним, не может сделать то, о чем он просит, он постарается убедить ее… а чтобы убедить — многого не потребуется. Всего лишь еще раз ее поцеловать. Она твердо знала: за его поцелуй она сделает все на свете.

К счастью, ей не пришлось ничего отвечать, так как он вдруг встрепенулся.

— Какой же я глупец! Ты, должно быть, устала. Ты, наверное, думаешь, дам ли я тебе когда-нибудь поспать? Конечно, дам. Вот. — Он задул свечу. Потом лег, привлек ее к себе, прижавшись к ней всем телом, словно баюкая ее на руках. — Теперь спи, — шепнул он, целуя ее волосы, но на этот раз уже без страсти. — Нам столько предстоит сделать завтра, тебе и мне, Кейт.

Ее щека покоилась на его мускулистой руке. Кейт даже и не мечтала, что однажды будет лежать так, — но она так и не сомкнула глаз. Даже когда он прижал ее к себе, прошептал ее имя и нежно поцеловал в щеку.

Просто ее имя. И самый нежный в мире поцелуй у нее на щеке. И все же Кейт захотелось плакать — тихо, чтобы не разбудить его. Из глаз хлынули слезы, и она была совершенно уверена, что он почувствует сырость на руке и проснется.

Но он не проснулся. Его дыхание стало глубоким и ровным. И когда минут через двадцать она приподняла его тяжелую руку, чтобы проверить, не станет ли он ее удерживать — он не заметил, — Кейт соскользнула с кровати и тихонько, совершенно голая, пробралась в свою комнату.

Близился рассвет, а повар всегда вставал на рассвете, чтобы приступить к приготовлению традиционного завтрака для его светлости: ветчина, бекон, копченая рыба, пшеничный хлеб, кофе и сливки. Кейт знала, что времени у нее не много. Она поспешно оделась и взяла с собой только то, что могла унести. Потом она пришлет за остальными вещами. Конечно, Леди Бэбби нисколько не обрадовалась тому, что ее запихнули в корзину, не желая молча сносить и того, что ей на голову опустили крышку. С этим уж Кейт ничего не могла поделать. Она лишь молилась, чтобы никто не услышал кошачьи вопли, когда она будет спускаться по лестнице.

На пороге своей комнаты она обернулась. Она оставила письмо — только одно письмо, адресованное леди Изабель Трэхерн, — на кровати, которая этой ночью пустовала. Она рассчитывала, что Изабель найдет письмо, когда зайдет к Кейт, чтобы обсудить планы на день. При этой мысли у Кейт на глаза опять навернулись слезы, и она поспешно вышла на галерею и закрыла за собой дверь.

Хотя не было еще и пяти часов утра, на улице уже было многолюдно, и Кейт не составило труда остановить двухколесный кеб.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 20

Берк сел на свое обычное место во главе стола и потянулся за газетой, оставленной Винсенсом, которая была хорошо проглажена и раскрыта на спортивных новостях — единственный раздел, до которого снисходил хозяин дома. Новости, как правило, портили ему настроение, и он предпочитал не знать о них.

Но сегодня он почувствовал, что мог бы посмотреть им в глаза, перешел к первой странице и без малейшего колебания быстро просмотрел ее. В этот момент в комнату вошла Изабель и уселась на стул в противоположном конце стола.

Берк немного подождал, ожидая, что Кейт, как обычно, войдет в комнату для завтрака вслед за его дочерью и займет место в средней части длинного стола. Но через минуту после того, как Изабель, более сердитая, чем обычно по утрам, раздраженно поинтересовалась, почему на столе нет рыбы, он не удержался и спросил:

— Мисс Мейхью все еще спит?

Задавая этот вопрос, он непроизвольно улыбнулся. Потому что, конечно же, это он виноват в том, что Кейт так устала… Он виноват, и нисколько об этом не жалеет. Не мог он ждать этого и с ее стороны.

— Не знаю, — довольно прохладно произнесла Изабель. — Мисс Мейхью здесь нет.

Маркиз едва не захлебнулся, поскольку в этот самый миг пил кофе.

— Здесь нет? — повторил он, когда смог говорить. — Что ты имеешь в виду?

Изабель взглянула на тарелку с рыбой, украшенной зеленью, которую ей подал Винсенс.

— Именно то, что сказала. Ее здесь нет. Она была вынуждена покинуть нас. Нет, не хочу рыбу. Буду есть яйца.

Берк, продолжая держать в руках забытую газету, растерянно уставился на дочь.

— Вынуждена покинуть нас? О чем ты говоришь, Изабель?

Изабель оторвала взгляд от яиц, которые дворецкий перекладывал в ее тарелку.

— Разве она не оставила тебе письма? Мне оставила.

— Нет. — Берк почувствовал себя несколько неловко. — Нет, она не оставила мне никаких писем.

Правда, он и не ожидал, что она это сделает. Когда он проснулся один в своей комнате, то решил, что она перебралась к себе, чтобы избежать разговоров среди прислуги. Ему и в голову не могло прийти…

А с чего это должно было прийти ему в голову? Как она могла вот так просто взять и уйти? Это невозможно!

— Ох! — Изабель попробовала яйцо, скорчила гримасу и положила вилку на стол. — Ну, в записке на мое имя она объяснила, что вынуждена покинуть нас на время, так как она только что получила известие, что одна ее родственница серьезно заболела. Хотя, — Изабель снова взялась за вилку, чтобы на этот раз подцепить кусок бекона, — мне не понятно, как ей удалось получить весточку о болезни родственницы до прихода первой почты.

Берк посмотрел на дворецкого.

— Винсенс, не приезжал ли кто-нибудь сегодня утром с письмом для мисс Мейхью?

Винсенс ответил, не отрывая глаз от струйки чая, который он наливал в чашку Изабель:

— Нет, милорд.

— Еще более странно, — заметила Изабель, — то, что мисс Мейхью никогда при мне не упоминала ни о каких родственниках. Мне она говорила, что ее единственные родственники — книги.

— Что? — не расслышал Берк.

— Ее книги… Она говорила, что у нее не осталось ни одного живого родственника и поэтому книги — это ее семья. Не понимаю, откуда могла взяться эта больная родственница? А молока нет, Винсенс? Нет, я не хочу сливок. Я хочу молока.

Берк проговорил со спокойствием, которое немного испугало его самого:

— А Ке… мисс Мейхью не говорила, когда она намеревается вернуться от… э-э… больной родственницы?

— Нет. — Изабель с хрустом впилась зубами в тост. — Но не думаю, что скоро. Она взяла с собой Леди Бэбби.

Смутившись, Берк спросил:

— Какую леди?

Изабель взглянула на него и закатила глаза.

— Ну папа! Ты что, совсем не знаешь мисс Мейхью?

Он вскинул брови. Может, есть что-то, чего он не знает о Кейт Мейхью. Но он знает о ней все, что важно знать. Он знал, какова, когда она обращалась к нему, ее прелестная дерзость — граничащая с наглостью, но, однако, никогда не бывшая наглостью, — эта дерзость с первой встречи понравилась ему в ней, несмотря на зонт, которым она целила ему в грудь.

Когда она поднимала на него взгляд, он мог прочесть в ее больших серых глазах, что у нее в душе тлеют угли, и достаточно их лишь немного поворошить, чтобы вспыхнул огонь желания и страсти.

Он знал, как, когда он целовал их, ее губы, которые несколько месяцев приводили его в восторг, призывно приоткрывались ему навстречу.

Он знал, как, когда он входил в нее, она каждый раз удивлялась его размерам и все же всякий раз безропотно принимала его в свое маленькое тело…

И он знал, как, когда она произносила его имя, он забывал обо всем на свете: все, что он когда-либо знал, кем был, кем надеялся стать, кроме, кажется, ненасытного желания, чтобы она повторяла его имя снова и снова…

— Леди Бэбби, — продолжала Изабель, находясь в счастливом неведении относительно чувств, обуревавших ее отца, — это кошка мисс Мейхью! А поскольку она взяла кошку с собой, я думаю, она будет отсутствовать довольно долго. И я не могу винить ее за это. Я уверена, ты обошелся с ней ужасно.

Это замечание пробудило Берка от его приятных воспоминаний о том, что они проделывали с мисс Мейхью прошлой ночью, и поселившееся у него в душе беспокойство переросло в глубокую тревогу. Он потряс головой, стараясь избавиться от назойливого жужжания, возникшего у него в голове.

— Когда? Когда я обошелся с ней ужасно?

— Прошлой ночью, конечно. Когда прогнал мистера Крэйвена, а потом накричал на нее. Но она-то не была виновата в том, что он пришел и начал бросать камешки в ее окно.

— Мистер Крэйвен? — Берк швырнул газету и поднялся из-за стола, уперев кулаки в крышку в страхе, что может вдруг пустить их в ход. — Дэниел Крэйвен? Какое, к черту, отношение ко всему этому имеет Дэниел Крэйвен?

— Папа. — Изабель покачала головой, так что заколыхались ее черные локоны. — Ты же прекрасно знаешь! Я все слышала. Эти камешки, которые он бросал, меня тоже разбудили. Правда, она сразу же попросила его уйти. Ты же знаешь, папа, что он ей не нравится. Уверена, что было неправильно так на нее кричать, как это сделал ты. У него в мыслях не было ничего хорошего, раз он пробрался сюда, как…

— Дэниел Крэйвен? — кулаки Берка застыли на крышке стола. Он был уверен, что иначе вдребезги разнесет первый попавшийся под Руку предмет. — С мисс Мейхью прошлой ночью в саду был Дэниел Крэйвен?

— Конечно, — сказала Изабель. — А ты думал кто?

Внезапно Берку показалось, что все его кости лишились твердости. Или его скелет превратился в студень. Он быстро сел, потому что испугался, что может упасть.

Дэниел Крэйвен, Дэниел Крэйвен. Все это время он думал, что в саду с Кейт был Бишоп. Но все не так. Это был Дэниел Крэйвен. Он обвинил ее… хотя он и не знал, в чем именно он обвинил ее. Та часть ночи была подернута зыбкой пеленой. Однако он обвинил ее в том, что она что-то делает, и делает это с графом Палмером.

А это был вовсе не Бишоп. Вовсе не он. Это был Дэниел Крэйвен, человек, одного взгляда которого было достаточно, чтобы она начинала испытывать ужас. А у него хватило идиотской наглости обвинить ее в…

Но она не ставила это ему в вину. Это он прекрасно помнил. Нет, она не возвращалась к случившемуся даже намеком, когда он начал ее целовать…

Но он в чем-то ее обвинил. В чем-то безобразном. В чем-то, в чем она была совершенно неповинна.

А теперь она ушла. И неудивительно.

— Незачем так смотреть на меня, — пробурчала Изабель.

Берк уставился на дочь. Она сидела, подперев рукой подбородок, помешивая чай серебряной ложечкой и наблюдая за ним. На ее лице играла добрая улыбка… самая добрая из всех, какие только он видел на ее лице.

— Я уверена, что бы ты ни наговорил мисс Мейхъю прошлой ночью, она простит тебя, папа. Порой по утрам я бываю с ней несносна, но она всегда прощает меня.

Берку нечего было ответить на это. Он чувствовал себя так, будто кто-то пробрался в его грудь, вырвал сердце и бросил его на пол.

А ведь до прошлой ночи он даже не мог сказать наверняка, есть ли у него по-прежнему сердце.

— Мисс Мейхью скоро вернется, — попыталась успокоить его Изабель. — В конце концов, она же оставила свои книги.

Но мисс Мейхью так и не приехала. Она не прислала даже записки о том, куда и насколько уехала. Весь день Берк сидел дома в ожидании почты. И каждый раз, когда Винсенс подносил ему на серебряном подносе корреспонденцию, он не находил ни письма, ни записки от Кейт Мейхью.

Ни слова не принесла почта и на следующий день. И на следующий.

Именно тогда в Берке, которого прежде, бывало, и обманывали, и обижали, начала закипать ярость.

Он не понимал, почему злится. Ведь Кейт ничего у него не украла и не предала, сбежав с другим мужчиной.

Ничего похожего. Она просто исчезла. Исчезла, не сказав ни слова, да еще после такой ночи, как та, которую они провели вместе. Ночи, какой у Берка не было еще ни разу в жизни, а он далеко не новичок в подобных забавах.

Но никогда, никогда за свои тридцать шесть лет он не испытывал ничего похожего на то, что испытал в ту ночь с Кейт. Он не мог представить, как женщина могла просто взять и уйти после такой ночи. Он не мог представить, почему она ушла или что такого он мог сделать, чтобы она ушла. Он ошибся по поводу Дэниела Крэйвена — глупо, по-идиотски ошибся. Но она же простила ему это. Он был совершенно уверен, что она простила его в тот момент, когда их губы слились в поцелуе. Так почему? Почему?

Он был уверен, что он самый осторожный из любовников, он всегда держит себя в руках… ну хорошо, не все время. Но уж точно большую часть времени после того, как в первый раз вошел в нее, после того толчка, который, как он почувствовал, разорвал тонкую пленку ее девственности — ее неопытности, ее невинности. Он знал, что сохранял железное самообладание, сдерживая даже свои порывы, которые были самыми мощными из прежде испытанных им, был непрерывно начеку, опасаясь сделать ей больно или испугать. Она так молода и хрупка, и он боялся сломать ее.

И все же невероятно, но этот хрупкий сосуд, который он поднимал так легко, как поднимают ребенка, и держал на весу одной рукой, содержит душу более искреннюю и чувственную, более страстную, более жертвенную, вообще просто неподражаемую, какой он до сих пор не встречал ни у одной из его знакомых женщин.

И теперь она ушла, несмотря на удовольствие, которое они разделили, даже несмотря на предложенные ей городской дом и карету и даже — о чем он только думал? — его обещание купить ей книжную лавку. Никогда он не бывал так щедр со своими прежними любовницами.

Однако следует признать, что и чувств, подобных этому, он не питал ни к одной из прошлых любовниц. Или, если быть честным, даже к жене.

На пятнадцатый день отсутствия Кейт Берк собрал всю прислугу и с пристрастием расспросил ее о возможном месте пребывания компаньонки его дочери. Но хотя их тревога по поводу пропавшей молодой женщины была совершенно искренней, ни один из слуг не мог даже предположить, куда отправилась мисс Мейхью. Нет, она никогда в их присутствии не упоминала о больных родственниках. Напротив, она прямо давала понять, что все члены ее семьи умерли. Следующим шагом Берка было послать миссис Клири к Следжам и задать им и их слугам те же вопросы. Он знал, как это нелепо — колесить по округе, собирая сведения об одном из своих служащих, но не видел других способов добиться результата. Сайрусу Следжу это могло показаться странным, но Берку было наплевать на то, что мог подумать Сайрус Следж. Все, что ему было нужно, — это найти Кейт Мейхью.

Он не желал тревожить Изабель и потому изо всех сил старался скрыть от нее свое беспокойство по поводу исчезновения Кейт. А Изабель, поглощенная романом с Джеффри Сондерсом, лишь иногда произносила фразы типа: «Хотелось бы мне, чтобы мисс Мейхью поторопилась домой. Мне многое нужно рассказать ей», — или: «Если бы эта ужасная родственница мисс Мейхью побыстрее умерла, она бы смогла вернуться к нам». Единственное, за что Берк мог быть благодарен Изабель, так это за то, что в отсутствие мисс Мейхью она не проявляла интереса к десяткам приглашений на светские мероприятия и не просила отца сопровождать ее. Нет смысла, говорила она, ходить на балы без умения мисс Мейхью обращаться с ее волосами. Джеффри сразу бросит ее, если вдруг увидит у нее на голове крысиное гнездо.

* * *

Это случилось на десятый день после внезапного и таинственного исчезновения мисс Мейхью. Берк как-то проходил по верхней галерее мимо ее комнаты и заметил, что дверь открыта. Из комнаты доносились звуки, будто там что-то делали.

Мириады эмоций всколыхнулись у него в груди — облегчение, что она наконец вернулась; горечь, что она так равнодушно покинула его; сладостная радость от перспективы вновь услышать свое имя из восхитительных губ. Он вошел в комнату, но увидел там всего лишь миссис Клири и одного из лакеев, которые укладывали книги Кейт в ящик. Заслышав его шаги, миссис Клири подняла глаза и — немыслимое дело! — покраснела. Берк, который ни разу не видел, чтобы эта пожилая женщина краснела, застыл, изумленно глядя на нее.

— Ох, милорд, — затараторила экономка, — мне очень жаль, если мы вас побеспокоили.

Он посмотрел на ящик. Он посмотрел на книги в руках лакея. Он посмотрел на покрасневшую экономку.

— Где она?

Он не закричал Он ничего не сломал. Он просто произнес эти слова, как он полагал, спокойным, корректным тоном.

— Ох, милорд! — Миссис Клири поднялась с колен и, заламывая свои полные, с ямочками, руки, вскричала: — Я только что получила письмо. Я бы тут же показала его вам…

Он проговорил, как он думал, совершенно ровным голосом:

— Ну?

Миссис Клири, однако, не показалось, что он говорит таким уж спокойным тоном, поскольку она поспешно сунула руку в карман фартука и достала оттуда лист бумаги.

— Вот оно. — Экономка поспешила к хозяину. — Вот. Это, как видите, не от мисс Мейхью. Но тут говорится, что она не сможет в скором времени вернуться в Лондон и просит сообщить вам, милорд, что вам лучше подыскать своей дочери другую компаньонку…

Берк взял письмо и принялся его читать.

— Я боялась сказать вам, милорд, — продолжала миссис Клири, — потому что знала, как это огорчит леди Изабель. Она так любила мисс Мейхью… И я уверена, что это чувство было взаимным. Мисс Мейхью ни разу не сказала миледи грубого слова, а мы с вами, милорд, знаем, какой она может быть… невыносимой. Что ж, со всеми молодыми девушками трудно — полагаю, это из-за их природы. Но я не видела, чтобы кто-нибудь мог так измениться в лучшую сторону, как леди Изабель, когда приехала мисс Мейхью. Она стала совсем другой.

Но тут Берк добрался до того места, где указывался адрес, куда миссис Клири просили доставить оставшиеся вещи мисс Мейхью. Он смотрел на адрес почти целую минуту, пока мисс Клири продолжала болтать.

— Боюсь, леди Изабель очень расстроится, узнав эту новость, — говорила экономка, — очень расстроится.

Но Берка уже не было в комнате.

Глава 21

Служанка, которая открыла ему дверь, долго всматривалась в карточку, переданную ей Берком.

— Лорд Уингейт с визитом к леди Палмер, — сказала она. — Да, милорд. Пойду посмотрю, дома ли леди.

Она поспешно удалилась, завязки ее фартука летели следом за ней. Берку, которого оставили стоять посреди Утренней гостиной, пришла в голову мысль, а не начать ли разносить этот дом по камню, пока он не найдет ее. Однако он подумал, что таким образом вряд ли добьется расположения хозяйки дома.

Через несколько минут дверь открылась, и пожилая, но еще бесспорно крепкая дама вошла в комнату, ее шея и руки были щедро украшены драгоценностями, а платье ровно на один сезон отставало от моды. Но когда вам семьдесят лет, погоня за модой перестает быть главной заботой.

— Лорд Уингейт, — величественно произнесла леди Палмер и направилась к нему, едва касаясь пола своей палкой с рукоятью из слоновой кости. — Я просто не поверила своим глазам, когда Вирджиния принесла вашу карточку. Вы поступаете опрометчиво, молодой человек, нанося визиты вежливости приличным людям. Вы ведь знаете, в порядочном обществе вас по-прежнему презирают за развод с вашей милой молоденькой женой. Некоторые лизоблюды, быть может, и хотели бы забыть подобный афронт, особенно теперь, когда прошло довольно много времени. Но не я. Я, молодой человек, считаю развод грехом. Смертным грехом. И меня не волнует, сколько любовников у нее было.

Берк разжал губы. Звук, который он издал, скорее напоминал рев, чем членораздельную речь.

— Где она?

— Вы о ком? — Вдова нацелила свою палку на него. — Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. — Берк подумал, что с большим удовольствием схватил бы эту женщину, невзирая на ее возраст и пол, за дряблую шею и задушил. — Кэтрин Мейхью. Я знаю, что она здесь. Я видел записку, в которой она просила перевезти ее вещи по этому адресу. А теперь я требую, чтобы мне позволили повидаться с ней.

— Кэтрин Мейхью? — Вдова от изумления закатила глаза. — Неужели вы настолько глупы, что могли подумать, будто если я принимаю человека вроде вас, падшего так низко, как только можно пасть, то пущу на порог своего дома дочь человека, который свел в могилу моего мужа? Должно быть, вы сошли с ума, лорд Уингейт! Поистине, вы похожи на умалишенного. Мне не доводилось видеть джентльмена, который выглядел бы столь же неряшливо, как вы. Когда вы последний раз брились?

— Я знаю, что она здесь. Если будет нужно, я разнесу ваш дом в клочья, но найду ее, — прорычал он.

Дама хмыкнула.

— Это мы еще посмотрим. Вирджиния! Вирджиния! — Симпатичная служанка просунула голову в дверь. — Сейчас же приведи сюда Якобса! Я хочу, чтобы этого сумасшедшего убрали из моего дома.

Однако не успела служанка закрыть дверь, как она снова отворилась и в комнату вошел граф Палмер.

— Что здесь за ужасные крики, мама? — раздраженно спросил он. — Я едва сам себя слышу. — Его взгляд упал на маркиза, и Бишоп остолбенел от изумления.

Берк не колебался ни мгновения. Он, словно ядро, пролетел через комнату, и его кулак, как кузнечный молот, опустился на лицо Бишопа. Граф упал, прихватив с собой маленький столик со стоявшей на нем вазой с цветами. Леди Палмер вскрикнула и в глубоком обмороке свалилась на пол рядом с сыном. Но Берк не обратил на это ни малейшего внимания. Он наклонился и, схватив графа за лацканы сюртука, рывком поставил его на ноги.

— Где она? — заорал Берк.

Однако граф, оказывается, просто притворился, что потерял сознание. Он быстро повернулся и нанес Берку удар правой в челюсть. Это был полновесный хук, заставивший маркиза попятиться назад и с размаху врезаться в буфет, уставленный всевозможными фарфоровыми безделушками, которые с грохотом попадали на пол.

— Ее здесь нет, негодяй! — рявкнул Бишоп. — И даже если бы она была здесь, ты был бы последним, кому я бы об этом сказал.

Берк, поднявшись с того, что еще недавно было дрезденскими пастушками, дал противнику в нос. Удар пришелся точно в цель, и из носа Бишопа ударила ярко-красная струя, которая запачкала бледно-голубую обивку дивана.

— Она здесь, — выдохнул Берк. Маркиз уже тяжело дышал, но по-прежнему был полон сил. Пусть он на десять лет старше графа, зато все еще был в прекрасной форме. — Моя экономка получила от тебя утром письмо, в котором ты писал, что ее вещи должны быть перевезены по этому адресу.

— Все правильно, — ответил Бишоп. Он осторожно обошел маркиза. — Потому что сегодня утром я получил письмо от Кейт, в котором она просила в течение какого-то времени, если меня не затруднит, подержать ее вещи здесь…

— Ложь! — разозлился Берк. Между ним и графом оказалась кушетка, он ударом ноги отбросил ее в сторону, и она врезалась прямо в камин. К счастью, на улице было тепло, и камин не зажигали. — Я думаю, ты готов сказать что угодно, лишь бы оставить ее себе!

Бишоп прижимал к окровавленному носу галстук.

— Я бы так и сделал, — пробормотал он. — Я бы и в самом деле так сделал, если бы был уверен, что это поможет удержать такое грубое животное, как ты, подальше от нее.

За эти слова граф получил еще один удар, в голову, от которого он перелетел через диван, и без того испачканный его кровью. Берк ринулся за ним, но тут же пожалел, что сделал это, — Бишоп сильным ударом подсек ему ноги, и маркиз со страшным грохотом рухнул на спину рядом с графом.

— Все дело в том, — прохрипел Бишоп, вскарабкавшись на распростертого Берка и схватив его за горло, — что ее здесь нет! И нужно быть сумасшедшим, чтобы предположить это. Моя мать скорее позволит вождю гуннов Аттиле спать на белье для гостей, чем пустит в наш дом Кейт Мейхью.

Берк, который пытался вырваться из рук своего более легкого противника, после секундной паузы спросил:

— Почему?

— Почему? — Бишоп, скрипя зубами, душил маркиза. — И ты еще спрашиваешь? Ты ведь знаешь ответ!

Берку надоела вся эта возня, и он, оглушив графа ударом кулака по голове, отшвырнул его к стене. Там Бишоп и свалился, обливаясь кровью и тяжело дыша. Берк — он пострадал меньше, хотя ему тоже изрядно досталось — проковылял к нему и опустился на пол, прислонившись спиной к стене.

Как раз в тот момент, когда мужчины, сидя рядом, пытались прийти в себя, распахнулась боковая дверь и в комнату вошел дворецкий в сопровождении двух дюжих лакеев.

— Милорд. — Дворецкий оглядел жалкие обломки, которые прежде были Утренней гостиной его хозяйки. — Вам нужна помощь?

Бишоп посмотрел на Берка:

— Виски?

Берк кивнул.

— Виски, Якобс, — приказал Бишоп.

Дворецкий поклонился и, бросив последний взгляд на осколки фарфора, поморщившись, удалился. Лакеи последовали за ним, унося бездыханное тело леди Палмер.

— Почему, — спросил Берк, — твоя мать ненавидит Кейт?

— Ну ты и глупец! — удивленно протянул Бишоп, дотронувшись до носа рукавом сюртука. — Да знаешь ли ты хоть что-нибудь о Кейт?

— Конечно. Я знаю ее. — Берк подавил искушение рассказать графу, насколько хорошо он знает Кейт, потому что решил, что это будет подло. Он сказа! лишь: — Я знаю все, что мне необходимо знать.

— Однако, я думаю, тебе бы следовало получше изучить ее биографию, прежде чем нанимать на работу.

Берк уставился на графа.

— Если только ты собрался заявить, что Кейт воровка… — он почувствовал, как в нем закипает ярость, слепая и жидкая, она снова побежала по венам, — то мне останется сказать, что это ты ее совершенно не знаешь.

— Конечно же, она никакая не воровка! — отмахнулся Бишоп. — Вор — ее отец!

Берк вскинул брови.

— Ее отец?

Дверь вновь открылась, и на этот раз дворецкий вошел один. В его руках был серебряный поднос с графином из резного хрусталя, в котором колыхалась янтарная жидкость, и с двумя стаканами. Увидев, что во время потасовки драчуны опрокинули все столы, дворецкий опустился на колено и поставил поднос прямо на пол рядом с графом. Затем вынул пробку из графина и, налив в каждый стакан на два пальца виски, поднес их Бишопу и Берку.

— Спасибо, Якобс, — сказал Бишоп. — С матерью все в порядке?

— Она без чувств, милорд, — нахмурился Якобс. — Мы отнесли ее в комнату, и служанка дает ей нюхательную соль.

— Прекрасно, — улыбнулся Бишоп. — Все, Якобс. Можешь унести этот поднос.

— Да, сэр. — Дворецкий поднялся на ноги, бросил последний взгляд на разгромленную мебель и покинул комнату, тихо притворив за собой дверь.

— Отец Кейт, — напомнил Берк, проглотив большую часть содержимого своего стакана.

— Ох, — промычал Бишоп. Он сделал более осторожный глоток, чем Берк, — у него явно качалось несколько зубов. — Правильно. Ты хочешь сказать, что не знаешь, кем был ее отец?

Берк откинул голову на разрисованные цветами обои. Они сидели под окном, и он услышал, как на улице запели птицы.

— Не знаю.

— Хорошо. Имя Питер Мейхью тебе ни о чем не говорит?

Берк повторил:

— Питер Мейхью? Да, конечно. Это имя мне почему-то знакомо.

— «Почему-то». — Бишоп закатил глаза. — Оно тебе знакомо, Трэхерн, потому, что было у всех на устах семь лет назад. По крайней мере так же, как и твое десятью годами раньше.

— В чем же было дело? — Берк насмешливо посмотрел на собеседника. — Он что, развелся со своей неверной супругой и выбросил ее любовника из окна?

Бишоп снова поморщился.

— Конечно, нет. Питер Мейхью был известным лондонским банкиром. Он жил вместе с женой и дочерью на Мей-фер-стрит.

— На Мейфер-стрит? — Брови Берка поползли вверх.

— Да, именно там. — У Бишопа был весьма самодовольный вид. Ну, если по правде, настолько самодовольный, насколько таким может выглядеть человек, которому недавно разбили нос. — На Пэлл-Мэлл. Между прочим, по соседству с моим домом.

Берк подавил желание взять графа за шиворот и повозить лицом по паркету.

— Значит, ты и Кейт и в самом деле росли вместе?

— Совершенно верно. — Бишоп вынул из графина пробку и налил Берку еше виски. — Ее отец распоряжался многими солидными вкладами, включая деньги моих родителей. Восемь лет назад Мейхью, к своему несчастью, познакомился с молодым человеком, который заявил, что владеет алмазными копями в Африке. Единственной причиной, как говорил тот человек, почему он не разрабатывает эти копи, является отсутствие финансовой поддержки. Я не был знаком с этим джентльменом — если вообще в нем дело, в чем я сильно сомневаюсь, — но Мейхью, похоже, ему поверил, причем настолько, что уговорил своих друзей и соседей вложить деньги в его копи.

— Которых в реальности не существовало, — вставил Берк.

— Конечно, не существовало. И вот этот прекрасный молодой джентльмен забрал все деньги клиентов банкира, в том числе почти все деньги самого Мейхью, и сбежал с ними. Во всяком случае, такова версия Мейхью.

— А что, были причины в этом сомневаться?

— Скажем так, было достаточно причин в этом сомневаться, чтобы несколько человек, потерявших деньги — включая и моего отца, — сочли необходимым привлечь Мейхью к суду.

Берк провел языком по губам. Они были солеными. Он понял, что одна из них кровоточит.

— И?

Бишоп удивился:

— В каком смысле?

— В смысле — кто выиграл суд?

Граф прищурился.

— Ты не знаешь? Кейт не рассказывала тебе?

Берк глубоко вздохнул. «Тысяча один, — начал считать он про себя. — Тысяча два. Тысяча три…»

— Нет, — признался он, когда почувствовал, что может сдержаться и не наброситься на графа. — Кейт мне не рассказывала.

— Что ж, — пожал плечами Бишоп. — Дело так и не дошло до суда. Потому что ответчик, Питер Мейхью, умер за день до того, как он должен был начаться — я имею в виду суд.

— Умер? — Берк промокнул рукавом кровоточащую губу. — Ты имеешь в виду, во время пожара?

Бишоп взглянул на него.

— Кейт тебе рассказывала об этом, не правда ли?

Маркиз кивнул.

— Кейт говорила, что ее отец и мать погибли во время пожара.

— Все верно, — кивнул Бишоп. — Они сгорели. В ту ночь меня здесь не было, я был в университете. Но некоторые из наших слуг по-прежнему обсуждают случившееся. Пламя поднялось на высоту двадцати — тридцати футов. Было бы чудом, если бы кто-то выжил, однако все уцелели, за исключением родителей Кейт. Все слуги и сама Кейт сумели выбраться наружу. Осталась живой даже ее чертова кошка. Огонь похозяйничал только в одной части дома, его не было даже видно с улицы, и новые владельцы удивительно быстро все восстановили. Сгорела только спальня родителей Кейт. Не находишь, что это довольно странно?

Берк сдвинул брови.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, такой сильный пожар должен был охватить весь дом, однако он почему-то разгорался медленно после первоначальной мошной вспышки. Они направили огонь довольно расчетливо…

— Ты это о чем? — Берк пристально посмотрел на него. — Знаешь, Бишоп, мне некогда отгадывать загадки. Если ты что-то знаешь, то говори прямо…

— Ладно. — Бишоп скорчил гримасу. — Ты всегда был прямым, как палка в навозе, Трэхерн. Я хочу сказать, что после пожара многие сходились во мнении, будто все это было устроено специально. Там стоял сильный запах керосина, гораздо сильнее, чем от опрокинутой лампы…

— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Берк, — что родителей Кейт убили?

— Господи, нет же! — Бишоп покачал головой. — Нет, все тогда посчитали, что Питер Мейхью сам совершил поджог, чтобы избежать суда.

Берк во все глаза смотрел на графа.

— Самоубийство?

— Ну, если быть точным, то убийство и самоубийство, вместе взятые. Я имею в виду, что он скорее всего не поставил в известность свою жену. Ее нашли лежащей в кровати — точнее, в том, что от нее осталось. Вряд ли она даже успела проснуться…

— Боже праведный! — потрясенно выдохнул Берк. Он вдруг почувствовал, что губы у него онемели, но не от виски и не от кулаков Бишопа. — Я… я и не знал.

— Да. — Бишоп никак не мог сделать глоток из стакана, ему мешал конец галстука, который он прижимал к носу. Тогда он взял графин и стал пить прямо из горлышка. — Откуда тебе знать? Ведь это было во всех газетах, но…

— Я читал только спортивные страницы, — признался Берк.

— А-а, тогда ты вряд ли мог узнать. И Кейт едва ли стала бы рассказывать. Она никогда не говорит об этом… Думаю, это можно понять. А еще… Ну, я думаю, она предпочитает забыть. Сомневаюсь, что хоть один из ее работодателей — а у нее их было немного — знает, кто она или что было время, когда она пользовалась теми же привилегиями, что и большинство ее нынешних подопечных. — Берк отобрал у него графин и влил себе в рот солидное количество виски. — После этого она сильно изменилась, правда. Слуги нашли Кейт лежащей без сознания на лестничной площадке, кто-то вынес ее в безопасное место. Она до сих пор не может сказать, как попала на эту лестницу. Есть и такие, кто считает, что это отец оставил ее там, прежде чем устроить пожар, чтобы быть спокойным, что она останется цела. Но Кейт…

Берк не отрываясь смотрел на него.

— Что?

— Кейт всегда настаивала, что все произошло не так. Правда, ее нельзя в этом винить. Не очень приятно думать, что твой отец убил себя и твою мать просто ради того, чтобы избежать тюрьмы — и публичного унижения, конечно. Поэтому Кейт и придумала историю — которую, как мне кажется, она и сегодня все еще считает правдой — о том, что произошло в ту ночь.

— И в чем заключается эта правда? — спросил Берк, хотя подозревал, что уже знает ответ.

— Она полагает, что молодой человек — тот, кто придумал обман с алмазными копями, — вернулся ночью и устроил поджог, чтобы не допустить дачу показаний Питером Мейхью под присягой. Потому что Мейхью и его адвокаты были полностью уверены, что смогут доказать его невиновность, если только им удастся найти проходимца, удравшего со всеми деньгами…

Дэниел Крэйвен. Кто еще это мог быть! Что ответила Кейт, когда он спросил, чем мистер Крэйвен так расстроил ее? Тем, что не пришел на похороны? Господи, какой же он дурак! Она ведь подозревает его в том, что он устроил пожар, где погибли ее родители. Неудивительно, что она так побледнела, увидев его на балу…

А он, пустоголовый болван, обвинил ее в ту ночь в саду в дружелюбии — вежливое обозначение того, что, как он подумал, она там делала — к тому человеку, который вполне мог оказаться убийцей ее родителей!

Берк был уже довольно пьян — ведь еще только полдень, а он уже выпил кварту виски. И все же этим нельзя было объяснить раскаяние, которое непрошеным гостем прокралось в его душу.

— Получается, — начал он, старательно выговаривая слова, потому что знал за собой привычку глотать окончания, когда находился в таком состоянии, — что на самом деле отец не был вором в прямом смысле слова.

— Нет, — ответил Бишоп. — Он был просто глупцом.

— Глупцом, — повторил Берк, — но и джентльменом.

— Глупым джентльменом.

— И все же, — настаивал на своем Берк, — он был джентльменом. А значит, Кейт — дочь джентльмена.

— Да, — немного подумав, подтвердил Бишоп. Но это слово у него прозвучало как «дэ-э». — А какая разница? Кем бы ни был отец, мужчина обязан относиться к женщине как подобает.

Берк сердито взглянул на него.

— Ты что, хочешь сказать, будто я относился к Кейт не как подобает джентльмену? Это она рассказала тебе в письме?

— Нет. Только то, что она не может больше оставаться в Лондоне, и еще она спросила, не буду ли я так любезен, чтобы переправить ей ее вещи. — Он отобрал графин у Берка и надолго приложился к нему. — Это, видишь ли, все, для чего я ей нужен. Адрес, по которому она может складировать свои вещи. — Затем граф прищурился. — А с чего это, интересно, ты называешь ее Кейт? Для тебя, Трэхерн, она должна быть мисс Мейхью. Если только нет какой-либо причины, о которой я не знаю, почему она так внезапно убежала из твоего дома.

— И куда, — хитро, как ему показалось, спросил Берк, — она попросила переслать вещи?

Опустив сосуд с виски, Бишоп хихикнул.

— Ты держишь меня за идиота, Трэхерн? Ты думаешь, я тебе все расскажу? Даже если бы она не рассчитывала — очень мудро, должен сказать, — что я не расскажу тебе, как бы сильно ты ни наседал?

Берк рассмеялся вслед за ним.

— Но ты все равно расскажешь, — заявил он, — потому что теперь мы — друзья, ты и я, и ты понимаешь, что я желаю Кейт только самого хорошего.

— Не желаешь, — рассердился Бишоп. — Я точно знаю, что не желаешь. У тебя к Кейт тот же интерес, что и у меня. Кроме одной, конечно, детали, что я хочу на ней жениться.

Берк хмуро посмотрел на него:

— С чего это ты взял, что я не хочу на ней жениться?

— Ты? — Бишоп расхохотался. — Жениться на Кейт? Невозможно!

— Это почему же? — ощетинился Берк. — Почему это невозможно?

— Всем известно, что после развода ты, Трэхерн, зарекся от женитьбы. Даже Кейт об этом знает.

Берк внимательно посмотрел на него.

— А как именно Кейт узнала об этом? Я никогда ничего подобного ей не говорил.

— А тебе и не нужно было этого делать. Это я рассказал ей. Я сказал ей, что ты скорее всего просто позабавишься с ней, а когда она тебе надоест, выбросишь вон. — Бишоп чуть не уронил графин, когда повернулся, чтобы осуждающе посмотреть на своего собутыльника. — Она ведь не из-за этого убежала, нет? Ты что, совратил ее, ты, ублюдок?

Берк не мог придумать, что ответить на это. Он ведь и впрямь совратил ее, хотя в тот момент это не было похоже на совращение. И очевидно, именно из-за этого она и убежала. Но он, конечно же, не собирался раскрывать душу перед графом Палмером. Он решил, что не может всю вину за то, что произошло, возложить на графа, поскольку и сам был непосредственным участником событий… В конце концов, он довольно увлеченно обрисовал ей детали их будущей жизни во грехе. Тогда как на самом деле он должен был строить планы женитьбы.

Но откуда ему было знать? Она ни разу не обмолвилась ни словом о своем происхождении. Откуда ему было знать, что она дочь джентльмена?

Конечно, это не оправдание. Он не должен был вести себя ни с какой женщиной так, как он вел себя с Кейт, будь она дочерью джентльмена или кого угодно. Но за семнадцать лет ему ни разу даже мысль о женитьбе не приходила в голову. Как же он мог подумать об этом в ту ночь?

Он должен был об этом подумать. И если бы он подумал, то сейчас не сидел бы среди обломков мебели и не пил бы виски из горлышка в понедельник средь бела дня, удивляясь, как это человек, у которого нет сердца, может быть настолько уверен, что его сердце разбито.

Глава 22

«Дорогой лорд Уингейт» — так начиналась записка.

Что ж, все правильно. Что еще он мог ожидать? Что она обратится к нему по имени? Она лишь однажды так назвала его, да и то только потому, что он об этом ее попросил. И вряд ли она стала бы делать это в письме, где говорится, что она больше никогда его не увидит.

«Дорогой лорд Уингейт.

Я понимаю, что Вы, видимо, сильно рассердились на меня, но мне кажется, что я должна была уйти. Я не смогу стать Вашей содержанкой. Я бы очень хотела попытаться быть ею, но чувствую, что просто не подхожу для этого. В результате мы оба можем оказаться несчастными. Надеюсь, Вы простите меня и не будете возражать против того, что я попросила лорда Палмера передать Вам это письмо. Мне кажется, будет лучше, если я не буду какое-то время видеть Вас и писать Вам. Пожалуйста, передайте Изабель, что я люблю ее, и попытайтесь объяснить ей, почему я должна была уехать, не объясняя, конечно, истинных причин. И удержите ее от того, чтобы сбежать с мистером Сондерсом. Он как-то упомянул при мне, что готовит нечто подобное.

Могу лишь добавить, что хочу, чтобы Господь Вас хранил, и, пожалуйста, знайте, что я остаюсь и буду всегда искренне Ваша,

Кейт Мейхью».

Берк, прочтя письмо до конца, вернулся к началу страницы — на самом деле даже и не страницы. Полстраницы, написанной на листе обычной писчей бумаги, которую можно купить в любом сельском магазине. Что ж, Кейт не глупа. Она не пишет на гостиничной бумаге, по которой ее можно было бы легко найти, — и начал читать записку заново.

Но сколько бы раз он ни читал ее, слова оставались теми же самыми.

Никаких обвинений. Нигде в тексте она не ругает его. Нет никаких следов того, что она плакала при написании, чернила нигде не размыты. Интересно, сколько раз она переписывала записку, прежде чем остановиться на этом варианте. Она постаралась не дать ни одной зацепки для того, чтобы он мог ее найти. И она не выказала ни малейшей надежды — хоть и не сознавала этого — на то, что он может начать разыскивать ее.

Что ж, он это заслужил. Он вообще не ожидал получить от нее письмо. И он даже не поверил своим глазам, когда Бишоп сунул его ему в руки в тот момент, когда он — весь в крови и сильно пьяный — собрался от него уходить. Сначала он подумал, что это написанный на скорую руку счет за погром, который он учинил в гостиной леди Палмер.

— Это от Кейт, — сказал граф, его голос звучал приглушенно из-за того, что он все еще прижимал к кровоточившему носу свой галстук. — Она прислала это вместе с письмом ко мне. Сначала я не собирался передавать тебе записку, но… теперь, думаю, тебе лучше ее прочесть.

Берк по привычке перевернул записку, проверяя печать. Бишоп, изрядно пьяный, горько рассмеялся.

— Не беспокойся, я не читал это. Не хотел. Что же, черт побери, произошло между вами… Ну а по правде, я даже и знать не хочу.

Берк был с ним полностью согласен. Он тоже ничего не хотел знать. Он хотел бы забыть все, что произошло, начиная с того туманного вечера, когда он впервые ее увидел. Вот почему спустя шесть часов он сидел у себя в кабинете, а не в библиотеке. Он не мог заставить себя переступить порог библиотеки после той ночи, когда они с Кейт… Нет, это он тоже пытался забыть.

Он сидел там и пил виски, без конца перечитывая записку. Он понимал, что это не особенно помогает забыть ее, но был не в состоянии просто отложить письмо в сторону, потому что это было единственное, что осталось ему на память о ней. За исключением ночной рубашки и пеньюара, которые он подобрал с пола, чтобы не обнаружила прислуга, и теперь держал у себя под подушкой.

Сентиментальность? Да. Невыносимая тоска? Пожалуй.

И все же он ни за какие деньги в мире не расстанется с этими вещами — и с письмом.

Он уже в сотый раз перечитывал письмо в надежде, что изменится хоть одна строчка, когда дверь в его кабинет распахнулась.

— Простите, — не поднимая глаз, недовольно пророкотал Берк, — но я не просто так закрыл дверь.

— А я не просто так ее открыла! — Изабель в вечернем наряде стояла перед ним, в ее глазах блестели слезы. Ее волосы были чересчур гладко забраны наверх, а на затылке взрывались целой копной завитушек. Зрелище было довольно жалким. Кейт не позволила бы ей выходить из дома в таком виде.

— Я только что заходила в комнату мисс Мейхью, — сказала Изабель напряженным голосом, — чтобы поставить на место книгу, которую брала почитать, и что, ты думаешь, я там увидела? Что я там увидела?

Берк поднес к губам стакан и сделал большой глоток. Ничего. У него еще достаточно виски в бутылке, которая стоит у него прямо под рукой.

— Она ушла! — драматичным тоном объявила Изабель. — Папа! Она ушла! Книги исчезли! Мисс Мейхью на самом деле ушла!

— Да, — Берк налил себе еще виски, — я знаю.

— Ты знаешь? — крикнула девушка. — Ты знаешь? Что ты знаешь?

Берк без всяких интонаций произнес:

— Мисс Мейхью сочла, что ее родственница — та, которая заболела, — нуждается в ней, как ей кажется, больше, чем мы. Поэтому она попросила ее уволить.

Он взглянул на нее, чтобы увидеть, как она восприняла его ложь. Ложь, казалось, прошла достаточно хорошо. Изабель была бледна, а под длинными черными ресницами копились слезы. Но она не выглядела рассерженной. Пока не выглядела.

— Но я не понимаю, — покачала головой его дочь, от чего копна завитушек на ее затылке заколебалась. — Папа, у мисс Мейхью нет никаких родственников. Она мне говорила. Откуда же эта больная родственница?

Берк сделал глоток виски. А в виски что-то есть. Оно так приятно расслабляет. И когда он утром проснулся с головной болью, все, что ему потребовалось, — это выпить еще виски. Боль прошла. Если он будет непрерывно вливать в себя виски утром, днем и вечером, то все будет в порядке.

— Подожди-ка. — Зеленые глаза Изабель угрожающе прищурились.

Но он был слишком пьян, чтобы увидеть эту угрозу. Во всяком случае, сейчас.

— Подожди-ка, — повторила Изабель. — Да ты врешь!

Берк поднял брови.

— Прошу прощения?

— Ты слышал, что я сказала! Ты обманываешь меня, папа. Мисс Мейхью ни у какой не больной родственницы.

Берк пробормотал:

— Не понимаю, о чем это ты, Изабель. Она же сама тебе написала…

— Она тоже лгала, — объявила Изабель. — Никто не пишет в письмах, что родственница заболела. Всегда пишут «моя тетушка», «моя кузина» или «жена брата дедушки». Не пишут «моя родственница». Мисс Мейхью лгала, и ты тоже лжешь.

Берк откинулся на спинку кожаного кресла и вздохнул.

— Изабель… — начал он.

— Расскажи мне, — прошептала она. — Ты должен все рассказать мне. Я уже не ребенок. Я взрослая женщина, которая в любой момент может выйти замуж…

— Тебе, — намеренно громко проговорил Берк, — не придется в любой момент выходить замуж. Пока я не скажу, что тебе нужно выходить замуж.

— Пусть так. Я не выхожу замуж. Но я уже большая и требую, чтобы ты мне все рассказал. Где она, папа?

Берк посмотрел в потолок.

— Не знаю, — просто сказал он.

Голос Изабель зазвенел.

— Как это не знаешь? Куда отослали ее книги?

— К лорду Палмеру, — пояснил он потолку. — А уже он отправит их ей туда, где она будет находиться.

— Что ты имеешь в виду под «туда, где она будет находиться»? Ты не знаешь, где она?

Он покачал головой.

— Нет, я же говорил тебе. Она не сказала. — Затем, наконец взглянув на дочь и увидев ее изумленное лицо, он протянул к ней руки и добавил: — Мне жаль, Изабель.

— Тебе жаль? — Голос его дочери поднялся еще на одну октаву. Чувства, которые она старалась сдерживать, вдруг прорвались наружу и захватили ее. — Тебе жаль? Что ты ей сделал, папа? Что ты сделал?

Конечно, он не мог ей этого рассказать. Он мог только снова покачать головой. Потом, к его удивлению, Изабель бросилась перед ним на колени и горько зарыдала.

— Ты что-то сделал! — Она ударила кулачком по его колену. — В ту ночь в саду, когда приходил мистер Крэйвен, ты что-то сделал с мисс Мейхью. Ты потерял самообладание. Ты на нее накричал! Это ты заставил ее уйти. Ты. Ты это сделал! — Она так сильно затрясла головой, что ее завитушки рассыпались по плечам, из глаз хлынули слезы. — Как ты мог, папа?

Берк с несчастным видом смотрел на нее.

— Изабель, — тихо проговорил он, — мне жаль. Я сказал, что мне жаль.

Она утерла глаза рукой — этот жест напомнил Берку дочь в детстве, и он даже зажмурился, когда на одну хмельную минуту подумал, что ей снова четыре года.

— Конечно, тебе жаль. — Изабель немного пришла в себя. — Бедный папа. — Она хлюпнула носом и прищурилась. — Тебе очень грустно? Ты выглядишь печальным.

А на самом деле он был просто очень пьян. Но не мог признаться в этом дочери. Так же, как и рассказать ей об истинной причине внезапного отъезда Кейт.

— Мне тебя очень жаль, папа. — Изабель погладила его по щеке. Но вдруг резко отдернула руку, словно обожглась. Почти так, собственно, и получилось.

— Папа, — проворчала она. — Когда ты последний раз брился?

— Не помню, — пожал плечами Берк.

— Какой ты неаккуратный. — Она поправила ему галстук. — И откуда у тебя ссадина под глазом? Папа, ты снова дрался?

Он опять пожал плечами.

— Да.

— Ты просто несносен, папа! — Изабель достала из кармана его жилета носовой платок и нежно приложила к ссадине. — Ты совсем, совсем о себе не заботишься. Что о тебе подумала бы мисс Мейхью, если бы она вернулась?

— Она не вернется, Изабель, — сказал Берк.

Его дочь щелкнула языком.

— А вот этого, папа, ты знать не можешь. Это она сейчас так говорит, потому что сердита на тебя — и поделом, я уверена. Ты ведь, когда не в настроении, можешь быть очень неприятным. Но мисс Мейхью тебя любит, папа. Она, конечно, вернется.

Берк подался вперед и взял дочь за плечи.

— Она говорила тебе это? Она говорила тебе, что любит меня?

— Нет, — ответила Изабель, а потом, когда он отпустил ее и упал в кресло, со смешком добавила: — Глупый папа. Ей не было нужды говорить, что она тебя любит. Любому здравомыслящему человеку это было видно. Она любит тебя почти так же, как и ты ее.

Берк смотрел на дочь из глубины кресла.

— А почему ты решила, — осторожно спросил он, — что я влюблен в мисс Мейхью?

Изабель закатила глаза.

— Ох, папа! Конечно же, ты влюблен в мисс Мейхью. Все это знают.

— Кто это — все?

— О Господи! — вздохнула Изабель. Она отбросила окровавленный платок и поднялась с колен. — Ты что, пытаешься убедить меня в том, что не любишь мисс Мейхью? Потому что, если ты это сделаешь, я с удовольствием приведу тебе десятки примеров, которые прекрасно доказывают, что ты влюблен. Начать хотя бы с того, что ты был готов выложить ей столько денег, лишь бы она приехала к нам в дом…

— Это, — Берк вскочил с кресла и встал за спинку, как бы отгораживаясь от обвинений дочери, — оттого, что ты меня сбила с толку своим вечным нытьем! — Он изобразил ее голос: — «Я хочу, чтобы мисс Мейхью была моей компаньонкой. Почему мисс Мейхью не может быть моей компаньонкой?» Ты не оставила мне выбора!

— А как, — Изабель скрестила руки на груди и смотрела на него с легкой улыбкой, — ты объяснишь то, что ездил на все балы и вечеринки, которые ты, по твоим же словам, так ненавидишь, только для того, чтобы, стоя в уголке, шпионить за ней?

— И вовсе, — заявил Берк от окна, к которому перешел, — не шпионить. Меня беспокоила ее безопасность. Мисс Мейхью очень наивна в отношении мужчин.

— Ну пожалуйста, папа, просто признайся: ты любишь ее. И поэтому ты бродишь, как медведь, с тех пор как она уехала, рычишь на всех и буквально снимаешь с них скальпы. Поэтому ты не бреешься, не моешься и даже не меняешь одежду с того самого утра, когда мы обнаружили, что она уехала. Поэтому ты все время лезешь в драку и много пьешь. Ты любишь ее и знаешь, что это ты виноват в том, что она уехала, и сердце твое разрывается.

— Вовсе нет, — постаравшись собрать все свое достоинство, возразил Берк, который и в самом деле, как она сказала, был небрит, немыт, одет в грязное белье и сильно пьян. — Мое сердце не может разрываться, потому что у меня нет сердца.

Изабель снова закатила глаза.

— Да, да, я знаю! У тебя нет сердца, потому что мама разбила его семнадцать лет назад, Я тоже слышала всякие разговоры Только в отличие от тебя я им не верю. У тебя есть сердце, и вот сейчас оно у тебя сильно болит, и поделом, потому что, я уверена, ты очень виноват. Но, папа, я уверяю тебя, всей глубиной моего сердца, мисс Мейхью вернется! Она должна вернуться.

Берк с любопытством посмотрел на дочь.

— Почему?

— Потому что, — Изабель пожала плечами, — если она любит тебя хоть немного, то не сможет без тебя жить.

Затем она с сияющей улыбкой повернулась и вышла из комнаты, оставив отца, которого так и не смогла утешить, одного.

Глава 23

Фредерику Бишопу, девятому графу Палмеру, вполне нравился его клуб. Это был в высшей степени престижный клуб, в который принимались лишь очень знатные персоны. Только титулованные особы — самые лучшие и старые фамилии — бродили по отделанным тяжелыми панелями залам и за ленчем отдавали должное ростбифу местного приготовления. Политикам и интеллектуалам вход сюда был категорически закрыт, чтобы разговор никогда не отвлекался от спорта, сигар и… снова спорта. Членство было и в самом деле столь избирательным, что Фредди мог часами сидеть в глубоком кожаном кресле у камина в одной из гостиных и ни одна живая душа не тревожила его покоя.

Мужчине, который живет в одном доме с такой женщиной, как его мать, подобную возможность нельзя было недооценивать.

Именно поэтому он очень удивился, когда один из служащих клуба подошел к нему и, раболепно склонившись, прошептал:

— Прошу прощения, милорд, но там, на галерее, человек…

Фредди, который почувствовал на себе неприязненные взгляды нескольких товарищей по клубу, быстро прошептал в ответ:

— Ну и что? Какое отношение к этому имею я?

— Этот человек, милорд, настаивает на том, чтобы повидаться с вами. Он говорит, что если не поговорит с вами, то спалит весь дом. Он уже нокаутировал трех охранников, которых я послал выдворить его вон. Он очень настойчив, милорд… и, я позволю себе заметить, немного пьян.

Фредди стало любопытно посмотреть, кто это мог свалить троих охранников клуба, которых выбирали среди самых сильных и крепких парней, ведь самое важное для эксклюзивного клуба — это именно его эксклюзивность, — а заодно и узнать, с чего это такому человеку понадобилось его увидеть, и он поднялся из уютного кресла и проследовал за слугой в фойе.

Там он увидел, что маркиз Уингейт методично крушит все вокруг, поднимая слуг за горло и швыряя их о стену. Портреты знатных основателей клуба качались, как маятники. Он обнаружил какого-то баронета, съежившегося за подставкой для зонтиков в виде слоновьей ноги, и герцога, прятавшегося за кадкой с папоротником. Оба изо всех сил старались не попасться маркизу на глаза.

— Ради всего святого, — поморщившись, произнес Фредди, когда Трэхерн схватил лакея в шесть футов и два дюйма ростом и поднял его над перилами лестницы. — Тебе что, Трэхерн, необходимо устраивать сцены повсюду, где бы ты ни появился?

Маркиз повернулся к нему.

— Господи! — прыснул Фредди. — Да ты ли это, Трэхерн? Ты ужасно выглядишь. Отпусти парня и иди сюда… — Заметив испуганное выражение на лицах служащих клуба, он кисло сказал: — Да, да, я его знаю. По его виду сейчас трудно поверить, но он на самом деле маркиз и обычно выглядит несколько опрятнее. Пропустите его, и, ради Бога, кто-нибудь, принесите виски.

Приказания графа Палмера были выполнены очень быстро. Берка провели в отдельный кабинет, где члены клуба обычно выписывали чеки на месяц своим управляющим, любовницам и поставщикам сигар. Там Берку предложили присесть, что он и сделал, как-то сразу почувствовав усталость. Диван был из кожи и очень мягким. Он, казалось, обволакивал тело маркиза, погрузившегося в его необъятные недра. Берк приказал себе не поддаваться баюкающим объятиям дивана. Никаких сомнений, это хитрый трюк, чтобы заставить его забыть о цели прихода сюда.

— Ну вот. — Палмер колдовал с бутылкой и бокалами, которые принес клубный официант. — Выпей-ка это.

Берк подозрительно посмотрел на большую пузатую рюмку, которую ему протянул граф.

— Это не виски, — заявил он.

— Это коньяк. Да какая тебе, к черту, разница? Это спиртное, старина. И ты выглядишь так, будто тебе это необходимо.

Берк неохотно принял громадную рюмку, в которой на самом донышке плескалось немного жидкости, и опрокинул ее в себя. Коньяк. О да. Он и прежде пил коньяк. Собственно, пил много раз прежде, до того, как его жизнь превратилась в одно нескончаемое похмелье от виски. Вселяющее уверенность тепло разлилось у него в груди.

Что ж, Бишоп прав в одном. Это все же спиртное. Он протянул пустую рюмку.

— Хорошо, хорошо. — Бишоп налил ему еще порцию. — Только не так быстро. Они сдерут с меня за бутылку, ты же знаешь, а эта штука двадцатилетней выдержки.

Берк выпил еще порцию, ощущая жжение, которое текло по горлу и дальше.

— Надеюсь, ты согласишься со мной, старина, — Бишоп уселся в кресло напротив дивана, где расположился Берк, — что все эти фокусы с драками в приличных домах начинают навевать скуку. Я думал, мы это уже прошли в прошлый раз. Когда это было? Месяца два назад, да? Посмотри, мой старый длинный нос прекрасно зажил. — Бишоп повернулся, давая ему посмотреть на себя в профиль. — Ты, конечно, заметил выпуклость. Все ее замечают. Но знаешь, эта выпуклость мне нравится. Мое лицо было ужасно женственным, пока ты не сломал мне нос. В самом деле, Трэхерн, ты сделал мне одолжение. Правда, я огорчен, что не смог оставить и тебе на память какую-нибудь метку. Однако ты выглядишь так жалко, что я готов простить тебе это. — Он глотнул из своей рюмки. — Ну, я полагаю, ты хочешь сказать, зачем пожаловал. Только, прошу тебя, не спрашивай меня, где Кейт. Она до сих пор не удосужилась дать мне знать.

— Она ушла, — сказал Берк. И когда он это произнес, вдруг почувствовал, как сердце у него в груди сжалось в комочек. Словно какая-то невидимая рука схватила его сердце и начала сжимать. И сжимала до тех пор, пока ему стало не хватать воздуха, а в голову не перестала поступать кровь.

Бишоп прокашлялся.

— Что ж, она, конечно, ушла, старина. Но, знаешь ли, мы достаточно поговорили об этом в прошлый раз.

— Не Кейт. — Из горла Берка вырывались короткие, с придыханием, звуки. Только так он мог высказать то, что хотел, не размозжив при этом кому-нибудь голову. — Изабель.

— Изабель? — Бишоп открыл рот. — Леди Изабель? Твоя дочь?

— Нет. — Берк вскочил с уютного дивана и шагнул к камину, в котором весело потрескивал огонь, хотя на улице не было холодно… — Нет, — повторил он с едва скрываемой яростью. — Та леди Изабель, которая на льду танцует танго, ты, глупец! Конечно, моя дочь. Она пропала. Она покинула меня.

Бишоп присвистнул.

— Они все, кажется, ополчились на тебя, старина. Я имею в виду их бегство.

Секундой позже он пожалел об этих словах — маркиз схватил его за лацканы сюртука и поднял в воздух.

— Ты скажешь мне, — прорычал Берк, произнося слова отчетливо, чтобы Бишоп понял их смысл, — где она!

Ноги Бишопа на несколько дюймов не доставали до пола. Он с сожалением посмотрел на них, словно соскучившись по ощущению твердой почвы.

— Эй, Трэхерн, — он так же, как маркиз, старательно выговаривал слова, — откуда, черт возьми, я могу знать, куда убежала твоя дочь?

— Не Изабель, — возразил Берк. — Кейт.

Бишоп закашлялся.

— Но, Трэхерн, не вижу… — Он, захрипев, замолчал, когда маркиз сжал его горло.

— Она сбежала. — В голосе Берка теперь слышалось недоумение. — Изабель сбежала с этим ублюдком Крэйвеном!

— С Крэйвеном? — изумленно посмотрел на него Бишоп. — С Дэниелом Крэйвеном?

— Ты знаешь какого-то другого Крэйвена?

— Но… — Бишоп потряс головой в полном замешательстве. — А как же Сондерс?

* * *

При чем здесь Сондерс? Даже сейчас, держа на весу двести фунтов веса графа, Берк мысленно переместился в прошлый вечер, когда Изабель стояла перед ним в его кабинете. Он безучастно сидел перед камином, что стало для него обычным делом по вечерам, со стаканом виски в руке и с бутылкой поблизости. Он услышал ее шаги на пороге комнаты, но не подумал о том, что нужно приготовиться к тому, что его ожидает.

Изабель относилась к нему с сочувствием после жестокого — как Берк считал — ухода Кейт. Он ожидал услышать от нее какие-нибудь мягкие слова поддержки или, может быть, предложение подстричь его, как уже было раз или два. Но он совсем не ожидал, что она набросится на него, как на какого-нибудь нерадивого посыльного.

— Опять напился! — с отвращением произнесла она, подойдя настолько близко, чтобы увидеть бутылку, которая уже была почти пуста, хотя это не имело никакого значения, потому что Винсенс принесет другую, как только он позвонит в колокольчик.

— Так теперь будет всегда? — Голос дочери звучал требовательно. — Ты решил упоить себя до смерти? Этого ты хочешь?

Он поднял на нее налитые кровью глаза.

— Это все, что мне остается. Может, у тебя есть другие предложения?

— Да! — выкрикнула Изабель. — Есть. Почему бы тебе не оторвать зад от кресла и не отправиться ее искать?

Берк неодобрительно взглянул на нее.

— В моем доме прошу выбирать слова.

— Или что? — Изабель, которая была одета для улицы, покачала головой. — Что ты со мной сделаешь?

— Положу на колено и отшлепаю.

Изабель засмеялась. Это был неприятный смех. Это был скорее даже пренебрежительный смех.

— Хотела бы я посмотреть, как ты это сделаешь! — заявила она. — Сомневаюсь, что в таком состоянии ты способен поднять даже мышку. Когда в последний раз ты нормально ел? Или был на свежем воздухе?

Берк хмуро смотрел на огонь. Бессмысленно, как он понимал, говорить ей, что любая еда напоминает ему по вкусу опилки, а воздух на улице кажется зловонным.

— У меня еще достаточно сил, чтобы сократить твое содержание.

— Конечно, ты можешь это сделать, — сухо согласилась Изабель. — Но я просто пошарю у тебя в бумажнике, когда ты в следующий раз напьешься до бесчувствия. А этот момент, судя по количеству оставшегося в бутылке спиртного, настанет примерно через четверть часа.

— Изабель, — нетерпеливо перебил ее Берк, — чего ты добиваешься? Тебе нужны деньги? Ты, как я вижу, куда-то собралась.

— Конечно, собралась. Причем одна, добавлю. Я стала скандалом сезона, бывая повсюду в последнее время без компаньонки, и все благодаря тебе.

— Благодаря тебе самой, — поправил ее Берк. — Это не я три месяца кряду кидался на шею молодому безд…

— Не нужно, — подняв руку в перчатке, крикнула Изабель, — пренебрежительно отзываться о Джеффри! Я и без того знаю, как ты к нему относишься.

— Знаешь? Но тогда почему мне кажется, что ты за моей спиной продолжаешь с ним видеться?

— Поедем сегодня вечером со мной, — предложила Изабель, — и ты сам все увидишь. Думаю, ты приятно удивишься. Меня больше не интересуют простенькие мальчики вроде Джеффри. Надеюсь, для тебя окажется приятным сюрпризом увидеть, с кем я теперь вожу компанию.

Берк посмотрел на нее. Она уже не выглядела так, как раньше, когда Кейт следила за ее гардеробом и прической. Предоставленные самим себе семнадцатилетние девушки порой принимают опрометчивые решения по поводу своего стиля. Сегодня это была завитая челка надо лбом, которой, помнится, не было, когда Берк видел ее в последний раз. Должно быть, это был последний крик лондонской моды, но у Изабель такая челка выглядела нелепо. Его заинтересовало, собственные ли это волосы, и он подумал, что надо потрогать их рукой. Но это, решил он, потребует слишком больших усилий.

Как и выход на улицу.

— Нет, спасибо, — пробормотал он и повернулся к огню.

— Ах! — вскричала Изабель, топнув ногой. — В самом деле, папа! Что с тобой случилось? Я ведь помню времена, когда ты не сидел целыми днями, ничего не делая, и не позволял ни одной женщине обращаться с собой подобным образом. Не понимаю, почему бы тебе просто не поехать к ней…

— Потому что, — перебил ее Берк, скрипнув зубами, — я не знаю, где она.

— И человек с твоими деньгами и связями не может этого выяснить?

Он сквозь зубы сказал камину:

— Я не вижу смысла искать ее, после того как она ясно дала понять, что у нее нет желания снова видеть меня.

— Папа, она была сердита, когда писала это! Я уверена, теперь, успокоившись, она уже думает по-другому. Может быть, она тоже сидит где-нибудь в уверенности, что у тебя нет желания снова видеть ее.

— И, — Берк сделал изрядный глоток виски, — в таком случае она совершенно права.

— Нет, не права. Войди мисс Мейхью сейчас в дверь, папа, ты упадешь перед ней на колени и будешь целовать ее ноги. — Изабель с отвращением посмотрела на него. — Хотя я сильно сомневаюсь, что она бы позволила тебе это, если бы увидела таким, какой ты сейчас, — неопрятным и заросшим щетиной. И я бы не стала винить ее. Ты превратился в настоящее животное. А Дэниел говорит…

— Дэниел? — Берк воззрился на нее сквозь плотный алкогольный туман. — Что за Дэниел?

— Дэниел Крэйвен, конечно.

Берк внезапно вскочил на ноги. И внезапно он почувствовал себя совершенно трезвым. И больше он не грезил о Кейт. Ярость — прекрасный способ переключиться и сделать все остальное незначительным в сравнении с объектом гнева.

— Если ты еще хоть раз окажешься поблизости от него, Изабель, — очень спокойно сказал он, — я сломаю тебе шею!

— Он не такой, как ты думаешь, папа, — настаивала Изабель. — Он не такой, как думает о нем мисс Мейхью. В нем все очаровательно. Его просто никто не хочет понять. Да, он очень сожалеет в связи…

— Ты не подойдешь к нему! — бушевал Берк. — Ты не будешь с ним разговаривать, танцевать, даже смотреть на него, тебе понятно?

— Я не нуждаюсь в твоем разрешении, чтобы встречаться с ним, папа, — холодно заявила Изабель. — Я взрослая. Если я захочу, то выйду за него замуж. И нам нечего опасаться каких-то запретов, когда достаточно пересечь границу, чтобы…

Он быстро шагнул к ней. Он ни разу в жизни не ударил дочь, и теперь у него не было ни малейшего намерения делать это. Но она этого не знала и попятилась.

— Изабель, — угрожающе прорычал он. — Я предупреждаю, что если ты подойдешь к этому человеку, то я убью его! Сначала его, потом тебя.

Изабель вскинула голову.

— Дэниел говорил, что именно так ты и будешь реагировать. Я думала, он ошибается, но, оказывается, он был совершенно прав. Полагаю, что ты слишком несдержан на слова. Я люблю его, папа, и собираюсь за него замуж, будет на то твое разрешение или нет.

Он был готов ее ударить. Вместо этого досталось окну. Он запустил в него стаканом с виски, который оказался у него в руке. Сначала разбилось оконное стекло, секундой позже послышался звон разбившегося на улице стакана. Изабель на миг сжалась, затем распрямилась и посмотрела на отца. Взгляд, которым она его наградила, ему никогда не забыть, сколько бы их ни было потом. В нем было безграничное презрение, смешанное с такой унизительной жалостью, что Берку показалось, будто кто-то ударил его в солнечное сплетение.

— Изабель! — в отчаянии позвал он.

Но было слишком поздно. Она повернулась и молча вышла из комнаты.

Больше он ее не видел. На следующее утро миссис Клири, обливаясь слезами, принесла ему записку. Она отправилась с Крэйвеном в Гретна-Грин.

Она вернется, писала Изабель, уже замужней женщиной. И если он хочет видеть своих внуков, ему не стоит пытаться вмешиваться в их дела.

* * *

— Мне кажется… — Бишоп, терпеливо выслушавший сокращенную версию событий в изложении Берка, несмотря на то что по-прежнему болтался в воздухе, довольно сухо проговорил: — Все довольно расплывчато, старина. Почему бы тебе не отпустить меня, чтобы мы могли вместе обдумать положение?

Берк не слишком нежно опустил его на пол.

— Я уже все обдумал, — заявил он, пробежав рукой по отросшим волосам — И единственное решение — это найти Кейт. И Кейт придется поехать со мной в Шотландию. Изабель не послушает меня, но она послушает Кейт.

Бишоп повел плечами. После того как он повисел в воздухе, что-то случилось с его сюртуком.

— Я уверен, что все так и есть, старина, — согласился Бишоп. — Но ты забываешь одно довольно важное обстоятельство. Кейт не хочет, чтобы я говорил тебе, где она находится. Ты это помнишь, не так ли?

— Но это же, — выдохнул Берк, — чрезвычайный случай!

— Что ж, наверное, ты прав, старина. Во всяком случае, ты так думаешь. Но ты должен понять, что не в моих интересах — или в данном случае не в интересах Кейт, — чтобы ты ее нашел.

Берк прищурился.

— Похоже, — произнес он бескровными губами, — ты придерживаешь ее для себя.

— Ну, вроде того, — согласился Бишоп. — Я имею в виду, что она не испытывает ко мне таких же чувств, но со временем…

— А твоя певичка? — из вежливости спросил Берк, поскольку его нисколько не интересовала романтическая сторона жизни графа.

— Да, конечно, тут есть некоторые затруднения. Но Кейт понимающая женщина…

— Не такая уж понимающая, — вздохнул Берк, — как тебе может показаться.

Бишоп бросил на него оценивающий взгляд.

— Что ж, может, ты и прав. Не знаю, что и сказать, старина. У меня ощущение, что мои руки связаны. Я имею в виду, что дал ей слово не рассказывать тебе ничего.

Берк глубоко вздохнул.

— Бишоп, моя дочь — неопытная семнадцатилетняя девушка. Она отдала себя в объятия хладнокровного выродка, который по меньшей мере вор, а возможно, и убийца, который заживо сжег в кроватях двух людей. И это должно стать моим зятем? И такой человек станет отцом моих внуков?

Бишоп нахмурился.

— Это настоящий крах… — начал он, но Берк перебил его.

— Подумай о Кейт, — сделал он последнюю отчаянную попытку заставить графа понять. — Подумай, что скажет Кейт, если узнает. Если она узнает, что Изабель оказалась во власти Дэниела Крэйвена, что она скажет?

Лицо Бишопа, на котором до этого было слишком упрямое выражение, вдруг изменилось. Он махнул рукой.

— О Господи! О Господи, ты прав! Прости, старина. Я скажу. Конечно, я скажу тебе. Кейт никогда меня не простит, я уверен в этом, если в таких обстоятельствах я не скажу тебе. — Он глубоко вздохнул. — Она в Линн-Реджис. Ее старая няня снимает там коттедж. «Белый коттедж», кажется, так он называется. У меня сейчас нет с собой точного адреса, но если ты минуту подождешь, я пошлю мальчика.

Бишоп замолчал, обнаружив, что говорит в пустоту.

— Ну что ж!

Это было все, что пришло ему на ум.

Глава 24

«Белый коттедж» был самым последним домом в дальнем конце дороги, по которой, похоже, главным образом ходили овцы… Другие улицы в Линн-Реджис были забиты людьми, несмотря на черные тучи, скопившиеся над морем и быстро надвигавшиеся на песчаный берег.

«Белый коттедж» полностью отвечал своему названию. Это было довольно приятное строение, скорее маленькое, окруженное кустами поздно цветущих роз. Если бы не отчаяние, он мог бы остановиться и полюбоваться ухоженным садом и веселыми цветочными ящиками на окнах, заполненными хризантемами и другими осенними цветами. Однако в данный момент все, что он мог сделать, это сдержаться, чтобы не высадить дверь плечом.

Ему удалось выдержать паузу, прежде чем постучать, и даже пригладить волосы. Берк подчинился требованию лакея побриться, прежде чем пускаться в путешествие, но наотрез отказался стричься, несмотря на увещевания Дункана. Не было времени, да и Кейт вряд ли волнует, как он выглядит. Она наверняка ненавидит его — и вполне заслуженно. А поэтому какая разница, будет он подстрижен или нет?

Впрочем, теперь, когда через несколько секунд он увидит ее снова, он бы дорого дал, чтобы Дункан хоть немного подровнял ему волосы.

Однако поскольку это была наименьшая из всех печалей, одолевавших Берка, о ней можно попросту забыть. Он решился и стукнул кулаком в дверь.

Голос — он принадлежал не Кейт — из глубины дома отозвался: «Иду», — но прошла почти целая минута, пока его владелица подошла к двери, — минута, в течение которой Берк несколько раз поворачивался и смотрел на кучера экипажа, на котором приехал. Кучер, готовый подчиниться любому приказанию хозяина, вопросительно поглядывал на него, полагая, что маркиз что-то хочет ему сказать. Но то, чего хотел Берк, кучер ему дать не мог.

Дверь открылась, и он увидел старую женщину, которая тяжело опиралась на суковатую палку.

— А, это вы, — сказала она, когда ее выцветшие глаза осмотрели лицо Берка, его длинные волосы и экипаж с четверкой лошадей позади него. — Вы, должно быть, к Кэти.

Берк почувствовал, как кулак — или что там было — внутри его немного ослабил хватку, такое облегчение он ощутил.

— Да. Да, я приехал к ней. Она здесь, мадам?

— Мадам. — Старуха улыбнулась. Это была добрая улыбка, которая казалась еще приятнее от того, что время пожалело ее и сохранило ей зубы. — Меня уже очень давно никто не называл «мадам». Знаете, меня зовут Хинкл.

Берк про себя молил Господа избавить его от присутствия этой старухи и не допустить рукоприкладства с его стороны.

— Да. — Он старался скрыть обуревавшее его нетерпение. — Миссис Хинкл, не затруднит ли вас сказать, дома ли мисс Мейхью? Видите ли, это очень важно…

— Ох, я мисс Хинкл, — перебила его старуха, несколько оживившись. — И вы, молодой человек, должны знать, что в воскресные дни на меня в деревне еще заглядываются некоторые мужчины.

Берк почувствовал, что кулак внутри сжался настолько, что сердце вот-вот лопнет от напряжения.

— Мисс Хинкл, — он старался говорить ровным голосом, — где бы я мог найти мисс Мейхью?

— Там. — Старая женщина махнула рукой в направлении задней части коттеджа. — Снимает белье. Видите, собирается дождь. Я бы и сама это сделала, только опять заболели ноги…

Она умолкла, потому что Берк был уже далеко.

За «Белым коттеджем» раскинулись холмистые луга, а за ними — море, грозное, стального цвета, оно волновалось под надвигающимися штормовыми облаками. Недалеко от дома, посередине одного из таких лугов, стояло кособокое, с корявыми, разлапистыми сучьями дерево, от которого до следующего такого же дерева, находившегося футах в двадцати, была протянута веревка. На веревке болталось около полудюжины простыней, несколько наволочек и другое белье, и все это развевалось на ветру. За этими простынями угадывалась стройная фигурка женщины, у ее ног стояла корзина. Юбки — единственное, что он, собственно, мог видеть, — которыми играл ветер, плотно облепили ноги женщины. Руки были подняты над головой — она снимала прищепки, удерживающие белье. Время от времени ей приходилось подниматься на цыпочки.

Но хотя Берк и не мог видеть ее лица, у него не было ни малейшего сомнения в том, что это — вот она наконец-то! — Кейт. Он быстрым шагом, не обращая внимания на ветер и тучи, подошел к веревке и встал за развевающейся простыней. С другой стороны Кейт боролась с неподдающейся прищепкой. Ей наконец удалось справиться с ней и освободить угол простыни, и кусок белой материи упал вниз.

Она не изменилась. Она стала еще красивее, чем осталась в его памяти. Щеки Кейт разрумянились от ветра, и даже внезапность его появления не смогла полностью смыть это свежее цветение с ее лица. И если он и лелеял надежду, что она, так же как и он, переживала их разлуку, то ему пришлось разочароваться. Она была стройна, как всегда, но в ее фигуре появилась какая-то новая плавность, в лице — свежая мягкость, в нежных серых глазах — незнакомый блеск. А ее губы — губы, которые преследовали его во сне, казалось, целую вечность — стали немного полнее, даже — если такое вообще возможно — еще ярче и желаннее.

Она молча смотрела на Берка — почти минуту, — и вот наконец ее губы приоткрылись и она сказала своим хрипловатым голосом:

— Вы выглядите ужасно.

Он прикрыл глаза. Весь длинный путь от Лондона он представлял себе, что они скажут друг другу, когда после долгой разлуки встретятся вновь. Его воображение рисовало разные картины: от той, когда она бросается в его объятия, обвив его шею руками и подставляя для поцелуя губы, по которым он так истосковался, до той, в которой она бросает в него первый подвернувшийся под руку тяжелый предмет.

Однако он вовсе не ожидал, что она так равнодушно заметит, как он выглядит.

Берк не знал, как ответить. Похоже, он вообще лишился способности говорить. Он стоял и пытался придумать что-нибудь — что угодно, но в голову ничего не приходило. Единственное, на что он был способен, — это стоять и смотреть на Кейт, вбирая в себя каждую деталь, начиная с ее платья, которого он никогда не видел — хлопковое, синее с белым, — зеленой шерстяной шали, наброшенной на плечи, и кончая тем, как ветер играет прядями выбившихся из тяжелого узла светлых волос, которые то и дело падали ей на лицо.

— Ну что ж, — сказала Кейт спустя еще минуту, убирая волосы со лба. — Не стойте просто так. Скоро будет дождь. Помогите занести белье в дом.

И она начала сражаться с очередной прищепкой, которая удерживала следующую простыню.

Может, язык и отказался ему служить, но двигаться он пока еще мог. И он принялся помогать ей снимать прищепки, до которых она не могла дотянуться. Потом он вместе с Кейт складывал простыни, держа их за противоположные углы. Это было непростым делом из-за разыгравшегося ветра, и их пальцы иногда встречались. И тогда они старательно избегали смотреть друг другу в глаза.

И тем не менее каждый раз у Берка было ощущение, словно в кончиках пальцев происходил какой-то взрыв, так чувствителен он был к малейшим ее прикосновениям. Это слабость, он знал это. Непреодолимая слабость, которая сопутствовала непреодолимости чувства, пылавшего в нем. И он ничего не мог с этим поделать. Он мог лишь надеяться, что и она испытывает то же самое.

Почему ее пальцы подрагивали, словно ветер, который не был теплым, но и не был особенно прохладным, вдруг принес арктический холод? Берк видел, что она просто разыгрывает полное безразличие. Но ей не безразлично. Ей глубоко не безразлично.

Только как заставить ее сбросить маску? Вот в чем вопрос.

Она сердится, сказал он себе. Сердится, вот и все. Ее письмо, в котором не было желчи, не было обвинений… Это письмо было сама нежность, во всяком случае, в конце… оно не отражало того, что она наверняка испытывала сейчас — гнев. И, подумал он, она права. Ведь он оскорбил ее. Унизил этим дурацким предположением, что она будет рада стать его любовницей. Не говоря уже о том, что он подумал о ней и Крэйвене. У нее есть все права сердиться.

— Я сама могу, — произнесла она, когда он наклонился, чтобы взять у нее корзину с бельем, — отнести белье.

Он продолжал держаться за корзину.

— Но не тогда, когда ваши пальцы дрожат, как сейчас.

Кейт скрестила руки на груди.

— Я замерзла, — оправдываясь, ответила она.

— Не желаете позаимствовать мой сюртук?

Их взгляды встретились, но она быстро отвела глаза, будто вспомнив, как и он, тот вечер, когда она набрасывала его сюртук.

— Нет, — тихо проговорила она. — Не нужно, спасибо.

Он подумал, что не в состоянии выдержать такую холодную, безразличную Кейт, даже если это была всего лишь игра.

— И как же вам удалось заставить Фредди признаться, где я нахожусь? Угрожали рассказать его матери о певичке или что-то в этом роде?

Он покачал головой.

— Я рассказал ему правду. Что вы мне нужны.

Конечно, ему следовало на этом и остановиться. Потому что в глазах ее появилась некоторая мягкость, а она явно старалась, чтобы они оставались такими же холодными и безразличными, как море, раскинувшееся за далекими холмами.

Но чувство любви было слишком новым для него, и оно слишком разбередило его душу, чтобы он мог сообразить, что именно означает эта мягкость. Вместо этого он неуклюже брякнул:

— Видите ли, дело касается Изабель.

Мягкость сменилась тревогой.

— Изабель? Что с ней?

Он покачал головой.

— Она сбежала, Кейт.

Она пристально посмотрела на него, даже не замечая, как ветер, подхватив завиток ее волос, трепал его у нее на щеке.

— Сбежала? — изумилась она. — Сбежала? Куда?

— В Шотландию. С Дэниелом Крэйвеном.

Ее губы приоткрылись.

— С Дэниелом? — повторила она, в ее голосе, если он не ошибался, прозвучал ужас. — Но как же так? Что случилось…

— Вы должны мне помочь, Кейт, — в отчаянии перебил ее Берк. — Только вы в состоянии убедить ее вернуться домой. Конечно, я не имею права просить вас об этом… Просто я не знаю, что делать. Вы должны мне помочь. Ради Изабель.

Она опустила голову. Он больше не мог видеть ее глаз. И он едва расслышал, как она прошептала:

— Да, да, конечно.

А потом Кейт, пройдя мимо него, направилась к дому. Все, что он узнал, это то, что она согласилась поехать с ним. Но он не увидел того, что она поспешила скрыть. А это была внезапная резь в уголках глаз, которую, подумала она, вполне можно приписать действию ветра. А что еще могла она ожидать, в конце концов? Ему потребовалось целых три месяца, чтобы приехать за ней, и то только потому, что Изабель оказалась в беде. Притом в большой беде. Дэниел Крэйвен. Да поможет ей Бог! Дэниел Крэйвен.

От Изабель-то что ему понадобилось?

Берк, вцепившись в бельевую корзину, думал о Кейт: «Она сердится. Конечно же, она все еще сердится. Но я все могу объяснить. Еще не поздно. Не поздно до тех пор, пока она не выйдет замуж за Бишопа. До тех пор у меня сохраняется шанс».

Няня Хинкл явно так не думала.

— Так вы тот самый и есть, — десять минут спустя, когда Берк сидел с ней за кухонным столом, сказала старая женщина.

Кейт поднялась наверх, чтобы собрать кое-что из вещей.

— Няня, мы с лордом Уингейтом уезжаем на несколько дней, — так она объяснила его появление. — Всего на несколько дней по срочному делу. А потом я вернусь сюда.

Последнюю фразу она добавила, бросив на Берка быстрый взгляд, будто он собирался оспаривать это. А он и на самом деле уже набрал для этого воздуха. Потому что единственное, для чего она могла вернуться, решил для себя Берк, так это лишь затем, чтобы навестить няню, может быть, вместе с детьми — после того как они поженятся. У него не было ни малейшего намерения отпускать Кейт от себя теперь, когда он снова нашел ее.

Но вслух этого высказать он не мог. Кейт пока не простила его. И он просто сказал няне Хинкл, которой, как он чувствовал, хотелось услышать более полное объяснение, чем то, которое дала Кейт:

— Мисс Мейхью не хочет распространяться на эту тему. Но это такой секрет, который, мне кажется, я могу без опаски разделить с вами, мисс Хинкл. Видите ли, это касается моей дочери. Она сбежала с мужчиной, и я нуждаюсь в помощи мисс Мейхью, чтобы убедить ее вернуться домой.

Няня Хинкл охнула, услышав его признание. На огне уже стоял чайник, и, когда он вслед за Кейт переступил порог дома, она поставила перед ним тарелку с ячменными лепешками. Старая женщина будто ждала его.

Как только Кейт упорхнула наверх, старуха устремила на него свой блекло-голубой взгляд.

— Знаете, из этого ничего не получится.

Берк решил подождать, пока остынет его чай. У него во рту целых двадцать четыре часа не было ни капли виски, но это вовсе не означало, что он удовольствуется напитками, которые так нравятся пожилым женщинам.

Он решил притвориться и сделать вид, что не понимает, о чем говорит старая дама.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — вежливо сказал он.

— Думаю, что понимаете. — Няня Хинкл положила себе в чашку четыре полные ложки сахара и теперь (Берк с отвращением смотрел на это) с удовольствием прихлебывала дымящуюся жидкость. — Я вырастила Кейт с пеленок и была с ней до тех пор, пока ей не исполнилось шестнадцать лет. И никогда в жизни мне не приходилось встречать более упрямой девушки.

За окном вспыхнула молния. Затем где-то в отдалении прогрохотал гром. Берк осмотрелся. Это была довольно приятная комнатка. Однако потолок с балками был низковат для его роста. Он с облегчением подумал, что все его дикие фантазии в отношении Кейт были плодом его больного воображения, а на самом деле она провела именно здесь все эти месяцы, что они были в разлуке. Здесь хорошо жить, подумалось ему. Спокойное место. Хотя эта старуха… она вовсе не была просто добродушной няней, как оказалось.

— Думаю, вы увидите, мисс Хинкл, — произнес он, разглядывая знакомую полосатую кошку, которая расположилась на чистом белье в корзине, как только ее внесли в дом, — что и я тоже могу быть упрямым.

— Но не упрямее ее, — возразила старая женщина, снова посмотрев на потолок. — Иначе бы вас здесь не было.

Берк наблюдал за кошкой, которая сначала широко зевнула, а потом начала скрести передними лапами по белью.

— Может, и нет. — Он не удержался, чтобы не сказать несколько самодовольно: — Но разве она не едет со мной?

— Ради вашей дочери. — Няня откусила кусочек ячменной лепешки. Когда она снова заговорила, у нее изо рта полетели крошки, на которые она не обратила ни малейшего внимания. — Только и всего.

Берк раздраженно заметил:

— Я не верю, что дела обстоят так, как вы говорите. Я не верю, что она делает это только ради Изабель.

— Это, — няня Хинкл пожала худыми плечами, — ваше право, милорд.

— Вы не уговорите меня отказаться от нее, мисс Хинкл, — начал сердиться он. — Вы можете сколько угодно рассказывать о ее упрямстве, а я буду вежливо вам кивать, но вы не уговорите меня отказаться от нее.

— Не уговорю? — Она посмотрела на него и ухмыльнулась. — Да, я вижу, у меня, похоже, ничего не получится. Что ж, жаль. Вам предстоит разочароваться.

С узкой лестницы донесся голос Кейт.

— Няня, — подозрительно спросила она, — что это ты рассказываешь?

— Я ничего не рассказываю его светлости, моя крошка! — крикнула старуха, да так громко, что он удивился тому, как в таком хрупком теле могло оказаться столько силы. Затем, понизив голос, обратилась к Берку: — Я помню, как о вашем разводе писали все газеты.

Берк напрягся.

Старуха взмахнула рукой.

— Ну и скандал же был тогда! — усмехнулась она.

— Вы хотите сказать, мисс Хинкл, что я недостаточно хорош для Кейт?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Вы, конечно, слышали о ее родителях?

Удивившись тому, насколько резко она переключилась на другую тему, он кивнул.

— Это тоже называли скандалом. И о нем, как и о вашем разводе, тоже судачили газеты. — Она отхлебнула чаю. — Их друзья — знатные люди вроде вас — отвернулись от них. Они не могли никуда пойти, чтобы за их спинами не глумились и не шептались. И это делали те, кто раньше называл себя их друзьями. Это оставляет зарубки на сердце.

— Конечно, — согласился Берк, пока не понимая, куда клонит старая женщина.

— На вас это тоже оставило отпечаток, — заметила она, — но не так, как на Кэти.

— Что вы хотите мне сказать? — Берк начал терять терпение.

— Она не вернется. — Старуха не мигая смотрела на него. Значит, сделал вывод Берк, она знает, что он натворил.

Это его смутило. Но пока еще не стоит опускать руки. Ведь он твердо намерен исправить свою ошибку. И он, откинувшись на спинку стула, заявил:

— Я думаю, что вы меня недооцениваете, мадам.

Старуха фыркнула.

— Я думаю, что это вы недооцениваете Кэти. Но какой смысл говорить вам об этом? С какой стати вы будете слушать меня? Я уже старая. А старых женщин никто не слушает.

Наконец появилась Кейт. Она была одета в дорожное платье, в руках у нее был баул.

— Я готова, — сказала она. — Ну, няня, ты будешь молодцом, пока я отсутствую? Я заеду по дороге к миссис Барроу и попрошу ее присмотреть за тобой. И не забудь, что в кладовой лежат пирожки с мясом, которые остались от субботы. А молоко привезут завтра…

Когда Кейт подошла к няне, выражение лица мисс Хинкл изменилось, и она из проницательного инквизитора, какой только что была в обществе маркиза, опять превратилась в любящую старую служанку.

Няня всплеснула руками, когда Берк встал и поспешно взял у Кейт баул. Он был, как оказалось, не по размерам легким.

— Любовь моя, ты кое-что забыла, не правда ли? А как же Леди Бэбби?

Кейт, занятая завязками капора, ответила:

— Ах, няня, я вернусь через несколько дней. Не больше.

Няня Хинкл метнула в Берка взгляд, который он прочитал как победный. Только после того, как Кейт на прощание расцеловалась со старухой и приняла наскоро сооруженный сверток с лепешками, Берк склонился над рукой няни Хинкл.

— Мы вернемся, — с веселой уверенностью проговорил он, в чем на самом деле вовсе не был убежден. — За кошкой.

— Она вернется, — заявила старуха, проницательно взглянув на Кейт, которая уже вышла за порог.

— Я так не думаю, — настаивал он.

— Тогда вашему сердцу придется изрядно поболеть, — закончила их диалог старая женщина.

Глава 25

«Тогда вашему сердцу, — слова старухи эхом отдавались у него в голове, — придется изрядно поболеть».

Прошло несколько часов, а Берк по-прежнему слышал эти слова. Но что, в конце концов, она может в этом понимать? Она целую вечность знает Кейт. Ну и что из того?

Правда, он не знает, что именно рассказала Кейт своей няне об их последнем разговоре. Но это не значит, что его усилия обязательно потерпят крах. Потому что он знает о Кейт много такого, чего няня Хинкл просто не может знать.

Например, он знает, что если ее губы крепко сжаты — так было большую часть времени, когда они сидели друг против друга в крытом экипаже и почти все время молчали, — то это вовсе не обязательно означает, что она сердится. На самом деле это может означать, что она о чем-то думает.

Он предполагал, что скорее всего она думает о Дэниеле Крэйвене. Она попросила его рассказать о событиях, предшествовавших бегству Изабель, и слушала его рассказ очень внимательно — правда, это была сокращенная версия, ведь не мог же он повторить то, что говорила Изабель о его отношениях с ее бывшей компаньонкой. Кейт кивала, пытаясь убедить его в том, что, сообщая в записке свой адрес — Гретна-Грин, Изабель наверняка надеялась, что отец найдет ее прежде, чем они успеют обвенчаться.

— Для чего же еще, — уверяла его Кейт, — она сообщила, куда они направляются?

Берк надеялся, что Кейт в данный момент занята разборкой тактики поведения с Изабель в условиях назревающего скандала. Он достаточно ясно видел ее лицо, хотя тучи над экипажем так плотно затянули небо, что почти стемнело, тогда как, судя по его часам, время только что перевалило за четыре часа пополудни. На ней были — по его мнению, очень обдуманно — свободная коричневая накидка и в тон ей капор, на фоне которого ее волосы казались еще светлее. А ее щеки, хоть внутри и не было ветра, оставались пунцовыми. Конечно, такими же яркими были и губы.

Он подумал, что она, похоже, собирается не разжимать губ в течение всего путешествия. Она никогда не была болтушкой, но и столь молчаливой она тоже не была.

«Она сердится, — сказал он себе вновь. — И у нее на это есть все права». В том, что они едут в полном молчании, только его вина. Он должен что-то с этим делать. Он должен что-то сделать, или сойдет с ума.

Громко, чтобы быть услышанным в шуме колес и ритмичном цоканье копыт, Берк сказал:

— Мне очень жаль, Кейт.

Она оторвала взгляд от пробегающего за окном пейзажа и удивленно посмотрела на него:

— Простите, что?

— Мне очень жаль, что так случилось. В ту последнюю ночь, в Лондоне. Я не понял… Я думал, что там, с тобой в саду, Бишоп. Я не знал, что это был Дэниел Крэйвен…

Как только у него вырвались эти слова, он тут же пожалел о том, что их сказал. Он клялся себе, что не скажет ничего, что могло бы ее огорчить.

Щеки Кейт охватил огонь. Она отвернулась и проговорила еле слышно:

— Пожалуйста, забудьте об этом.

— Я не могу этого забыть. — Он хотел только одного — чтобы она взглянула на него. — Как мне это забыть, Кейт? Это единственное, о чем я с тех пор могу думать. Почему ты ничего не говоришь?

Она покачала головой, ее глаза были прикованы к окну.

— Это ни к чему не приведет.

— Это могло бы изменить многое. Кейт, если бы ты хоть что-то поведала мне из своего прошлого…

Тогда она прямо посмотрела на него.

— Но я ведь рассказывала, — удивилась она. — Я рассказывала вам о пожаре…

Он вскочил с сиденья напротив и сел рядом с ней прежде, чем она договорила фразу.

— Но не всю историю, — выдохнул он, взяв ее за руку. — Не о том, что случилось на самом деле…

— А для чего? — Она вырвала у него свои пальцы.

— Потому что, знай я, кто твой отец…

Она непроизвольно приоткрыла рот, затем, опомнившись, быстро закрыла его.

— Вы хотите сказать, что если бы вы знали, что мой отец — джентльмен, то вы бы не…

— Нет, — перебил он ее. — Нет, мы по-прежнему были бы… Но, Кейт, если бы я знал, то сделал бы то, что намерен сделать сейчас. — Он снова взял ее руку.

Она посмотрела ему в глаза.

— И что же это?

— Ну, попросил бы тебя выйти за меня замуж, разумеется.

Все оттенки красного цвета моментально исчезли с ее лица. Она потянула свою руку, стараясь вырвать ее из его ладони.

— Оставьте меня. — Он не узнал ее голос.

Он крепче сжал ее пальцы.

— Нет. Послушай меня, Кейт…

— Я выслушала вас. — Он понял, что ее голос казался незнакомым, потому что в нем были слезы. — Пожалуйста, оставьте в покое мою руку и сядьте на место.

— Кейт, — он старался говорить мягко, — я знаю, ты сердишься на меня, и у тебя на это есть все основания. Но я думаю…

— Если вы не отпустите мою руку, — задыхаясь, вскричала Кейт, — и не сядете на свое место, я попрошу кучера высадить меня на первом же перекрестке!

— Кейт, мне кажется, ты не поняла. Я…

— Нет, это вы не поняли. — Ее голос дрожал. — Я открою дверь, да поможет мне Бог, и выпрыгну, если вы не сделаете так, как я прошу.

На мгновение он подумал, что это он хочет открыть дверь и выпрыгнуть. Или по крайней мере что-нибудь выбросить. Но так как этим он ничего не добьется, то он сделал так, как она хотела, и вернулся на сиденье напротив, скрестив руки на груди и в замешательстве уставившись на Кейт.

Что такое с ней произошло? Он изо всех сил пытается исправить ситуацию, а она реагирует так, словно он… да, словно он опять предлагает ей стать его любовницей! Бог свидетель, у нее есть право сердиться на него за это. Но почему она сердится, когда он предлагает ей выйти за него замуж? Он всегда считал, что женщины ценят предложения о замужестве дороже бриллиантов — и в этом случае должны реагировать на них соответствующим образом. Может, ее обидело, что он не преподнес ей кольцо? Но у него просто еще не было возможности где-нибудь остановиться и купить его. Сейчас он мог думать только о том, чтобы его дочь не убежала с негодяем, и ему некогда было позаботиться о кольце.

Кейт забилась как можно дальше в угол кареты и старалась спрятать лицо в тени, чтобы он не заметил ее слез. Начался дождь, настоящий ливень, сопровождающийся частыми молниями и громом, и раскаты его приближались с каждым ударом. Потоки воды струились по окнам. Но ей было все равно, потому что она и так из-за слез ничего не видела. Она была погружена в невеселые мысли. «Что ты наделала? Ради всего святого, что ты наделала? Этот мужчина предложил тебе стать его женой — ты ждала, что он сделает это, в течение трех месяцев, и ты сказала ему „нет“. Почему? Почему?»

Конечно, она знала почему. Потому что она настоящая дура, вот почему. Она была дурой уже тогда, когда согласилась работать в его доме. Она с самого начала знала, что это плохая идея. Посмотри на него! Просто посмотри на него! Разве он не олицетворяет все, что она привыкла презирать? Богатый, высокомерный, уверенный в себе…

И она оказалась права. И вот что получилось.

Хуже некуда. Единственный по-настоящему разумный поступок, который она совершила в последние шесть месяцев, это то, что она покинула его, пока чувства к нему не окрепли настолько, что она была бы не в силах с ними справиться.

Она и сейчас не утверждала, что ей удалось с ними справиться. Когда она сдернула с веревки ту простыню и увидела, что он стоит рядом, ей показалось, что не было тех недель, которые прошли с их последней встречи, — если не считать, что он выглядел теперь по-другому, казался таким уязвимым и страдающим.

Но его вид, конечно, был вызван тревогой за Изабель, а не тем, о чем она вначале подумала, озаренная искрой надежды, которую позволила себе впервые с той ночи, как покинула Лондон, — что его сердце разрывается от разлуки с ней. Ей пришлось собрать все силы, чтобы удержаться и не положить руки ему на плечи и не целовать его бесконечно, как это ей представлялось каждую ночь с того дня, когда она уехала от него.

Но потом она вспомнила.

Когда она постучала в дверь к няне Хинкл на следующий вечер после бессонной, божественной — но, как оказалось в результате, несчастливой — ночи с маркизом Уингейтом, в душе у нее осталась только горечь. Но когда потекли дни, превращаясь в недели, а недели — в месяцы, а он все не приезжал… вот тогда она поняла, как удачно, как вовремя она избежала того, что в конце концов обернулось бы несчастьем.

А потом появился он. Так неожиданно, будто принесенный ветром.

Но не ветер его принес. Не ветер. Дэниел. Господи, что Дэниел задумал? Вряд ли он влюбился в Изабель. Людям типа Дэниела не знакомо чувство любви к другому, а только к самим себе. Что ему нужно? Чего он хочет добиться? У девочки есть деньги, это правда, но и у Дэниела теперь, когда заработали копи, тоже. Так если он похитил Изабель не из-за любви и не из-за денег, то почему?

Холодная рука сжимала ей сердце, сжимала с тех пор, как Берк впервые произнес слова «Дэниел Крэйвен» там, у бельевой веревки. Потому что у Кейт возникло ужасное чувство, что она знает, чего хочет Дэниел. Она надеялась, что ошибается. Она изо всех сил надеялась, что ошибается. Но у нее не было никаких других объяснений.

Однако она не станет делиться своими опасениями с Бер-ком. Нет, ему и так хватает забот. Пусть думает, что Дэниел и вправду вознамерился жениться на его дочери, — это лучше, чем узнать истинную причину…

Господи! Истина.

Он обнаружил истину — единственную истину — и теперь хочет жениться на ней. Потому что он узнал, кем был ее отец. Потому что он узнал, что она дочь джентльмена, и захотел сделать то, что ему следовало бы сделать независимо от того, чья она дочь.

Что ж, этого не случится. Она не может — не должна — этого допустить.

Впрочем, единственная проблема заключается в том, что это будет нелегко удержать в голове. Даже теперь, когда он сидит напротив нее и немигающий взгляд его нефритово-зеленых глаз прикован к ней, она не может не обращать внимание на его руки, на которых не было перчаток. На тыльной стороне ладоней маркиза Уингейта росли такие же жесткие черные волосы, как и те, что покрывали все остальные части его тела — те части его тела, которые видела только она — и еще добрая половина лондонских актрис. Вид этих волос напомнил ей время, когда она видела его без одежды, и это вернуло ее мысли к тому, о чем она намеренно пыталась забыть, — к ночи, которую они провели вместе, к единственной ночи, которая помогла ей почувствовать себя живой. В ту ночь он заставил ее испытать то, что, она знала, ей не доведется испытать больше никогда в жизни.

От этих мыслей слезы еще сильнее побежали из ее глаз.

— Кейт, — позвал он из сумрака салона.

По мере того как дождь усиливался, снаружи становилось все темнее. Теперь он уже во всю силу барабанил по крыше кареты, и кучер замедлил ход из-за того, что начала расползаться глинистая дорога и сквозь потоки дождя он не видел, куда править.

Она не ответила. Она не могла ответить. Она молча плакала, надеясь, что в сгущающейся темноте он не увидит ее слез. Если же она заговорит, то сразу выдаст себя. Она не могла себе этого позволить.

— Я одного не понимаю, — продолжал Берк, — почему ты решила от меня сбежать? Если ты не хотела… если ты не хотела быть моей любовницей, Кейт, почему нельзя было просто так и сказать? Я ведь не принуждал тебя. Ты же не. считаешь, что я могу быть настолько подлым?

Она прикусила губу. Его голос, доносившийся из темноты, был нежным и мягким, как бархат.

— И еще я не могу понять, — продолжал он, не дождавшись ответа, — почему ты на меня сердишься. Я ведь только прошу, чтобы ты выслушала меня. В ту ночь… я не знаю, что на меня нашло. Сейчас я говорю это не просто потому, что узнал, что ты дочь джентльмена. Я должен был сказать это тогда — и я бы сказал это утром, клянусь, если бы ты осталась. Как только ты исчезла, я понял, что люблю тебя…

Он продолжал говорить. Он говорил долго и горячо. Но Кейт не слышала его слов. Потому что он сказал, что любит ее. Он сказал, что влюблен в нее.

О Боже! Ну почему он сказал именно это? Именно то, от чего она обязательно растает! Как он узнал? Как он узнал? И как теперь устоять перед ним? Это неправда. Это не может быть правдой. Он говорит это только потому, что ему известно — ему известно, черт возьми! — что делают с девушкой такие слова, произнесенные человеком, которого она любит. Он использует против нее оружие, от которого она не имеет защиты. «О Господи!» — вскричала она про себя.

— …Я должен был подумать об этом раньше, я знаю, — услышала она слова Берка, когда смогла совладать с собой. — Но я так давно, так давно не испытывал никаких чувств, кроме ярости, что не понял, что со мной происходит… Ну, в конце концов, Кейт, ты же знаешь, чем закончился мой брак. Мне не очень-то хотелось еще раз испытать такое. Но ты, Кейт! Когда ты уехала, я делал все, что мог придумать, чтобы ускорить конец этой моей пустой, никчемной жизни…

«Помни, ему нельзя верить», — сказала она себе, пытаясь заставить себя негодовать. Потому что он, в конце концов, враг. Один из них. Член племени, предавшего ее семью и позволившего убийце ее родителей остаться безнаказанным.

— Кейт! — Он бросился к ней, и на этот раз не рука стала его целью, а вся она. Он обнял ее и поднял на руки с такой легкостью, словно она была не тяжелее куклы.

— Что? — спросил он, встряхнув ее. Его бледное лицо было всего в нескольких дюймах от нее. — Что я должен сделать, чтобы ты навсегда забыла те глупости, которые я говорил? Что я должен сделать? Это?

И через мгновение он целовал ее.

Вот так, просто, он ее целовал, а она…

Она таяла.

И вдруг Кейт пришло в голову — будто гром ударил, — что этот поцелуй необычный и что, кажется, она уже не так хорошо, как ей хотелось бы, контролирует ситуацию. Хотя она и старалась отразить этот неожиданный, головокружительный натиск на ее здравый смысл, ей не удавалось освободиться ни от гипнотизирующего очарования его губ, ни от его железных объятий. Она совсем размякла у него на груди, только ее руки, словно действуя по своей воле, обхватили его шею и запутались в удивительно мягких волосах, спускавшихся на плечи. В голове у Кейт словно из тумана всплыла мысль: какая связь существует между языком, который исследует ее рот, и внезапным и чувствительным напряжением, возникшим у нее между ног?

А потом его сильные, но до невозможности нежные пальцы накрыли ее грудь. Сосок тут же затвердел от тепла его ладони.

Она должна положить конец этому безумию, пока все снова не зашло слишком далеко.

— Берк, — прошептала она онемевшими от страстных поцелуев губами, — оставь меня.

Берк поднял голову, на его лице было такое же изумление, как и у человека, пробудившегося от сна в чужом доме. Взглянув на нее, он дал ей понять, что услышал ее слова, хотя его рука по-прежнему покоилась у нее на груди, словно решила остаться там навсегда. Он заговорил хрипло и невнятно:

— И не подумаю! В прошлый раз я оставил тебя, а ты убежала, и я увидел тебя снова только через три месяца.

Ну и что из того, что она обхватила его лицо ладонями и притянула его губы к своим? Кто может винить ее за это? Ей не доставляла большой радости легкость, с которой он одним касанием делал ее абсолютно беспомощной в его руках. Особенно когда эти руки проделывали с ней то, что проделывают прямо сейчас. Хотя одна его рука лежала у нее сзади на шее, под волосами, явно для того, чтобы она не могла отстраниться от него — как будто ей когда-нибудь могла прийти в голову такая глупая мысль! — другая по-прежнему сквозь материю обжигала ей грудь и угрожала опуститься ниже…

Но в этот момент кучер постучал им в дверь и сказал, что дорога сильно размыта и ехать дальше невозможно. Он также спросил, не изволит ли его светлость переждать ливень в этой маленькой гостинице, к которой они только что подъехали.

Глава 26

Ее разбудил гром. Стекла в окне задребезжали.

Кейт села в темноте на кровати и потянулась к окну, чтобы отодвинуть занавеску. Снаружи была темнота, окутанная пеленой дождя. Она подумала, что, должно быть, очень поздно, так как в домах через дорогу не было видно ни огонька. Деревушка, в которой они были вынуждены сделать непредвиденную остановку, спала. Ей показалось, что все в Англии спят.

Кроме нее.

Это Божья милость, решила она, что гром разбудил ее именно в это время. Она запуталась в сетях очередного из тех снов, этих ужасных, удивительных снов, которые она стала видеть после того рокового дня, когда случайно увидела маркиза выходящим из ванны; снов, которые не покидают ее до сих пор, даже несмотря на то, что они расстались; снов, после которых она каждый раз просыпается разгоряченная и задыхающаяся, с рукой, покоящейся между ног. Это конфуз. Леди не положено так себя вести.

И тут молния осветила ее комнату. Через десять секунд ударил гром, но не так громко, как прежде. Проливной дождь, преследующий их от самой Линн-Реджис, начал наконец ослабевать. Если повезет, то к утру прояснится и дороги в Шотландию станут проезжими.

Почему, спросила себя Кейт, она как дурочка лежит здесь и всматривается в темноту? Ей следует немного поспать. У нее впереди очень длинный и трудный путь.

Только она прикрыла глаза, как услышала какой-то звук, но это не был ни звук дождя, ни далекий раскат грома. Открыв опять глаза, она села и осмотрела заполненную ночными тенями комнату. В домах при дороге, как известно, полно крыс, хотя этот, как ей показалось, был чище большинства других и она видела несколько котов, несущих караульную службу. Однако даже Леди Бэбби не могла справиться с крупными крысами. Пошарив по полу рукой, Кейт нащупала одну из туфель и бросила ее на шум.

Кейт всегда отличалась меткостью, в этот раз тоже не промахнулась и услышала, как кто-то застонал.

Но ведь крысы не стонут!

Потом из темноты раздался голос лорда Уингейта.

— Черт, Кейт! — прошипел он. — Это всего лишь я.

Это был лорд Уингейт — он вошел в маленькую дверь, соединяющую их комнаты, которую она, конечно, и не подумала запереть, когда ушла к себе. К тому же ей и в голову не могло прийти, что он отважится на ночное вторжение. Она нервно потребовала у хозяина, чтобы им предоставили отдельные комнаты, и лорд Уингейт не стал возражать.

Теперь она поняла почему. Да, у них были отдельные комнаты, отделенные друг от друга дверью.

Кейт услышала, как чиркнула спичка, и в комнате стало светлее. Он принес с собой свечу и сейчас, подняв ее, смотрел на нее в неровном свете. Она слишком поздно вспомнила, что на ней нет ни лоскута одежды, и быстро натянула на себя простыню.

— Что вам нужно? — Она отвела глаза от того, что увидела в свете свечи. На нем был только халат, и, когда маркиз поднял руку, он распахнулся на груди, открыв ее взору длинный треугольник волос.

— Мне показалось, что ты зовешь меня, — удивился он ее вопросу.

— Ну так я вас не звала.

Однако, даже сказав это, она вовсе не была уверена в своей правоте. Он ведь снился ей всего несколько минут назад, и она вполне могла выкрикнуть его имя во время какого-нибудь эротического эпизода из сна.

— Кейт, — он поставил свечу на столик возле ее кровати, — я отчетливо слышал тебя. Я читал и…

Чем ближе он подходил к кровати, тем выше она натягивала простыню.

— Может, я и позвала вас, — неохотно признала она, — но только во сне. Мне жаль, если я вас побеспокоила.

Однако, к сожалению, вместо того чтобы обидеться и уйти, лорд Уингейт присел на кровать рядом с ней и спрятал свое лицо в ладонях.

— Ничего. Я все равно не мог заснуть, — сказал он доскам пола. — Знаешь, Кейт, нам ни за что не успеть вовремя. И все этот дождь…

Изабель. Это все, что ему нужно. Поговорить об Изабель.

— Ну нет, — с уверенностью, которой она вовсе не испытывала, перебила его Кейт, — мы найдем ее. Конечно же, найдем.

— Нет. — Он сидел к ней спиной, лица не было видно, но вся его поза выражала невыносимую боль и вину, которую он нес на своих плечах. — Не найдем. Мы приедем слишком поздно. И тогда ей придется выйти за него замуж.

Кейт, пораженная печалью, которая звучала в его низком мужественном голосе, непроизвольно потянулась к нему и положила руку на широкую, сильную спину. Потому что ситуация была намного хуже, чем представлялось Берку. Дэниел Крэйвен никогда не женится на Изабель. Кейт это знала.

Но разумеется, не могла сказать об этом отцу Изабель.

— Это был Крэйвен! — неожиданно заявил он.

Кейт, не понимая, взглянула на него:

— Прошу прощения?

— Это был Крэйвен, — повторил он. — Изабель сказала мне, что тогда с тобой в саду был Дэниел Крэйвен, а не лорд Палмер. А ты позволила мне думать, что это был он. Почему?

Кейт, которую потрясло то, что он так резко сменил тему, сделала глотательное движение, но так и не подняла глаз от стеганого одеяла, которое во сне отпихнула к спинке кровати.

— Это не имеет значения, — поспешно проговорила она. — Больше не имеет.

— Нет, имеет! — возразил он. — Это слишком серьезно. Почему ты мне не сказала?

Кейт облизнула губы. Во рту у нее вдруг стало очень сухо.

— Ну, — начала она, — думаю… Я думаю, потому, что не хотела, чтобы вы его убили. Я полагала… я полагала, что это вызовет скандал, а мне казалось, что их и без того хватало…

— Ты защищала меня? — недоверчиво спросил он. — Ты позволила мне подумать про тебя что-то ужасное, лишь бы защитить меня?

Тогда она совершила ошибку, подняв глаза.

— И Изабель. — Она не желала, чтобы он думал, будто она сделала это исключительно ради него. Ведь тогда он решит, что небезразличен ей. А это вовсе не так. Ей совершенно нет до него дела.

— Значит, — обманчиво-нежным голосом, как недавно в карете, сказал он, — я немножко тебе нравлюсь, Кейт? Я имею в виду, раз ты решила уберечь меня от скандала.

Ей хотелось отвести глаза. Больше всего на свете ей хотелось отвести глаза. Так почему же ей это не удается? Она смотрела в его глаза, замечая теперь, когда он сидел так близко, что они совершенно зеленые. В них были крошечные золотые искорки, словно золотые рыбки, плавающие в зеленом пруду.

— Думаю, да, — ответила Кейт. — Тогда.

— Но теперь уже нет? — Он потянулся к простыне, которую она сжимала в руках.

— Верно. — Она еще крепче вцепилась в тонкую материю.

— Тогда почему, — он легонько потянул простыню на себя, — ты здесь?

— Я уже говорила, что приехала только ради Изабель…

Но это было все, что ей удалось произнести, так как он наклонился и прижался к ее губам.

Поцелуи не прекращались, и Кейт подумала, что на этот раз они до добра не доведут. Они не были похожи на жесткие, требовательные поцелуи, которыми он осыпал ее в ту ночь в библиотеке. Они не были похожи и на нежные, осторожные поцелуи, которыми они обменивались позже в его спальне, прежде чем он начал так беззастенчиво разглагольствовать о книжных магазинах и фаэтонах. Они больше походили на те, в экипаже…

Хотя поцелуи были и не совсем такие, как тогда. Сейчас в них было что-то такое, чего Кейт не могла понять, потому что прежде ни с чем подобным не сталкивалась. И все же когда лорд Уингейт — Берк, запомнит она когда-нибудь, что его нужно называть Берк? — целовал ее, она начала понимать, что это было.

Это было страстным желанием.

Так просто. Так просто отдаться ему, его поцелуям, которые вскоре уже не были наполнены просто желанием, — их переполнял голод, требовательный голод. Намного проще отдаться ему, чем сопротивляться. И что даст ей сопротивление? Ничего, кроме, быть может, какого-нибудь ничтожного морального удовлетворения. И разве ей не приятно, когда его пальцы доставляют ей столько физического наслаждения?

Ее тело еще не забыло его прикосновений. Да и как оно могло забыть, когда все в нем, от дурманящего, присущего только ему мускусного аромата — ведь ей достаточно было раз вдохнуть его, чтобы ощутить слабость в коленях — до огрубевших пальцев на ее коже, напоминало об этом?

И не просто напоминало, но и заставило ее саму броситься в атаку. Не успела ее рука коснуться обнаженной груди Берка, как она уже пыталась распахнуть его халат и судорожно боролась с узлом на поясе, не позволявшим это сделать. У него же таких забот не было, ведь она была полностью обнажена, когда он убрал прикрывавшую ее тело простыню. Он оторвался от ее рта и скользил губами — дневная щетина на его лице обжигала ее кожу везде, где он к ней прикасался — по шее и дальше, к груди, которой целиком владели его руки.

Кейт по-прежнему не оставляла своих попыток. Она еще раз потянула за узел на поясе, но он не поддался, и тогда она просунула руку под халат и с наслаждением сжала пальцами его напряженную плоть, которую пока ей не удавалось увидеть. Берк вперил в нее свой непостижимый взгляд, и Кейт сильнее сжала пальцы, главным образом для того, чтобы посмотреть, что будет дальше.

А дальше было так. Берк схватил ее за запястье, а другой рукой прижал ее к подушке.

— Что, — хрипло прошептал он, — ты собираешься сделать? Закончить прежде, чем все начнется?

Свободной рукой Кейт потянула за пояс его халата.

— Сними это, — попросила она.

Его не нужно было просить дважды.

И когда халат летел на пол, твердое колено Берка оказалось у нее между ног и резко раздвинуло их настолько, чтобы для него хватило места, и он лег на нее, а обе его руки лежали на бугорках ее грудей. Затем он снова припал к ее губам, на этот раз поцелуй ясно показал, что он едва сдерживает желание овладеть ею — будто это и так не понятно, особенно если судить по силе его возбуждения, которое она ощущала на внутренней поверхности своих бедер.

И вот, промычав что-то нечленораздельное — поцелуй поглотил звук его голоса, — он внезапно вошел в нее, погружаясь так глубоко, как только мог, ощущая при этом, как ее жар и нежная влажность сжимают его плоть, сжимают сильнее, чем это могли сделать ее пальцы. Кейт под ним застонала, когда он вошел в нее, точно так же, как в первый раз. Только в эту ночь не было слез, она лишь вцепилась пальцами в его плечи, словно терпящий бедствие матрос в плавающее в море бревно.

А ему каждый раз, как он входил в нее, безумный от захлестывавшего его наслаждения, — ему каждый раз казалось, будто он возвращается домой.

Кейт утонула первой. Она отпустила его плечи и позволила волнам подхватить ее. Ее больше не волновало, сможет ли она оставаться на плаву, она больше не могла держать голову на поверхности. Ее закружило в безжалостном водовороте и потянуло вниз. Она по спирали опускалась все глубже и глубже, пока вдруг ее не ударило о берег, словно настоящая стена воды выбросила ее туда.

И она лежит под ним, изнуренная и задыхающаяся, едва ли понимая, что и он попал в этот бешеный водоворот вместе с ней и теперь обрушился на нее в изнеможении, и его сердце бешено стучит рядом с ее любящим сердцем.

Кейт открыла глаза и увидела, что свеча погасла. Они лежали в полной темноте. Где-то вдалеке рокотал гром, но дождь больше не барабанил по окну у изголовья кровати. Буря за окном спальни и внутри ее прекратилась.

Берк, похоже, тоже это понял и молча сполз с нее. Кейт чуть не закричала, когда холодный воздух попал на те места, которые только что прикрывало его тело.

Но она не долго оставалась одна. Он сел на кровати и нащупал одеяло, которое она так неосторожно скинула с себя во сне. И этим одеялом он накрыл их обоих, заботливо подоткнув края под Кейт, затем обнял ее за талию и прижал к своему огромному телу.

Были кое-какие вещи, которые она должна была ему сказать. Кейт лениво подумала про них и даже приоткрыла губы, чтобы произнести их вслух: он не должен думать, что если их тела получают удовольствие друг от друга, то у него есть причина быть уверенным в том, что она возьмет и передумает по поводу…

Но он, словно прочитав ее мысли, наклонился к ней и прошептал:

— Ш-ш… — затем убрал с ее лица прядь волос и поцеловал перед тем, как заснуть.

И в самом деле, она слишком устала, чтобы продолжать спорить.

Глава 27

Берк спал. Но во сне что-то давило ему на грудь, и он проснулся, и когда открыл глаза, чтобы посмотреть, что это, увидел Кейт. Она во сне легла на него, и теперь ее щека покоилась у его сердца, а волосы рассыпались у него по плечам и сияли словно золото. Одна прядь щекотала ему шею под подбородком.

С трудом он понял, что вряд ли это сон, потому что они были не в его огромной спальне на Парк-лейн, а в маленькой комнатке с низким потолком в придорожной гостинице рядом с какой-то неприметной деревней, и он слышал, как внизу жена хозяина гремит посудой. За маленьким окном брезжил рассвет — по крайней мере он решил, что это так. Было трудно что-либо разобрать из-за густого тумана, который наползал на деревушку. Дождь прекратился еще ночью, но снаружи была сплошная темень, и казалось, что там холодно. Настоящая осень. «Что ж, — подумал он, — есть уважительная причина не вылезать из-под одеяла».

И все же они не могли оставаться в кровати. Потому что нужно было думать об Изабель. Об Изабель, которая с каждой минутой уходит все дальше и дальше от него.

И все же…

И все же Изабель вряд ли куда-нибудь денется так рано этим туманным утром. А он наконец здесь, рядом с Кейт. И едва ли он в скором времени соберется куда-то идти.

Ее красота до сих пор переполняла удивлением его душу. О, это была не та традиционная красота, как, скажем, у Сары Вудхарт. За исключением огромных серых глаз, все в лице Кейт было слишком маленьким, чтобы соответствовать классическим понятиям красоты. И волосы у нее были недостаточно светлыми, чтобы она считалась блондинкой, недостаточно темными, чтобы она была брюнеткой, а какими-то средними — их цвет было невозможно определить. И сама она была маленькой, почти такой маленькой, что ее можно было просто не заметить, хрупкой и недостаточно широкой в бедрах и груди, чтобы по нынешним понятиям, принятым в высшем свете, считаться красивой.

И тем не менее.

И тем не менее ее кожа была безупречная, гладкая, как атлас, и белая, как весенний цветок. Талия у Кейт была такой тонкой, что он мог обхватить ее ладонями, и пальцы при этом встретятся на полпути. А ноги ее, длинные и стройные, сужались к очаровательной формы коленям, а ступни были очень изящной формы. Между ног находилось такое нежное и тесное золотистое гнездышко, что ему не хотелось его покидать.

Но это не все, конечно. Еще были ее руки, такие маленькие, что полностью скрывались в его ладонях. У нее были изящные руки пианистки. Ее пальчики, которые прошлой ночью танцевали по его телу, чуть не довели его до безумия. И конечно же, губы. Он обвел их пальцем, а она продолжала мирно спать у него на груди. Ему было приятно ощушать на себе ее вес, мягкость ее груди, прижимавшейся к его телу.

Судя по всему, ему было более чем приятно — он почувствовал, как его плоть начала напрягаться под простыней, которая прикрывала его лишь до пояса. Вскоре простыня приняла форму шатра, а его мужское естество играло в нем роль центрального столба, и ему пришло в голову, что в отличие от любого другого утра, когда он просыпался с неутоленным желанием, сейчас он знал, что с этим делать.

И он сделал, что хотел. Только вместо того, чтобы перевернуть Кейт и войти в нее, как он сначала собирался сделать, у него возникла другая мысль. Он без труда приподнял ее и посадил на себя Это, конечно, разбудило Кейт, и она сонно подняла голову с его плеча и прищурилась от сумрачного утреннего света.

— Что? — не сразу поняла она.

Вместо ответа он положил руки ей на бедра и медленно скользнул в нее. Ее гнездышко было еще влажным с прошлой ночи, поэтому он знал, что не сделает ей больно. И все же ее глаза широко распахнулись, когда она почувствовала его в себе, и она шумно втянула в себя воздух.

— Что ты делаешь? — задыхаясь, шепнула она.

Берк показал, что он делает, приподняв ее за бедра и подвинув немного вперед, а затем вновь опустив на себя. Сам он оставался при этом неподвижным. Она вновь сделала глубокий вдох… но на этот раз по другой причине. Она попробовала двигаться так, как он ей показал, и в награду услышала стон, который сорвался с его губ. Этот стон она ощутила нежной кожей бедер, охватывающих его талию. Он застонал не столько от изумительного ощущения ее, двигавшейся вверх и вниз вдоль его плоти, пеленая его своим жаром, сколько от ее вида, когда она восседала на нем, откинув волосы назад, так что они образовали роскошную накидку у нее за спиной. Ее соски задорно смотрели в потолок. Ему хотелось дотянуться до них и ласкать ладонями, но они были заняты тем, что держали ее бедра. Но вдруг Берк понял, что не может больше спокойно лежать под ней, и, резко приподнявшись, с такой силой вошел в Кейт, что, как ему показалось, чуть не разорвал ее надвое.

Однако Кейт была упругой и двигалась вместе с ним, толчок за толчком, откидывая голову назад и восторгаясь бесчисленности способов, которыми ее нежное гнездышко принимало в себя его твердую плоть, все время заставляя ее ощущать что-то невероятное, что-то, что ей до сих пор не приходилось ощущать.

А затем она соскальзывала с него — соскальзывала в водоворот, закручивавший ее чувства между наслаждением и болью, и она потянулась к нему, слепо хватая его за руку, за плечо, за что-нибудь, что могло бы помочь ей удержаться на краю еще хоть одно мгновение… Но было слишком поздно. Она сорвалась, ее спина выгнулась, голова упала назад, волосы закрыли его колени.

И Берк, лежа под ней, видел все это, видел, как восторг захватывал все ее существо, проявившись в том, что ее губы приоткрылись и из них вырвался тихий, беспомощный крик… И он тут же последовал за ней. Все его тело от головы до согнутых в коленях ног содрогнулось, и он успел подумать, что вот-вот утопит ее в своем семени.

Придя в себя, Кейт увидела, что лежит на груди у Берка. Она подняла голову и, посмотрев на его улыбающееся лицо, обнаружила, что ее волосы окутывают их обоих, как мягкий шелковистый полог. Она потянулась, чтобы отбросить их, но Берк поймал ее руку.

— Не нужно. Мне так нравится.

И тогда ей пришлось его поцеловать. А что еще она могла сделать?

* * *

Когда он вновь появился в их комнате через полчаса, успев за это время переговорить с кучером о состоянии дорог, Кейт не успела подготовиться к тому, что ее настроение так быстро переменится. Причина заключалась том, что только что ей было ужасно плохо — настолько плохо, насколько может быть плохо человеку, у которого в желудке не осталось ничего после того, как его несколько раз подряд вырвало. Берк, обнаруживший ее там, где оставил, лишь спросил, как сделал бы всякий другой на его месте:

— Кейт? Ты не встаешь?

— Уходи, — это все, что она была способна сказать в данную минуту.

Он продолжал, однако, стоять и выглядел чересчур здоровым и отдохнувшим, в то время как она боялась пошевелиться, чтобы не вызвать нового приступа тошноты.

— Кейт, — Берк явно начал раздражаться, но старался этого не показать, — нам скоро выезжать, ты же знаешь…

— Уходи же! — На этот раз просьба — так из вежливости можно назвать то, чем на самом деле это было — сопровождалась близнецом туфли, которую Кейт запустила в Берка прошлой ночью. Он поспешно ретировался, пытаясь сообразить, надолго ли их могут задержать эти штучки. Как сказал кучер, дорога на Шотландию была в плохом состоянии, но проехать по ней можно. Если двигаться быстро, то к ночи они могли бы проехать значительную часть пути, а может, и добраться до места. Этого, конечно, не получится, если они выедут поздно, как, похоже, и будет из-за непонятных капризов Кейт.

И все же не успел он допить кофе, как внизу появилась Кейт. Она и не думала объяснять столь странное поведение. Она отказалась от яичницы с беконом, которую он подвинул к ней, но съела тост и выпила чашку чаю. Покончив с завтраком, она сказала, что готова отправиться в путь, однако в ее голосе не было уверенности.

Но это, предположил Берк, скорее всего из-за смущения или некоторой неловкости. В конце концов, после такой ночи и опытную женщину могло бросить в краску. А здесь она вынуждена находиться вместе с другими гостями, которые спали под той же крышей, что стала свидетельницей ее сомнительного поведения.

Он поспешно расплатился с хозяином гостиницы и потащил Кейт к экипажу, чтобы не затягивать неловкой сцены.

Но если Берк ожидал, что Кейт заметит его предупредительность, то его ждало глубокое разочарование. Как только он опустился на сиденье рядом с ней и обнял ее за плечи, Кейт напряглась и предложила ему занять место напротив.

Берк недоуменно посмотрел на нее.

— Кейт, ведь ты же не собираешься все начинать сначала? Я полагал, что мы все уладили.

— Что — все? — спросила Кейт. — Не думаю, чго мы уладили хоть что-нибудь. Я согласилась поехать с вами, чтобы помочь найти вашу дочь. Ничего другого.

— Если это правда, то почему ты позвала меня прошлой ночью?

— Я уже говорила, — глядя в окно, сказала она. — Это было во сне.

— Хорошо, может, тогда ты повнимательнее прислушаешься к своим снам, Кейт. — Берк был серьезен. — Может, они пытаются сказать тебе что-то. Может, они пытаются сказать то, что ты, видимо, не можешь сказать сама, что ты меня любишь и хочешь выйти за меня замуж…

По-прежнему не глядя в его сторону, Кейт отрицательно покачала головой.

— Ты хочешь сказать, — Берк тщательно подбирал слова, — что даже после этой ночи — не говоря уже о сегодняшнем утре — у тебя по-прежнему нет намерения выходить за меня замуж?

— Именно так, — ответила она окну.

Ему еще никогда так не хотелось что-нибудь сокрушить, как в тот момент. Его пальцы сжались в кулаки, но он засунул их в карманы. У него нет ни малейшего желания, убеждал он себя, пускать их в ход.

— Ты — маленькая лицемерка! — прорычал он.

Это наконец заставило ее обернуться.

— Лицемерка? — протянула она.

— Впрочем, — проговорил он со спокойствием, которое удивило даже его самого, — это еще вежливое определение.

И без того огромные серые глаза Кейт расширились.

— Вежливое определение для чего?

— Для женщины, которая ведет себя как ты, Кейт. Ты заявляешь, что не желаешь иметь со мной ничего общего, и при этом ночью и утром занимаешься со мной любовью, как женщина, явно получающая от этого удовольствие. Поскольку ты не требуешь оплаты за такие услуги, то мне остается предположить, что ты делаешь это потому, что я тебе нравлюсь — во всяком случае, немного нравлюсь. А от этого твое поведение, прошу меня простить, смахивает на лицемерие.

Она и раньше была несколько бледна, однако сейчас вся оставшаяся краска в одно мгновение схлынула с ее щек. Кейт смотрела на него, слегка приоткрыв губы, словно была не в состоянии вымолвить хоть слово. Затем, как заметил Берк, краска, только что совершенно покинувшая ее лицо, вернулась, залив Кейт густой волной. Ее губы и щеки запылали.

— Я… Это все из-за вас… Если бы не вы…

Разозлившись на себя из-за этого глупого заикания, она резко отвернулась от него, щеки ее горели. Обращаясь к полу, Кейт проговорила:

— Вы сами виноваты. Если бы вы ушли, когда я попросила… Не понимаю, как можно ожидать, что я способна устоять перед вами…

— Кейт. — Кулаки у Берка немного разжались (не те кулаки, которые он прятал от Кейт, а те, которые снова сжимались у него в желудке). Но это было не столько от того, что он услышал… хотя того, что сказала Кейт, было вполне достаточно, чтобы усмирить его гнев. Это в основном было связано с тем, как она это сказала — с дрожанием в голосе, с румянцем и с боязнью встретиться с ним взглядом. Вдруг причина ее враждебности стала ему понятна. По крайней мере он так решил. — Кейт, — снова заговорил он. Ему очень хотелось взять ее за руку, но он сдержался, чувствуя, что уже без особых усилий заработал победное очко, заставив ее столь откровенно высказаться. — Прислушайся к себе. Ты слышала, что только что сказала? Если то, что ты сказала, — правда, то как ты даже можешь подумать о том, чтобы не выйти за меня замуж?

К его крайнему изумлению, Кейт — уравновешенная, спокойная Кейт — всхлипнула. Она отвернулась, чтобы он не мог увидеть ее лица за широкими полями капора… но он увидел, как задрожали ее плечи, и явственно услышал, как она всхлипнула.

Но когда он инстинктивно потянулся к ней, эти плечи сразу напряглись. В следующий момент она откинулась на подушки сиденья в дальнем от него углу и крикнула, все еще не глядя на него:

— Ради всего святого, вы не можете сесть там и оставить меня в покое?

Берк подчинился, но только потому, что прекрасно видел — она сейчас не в том состоянии, чтобы воспринимать доводы разума. Откинувшись на спинку сиденья, он смотрел на нее и думал, что, может быть, ночью — или нет, скорее ранним утром, видимо, когда он уходил поговорить с кучером, — кто-то пришел и забрал нежную, разумную Кейт, которую он знал, и заменил ее этой непредсказуемой, раздражительной Кейт. Он всегда считал, что она наименее подверженная переменам настроения женщина из всех, кого он знал, что в ее характере нет склонности к беспричинным припадкам дурного расположения духа, к которым он привык в отношениях с другими особами женского пола, и в первую очередь с собственной дочерью.

И все же теперь он начинал понимать, что любая женщина, как бы расчудесна и разумна она ни была большую часть времени, может быть подвержена этим внезапным и неожиданным сменам настроения.

Если, конечно, у Кейт не было каких-то причин вести себя подобным образом. Каких-то причин, помимо одной очевидной — того, что она все еще сердится на него за то, что он пытался сделать ее своей содержанкой. Но ведь за это он уже извинился и попытался все исправить, сделав ей предложение. Так почему же она теперь так удручена? Он не считал ее женщиной, способной таить что-либо в себе. Если бы это было так, она ни за что не согласилась бы помочь ему в поисках Изабель.

Ладно, подумал он, подождем. Когда все закончится — когда с Божьей помощью они найдут Изабель и Кейт уговорит ее отказаться от безумного плана выйти замуж за этого выродка Крэйвена, — тогда он все уладит с ней миром.

Не сомневайтесь, он так и сделает.

Глава 28

Было уже за полночь, когда они добрались до Гретна-Грин. Кейт уже давно провалилась в беспокойный сон, и когда экипаж наконец остановился, она даже не проснулась. Наоборот, она поудобнее устроилась на сиденье, благодарная, что тряска, которая мучила ее всю дорогу, в конце концов прекратилась.

Но ей не пришлось долго спать. Вскоре она вновь почувствовала, что ее качнуло, но это уже было не движение экипажа, а рука, которая опустилась на ее плечо.

— Проснись, Кейт. — Дыхание маркиза своим теплом ласкало ей ухо. — Мы приехали.

Она раздраженно завертелась, пытаясь повернуться к нему спиной, — это было не просто, так как сиденье было узким, а кринолин ее платья — широким. И все же ей было удобно — уж точно удобнее, чем в продолжение всего дня, — и мысль о том, что опять нужно куда-то идти, была ей ненавистна.

— Ну и пусть, — не открывая глаз, пробормотала она, словно это могло заставить Берка испариться. — Просто дайте мне поспать.

— Не можешь же ты спать в экипаже, Кейт!

В голосе Берка звучало что-то незнакомое. Сквозь сон Кейт приняла это за сдержанное удивление и хотела сказать: «Я вам не ребенок», — прекрасно понимая, что ведет себя именно так. Только она очень устала. Почему бы ему просто не уйти и не дать ей поспать?

Потом она почувствовала, что он просунул одну руку ей под спину, а другую — под колени и поднял ее с сиденья.

Кейт моментально проснулась, сон как ветром сдуло, и она почувствовала себя глубоко несчастной. Это свое состояние она продемонстрировала, ткнув кулачком в грудь маркизу.

— Поставьте меня на землю! — рассердилась она. — Я вам не калека и вполне могу идти сама.

Маркиз посмотрел под ноги.

— Но, Кейт…

— Поставьте меня на землю, говорю я вам!

Берк вздохнул и подчинился. Она тут же по щиколотку утонула в громадной грязной луже, оставшейся после дождя.

— Ой… — Кейт с ужасом подхватила подол платья и посмотрела на свои ноги. Берк, стоя около нее, тоже смотрел на ее ноги, которые она поворачивала то так, то этак, чтобы определить в падающем из окна гостиницы свете понесенный ущерб.

— Я пытался тебе сказать, — он больше не мог сдерживаться и от души веселился, — но ты зачем-то ударила меня…

— Я знаю.

— Это ведь ты настаивала, чтобы тебя поставили на землю.

— Я знаю.

— Если бы ты не сочла мою близость столь неприятной, я бы с удовольствием отнес тебя прямо в комнату.

— Я знаю, — на этот раз Кейт произнесла это, стуча зубами. Вода в луже была холодной.

Маркиз вздохнул. Затем, наклонившись, снова поднял ее на руки.

На этот раз Кейт не возмущалась. Она даже обняла его за шею и повисла на нем всем своим весом, когда он нес ее через двор, потом вверх по лестнице и дальше в освещенную светом камина гостиную, где Кейт увидела столько людей, которые глазели на них, повернув головы от своих столов, что тут же спрятала лицо на плече у Берка, чтобы не встречаться с их взглядами. Берк все, конечно, заметил и тоже нашел это весьма занимательным. Кейт услышала, как он прыснул.

— Ничего смешного тут нет, — проворчала она в грудь Берка.

— Тут и вправду нет ничего смешного, — согласился он, поднимаясь по лестнице на второй этаж. — А вот ты смешна.

— Ничего я не смешна, — все еще уткнувшись в его грудь, заявила она. — Я смущена. Я устала и голодна, а еще я мокрая и несчастная. Вот и все. И мне не хочется, чтобы все таращились на меня.

— Не беспокойся, — небрежно произнес он. — Все подумали, что мы женаты.

При этих словах она подняла голову.

— Да? А почему?

— Ну, мне пришлось им так сказать, когда выяснилось, что здесь осталась свободной всего одна комната. — Внезапно он остановился. — Ну вот мы и пришли.

Берк распахнул дверь и осторожно опустил Кейт в глубокое кресло у жарко пылающего камина. Огонь мгновенно нагрел ее мокрые ботинки и чулки, показав тем самым, чего ей так не хватало, потому что она была не только усталой и голодной, мокрой и несчастной, но еще и сильно замерзла.

Но тепло, каким бы уютным оно ни было, не могло отвлечь ее от мыслей, что Берк Трэхерн продолжает гнуть свою линию в отношении ее.

— Сейчас принесут ужин. — Он снял перчатки и плащ. — Не могу поручиться, что так поздно он будет изысканным, но хозяин заверил меня, что у его жены найдется один-два припрятанных пирога с мясом. При условии, что начинка в них не из потрохов, они должны быть съедобными.

Кейт чувствовала, как огонь отогревает ее лицо и руки, а также почти одеревеневшие от холода ноги. Это было изумительное ощущение — ощущение внезапного перехода от ужасного неудобства к полному уюту. Ну пусть не к полному. Еще нужно снять ботинки, конечно, а с этим придется потрудиться, ведь шнурки намокли и их будет непросто развязать.

— О, — услышала она голос Берка, когда раздался стук в дверь. — Должно быть, это еда.

Потом он ненадолго пропал, а Кейт осталась сидеть в кресле, и это было хорошо, если учесть, что ее начала окутывать приятная сонливость, которая, Кейт это чувствовала, возвращалась к ней. И вправду, не стоит поднимать шум по поводу того, что он все устроил так, чтобы они снова оказались в одной постели. Она может спать прямо здесь, в кресле, и будет чувствовать себя прекрасно. Так она и сделает. Она уснет прямо здесь, и нечего беспокоиться о мокрых ботинках. У нее мокрые ноги? Они высохнут за ночь. Утром, когда она снова почувствует себя ужасно, ей будет о чем беспокоиться…

— Вот, — маркиз поднес к ее носу что-то дымящееся, — выпей это.

Кейт должна была признать, что пахло это вкусно.

— Что это? — спросила она, уже держа кружку в руке и поднося ее к губам.

— Горячий ром с маслом, — ответил Берк.

Она сделала гримасу и протянула кружку ему. Но он воспротивился ее намерениям.

— Это поможет тебе.

— Я чувствую себя прекрасно, — заявила Кейт. — Но если я это выпью, завтра мне наверняка будет плохо.

Берк взял кружку и с неодобрительным видом поставил ее на стол. Но стоило ей снова немного расслабиться, как он вернулся и опустился перед ней на колени. Он взял в руки ее левую ногу.

— Что вы делаете? — спросила Кейт, пытаясь подняться.

— Ты не можешь сидеть в мокрых ботинках, Кейт. — Он поднял ее ногу и положил себе на колено. Теперь он возился со шнурками, не глядя на нее, полностью сосредоточившись на своей работе. — Ты простудишься.

Она понимала, что он прав, и то, что он сейчас делает, едва ли неприличнее того, чем они занимались прошлой ночью. И все же ее скромность — то, что от нее осталось, — восстала.

— Вы просто не смеете! — взвизгнула она, но, в следующее мгновение сообразив, что у нее это получилось достаточно громко, чтобы их услышали в зале внизу, а может, и на всем нижнем этаже, понизила голос: — Вы просто не смеете… вот так снимать с меня ботинки.

— Конечно, смею, — до умопомрачения резонно сказал он.

— Нет, не смеете! — настаивала она. — И вы не смеете говорить людям, что мы женаты, когда прекрасно знаете, что это вовсе не так!

Он спросил довольно спокойно:

— А что, по-твоему, я должен был сказать, Кейт?

— Разве это единственная гостиница в Гретна-Грин? Разве мы не могли найти другую, где были бы свободны две комнаты?

— Глубокой ночью? В такую погоду? И в это время года, когда в разгаре сезон охоты? — Он насмешливо посмотрел на нее. — Кроме того, какой в этом смысл? Ты ведь знаешь, что мы все равно в конце концов будем вместе.

Она набрала в грудь воздуха, чтобы прошипеть:

— Берк, прошлая ночь была…

— …ошибкой. — Он снова занялся ее мокрыми шнурками. — Да, да, я знаю. Это утро — тоже. Ты уже достаточно ясно выразила свои чувства по этому поводу. Поверни немного ногу, дорогая.

— И еще! — вскинулась она. — Не смей называть меня «дорогая». Я тебе не дорогая. — Он стащил с нее левый ботинок. Теперь его пальцы двигались под платьем вверх по ноге, и Кейт немедленно поджала ее.

— Что это ты делаешь? — выдохнула она.

Берк удивленно взглянул на нее.

— Снимаю чулок, — пожал он плечами, крепко держа ее за лодыжку. — Он промок насквозь.

Он прав, чулок действительно мокрый. А наклоняться, чтобы снять его самой, когда корсет впивается в тело, а кринолин задирается вверх, занятие не из приятных. Она так устала… А его пальцы такие теплые…

Что же она ему говорила? Ах да. Она напомнила ему — и себе, — как бессмысленно мечтать о том, что они однажды будут счастливы вместе.

— Я тебе не дорогая! — повторила она, пока он занимался чулком, который был пристегнут к отвороту ее панталон. — Я бывшая компаньонка твоей дочери, которую ты совратил, и…

— Я тебя не совращал, — перебил ее Берк, теперь его внимание было приковано к пуговицам, которые находились глубоко под платьем и кринолином, на уровне колен. — Это ты совратила меня.

Вместе с теплом огня Кейт ощущала на своих бедрах тепло дыхания Берка. Это было очень необычное ощущение, несмотря на то что была еще ткань панталон, которая служила щитом от тепла огня и тепла его дыхания.

И хоть это несколько отвлекало Кейт, она продолжала говорить, немного излишне напыщенно для женщины, у которой между ног находилась голова ее любовника.

— Если ты забыл, то напомню, что я была девственницей. А девственницы не могут никого совратить.

— Какая девственница, — хмыкнул он, успешно справившись с пуговицами и теперь аккуратно стягивая с нее чулок, а его пальцы едва касались гладкой белой кожи на ее ноге, — носится по дому среди ночи в неглиже?

— Ты хочешь сказать, что я не была девственницей?

— Нет. — Берк наконец снял чулок и отложил его в сторону. — Я просто говорю, что тому, кто бережет свою невинность так ревностно, как, я понимаю, ты ее берегла, — тому следует выбирать ночную рубашку несколько менее… возбуждающего фасона.

Он поставил ее левую ногу, теперь уже обнаженную, на подушку кресла, а потом взялся за правую.

— Ничего более нелепого, — возмутилась Кейт, — я не слышала никогда в жизни!

— Личность, которая завлекает других, — назидательно проговорил Берк, развязывая шнурки на правом ботинке гораздо быстрее, чем на левом, когда он приобрел опыт в расшнуровывании дамских ботинок, — в греховные деяния, пуская в ход свое сладострастие, совершает, по определению, действие совращения. Это делает вас, мисс Мейхью, виновной стороной. А ты виновата, между прочим, не только в совращении меня, но и в том, что жестоко бросила меня на следующий же день.

— Только, — объявила она, — потому, что ты хотел сделать меня своей содержанкой.

— А позже, — продолжал он, словно не слыша ее слов, — когда я сделал тебе предложение, то снова был холодно отвергнут.

— Ты предложил мне выйти за тебя замуж, лишь узнав, что моя семья раньше имела кое-какие деньги и собственность.

— Не хочу тебя обидеть, Кейт, — он поднял ее юбку и принялся заниматься правым чулком, быстро справившись с ботинком, — но хотя я уверен, что ты очень любила своего отца и он наверняка был джентльменом, он умер при довольно странных обстоятельствах…

— Это неправда! — оскорбленно воскликнула Кейт. — Мало ли что говорят о нем. Это неправда.

— …и все же, зная довольно много об этих обстоятельствах, я тем не менее хочу на тебе жениться. Ну и как ты это объяснишь?

— Невменяемостью? — предположила она, пожав плечами.

Но ей стало трудно говорить, потому что его пальцы снова были на ней. Она чувствовала, как они дотрагиваются до внутренней поверхности ее ноги. Это ощущение, гораздо более сильное, чем от тепла камина, привело к тому, что она забыла, о чем они только что спорили — и вообще спорили ли они о чем-то.

— У меня хватило ума на то, чтобы добраться до Шотландии в кратчайшее время, не так ли? — сказал Берк.

— Только, — заявила Кейт, — из страха, что твою дочь ожидает такая же судьба, как и меня.

— Вовсе нет. — Берк осторожно стягивал чулок с ее прекрасно очерченной икры. — Если бы я думал, что Дэниел Крэйвен любит Изабель хотя бы вполовину так, как я люблю тебя, я не стал бы противиться их союзу.

Вдруг ей стало ужасно трудно говорить. Она откашлялась.

— Это, — начала она и вынуждена была снова откашливаться. — Это…

— Это правда. — Берк провел рукой по коже, которую он только что освободил от чулка. — Ты знаешь, что это правда.

— Ничего я не знаю. — Теперь у нее было еще больше проблем с речью. — Я не могу…

А затем слова и вовсе застряли у нее в горле, когда он дотронулся губами до того места, где только что была его рука. Кейт тут же напряглась, стоило ей почувствовать на шелковистой коже внутренней стороны бедра его колючую щеку после бесконечно нежного прикосновения губ и языка, который едва коснулся ее, но обжег, словно раскаленный металл.

Кейт подняла руку. Она не знала, что собирается делать: остановить его или потребовать, чтобы он продолжал. Но когда ее пальцы коснулись его густых черных волос, они сами по себе сжались и притянули его голову к ней, вместо того чтобы оттолкнуть. И она его не оттолкнула.

— Берк, — произнесла она, но имя прозвучало как-то смешно, словно это было не слово, а просто судорожный вздох.

Вместо того чтобы остановиться, вместо того чтобы поднять голову, маркиз стал еще настойчивее. Он потянул вверх обшитые кружевами отвороты ее панталон, пока они не оказались завернутыми на середине бедер. Теперь его губы неумолимо двигались вслед за кружевами и испепеляли каждый дюйм кожи, который попадался им на пути, — так же, как огонь, пылающий в камине, превращал в пепел деревянные поленья. И Кейт тоже превращалась в пепел…

И ей это ощущение вовсе не было неприятно — ощущение, что тебя пожирает огонь.

О нет. Совсем наоборот.

А потом его пальцы, ловкие и умелые, проскользнули в разрез в треугольной вставке панталон. Кейт резко втянула в себя воздух, почувствовав, что его пальцы коснулись ее самого сокровенного — горячего и влажного бугорка — не один раз, что могло быть случайностью, даже не два, а три раза, каждый раз вызывая в ее теле дрожь наслаждения.

И они остались там, эти сильные знающие пальцы, целенаправленно лаская ту часть ее тела, которая так давно жаждала его прикосновения. Пальцы Кейт сжались на его волосах в кулаки — достаточно крепко, чтобы он почувствовал боль, будь он в состоянии замечать хоть что-нибудь, кроме ее страстного желания и тяжелых ударов собственного сердца.

Но когда несколькими секундами позже на место его пальцев пришли губы, Кейт испытала такой взрыв эмоций, какого не испытывала никогда прежде. Влажное тепло его рта в этом самом нежном из мест, бесконечная мягкость его губ, резко контрастирующая с расчетливыми движениями языка и грубостью острой щетины на его щеках и подбородке, царапающей особенно чувствительную кожу между ног, — это было слишком! Это было нечестно. Это было неправильно. Это должно быть неправильно, потому что, как она считала, ничто из того, что бывает так хорошо, не бывает правильно.

Все это Кейт хотела сказать ему. Она хотела попросить его остановиться. Боже, ведь на ней все еще был ее капор! Разве такое может быть, чтобы голова мужчины находилась у вас между ног, когда вы еще не сняли капор!

И тем не менее было почти невозможно думать о том, что правильно, а что неправильно, в тот момент, когда она испытывала ощущения, о существовании которых даже и не подозревала. Часть ее существа хотела убежать, оттолкнуть его, сжать ноги, поправить платье и посмотреть на него с видом оскорбленной добродетели. Как еще ей сохранить разум? Но другая часть — более сильная — полагала, что черта разумного уже пройдена и для чего тогда отталкивать его, если каждым толчком языка, каждым движением губ он приближает ее к небесам?

И тогда, почти лишившись чувств от наслаждения, Кейт вновь произнесла его имя — это был выдох, почти беззвучное движение губ. Но Берк услышал. Он услышал. И его имя на ее губах для него всегда было сигналом к безумству. Еще до того, как Кейт осознала, что происходит, она поняла, что он поднимает голову — его бакенбарды больно, но одновременно страшно приятно царапали чувствительные места ее тела, — а его руки крепко обхватили ее бедра.

В следующее мгновение он поднимал ее из кресла, хотя юбки задрались на талию, сердце, как у зайца, выпрыгивало из груди, а треугольник на панталонах увлажнился от желания. И вот она ощутила, как под ней гостеприимно подался матрас и Берк вновь оказался у нее между ног, правда, на этот раз это было его колено, которое раздвигало их в стороны, а он тем временем, стоя над ней, лихорадочно расстегивал брюки. Кейт наблюдала за ним в некотором изумлении, замечая с головокружительным чувством удовлетворения, что у него дрожат руки и что, когда он наконец освободил себя, его естество было громадным от желания обладать ею. «Ха, — подумала она. — Мне это удалось! Я добилась от него этого».

Но другого шанса, чтобы подумать о чем-либо, у нее не было, потому что он без дальнейших игр резко вошел в нее. О, это, конечно же, было ошеломляюще — она вскрикнула от изумления, хотя на самом деле они и прежде это проделывали. И все же это было непередаваемое ощущение, когда этот толстый твердый предмет внезапно ворвался в то место, которое еще секунды назад ласкали нежнейшие поцелуи. Она была ошеломлена, когда почувствовала на себе его вес. Она была ошеломлена, когда протянула руку и наткнулась на накрахмаленные складки его галстука — и вспомнила, что оба они были в одежде.

Губы Берка ласкали ее шею чуть ниже мочки правого уха. Он прижал ее руки к матрасу, когда она пыталась дотронуться до него, словно ее прикосновение было для него чем-то опасным. Он с каждым разом все глубже погружался в теплую глубину, вдавливая ее тело в мягкий матрас. А она с готовностью поднимала бедра, чтобы встретить каждый его толчок.

Да! Да! Она его хочет. Он ей нужен.

А затем она опять сорвалась с края. Она не хотела туда так скоро. Но он толкал ее туда своими нежными поцелуями, силой толчков, которыми он входил в нее. Она жаждала вцепиться в него, чтобы не потеряться в безумном наслаждении, в которое он неотвратимо ее увлекал. Но его пальцы по-прежнему сжимали ее запястья, словно она была пленницей, которую он не желал отпускать на волю, — пленницей, которую он намеревался подвергнуть самой сладкой из пыток…

И она сдалась.

Волны безумного наслаждения накрыли ее с головой. Оказавшись в неумолимых объятиях Берка, Кейт извивалась под ним и, выгнув спину, прижималась к нему низом живота. Она издала какой-то звук — крик беспомощности, — и тогда он отпустил ее руки, взял в ладони ее лицо, и его тело наконец тоже содрогнулось.

Кейт, чувствуя себя значительно лучше, чем весь день, была, однако, слегка смущена. Когда через некоторое время к ней вернулась способность видеть окружающий ее мир, она робко проговорила:

— Я так и не успела снять капор. — И это прозвучало так, словно то, что она все это время была в головном уборе, могло быть более шокирующим, чем все остальное, что они с ним проделали.

Берк поднял голову от ее шеи, где прятал лицо, когда прекратились последние судороги, сотрясавшие его тело. Он посмотрел на ее припухшие губы и подернутые пеленой серые глаза. Длинная прядь золотистых волос выбилась из-под капора и лежала у нее на щеке. Он приподнялся на локтях, тем самым немного облегчив нагрузку, которую испытывало ее маленькое тело, и приподнял пальцами эту прядь.

— Это самая большая ошибка, — очень серьезно сказал он, поднося шелковистую прядь к губам. — В будущем я никогда не забуду сначала снять капор.

— Буду надеяться на это, — сонно пробормотала она, совершенно забыв, что именно общего с ним будущего она и не хотела.

Или это было именно то, чего она хотела?

Глава 29

Когда утром Кейт проснулась, она никак не могла понять, где находится и как сюда попала.

Она знала, что еще рано, потому что пока не чувствовала тошноты. А плохо ей становилось, как по часам, — к восьми утра. Она сообразила, что находится не в «Белом коттедже», только тогда, когда, потянувшись, чтобы ощутить мягкую шубку Леди Бэбби, дотронулась до чего-то жесткого. Открыв один глаз, чтобы посмотреть, что же это может быть, Кейт обнаружила, что ее рука покоится в зарослях черных волос, покрывающих мужскую грудь. Грудь, как она поняла, посмотрев повнимательнее, принадлежит маркизу Уингейту, который лежит совершенно голый в ее постели.

Или это она голая лежит в его постели? Она не могла точно сказать.

Потом ей припомнились события прошедшей ночи, и она с тихим «о-ох» упала на подушки.

Конечно, они в Гретна-Грин. Они здесь, чтобы найти Изабель, убежавшую с Дэниелом Крэйвеном. Дэниелом Крэйвеном, который однажды украл у Кейт все, что ей было дорого, и теперь пытался по непонятным пока для нее причинам сделать то же самое с Берком Трэхерном.

Они в какой-то гостинице, и хозяева считают, что они муж и жена. Что ж, они ведут себя так, словно они действительно муж и жена. Если только женатые люди проделывают такие штуки, в чем Кейт сильно сомневалась. Она ни на мгновение не могла поверить, что ее отец когда-нибудь… Или что ее мать когда-нибудь…

Она, покраснев от смущения, решила, что лучше не думать о таких вещах. То, что происходило в постели ее родителей, не имеет никакого отношения к тому, что происходит в ее постели. Совершенно. Главным образом потому, что в этом участвует Берк.

Берк. Она скосила глаза в его сторону. Он еще спал, его поросшая жесткими волосами грудь размеренно поднималась и опускалась. Вот как она теперь думает о нем. Как о Берке. Не как о лорде Уингейте. А по имени — Берк. Странное имя. Больше похоже на фамилию, чем на имя, и к тому же слишком короткое для такого большого мужчины. Берк.

Она оперлась на локоть, чтобы поближе рассмотреть его.

У него, с удивлением увидела она, было несколько седых волос, перемешавшихся с черными, и на голове, и на груди. А почему бы и нет? В конце концов, ему далеко за тридцать. У него взрослая дочь. Ну, во всяком случае, достаточно взрослая. Сколько ему было лет, когда родилась Кейт?

Тринадцать.

Что ж, разница в тринадцать лет не так уж и велика. Да он и не выглядит на свои годы. Никто, увидев его сейчас, не сказал бы, что ему тридцать шесть лет. Не то чтобы тридцать шесть это слишком много. Просто слишком много для мужчины, который способен проделывать… то, что они проделывали столько раз за последние несколько дней.

Но они должны прекратить заниматься этим, подумала она, убирая руку с его груди. Ведь еще неизвестно, что они будут делать после того, как найдут Изабель и она не позволит Берку убить Дэниела Крэйвена. У них ничего не получится. Ничего не может получиться. Она не может выйти за него замуж, как бы сильно этого ни хотела.

Она не позволит, чтобы это произошло опять. В самом деле, она может пресечь это в корне, если ей удастся встать и одеться, прежде чем он… и прежде чем начнется приступ тошноты. Это длится недолго, и если только ей удастся одеться, не разбудив его…

Слишком поздно. Она осторожно откинула одеяло, спустила ноги на ледяной пол, но это движение сразу разбудило его. Внезапно покрытая волосами грудь, которой она только что любовалась, оказалась на ней и тело Берка придавило ее к кровати. Обе ее руки, которые он держал одной ладонью, были прижаты к подушке за ее головой, а сам он смотрел на нее, и его лицо находилось всего в нескольких дюймах от ее лица.

— Куда-то собралась? — спросил он беззаботно, словно они были в городском доме на Парк-лейн и встретились в коридоре.

Она отрицательно мотнула головой.

— Рад этому, — улыбнулся Берк. — Потому что, мне кажется, это приятный способ просыпаться по утрам. Ты так не думаешь?

Едва ли Кейт могла ответить «нет», когда его теплая тяжесть давила на нее… особенно между ног, которые он легко раздвинул коленом.

— Честно говоря, — Берк лениво растягивал слова, — я бы хотел просыпаться так всегда. — Большим пальцем свободной руки он провел по краям ее губ, остальные покоились на шее Кейт. — Я имею в виду, чтобы ты была подо мной.

— Это… — произнесла Кейт, не узнавая своего голоса, — может быть… — Он сделал легкое движение, и она с удивлением ощутила, что он уже готов. Это, сказать по чести, доставило ей удовольствие. — …не очень удобно, — закончила она.

— Неудобно? — Теперь он целовал ее в том месте, где только что побывал его большой палец, — в уголки губ, в изгиб верхней губы, похожий на охотничий лук. — Что в этом может быть неудобного?

— Ну, ты немало весишь.

— А, — Берк целовал ее веки, — об этом я не подумал. Через секунду он уже был под ней, а Кейт сидела на нем, широко расставив ноги, и не могла понять, как это она на нем оказалась. Когда, однако, она убрала с глаз волосы, то увидела, что он выглядел очень довольным собой.

— А как насчет, — проговорил он с усмешкой, — того, чтобы мы просыпались таким образом? Я под тобой?

Она чувствовала под собой твердость его плоти, которая настырно упиралась в мягкий желобок между ее ног. И к смущению Кейт, тело ее отреагировало на это прикосновение, послав теплую волну вниз живота и раскрывшись навстречу ему так, что он без труда — о, без всякого труда — проскользнул внутрь, причем ей не пришлось сделать ни малейшего движения.

Она втянула в себя воздух и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых читался укор. Но трудно изображать возмущение, когда чувствуешь, что все делается правильно.

— Или еще лучше, — продолжал он все с той же усмешкой, — просыпаться в тебе. Вот как сейчас. — Произнося слово «сейчас», он приподнял бедра и вошел в нее еще глубже.

Кейт очень хотелось сказать, что они не за этим сюда приехали. Они приехали, чтобы найти Изабель. Разве нет?

Но она не могла думать ни о чем другом, кроме Берка, когда он был в ней, — примерно так же, как и Берк не мог думать ни о чем другом, кроме Кейт, когда она была рядом.

Она совсем не так собиралась начать день. Ей следовало подумать об этом после прошлой ночи… Неужели этот мужчина ненасытен?

Похоже, да.

Кейт, судя по всему, тоже, потому что она не только постыдно вцепилась в него губами и руками, но и обхватила ногами, словно он был конем, на котором она сидела верхом.

Но это не было похоже на верховую езду. То есть нельзя сказать, что это обычный конь. Может быть… может быть, крылатый конь. Потому что ей казалось, что она летит — или, скорее, ее возносят все выше и выше. Не к пылающему солнцу, что было бы весьма неприятно. И не к холодной и далекой луне. А к звездам, сверкающим на черном бархате ночного неба. Если она протянет руку и как следует постарается, то вполне сможет дотронуться до этих звезд…

А потом Кейт показалось, что она залетела слишком высоко и задела головой небесный бархат, потому что внезапно звезды вокруг нее закувыркались и стали падать вниз звездным дождем. Она оказалась в середине дождя из алмазов. Но она была не против этого. Она расставила руки, пытаясь поймать их как можно больше, смеющаяся, радостная…

…А потом она открыла глаза и обнаружила, что лежит на груди Берка, а он смеется над ней. Ну не то чтобы смеется. Он тяжело дышал, да к тому же его сердце колотилось с бешеной скоростью под ее грудью. Но он опять был очень доволен собой!

— Как ты? — пытаясь справиться с дыханием, спросил он.

Она немного на нем поерзала. Неужели он?.. О да, скорее всего да. Она отбросила волосы с глаз и посмотрела на него, стараясь напустить на себя равнодушное выражение.

— Прекрасно, — пожала она плечами. — А что со мной могло случиться?

Он выглядел настолько довольным собой, что Кейт удивилась, как он не лопнет.

— Ну, после всех этих криков, боюсь, к нам в двери скоро начнут стучать постояльцы, полагая, что я тебя убиваю.

Кейт возмущенно сползла с него.

— Поаккуратнее! — предупредил Берк. — Ты можешь свести на нет наши шансы создать семью.

— Не думаю, — сухо проговорила Кейт, натягивая простыню до самого подбородка, — что у нас будет что-то, о чем нам следует заботиться.

Но он пока еще не понимал. Он явно думал, что она имеет в виду их общее будущее — или его отсутствие, — и отреагировал соответственно, схватив ее за плечи.

— Ты же не имеешь в виду, — Берк поедал ее глазами, — что по-прежнему не собираешься выходить за меня замуж? После того, что было? И после прошлой ночи?

Время, видимо, приближалось к восьми часам. Кейт начала ощущать первые позывы подступающей тошноты.

— Тебе не кажется, — слабым голосом произнесла она, с трудом сделав глотательное движение, — что тебе следует озаботиться поисками твоей дочери, а не тем, хочу я или нет выходить за тебя замуж?

Он открыл рот, но, похоже, не смог найти слов для подобающего отпора. Вместо этого он отпустил ее и откатился в сторону. На его лице было написано возмущение.

И все же даже на возмущенного маркиза Уингейта стоило посмотреть, когда он абсолютно голый. И Кейт смотрела не отрываясь, несмотря на то что ей становилось все хуже. Он вскочил с кровати и теперь носился по комнате, лихорадочно натягивая на себя одежду. На нее он вообще не обращал внимания.

Ну и хорошо. Она и не хотела, чтобы он смотрел на нее. Чем больше он будет ее игнорировать, тем легче все будет в конце…

Спустя полчаса — видимо, так, поскольку Кейт уже не на шутку было плохо — Берк вернулся в комнату, которую он покинул, громко хлопнув дверью. Он принес огромный поднос, от которого исходили запахи бекона и кофе. Очень даже приятные запахи в нормальных условиях. Но не теперь.

— Вот, Кейт. — Берк ногой закрыл за собой дверь. — Я отобрал это у служанки в коридоре. Я думал, ты уже встала. Смешно, но мне никогда не казалось, что ты такая лентяйка. Давай подниматься и завтракать.

Кейт смогла лишь натянуть простыню себе на голову. Берк не был настроен шутить.

— Ну, Кейт, у нас не так уж много времени, ты же знаешь. Мне придется попотеть в поисках Крэйвена. Знаешь, сколько мест, где они могут прятаться? Это небольшое селение, это верно, но…

Кейт больше не могла сдерживаться. Запах, вид этого бекона… Она резко отбросила простыню и перегнулась через край кровати.

В желудке у нее уже давно ничего не было. Прошлым вечером она и кусочка хлеба не съела. И тем не менее ее рвало и рвало. А она при этом заливалась слезами. Кейт ничего не могла с этим поделать. Она почувствовала невыносимое унижение, когда он кинулся к ней и положил прохладную руку ей на лоб, а другой убрал ей с лица волосы. Теперь он держал ее в объятиях, шепча всякие нежные слова, пока ее тело билось в судорогах.

— Ш-ш… — проговорил Берк, когда она безуспешно попыталась высказать ему все, что она о нем думает. — Все хорошо. Прости, Кейт. Я не знал.

Он убрал с ее мокрого лба налипшие пряди и приподнял волосы на затылке, чтобы прохладный воздух хоть немного ее остудил. Через какое-то время — очень долгое, как ей показалось, но, по-видимому, не больше чем через пять — десять минут — ей стало лучше. Она зашевелилась, и Берк ее отпустил. Кейт откинулась на подушки, стараясь не смотреть на него.

Но Берк — как и все мужчины в подобных ситуациях — не обратил на это внимания. Он сел рядом с ней, в его зеленых глазах светилась тревога.

— Почему, Кейт? — Он протянул руку и убрал еще несколько прядей с ее потного лица. — Почему ты мне ничего не сказала?

Она только молча покачала головой.

— Тебе было неприятно, да, — пробормотал он, — что я не догадывался? Признаю, мне следовало понять, когда ты с таким трудом вставала вчера, но я оказался не очень сообразительным. А теперь… Теперь-то я, конечно, все знаю. — Он посмотрел на нее. В его лице уже не было сострадания. — А это заставляет меня снова задать прежний вопрос. Почему ты мне ничего не сказала, Кейт?

Она отвернулась, но Берк сидел на простыне. Кейт дрожащими руками потянула ее на себя. Когда он со вздохом подвинулся, она повернулась к нему спиной. Кейт была уверена, что это единственный способ пережить разговор, которого она с ужасом ждала с того самого момента, когда он появился у бельевой веревки в «Белом коттедже».

— Я не хотела тебе рассказывать, — сказала она стенке.

— Почему, Кейт? — В его глубоком голосе слышалось недоумение.

Кейт застонала. Это вышло непроизвольно. Она знала, что это должно произойти. Она знала. Если бы она не спала с ним, то сейчас ничего бы и не было. Злясь на себя, она кулачками смахнула слезы из уголков глаз.

— Ты не понимаешь?

— Нет. — Его голос был полон самой нежной заботы. Он не делал больше попыток прикоснуться к ней, за что Кейт была ему благодарна. — Нет, я не понимаю. Ты носишь моего ребенка, но даже не собиралась мне об этом рассказать. Ты вообще собиралась сказать мне, Кейт? — Она не могла говорить. Не могла, если не хотела разрыдаться. — Так собиралась или нет?

Она сделала вдох.

— Я хотела. Только не смогла. Потому что, знаешь, я не могу…

Брови Берка сошлись на переносице.

— Что не можешь?

— Я не могу выйти за тебя замуж, — торопливо проговорила она, чтобы скорее покончить с этой темой. — Просто не могу, Берк.

Выражение его лица изменилось. Теперь это была уже не столько тревога, сколько раздражение.

— Почему, черт побери, нет?

— Я не могу, — сквозь зубы повторила она, — вернуться назад.

— Вернуться назад? — Берк покачал головой. Слова Кейт были странно знакомыми, и все же он не мог вспомнить, где слышал их раньше. — Назад — куда?

— В твой мир, в мир… в котором я когда-то жила.

— Мой мир? О чем ты говоришь, какой мой мир?

— О Лондоне, — объяснила Кейт. — Ты не знаешь — не можешь знать, — каково мне было, когда моего отца обвинили в том, что он присвоил деньги всех этих людей. — Кейт покачала головой, ее взгляд устремился вдаль. — Они были нашими друзьями — во всяком случае, так они говорили. Но все они — все до последнего! — отвернулись от нас. Ни один не поверил в то, что отец невиновен. Ни один не поверил, что это Дэниел, а не отец…

Она замолчала, проглотив рыдание. Берк, в подавленном молчании глядевший на нее, понял, почему слова Кейт показались ему знакомыми. Няня Хинкл. Няня Хинкл пыталась предостеречь его. «Она не вернется назад», — сказала тогда старуха. Так вот что она имела в виду…

Берк открыл было рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, но Кейт продолжала прерывающимся шепотом:

— А потом, когда он умер… когда он умер, даже несмотря на то, что официально пожар признали случайным, все поверили сплетне о том, что отец специально устроил его, что он намеренно убил себя и маму, что его подтолкнули к этому, что он якобы не смог пережить позора.

Кейт перевела взгляд, который до того был прикован к стене, на Берка.

— Но он не делал этого! — ожесточенно воскликнула она. — Он не крал денег, не устраивал поджога! Они не имели права говорить то, что говорили. Теперь ты понимаешь, Берк? Я не могу вернуться назад. И раньше я едва смогла уговорить себя сделать это. Тебе пришлось предложить мне триста фунтов, чтобы я согласилась. Но теперь… теперь у меня есть ребенок, о котором мне нужно будет позаботиться. Я никогда не вернусь в тот мир. И я знаю, что не могу просить тебя покинуть его.

Он пристально посмотрел на нее.

— Не можешь?

— Как ты не поймешь? — Кейт отчаянно затрясла головой. — Я скорее буду одна растить ребенка в бесчестье, чем среди людей, которые позволили Дэниелу Крэйвену…

— Что позволили Дэниелу Крэйвену, Кейт? — осторожно спросил Берк, видя, что Кейт замолчала.

На этот раз, когда она посмотрела на него, ее взгляд уже не казался блуждающим где-то вдалеке. Она опять была с ним, рядом, и теперь выражение гневной скорби на ее лице сменилось другим выражением. Если Берк не ошибался, это было выражение ужаса.

— Ничего, — поспешно ответила Кейт. Слишком поспешно.

— Кейт. — Он положил тяжелую руку на ее пальцы, теребившие край простыни, которой она укрылась. — Расскажи мне. Люди, которые позволили Дэниелу Крэйвену — что?

Ее голос, хоть он и был не громче шепота, казалось, разорвал тишину, подобно крику:

— Избежать наказания за убийство!

Глава 30

— Вот мы и пришли. — Кейт посмотрела на листок бумаги. Они шли пешком по узкой улочке. Для стороннего наблюдателя они наверняка выглядели так же, как и любая другая счастливая пара, направляющаяся в гости к друзьям. Однако если вглядеться, то станет заметно, что на щеках у джентльмена играют желваки, а дама опасается за пальцы, которые лежали на его локте, когда он пробовал крепость своих мышц.

— Номер двадцать девять. — Кейт посмотрела на плохо освещенный газовым фонарем латунный номер над дверью. — Должно быть, здесь.

«Это не самая бедная улица, скорее среднего класса», — подумал Берк. Но она была не из тех улиц, где он надеялся найти свою дочь, сбежавшую с любовником.

Любовником, который мог быть убийцей.

Одно не вызывало сомнений: выследить его было подозрительно легко. Этот человек старался быть на виду — это слишком для человека, которому следовало бы сделать все, чтобы не быть найденным. Признание Кейт, что это Дэниел Крэйвен организовал пожар, в котором погибли ее родители, было прервано стуком в дверь. Берк открыл дверь и обнаружил за ней человека, которому, заказывая завтрак, задал несколько вопросов относительно недавно прибывших в деревню людей.

Конечно же, этот человек нашел кого-то, кто за небольшую плату охотно подтвердил, что джентльмен, подходящий под описание Крэйвена, с дамой, похожей на Изабель, заняли дом по соседству.

— Они только что сняли его, — сообщил Берк, когда Кейт начала торопливо одеваться. — И они скорее всего приехали сюда этим утром. Парень, с которым я разговаривал, сказал, что они всего час назад договорились о поставке молока.

— Что ж, — с наигранной храбростью проговорила Кейт, — тогда нам нужно идти, правда?

Но теперь, стоя перед дверью, Кейт уже не казалась такой храброй, а сам Берк горел желанием хоть что-нибудь сокрушить.

— А если, — Берк покосился на дверь, — она не поедет с нами?

— Поедет, — ответила Кейт, хотя голос ее звучал несколько неуверенно.

— А если мы уже опоздали?

Она посмотрела на него.

— Берк, — предупредила Кейт, — если мы опоздали, ты не должен его убивать. Ты понял? Хоть мы и в Шотландии, однако у них тоже есть законы. Ты не должен совершать убийства. Ради Изабель, Берк.

Его имени, произнесенного ею, было почти достаточно, чтобы он был готов, забыв обо всем на свете, схватить ее в объятия и осыпать поцелуями ее невыносимо маленькие губы.

Почти.

Напоминание о том, что ей почти удалось скрыть, удержало его от этого сентиментального и глупого поступка. Она могла наверняка узнать, что носит под сердцем его ребенка, примерно на восьмой неделе или около того. Два месяца. От него это скрывали не так уж ужасно долго. Но если бы Изабель не убежала, а он не отправился ее искать…

Она повернула рычаг дверного звонка.

Берк услышал, как далеко в глубине дома прозвенел колокольчик. Через минуту-другую за дверью послышались шаги, и она открылась. На них вопросительно смотрела служанка, почти ребенок, в переднике с оборками и в большом, не по размеру, чепце.

— Слушаю вас, сэр? — прощебетала она. — Мэм?

Берк хотел говорить сам. Он хотел выполнить хотя бы эту часть без помощи Кейт. Но он был совершенно не в состоянии подобрать нужные слова. Мысли в его голове крутились только вокруг того, как он возьмет этого Крэйвена и засунет его головой в какую-нибудь сточную яму.

— Привет, — мягким голосом проговорила Кейт. — А мистер Крэйвен дома?

— О, мэм, — ответила служанка, — мистер Крэйвен уехал назад в Лондон.

Берк не осознавал, насколько напряжен, до тех пор, пока Кейт тихо не вскрикнула от боли и не выдернула свои пальцы из-под его руки, где они все это время покоились. И действительно, он неосознанно чуть не раздавил их.

— Назад в Лондон? — изумленно спросила Кейт.

— Да, мэм. Вы с ним совсем немного разминулись. Он ушел несколько минут назад.

Кейт поняла, насколько встреча с Дэниелом страшила ее, только после того, как, услышав эти слова служанки, ее захлестнула волна огромного облегчения. Берк явно не разделял ее чувств. Услышав эту информацию, он даже пошатнулся.

— А… миссис Крэйвен? — спросила Кейт, поскольку Берк был настолько разочарован временной отсрочкой расчетов с Дэниелом Крэйвеном, что лишился способности говорить. — Она уехала с мистером Крэйвеном в Лондон?

— Миссис Крэйвен? — Девушка выглядела крайне удивленной.

— С ним была молодая леди, — быстро проговорила Кейт, не решаясь смотреть в сторону Берка. — Или ее не было?

— А-а, — протянула служанка. Облегчение — и, если Кейт не ошибалась, насмешка — отчетливо отразилось на ее розовощеком лице. — Вы имеете в виду леди Изабель?

— Да, леди Изабель. Она уехала с мистером Крэйвеном в Лондон?

Лицо девушки возмущенно передернулось.

— Конечно, нет! — объявила она, словно такое предположение показалось ей не менее абсурдным, чем мысль о «миссис Крэйвен».

— Так. — Кейт старалась перебороть нетерпение. Эту служанку, видимо, наняли не из-за ее хороших манер или острого ума. — Не могли бы вы сказать нам, где ее можно найти?

Быстрый взгляд служанки, брошенный через плечо в сторону узкой лестницы, ведущей наверх, сказал Берку все. Он с силой толкнул дверь. Девушка испуганно взвизгнула и быстро отскочила в сторону. Что ж, она поступила правильно, так как Берк, даже не извинившись, ураганом пронесся мимо нее.

— Где она? — проревел он, громко топая по убого отделанному коридору.

— Эй вы! — голосила служанка. — Вы не можете вот так врываться. Да кто вы такой? Хозяину это совсем не понравится…

Но Берк уже взлетал по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки. Кейт спешила за ним, придерживаясь рукой за перила.

— Берк, — умоляюще позвала она. — Пожалуйста…

Первая комната на его пути оказалась пустой. Однако во второй была видна человеческая фигура, утонувшая в глубоком кресле у небольшого камина. В слабом свете догорающих углей невозможно было определить, кто сидит в кресле.

Но душераздирающие рыдания, от которых вздрагивали плечи человека в кресле, не оставляли никаких сомнений относительно того, кто это мог быть. Только Изабель.

И все же Берк, к изумлению Кейт, не бросился к дочери. Вместо этого он попятился за порог, неуверенно глядя в темноту.

— Я не могу, — пробормотал он.

— Берк, — мягко произнесла Кейт, но он только покачал головой.

— Нет, она не хочет меня видеть. Иди ты.

Настала очередь Кейт покачать головой.

— Но…

— Она не захочет меня видеть, — заверил ее Берк.

— Берк, это…

— Ты не знаешь. — Он говорил помертвевшим голосом. — Ты не знаешь, как было, когда… когда я видел ее в последний раз. Она не захочет видеть меня. Иди ты.

Заметив опасный блеск в его глазах, Кейт согласилась.

И вошла в комнату. Она сняла на ходу перчатки и, присев у кресла, в котором, свернувшись калачиком, сидела Изабель, дотронулась до ее руки.

Изабель перестала рыдать и повернула к Кейт опухшее от слез лицо.

— О! — вскричала она, увидев, кто стоит на коленях возле кресла. — О! Мисс Мейхью!

И в пене кружев и юбок Изабель выскочила из кресла и с такой страстью кинулась обнимать Кейт, что чуть ее не задушила.

— О, мисс Мейхью! — закричала она опять, и рыдания возобновились с новой силой.

Кейт, гладя спутанные волосы девушки, старалась как могла ее успокоить. Слово за слово Изабель поведала свою печальную историю, начав с пылкого заявления:

— О, мисс Мейхью, если бы только я вас послушала! Вы никогда не любили его, и мне следовало знать, что у вас есть веские причины для этого. Но он намного внимательнее Джеффри, он сказал, что любит меня, и вы даже представить себе не можете, какой несчастной я была после того, как вы ушли! — И закончив так: — И потом, час назад, он вошел и сказал, что едет в Лондон — в Лондон! — без меня. Он не позволил мне ехать в Лондон с ним! А сам решил вернуться. Он сказал, что с него достаточно моих капризов и запросов. Только я ничего такого не делала, мисс Мейхью! Клянусь, не делала! Но ему было все равно. Он бросил меня — в Шотландии! Я не знала, что мне делать. Я даже представить не могла, что папа когда-нибудь пустит меня домой после… Ох, мисс Мейхью, я даже представить не могла, что можно быть таким жестоким. Почему он сделал это? Почему?

Кейт, обнимая Изабель за вздрагивающие плечи, старалась спокойно все обдумать. Но на самом деле она была очень неспокойна. Чего ради Дэниел все это затеял? Что у него на уме? Потому что если Изабель говорила правду — а Кейт не могла поверить, что девушка способна лукавить, во всяком случае, не в таком возбужденном состоянии, — то они не только не поженились, но Дэниел даже пальцем ее не тронул. В течение всего путешествия эти двое спали в отдельных комнатах, что Изабель рассматривала как дело вполне естественное — пример присущего Дэниелу рыцарского отношения к женщине.

Но Кейт подозревала, что за этим что-то кроется. Дэниел Крэйвен не джентльмен. Она знала это лучше, чем кто-либо другой. И если ему не были нужны деньги Изабель, предположила она с немалой долей сомнения, то причина этого дикого плана заключалась в том, что он решил, будто неравнодушен к девушке, и не смог придумать ничего лучшего для того, чтобы ее заполучить.

Но теперь, оказывается, дело было и не в этом. Так почему же все-таки он пошел на такие хлопоты? Зачем ему нужно было тратить время, навлекать на себя опасность и в результате просто бросить бедного ребенка?

Но все это были вопросы, ответы на которые Кейт собиралась рано или поздно найти.

— Что вы имеете в виду, говоря, что не можете представить, что ваш отец когда-нибудь пустит вас домой? — Она слегка встряхнула девушку. — Ведь он был вне себя от тревоги все эти дни.

Изабель промокнула уголки глаз платком, который ей дала Кейт.

— Ах, — дрожащим голосом сказала она, — я знала, что поступаю безнравственно. Только я не могла больше выдержать его общества. Вы никогда не видели такого зверя, в которого он превратился после вашего ухода.

Кейт убрала с лица Изабель несколько спутанных прядей волос.

— Вы это о ком? — рассеянно спросила она.

— О папе, конечно, — как о само собой разумеющемся пояснила Изабель. — Я хочу, чтобы вы знали: я нисколько не виню вас за то, что вы нас покинули, мисс Мейхью. Я знаю, каким злым он был в ту ночь… в ту ночь, когда застал вас в саду с… с Дэниелом. Еще хуже после вашего ухода он относился ко мне. Я думаю, он телеграфировал вам, чтобы вы приехали за мной, потому что он сам не хочет больше меня видеть.

Кейт, зная, что Берк стоит в коридоре и, несомненно, слышит каждое слово, поспешила перебить Изабель, пока она не сказала чего-нибудь, что могло причинить непоправимый вред.

— Какая чепуха! — живо вставила она. — Ваш отец стоит сейчас за дверью. И он думает, что это вы не хотите его видеть…

Пена кружев и юбок опять взметнулась в воздух, когда Изабель вскочила на ноги, узрев наконец отца, который маячил в дверях. Через секунду он был уже в комнате, и она кинулась ему на грудь с радостным криком:

— Папа!

Это была счастливая встреча. Настолько счастливая, что Кейт почувствовала, что будет правильнее удалиться и оставить отца и дочь вдвоем. Она тихонько прошла по коридору к лестнице и увидела внизу маленькую служанку, которая с сердитым видом ходила взад и вперед по холлу.

Полная решимости выяснить правду о месте пребывания Дэниела — или хотя бы о мотивах его поступка, — Кейт спустилась вниз, стараясь выглядеть как можно беззаботнее.

— Эй, — проговорила служанка, заметив Кейт, — послушайте-ка. У вас не было причины таким образом врываться в дом. Дэн… то есть мистер Крэйвен не сделал ничего плохого.

— Конечно, нет, — успокоила ее Кейт. — Никто так и не думает.

— Не знаю уж, что она вам там рассказывает, — служанка подняла к потолку укоризненный взгляд, — но это все неправда. Мистер Крэйвен настоящий джентльмен, вот. Он ее и пальцем не тронул.

— Это я уже слышала. — Кейт помедлила перед зеркалом в золоченой раме, чтобы заправить под капор несколько выбившихся прядок.

С лица служанки, которое Кейт отчетливо видела в зеркале, стало сходить сердитое выражение.

— Значит, она вам это сказала? — удивилась девушка. — Что ж, все это правда. Он не имеет к ней никакого интереса. В этом смысле.

По тону служанки было очевидно, кем, по ее мнению, интересуется Дэниел Крэйвен.

— Да? — Кейт повернулась к ней. — Мне кажется, я не представилась. Кейт Мейхъю. — Она протянула руку.

Девушка секунду-другую смотрела на затянутые в перчатку пальцы, затем осторожно пожала их.

— Марта. — Но оттого что у нее были проблемы с «Т», ее имя прозвучало как «Марфа».

— Как поживаете, Марта? — спросила Кейт. Она принялась копаться в сумочке, будто что-то там искала.

— Я поживаю хорошо, — угрюмо ответила Марта.

— Вам не кажется странным, Марта, — вкрадчиво продолжала Кейт, — что мистер Крэйвен так неожиданно покинул вас?

Служанка распрямила плечи.

— Он всего лишь отправился, — со значением проговорила она, — уладить несколько дел в городе. К концу недели он вернется. Так он мне сказал.

Эта версия событий весьма отличалась от той, которую она услышала от Изабель.

— А леди Изабель? — как бы невзначай спросила Кейт. — Она должна была ожидать его возвращения?

На лице Марты снова появилось пренебрежительное выражение.

— Ее это не касается. Он сказал, что ее уже не будет к его возвращению. Он сказал, что приедут из ее семьи… — Голубые глаза Марты сделались большими, и она закрыла рот, клацнув зубами. До нее, похоже, дошло, что она сболтнула лишнее.

Однако то немногое, что она сказала, Кейт как раз и хотела услышать. Она пока не была уверена, что понимает истинные резоны в плане Дэниела, но в том, что они выходят за рамки простого бегства с возлюбленной, у нее не было никаких сомнений.

— Иди наверх. — Кейт закрыла сумочку и с сочувствием посмотрела на служанку. — И собери вещи ее светлости. Мы уедем, как только все будет готово.

Девушка в нерешительности переминалась с ноги на ногу.

— Вы… Значит, вы из ее семьи? — неуверенно спросила Марта.

— Да, — решительно заявила Кейт, — мы ее семья.

Глава 31

Дым.

Вот что разбудило Кейт той ночью много лет назад. Запах дыма. Этот запах потом месяцы преследовал ее, и не просто оттого, что им пропахли все ее вещи — все, что не погибло при пожаре или не было отобрано кредиторами после смерти родителей. Это был запах, к которому она стала особенно чувствительна и боялась его настолько, что даже слегка подгоревшая лепешка заставляла ее стремглав бежать вниз, на кухню, даже с верхних этажей.

Но в три часа утра едва ли кто-то мог жарить лепешки.

Именно столько показывали часы, которые Кейт положила на столик рядом с кроватью, и не верить им у нее не было никаких оснований. Ее сон был не особенно спокойным, и она часто просыпалась, всматриваясь в темноту. И не только потому, что она спала с другим человеком. Этот другой время от времени судорожно всхрапывал, не давая Кейт погрузиться в сон.

Это был не маркиз Уингейт. Маркиз никогда не храпел. А вот его дочь, леди Изабель, храпела, и довольно громко.

Кейт повернула голову на подушке, раздумывая, не следует ли разбудить девушку. Изабель сморил сон во время одного из приступов рыданий, которые случались постоянно с тех пор, как они разыскали ее. Конечно же, у Изабель была отдельная комната, но она предпочла спать в комнате Кейт. И теперь она спала, даже не сняв платья, вместе с Кейт, а та тем временем пыталась сообразить, на самом деле она чувствует запах дыма или ей это приснилось…

И еще она продолжала обдумывать вопрос, который долго не давал ей уснуть после того, как Изабель начала мирно сопеть, и который она не осмеливалась обсуждать с девушкой… Что ей делать дальше?

Нет, это касалось не Дэниела Крэйвена. В том, что касалось Кейт, эта тема была уже закрыта. Берк достаточно ясно дал понять, что разделается с ним, как только найдет. Попытки Кейт убедить его, что хотя он и поступил с Изабель очень низко, однако не причинил ей никакого вреда, ни к чему не привели. Маркиз Уингейт был полон решимости найти Дэниела Крэйвена и убить его, как только доставит в Лондон свою дочь.

И Кейт решила, что ей, собственно, не за что осуждать его. Дэниел на этот раз обыграл сам себя. Как она ни пыталась, она так и не смогла представить себе, чего Дэниел надеялся добиться своей сумасшедшей авантюрой с Изабель…

Правда, это не совсем так. У нее была одна мысль по поводу того, ради чего он так поступил. Но это было настолько нелепо, так пугающе, что она немедленно выбросила ее из головы.

Нет. Дэниел он и есть Дэниел. Он увидел в Изабель способ обогатиться и принял его, чтобы в результате понять, что по какой-то причине, известной только ему, не сможет с этим ужиться.

Но для чего занимать мысли мотивами поведения такого человека, когда есть другой, намного более сложный — и симпатичный — человек, чтобы думать о нем? Так как настоящей причиной того, что Кейт не могла уснуть, было то, что она не могла не думать о Берке.

И не только о Берке, но и о том, что ей делать утром, когда он велит подавать экипаж.

Ведь она знала: то, что она сказала служанке в то утро, было правдой — они были семьей.

И с этим она ничегошеньки не могла поделать. Она была так отчаянно влюблена в Берка! И знала точно, что никогда не будет без него счастлива.

Как Кейт могла повернуться спиной к такой любви, если единственное, что удерживало ее от того, чтобы броситься в его объятия, было отвращение к социальным кругам, в которых он вращался? Сейчас она чувствовала, что сможет сносить их — сносить все: насмешки, уколы, взгляды, — пока Берк будет с ней. Даже к Изабель — теперь-то она это знала — она испытывала покровительственную и нежную любовь, словно девушка была ее собственным ребенком. Когда ее поддерживает такая любовь, никакие светские козни ей не страшны. Больше не страшны.

Но теперь возникла другая проблема — как дать Берку знать о том, что ее любовь к нему сильнее, чем ненависть к свету?

С того самого момента, когда они нашли Изабель, у них не было ни единой возможности побыть вдвоем. А отношение к ней Берка на протяжении всего дня было намеренно нейтральным. О, разумеется, он был неизменно вежлив. Но даже и не помышлял о том, чтобы еще раз сделать ей предложение.

А если учесть, насколько категорически она отвергла его последнее предложение, то скорее всего он и не станет делать его еще раз.

И ей не в чем его винить. Его испугало, Кейт это понимала, все то, что она открыла ему в то утро — сначала о ребенке, о том, что не выйдет за него замуж, и, наконец, правду о Дэниеле Крэйвене. Все это наверняка породило у него испуг и недоверие. А почему он должен был поверить — хотя бы о Дэниеле, — если никто другой ей не верил?

В любом случае больше он об этом не вспоминал. Всю оставшуюся часть дня маркиз не обменялся с ней ни словом, если не считать ситуаций, когда ему приходилось это делать из вежливости. Все его внимание — и это справедливо — было сосредоточено на Изабель. Именно из-за состояния Изабель маркиз решил, что они проведут еще одну ночь в Гретна-Грин, чтобы она отдохнула, а уже утром тронутся в обратный путь в Лондон. Именно ради Изабель Берк нашел лучшую в этих местах гостиницу и щедро заплатил ее владельцу, чтобы он предоставил ему три лучшие комнаты, несмотря на то что предварительно их не резервировал.

Теперь было три часа утра, и, даже находясь в самой уютной постели самой милой комнаты во всей Шотландии, Кейт не могла уснуть.

Теперь она была уверена, что поступила как самая настоящая дура. И как любой дуре, ей отныне придется страдать из-за собственной глупости. Она должна будет вернуться в Линн-Реджис к няне Хинкл. Маркиз, конечно, предложит помощь для их еще не родившегося ребенка, и Кейт подумала, что ей придется ее принять, потому что никаких других источников дохода у нее нет. И несомненно, он будет настаивать на том, чтобы время от времени видеться с ребенком, и ей придется бывать в его обществе, что еще более усложнит для нее задачу забыть его навсегда.

Чувствуя себя глубоко несчастной, Кейт перевернулась на другой бок…

…и снова почувствовала запах.

Ошибки быть не могло. Дым. Она ясно чувствовала запах дыма.

Но это был не дым пожара. Нет, это был запах горелого, это верно, но горелого табака. Кто-то курил. Кто-то курил, и довольно близко.

Заинтересовавшись, Кейт села в кровати и потянулась за пеньюаром. Комнаты, в которых была размещена семья лорда Уингейта, располагались на третьем этаже, и в каждой из них была дверь, выходящая на небольшую террасу, где, как объяснила жена владельца гостиницы, если позволяет погода, гости любят завтракать. Выбравшись из постели, Кейт увидела, что хозяйка оставила двери на террасу приоткрытыми, из-за чего в комнату проникала не только осенняя прохлада, но и дым, который она продолжала ощущать.

А вдруг — сердце Кейт забилось чуть быстрее — это Берк вышел покурить? Маркиз частенько курил сигары. А может, он просто захотел подышать свежим воздухом…

Больше Кейт не колебалась ни секунды.

Она распахнула дверь и шагнула наружу.

Дождь, который лил несколько дней, прекратился, хотя по небу еще плыли отдельные тучи. Было темно, но временами сквозь облака прорывался свет луны — достаточно яркий, чтобы она могла отчетливо разглядеть маленький столик на кованых чугунных ножках в центре террасы и фонтан, который не работал в это время года, внизу, во дворе гостиницы.

Однако ей не нужен был лунный свет, чтобы определить, откуда доносится резкий табачный запах. Она прекрасно видела, как человек затягивается сигарой, так как в эту секунду ярко вспыхивал ее кончик. Он стоял прислонившись к ограде террасы, а по свету, который просачивался из окна соседней с ней комнаты, можно было безошибочно определить, как он туда попал.

Если он и удивился внезапному появлению Кейт, то ни одним жестом не показал этого. И лишь тихо проговорил:

— Что ж, разве это не прекрасно? Я как раз стоял здесь и раздумывал, как же мне тебя разбудить, чтобы не потревожить это чертово дитя. И тут ты выходишь. Прекрасно разыграно, Кейт!

Потрясенная, Кейт поплотнее запахнула воротничок пеньюара, словно тонкая ткань была способна защитить ее не только от ночной прохлады, но и от нежелательного присутствия этого человека.

— Дэниел. — Ее губы стали белыми как мел. — Что… что ты здесь делаешь?

Но на самом деле она знала ответ на этот вопрос. Она знала его всегда.

И это не имело никакого отношения к Изабель.

— Маркиз находится по соседству, — быстро сообщила она, пока он не успел ответить. Она показала на балконную дверь справа от себя, хотя не имела ни малейшего представления, где именно находится комната Берка. Света за плотно закрытыми дверями не было. — Он очень рассержен. Он убьет тебя, если обнаружит здесь.

— Я знаю. — Дэниел медленно выпустил длинную струю голубоватого дыма. — Однако я из предосторожности подождал, пока не получу весточку, что он улегся спать. — Его лицо сделалось задумчивым. — Удивительно, чего только мужчина не найдет, спустившись в кухню какого-нибудь заведения.

— О, ты знал, кого попросить о помощи, — с горечью сказала Кейт. — Уверена, что Марта лишь через несколько месяцев придет в себя после твоих посещений.

Он вопросительно поднял бровь.

— Марта? — Затем, вспомнив, продолжал: — Ах, Марта! Да, да. Милая девочка. Ну может, не такая милая, как жена владельца этого старинного местечка, но не менее… покладистая.

Кейт сжала зубы.

— Значит, ты заполучил у этой милой и покладистой женщины ключ от соседней со мной комнаты? — холодно спросила она.

— Конечно, — самодовольно усмехнулся Дэниел. — А ты, Кейт, женщина, которую дьявольски непросто обнаружить. Знаешь, я пытался какое-то время встретиться с тобой после того очаровательного разговора — сколько с тех пор прошло времени? Теперь уже три месяца? На балу у леди Тетмиллер. Я попробовал продолжить этот разговор в саду лорда Уингейта, но… ну, в общем, ты помнишь, что лорд Уингейт имел серьезные возражения против нашей встречи тет-а-тет. Полагаю, мне следует извиниться за то, что я так внезапно тебя покинул, но мне просто не хотелось получить пулю в голову, а в тебя, я был совершенно уверен, он стрелять не будет.

Кейт смотрела на него. Конечно, все так, как она и думала. Ей и в самом деле нечего удивляться. И тем не менее…

И тем не менее она была немного удивлена.

«Это все моя вина, — думала она. — Во всем — во всем этом — виновата только я. Бедная Изабель. Бедная, нежная, глупая Изабель!»

Ей было холодно, но этот холод не имел ничего общего с погодой.

— Я чертовски долго пытался сообразить, что с тобой приключилось, когда ты так внезапно исчезла из Лондона, — продолжал Дэниел. — Я не хотел льстить себе, но не мог не думать, что твое исчезновение и наш маленький разговор как-то связаны друг с другом. Ты ведь не из тех, кто бежит от драки, но к тому времени прошло уже порядочно с тех пор, как я в последний раз видел тебя, и тогда… — Дэниел пожал плечами, — я подумал, что мне следует подружиться с леди Изабель, чтобы поточнее узнать, где ты находишься.

— Подружиться? — изумленно повторила Кейт. — Ты это так называешь? Ты соблазнил ее, ты, низкий…

— Господи Боже! — Дэниела даже передернуло от отвращения. — Прикуси язык! Я и пальцем не тронул этого ребенка. Ну если только пальцем, однако «соблазнил» — это слишком сильно сказано. Особенно после того, как стало ясно, что это глупое дитя не только не знает, где ты, но и не подозревает о мотивах твоего бегства, и тогда я поверил, что ты и в самом деле сбежала из Лондона из-за меня.

Кейт промолчала. Она не собиралась ему сообщать, что до того момента, как Берк приехал к ней с ошеломляющей новостью о бегстве Изабель, и не вспоминала о разговоре с Дэниелом. У нее тогда и без того было о чем переживать.

Но теперь она все вспомнила. Она все ясно вспомнила.

— Я разработал, как ты, наверное, догадалась, план по принципу: если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Я знал, как ты привязана к этому вялому побегу Трэхерна. Если ты решишь, что она в опасности, то наверняка выйдешь из укрытия — даже перед лицом опасности встречи со мной. И как видишь, я оказался прав. Вот и ты. А вот, — он улыбнулся, и Кейт не в первый раз отметила, что у него змеиная улыбка, — и я.

Кейт дрожала, дрожала с головы до ног, и вовсе не от холода. Нет, она не могла бы объяснить, что заставляло ее дрожать…

Или, может, могла, но не хотела.

— Ты ведь не думаешь, — ее голос дрожал так же сильно, как и пальцы, — что после всего, что ты мне здесь наговорил, я буду стоять и продолжать разговор, будто ничего не случилось? Если честно, я думаю, что ты безумен. А я не собираюсь разговаривать с сумасшедшими. Спокойной ночи, сэр.

Она повернулась, чтобы идти к себе в комнату, намереваясь запереть за собой дверь. Но не прошла она и двух шагов, как он оторвался от перил и схватил ее за руку.

— Не так быстро, Кейт! — Его слова получились не совсем разборчивыми из-за того, что он по-прежнему сжимал в зубах сигару.

Кейт попыталась выдернуть руку из его железного захвата.

— Пусти!

— Кошечка. — В лунном свете спокойствие, разлитое на лице Дэниела, показалось зловещим, словно легкий бриз, за которым следует первый удар урагана. — И куда это ты собралась? Мы еще не наболтались.

— Пожалуйста, оставь меня, Дэниел! — Кейт поняла, что вырываться бесполезно, она только делает себе больно. И она решила сменить тактику. — Если оставишь меня в покое, то, клянусь, я никому не скажу, что ты был здесь. Ты можешь мне верить. Никто ведь не поверил мне, когда я в прошлый раз говорила, так?

Он посмотрел на нее, его лицо больше не выражало спокойствия, на нем застыла маска непреклонности.

— В прошлый раз? — Он притянул ее к себе и наклонился так, что его лицо оказалось в нескольких дюймах от нее. Его дыхание жгло ее и обдавало запахом табака. — Господи, да не было никакого прошлого раза, ты понимаешь? Я никак не связан с тем пожаром! — Он отпихнул Кейт, продолжая, однако, сжимать ее запястье.

По щекам Кейт побежали слезы, но она не обращала на них внимания. Она плакала не от того, что он делал ей больно, хотя рука болела. Но и не от страха. Причина была в другом. В чем-то, что Кейт семь лет вплоть до этого момента не осмеливалась себе позволить.

— Ты лжешь! — воскликнула она, пристально глядя на Дэниела, не ощущая ничего — ни боли, ни холода, ни мерзкого запаха табака, — ничего. Это ничего не значило. Совсем ничего не значило. Сейчас значение имела одна лишь истина. И истина наконец вот-вот должна была всплыть. — Ты прекрасно знаешь, что был там! — прошипела Кейт. — Я видела тебя. Ты стоял там и смотрел, как они горят. — В ее глазах все начало расплываться. И вот она уже стоит не на террасе гостиницы, а в задымленном коридоре родительского дома, только что распахнув дверь своей комнаты и обнаружив, к ужасу, что из открытой двери спальни родителей бьет сильное пламя. — Ты стоял там, — повторила она, больше не стараясь освободиться. — Около лестницы. И у тебя что-то было в руках. Какая-то канистра. И еще был запах — ужасный запах, хуже запаха дыма. Керосин. Я тогда подумала, что папа по неосторожности свалил лампу. Но даже тогда огонь так быстро не разгорелся бы. Все, все было объято пламенем. Должно быть, ты облил керосином шторы, ковер — все. А потом я пыталась добраться до них, а ты… а ты меня не пустил.

Желая вывести ее из этого состояния, Дэниел отпустил ее руку, схватил за плечи и принялся трясти.

— Все должно было произойти не так! — В его лице появилось выражение, которого она никогда не видела. Отчаяние. — Ты и твоя мать — вас там вообще не должно было быть. Вы должны были уехать из Лондона. Твой отец хотел, чтобы вы уехали в деревню на время процесса. Он хотел защитить вас, спрятать.

— Конечно, — согласилась Кейт. — Но мама отказалась ехать. Она сказала, что это будет выглядеть как трусость, будто мы убегаем.

— Вот и погибла, — резко бросил Дэниел. — Она не должна была там быть, и ты тоже. Я не мог допустить, чтобы твой отец выступал в суде. Он, видите ли, нашел доказательство! Доказательство того, что я знал, что копи уже выработаны. Я не мог этого допустить, разве не так? Но я никогда не хотел причинять зла твоей матери и тебе. Вас там не должно было быть.

Он продолжал трясти Кейт за плечи. Она стояла опустошенная и оцепеневшая. У нее внутри все онемело, и это было единственным ощущением. Вот он, убийца ее родителей, стоит перед ней и признается… наконец признается. Она не сходила с ума. Она ничего не выдумала. Она видела его — Дэниела Крэйвена — в доме родителей в ту ночь, когда они погибли в огне.

— Я думал, ты без сознания! — В его голосе звучало — какая нелепость! — что-то сродни раскаянию. — Я думал, ты лишилась чувств. Чтобы меня не заподозрили, я скрылся. Семь лет я отсутствовал. Семь лет, Кейт, в ничтожной жаркой стране. Я должен был вернуться. Я больше не мог этого выносить. Я думал, что после семи лет… Но нет. О нет! Ты все помнила. Как чертов слон, все помнила. И ты обвиняла меня.

Что он пытается этим сказать? Что это был просто несчастный случай? Да, он это задумал, но не против них. Только против отца. Он собирался убить только ее отца. Он не планировал сжечь обоих родителей прямо в кровати.

В этот момент с Кейт спало оцепенение. Когда она снова подняла глаза, они горели жарче любого пламени.

— Ты что, искренне полагаешь, — ее голос был холоднее льда, — что я прощу тебе то, что ты сделал? Прощу, что ты украл их жизни и сломал мою?

Пальцы еще сильнее вцепились в ее плечи, и Дэниел засмеялся.

— Боже, нет! Ты считаешь, что я пошел на все это — протащил эту болтливую девицу Трэхерна через половину страны — только для того, чтобы испросить у тебя прощения? Конечно же, нет.

Кейт пристально посмотрела на него:

— Тогда для чего…

— Я намерен и тебя убить, — беспечно рассмеялся он. .

Глава 32

— Мне следовало, — заявил он, когда она в ужасе подняла на него глаза, — позволить тебе умереть в ту ночь вместе с твоими родителями. Но тогда я был по-дурацки сентиментален. Я спас тебе жизнь, вместо того чтобы взять ее. Но потом, семь лет спустя, я вернулся в Лондон, полагая, что мне нечего бояться, что тот пожар давным-давно забыт, и вот я встречаю тебя, но ты не только ничего не забыла, но и открыто обвиняешь в пожаре меня…

— А как ты думал, — резко бросила Кейт. — Ты устроил пожар! Ты! А потом убежал, представив дело таким образом, будто мой отец убил себя и захватил с собой маму. Ты хоть понимаешь, как это выглядит, Дэниел? Понимаешь, что значит пережить все это? Пережить похороны, следствие? Боже, порой я жалела, что ты не дал мне тогда умереть. Так было бы легче. Но нет, ты сбежал! Ты сбежал, как трусливый воришка, каким ты и являешься…

— А теперь послушай меня! — прошипел Дэниел. — Такого обращения я терпеть не намерен.

С быстротой, о какой она даже не подозревала, он притянул ее к себе, обхватив сзади рукой за горло. Кейт вскинула руки в попытке освободить шею от стального захвата, но тут же поняла, что это бесполезно. Тогда она начала бороться, пытаясь достать его каблуком туфли, и изо всех сил била его локтями в живот. Но он лишь сильнее сжимал пальцы.

— Знаешь, Кэти, я ведь делаю тебе одолжение, — заметил он, когда она начала задыхаться. — Тебе не следовало так плохо думать обо мне. — Перед глазами Кейт все начало расплываться. Она уже больше не пыталась освободиться. — Что за жизнь у тебя была в последнее время? — прохрипел Дэниел. — Ты влачила жалкое существование в качестве компаньонки для взбалмошных девиц из общества вроде Изабель Трэхерн. Это едва ли можно назвать жизнью. Ты должна благодарить меня за то, что я избавлю тебя от этих страданий. Что ж, маленькая Изабель пожалеет, что доставляла тебе столько хлопот, когда завтра утром тебя найдут в этом дворике со сломанной шеей… — Она пожалела, что не сказала Дэниелу, что беременна. Наверное, ему было бы все равно, но он с таким сожалением говорил о смерти ее матери, и, быть может, он пожалел бы ее… — Возможно, они подумают, — продолжал он, — что ты ходишь во сне. Я именно так и подумал, Кейт, когда увидел, как ты той ночью вышла в коридор прямо в дым. Ты была такой бледной, ну прямо как привидение. Потом ты начала кричать, и я понял…

Звезды. Кейт увидела звезды, но не над головой. Яркие точки плясали у нее в глазах, когда она попыталась вздохнуть. Но у нее не получалось. Она умирает. Она знала, что умирает…

И она сама во всем виновата. Она предполагала, что это ловушка, — о да. Она предполагала это с того самого момента, когда имя Дэниела Крэйвена впервые слетело с губ маркиза в Линн-Реджис. И все же она пошла прямо в нее, прекрасно зная, что Дэниел Крэйвен никогда — никогда в жизни — не стал бы по-настоящему убегать с Изабель Трэхерн. Она прекрасно знала, для чего он сделал это. И все же она поехала с Берком. Она поехала с ним потому, что он попросил ее об этом.

Звезды кружат у нее в глазах. Это не очень страшно — умирать. Будто падаешь, и все.

И вдруг она почувствовала, что свободна.

Свободна и падает вперед; мир вдруг перевернулся, когда резкий холодный воздух наполнил ее легкие. Что-то твердое ударило ее по коленям и ладоням, оцарапав их, а потом она обнаружила, что лежит на холодном мокром камне, хватая воздух широко открытым ртом.

Позади она слышала громкое шарканье. Что это за шум? Если бы только она могла увидеть. Звезды растворились в чернильной темноте, которая только теперь начала понемногу светлеть. Может, кто-то танцует? По звуку похоже, что кто-то танцует. Только не слышно музыки.

А потом Кейт почувствовала это. Это обожгло ей легкие, те самые легкие, в которые она только что с такой благодарностью вбирала холодный осенний воздух. Дым. Опять дым.

И не дым от сигары. На этот раз не дым от сигары. Это был резкий запах, будто горело то, что не должно было гореть.

Ее глаза, к которым постепенно возвращалась способность видеть, заметили красноватый отблеск. Горели шторы на дверях ее комнаты. Видимо, Дэниел бросил недокуренную сигару на террасу, а не на землю. И теперь шторы занялись огнем.

И Изабель. Ведь Изабель в комнате!

Кейт повернула голову. Теперь она могла видеть. Она лежала на полу террасы, оцарапанные о камень руки и колени саднило, очень болело горло. А Дэниел был от нее меньше чем в пяти футах…

Но не только Дэниел. Нет, он был не один. Его держали в захвате, похожем на тот, каким он держал ее. И держал его Берк. Берк был на ее террасе. Как, в полубреду подумала Кейт, Берк оказался здесь?

Потом она вновь почувствовала запах дыма и вспомнила об Изабель, которая мирно спала внутри. Она должна вытащить ее из огня.

Кейт с трудом поднялась на ноги, держась за перила, и, пошатываясь, направилась к двери. Горели не только шторы. Дымился и ковер. Потянувшись, Кейт рванула тонкую ткань. Штора оторвалась от карниза и с шипением упала на мокрый пол. То же самое она проделала и со второй шторой, затем принялась топтать тлеющий ковер. Увидев, что он продолжает дымиться, она схватила с тумбочки в углу комнаты тазик с водой и вылила его содержимое на ковер и на шторы.

Густой белый дым наполнил ночной воздух. Сквозь него она смутно увидела, что на террасе остался лишь один человек — не считая ее саму. Лишь его силуэт проступал в лунном свете, и она не могла разглядеть, кто это. Но на какой-то жуткий момент, когда к ней наконец вернулась способность оценивать обстановку, она подумала, что с Берком что-то случилось и это Дэниел приближается к ней…

И она, разбив фарфоровый тазик о косяк двери, угрожающе выставила оставшийся в руке осколок перед собой.

— Стой! — крикнула она мужчине, который шел к ней сквозь дым. По крайней мере она попыталась это сказать. Однако лишь хрип вырвался из ее горла. Горло слишком болело, чтобы она могла выдавить хоть слово. И у нее не было сил сказать то, что она хотела: «Я убью тебя, Дэниел, клянусь, убью, если ты сделаешь еще хоть шаг!»

Но оказалось, что ей не нужно ничего говорить, потому что голос, который она узнала, голос, который она так любила, произнес:

— Кейт, это я. С тобой все в порядке?

А потом она оказалась в самых теплых, самых уютных объятиях, какие только могла себе представить.

— Берк, — выговорила она. Или только попыталась выговорить? То, что у нее получилось, совсем не было похоже на его имя.

— С тобой все в порядке? — Он ослабил объятия ровно настолько, чтобы осмотреть ее. — Господи, Кейт, я уже было подумал, что он убил тебя.

Ей хотелось смеяться и плакать. Она потянула за лацкан халата, который был на Берке, стараясь привлечь его внимание, в то время как он, склонившись над ее ладонями, рассматривал царапины.

— Ничего страшного, — успокоил ее он. — Даже кровь не идет. А как горло? Не болит? Боже, у тебя пальцы холодные как лед. Пойдем-ка в комнату.

— Берк, — через силу прохрипела она, дернув его за халат. — Изабель…

— А, — отмахнулся он, глядя на тлеющие на полу шторы, будто видел их впервые. — Изабель не здесь. Когда она проснулась, услышав мужской голос на террасе, она побежала за мной. Она не подумала, — Кейт почувствовала, как его передернуло, — что это Крэйвен.

По венам Кейт заструилось облегчение, оно согревало ее так, как не мог бы согреть никакой огонь. Бедная Изабель! Когда правда выйдет наружу, как ей будет тяжело!

А потом Кейт вопросительно оглядела террасу.

Берк прочитал ее невысказанную мысль.

— Его нет, Кейт, — произнес он сурово, но при этом нежно убирал у нее с лица упавшие на глаза пряди. — Он больше никогда тебя не потревожит.

Но этого ответа ей было недостаточно, и тогда он показал ей то, что она хотела увидеть. Тело Дэниела лежало там, где должна была лежать она, доведи он свое дело до конца. Его голова была неестественно вывернута, ясно показывая причину смерти.

Кейт быстро отвернулась, сожалея о том, что посмотрела в ту сторону. Но Берк удержал ее, проговорив тем же жестким тоном:

— Он убил твоих родителей, Кейт. Он убил бы и тебя тоже, не говоря уже о нашем ребенке. Я был прав, сделав это, Кейт. И я вовсе не жалею об этом.

— Нет. — Она прижалась к его груди. — Нет. — Она ничего больше не могла сказать. У нее вдруг снова перехватило горло.

Берк молча поднял ее на руки и вынес из заполненной дымом комнаты в коридор, где рядом с его дочерью и хозяином гостиницы стояли несколько обеспокоенных слуг, державших в руках свечи.

— Все в порядке, — в обычной бесцеремонной манере заявил Берк. — С мисс Мейхью все в порядке.

— Ах, папа! — Изабель все еще была в измятом платье, в котором она уснула. — Я так беспокоилась! Ты уверен…

— Теперь все могут ложиться спать, — твердо сказал Берк. — Кроме вас. — Он многозначительно посмотрел на хозяина гостиницы. — Там, во дворе, беспорядок, и вам понадобится кто-нибудь, чтобы там прибрать. А утром следует послать за полицией.

Владелец гостиницы все уловил с полуслова, но его жена, которая явно не поняла, что там за беспорядок, с тревогой уставилась на Кейт.

— Может, нужно прямо сейчас послать за врачом для молодой леди?..

Когда Кейт отрицательно покачала головой, Берк объявил:

— Мисс Мейхью не нуждается в помощи врача. Однако если бы вы могли присмотреть за мисс Изабель…

Хозяйка проявила полную готовность услужить, что, однако, не произвело на Изабель, которая не хотела покидать Кейт, никакого впечатления. В конце концов ее удалось уговорить пойти в комнату — на этот раз в свою, — и то только тогда, когда Кейт хриплым шепотом уверила ее, что с ней все в порядке. Коридор наконец опустел, когда Берк приказал тоном, не допускающим возражений:

— Все по комнатам. Сейчас же.

Берк Трэхерн не был хозяином в этом доме, но его приказы выполнялись с готовностью, которая могла бы у любого вызвать зависть. В коридоре никого не осталось, и Берк отвел Кейт в свою комнату. Огонь из камина освещал кровать с пологом на четырех столбиках, одеяло было откинуто как будто в спешке. Он опустил ее на кровать и, завернув в толстое одеяло, не выпускал из объятий, пока ей не стало жарко от тепла постели и огня в камине, куда он непрерывно подкладывал поленья, чтобы она поскорее согрелась.

Она пыталась протестовать, но он ничего не желал слышать. Он сказал, что лично будет заботиться о ней, и, судя по всему, не собирался отступать от своих слов. Он сам промыл ее царапины и ссадины и приготовил чай, чтобы смягчить горло. Он был внимателен, как всякий любовник, заботлив, как всякий муж, и все же…

Он должен был знать. Он должен был хотя бы догадываться о том, что все это — ее вина: и то, что Дэниел соблазнил Изабель — почти, — и то, что им пришлось пуститься в эту сумасшедшую гонку через полстраны. Она во всем виновата. Если он не ненавидел ее прежде — Бог свидетель, у него были для этого причины, — то теперь он обязательно ее возненавидит.

Она заслуживает его ненависти. И все же не может отпустить его, пока не скажет, что ей жаль, что она такое натворила.

Все, что ей следует сделать, решила Кейт, — это высказать ему это. Просто взять да и сказать.

Она набрала полную грудь воздуха и открыла рот.

Глава 33

— Мне… — начала Кейт. Будет нелегко и вообще крайне трудно разумно мыслить под этим пронизывающим взглядом. — Мне, — повторила она, — очень… — Так, хорошо. Неплохое начало. Сейчас ее голос немного окреп благодаря чаю. Ну, что дальше? — …жаль.

Вот. Прекрасно.

За исключением разве только того, что Берк сидел и выжидательно смотрел на нее. Видимо, получилось не очень хорошо. Кейт еще раз глубоко вздохнула.

— Мне очень жаль, — пролепетала она, — что все так получилось с Дэниелом, Берк. Видишь ли, все, что произошло между ним и Изабель, — моя вина.

Он вскинул голову так, будто не был уверен, что правильно ее понял.

— Твоя вина? — ошеломленно повторил он.

Она кивнула:

— Да. Дэниел понял, что я видела его — действительно видела его — в ночь пожара, и, мне кажется, он подумал, что я кому-нибудь об этом расскажу. И тогда он решил, что не может оставить меня в живых. Только он, разумеется, не знал, где я нахожусь, и придумал этот план с Изабель, чтобы заставить меня вернуться…

— Но ты ведь действительно рассказывала. Ты рассказывала об этом многим людям.

— Я… ну, конечно, рассказывала. Семь лет назад. Только никто мне не поверил.

— Но Крэйвен-то об этом не знал.

Кейт задумчиво сдвинула брови.

— Думаю, не знал. Но дело в том… понимаешь, я тоже не была до конца уверена, хотя и считала, что я права. Я имею в виду, что знала, что это не отец устроил пожар. И еще я видела там Дэниела. Но где-то в глубине души, мне кажется, я всегда думала, что, может быть, Фредди прав… и я просто вообразила, что видела Дэниела той ночью, потому что… ну, в общем, это было лучше, чем принимать правду.

Берк изучающе смотрел на Кейт. Замешательство исчезло с его лица. Сейчас на нем не было никакого выражения.

— Значит, ты доказала, — мягко проговорил он.

— Доказала? — Брови ее, только что сдвинутые к переносице, вдруг взлетели вверх. — Я?

— Конечно. Всем тем, — улыбнулся он, — которые выступили против тебя, когда все произошло. Ты доказала им всем, что они были не правы. Это Дэниел Крэйвен, а не твой отец украл их деньги и устроил пожар, на чем ты все время настаивала.

Потрясенная, Кейт медленно села.

— Да, думаю, ты прав. — Она покачала головой. — Да, но только у меня нет никаких доказательств.

Берк присел на краешек кровати рядом с ней и, пожав плечами, заявил:

— Я сам слышал, как он в этом признался.

— Правда? — Она удивленно посмотрела на него. — Ты и вправду слышал?

— Конечно, слышал. Я утром заявлю в полицию. Разве это не станет интересной новостью в лондонских газетах? К концу недели имя твоего отца будет таким же незапятнанным, как имя английской королевы.

Кейт покачала головой, не смея даже поверить в такой поворот судьбы. Дело, конечно, не в том, что она станет хоть чуть богаче, чем прежде. Нет, она по-прежнему будет бедна как церковная крыса. Но спасение репутации отца — его доброго имени — значило для нее больше, чем целый сундук африканских алмазов.

— Правда, — продолжал Берк, — для тебя это ничего не значит.

Кейт бросила на него испуганный взгляд.

— Что? Что для меня ничего не значит?

Берк снова пожал широкими плечами:

— Ну то, что говорят люди, конечно.

— Ты что, сошел с ума? — спросила Кейт. — Конечно же, это многое значит. Это значит все на свете.

— А я думал, ты не желаешь иметь ничего общего с такими, как я. — Берк говорил бесстрастным тоном, его лицо сохраняло равнодушное выражение. — Во всяком случае, ты говорила это сегодня утром, не так ли? Мне кажется, ты ясно дала мне понять, что не можешь вернуться. Что ты предпочитаешь в бесчестье растить нашего ребенка, нежели жить среди людей, которые поверили, что твой отец виновен, прежде чем он предстал перед судом, а потом позволили его убийце остаться безнаказанным.

Кейт почувствовала, что ее лицо начало гореть, и с ужасом поняла, что краснеет. Это казалось невероятным, что она способна покраснеть после всего, что у нее было с этим человеком, но, оказывается, было еще несколько вещей, которые могли заставить ее смутиться.

«Это не больше того, что я заслужила», — подумала она.

— Берк! — взволнованно воскликнула она. — Я знаю, что именно это говорила утром. Но я поняла — еще до того, как появился Дэниел, — что все это пустяки. Важно лишь то…

Но он снова перебил ее.

— Должно быть, приятно, — сказал он, — доказать, что все вокруг ошибались. Я бы хотел хоть однажды в жизни почувствовать такое.

Она во все глаза смотрела на него.

— Ты?

— Конечно. — Он посмотрел на свои руки, которые лежали на коленях. — Вряд ли ты настолько была занята своими проблемами, что не слышала пересудов обо мне, Кейт.

Кейт потупила взгляд.

— Я слышала кое-что, — пролепетала она, избегая смотреть на него. — Но я не верю сплетням. Вот почему я хочу, чтобы ты знал…

— Но они, знаешь ли, могут быть довольно полезными, — заявил он. — Сплетни, я имею в виду. Особенно в моем случае.

Она рискнула взглянуть ему в лицо. Он смотрел на нее, и на его лице переплетались горечь и страдание. Она, смутившись, снова стала смотреть в сторону.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — быстро проговорила она. — Берк, я…

— Да все ты понимаешь! Уверен, что твой приятель Фредди рассказал обо мне все. Бездушный маркиз Уингейт, выбросив любовника своей жены из окна, затем сделал все, чтобы не дать матери вновь увидеть ее дитя. Так ведь?

Кейт тихо сказала:

— Ну, кажется, я слышала что-то вроде этого…

— Конечно, слышала. Знаешь, мне хотелось, чтобы ты услышала это. Потому что порой, Кейт, сплетни… добрее правды. — Он, должно быть, заметил, что она сбита с толку, и, вздохнув, продолжил: — Я никогда не запрещал матери Изабель видеть ее, Кейт. Да, я выбросил ее любовника из окна. Это я могу признать. Но что касается всего остального… Если бы Элизабет хоть когда-нибудь выразила желание увидеть свою дочь, я бы сделал все, чтобы это устроить, даже если бы мне пришлось везти Изабель хоть в Италию. Но она этого ни разу не захотела. Элизабет была равнодушна к Изабель. Во время судебного процесса — по разводу — единственная вещь, которая ее волновала, были деньги. Сколько денег я собираюсь ей оставить. И все. Ни слова, ни полслова об Изабель! Вот почему некоторое время спустя я начал даже поощрять эти сплетни. Я хотел, чтобы Изабель услышала их, поверила им. Вот почему я никогда не оспаривал их. Сплетни были лучше правды. Я считал, что пусть уж люди считают меня негодяем, укравшим у матери ее дитя, но зато не станут говорить правду, которая заключалась в том, что мать Изабель недостаточно любит свою дочь, чтобы сделать хоть малейшую попытку вновь увидеть ее.

— Ох! — У Кейт снова перехватило дыхание. Но на этот раз не оттого, что кто-то пытался задушить ее. — Я… я теперь понимаю.

Берк посмотрел на нее, в его взгляде сквозила странная отрешенность. Ей показалось, что он сейчас не видит ее.

— Теперь ты все знаешь, — закончил он, — всю мою маленькую печальную историю. Во всяком случае, то, что тебе хотелось услышать. Правда интересно? Я имею в виду разницу между нами. Ты питаешь отвращение к лондонскому обществу за лицемерие и сплетни, а я эгоистично купаюсь в них в своих целях. Что ж, теперь это не имеет значения. — Берк внезапно поднялся. Кровать, освободившись от его веса, облегченно скрипнула. — Ты сделала свой выбор. И все-таки жаль, что мы не смогли прийти хоть к какому-то взаимопониманию, ты и я. Так как думаю, что вместе мы смогли бы поставить на место всех этих погрязших в самообмане глупцов. Но ты говоришь, что так будет лучше. А теперь, полагаю, нам на сегодня хватит волнений. Тебе следовало бы поспать. — И Берк направился к двери.

Кейт сбросила с себя одеяло и сползла с кровати.

— Постой! — вскрикнула она.

Он уже почти дошел до двери, но остановился и, обернувшись, посмотрел на нее.

— Кейт, — улыбнулся он, — тебе нужно отдохнуть. Возвращайся в кровать.

Но Кейт не сдвинулась с места, в волнении сжимая и разжимая пальцы.

— Нет! — выпалила она. — Я должна поговорить с тобой. — Она кивнула на кровать. — Ты не присядешь еще на минутку?

Он взглянул на нее, словно хотел что-то сказать — возможно, снова возразить, — но промолчал и, обойдя Кейт, опустился на кровать.

— Итак? — спросил он. Когда он сидел, его лицо находилось лишь немногим ниже лица стоящей рядом с ним Кейт. — Что ты хотела сказать?

Кейт было ужасно трудно смотреть ему в глаза. Во-первых, ее волновала его близость. Хотя они и не прикасались друг к другу, у Кейт тем не менее было такое чувство, что он как бы обволакивает всю ее. Ее чувства подвергались атаке со всех сторон. Она ощущала жар, шедший от его бедер и от V-образного выреза его халата, в котором была видна обнаженная грудь. К тому же от него исходил аромат чистоты. И конечно, его фигура, такая мучительно мужественная, такая сильная… и в то же время — беззащитная.

— Я… — Кейт искоса взглянула на него. В его глазах было столько надежды, что она больше не могла смотреть в них, и вместо этого начала внимательно изучать пол. Однако ее совершенно сбило с мысли то обстоятельство, что его халат снова приоткрылся в одном месте, а именно прямо над узлом пояса. — Я… я хочу извиниться, — наконец удалось выговорить ей.

— Разве ты уже не сделала этого?

Она взглянула ему в глаза и на этот раз не пожалела об этом. В них было понимание. Но было там и еще что-то. Нечто, не поддающееся описанию. Однажды, давным-давно, отец подарил Кейт на день рождения кольцо с изумрудом, и он был такого же цвета, как глаза Берка. В центре изумруда, как она заметила после нескольких часов изучения камня, имелась точка. Крошечная трещинка. Вот что, показалось ей, она увидела в его глазах. Едва заметную трещинку, через которую, Кейт была в этом уверена, если хорошенько приглядеться, можно увидеть его душу.

— Не по поводу Дэниела, — сказала Кейт. Она положила руку на широкое плечо Берка. — Я хочу сказать, что несказанно сожалею по поводу того, что Дэниел сделал с Изабель. Но я также сожалею о том… о том, что сказала сегодня утром. — Господи, неужели еще только сегодня утром она говорила ему все эти ужасные слова?

— Что ж, я тоже об этом сожалею, — вполне резонно заметил Берк. — Но ведь это ничего не меняет, не так ли?

— Думаю, нет, — пробормотала Кейт.

Раздавлена. Он раздавил ее, раздавил легко, словно муравья.

И все же она продолжала:

— Но быть может, я немного… поспешила…

— Поспешила, — повторил Берк. Его глаза не отрываясь смотрели на нее.

— Да. По поводу моего отказа…

Одна из его черных бровей взлетела вверх.

— От чего?

Да, с ним будет непросто. Ведь он прекрасно знает, о чем она говорит, но, похоже, собирается помучить ее, прежде чем в этом признается.

Что ж, она заслужила, чтобы ее немного помучили.

— Берк, — Кейт легко пробежалась пальцами по гладкой ткани его халата, — я хочу поехать завтра в Лондон с тобой и Изабель.

Вверх взлетела вторая бровь.

— Да? Интересный поворот событий. Хотя, думаю, это с твоей стороны вполне естественно — захотеть насладиться извинениями всех тех, кто когда-то был так отвратительно жесток с тобой.

— Не поэтому. Ты ведь не думаешь, что меня теперь заботит их мнение?

— А разве нет? Раньше у меня было другое впечатление. Тебя, похоже, очень даже заботило, что они скажут… И все же если ты намерена вернуться в Лондон, то, полагаю, мы сможем это устроить. Но если в твои планы входит вновь стать компаньонкой Изабель, то, боюсь, тебе придется их переменить.

Кейт вскинула голову. Что за игру он ведет?

— Почему?

— Ну, ее, я думаю, больше никогда и никуда не будут приглашать после этого скандального бегства с мистером Крэйве-ном. Она окончательно подорвала свою репутацию. Поэтому, мне кажется, ей вообще не понадобится компаньонка.

— Не понадобится, — согласилась Кейт, потупив взгляд. — Но ей понадобится мать.

— Да? — сухо проговорил Берк. — И у тебя есть подходящая кандидатура?

Кейт посмотрела ему в глаза.

— Берк, — она наконец решилась, — прости меня за то, что я не сказала тебе о моем… о нашем ребенке. Прости, что я говорила, что не выйду за тебя замуж. Прости, что я вела себя как ужасная… лицемерка.

Один уголок его рта — только один — пополз вверх.

— Мне особенно понравилась та часть, где про лицемерку, — признал он.

Затем, не в силах сдержать себя, он крепко схватил ее за запястье. Словно рыболов, подтягивающий к берегу рыбу, он притянул ее к себе так, что она оказалась у него между ног, прикрытых полами халата. Он смотрел на нее снизу вверх, его пальцы немного ослабили хватку, но продолжали по-хозяйски сжимать ее руку.

Она опустила глаза. Она ничего не могла с собой поделать. Не то чтобы она не хотела смотреть на него. Просто ее рука, двигаясь по его груди, добралась до узла на поясе халата и порхала над материей, прикрывавшей ту часть его тела, которая больше всего интересовала Кейт.

— Мне тоже, — проговорила она, даже не представляя, с чем соглашается. Кейт была занята размышлениями о том, что подумает Берк, если она потянет за этот узел. Видимо, он решит, что она еще большая лицемерка, чем казалась ему раньше.

Наверное, она задела пальцами что-то чувствительное — хотя ее прикосновение было очень нежным, — так как Берк неожиданно напрягся, а руки его дрогнули. Но когда посмотрела ему в глаза, она заметила, что то нечто, которое там было — словно некая пелена, затуманившая его взгляд, — по-прежнему оставалось в их глубине.

— Кейт… — начал он.

Но она не позволила ему закончить фразу. Она развязала пояс, и полы халата медленно разошлись в стороны. Оказалось, что под халатом у маркиза ничего не было, и он предстал в том виде, в каком Кейт увидела его в тот день, когда он вышел из ванной. Но самое главное, та часть его тела, к которой Кейт испытывала весьма недвусмысленный интерес, отреагировала на ее недавнее легкое, как перышко, прикосновение и выросла до таких размеров, что удивила даже Кейт, которая много раз видела ее в различных ситуациях.

— Кейт! — уже другим голосом проговорил Берк.

Но она его не слушала. Словно в трансе, она взяла в руку огромный предмет, пульсирующий перед ее глазами.

И тут уже Берк с шумом втянул в себя воздух. Он отпустил ее руку, положил обе ладони ей на бедра и, издав какой-то нечленораздельный звук, привлек Кейт к себе.

А потом они упали на кровать, словно целая гора атласа и кружев, и длинные золотистые волосы Кейт как покрывало укутали их тела. Берк попытался перевернуться, чтобы оказаться на ней, но рука, которая упиралась ему в грудь, остановила его, хотя Кейт не прилагала для этого ни малейших усилий.

— Пока нет, — прошептала она, когда он, приподнявшись, вопросительно посмотрел на нее.

Но вопрос в его взгляде исчез в тот момент, когда на смену руке Кейт, которая лежала на его напряженной плоти, пришли ее губы. Она целовала его грудь, хихикая, когда волосы щекотали ей нос. Потом ее голова опустилась ниже, и она осыпала поцелуями каждую выпуклость, образованную твердыми как камень мышцами его живота. Затем ее голова оказалась еще ниже.

Вот тогда Берк почувствовал себя обязанным остановить ее.

Он не хотел, чтобы она останавливалась. Больше всего на свете он хотел, чтобы она продолжала, хотел позволить ей делать то, о чем он втайне мечтал все эти недели. Больше всего на свете он хотел ощущать на себе эти нежные губы.

Но не теперь, когда он дрожал от такого желания обладать ею — после того, как едва не потерял ее, — что был почти не в состоянии себя контролировать.

Но Кейт не собиралась останавливаться. Она взглянула на тело Берка и со вкусом произнесла:

— Как представляется, что хорошо гусыне, то хорошо и гусаку.

На это Берк не мог ничего ответить, потому что ее губы — губы, которые одновременно злили и очаровывали его в течение многих месяцев — уже были там, где он так страстно хотел их почувствовать.

Но это длилось не долго. Потому что он не мог выдержать этого долго. Всего несколько секунд, и он, потянувшись, взял ее лицо в ладони, погрузив пальцы в шелковистые волосы. Он приблизил ее лицо к своему и впился губами и языком в этот невозможно маленький, невозможно мягкий рот и одновременно ласково уложил ее на кровать. Прошел день — всего один день, — когда они в последний раз были вместе, а ему казалось, что прошли годы. Он должен погрузиться в нее или может взорваться подобно бомбе.

Очевидно, именно поэтому он сделал то, что сделал в следующий момент. Берк развел ей ноги как можно шире, согнув их в коленях, а потом поднял голову и посмотрел ей в глаза.

Вот тогда Кейт наконец смогла увидеть через трещинку в изумрудах его глаз, что таится в их глубине.

Она увидела ничем не прикрытую страсть, требовательное желание, отчаянное страдание, но больше всего там было яростной, готовой сражаться за нее любви, — и тогда она содрогнулась от ужаса, представив себе, что могла потерять этого мужчину, и удивляясь тому, как могла ей прийти в голову мысль, что можно прожить без него.

И снова его губы целовали ее, и не просто целовали, а вбирали в себя, поглощали ее, даже когда он убрал руки с ее лодыжек и взял в ладони ее ягодицы, приподнимая их, приближая ее, увлажнившуюся, излучающую гипнотическое, зовущее тепло, к своей напрягшейся плоти…

Он со стоном ринулся в это тепло, погрузившись в тесное и влажное гнездышко Кейт. Как всегда, она застонала, когда он вошел в нее, напрягшись, словно в испуге, что его огромный предмет разорвет ее. А потом, обнаружив, что все в порядке, все у нее цело, она без остатка открылась ему, обволакивая его своим теплом, но при этом позволяя ему погружаться в нее постепенно, будто в горячую ванну.

Только этого было недостаточно. Этого ему было недостаточно. Он хотел все и сразу. Он хотел целиком погрузиться в нее, раствориться в ней. Подняв голову и оторвавшись от ее губ, Берк еще сильнее сжал ее бедра. Он посмотрел ей в лицо, поднимая ее навстречу себе, а потом бросил вперед себя — всего и сразу — в нее.

Она изогнулась под ним, ее голова откинулась назад, показав во всей красе ее длинную белую шею. Ее грудь — твердые бутоны сосков — обжигала его, будто была сделана из огня, а не из плоти, вдруг вдавилась в него. Кейт сгорала от такого же безумного желания. И он точно так же хотел ее. Потому что она внушила ему это чувство. Безумное. Ни одна другая женщина не была способна привести его в состояние безумной страсти. Ни одна другая женщина не отдавалась ему так — физически и эмоционально, — как Кейт. Ни одна другая женщина не позволяла себе так легкомысленно отдаваться любовному пылу, как та, которая сейчас извивалась под ним.

Именно это легкомыслие — то, что Кейт также была охвачена страстью к нему, как и он к ней — привело к тому, что Берк совершенно потерял голову. Он погружался все глубже в Кейт — зная, что она хочет, чтобы все было по-другому, нежно и аккуратно, а не грубо и поспешно, но с Кейт он не способен был контролировать себя, совершенно не способен, — а в следующую секунду уже балансировал на грани безумия. И все из-за того, что мышцы Кейт, те, которые удерживали его у нее между ног, внезапно напряглись. И вот она подошла к завершению — и все взорвалось в ней, как молния взрывает летнее небо. А затем и Берк растворился в ослепительном облегчении, его тело содрогалось, когда он наконец начал изливаться в нее, затопляя всю ее жидким огнем.

Даже когда он опустошил себя, его плоть оставалась глубоко в ней. Она не противилась. Он не был уверен, что она смогла бы противиться, даже если бы и захотела. Она казалась изможденной, ее ноги запутались в тяжелых складках его халата, который он даже не потрудился снять. Он чувствовал, как ее сердце бьется под ним — как доказательство, что она по-прежнему жива, — сначала неровно, потом все медленнее и ровнее.

Наконец он поднял голову и посмотрел на Кейт.

Ее лицо горело, губы припухли от его поцелуев. Ее глаза, в которых плескалось просветленное знание, были неестественно яркими.

— Берк, — прошептала она. Он ощущал, как ее приятно хрипловатый голос вибрирует в их телах, — я хочу тебя кое о чем спросить.

— Правда? — Он слегка коснулся губами ее ярко-красных губ. — И о чем же?

— Ты женишься на мне?

— Гм-м, — проговорил он, — думаю, если мы не поженимся, люди начнут болтать о нас невесть что. Ты согласна?

Она вполне недвусмысленно дала ему это понять.

Глава 34

— Берк. — Кейт шла рядом с ним. Одной рукой она толкала коляску, другая покоилась у него под локтем. — Это просто бабушкины сказки.

— Тем не менее, — торжественно заявил Берк, — мы должны застраховаться от любой мелочи. Ведь мы говорим о моем наследнике.

— Но это смешно. — Кейт посмотрела на него из-под полей нового весеннего капора, который был доставлен прямо из Лондона лишь накануне. — Скажи, ты видел хоть раз, чтобы Леди Бэбби близко подходила к колыбели?

— Каждое утро, — заявил он, — когда я вхожу, она тут как тут, сидит возле нее.

— Ну конечно. Потому что она обожает его. Но заметь, ты сказал, что она сидит возле колыбели. Не в ней.

— Тем не менее…

— Тем не менее это неправда. Спроси няню. Кошки не садятся младенцам на грудь и не душат их во время сна, Берк. Я ни за что не поверю, что ты слушаешь болтовню слуг. — Она кивнула на Изабель, которая шагала в нескольких ярдах впереди. Под руку ее вел высокий светловолосый молодой человек. — Ты хуже Изабель.

При упоминании имени дочери Берк тоже посмотрел в ее сторону.

— А это уже совсем другое, — проворчал он. — Сколько мы еще позволим этому продолжаться?

— Чему этому, Берк?

— Вот этому. — Он поднял руку и показал на Изабель, которая вертела в руках кружевной зонтик от солнца и кокетливо смеялась над чем-то, что говорил ее спутник. — Этому… флирту, думаю, что ты так назвала бы это, между Изабель и Фредди Бишопом.

Кейт помедлила, склонившись над коляской и поправляя у младенца чепчик, а потом, не поднимая глаз, сказала:

— Берк, они очень хорошая пара. Тебе следовало бы радоваться. Я была уверена, что, когда всплывет правда про Дэниела, Изабель больше никогда не взглянет на мужчину. Ты помнишь, как она целыми днями плакала? Но теперь она совсем другой человек. А могло бы быть намного хуже.

— Хуже? — Берк завращал глазами. — Что может быть хуже, чем иметь зятем одного из твоих бывших поклонников?

— Джеффри Сондерс. — Выпрямляясь, засмеялась Кейт и просунула пальцы под его руку. Теперь Берк взялся за ручку коляски и толкал ее все время, пока они шли по территории Уингейтского аббатства.

— По крайней мере Джеффри Сондерс подходил бы ей по возрасту, — заявил Берк. — А Бишоп ей в отцы годится.

— Чепуха! Он всего на десять лет старше ее, Берк. Вот ты на тринадцать лет старше меня. И это, должна сказать, заметно.

Он уставился на нее:

— Что ты хочешь этим сказать?

Кейт лукаво улыбнулась.

— Только то, что тебе, я думаю, следует приготовиться к тому, что Дункан скоро заставит тебя надевать фланелевые жилеты. К тому же не удивлюсь, сэр, если вас начнет мучить ревматизм, раз уж вы теперь верите бабушкиным сказкам и ревнуете ухажеров своей дочери. Что дальше, Берк? Теплое молоко перед сном?

Он сказал с видом оскорбленного достоинства:

— Да будет вам известно, леди Уингейт, что я никогда в жизни не нуждался во фланелевых жилетах, и я так же близок к ревматизму, как вы к клюке. И кроме того, я ревную не ко всем, а к тому, что вот этот конкретный субъект когда-то был вашим кавалером.

— Да ладно. — Кейт отмахнулась от него. — Это все уже быльем поросло. Что касается Фредди, то я для него такое же далекое воспоминание, как и его певичка. Он поведал мне, что Изабель — его единственная в жизни мечта, сейчас и навеки.

Берк пробормотал что-то вроде «угу». Кейт едва удержалась, чтобы не указать ему, что такое отношение к жизни безнадежно устарело. В конце концов, Берк еще молодец в свои тридцать семь лет. Разве он не доказал это еще сегодня утром, когда подтвердил свою давнюю угрозу — или, может быть, это было обещание? — просыпаться каждое утро на ней?

— Кроме того, — засмеялась Кейт, — если тебе не нравится идея насчет Изабель и Фредди, то подумай, каково будет леди Палмер видеть во мне тещу своего сына. Ну, не родную тещу. Даже теперь, когда восторжествовала правда о папе, думаю, она по-прежнему винит его в преждевременной смерти своего мужа. И теперь ей придется привыкать к позору быть моей родственницей — по меньшей мере через брак. И я еще не говорю о том, что ты сотворил с ее гостиной.

— И это дало ей право обвинять во всем тебя, хотя и не прямо. Ну что ж, — вздохнул Берк, — видно, ты права. Бишоп не так плох, как остальные. В конце концов, это он сказал мне, как тебя найти. — Берк улыбнулся ей и принялся качать коляску, засмеявшись, когда его сын сонно посмотрел на него. — Компаньонки, — доверительно сказал он сыну, — это те еще штучки! Теперь хотя бы мне не придется искать компаньонку для него, правда? — повернулся он к Кейт.

— Для него нет, — сухо заметила она, — но у него в один прекрасный день может появиться сестра или даже две.

Берк перестал качать коляску.

— О Господи, — простонал он и посмотрел в сторону Изабель, которая как раз в этот момент игриво ударила веером по плечу лорда Палмера. — Нет, — в ужасе пролепетал он.

Кейт улыбнулась и взяла его под руку.

— О Господи, да! — заявила она.

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34